Контора (№1) - Ядерный будильник

Днём полковник Фоменко даже наведался в городскую прокуратуру, переговорил с нужными людьми, подготовил почву, чтобы уж всё было наверняка.

Самым лучшим вариантом Фоменко полагал — и так он ориентировал своих людей — гибель Алексея Белова при попытке оказать вооружённое сопротивление правоохранительным органам. И нужные бумаги покроют эту глупую историю лучше всякого могильного камня.

Закончив дела на пятом этаже здания прокуратуры, Фоменко стоял в ожидании лифта. Здесь же прохаживался какой-то круглолицый тип с газеткой. Минуя в очередной раз полковника, тип вдруг отчётливо проговорил:

— Проблемы, Валерий Сергеевич?

— Пошёл на хер, — автоматически ответил Фоменко, даже не повернувшись. Много тут бегало всяких жучков-бизнесменов, которые предлагали полковнику решение различных проблем в обмен на его дружбу и сотрудничество. Идиоты. Знали бы они…

— Что, все ещё бегает?

Фоменко обернулся и внимательнее рассмотрел мужчину с газеткой.

— Ваша проблема все ещё бегает, да? — спросил тот. — Ваша проблема будет долго бегать. И вы будете ещё долго нервничать.

— Ты что за хрен с горы? — резко бросил полковник, свирепо глядя незнакомцу в глаза и не видя там ровным счётом никакого волнения. Это были очень внимательные и умные глаза. Полковнику это жутко не понравилось. — Чего тебе надо?

— Лифт, — сказал незнакомец.

— Чего?

— Лифт приехал. Прошу.

Полковник поспешно шагнул в кабину, туда же последовал и незнакомец.

— Этот парень, — сказал незнакомец, когда полковник машинально нажал на кнопку первого этажа. — Он очень способный. Вы будете очень долго его ловить. Ваш сын…

— Чего тебе надо? — взревел Фоменко. — Я тебе сейчас… — он сравнительно редко терял над собой контроль, но вот сейчас вдруг оказался в опасной близости к этому состоянию.

— Спасибо, что спросили, — невозмутимо отозвался незнакомец. — Нам нужна фамилия человека, который прикрывает вас на федеральном уровне. Нам нужен человек, который сидит в Москве и получает свой процент.

Фоменко окаменел. Первая мысль, которая пришла ему после секундного паралича, была — задушить этого урода с газеткой, вот сейчас резко коленом в пах, а потом давить обеими руками, давить, пока пена изо рта не полезет…

— Спасибо за внимание, — сказал незнакомец, останавливая лифт. — Я зайду к вам позже. Или позвоню. И, — спохватился он, уже стоя в коридоре второго этажа, — этот пансионат, куда вы отвезли своего сына… «Родник», кажется, да? Вы уверены, что это действительно надёжное место?

Фоменко ударил по кнопке «стоп», но лифт уже тащил его вниз. Он сразу же вернулся на второй, выскочил в коридор, метнулся в одну сторону, в другую… И понял, как глупо, должно быть, выглядит со стороны.

Выйдя из здания прокуратуры и мрачно двигаясь в сторону служебной машины, Фоменко понял, что ему больше всего не понравилось в этом чёртике из коробочки с газеткой в руке — не умные глаза, не знание о пансионе «Родник»…

Он сказал «нам нужна». Нам.

Глава 4

Бондарев: разбор «полётов»

— Это очень хорошо, что у Чёрного Малика был двойник. Это очень хорошо…

Бондарев пожал плечами. Он не видел в этом ровным счётом ничего хорошего.

— Это значит, — продолжил Директор, — что его очень ценят. Хорошие двойники дорого стоят, и нет смысла заводить их для всяких «шестёрок». Раз в Чёрного Малика вкладывают деньги, значит, надеются им воспользоваться. Значит, мы на верном пути, мы занимаемся правильным человеком.

— Но лучше бы это был не двойник. Тогда бы я знал, что мы завалили в Милане правильного человека, — сделал собственный вывод Бондарев.

— А сейчас тебя что, совесть мучает? Думаешь, была ли у несчастного двойника семья? Я точно знаю, что у Воробья семья была.

Бондарев молча кивнул и посмотрел вправо — там, за линией чахлых берёзок, стояла небольшая группа людей, следивших за тем, как в землю опускается гроб. Это и была семья Воробья. А то, что находилось внутри заколоченного гроба, к Воробью никакого отношения не имело, поскольку умер Воробей в Италии и кремирован был там же, посреди шоссе, ведущего от аэропорта к городу. В семье искренне считали, что Воробей занимался каким-то бизнесом, связанным с текстильным производством, этим объясняли его постоянные разъезды, но Италию объяснить было бы сложновато, поэтому официально Воробей погиб в автокатастрофе под Липецком, оттуда же и прибыл закрытый гроб.

Жара в Москве стояла такая же, как и на Средиземноморье, только вот моря поблизости не было, оттого было особенно тягостно. Похоронную церемонию проводили побыстрее, чтобы никто от жары и нервного напряжения не рухнул в обморок. Тем более что большую часть прощающихся с телом составляли пожилые женщины, подруги матери Воробья.

Гроб опустили и стали забрасывать его землёй. Никаких тебе салютов, никаких почётных караулов и посмертных награждений. Ничего этого нет и не будет. И если вдруг Бондарев сам когда-нибудь…

— Так, значит, там был Акмаль, — Директор прервал не слишком радостный ход его мыслей.

— Абсолютно точно, — подтвердил Бондарев, вспомнив чуть располневшего смуглого красавчика в сопровождении карабинеров. — Он все и организовал. Как-никак начальник отдела международных контактов турецкой разведки. Итальянцы не могли ему отказать.

— Получается, Чёрного Малика опекает Акмаль.

— Получается так. Может, турки хотят снова отправить его на Кавказ?

— Если кто и хочет куда-то отправить Чёрного Малика, то только не турки. — Директор почувствовал недоуменный взгляд Бондарева и пояснил: — Акмаль был в Италии без ведома начальства. Самодеятельностью занимался. А люди, которых ты там пострелял…

— Его собственная команда?

— Что-то в этом роде. Палестинцы, турки, чечены — сборная, короче говоря.

— Я мог бы догадаться, — угрюмо сказал Бондарев не столько Директору, сколько самому себе. Люди из микроавтобуса с красным крестом вели себя несолидно — стащить с трупа часы и немедленно нацепить себе на руку… Нет, это наверняка была частная лавочка Акмаля. Спецслужба непременно вывезла бы Воробья на базу и работала бы с ним долго и разнообразно. Эти же торопились, а потому переусердствовали. Бондарев вспомнил лицо Воробья, сведённые судорогой мёртвые скулы, запёкшаяся в углах рта кровь. Как выглядело под покрывалом остальное тело Воробья, лучше было не вспоминать.

— Давно Акмаль играет в свои собственные игры? — поинтересовался Бондарев.

— Вряд ли это его личные игры.

— А чьи?

— Информация проверяется, — выдал дежурную фразу Директор. — Кажется, они заканчивают, — он имел в виду родственников Воробья.

— Понял, — сказал Бондарев, но задержался ещё на пару слов. — Я на завтра назначил совещание с Лапшиным и другими… Насчёт Чёрного Малика. Что дальше делать будем…

— Отмени, — коротко сказал Директор.

— Как?

— Просто. Возьми и отмени. Сейчас обрабатывается информация, которую вы привезли из Милана. Вот когда её обработают, тогда и будет смысл совещаться.

— А сейчас?

— Я бы вообще не хотел тебя видеть в Москве.

— То есть?

— Поезжай куда-нибудь за город, отдохни, выспись. Смени обстановку.

— Да я не хочу…

— А я не спрашиваю, хочешь или не хочешь. Просто возьми и поезжай.

Бондарев скривился, но спорить не стал. Зачем спорить, если можно просто согласиться и не сделать. Директор кивнул в сторону ворот кладбища, и Бондарев, спохватившись, кинулся туда.

Он догнал ещё не слишком старую полную женщину в чёрном, которую поддерживала под руку подруга.

— Извините, — сказал Бондарев. — Я не ошибся, вы — мама… — он вдруг с ужасом понял, что забыл имя Воробья.

— Да, — сказала женщина. — Я Андрюшина мама… А вы…

Вот так. Воробья звали Андрюшей. Бондареву стало совсем дурно.

— У нас с Андреем были кое-какие дела, — приступил Бондарев. — Бизнес. И он мне как-то одолжил деньги. Меня долго не было в Москве, вчера вернулся, а тут — такое горе…

— Ещё совсем молодой, жить да жить, — вздохнула подруга. — Такая трагедия… Эти машины…

— Я хотел бы вернуть долг, — Бондарев извлёк из кармана плотно набитый конверт. — Возьмите. Я очень сожалею. Очень.

И он торопливо зашагал к воротам кладбища. Примерно через месяц мать Воробья должен был навестить представитель одной малоизвестной страховой фирмы и сообщить, что её сын, оказывается, оформил несколько лет назад довольно выгодный полис, ежемесячные выплаты по которому начнутся в ближайшее время.

И это было практически всё, что можно было сделать. У Воробья не было ни звания, ни должности, ни записи в трудовой книжке. Он просто был, а потом его не стало.

Бондарев знал, что в его случае будет то же самое. Бронзовый бюст на родине героя не поставят, родную улицу не переименуют. Будет пара дальних родственников, могильщики и нарезающий неподалёку круги Директор. Эта картина, нарисованная в воображении Бондарева, регулярно нагоняла на него жуткую тоску. Бондарев не хотел такого конца. Чёрт с ним, с бюстом, и черт с ней, с улицей, но умереть Бондарев решил в девяносто лет, лёжа в постели с бутылкой красного вина в обнимку и наблюдая финальный матч чемпионата мира по футболу, где сборная России драла бы… Скажем, тех же итальянцев. Так будет гораздо лучше.

Приняв это важное решение, Бондарев повеселел. Через полтора часа Директор восстановил его эмоциональный статус-кво.

— У тебя какие отношения с Дюком? — спросил Директор, покачиваясь в кресле-качалке на балкончике, куда выходила одна из дверей его кабинета.

— Только не это, — чистосердечно ответил Бондарев.

Вообще-то у них были вполне нормальные рабочие отношения. Бондарев считал Дюка хитрожопым сукиным сыном с претензиями, а Дюк считал Бондарева сибирским валенком. Директор считал, что оба — весьма ценные сотрудники, а от совместной работы эта ценность только возрастает. Обмен опытом, взаимозаменяемость и тому подобная лабуда.

— Я тебе велел исчезнуть из Москвы, — напомнил Директор, на что Бондарев возразил, что ещё не успел собрать вещи.

— То есть ты согласен, — довольно кивнул Директор.

— Ну… — начал было Бондарев, но тут вспомнил о главном. — Так при чём здесь Дюк?

— Дюк уже там.

Директор посмотрел на Бондарева и объяснил более доходчиво:

— Дюк там, куда тебе нужно будет тоже съездить. Проветриться и помочь Дюку.

— Там — это где? — уточнил Бондарев. Судя по внешнему виду Дюка и намёкам, которые он охотно рассыпал в разговорах с Бондаревым, его «там» всегда находилось западнее Бреста и севернее Белграда. Он предпочитал работать в комфортной обстановке. И он предпочитал работать в одиночку, что Бондарев считал ещё одним проявлением дюковских понтов.

Директор назвал город, и Бондарев удивился. На всякий случай он переспросил, но Директор подтвердил, что это именно тот самый.

— И Дюк туда поехал?

— Я узнал от него некоторые новые для меня идиоматические выражения… Но потом мне удалось его убедить. Тебе тоже рекомендую — средняя полоса, дешёвые рестораны, доверчивые провинциальные девушки… — с некоторой мечтательностью произнёс Директор.

— Тараканы в гостиницах, два телеканала, нет горячей воды, тоска смертная, — дополнил перечень Бондарев. — Особенно с Дюком. Я лучше Лапшина возьму, он анекдотов много знает.

— Лапшина ты не возьмёшь, он работает. Вот и ты иди поработай.

Ладно. Бондарев уже был в дверях, когда Директор, не прекращая раскачиваться в кресле, сказал:

— Они знали, кто такой Воробей.

— Что? — Бондарев замер.

— Акмаль знал, что Воробей замешан в стрельбе по двойнику. Мы нашли свидетелей из аэропорта — Воробья вытащили из очереди на регистрацию. Подошли конкретно к нему и вытащили. На твоём рейсе они стали проверять всех подряд, а тут была точная наводка.

Бондарев молчал, ожидая выводов Директора.

— Или у них кто-то очень умный, или у нас кто-то слишком глупый.

Вывод не отличался большой оригинальностью.

— Три человека, — Бондарев на всякий случай показал на пальцах. — Три. Я, Воробей, Лапшин. Больше никого. Воробей мёртв. Что, или я, или Лапшин нашептали Акмалю? Да бросьте вы…

— Придумай мне другую версию, — предложил Директор.

— Ладно.

Он так и не сумел придумать другую версию, хотя допоздна просидел в кабинете, в сотый раз проглядывая электронные и бумажные материалы по Чёрному Малику. Досье Воробья можно было даже не трогать, потому что Бондарев знал практически все операции покойного за последние три года. Знал, потому что так или иначе в них участвовал. Задумавшись о Воробье, Бондарев снова вспомнил Милан и то восхитительное чувство победы, которое он ощутил в миг, когда первая пуля Воробья попала в цель. Как будто он долго и упорно выстраивал карточный домик, и вот наконец поставил последнюю верхнюю карту — самая сложная манипуляция, без которой сооружение так и останется недостроенным. В тот миг Бондарев ощущал себя победителем.

Только в конце концов вышло все по-другому, вышло все наоборот, и теперь воспоминание о Воробье, без промаха сажающем пули в цель, вызывало лишь горечь и недоумение.

Бондарев сдал кабинет на сигнализацию, отметился на выходе и поехал на лифте вниз, не то чтобы уставший, но привычно напряжённый и не видящий причин расслабляться.

На улице Бондарев закурил и некоторое время тупо пускал дым в небо, ни о чём не думая и равнодушно рассматривая ползущую вверх неподалёку стройку — очередной жилой комплекс для людей с туго набитыми карманами и желанием отгородиться от всего остального мира за высокой стеной и периметральной системой безопасности. Позади Бондарева в небо уходило здание совсем иного типа — серый многоэтажный монолит с многочисленными признаками упадка на фасаде. Внутри всё было совсем иначе, но, чтобы узнать это, нужно попасть внутрь, а сделать это обычному человеку с улицы невозможно. Возле обшарпанных металлических дверей висели две таблички: «Научный институт агрохимических исследований» и «Московское отделение международного комитета по междисциплинарному прогнозированию». Бондарев от нечего делать прикинул, в какой же из двух организаций он служит, раз работает в этом здании, и пришёл к выводу, что это, должно быть, комитет по прогнозированию. Быть агрохимиком Бондареву почему-то не захотелось.

Увидев эти таблички в первый раз — невообразимое количество лет назад, — Бондарев скривился и с подозрением посмотрел на своего спутника. Тот усмехнулся, толкнул тяжёлую дверь, вошёл в пустой бетонный вестибюль, более похожий на бомбоубежище, иронически посмотрел на Бондарева, вытащил из бумажника чёрный пластиковый прямоугольник и сунул его прямо в стену. Та, к удивлению Бондарева, разъехалась, открыв для прохода коридор, а в коридоре спутник Бондарева повторил трюк с прямоугольной карточкой, только уже синего цвета. В результате они оказались в скоростном лифте, который повёз их наверх. С тех пор Бондарев так и жил — совал идентификационные карты в стену, ездил вверх-вниз на скоростных лифтах, входил и выходил в серый монолит с двумя лживыми табличками на входе. А также периодически отлучался в командировки и периодически присутствовал на похоронах.

В девяносто пятом Бондарева вычистили из Управления ФСБ по Новгородской области будто бы по сокращению штатов. На самом деле — за другое. Бондарев об этом знал, знал и тот человек, который встретил Бондарева на улице на вторую неделю после увольнения — Бондарев тогда начал пить и очень хорошо продвинулся в этом деле, останавливаться не собирался. Но всё же остановился. Потому что со встреченным тогда человеком у него вышел длинный разговор. И разговор этот как-то сам собой привёл Бондарева и его нового знакомого к серому монолиту на юго-западе Москвы.

Он прочитал тогда про агрохимию с прогнозированием и ухмыльнулся. Сейчас, зная, что же на самом деле творится за этими вывесками, Бондарев был серьёзен. За этими нелепыми вывесками была его жизнь, и там же, скорее всего, была его смерть.

Глава 5

Алексей Белов: до конца

— Ты же сказал — дело прошлое.

Алексей молча застегнул спортивную сумку.

— Ты же сказал, что не будешь ничего такого делать!

Алексей выпрямился. На лице матери было написано отчаяние, и потому Алексей старался на неё не смотреть.

— Ты же сказал, что простишь!

Алексей вздохнул — мать выдавала желаемое за действительное. Ей хотелось бы услышать от Алексея такие слова, но он не говорил их раньше, он не готов был сказать это сейчас. Он вообще вряд ли смог бы выговорить слово «прощаю». Потому что такого слова не могло быть в мире, где одновременно существуют шрамы на теле его сестры и жизнерадостный самодовольный смех Олега Фоменко.

— Ты нам делаешь только хуже! — вскрикнула мать. — Они же нам теперь житья не дадут, затаскают в милицию! Ты об этом подумал?!

— Хуже, — сказал Алексей, — это если молча терпеть всё, что они делают. Я терпеть не буду, — он хотел ещё сказать о том, как таскал в армейском блокноте детскую фотографию сестры с широко раскрытыми наивно-прекрасными глазами, а потом вернулся и увидел шрамы, и увидел, что в глазах сестры поселилась боль, что память о случившемся лежит будто камень на сердце, и тяжесть эта не проходит. Страшнее преступления Алексей представить не мог, а потому должен был найтись ответчик за случившееся. И ответить за это. Алексей хотел бы все объяснить на словах, но вышло бы слишком долго, а трепать языком Алексей не любил, да и времени у него не было.

— Когда они придут, — сказал Алексей уже в дверях, — ты им объясни, если они ещё не поняли. А Алену кто тронет — так я этого сынка полковничьего просто убью.

Часов в пять утра соседская собака тревожно загавкала, а затем улицу перегородили два «уазика» и «Волга». Хмурые омоновцы топали сапогами по дому, ворошили вещи, задавали вопросы. Потом появились какие-то милицейские начальники, тоже ходили по дому, стучали кулаками по столу, грозились какими-то статьями. Мать слушала их, потом резко встала из-за стола и пошла на кухню чистить картошку. У неё вдруг совершенно пропал страх перед этими плотными громкоголосыми мужчинами, их слова стали для неё абсолютно ничего не значащими. Неожиданное спокойствие охватило её, и даже сожаление по поводу несостоявшейся свадьбы Алексея, сожаление по поводу других приятных событий, которым теперь не суждено было сбыться — все они незаметно растворились, исчезли. Вместо них появилось некое подзабытое чувство, заставлявшее ровно держать согнутую заботами спину и свысока посматривать на озабоченных ментов.

Кажется, это чувство называлось гордость.

Все это полковнику Фоменко сильно не нравилось. Дурацкая проблема разрасталась как снежный ком, и это в то время, когда собственных дел у полковника было невпроворот.

Одним из этих дел был допрос гражданина Айрапетова, подозреваемого в организации незаконного сбыта наркотических веществ в особо крупных размерах. В связи с особой важностью дела Фоменко лично допрашивал сомнительного гражданина.

Айрапетов приехал на джипе с двумя телохранителями, однако в кабинет Фоменко вошёл один и даже как будто с волнением.

— Так-так, — деловито сказал Фоменко. — Ну что, гражданин Айрапетов, будем дурака валять или будем признаваться?

Айрапетов поморщился:

— Тебе все шуточки, Валера, а у меня вторая машина так и не пришла.

— Придёт, куда денется.

— Я тоже надеюсь, что она никуда не денется… Товара на двести штук баксов, это тебе не семечки.

— Не семечки, — согласился Фоменко, наблюдая, как Айрапетов вынимает из кейса тонкую пачку бумажных листов — протокол допроса, написанный айрапетовскими адвокатами. Полковник расписался на протоколе, не переставая успокаивать нервного Айрапетова насчёт второй машины.

— Как будто у тебя одного проблемы, — сказал Фоменко. — Вот у меня…

— Знаю я твои проблемы, — махнул рукой Айрапетов. — Туфта, а не проблемы. Твой пацан девку трахнул, а её брат-чудик теперь Олежку кастрировать хочет — так?

— Примерно.

— Мне бы твои проблемы, — вздохнул Айрапетов.

— На, бери, — предложил полковник. — А я тебе машину найду.

— Без балды? — оживился Айрапетов. — Серьёзно?

— Я всегда серьёзен.

— По рукам. Только что мне с этим чудиком-то делать? Твоим ментам сдать?

— Не надо никого никому сдавать. Просто найди и… Чтобы я больше никогда о нём не слышал.

— Что, такой гад?

Полковник сделал жест, означавший, что он не хочет больше ничего слышать об этой идиотской истории. Айрапетов понял и вышел из кабинета в слегка улучшившемся настроении.

Фоменко смотрел из окна, как подозреваемый садится в джип, и думал — правильно он сделал или нет? Полковник сомневался не насчёт судьбы Алексея Белова, а по поводу странного предложения, которое было ему сделано в лифте городской прокуратуры. Нужно было сказать об этом Айрапетову или нет?

Поразмыслив, полковник решил, что Айрапетова ставить в известность не следовало. Если представить всю их систему в виде лестницы, то Айрапетов оказывался на ступень ниже полковника, поскольку полковник прикрывал Айрапетова. Самого полковника Фоменко так же прикрывали люди на более высоких ступенях — и вот им-то и нужно было бы рассказать про встречу в прокуратуре.

Однако что-то удерживало Фоменко от немедленной передачи информации наверх. То ли смутное ощущение опасности, то ли такое же смутное предчувствие, что у той неожиданной встречи в прокуратуре могут быть последствия, выгодные именно для него, Фоменко, а не для всей многоступенчатой лестницы прикрывающих друг друга официальных и неофициальных лиц.

В результате звонить Фоменко никому не стал. Позвонили ему — из пансионата «Родник».

Алексей вышел из магазина, запихивая в сумку буханку чёрного хлеба, и поначалу даже не заметил этой штуки, пробежал мимо. Но потом вернулся, остановился и внимательно прочитал.

Со стены на Алексея смотрело недавно наклеенное объявление, небольшой плакат с фотографией посередине. С фотографии чуть исподлобья смотрел сам Алексей — таким он был пару лет назад. Снимок был позаимствован из военкомата, а вот текст к фотографии писали явно в другом месте. Алексей прочитал, что он теперь является особо опасным преступником, представляющим опасность для общества. Жителям города предлагалось звонить по номерам контактных телефонов и сообщать информацию о скрывающемся преступнике. Вознаграждения пока не предлагалось, но Алексей подумал, что вскоре дойдёт и до этого.

Рядом остановился подслеповатый пенсионер с авоськой и стал разглядывать плакат, читая полушёпотом текст:

— …возможно, во-о-оружен…

Да уж. Буквально до зубов. Алексей неспешным шагом двинулся к автобусной остановке, ища по карманам мелочь на проезд… Внезапно он понял — ему не нужно идти к этой остановке. Оттуда ходят автобусы домой. Туда, где мама, Алена… И взвод омоновцев в засаде. Не туда повели его ноги, не туда… А куда? Хороший вопрос, задуматься над которым у Алексея раньше не было времени.

Ему некуда было идти. Не было такого дома, куда бы он мог пойти. Но не было и цели, которая повела бы его куда-нибудь. То, что он сделал с Олегом Фоменко, казалось Алексею настолько же верным и абсолютным, как дважды два четыре. И это было сделано.

Но теперь он оказался словно в центре огромной пустыни, где в любую сторону идти бессмысленно — всё равно никуда не дойдёшь.

Короче говоря, нужно было крепко задуматься и только потом делать следующий шаг.

И ещё нужно было найти временное пристанище. Алексей позвонил из автомата Виталику. На квартире у того тоже вполне могли засесть менты, и Алексей заранее продумал пароль для такого случая: Виталик должен был сказать «Алло», если дома менты, и «Да, слушаю», если все нормально.

Виталик снял трубку и ничего не сказал. Было слышно только его дыхание. Потом Виталик раздражённо выматерился и повесил трубку.

Алексей перезвонил.

— Ты чего молчишь?

— Да я забыл, что чего означает, — раздосадованно проговорил Виталик. — «Алло» — это когда?

— Когда у тебя менты дома.

— Нет у меня ментов. Они все у вас дома сидят, телик смотрят. Надеются, ты заглянешь на огонёк.

— Мне надо где-то перекантоваться, — Алексей перешёл к делу. — Есть у тебя какие-нибудь друганы неболтливые?

— Чего захотел! Их хлебом не корми, дай потрепаться про все на свете. Один чувак там есть особенно болтливый, он бы тебя сразу сдал с потрохами, только я тебя с ним знакомить не буду, я тебя познакомлю с ключами от его гаража — я, типа, его тачку ремонтирую.

— Знакомь.

Полчаса спустя нервно озирающийся по сторонам Виталик отвёл Алексея к гаражу, открыл дверь и впустил внутрь.

— Ну ты дал шороху, Леха, — с уважением сказал он на прощание. — Прямо монстр какой-то. Все заборы твоими рожами обклеили, как будто Киркоров снова приехал. Это на самом деле круто, и я тебя уважаю, Леха… Это я вот раздолбай местный, а ты реально крут.

— Ты будешь спать дома, а я в гараже, — напомнил Алексей о цене крутизны. — Тебя менты не ищут по всему городу.

— Я бы хотел, чтобы они меня искали, — стукнул себя в грудь кулаком Виталик. — Только вот на кой хер я им сдался? Не будут они меня искать, Леха, потому что я просто раздолбай местный, а ты…

Наутро у Виталика было совсем другое лицо.

— Слышь, Леха, — прошептал он, закрывая за собой дверь гаража.

— М-м-м… — отозвался сонный Алексей.

— Ты это…

— Что?

— Ты только спокойнее, спокойнее…

Услышав слово «спокойнее», Алексей окончательно проснулся. Рука автоматически потянулась за «Калашниковым», но не нашла ничего подходящего. «Я дома, — вспомнил Алексей. — Я дома, и мне тут не слишком рады».

— Спокойнее, — повторил ещё раз Виталик.

— Ты сам-то спокоен? — спросил Алексей. — Точно? Ну тогда говори.

— Ну это… — сказал Виталик. — Как бы это… Короче, слушай…

— Алена, — сказал Алексей. — Ведь так? Алена?

— Откуда ты знаешь? — растерялся Виталик.

«Это очень просто, — подумал Алексей. — И очень глупо. Я думал, что у Олега отец поумнее. Но раз он прикинулся тупым и упёртым, я тоже буду таким. Раз он пошёл до конца, я тоже пойду до конца. Там и встретимся».

Пансионат «Родник» горел синим пламенем. Причём пожар начался именно с того сектора пансионата, где отсиживался под защитой пятерых охранников Олег Фоменко. Теперь к пансионату спешили пожарные машины, а из пансионата поспешно вывозили ещё более бледного, чем прежде, Фоменко-младшего. Олег всё больше утверждался в мысли, что никакие отцовы охранники его не спасут. Кошмар ночного пляжа соединился с ужасом внезапного пожара, и в целом получилась картина совсем уж безысходная.

— Везите его ко мне в коттедж, — медленно произнёс полковник и повесил трубку. Его кошмары не мучили. Его мучило предчувствие чего-то нехорошего. Причём нехорошего по-серьёзному, по-большому. Он только не мог сообразить, где именно прячется дьявол, в какой именно из тех мелких пакостей, которые вдруг стали сыпаться на Фоменко в последние пару дней. Та странная встреча в лифте? Пропавшая машина Айрапетова? Чёртов сынок с его девками и чокнутыми родственничками этих девок? Опасность сидела где-то здесь, и, чтобы вычислить её, нужно было взять тайм-аут, передохнуть.

И лучше всего этим заняться на даче. Полковник будет на даче, сын будет на даче, охрана будет на даче — то есть хотя бы эта сравнительно небольшая территория будет под контролем. А потом нужно будет просто расширить территорию контроля.

Таков был генеральный план, и полковнику Фоменко он казался вполне разумным. Были ещё планы помельче, так сказать, конкретные планы — обвешать город плакатами про розыск Алексея Белова, напрячь людей Айрапетова, а одновременно снова подпустить к матери Белова парламентёра, предложить денег, чтобы шизанутый дембель завязал со своей местью и тихо-мирно свалил из города. Жена полковника Фоменко тоже хотела внести свой вклад в дело, она позвонила Фоменко на работу и предложила отправить «мальчика» (так она именовала Олега, отец больше склонялся к наименованию «придурок долговязый») на пару месяцев за границу. Скажем, на Кипр. Там-то безопаснее.

— Классная идея, — сказал Фоменко, чувствуя, как вскипает в нём ярость совсем уж неблагородная. — Ты на досуге подсчитай, во сколько это встанет, и подумай, с какой стати я должен устраивать этому козлу каникулы на Кипре. У меня из-за его полового гигантизма башка болит, а ему в благодарность должен весёлую жизнь устроить?!

— Но это же твой сын, — торжественно произнесла жена.

— Вот только поэтому он ещё живой. А про Кипр забудь и вообше не лезь в это дело, только напортишь…

— Ты совершенно со мной не считаешься, — сказала жена, намекая голосом, что может немедленно разрыдаться. — Ты никогда не прислушиваешься к моему мнению…

— Само собой, — сказал полковник, предварительно повесив трубку. Ему проще было найти затерявшуюся на дорогах области айрапетовскую машину с героином, чем выдержать разговор с женой продолжительностью больше тридцати секунд.

А машина действительно нашлась — водитель перестраховался и попёр по просёлочным дорогам, в результате застрял в каком-то рву и посадил аккумулятор. Окончательно перепуганный водитель забрался в развалины совхозной птицефермы и отсиживался там, неизвестно чего ожидая. Сидеть он мог там долго, потому что в эту глушь мало кто забирался, но люди Фоменко забрались, увидели машину и отзвонили Айрапетову, который примчался через сорок минут, расшвырял дыни из фургона и извлёк десять свёртков с героином. Фоменко встретил его уже на выезде к шоссе — Айрапетов сунул полковнику пакет с деньгами, многословно благодарил и передавал приветы семье.