Контора (№1) - Ядерный будильник

Алексей, все ещё сидя в кресле, понимает другое: выдвинутый левый подлокотник можно развернуть так, что он будет мини-столиком для работы с документами. Очень мило. Плохо, что Алексей не заметил, когда вошёл Харкевич. Следовательно, нельзя сказать, что именно слышал Харкевич. Возникает неопределённая ситуация. Это недопустимо. Ситуацию необходимо упростить.

Алексей, не вставая с кресла, трижды стреляет в Харкевича. Тот дёргает руками, словно хочет защититься от пуль, и падает на спину. Его ноги судорожно сгибаются в коленях, а потом выпрямляются. Алексей убирает подлокотник на место и встаёт.

Ему становятся видны красные брызги на лице Харкевича. Они словно густые чернила. Харкевич все ещё дышит.

Алексей целится «вальтером» в центр лба лежащего Харкевича, но слышит:

— Хватит. Опусти ствол.

Алексей ещё не видит говорящего, но он и без того знает, кто это. И он не уверен, стоит ли ему подчиняться.

Тем не менее он отводит руку с пистолетом в сторону.

— Убери ствол, — говорит ему Морозова. — Дело сделано.

Одно дело сделано, но другие остались. Их с Морозовой разделяет металлическая дверь. Если Алексей резко упадёт на спину, а Морозова промедлит хоть на секунду, то она попадает под его прицел.

Но если она там не одна? Тогда падать, прыгать и делать прочие акробатические трюки с неполным «вальтером» в руке — довольно глупо.

— Дай мне ствол, — говорит Морозова. — Протяни руку и дай мне пистолет.

— Ага, — говорит Алексей. — Сейчас.

Он медленно протягивает пистолет, и, как только пистолет показывается из-за двери и попадает в поле зрения Морозовой, из-за двери выглядывает сам Алексей. Он видит, что Морозова одна.

Указательный палец правой руки немедленно начинает скольжение со щеки пистолета на спуск. Морозова ничего не успеет сделать. Она просто смотрит на Алексея.

А Алексей просто начинает падать. Он падает прямо на тело Харкевича. И тот вздрагивает.

Дюк отпирает металлическую дверь и выходит во внутренний двор СИЗО. Точнее, это не сам двор, в который выводят на прогулку заключённых, а полоска асфальта метров пять в ширину и метров сто двадцать в длину. С обеих сторон этой асфальтовой полоски — высокие белые стены с колючей проволокой поверху. Стена, что слева, — повыше, она внешняя. Стена, что справа, — пониже, она внутренняя, за нею как раз тот вытоптанный тысячами ног дворик для прогулок.

Асфальтовая дорожка упирается в торец большого кирпичного здания с зарешеченными окнами, которое, собственно, и является одним из корпусов следственного изолятора. Дюк размеренно шагает по этой дорожке, и ничто в его облике не выдаёт противозаконности совершаемых им действий. Он не торопится, не нервничает, он просто пытается сделать то, что можно сделать.

Дюк боковым зрением видит торчащую на дальнем конце внешней стены будку постового. Она пуста.

Дюк подходит к двери, что ведёт внутрь корпуса, трогает ручку и понимает, что дверь не заперта. Дюк неодобрительно качает головой и думает, что потом — да, он настолько самоуверен, что думает о потом — надо будет обратить внимание местного начальства на недопустимую легкомысленность работников СИЗО.

Дюк заходит внутрь большого здания, которое остаётся холодным даже в разгар лета, и закрывает за собой дверь. Он запирает дверь, чтобы никто посторонний уже не мог сюда попасть. Чтобы никаких несчастных случаев. Время идёт, и подпиленные ножки в течение дня должны обрушить дело Беловых. Однако пока это не произошло, Дюк должен сыграть непривычную роль ангела-хранителя. Всего лишь час или два. Вывести Алену Белову из камеры и продержать в безопасном месте внутри СИЗО. Потом сюда сбежится все начальство, и ей уже ничего не будет угрожать. Но это будет через час или два.

И Дюк начинает свой путь по длинным коридорам СИЗО, где стены выкрашены в грязно-зелёный цвет, где то и дело раздаётся металлический скрип, где быстро забываешь о том, что есть свет, солнце, деревья, свобода.

Алена Белова шагает по такому же коридору в направлении кабинета следователя. Чтобы попасть туда, заключённую нужно перевести из одного корпуса в другой, миновав несколько постов охраны, дверей и решёток. Идти остаётся минуты три.

Из другого корпуса в том же направлении и также в сопровождении конвоира шагает Леонид Приходько, также известный под кличками Ходок и Клешня. Приходько обвиняется в убийстве четырех человек, совершенном с особой жестокостью. Доказательств преступления с избытком, и даже адвокат Клешни не сомневается, что тот получит пожизненное заключение.

И для Клешни совершенно безразлично — получить пожизненное за четыре убийства или же за пять. Он легко соглашается на переданное через адвоката предложение Айрапетова — округлить число жертв в обмен на некоторую сумму, которая скрасит старость матери Приходько. Клешня нежно любит старушку и не хочет, чтобы та нуждалась.

Он идёт впереди конвоира и попутно разминает кисти рук.

Молодой чеченец снова начинает говорить:

— Мы будем настаивать, что это наш «чемодан»…

— О господи, — вырывается у Второго. — Сколько можно про одно и то же?

— …но мы признаем, что вы потратились на то, чтобы привести «чемодан» в порядок, устранить неисправности и сохранять его в рабочем состоянии. Это мы признаем. Мы готовы вам за это заплатить.

Молодой чеченец показывает чемодан.

— Здесь сто тысяч долларов. Мы готовы вам их отдать.

— Да один залог в два раза больше!

В этом голосе звучит настоящая боль. Второй с удивлением видит, что из своей «кельи» выбрался Третий и что сейчас он в ярости. Второму хорошо известны побудительные мотивы Третьего, он отлично знает, что лишь незапланированные доходы заставляют его сердце биться быстрее и что лишь незапланированные траты приводят его в неконтролируемое бешенство.

Сегодняшние возможные убытки пробуждают в Третьем такую ненависть, что он способен объявить войну европейской стране средних размеров.

А молодой чеченец с изумлением смотрит на возникшего перед ним высокого седовласого мужчину в толстом вязаном джемпере. Мужчина орёт так, что у него на висках набухают сосуды. Молодой чеченец видит, что из кармана джемпера торчат несколько ручек, карандашей и маркеров, и отказывается что-либо понимать. Третий похож на не слишком ухоженного пенсионера, и он выглядит очень странно на фоне вооружённой охраны, чеченцев и серьёзных мужчин в тёмных костюмах.

Второй берет дело в свои руки, хотя его очень беспокоит, что Харкевич до сих пор не вернулся.

— Хватит, хватит, хватит, — говорит он сначала Третьему, потом чеченцам, потом всем остальным. — Я никому не позволю устроить из серьёзного коммерческого мероприятия базар. Кто-то из вас хочет устроить базар?

Никто не хочет, но молодой чеченец собирается снова рассказать о своих претензиях на «ядерный чемодан».

— Стоп, — останавливает его Второй. — Если никто не хочет базара, тогда мы должны прекратить орать друг на друга. У нас есть проблема — так ведь это бизнес, в бизнесе всё время возникают проблемы. Мы должны попробовать решить эту проблему так, чтобы были учтены интересы наши, ваши, — он показал на чеченцев. — И всех остальных.

— Ты, должно быть, великий волшебник.

Это сказал старший из чеченцев. Как смешно. Второму захотелось убить шутника.

— Я сказал — попробовать решить проблему.

Второй сделал паузу, но других желающих острить не нашлось. Слава богу.

— Итак, если мы все, тридцать человек, будем стоять и ругаться, ничего у нас не выйдет. Поэтому я предлагаю пройти в комнату для переговоров. Пройти не всем. Пойду я, как организатор торгов. Пойдёте вы, — он показал на чеченцев. — Потому что у вас есть претензии. И ещё должны пойти представители от остальных участников аукциона. Интересы у них у всех одинаковые, чтобы торги наконец состоялись, поэтому будет достаточно пары человек.

Серьёзные мужчины немедленно стали совещаться между собой, но Второй перекрыл этот гомон:

— Мне посоветовали…

Совещания прекратились, и все уставились на Второго.

— …взять в качестве представителей большинства вот этих господ.

— Кого? — переспросил Бондарев.

— Вас.

Глава 34

Радикальное решение проблемы

Неожиданно Алексей осознает, что упал и лежит на чём-то очень неудобном. Этим чем-то неудобным было тело Харкевича.

Алексей также осознает, что его правая рука пуста. «Вальтер» у Морозовой.

— Не ушибся? — заботливо спрашивает Морозова. Алексей совершенно чётко видит её в дверном проёме, но ему кажется, что за ней темнеет ещё один силуэт, невысокий, очень невысокий, словно детский…

— Невинная детская шутка, — говорит Морозова, очевидно имея в виду, что Иса на четвереньках заполз за Алексея и ударом под колени сбил его с ног. — Мальчику показалось, что ты хочешь меня застрелить.

— С какой стати? — Алексей поднимается на ноги.

— Мало ли. Но уж Харкевича-то ты застрелил, не будешь спорить?

— Похоже на то.

— Хорошо. Теперь пойдём со мной.

— Ага… — слегка пошатываясь, Алексей выходит в коридор. — Зачем вы пацана-то с собой таскаете?

— Даже не знаю, — говорит Морозова, похлопывая Ису по плечу. — Возможно, детские воспоминания. Я же говорила тебе, как любила играть с мальчишками.

— И во что вы с ним играете?

— Как оказалось, он хорошо умеет играть только в одну игру — «защити своего хозяина».

— Хозяина?

— В смысле — хозяйку.

— Это что, как собачка?

— Ну почему же. Я его хозяйка, потому что я старше, умнее, опытнее. Я забочусь о нём. Я его хозяйка не в смысле владения им как слугой или собачкой, я его хозяйка в смысле покровительства и руководства. У многих людей, если не у всех, есть хозяева. У тебя, кстати, тоже есть хозяева, и я одна из них. Разве не так?

— Так. Но Харкевич был другим из моих хозяев, а вы…

— Его уже нет, так что к чему этот разговор?

— К тому, что другой из моих хозяев может приказать мне застрелить вас…

— Ты реалистично смотришь на вещи.

— …и что мне тогда делать с верностью и покровительством?

— У меня такое предчувствие, что у тебя не возникнет подобной проблемы. У меня очень сильное предчувствие на твой счёт. Шагай побыстрее.

Пока Алена Белова идёт по коридору, пока навстречу ей по такому же коридору идёт Клешня — Дюк сворачивает за угол и натыкается на прапорщика. Дюк делает резкое движение рукой, а потом ловит падающего прапорщика. Он смотрит на часы и вспоминает записанные на автоответчик слова Айрапетова: «Это будет примерно через час. Я все устроил. Девку поведут на допрос, и по пути кое-что случится. Вам понравится».

Насколько понимает Дюк, никаких допросов в такую рань обычно не бывает. Ну так это обычно. А сегодня явно необычный день.

Он подходит к столу прапорщика и рассматривает план СИЗО с указанием пожарных выходов.

У Дюка выбор — то ли пробиваться к камере Алены Беловой, то ли бежать в административный корпус, где обычно следователи работают с заключёнными. «Девку поведут на допрос». Так сказал Айрапетов. Зря ты назвался по телефону, Айрапетов, ох зря. Вне зависимости от того, правду ты сказал насчёт допроса или соврал — представился ты зря.

Но Айрапетову это будут объяснять потом, а пока Дюк торопится по пустым коридорам в административный корпус.

Он открывает одну дверь, другую, лишает сознания ещё одного прапорщика…

Наконец он в административном корпусе. На втором этаже. На пятом — кабинеты следователей. Этот этаж через систему переходов сообщается с остальными корпусами, чтобы арестованных можно было водить напрямую. Дюку остаётся подняться по лестнице на три этажа.

Он вступает на первый пролёт, и в этот миг включается звуковая сигнализация. Кто-то где-то наконец пришёл в себя, спохватился и нажал тревожную кнопку.

Дюк неодобрительно качает головой — да за это время, будь он не один, будь у него инструменты, будь у него соответствующее задание, можно было весь СИЗО разнести до основания. Как непрофессионально.

Он бежит вверх по лестнице, а в это время на пятом этаже из одного коридора появляется в сопровождении конвоира Леонид Приходько, он же Клешня. Из другого коридора в сопровождении конвоирши идёт Алена Белова.

Если они продолжат своё движение, то возле лестницы их пути пересекутся.

— Кого? — переспрашивает Бондарев.

— Вас. И вас.

Бондарев и Марат переглядываются. Такое высокое доверие им не очень нравится. Бондарев ищет глазами «бухгалтера», чтобы посоветоваться, но не находит его. Белов тоже ещё не вернулся, и вся ситуация внезапно становится довольно тревожной.

Большинство участников аукциона подозрительно косится на Бондарева и Марата и явно не горит желанием доверить им представительство своих интересов. Но Второй больше ни с кем не собирается спорить, он предлагает всем названным личностям погрузиться в лифт и отбыть в комнату для переговоров.

— Минуту, — говорит старший из чеченцев. — Зачем мы туда поедем все вчетвером? У нас у всех одно и то же мнение. Хватит и двоих. Пусть едут Лечо, — он показывает на молодого чеченца, который так много говорил в последние полчаса. — И Муса. А мы с Магомедом их здесь подождём.

Ещё немного, и Второй тоже начнёт орать. Только он придумывает очередной гениальный план по разруливанию ситуации, как находится какой-нибудь кретин, который его осложняет. Какого хрена, а?!

— Может, всё-таки поедете все вместе? — настойчиво предлагает Второй. — Я не хочу, чтобы у вас, тех, кто останется здесь, возникли конфликты с другими участниками аукциона. Мне кажется, они очень недовольны вашим поведением…

— У вас же тут полно охраны, — с улыбкой говорит старший чеченец. — Разве они не смогут нас защитить?

— Как хотите, — машет рукой Второй. — Хотите, оставайтесь здесь…

Он уже подумал и решил, что это непринципиально — сразу все четверо войдут в комнату для переговоров или же они будут туда заходить партиями. Главное, что они оттуда не выйдут — Китаец уже на месте. Никому не позволено портить аукционы по продаже портативного ядерного устройства, которые устраивает Фирма. Даже если это устройство когда-то было вашим. Было? Было, да сплыло. Что с возу упало, то пропало. Четыре сбоку, ваших нет. А также прочие юридические прецеденты, чтобы отправить чеченцев на тот свет. В конце концов, это мы нашли игрушку, которую вы посеяли. Это наш Левша наладил её. И мы имеем священное право срубить за неё столько бабок, сколько сможем.

Другой вопрос, что убить четырех чеченцев, имеющих крутые связи, и не огрести за это неприятностей — это тоже большое искусство.

Лучший способ избежать неприятностей — свалить все на другого. Китаец показал Второму двух вполне мирных коммерсантов, которые недавно стали сотрудничать с Фирмой. Вот их можно замочить без последствий. А если их замочить, а потом сказать, что именно они чеченов и грохнули, когда делили «ядерный чемодан», так это просто здорово.

Бондарев, Марат, Лечо, Муса, Второй и двое охранников заходят в лифт. Второй нажимает кнопку, и двери лифта смыкаются. Кабина начинает подниматься.

За этим внимательно наблюдает Чёрный Малик. Он прикидывает в уме примерную грузоподъёмность лифта и его размеры.

Потом он смотрит на стойку с «ядерным чемоданом». Это очень заинтересованный взгляд.

Морозова вела его каким-то очень странным маршрутом. Сначала они спустились по лестнице до самого низа, то есть на уровень склада. Морозова о чём-то пошепталась с одним из охранников и скомандовала Алексею разворачиваться в обратную сторону, то есть наверх. Где-то посередине этих хождений вверх-вниз Иса пропал у Алексея из виду, но теперь-то он был уверен, что этот молчаливый мальчик ничего не делает просто так.

Они поднялись на два или три уровня и свернули в коридор.

— Когда у меня за спиной идёт человек с пистолетом, — нарушил молчание Алексей, — мне кажется, что я арестован.

— Вот поэтому никогда не пускай человека с пистолетом к тебе за спину, — посоветовала Морозова.

— Так я арестован?

— Здесь тебе не милиция. Если тебе не будут доверять, тебя просто убьют безо всякого ареста.

— Но раз я всё ещё не убит, то получается, что мне доверяют?..

— Честно говоря, я никому не доверяю. А ты мне нужен для одного небольшого дела.

— Это будет не больно? — попробовал пошутить Алексей.

— Пока никто не жаловался.

Алексей хотел спросить: «А много ли было тех, кто не жаловался?», но тут из-за поворота вышел охранник и ткнул ему дулом автомата в живот. За плечом охранника Алексей увидел других вооружённых людей. Они молча стояли в коридоре и, казалось, чего-то ждали.

— Присмотри за ним, — это Морозова сказала охраннику, а сама пошла дальше.

— Наконец-то, детка.

Это сказал непривычно возбуждённый Второй. Он схватил Морозову за плечи и радостно встряхнул, как будто Морозова только что победила на каких-то соревнованиях, а он был её тренером.

— Что такое? — поинтересовалась Морозова.

— Сейчас все закончится, — неопределённо сказал Второй. — Такой дурдом, понимаешь, устроили… А это кто там с тобой?

— Мальчик, — сказала Морозова. — Которого ты просил.

— Что за чушь, детка? Какого ещё мальчика я просил?

— Мальчика, который убьёт Харкевича. И на которого все потом можно будет свалить…

— А-а! Так Харкевича — уже?

— Вот именно.

— Детка, ты меня радуешь сегодня.

— Что мне делать с парнем?

— Как договаривались.

— Где?

Второй задумался. Потом неожиданно улыбнулся.

— А чего умничать? Вали сюда до кучи!

— Куда — сюда?

Второй показал на дверь комнаты для переговоров.

— А что здесь? — спросила Морозова.

— Здесь мы решаем наши проблемы, — ухмыльнулся Второй. — Китайская методика.

Он отодвинул на двери часть декоративной панели, и показался «глазок». Морозова заглянула внутрь комнаты для переговоров. На роскошных диванах вповалку лежали четыре человека.

— Сейчас приведу добавку, — ухмыльнулся Второй и пошёл в сторону лифта.

Из коридора, соединяющего административный корпус СИЗО с корпусом для совершивших тяжкие преступления, появляется в сопровождении конвоира Леонид Приходько, он же Клешня. Из другого коридора в сопровождении конвоирши идёт Алена Белова. Согласно инструкции кто-то из конвоиров должен остановить своего заключённого, приказать ему повернуться к стене и пропустить встречный конвой. Однако ни конвоир Клешни, ни женщина в форме за спиной Алены Беловой этого не делают.

Алена не задумывается об этом, она просто машинально переставляет ноги и глядит вниз. Зато Клешня, как только Алена попала в поле его зрения, не спускает с неё глаз.

Обе пары заключённый — конвоир продолжают движение и подходят к лестнице, которая ведёт с пятого этажа вниз. Дюк только ещё подбегает к этой лестнице. Сирена ещё не включена.

И здесь происходит следующее. Конвоир Клешни замедляет шаг и останавливается у зарешеченного окна во двор. Конвоир внимательно смотрит в окно, будто там происходит нечто весьма важное.

Почти одновременно с ним женщина в форме также прекращает движение. Она смотрит на наручные часы, начинает крутить головку завода и полностью погружается в это занятие, более ничего не замечая.

Алена по инерции совершает ещё пару шагов, а потом понимает — что-то не то. Что-то изменилось. Она поднимает глаза, видит, что шедший навстречу заключённый почему-то идёт сам по себе, а конвоир стоит возле окна. Алена неуверенно оборачивается и видит, что её конвоирша тоже отстала. Прежде чем она соображает, что это значит, Клешня бросается к ней и начинает душить.

Алена хрипит, вскидывает руки для защиты, но от этого мало толку. За проведённые в СИЗО недели она похудела и ослабла, но даже если бы не эти обстоятельства, вряд ли она могла бы противостоять сильным рукам Клешни. Её колени подгибаются, в глазах темнеет.

В эти секунды Дюк вступает на первые ступени лестничного пролёта, ведущего со второго этажа административного корпуса на третий. Через мгновения раздастся резкий звук сирены.

Женщина в форме хладнокровно заводит часы и не обращает внимания на происходящее у лестницы. Конвоир Клешни реагирует иначе. Ему не сказали, что именно должно произойти. Его попросили отвернуться и позволить Клешне встретиться со старой знакомой. Ему заплатили только за это. Конвоир думал, что дело обойдётся парой слов, обжиманиями или чем-то в этом роде. Но Клешня просто убивает девушку, и это грозит конвоиру такими неприятностями, на которые он не хотел бы нарываться.

Конвоир подскакивает к Клешне, просовывает ему руку под подбородок и начинает оттаскивать назад. Поначалу кажется, что это ему удастся, но затем Клешня резко отпускает девушку, та падает, и сосредоточивается на конвоире. Клешне плевать, за сколько убийств получать пожизненное — за четыре, за пять или за шесть. За девушек или ментов. Тем более что Клешня очень не любит, когда его отрывают от дела.

Он резко дёргает головой назад и разбивает конвоиру лицо, потом бьёт его левым локтем в живот и впивается зубами в руку, которая была у него возле горла, прокусывая её до кости. Конвоир орёт и отшатывается, срывая с пояса дубинку.

Синхронно конвоиру орёт сирена. Женщина в форме отрывается от своих часов. Алена цепляется за перила и привстаёт, несмотря на головокружение. Конвоир шагает вперёд, занося резиновую дубинку. Для Клешни сирена — это недвусмысленный намёк, что надо поскорее все закончить.

Дюк задирает голову вверх — звуки, раздающиеся с пятого этажа, пугают его.

Он преодолевает ещё несколько ступеней, а потом сверху, едва не задев Дюка, летит тело. Оно ударяется о перила, ступени и скатывается вниз тяжёлой изломанной куклой.

Дюку становится холодно.

Когда Второй распахивает дверь комнаты для переговоров, Бондарев говорит:

— М-м… Выглядит неплохо.

— Надеюсь, что здесь мы сумеем решить все наши проблемы, — говорит Второй и проходит в комнату, приглашая за собой остальных. Двое молодых чеченцев, Лечо и Муса, заходят. Потом заходит Марат.

Они оглядываются, рассаживаются на длинные шикарные диваны, а Второй как гостеприимный хозяин говорит какие-то слова, кружит вокруг… Он создаёт впечатление, что тоже вот-вот сядет, закинет ногу на ногу, нальёт себе шампанского и начнёт разговор о делах. На самом деле он не собирается здесь оставаться, он говорит что-то типа: «Минутку, я сейчас вернусь», — и выходит в коридор. Что характерно — не закрыв за собой дверь, что должно служить символом его скорого возвращения. Но Бондарев помнит, что переговорную комнату от коридора отделяет тамбур с двумя дверями. И он явственно слышит щелчок закрывшейся внешней двери. «О господи, — думает Бондарев. — Только не газ».

Бондарев уверен, что за ними наблюдают, поэтому он продолжает улыбаться, садится на диван, оценивающе гладит кожаное покрытие, рассматривает этикетку на бутылке шампанского. Марат сидит напротив, он достаёт из кармана носовой платок и начинает разглаживать его на колене. Потом поднимает глаза на Бондарева и одними губами говорит:

— Только не газ.

Чеченцы как ни в чём не бывало разговаривают друг с другом, Бондарев различает отдельные слова, и в этих словах нет абсолютно никакого понимания ситуации. Чеченцы думают, что с ними и вправду будут вести переговоры.

Бондарев смотрит на Марата и кивает. Если бы у него было время порассуждать о всякой философской ерунде, то он сказал бы, что это весьма иронично — обнаружить своих единственных союзников в лице парней Чёрного Малика. У жизни довольно чёрное чувство юмора. И масса выдумки.

— Ребята, — говорит Марат по-чеченски. — Не смотрите на меня, просто слушайте. Нас привели в эту комнату, чтобы убить.

Чеченцы на миг замолкают, потом, не глядя в сторону Марата, Лечо насторожённо произносит:

— Я понимаю, за что они хотят убить нас. А вы-то при чём?

— Потом объясню. Лучше послушай — они нас заперли здесь, сейчас переговорят со своим главным и начнут. Если они пустят газ или будут расстреливать из скрытых бойниц — нам конец.

— И что ты предлагаешь?

— Выпей, — говорит Марат с жизнерадостной улыбкой и берет в руки бутылку французского коньяка.

— Мы не пьём, — говорит Лечо. — И зачем это вообще надо?

— Здесь должен быть яд, — тихо говорит Марат, пока Бондарев громогласно рассказывает каменнолицему Мусе неприличный анекдот. — Или снотворное. Мы потеряем сознание, а они войдут, чтобы порезать нас как баранов. Для них это будет абсолютно безопасно. Если мы действительно будем без сознания. Но ты можешь только прикинуться, что пьёшь. Ты можешь только притвориться, что потерял сознание. И когда они войдут…

— Я порву их на куски, — говорит Лечо и улыбается с искренней радостью.

Когда шаги в коридоре затихают, Харкевич открывает глаза и пытается дышать полной грудью, но каждый глоток воздуха отдаётся непереносимой болью. Харкевич кое-как стаскивает с себя тонкий чёрный свитер, который теперь разодран пулями. Харкевич дёргает застёжки бронежилета, ослабляя давление на грудь. Потом стаскивает бронежилет и поспешно разрывает майку, опасливо глядя на собственное тело, такое уязвимое без бронежилета. Харкевич не видит ран, не видит разорванной кожи и торчащего мяса. Он видит пару кровоподтёков, и это очень болезненные кровоподтёки, но пули застряли в бронежилете. Харкевич вытирает пот с лица и с ужасом видит на руке кровь — всё-таки он ранен! Он поднимается на ноги и видит кровь на полу. Харкевич ощупывает себя и, когда он касается шеи и левой стороны лица, чувствует липкое тепло.

Харкевич пугается и на миг теряет равновесие. Но потом он понимает, что если до сих пор не умер, значит, все его раны не смертельные. Две пули в грудь и третья, едва не разорвавшая ему горло. Сукин сын — мысли Харкевича наконец переносятся с собственной несчастной персоны на того, кто пытался его убить. Сукин сын. Щенок. Ты кого хотел убить?! Я тебя, можно сказать, на улице подобрал! Я тебе дал шанс! Я тебя взял в Фирму! Я дал тебе денег! Я тебя спас! Харкевича захлёстывает ненависть, умножаемая болью, и он начинает путать Алексея с кем-то другим, но главное он помнит совершенно точно — надо пойти и пристрелить щенка.

Харкевич надевает бронежилет, оставляет рваный свитер на полу и в таком угрожающем виде вываливается в коридор. Здесь на него накатывает вторая порция недавних воспоминаний.

Белов был не один — с ним была… Морозова. Да! Харкевич визгливо матерится в мрачном пространстве подземного коридора, и его голос приобретает зловещее эхо. Конечно же, Белов не осмелился бы на такое в одиночку. Он выполнял поручение Морозовой. Это она стоит за всем. Она устроила заговор — против него. Из зависти. А он раскрыл этот заговор. Не знаю как, но раскрыл, а она… Сука! Дрянь! Но… У Харкевича перехватывает дыхание.

Но она его ещё не знает. Она не знает, на что он способен. Она не знает, кто его дядя. Она не знает, на что нарывается. Она нарывается на смерть.

Глава 35

Цепная реакция

В конце концов Второй тоже был человеком. И чувство страха было ему хорошо известно. И нерешительность тоже посещала его. Всякое бывало.

Закрывая дверь переговорной комнаты, он не был стопроцентно уверен, что поступает правильно. Он сомневался. Он с большим удовольствием посоветовался бы с Первым, но того черти носили где-то в Юго-Восточной Азии. Он переговорил бы с Морозовой, но та как сквозь землю провалилась.

Поэтому Второй закрыл дверь, некоторое время поразмыслил и оставил все без изменений. Пусть Китаец делает своё дело. Китаец все делал очень обстоятельно и качественно. Иногда Второму казалось, что он тянет время, но зато результат всегда был выше всяких похвал.

Второй уже собрался заглянуть в «глазок», как увидел в конце коридора, за спинами охранников знакомое лицо. Он облегчённо вздохнул. Кажется, все налаживалось.

— Наконец-то, детка, — сказал Морозовой непривычно взволнованный Второй. Он взял её за плечи и радостно встряхнул, как после долгой и тягостной разлуки.

— Что такое? — поинтересовалась Морозова.

— Сейчас все закончится, — сказал Второй. — Такой дурдом, понимаешь, устроили… А это кто там с тобой?

— Мальчик, — сказала Морозова. — Мальчик, которого ты просил.

— Что за чушь, детка? Какого ещё мальчика я просил?

— Мальчика, который убьёт Харкевича. И на которого все потом можно будет свалить…

— Детка, ты меня радуешь сегодня.

— А что здесь? — спросила Морозова, глядя на дверь переговорной комнаты.

— Здесь мы решаем наши проблемы, — ухмыльнулся Второй. — Китайская методика.

Он отодвинул на двери часть декоративной панели, и показался чёрный кружок потайного «глазка». Второй нетерпеливо сковырнул пластмассовый колпачок и заглянул внутрь, чтобы увидеть, на какой стадии находится Китаец с его людьми.

Китайца он не увидел. Зато четверо участников аукциона — двое чеченцев и двое «козлов отпущения» — валялись на диванах без признаков жизни. Это зрелище согрело сердце Второго. Нет, безусловно, все налаживалось. Он не ошибся.

— Сейчас приведу добавку, — ухмыльнулся Морозовой Второй и пошёл в сторону лифта.

— Я заинтригована, — сказала ему в спину Морозова. Она прошла мимо двух охранников, выставленных у двери переговорной комнаты, и вернулась к Алексею, который, насупившись, стоял у стены под пристальным взглядом третьего охранника.