– В комнате для допросов с нашей жертвой.

Что-то в его словах заставило меня посмотреть на него.

– Дольф назвал ее 'возможной' жертвой по телефону. Почему никто ей не верит?

Он улыбнулся.

– Дольф взбесится, если я тебе расскажу.

Он ткнул в меня пальцем.

– Ступая, девочка. У нас есть кое-кто, с кем тебе надо встретиться.

Я нахмурилась.

– Если это очередная шутка, я собираюсь очень сильно рассердиться.

Он придержал передо мной дверь.

– Мы расстроили твое свидание с Графом Дракулой?

– Не твоего ума дело.

Дружное «о-о-о» пронеслось по комнате. Под общие возгласы я вышла в дверь. Некоторые предложения были слишком грубыми, а одно – физически невозможно даже с вампиром. Все это сексуальное неудовлетворение или просто принадлежность к мужскому полу, разница небольшая. Я снова заглянула в дверь и сказала:

– Вы все просто ревнуете.

Это вызвало еще больше свиста.

Зебровски ждал меня на лестнице.

– Не знаю, откуда будет лучше видно твои ноги, если я пойду перед тобой и буду оглядываться, или за тобой?

Я думаю, впереди будет лучше.

– Успокойся, Зебровски, или я все расскажу Кэти.

– Она и так знает, что я страшный развратник.

Он пошел вниз по лестнице, глядя назад на меня.

Я спускалась по лестнице, натягивая платье вниз, насколько это возможно. Когда у вас достаточно узкое короткое платье, даже если это удобно для ношения пистолета, вы либо чувствуете себя комфортно под пристальными мужскими взглядами, либо так не одеваетесь.

– Как только ты убедил Кэти встречаться с тобой и даже выйти за тебя?

– Я ее напоил, – ответил он.

Я рассмеялась.

– Я спрошу ее в следующий раз за ужином.

Он ухмыльнулся.

– Она расскажет тебе слезливую историю – что-нибудь романтическое и глупое. Не верь ей.

Он остановился перед первой комнатой для допросов и осторожно постучал.

Дольф открыл дверь и заполнил собой весь проем. Он был не просто высокий, а огромный, как профессиональный борец. Его галстук был завязан идеально, белый накрахмаленный воротник плотно прилегал к шее, на серых брюках все еще были видны стрелки. Единственной уступкой жаре и позднему времени были длинные белые рукава рубашки. Он был без пиджака. Я могла пересчитать по пальцам одной руки те разы, когда я видела Дольфа с короткими рукавами.

У всех копов великолепно получается скучающее лицо, или пустое лицо, у некоторых даже почти довольные лица, но у каждого в запасе есть лицо непроницаемое. Пустота поселяется в их глазах и скрывает все секреты.

Дольф выглядит непроницаемым, когда ведет допрос. Сейчас же он был очень рассержен. Я никогда не видела его столь явно раздраженным на допросе.

– В чем дело? – спросила я.

Он закрыл за собой дверь, вышел в коридор и покачал головой.

– Не знаю, за что мне это.

– Рассказывай, – сказала я.

Его взгляд скользнул по моей одежде, словно он только что ее заметил. Он выдавил из себя некое подобие улыбки.

– Кое-кто оказывает пагубное влияние на твой гардероб.

Я нахмурилась.

– У меня на животе пистолет, ясно? С такими разрезами его проще достать.

Я не собиралась объяснять свой наряд Зебровски, но Дольфу… – О, – оживился Зебровски. – Покажи скорее, покажи!

Улыбка Дольфа расширилась, глаза засверкали.

– Если ты собираешься так выставлять свои ноги, это, по крайней мере, имеет хорошее оправдание.

Я скрестила руки на животе.

– У нас тут действительно подозреваемый, или вы позвали меня сюда просто, чтобы поиздеваться?

Улыбка растаяла, и он вновь сердито нахмурился.

– Она не подозреваемая, а жертва. Я знаю, ты недавно говорила с Перри, но я хочу, чтобы ты послушала ее историю и высказала свое мнение.

С этими словами он открыл дверь. В этом был Дольф, который никогда не оказывал давления на своих людей.

Но, честно говоря, это было несколько неожиданно. У меня не было времени, чтобы надеть маску профессионала. Я выглядела удивленной, когда встретилась глазами с женщиной.

Я увидела огромные синие глаза, шелковые светлые волосы, аккуратные черты лица, и сразу было заметно, что она высокая. Даже сидя, она производила такое впечатление. Очень немногие женщины могут быть одновременно высокими и нежными, она была именно такой.

– Мисс Вики Пирс, это Анита Блейк. Я бы хотел, чтобы вы рассказали ей вашу историю.

Мисс Пирс заморгала большими синими глазами, на которые навернулись слезы – не покатились, заметьте, но заблестели. Она промокнула их салфеткой Клинекс. На ее шее была повязка.

– Сержант Сторр, я же все вам рассказала. Я говорила и говорила.

Слеза скатилась по ее щеке.

– Я очень устала, и это была слишком болезненная ночь. Мне опять придется все рассказывать?

Она отодвинулась от него на стуле, обхватив себя руками, словно защищаясь от него. Многие мужчины растаяли бы под сладким давлением этих глаз. Даже жаль, что такое представление тратилось впустую на непробиваемого Дольфа.

– Еще один раз для мисс Блейк, – сказал он.

Она посмотрела на Зебровски, который стоял у меня за спиной.

– Пожалуйста, я так устала.

Зебровски прислонился к стене.

– Тут он начальник.

Попытка использовать женские уловки не удалась. И одним взмахом ресниц она переключилась на женскую солидарность.

– Вы женщина. Вы знаете, как это, быть одной среди этих… – ее голос понизился до шепота, – мужчин.

Она опустила глаза, а когда снова подняла их, настоящие слезы текли по ее великолепной коже.

Представление заслуживало Оскара. Я хотела зааплодировать, но решила сначала проявить симпатию. Для сарказма время еще будет.

Я обошла вокруг стола и присела на край рядом с ней. Я была в нескольких дюймах от нее, не вторгаясь при этом в ее личное пространство. Я положила руку ей на плечо и улыбнулась, хоть и не была великой актрисой, чтобы прослезиться.

– Вы больше не одиноки, мисс Пирс. Я здесь. Пожалуйста, расскажите мне вашу историю.

– Вы адвокат? – спросила она.

Если она просила адвоката и была настойчива, беседе конец. Я встала перед ней на колени, взяв ее дрожащие руки в свои, и посмотрела на нее.

У меня не получалось смотреть с симпатией, но я была заинтересована. Я уделила ей все свое внимание, посмотрела в лицо, словно пыталась как следует запомнить, и сказала:

– Пожалуйста, Вики, позвольте вам помочь.

Ее ладони перестали дрожать, она уставилась на меня своими большими глазами, словно олень, почувствовавший ружье, но думающий, что оно не выстрелит, если он не станет шевелиться. Она кивнула, больше себе, чем мне. Она сжала мои руки, и ее лицо было искренним.

– У меня сломалась машина, и я зашла в бар при ресторане, чтобы позвонить, – Она наклонила голову, не глядя мне в глаза, – Я знаю, не стоило туда заходить. Одинокая женщина в баре просто напрашивается на неприятности. Но больше нигде не было телефона.

– Вы имеете право ходить куда угодно и когда угодно, Вики. То, что вы – женщина, этому не мешает.

Я не притворялась, говоря это довольно жестоко.

Она снова посмотрела на меня изучающе. Я почти явно увидела, как повернулся переключатель у нее в голове.

Она думала, что поймала меня. Боже, она была слишком молода.

Ее пальцы сжали мою ладонь, легкий трепет прошел по рукам.

– Я позвонила другу, чтобы он приехал посмотреть машину. Я учусь в колледже, и у меня не так много денег, поэтому я не хотела звонить в мастерскую, прежде чем друг посмотрит машину. Я надеялась, он сможет починить ее.

Она добровольно выкладывала слишком много информации и уже оправдывалась. Или, возможно, просто слишком часто пересказывала эту историю… Вряд ли.

– Я бы поступила точно так же, – сказала я. И поступила бы.

Она сжала мою ладонь и придвинулась ближе, продолжая свою историю.

– Этот мужчина был там, в баре. Он казался милым. Мы разговорились, и он попросил меня посидеть с ним. Я сказала, что жду друга. Он сказал, что все нормально, мы просто поболтаем.

Она снова посмотрела вниз.

– Он сказал, что у меня самая замечательная кожа, какую он когда-либо видел, – она снова посмотрела на меня, – Знаете, это было так романтично.

Это было так наиграно.

– Продолжайте.

– Я позволила ему заказать мне выпить. Я знаю, что не стоило этого делать, – она потерла глаза, – Я спросила, ничего, если я закурю, и он не возражал.

Перед ней стояла полная пепельница. Ни Дольф, ни Зербовски не курят, значит, маленькая Вики – заядлая курильщица.

– Он обнял меня и хотел поцеловать, как я думала.

Из ее глаз потекли слезы, она немного ссутулилась и задрожала.

– Он укусил меня, за шею. Клянусь, до той секунды я не подозревала, что он вампир.

Она посмотрела на меня, излучая искренность.

Я взяла ее за руку.

– Многие не отличают вампиров от людей. Особенно если они недавно поели.

Она моргнула.

– Недавно поели?

– Если вампир полон крови, он выглядит как человек.

Она кивнула.

– А!

– Что вы сделали, когда он вас укусил?

– Я выплеснула на него свой напиток и подожгла его зажигалкой.

– Подожгла его? – уточнила я. – Его – спиртное или его – вампира?

– И то, и другое, – ответила она.

Я кивнула.

– Вампы очень легко воспламеняются. Он действительно хорошо горел, не так ли?

– Я не знала, что он так вспыхнет, – сказала она. – Люди так не горят.

– Нет, – сказала я. – Не горят.

– Я начала кричать и отскочила от него. В тот момент вошел мой друг. Люди кричали и визжали, это было ужасно.

Я встала.

– Могу себе представить.

Она посмотрела на меня, глаза искренние, но в них не было ужаса от того, что она сделала, никакого раскаяния. Она вдруг сжала мою руку, очень крепко, словно хотела, чтобы я ее поняла.

– Я должна была защититься.

Я положила свою руку на ее и улыбнулась.

– Что заставило вас поджечь спиртное, когда вы выплеснули его?

– Я вспомнила, что вампиры боятся огня.

– Но если бы вы выплеснули спиртное в лицо человеку и подожгли его, сгорела бы только жидкость. Пш-ш, и все кончено. Человек оставил бы вас в покое, поскольку был бы ранен. Вы не боялись, что вампира это могло рассердить?

– Но вампиры легко воспламеняются, вы сами сказали, – сказала Вики.

Моя улыбка стала шире.

– Так вы знали, что он вспыхнет?

– Да, – сказала она, хватая меня, как бы прося понять ее бедственное положение.

Вмешался Дольф:

– Я думал, вы не знали, что вампир может так вспыхнуть, мисс Пирс.

– Я и не знала, пока он так не загорелся, – ответила она.

Я сжала ее руку.

– Но Вики, дорогая, вы только что сказали, что знали об их воспламеняемости.

– Но вы первая это сказали.

– Вики, вы только что сказали, что знали об этом, когда поджигали его.

– Не говорила!

Я кивнула.

– Говорили.

Она выдернула у меня свои руки и села очень прямо в кресле.

– Вы пытаетесь меня запутать.

Я покачала головой.

– Нет, Вики, вы сами это делаете.

Я отошла от нее, все еще глядя в глаза.

– Что это значит? – спросила она.

Через ее игру в девицу-скромницу начала проступать злость.

– Что это был за бар? – спросила я, будто не была там двадцать минут назад. В допросах часто повторяются.

– Что? – переспросила она.

– Как назывался тот бар?

– Я не помню.

– Дольф? – спросила я.

– Всесожжение, – сказал он.

Я рассмеялась.

– Известная вампирская забегаловка.

– Но он не в вампирском районе, – сказала она, – откуда я могла знать, что это вампирский бар?

– А как на счет изображения Кристофера Ли в роли Дракулы на вывеске? – спросила я.

– Было уже поздно, и другие заведения уже не работали.

– В Университетском городке в Делмаре, вечером в пятницу? Да ладно Вам, Вики. Раньше у вас получалось лучше, – сказала я.

Она потрогала дрожащей трепетной рукой повязку на шее.

– Он меня укусил, – голос дрожал, а по лицу полилась новая порция слез.

Я вернулась к ней, положила руки на спинку ее стула, приблизила к ней лицо и сказала:

– Вы врете, Вики.

Она разразилась потоком слез, спрятав лицо. Я пальцем подняла ее лицо за подбородок.

– Черт возьми, врете хорошо, но недостаточно хорошо.

Она отдернулась от меня и вскочила так резко, что стул упал на пол.

– На меня напали, а вы заставляете меня чувствовать себя преступником! Вы – женщина! Я думала, вы поймете.

Я покачала головой.

– Не давите мне на сестринские чувства, Вики. Они не давятся.

Она сорвала с шеи повязку и бросила ее на пол.

– Вот! Смотрите, что он со мной сделал!

Если она думала, что я хотя бы дернусь, то ей лучше было бы попробовать счастья с другой девочкой. Я подошла ближе и склонила ей голову на бок. Там был довольно свежий укус вампира. Чистый, симпатичный укус, а вокруг никакого кровоподтека, который должен был бы растечься рядом с метками по ее молочной коже. Там было просто две аккуратные дырочки от клыков.

Я отошла.

– Вы плеснули в него выпивкой сразу же, как только он вас укусил?

– Да, я не хотела, чтобы он меня трогал.

– Презренный вампир! – улыбнулась я.

– Ходячий мертвец.

В ее словах был смысл.

– Спасибо, Вики. Спасибо, что поговорили со мной.

Я пошла к двери, и жестом позвала с собой Дольфа. Зебровски галантно остался с Мисс Пирс.

Дольф закрыл за нами дверь.

– Что ты увидела там в этом укусе, чего не заметил я? – спросил он.

– Если вампир запустил в тебя клыки, но не успел выпить много, у тебя останется засос. Да, обычный человеческий засос. В клыках нет трубочек, они просто прокалывают кожу, чтобы вампир мог пить кровь. Вот почему они такие маленькие. Если вампир пьет достаточно долго, то в этом месте кровь отступает, и такой отметины уже не будет. Быстрый укус ни за что не оставил бы ее такой чистенькой. Это сделал кто-то другой заранее, и заняло это значительно больше времени, чем несколько секунд.

– Так и знал, что она врет, – сказал Дольф и покачал головой. – Но я думал, что она плеснула в него не только спиртное. Я думал, что она принесла с собой что-то специально для этого.

Я покачала головой.

– Если поджечь вампира, он будет гореть, пока не отключится, или не превратится в пепел. Могут остаться фрагменты костей, но вампиры сгорают почти до тла. Для опознания не помогут даже отпечатки зубов.

– Бармен воспользовался огнетушителем из-под стойки. Свидетели говорят, что он быстро сориентировался.

Я кивнула.

– Ага, славный добрый Гарри. Просто чудо, что вамп еще жив. Я знаю, что есть люди, которые выступают резко против вампирских заведений вне их района. Они даже составляют петицию и собираются организовать что-то вроде митинга. Мисс Пирс будет отличным подтверждением того, что вампирам не место за границами своего района.

– Владелец ресторана сказал, что такая реклама его разорит.

Я кивнула.

– О, да. Против того вампира может еще быть и личный мотив. Не у самой Мисс Голубые Наивные Глазки, но у кого-то из ее знакомых, кто хотел бы его убить.

– Она может быть членом "Человек Превыше Всего". Они любят, когда горят вампы.

– Фанатичный вампироненавистник вряд ли подставил бы шею. Нет. ЧПВ могли купить ее, чтобы дискредитировать бар. Она может быть членом "Люди против Вампиров", ЛПВ, или даже ЧПВ, но не до конца верить во все это. След от укуса это доказывает.

– А мог ли вамп захватить ее сознание?

– Не думаю, но у меня появились новые интересные вопросы для твоих свидетелей.

– Например? – спросил он.

– Уверены ли они, что вампир ее попробовал? Точно ли они могут сказать, что он ее укусил? Спроси их, пахло ли от нее кровью, когда она пришла.

– Поясни, – сказал Дольф.

– Если она пришла уже с укусом, то кто-то из них мог это учуять. Может и нет, рана была довольно чистая, видимо поэтому вамп и сделал ее такой. Если бы он просто укусил ее, и оставил на поверхности кровь, то другие вампы могли бы это унюхать.

Дольф старательно записывал все в свой верный блокнот.

– Так, значит, есть соучастник – вампир?

– Он мог и не знать, что она планирует. Я бы проверила, нет ли у нее бойфренда-вампира, или, по крайней мере, не встречалась ли она с кем-нибудь из них раньше. «Бойфренд» – это слишком сильное слово для Мисс Пирс. И я бы узнала, нет ли у нее актерского образования. Проверь ее специализацию в колледже.

– Уже, – сказал Дольф, – она специализировалась на театральном искусстве.

Я улыбнулась.

– Ну, зачем я тебе нужна? Ты уже сам во всем разобрался.

– Укус, и то, что вампиры так легко горят… – он покачал головой, – Ничего из этого дерьма нет в книжках.

– Книги вообще не пишут для работы полиции, Дольф.

– Может, тебе написать книгу? – сказал он.

– Ага, как же. У тебя достаточно на нее, чтобы получить выписку с ее счета?

– Если обратиться к правильному судье, то возможно.

– Знаешь, даже если ее будут судить и признают виновной, урон уже нанесен. Петиция и митинг назначены на следующую неделю. Поползут слухи на счет этого нападения, а они быстро раздуют из мухи слона.

Дольф кивнут.

– С этим мы ничего не может поделать.

– Ты мог бы пойти, и рассказать им то, что узнал про Вики.

– Почему бы не сходить тебе самой?

– Да потому что для ультра-правых я просто вавилонская блудница. Я трусь с самым главным кровососом.

Они не поверят ни одному моему слову, черт возьми.

– У меня нет времени ходить на митинги, Анита.

– Ты считаешь, что бизнес вампиров нужно изолировать? – спросила я.

– Не начинай, Анита. Тебе все равно не понравятся мои ответы.

Я отстала. Дольф считал вампиров монстрами, от которых нужно защищать общество. В чем-то я с ним была согласна. Но я спала с одним из этих монстров. Это усложняло мое нахождение по одну сторону баррикад с Дольфом. Мы сошлись на том, что не сходимся. Это сохраняло относительный мир, и мы продолжали вместе работать.

– Если ты так не любишь вампов, то почему не купился на историю Мисс Пирс? – спросила я.

– Потому что не дурак, – сказал Дольф.

– Прости, – сказала я, – Прости, что я хотя бы на секунду подумала, что личные предпочтения могут повлиять на твою работу. Ты бы никогда этого не допустил, правда?

Он улыбнулся.

– Не знаю. Ты же еще не за решеткой.

– Если бы у тебя были доказательства совершенных мной правонарушений, то могла бы и быть.

– Могла бы, – сказал он. Улыбка померкла. Глаза снова стали пустыми, глазами копа.

– Что с твоей рукой?

Я посмотрела на повязку, словно она только что возникла из воздуха.

– Несчастный случай на кухне, – сказала я.

– Несчастный случай на кухне, – повторил он за мной.

– Ага.

– И что же случилось?

– Порезалась ножом.

– И что ты делала? – спросил он.

Я никогда не готовила дома. Дольф это прекрасно знал.

– Резала батон.

И я обратила к нему свои чистые очи. Когда-то, не так давно, на моем лице можно было прочитать все.

Любую мысль, но не теперь. Я смотрела прямо в лицо подозрительного Дольфа, и знала, что он ничего не поймет по моему лицу. Только сама по себе пустота могла сказать о том, что я говорю не правду. Но он и так знал, что я вру. Я не стала тратить ни его, ни свое время на то, чтобы придумать что-нибудь поправдоподобнее. К чему беспокоиться?

Мы смотрели друг на друга.

– Анита, у тебя кровь на чулках. Неплохой, должно быть, попался батон, – сказал он.

– Это точно, – ответила я, и не смогла сдержать улыбку, – я бы сказала, что меня ограбили, но тогда ты бы заставил меня написать заявление.

Он вздохнул.

– Ну и дрянь же ты. Ты явно сегодня во что-то вляпалась. Именно этой ночью.

Его большие руки сжались в кулаки размером почти с мою голову.

– Я бы наорал на тебя, но пользы – ноль. Надо бы тебя посадить на ночь, – он резко рассмеялся, – за то, что ты сегодня уже натворила, но мне нечего предъявить, не так ли?

– Я ничего не натворила, Дольф, – я подняла раненую руку, – просто оказывала другу услугу, и подняла мертвеца. Пришлось сделать разрез, нужна была кровь. Вот и все.

– Правда? – спросил он.

Я кивнула.

– Ага.

– Почему сразу не сказала? – спросил он.

– Потому что это была услуга, без оплаты. Если Берт узнает, что я поднимаю мертвых бесплатно, его кондрашка хватит. А в историю с батоном он поверит.

Дольф рассмеялся.

– Да он даже не спросит, как ты поранилась. Он просто не захочет знать.

Я опять кивнула:

– Именно так.

– На всякий случай – если в кухне станет совсем небезопасно и понадобится помощь, не забудь позвонить.

– Я запомню, Дольф.

– Обязательно, – он убрал блокнот, – и постарайся никого не убить в этом месяце, Анита. Даже в случае очевидной самозащиты, у тебя появляется слишком много трупов, чтобы остаться на свободе.

– Я никого не убивала уже больше шести недель, – черт, почти семь! Теряю квалификацию.

Он покачал головой.

– Последние двое были единственными, чью смерть мы смогли доказать, Анита. В обоих случаях – самозащита. В одном случае твою задницу прикрывали свидетели, но мы так и не нашли тела Гарольда Гейнора. Только его кресло-каляску на кладбище. А Доминга Сальвадор все еще числится в пропавших.

Я мило ему улыбнулась.

– Говорят, senora вернулась в Южную Америку.

– Все кресло было залито кровью, Анита.

– Неужели?

– Когда-нибудь от тебя отвернется удача, и я не смогу тебе помочь.

– Я и не просила о помощи, – сказала я, – кроме того, если пройдет этот новый закон, у меня будут полномочия федерального агента.

– Быть полицейским, не важно, какого вида, не значит, что тебя не могут арестовать.

Настала моя очередь вздохнуть.

– Я ужасно устала, и хочу домой. Спокойной ночи, Дольф.

Он посмотрел на меня секунду или две, потом сказал:

– Спокойной ночи, Анита.

Он вернулся в комнату для допросов, и оставил меня в коридоре.

Дольф не был таким сварливым, пока не узнал, что я встречаюсь с Жан-Клодом. Я не была уверена, насколько изменилось его отношение ко мне, но изменилось – это точно. Маленький немертвый засранец, и он мне больше не доверял. Не полностью.

Это заставляло меня расстраиваться и злиться. Что действительно печально – это то, что меньше двух месяцев назад я бы с ним согласилась. Нельзя доверять тому, кто спит с монстрами. Но вот я сама этим занимаюсь. Я, Анита Блейк, превратилась в гробовую начинку. Грустно, очень грустно. И Дольфа не касается, с кем я встречаюсь. Но я не могла винить его за это отношение. Мне это не нравилось, но я не могла стервозничать по этому поводу. То есть стервозничать-то я могла, но это было бы не честно.

Я вышла, не заходя в главную комнату. Интересно, надолго ли они оставят пингвинов у себя на столах в ожидании меня. Мысль обо всех этих глупых игрушечных птицах, которые сидят и безнадежно долго ждут моего возвращения, заставила меня улыбнуться. Но ненадолго. Я вспомнила, что сказал Дольф. Он был очень хорошим копом, отличным следователем. Если он действительно начнет копать, у него появятся доказательства. И только небо знает, сколько непреднамеренных убийств я совершила, и что их достаточно, чтобы посадить меня надолго. Я использовала свою силу аниматора, чтобы убить людей. Если это будет доказано, то автоматически повлечет за собой смертный приговор. Смертный приговор тому, кто использовал для убийства магию, был не совсем тот же, что приговор убийце топором. Парень мог порешить всю свою семью, и провести следующие пятнадцать лет в камере смертников, подавая апелляции. Но для убийств с использованием магии апелляции предусмотрены не были. Суд, приговор, приведение в исполнение в течение шести недель, обычно меньше.

Тюрьмы боятся магии, и не любят держать у себя ведьм или народ типа них. В Мейне как-то посадили колдуна, который призвал демонов прямо за решеткой. Как только они могли оставить его настолько долго, чтобы провести этот ритуал, я понятия не имею. Те, кто там были и так подставились, уже не могут ответить на этот вопрос. Их головы так и не нашли. Даже я не смогла поднять их и заставить говорить или писать, чтобы узнать, что произошло. Там была просто свалка.

Тот колдун сбежал, но потом его все равно поймали с помощью белых ведьм и, что странно, группы сатанистов. Никто из тех, кто пользуется магией, не любит, если кто-то из нас становится преступником. Это дискредитирует всех нас. Последний раз, когда толпа живьем сожгла ведьму, был всего в 1953 году. Ее звали Агнес Симпсон. Я видела черно-белые фотографии ее казни. Всем, кто изучал противоестественное что-нибудь, попадались ее фотографии, по крайней мере, в одном учебнике.

На фото, которое застряло у меня в памяти, ее лицо еще не тронул огонь, оно было бледное, и даже не расстоянии его заполнял ужас. Ее длинные каштановые волосы взметнулись от потока жара, но еще не загорелись. В огне была только ее ночная рубашка и халат. У нее запрокинулась голова, она кричала. Это фото получило Пулитцеровскую премию. Остальные фотографии были не такими популярными. Целая последовательность снимков, как она горит, чернеет, и умирает.

Я не могу понять, как можно было стоять там и спокойно фотографировать. Возможно, Пулитцеровская обладает таким очарованием, что и кошмары нипочем. Но если подумать еще раз, то вряд ли.