Анита Блейк (№7) - Всесожжение

Лорел Гамильтон

Всесожжение

Перевод: http://lavka.cityonline.ru/blake/anita.html

Глава 1

Большинство людей не таращатся на шрамы. Ну, они, конечно, смотрят, но вскользь. Знаете, такой быстрый взгляд, потом опустят глаза, и обязательно надо посмотреть еще разок. Раны на теле – это не так прикольно, как шоу уродцев, но все-таки интересно. Капитан Пит МакКиннон, стрелок и следователь по делам поджогов, сидел напротив меня. Его большие ладони почти скрывали бокал чая со льдом, который ему принесла Мерри, наш секретарь. Он сидел и рассматривал мои руки. Не то место, которое обычно интересует мужчин. Но интерес не был сексуальным. Он пялился на мои шрамы, и не похоже, чтобы его это смущало.

На правой руке у меня было два ножевых ранения. Один шрам – белый и старый. А второй – все еще розовый и сравнительно свежий. С левой рукой все обстояло хуже. На локтевом сгибе была целая россыпь белых шрамов. И теперь мне придется до конца дней моих поднимать вес в спортзале, чтобы шрамы не загрубели, и я не потеряла возможность сгибать руку. По крайней мере, так сказал врач. Еще там был ожог в форме креста, слегка покосившийся из-за следов когтей оборотня. Один или два шрама скрывались под блузкой, но в любом случае рука выглядела неважно.

Берт, мой босс, настаивал на том, чтобы в офисе я носила пиджак или блузки с длинными рукавами. Он сказал, что некоторые клиенты проявляли интерес по поводу моих э-э-э… ранений, связанных с родом деятельности. И после того, как Берт сказал это, я больше не носила блузки с длинным рукавом. В результате каждый день он включал кондиционер чуть холоднее, чем надо. И сегодня было так холодно, что руки у меня покрылись мурашками. Любой другой на моем месте принес бы на работу свитер. А я собиралась пробежаться по магазинам и найти короткий топ, чтобы было видно и шрамы на спине.

МакКиннона порекомендовал мне сержант Рудольф Сторр, коп и друг. Они вроде бы играли вместе за футбольную команду колледжа, и с тех пор дружили. Дольф не бросался словом «друг», так что я представляла, насколько они близки.

– Что случилось с вашей рукой? – наконец спросил МакКиннон.

– Я легальный истребитель вампиров. Иногда они докучают, – я отпила кофе.

– Докучают… – повторил он и улыбнулся.

Он поставил бокал на стол и стянул пиджак. Он был широк в плечах, настолько, что их разворот был примерно равен моему росту. Он был на несколько дюймов ниже Дольфа, но ему хватало и этого. Несмотря на то, что ему было меньше пятидесяти, его волосы были полностью седые, и совсем белые на висках. Но из-за этого он не смотрелся необычно. Так он выглядел просто усталым.

По шрамам он меня обошел. Следы ожогов тянулись по его рукам от кистей и скрывались под короткими рукавами белой рубашки. Кожа была странного цвета, белая, в розовых пятнах, кое-где с оттенком бронзы, как у зверя, который постоянно линяет.

– Это наверняка было больно, – сказала я.

– Было, – он посмотрел мне в глаза долгим твердым взглядом, – по этому можно увидеть больницу изнутри.

– Ага, – я приподняла рукав на левой руке и показала ему небольшое место, где через меня прошла пуля. Его глаза слегка расширились.

– Теперь, когда мы доказали друг другу, что мы большие крутые парни, не могли бы Вы перейти к делу? Зачем Вы здесь, капитан МакКиннон?

Он улыбнулся и накинул пиджак на спинку стула. Взял чай со стола и отпил.

– Дольф сказал, что Вам не нравится, когда Вас превосходят.

– Не люблю, когда меня проверяют.

– Откуда Вы знаете, что подходите?

Теперь была моя очередь улыбнуться:

– Женская интуиция. Итак, чего Вы хотите?

– Вы в курсе, что означает термин "светлячок"?

– Поджигатель, – сказала я.

Он продолжал смотреть на меня с ожиданием.

– Пирокинетик, кто-то, кто может физически вызывать огонь.

Он кивнул:

– Вам приходилось видеть настоящего пиро?

– Я видела фильмы Офелии Раян, – сказала я.

– Это те старые, черно-белые? – спросил он.

– Да.

– Ее уже нет в живых, Вы знаете..

– Нет, я не знала.

– Сгорела в своей собственной постели, самовозгорание. Многие из них заканчивают так, потому что к старости они теряют контроль над своими возможностями. А лично Вы никогда не встречались с такими людьми?

– Нет.

– Где Вы смотрели эти фильмы?

– Два семестра экстрасенсорики. К нам приходили и выступали многие сенсы, показывали, что умеют, но пирокинетика – это такой редкий дар, что наш преподаватель просто не нашел подходящего человека.

Он кивнул и допил чай одним большим глотком.

– Я видел Офелию Раян незадолго до ее смерти. Приятная дама.

Он начал крутить бокал со льдом в своих больших руках, и смотрел на бокал, а не на меня, пока говорил:

– Мне попался еще один «светлячок». Он был молод, около двадцати. Он начинал, сжигая пустые дома, как большинство пироманов. Затем он поджигал здания, где были люди, но всем удалось выбраться. А потом он поджег большой многоквартирный дом, устроил настоящую огненную ловушку. Все выходы были в огне.

Погибло более шестидесяти человек, в основном женщины и дети.

МакКиннон посмотрел на меня. Его взгляд был полон привидений.

– Это самое большое число погибших при пожаре на моей памяти. Он поджег здание, где находились офисы, но пропустил несколько выходов. Двадцать три тела.

– Как Вы его поймали?

– Он начал писать в газеты и на телевидение. Он хотел признания. Он успел сжечь несколько копов прежде, чем мы схватили его. На нас были такие большие серебристые костюмы для пожаров на буровых. Их он не сумел поджечь. Мы привезли его в полицейский участок, и совершили ошибку. Он сжег там все.

– Куда еще вы могли его деть? – спросила я.

Он пожал массивными плечами.

– Не знаю, куда-то в другое место. Я был в костюме и держал его. Говорил ему, что мы сгорим вместе, если он не прекратит. Он только рассмеялся и загорелся сам, – МакКиннон очень осторожно поставил бокал на край стола.

– Пламя было такого светло-голубого цвета, почти как когда горит газ, но бледнее. Он не поджег мой костюм, но каким-то образом заставил огонь держаться на нем. Проклятая вещь по идее выдерживает около 6000 градусов, но костюм начал плавиться. Кожа человека горит при 120 градусах, но почему-то плавился только костюм. И пока он смеялся, мне пришлось стащить с себя костюм. Он вышел в дверь и не думал, что кто-нибудь окажется настолько глупым, чтобы попытаться опять схватить его.

Я не сказала то, что просилось на язык. Я просто дала ему возможность продолжать.

– Я перехватил его в холле и пару раз швырнул об стену. Что интересно, там, где моя кожа касалась его, она не горела. Как будто огонь был на расстоянии от него, и обжигал мои руки, а кисти остались в порядке.

Я кивнула:

– Есть теория, что аура пиро охраняет их от ожогов. Когда вы прикасались к его коже, то попадали в зону действия этой защиты.

Он посмотрел на меня.

– Может, так и было. Во всяком случае, я швырял его об стену снова и снова. А он кричал: "Я сожгу тебя. Я сожгу тебя заживо". А потом пламя изменило цвет, стало обычным – желтым, и он начал гореть. Я отпустил его и пошел за огнетушителем. Но мы не смогли сбить с него огонь. Огнетушитель справлялся с огнем на стенах, на всем остальном, но он не мог помочь, чтобы потушить его. Как будто огонь вырывался из самого его тела, глубоко изнутри. Мы тушили отдельные языки пламени, но они появлялись снова, пока весь он не превратился в огонь.

Взглад МакКиннана был отстраненным и полным ужаса, как будто он все еще видел эту сцену.

– Он не умер, Мисс Блейк, не так, как должен был. Он кричал так долго, а мы не могли ему помочь. Не могли ему помочь… – голос его затих. Он просто сидел и смотрел в никуда.

Я подождала и, наконец, мягко сказала:

– Зачем Вы здесь, капитан?

Он моргнул и взял себя в руки.

– Я думаю, у нас появился еще один «светлячок». Дольф сказал, что если кто и сможет снизить потери, то это Вы.

– Экстрасенсорные способности не вполне сверхъестественны. Это просто талант, как и умение бросать большой вытянутый мяч.

– Дольф сказал, что Вы специалист по монстрам. Помогите мне поймать этого монстра до того, как он начнет убивать.

– Он или она еще никого не убил? Причинен только материальный ущерб? – спросила я.

Он кивнул.

– Я могу потерять работу из-за того, что обратился к Вам. Я должен был снять с себя ответственность и запросить разрешения у начальства, но мы пока потеряли всего пару зданий. И я хочу, чтобы все осталось так, как есть.

Я сделала глубокий медленный вдох и выдох.

– Я была бы рада помочь, капитан, но честное слово, я не представляю, что я могу сделать.

Он вытащил тонкую папку.

– Здесь все, что у нас есть. Просмотрите это и позвоните мне вечером.

Я взяла у него папку и положила ее на стол.

– Мой номер там тоже есть. Позвоните мне. Может, это и не «светлячок». Может быть, что-то другое. Но что бы это ни было, оно может купаться в пламени и не сгорать. Оно может идти через здания и ронять огонь так же легко, как разбрызгивать воду. И дома сгорают так быстро, как будто они чем-то пропитаны. Но когда мы привезли дерево в лабораторию, материал оказался чистым. Похоже, это нечто может заставить огонь делать то, что он делать не должен.

Он взглянул на часы.

– Я опаздываю. Я работаю над тем, чтобы привлечь Вас к делу официально, но боюсь, они не захотят этого, пока кто-нибудь не погиб. А я не хочу ждать.

– Я позвоню Вам вечером, но это, скорее всего, будет поздно. Когда будет уже слишком поздно для звонка?

– Звоните в любое время, Мисс Блейк, в любое время.

Я кивнула и встала. Протянула ему руку. Он пожал ее. Его пожатие было твердым, крепким, но не слишком сильным. Многие клиенты мужчины, которые желали больше узнать о шрамах, сжимали мою руку так, как будто хотели, чтобы я закричала. Но МакКиннон был уверен в себе. У него были свои шрамы.

Не успела я сесть, как зазвонил телефон.

– Да, Мерри?

– Это я, – ответил Ларри, – Мерри решила, что ты не будешь возражать и сразу соединила меня.

Ларри Киркланд, начинающий истребитель вампиров должен был быть в морге и забивать колья в вампиров.

– Неа. Что такое?

– Меня бы домой подвезти, – в голосе прозвучала неуверенность.

– В чем дело?

Он рассмеялся:

– Мне надо было думать лучше и не стесняться тебя. Я весь заштопанный. Док сказал, что все будет в порядке.

– Что произошло? – спросила я.

– Приезжай за мной, и я тебе все расскажу, – и этот маленький сын оружия повесил трубку. Могла быть только одна причина, почему он не захотел сразу мне все рассказать. Он сделал какую-нибудь глупость, и его ранило.

Проткнуть пару тел. Пару тел, которые не восстанут еще по крайней мере одну ночь. Что могло пойти не так?

Как говорится, есть один способ узнать.

Мери занялась переносом моих встреч. Я вытащила из верхнего ящика стола свою наплечную кобуру с браунингом и надела. С тех пор, как я перестала носить в офисе пиджак, кобуру приходилось убирать в стол, но, выходя с работы, и всегда при наступлении темноты, я носила оружие. Большинство тварей, которые имели неосторожность оставить мне шрамы, уже были мертвы. Большинство, которое я создала лично.

Серебряные пули – замечательная вещь.

Глава 2

Ларри очень осторожно залез в джип. Совсем не просто садиться в машину, когда тебе на спину только что наложили швы. Я видела рану. Это было одно колотое ранение и одна длинная кровоточащая царапина.

Собственно, две раны. Он все еще был в той же футболке, в которой начинал работу, но на спине она была пропитана кровью и изодрана. Меня впечатлило, что он не позволил врачам разрезать футболку. У них вообще-то есть такая привычка – разрезать одежду, если она оказывается у них на пути.

Ларри натянул ремень безопасности, стараясь устроиться под ним поудобнее. Он недавно подстриг свою рыжую шевелюру так коротко, что кудряшек почти не было заметно. Ростом он был пять футов, четыре дюйма, на дюйм выше меня. В мае он закончил обучение и получил диплом по противоествественной биологии. Но благодаря веснушкам и маленьким морщинкам от боли между небесно-голубыми глазами казалось, что ему около шестнадцати, а не двадцать один.

Я так увлеклась, глядя, как он ерзает, что пропустила поворот на I-270. И нам пришлось ехать по Баллас до самой улицы Олив. Время было обеденное, и Олив была заполнена людьми, которые старались запихнуть в себя какой-нибудь еды и поскорее вернуться на работу.

– Ты выпил болеутоляющее? – спросила я.

Он старался сидеть неподвижно, одной рукой опираясь на край сиденья.

– Неа.

– Почему?

– Потому что это выбьет меня из колеи. А я не хочу спать.

– Заснуть от снотворного – это не одно и то же, что обычный сон, – сказала я.

– Вот именно, сны снятся еще хуже, – ответил он.

С меня было довольно.

– Что случилось, Ларри?

– Удивительно, что ты ждала так долго, чтобы спросить.

– Я не хотела спрашивать при врачах. При них только начни разговаривать с пациентом, как они тут же отходят. Я хотела узнать у врача, который тебя зашивал, насколько это серьезно.

– Всего-то пара швов, – сказал он.

– Двадцать, – сказала я.

– Восемнадцать.

– Я считала.

– Поверь мне, – сказал он, – тебе не обязательно было считать.

Говоря это, Ларри поморщился.

– Почему так больно?

Скорее всего, вопрос был риторический, но я все равно на него ответила:

– Каждый раз, когда ты шевелишь рукой или ногой, ты используешь мышцы, которые у тебя на спине.

Двигаешь головой – и мышцы на плечах заставляют двигаться мышцы на спине. Ты не будешь ценить свою спину, пока она не выйдет из строя.

– Великолепно, – сказал он.

– Хватит тянуть, Ларри. Рассказывай, что произошло.

Мы остановились перед длинной вереницей машин перед светофором на пересечении с Олив. По обеим сторонам от нас были небольшие торговые центры. В том, который слева, работали фонтаны, и находился магазин "Чай и Специи Ви Джей", где я обычно покупала себе кофе. Справа были "Стритсайд Рекордз" и китайская забегаловка. Попав на Баллас в обеденное время, у вас обычно достаточно времени, чтобы изучить заведения вдоль дороги.

– У них были завещания, насколько я помню. Последнее время у тебя было полно подобной работы.

Он кивнул, но застыл на полпути.

– Даже кивать больно.

– Завтра будет еще больнее.

– Блин, спасибо, босс. Мне было просто необходимо это знать.

Я пожала плечами.

– Если бы я тебе соврала, меньше бы болеть не стало.

– Кто-нибудь говорил тебе, что подход к больным у тебя отвратительный?

– Многие говорили.

Он фыркнул.

– Легко верю. Короче, я закончил там с телами и уже собирался. А санитарка привезла каталку с еще одним телом. Сказала, что это вамп, но без постановления суда.

Я посмотрела на него, нахмурившись:

– Ты ничего не сделал с телом без документов, правда?

Ларри тоже нахмурился.

– Конечно, нет. Я так и сказал: нет постановления суда, нет мертвого вампира. Проткнуть вампа без постановления считается убийством, а мне не хочется попасть под обвинение из-за того, что кто-то напортачил с документами. Это я им и сказал во вполне понятных выражениях.

– Им? – просила я. Мы сдвинулись с места и поползли вместе с остальными машинами ближе к светофору.

– Пришел еще один сотрудник. Они пошли искать документы, а я остался с вампиром. Было уже утро, и он никуда не собирался.

Ларри старался смотреть мимо меня и не встречаться со мной глазами, но у него не получалось.

Он закончил, глядя на меня, со злостью:

– Я вышел покурить.

Я смотрела на него и еле успела затормозить, так как движение опять остановилось. Ларри бросило на ремень.

Он застонал, и когда опять устроился на сиденье, сказал:

– Ты это специально.

– Нет, не специально, но может, и стоило бы. Ты оставил без присмотра вампира, Ларри. Вампира, у которого могло быть достаточно убийств на счету, чтобы заслужить приговор суда, одного в морге.

– Я вышел не просто покурить, Анита. Тело лежало на каталке. Он не был связан или скован. На нем даже не было крестов. Я уже принимал участие в казнях. В этих случаях они обматывают вампов серебряными цепями и крестами так, что даже сердце трудно найти. А это тело выглядело не правильно. Я хотел переговорить с патологоанатомом. Она должна осматривать всех вампиров перед казнью. Так что я подумал, что мы могли бы перекурить у нее в кабинете.

– И? – спросила я.

– Ее не было на месте, и я вернулся в морг. Когда я вернулся, одна из санитарок пыталась вбить кол вампиру в грудь.

К счастью, мы намертво застряли в пробке. Если бы мы ехали, я бы точно в кого-нибудь врезалась. Я уставилась на Ларри.

– Ты оставил свое снаряжение без присмотра?

У него получалось выглядеть растерянным и злым одновременно.

– Мой набор не включает огнестрельное оружие, в отличие от твоего. Так что я решил, что его никто не тронет.

– Многие готовы стащить что угодно из сумки просто на сувениры, Ларри.

Машины впереди медленно двинулись вперед, и мне пришлось смотреть на дорогу, а не на его лицо.

– Хорошо, хорошо, я был не прав. Я знаю, что был не прав. Я перехватил ее за талию и стал оттаскивать от вампира.

Он опустил глаза, не глядя на меня. Это была часть рассказа, которая его больше всего расстраивала, или которая, как он думал, больше всего расстроит меня.

– Я повернулся к ней спиной, чтобы проверить, как там вампир. Чтобы убедиться, что с ним все в порядке.

– И она бросилась тебе на спину, – сказала я.

Мы еле-еле продвигались вперед. Теперь нас зажало между "Дайери Квин" и "Кентукки Фрайд Чикен" с одной стороны, и представительством «Инфинити» и бензоколонкой – с другой. Пейзаж не впечатлял.

– Да, да. Наверняка она решила, что я спустился за расчетом, и поэтому оставила меня, а потом вернулась. Я разоружил ее, но она все равно пыталась добраться до вампира, когда пришла вторая санитарка. Мы вместе оттащили ее. Она была сумасшедшая, маньячка.

– Почему ты не достал пистолет, Ларри?

Его пистолет сейчас лежал в сумке со снаряжением, так как наплечная кобура и рана на спине плохо отнеслись друг к другу. Но он ходил вооруженным. Я старалась держать его подальше от перестрелок и охоты на вампиров, пока не была уверена, что он не отстрелит себе ногу.

– Если бы я достал пистолет, я бы мог ее пристрелить.

– В этом и смысл. Ларри.

– Вот именно, смысл, – сказал он, – а я не хотел в нее стрелять.

– Она могла убить тебя, Ларри.

– Я знаю.

Я сжала руль так, что кожа на руках побелела. Глубоко вздохнув, я постаралась не начать орать.

– Очевидно, что ты не знаешь, в противном случае ты должен был быть осторожнее.

– Я жив, и она не убита. На вампире ни царапины. Все вышло как надо.

Я наконец свернула на Олив, и мы поползли к 270 улице. Нам нужно было выехать к северу от Сент-Чарлза. У Ларри там была квартира. До нее осталось около двадцати минут. Окна квартиры выходили на озеро, где гнездились гуси. Ричард Земан, школьный учитель, вервольф альфа, с которым мы тогда встречались, помогал Ларри переехать туда. Ричарду очень понравилось то, что прямо под балконом жили гуси. Понравилось и мне.

– Ларри, тебе надо перестать быть таким щепетильным, или рано или поздно тебя убьют.

– Я все равно буду делать так, как считаю правильным, Анита. Ничего из того, что ты можешь сказать, не изменит моего мнения.

– Черт возьми, Ларри! Мне не хочется попасть на твои похороны.

– А что бы ты сделала? Пристрелила бы ее?

– Я бы не повернулась к ней спиной, Ларри. Я бы отобрала у нее кол, или держала бы ее, пока не пришла другая санитарка. Мне бы не пришлось в нее стрелять.

– Я потерял контроль над происходящим, – сказал он.

– Твои приоритеты не сработали. Ты должен был устранить угрозу прежде, чем заботится о жертве. Живым – ты бы мог помочь вампиру. Мертвым – ты бы стал еще одной жертвой.

– Ну, зато у меня теперь будет шрам, какого у тебя нет.

Я покачала головой.

– Тебе пришлось бы стараться лучше, чтобы получить шрам, которого у меня нет.

– Ты что, позволяла человеку воткнуть тебе в спину твой собственный кол?

– Двум людям с множественными укусами, которых я раньше называла слугами-людьми, пока не узнала, что означает это выражение. Я поймала одного и всадила в него нож. А женщина бросилась мне на спину.

– Ага, и в твоем случае это не было ошибкой, – сказал он.

Я пожала плечами.

– Я могла бы застрелить их, как только увидела, но тогда я не убивала людей так просто. Я запомнила этот урок. Если у кого-то нет клыков, это не значит, что этот кто-то не может тебя убить.

– Ты была щепетильна по поводу стрельбы в слуг? – спросил Ларри.

Я повернула на 270 улицу.

– Никто не идеален. Почему та женщина хотела убить вампира?

Он усмехнулся:

– Тебе это должно понравиться. Она член организации "Человек превыше всего". Тот вампир был врачом в больнице. Он заперся в платяном шкафу, где он обычно спал днем, если приходилось задерживаться в больнице. А она просто затащила его на каталку и отвезла в морг.

– Удивительно, что она просто не вывезла его на солнце. Последний солнечный луч вечером работает так же хорошо, как в полдень.

– Тот шкаф, которым он пользовался, был в цокольном этаже – на случай, если кто-нибудь откроет дверь днем.

Окон там нет. А она боялась, что кто-нибудь увидит ее до того, как она сможет подняться с ним на лифте и выйти из здания.

– Она правда думала, что ты вот так просто возьмешь и проткнешь его?

– Наверное, так. Не знаю, Анита. Она был сумасшедшая, правда сумасшедшая. Она плевалась в вампира и в нас. Сказала, что все мы сгорим в аду. Что мы должны освободить мир от монстров. Что монстры собираются поработить нас всех, – Ларри передернуло, – Я думал, "Люди против вампиров" были достаточно плохими, но эта группировка действительно ужасна.

– ЛПВ пытается действовать в рамках закона, – сказала я, – а "Человек превыше всего" даже не делают вид, что заботятся об этом. "Человек превыше всего" заявляют, что это они убили вампира мэра в Мичигане.

– Заявляют? Ты им не веришь?

– Я думаю, что это сделал кто-то из его дома.

– Почему?

– Копы прислали мне описание и несколько фотографий мер безопасности, которые он предпринял. "Человек превыше всего", может, и радикалы, но не похоже, что они хорошо организованы. Им бы пришлось многое запланировать и быть очень удачливыми, чтобы достать того вампира днем. Он был из тех старых вампиров, которые очень серьезно относятся к своей безопасности днем. Но кто бы это ни сделал, ему повезло, что правые радикалы взяли на себя ответственность.

– Ты сказала полиции, что думаешь?

– Конечно. Затем они и спрашивали.

– Странно, что они не пригласили тебя приехать и осмотреть все лично.

Я пожала плечами.

– Я не могу лично ездить на все противоестественные убийства. Кроме того, формально я – гражданское лицо.

Копы не любят, когда в их дела вмешиваются гражданские, но что еще важнее, пресса бы раструбила повсюду.

"Истребитель расследует убийство вампира".

Ларри усмехнулся.

– Это слабый заголовок для тебя.

– К несчастью, – сказала я, – плюс, я думаю, что убийца – человек. Я думаю, что это кто-то, к кому мы были близко. Это в общем самое обычное хорошо спланированное преднамеренное убийство, кроме того, что жертва была вампиром.

– Только ты можешь заставить убийство хорошо охраняемого вампира звучать обычно, – сказал Ларри.

Я невольно улыбнулась.

– Наверняка.

Запищал пейджер, и я подскочила на месте. Стащив проклятую штуку с пояса юбки, я посмотрела на номер и нахмурилась.

– Что случилось? Это полиция?

– Нет. Не узнаю номер.

– Ты же не даешь свой номер кому попало.

– Сама знаю.

– Эй, не злись на меня.

Я вздохнула:

– Прости.

Ларри постепенно снижал мою агрессивность. По сути, он учил меня быть лучше. Кому-нибудь другому я бы уже давно оторвала голову. Но у Ларри получалось нажимать на меня в нужных местах. Он мог попросить меня быть полюбезнее, и остаться в живых. Основа любых удачных отношений.

Мы подъехали к квартире Ларри. Я засунула его в постель, и отправилась звонить. Если это не полиция или не поднятие зомби, я собиралась надрать кому-то задницу. Ненавижу, когда мне кидают сообщение на пейджер, если это не важно. Для этого и нужны пейджеры, правильно? И если это что-то незначительное, то я собиралась оторваться на этом человеке по полной программе. Так как Ларри уснул, я могла быть такой противной, какой мне хотелось. Это было почти облегчение.

Глава 3

Когда Ларри наконец благодаря снотворному безвозвратно устроился в постели и заснул так крепко, что даже землетрясение вряд ли бы его разбудило, я набрала номер. Я так и не придумала, кто бы это мог быть, что меня слегка тревожило. Это было не просто неудобно, а раздражало меня. Кто раздает направо и налево мои личные данные, и главное – зачем?

После первого же гудка взяли трубку. Голос на том конце был мужской, мягкий и пропитанный паникой:

– Алло! Алло!

Все мое раздражение схлынуло, уступив место чувству, близкому к страху.

– Стивен, что случилось?

Я услышала, что он перевел дыхание:

– Слава богу!

– Что произошло? – спросила я очень четко, очень спокойно, потому что мне захотелось наорать на него и заставить как можно скорее рассказать, в чем, черт побери, дело.

– Ты можешь подъехать в Университетскую больницу Сент-Луиса?

Это заставило меня собраться.

– Насколько сильно ты ранен?

– Это не я.

Мое сердце прыгнуло к горлу, и я, чуть дыша, выдавила:

– Жан-Клод… И в тот момент, когда я произнесла это, до меня дошло, насколько это глупо. Время было обеденное. Если бы Жан-Клоду понадобился врач, врача бы доставили к нему. Вампиры обычно не разгуливают по врачам днем.

Почему я так беспокоилась о вампире? Так случилось, что я встречалась с ним. Моя семья, верные католики, просто в шоке. А поскольку я сама чувствую себя по этому поводу не очень удобно, мне трудно что-либо придумать в свое оправдание.

– Это не Жан-Клод. Это Натаниель.

– Кто?

Стивен душераздирающе вздохнул.

– Он был одним из людей Габриеля.

Что было еще одним способом сказать, что он верлеопард. Габриель был их альфа, пока я не убила его. Почему я его убила? Большинство ран, которые он мне нанес, уже зажили. Это было одним из преимуществ вампирских меток. У меня уже не оставались такие страшные шрамы, как раньше. Но все же на ягодицах и внизу спины все еще было видно целое скопление бледных полос, почти незаметных, которые навсегда остались мне на память о Габриеле. Напоминание, что его фантазией было изнасиловать меня, заставить выкрикивать его имя, и затем убить. Хотя, зная Габриеля, можно с уверенностью утверждать, что он бы не стал разбираться – умерла ли я уже, или еще нет, – ему бы понравилось в любом случае. Главное, чтоб я была теплая. Большинство ликантропов не признают мертвое мясо.

Я могла рассуждать об этом спокойно, даже про себя. Но мои пальцы скользили вдоль спины, будто я могла чувствовать шрамы через ткань юбки. Мне нужно быть спокойной. Или начнешь кричать, и уже не сможешь остановиться.

– В больнице еще не поняли, что Натаниель оборотень, не так ли? – сказала я.

Он понизил голос:

– Они знают. Он излечивается слишком быстро, так что они заметили.

– Так зачем ты шепчешь?

– Потому что я в холле, говорю по платному телефону.

Послышались звуки, как будто он убрал трубку от лица и сказал в сторону:

– Я закончу через минуту.

И снова мне:

– Нужно, чтобы ты приехала, Анита.

– Зачем?

– Ну, пожалуйста!

– Ты вервольф, Стивен. Что, интересно, ты делаешь, ухаживая за одной из кисок?

– Мое имя было у него в бумажнике на случай чрезвычайных происшествий. Натаниель работает в "Запретном плоде".

– Он стриптизер? – спросила я, потому как он мог быть и официантом, но вряд ли. Жан-Клод владел "Запретным плодом", а он не стал бы разбрасываться оборотнями и не использовать их на сцене. Они были чертовски экзотичны.

– Да.

– Вас двоих нужно подвезти? – похоже, у меня был день для этого.

– И да, и нет… В его голосе прозвучало что-то, что мне совсем не понравилось. Неловкость, напряжение. Стивен никогда не был скрытным. Он не играл в игры. Он просто говорил.

– Как Натаниель был ранен?

Может быть, если задавать правильные вопросы, я получу нужные ответы.

– Клиент попался буйный.

– В клубе?

– Нет. Анита, пожалуйста, у нас нет времени. Приезжай и убедись, чтобы он не уехал отсюда с Зейном.

– Что еще за Зейн, черт возьми?

– Еще один из людей Габриеля. После того, как Габриеля не стало, он сутенерствует. Но он не защищает своих так же, как Габриель. Он не альфа.

– Сутенерствует? Что ты имеешь в виду?

Голос Стивена вдруг стал громче и преувеличенно бодрым:

– Привет, Зейн! Ты еще не видел Натаниеля?

Я не расслышала ответ, только отдаленный шум больничного холла.

– Мне кажется, они бы не хотели его пока отпускать. Он ранен, – сказал Стивен.

Видимо, Зейн подошел очень близко к телефону и к Стивену. Низкий, рокочущий голос ворвался в трубку:

– Он поедет домой тогда, когда я скажу.

В голосе Стивена все отчетливее слышались нотки паники.

– Не думаю, что врачам это понравится.

– А мне плевать. С кем это ты болтаешь?

Его голос было слышно так ясно, что он, должно быть, прижал Стивена к самой стене. Угрожая ему, не говоря ничего особенного.

Рокочущий голос вдруг стал совсем ясным. Он отобрал трубку у Стивена.

– Кто это?

– Анна Блейк, а ты, похоже, Зейн.

Он рассмеялся таким низким смехом, будто у него болело горло.

– Человеческая лупа волков. Ой, как страшно!

Лупа – это слово, которое вервольфы использовали для обозначения спутницы своего вожака. Я была первым человеком, который удостоился такой чести. А сейчас я даже не встречалась больше с их Ульфриком. Мы расстались после того, как на моих глазах он кое-кого съел. Эй, у девушки же должны быть какое-то принципы.

– Габриелю тоже не было страшно. И посмотри, что с ним стало, – сказала я.

Несколько ударов сердца, а Зейн все молчал. Он дышал в трубку, как запыхавшаяся собака, тяжело, но не специально, скорее, у него просто так получалось.

– Натаниель мой. Держись от него подальше.

– А Стивен – не твой, – сказала я.

– Он что, принадлежит тебе?

Мне послышался звук двигающейся одежды. Ощущение движения на другом конце провода, которое мне не понравилось.

– Он тако-о-о-й милый. Ты не пробовала эти сладкие губки? Его длинные светлые волосы не ласкали твою подушку?

Даже не видя, что там происходит, я знала, что он касается Стивена, ласкает его, как говорит.

– Не трогай его, Зейн.

– Уже слишком поздно.

Я сжала трубку и заставила себя звучать спокойно и уверенно:

– Стивен под моей защитой, Зейн. Ты меня понял?

– И что ты сделаешь, чтобы защитить своего ручного волчонка, Анита?

– Тебе бы не хотелось узнать, Зейн. Действительно не хотелось бы.

Он понизил голос до почти болезненного свистящего шепота:

– Ты бы убила меня, чтобы он был в безопасности?

Обычно мне надо хотя бы раз встретить лично того, кому я обещаю его убить, но в этот раз я была близка к тому, чтобы сделать исключение.

– Ага.

Он рассмеялся, низко и нервно.

– Теперь понимаю, почему ты нравилась Габриелю. Такая крутая, такая самоуверенная. Така-а-а-я опас-с-с-ная… – Ты звучишь, как плохая пародия на Габриеля.

Он издал звук, что-то среднее между кошачьим шипением и выдохом.

– Не надо было Стивену вмешиваться.

– Натаниель его друг.

– Я единственный друг, который ему нужен.

– Не думаю.

– Я забираю Натаниеля с собой, Анита. И если Стивен попробует мне помешать, я ему сделаю больно.

– Сделаешь больно Стивену – и я сделаю очень больно тебе.

– Да будет так, – и он повесил трубку.

М-м-мать! Я побежала к джипу. Я была в тридцати минутах от больницы, в двадцати – если хорошенько гнать.

Двадцать минут. Стивен не был доминантом. Он был жертвой. Но так же он был очень верным. Если он решил, что не отпустит Натаниеля с Зейном, то сделает для этого все. Драться он не будет, но вполне может броситься под колеса машины Зейна. А я не сомневаюсь, что Зейн проедет прямо через него. И это лучшее развитие событий. В худшем случае Зейн заберет с собой и Стивена, и Натаниеля. Если Зейн действует по примеру Габриеля, как он утверждает, я бы поставила на сценарий с машиной.

Глава 4

Вторая больничная приемная за последние два часа. Денек выдался слишком информативным даже для меня.

Из хороших новостей было только то, что ни одно из ранений не было моим. Из плохих – что это положение вещей могло вот-вот измениться. Альфа или нет, Зейн был оборотнем. А они легко могли переломить через колено слоника средних размеров. Так что заниматься армрестлингом с ним я не собиралась. Я бы не только проиграла, но он бы, вероятно, выдернул бы мне руку и съел ее. Многие ликантропы любили соревноваться и превосходить людей. Но я не была уверена, что Зейна волновали такие мелочи.

И все же я не хотела убивать Зейна, если только мне не придется это сделать. Это не было милосердием. Меня останавливало только то, что он мог заставить меня сделать это на публике. А я не хотела за решетку. Тот факт, что наказание волновало меня больше, чем преступление, кое-что говорил о моих нравственных позициях.

Иногда мне казалось, что я становлюсь социопатом. А иногда я думала, что я уже почти им стала.

В моем оружии всегда были пули в серебряной оболочке. Серебро так же действует на людей, как на многих сверхъестественных тварей. Так что зачем переходить на обычное вооружение? Но несколько месяцев назад мне встретился фейри, который чуть было не убил меня. Серебро на него не действовало, а вот обычные пули – вполне. Так что у меня была запасная обойма и с теми, и с другими патронами. Первые два места в ней занимали обычные пули. Это означало, что у меня есть два выстрела, чтобы образумить Зейна, прежде, чем я начну его убивать. Потому что, без всяких сомнений, если он будет продолжать спорить со мной после того, как получит две Glazer Safety Rounds, от которых будет чертовски больно, даже если умеешь быстро излечиваться, то первая серебряная пуля будет уже не для того, чтобы ранить.

Только войдя в дверь, я поняла, что не знаю фамилии Натаниеля. А фамилия Стивена их найти мне не поможет. Черт.

Холл был забит. Женщины с ревущими младенцами, дети, носящиеся между брошенных стульев, человек с окровавленным бинтом вокруг головы, люди без следов внешних повреждений, уставившиеся в пространство.

Стивена нигде не было.

Крики, звуки разбивающегося стекла, падающего на пол металла. Из дальней двери выбежала санитарка.

– Позовите охрану, быстрее!

Сестра в приемном стала нажимать кнопки на телефоне.

Можете назвать это чутьем, но я готова была поспорить, что знаю, где Зейн и Стивен. Я сунула свое удостоверение сестре.

– Я в составе Группы по Расследованию Противоестественных Случаев. Могу я помочь?

Сестра схватила меня за руку.

– Вы из полиции?

– Я с полицией, да, – уклонение от ответа в лучшем виде. Как гражданское лицо в составе полицейской команды рано или поздно можно научиться это делать.

– Слава тебе, Господи, – и она потащила меня по направлению к шуму.

Я высвободила руку и достала пистолет. Сняв с предохранителя, я направила его в потолок, готовая стрелять.

С обычным вооружением, я бы не целилась в потолок в больнице, где полно больных надо мной, но в случае с Glazer Safety Rounds – их называют "безопасным обходом" не просто так.

Эта часть приемного покоя была как во всех больничных приемных, где я была. С металлических направляющих свисали занавеси, так что пространство можно было разделить на множество маленьких смотровых. Некоторые занавески были задернуты, но пациенты повскакали и через занавески наблюдали представление. Посреди комнаты была стена, так что видно было не много.

Из-за этой стены и вылетел человек в зеленой хирургической одежде. Он врезался в противоположную стену, тяжело по ней сполз и остался лежать очень неподвижно.

Сестра, которая шла со мной, бросилась к нему. То, что было дальше, что разбрасывало врачей, как игрушки, было работой не для целителя. Это было работой для меня. Еще двое в больничной одежде лежали на полу, мужчина и женщина. Женщина была в сознание, глаза широко открыты. Запястье было выгнуто под углом 45 градусов, явно сломано. Она заметила мое удостоверение, прикрепленное к пиджаку.

– Он оборотень. Будьте осторожны.

– Я знаю, кто он, – сказала я и чуть опустила пистолет.

Ее глаза бегали, и это не было от боли.

– Не расстреляйте мне всю травматологию.

– Постараюсь, – сказала я и двинулась дальше.

Зейн вышел в коридор. Я никогда не видела его раньше, но кто еще это мог быть? Он кого-то нес на руках.

Сначала мне показалось, что это женщина, так как этот кто-то обладал длинными, блестящими каштановыми волосами, но потом я обратила внимание на спину и слишком мускулистые плечи, слишком мужественные.

Скорее всего, это был Натаниель. Он легко умещался на руках более высокого мужчины.

Зейн был ростом около шести футов, высокий и стройный. Сверху на нем была только черная кожаная жилетка. Волосы у него были белые, коротко подстриженные по бокам, с длинными прядями наверху.

Он открыл рот и зарычал на меня. У него были здоровенные клыки – верхние и нижние, как у большой кошки.

Мама родная… Я наставила на него ствол и постепенно выдохнула, пока мое тело не стало абсолютно неподвижным и спокойным. Я целилась в линию плеча, над Натаниелем. На таком расстоянии, я бы попала.

– Я скажу всего один раз, Зейн. Отпусти его.

– Он мой! Мой! – он широко шагнул, и я выстрелила.

Пуля развернула его и заставила упасть на колени. Плечо, в которое я попала, перестало работать, и Натаниель выскользнул из его руки. Зейн поднялся на ноги, держа тело Натаниеля здоровой рукой, как куклу. Рана на плече уже стягивалась, как на ускоренной съемке закрывающегося цветка. Зейн мог попытаться прорваться мимо меня, использовать свою скорость, но он этого не сделал. Он просто продолжал идти ко мне, как будто не верил, что я сделаю это. А лучше бы ему поверить.

Вторая пуля попала ему прямо в грудь. Кровь выплеснулась на бледную кожу. Он упал на спину, прогнувшись в позвоночнике, пытаясь дышать через дыру в груди размером с кулак. Я пошла к нему, не бегом, но достаточно быстро.

Я обошла его кругом, вне зоны досягаемости его рук и встала сзади. Плечо, в которое я попала, все еще не действовало, его другая рука попала под Натаниеля. Зейн прерывисто дышал, глядя на меня широко открытыми карими глазами.

– Серебро, Зейн. Остальные пули – серебряные. Я выстрелю тебе в голову, и выбью твои уродские мозги на этот красивый чистый пол.

У него, наконец, получилось выдохнуть:

– Не надо.

Струйка крови потекла по его подбородку.

Я прицелилась ему в лицо, на уровне бровей. Если бы я нажала на курок, с ним было бы покончено. Я стояла и смотрела на этого человека, которого никогда раньше не встречала. Он был молодым, меньше тридцати. И меня заполняла Великая Пустота. Как будто стоишь посреди белого шума. Я не чувствовала ничего. Я не хотела его убивать, но мне было все равно, если бы я убила его. Это не имело для меня никакого значения. Это что-то значило только для него. И я дала этому знанию заполнить мой взгляд. Что я не думаю о том, какой путь выбрать. Я дала увидеть ему это, потому что он был оборотнем, и понял бы, что я хочу ему показать.

Большинство людей бы не поняли. Большинство нормальных, во всяком случае.

Я сказала:

– Ты оставишь Натаниеля в покое. Когда приедет полиция, ты сделаешь все, что они тебе скажут. Без споров, без сопротивления, или я убью тебя. Ты меня понял, Зейн?

– Да, – сказал он, и кровь изо рта потекла сильнее. Он начал плакать. Слезы текли по испачканному кровью лицу.

Слезы? Плохие парни не должны плакать.

– Я так рад, что ты пришла, – сказал он, – я старался заботиться о них, но не смог. Я старался быть Габриелем, но у меня не получилось им стать.

Его плечо уже было в порядке, так что он закрыл лицо рукой, чтобы мы не видели, как он плачет, но его голос был полон слез, так же, как и его кровь.

– Я так рад, что ты пришла к нам, Анита. Я так рад, что мы больше не одни.

Я просто не знала, что сказать. Отрицать то, что я буду их вожаком, было бы глупо, учитывая разбросанные тут и там тела. Если я откажусь, он опять может взбеситься, и мне придется его пристрелить. Я вдруг поняла, почти физически почувствовала, что не хочу его убивать. Было ли дело в слезах? Может быть. Но не только в этом. Я убила их альфа, их защитника, и никогда не задумывалась, что теперь делать остальным верлеопардам.

Мне никогда и в голову не приходило, что у них в стае не было второго, кого-то, кто мог заменить Габриеля. Я в любом случае не могла бы быть их альфа. Я не покрываюсь мехом раз в месяц. Но если я могу удержать Зейна от того, чтобы разорвать еще парочку врачей, то я могу недолго поиграть в эту игру.

К моменту, когда приехала полиция, Зейн уже вылечился. Он баюкал Натаниеля, который все еще был без сознания, как плюшевого мишку, и плакал. Он гладил волосы Натаниеля, и повторял снова и снова:

– Она позаботится о нас. Она позаботится о нас. Она позаботится о нас.

Думаю, «она» – это я. И это было выше моего понимания.

Глава 5

Стивен лежал на узкой больничной кровати. Его волнистые светлые волосы были длиннее, чем у меня, и расстилались по всей подушке. Резкие красные и розовые шрамы расчерчивали его нежное лицо. Он выглядел так, будто его швырнули в окно, что в действительности и произошло. Стивен, который весил всего фунтов на 20 больше меня, настаивал на своем. В результате Зейн бросил его в стекло с металлической сеткой. Это как кинуть кого-то через металлическую терку для сыра. Если бы ему под руку попался человек, он был бы мертв.

Даже Стивену досталось, и серьезно. Но он исцелялся. На самом деле я не могла уследить, как пропадают шрамы. Будто наблюдаешь, как распускается цветок: знаешь, что это происходит, но никак не можешь уловить.

Я отводила глаза, затем смотрела на него, и не находила еще одного шрама. Это чертовски нервировало.

Натаниель лежал на другой кровати. Его волосы были еще длиннее, чем у Стивена. Готова была поспорить, что до пояса. Хотя трудно судить, так как видела я его только лежащим. Волосы были темно-рыжие, почти каштановые, но не совсем. Это был глубокий, насыщенный цвет красного дерева. Они лежали на белых простынях, как тонкая и блестящая звериная шкура.

Он был красив скорее женской красотой, и в нем вряд ли было больше 5 футов 6 дюймов роста. Волосы только добавляли в его облик женственности. Но плечи у него были непропорционально широкие, отчасти – накачанные, отчасти – от природы. У него были великолепные плечи, но для того, кто хотя бы на полфута выше. Ему должно было быть не меньше восемнадцати, чтобы работать стриптизером в "Запретном плоде".

Его лицо было тонким, линии слишком плавными. Может, восемнадцать ему уже и исполнилось, но вряд ли больше. Возможно, когда-нибудь он дорастет до своих плеч.

Мы были в отдельной палате, в специальном изолированном крыле. Это этаж, который многие больницы отводят для ликантропов, вампиров и других противоестественных граждан. Для всех, кто кажется им опасным. Зейн мог бы быть опасным. Но копы скрутили его и увезли, когда раны уже почти зажили. Его плоть вытолкнула мои пули на пол, как отторгнутые ткани организма. Я не думала, что нам нужен изолятор для Стивена и Натаниеля. Я могла ошибаться на счет Натаниеля, но не думаю. Я доверяла мнению Стивена.

Натаниель так и не пришел в сознание. Я расспросила врачей про его ранения, и они мне все рассказали, так как все еще думали, что я из полиции, и спасла их задницы. Благодарность – великая вещь.

Кто-то практически выпотрошил Натаниеля. Я не имею в виду – просто вспорол ему живот. Этот кто-то вспорол его и дал его внутренностям вывалиться на пол. Так же у него были сильные повреждения и других частей тела. Над ним сексуально надругались. Конечно, занимаясь проституцией, будь готов к насилию. Все что надо сделать – сказать «нет». Скорее всего, сначала было насилие, а затем они хотели убить его. Это было слегка менее отвратительно в таком порядке. Слегка.

На запястьях и лодыжках у него были отметины, как будто он был скован. Кровоподтеки были такие, будто он вырывался, а раны не заживали. Это означало, что они использовали цепи с высоким содержанием серебра, которые не только держат, но и причиняют боль. Кто бы это ни сделал с ним, они знали о том, что им попался ликантроп. Они подготовились. Что заставляет задаться очень интересными вопросами.

Стивен говорил, что Габриель был сутенером. Я понимала, почему людям нравилась такая экзотика, как верлеопарды. Я знала так же, что существует садомазохизм. Оборотни могли выдержать чертовски много боли. Так что такой вариант имел смысл. Но это было за рамками сексуальных игр. Я не видела ничего настолько жестокого, если не считать дел о серийных убийствах.

Я не могла оставить их одних, без защиты. Даже если не брать в расчет сексуальных извращенцев, нельзя было забывать про верлеопардов. Хоть Зейн и целовал в слезах мне ноги, есть и другие. Пока у них нет порядка в стае, нет альфа, им некому велеть оставить Натаниеля в покое. Настоящих леопардов обычно не волнует, кто главный. У них нет стаи, но обротни – не звери, они люди. А это означает, что как бы ни была сильна и проста их звериная часть, человеческая половина всегда найдет способ все испортить. Раз Габриель не сдерживал своих людей, то я не могла быть уверена, что они не придут и не постараются опять забрать Натаниеля. Габриель был просто больным котенком, да и Зейн не произвел на меня особого впечатления.

Кого в этом случае надо звать для подкрепления? Местную стаю вервольфов, конечно. Стивен был членом стаи. Они должны его защитить.

В дверь постучали. Я достала браунинг и положила на колени под журнал, который читала. Мне удалось найти старый номер "National Wildlife" со статьей про медведей. Журнал прекрасно скрывал пистолет.

– Кто там?

– Это Ирвинг.

– Заходи.

Я не убрала браунинг, на случай, если кто-нибудь попытается войти, втолкнув его в комнату перед собой.

Ирвинг был вервольфом и репортером. Для репортера он был неплохим парнем, но не таким осторожным, как я. Когда увижу, что он один, тогда уберу пистолет.

Ирвинг открыл дверь, улыбаясь. Его курчавые каштановые волосы обрамляли голову, как нимб, с круглой блестящей лысиной посередине. На маленьком носу сидели очки. Он был невысокого роста и производил впечатление кругленького, но не толстого. Он выглядел как угодно, но не как большой злой серый волк. Он так же не был похож на репортера, что было одной из причин, почему у него получались отменные интервью, но и поэтому же он всегда оставался за камерой. Он работал на St. Louis Post-Dispatch, и много раз брал интервью у меня.

Он закрыл за собой дверь. Я достала из-под журнала пистолет, и его глаза расширились.

Он сказал тихо, но не шепотом:

– Как Стивен?

– Как ты сюда попал? У двери должна быть охрана.

– Боже, Блейк, я тоже рад тебя видеть!

– Не шути со мной, Ирвинг. За дверью должен быть коп.

– Он болтает с очень хорошенькой сестричкой за столом.

– Черт побери!

Я не настоящий полицейский, так что я не могла выйти и построить охрану, но это было так соблазнительно.

В правительственных кругах давно муссировали закон о том, чтобы придать охотникам на вампиров статус федеральных агентов. Иногда я думала, что это плохая идея. Иногда – наоборот.

– Расскажи мне быстренько, пока меня не выгнали. Как Стивен?

Я в общих словах рассказала, что произошло.

– Тебя не волнует состояние Натаниеля?

Ирвинг замялся.

– Ты знаешь, что де факто Сильви сейчас вожак стаи, пока Ричард уехал из города работать над диссертацией?

Я вздохнула.

– Нет, я не знала.

– Я знаю, что вы не разговаривали с Ричардом с тех пор, как расстались, но я думал, кто-нибудь другой об этом упомянул.

– Остальные волки обходят меня стороной так же осторожно, как смерть. Никто не разговаривает со мной о Ричарде, Ирвинг. Сдается мне, он запретил им общаться со мной.

– Насколько я знаю, нет.

– Удивительно, что ты пришел сюда не затем, чтобы сделать статью.

– Я не могу писать об этом, Анита. Это слишком близко к дому.

– Потому что ты знаешь Стивена?

– Потому что все это про оборотней, а я простой обычный репортер.

– Ты действительно думаешь, что потеряешь работу, если они узнают?

– Работу, черт… А что скажет моя мама?

Я улыбнулась.

– Значит, ты не можешь побыть телохранителем.

Он нахмурился.

– Ты знаешь, я не думал об этом. Раньше, когда член стаи был ранен, и это нельзя было скрыть от общественности, Райна обычно всегда мчалась на выручку. После ее смерти, я не думаю, что у нас есть альфа, которые не скрывают, кто они на самом деле. Никого, кому бы я доверил охранять Стивена, во всяком случае.

Райна была спутницей вожака стаи до того, как эта «должность» перешла ко мне. Формально, предыдущая лупа не должна была умирать, чтобы уступить свое место – в отличие от Ульфрика, Вожака. Но Райна была любовницей Габриеля. У них были общие интересы, типа съемок порнографии с оборотнями и людьми в главных ролях. Она была за камерой, когда Габриель пытался меня изнасиловать. О, да, Райна определенно доставила мне удовольствие прокомпостировать ее билет.

– Ты уже второй раз игнорируешь Натаниеля, – сказала я, – в чем дело, Ирвинг?

– Я же сказал – Сильви у нас главная, пока не вернется Ричард.

– И что?

– Она запретила нам в любых видах помогать верлеопардам.

– Почему?

– Райна много использовала верлеопардов в своей порнушке, вместе с волками.

– Я видела один из фильмов. И меня он не впечатлил. Отвратительно, но не впечатляюще.

Ирвинг смотрел на меня очень серьезно.

– Она так же позволяла Габриелю и остальным кошкам наказывать непослушных членов стаи.

– Наказывать? – переспросила я.

Ирвинг кивнул.

– Сильви была одной из тех, кого наказывали, и больше, чем один раз. Она их всех ненавидит, Анита. Если бы Ричард не запретил этого, она бы вместе со стаей охотилась бы на леопардов и перебила бы их всех.

– Я видела, какие игры Габриель и Райна считали веселыми. Думаю, в этом я на стороне Сильви.

– Вы сделали за нас работу, ты и Ричард. Ричард убил Маркуса и теперь он Ульфрик, вожак стаи. Ты убила Райну, и теперь ты наша лупа.

– Я пристрелила ее, Ирвинг. По закону стаи, как мне сказали, использование огнестрельного оружия не допускается при вызове. Я сжульничала.

– Ты наша лупа не потому, что убила Райну, а потому что Ричард ввел тебя в стаю, как свою спутницу.

Я покачала головой.

– Мы больше не встречаемся, Ирвинг.

– Но Ричард не выбрал новую, Анита. А пока не выбрал, это ты.

Ричард был высок, смугл, красив, честен, правдив, храбр. Он был совершенством… кроме того, что был вервольфом. Но даже это было простительно, или я думала так. Пока не увидела его в действии. Увидела трапезу целиком. Мясо было сыровато и еще дергалось, а соус – слишком кровавым.

И теперь я встречалась только с Жан-Клодом. Не уверена, что свидания с главой вампиров города были продвижением по сравнению со свиданиями с главой вервольфов, но я сделала свой выбор. Именно бледные руки Жан-Клода ласкали мое тело. Его черные волосы касались моей подушки. В его полночно-синие глаза я смотрела, когда мы занимались любовью. Хорошие девочки не занимаются сексом до свадьбы, особенно с бессмертными. И я не думаю, что хороших девочек мучают сожаления из-за бывшего бойфренда А, которому они предпочли бойфренда Б. Может быть, я ошибалась. Мы с Ричардом избегали друг друга, как могли. Так продолжалось уже больше шести недель. И вот он уехал из города. И теперь стало довольно просто избегать друг друга.

– Даже не спрашиваю, о чем ты думаешь, – сказал Ирвинг, – подозреваю, что знаю и так.

– Не будь таким умным, черт возьми, – сказала я.

Он развел руки.

– Издержки профессии.

Это заставило меня рассмеяться.

– Итак, Сильви запретила всем помогать леопардам. Так почему это не коснулось Стивена?

– Он пошел против ее прямых приказов, Анита. Для любого на таком же низком положении в стае, на котором находится Стивен, это означает хорошую трепку. Но Сильви это не впечатлит. Она вздрючит его, и не разрешит никому прийти поухаживать за ним. Я ее хорошо знаю.

– Я не могу сидеть тут круглые сутки, Ирвинг.

– Они поправятся где-то через день.

Я нахмурилась.

– Я не могу остаться здесь на два дня.

Он отвернулся, и подошел к кровати Стивена. Смотря на спящего, он сжимал и разжимал руки перед собой.

Я подошла и тронула Ирвинга за руку.

– Что ты хочешь мне сказать?

Он потряс головой.

– Не понимаю, о чем ты.

Я развернула его, заставив смотреть мне в глаза.

– Говори, Ирвинг.

– Ты не оборотень, Анита. И ты не встречаешься больше с Ричардом. Тебе нужно уйти из этого мира, а не ввязываться в него все дальше.

Он выглядел так серьезно, почти торжественно, что я испугалась.

– Ирвинг, в чем дело?

Он просто покачал головой.

Я схватила его за обе руки, и заставила себя не начать его трясти.

– Что ты скрываешь?

– Есть способ заставить стаю охранять Стивена и Натаниеля.

Я сделала шаг назад.

– Слушаю.

– Ты выше Сильви по рангу.

– Я не обротень, Ирвинг. И даже не подружка вожака.

– Ты больше, чем это, Анита, и ты сама это знаешь. Ты убила некоторых из нас. Ты убиваешь просто и без угрызений совести. Стая это уважает.

– Боже, Ирвинг, что за всеобщее признание!

– Ты плохо себя чувствуешь из-за того, что убила Райну? Ты потеряла сон из-за Габриеля?

– Я убила Райну, потому что она пыталась убить меня. И убила Габриеля по той же самой причине, самооборона. Так что нет, я не потеряла сон.

– Стая уважает тебя, Анита. И если ты сможешь найти членов стаи, про которых все и так знают, что они оборотни, и убедить их, что ты значительно страшнее, чем Сильви, то они будут охранять и Стивена, и Габриеля.

– Я не страшнее Сильви, Ирвинг. Я не могу выбить из них послушание. А она может.

– Но ты можешь убить их, – сказал он очень спокойно, глядя мне в лицо с ожиданием, как я отреагирую.

Я открыла и закрыла рот.

– Что ты пытаешься мне подсказать сделать, Ирвинг?

Он покачал головой.

– Ничего. Забудь, что я сказал. Я не должен был это говорить. Просто оставь здесь побольше полиции, и езжай домой, Анита. Уходи от этого, пока еще можешь.

– Что происходит, Ирвинг? С Сильви могут быть проблемы?

Он посмотрел на меня. Его обычно веселый взгляд был задумчив, торжественен. Он снова покачал головой.

– Мне нужно идти, Анита.

Я схватила его за руку.

– Ты никуда не пойдешь, пока не объяснишь мне, в чем дело.

Он повернулся ко мне медленно и с неохотой. Я отпустила его и сделала шаг назад.

– Говори.

– Сильви бросала вызов любому в стае, кто был выше нее по рангу, и каждый раз побеждала.

Я посмотрела на него.

– Ну и что?

– Ты отдаешь себе отчет, насколько это необычно для женщины – пробивать себе путь наверх, и становиться второй? В ней всего-то пять футов, шесть дюймов, она тонкая. Хочешь узнать, как она побеждала?

– Ты становишься скрытным, Ирвинг. Это на тебя не похоже. Я не собираюсь играть с тобой в угадайку.

Просто скажи мне.

– Он убила первых двоих, с кем дралась. Ей не обязательно было делать это. Она так решила. Следующие трое, которым она бросила вызов, не приняли его и просто согласились признать ее доминантой по отношению к себе. Они не хотели рисковать жизнью.

– Очень практично, – сказала я.

Он кивнул.

– И с Сильви всегда так. Для вызовов она выбрала членов одного из внутренних кругов. Она слишком мала, чтобы быть одной из крутых, кроме того, я думаю, она боялась Джамиля, и Шанг-Да.

– Джамиля? Ричард не прогнал его? Он же был одним из подхалимов Маркуса и Райны?

Ирвинг пожал плечами.

– Ричард решил, что перемены пройдут проще, если он оставит на местах некоторых из старой гвардии.

Я покачала головой.

– Джамиля надо было выкинуть или убить.

– Может и так, но, похоже, что он поддерживает Ричарда. Думаю, он сильно удивился, когда его не убили.

Ричард заслужил эту преданность.

– Не думала, что у Джамиля есть хоть какая-нибудь преданность, – сказала я.

– Никто не думал. Сильви дралась, и заняла место Гери, второго в стае.

– Она убила ради этого?

– Что удивительно, нет.

– Окей, Сильви строит стаю. Она вторая по рангу. Отлично, и что дальше?

– Мне кажется, она хочет быть Ульфриком, Анита. Она хочет на место Ричарда.

Я уставилась на него.

– Но есть только один способ стать Ульфриком, Ирвинг.

– Убить старого короля, – сказал Ирвинг, – да, думаю, Сильви это знает.

– Не видела, как она дерется, но я видела, каков в деле Ричард. Он весит фунтов на сто больше нее, и все эти фунты – мускулы. Он очень хорош. Она не может победить его в честной схватке, ведь так?

– Ричард как будто ранен, Анита. Из него будто вынули сердце. Я думаю, если она бросит вызов и действительно захочет этого – она победит.

– Что ты хочешь сказать? Что он в депрессии? – спросила я.

– Больше, чем в депрессии. Ты знаешь, как он ненавидит быть одним из монстров. Он никого не убивал кроме Маркуса. Он не может простить себя.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я слушаю. Из репортеров выходят благодарные слушатели.

Мы стояли и смотрели друг на друга.

– Рассказывай остальное.

Ирвинг опустил глаза, потом снова посмотрел на меня.

– Он не говорит со мной про тебя. Единственное, что он сказал – что даже ты не смогла принять то, кто он есть. Даже ты, Палач, была в ужасе.

Настала моя очередь опускать глаза.

– Я не хотела.

– Мы не можем изменить то, что чувствуем, – сказал Ирвинг.

Мы встретились глазами.

– Я бы изменила, если бы могла.

– Верю тебе.

– Я не хочу, чтобы Ричард погиб.

– Никто не хочет. Я боюсь того, что может натворить Сильви, если некому будет ее остановить.

Он подошел к другой кровати.

– Первое, что она приказала бы сделать – охотиться на верлеопардов. Мы бы истребили их.

Я сделала глубокий вздох.

– Я не могу изменить то, что я чувствую по поводу того, что я видела, Ирвинг. Я видела, как Ричард съел Маркуса.

Я пересекла комнату, качая головой.

– Чем я могу помочь?

– Созови стаю, и потребуй, чтобы они признали тебя своей lupa. Заставь нескольких из них явиться сюда и охранять обоих мальчиков вопреки приказам Сильви. Но ты должна будешь взять их под свою защиту. Ты должна будешь пообещать им, что она их не тронет, и что ты за этим проследишь.

– Если я это сделаю, и Сильви это не понравится, мне придется ее убить. Будет похоже, как будто я провоцирую ее. Это слишком преднамеренно даже для меня.

Он покачал головой.

– Я прошу тебя быть нашей лупой. Быть лупой Ричарда. Показать Сильви, что если она не перестанет нарываться, то Ричард, может, ее и не убьет, но это сделаешь ты.

Я вздохнула:

– Черт.

– Прости, Анита. Я бы ничего и не сказал, но… – Мне надо было это знать, – сказала я и порывисто обняла его. Он замер в удивлении, а потом обнял меня тоже.

– Это за что?

– За то, что рассказал. Знаю, что Ричарду бы это не понравилось.

Его улыбка выцвела.

– Ричард наказал двоих с тех пор, как стал главным. Они усомнились в его авторитете, большое дело, и чуть не убил их.

– Как? – спросила я.

– Он исполосовал их, Анита. Он был как будто кто-то другой, что-то другое.

– Ричард не делает таких вещей.

– Теперь делает, хоть и не все время. В основном, он в порядке, но затем он вдруг переключается и впадает в ярость. И я не хочу оказаться поблизости, когда это происходит.

– Ему сильно поплохело? – спросила я.

– Ему приходится принять, кто он есть, Анита. Он должен принять своего зверя, или он просто сведет себя с ума.

Я покачала головой.

– Я не могу помочь ему полюбить его звериную часть. И сама не могу принять ее.

Ирвинг пожал плечами.

– Не так уж плохо быть в меху, Анита. Есть вещи и похуже… типа быть ходячим мертвецом.

Я нахмурилась.

– Выметайся, Ирвинг, и спасибо, что рассказал.

– Надеюсь, через недельку ты еще будешь благодарна.

– Я тоже надеюсь.

Ирвинг дал мне несколько телефонных номеров и ушел. Не хотел оставаться слишком долго. Кто-нибудь мог заподозрить в нем больше, чем просто репортера. Но никого, похоже, не волновала моя репутация. Я поднимала зомби, убивала вампиров и встречалась с Мастером Города. Если люди начнут подозревать, что я еще и оборотень, то какая, в общем-то, разница?

Ирвинг дал мне три имени смирных членов стаи, которые были достаточно крепки, чтобы исполнить роль телохранителей, и достаточно слабы, чтобы я легко сумела их запугать. Мне не хотелось этого делать. Стая была основана на повиновении: кнут и пряник, в основном – кнут. Если те, кого я позову, откажутся подчиняться, мне придется их наказать, иначе – я не лупа, я не достаточно сильна стоять спиной к спине с Ричардом. Конечно, он скорее всего не обрадуется. Похоже, он начал меня ненавидеть. И я не винила его в этом. Он ненавидел бы меня, и если бы я вмешалась.

Но дело было не только в Ричарде. Еще был Стивен. Он однажды спас мне жизнь, и я до сих пор не вернула долг. И он был одним из тех людей, кто был вечной жертвой, до сегодняшнего дня. Да, Зейн чуть не убил его, но смысл не в этом. Он поставил дружбу превыше преданности стае. Что означает, что Сильви может отказать ему в покровительстве стаи. И он станет, как все верлеопарды, закуской для любого желающего. Я не могла позволить этому случиться.

Стивен может умереть. Ричард может умереть. Может, мне придется убить Сильви. Может, мне придется покалечить или убить несколько членов стаи, чтобы настоять на своем. Может, может, может. Черт возьми.

Я никогда не убивала раньше, кроме случаев самозащиты или если мстила. Положа руку на сердце, это было бы началом преднамеренных хладнокровных убийств. Может быть, не формально, но я знала, что дай только волю. Это как принцип домино. Все костяшки стоят прямо и неподвижно, пока вы не роняете одну из них. И вот их уже не остановить. И все бы закончилось новым раскладом: Ричард устойчиво держит власть, Стивен и верлеопарды в безопасности, Сильви свергнута или мертва. Первые три установки должны были выполниться. Но все зависело от Сильви, как выйдет с последней. Сурово, но справедливо. Конечно, была еще одна возможность: Сильви могла убить меня. Это бы снова открывало ей дорогу ко всему. Сильви не была совершенно безжалостной, но она не потерпела бы никого на своем пути. Эта черта у нас с ней была общая.

Нет, я не безжалостна. Если бы была, я бы просто позвала Сильви на встречу и пристрелила бы ее. Но я пока еще не стала совершенным социопатом. Милосердие может сыграть с вами злую шутку, но иногда это все, что делает нас людьми.

Я взялась за телефон. Для начала я выбрала мужское имя, Кевин, фамилии не было. Его голос был сонным и сиплым, как будто он курил.

– Кто это, черт побери?

– Мило, – сказала я, – очень мило.

– Кто это?

– Это Анита Блейк. Ты знаешь, кто я?

Когда пытаетесь угрожать, меньше – значит больше. Я и Клинт Иствуд. Он не отвечал секунд тридцать, и молчание наслаивалось. Его дыхание участилось. Я почти могла слышать, как бьется его сердце.

Он ответил так, как будто привык к странным телефонным звонкам и делам стаи.

– Ты наша лупа.

– Очень хорошо, Кевин, очень хорошо, – снисходительность тоже работала.

Он прокашлялся.

– Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты приехал в Университетскую Больницу Сент-Луиса. Стивен и Натаниель ранены. И я хочу, чтобы ты их охранял.

– Натаниель – один из леопардов.

– Именно так.

– Сильви запретила нам помогать верлеопардам.

– Сильви ваша лупа?

Вопросы тоже хороши, но только если знаете на них ответ. Если вы задаете вопросы, а ответы вас удивляют, то выглядит это глуповато. Трудно выглядеть угрожающе, если вы кажетесь плохо информированным.

Он безмолвствовал ровно секунду.

– Нет.

– А кто?

Я услышала, как он сглотнул.

– Ты.

– Я выше нее по рангу?

– Ты знаешь, что да.

– Тогда тащи сюда свою задницу, и делай так, как я говорю.

– Сильви накажет меня, лупа. Правда… – Я прослежу, чтобы она этого не сделала.

– Ты просто человек и подружка Ричарда. Ты не сможешь сразиться с Сильви и остаться в живых.

– Ты прав, Кевин. Я не могу сразиться с Сильви, но я могу ее убить.

– Что ты имеешь в виду?

– Если она накажет тебя за помощь мне, я убью ее.

– Ты не серьезно… Я вздохнула.

– Послушай, Кевин, я видела Сильви. И когда я говорю, что смогу приставить пистолет к ее голове и нажать на курок, можешь мне поверить. Я могу убить и убью Сильви, если она заставит меня. Никаких шуток, никакого блефа, никаких игр.

Я заслушалась саму себя. Мой голос звучал устало, почти скучно, и так серьезно, что это было пугающе.

– Хорошо, я все сделаю. Но если ты не сдержишь слово, она может убить меня.

– Ты под моей защитой, Кевин, а я знаю, что это значит в стае.

– Это значит, что я должен признать тебя доминантой, – сказал он.

– И еще это значит, что если кто-нибудь бросит тебе вызов, то я смогу помочь тебе драться. Это похоже на честную сделку.

Телефонную линию снова наполнило молчание. Его дыхание замедлилось, стало более глубоким.

– Обещай, что ты не допустишь, чтобы меня убили.

– Я не могу этого обещать, Кевин, но я могу пообещать, что если Сильви убьет тебя, я убью ее за тебя.

Опять тишина, на этот раз чуть меньше.

– В это я верю. Буду в больнице минут через сорок, или меньше.

– Спасибо, жду.

Я повесила трубку, затем сделала еще два звонка. Все согласились приехать. Я провела черту на песке между собой и Сильви. И ей это вряд ли понравится, даже наверняка не понравится. Не могу ее в этом винить. На ее месте, я бы ужасно разозлилась. Но ей лучше оставить Ричарда в покое. Ирвинг сказал, что Ричард будто ранен, словно из него вынули сердце. И я поучаствовала в этом. Я нарезала его сердце на крошечные кусочки, и плясала на них. Не нарочно. Намерения у меня были самые лучшие, но вы знаете, что говорят про благие намерения. Я не могла любить Ричарда, но я могла убить за него. Убийство было более практичным из этих двух даров. А в последнее время я стала очень-очень практичной.

Глава 6

Сержант Рудольф Сторр прибыл раньше, чем новоявленные сиделки из числа вервольфов. Я сама его вызвала.

Он был главным в Региональной Группе по Расследованию Противоестественных Случаев и Мистики, РГРПСМ. Многие звали нас просто ПСМ – от "покойся с миром". По крайней мере, они знали, кто мы есть на самом деле.

Дольф ростом шесть футов, семь дюймов, сложен как профессиональный рестлер, но выглядеть внушительно его заставляют не только его размеры. Он взял под свое начало команду, которую создали не всерьез, просто чтобы успокоить либералов, и заставил ее работать. РГРПСМ раскрыла больше противоестественных преступления за последние три года, чем любое другое полицейское подразделение. Включая ФБР. Дольфа даже приглашали читать лекцию в Квантико. Не так уж плохо для того, кому дали его команду в качестве наказания. Дольф не был оптимистом, да и редкие копы оптимисты, но дайте ему лимоны, и он сделает из них чертовски вкусный лимонад.

Он закрыл за собой дверь и уставился на меня сверху вниз.

– Врач сказал, что здесь мой детектив. А я вижу только тебя.

– Я никому и не говорила, что я детектив. Я сказала, что я в составе команды. А они придумали остальное.

Он покачал головой. Черные волосы падали на уши. Ему давно было пора подстричься.

– Если играешь в копа, почему ты не наорала на охранника, который должен был стоять у дверей?

Я улыбнулась.

– Подумала, что должна оставить хоть какую-нибудь работу тебе. Подозреваю, что теперь он знает, какой он плохой мальчик.

– Об этом я позаботился, – сказал Дольф.

Он остался стоять у двери. Я – сидеть в кресле. Собственно, я даже не наставила на него пистолет. И была этому очень рада. Он смотрел на меня довольно жестко и без пистолета.

– Что происходит, Анита?

– Ты знаешь то же, что и я, – сказала я.

– И каким образом ты, как всегда, оказалась на месте преступления?

– Мне позвонил Стивен.

– Рассказывай, – сказал он.

Я рассказала. Я даже не пропустила часть про сутенерство. Я хотела, чтобы это прекратили. А копы дивно хороши в пресечении преступлений, если рассказать им правду. Я не упомянула только некоторое, например, что мне пришлось убить вожака верлеопардов. Собственно, это единственное, о чем я не рассказала, а для меня это было почти то же самое, что быть абсолютно честной.

Дольф моргал, и заносил все это в свой верный блокнот.

– Ты утверждаешь, что потерпевший сам разрешил кому-то проделать все это с ним?

Я покачала головой.

– Не думаю, что все так просто. Я думаю, он знал, когда шел туда, что его свяжут. Он знал, что там будет секс и боль, но я не думаю, что он знал, насколько близко они подойдут к убийству. Врачам пришлось практически заново закачивать в него кровь. Его тело впадало в шок быстрее, чем восстанавливалось.

– Я слышал об оборотнях, которые излечивались от более серьезных ран, чем эти, – сказал Дольф.

Я пожала плечами.

– Некоторые люди выздоравливают быстрее других даже среди ликантропов. Натаниель довольно низко в системе силы, как мне сказали. Возможно, из-за того, что он слаб, он и не излечивается так хорошо, – я развела руки, – я не знаю.

Дольф просмотрел свои записи.

– Кто-то бросил его, замотанного в простыню, перед входом в больницу. Никто ничего не видел. Он просто появился.

– Никто никогда ничего не видит, Дольф. Это же правило?

Он наградил меня скупой улыбкой. Было так приятно увидеть улыбку. Последнее время Дольф не очень-то был мной доволен. Он только недавно узнал, что я встречаюсь с Мастером Города. И ему это не понравилось.

Он не доверял тем, кто так близок с монстрами. И я не могла его в этом винить.

– Да, это правило. Ты рассказала все, что знаешь об этом, Анита?

Я подняла руку в скаутском салюте.

– Я бы соврала тебе?

– Если бы это служило твоим целям, то да.

Мы смотрели друг на друга. Молчание росло, так, что по нему уже можно было ходить. Я оставалась неподвижной. Если Дольф думает, что я нарушу молчание первой, то он ошибается. В этом случае дело было не в напряжении между нами. Это все его недовольство моим выбором, с кем встречаться. Теперь между нами всегда было его разочарование. Давление, нажим, ожидание, что я попрошу прощения или скажу: "Попался! А я пошутила!". То, что я встречалась с вампиром, снижало его доверие. Я понимала. Месяца два назад, даже меньше, я бы чувствовала на его месте то же самое. Но я встречалась с тем, с кем встречалась. И Дольфу, и мне придется жить с этим.

И все же, он был моим другом, и я уважала его. Я даже в целом была с ним согласна, но если я смогу, наконец убраться из этой проклятой больницы, у меня будет свидание с Жан-Клодом. Не считая мои сомнения на счет Ричарда, морали в целом, и ходячих мертвецов в частности, я ужасно хотела на свидание. Одна мысль о том, что Жан-Клод ждет меня, делала мое тело упругим и теплым. Смущающе, но правда. Не думаю, что Дольфа удовлетворило что-нибудь меньшее, чем разрыв с Жан-Клодом. Я не была уверена, что у меня есть выбор – по многим причинам. Так что я просто сидела и смотрела на Дольфа. А он смотрел на меня. И тишина нарастала с каждой секундой.

Нас выручил стук в дверь. Полицейский, не заходя, что-то сказала Дольфу на ухо. Дольф кивнул и снова закрыл дверь. Взгляд, которым он наградил меня, был еще менее дружелюбным, чем это было вообще возможно.

– Офицер Вейн говорит, что к Стивену пришли трое родственников. И еще он говорит, что если все они его родственники, то он съест свой пистолет.

– Скажи ему, чтоб расслабился, – сказал я, – они все члены стаи. А вервольфы считают стаю ближе семьи.

– Но по закону это не семья, – сказал Дольф.

– Сколько своих людей ты хочешь потерять, когда следующий оборотень попробует прорваться через эту дверь?

– Мы можем перестрелять их так же хорошо, как и ты, Анита.

– Но вы все еще должны сделать предупреждение до того, как стрелять, не так ли? Вы все еще должны обращаться с ними, как с людьми, а не с монстрами, или вы закончите карьеру за бумажной работой.

– Свидетели говорят, что ты сделала предупреждение Зейну, фамилии не знаю.

– У меня был приступ щедрости.

– Ты стреляла в него при свидетелях. Это всегда делает тебя щедрой.

Мы опять вернулись к игре в гляделки. Может, дело не только в свиданиях с вампиром? Может, Дольф просто настолько упертый коп, что начал подозревать меня в убийстве людей? Те, кто нападал на меня или угрожал мне, имели обыкновение исчезать. Не много, но достаточно. И меньше двух месяцев назад, я убила двоих людей, чьи тела обнаружили. В обоих случаях – самооборона. Никогда не видела зал суда изнутри. Оба – наемные убийцы со списками жертв длиннее, чем мой рост. Отпечатки пальцев женщины помогли раскрыть несколько политических убийств, о которых Интерпол врал направо и налево. Высокопоставленные плохие парни, о которых никто не плакал, и уж во всяком случае – не полиция. Но это только подтвердило подозрения Дольфа.

– Почему ты порекомендовал меня Питу МакКиннону, Дольф?

Он не отвечал так долго, что я уже решила, будто он и не собирается отвечать. Но, наконец, он сказал:

– Потому что ты лучшая в том, что делаешь, Анита. Я могу не всегда одобрять твои методы, но ты помогаешь спасать жизни, расправляться с плохими парнями. Ты полезнее на месте преступления, чем некоторые детективы из моей команды.

Для Дольфа это была целая речь. Я открыла рот, потом закрыла его, и сказала:

– Спасибо, Дольф. Услышать такое от тебя – это большой комплимент.

– Просто ты провела слишком много времени с проклятыми монстрами, Анита. Я не имею в виду, с кем ты встречаешься. Я имею в виду всех. Ты играла по их правилам так долго, что иногда забываешь, как это – быть нормальной.

Я улыбнулась.

– Я поднимаю мертвых, Дольф. Я никогда не была нормальной.

Он покачал головой.

– Не делай вид, что не понимаешь меня, Анита. Не мех и не клыки делают тебя монстром, не всегда так.

Иногда – это просто то, где ты проводишь черту.

– То, что я играю с монстрами, и делает меня такой ценной для тебя, Дольф. Если бы я вела себя прямолинейно, я не помогала бы тебе так же хорошо в раскрытии противоестественных преступлений.

– Да, иногда я задумываюсь, стал бы я тебя приглашать на консультации, если бы ты была… мягче.

Я нахмурилась.

– Хочешь сказать, что винишь себя в том, кем я стала?

Я попыталась рассмеяться, но выражение его лица меня остановило.

– Как часто ты отправлялась к монстрам по одному из моих дел? Как часто тебе приходилось идти с ними на сделки, чтобы помочь избавиться от плохого парня? Если бы я оставил тебя в покое… Я встала. Потянулась к нему, но опустила руку, так и не коснувшись его.

– Я не твоя дочь, Дольф. Ты не мой опекун. Я помогаю полиции, потому что мне это нравится. У меня это хорошо получается. И кого еще ты можешь вместо меня позвать?

Он кивнул.

– Ага, кого еще?.. Те оборотни могут зайти и… проведать больных.

– Спасибо, Дольф.

Он глубоко вдохнул, и громко выпустил воздух.

– Я видел окно, через которое швырнули твоего друга, Стивена. Был бы он человеком – был бы мертв. Просто удача, что никто не погиб.

Я покачала головой.

– Думаю, Зейн был осторожен по отношению к людям, по крайней мере. С его силой ему проще убивать, чем калечить.

– Почему же он был осторожен?

– Потому что он в тюрьме, и ждет, что его выпустят под залог.

– Они не выпустят его, – сказал Дольф.

– Он никого не убил, Дольф. Если только ты встречал случаи, когда кого-нибудь не выпускали под залог за нападение и оскорбление действием?

– Ты рассуждаешь как коп, Анита. Вот почему ты хороша.

– Я рассуждаю и как коп, и как монстр. Это и делает меня такой.

Он кивнул, закрыл блокнот, и засунул во внутренний карман пиджака.

– Да, это и делает тебя такой… – он не закончил и, впустив трех вервольфов, вышел.

Кевин был высокий, смуглый, неопрятный и пах куревом. Лоррейн была чопорная и аккуратная, как школьная учительница младших классов. От нее пахло духами "White Linen" и, глядя на меня, она нервно моргала. Тедди, его выбор имени, а не мой, весил фунтов триста, сплошные мышцы. Он был стрижен так коротко, что его голова смотрелась слишком маленькой для такого массивного тела. Мужчины выглядели испуганно, но пожатие Лоррейн оставило ощущение силы, дрожащей на моей коже. Она выглядела как маленький испуганный кролик, но у нее было достаточно силы, чтобы быть большим злым волком.

Через двадцать минут я уже могла уходить. Несочетаемое трио вервольфов поделило смены так, чтобы один из них все время находился в палате. Доверяла ли я этим волкам охранять мальчиков? Да. Потому что если они оставят свой пост и допустят, чтобы Стивена убили, я действительно собиралась убить их. Если они приложат все усилия и просто окажутся недостаточно сильны – ладно, но если они все бросят… Я взяла Стивена, а теперь еще и Натаниеля, под свою защиту. И я не шутила. Я убедилась в том, что все трое это прочувствовали.

Кевин сказал лучше всех:

– Если появится Сильви, мы просто пошлем ее к тебе.

– Так и сделайте.

Он помотал головой, играя незажженной сигаретой. Я запретила ему закурить, но ему доставляло удовольствие просто держать ее.

– Ты пометила ее территорию. Надеюсь, ты сумеешь убрать за собой.

Я улыбнулась:

– Красноречиво, Кевин, очень красноречиво.

– Красноречиво или нет, Сильви оторвет тебе задницу, если сможет.

Я улыбнулась еще шире. Просто не могла с собой справиться.

– Позволь мне самой заботиться о моей заднице. Мое дело сохранить ваши задницы, а не свою.

Все трое посмотрели на меня. Что-то было такое в их лицах – почти одинаковое выражение, но я не могла его понять.

– Быть лупой – больше, чем просто драться за превосходство, – тихо сказала Лоррейн.

– Я знаю, – сказала я.

– Правда? – переспросила она, и в ее вопросе было что-то детское.

– Думаю, да.

– Ты убьешь нас, если мы тебя подведем, – сказал Кевин, – но умрешь ли ты за нас? Рискнешь ли ты тем же, чем просишь нас пожертвовать?

Кевин нравился мне гораздо больше, пока не был столь красноречив. Я смотрела на этих троих незнакомцев.

Людей, с которыми я только что познакомилась. Рискнула бы я ради них жизнью? Могла ли я просить их о том, что сама не хотела делать?

Я стояла и смотрела на них. На Лоррейн, которая так вцепилась в свою сумочку, что ее маленькие руки дрожали. На Тедди, который смотрел на меня спокойно и понимающе, но в глазах его был вызов и ум, который вы могли не заметить, если бы обратили внимание только на его тело. На Кевина, который выглядел так, как будто выполз из переулка, где справлял нужду, или из бара, выпив свою порцию виски. В этом было что-то большее, чем цинизм. Это был страх. Страх, что я окажусь такой же, как все. Использую и ни черта не сделаю для них. Райна была такой, и теперь Сильви. Стая должна быть их убежищем, их защитой, а не тем, чего они боятся больше всего на свете.

Их теплая, электрическая энергия наполняла палату, плыла от них, танцуя вокруг меня. Они были напряжены, испуганы. Сильные эмоции заставляют большинство оборотней излучать энергию. Если вы восприимчивы к этому, то почувствуете. Последние годы я это чувствовала. Но в этот раз все было по-другому. Я не просто чувствовала энергию, а мое тело реагировало на нее. Не просто покалывание кожи, или мурашки, но что-то более глубокое. Ощущение было почти сексуальным, но и не такое тоже. Как будто энергия достигла какой-то части меня, и ласкала эту часть, о которой я даже не догадывалась раньше.

Их энергия заполняла меня, затрагивая во мне нечто, что, я почувствовала, раскрылось, как будто повернули переключатель. Стремительный поток этой теплой энергии хлынул в меня, и вырвался через кожу, как будто каждая клеточка моего тела начала излучать электризованное тепло. У меня мягко перехватило дыхание. Я знала вкус этой силы, и это был не Жан-Клод. Это был Ричард. Каким-то образом я попала во власть его энергии. Интересно, может ли он чувствовать это из другого штата, работая там над своей диссертацией.

Шесть недель назад, чтобы спасти нас обоих, я позволила Жан-Клоду связать нас троих воедино. Они умирали, а я не могла их отпустить. Ричард заполнил мои сны случайно, но в основном Жан-Клод держал нас на расстоянии, потому что все остальное было слишком мучительно. И это был первый раз, когда я почувствовала энергию Ричарда с тех пор. Первый раз, когда я убедилась наверняка, что связь осталась, и она все еще была сильна. Магия – дело такое. Даже ненависть не может ее убить.

Вдруг ко мне пришли слова. Слова, которых я не должна была знать.

– Я – лупа. Я – ваша мать, я – ваш защитник, ваше пристанище, ваш покой. Я буду за вас против всего зла. Ваши враги – мои враги. Я – ваша кровь и плоть. Мы – «лукой», мы – стая.

Внезапно тепло схлынуло, и я пошатнулась. Только благодаря Тедди, я не упала на пол.

– С тобой все в порядке? – спросил он голосом таким же глубоким и впечатляющим, как и весь он.

Я кивнула.

– Я в порядке, в порядке.

Как только у меня получилось устоять на ногах, я шагнула назад. За сотни миль Ричард почувствовал эту тягу, и оборвал ее. Он захлопнул передо мной дверь, даже не зная, что я делала и зачем. Вихрь ярости танцевал у меня в голове, как беззвучный, но пронзительный крик. Он был в гневе.

Мы оба были связаны с Жан-Клодом. Я была его человеком-слугой, а Ричард – его волком. Это была болезненная близость.

– Ты не «лукой», – сказала Лоррейн, – ты даже не оборотень. Как у тебя это получилось?

Я улыбнулась.

– Продам секрет.

На самом деле, я не знала. Надо будет спросить Жан-Клода сегодня вечером. Я надеялась, что он сможет это объяснить. За всю долгую историю вампиров он был всего третьим мастером, которому удалось связать смертного и оборотня в единое целое. Я сильно подозревала, что никакого учения на этот счет не существовало, и что Жан-Клод пользовался этим гораздо большее количество раз, чем мне хотелось знать.

Тедди опустился на колени.

– Ты – наша лупа.

Остальные двое последовали его примеру. Они унизили сами себя до положения хороших маленьких покорных волков, хотя Кевину это и не нравилось, да и мне тоже. Но я не была уверена, насколько это было показным, а насколько – необходимым. Я хотела, чтоб они слушались, потому что в этом случае мне не придется их наказывать, или убивать. Поэтому я позволила им ползать по полу, взбираться руками по моим ногам и принюхиваться к запаху моей кожи, как собакам. За этим занятием нас и застала медсестра.

Все повскакали с пола. Я попыталась объяснить, но остановилась. Сестра просто стояла и смотрела на нас со странной застывшей улыбкой на губах. Наконец она повернулась, ни черта не сделав.

– Я попрошу Доктора Вилсона осмотреть их… Часто и очень быстро кивая головой, она закрыла за собой дверь. Если бы у ее туфлей были каблуки, могу поспорить, что мы бы услышали, как она убегает.

Такие усилия, чтобы не быть одним из монстров.

Глава 7

Из-за превращения вервольфов в сиделок я начала опаздывать на свидание. Время, ущедшее на то, чтобы прочитать дело МакКинона, только усугубило положение, но если бы вечером произошел пожар, было бы неудобно оказаться к этому не готовой. Из документов я узнала две основных вещи. Во-первых, все пожары начинались после наступления темноты, что тут же заставило меня подумать о вампирах. Правда, вампиры не могли вызывать огонь. Это не входило в их способности. Вообще-то, огонь был одной из тех вещей, которых они больше всего боятся. Ах, да, я видела нескольких вампов, которые могли контролировать уже горящие языки пламени в течение некоторого времени. Заставляли пламя свечи расти и уменьшаться, показывали всякие салонные фокусы, но в целом огонь был элементом чистоты. А чистота и вампиры – вещи не совместные. Второе, на что я обратила внимание, это что я, оказывается, не так уж много знала о пожарах в целом и о поджогах – в частности. Мне понадобится учебник или хорошая лекция.

Жан-Клод зарезервировал столик в "Demiche's", очень милом ресторане. Мне пришлось мчаться домой, в свой недавно арендованный дом, чтобы переодеться. Я так опаздывала, что пришлось договориться встретиться уже в ресторане. Как всегда случалось со свиданиями и выходами в свет – встала проблема, куда деть оружие.

Женские наряды – это прямой вызов скрытому ношению оружия.

Вечерние платья скрывали больше, но затрудняли доступ к оружию. Все, что облегало фигуру, делало задачу почти невыполнимой. Этим вечером я надела длинное платье на тоненьких лямках с такими высокими разрезами с обеих сторон, что мне пришлось лишний раз убедиться, что чулки и белье были такими же черными и кружевными. Я знала себя достаточно хорошо, чтобы быть готовой к тому, что в течение вечера я наверняка забудусь и начну сверкать бельем. А уж если придется вытаскивать пистолет, то сверкать буду определенно. Так зачем так одеваться? Ответ: в поясной кобуре у меня был девятимиллиметровый файрстар.

Поясная кобура представляла собой эластичную ленту, которая опоясывала меня поверх белья, но под верхней одеждой. Она была придумана, чтобы носить пистолет на животе, под рубашкой. Подтягиваете подол рубашки свободной рукой, вытаскиваете пистолет и – вуаля! – начинаете палить. Такая кобура не подходила к обтягивающим платьям. Ни у кого живот не толстеет в форме пистолета. Не проходил номер и в случае с большинством длинных платьев, потому как приходилось поднимать длиннющий подол, чтобы добраться до пистолета. Это было лучше, чем ничего – но только в случае, если плохой парень достаточно терпелив, чтобы подождать. А в этом платье – все, что мне нужно было сделать, это просунуть руку в один из разрезов. Мне приходилось вытаскивать пистолет, потом вести его вниз, вынимать через разрез, так что это тоже было не быстро, но не так уж плохо.

Еще я нашла подходящий к черным трусикам лифчик без бретелек, так что если придется снять платье и пистолет, я оставалась в белье. Туфли были на более высоком каблуке, чем я обычно переносила, но иначе мне бы пришлось все время стараться не наступить на край подола. А так как шитье я не признавала, то оставались каблуки.

Одним большим недостатком тонких лямочек платья было то, что открытые руки и плечи выставляли напоказ все мои шрамы. Я подумывала купить небольшой изящный пиджак, но это платье не сочеталось с пиджаками.

Так что фиг с ним. Жан-Клод уже неоднократно видел шрамы, и только некоторые люди настолько невоспитанны, что смотрят на них больше, чем один раз.

Я все лучше училась пользоваться косметикой – тенями для глаз, румянами, помадой. Помада была красной – ярко-ярко-красной. Но все мои естественные тона подходили для этого. Бледная кожа, вьющиеся волосы, темно-карие глаза. Все было контрастным и ярким, так что красная помада мне шла. Я чувствовала себя шикарной, пока передо мной не возник Жан-Клод.

Он сидел за столом, ожидая меня. Я увидела его от самого входа, хотя метрдотель встречал еще двоих людей передо мной. Я не возражала подождать. Я наслаждалась видом.

У Жан-Клода черные волнистые волосы, но он сделал с ними что-то, и теперь они были прямыми, и падали за плечи, закругляясь только на концах. Его лицо смотрелось еще более изящно, как хороший фарфор. Он был женственно красив, но что-то – я не была уверена, что – сохраняло его лицо мужественным, может быть – линия щеки, или изгиб подбородка, не знаю. Вы никогда бы не приняли его за кого-то кроме мужчины.

Он был в ярко-синем – цвете, в котором я еще никогда его не видела. Короткий пиджак был из блестящей, почти металлической ткани, с черным кружевом в форме цветов. Рубашка, как обычно, была вся в оборках, стиля 17 века, но глубокого вибрирующего синего цвета, вплоть до вороха кружев, которые взбирались к его шее, обрамляя лицо, и словно выплескивались из рукавов пиджака, закрывая верхнюю часть его тонких белых рук.

В руках у него был пустой бокал, который он крутил между пальцев за ножку, любуясь преломлением света сквозь хрусталь. Он не мог пить вино больше одного глотка и почти скорбел по этому поводу.

Метрдотель проводил меня между столиками к Жан-Клоду. Он поднял глаза, и один вид его лица сделал упругой мою грудь, и внезапно мне стало трудно дышать. Синий цвет так близко к его лицу делал глаза еще синее, чем я когда-либо видела, не цвета полночного неба, а кобальтово-синими, цвета чистого сапфира. Но никакому драгоценному камню и не снилось такое содержание – весомость мудрости, темного знания. Один взгляд в его глаза заставил меня задрожать. Не от холода, не от страха. От предвкушения.

На высоких каблуках и с разрезами по бокам требовалось все мое мастерство, чтобы красиво идти. Вы должны как бы нести себя, упруго, расслабленно, покачивая бедрами, иначе платье обовьется вокруг ног, а каблуки вывихнут лодыжки. Вы должны двигаться так, как будто уверены, что можете носить это и выглядеть прекрасно. Если же усомнитесь в себе, замнетесь, то тут же упадете на пол и превратитесь в тыкву. После долгих лет моей неспособности носить высокие каблуки и вечерние платья Жан-Клод за месяц научил меня тому, чему мачеха не могла научить меня за двадцать лет.

Он поднялся, и я не возражала, хотя однажды я запорола одно из первых свиданий, вставая каждый раз, когда поднимался он – если из-за стола выходили или садились дамы. Во-первых, я повзрослела с тех пор, а во-вторых, могла увидеть Жан-Клода целиком.

Черные льняные брюки так гладко и идеально повторяли все изгибы его тела и были настолько облегающими, что я догадывалась, что под ними нет ничего, кроме самого Жан-Клода. Черные сапоги обтягивали его ноги до колен. Сапоги были из мягкой, будто из крепа, кожи, собранной складками и наверняка нежной на ощупь.

Он плавно двинулся ко мне, и я остановилась, глядя, как он приближается. Я все еще полу-боялась его.

Боялась, как сильно я его хочу. Я была как кролик в свете фар, застывшая, в ожидании приближающейся смерти. Но бьется ли сердце кролика все быстрее и быстрее? Вырывается ли у него дыхание так, словно перехватило горло? Была ли это стремительная вспышка страха или просто смерть?

Он словно окутал меня руками, притягивая ближе к себе. Его бледные пальцы были теплыми, и я могла чувствовать это, когда он скользил ими по моим обнаженным рукам. Он уже испил кого-то сегодня, позаимствовал чье-то тепло. Но этот кто-то сам желал того, молил об этом. Мастеру Города никогда не приходилось просить. Кровь была единственной естественной жидкостью, которую мы с ним не разделяли. Я провела руками по шелку его рубашки, скользнула под короткий пиджак. Мне хотелось смешать свое тело с его украденным теплом. Мне хотелось пробежать руками по неровностям льна, ощутить контраст с гладкостью шелка. Жан-Клод всегда был чувственным праздником души, включая свои облачения.

Он легко коснулся губами моих губ. Мы уже узнали, что помада имеет свойство пачкаться. Затем он наклонил мою голову и вдохнул запах моего лица, линии шеи. Его дыхание обожгло мою кожу, как близкий огонь.

Добравшись до пульса на шее, он проговорил одними губами:

– Ты прекрасна сегодня, ma petite.

Он прижал губы к моей коже, очень мягко. Я судорожно выдохнула, и отстранилась.

Легкий поцелуй в шею, там, где бьется пульс, был приветствием среди вампиров. Это был жест для самых близких из них. Он демонстрировал большое доверие и привязанность. Отвергнуть его – значило выказать злость или недоверие. Для меня это все еще оставалось слишком интимным для демонстрации на публике, но я видела, как он пользуется этим приветствием с другими, и видела, как из-за одного отказа начинались схватки. Это был старый жест, который снова вошел в моду. Фактически, это стало эквивалентом приветствия щеками среди шоу-менов, и подобной публики. Уж лучше, чем целовать воздух рядом с чьим-то лицом.

Метрдотель пододвинул мне стул. Я кивком отослала его. Это был не феминизм, а просто недостаток грации.

Мне никогда не удавалось сесть за стол, не получив стулом по ногам, или получалось сесть так далеко, что приходилось подползать вместе с ним ближе уже самой. Так что черт с ним, справлюсь сама.

Жан-Клод, улыбаясь, наблюдал, как я сражаюсь со стулом, но помощи не предлагал. По крайней мере, от этого я его отучила. Он вернулся на свой стул одним изящным движением. Как бы напоказ, двигаясь словно кот.

Даже в расслабленном состоянии были заметны возможности его мускулов под кожей, физическое присутствие, которые было сугубо мужским. Раньше я думала, что это были вампирские штучки. Но это был он сам, просто он сам.

Я покачала головой.

– В чем дело, ma petite?

– Я чувствовала себя такой роскошной, пока не увидела тебя. И теперь я ощущаю себя уродливой золушкиной сестрой.

Он поцокал языком.

– Ты знаешь, что ты прекрасна, ma petite. Мне напоить твое тщеславие, сказав, насколько?

– Я не напрашивалась на комплименты, – я показала на него и снова покачала головой, – ты потрясающе выглядишь.

Он улыбнулся, склонив голову на бок так, что часть волос скользнуло по плечам вперед.

– Merci, ma petite.

– Ты совсем распрямил волосы? – спросила я и поспешно добавила, – выглядит замечательно.

Так и было на самом деле, но я надеялась, что это не навсегда. Я любила его кудри.

– Если бы так, то что бы ты сказала?

– Если бы так, ты должен был просто сказать. А теперь ты меня дразнишь.

– Тебе бы не хватало моих локонов? – спросил он.

– Я могу отплатить тем же, – сказала я.

Он расширил глаза в притворном ужасе.

– Только не твое венчающее великолепие, ma petite, mon Dieu! – он смеялся надо мной, но я к этому уже привыкла.

– Не подозревала, что ты можешь заставить обтягивать тебя даже льняную ткань, – сказала я.

Он улыбнулся шире.

– А я не подозревал, что ты можешь спрятать пистолет под таким… тонким платьем.

– Пока я не полезу обниматься, никто и не узнает.

– Совершенно верно.

Подошел официант и спросил, какие напитки мы будем заказывать. Я заказала воду и колу. Жан-Клод отказался. Если бы он мог что-нибудь заказать, это было бы вино.

Жан-Клод перенес стул и сел почти рядом со мной. Когда принесут ужин, он вернется обратно, но выбор блюд был одним из развлечений нашего вечера. Потребовалось несколько таких ресторанных свиданий, чтобы понять, чего хочет Жан-Клод, – даже не хочет, а что ему почти необходимо. Я была человеком-слугой Жан-Клода. Я носила три его метки. Одним из побочных эффектов третьей метки была его возможность получать поддержку, подпитываться через меня. Например, если бы он был в длительном морском путешествии, ему бы не пришлось питаться от кого-то на корабле. Определенное время он мог жить через меня. И он мог пробовать еду через меня.

Это был первый раз за почти четыре сотни лет, когда он мог почувствовать вкус пищи. Я должна была есть для него, а он – наслаждаться вкусом. Это было ничтожной возможностью по сравнению с остальными, которые он получал от нашей связи, но казалось, что это доставляет ему наибольшее удовольствие. Он заказывал блюда с почти детским ликованием и наблюдал, как я ем, ощущая тот же вкус. Наедине он переворачивался на спину, как большая кошка, прижимая руки ко рту, будто пытаясь не упустить ни одного оттенка вкуса. В эти моменты он был очень милым. Он был роскошным, чувственным, но милым – очень редко. За шесть недель наших трапез я набрала фунта четыре.

Он скользил рукой по спинке моего стула, и мы вместе читали меню. Он наклонился достаточно близко, чтобы его волосы касались моей щеки. Запах его духов…ах, простите, одеколона!.. ласкал мне кожу. И если то, чем пахло от Жан-Клода, было одеколоном, то «Brut» можно было считать просто аэрозолем от тараканов.

Я чуть отодвинула голову от ласки его волос, отчасти потому, что ощущение его так близко было единственной мыслью, которая меня занимала. Возможно, если я приму его приглашение жить с ним в Цирке, часть этого наваждения рассеется. Но я в рекордные сроки сняла целый дом посреди пустого пространства, так, что соседей бы никто не пристрелил – одна из причин, почему я переехала из своей последней квартиры.

Я терпеть не могла дома. Я не тот тип девушки.

Кружевная окантовка его пиджака царапала мои обнаженные плечи. Он положил руку мне на плечо, поглаживая кожу самыми кончиками пальцев. Его нога коснулась моего бедра, и я вдруг поняла, что ни черта не слышала из того, что он говорил. Я смутилась.

Он замолчал и посмотрел на меня, пристально вглядываясь своими необычайными глазами.

– Я объяснял тебе мой выбор меню. Ты что-нибудь расслышала?

Я покачала головой.

– Прости.

Он рассмеялся, и по моей коже словно пробежало его дыхание, теплое и скользящее вглубь тела. Это были вампирские штучки, но низкого порядка, и они стали для нас прелюдией, когда мы были на людях. Наедине мы проделывали штучки совсем другого толка.

Он прошептал, наклонившись к моей щеке:

– Не извиняйся, ma petite. Ты знаешь, что мне доставляет удовольствие, если ты находишь меня… пьянящим.

Он снова рассмеялся, и я оттолкнула его от себя.

– Иди на свою сторону стола. Ты был здесь достаточно долго, чтобы выбрать, чего хочешь.

Он покорно передвинул стул на свое место.

– У меня уже есть, что я хочу, ma petite.

Мне пришлось опустить глаза и не встречаться с ним взглядом. Жар заливал мне шею и лицо, а я не могла ничего поделать.

– А если ты имеешь в виду, что я хочу на ужин – это другой вопрос, – сказал он.

– Ты просто заноза в заднице, – сказала я.

– И во многих других местах, – сказал он.

Я не думала, что смогу покраснеть еще больше. Оказывается, я ошибалась.

– Прекрати.

– Мне нравится думать, что я могу вогнать тебя в краску. Это очаровательно.

Его тон заставил меня улыбнуться.

– Это не платье, чтобы быть очаровательным. Я бы предпочла – сексуально и утонченно.

– Разве ты не можешь быть такой же очаровательной, как сексуальной и утонченной? Неужели есть какое-нибудь правило, которое запрещает соответствовать всем трем определениям?

– Ловко, очень ловко, – сказала я.

Он распахнул глаза, стараясь казаться невинным и побежденным. В нем было много всякого, но невинность туда не входила.

– Ладно, давай договариваться на счет ужина, – сказала я.

– Ты так говоришь, как будто это бремя.

Я вздохнула.

– До того, как ты появился, я считала пищу чем-то, что ешь, чтобы не умереть. Я никогда не была так очарована едой, как ты. Для тебя это почти фетиш.

– Вряд ли фетиш, ma petite.

– Ну, тогда хобби.

Он кивнул.

– Пожалуй.

– Так что говори, что тебе хочется из меню, и будем договариваться.

– Все, что нужно – чтобы ты просто попробовала все, что заказано. Тебе не обязательно все это съедать.

– Нет уж! Никаких «попробовала»! Я набрала вес. А я никогда не толстела.

– Прибавилось всего четыре фунта, как мне сказали. И хотя я усердно ищу эти призрачные четыре фунта, но нигде не могу их найти. Теперь ты весишь ровно сто десять фунтов, так?

– Правильно.

– О, ma petite, ты становишься гигантом.

Я посмотрела на него, и взгляд был совсем не дружелюбным.

– Никогда не шути с женщиной о ее весе, Жан-Клод. По крайней мере, не с американкой двадцатого века.

Он широко развел руки.

– Мои глубочайшие извинения.

– Когда извиняешься, постарайся не улыбаться так широко. Это портит весь эффект, – сказала я.

Он улыбнулся еще шире, пока не показались самые кончики клыков.

– Постараюсь запомнить это на будущее.

Вернулся официант с моими напитками.

– Хотели бы вы заказать, или вам нужно еще несколько минут?

Жан-Клод взглянул на меня.

– Несколько минут.

Мы приступили к переговорам.

Через двадцать минут у меня закончилась кола, и мы определились с тем, что мы хотим. С ручкой наготове и надеждой в глазах вернулся официант.

Я победила в части аперитива, так что его мы не заказали. Отказавшись от салата, я позволила ему заказать суп. Луковый суп-пюре был не таким уж большим испытанием. И мы оба захотели бифштекс.

– Только небольшой, – сказала я официанту.

– Как бы вы хотели, чтобы его приготовили?

– Половину – прожаренным, половину – с кровью.

Официант моргнул и переспросил:

– Простите, мадам?

– В куске где-то унций восемь, правильно?

Он кивнул.

– Так разрежьте кусок пополам, и сделайте один кусок прожаренным, и другой – с кровью.

Официант нахмурился.

– Не думаю, что мы можем так сделать.

– За такую цену вы должны приносить корову и прямо тут на столе проводить ритуальное жертвоприношение.

Просто сделайте так, – и я протянула ему меню. Он его взял.

Все еще хмурясь, официант повернулся к Жан-Клоду.

– А вы, сэр?

Жан-Клод одарил его легкой улыбкой.

– Я не буду сегодня заказывать.

– Не хотели бы вы тогда вина, сэр?

Он никогда бы не упустил возможность съязвить.

– Я не пью… вина.

Я как раз отпивала колу, закашлялась, и разлила ее по всей скатерти. Официант засуетился – разве что не похлопал меня по спине. Жан-Клод рассмеялся так, что в уголках его глаз выступили слезы. Трудно было сказать наверняка при таком освещении, но я знала, что слезы были с оттенком красного. Знала, что на белоснежной салфетке остались розовые пятнышки после того, как он промокнул ей глаза. Официант удалился, так и не поняв, в чем шутка. Глядя через стол на улыбающегося вампира, я размышляла – поняла ли ее я, или сама была предметом шутки. Бывали вечера, когда я не знала, когда осыплется земля в могиле. Но когда он протянул мне через стол руку, я приняла ее. Определенно, предмет шутки.

Глава 8

В качестве десерта выступала малиново-шоколадная запеканка. Тройная угроза любой диете. По правде говоря, я любила обычные запеканки. Фрукты и ягоды, не считая клубники, и шоколад просто извращали чистый и воздушный творожный вкус. Но Жан-Клоду нравился такой вариант, и десерт у нас шел вместо вина, которое я упорно отказывалась заказывать к ужину. Я не переносила одного вкуса алкоголя. Так что Жан-Клод имел полное право на десерт. Кроме того, в этом ресторане не подавали обычных запеканок.

Наверное, слишком безыскусно для них.

Я съела всю запеканку, собрала с тарелки шоколад, но оставила его. Я была сыта. Жан-Клод поставил руку на скатерть, оперся щекой на нее и закрыл глаза, чуть не теряя сознание от желания смаковать последние намеки вкуса. Он моргнул, словно выходя из транса. Все еще опираясь на руку, он сказал:

– У тебя еще осталось немножко взбитых сливок, ma petite.

– Я сыта, – сказала я.

– Это настоящие взбитые сливки. Они тают на языке и скользят по небу.

Я покачала головой.

– Я все! Если съем еще что-нибудь, мне точно станет плохо.

Он тяжко и долго вздохнул, и сел прямо.

– Бывают ночи, когда ты приводишь меня в отчаянье, ma petit.

Я улыбнулась.

– Забавно, иногда я думаю про тебя так же.

Он наклонил голову в полу-поклоне.

– Touche, ma petite, touche!

Он посмотрел мне за плечо и вдруг замер. Улыбка не сошла с его лица. Она была безупречной. Его лицо превратилось в пустую непроницаемую маску. И даже не оборачиваясь, я знала, что позади был кто-то, кто смог его испугать.

Я уронила салфетку, и поднимая ее левой рукой, правой вытащила файрстар. Когда я снова села прямо, пистолет был у меня в руке, на коленях. Правда, стрелять в ресторане было плохой идеей. Хотя, знаете, это была не первая плохая идея, которая пришла мне в голову.

Я обернулась и увидела, как между столиками и хрусталем к нам идет пара. Женщина казалась высокой, до тех пор, пока вы не видели ее каблуков. Шпильки, дюйма четыре. Я чуть не сломала ногу, пытаясь ходить на таких. Платье было белым, с квадратным вырезом декольте, облегающее, и более дорогое, чем весь мой наряд, даже если считать с пистолетом. Она была такой яркой блондинкой, что цвет волос сливался с платьем, на плечах было простое манто из белой норки. Волосы были забраны вверх и мерцали серебряными и хрустальными огоньками бриллиантов, обрамлявших ее волосы, как корона. Она была белой, как мел, и не смотря на мастерский макияж, я знала, что сегодня вечером она еще ни от кого не питалась.

Мужчина был человеком, но бьющая из него энергия заставляла в этом усомниться. Его загар был такого чудесного темно-коричневого цвета, который может приобрести оливковая кожа. Волосы у него были роскошно вьющиеся и каштановые, коротко подстриженные по бокам и сзади, но падающие волнами на глаза.

Глаза были чисто карие и спокойно, даже радостно, смотрели на Жан-Клода, но радость эта была темной. Он был в белом костюме и шелковом галстуке.

Они остановились рядом с нашим столиком, как я и думала. Все внимание красивого лица мужчины было направлено на Жан-Клода. С тем же успехом меня там могло и не быть. У него были очень резкие черты – от высоких скул до почти сломанного носа. Еще бы дюйм к каждой линии, и его лицо было бы некрасивым.

Вместо этого, оно было ярким, притягивающим внимание, красивым – в полном смысле мужской красотой.

Жан-Клод встал, не протягивая руки, с лицом прекрасным и пустым.

– Иветт, давно не виделись.

Она изумительно улыбнулась.

– Очень давно, Жан-Клод. Помнишь Бальтазара?

Она тронула мужчину за руку, и он тут же обнял ее за талию, легко поцеловал ее в бледную щеку. И наконец первый раз посмотрел на меня. Никогда не встречала такого взгляда у мужчин. Если бы он был женщиной, я бы сказала, что она ревнует. Английский вампирши был идеален. Ее акцент – чисто французским.

– Конечно, я его помню, – сказал Жан-Клод, – время, проведенное с Бальтазаром, всегда было запоминающимся.

Мужчина снова повернулся к Жан-Клоду.

– Но недостаточно запоминающимся, чтобы удержать тебя с нами, – он тоже говорил как француз, но в акценте чувствовалась примесь еще какого-то языка. Словно смешали синий с красным и получили пурпур.

– Я мастер на своей территории. Это то, о чем мечтают все, не так ли?

– Некоторые мечтают о кресле в совете, – сказала Иветт. Ее голос все еще был мягким, но теперь в нем появились новые нотки – будто плывешь в темной воде, где водятся акулы.

– Я не стремлюсь забраться столь высоко, – сказал Жан-Клод.

– В самом деле? – спросила Иветт.

– Именно так, – ответил Жан-Клод.

Она улыбнулась, но ее глаза остались отстраненными и пустыми.

– Посмотрим.

– Тут нечего смотреть, Иветт. Я доволен тем, что имею.

– Если так, то тебе нечего нас бояться.

– Нам в любом случае нечего бояться, – сказала я. Говоря это, я улыбнулась.

Оба посмотрели на меня так, как будто я была собакой и выполнила интересный трюк. Мне они определенно начинали не нравиться.

– Иветт и Бальтазар – послы совета, ma petite.

– Ну и молодцы, – сказала я безразлично.

– Не похоже, чтобы мы произвели на нее впечатление, – сказала Иветт.

Она повернулась ко мне полностью. У нее были серо-зеленые глаза с тоненькими черточками янтаря, пляшущими вокруг зрачков. Я чувствовала, что она пытается затянуть меня этими глазами, но у нее не получается. От ее энергии у меня побежали мурашки по всей коже, но она не могла поймать меня своими глазами. Она была очень сильной, но не была мастером. Я смогла почувствовать ее возраст, как головную боль. Тысяча лет, как минимум. Последний вампир такого возраста, который мне встретился, сбил меня с толку. Но Николаос была Мастером Города, а Иветт никогда им не стать. Если вамп не достиг статуса мастера за тысячу лет, то ему или ей это уже никогда не удастся. Сила вампиров и их возможности увеличивались со временем, но для всех существовал предел. Иветт его уже достигла. Я уставилась ей в глаза, позволяя ее силе щекотать мне кожу, но меня это не волновало.

Она нахмурилась.

– Впечатляет.

– Спасибо, – скромно сказала я.

Бальтазар обошел вокруг нее и встал передо мной на одно колено. Он положил одну руку на спинку моего стула и приблизился. Если Иветт – не мастер, то он не ее слуга. Только вампир в ранге мастера мог иметь человека-слугу. Что означало, что он принадлежит кому-то другому. Кому-то, с кем я еще не встречалась.

Почему же меня не покидало ощущение, что с этим кем-то я скоро встречусь?

– Мой мастер – член совета, – сказал Бальтазар, – и ты понятия не имеешь, какой властью обладает он.

– Спроси сначала, не все ли мне равно.

Злость осветила его лицо, глаза потемнели, он еще сильнее вцепился в мой стул. Он положил руку мне на ногу, чуть выше колена, и начал сжимать ее. Я играла с монстрами достаточно долго, чтобы знать, как чувствуется противоестественная сила. Его пальцы впивались в меня, и я знала, что он может продолжать сжимать их, пока не разорвутся мышцы и не обнажится кость.

Я схватилась за шелковый галстук, притянула его еще ближе, и ткнула дулом файрстара ему в грудь. Я заметила, как в паре дюймов от моего лица по его лицу пробежало удивление.

– Спорим, я могу проделать дыру у тебя в груди быстрее, чем ты сломаешь мне ногу?

– Ты не посмеешь!

– Это еще почему? – спросила я.

В его глазах всплеснулся страх.

– Я человек-слуга члена совета.

– Не впечатляет, – сказала я, – попробуй постучать в следующую дверь.

Он нахмурился.

– Я не понимаю.

– Предоставь ей более весомую причину, почему не стоит тебя убивать, – сказал Жан-Клод.

– Если ты выстрелишь в меня здесь при свидетелях, то попадешь за решетку.

Я вздохнула.

– Это ближе.

Я рванула его на себя так, что наши лица почти соприкоснулись.

– Медленно убери руку с моего колена, и я не нажму на курок. Будешь и дальше делать мне больно, и я попробую свои шансы с полицией.

Он уставился на меня.

– Ты бы сделала это, действительно сделала.

– Я не блефую, Бальтазар. Запомни это на будущее, и возможно, мне не придется тебя убивать.

Его рука ослабла, затем медленно убралась. Я позволила ему отстраниться, его галстук скользнул у меня меж пальцев, как отпущенная леска спиннинга. Я откинулась на спинку стула. Пистолет так и не показался из-под скатерти. Мы были самим благоразумием.

Снова подошел официант.

– Все в порядке?

– Нет проблем, – сказала я.

– Пожалуйста, принесите счет, – сказал Жан-Колд.

– Сию минуту, – сказал официант. Он явно нервничал, глядя, как Бальтазар встает на ноги. Бальтазар разгладил складки на брюках. Они явно не были предназначены для того, чтобы становиться в них на колени.

– Ты выиграл первый раунд, Жан-Клод. Будь осторожен, как бы это не оказалась пиррова победа, – сказала Иветт.

И они с Бальтазаром удалились, так и не заказав столик. Думаю, есть они не хотели.

– Что происходит? – спросила я.

Жан-Клод сел на место.

– Иветт прислуживает совету. А Бальтазар – слуга одного из самых могущественных членов совета.

– Зачем они здесь?

– Думаю, это из-за Мистера Оливера.

Мистер Оливер был самым старым вампиром из всех, кого я встречала. И самым старым из тех, о которых я вообще слышала. Ему было около миллиона, кроме шуток, миллион лет – плюс-минус. Для тех, кто разбирается в предыстории, уточняю: да, это означает, что он не был Homo sapiens. Homo erectus, он мог ходить в течение дня, хотя я никогда не видела, чтобы он пересекал прямые солнечные лучи. Он был единственным вампиром, которому удалось заставить меня некоторое время считать его человеком, что еще более забавно, учитывая, что человеком он вообще никогда не был. Он собирался взять верх над Жан-Клодом, подчинить себе его вампиров, и заставить их истреблять людей. Оливер считал, что это заставит власти снова поставить вампиров вне закона. Он думал, что вампиры с гражданскими правами слишком быстро распространяются, и скоро подчинят себе человеческую расу. В чем-то я была с ним согласна.

Его план мог бы реализоваться, если бы я его не убила. Как у меня это получилось – это длинная история, но я сама в результате впала в кому. Неделю без сознания, так близко к смерти, что врачи не могли сказать, каким чудом я выжила. Конечно, им было не ясно и то, как я впала в кому, однако никто не собирался рассказывать им про метки вампиров и Homo erectus.

Я посмотрела на Жан-Клода.

– Тот сумасшедший сукин сын, который пытался тебя убрать в прошлый Хэллоуин?

– Oui.

– При чем тут он?

– Он был членом совета.

Я почти рассмеялась.

– Ни за что не поверю. Он был стар, старше греха, но он был не такой сильный.

– Я говорил тебе, что он согласился ограничить свою силу, ma petite. Не знаю, кем или чем он был до этого, но он был членом совета, которого звали "Earthmover".

– Прости?

– Он мог вызывать дрожь земли одним усилием воли.

– Ни за что! – опять сказала я.

– За что, ma petite. Он согласился не заставлять землю поглотить город, потому что это списали бы на землетрясение. А он хотел, чтобы в кровопролитии обвинили вампиров. Ты помнишь его цель. Землетрясение ему бы не помогло. А кровавая бойня – вполне. Никто, даже ты, не поверил бы, что обычный вампир может вызвать землетрясение.

– Чертовски верно, не поверила бы, – я посмотрела на его сосредоточенное лицо, – ты серьезно?

– Абсолютно серьезно, ma petite.

Это было слишком, чтобы все сразу переварить. Мучаешься сомнениями? – забей и будь жутко безразличным.

– Значит, мы убили члена совета, и что?

Он покачал головой.

– В тебе нет страха, ma petite. Ты понимаешь, в какой опасности мы все находимся?

– Нет, и что ты имеешь в виду, говоря "мы все"? Кто еще кроме нас в опасности?

– Все наши люди, – сказал он.

– Кто все? – спросила я.

– Все мои вампиры, все, кого совет сочтет нашими.

– Ларри? – спросила я.

Он вздохнул.

– Возможно.

– Мне ему позвонить? Предупредить? Какова опасность?

– Я не уверен. Никто еще не побеждал члена совета и не был после этого поставлен на место.

– Это же я убила его, а не ты.

– Ты мой слуга. Совет видит все твои действия в свете реализации моих намерений.

Я уставилась на него.

– Ты имеешь в виду, что если я убью – это будет твоим убийством?

Он кивнул.

– Я не была твоим слугой, когда я убила Оливера.

– Я бы оставил этот факт нераскрытым.

– Почему?

– Они могут не убить меня, ma petite, но охотник на вампиров, который убил члена совета, должен быть казнен. Здесь не будет ни вариантов, ни сомнений.

– Даже если я теперь твой человек-слуга?

– Это может спасти тебя. Один из самых строгих наших законов – не уничтожать слуг других вампиров.

– То есть они не могут меня убить, пока я твой слуга… – Но они могут навредить тебе, ma petite. Они могут сделать так, что ты сама пожелаешь смерти.

– Ты имеешь в виду пытки?

– Не в традиционном смысле. Но они мастера в том, чтобы найти твой самый потаенный страх и использовать его против тебя. Они используют твои желания против тебя, и превратят все то, что тебя составляет, в то, что пожелают они.

– Я встречала вампиров, которые могли чувствовать желания сердца, и использовать их… – Все, что ты видела раньше, ma petite, это просто детский сон. А совет – это реальность. Они тот кошмар, от которого мы происходим. То, чего боимся даже мы.

– Иветт и Бальтазар не показались мне страшными.

Он посмотрел на меня. На его лице не было никого выражения. Это была маска, гладкая, приятная, непроницаемая.

– Если они не испугали тебя, ma petite, так это только потому, что ты не знаешь их. Иветт служит совету, потому что они достаточно сильны, чтобы поставлять ей постоянное число жертв.

– Жертв? Ты же не говоришь о человеческих жертвах, правда?

– Это могут быть люди. Но Иветт считают извращенной даже среди вампиров.

Я не была уверена, что мне хочется знать, но… – Извращенной в каком смысле?

Он вздохнул и посмотрел на свои руки. Они неподвижно лежали на скатерти. Было похоже, как будто он отгораживается от меня. Я почти могла видеть, как стены встают на свои места. Он собирал себя в Жан-Клода – Мастера Города. Осознание этой перемены стало для меня почти ударом. Все проходило настолько гладко, и я никогда не думала, что со мной, на наших свиданиях, он был другим. Не знаю, был ли он больше самим собой, или тем, кем по его мнению мне хотелось его видеть, но он был более расслаблен, менее насторожен.

Наблюдать, как он становится собой "для всех", сидя перед ним, было почти удручающе.

– Иветт любит мертвецов.

Я нахмурилась.

– Но она же сама вампир. Это очевидно.

Он посмотрел на меня совсем не добрым взглядом.

– Я бы не сидел здесь с тобой и не спорил, ma petite. Ты делишь со мной постель. Если бы я был зомби, ты бы не прикоснулась ко мне.

– Это так.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он только что сказал.

– Ты хочешь сказать, что Иветт любит заниматься сексом с зомби, настоящими гниющими трупами?

– Кроме прочего, да.

Я не смогла удержаться от гримасы отвращения.

– Боже мой, это же… – у меня не было слов.

Наконец, я нашла слово:

– Она же некрофил… – Она воспользуется мертвым телом, если больше ничего нет под рукой, но что ей действительно доставляет удовольствие – это гниющий труп, который подняли как зомби. Твои таланты, ma petite, показались бы ей очень привлекательными. Ты могла бы поднимать ей нескончаемый поток партнеров.

– Я не стала бы поднимать мертвых для ее развлечения.

– По своей воле, может, и нет, – сказал он.

– Нет, ни при каких обстоятельствах.

– Совет может найти такие обстоятельства, которые заставят тебя сделать почти все, что угодно.

Я смотрела на его лицо и жалела, что не могла его читать. Но я поняла. Он уже скрывался от них.

– Насколько мы глубоко в этом?

– Достаточно глубоко, чтобы похоронить нас всех, если так решит совет.

– Наверное, мне не надо было доставать пистолет, – сказала я.

– Пожалуй, нет, – сказал он.

Принесли счет. Мы расплатились. Встали. По дороге к выходу, я зашла в туалет, чтобы опять достать пистолет. Жан-Клод взял ключи от моей машины, так что мне не нужно было нести ничего, кроме пистолета.

Нужно было пройти лишь несколько шагов от туалета до двери. Черный пистолет на черном платье. Либо никто не заметил, либо не захотел вмешиваться. Кто бы сомневался?

Глава 9

Стоянка была темным пространством сверкающей черноты, с проблесками света на блестящих машинах.

Доминировали Ягуары, Вольво, и Мерседесы. Я поймала взглядом свой Джип в дальнем конце ряда, но потеряла его из вида, пока мы шли между машин. Жан-Клод держал ключи так, что они не звякали во время ходьбы. Мы не держались за руки, или что-нибудь в этом роде. У меня в руках был Файрстар, целилась я в землю, но было готова стрелять. Я прощупывала стоянку. Мои глаза постоянно бегали, и я не стеснялась этого.

Любой коп издалека понял бы, что я делаю. Я искала опасность, цель.

Я чувствовала себя глупо, и вся была на нервах. Кожа с обнаженных плеч пыталась сползти на спину. Глупо, но я бы чувствовала себя лучше в джинсах и рубашке. Более уверенно.

– Я не думаю, что они где-то здесь, – сказала я тихо.

– Уверен, что ты права, ma petite. Иветт и Бальтазар доставили послание и вернулись к своим хозяевам.

Я взглянула на него, прежде чем снова обратить внимание на стоянку.

– Тогда почему я в режиме боя?

– Потому что совет путешествует большой свитой. Мы еще не всех видели сегодня, ma petite. Это я могу тебе обещать.

– Здорово.

Мы обошли последнюю машину и вышли к моему Джипу. К нему прислонился человек. Внезапно Файрстар уже целился в него. Без раздумий, просто паранойя – ах, простите, предосторожность.

Жан-Клод застыл за мной, абсолютно неподвижно. Достаточно старые вампиры могут делать такое: просто остановиться, перестать дышать, перестать двигаться, перестать все. И если бы вы обернулись, их там могло уже не быть.

Человек прислонился к джипу боком, так, что мы могли видеть его профиль. Он собирался зажечь сигарету.

Вы могли бы подумать, что он нас не видел, но мне было лучше знать. Я целилась в него. Он знал, где мы были. Вспыхнула спичка, осветив один из самых безупречных профилей, которые я когда-либо видела. Свет вызолотил его волосы до плеч, волнами обрамлявшие его лицо. Он бросил спичку на землю заученным движением руки. Он вынул сигарету изо рта и поднял лицо к небу. Уличные огни играли на его лице и золотых волосах. Он выдохнул три идеальных кольца дыма и рассмеялся.

Смех пролился вдоль моей спины, словно он коснулся меня. Это заставило меня задрожать и подумать, какого черта я могла принять его за человека.

– Ашер, – сказал Жан-Клод.

Только одно слово, без эмоций, без значения. Но я с трудом заставила себя не посмотреть на лицо Жан-Клода.

Я знала, кто такой Ашер, но только по слухам. Ашер и его человек-слуга, Джулианна, путешествовали вместе с Жан-Клодом по Европе пару десятков лет. Они были "menage a trois", самое близкое, чтобы было у Жан-Клода с тех пор, как он стал вампиром. Жан-Клод уехал, к смертному одру своей матери, а Ашера и Джулианну схватила Церковь. Точнее – охотники за ведьмами.

Ашер повернулся, и перед нами предстала правая половина его лица. Казалось, что те самые уличные огни, которые только что ласкали совершенство его лица, теперь стали резкими и злыми. Правая сторона была как расплавленный воск свечи. Ожоги, шрамы, святая вода. Вампиры не излечивались от повреждений, нанесенных освященными предметами. У священников была теория, что они смогут выжечь из Ашера дьявола каплями святой воды.

Я держала пистолет твердо, без колебаний. Не так давно я видела и похуже. Я видела вампира, чье лицо сгнило с одной стороны. По сравнению с этим, Ашер был просто парнем с обложки "Джей Кью". Но его совершенство в остальном заставляло шрамы выглядеть страшнее. Выглядеть как бы хуже, более неприлично.

Они не тронули его глаза, и половина его лица, нос и полнота губ, утопали в шрамах. Жан-Клод спас его раньше, чем фанатики смогли убить его, но Джулианну сожгли как ведьму.

Ашер не мог простить Жан-Клоду смерти женщины, которую они оба любили. По сути, последнее, что я слышала, он просил моей смерти, чтобы отомстить, убив человека-слугу Жан-Клода. До сих пор совет ему отказывал в этом.

– Отойди от Джипа, медленно, – сказала я.

– Ты пристрелишь меня за то, что я прижимаюсь к твоей машине? – голос звучал удивительно, приятно.

Интонация, то, как он подбирал слова, напоминали мне Жан-Клода, когда я впервые его встретила. Ашер перенес тяжесть тела на ноги, не пользуясь руками. Он выпустил новое кольцо дыма в мою сторону и снова рассмеялся.

Звук скользнул по моей коже, как прикосновение меха, мягко и с очень легким оттенком смерти. Это был смех Жан-Клода, и это чертовки нервировало.

Жан-Клод сделал глубоки судорожный вздох и шагнул вперед. Однако, он не закрыл мне линию огня, и не велел убрать пистолет.

– Зачем ты здесь, Ашер?

В его голосе было нечто, что я слышала очень редко, сожаление.

– Она что, собирается в меня стрелять?

– Спроси ее сам. Я не тот, кто держит пистолет.

– Значит, это правда. Ты не контролируешь своего слугу.

– Лучший слуга-человек тот, что приходит к тебе по своему желанию. Ты сам научил меня этому, Ашер, ты и Джулианна.

Ашер бросил сигарету на землю и сделал два быстрых шага вперед.

– Не надо, – сказала я.

Его руки сжались в кулаки. Его злость рвала ночь, как близкая молния.

– Никогда, никогда не произноси ее имени. Ты не достоин этого.

Жан-Клод слегка поклонился.

– Как пожелаешь. Так чего ты хочешь, Ашер? Анита теряет терпение.

Ашер посмотрел на меня. Он оглядел меня с ног до головы, и это был не сексуальный интерес, по крайней мере отчасти. Он осматривал меня, словно я была машиной и он размышлял, стоит ли меня покупать. Его глаза были странного бледно-голубого цвета.

– Ты правда будешь стрелять?

Он повернул голову так, что я не могла видеть шрамы. Он точно знал, как упадут тени. Он одарил меня улыбкой, от которой я должна была растаять и слиться в обувь. Улыбка не сработала.

– Придержи свое очарование и приведи причину, почему я НЕ должна убивать тебя.

Он наклонил голову, и золотые волосы упали на правую сторону его лица. Если бы у меня было ночное зрение похуже, я бы не смогла разглядеть шрамы.

– Совет посылает приглашения для Жан-Клода, Мастера Города Сент-Луис, и его человека-слуги Аниты Блейк. Они просят вас прибыть сегодня ночью.

– Можешь опустить пистолет, ma petite. Мы в безопасности, пока не увидим совет.

– Вот так просто? – сказала я, – слышала не так давно, что Ашер хочет меня убить.

– Совет отказал ему в этом, – сказал Жан-Клод, – наши слуги слишком важны для нас, чтобы они согласились.

– Именно так, – сказал Ашер.

Два вампира стояли и смотрели друг на друга. Я ждала, что они попробуют применить силу друг в другу, но они этого не сделали. Они просто стояли и смотрели. Их лица ничего не выражали, но если бы они были людьми, а не монстрами, я бы посоветовала бы им обняться и покончить с этим. Их боль можно было почувствовать в воздухе. Я вдруг поняла нечто, о чем раньше не догадывалась. Когда-то они любили друг друга. Только любовь может обернуться таким горьким сожалением. Джулианна связывала их, но любили они не только ее.

Пора было убирать пистолет, но я замялась, не желая светиться на всю стоянку. Я действительно собиралась вложить больше денег в брючные вечерние костюмы. Платья выводили меня из себя в случае с ношением оружия.

Кроме нас троих на стоянке никого не было. Я повернулась спиной к ним обоим, и подняла платье достаточно, чтобы засунуть пистолет в кобуру.

– Пожалуйста, не будь из-за меня скромницей, – сказал Ашер.

Перед тем, как повернуться, я расправила платье.

– Не льсти себе.

Он улыбнулся, и выражение его лица было слегка довольным, снисходительным и еще каким-то. Это "еще каким-то" меня беспокоило.

– Скромница. Была ли ты чиста до того, как наш лихой Жан-Клод тебя нашел?

– Довольно, Ашер, – сказал Жан-Клод.

– Она была девственницей? – спросил он, потом откинул голову и рассмеялся. Он смеялся до тех пор, пока ему снова не пришлось прислониться к джипу.

– Ты, и тратишь время на девственницу. Это просто слишком идеально!

– Я не была девственницей, и это не твое собачье дело.

Смех прекратился так же внезапно, как и начался. Он соскользнул на землю, сев на темный асфальт. Он смотрел на меня снизу вверх сквозь занавесь из золотых волос. Его глаза смотрели странно и бледно.

– Не девственна, но чиста.

– С меня довольно игр на один вечер, – сказала я.

– Игры только начинаются, – ответил он.

– Что это значит? – спросила я.

– Это значит, ma petite, что совет ожидает нас. У них много игр для нас, и ни одна из них не приятная.

Ашер поднялся на ноги, словно его подтянули на веревочках. Он встал, разглаживая себя. Он поправил свой черный плащ. Было довольно жарко для длинного плаща. Не сказать, что его это заботило, но это было странно. Вампы обычно стараются не выделяться. Это заставило меня задуматься над тем, что может быть под плащом. Под плащом до пят можно спрятать чертовски большую пушку. Я еще не встречала вампиров с огнестрельным оружием, но всегда бывает первый раз.

Жан-Клод сказал, что мы в безопасности, пока не доберемся до совета. Но это не значит, что Ашер не мог вытащить оружие и убить нас. Было слишком неосмотрительно убирать пистолет, не проверив, что у него на уме.

Я вздохнула.

– Что не так, ma petite?

Ашер был вампиром. Насколько еще опаснее он мог быть с оружием? Но я не могла этого не сделать.

– Позвольте уточнить. Ашер поедет с нами в машине на встречу?

– Придется, чтобы показать вам направление, – сказал Ашер.

– Тогда руки на Джип.

Он нахмурился чуть удивленно и снова снисходительно.

– Простите?

– Меня не волнует, если ты второе пришествие Антихриста, но я не позволю тебе сидеть в машине позади меня, пока не смогу убедиться, что ты без оружия.

– Ma petite, он вампир. Если он сядет за тобой, то будет достаточно близко, чтобы убить без оружия.

Я покачала головой.

– Ты прав. Я знаю, что ты прав, но дело не в логике, Жан-Клод. Дело в том, что я просто не могу пустить его в свою машину, не узнав, что у него под плащом. Просто не могу, – и это была правда. Параноидальная, но правда.

Жан-Клод знал меня достаточно, чтобы не спорить.

– Хорошо, ma petite. Ашер, не будешь ли ты столь любезен повернуться к джипу.

Ашер ослепительно улыбнулся нам обоим, обнажив клыки.

– Хочешь меня обыскать? А могу порвать тебя на кусочки голыми руками, а ты беспокоишься на счет оружия? – он фыркнул от смеха – низкий, покалывающий кожу звук.

– Она так мила.

Мила? Я?

– Просто сделай, как говорю.

Он повернулся к джипу, мягко смеясь.

– Руки на капот, ноги расставить, – я снова достала пистолет. Возможно, мне пора носить его на шее на цепочке. Я уперла ствол ему в спину. Почувствовала, как он замер у меня под руками.

– Ты это серьезно.

– Абсолютно, – сказала я, – шире ноги.

Он переступил, но недостаточно широко.

Я пинком расставила его ноги, пока он не потерял равновесие, и начала обыскивать его свободной рукой.

– Доминантна, очень доминантна. Она любит быть сверху?

Я проигнорировала вопрос. И, что удивительно, Жан-Клод тоже.

– Медленнее, медленнее. Жан-Клод не учил тебя не спешить?

В подходящий момент он выдохнул:

– О-о-о, так хорошо!

Да, мне было неудобно, но я обыскала его с ног до головы. На нем не было ни черта. Но я почувствовала себя лучше. Я отошла назад, за зону его досягаемости, и убрала пистолет.

Он наблюдал за мной через плечо.

– Трусики подходят к бюстгальтеру?

Я покачала головой.

– Можешь выпрямиться.

Он не пошевелился.

– А тебе не нужно раздеть и обыскать меня?

– В твоих снах, – сказала я.

Он встал, расправляя плащ.

– Ты даже понятия не имеешь, что мне снится, Анита.

Я не смогла понять выражение его лица, но даже выражения было достаточно. Мне не хотелось знать, что видит Ашер, когда закрывает глаза на рассвете дня.

– Мы можем ехать? – сказал Жан-Клод.

– Тебе так не терпится расстаться с жизнью? – спросил Ашер. Внезапно вернулась злость, стремительно вытеснив развлекающуюся дразнящую галантность.

– Совет не убьет меня этой ночью, – сказал Жан-Клод.

– Ты так уверен?

– Их собственные правила запрещают нам в Штатах сражаться между собой, пока закон не пройдет или не провалиться в Вашингтоне. Совет хочет, чтобы мы продолжали жить легально в этой стране. Если они нарушат свои собственные правила, то больше никто им не подчинится.

Ашер полностью повернул лицо к свету.

– Есть вещи пострашнее смерти, Жан-Клод.

Жан-Клод вздохнул.

– Я не был достоин тебя, Ашер. Что еще я могу сказать, чтобы убедить тебя? Ты можешь почувствовать правду в моих словах. Я пришел, как только узнал.

– У тебя были века, чтобы убедить себя в чем угодно, Жан-Клод. Желание, чтоб это было правдой, не делает это ей.

– Пусть так, Ашер. Но я бы поступил иначе во всем что, ты думаешь, я сделал не так. Я бы вернул ее, если б мог.

Ашер поднял руки, будто хотел оттолкнуть от себя мысли.

– Нет! Нет! Ты убил ее. Ты дал ей умереть. Ты дал ей сгореть. Я чувствовал, как она умирает, Жан-Клод. Я был ее мастером. Она была так напугана. До конца она думала, что ты придешь и спасешь ее. Я был ее мастером и знаю, что ее последними словами было твое имя.

Жан-Клод отвернулся. Ашер бросился к нему, покрыв разделяющее их расстояние в два шага. Он схватил Жан-Клода за руку и развернул его. Уличные огни осветили слезы на лице Жан-Клода. Он оплакивал женщину, которая была мертва более двух столетий. Слишком много времени для слез.

– Ты никогда мне этого не говорил, – тихо сказал Жан-Клод.

Ашер оттолкнул его так сильно, что он пошатнулся.

– Побереги слезы, Жан-Клод. Тебе они еще понадобятся для себя и для нее. Они обещали мне мое отмщение.

Жан-Клод приложил руку к щеке.

– Ты не можешь убить ее. Они не допустят этого.

Ашер улыбнулся, и это была неприятная улыбка.

– Мне не нужна ее жизнь, Жан-Клод. Мне нужна твоя боль.

Он обошел вокруг меня, кружа, как акула. Я следила за ним и знала, что он слишком близко. Если он бросится на меня, то я не успею вовремя достать пистолет.

– Ты наконец дал мне то, что нужно, чтобы причинить тебе боль, Жан-Клод. Ты наконец полюбил. Любовь никогда не свободна. Это самое дорогое чувство, которым мы обладаем, и я собираюсь проследить, чтобы ты заплатил за него сполна.

Он остановился перед Жан-Клодом, сжав руки. Он дрожал, стараясь не ударить. Жан-Клод уже не плакал, но я сомневалась, что он будет драться. В тот момент я поняла, что он не хочет причинить Ашеру боль. Вина – это благородная вещь. Но проблема была в том, что Ашер хотел сделать больно ему.

Я встала между ними. Шагнула вперед. Ашеру пришлось бы или отступить, или мы бы соприкоснулись друг с другом. Он отступил, глядя на меня, словно я только что появилась. Он забыл обо мне всего не секунду.

– Любовь – это не самое дорогое чувство, Ашер, – сказала я.

Я сделала еще один шаг вперед, и он снова отступил.

– Это ненависть. Потому что ненависть съедает тебя изнутри и разрушает, задолго до того, как убить.

– Очень по-философски, – сказал он.

– Философия – это здорово, – сказала я, – но запомни одно: никогда больше не угрожай нам. Потому что иначе я тебя убью. Потому что меня не волнует твое гребаное многострадальное прошлое. Теперь мы можем ехать?

Ашер смотрел на меня несколько секунд.

– В любом случае. Я не могу дождаться, когда представлю тебя совету.

Он хотел, чтобы это прозвучало зловеще, так и было. Я не хотела ехать на встречу с элитой вида вампиров, но мы собирались именно туда. На счет вампиров в ранге мастера я усвоила одно. Ты можешь убежать, но недостаточно далеко. Ты можешь спрятаться, но не навсегда. Рано или поздно, они тебя поймают. И вампиры в ранге мастера не любят, когда их заставляют ждать.

Глава 10

Я вела машину. Ашер показывал дорогу, повиснув на спинке моего сиденья. Я не попросила его пристегнуться. Жан-Клод сидел на переднем сиденье рядом со мной, не глядя ни на меня, ни на Ашера.

– Что-то не так, – сказал Жан-Клод.

Я взглянула на него.

– Ты имеешь в виду – что-то кроме того, что в город приехал совет?

Он покачал головой.

– Ты разве не чувствуешь?

– Ничего я не чувствую.

– В этом и проблема.

Он повернулся, натянув ремень безопасности, и посмотрел в глаза Ашеру.

– Что происходит с моими людьми?

Ашер сидел так, что его лицо было отлично видно в зеркало заднего вида, как будто он хотел, чтобы я его видела. Он улыбнулся. При улыбке двигалось все его лицо. Под покрытой шрамами кожей остались мускулы.

Казалось, что с лицом все было в порядке, кроме шрамов. И выражение этого лица было крайне самодовольным. Что-то вроде удовольствия, которое получает кошка когда играет с мышкой.

– Я не знаю, что с ними происходт, а вот ты бы должен. Ты же, так или иначе, Мастер Города.

– Что происходит, Жан-Клод? Что еще не так? – спросила я.

– Я должен бы ощущать моих людей, ma petite. Если сосредоточиться, это как… постоянный шум. Я могу чувствовать их словно прилив и отлив. При слишком сильном давлении, я могу чувствовать их боль, их страх.

А сейчас я пытаюсь сосредоточиться, но передо мной как будто чистая стена.

– Мастер Бальтазара сделал так, чтобы ты не слышал криков своих вампиров, – сказал Ашер.

Рука Жан-Клода скользнула мимо меня, словно размазавшись в стремительном движении, и оставив ощущение волшебства. Он схватил Ашера за воротник плаща, сжимая его и заставляя задыхаться.

– Я не играл против правил. Они не имеют права причинять вред моим людям.

Ашер не пытался вырваться. Он просто смотрел на него.

– Это первое пустое кресло в совете за последние четыре тысячи лет. Кто освобождает кресло, тот его и получает. Это закон преемственности.

Жан-Клод медленно отпустил Ашера.

– Мне оно не нужно.

– Тогда, вы не должны были убивать Повелителя Земли.

– Иначе он бы убил нас, – сказала я.

– Это и есть привилегия совета, – сказал Ашер.

– Это нелепо, – сказала я, – хочешь сказать, что раз мы не отступили и не погибли, то нас собираются убить теперь?

– Никто не приехал сюда с планами чьего бы то ни было убийства, – сказал Ашер, – можете мне поверить – я был за это, но оказался в меньшинстве. Совет просто хочет убедиться, что Жан-Клод не пытается собрать свой маленький совет.

Мы с Жан-Клодом посмотрели на него. Мне пришлось переключить внимание на дорогу до того, как перестать удивляться.

– Ты болтаешь, Ашер, – сказал Жан-Клод.

– Не всех устраивают текущие порядки совета. Некоторые считают их устаревшими.

– Так говорят уже не меньше четырех сотен лет, – сказал Жан-Клод.

– Да, но до сих пор альтернативы не было. Некоторые видят в твоем отказе от места в совете стремление к новому порядку.

– Ты знаешь, почему я его не принял.

Ашер рассмеялся, и низкий смех прокатился по моей коже.

– Что ты имеешь в виду, Жан-Клод?

– У меня недостаточно силы, чтобы занять место в совете. Первый же бросающий вызов почувствует это и убьет меня, и тогда у них будет это место в совете. Из меня сделают мальчика для битья.

– Однако ты убил члена совета. Как же это тебе удалось, Жан-Клод?

Он снова прислонился к спинке моего сиденья так, что я могла его чувствовать. Он тронул прядь волос, и я отдернула голову.

– К каким чертям мы едем? Ты же должен был показывать дорогу, – сказала я.

– В этом нет необходимости, – сказал Жан-Клод, – они заняли Цирк.

– Что? – я уставилась на него, и только удача не позволила джипу съехать с дороги, – что ты сказал?

– Ты еще не поняла? Странник, мастер Бальтазара, блокировал мою силу и силу моих вампиров, и удерживает их – так, что они не могут дотянуться до меня.

– А твои волки? Ты должен чувствовать хотя бы их. Они твои звери, – сказала я.

Жан-Клод повернулся к Ашеру.

– Только один вампир мог заставить моих волков не взывать ко мне за помощью. Мастер Зверей.

Ашер опирался подбородком на спинку моего сиденья, так что я почувствовала, как он кивнул.

– Отвали от моего сиденья, – сказала я.

Он поднял голову, но не отодвинулся.

– Похоже, они действительно думают, что я достаточно силен, раз послали ко мне двух членов совета, – сказал Жан-Клод.

Ашер издал резкий звук.

– Только ты, Жан-Клод, можешь быть таким самоуверенным, чтобы посчитать, что два члена совета прибыли в эту страну только ради тебя.

– Давай ты не будешь меня учить, и просто скажешь, зачем они здесь? – спросил Жан-Клод.

– Наша повелительница тьмы пожелала узнать, как законность в Штатах работает на вампиров. Мы путешествовали черед Бостон, Нью-Орлеан, Сан-Франциско. Она сама выбрала, какие города и в каком порядке, мы посетим. Она оставила Сент-Луис, и вас, на конец.

– Отчего же? – спросил Жан-Клод.

– Королева Темных Снов может делать все, что захочет, – ответил Ашер, – она велела ехать в Бостон, мы поехали.

– Если она велит вам выйти на солнечный свет, вы сделаете это? – спросила я. И посмотрела на него. Он был так близко, что даже без зеркала я могла видеть его – лишь чуть повернув голову.

Его лицо было чистым и прекрасным, пустым.

– Возможно, – сказал он.

Я снова перевела взгляд на дорогу.

– Вы сумасшедшие, вы все сумасшедшие.

– Тоже правда, – сказал Ашер, и потянул носом воздух рядом с моими волосами.

– Прекрати!

– От тебя пахнет силой, Анита Блейк. От тебя несет мертвыми.

Он провел пальцами по моей шее.

Я специально повернула руль, заставив его отклониться.

– Не трогай меня.

– Совет думал, что мы найдем тебя, упивающимся твоей новой силой. Играющим новыми возможностями, но ты все тот же. А вот она – нет. Она – нечто новое. И еще вервольф. Да, тот Ульфрик, Ричард Земан. Ты тоже привязал его к себе.

Ашер снова приблизился к передним сиденьям, но не так близко.

– Это твоя слуга обладает новой силой. Вовсе не ты.

– А что значит Падма без своих зверей? – спросил Жан-Клод.

– Это верно, хотя при нем бы я так не сказал.

Ашер снова облокотился на мое сиденье, но на этот раз не касаясь меня.

– Так значит, ты признаешь, что это твои слуги дали тебе силу, чтобы взять верх над членом совета.

– Мой слуга-человек и мой волк – это просто продолжения моей силы. Их руки – это мои руки, их действия – это мои действия. Это закон совета. Так что, какая разница, откуда исходит моя сила?

– Цитируешь законы совета, Жан-Клод. Ты стал более осторожным с тех пор, когда мы встречались в прошлый раз.

– Осторожность хорошо мне послужила, Ашер.

– Но тебе хотя бы было весело?

Это был странный вопрос от того, кто должен был ненавидеть Жан-Клода.

– Немного. А ты, Ашер? Какой тебе в этом толк? Ты все еще служишь совету или приехал сам, чтобы помучить меня?

– Да – на оба вопроса.

– Почему ты не сбежишь от совета?

– Многие стремятся служить им, – сказал Ашер.

– Но не ты.

– Возможно, месть изменила мои стремления.

Жан-Клод накрыл руку Ашера своей рукой.

– Ma petite права. Ненависть – это холодный огонь, и он не дает тепла.

Ашер отпрянул, скользнув так далеко, как только позволило сиденье. Я взглянула в зеркало заднего вида. Он свернулся в темноте, обнимая себя за плечи.

– Мне будет довольно тепла, когда я увижу, как ты оплакиваешь свою возлюбленную.

– Скоро будем в Цирке, – сказала я, – каков план?

– Не уверен, что тут может быть план. Мы должны признать, что они захватили всех наших. Так что рассчитывать можно только на нас двоих.

– Но мы попытаемся вернуть Цирк, или как?

Ашер рассмеялся.

– Она серьезно?

– Как всегда, – сказал Жан-Клод.

– Хорошо. Так что будем делать?

– Попробуй выжить, если сможешь, – сказал Ашер.

– Заткнись, – сказала я, – мне кое-что надо уяснить, Жан-Клод. Мы туда идем драть задницы или подлизываться?

– Ты что, станешь подлизываться к ним, ma petite?

– У них Вилли, Джейсон, и никто не знает, сколько еще наших. Так что да, если это поможет их спасти, то я могу слегка и подлизаться.

– Не думаю, что у тебя это хорошо получится, – сказал Жан-Клод.

– Обычно не получается.

– Но нет, никакого подхалимажа. У нас не достаточно силы, чтобы захватить Цирк, но мы идем туда, как ты выразилась, драть задницы.

– Как доминанты? – спросила я.

– Oui.

– Насколько?

– Будь агрессивна, но не глупа. Можешь ранить того, кого сможешь, но не убивай. Мы не хотим давать им повод.

– Они считают, что ты начал революцию, Жан-Клод, – из темноты сказал Ашер, – и как все революционеры, после смерти ты станешь мучеником. Они не хотят твоей смерти.

Жан-Клод повернулся, чтобы видеть второго вампира.

– Тогда чего же они хотят, Ашер? Скажи мне.

– Им нужно сделать из тебя пример. Без сомнения, ты сам увидишь.

– Если бы я планировал создать второй совет в Штатах, то да – тогда бы я понял смысл. Но я знаю пределы своих возможностей. Я не могу удержать место в совете. Это был бы смертный приговор. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

Ашер вздохнул.

– Слишком поздно, Жан-Клод. Совет уже здесь, и они не поверят твоим заявлениям о невиновности.

– Ты же веришь ему, – сказала я.

Несколько секунд он молчал, а затем сказал:

– Да, я верю ему. Единственное, в чем Жан-Клод всегда был выше всех – это выживание. Бросить вызов совету – не лучший способ для этого.

Ашер скользнул вперед, приблизив лицо очень близко ко мне.

– Запомни, Анита, что много лет назад он выжидал, чтобы прийти ко мне на помощь. Выжидал, пока не убедился, что его не схватят. Выжидал, пока не мог спасти меня с наименьшим риском для себя. Выжидал, пока не погибла Джулианна, потому что риск был слишком велик.

– Это не правда, – сказал Жан-Клод.

Ашер не обратил на него внимания.

– Будь осторожна, думая, что он не будет ждать, чтобы спасти тебя.

– Я сама никого не жду, чтобы меня спасали, – сказала я.

Жан-Клод смотрел через стекло на встречные машины. Он слегка кивал головой – вперед-назад, вперед-назад.

– Ты меня утомляешь, Ашер.

– Я тебя утомляю, потому что говорю правду.

Жан-Клод повернулся и посмотрел ему в глаза.

– Нет, ты утомляешь меня, потому что напоминаешь мне о ней, и что однажды, давным-давно, я был почти счастлив.

Вампиры пристально смотрели друг на друга.

– Но теперь у тебя появился второй шанс, – сказал Ашер.

– У тебя тоже мог бы быть второй шанс, Ашер. Если бы ты только дал прошлому уйти.

– Прошлое – это все, что у меня есть.

– И в этом нет моей вины, – сказал Жан-Клод.

Ашер скользнул обратно в спасительную темноту, свернувшись на заднем сиденье. Я подумала, что на этот раз Жан-Клод выиграл эту битву. Но можете назвать это ощущением – война еще не закончилась.

Глава 11

Цирк Проклятых когда-то был большим складом. Теперь же его фасад, увешанный яркими афишами шоу уродцев, и с танцующими клоунами, вертящимися на горящей вывеске, выглядел, как карнавал. С обратной стороны была просто темная стена.

Мы заехали на маленькую стоянку для персонала. Она была небольшой, так как большинство работников жили в Цирке. Зачем машина, если никогда не уезжаешь. Оставалось надеяться, что нам машина еще пригодится.

Я выключила мотор, и нас окутала тишина. Оба вампира погрузились в ту абсолютную неподвижность, которая заставляет вас смотреть на них лишний раз, чтобы убедиться в их присутствии. Животные могут замирать, но кролик, не двигающийся, пока мимо не пробежит лиса, – штука вибрирующая. Он дышит все быстрее и быстрее. У него бьется сердце. А вампиры – скорее как змеи. Змея выползает, пока не покажется вся длина тела, и затем замирает. И в этом случае не создается впечатления прекращения движения. Впечатления, что это движение продолжится. В этот момент время останавливается, и змея кажется нереальной, будто произведением искусства, чем-то сотворенным, но не живым. Казалось, что Жан-Клод погрузился в такой источник абсолютной тишины, где любое движение, даже дыхание, было запрещено.

Я взглянула назад на Ашера. Он сидел на заднем сиденье – совершенно неподвижно, идеальное золотое присутствие, но не живое.

Тишина заполняла джип, как поток ледяной воды. Мне хотелось хлопнуть в ладоши, закричать, что угодно – лишь бы разбить эту тишину и вернуть их к жизни. Но я знала. Все, чего мне удастся добиться, будет взмах ресниц и взгляд. Взгляд, не принадлежащий человеку.

Звук от соприкосновения моего платья с обивкой сиденья был слишком громким.

– Они проверят, есть ли у меня оружие? – мой голос казался бесцветным на фоне растущей тишины.

Жан-Клод изящно прикрыл глаза, и повернул голову ко мне. Взгляд был скорее умиротворенным, чем пустым.

Я начинала подозревать, не была ли для вампиров эта абсолютная неподвижность формой медитации. Может быть, если мы переживем эту ночь, я спрошу.

– Это вызов, ma petite. Они позволят нам быть опасными. Но я бы не выставлял оружие напоказ. Твой маленький пистолет будет в самый раз.

Я покачала головой.

– Я думала о большем.

Он приподнял брови.

– Большем?

Я повернулась и посмотрела на Ашера. Он тоже моргнул и поднял на меня глаза. Я включила свет в салоне, и впервые увидела настоящий цвет его глаз. Они были голубые. Но это не делало их настоящими. Они были такими же светло-голубыми, какими темно-синими были глаза Жан-Клода. Светлые, холодные, голубые, пугающий цвет глаз лайки. Но дело было не только в глазах, были еще волосы. Они казались золотыми, но это было естественное золото темного блондина. При свете я поняла, что это не была иллюзия легкого свечения, это было золото. Его волосы были истинного золотого цвета, как банка, покрашенная металлической краской.

Сочетание этих волос и глаз было поразительным. Даже без шрамов он бы не смотрелся реальным.

Я переводила взгляд с одного вампира на другого. Жан-Клод был красивее, но дело было не в шрамах.

Красота Ашера когда-то носила более мужественный характер.

– У вас один мастер, так? – спросила я.

Жан-Клод кивнул.

Ашер просто смотрел на меня.

– И куда же она делась? – спросила я, – Несравненно-Самые-Прекрасные-Из-Всех?

Ашер издал резкий звук, который должен был обозначать смех. Он прижал пальцы к изуродованной половине своего лица, растягивая кожу, сдвигая ее вниз, так, что стало видно бледно-розовую обратную сторону века.

Он подчеркивал шрамы, превращая лицо в уродливую маску.

– Ты считаешь, я прекрасен, Анита?

Он отпустил кожу, и все вернулось на свои места, упруго, по-своему совершенно.

Я смотрела на него.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала, Ашер?

– Я хочу, чтобы ты ужаснулась. Я хочу видеть на твоем лице то же, что вижу на всех лицах последние двести лет – отвращение, насмешку, ужас.

– Сожалею, – сказала я.

Он повернулся, выставляя шрамы на свет. Он словно обладал врожденным чувством и знал, что свет делает с ранами, знал, как лягут тени. Годы тренировок, полагаю.

Я просто смотрела на него. Я встретила взгляд его светлых, совершенных глаз, через волны тонких золотых волос, смотрела на полноту его губ. Я пожала плечами.

– Что тут скажешь? Я большой поклонник волос и глаз, а у тебя отличные волосы и потрясающие глаза.

Ашер упал обратно на сиденье. Он сверлил нас взглядом, и в его глазах была ярость. Такая ужасающая ярость, что это пугало меня.

– Вот! – сказал он, – вот! Ты боишься меня. Я вижу это, чую, чувствую на вкус.

Он улыбнулся, довольный собой, отчасти торжествуя.

– Скажи ему, что тебя пугает, ma petite.

Я посмотрела на Жан-Клода, и снова перевела взгляд на Ашера.

– Не шрамы, Ашер. Страшна твоя ненависть.

Он скользнул вперед, и я невольно заметила, что его волосы окутали его лицо, закрывая его. Это было похоже на давнюю привычку, жест комфорта.

– Да, моя ненависть страшна. Она ужасающа. И запомни, Анита Блейк, что вся эта ненависть – для тебя и твоего мастера.

Я знала, что он имел в виду Жан-Клода, но не могла уже спорить относительно титулов, хотя иногда мне и хотелось.

– Ненависть делает уродливыми нас всех, – сказала я.

Он зашипел на меня, и в этом не было уже ничего человеческого.

Я одарила его усталым скучным взглядом.

– Остынь, Ашер. Все это мы уже видели-слышали. Если хочешь поиграть в большого-плохого-вампира, встань в очередь.

Он сорвал плащ резким яростным движением. Темно-коричневый пиджак тоже оказался на сиденье. Он повернул голову, так что я могла видеть, что шрамы спускались по его шее и скрывались под воротником белой рубашки. Он начал расстегивать рубашку.

Я взглянула на Жан-Клода. Его лицо было бесстрастным, почти безмятежным. Я была сама по себе. Что еще нового?

– Не могу сказать, что мне не льстит предложение, но я обычно не разрешаю мужчине раздеваться на первом же свидании.

Он зарычал на меня. На свет показалась обнаженная грудь, рубашка все еще была заправлена в брюки. Шрамы струились по его плоти, будто кто-то провел линию, разделяющую его тело пополам. Одна половина – бледная и совершенная, другая – безобразная. Они были более осторожны с его лицом и шеей. Но явно не церемонились с его телом. Шрамы были глубокие, а кожа так изуродована, что уже не казалась настоящей.

Шрамы покрывали его живот и скрывались под брюками.

Я смотрела, потому что он хотел этого. Когда мы, наконец, встретились глазами, у меня не осталось слов. Я испытала на себе святую воду после укуса вампира. Очищение, как это называют. Еще одно название – пытка.

Я ползала, сыпала проклятьями, меня рвало. Я не могла представить себе боль, и то, как он выжил после нее.

Его широко открытые глаза были свирепы и страшны.

– Шрамы есть и дальше, до самого низа, – сказал он.

У меня перед глазами появились образы, которых я старалась не допускать. Я подумала, как отреагировать:

"Вау!" было бы слишком по-детски и жестоко, «Сожалею» – совершенно недостаточно. Я развела руки, встав на свое сиденье на колени, и глядя на него.

– Я уже спрашивала, Ашер. Что ты хочешь, чтобы я сказала?

Он отпрянул от меня так далеко, как только мог, вжался в дверцу джипа.

– Почему она не отворачивается? Почему не ненавидит меня? Почему не считает это тело отвратительным?..

Отвратительным, как он считал сам. Это повисло в воздухе, но осталось в его глазах, в том, как он вел себя.

Несказанные, эти слова ощущались вокруг весом и силой грома.

Он закричал:

– Почему я не вижу в ее глазах того, что вижу у всех остальных?

– Ты не видишь ужаса в моих глазах, mon ami, – сказал Жан-Клод.

– Нет, – сказал Ашер, – но я вижу кое-что похуже. Я вижу жалость!

Он открыл дверь, не поворачиваясь. Я бы сказала, что он выпал из машины, но это было не так. Он скользнул вверх до того, как коснуться земли. В машину сквозняком ворвался ветер, промчавшийся сквозь меня, подобно шторму, и Ашер исчез.

Глава 12

Несколько секунд мы сидели в молчании, глядя на открытую дверь. Наконец, я нарушила тишину:

– Люди правда придут и скоро будут здесь.

Жан-Клод не ответил, как в фильме. Ричард бы подхватил фразу. Ему нравился "Волшебник Оз". Жан-Клод ответил мне серьезно:

– Ашер всегда хорошо летал.

Кто-то усмехнулся. Звук заставил меня схватиться за файрстар. Голос был знакомым, но интонация казалась новой, надменной, глубоко надменной.

– Серебряные пули теперь не убьют меня, Анита. Мой новый мастер обещал мне это.

В открытой двери появилась Лив, присматриваясь к нам и опираясь мускулистыми руками на машину. Она улыбалась достаточно широко, чтобы показались клыки. Когда вам переваливает за пять сотен, как Лив, вы показываете клыки только когда того хотите. Она скалилась, как чеширский кот, очень довольная на счет чего-то. На ней была черная короткий спортивный топ и шорты в обтяжку, так что все это бодибилдинговое великолепие сверкало в свете уличных огней. Она была одним из тех вампиров, которых Жан-Клод не так давно пригласил на свою территорию. Предполагалось, что она должна была быть одним из его помощников.

– Что за канарейку ты съела? – спросила я.

Она нахмурилась.

– Что?

– Кошка, которая съела канарейку, – сказала я.

Она продолжала хмуриться. Ее английский идеален, без намека на акцент. Но иногда я забываю, что это не ее родной язык. Многие вампы утратили свой акцент, но они все еще понимают не весь сленг. Но, могу поспорить, Лив знала такой славянский сленг, которого я в жизни не слышала.

– Анна спрашивает, почему ты так довольна собой, – сказал Жан-Клод, – но мне кажется, я уже знаю ответ.

Я посмотрела на него, затем опять на Лив. Я держала Файрстар в руке, но не целилась. Она должна была быть на нашей стороне. Но у меня появилось ощущение, что это вот-вот изменится.

– Лив сказала – ее новый мастер? – спросила я.

– Сказала, – ответил Жан-Клод.

Я подняла пистолет и прицелилась в нее. Она рассмеялась. Это нервировало. Она скользнула на заднее сиденье, все еще смеясь. Это нервировало еще больше. Лив должно было быть сотен шесть лет, с мелочью, но она не была сильна. И уж определенно недостаточно сильна, чтобы смеяться над серебряным оружием.

– Ты знаешь, что я пристрелю тебя, Лив. Так в чем прикол?

– Разве ты не чувствуешь, ma petite? В ней перемены.

Я оперлась рукой с пистолетом на спинку сиденья, целясь в ее впечатляющую грудь. Я была на расстоянии меньше пары футов от нее, на расстоянии, с которого пуля разорвет ей сердце. Ее же это не беспокоило. А должно было.

Я сосредоточилась на Лив. Втянула ее силу в себя. Я делала это раньше, и знала, на что она похожа и как ощущается у меня в голове. Или думала, что знала. Ее сила на этот раз билась в череп, гудела и раскатывалась по моим костям. Я ощущала ее силу как звук барабана – такой глубокий и низкий, что он почти причинял боль.

Я глубоко вздохнула и медленно выпустила ее, продолжая в нее целиться.

– Если я нажму на курок, Лив, даже с этой умножившейся силой ты умрешь.

Лив посмотрела на Жан-Клода. Это был длинный, самодовольный взгляд.

– Ты знаешь, что я не умру, Жан-Клод.

– Только Странник мог дать такое экстравагантное обещание, и надеяться сдержать его, – сказал Жан-Клод, – ты – хоть и немного – слишком женственна на его вкус, если только он не изменился.

Ее лицо выразило презрение.

– Он выше таких мелких желаний. Он предложил мне только силу, и я приняла ее.

Жан-Клод покачал головой.

– Если ты действительно веришь, что Странник выше желаний тела, то он был очень… заботлив с тобой, Лив.

– Он не такой, как все, – сказала она.

Жан-Клод вздохнул.

– Об этом я и не спорю, Лив. Но будь осторожна, его сила может не остаться навсегда.

– Ты хочешь испугать меня, но это не сработает, Жан-Клод. Его сила не похожа ни на что, и он может поделиться ей. Я могу стать тем, кем должна была стать.

– Он может наполнить тебя своей силой до отказа, Лив, но это не сделает из тебя мастера. Если он обещал тебе это, то он лгал.

Она зашипела на него.

– Ты скажешь что угодно, чтобы спасти себя этой ночью.

Он пожал плечами.

– Возможно.

– Я думала, Лив принесла тебе присягу верности, – сказала я.

– Oui.

– Тогда что происходит?

– Совет очень осторожен в соблюдении правил, ma petite. Цирк – это публичное место, поэтому совет может переступить его порог без приглашения. Тем не менее, они нашли того, кто пригласил их войти.

Я смотрела на ухмыляющегося вампира на заднем сиденье своего джипа.

– Она предала нас?

– Да, – сказал он мягко.

Он тронул меня за плечо.

– Не убивай ее, ma petite. Пуля в нее попадет, но Странник не даст ей умереть. Так что ты потратишь пулю зря.

Я покачала головой.

– Она предала тебя, всех вас.

– Если бы им не удалось подкупить кого-нибудь, то они бы пытали кого-то еще, чтобы нас предали. Я предпочитаю первый вариант, – сказал он.

Я смотрела через прицел на улыбающееся лицо Лив. Я могла бы нажать на курок и не волноваться об этом.

Она принесла столько вреда, сколько могла. Мне не нужно было убивать ее, чтобы спасти нас. Я не хотела нажимать на курок. Я просто думала, что она заслужила смерть за то, что предала нас. Не злость, даже не оскорбление, просто бизнес. Было бы непростительно допускать прецедент, когда кто-то предал нас и остался в живых. Это был бы плохой пример. Почти физически я ощутила, что мне ничего не стоит убить ее. Просто дело. Господи Иисусе. Я опустила пистолет. Я не хотела никого убивать настолько хладнокровно. Убийство меня не волновали, но они должны были хоть что-то значить.

Лив откинулась на сиденье, ухмыляясь, довольная, что я поняла тщетность попытки ее убить. Если бы до нее дошло, почему я этого не сделала, она могла бы испугаться меня, но она пряталась за силой этого Странника.

Уверенная, что эта сила может защитить ее от чего угодно. Если этой ночью она выведет меня из себя, может быть, мы проверим эту теорию.

Я покачала головой. Если мне предстояла встреча с цветом вида вампиров, то мне потребуется больше оружия. У меня были наручные ножны, с серебряными ножами, в бардачке. Я всегда брала их с собой в джип, если надевала что-нибудь такое, с чем не могла их носить, вроде этого платья. Никогда не знаешь, когда тебе понадобится хороший нож.

Я застегнула ножны.

– Иветт и Бальтазар знают, что у меня есть пистолет. Я не хочу хитрить, я просто готовлюсь.

Я открыла дверь и шагнула наружу. Я всмотрелась в темноту, в поисках нежелательной компании, хотя действительно старые знакомые могут быть невидимы, даже когда смотришь почти прямо на них. Некоторые вампиры обладают всеми свойствами хамелеонов, когда нужно слиться с местностью. Я видела одного, который мог заворачиваться в тени, а затем сбрасывать их, словно плащ. Смотрелось очень эффектно.

Лив выпрыгнула из джипа и встала рядом со мной. Она качалась в спортзале слишком усердно, чтобы изящно сложить руки на груди, но она старалась. Старалась принять безразличный вид телохранителя. В ней было футов шесть роста, и сложена она была как кирпичный сарай, так что ей не приходилось прикладывать много усилий, чтобы выглядеть угрожающе.

Жан-Клод выскользнул из машины с моей стороны, и встал между нами. Я не была уверена, кого из нас двоих он защищает – ее или меня.

В руках он держал длинный плащ Ашера.

– Предлагаю тебе надеть это, чтобы скрыть оружие, ma petite.

– Я скажу им про ножи, – сказала Лив.

– Если оружие видно, это более серьезный вызов, – сказал Жан-Клод, – кто-нибудь обязательно захочет отобрать их у тебя.

– Пусть попробуют, – сказала я.

Жан-Клод протянул мне плащ, перекинутый через руку.

– Пожалуйста, ma petite.

Я взяла плащ. Он не часто говорил "пожалуйста".

Я натянула черный плащ. И тут же подумала о двух вещах. Во-первых, было чертовски жарко для плаща.

Во-вторых, Ашер был ростом футов шесть или больше, так что плащ был ужасно длинный. Я принялась закатывать рукава.

– Анита, – позвала Лив.

Я посмотрела на нее.

Теперь она выглядела серьезно, ее сильное нордическое лицо было чистым и ничего не выражало.

– Посмотри мне в глаза.

Я покачала головой.

– Ребятки, вы что – сидите, смотрите старые фильмы про Дракулу и воруете оттуда диалоги?

Лив угрожающе шагнула вперед. Я просто смотрела на нее.

– Брось эти глупости больших-плохих-вампиров, Лив. Мы это уже проходили, и ты не сможешь подчинить меня взглядом.

– Ma petite, – сказал Жан-Клод, – делай так, как она говорит.

Я нахмурилась.

– Зачем?

Подозрительная. Кто, я?

– Потому что если сила Странника может захватить тебя через глаза Лив, то об этом лучше узнать здесь, в относительной безопасности, чем там внутри среди превосходящих сил противника.

В этом был смысл, но мне это все равно не нравилось. Я пожала плечами.

– Отлично, – и уставилась ей в лицо, в ее синие глаза, хотя их цвет был слегка разбавлен уличными огнями.

Лив повернулась, и желтый свет из машины высветил ее глаза и придал им сиренево-синий, почти фиолетовый оттенок. Глаза были лучшим из ее достоинств, и я никогда не испытывала проблем, встречая этот цветочно-лепестковый взгляд. Не возникло проблем и на этот раз. Ни капли.

Руки Лив сжались в кулаки. Она заговорила, но я не думаю, что она обращалась к кому-нибудь из нас.

– Ты обещал мне. Обещал мне достаточно силы, чтобы захватить ее разум.

Я почувствовала порыв ветра – достаточно холодного, чтобы заставить задрожать, и закуталась в длинный плащ.

Лив рассмеялась, громким ревущим смехом. Она подняла руки, окунув их в ледяной ветер, будто он омывал, оборачивался вокруг нее, как колышущиеся занавеси.

Холодный ветер поднял волоски на моей шее, но не из-за температуры, а из-за чувствовавшейся в нем силы.

– Теперь, – сказала Лив, – посмотри мне в глаза, если посмеешь.

– Реплика уже немного лучше, – сказала я.

– Ты боишься встретить мой взгляд, Истребитель?

Холодный ветер, ворвавшийся из ниоткуда, умирал, и, наконец, стих, с последней ледяной лаской. Я ждала, когда летний зной снова накроет меня, как пластиковая обертка, ждала, пока по спине не потекли капельки пота, и затем подняла глаза.

Когда-то я избегала смотреть в глаза вампирам. У меня было что-то вроде врожденного иммунитета, но даже низшие из вампиров были опасны. Их взгляд был одной из тех штучек, которую применяли все они – в большей или меньше степени. Моя сила росла, и метки ее только усилили. Теперь у меня был довольно сильный иммунитет к взгляду вампира. Так почему же теперь я боялась?

Я встретила фиалковый взгляд Лив твердо, не отводя глаз. Сначала там не было ничего, кроме необычного цвета. Напряжение схлынуло, плечи расслабились. Это были просто глаза. Но затем, мне начало казаться, что синева ее глаз – это вода, и я скольжу по ее поверхности, пока что-то не восстало из ее глаз и не перевернуло меня. Раньше это всегда было словно падение, но теперь что-то удерживало меня, что-то темное и сильное.

Оно сковывало меня, будто вода превращалась в лед. Я закричала, и стала вырываться. Вырываться из-под этой холодной ледяной пленки, стараясь добраться до поверхности, которая не имела материальной формы, она не была даже образом, но я боролась, чтобы достичь ее. Боролась против затягивающей ужасной темноты.

Я пришла в себя, стоя на коленях на стоянке, чувствуя руки Жан-Клода в своих руках.

– Ma petite, ma petite, ты в порядке?

Я просто покачала головой. Я еще не доверяла своему голосу. Я уже забыла, как сильно я ненавидела поддаваться их взгляду. Забыла, какой беспомощной я себя чувствовала при этом. Моя собственная сила сделала меня небрежной по отношению к этим чертовым делам.

Лив прислонилась к джипу. Она тоже выглядела устало.

– Ты была почти у меня в руках.

Я попыталась заговорить.

– Ничего у тебя в руках не было. Это не в твои глаза меня засасывало. А в его.

Она качнула головой.

– Он обещал мне силу, чтобы победить тебя, Анита. Захватить твой разум.

Я позволила Жан-Клоду помочь мне встать на ноги, что много говорит о том, как меня трясло.

– Значит, он соврал, Лив. Это не твоя сила, а его.

– Теперь ты боишься меня, – сказала она, – я чувствую этот страх у себя в голове.

Я кивнула.

– Ага, мне страшно. Если ты от этого счастлива, то можешь посмеяться.

И я стала отступать от нее. Больше оружия. Мне понадобится больше оружия.

– Я и правда счастлива, – сказала она, – тебе никогда не понять, как мне от этого хорошо.

– Его сила оставила тебя, Лив, – сказал Жан-Клод.

– Но она вернется, – ответила она.

Я была уже с другой стороны джипа, чтобы добраться до багажника, но мне не хотелось оказаться в пределах досягаемости Лив. Мне удалось освободиться, но я не хотела снова испытывать свою удачу.

– Сила может вернуться, Лив, но Анита разорвала его связь с тобой. Она отбросила его силу.

– Нет, – сказал Лив, – он сам решил отпустить ее.

Жан-Клод рассмеялся, и этот звук пробежал по моему телу, и я знала, что Лив почувствовала то же.

– Странник захватил бы ma petite, если бы мог ее удержать. Но он не смог. Она слишком большая рыбка даже для его сетей.

– Лжец! – крикнула Лив.

Я оставила Лив и Жан-Клода спорить. Я освободилась от власти Странника, но это было совсем не приятно и вовсе не просто. Хотя, если подумать, как только я начала бороться, сила отступила. Печально, но правда – я не пыталась защититься. Я смотрела Лив в глаза пусто и ожидающе, уверенная, что она не сможет захватить меня. Это было очень глупо. Нет – самоуверенно. Иногда между этими двумя определениями совсем немного разницы.

Я добралась до задней части джипа, и залезла в багажник. Эдуард, убийца немертвых, настоял на переделке моего джипа. Отделение для запаски с одной стороны теперь было тайником. В нем был запасной браунинг и дополнительные обоймы. Я чувствовала себя глупо, когда он уговорил меня на это. Но теперь-то я себя глупо не ощущала. Я открыла тайник и обнаружила там приятный сюрприз. Мини-узи с наплечным ремнем. Вместе с оружием лежала записка: "Огневой мощи никогда не бывает слишком много".

Записка была без подписи, но это точно был Эдуард. Он начинал карьеру обычного наемного убийцы, но люди оказались слишком просты для него, так что он переключился на монстров. Он очень любил вызов. У меня был еще один мини-узи дома. Тоже подарок Эдуарда. У него всегда были самые лучшие игрушки.

Я сняла плащ, и перекинула ремень узи через плечо. Когда я снова надела плащ, узи оказался у меня за спиной.

Не идеально, но и не слишком заметно. Второй браунинг тоже лежал в тайнике. Я положила его в один карман, и пару запасных обойм – в другой. Когда я соскользнула на землю, плащ смотрелся довольно забавно, но он был таким большим для меня, что не выглядел подозрительно.

Вампиры уже не спорили. Лив облокотилась на джип и смотрела угрюмо, будто последнее слово осталось за Жан-Клодом, или он сумел ее переспорить.

Я остановилась, глядя на нее. Мне хотелось ее пристрелить. Не потому что она предала нас, а потому, что испугала меня. Не достаточно хорошая причина. Кроме того, это моя собственная небрежность позволила ей испугать меня. Я старалась не наказывать других за свои ошибки.

– Я не могу отпустить тебя безнаказанной, Лив, – сказал Жан-Клод, – совет рассмотрит это, как проявление слабости.

Она просто смотрела на него.

– Ударь меня, если это поможет тебе чувствовать себя лучше, Жан-Клод.

Она оттолкнулась от джипа, и оказалась рядом с ним в три широких шага. Она подняла подбородок, как задира, который провоцирует вас сделать первый удар.

Он покачал головой.

– Нет, Лив, – он нежно коснулся ее лица, – у меня на уме кое-что другое.

Он ласкал ее лицо, проводя рукой по щеке.

Она вздохнула и прижалась лицом к его ладони. Лив пыталась залезть в штаны к Жан-Клоду с тех пор, как появилась в городе. Она никогда не скрывала своих планов – пройти свой путь наверх через постель. Она была очень… разочарована, когда он отказался ей в этом помочь.

Она нежно поцеловала его ладонь.

– Все могло бы быть совсем по-другому, если бы не эта твоя человечинка.

Я подошла к ним ближе, но меня будто не замечали. Они словно были в каком-то интимном месте, которое просто оказалось на виду.

– Нет, Лив, – сказал Жан-Клод, – все было бы так же. Не Анита мешает тебе попасть ко мне в постель, а ты сама.

Его рука сомкнулась на ее горле. Пальцы впились в ее плоть. Одно резкое движение, и он вырвал ей горло.

Лив упала на землю, задыхаясь, кровь темно-красным потоком хлынула ей на грудь, изо рта. Она перекатилась на спину, зажимая руками горло.

Я встала за его спиной и смотрела на нее. Я заметила проблеск позвоночника глубоко в ране. Ее глаза распахнулись, их заполнили боль и ужас.

Жан-Клод вытирал руки шелковым платком, который появился будто из воздуха. Он бросил кусок плоти на землю, где он лежал и казался таким маленьким и незначительным, что из-за него не стоило умирать.

Мы смотрели, как Лив катается по земле. Лицо Жан-Клода было той пустой маской, прекрасное и отстраненное, будто пытающееся поспорить в спокойствии с луной. У меня не было зеркала, и мое лицо никогда бы не смотрелось так приятно, но оно было таким же пустым. Я смотрела на Лив и не чувствовала жалости.

Никакой холодный ветер не появился, чтобы спасти ее. Думаю, это удивило Лив, потому что она тянулась к Жан-Клоду. Дотянувшись, она глазами умоляла помочь ей. Он оставался спокойным, погрузившись в свою абсолютную неподвижность, будто желая раствориться в воздухе. Может быть, его беспокоило то, как она умирает.

Если бы она была человеком, это бы закончилось совсем скоро. Но она не была человеком, и это было не быстро. Она не умирала. Я не могу сказать, что мне было жаль, но я не могла просто стоять и смотреть на такую боль, такой ужас.

Я вытащила браунинг из кармана плаща, и прицелилась ей в голову.

– Я собираюсь положить этому конец.

– Она исцелится, ma petite. Это рана, которую ее тело сможет залечить, со временем.

– Почему ее новый мастер не помогает ей? – спросила я.

– Потому что он знает, что она исцелится без его вмешательства.

– Типа, никакого лишнего расхода энергии?

– Что-то вроде того, – сказал он.

Трудно было сказать – крови было много, но действительно казалось, что рана заполняется.

– Мы предлагаем горло, запястье, или сгиб локтя друг другу как формальное приветствие. Низшие предлагают свою плоть высшим, как признание их власти, силы. Это простая вещь, этикет, но это реальность, ma petite.

Лив предложила мне свое горло, и я взял его.

Я посмотрела в ее широко-широко открытые глаза.

– Она знала, что могло ее ждать?

– Если не знала, то она глупа. Такая жестокость не прощается, только если низший вампир не ставит под сомнение авторитет высшего. Она усомнилась в моем превосходстве. Это – расплата.

Лив перевернулась на бок, кашляя. Дыхание с болезненным шумом вырывалось из ее горла. Рана затягивалась.

Она снова могла дышать. Когда ей удалось набрать достаточно воздуха, она сказала:

– Будь ты проклят, Жан-Клод, – и снова закашлялась кровью. Красота.

Жан-Клод протянул мне руку. Он вытер ее, но вы никогда не смоете кровь из-под ногтей без мыла и воды. Я колебалась, но взяла его за руку. Еще до окончания ночи мы будем в крови по горло, это нам было почти гарантировано.

Мы пошли к Цирку. Плащ развевался за мной, как мантия. Узи слегка постукивал по спине. Я захватила еще одну вещь из бардачка. Длинную серебряную цепь с крестом. Мне приходилось носить более длинные цепочки с крестами с тех пор, как мы начали встречаться с Жан-Клодом. Короткие выскальзывали из-под одежды в самые неподходящие моменты. Я была вооружена, чтобы завалить медведя, ах, простите, вампира, и готова убить кого угодно. Эдуард бы мной гордился.

Глава 13

На двери служебного входа Цирка не было ручки. Единственный способ попасть внутрь – если кто-нибудь откроет вам дверь. Меры безопасности. Жан-Клод постучал, и от его прикосновения дверь начала открываться. Не заперто, нас ждали. Зловеще.

Дверь открывалась в небольшое помещение, освещенное одной голой лампочкой, свисавшей с потолка. Это была пустая комната всего с парой ящиков у одной из стен. Правая дверь вела в основную часть Цирка, куда обычно попадали люди, пришедшие прокатиться на чертовом колесе и поесть сахарную вату. Налево вела дверь поменьше. В том направлении не ожидалось ни ярких огней, ни сахарной ваты.

Провод раскачивался, как будто кто-то его недавно задел. Голая лампочка заставляла тени казаться тоньше, и свет плясал вокруг, так что было трудно отличить его от теней. На двери слева что-то мелькнуло. К ней было что-то прикреплено. Я не могла рассмотреть, что это было, но это что-то тускло блестело в странном свете.

Я пинком открыла дверь до конца, чтобы убедиться, что никто не стоит за нами. Затем прижалась спиной к двери и обвела комнату браунингом.

– Сделай так, чтобы она перестала качаться, – сказала я.

Жан-Клод поднял руку и дотронулся до лампы. Для этого ему пришлось приподняться на цыпочки. Тот, кто ее задел, должен был быть ростом не меньше шести футов.

– Здесь никого нет, ma petite, – сказал Жан-Клод.

– Что там на двери?

Предмет был плоским и тонким, так что я никак не могла разобрать его форму. Что бы это ни было, оно было прибито к двери серебряными гвоздями.

Жан-Клод тяжело вздохнул:

– Mon Dieu.

Я пересекла комнату, держа браунинг двумя руками и целясь в пол. Жан-Клод сказал, что здесь никого нет. Я этому верила, но себе я доверяла больше.

Появилась Лив и повисла на входной двери. Она была вся в крови, но ее горло выглядело уже вполне приемлемо. Я подумала, не помог ли ей Странник после того, как мы отошли. Она кашляла, прочищая горло так яростно, что это было больно слышать.

– Мне хотелось посмотреть на ваши лица, когда вы увидите предупреждение Мастера Зверей, – сказала она, – Странник отказал в просьбе ему и его людям встретить вас лично. Так что это визитная карточка Повелителя.

Как вам нравится?

Она говорила хищно, неприятно. Что за дрянь там на двери?

Даже подойдя совсем близко, я все еще не могла понять, что это такое. Из-под этого вытекали тонкие струйки крови. Сладкий металлический запах крови делал застоявшийся воздух еще теплее. То, что висело на двери, было почти бумажной толщины, но по структуре больше напоминало пластик. Оно закруглялось по краям, растягиваясь пятью серебряными гвоздями.

Внезапно меня осенило. И мысль была настолько ужасна, что мои глаза отказывались в это поверить даже после того, как я поняла. Я сделала три шага назад и попыталась рассмотреть очертания целиком. Вот тут и тут, две руки, две ноги, плечи. Это была человеческая кожа. Как только я определила форму, я уже не могла не видеть ее. Я знала, что если закрою глаза сегодня ночью, то это зрелище будет преследовать меня. Эта тонкая натянутая на гвозди вещь, которая когда-то была человеком.

– А где ступни и кисти рук? – спросила я. Мой голос звучал странно, словно издалека, почти безразлично. От осознания чистого ужаса у меня покалывало губы и кончики пальцев.

– Это просто чья-то спина, а не кожа целиком, ma petite. Кроме того, довольно сложно снять кожу с пальцев, если жертва еще сопротивляется, – сказал Жан-Клод. Его голос был абсолютно плоским, осторожно пустым.

– Сопротивляется? Хочешь сказать, что кто бы то ни был – он был еще жив?

– Ты же полицейский эксперт, ma petite.

– Здесь не было бы столько крови, если бы он не был жив, – сказала я.

– Да, ma petite.

Он был прав. Я действительно знала это и сама. Но вид человеческой кожи, прибитой к двери, сбил меня с ног. Это было слишком, даже для меня.

– Господи Иисусе, раз гвозди серебряные – значит, жертва была вампиром или ликантропом?

– Скорее всего, – сказал Жан-Клод.

– Это значит, что он или она все еще в сознании?

Он посмотрел на меня. Его взгляд мог быть пустым и красноречивым одновременно.

– Тот, с кого снимали кожу, оставался при этом жив. Если это был вампир или ликантроп, то простое сдирание кожи не достаточно, чтобы убить их.

Меня передернуло с ног до головы. Это был не совсем страх. Это был ужас. Ужас от невыносимого надругательства, жестокости.

– Ашер что-то говорил о Падме. Это Звериный Повелитель?

– Мастер Зверей, – сказал Жан-Клод, – ты не можешь убить его за эту неосторожность, ma petite.

– Ты не прав, – сказала я.

Ужас поселился во мне, как тонкий слой льда под самой кожей, но поверх него была злость. Ярость. А под яростью был страх. Страх перед тем, кто может снять кожу с живого человека просто в назидание. Это много говорит о человеке. Говорит, как мало правил он признает. И это говорило мне, во вполне определенных выражениях, что я должна убить его, как только увижу.

– Мы не можем сегодня наказать их за это, ma petite. Этой ночью нам нужно просто выжить. Запомни это, и умерь свой гнев.

Я посмотрела на дверь и то, что на ней висело.

– Это уже не гнев.

– Тогда умерь свою ярость. Нам нужно спасти остальных своих людей.

– Если они еще живы.

– Они были живы, когда я поднималась к вам навстречу, – сказала Лив.

– Чья это кожа? – спросила я.

Она рассмеялась своим обычным ревущим хохотом. Все зажило, все было в порядке.

– Угадай, – сказала она, – если угадаешь правильно, я тебе скажу, но только если угадаешь.

Мне понадобилась вся моя выдержка, чтобы не наставить на нее браунинг. Я покачала головой:

– Никаких игр, Лив, только не с тобой. Настоящие игры начнутся только тогда, когда мы спустимся.

– Хорошо сказано, ma petite. Пойдем.

– Нет, – сказала Лив, – нет, ты угадай! Угадай, кто это. Я хочу видеть твое лицо. Хочу видеть боль у тебя в глазах, пока ты вспоминаешь всех своих друзей, Анита. Хочу видеть ужас на твоем лице, пока ты представляешь, как это могло случиться с каждым из них.

– Что я тебе сделала, Лив?

– Ты встала у меня на пути, – ответила она.

Я покачала головой и прицелилась в нее.

– Три страйка, и ты вылетаешь, Лив.

Она нахмурилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Предательство – это раз. Попытка захватить меня взглядом – это два. В этом была отчасти и моя вина, так что пропустим. Но ты принесла присягу защищать всех подданных Жан-Клода. Ты поклялась использовать это прекрасное тело, эту силу, чтобы защищать тех, кто слабее тебя. Кому бы ни принадлежала эта кожа, ты поклялась его защищать. Вместо этого, ты предала их. Доставила их прямо в ад. Это третий страйк, Лив.

– Ты не можешь убить меня, Анита. Странник исцелит меня, что бы ты ни сделала.

Я выстрелила ей в правое колено. Она упала на пол, зажимая руками раненую ногу, крича и извиваясь.

Я почувствовала, что улыбаюсь, и скорее всего – неприятно.

– Надеюсь, что тебе больно, Лив. Надеюсь, что тебе чертовски больно.

Температура в комнате резко упала. Стало так холодно, что я почти ожидала увидеть пар от дыхания. Крик Лив оборвался, она пристально смотрела на меня своими фиалковыми глазами. Если бы взгляды убивали, то я тут же упала бы замертво.

– Ты не можешь причинить мне вред, Анита. Мой мастер этого не допустит.

Лив поднялась на ноги, и, лишь чуть прихрамывая, пошла к двери с ужасающим украшением. Она натянула верхний край, показывая дырочки в коже, которые не относились к процессу свежевания.

– Я кормилась от него, пока они его пытали. Я пила его кровь, пока он кричал.

Она убрала руку, и ее пальцы были в крови. Она вылизала их, засовывая по очереди в рот.

– М-м-м, вкусно.

Все, что мне оставалось – это гадать, кто это был. Все, что мне оставалось – это играть в ее игру. Я выстрелила ей в левую коленную чашечку.

Она повалилась на пол, взвизгнув:

– Ты не поняла? Ты не можешь меня убить!

– О, думаю, могу, Лив. Думаю, что смогу.

И я выстрелила в правое колено. Она свалилась на спину, крича, схватившись за разбитые колени, но отдернув руки, так как свои собственные прикосновения причиняли ей боль.

Сила Странника заставила подняться волоски на моем теле. Он действительно собирался ей помочь. Если у меня не получится ее убить, то мне бы лучше оказаться где-нибудь в другом месте до того, как она сможет ходить. Я достаточно хорошо знала Лив и знала, что как только она сможет встать, мне не поздоровится. И я не могла ее за это винить. Фактически, если я буду просто стоять и ждать, когда она поднимется, это будет самозащита. Ну, хорошо, преднамеренная самозащита.

– Пойдем, ma petite, оставь ее. Странник не дает свое благословение так просто во второй раз, или это будет уже третий? На этот раз он исцелит ее по-своему. Благословение и наказание одновременно. Как и многие дары совета.

Он открыл дверь, ведущую на лестницу вниз. Когда он убрал руку, я увидела, что она вся в крови. Он держал руку перед собой, будто не зная, что с ней делать. Наконец, он прошел через дверь, ведя рукой по стене, вытирая кровь о камни, рисуя бледную красную полосу.

– Чем больше мы тянем, тем больше пыток они придумывают.

И с этими успокаивающими словами он начал спускаться по лестнице. Я бросила последний взгляд на Лив.

Она лежала на боку, плача и визгливо вскрикивая. Она кричала, что собирается посмотреть, как я умру. Мне следовало бы выстрелить ей в голову, так, чтобы мозги разлились по полу. Если бы я была по-настоящему жестока, я так бы и сделала. Но я не стала. Я оставила ее лежать и выкрикивать угрозы. Эдуард был бы так разочарован!

Глава 14

Ведущие вниз ступени были такими большими, будто их делали для кого-то, кто был не совсем человеком.

Чтобы не испачкаться, дверь я закрыла ногой. Крики Лив словно отрезало. Я все еще могла очень смутно слышать ее голос, который звучал как жужжание комара, но дверь была почти звуконепроницаемой. Кому-то это было нужно, чтобы скрыть вопли снизу. Правда, сегодня на ступенях царила тишина. Тишина такая громкая, что она почти звенела у меня в ушах.

Жан-Клод, словно большая кошка, двигался по этим уродским ступенькам с текучей грацией. Мне пришлось перебросить подол плаща через левую руку, чтобы не навернуться, наступив на его край. Но все равно – скользить по лестнице у меня не получалось. На трехдюймовых каблуках я скорее ковыляла.

Жан-Клод остановился перед поворотом лестницы, на ступень выше площадки.

– Я могу тебя нести, ma petite.

– Нет уж, спасибо.

Если снять туфли, то платье будет слишком длинным, и мне придется его тоже держать. А мне была нужна одна свободная рука для пистолета. Если бы передо мной стоял выбор между пистолетом наготове, но при медленном передвижении, и быстротой, но с занятыми платьем руками… я бы выбрала первое.

Ступени стали становиться все шире, так что скоро на них с легкостью развернулся бы небольшой автомобильчик. Лестница упиралась в массивную дубовую дверь, обитую железом, как любая уважающая себя дверь в тюремное подземелье. Сегодня это было подходящее сравнение.

Жан-Клод навалился на тяжелую дверь, и она медленно открылась. Обычно ее запирали. Он повернулся ко мне.

– Совет может потребовать, чтобы я формально приветствовал в этих стенах каждого вампира.

– Хочешь сказать, формально – это так же, как ты поприветствовал Лив? – спросила я.

Он скупо улыбнулся.

– Если я не признаю их превосходство надо мной, то возможно.

– А что будет, если признаешь? – спросила я.

Он покачал головой.

– Если бы мы пришли к совету за поддержкой, тогда мне бы не пришлось никому противостоять. Я бы просто признал их полное превосходство, и с этим вопросом было бы покончено. У меня недостаточно силы, чтобы стать одним из них. Это я знаю.

Он разгладил оборки на рубашке, расправил манжеты пиджака и поправил кружева на запястьях. Он обычно занимался своей одеждой, когда нервничал. Хотя, конечно, он занимался своей одеждой и когда совсем не нервничал тоже.

– Чувствую, есть «но», – сказала я.

Он снова улыбнулся.

– Oui, ma petite. Но они пришли к нам сами. Вступили на нашу землю. Причинили вред нашим людям. Если бы признаем их превосходство без борьбы, они могут поставить нового мастера на мое место. Они могут забрать все, чего я добился.

– Я думала, что единственный способ перестать быть мастером – это умереть.

– В конце концов, этим и кончится.

– Значит, мы идем драть задницы.

– Но мы не можем победить силой, ma petite. То, что мы сделали с Лив, было очевидно и ожидаемо. Ее было необходимо наказать. Но в игре "убей или будь убит" совет выиграет.

Я нахмурилась.

– Если мы не можем сказать, что они больше и страшнее нас, но и не можем драться с ними, то что нам делать?

– Играть в их игру, ma petite.

– В какую игру?

– Игру, которой я в совершенстве овладел при дворе много лет назад. Это смесь дипломатии, бравады, оскорблений.

Он взял мою левую руку и нежно поцеловал ее.

– Отчасти у тебя получится очень хорошо, отчасти – плохо. Дипломатия – это не твоя сильная сторона.

– Зато бравада и оскорбления – мои лучшие стороны.

Он улыбнулся, все еще держа меня за руку.

– Определенно, ma petite, определенно. Убери пистолет. Я не говорю тебе его не использовать, но осторожнее выбирай, в кого стрелять. Не все, что ты сегодня встретишь, можно остановить серебряными пулями.

Он склонил голову на бок, словно размышляя.

– Хотя, если подумать, я еще не видел, чтобы кто-то пытался убить члена совета современным серебряным оружием, – он улыбнулся, – может, и получится.

Он помотал головой, будто отгоняя от себя какое-то видение.

– Но если дойдет до того, что придется стрелять в совет, то мы проиграли, и нам останется только попытаться захватить с собой их столько, сколько мы сможем.

– Давай лучше освободим столько наших, сколько сможем, – сказала я.

– Ты не понимаешь, ma petite. Если мы будем мертвы, то тем, кто нам верен, не будет пощады. Любой хороший переворот в первую очередь убивает верных сторонников, – и он коснулся моей правой руки, напоминая. Я все еще держала в ней пистолет. Так или иначе, мне не хотелось его убирать.

Но пришлось. Я поставила пистолет на предохранитель. Мне не хотелось, чтобы все знали про пистолет, так что я не могла его держать в руках. А на предохранитель я поставила, чтобы не прострелить себе ногу. Будет так же неловко, как и больно, и уж точно ни капельки не впечатлит совет. Я так и не поняла правила «игры», но я терлась среди вампиров достаточно долго, чтобы знать: если вам удастся произвести на них впечатление, то иногда можно выйти живым. Конечно, иногда они убивают в любом случае. Иногда бравада просто заслуживает вам более медленную смерть, как в случае с некоторыми индейскими племенами, которые долго мучили тех врагов, которые, по их мнению, были достойны уважения. Уважения, без которого я вполне обойдусь. Но иногда, если вас долго мучают, где-нибудь в перерыве можно и сбежать. А если они просто вырвут вам горло, то все варианты будут исчерпаны. И мы определенно собирались произвести впечатление.

Если не сможем впечатлить их, то убьем. Если не сможем убить их… то они убьют нас. Лив была только самым началом вечерней программы развлечений.

Перед нами была комната с голыми каменными стенами. Все изыски интерьера Жан-Клода валялись кучей черных и белых тряпок и деревянных обломков. Единственной нетронутой вещью была картина над декоративным камином. Жан-Клод, Джулианна, и Ашер без следов шрамов взирали сверху вниз на беспорядок. Я ждала увидеть какой-нибудь неприятный сюрприз в честь нашей встречи. Но в комнате был только Вилли МакКой, который стоял перед холодным камином, отвернувшись от нас и сложив руки за спиной. Его ярко-зеленый костюм не сочетался с зализанными назад черными волосами. Один рукав был разорван и измазан кровью. Он повернулся к нам. Из пореза на лбу сочилась кровь. Он вытер ее платком с танцующими скелетами. Платок был шелковый, его ему подарила дама сердца, вампир в возрасте ста лет, которая не так давно к нам присоединилась. Ханна была высокой, с длинными ногами, и милой, тогда как Вилли был небольшим, дурно одетым и… ну, просто был Вилли.

Он улыбнулся нам.

– Так мило с вашей стороны присоединиться к нам.

– Что еще за сарказм? – сказала я, – где все?

Я пошла к нему, но Жан-Клод остановил меня, взяв за руку.

Улыбка Вилли была почти нежной. Он ожидающе смотрел на Жан-Клода. Это было выражение, которого я никогда не видела на лице Вилли.

Я посмотрела на совершенную маску, в которое превратилось лицо Жан-Клода, замкнутую и осторожную.

Нет, скорее – боязливую.

– Что происходит? – спросила я.

– Ma petite, позволь представить тебе Странника.

Я нахмурилась.

– Что ты имеешь в виду?

Вилли рассмеялся, и это был его обычный раздражающий хохот, но с новым низким звуком, рычащим смехом, который заставил подняться волоски у меня на шее. Я смотрела на него и знала, что у меня на лице написано, как я шокирована.

Я сглотнула перед тем, как смогла говорить, но даже тогда я не знала, что сказать.

– Вилли?

– Он уже не может отозваться, ma petite.

Вилли так и стоял, глядя на меня. Он был неловкой личностью при жизни. Мертвым, он не стал намного лучше. Он был мертв еще недостаточно долго, чтобы научиться передвигаться так же необыкновенно, как другие вампиры. Но сейчас он начал двигаться к нам с плавной грацией. Это был не Вилли.

– Черт, – сказала я тихо, – это теперь навсегда?

Чужой в теле Вилли снова рассмеялся.

– Я просто позаимствовал его тело. Я заимствую многие тела, не так ли, Жан-Клод?

Я почувствовала, как Жан-Клод тянет меня назад. Он не хотел подходить ближе. Я не возражала. Мы попятились. Было довольно странно отходить от Вилли. Обычно он был одним из тех вампиров, которых я боялась меньше всего. Теперь же, по руке Жан-Клода разливалось напряжение. Я могла чувствовать, как бьется его сердце. Ему было страшно, и это меня пугало.

Странник остановился, упер руки в бока, и рассмеялся.

– Испугался, что я попользуюсь тобой, как лошадкой, Жан-Клод? Если ты так крут, что победил Повелителя Земли, то ты должен быть крут и чтобы противостоять мне.

– Я по природе осторожен, Странник. И время не уменьшило эту привычку.

– У тебя всегда был умелый язык за зубами, да и в других приятных местах.

Я нахмурилась, так как не была уверена, поняла ли я двойной смысл фразы, и хотелось ли мне понять.

– Отпусти Вилли.

– Ему ничто не грозит, – ответил вампир.

– Он в том же теле, – сказал Жан-Клод, – он все чувствует, все видит. Ты просто сдвинул его в сторону, Странник, но не вытеснил совсем.

Я посмотрела на Жан-Клода. Его лицо ничего не выражало.

– Ты так говоришь, как будто знаешь по личному опыту.

– Когда-то Жан-Клод был одним из моих самых любимых тел. Мне и Бальтазару он очень нравился.

Бальтазар вышел из дальнего прохода, как будто стоял там и ждал нужной реплики. Может, так и было. Он улыбался, но это была скорее демонстрация зубов, чем настоящее удовольствие. Он продефилировал через комнату, такой элегантный и изящный в своем белом костюме, и остановился за спиной Вилли, положив руки ему на тонкие плечи. Вилли-Странник, прильнул к груди Бальтазара. Тот обнял его руками. Они явно были парочкой.

– Он знает, что они делают с его телом? – спросила я.

– Да, – ответил Жан-Клод.

– Вилли не увлекается мужчинами.

– Нет, – сказал Жан-Клод.

Я попробовала рассуждать здраво, но не смогла. Вампиры не могут забирать тела других вампиров. Это не возможно. Точнее – не было возможно. Глядя на знакомое лицо Вилли, видела незнакомые мысли, которые мелькали в его карих глазах, и начинала понимать, что это правда.

И эти карие глаза улыбались мне. Я опустила взгляд. Если Странник мог затянуть меня через глаза Лив, когда он не был в ней, то уж теперь он бы засосал меня наверняка. Прошло много времени с тех пор, когда я тренировалась смотреть в лицо, не встречаясь глазами. Это были своеобразные салочки: вамп пытается поймать мой взгляд, а я – избегаю этого. Это раздражало и пугало одновременно.

Жан-Клод сказал, что силой мы сегодня не победим. И он не шутил. Раз вампир захватил тело Вилли против его воли, и принуждает его к сексуальным действиям, мне стоит его пристрелить. Но это было тело Вилли, и он, возможно, захочет получить его обратно целым. Настрелять в нем дырок было плохой идеей. А что мне было нужно, так это идея хорошая.

– А Странник любит женщин? – спросила я.

– Ты предлагаешь себя на его место? – спросил вампир.

– Нет, просто интересно, как бы ты себя чувствовал на его месте.

– Ни у кого больше нет способности разделять с другими их тела, – сказал Странник.

– Тебе бы понравилось, если бы кто-нибудь заставил тебя переспать с женщиной?

Лицо Вилли перекосилось, выражение было для него совершенно чужим. И чувство этой чужеродности было настолько сильным, что у меня побежали мурашки.

– Я никогда не понимал привлекательности женского тела.

– Тебе бы это не понравилось, – сказала я.

Вилли-Странник, кивнул:

– Да.

– Тогда отпусти Вилли. Выбери кого-нибудь, кто не был бы так сильно против.

Странник поежился в руках Бальтазара и рассмеялся.

– Уж не взываешь ли ты к моему чувству сострадания?

Я пожала плечами.

– Я не могу тебя пристрелить. Ты – совет. Я надеялась, это означает, что ты признаешь больше правил, чем остальные. Похоже, я ошибалась.

Он посмотрел на Жан-Клода.

– Твой слуга-человек теперь всегда говорит за вас?

– У нее это неплохо получается, – сказал Жан-Клод.

– Если она надеется воззвать к моему чувству честной игры, то ты, должно быть, ничего ей не рассказывал о времени, которое провел с нами при дворе.

Жан-Клод, продолжая сжимать мою руку, слегка от меня отстранился. Я почувствовала, что он старается держаться прямее, словно его что-то гнуло к земле, что он зажимает в угол свою панику. Я знала, что ему все еще страшно, но он собрался. Храбрый Жан-Клод. Я пока не была так испугана. Хотя, что будет дальше… – Я не живу памятью о прошлом, – сказал Жан-Клод.

– Он нас стыдится, – сказал Бальтазар, прижимаясь лицом к лицу Вилли. Он нежно поцеловал Вилли в висок.

– Нет, – сказал Странник, – он боится нас.

– Что ты хочешь от меня, Странник? Почему совет ступил на мои земли и взял моих людей в заложники?

Вилли оттолкнулся от Бальтазара и встал перед ним, на фоне более высокого человека. Обычно Вилли выглядел меньше, чем был на самом деле, он сутулился и был слабаком, но теперь он выглядел стройным и уверенным в себе. Странник подарил Вилли грацию и уверенность, которой тот никогда не обладал.

– Ты убил Повелителя Земли, но не прибыл, чтобы занять его место в совете. Нет способа подняться в совет, кроме как через смерть его члена. У нас есть место, которое можешь заполнить только ты, Жан-Клод.

– Я не только не хочу его, но у меня и недостаточно силы, чтобы удержать его.

– Если силы не достаточно, то как ты убил Оливера? Он был более чем пугающей силой природы, – Странник подошел к нам, за ним следовал Бальтазар, – Как ты убил его?

На этот раз Жан-Клод не отступил. Его рука сжала мою еще сильнее, но он остался стоять на месте.

– Он согласился не взывать к земле против меня.

Вампир и его слуга обходили нас по кругу, как акулы. Один – слева, другой – справа, так что было довольно сложно держать их обоих в поле зрения.

– Почему он ограничил свои силы?

– Он стал отступником, Странник. Оливер пожелал вернуть времена, когда вампиры были вне закона.

Землетрясение разрушило бы город, но в этом бы не обвинили вампиров. Он хотел захватить моих вампиров и устроить кровавую резню, чтобы за нами снова начали охотиться. Оливер боялся, что рано или поздно мы уничтожим всех людей, а таким образом – и себя самих. Он считал, что давать вампиром все права и свободу слишком опасно.

– Мы получили твой отчет, – сказал Странник. Он остановился около меня. Бальтазар замер по другую сторону от него, ближе к Жан-Клоду. Они копировали друг друга. Не уверена – был ли это обычный контроль вампира над своим слугой или века тренировок.

– Я знаю идеи Оливера.

Я отступила за Жан-Клода.

– Он предпочитает вампиров или может забираться и в людей?

– Тебе не грозит его вторжение, ma petite.

– Отлично, – сказала я.

Я смотрела на Странника, и меня пугало, как быстро я начала думать об этом теле, как о Страннике, а не о Вилли.

– Почему же вы тогда сами не остановили Оливера? – спросила я.

Странник подкрадывался ко мне все ближе, пока между нами не осталось меньше дюйма.

– Он был одним из совета. Совет не может убивать своих. А ничто кроме окончательной смерти его бы не остановило.

– И вы позволили ему приехать сюда, зная, что он задумал, – сказала я.

Странник только чуть касаясь моего лица, провел по нему рукой. Трепещущее, пробное движение.

– Значит, ты думал, что мы не явимся к тебе, потому что ты избавил нас от необходимости убивать его самим?

– Oui.

Бальтазар, до этого повторявший все движения Странника, убрал руку от лица Жан-Клода. Он подошел и встал рядом со своим мастером. Он смотрел, как тот скользит рукой по моему лицу. Казалось, что Бальтазар в растерянности, удивлен. Что-то происходило, но я пока не могла понять, что именно.

Странник взял меня за подбородок и повернул мое лицо к себе. Он скользнул рукой по скулам, по шее, запустил пальцы в волосы.

Я отстранилась от него.

– Я думала, ты девочками не увлекаешься.

– Не увлекаюсь, – он стоял и смотрел на меня, – твоя сила просто удивительна.

Его рука мелькнула у меня перед глазами слишком быстро, чтобы разглядеть движение, слишком быстро, чтобы успеть среагировать. Он захватил в горсть мои волосы, и его глаза, глаза Вилли, встретились с моими.

На этот раз я защищала себя, была готова к этому, но сердце все равно ушло в пятки. Я ждала, что та же холодная тьма поглотит меня. Но ничего не происходило. Мы так и стояли, всего в дюйме друг от друга, и его глаза были просто глазами. Я чувствовала, как его сила бьется и марширует по руке строем ледяных пальчиков, но этого было не достаточно.

Он взял ладонями мое лицо, как будто мы собирались целоваться. Наши лица были так близко, что его слова показались очень интимными, хотя и не были такими:

– Я могу использовать свой взгляд против тебя, Анита, но это будет трата моей силы, о которой я могу пожалеть еще до восхода. Ты уже дважды ранила сегодня Лив. Я исцеляю ее, но это тоже требует силы.

Он отступил от меня, обнимая себя за плечи, словно у него на руках осталось что-то большее, чем просто ощущение прикосновения кожи. Ему понадобилось всего три скользящих шага, чтобы оказаться лицом к лицу с Жан-Клодом.

– Ее сила пьянит. То, что надо, чтобы обернуть вокруг твоей холодной кожи, и навечно согреть твое сердце.

Жан-Клод медленно выдохнул.

– Она – мой слуга.

– Действительно, – сказал Странник, – сто лет назад я мог забраться в тебя, даже не касаясь твоей прекрасной кожи. А теперь не могу. Это она дала тебе эту силу? – он приблизил свое лицо к Жан-Клоду, как только что делал со мной.

Я дернула Жан-Клода, так, чтобы они не касались, и встала между ними.

– Он мой, делиться не будем.

Жан-Клод обвил меня руками, заключая в объятья.

– Если ты оставишь нас с миром, я позволю Бальтазару и любому, кого ты выберешь, использовать меня, но по своей воле я больше никогда не буду твоей лошадкой, Странник.

Карие глаза Вилли смотрели снизу вверх на Жан-Клода. И в этих знакомых глазах светилась проницательность, пугающая глубина.

– Я – совет. Ты – нет. У тебя нет права выбора.

– Хочешь сказать, что если он займет место в совете, ты не сможешь причинить ему вред? – спросила я.

– Если у него достаточно силы, чтобы удержать место в совете, то у меня не должно получиться занять это прекрасное тело, даже прижавшись к нему губами.

– Позволь мне уточнить кое-что. Если он займет место в совете, ты все равно будешь пытаться взять его силой, потому что если ты можешь взять его силой, то у него не достаточно силы, чтобы быть в совете? Но если он не займет место, ты все равно будешь это делать.

Странник мило мне улыбнулся, удовольствие так и лилось из его глаз, глаз Вилли.

– Именно так.

– Почему с вами, ребята, все так сложно и похоже на уродскую версию «Кетч-22»? Вы не делом занимаетесь, а сплошными пытками, – сказала я.

– Ты нас осуждаешь? – спросил он. Его голос вдруг стал ниже и глубже, чем мог говорить Вилли. Он сделал последний шаг, разделяющий нас, и теперь я касалась их обоих. Их силы лились через меня, и я словно стояла меж двух разных огней, он они не обжигали. Сила Странника была похожа на силу Жан-Клода – такая же холодная и текучая, дыхание смертности, прикосновение смерти.

Сила заставила меня вскрикнуть и подняла все волоски на моем теле.

– Отвали! – я попыталась оттолкнуть его от нас, но он схватил меня за запястье слишком быстро, почти слишком быстро, чтобы успеть это заметить. Ощущение прикосновения его кожи с моей прокатилось через меня цепенящим холодом, как ледяное копье. Он рванул меня, отрывая от Жан-Клода.

Жан-Клод схватил меня за другую руку. В момент, когда он коснулся моей кожи, холод померк. Сила хлынула через меня, как поток теплой воды, и это была не его энергия. Я знала вкус этого тепла. Это был Ричард.

Жан-Клод вызвал силу Ричарда, как это когда-то делала я.

Он вытопил силу Странника из меня, как летний зной – лед. И Странник отпустил меня. Он отступил, прижимая к себе руки, как будто ему было больно.

– Жан-Клод, ты просто несносный мальчишка.

Жан-Клод притянул меня к себе, закрывая одной рукой шею, так что его пальцы касались моей кожи.

Электрическое тепло все еще перебегало с его кожи на мою, и я знала, что в этот самый момент Ричард почувствовал нашу нужду в нем, нашу необходимость.

Глава 15

Шум из дальнего прохода заставил нас всех повернуться. Я не узнала мужчину. Он был высокий, стройный, смуглый, может – испанец, может – более экзотической национальности. Все, что на нем было – пара атласных брюк с серебряной вышивкой по бокам. Одной рукой он тащил даму сердца Вилли, Ханну.

Ее тушь стекала по лицу черными слезами. Дорогая прическа все еще обрамляла лицо, и заставляла обратить внимание на ее высокие скулы и полные губы. Но теперь лицо было похоже на маску, черные слезы и ярко-красная помада, размазавшаяся по лицу, как кровь.

– Зачем ты ее сюда притащил, Фернандо? – спросил Странник.

– Мой отец такой же член совета, как и ты, Странник.

– Этого я и не оспариваю.

– Однако ты запретил ему присутствовать на этой встрече.

– Если он член совета, то пусть обращается ко мне сам, – голос Странника звучал насмешливо, – мы все – совет, но не все мы равны.

Фернандо улыбнулся. Он схватил Ханну за бисерное синее платье и разорвал его сзади. Она закричала.

Странник покачал головой, приложив руку к лицу.

– Я собираюсь ее трахнуть, – сказал Фернандо.

Бальтазар бросился к ним, но из прохода, бесшумные, как тени, появились два леопарда размером с пони.

Один черный, и один желтый пятнистый, оба достаточно большие, чтобы разорвать его на куски. Они низко и глухо рычали, двигаясь на огромных лапах между Бальтазаром и Фернандо.

Фернандо перехватил Ханну за талию, задирая ей платье так, что показались светло-голубые подвязки. Она развернулась и ударила его по лицу так сильно, что он отшатнулся. Она была очень женственна на вид, но от этого не переставала быть вампиром, и могла швырнуть его в каменную стену, чтобы он там застрял.

Фернандо ударил ее в ответ. Из разбитых губ потекла кровь. Почти потеряв сознание, она опустилась на пол.

Энергия Фернандо прокатилась через комнату, как будто до этого он держал ее под контролем. Оборотень.

Был ли он одним из тех, кто стоял сейчас у него за спиной, защищая? Возможно, но не важно, каков он на вкус. Он подтянул Ханну за платье, заставив встать на колени. И отвел руку, чтобы снова ее ударить.

Я вытащила браунинг из кармана плаща. Вилли упал на колени. Он посмотрел вверх и прошептал:

– Клыки ангела… Он пытался подняться, но не мог. Жан-Клод взял его под руки и легко поднял.

Фернандо опять ударил Ханну. Обычная пощечина отбросила ее голову, ее глаза побелели.

– Он должен очень сильно любить тебя, чтобы бороться со Странником каждый раз, когда видит, как тебя обижают.

Рука Жан-Клода на моей руке привела меня в себя. Я целилась в Фернандо. Мне пришлось выдохнуть, чтобы сдержаться и не нажать на курок. Пистолет был снят с предохранителя, но я не помнила, когда сделала это.

Почему в Фернандо, а не в котят? Верлеопарды могут покрыть разделявшее нас расстояние меньше, чем за секунду, но я знала, кто из них альфа. Уберите лидера, и кошки могут уйти играться в другое место.

Жан-Клод одной рукой поддерживал Вилли, а другая все еще была у меня на предплечье, словно он боялся, что я могу сорваться.

– Фернандо, – сказал он, – ты сделал то, для чего тебя послали. Странник вытеснен, и ему понадобится некоторое время, чтобы найти новое пристанище. Ты можешь отпустить Ханну.

Фернандо ухмыльнулся, сверкнув белоснежной улыбкой на темном лице.

– Не думаю.

Он вздернул Ханну на ноги, перехватив ее за талию и прижимая ее руки к телу, и попытался ее поцеловать.

Она отвернулась и закричала.

Вилли уже мог стоять самостоятельно. Он оттолкнулся от Жан-Клода.

– Нет, я тебе этого не позволю.

Черный леопард припал к земле и начал подкрадываться к Вилли, и к нам.

– Если мы собираемся вывести их из игры, то нужно делать это сейчас, – сказала я.

Первым Фернандо, потом одного из леопардов, если останется время. Если не останется… решаем проблемы по порядку.

– Пока нет, ma petite. Отец Фернандо, Падма, не будет тратить драгоценное время, мучая слабых. Странник вернется слишком скоро для этого.

– Странник не даст мне ее попробовать, если вернется, – сказал Фернандо. Одной рукой он прижимал Ханну к себе, а другой – поднимал ей платье.

– Он что, серьезно думает, что мы будем тут просто стоять и смотреть, как он ее насилует? – спросила я.

– Мой отец – Мастер Зверей. Вы не сможете мне помешать из боязни его гнева.

– Ты все еще не понял, да, Фернандо? – я прицелилась ему в голову, – меня ни черта не волнует, кто твой гребаный папочка. Отпусти ее и скажи своим пушистым дружкам отвалить, или я сделаю твоего папу очень несчастным вампиром.

– Ты бы не хотела увидеть меня несчастным, – голос из прохода заставил мои уши почти повернуться в ту сторону, но пистолет даже не пошевелился.

В дверях стоял вампир, индиец, настоящий индиец из Индии. На нем даже была одна из этих длинных сборных накидок-туник. Одежда была бело-золотой, и мерцала в поле моего зрения, пока он шел по комнате.

Я все еще смотрела на его сына. Пожалуйста, монстры – по одному.

Жан-Клод убрал руку с моей руки. Он отошел чуть назад, стараясь не встать мне на линию огня.

– Падма, Мастер Зверей, приветствую тебя и добро пожаловать в мой дом.

– Жан-Клод, Мастер Города, приветствую тебя. Твое гостеприимство превзошло мои самые дикие ожидания, – и он рассмеялся, но это был просто смех. Театральный и раздражающий, почти зловещий, но он не заставил меня даже вздрогнуть.

– Скажи ему, чтобы отпустил Ханну, – сказала я.

– А ты, должно быть, человек-слуга Жан-Клода, Анита Блейк.

– Ага, приятно познакомиться. А теперь скажи своему сыну отвалить от нашего вампира, или я проделаю в нем очень большую дыру.

– Ты не посмеешь ранить моего сына.

Настала моя очередь рассмеяться, коротко, отрывисто, но не очень весело.

– Твой сын сказал почти то же самое. Вы оба так смертельно ошибаетесь… – Если ты убьешь моего сына, я убью тебя. Я убью вас всех.

– Отлично, но позволь мне уточнить. Если он ее не отпустит, то что он с ней сделает?

Фернандо рассмеялся – низко и шипяще. Смеха было достаточно. Где-то в этом прекрасном теле скрывался черный мех и маленькие глазки. Крысолюд.

– Я ее поимею, потому что Странник запретил это делать, а мой отец мне ее отдал.

– Нет, – сказал Вилли. Он шагнул вперед, но Жан-Клод его остановил.

– Нет, Вилли, это не твоя драка.

Фернандо скользнул рукой между ног Ханны. Только рука Жан-Клода удержала Вилли от того, чтобы не броситься на оборотней.

Ханна слабо позвала:

– Мастер, помоги мне.

– Он не может помочь тебе, дитя, – сказал Падма, – он никому уже не может помочь.

Я прицелилась на пару дюймов правее головы Фернандо. Звук выстрела эхом раздался в большой комнате.

Пуля застряла в каменной стене. Все замерли.

– Следующий выстрел в череп Фернандо.

– Ты не посмеешь, – сказал Падма.

– Ты повторяешься. Давай кое-что проясним, Звериный Мастер. Фернандо не тронет Ханну. Ни за что. Перед этим я его пристрелю.

– Тогда я убью тебя, – сказал Падма.

– Замечательно, но это не вернет тебе сына, не так ли?

Я медленно выдохнула и почувствовала, как меня заполняет спокойствие.

– Решай, Звериный Мастер, решай.

– Я – Мастер Зверей, – сказал он.

– Да хоть Санта-Клаус – мне плевать. Он отпустит ее или умрет.

– Жан-Клод, ты контролируешь своего слугу?

– Если сможешь взять ее под контроль, Падма, пожалуйста. Но будь очень осторожен. Анита никогда не блефует. Она убьет твоего сына.

– Решай, – сказала я тихо, – решай – решай – решай – решай.

Я хотела выстрелить в него. Правда хотела, потому что знала – если не пристрелить его сейчас, то придется сделать это потом. Он был слишком самоуверен, чтобы оставить все как есть, слишком ослеплен своей властью, чтобы оставить в покое Ханну, но он не мог и оставить ее себе. Это был выбор, который он не мог сделать и остаться в живых.

– Отпусти ее, Фернандо, – сказал Падма.

– Отец! – он был поражен.

– Она нажмет на курок, Фернандо. Она хочет это сделать. Не так ли, Анита?

– Ага, хочу.

– Пули серебряные, надо думать, – сказал Падма.

– Из дома без них не выхожу, – сказала я.

– Отпусти ее, Фернандо. Даже я не спасу тебя от серебряной пули.

– Нет, она моя. Ты обещал.

– Я бы на твоем месте послушалась папу, Фернандо.

– Ты не повинуешься мне, сын мой? – в голосе Падмы появились новые звуки, которые хлынули через комнату потоком тепла. Зачатки злости. Что-то омывало мою кожу, отзвуки силы, но это не была сила вампира, точнее – не совсем она. Он не пытался контролировать Жан-Клода. У силы был привкус более теплой крови, электрический танец, который звал ликантропов. Что на самом деле было невозможно. Вампир не может быть ликантропом и его противоположностью одновременно.

Фернандо съежился, сжимая Ханну, как куклу, и пряча лицо в ее светлых волосах.

– Нет, Отец, я бы никогда не ослушался тебя.

– Тогда делай, как я сказал.

Фернандо оттолкнул Ханну. Она повисла на Вилли. Он поднял ее на руки, трогая кровь на ее лице, стирая ее шелковым платком.

Я опустила пистолет.

Фернандо вытянул темную руку в мою сторону.

– Может, я попрошу, чтобы тебя отдали мне поиграться.

– Круто говоришь, крысенок. Посмотрим, мужчина ли ты, чтобы подтвердить слова делом.

Я закидывала ему наживку. Я поняла, что хотела, чтобы он на меня бросился. Я хотела повод, чтобы убить его.

Не хорошо. Не хорошо. Мне нужно было успокоиться, или из-за меня нас убьют.

Черный леопард, почти с меня ростом, начал подкрадываться ко мне. Он прижался к земле, мускулы были напряжены и перекатывались под шкурой. Я перевела на него пистолет.

– Даже не пытайся.

– Элизабет, – сказал Падма.

Я вздрогнула при этом имени. Я как-то видела Элизабет в человеческом обличье, на расстоянии. Она была одной из местных верлеопардов. До этого я думала, что леопарды были частью свиты, которую Падма привез с собой. Но раз Элизабет из местных, то и второй леопард может быть тоже. Единственное, в чем я была уверена, что это не Зейн и не Натаниель. Но кроме них, это мог быть кто угодно. Но Зейн признал меня своей альфой и тем самым спас себя. Если бы Зейн был альфой, то, победив его, ко мне бы перешли все леопарды, и никто из них сейчас не был бы здесь. Или это была просто теория. Так как я просто человек, а не ликантроп, Мастер Зверей мог бы все равно призвать котят. Но я бы попыталась их защитить. Интересно, пыталась ли Элизабет.

Она зарычала на него, на меня, и на всех остальных. Ее клыки были цвета слоновой кости, не меньше десяти футов, и чертовски впечатляющими. На таком расстоянии даже обычный леопард успел бы на меня броситься до того, как я открою огонь. Не стоит охотиться на диких зверей с маленьким оружием.

Леопард подполз еще чуть ближе.

– Элизабет, – одно это слово стремительно обожгло мне кожу и перехватило дыхание. Леопард вздрогнул, как будто его дернули за поводок. Она перекатилась по полу, борясь, размахивая лапами в воздухе.

– Она тебя ненавидит, Анита, – сказал Падма. Его голос уже был нормальным, разговорным, но то, что он сделал с леопардами, все еще продолжалось. Я чувствовала, как будто целые муравьи шагают по коже.

Муравьи с красными горячими кочергами в маленьких ручках.

Я взглянула на Жан-Клода, размышляя, чувствует ли он это. Его лицо было чистым, пустым. Если он и чувствовал боль, то не показывал этого.

Я не была уверена, стоит ли признаваться, что я это чувствую.

– Прекрати, – сказал я.

– Она бы убила тебя, если бы я позволил. Ты убила того, кого она любила, их лидера. Она хочет отомстить.

– Ты прав. Отпусти ее.

– Сострадание к той, которая тебя так ненавидит?

Он скользнул по комнате, едва касаясь пола ногами в шлепанцах, как будто двигался в потоке своей силы.

Я должна была чувствовать его силу вампира. Но он был почти непроницаем, как будто что-то помогало ему защищаться от меня. Я снова посмотрела на Жан-Клода. Было ли у него достаточно силы, чтобы защитить нас? Помог ли ему настолько наш триумвират? Его лицо ничего мне не говорило, а я не смела спросить в присутствии Мастера Зверей.

Леопард лег на бок, тяжело дыша. Он смотрел на меня светло-зелеными глазами, и взгляд был далеко не дружеский.

– Когда я призвал их, – сказал Падма, – она пыталась заключить со мной сделку. У них нет альфы, а она все равно пыталась торговаться. Элизабет привела бы ко мне всех леопардов, если бы я позволил ей тебя убить.

Помог бы ей тебя убить.

Он обернулся, и из-за него вышла маленькая, стройная женщина, как будто ждала, когда ее позовут. Как хорошо обученная собака. На ней не было ничего кроме ожерелья, которое наверняка весило фунтов пять, и было усыпано бриллиантами. Ее кожа была чуть светлее темного, что говорило о негритянской и ирландской крови. Ее лицо было в синяках, все тело – в кровоподтеках. Даже в таком виде, она была одной из самых красивых женщин, которых я видела. Она была идеально сложена, у нее были карие глаза, и она быстро переводила взгляд от леопарда на полу к Жан-Клоду, затем к Фернандо. Туда-сюда, туда-сюда, пока, наконец, не остановилась на мне.

Взгляд был такой умоляющий, что я без слов поняла, что она хочет сказать. Помогите. Это я поняла, но почему я?

– Когда Элизабет пришла ко мне, она привела с собой остальных. Я выбрал Вивиан, как подарок себе, – Падма рассеянно потрепал ее по голове, как обычно гладят собаку, – Я делаю ей подарок за любой вред, который наношу. Она будет сказочно богата, если выживет.

Воздух вокруг нее дрожал, как в летний зной над раскаленной дорогой. Еще один верлеопард, которого я вижу первый раз. Сколько их здесь? Сколько своих привела с собой Элизабет и доставила прямо в ад?

– Что это – папа с сыном решили поразвлечься? – спросила я.

Падма нахмурился.

– Я начинаю от тебя уставать, Анита Блейк.

– Взаимно, – сказала я.

– Мы вытеснили Странника из тела, но его сила все еще защищает тебя. Ему пришлось заставить тебя не чувствовать, как уменьшается его сила. Но теперь он закрывает тебя от любых потоков силы. Очень жаль. Ты бы задрожала, почувствовав их.

Жан-Клод легко коснулся моего плеча. Прикосновения было достаточно. Я была здесь не для того, чтобы соревноваться в остроумии с Мастером Зверей. Убить его было бы отличным выходом, но я встречала вампиров и постарше, которых нельзя было свалить серебряной пулей. И будет просто удача, если Падма – не один из них.

Падма подозвал леопардов. Желтый перекатился к нему, словно большой котенок. Элизабет подошла и села, как хорошая собачка.

Вилли и Ханна забыли об остальных. Он нежно касался ее, словно она была из стекла. Они целовались, и одно невинное прикосновение губ говорило обо всем – о нежности, о любви. Вилли и Ханна ушли в себя и друг в друга. Это было прекрасно.

– Видишь, почему я отдал ее своему сыну? Такие муки действуют на них обоих. А Страннику нужны их тела.

Я уставилась на него. Было достаточно плохо, когда я думала, что ее выбрали из-за того, что Ханна хорошенькая блондинка, но теперь, зная, что это была намеренная жестокость, а не просто похоть – все стало еще хуже.

– Ты сукин сын, – сказала я.

– Ты пытаешься меня разозлить? – спросил Падма.

Жан-Клод снова меня коснулся.

– Анита, пожалуйста.

Он редко пользовался моим именем. А когда пользовался, либо дело было нешуточное, либо происходило что-то, что мне не нравилось. На этот раз было и то, и другое.

Не знаю, что я собиралась сказать, потому что внезапно Странник снял свою защиту. Сила Падмы обрушилась на нас. Она прогремела через меня, заполняя голову, скручивая в узел мысли. Я упала на колени, как будто меня саданули кувалдой меж глаз.

Жан-Клод остался на ногах, но я чувствовала, что он покачнулся.

Падма рассмеялся.

– Он не может одновременно вселяться в тело и держать защиту.

Через комнату, словно ветер, пронесся голос. Я не была уверена, звучал ли он везде, или только у меня в сознании:

– Ему пригодятся его силы в зале. Я сам решил снять защиту. Довольно игр, Падма. Дай ему увидеть, что ждет его дальше.

Вместе со словами пришел новый аромат, запах свежей земли, выдернутых из дерна корней. Я не могла избавиться от ощущения жирной черной почвы у себя на руках. Я сжала руками браунинг, пока пальцы не начали дрожать, и все равно не могла сбросить это наваждение. Я смотрела на пистолет, видела, что он чистый, но чувство не проходило.

– Что происходит? – спросила я. И порадовалась, что смогла выдать связное предложение.

– Они – совет, – сказал Жан-Клод, – они, как ты выражаешься, сняли белые перчатки.

– Черт, – сказала я.

Падма рассмеялся. Он смотрела на меня, и я знала, что он сосредотачивается только на мне. Его сила хлестала по мне, заливалась в меня. Это было нечто среднее между тем, как схватиться рукой за голый провод с электричеством, и засунуть ту же руку в огонь. Электрическая энергия жгла мое тело. Жар скапливался где-то во мне. Он накручивался, становился все больше и больше, как сжатый кулак. Если бы он растопырил пальцы во мне, он бы разорвал меня в клочья, взорвал бы меня своей силой изнутри. Я закричала.

Глава 16

Наконец сквозь жар скользнуло прохладное прикосновение. Ветер, холодный и легкий, как смерть, овевал мое тело. Этот ветер сдул мои волосы с лица. И благословенная прохлада наполнила меня. Руки Жан-Клода обнимали мои плечи. Он стоял на коленях, прижимая меня к себе. Я не помнила, как упала. Его кожа была холодной на ощупь. Я поняла, что каким-то волшебным образом он выпустил свое тепло, завоеванное с таким трудом. Его тепло погасило огонь.

Невыносимое напряжение постепенно отпустило меня. Как будто Жан-Клод стал ветром, который выдувал огонь Падмы. Но это дорого ему стоило. Я чувствовала, как замедляется биение его сердца. Кровь текла все медленнее. Тепло, которое заменяло ему жизнь, покидало его, уступая место вливавшейся смерти.

Я повернулась у него в руках, чтобы видеть его лицо. Оно было бледным и совершенным, и на вид вы бы никогда не догадались, чего ему стоило спасти меня.

Ханна повернулась к нам с идеально спокойным лицом.

– Приношу свои извинения, Жан-Клод. Мой соотечественник позволил вызову твоего слуги взять верх над его здравым смыслом.

Вилли попятился от Ханны, тряся головой:

– Будь ты проклят, проклят.

Серые глаза Ханны быстро повернулись к нему:

– Не искушай меня, малыш. У тебя не получится оскорбить меня и остаться после этого живым.

– Вилли, – сказал Жан-Клод. В слове не было силы, только предупреждение. Этого было достаточно. Вилли отступил. Жан-Клод посмотрел на Странника в его новом теле.

– Если бы он убил Аниту, я мог погибнуть вместе с ней. Для этого вы пришли? Чтобы убить нас?

– Клянусь, что нет.

В случае, когда Странник заставлял Вилли скользить, Ханна смотрелась неуклюже на высоких шпильках. Он не падал, но и не двигался плавно. Меня это почти порадовало. Он не был совершенством.

– Чтобы доказать мою искренность, – сказал он, – можешь забрать тепло у своей слуги. Мы не будем тебе мешать.

– Он отбросил меня, – сказал Падма, – как ты можешь позволить ему вернуть свою силу?

– Похоже, ты испуган, – сказал Странник.

– Я не боюсь его, – сказал Падма.

– Тогда дай ему напиться.

Я прильнула к груди Жан-Клода, прижавшись щекой к шелковой пене кружев на его рубашке. У него перестало биться сердце. Он даже не дышал. Он слишком много себя отдал.

Я смотрела на Падму из безопасного убежища в руках Жан-Клода и понимала, что я бы убила его. Я поняла, что Падма хотел нашей смерти. Я чувствовала это. Никто, настолько же могущественный, как он, не теряет над собой контроль так легко. Он почти убил меня, нас, и все это превратилось бы в трагическую случайность. Вот дерьмо.

Браунинг лежал там же, куда выпал из моей руки, но теперь я знала вкус силы Падмы. Серебра может быть недостаточно, чтобы его убить. А просто ранить его было бы большой неосторожность. Убить или оставить в полном покое, как в случае с любым большим хищником. Не нарывайся, если только не сможешь завершить дело.

– Испей от своего слуги, – сказал Падма, – я не буду тебе мешать. Как сказал Странник.

В последнем предложении прозвучала горечь. Будучи одним из совета, Падма боялся Странника, или уже встречался с ним в схватке. Соотечественники, но не ровня.

Я поднялась на колени, опираясь на руки Жан-Клода, чувствуя его через гладкую ткань пиджака. Его руки были успокаивающе твердыми, настоящими.

– Что… Он заставил меня замолчать, нежно коснувшись пальцами моих губ.

– Мне нужна не кровь, Падма. А ее тепло. Только мастер низшего ранга вынужден брать кровь своего слуги.

Лицо Падмы стало пустым.

– Ты не потерял дар оскорблять без оскорблений, Жан-Клод.

Я посмотрела на Жан-Клода снизу вверх, даже на коленях он был выше меня. Его голос наполнил меня:

– Никаких вопросов, ma petite, или они узнают, что ты не всецело моя.

Так как вопросов у меня накопилась целая куча, дело было дрянь. Но если нельзя было задавать прямые вопросы, оставались другие пути.

– А Звериному Мастеру приходится запускать в кого-нибудь свой клык, чтобы завести сердце?

– Oui, ma petite.

– Как… вульгарно, – сказала я. Это было мое самое приличное оскорбление за всю жизнь. Но оно тоже сработало.

Падма зашипел на нас.

– Не испытывай мое терпение, Жан-Клод. Странник – не глава совета. У тебя достаточно врагов, чтобы голосование прошло не так, как тебе надо. Будете продолжать в том же духе, и я повлияю на его исход.

– И каков же тогда будет его исход? – спросил Жан-Клод, – Странник поклялся, что вы здесь не для того, чтобы уничтожить меня. За что еще ты можешь голосовать, Мастер Зверей?

– Увидишь, Жан-Клод, – голос Падмы звучал низко, переходя в рычание. Голос зверя, а не вампира.

Жан-Клод нежно коснулся моего лица, поворачивая его к себе.

– Покажем Мастеру Зверей, как надо делать, ma petite.

Мне не очень понравилось, как это звучало, но я знала наверняка: Жан-Клоду необходимо вернуть свою силу.

Он не сможет повторить фокус и противостоять члену совета, если будет таким холодным, таким опустошенным.

– Давай, – сказала я. Я должна была ему доверять. Верить, что он не сделает мне больно. Верить, что он не сделает ничего ужасного или неприличного. Я поняла, что на самом деле не доверяла ему. Не важно, как сильно я любила его тело, я знала, что он – другой. Я знала: то, что для него – "О'кей", может быть на самом деле далеко не "О'кей".

Он улыбнулся.

– Я искупаюсь в твоем тепле, ma petite. Обернись вокруг меня, пока мое сердце не станет биться только для тебя. Мое дыхание станет теплее от твоего поцелуя.

Он обхватил мое лицо своими ледяными руками и поцеловал меня.

Прикосновение бархатных губ было легким, осторожным. Его руки скользнули по лицу, шее, пальцы погрузились в волосы, потягивая их, массируя. Он поцеловал меня в лоб и вздрогнул.

Я хотела поцеловать его в ответ, но он отстранился.

– Помни, ma petite, если любая часть твоего прекрасного тела будет касаться меня слишком долго, то она онемеет. Не торопись потерять чувствительность твоих сладких губ на всю ночь.

Я замерла у него в руках, осознавая услышанное. Прикосновение тел, может быть, только обнаженной кожи?

Но если любая часть будет касаться его тела слишком долго или слишком сильно, то кожа онемеет, но только на эту ночь. Жан-Клод прекрасно умел донести информацию, хотя казалось, что он ничего особенного не говорит. Это заставляло меня задуматься, как часто ему приходилось это делать в прошлом.

Жан-Клод стянул плащ с моих плеч, оставив его на талии. Он скользил руками по моей коже, разглаживая ее пальцами. Его руки теплели. Через плащ он сжал мои руки, не касаясь обнаженной кожи. Он почти незаметно поцеловал меня в шею, и прижался лицом к моей щеке.

Он снова отстранился от меня, быстро и сильно вдохнув. Я положила руку ему на грудь, но не почувствовала биения сердца. Потом нежно провела рукой по его лицу, потрогала сонную артерию. Ничего. Я хотела спросить, что мы делаем не так, но не смела.

Не хотела, чтобы плохие парни узнали, что мы никогда этим не занимались. Вот сексом мы занимались, а всякой вампирской мерзости мне удавалось избежать.

Он начал расстегивать рубашку.

Я посмотрела на него, слегка расширив глаза.

Он обнажил грудь и живот.

Я уставилась на сияние бледной кожи и спросила:

– И что?

– Дотронься до меня, ma petite.

Я взглянула на наблюдающих вампиров и покачала головой.

– Никакой прелюдии на глазах у плохих парней.

– Я могу просто выпить крови, если ты предпочитаешь, – сказал он тихо.

Он сказал это так, как будто мы делали это каждую ночь. На самом деле, мы делали это всего два раза по моей воле. Один раз – чтобы спасти его жизнь. Второй – чтобы спасти его и Ричарда. Я не хотела отдавать свою кровь. Иногда я думала, что кровопускание для вампиров было более интимным делом, чем секс. Так что в данной большой компании этим мне тоже не хотелось заниматься.

Я посмотрела на него, начиная злиться. Он просил меня делать очень личные вещи на виду у всех. Мне это не нравилось, и он знал, что мне это не нравится. Так почему он меня не предупредил? Неужели он не думал, что нам придется делать это сегодня ночью?

– Она злиться на тебя, – сказал Падма, – она и правда такая скромная? – спросил он с сомнением, – может быть, на самом деле, вы не можете делать того, что говорите?

Тело Ханны расставило длинные ноги, балансируя на непривычных высоких каблуках.

– Ты так же слаб, как Падма? Просто еще один кровосос?

Странник покачал головой, волосы Ханны скользнули по плечам и рассыпались поверх порванного платья.

– В чем ты еще блефовал, Жан-Клод?

– Чтоб вас всех черти побрали, – сказала я.

Я запустила руки под рубашку Жан-Клода, поглаживая пальцами ему живот. Он был холодный. Черт возьми.

Я вытащила рубашку из брюк, не очень нежно, и скользнула руками дальше по обнажившейся коже.

Разглаживая пальцами мышцы на его спине, я чувствовала, как шею, а потом и лицо, заливает краска. При других обстоятельствах, в стенах спальни, была бы возможность продолжения. Но сейчас меня это ужасно смущало.

Я убрала руки.

– Осторожнее, ma petite, у тебя совсем замерзнут руки.

Кончики пальцев так заледенели, будто я вышла зимой на улицу без перчаток. Я смотрела на него секунду или две.

– Если мне нельзя трогать тебя руками, то чем ты предлагаешь воспользоваться?

Падма достаточно откровенно предложил кое-что, и я ткнула в его сторону пальцем.

– А ты не лезь.

Он рассмеялся.

– А ей точно не по себе. Как мило и здорово! Ашер сказал, что до тебя она была девственницей. Раньше я ему не верил.

Я опустила голову на грудь. Мне ничего не хотелось им объяснять. Не собираюсь устраивать совету вампиров экскурсию в мою личную жизнь.

Показалась рука Жан-Клода. Он не коснулся меня, но одного движения было достаточно, чтобы заставить меня поднять голову и встретить его взгляд.

– Я бы не просил тебя об этом здесь и сейчас, если бы это не было необходимо. Ты должна мне верить.

Глядя в его синие-синие глаза, я верила. Глупо, но правда.

– Что ты хочешь, чтобы я делала?

Он поднял руку, и провел пальцами вдоль моих губ – так близко, что если бы я вдохнула, то он бы меня коснулся.

– Воспользуйся своими сладкими губами, чтобы разбудить мое сердце. Если наша связь так сильна, как я думаю, то все получится, ma petite.

Я вздохнула и отвела его рубашку, обнажая грудь. Наедине мне нравилось ласкать его, пробежаться языком вдоль крестообразного шрама на его груди. Но сейчас мы были не наедине. Черт с ними.

Я коснулась губами холодной кожи, и провела языком по его груди.

Он судорожно вздохнул. Как он мог дышать, если не билось сердце? Ответа не было, но я уже видела это раньше. Вампиры, которые дышали, но у которых не было пульса.

Я провела языком по гладкой коже около шрама, и закончила поцелуем прямо над сердцем. Я чувствовала, что у меня замерзают губы. Но это не был пощипывающий холод зимы. Все было так, как он сказал. Его тело вытягивало мое тепло. Моя жизнь перетекала в него.

Я отодвинулась, облизывая губы, стараясь вернуть им чувствительность.

– Ну, как?

Он рассмеялся, и звук прокатился у меня по спине кубиком льда, который скользил не спеша, до самого основания позвоночника.

Я вздрогнула и сказала:

– Тебе уже лучше.

Он вдруг поднял меня, обхватив руками бедра. Я ойкнула от неожиданности, опустив руки ему на плечи, чтобы сохранить равновесие. Он обвил руками мои ноги и смотрел на меня. Зрачки в его глазах растворились в сиянии синего огня.

Я в горле почувствовала биение его сердца. Его пульс стучал во всем моем теле. Он дал мне медленно соскользнуть на пол.

– Поцелуй меня, ma petite, как мы должны целоваться. Я теплый и теперь ко мне безопасно прикасаться.

– Теплый, но совсем не безопасный, – сказала я и стала целовать его, когда была еще на уровне его лба, и продолжала целовать, скользя по его телу. Он поцеловал меня так, будто готов был съесть. Клыки вжались в меня острой болью, и ему пришлось оторваться, чтобы не проткнуть меня насквозь. Поцелуй оставил меня бездыханную, трепещущую, но без ощущения холода.

Я поняла, что он почти опьянел от моего тепла. Что ему хорошо больше, чем только с практической точки зрения. У него всегда так: из необходимости получается удовольствие.

– Теперь, когда ты снова сполна обрел свою силу, – сказал Странник, – я покидаю тебя. Ты противостоял Падме без моей помощи. Так что ты сможешь защитить себя.

– Он превзошел и тебя тоже, – сказал Падма.

Лицо Ханны обратилось к нам:

– Да, превзошел. Этого я и ожидал от мастера, который уничтожил Повелителя Земли.

Ханна повернулась к Падме:

– И он сделал то, чего не можешь ты. Он вернул свое тепло с помощью слуги, не испив ее крови. Это то, что должен уметь любой настоящий мастер.

– Довольно, – сказал Падма. Он явно разозлился. Необходимость делить кровь со своими слугами-людьми была для них точно навязчивой идеей.

– Ночь проходит. Теперь ты в полной силе, Жан-Клод, и можешь найти своих людей. Посмотрим, кто не откликнется на твой зов.

– Я покину вас, Жан-Клод. Но буду ждать тебя дальше, – и Ханна внезапно осела. Вилли успел ее подхватить и бережно положил на пол.

– Ищи, Жан-Клод, ищи своих людей, – сказал Падма.

Жан-Клод встал, потянув меня за собой. Его зрачки выплыли из сияющей синевы его глаз, и те снова приобрели свой нормальный цвет. Он смотрел мимо меня, мимо Падмы. Не думаю, что он видел хоть что-нибудь в комнате. Его сила лилась из его рук, овевая мою кожу. Думаю, если бы я не касалась его, то ничего бы не почувствовала. Еле заметный поток энергии, как если бы это было незначительное дело.

Он опустил ресницы, потом посмотрел на Падму.

– Дамиан.

Дамиан был одним из помощников Жан-Клода. Как и Лив, ему было больше пяти сотен, но он никогда бы не стал мастером. В случае Дамиана, ему было больше тысячи. Это была пугающая пропасть времени, чтобы достичь такой малой силы. Не поймите меня не правильно, Дамиан обладал силой. Для пятисотлетних он был очень опасным. Для того, кому стукнула тысяча, он был ребенком. Опасным, плотоядным ребенком, но, тем не менее, Дамиан уже достиг своего предела. Он мог жить до тех пор, пока Солнце не поглотит Землю, но никогда уже не достигнет большего, чем то, что у него было сегодня на закате.

Он был одним из тех редких вампиров, которые могли ввести меня в заблуждение относительно своего возраста. Я недооценила его возраст почти наполовину. Я судила по силе, и только начинала понимать, что это не единственный признак, по которому нужно судить.

Жан-Клод договорился со старым мастером Дамиана, чтобы тот отпустил его, после чего Дамиан приехал и стал его помощником.

– Что ты сделал с Дамианом? – спросил Жан-Клод.

– Я – ничего, а разве он мертв? – улыбнулся Падма и взял Вивиан за руку, – это вопрос, на который может ответить только его мастер.

Он пошел по проходу, ведя за собой верлеопарда. Вивиан оглянулась, и смотрела на меня большими испуганными глазами, пока они не скрылись из виду. Черный леопард медлил, глядя на меня.

Я начала говорить, не успев подумать, почти инстинктивно:

– Как ты допустила, чтобы тебя в это втянули?

Она зарычала на меня, размахивая хвостом.

– Ты слаба, Элизабет. Габриель знал это и презирал тебя за это.

Она заревела, но голос Падмы оборвал этот звук, будто лезвием ножа.

– Элизабет, ко мне – сейчас же, или я очень сильно рассержусь.

Леопард рыкнул на меня, и одним прыжком скрылся в темноте.

– Разве Габриель говорил тебе, что она слаба, ma petite?

Я покачала головой.

– Она бы не привела сюда остальных, если была бы сильнее. Он позвал, и она пришла, но она должна была прийти одна.

– Возможно, она старалась, ma petit.

– Если и так, то она старалась недостаточно.

Я посмотрела на лицо Жан-Клода, которое ничего не выражало. Его тело было спокойным, неподвижным. Я засунула руку ему под рубашку и положила на сердце. Оно билось.

– Ты думаешь, Дамиан мертв, – сказала я.

– Я знаю, что он мертва, – он посмотрел на меня, – но навсегда ли это, вот в чем вопрос.

– Мертв – значит мертв, – сказала я.

Он рассмеялся и прижал меня к себе.

– О, ma petite, ты больше других должна знать, что это не так.

– Я думала, ты сказал, что они не могут убить нас сегодня, – сказала я.

– И я так думал, – ответил он.

Отлично. Каждый раз, когда я начинаю думать, что поняла правила, они меняются. И почему каждый раз эти проклятые правила меняются только в худшую сторону?

Глава 17

Вилли подошел к нам, ведя за руку Ханну.

– Спасибо, мастер, Анита.

На его худом лице были раны, полученные, как мне кажется, в изначальной борьбе за Цирк. Они уже затягивались. Он выглядел ужасно, еще более похожим на ходячего мертвеца, чем обычно.

– Выглядишь, как черт, – сказала я.

Он ухмыльнулся, сверкнув клыками. Он был мертвым только три года. Умение улыбаться, не сверкая клыками, требовало практики.

– Я в порядке, – он смотрел на Жан-Клода. – Я пытался остановить их. Мы все пытались.

Жан-Клод заправил рубашку обратно в брюки, пригладил ее руками и коснулся плеча Вилли.

– Ты дрался с советом, Вилли. Выиграл или проиграл, ты все сделал правильно.

– Спасибо, мастер.

Жан-Клод обычно поправлял всех, кто называл его мастером, но сегодня, кажется, мы собирались быть официальными.

– Идем, мы должны позаботиться о Дамиане.

Он протянул мне свое запястье, а когда заметил, что я не знаю, чего он хочет, положил мои пальцы на пульс.

– В этом есть что-то примечательное?

– Это показывает, что ты больше, чем мой слуга или любовница. Это показывает, что я признаю тебя равной.

– Что об этом думает совет? – спросила я.

– Это заставит их договариваться не только со мной, но и с тобой. Это усложнит им дело и даст нам больше выбора.

Я устроила руку на его запястье. Его пульс был равномерным под моими пальцами.

– Наших врагов это смутит, да?

– Конечно, ma petite, конечно.

Я шла за ним по коридору, держа правую руку в кармане с браунингом, который подняла с пола. Когда мы смогли видеть весь коридор, пульс Жан-Клода забился сильнее под моими пальцами.

Дамиан лежал на полу, свернувшись вокруг меча. Кровь впиталась вокруг лезвия в темный материал жилетки, заменявшей ему рубашку. Острие вышло из его спины. Он был проткнут насквозь. Трудно быть уверенной на сто процентов, но казалось, сердце его пробито.

За ним стоял новый вампир. Он держал двуручный меч, опираясь на него, как на трость. Я узнала меч. С ним Дамиан спал в своем гробу.

Новый вампир был высок, шесть футов шесть дюймов или выше, широкоплеч. Его волосы желтыми локонами обрамляли лицо, оставляя уши открытыми. На нем были белая туника и белые брюки, белое на белом слоями.

Он стоял жестко, внимательно, как солдат.

– Уоррик, – сказал Жан-Клод. – Я надеялся, что ты спасся от нежной милости Иветт.

Высокий вампир посмотрел на нас. Его глаза отметили мою руку на запястье Жан-Клода. Он опустился на одно колено и сжал в руках меч Дамиана. Он взмахнул головой и протянул меч нам.

– Он хорошо дрался. Много времени прошло с тех пор, когда у меня был такой оппонент. Я забылся и убил его.

Я не хотел гибели такого воина. Его смерть – это великая потеря.

Жан-Клод взял меч из рук вампира.

– Прибереги свои извинения, Уоррик. Я пришел спасти Дамиана, а не хоронить его.

Уоррик поднял на нас светло-голубые глаза.

– Но я проткнул его сердце. Если бы ты был мастером, создавшим его, у нас был бы шанс, но не ты призвал его из могилы к его второй жизни.

– Но я – Мастер Города, а Дамиан принял кровавую клятву.

Уоррик положил меч на землю рядом с неподвижным телом Дамиана.

– Твоя кровь может призвать его. Я молюсь, чтобы этого было достаточно.

Я уставилась на него. Никогда не слышала, чтобы вампир говорил "Я молюсь". Вампиры, по очевидным причинам, много не молятся. Я имею в виду, кто им ответит? О, да, существует Церковь Вечной Жизни, но это, скорей, человеческая религия, своего рода Новая Волна. Не думаю, что они много говорят о Боге.

Волосы Дамиана были кроваво-красными, потрясающий цвет на фоне алебастровой белизны его кожи. Я знала, его глаза были такими зелеными, что любая кошка позавидует, но сегодня его глаза были закрыты, и если все обернется неудачей, они никогда больше не откроются.

Жан-Клод встал на колени перед Дамианом. Он положил руки на грудь Дамиана, рядом с мечом.

– Если я вытащу меч, и его сердце не забьется, а глаза не откроются, мы потеряли его. Один единственный шанс. Мы могли бы положить его где-нибудь на сто лет, пока меч не выйдет из его сердца, тогда был бы шанс.

Если мы сделаем это здесь и сейчас, мы рискуем потерять его навсегда. Поэтому нельзя вытаскивать кол из сердца трупа, каким бы мертвым он ни казался.

Я встала на колени рядом с ним.

– Есть какой-нибудь ритуал для этого?

Он покачал головой.

– Я призову кровавую клятву, которую он дал. Это поможет позвать его, но Уоррик прав. Я не создавал Дамиана. Я не его настоящий мастер.

– Нет, он старше тебя примерно на шестьсот лет.

Я посмотрела на вампира, насаженого на меч, лежащего в луже собственной темной крови. Он был одет в парадные брюки, подходящие под жилет. Без консервативной рубахи под жилеткой это выглядело странно эротично. Я все еще могла чувствовать Дамиана у себя в голове. Его сила, биение и пульс веков текли в нем.

Он не был мертвым, или, по крайней мере, полностью мертвым. Я все еще могла чувствовать его ауру.

– Я все еще могу чувствовать Дамиана, – сказала я.

– Что ты имеешь в виду, ma petite?

У меня возникла ужасная потребность коснуться Дамиана. Пробежать ладонью по его обнаженной руке. Я не была некрофилкой, как бы близко к краю этого я ни находилась. Что произошло?

– Я могу чувствовать его. Его энергия у меня в голове. Это как от свежего трупа, когда душа еще не покинула тело. Он еще не безнадежен, я думаю.

Уоррик посмотрел на меня.

– Как ты можешь это знать?

Я потянулась к Дамиану и остановилась, сжав руки в кулаки. Руки чесались его коснуться, не совсем сексуально, но как глядя на действительно хорошую скульптуру. Мне хотелось повторить линии его тела, почувствовать его приливы и отливы.

– Что случилось, ma petite?

Я коснулась руки Дамиана кончиками пальцев, словно боясь, что он вспыхнет. Мои руки скользили по его прохладной плоти, почти что против моей воли. Сила, оживляющая тело Дамиана, текла через его холодную кожу, текла по моим ладоням, по моим рукам, гусиной кожей маршировала по моему телу.

Я тяжело вздохнула.

– Что ты делаешь, ma petite?

Жан-Клод потер руки, словно он тоже почувствовал это.

Уоррик протянул ко мне руки, как к огню, не уверенный, что может или хочет коснуться. Он отступил, вытирая ладони о штаны.

– Это правда. Ты некромант.

– Ты еще ничего не видел, – прошептала я и повернулась к Жан-Клоду.

– Когда ты вытащишь меч, весь фокус в том, чтобы не позволить его силе вытечь из открывшейся раны.

Другими словами, не позволить его душе покинуть тело, так?

Жан-Клод посмотрел на меня так, словно в первый раз увидел. Приятно сознавать, что я еще могу чем-то его удивить.

– Я не знаю, ma petite. Я не ведьма и не изучал магическую метафизику. Я взову к клятве, произнесу ритуальные слова и буду надеяться, что он выживет.

– Иногда когда я поднимаю зомби из могилы, проще поднять их во второй раз.

Я коснулась слабых рук Дамиана, но этого было не достаточно. Моя сила и сила внутри вампира нуждались в большем соприкосновении, чем просто руки.

– Он не зомби, ma petite.

– Уоррик сказал, что ты не поднимал его из могилы, а я поднимала.

Не так давно я случайно подняла трех вампиров Жан-Клода. Это случилось, когда он, Ричард и я впервые вызвали триумвират. Сила была ошеломляющей, и я подняла все находившиеся рядом трупы как зомби, но силы все еще было слишком много. Я перекинула ее на вампиров, и они поднялись для меня. По слухам некромант может своим приказом поднять любого мертвеца. Но это легенда. Насколько мне известно, я единственный из живущих некромантов, которому это удалось.

– О чем ты спрашиваешь, ma petite?

Я ползала вокруг тела Дамиана. Прохлада крови чувствовалась через колготки. Мои ладони скользили по его рукам, не теряя контакта с его телом, с той силой, что кружила внутри его тела. Его жизненная сила однажды оттолкнула меня, выкинула, причинила боль. Но это связало нас, словно мы очистили друг друга.

– Ты связан с Дамианом, но ты связан и со мной тоже. Я чувствую Дамиана у себя в голове. Не знаю, связь ли это, но все же. Используй это, – сказала я.

– Хочешь, чтобы я использовал твою силу, чтобы усилить мою власть над ним? – сказал Жан-Клод.

– Да.

Я подтянула Дамиана себе на колени, меч все еще протыкал его. Когда Жан-Клод увидел, что я делаю, он помог мне. Я уложила Дамиана, плечи на моих коленях, голова покоится на моей руке. Я скользнула рукой по его груди, ища сердце, но вместо этого наткнулась на лезвие. Оно проткнуло его сердце. Даже с моей помощью, даже с помощью Жан-Клода, не будь ему более пятисот лет, он бы умер. Кажется, пять сотен – это возраст, когда вампы обретают большую силу. А то, что ему около тысячи, может только помочь. Я могла его чувствовать, телом, головой. Через возрастающую силу я заметила, что повернулась спиной к коридору.

Тяжело об этом думать, но я спросила:

– У нас перемирие, пока мы его не поднимем?

– Имеешь в виду, не атакуют ли нас, пока мы его спасаем?

– Да.

– Я буду вас охранять, – сказал Уоррик. Он стоял и держал меч Дамиана.

– А это не конфликт интересов, – спросила я.

– Если он не поднимется, я буду наказан за его убийство. Не только сожаление о моей собственной беззаботности побуждает меня помогать вам. Я боюсь, что может сделать моя хозяйка.

Жан-Клод посмотрел вниз на Дамиана.

– Падма хочет убить нас из-за силы, которую дал нам триумвират, ma petite. Теперь, когда он знает, что ты подняла Дамиана из гроба как зомби, он будет бояться тебя еще больше.

– Уоррик собирается ему сказать?

Жан-Клод мило улыбнулся.

– Уоррику не за чем об этом говорить, не так ли, Странник?

Голос выдохнул вокруг нас:

– Я здесь.

Я уставилась на воздух, на ничто.

– Ты маленький сукин сын, ты подслушивал.

Вилли запнулся. Ханна оттолкнулась от него.

– Меня слишком много, Анита.

Вилли повернулся к нам с этим древним разумом, горящим в его глазах.

– Почему ты утаил от нас эту информацию, Жан-Клод?

– Ты и без этой информации все прекрасно видишь, Странник. Ты обвиняешь меня в том, что я ее от тебя утаил?

Он слегка улыбнулся, мило и снисходительно одновременно.

– Нет, полагаю, что нет.

Жан-Клод сжал рукоять меча. Он положил руку на грудь Дамиана, чтобы укрепиться. Его пальцы сжали мою ладонь.

– Возможно, ты захочешь подвинуть руку, ma petite. Меч острый.

Я покачала головой.

– Я собираюсь заставить его сердце биться. Я не могу сделать этого, не касаясь его.

Жан-Клод повернул голову, глядя на меня.

– Магия сковывает тебя, ma petite, и ты забываешься. Используй хотя бы левую руку.

Он был прав. Магия, иными словами, была зданием. Я никогда не чувствовала собственную энергию так сильно без кровавой жертвы. Конечно, тут было достаточно крови, но пролитой не мною. Но я могла чувствовать сердце Дамиана в его груди. Это было, как если бы я заглянула внутрь и раздвинула мышцы. Я не видела, но чувствовала это, но это все равно было не так. Это не описать словами. Это не было касанием или взглядом, но я чувствовала точно так же. Я убрала правую руку и положила левую на тихое сердце Дамиана.

– Ты готова, ma petite?

Я кивнула.

Жан-Клод встал на колени.

– Я – Мастер Города. Ты пил мою кровь. Ты касался моей плоти. Ты мой, Дамиан. Ты отдал себя моей воле.

Приди ко мне сейчас, Дамиан. Встань передо мной. Приди к моей руке.

Он сжал меч. Я почувствовала, как безжизненно двинулось тело Дамиана.

Я чувствовала его сердце, приласкала его, но оно было холодным, мертвым.

– Я – хозяин твоего сердца, Дамиан, – сказал Жан-Клод. – Я заставлю его биться.

– Мы заставим его биться, – сказала я. Мой голос звучал далеким, странным, совсем не как мой голос. Сила проходила через меня, через Дамиана, через Жан-Клода. Я чувствовала, как она выплескивается наружу, и знала, что каждое тело в этом месте чувствует возбуждение.

– Сейчас, – прошептала я.

Жан-Клод взглянул на меня в последний раз, затем повернулся к Дамиану. Одним резким движением он вырвал клинок.

Сущность Дамиана попыталась последовать за клинком, попыталась выскользнуть через рану. Я почувствовала, как она ускользает. Я позвала ее, прижала к мертвой плоти, но этого было не достаточно. Я поднесла руку к его сердцу и провела клинком по ладони. Кровь, плоть, теплая и человеческая, прижалась к ране. Сущность Дамиана заколебалась. Она осталась попробовать моей крови. Этого было достаточно. Я больше не ласкала его сердце, я прижимала его, наполняла окружавшей нас энергией. Сердце стукнулось об его грудь, так что я почувствовала это своими костями. Его спина выгнулась, подняв его с моих коленей, подбросив его голову. Его рот открылся в беззвучном крике. Его глаза широко распахнулись. Он снова упал мне на колени.

Он уставился на меня испуганно, широко раскрыв глаза. Он схватил мою руку и попытался заговорить, но не смог из-за грохочущего в его горле пульса. Я могла чувствовать кровь в его теле, биение его сердца, его напряжение.

Он потянулся к Жан-Клоду, схватив рукав его куртки, и, наконец, прошептал:

– Что вы со мной сделали?

– Спасли тебя, mon ami, спасли тебя.

Вдруг Дамиан упал. Его тело начало успокаиваться. Я стала терять ощущение его пульса, вкус его сердца.

Ощущение уходило, и я отпустила его. Но я была почти уверена, что смогу вернуть его. Я смогла бы почувствовать возбуждение в его теле. Я могла заставить его усиливаться и уменьшаться своим касанием. Я была почти уверена в этом.

Я провела рукой по его густым рыжим волосам и почувствовала искушение, но у него был лишь легкий привкус секса. Я подняла все еще кровоточащую руку, чтобы рассмотреть ее. Все было не так страшно: два-три шва, и все в порядке. Болело, но не сильно.

Я провела по его волосам все еще кровоточащей рукой. Густые волосы скользнули по открытой ране, бередя ее. Боль вдруг усилилась, ноющая и отвратительная. Достаточно, чтобы привести меня в чувство.

Дамиан испуганно смотрел на меня. Он меня боялся.

Глава 18

– Черт, ужасно трогательно!

Я обернулась, Дамиан все еще лежал на моих коленях. Иветт скользила по коридору в нашу сторону. Она где-то оставила свой норковый палантин, и ее белое платье было очень простым, очень элегантным, очень в стиле Шанель. Остальная картина была списана с Маркиза де Сада.

Джейсон, вервольф, прислужник, временами добровольный ужин для немертвых, был с ней. Он был одет в нечто среднее между черными кожаными штанами и обтягивающими ремнями. Обнаженная кожа была видна на бедрах, казалось, что кожаный ремень закрывает его пах. На шее был надет собачий ошейник с заклепками и поводком. Поводок держала Иветт. Свежие шрамы покрывали его лицо, шею и руки, порезы на груди и животе напоминали следы когтей. Его руки были крепко прижаты к телу и связаны за спиной, что само по себе причиняло боль.

Иветт остановилась в восьми футах от нас, позируя. Она ткнула Джейсона в спину достаточно сильно, чтобы он упал на колени, издав тихий звук. Она подняла поводок высоко, так что он почти висел.

Она пригладила рукой его желтые волосы, поправляя их, словно он собирался фотографироваться.

– Он – мой подарок, пока я здесь. Тебе нравится обертка?

– Ты можешь сесть? – спросила я Дамиана.

– Думаю, смогу, – он скатился с моих коленей, аккуратно садясь, словно тело не достаточно еще его слушалось.

Я поднялась.

– Джейсон, ты как?

– Я в порядке, – ответил он.

Иветт натянула поводок крепче, чтобы он не мог говорить. Я заметила металлические шипы внутри ошейника, это был ошейник для пыток. Великолепно.

– Он мой волк, Иветт. Он под моей защитой. Ты не получишь его, – сказал Жан-Клод.

– Я уже его поимела, – сказала она – и еще поимею. Я не причинила ему вреда. Эти шрамы – не моя работа, он получил их, защищая это место. Защищая тебя. Спроси его самого.

Она ослабила ошейник, а потом и поводок.

Джейсон глубоко вздохнул и посмотрел на нас.

– Она ранила тебя? – спросил Жан-Клод.

– Нет, – ответил он.

– Ты проявила большое терпение, – сказал Жан-Клод, обращаясь Иветт. – Или твои вкусы изменились с момента нашей последней встречи?

Она рассмеялась.

– О, нет, мои вкусы остались прежними. Я буду мучить его у тебя на глазах, и ты будешь бессилен остановить меня. Таким образом я мучаю лишь некоторых людей.

Она улыбалась. Она выглядела лучше, чем в ресторане, не такой бледной.

– Кто кормил тебя? – спросила я.

Она прострелила меня глазами.

– Скоро ты все увидишь, – она повернулась к Уоррику. Он не раболепствовал, но вдруг показался маленьким, не таким сияющим.

– Уоррик, ты подвел меня.

Уоррик стоял, прислонившись к стене, все еще держа в руках меч Дамиана.

– Я не хотел убивать его, госпожа.

– О, я не об этом. Ты охранял их, пока они возвращали его.

– Вы сказали, я буду наказан, если он умрет.

– Сказала, но неужели ты бы поднял этот великолепный меч против меня?

Он упал на колени.

– Нет, госпожа.

– Как в таком случае ты бы защитил их?

Уоррик покачал головой.

– Я не думал… – Ты никогда не думаешь, – она притянула Джейсона к своим ногам, прижимая его лицо к бедру, – Смотри, Джейсон, смотри, что я делаю с плохими маленькими мальчиками.

Уоррик поднялся на ноги, прислонившись к стене. Меч выпал из его рук, зазвенев по каменному полу.

– Пожалуйста, госпожа, не делайте этого.

Иветт глубоко вздохнула, откинув голову и закрыв глаза, поглаживая лицо Джейсона. Она была в предвкушении.

– Что она собирается делать? – спросила я.

– Смотри, – все, что мне ответил Жан-Клод.

Уоррик стоял на коленях достаточно близко ко мне, чтобы я могла его коснуться. Что бы ни должно было произойти, мы собирались быть сторонними наблюдателями. Так было надо, я полагаю.

Уоррик пялился на дальнюю стену за нашей спиной, игнорируя нас, как только мог. Белая пленка покрыла его бледно-голубые глаза, пока они не стали затуманенными, слепыми. Если бы я не стояла на расстоянии протянутой руки, это было бы сложно заметить.

Его глаза ввалились внутрь, наполненные гноем. Его лицо все еще было великолепным, сильным, героическим, как гравюра Святого Георгия, но его глаза были пустыми гноящимися дырами. Жидкий зеленоватый гной стекал по его щекам, как слезы.

– Это она сделала с ним? – спросила я.

– Да, – почти неслышно сказал Жан-Клод.

Из горла Уоррика вырвался тихий звук. Черная жидкость выплеснулась из его рта, заливая губы. Он пытался кричать, но получалось глубокое шокирующее бульканье. Он упал вперед на четвереньки. Гнойная жидкость лилась из его рта, глаз, ушей. Она собиралась в лужицу, более жидкую, чем из крови.

Это должно было вонять, но, как часто бывает с гноящимися вампирами, запаха не было. Уоррика стошнило его собственными гноящимися внутренними органами.

Все мы начали отодвигаться от расползающейся лужи. Не хотелось наступать на нее. Это не причинило бы нам никакого вреда, но даже другие вампиры отступили.

Уоррик согнулся пополам. Его белые одежды стали черными от крови. Но под всем этим месивом он оставался целым. Его тело было нетронутым.

Его руки слепо шарили вокруг, и это был беспомощный жест. Жест, который лучше любых слов говорил, что ему больно, и он все еще здесь. Все еще чувствует. Все еще думает.

– Боже мой, – сказала я.

– Вы должны увидеть, что я могу сделать с собственным телом, – голос Иветт снова обратил внимание на нее.

Она все еще стояла там, прижимая Джейсона к ноге. Она была белой, светящейся фигурой, если не считать рук. От локтя вниз стекал зеленоватый гной.

Джейсон заметил это и начал кричать, но она подтянула ошейник так крепко, что он замолчал. Она гладила его лицо своей гноящейся рукой, оставляя пятна чего-то жирного и темного, и слишком реального.

Джейсон начал биться. Он оттолкнулся от нее. Она дернула ошейник так, что его лицо стало розовым, потом красным. Он боролся, чтобы не приближаться к ней, как рыба на крючке. Его лицо стало пурпурным, но он все еще не хотел подходить к ее гноящейся руке.

Джейсон свалился на пол. От шока он потерял сознание.

– Он уже попробовал наслаждение гноящейся плоти раньше с другими вампирами, не так ли, Джейсон? Он так испуган. Вот почему Падма дал его мне.

Иветт стала сокращать дистанцию между ней и распростертым телом Джейсона.

– Сомневаюсь, что его разум переживет эту ночь. Разве не великолепно?

– Мы так не думаем, – сказала я, вытащив браунинг из кармана и показав ей, – не трогай его.

– Вы побеждены, Анита. Ты еще не усвоила это? – спросила она.

– Победи это, – сказала я, направив на нее браунинг.

Жан-Клод коснулся моей руки.

– Убери свой пистолет, ma petite.

– Мы не можем позволить ей получить Джейсона.

– Она не получит Джейсона, – сказал он, глядя на Иветт, стоящую в коридоре, – Джейсон мой. Мой в любом случае. Я не собираюсь делить его с тобой, и это против правил гостеприимства, если ты сделаешь что-то с одним из моих людей на основании временной компенсации. Уничтожение его разума нарушает законы совета.

– Падма так не думает, – сказала Иветт.

– Но ты не Падма, – Жан-Клод скользнул к ним. Его сила начала заполнять коридор, как холодная текущая вода.

– Ты был моей игрушкой более сотни лет, Жан-Клод. Ты, правда, думаешь, что выстоишь против меня теперь?

Я почувствовала ее удар, как порез ножа, но ее сила встретилась с Жан-Клодом и отступила, как если бы она ударила туман. Он не использовал силу для драки, просто впитывал.

Жан-Клод подошел, почти касаясь ее, и выдернул поводок из ее руки. Она коснулась его лица гноящейся рукой, оставляя на щеке нечто худшее, чем кровь.

Жан-Клод рассмеялся, и смех его был острым, как осколки разбитого стекла. Было больно слышать этот звук.

– Я видел тебя и в худшем состоянии, Иветт. Ты не показала ничего нового.

Она отняла руку и уставилась на него.

– Впереди еще много удовольствия. Тебя ждут Падма и Странник, – она не знала, что Странник уже с нами.

Тело Вилли вело себя тихо, не выдавая Странника. Интересно.

Иветт подняла руку, и она снова стала гладкой и красивой.

– Ты побежден, Жан-Клод. Просто ты пока об этом не знаешь.

Жан-Клод толкнул ее, след силы пронес ее через помещение и не слишком элегантно ударил об стену.

– Я могу быть побежден, Иветт, но не тобой. Не тобой.

Глава 19

Жан-Клод освободил руки Джейсона и снял с него ошейник. Джейсон маленьким мячиком свернулся на полу.

Он издавал слабые звуки, более примитивные, чем слова, и более жалостные.

Иветт развернулась на высоких каблуках и оставила нас. Уоррик исцелялся, если можно так сказать. Он сел, все еще покрытый остатками жидкости собственного тела, но его глаза были чистыми и синими, и он выглядел целым.

Странник в теле Вилли подошел к Жан-Клоду.

– Ты впечатлил меня не единожды этой ночью.

– Я ничего для этого не делал, Странник. Это мой народ. Это мои земли. Я их защищаю. Это не игра.

Он достал откуда-то два носовых платка и протянул один мне.

– Для твоей руки, ma petite.

Он начал вытирать лицо Джейсона другим платком.

Я уставилась вниз на свою левую руку. Кровь бежала симпатичной ровной линией вниз по руке. Я забыла об этом, глядя на разлагающегося Уоррика. Ужас был хуже, чем боль. Я взяла у Жан-Клода кусочек синего шелка.

– Спасибо.

Я обмотала импровизированный бинт вокруг раны, но не смогла завязать его одной рукой.

Странник попытался помочь мне завязать платок. Я отшатнулась от него.

– Я предлагаю помощь, не вред.

– Нет, спасибо.

Он улыбнулся, и снова чужая мысль скользнула по лицу Вилли.

– Ты расстроена, что я занял это тело. Почему?

– Он мой друг, – сказала я.

– Дружба. Ты поддерживаешь дружбу с этим вампиром. Он – ничто. В нем нет силы, с которой можно считаться.

– Он мой друг не из-за силы или бессилия. Он просто мой друг.

– Давно никто не защищал дружбу в моем присутствии. Все молили о пощаде, но никто никогда не говорил о дружбе Жан-Клод встал.

– Никто другой не мог об этом подумать.

– Никто другой не был столь наивен, – сказал Странник.

– Это – только форма наивности, – промолвил Жан-Клод. – Это правда, но сколько времени прошло с тех пор, когда кто-либо имел смелость быть наивным перед советом? Они приходили просить силы, защиты, мести, но не дружбы, не верности. Нет, этого у совета никто не попросит.

Голова Вилли снова склонилась в сторону, словно Странник думал.

– Она предлагает мне дружбу или ждет этого от меня?

Я собралась отвечать, но Жан-Клод опередил меня.

– Ты можешь предложить истинную дружбу, не прося ничего взамен?

Я открыла рот, чтобы сказать, что скорей приму дружбу голодного крокодила, но Жан-Клод осторожно тронул мою руку. Этого было достаточно. Мы выигрывали, не стоило этого портить.

– Дружба, – сказал Странник. – Это на самом деле то, чего я не предлагал с тех пор, как занял свое кресло в совете.

Тогда я сказала, не подумав.

– Должно быть тебе очень одиноко.

Он засмеялся, и это была та же ненормальная смесь шумного гогота Вилли и змеиного шипения.

– Она как ветер, ворвавшийся в окно, которое долго держали закрытым, Жан-Клод. Смесь цинизма, наивности и силы.

Он коснулся моего лица, и я позволила ему. Он положил руку на мою щеку почти знакомым жестом.

– В ней есть некий… шарм.

Его рука спустилась по моему лицу, пальцы провели линию по моей щеке. Вдруг он убрал руку, потер пальцы между собой, словно пытаясь почувствовать что-то невидимое. Он встряхнул головой.

– Мы с этим телом будем ждать вас в комнате пыток.

Он ответил прежде, чем я успела сказать нет.

– Я не собираюсь вредить этому телу, Анита, но нужно же мне в чем-то ходить. Я покину эту оболочку, как только ты укажешь мне на другую.

Он повернулся и посмотрел на остальных. Его взгляд остановился на Дамиане.

– Я могу взять этого. Думаю, Бальтазару он понравится.

Я покачала головой.

– Нет.

– Он тоже твой друг?

Я взглянула на Дамиана.

– Не друг, нет, но он все же мой.

Странник повернул голову, уставившись на меня.

– Он принадлежит тебе, как? Он твой любовник?

Я покачала головой.

– Нет.

– Брат? Кузен? Предок?

– Нет, – сказала я.

– Тогда в каком смысле он… твой?

Я не знала, как объяснить это.

– Я не отдам тебе Дамиана, чтобы спасти Вилли. Ты же сам сказал, что не причинишь ему вреда.

– А если бы причинил? Ты бы променяла безопасность Дамиана на своего друга?

Я покачала головой.

– Я не собираюсь обсуждать это с тобой.

– Я просто пытаюсь увидеть, насколько для тебя важны друзья, Анита.

Я снова покачала головой. Мне не нравилось, к чему сводился разговор. Если я скажу что-нибудь не то, Странник начнет рвать Вилли на части. Это была ловушка, и любое мое слово могло привести в нее.

– Ma petite ценит своих друзей, – вмешался Жан-Клод.

Странник поднял руки.

– Нет, она должна ответить сама. Я хочу понять ее верность, а не твою.

Он уставился на меня с расстояния меньше фута, неуютно близкого.

– Насколько важны для тебя твои друзья, Анита? Отвечай на вопрос.

Мне на ум пришел один ответ, который уводил в сторону от задумок Странника.

– Достаточно важны, чтобы убить ради них, – сказала я.

Его глаза расширились, рот открылся от удивления.

– Ты мне угрожаешь?

Я пожала плечами.

– Ты задал вопрос. Я на него ответила.

Он закинул голову и рассмеялся.

– О, из тебя бы получился отличный мужик.

Я провела достаточно времени среди мачо, чтобы знать, что это искренний комплимент. Они никогда не понимали, что он оскорбителен. И поскольку мы стараемся не навредить тем, о ком заботимся, я собиралась принять его.

– Спасибо, – сказала я.

Внезапно его лицо побледнело, улыбка сошла, как плохое воспоминание. Только его глаза, глаза Вилли, оставались живыми, сияя силой, которая скользнула по моей коже прохладным ветром. Он протянул мне руку, как Жан-Клод недавно.

Я взглянула на Жан-Клода. Он слегка кивнул мне. Я положила все еще кровоточащую руку на запястье Странника. Его пульс застучал сильнее и быстрее под моей ладонью. Я почувствовала, как маленькая рана запульсировала в ответ на биение его сердца. Кровь потекла сильнее из пореза, подчиняясь его силе. Она стекала тонкой струйкой по руке к локтю, падая на плащ, впитываясь в темную ткань. Кровь багряным ручьем текла по его запястью. Моя кровь.

Мое собственное сердце застучало сильнее, подгоняемое страхом, и толкало кровь быстрее. Я знала в тот момент, что он может стоять так и заставить мою кровь полностью вытечь через маленькую рану, и я умру.

Что он может испортить мою кровь и мою силу просто из принципа.

Мое сердце барабанило в ушах. Я знала, что могу убрать руку, но никогда прежде не думала, что при попытке сделать это, что-то будет мешать мне, разрывая голову криком, и я не смогу пошевелиться.

Жан-Клод потянулся ко мне, но Странник заговорил прежде, чем он смог нас коснуться.

– Нет, Жан-Клод. Я признаю ее как силу, с которой следует считаться, если она сможет освободиться сама.

Мой голос был хриплым и разбитым, как после долгого бега, но я могла говорить и думать, не могла только пошевелить рукой.

– И что мне с этого будет?

Он засмеялся, довольный собой. Похоже, я наконец задала вопрос, который он ждал.

– А что ты хочешь?

Я задумалась, так как пульс мой стучал все сильнее и сильнее. Кровь начала впитываться в рукав Странника, рукав Вилли. Я хотела вернуть Вилли.

– Безопасный выход для меня, всех моих людей и друзей.

Он закинул назад голову и зашелся смехом. Смех остановился внезапно, как в плохо смонтированном фильме.

Он взглянул на меня сверкающими глазами.

– Освободись, Анита, и я исполню твою просьбу, но что я получу, если ты не сможешь?

Это была ловушка, и я об этом знала, но не знала, как из нее выбраться. Если он продолжит вытягивать мою кровь, я погибну от ее потери, и все будет кончено.

– Кровь, – сказала я.

Он улыбнулся.

– Это у меня уже есть.

– Разрешение пить из меня. Этого у тебя нет.

– Заманчиво, но не достаточно.

Серые пятна поплыли у меня перед глазами. Мне было плохо и отчаянно тошнило. Нужно много времени, чтобы истечь кровью, но он ускорял процесс. Я не могла думать о том, что ему предложить, мне вообще было сложно думать.

– Что ты хочешь?

Жан-Клод выдохнул, словно я сказала что-то не то.

– Правду.

Я медленно опустилась на колени, и только его рука, держащая мой локоть, не позволяла мне упасть. Перед глазами плыли большие серо-белые пятна. Кружилась голова, и от этого становилось еще хуже.

– Какую правду?

– Кто на самом деле убил Повелителя Земли? Скажи мне, и ты свободна.

Я тяжело сглотнула и прошептала:

– Да пошел ты.

Я скользнула на землю, все еще прижимаясь к нему, все еще истекая кровью. Он склонился надо мной, но своим нарушенным зрением я видела только Вилли. Угловатое лицо Вилли. Вилли в его кричащем костюме и жутком галстуке. Вилли, который любил Ханну с такой преданностью, что у меня горло сжималось. Я протянула руку и коснулась его лица, пробежала дрожащими пальцами по зачесанным назад волосам, взяла его за подбородок и прошептала:

– Вилли, приди ко мне.

Последовал толчок, как разряд электричества, и я смогла видеть. Мое тело все еще не слушалось меня, но видение было чистым. Я посмотрела в эти сияющие глаза и подумала о Вилли. Там, глубоко внутри, был ответный крик.

– Вилли, приди ко мне, – на этот раз мой голос был сильнее.

– Что ты делаешь? – спросил Странник.

Я не обратила на него внимания. Вилли был одним из тех вампиров, которых я случайно подняла из гроба, как Дамиана. И может быть, только может быть, он был моим не только из-за дружбы.

– Кровью я призываю тебя, Вилли МакКой. Восстань и приди ко мне.

Третий удар сердца в моей руке замедлился. Теперь Странник пытался освободиться, разбить связь, которую сам построил, но это была палка о двух концах. Она била в обе стороны, и я хотела, чтобы мой удар был глубоким и острым.

– Приди ко мне, Вилли МакКой. Восстань на мой зов, приди к моей руке, к моей крови. Восстань и ответь мне.

Вилли МакКой, восстань сейчас же!

Я наблюдала, как Вилли проявлялся в этих глазах, словно вода наполняет чашу. Я чувствовала, как он вытесняет Странника. Я вытолкнула его и захлопнула дверь, которая, как оказалось, есть в моей голове. В теле Вилли. Я выгнала Странника, и он ушел, вопя в ночи.

Вилли уставился на меня, и это был действительно он, но было что-то незнакомое в его взгляде.

– Что ты хочешь от меня, мастер?

Я упала на пол, плача. Я хотела сказать: "Я не твой мастер", – но слова умерли у меня в горле, покрытые бархатной тьмой, которая съела мое видение, а потом и весь мир.

Глава 20

Я спала, положив голову на колени отца. Он гладил мои волосы. Я прильнула к его коленям, прижавшись щекой к обнаженному бедру. Обнаженному бедру? Я внезапно проснулась и резко села, прежде чем увидела Джейсона, который сидел, прислонившись к стене. Это на его коленях я проснулась. Он одарил меня разбавленной версией своей обычной завлекающей улыбки, но глаза его остались холодными и уставшими.

Он даже не косился на меня сегодня. Если Джейсон не издевается, все слишком плохо.

Жан-Клод и Падма спорили по-французски. Они стояли с другой стороны от деревянного стола. Мужчина был прикован к столу лицом вниз серебряными полосами за запястья, щиколотки и шею. Полосы крепились непосредственно к столу. Он был обнажен, но не хватало не только одежды. Вся задняя сторона его тела походила на сплошную кровоточащую массу. Я нашла владельца кожи на двери. Темное привлекательное лицо Рафаэля не выражало ничего. Я надеялась, он еще не скоро придет в сознание.

Рафаэль, Крысиный Король, возглавлял вторую по величине и силе группу оборотней в городе. Он не был ничьей игрушкой. Какого черта он делает здесь в таком виде?

– Как сюда попал Рафаэль? – спросила я у Джейсона.

Усталым голосом он произнес:

– Мастер Зверей захотел крысолюдов. Рафаэль оказался не достаточно сильным, чтобы не подчиниться зову, но его сил было достаточно, чтобы не привести за собой остальных крыс. Он принес себя в жертву.

Джейсон снова прислонился к стене и закрыл глаза.

– Они не смогли сломать его. Они и Сильви не смогли сломать.

– Сильви?

Я осмотрела комнату. Она была двадцать на двадцать, не такая уж большая. Сильви свисала на цепях, весь вес на запястья, без сознания. Большая часть ее была скрыта от меня столом с прикованным Рафаэлем. Она не выглядела раненой.

– Почему она здесь?

– Мастер Зверей призвал и волков. Ричарда здесь не было, так что пришла Сильви. Она защитила всех нас, так же как Рафаэль защитил свой народ.

– О чем спорят Жан-Клод и этот Зверюшечник?

– Странник обещал нам свободу, но они не хотят включать в сделку Рафаэля. Мастер зверей говорит, он не из нашего народа и не наш друг.

– Он мой друг, – сказала я.

Он улыбнулся, не открывая глаз.

– Я знал, что ты это скажешь.

Я поднялась на ноги, опираясь на стену. Меня слегка качало, но все было не так плохо. Я подошла к спорящим вампирам. Французский звучал горячо и яростно.

Жан-Клод повернулся ко мне.

– Ma petite, ты проснулась.

Его английский звучал с сильным акцентом, как обычно после того, как он долго говорил по-французски.

Падма поднял руку.

– Нет, не влияй на нее.

Жан-Клод решительно кивнул.

– Как пожелаешь.

Я хотела прикоснуться к Рафаэлю. Я могла видеть, как поднимается и опускается его спина, но не могла поверить, что он в порядке, пока не коснусь его. Моя рука заколебалась, поскольку здесь почти не осталось места, которое бы не кровоточило. Наконец я коснулась его волос и отошла. Мне не хотелось его будить.

Бессознательное состояние сейчас было лучшим для него.

– Кто он тебе? – спросил Падма.

– Это Рафаэль, Крысиный Король. Он мой друг.

Открылась дверь и в подвал вошла Ханна. В тот же момент стало ясно, что это Странник. Он прислонил это очень женственное тело к двери и попытался выглядеть мужественно.

– Ты не можешь дружить с каждым монстром в городе.

Я уставилась на него.

– Хочешь поспорить?

Он покачал головой, светлые волосы Ханны запрыгали взад-вперед как в рекламе шампуня. Он засмеялся совсем по-девичьи.

– О нет, Анита, я не стану заключать с тобой еще одну сделку сегодня, – Он начал спускаться по лестнице, сняв высокие каблуки и заскользив в одних чулках. – Но будут и другие ночи.

– Я просила безопасный проход, и ты дал его, – сказала я. – Ты не можешь больше причинить нам вред.

– Я дал вам проход только на эту ночь, Анита.

– Не помню, чтобы в твоем обещании упоминались временные рамки, – сказал Жан-Клод.

Странник отмахнулся:

– Это было и так понятно.

– Не мне, – сказала я.

Он остановился на другой стороне стола рядом с Падмой и уставился на меня серыми глазами Ханны.

– Кто угодно понял бы, что я имею в виду только эту ночь.

– Ты сам сказал, Странник, она не кто угодно, – промолвил Жан-Клод.

– Он лишь один из совета и не может говорить за всех, – сказал Падма. – Он может заставить нас отпустить вас сегодня, но ничего больше. Он не может освободить вас, не учитывая мнения остальных.

– Тогда его слова ничего не значат, – сказала я.

– Если бы я собирался пообещать вам неприкосновенность на все время нашего пребывания, – сказал Странник, – я бы попросил большего, чем просто правда о смерти Повелителя Земли.

– Мы заключили сделку. Я свои условия выполнила, – сказала я.

Он попытался скрестить руки на груди, но пришлось опустить их на живот, бюст помешал. Женское тело не предназначено для грозных поз.

– Ты создала мне еще одну проблему, Анита. Разумнее было бы не быть столь проблематичной.

– Угрожай, сколько хочешь, – ответила я, – но сегодня ты не можешь нас тронуть.

– Не забивай себе этим голову, – Его голос звучал несколько ниже, исходя из горла Ханны.

Я подошла к голове Рафаэля, желая пригладить его волосы и не смея сделать этого. Слезы подступили к глазам.

– Освободите его. Он пойдет с нами, или твои слова хуже дерьма, Странник.

– Я не отдам его, – сказал Падма.

– Ты сделаешь, как тебе сказали, – ответил Странник.

Я отвернулась, чтобы не видеть разделанного тела Рафаэля. Еще не хватало, чтобы плохие парни видели меня плачущей. Отвернувшись от Рафаэля, я смогла лучше рассмотреть Сильви. То, что я увидела, заставило меня остановиться.

Ее брюки были спущены до щиколоток, туфли все еще одеты. Я сделала шаг, потом другой, почти подбежала к ней и опустилась на колени. Кровь покрыла ее бедра. Ее руки были вывернуты в запястьях, глаза крепко зажмурены. Она что-то шептала, очень тихо, снова и снова. Я коснулась ее руки, и она вздрогнула. Ее голос стал громче, и я разобрала лишь одно слово:

– Нет, нет, нет.

Снова, и снова, и снова, как мантра.

Я заплакала. Сегодня днем я собиралась выпустить в Сильви пулю, а сейчас плакала из-за нее. Я превращаюсь в крепкого социопата. У меня свои проблемы с Сильви, но такое… Она и при лучших обстоятельствах не любит мужчин. Это делает то, что с ней произошло, еще более жестоким. Или, может быть, просто я помню ее очень гордой, уверенной и самодостаточной. Видеть ее в таком положении было почти невыносимо.

– Сильви, Сильви, это Анита.

Я хотела вернуть на место ее одежду, но боялась коснуться ее снова, пока она не осознает, что это я.

– Сильви, ты меня слышишь?

К нам подошел Джейсон.

– Дай мне попробовать.

– Она не хочет, чтобы к ней прикасался мужчина.

– Я не трону ее.

Он встал на колени.

– От меня пахнет стаей. От тебя нет.

Он очень осторожно провел рукой перед ее лицом, стараясь не касаться.

– Почувствуй запах стаи, Сильви, познай комфорт наших прикосновений.

Она перестала говорить нет, но это все. Она даже не открыла глаза.

Я встала и оглядела комнату.

– Кто это сделал?

– Она могла остановить это в любой момент, – сказал Падма, – отдав мне стаю, она бы освободилась и свободно ушла.

Я закричала:

– КТО ЭТО СДЕЛАЛ?

– Я, – ответил Падма.

Я опустила глаза, а когда подняла их, мой узи был направлен на него.

– Я собираюсь разнести тебя на куски.

– Ma petite, ты заденешь Рафаэля и, возможно, меня.

Автомат совсем не приспособлен для стрельбы по одной цели в толпе, но браунинг тут вряд ли поможет. Я покачала головой.

– Он умрет. За это он умрет.

Странник встал перед Падмой.

– Ты уничтожишь это тело? – Он расставил руки и загородил собой Падму. – Ты убьешь любовницу своего Вилли?

Обжигающе горячие слезы потекли по моему лицу.

– Будь ты проклят, все вы.

– Падма не насиловал твою подружку лично, – сказал Странник. – Любой мужик может это сделать, а вот снять кожу с живого оборотня – это искусство.

– Кто тогда?

Мой голос стал слегка спокойнее. Я не собиралась использовать автомат, и все это знали. Я опустила узи и убрала его под плащ, после чего взяла в руку Браунинг.

Жан-Клод подошел ко мне. Он слишком хорошо меня знал.

– Ma petite, сегодня мы все уйдем отсюда живыми. Не лишай нас этой возможности ради мести.

В дверь вошел Фернандо, и все стало ясно. Возможно, он был не один, но он точно в этом участвовал. Он мне подмигнул.

– Странник не дал мне поиметь Ханну.

Я начала дрожать, легкий трепет возник в моих ладонях, поднялся к плечам и распространился по всему телу.

Никогда еще мне не хотелось убить кого-либо так сильно, как его в эту секунду. Он ступал по лестнице босыми ногами, водя руками по груди, играя с волосами на животе и, наконец, устроив их на шелке брюк.

– Возможно, я получу тебя, прикованную к стене, – проговорил он.

Я почувствовала, как улыбка появляется на моем лице. Я говорила очень ясно, очень осторожно, потому что иначе я бы сорвалась на крик, а если бы я потеряла контроль над голосом, я бы пристрелила его. Я знала это так же точно, как то, что стою здесь.

– Кто тебе помогал?

Падма остановил сына, заключив его в объятия. Я видела настоящий страх на лице мастера вампиров. Его сын был слишком заносчивым или слишком глупым, чтобы понять.

– Я сделал это сам.

Послышался смех, достаточно острый, чтобы придушить меня.

– Ты не мог сам причинить столько вреда. Кто тебе помогал?

Странник коснулся плеча Фернандо.

– Другие, безымянные другие. Если женщина сможет, пусть скажет. Если нет – значит, тебе не нужно этого знать. Ты не станешь охотиться за ними, Истребительница.

– Не сегодня, – сказала я.

Дрожь прошла. Холодный, ледяной центр моей души, который я обычно скрываю, словно выплеснулся наружу. Я была спокойна, мертвецки спокойна. Я могла пристрелить их, не моргнув глазом.

– Но ты сам сказал, Странник, будут и другие ночи.

Джейсон говорил тихим голосом, и Сильви ему отвечала. Я взглянула на нее. Она больше не плакала. Ее лицо было бледным и по-странному твердым, словно все крепкое и тяжелое держалось внутри. Джейсон открыл замки на цепях, и она сползла по стене. Он попытался помочь ей надеть брюки, но она оттолкнула его.

Я встала перед ней на колени.

– Позволь мне помочь тебе.

Сильви попыталась натянуть брюки сама, но руки недостаточно хорошо ее слушались. Она продолжала тянуть их, пока не упала на пол в слезах.

Я стала одевать ее, и она мне это позволила. Она помогала мне, как могла, но ее руки сильно тряслись, и многого она сделать не могла. Ее брюки были из розовой ткани. Я никак не могла найти белье, оно исчезло. Я знала, что Сильви его носила, потому что она была настоящей леди.

Когда все было закрыто, она, наконец, посмотрела мне в глаза. Взгляд ее карих глаз заставлял меня отвернуться, но я сдержалась. Если она может терпеть ту боль, что читается на ее лице, то я должна, по крайней мере, смотреть на нее. Не дрожать. Я даже перестала плакать.

– Я не отдала им стаю, – сказала она.

– Я знаю, – ответила я.

Хотелось коснуться и успокоить ее, но было страшно. Она упала вперед, всхлипывая; не плача, но, всхлипывая так, словно пыталась собрать части себя с пола. Я осторожно обняла ее. Она повисла на мне, прижимаясь. Я обхватила ее частично руками, частично коленями, укачивая ее. Я приблизилась к ее уху и выдохнула:

– Он мертвец. Они все мертвецы.

Она медленно успокоилась, после чего посмотрела на меня.

– Клянешься?

– Клянусь.

Она прижалась ко мне и тихо проговорила:

– Я не буду убивать Ричарда.

– Хорошо, потому что мне бы не хотелось убить тебя теперь.

Она засмеялась, и смех сменился плачем, но более спокойным, тихим, не таким безнадежным.

Я посмотрела на остальных. Мужчины, мертвые и живые, глазели на меня.

– Рафаэль идет с нами, разговор окончен.

Падма кивнул.

– Хорошо.

Фернандо повернулся к нему.

– Отец, ты не можешь этого позволить. Волки, да, но не Крысиный Король.

– Спокойно, Фернандо.

– Он не должен жить, если не подчинится.

– Ты не достаточно пробыл крысой, чтобы быть доминантом для него, не так ли, Фернандо? – спросила я. – Он сильнее, чем ты когда-либо сможешь стать, и за это ты его ненавидишь.

Фернандо шагнул ко мне, но Падма и Странник задержали его, положив руки на плечи.

Жан-Клод встал между нами.

– Пойдем своей дорогой, ma petite. Ночь затягивается.

Странник медленно отошел от Фернандо. Я не была уверена, кому он доверяет меньше, мне или крысенку. Он начал раскрывать оковы, державшие Рафаэля. Крысолюд все еще был без сознания, к счастью для него.

Я поднялась на ноги, Сильви вместе со мной. Она оттолкнулась от меня, пытаясь пойти, и почти упала. Мы с Джейсоном подхватили ее за руки.

Фернандо рассмеялся.

Сильви споткнулась, словно ее толкнули. Смех ранит сильнее любых слов. Я прижалась губами к ее щеке, притянула ее лицо к своему свободной рукой, губы к ее уху.

– Он мертвец, запомни это.

Она на мгновение склонилась ко мне, потом кивнула. Она выпрямилась и позволила Джейсону помочь ей пройти к лестнице.

Жан-Клод поднял Рафаэля на руки как мог аккуратнее, балансируя с мужчиной на плече. Рафаэль застонал, руки дернулись, но глаза оставались закрытыми.

Я посмотрела на Странника.

– Тебе нужно найти другую лошадку, – сказала я. – Ханна уходит с нами.

– Конечно, – сказал он.

– Сейчас, Странник, – проговорила я.

Высокомерие скользнуло по его лицу, какого никогда не было у Ханны.

– Не позволяй одному удачному магическому трюку сделать тебя дурой, Анита!

Я улыбнулась, зная, что это не удовольствие. Это было стремление ранить, высокомерие и злоба.

– Мое терпение кончилось на сегодня, Странник. Убирайся из нее сейчас же или… Я наставила Браунинг в пах Фернандо. Они все сгрудились рядом.

Глаза Фернандо расширились, но он был не так испуган, как стоило бы. Я нажала на курок немного сильнее, обычно это заставляет большинство мужчин отступить. Он что-то проворчал, но пошел ко мне. Он собирался поцеловать меня.

Я рассмеялась. Я смеялась, когда его губы накрыли мой рот и пистолет прижался к его телу. Это смех, а не пистолет, заставил его отступить.

Ханна упала на колени, Странник оставил ее. Нужно было, чтобы кто-то помог ей подняться по лестнице. Я подумала о Вилли, и он пришел. Не глядя на меня, он помог ей подняться на ноги. Я продолжала смотреть на плохих парней. Одна проблема.

– Почему ты смеешься? – спросил Фернандо.

– Потому что ты чертовски глуп, чтобы выжить.

Я отошла от них, все еще направляя на него пистолет.

– Он твой единственный сын? – спросила я.

– Мой единственный ребенок, – сказал Падма.

– Сочувствую, – ответила я.

Нет, я его не пристрелила. Но, глядя в злые глаза Фернандо, я поняла, что еще будет возможность. Кто-то ищет смерть из безрассудства, кто-то по глупости. Если Фернандо хочет упасть, я буду больше чем счастлива помочь ему в этом.

Глава 21

Рафаэль лежал на смотровом столе, но мы были не в больнице. У ликантропов есть на случай непредвиденных ситуаций самодельный госпиталь в подвале здания, владельцем которого тоже был оборотень. Однажды здесь осматривали и мои собственные раны. Рафаэль лежал на животе, подключенный к капельнице, наполненной болеутоляющими средствами. Болеутоляющие не очень помогают ликантропам, но – эй, нужно же делать хоть что-то. Он пришел в себя в джипе. Он не кричал, но слабых сдавленных звуков, которые все время вырывались из его гортани, когда машина подпрыгивала на кочках, было более чем достаточно.

Доктор Лилиан была маленькой женщиной с волосами цвета соли с перцем, постриженными в деловом стиле. Она так же была крысолюдом. Она повернулась ко мне.

– Я сделала для него все, что могла.

– Он выздоровеет?

Она кивнула.

– Да. Настоящая опасность при таких повреждениях, если пережить шок и потерю крови – инфекция. А мы не можем подхватить инфекцию.

– Как, оказывается, полезно покрываться мехом, – сказала я.

Она улыбнулась и похлопала меня по плечу.

– Я знаю, что юмор – это ваш способ борьбы со стрессом, но не испытывайте его на Рафаэле сегодня вечером.

Он хочет поговорить с вами.

– Ему уже…?

– Достаточно хорошо? Нет, но он мой король и не позволит мне помочь ему отключиться, пока вы не поговорите. Я пойду, посмотрю на другого нашего пациента, пока вы выслушаете то, что он считает таким важным.

Я дотронулась до ее руки до того, как она прошла мимо меня.

– Как Сильви?

Лилиан не хотела смотреть на меня, потом подняла глаза.

– Физически, она выздоровеет, но я не психиатр. Я не имела дела с последствиями таких нападений. Я хотела оставить ее здесь на ночь, но она настаивает, что пойдет с вами.

Мои глаза расширились.

– Почему?

Лилиан пожала плечами.

– Думаю, она чувствует себя с вами в безопасности. И она не чувствует себя в безопасности здесь, – пожилая женщина неожиданно внимательно посмотрела на меня. – Есть ли причина, по которой она не может чувствовать себя здесь в безопасности?

Я подумала об этом.

– Верлеопарды когда-нибудь лечились здесь?

– Да, – сказала она.

– Проклятие.

– Почему это имеет значение? Это нейтральное место. Мы все с этим согласились.

Я встряхнула головой.

– Сегодня ночью вы в безопасности, но все, что знала Элизабет, знает Мастер Зверей. Завтра, здесь уже может быть не безопасно.

– Вы уверены в этом? – спросила она.

– Нет, но я не могу сказать наверняка, что вы будете здесь в безопасности.

Она кивнула.

– Очень хорошо. Тогда возьмите Сильви с собой, но Рафаэль должен остаться здесь, по крайней мере, на одну ночь. Я придумаю, куда переместить его завтра, – она окинула взглядом медицинское оборудование. – Мы не можем взять все это, но мы сделаем все, что в наших силах. Теперь идите, поговорите с нашим королем, – и она вышла из комнаты.

Я внезапно осталась одна в тишине подвала. Я посмотрела на Рафаэля. Они устроили что-то вроде палатки из простыни над его телом, прикрывающей, но не касающейся. Обнаженная кожа была покрыта целебной мазью, но не забинтована. Все, что можно было наложить на раны, причинит больше вреда, чем пользы. Они обращались с его раной так осторожно, словно это был ожог. Я не знала всего, что они делали с ним, так как отлучалась на какое-то время зашить руку.

Я обошла стол так, чтобы Рафаэль мог видеть меня, не поворачивая головы. Движение – это плохо. Его глаза были закрыты, но дыхание было частым и неровным. Он не спал.

– Лилиан сказала, вы хотите поговорить со мной.

Он моргнул и посмотрел на меня. Его глаза скосились под неудобным углом. Он попытался повернуть голову, и из глубины его грудной клетки вырвался слабый звук. Я никогда не слышала ничего подобного. И не хотела услышать это снова.

– Не двигайтесь, пожалуйста, – я нашла маленькую табуретку на колесиках и пододвинула к кровати. Когда я села, мы оказались приблизительно на одном уровне. – Вы бы позволили ей накачать вас лекарствами. Вам нужно поспать.

– Во-первых, – сказал он. – Я должен знать, как вы освободили меня, – он сделал глубокий вдох, и боль судорогой прошла по его лицу.

Я посмотрела в сторону, затем обратно. Нельзя отворачиваться.

– Я заключила на вас сделку.

– Что … – его руки конвульсивно дернулись, и чувственные губы сжались в тонкую линию.

Когда он заговорил снова, его голос был ниже, более вкрадчивым, как будто даже просто слова причиняли ему боль.

– Что вы отдали ради меня?

– Ничего.

– Он бы не … не отказался от меня так легко, – Рафаэль пристально посмотрел на меня, его темные глаза требовали правды. Он думал, что я обманывала его, и не мог успокоиться. Он думал, что я сделала что-то ужасное и благородное для его спасения.

Я вздохнула и рассказала ему очень сокращенную версию ночных событий. Это был самый простой способ объяснить.

– Видите, это не требует от вас никакой доплаты.

Он почти улыбнулся.

– Крысолюды будут помнить то, что вы сделали сегодня ночью, Анита. Я буду помнить.

– Может быть, мы не ходим вместе по магазинам и не встречаемся в тире, но вы – мой друг, Рафаэль. Я знаю, если бы я позвала вас на помощь, вы бы пришли.

– Да, – сказал он. – Да, это так.

Я улыбнулась ему.

– А теперь я схожу за Лилиан, О'Кей?

Он закрыл глаза, и напряжение отпустило его. Словно теперь он, наконец, мог отдать себя боли.

– Да, да.

Я отослала Лилиан к нему и отправилась искать Сильви. Она была в маленькой комнате, где, как надеялась Лилиан, она сможет немного поспать. Сильви была вместе со своей подругой, другими словами, любовницей, ну да все равно. Ее вызвал Джейсон. Я понятия не имела о ее существовании. Голос Гвен было хорошо слышно в коридоре.

– Ты должна сказать ей Сильви, обязательно.

Я не расслышала ответ Сильви, на высоких каблуках трудно быть бесшумной. Они знали, что я приближалась.

Я вошла в открытую дверь. Гвен посмотрела на меня, а Сильви отвернулась. Белая подушка обрамляла ее короткие, очень кудрявые каштановые волосы. Она была на три дюйма выше меня, но смотрелась хрупкой в маленькой кровати.

Гвен сидела на стуле рядом с кроватью, держа обеими руками руку Сильви. У Гвен были длинные слегка волнистые светлые волосы и большие карие глаза на утонченном лице. Все в ней было изысканно, женственно, как у бледной, превосходно сделанной куклы. Но сила в ее лице, ум в ее глазах, заставляли изменить это мнение. Гвен была психологом. Она была неотразимой личностью даже без струящейся энергии ликантропов, которая окружала ее, словно аромат духов.

– Что ты должна сказать мне? – спросила я.

– Как ты узнала, что я имела в виду тебя? – сказала Гвен.

– Считай – интуиция.

Она похлопала Сильви по руке.

– Расскажи ей.

Сильвия повернула голову, все еще избегая встречаться со мной глазами. Я прислонился к стене, и ждала. Узи вдавился мне в поясницу, вынуждая прислониться к бетонной стене, главным образом, плечами. Почему я не сняла с себя оружие? Стоит оставить где-нибудь пистолет, и он вам тут же понадобится. Я верила, что Странник сдержит свое слово, но не поставила бы на это свою жизнь.

В маленькой комнате воцарилась тишина, и только жужжание кондиционера оглушало, словно шум крови в ушах. Наконец Сильви посмотрела на меня.

– Мастер Зверей приказал брату Стивена изнасиловать меня, – она посмотрела вниз, затем обратно, гнев горел в ее глазах. – Грегори отказался.

Я не стала скрывать удивление.

– Я думала, Грегори был одним из актеров в порнофильмах Райны.

– Был, – тихо сказала Сильви.

Я хотела спросить, когда это он стал таким щепетильным? Но это казалось грубым.

– У него вдруг проснулась совесть? – спросила я.

– Я не знаю, – она смотрела на простыню, сжимая руки Гвен, будто собиралась сказать кое-что похуже. – Он отказался помогать пытать меня. Мастер Зверей сказал, что накажет его. Грегори продолжал упорствовать. Он сказал, что Зейн сообщил ему о том, что Анита стала их новой альфой. Что все сделки, заключенные им с Элизабет, не действительны. И что теперь ему надо договариваться с тобой.

Сильви отобрала руку у Гвен, и посмотрела на меня. Ее карие глаза переполнялись яростью, но ее злость не относилась ко мне.

– Ты не можете быть их вожаком и нашей лупой. Ты не можете быть и тем, и другим. Он врал.

Я вздохнула.

– Боюсь, что нет.

– Но как… – Уже поздно, и мы все устали. Давайте сократим версию. Я убила Габриеля, формально это сделало меня лидером верлеопардов. Зейн признал меня после того, как я всадила в него пару обычных пуль.

– Почему ты его не убила? – спросила Сильви.

– В этом всем скорее моя вина. Я не понимала, что означает оставить их без лидера. Кто-то должен был сказать мне, что они станут добычей для любого доминанта со стороны.

– Я хотела, чтобы они страдали, – сказала Сильви.

– Мне сказали, что ты желаешь всем им смерти, и что если ты добьешься своего, то стая начнет преследовать и убивать их.

– Да, – сказала она, – Да. Я хотела, чтобы все они сдохли.

– Я знаю, они помогали пытать тебя и других членов стаи.

Она потрясла головой, закрыв глаза руками. Мне понадобилась целая секунда, чтобы понять, что она плачет.

– Ты не понимаешь. Есть фильм со мной. Фильм, где меня насилуют леопарды, – она опустила руки вниз и посмотрела на меня полными слез глазами. Необузданный гнев и боль были на ее лице. – Я выступала против Райны и Маркуса. И они меня наказали. Райна хотела, чтобы я послужила примером для остальных. И это подействовало, даже слишком. После этого боялись все.

Я открыла рот, закрыла, затем сказала:

– Я не представляла себе.

– Теперь ты понимаешь, почему я хотела их смерти?

– Да, – сказала я.

– Грегори уже изнасиловал меня один раз. Почему он не сделал этого снова? Почему он отказывался истязать меня сегодня ночью?

– Если он действительно верит, что я его вожак, тогда он знает, что я сделаю с ним.

– Ты серьезно говорила там, в комнате? Ты серьезно говорила, что мы убьем их всех?

– О, да, – сказала я, – именно так.

– Значит, Грегори был прав.

Я неодобрительно посмотрела на нее.

– Что ты имеешь в виду?

– Он сказал, ты их leoparde lionne, их восставший леопард.

– Я не знаю этого выражения, – сказала я.

Ответила Гвен:

– Leoparde lionne – выражение из французской геральдики. Это леопард, или даже лев, изображенный на гербе стоящим в бою на задних лапах. Символизирует мужество и благородство воинов, совершающих какой-то подвиг. В этом случае оно означает защитника, даже мстителя. Габриэль был lion passant, спящий лев. Он вел, но не защищал. На самом деле, Грегори не просто отказывался трогать Сильви, он также сказал Мастеру Зверей, что если ему причинят вред, ты спасешь его.

– Как я могу быть их leoparde, как вы это называете, если я не леопард?

– Leoparde lionnе, – поправила Сильви. – А как ты можешь быть лупой и не быть ни волком, ни любовницей нашего Ульфрика?

Она была права.

Слезы снова заструились по лицу Сильви.

– Падма пытался заставить Вивиан, свою зверюшку на время, пока он здесь, заняться со мной сексом. Сказал, что мне нравятся женщины, и, может быть, это развяжет мой язык. Она отказалась и привела те же причины, что и Грегори.

Я вспомнила смотрящую на меня Вивиан, ее испуганные глаза, умоляющие меня помочь ей.

– Черт, вы считаете, она действительно ждала, что я спасу ее этой ночью?

Сильви только кивнула. Гвен сказала:

– Да.

– Черт!

– Честно, я не думала об этом, пока мы не оказались в джипе. Клянусь, я не подумала об этом раньше, – сказала Сильви. – Но я ничего не сказала, потому что хотела их страданий. Я не могла прекратить ненавидеть их просто из-за этого. Ты понимаешь?

Я понимала.

– Сильви, ты и я имеем кое-что общее. Мы обе дьявольски мстительны. Так что, да, я понимаю, но мы не можем бросать их там, в подобном положении, раз они надеются на спасение.

Она вытерла слезы.

– Ты не можешь выступить против них сегодня ночью. Мы не можем больше ничего сделать этой ночью.

– Я не планирую драться этой ночью, Сильви.

– Но ты что-то задумала, – произнесла она озабоченно.

Я улыбнулась.

– Ага.

Гвен встала.

– Не будь глупой, Анита.

Я покачала головой.

– Глупой. Я уже давно не такая, – я остановилась в дверях и обернулась. – Кстати, Сильви, не бросай вызов Ричарду, никогда.

Ее глаза расширились.

– Как ты узнала?

Я пожала плечами.

– Не важно. Важно то, что я убью тебя, если ты убьешь его.

– Это была бы честная схватка.

– Меня это не волнует.

– Ты не видела его, Анита. Он на грани. Ты можешь запретить мне бросить ему вызов, но есть другие, и они не будут так полезны для стаи, как я.

– Тогда считай, что это карт-бланш, – сказала я. – Если кто-нибудь убьет Ричарда, я казню их. Никаких вызовов, никаких честных схваток, я просто уничтожу их.

– Ты не можешь этого сделать, – сказала Сильви.

– О, думаю, могу. Я лупа, помнишь?

– Если ты запретишь сражения преемственности, – сказала Гвен, – ты подорвешь авторитет Ричарда. В сущности, ты покажешь, что не веришь, в то, что он может быть вожаком.

– Уже двое из стаи сегодня говорили мне, что Ричард потерял контроль, чертовски близок к самоубийству. Что ему мешает ненависть, отвращение к своему зверю, и мое неприятие, о котором он прекрасно знает. Я не позволю ему умереть из-за того, что я выбрала кого-то другого. Через несколько месяцев, когда он исцелится, я отойду в сторону. Я позволю ему самому заботиться о себе, но не сейчас.

– Я передам это всем, – сказала Гвен.

– Так и сделай.

– Ты попытаешься вытащить леопардов сегодня ночью, не так ли? – сказала Сильви.

Внутренним зрением я продолжала видеть синяки на теле Вивиан. Мольбу в ее глазах.

– Они ждали, что я спасу их, а я не спасла.

– Ты не знала, – сказала Гвен.

– Но теперь я знаю, – сказала я.

– Ты не можешь спасти всех, – сказала Сильви.

– Всем необходимо хобби, – я снова хотела выйти, но Гвен окликнула меня. Я обернулась в дверях.

– Расскажи ей остальное, – мягко сказала Гвен.

Сильви не могла смотреть на меня. Она говорила, пристально глядя на простыню.

– Когда Вивиан отказалась причинить мне вред, они позвали Лив, – она подняла глаза, они были полны слез. – Она использовала со мной всякие штуки. Делала со мной такое… – Сильви закрыла лицо руками и перевернулась на бок, рыдая.

Гвен встретилась со мной глазами. Ее взгляд устрашал своей ненавистью.

– Тебе нужно знать, кого убить.

Я кивнула.

– Она не покинет Сент-Луис живой.

– А другой? Сын члена совета? – спросила Гвен.

– Он тоже.

– Обещаешь? – спросила она.

– Я уже пообещала, – ответила я.

Я вышла, разыскивая телефон. Я хотела поговорить с Жан-Клодом до того, как что-либо предпринимать.

Жан-Клод забрал остальных и отвез ко мне домой. Они закрыли окна нижнего этажа так, чтобы вампиры могли безопасно спрятаться до рассвета. Странник не позволил им взять свои гробы. Кроме того, вы когда-нибудь пытались арендовать грузовик в выходные после полуночи?

Что я собиралась делать на счет верлеопардов? Будь я проклята, если знала.

Глава 22

Голос Жан-Клода плыл ко мне через мой телефон, из моего дома. Он никогда не был там.

– Что случилось, ma petite? Джейсон сказал, это срочно.

Я рассказала ему про верлеопардов.

Он молчал так долго, что мне пришлось позвать его:

– Скажи что-нибудь, Жан-Клод.

– Ты действительно собираешься подвергнуть всех нас опасности ради спасения двух человек, одного из которых ты никогда не встречала раньше, а другого как-то назвала просто тряпкой?

– Ну, не могу я их бросить, если они ждут, что я им помогу.

– Ma petite, ma petite, твое чувство noblesse oblige (положение обязывает – прим. переводчика) восхищает. Но мы не можем спасти их. Завтра вечером совет придет за нами, и возможно, мы не сможем спасти самих себя.

– Разве они здесь, чтобы убить нас?

– Падма убил бы нас, если мог. Но он самый слабый из совета, и, думаю, боится нас.

– Это Странника нам нужно убедить, – сказала я.

– Нет, ma petite, в совете семеро, всегда нечетное число, чтобы при голосовании можно было решить вопрос.

Падма и Странник проголосуют друг против друга, это так. Это так уже века. Но здесь Иветт – она будет голосовать вместо своего повелителя, Morte d'Amour. Она ненавидит Падму, но может не любить меня еще больше. Из-за этого Бальтазар может настроить Странника против нас, и тогда мы проиграли.

– А как на счет остальных? Их здесь кто-нибудь представляет?

– Ашер будет голосовать за Бель Морт. Прекрасную Смерть. Это от нее произошел и я, и он.

– Он тебя на дух не переносит, – сказала я, – мы в заднице.

– Я думаю, этих четверых выбрали умышленно. Они хотят, чтобы я занял место в совете, так что у меня пятый голос.

– Если Странник проголосует за тебя, а Иветт ненавидит Падму больше, чем тебя… – Ma petite, если я буду вести себя, как полноправный член совета, то они будут ожидать, что я вернусь во Францию и займу свое место.

– Во Францию? – переспросила я.

Он рассмеялся, и даже по телефону я почувствовала его смех, как теплое прикосновение.

– Меня пугает не отъезд из нашего прекрасного города, ma petite, а то, как я удержу это место. Если бы наш триумвират был полным, то возможно, только возможно, наша сила испугала бы тех, кто хочет бросить мне вызов.

– Хочешь сказать, что без четвертой метки, триумвират бесполезен?

Тишина продолжалась так долго и становилась все глубже, что я сказала:

– Жан-Клод?

– Я здесь, ma petite. Четвертая метка не сделает триумвират действующим, пока Ричард сам по себе.

– Ты имеешь в виду, его ненависть ко мне.

– Его ревность к нам, да, в этом проблема, но не единственная, ma petite. Его отвращение к своему зверю так сильно, что делает его слабее. Ослабив единственное звено, можно порвать всю цепь.

– Ты знал, что происходит в стае?

– Ричард запретил волкам разговаривать со мной без его разрешения. Полагаю, ты под тем же запретом. Это, я цитирую, не мое собачье дело.

– Удивительно, что ты не заставил Джейсона все тебе рассказать.

– Ты видела Ричарда за последний месяц?

– Нет.

– А я видел. Он на пределе, ma petite. Мне не нужны рассказы Джейсона. Все ясно и без слов. И его мучения считаются в стае признаком слабости. А слабость привлекает их, как кровь… вампира. Рано или поздно, ему бросят вызов.

– По крайней мере, двое из лукои сказали, что Ричард не будет драться. Что он просто даст себя убить. Ты в это веришь?

– Покончить с собой, просто не защищаясь, – довольно трудно. Хм-м-м.

Он снова помолчал, потом продолжил:

– Я не думал об этом. Если бы мне пришло это в голову, я бы рассказал тебе. Я не желаю Ричарду зла.

– Ага, как же.

– Он – наша третья часть, ma petite. В моих интересах, чтобы он был здоров и счастлив. Он мне нужен.

– Так же, как нужна тебе я, – сказала я.

Он рассмеялся так низко и глубоко, что даже по телефону я почувствовала, как смех скользит по мне.

– Oui, ma petite. Ричард не должен умереть. Но чтобы излечиться от отчаянья, ему нужно принять своего зверя.

В этом я не могу ему помочь. Я пытался, но он не слушает меня. Он принимает помощь, только чтобы не вторгаться в твои сны, или чтобы ты не вторгалась в его, но кроме этого, он ничего не хочет принимать от нас.

– Что это должно означать?

– Это твои нежные милости нужны ему, ma petite, а не мои.

– Нежные милости? – спросила я.

– Если ты сможешь принять его зверя, всецело, это будет много для него значить.

– Я не могу, Жан-Клод. Я хотела бы, но не могу. Я видела, как он съел Маркуса. Я… Я видела, как перекидывается Ричард всего раз. Он был ранен после схватки с Маркусом. Он навалился на меня, и зажал под собой, так что я не могла выбраться, пока двигались и изменялись его мускулы, ломались кости, и по коже растекался мех. От его силы хлынул прозрачный жидкий поток, обдавший меня горячей волной. Возможно, если бы я просто смотрела на это, все было бы по-другому. Но, попав в ловушку его тела, чувствуя кожей, как с ним происходит то, что не должно происходить с человеком… это было слишком. Если бы Ричард смог сделать это иначе, если бы я видела, как он меняется в спокойной обстановке, на расстоянии, то – может быть, может быть… Но это случилось именно так, и я не могла забыть об этом. Я все еще могла закрыть глаза и видела, как человек-волк отрывает красный кровавый кусок от тела Маркуса.

Я прислонилась спиной к стене, сжимая трубку. Даже воспоминание сбивало меня с ног. Я вспомнила про Джейсона в коридоре, и заставила себя встать прямо. Мне хотелось забыть все это. Я хотела суметь принять Ричарда. Но не могла.

– Ma petite, с тобой все в порядке?

– Да, все хорошо.

Жан-Клод не стал спорить. Он действительно становился умнее, по крайней мере, в вопросах, которые касались меня.

– Я не хочу, чтобы ты расстраивалась.

– Я сделала для Ричарда все, что могла.

И я рассказала Жан-Клоду то, что сказала вервольфам.

– Ты удивляешь меня, ma petite. Я думал, ты больше не хочешь иметь с лукои ничего общего.

– Я не хочу, чтобы Ричард погиб из-за того, что я разбила ему сердце.

– Ты бы чувствовала ответственность, если бы он умер, не так ли?

– Ага.

Он глубоко вздохнул и выдохнул мимо трубки. Это заставило меня задрожать, но без видимых причин.

– Как сильно ты хочешь помочь верлеопардам?

– Что это еще за вопрос?

– Очень важный, – сказал он, – чем ты готова рискнуть? Что ты вынесешь ради них?

– Тебе что-то пришло в голову, правда?

– Падма может отпустить Вивиан в обмен на тебя. Грегори мы можем обменять на Джейсона.

– А собой ты не торгуешь? – спросила я.

– Падма не захочет получить меня, ma petite. Он не любит ни мужчин, ни других вампиров. Он предпочитает, чтобы его спутник был теплым и женского пола.

– А причем тут тогда Джейсон?

– Обмен леопарда на вервольфа его бы устроил.

– Но не меня. Мы не будем менять одного заложника на другого, и уж тем более я сама не отдамся этому монстру.

– Вот видишь, ma petite, ты не вынесешь этого. Ты не станешь рисковать Джейсоном, чтобы спасти Грегори.

Спрашиваю еще раз, чем ты готова рискнуть?

– Своей жизнью, но если будет хороший шанс выбраться живой. Но никакого секса, это абсолютно исключено.

Никакого обмена заложниками. Больше никакого сдирания кожи. Как на счет таких исходных данных?

– Падма и Фернандо будут очень разочарованы, но остальные могут согласиться. Я сделаю, что смогу, в пределах этих ограничений.

– Никаких изнасилований, пыток, половых связей, заложников – и это так сильно связывает тебе руки?

– Когда мы переживем все это, ma petite, и совет уедет домой, я расскажу тебе истории из своей жизни при дворе. Я был свидетелем таких сцен, которые даже в пересказе вызовут у тебя кошмары.

– Приятно знать, что ты думаешь, что мы переживем.

– Я надеюсь, да.

– Но не определенно, – сказала я.

– Ничто не определенно, ma petite, даже смерть.

Здесь он был прав. Запищал пейджер, от чего у меня перехватило дыхание. Нервничаю. Кто, я?

– Ты в порядке, ma petite?

– Это мой пейджер, – сказала я. Номер был Дольфа, – это полиция. Мне нужно им перезвонить.

– Я начну договариваться с советом, ma petite. Если они попросят слишком многого, я оставлю твоих леопардов там, где они есть.

– Падма убьет Вивиан, он теперь думает, что она принадлежит мне. Он мог убить ее и раньше, но случайно.

Если мы не вытащим ее, то он сделает это специально.

– После одной встречи с ним ты так уверена?

– Думаешь, я ошибаюсь? – спросила я.

– Нет, ma petite, думаю, ты абсолютно права.

– Тогда вытащи их оттуда, Жан-Клод. Заключи свою лучшую сделку.

– Ты разрешаешь воспользоваться твоим именем?

– Ага.

Снова запищал пейджер. Дольф – как всегда, нетерпелив.

– Мне надо идти, Жан-Клод.

– Хорошо, ma petite. Буду договариваться обо всех.

– Так и делай, – сказала я, – погоди… – Да, ma petite.

– Ты ведь не собираешься возвращаться сегодня в Цирк собственной персоной, правда? Я не хочу, чтобы ты ходил туда один, – сказала я.

– Я воспользуюсь телефоном, если ты настаиваешь, – сказал он.

– Настаиваю.

– Ты им не доверяешь, – сказал он.

– Не очень.

– Умна не по годам, – сказал он.

– Ты хотел сказать, подозрительна не по годам.

– И это тоже, ma petite. А если они не захотят вести переговоры по телефону? – спросил он.

– Тогда бросай это дело.

– Ты сказала, что хочешь рискнуть жизнью, ma petite.

– Но не говорила, что хочу рисковать твоей.

– О, – сказал он, – Je t'aime, ma petite.

– Я тоже тебя люблю, – ответила я.

Он первый повесил трубку, и я стала набирать номер полиции. Оставалось надеяться, что у Дольфа для меня была припасена самая обычная рутинная полицейская работа. Ага, как же.

Глава 23

Когда я приехала во «Всесожжение», пострадавшего уже увезли в больницу. Это было мое любимое место из тех, которыми владеют вампиры. Оно было далеко от их района, и остальные заведения вампов находились за кварталы и мили отсюда. Прямо перед входом здесь висела афиша фильма 70-х годов "Всесожжение"

(дословно – "Сожженные обещания"), и Оливер Рид и Бет Дэвис смотрели сверху вниз на посетителей. В баре стояла восковая фигура Кристофера Ли в роли Дракулы. Одна из стен была от пола до потолка увешана карикатурами на звезд фильмов ужасов 60-70-х, и даже столики не загораживали вид. Там обычно толпились посетители, пытаясь определить, кто есть кто. И тот, кто угадывал больше остальных, в полночь получал бесплатный ужин на двоих.

Некоторые официанты были настоящими вампами, другие – нет. Для некоторых это была просто работа, и они пользовались пластмассовыми зубами и штучками из тех, что имеют успех на Хэллоуин. Для других это была возможность притвориться. У них на клыках были постоянные коронки, и они очень старались выглядеть, как настоящие вампиры. Некоторые официанты были в костюмах мумий, волков, и даже Франкенштейна. Но, насколько я знала, единственными настоящими монстрами тут были вампиры. И если оборотню захочется выпрыгнуть из шкафа и напугать народ, то ему лучше попытать счастья в более экзотическом месте.

В этом заведении всегда было много народу. Я не уверена – жалел ли Жан-Клод о том, что первый не догадался открыть такое место, или оно его смущало. Это было слишком declasse для него. Что же до меня – мне здесь нравилось все: от саундтрека из дома с привидениями до бургеров Белы Лугоси, экстра-сырых, если только не попросить их прожарить. Бела была одним из нескольких исключений из оформления в стиле 60-х и 70-х годов. Трудно сделать ресторан в стиле фильмов ужасов без оригинального кино про Дракулу.

Можете считать, что вы не жили, пока не побываете там в пятницу вечером на Страшном Караоке. Я как-то затащила туда Ронни. Вероника Симс – частный детектив и мой лучший друг. Ну, мы тогда и оторвались… Но ближе к телу. Точнее – к делу, ведь никто не умер. В общем, к пострадавшему. Правда, если бы бармен вовремя не схватился за огнетушитель, было бы тело.

Главным на месте был детектив Клайв Перри. Он высокий, стройный и похож на Дензела Вашингтона, но не с такими широкими плечами. Это один из самых вежливых людей из всех, кого я встречала. Ни разу не слышала, чтобы он повысил голос, и только однажды при мне его вывели из себя – когда здоровый белый коп наставил пушку на «детектива-ниггера». А я тогда наставила свой пистолет на полицейского, который оказался преступником. Я была готова стрелять, пока Перри все еще старался уладить дело словами. Может, я перестаралась. Может, нет. Но никто не погиб.

Он повернулся ко мне с улыбкой и спокойно сказал:

– Мисс Блейк, рад Вас видеть.

– Я тоже рада видеть Вас, Детектив Перри.

Он всегда действовал на меня в лучшую сторону. Он был такой вежливый и говорил так спокойно, что я начинала ему подражать. Ни с кем другим я не была такой милой.

Мы сидели в баре, и восковой Дракула маячил над нами. Бармен был вампиром по имени Гарри. У него были длинные темно-рыжие волосы и сережка в носу. Он выглядел совсем молодо, но вполне мог помнить основание Джеймстауна, хотя его британский акцент выдавал то, что он приехал в страну после XVII века. Он тер стойку бара так, как будто от этого зависела его жизнь. Несмотря на его приятное безразличное лицо, я была уверена, что он нервничает. Нельзя было его в этом винить. Кроме бармена Гарри был еще и совладельцем.

На одну из женщин в баре напал вампир. Очень плохо для бизнеса. Женщина выплеснула ему в лицо то, что пила, и подожгла его зажигалкой. Очень изобретательно в случае необходимости. Вампы вообще очень неплохо горят. Но тихий бар в районе, ориентированном на туристов с семьями, не очень подходил для таких крайних мер. Возможно, она запаниковала.

– Свидетели говорят, что она вела себя дружелюбно, пока он не прижался к ней, – сказал Перри.

– Он ее укусил?

Перри кивнул.

– Черт, – сказала я.

– Но она его подожгла, Анита. Он сильно обгорел, и может не выжить. Что она могла вылить на него такого, от чего он так быстро получил ожоги третьей степени?

– Насколько быстро?

Он заглянул в записи.

– Несколько секунд и он отключился.

Я спросила Гарри:

– Что она пила?

Он не спросил, кого я имею в виду, и просто ответил:

– Чистый виски. Самый лучший из того, что у нас есть.

– Большое содержание алкоголя?

Он кивнул.

– Этого могло быть достаточно, – сказала я. – Стоит только поджечь вампира, и он будет гореть дотла. Они легко воспламеняются.

– Значит, она не пришла сюда с чем-нибудь специальным? – спросил он.

Я покачала головой:

– Ей бы это не понадобилось. Что мне не нравится, так это то, что она догадалась поджечь спиртное. Если бы она была человеком, она бы просто выплеснула его и стала звать на помощь.

– Но он же ее укусил, – сказал Перри.

– Если у нее возникло так много проблем из-за того, что в нее запустили клыки, то она бы не стала заигрывать с ним в баре. Что-то здесь не так.

– Да, – сказал он, – но я не знаю, что. Если вампир выживет, то даст показания.

– Я бы хотела увидеть эту женщину.

– Дольф повез ее в больницу, чтобы обработали укус. Они будут в Управлении. Он сказал, что если ты захочешь поговорить с ней, тебе придется подъехать туда.

Было уже поздно, я устала, но, черт возьми, что-то было не так. Я снова подошла к бару.

– Гарри, она кадрила вампов?

Он покачал головой.

– Просто зашла позвонить, а потом села. Она красотка. Пару минут, и на нее клюнул парень. Просто не повезло, что он оказался вампиром.

– Ага, – сказала я, – не повезло.

Он продолжал полировать стойку круговыми движениями, глядя на меня.

– Если она подаст на нас, нас это разорит.

– Она не будет подавать в суд, – сказала я.

– Расскажи это «Крематорию» в Бостоне. Там тоже укусили женщину, и она засудила их так, что им пришлось закрыться. У них даже пикеты выставили.

Я похлопала его по руке, и от моего прикосновения он замер. Его кожа создавала тяжелое, почти деревянное ощущение, которое появляется у вампов, когда они не стараются быть людьми. Я встретилась взглядом с его темными глазами. Его лицо было таким же неподвижным и безразличным, как стекло.

– Поеду поговорю с предполагаемой потерпевшей.

Он просто смотрел на меня.

– Это не поможет, Анита. Она – человек. А мы – нет. Ничто из того, что они делают в Вашингтоне, этого не изменит.

Я убрала руку, и отогнала от себя желание вытереть ее о платье. Мне никогда не нравилось ощущение, которое исходило от вампиров, когда они становились неподвижными и будто из другого мира. Они казались не из плоти, а скорее из пластика, как дельфины, но хуже, словно под кожей не было мускулов, только сплошная твердь, как под корой дерева.

– Я сделаю, что смогу, Гарри.

– Мы монстры, Анита. И всегда будем монстрами. Мне доставляет огромное удовольствие ходить по улицам, как все, но это не продлится долго.

– Может так, а может, и нет, – сказала я, – давай разберемся с этой проблемой прежде, чем займемся еще одной, хорошо?

Он кивнул и ушел складывать стаканы.

– Вы звучали утешительно, – сказал Перри.

Любой другой из команды добавил бы, что это на меня не похоже. Конечно, этот любой другой уже прошелся бы и по поводу моего платья. Я собиралась ехать в Управление – штаб-квартиру РГРПС. Там будет Дольф и, скорее всего, Зебровски. Вот у них точно найдется, что сказать на счет моего платья.

Глава 24

В три часа я уже была в штаб-квартире Региональной Группы Расследования Противоестественных случаев. У всей команды были специально для нас сделанные значки с надписью ПСМ красным или зеленым цветом, на выбор. Их притащил Зебровски, и все мы стали их носить, даже Дольф. Первый вампир, убитый нами после появления значков, прибыл в морг с одним из них, приколотым к рубашке. Мы никогда не узнаем, кто это сделал, но я бы поставила на Зебровски.

Зебровски встретил меня на лестнице, ведущей в комнату отряда.

– Если у этого платья сделать разрезы чуть выше, получится майка, – сказал он.

Я осмотрела его с головы до ног. Его бледно-синяя рубашка вылезала из темно-зеленых слаксов, галстук завязан столь небрежно, что смотрелся неуклюжим ошейником.

– Боже, Зебровски, Кэти на тебя рассердилась?

Он нахмурился.

– Нет, с чего бы?

Я указала на галстук, который не подходил ни к рубашке, ни к штанам.

– Она позволила тебе в этом показаться на люди.

Он ухмыльнулся.

– Я одевался в темноте.

Я тронула галстук с черным рисунком.

– Охотно верю.

Но это его не задело. Он распахнул дверь в комнату отряда и провозгласил:

– Красота пред старостью. (перевернутое выражение от Age before beauty, pearls before swine – дословно: Годы перед красотой, бисер перед свиньями – прим. переводчика) Наступила моя очередь хмуриться.

– Что ты надумал, Зебровски?

Он посмотрел на меня невинными глазами.

– Я? Задумал?

Я покачала головой и вошла в дверь. На каждом столе сидел игрушечный пингвин. Никто из сотрудников не обращал на меня внимания – они говорили по телефону, разбирали файлы, работали на своих компьютерах, но у каждого на столе был пингвин. Прошел почти год с тех пор, как Дольф и Зебровски увидели мою коллекцию.

Издевательств сразу не последовало, и я решила, что спасена. Когда Зербовски вернулся после болезни в начале года, пингвины стали появляться в самое неподходящее время: на сидении моей машины, в моем багажнике. Должно быть, они уже истратили пару сотен долларов на все это.

Я все еще не знала, как реагировать на это. Игнорировать? Сделать вид, что нет тут никаких пингвинов?

Собрать их и забрать домой? Взбеситься? Если б я знала, что заставит их прекратить шутки, давно бы это сделала. Я уже пыталась игнорировать и собирать, но безрезультатно. К тому же казалось, что будет еще хуже.

Я подозревала, что они готовят грандиозную кульминацию. Не уверена, что мне интересно знать, что именно.

– Рада видеть всех такими энергичными в три часа ночи.

– Не жалко ни сил, ни времени, – сказал Зебровски.

– Где Дольф?

– В комнате для допросов с нашей жертвой.

Что-то в его словах заставило меня посмотреть на него.

– Дольф назвал ее 'возможной' жертвой по телефону. Почему никто ей не верит?

Он улыбнулся.

– Дольф взбесится, если я тебе расскажу.

Он ткнул в меня пальцем.

– Ступая, девочка. У нас есть кое-кто, с кем тебе надо встретиться.

Я нахмурилась.

– Если это очередная шутка, я собираюсь очень сильно рассердиться.

Он придержал передо мной дверь.

– Мы расстроили твое свидание с Графом Дракулой?

– Не твоего ума дело.

Дружное «о-о-о» пронеслось по комнате. Под общие возгласы я вышла в дверь. Некоторые предложения были слишком грубыми, а одно – физически невозможно даже с вампиром. Все это сексуальное неудовлетворение или просто принадлежность к мужскому полу, разница небольшая. Я снова заглянула в дверь и сказала:

– Вы все просто ревнуете.

Это вызвало еще больше свиста.

Зебровски ждал меня на лестнице.

– Не знаю, откуда будет лучше видно твои ноги, если я пойду перед тобой и буду оглядываться, или за тобой?

Я думаю, впереди будет лучше.

– Успокойся, Зебровски, или я все расскажу Кэти.

– Она и так знает, что я страшный развратник.

Он пошел вниз по лестнице, глядя назад на меня.

Я спускалась по лестнице, натягивая платье вниз, насколько это возможно. Когда у вас достаточно узкое короткое платье, даже если это удобно для ношения пистолета, вы либо чувствуете себя комфортно под пристальными мужскими взглядами, либо так не одеваетесь.

– Как только ты убедил Кэти встречаться с тобой и даже выйти за тебя?

– Я ее напоил, – ответил он.

Я рассмеялась.

– Я спрошу ее в следующий раз за ужином.

Он ухмыльнулся.

– Она расскажет тебе слезливую историю – что-нибудь романтическое и глупое. Не верь ей.

Он остановился перед первой комнатой для допросов и осторожно постучал.

Дольф открыл дверь и заполнил собой весь проем. Он был не просто высокий, а огромный, как профессиональный борец. Его галстук был завязан идеально, белый накрахмаленный воротник плотно прилегал к шее, на серых брюках все еще были видны стрелки. Единственной уступкой жаре и позднему времени были длинные белые рукава рубашки. Он был без пиджака. Я могла пересчитать по пальцам одной руки те разы, когда я видела Дольфа с короткими рукавами.

У всех копов великолепно получается скучающее лицо, или пустое лицо, у некоторых даже почти довольные лица, но у каждого в запасе есть лицо непроницаемое. Пустота поселяется в их глазах и скрывает все секреты.

Дольф выглядит непроницаемым, когда ведет допрос. Сейчас же он был очень рассержен. Я никогда не видела его столь явно раздраженным на допросе.

– В чем дело? – спросила я.

Он закрыл за собой дверь, вышел в коридор и покачал головой.

– Не знаю, за что мне это.

– Рассказывай, – сказала я.

Его взгляд скользнул по моей одежде, словно он только что ее заметил. Он выдавил из себя некое подобие улыбки.

– Кое-кто оказывает пагубное влияние на твой гардероб.

Я нахмурилась.

– У меня на животе пистолет, ясно? С такими разрезами его проще достать.

Я не собиралась объяснять свой наряд Зебровски, но Дольфу… – О, – оживился Зебровски. – Покажи скорее, покажи!

Улыбка Дольфа расширилась, глаза засверкали.

– Если ты собираешься так выставлять свои ноги, это, по крайней мере, имеет хорошее оправдание.

Я скрестила руки на животе.

– У нас тут действительно подозреваемый, или вы позвали меня сюда просто, чтобы поиздеваться?

Улыбка растаяла, и он вновь сердито нахмурился.

– Она не подозреваемая, а жертва. Я знаю, ты недавно говорила с Перри, но я хочу, чтобы ты послушала ее историю и высказала свое мнение.

С этими словами он открыл дверь. В этом был Дольф, который никогда не оказывал давления на своих людей.

Но, честно говоря, это было несколько неожиданно. У меня не было времени, чтобы надеть маску профессионала. Я выглядела удивленной, когда встретилась глазами с женщиной.

Я увидела огромные синие глаза, шелковые светлые волосы, аккуратные черты лица, и сразу было заметно, что она высокая. Даже сидя, она производила такое впечатление. Очень немногие женщины могут быть одновременно высокими и нежными, она была именно такой.

– Мисс Вики Пирс, это Анита Блейк. Я бы хотел, чтобы вы рассказали ей вашу историю.

Мисс Пирс заморгала большими синими глазами, на которые навернулись слезы – не покатились, заметьте, но заблестели. Она промокнула их салфеткой Клинекс. На ее шее была повязка.

– Сержант Сторр, я же все вам рассказала. Я говорила и говорила.

Слеза скатилась по ее щеке.

– Я очень устала, и это была слишком болезненная ночь. Мне опять придется все рассказывать?

Она отодвинулась от него на стуле, обхватив себя руками, словно защищаясь от него. Многие мужчины растаяли бы под сладким давлением этих глаз. Даже жаль, что такое представление тратилось впустую на непробиваемого Дольфа.

– Еще один раз для мисс Блейк, – сказал он.

Она посмотрела на Зебровски, который стоял у меня за спиной.

– Пожалуйста, я так устала.

Зебровски прислонился к стене.

– Тут он начальник.

Попытка использовать женские уловки не удалась. И одним взмахом ресниц она переключилась на женскую солидарность.

– Вы женщина. Вы знаете, как это, быть одной среди этих… – ее голос понизился до шепота, – мужчин.

Она опустила глаза, а когда снова подняла их, настоящие слезы текли по ее великолепной коже.

Представление заслуживало Оскара. Я хотела зааплодировать, но решила сначала проявить симпатию. Для сарказма время еще будет.

Я обошла вокруг стола и присела на край рядом с ней. Я была в нескольких дюймах от нее, не вторгаясь при этом в ее личное пространство. Я положила руку ей на плечо и улыбнулась, хоть и не была великой актрисой, чтобы прослезиться.

– Вы больше не одиноки, мисс Пирс. Я здесь. Пожалуйста, расскажите мне вашу историю.

– Вы адвокат? – спросила она.

Если она просила адвоката и была настойчива, беседе конец. Я встала перед ней на колени, взяв ее дрожащие руки в свои, и посмотрела на нее.

У меня не получалось смотреть с симпатией, но я была заинтересована. Я уделила ей все свое внимание, посмотрела в лицо, словно пыталась как следует запомнить, и сказала:

– Пожалуйста, Вики, позвольте вам помочь.

Ее ладони перестали дрожать, она уставилась на меня своими большими глазами, словно олень, почувствовавший ружье, но думающий, что оно не выстрелит, если он не станет шевелиться. Она кивнула, больше себе, чем мне. Она сжала мои руки, и ее лицо было искренним.

– У меня сломалась машина, и я зашла в бар при ресторане, чтобы позвонить, – Она наклонила голову, не глядя мне в глаза, – Я знаю, не стоило туда заходить. Одинокая женщина в баре просто напрашивается на неприятности. Но больше нигде не было телефона.

– Вы имеете право ходить куда угодно и когда угодно, Вики. То, что вы – женщина, этому не мешает.

Я не притворялась, говоря это довольно жестоко.

Она снова посмотрела на меня изучающе. Я почти явно увидела, как повернулся переключатель у нее в голове.

Она думала, что поймала меня. Боже, она была слишком молода.

Ее пальцы сжали мою ладонь, легкий трепет прошел по рукам.

– Я позвонила другу, чтобы он приехал посмотреть машину. Я учусь в колледже, и у меня не так много денег, поэтому я не хотела звонить в мастерскую, прежде чем друг посмотрит машину. Я надеялась, он сможет починить ее.

Она добровольно выкладывала слишком много информации и уже оправдывалась. Или, возможно, просто слишком часто пересказывала эту историю… Вряд ли.

– Я бы поступила точно так же, – сказала я. И поступила бы.

Она сжала мою ладонь и придвинулась ближе, продолжая свою историю.

– Этот мужчина был там, в баре. Он казался милым. Мы разговорились, и он попросил меня посидеть с ним. Я сказала, что жду друга. Он сказал, что все нормально, мы просто поболтаем.

Она снова посмотрела вниз.

– Он сказал, что у меня самая замечательная кожа, какую он когда-либо видел, – она снова посмотрела на меня, – Знаете, это было так романтично.

Это было так наиграно.

– Продолжайте.

– Я позволила ему заказать мне выпить. Я знаю, что не стоило этого делать, – она потерла глаза, – Я спросила, ничего, если я закурю, и он не возражал.

Перед ней стояла полная пепельница. Ни Дольф, ни Зербовски не курят, значит, маленькая Вики – заядлая курильщица.

– Он обнял меня и хотел поцеловать, как я думала.

Из ее глаз потекли слезы, она немного ссутулилась и задрожала.

– Он укусил меня, за шею. Клянусь, до той секунды я не подозревала, что он вампир.

Она посмотрела на меня, излучая искренность.

Я взяла ее за руку.

– Многие не отличают вампиров от людей. Особенно если они недавно поели.

Она моргнула.

– Недавно поели?

– Если вампир полон крови, он выглядит как человек.

Она кивнула.

– А!

– Что вы сделали, когда он вас укусил?

– Я выплеснула на него свой напиток и подожгла его зажигалкой.

– Подожгла его? – уточнила я. – Его – спиртное или его – вампира?

– И то, и другое, – ответила она.

Я кивнула.

– Вампы очень легко воспламеняются. Он действительно хорошо горел, не так ли?

– Я не знала, что он так вспыхнет, – сказала она. – Люди так не горят.

– Нет, – сказала я. – Не горят.

– Я начала кричать и отскочила от него. В тот момент вошел мой друг. Люди кричали и визжали, это было ужасно.

Я встала.

– Могу себе представить.

Она посмотрела на меня, глаза искренние, но в них не было ужаса от того, что она сделала, никакого раскаяния. Она вдруг сжала мою руку, очень крепко, словно хотела, чтобы я ее поняла.

– Я должна была защититься.

Я положила свою руку на ее и улыбнулась.

– Что заставило вас поджечь спиртное, когда вы выплеснули его?

– Я вспомнила, что вампиры боятся огня.

– Но если бы вы выплеснули спиртное в лицо человеку и подожгли его, сгорела бы только жидкость. Пш-ш, и все кончено. Человек оставил бы вас в покое, поскольку был бы ранен. Вы не боялись, что вампира это могло рассердить?

– Но вампиры легко воспламеняются, вы сами сказали, – сказала Вики.

Моя улыбка стала шире.

– Так вы знали, что он вспыхнет?

– Да, – сказала она, хватая меня, как бы прося понять ее бедственное положение.

Вмешался Дольф:

– Я думал, вы не знали, что вампир может так вспыхнуть, мисс Пирс.

– Я и не знала, пока он так не загорелся, – ответила она.

Я сжала ее руку.

– Но Вики, дорогая, вы только что сказали, что знали об их воспламеняемости.

– Но вы первая это сказали.

– Вики, вы только что сказали, что знали об этом, когда поджигали его.

– Не говорила!

Я кивнула.

– Говорили.

Она выдернула у меня свои руки и села очень прямо в кресле.

– Вы пытаетесь меня запутать.

Я покачала головой.

– Нет, Вики, вы сами это делаете.

Я отошла от нее, все еще глядя в глаза.

– Что это значит? – спросила она.

Через ее игру в девицу-скромницу начала проступать злость.

– Что это был за бар? – спросила я, будто не была там двадцать минут назад. В допросах часто повторяются.

– Что? – переспросила она.

– Как назывался тот бар?

– Я не помню.

– Дольф? – спросила я.

– Всесожжение, – сказал он.

Я рассмеялась.

– Известная вампирская забегаловка.

– Но он не в вампирском районе, – сказала она, – откуда я могла знать, что это вампирский бар?

– А как на счет изображения Кристофера Ли в роли Дракулы на вывеске? – спросила я.

– Было уже поздно, и другие заведения уже не работали.

– В Университетском городке в Делмаре, вечером в пятницу? Да ладно Вам, Вики. Раньше у вас получалось лучше, – сказала я.

Она потрогала дрожащей трепетной рукой повязку на шее.

– Он меня укусил, – голос дрожал, а по лицу полилась новая порция слез.

Я вернулась к ней, положила руки на спинку ее стула, приблизила к ней лицо и сказала:

– Вы врете, Вики.

Она разразилась потоком слез, спрятав лицо. Я пальцем подняла ее лицо за подбородок.

– Черт возьми, врете хорошо, но недостаточно хорошо.

Она отдернулась от меня и вскочила так резко, что стул упал на пол.

– На меня напали, а вы заставляете меня чувствовать себя преступником! Вы – женщина! Я думала, вы поймете.

Я покачала головой.

– Не давите мне на сестринские чувства, Вики. Они не давятся.

Она сорвала с шеи повязку и бросила ее на пол.

– Вот! Смотрите, что он со мной сделал!

Если она думала, что я хотя бы дернусь, то ей лучше было бы попробовать счастья с другой девочкой. Я подошла ближе и склонила ей голову на бок. Там был довольно свежий укус вампира. Чистый, симпатичный укус, а вокруг никакого кровоподтека, который должен был бы растечься рядом с метками по ее молочной коже. Там было просто две аккуратные дырочки от клыков.

Я отошла.

– Вы плеснули в него выпивкой сразу же, как только он вас укусил?

– Да, я не хотела, чтобы он меня трогал.

– Презренный вампир! – улыбнулась я.

– Ходячий мертвец.

В ее словах был смысл.

– Спасибо, Вики. Спасибо, что поговорили со мной.

Я пошла к двери, и жестом позвала с собой Дольфа. Зебровски галантно остался с Мисс Пирс.

Дольф закрыл за нами дверь.

– Что ты увидела там в этом укусе, чего не заметил я? – спросил он.

– Если вампир запустил в тебя клыки, но не успел выпить много, у тебя останется засос. Да, обычный человеческий засос. В клыках нет трубочек, они просто прокалывают кожу, чтобы вампир мог пить кровь. Вот почему они такие маленькие. Если вампир пьет достаточно долго, то в этом месте кровь отступает, и такой отметины уже не будет. Быстрый укус ни за что не оставил бы ее такой чистенькой. Это сделал кто-то другой заранее, и заняло это значительно больше времени, чем несколько секунд.

– Так и знал, что она врет, – сказал Дольф и покачал головой. – Но я думал, что она плеснула в него не только спиртное. Я думал, что она принесла с собой что-то специально для этого.

Я покачала головой.

– Если поджечь вампира, он будет гореть, пока не отключится, или не превратится в пепел. Могут остаться фрагменты костей, но вампиры сгорают почти до тла. Для опознания не помогут даже отпечатки зубов.

– Бармен воспользовался огнетушителем из-под стойки. Свидетели говорят, что он быстро сориентировался.

Я кивнула.

– Ага, славный добрый Гарри. Просто чудо, что вамп еще жив. Я знаю, что есть люди, которые выступают резко против вампирских заведений вне их района. Они даже составляют петицию и собираются организовать что-то вроде митинга. Мисс Пирс будет отличным подтверждением того, что вампирам не место за границами своего района.

– Владелец ресторана сказал, что такая реклама его разорит.

Я кивнула.

– О, да. Против того вампира может еще быть и личный мотив. Не у самой Мисс Голубые Наивные Глазки, но у кого-то из ее знакомых, кто хотел бы его убить.

– Она может быть членом "Человек Превыше Всего". Они любят, когда горят вампы.

– Фанатичный вампироненавистник вряд ли подставил бы шею. Нет. ЧПВ могли купить ее, чтобы дискредитировать бар. Она может быть членом "Люди против Вампиров", ЛПВ, или даже ЧПВ, но не до конца верить во все это. След от укуса это доказывает.

– А мог ли вамп захватить ее сознание?

– Не думаю, но у меня появились новые интересные вопросы для твоих свидетелей.

– Например? – спросил он.

– Уверены ли они, что вампир ее попробовал? Точно ли они могут сказать, что он ее укусил? Спроси их, пахло ли от нее кровью, когда она пришла.

– Поясни, – сказал Дольф.

– Если она пришла уже с укусом, то кто-то из них мог это учуять. Может и нет, рана была довольно чистая, видимо поэтому вамп и сделал ее такой. Если бы он просто укусил ее, и оставил на поверхности кровь, то другие вампы могли бы это унюхать.

Дольф старательно записывал все в свой верный блокнот.

– Так, значит, есть соучастник – вампир?

– Он мог и не знать, что она планирует. Я бы проверила, нет ли у нее бойфренда-вампира, или, по крайней мере, не встречалась ли она с кем-нибудь из них раньше. «Бойфренд» – это слишком сильное слово для Мисс Пирс. И я бы узнала, нет ли у нее актерского образования. Проверь ее специализацию в колледже.

– Уже, – сказал Дольф, – она специализировалась на театральном искусстве.

Я улыбнулась.

– Ну, зачем я тебе нужна? Ты уже сам во всем разобрался.

– Укус, и то, что вампиры так легко горят… – он покачал головой, – Ничего из этого дерьма нет в книжках.

– Книги вообще не пишут для работы полиции, Дольф.

– Может, тебе написать книгу? – сказал он.

– Ага, как же. У тебя достаточно на нее, чтобы получить выписку с ее счета?

– Если обратиться к правильному судье, то возможно.

– Знаешь, даже если ее будут судить и признают виновной, урон уже нанесен. Петиция и митинг назначены на следующую неделю. Поползут слухи на счет этого нападения, а они быстро раздуют из мухи слона.

Дольф кивнут.

– С этим мы ничего не может поделать.

– Ты мог бы пойти, и рассказать им то, что узнал про Вики.

– Почему бы не сходить тебе самой?

– Да потому что для ультра-правых я просто вавилонская блудница. Я трусь с самым главным кровососом.

Они не поверят ни одному моему слову, черт возьми.

– У меня нет времени ходить на митинги, Анита.

– Ты считаешь, что бизнес вампиров нужно изолировать? – спросила я.

– Не начинай, Анита. Тебе все равно не понравятся мои ответы.

Я отстала. Дольф считал вампиров монстрами, от которых нужно защищать общество. В чем-то я с ним была согласна. Но я спала с одним из этих монстров. Это усложняло мое нахождение по одну сторону баррикад с Дольфом. Мы сошлись на том, что не сходимся. Это сохраняло относительный мир, и мы продолжали вместе работать.

– Если ты так не любишь вампов, то почему не купился на историю Мисс Пирс? – спросила я.

– Потому что не дурак, – сказал Дольф.

– Прости, – сказала я, – Прости, что я хотя бы на секунду подумала, что личные предпочтения могут повлиять на твою работу. Ты бы никогда этого не допустил, правда?

Он улыбнулся.

– Не знаю. Ты же еще не за решеткой.

– Если бы у тебя были доказательства совершенных мной правонарушений, то могла бы и быть.

– Могла бы, – сказал он. Улыбка померкла. Глаза снова стали пустыми, глазами копа.

– Что с твоей рукой?

Я посмотрела на повязку, словно она только что возникла из воздуха.

– Несчастный случай на кухне, – сказала я.

– Несчастный случай на кухне, – повторил он за мной.

– Ага.

– И что же случилось?

– Порезалась ножом.

– И что ты делала? – спросил он.

Я никогда не готовила дома. Дольф это прекрасно знал.

– Резала батон.

И я обратила к нему свои чистые очи. Когда-то, не так давно, на моем лице можно было прочитать все.

Любую мысль, но не теперь. Я смотрела прямо в лицо подозрительного Дольфа, и знала, что он ничего не поймет по моему лицу. Только сама по себе пустота могла сказать о том, что я говорю не правду. Но он и так знал, что я вру. Я не стала тратить ни его, ни свое время на то, чтобы придумать что-нибудь поправдоподобнее. К чему беспокоиться?

Мы смотрели друг на друга.

– Анита, у тебя кровь на чулках. Неплохой, должно быть, попался батон, – сказал он.

– Это точно, – ответила я, и не смогла сдержать улыбку, – я бы сказала, что меня ограбили, но тогда ты бы заставил меня написать заявление.

Он вздохнул.

– Ну и дрянь же ты. Ты явно сегодня во что-то вляпалась. Именно этой ночью.

Его большие руки сжались в кулаки размером почти с мою голову.

– Я бы наорал на тебя, но пользы – ноль. Надо бы тебя посадить на ночь, – он резко рассмеялся, – за то, что ты сегодня уже натворила, но мне нечего предъявить, не так ли?

– Я ничего не натворила, Дольф, – я подняла раненую руку, – просто оказывала другу услугу, и подняла мертвеца. Пришлось сделать разрез, нужна была кровь. Вот и все.

– Правда? – спросил он.

Я кивнула.

– Ага.

– Почему сразу не сказала? – спросил он.

– Потому что это была услуга, без оплаты. Если Берт узнает, что я поднимаю мертвых бесплатно, его кондрашка хватит. А в историю с батоном он поверит.

Дольф рассмеялся.

– Да он даже не спросит, как ты поранилась. Он просто не захочет знать.

Я опять кивнула:

– Именно так.

– На всякий случай – если в кухне станет совсем небезопасно и понадобится помощь, не забудь позвонить.

– Я запомню, Дольф.

– Обязательно, – он убрал блокнот, – и постарайся никого не убить в этом месяце, Анита. Даже в случае очевидной самозащиты, у тебя появляется слишком много трупов, чтобы остаться на свободе.

– Я никого не убивала уже больше шести недель, – черт, почти семь! Теряю квалификацию.

Он покачал головой.

– Последние двое были единственными, чью смерть мы смогли доказать, Анита. В обоих случаях – самозащита. В одном случае твою задницу прикрывали свидетели, но мы так и не нашли тела Гарольда Гейнора. Только его кресло-каляску на кладбище. А Доминга Сальвадор все еще числится в пропавших.

Я мило ему улыбнулась.

– Говорят, senora вернулась в Южную Америку.

– Все кресло было залито кровью, Анита.

– Неужели?

– Когда-нибудь от тебя отвернется удача, и я не смогу тебе помочь.

– Я и не просила о помощи, – сказала я, – кроме того, если пройдет этот новый закон, у меня будут полномочия федерального агента.

– Быть полицейским, не важно, какого вида, не значит, что тебя не могут арестовать.

Настала моя очередь вздохнуть.

– Я ужасно устала, и хочу домой. Спокойной ночи, Дольф.

Он посмотрел на меня секунду или две, потом сказал:

– Спокойной ночи, Анита.

Он вернулся в комнату для допросов, и оставил меня в коридоре.

Дольф не был таким сварливым, пока не узнал, что я встречаюсь с Жан-Клодом. Я не была уверена, насколько изменилось его отношение ко мне, но изменилось – это точно. Маленький немертвый засранец, и он мне больше не доверял. Не полностью.

Это заставляло меня расстраиваться и злиться. Что действительно печально – это то, что меньше двух месяцев назад я бы с ним согласилась. Нельзя доверять тому, кто спит с монстрами. Но вот я сама этим занимаюсь. Я, Анита Блейк, превратилась в гробовую начинку. Грустно, очень грустно. И Дольфа не касается, с кем я встречаюсь. Но я не могла винить его за это отношение. Мне это не нравилось, но я не могла стервозничать по этому поводу. То есть стервозничать-то я могла, но это было бы не честно.

Я вышла, не заходя в главную комнату. Интересно, надолго ли они оставят пингвинов у себя на столах в ожидании меня. Мысль обо всех этих глупых игрушечных птицах, которые сидят и безнадежно долго ждут моего возвращения, заставила меня улыбнуться. Но ненадолго. Я вспомнила, что сказал Дольф. Он был очень хорошим копом, отличным следователем. Если он действительно начнет копать, у него появятся доказательства. И только небо знает, сколько непреднамеренных убийств я совершила, и что их достаточно, чтобы посадить меня надолго. Я использовала свою силу аниматора, чтобы убить людей. Если это будет доказано, то автоматически повлечет за собой смертный приговор. Смертный приговор тому, кто использовал для убийства магию, был не совсем тот же, что приговор убийце топором. Парень мог порешить всю свою семью, и провести следующие пятнадцать лет в камере смертников, подавая апелляции. Но для убийств с использованием магии апелляции предусмотрены не были. Суд, приговор, приведение в исполнение в течение шести недель, обычно меньше.

Тюрьмы боятся магии, и не любят держать у себя ведьм или народ типа них. В Мейне как-то посадили колдуна, который призвал демонов прямо за решеткой. Как только они могли оставить его настолько долго, чтобы провести этот ритуал, я понятия не имею. Те, кто там были и так подставились, уже не могут ответить на этот вопрос. Их головы так и не нашли. Даже я не смогла поднять их и заставить говорить или писать, чтобы узнать, что произошло. Там была просто свалка.

Тот колдун сбежал, но потом его все равно поймали с помощью белых ведьм и, что странно, группы сатанистов. Никто из тех, кто пользуется магией, не любит, если кто-то из нас становится преступником. Это дискредитирует всех нас. Последний раз, когда толпа живьем сожгла ведьму, был всего в 1953 году. Ее звали Агнес Симпсон. Я видела черно-белые фотографии ее казни. Всем, кто изучал противоестественное что-нибудь, попадались ее фотографии, по крайней мере, в одном учебнике.

На фото, которое застряло у меня в памяти, ее лицо еще не тронул огонь, оно было бледное, и даже не расстоянии его заполнял ужас. Ее длинные каштановые волосы взметнулись от потока жара, но еще не загорелись. В огне была только ее ночная рубашка и халат. У нее запрокинулась голова, она кричала. Это фото получило Пулитцеровскую премию. Остальные фотографии были не такими популярными. Целая последовательность снимков, как она горит, чернеет, и умирает.

Я не могу понять, как можно было стоять там и спокойно фотографировать. Возможно, Пулитцеровская обладает таким очарованием, что и кошмары нипочем. Но если подумать еще раз, то вряд ли.

Глава 25

Я дотащилась до стоянки у многоквартирного дома, в подвале которого располагалась тайная больница оборотней. Было почти пять утра. Как холодная рука сквозь ветер, прорывался рассвет. Небо посерело, оказавшись между тьмой и светом. Приближалась та зыбкая грань, когда вампиры все еще могут передвигаться, и вы не успеете оглянуться, как окажетесь без горла всего за мгновенье до восхода солнца.

Перед подъездом остановилось такси. Из него вышла высокая блондинка с очень коротко подстриженными волосами. На ней была микроскопическая юбка и кожаный жакет, туфли отсутствовали. За ней вылез Зейн.

Кто-то заплатил за него залог, и это была не я. А это означало, что он явно находился под нежным покровительством Звериного Мастера. Только по счастливому стечению обстоятельств он не присутствовал при пытках Сильви. Если бы он отказался, его бы покалечили еще сильнее. А если бы согласился, мне бы пришлось его убить. Это было бы чертовски неудобно.

Он первый заметил, что я иду к ним. На мне опять был длинный плащ и все оружие. Зейн расплылся в улыбке и качнулся мне навстречу. На нем не было ничего, кроме ботинок и черных блестящих виниловых штанов, которые обтягивали его лучше кожи. Ах да, и кольцо в соске. Не будем забывать об украшениях.

Блондинка разглядывала меня. Она явно не была в восторге от нашей встречи. Не совсем неприязнь, но и не удовольствие. Таксист что-то сказал, и она, вытащив из кармана пиджака пачку купюр, расплатилась.

Такси уехало. Ни Вивиан, новая зверушка Звериного Мастера, ни брат Стивена, Грегори, в сопровождении своей проснувшейся совести, из такси не вышли. У меня не хватало, по крайней мере, двух верлеопардов. Что происходит?

Зейн шел ко мне так, словно мы были старыми друзьями.

– Я же говорил, Шерри, она – наша альфа, наш leoparde lionne. Я знал, что она нас спасет.

И он опять грохнулся передо мной на колени. Правая рука у меня была в кармане и сжимала там браунинг, так что ему пришлось довольствоваться моей левой рукой. Я провела среди вервольфов достаточно много времени, чтобы знать, что быть альфой – штука такая, «потрогай-пощупай». Оборотням, как и тем животным, в которых они иногда превращались, была нужна поддержка прикосновений. Так что я не сопротивлялась, но сняла браунинг с предохранителя.

Зейн взял мою руку очень аккуратно, почти благоговейно. Он прижался щекой к моим пальцам, и потерся об них лицом, как обычно трутся кошки. Я почувствовала, как его горячий влажный язык лизнул меня в ладонь, и осторожно отняла руку. Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не вытереть руку о плащ.

Высокая блондинка, как я поняла – Шерри, просто смотрела на меня.

– Она не спасла всех наших.

У нее было потрясающее низкое контральто. Голос словно по-кошачьи мурчал, даже когда она была в человеческом обличье.

– Где Вивиан и Грегори? – спросила я.

Она махнула рукой в сторону, откуда они приехали.

– Они остались там, они все еще там.

– По договору все мои люди должны были выйти.

Зейн толчком поднялся на ноги. Его движение было таким быстрым, что у меня сердце прыгнуло в горло, а пальцы с предохранителя метнулись на курок. Я поставила браунинг на предохранитель, и постаралась расслабить руку. Они не собирались нападать, но если Зейн не прекратит скакать вокруг меня, как панковская версия Тигры, то я могу случайно его пристрелить. Обычно с нервами у меня было получше.

– Мастер Зверей сказал, что все, признающие тебя доминантом, могут уйти, если смогут выйти. Но он позаботился и о том, чтобы Грегори и Вивиан уже не могли ходить.

Мой желудок свело холодной судорогой.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда мы уходили, Вивиан была без сознания, – сказала Шерри, и опустила глаза, – Грегори пытался ползти за нами, но он был искалечен.

Она подняла полные слез глаза, стараясь держать их широко открытыми.

– Он кричал нам вслед. Умолял его не бросать.

Она резким злым движением руки вытерла слезы.

– Но я его бросила. Он так кричал, а я оставила его… Потому что я хотела выбраться оттуда больше всего на свете. Даже если бы это значило, что там останутся мои друзья, которых будут мучить, насиловать и убивать.

Она уткнулась лицом в ладони и разрыдалась.

Зейн подошел и обнял ее.

– Габриель тоже не смог бы спасти нас всех. Она сделала все, что смогла.

– Черта с два, – сказала я.

Зейн посмотрел на меня. Он терся щекой о шею Шерри, но его глаза оставались серьезными. Он был до смерти рад, что остался в живых, но не хотел бросать остальных.

– Мне надо позвонить.

Я двинулась к дому, и через несколько секунд они последовали за мной. Я нашла тот же телефон, по которому до этого звонила Жан-Клоду. У меня оставалась пара минут до рассвета, и он еще должен был быть на ногах.

Он взял трубку так быстро, как будто ждал звонка.

– Oui, ma petite.

– Грегори и Вивиан еще там. Я думала, ты договаривался обо всех.

– Они заставили Падму согласиться, но он выдвинул условие: тот, что хочет покинуть Цирк, должен уйти сам.

Я знал, что он задумал, но это лучшие условия, о которых можно было договориться. Пожалуйста, поверь.

– Отлично, но я все равно их не брошу. Если они могут ходить по волоску, то и мы можем.

– Что ты собираешься делать, ma petite?

– Я собираюсь вернуться и помочь им уйти. Падма ничего не сказал на счет того, чтобы они вышли своими силами, не так ли?

– Нет, – тяжело вздохнул Жан-Клод, – Рассвет пугающе близко, ma petite. Если ты должна это сделать, подожди хотя бы часа два. Этого времени достаточно, чтобы уснули даже самые могущественные из нас, но не тяни. Я не знаю, сколько времени для сна нужно совету. Они могут проснуться очень быстро.

– Я подожду два часа.

– Я пришлю к тебе кого-нибудь из волков. Они тебе пригодятся, пока спит Падма.

– Хорошо.

– Мне пора, – телефон внезапно отключился, и я почувствовала, как над горизонтом вспыхнули первые лучи солнца. На меня словно обрушилась огромная тяжесть, так что несколько мгновений я даже не могла вздохнуть. Тело стало непослушным. Потом ощущение растаяло, и я поняла, что Жан-Клода отбыл на дневной покой. Даже с тремя метками никогда раньше я такого не чувствовала. Он защищал от этого даже Ричарда. Из нас троих о метках, как ими пользоваться, и наоборот, и что они на самом деле означают, знал только Жан-Клод. Проведя среди этого многие месяцы, я уже не задавала много вопросов. Иногда я не была уверена, что хочу обо всем этом знать. И если верить Жан-Клоду, то же можно было сказать и о Ричарде. Вампир был с нами безгранично терпелив, как родитель со своими умственно отсталыми чадами.

Шерри облокотилась на стену, скрестив руки на животе. Под кожаным пиджаком на ней ничего не было.

Выражение глаз было таким настороженным, будто ее не раз очень сильно разочаровывали.

– Ты собираешься за ними вернуться? Почему?

Зейн сидел у ее ног, прислонившись спиной к стене.

– Потому что она – наша альфа.

Шерри покачала головой.

– Зачем тебе рисковать собой ради двух людей, которых ты не знаешь? Я признала тебя доминантой, потому что ужасно хотела оттуда выбраться, но я не верю в это. Почему ты возвращаешься?

Я не могла подобрать слов, чтобы объяснить.

– Они ждут, что я их вытащу.

– Ну и что? – спросила она.

– А то, что я собираюсь попробовать это сделать.

– Почему?

Я вздохнула.

– Потому что… потому что я не могу забыть умоляющие глаза Вивиан, и синяки на ее теле. Потому что Грегори плакал и кричал, чтобы его не бросали. Потому что теперь Падма будет мучить их еще больше, так как думает, что, причиняя боль им, он делает больно мне, – Я покачала головой, – Я собираюсь поспать пару часов. И предлагаю вам сделать то же самое. Но вы не обязаны идти со мной. Все это сугубо добровольно.

– Я не хочу туда возвращаться, – сказала она.

– Так не возвращайся, – сказала я.

– Я пойду с тобой, – сказал Зейн.

Это почти заставило меня улыбнуться.

– Так или иначе, я знала, что пойдешь.

Глава 26

Я лежала на узкой больничной кровати в одной из запасных комнат. На единственном в комнате стуле висело мое вечернее платье. Стулом я подперла дверь под дверную ручку. Неубедительный замок. Стул вряд ли остановит какого-нибудь решительного товарища, но даст мне несколько секунд, чтобы прицелиться. Я приняла душ и выбросила перемазанные кровью чулки. На мне были только трусы. У них даже не оказалось запасного больничного халата. Так я и уснула – на странной кровати, прижав к обнаженной груди простыню, с файрстаром под подушкой. Автомат спал под кроватью. Я надеялась, что он мне не понадобится, но куда еще его можно было заначить?

Мне снился сон. Что-то про большой заброшенный дом, поиски заблудившихся котят. Котята жалобно мяукали, а в темноте были змеи, которые их кусали. Не надо быть Фрейдом, чтобы понять смысл. Как только мысль, что это всего лишь сон, окончательно материализовалась, и стало ясно, что он означает, сон растаял, и я проснулась. Я встала, глядя вверх. Простыня соскользнула, оставив меня почти голой в черной темноте.

Я чувствовала, как пульсирует все мое тело. Словно во сне я за кем-то гналась, так что даже выступил пот.

Что-то было не так.

Сев, я натянула на себя простыню, хотя мне вовсе не было холодно. Как малое дитя, я думала, что если укрыться, то чудовища из шкафа или из-под кровати не смогут до меня добраться. После кошмарного пробуждения я продолжала цепляться за простыню, несмотря на то, что она была горячей. Конечно, я была в подвале, где работал кондиционер. И было совсем не жарко. Так почему мое тело трясло словно в лихорадке?

Я засунула руку под подушку и вытащила файрстар. С пистолетом в руке я почувствовала себя лучше. Если меня напугал только сон, потом буду чувствовать себя по-дурацки.

Я сидела и вслушивалась в темноту, прежде чем включить свет. Если в коридоре кто-то был, то он увидит полоску света под дверью. И если этот кто-то собирается меня подкараулить, я не хотела, чтобы он увидел свет. Пока нет.

Я почувствовала, что по коридору ко мне что-то движется. Вихрь энергии, зноя, который играл на поверхности моего тела, как рука. Ко мне словно мчался шторм, посверкивая вспышками молний, и наполняя комнату своим весом. Я сняла файрстар с предохранителя, и внезапно поняла, кто это был. Это был Ричард.

Ко мне несся Ричард. Он приближался, как бешеный ураган.

Я поставила пистолет на предохранитель. Он был взбешен, я чувствовала это всей кожей. Я видела, как он, разозлившись, перевернул огромную тяжеленную дубовую кровать, словно она ничего не весила. На всякий случай я не стала убирать пистолет. Мне не хотелось оставлять его, но и моральная дилемма не волновала меня настолько, чтобы отказаться от безопасности. Я включила свет, и села, моргая, чтобы привыкли глаза. В животе наливалась тяжесть. Мне не хотелось его видеть. Я не знала, что ему говорить с той самой ночи, когда первый раз спала с Жан-Клодом. С той самой ночи, когда я убежала от Ричарда, убежала от того, чем он стал в полнолуние. Убежала от его зверя.

Почти бесшумно, не обуваясь, я подкралась к стулу и взяла одежду. Я как раз сражалась с лифчиком без бретелек, бросив пистолет на кровать, когда уловила запах его лосьона. Я почувствовала движение воздуха из-под двери, и поняла, что это движется его тело. На самом деле, запах был совсем не сильный. По идее я не должна была его уловить. Внезапно, словно кто-то шепнул мне это на ухо, я поняла, что Ричард тоже может чувствовать мой запах, и знает, что сегодня я надушилась " Oscar de la Renta " для Жан-Клода.

Я почувствовала, как он самыми кончиками пальцев легко толкнул дверь, затем глубоко вдохнул запах моего тела.

Что, черт возьми, происходит? Мы были связаны уже два месяца, но до этого я не чувствовала ничего подобного – ни с Ричардом, ни с Жан-Клодом.

Послышался такой знакомый голос Ричарда:

– Анита, мне нужно с тобой поговорить.

В его голосе, во всем теле, чувствовалась злость, даже ярость. Он был как вжавшийся в дверь гром.

– Я одеваюсь, – крикнула я.

Я слышала, как он ходит перед дверью.

– Я знаю. Я чувствую тебя. Что с нами происходит?

Это был непростой вопрос. Мне было интересно, мог ли он чувствовать моими руками так же, как мгновение назад я ощущала его?

– Мы не были так близки на рассвете с того раза, когда нас связал триумвират. И здесь нет Жан-Клода, чтобы сыграть роль буфера.

Я надеялась, что все было именно так. В противном случае, скорее всего совет что-то сделал с нашими метками. Однако, я не думала, что дело было в этом. Хотя мы не могли быть уверены ни в чем, пока не спросим Жан-Клода. Проклятье.

Ричард нажал на дверную ручку.

– Почему ты так долго?

– Я почти готова, – сказала я.

Я скользнула в платье. Это была самая простая часть одежды. В туфлях без чулок было не удобно, но босая я бы чувствовала себя не готовой. Не могу объяснить, но туфли добавляли мне уверенности. Я отодвинула стул, освободила дверь и отошла от нее, пожалуй, слишком быстро к противоположной стене комнаты. Я держала руки за собой, сжимая пистолет. Не то, чтобы я думала, что он может броситься на меня, но я никогда раньше не чувствовала его так сильно. Его злость была подобна пылающему шару у меня внутри.

Он открыл дверь так осторожно, будто ему приходилось обдумывать каждое движение. Его самоконтроль зыбкой линией колыхался между мной и его яростью.

В нем было шесть футов, один дюйм, широкие плечи, высокие скулы и мягкие чувственные губы. На подбородке была ямочка, и все вместе это было почти слишком красиво. Его глаза были все того же шоколадного цвета, но боль в них была новой. Мягкие волосы спадали за плечи волнами такого насыщенного золотом и медью каштанового цвета, что для него должно было быть свое название. Каштановый – это скучное слово, а его волосы такими не были. Раньше я обожала запустить руки ему в волосы и тянуть за них, когда мы целовались.

На нем была кроваво-красная майка, выставлявшая напоказ мускулистые плечи и руки. Я знала, что каждый дюйм его тела был коричнево-золотистого цвета. Но это был не загар, а его натуральный цвет кожи.

Сердце билось где-то в горле, но не от страха. Он разглядывал меня в моем черном платье. Я смыла косметику, волосы разметались в беспорядке, и я чувствовала, как его тело реагирует на меня. Я чувствовала это, будто что-то крутилось у меня внутри. Мне пришлось закрыть глаза, чтобы не посмотреть на его джинсы и убедиться, что мои ощущения меня не обманывают.

Когда я открыла глаза, он не пошевелился. Он так и стоял посреди комнаты, сжав руки в кулаки, и тяжело дышал. У него были бешеные глаза, побелевшие, как у лошади, которая вот-вот взбесится.

Я услышала свой бездыханный голос:

– Ты хотел поговорить, так говори.

Я чувствовала биение сердца Ричарда, как поднимается и опадает его грудь – словно его тело было моим. У меня были такие моменты с Жан-Клодом, но никогда – с Ричардом. Если бы мы продолжали с ним встречаться, это могло бы заинтриговать. Но теперь это нас только смущало.

Он расслабил руки и старательно распрямил пальцы, стараясь не сжать их снова в кулаки.

– Жан-Клод сказал, что защищает нас друг от друга. Что держит нас на расстоянии, пока мы не будем готовы.

До сегодняшнего дня я ему не верил.

Я кивнула.

– Да уж, неловко.

Он улыбнулся и покачал головой, но улыбка не вытеснила гнева из его глаз.

– Неловко? И это все, что ты чувствуешь по этому поводу? Неловкость?

– Ты чувствуешь то же, что и я, Ричард. Так что можешь сам ответить на свой дурацкий вопрос.

Он закрыл глаза и свел руки перед грудью. Он сжимал ладони, пока от усилия не задрожали руки, мускулы не напряглись и не заструились под кожей.

Я чувствовала, что он отгораживается от меня. Хотя, это не объясняет то ощущение. Он словно строил между нами стену. Ставил между нами ментальную защиту. Кто-то должен был это сделать. Мне и в голову это не пришло. Вид и ощущение его тела превратили меня в один большой трепещущий гормон. Это смущало слишком сильно, чтобы выразить словами.

Я смотрела, как его тело – мускул за мускулом – расслабилось, он открыл глаза – медленно, как после сна. Его тело успокоилось. Я никогда не была так сильна в медитации.

Он опустил руки и посмотрел на меня.

– Лучше?

Я кивнула.

– Да, спасибо.

Он покачал головой.

– Можешь меня не благодарить. Оставалось или взять все под контроль, или бегать с воплями.

Мы стояли, глядя друг на друга. Молчание росло и начинало напрягать.

– Чего ты хочешь, Ричард?

Он резко рассмеялся – так, что мне в лицо бросился жар.

– Ты знаешь, что я имела в виду, – сказала я.

– Да, – сказал он, – знаю. Ты подтвердила свой статус лупы, пока меня не было в городе.

– Ты имеешь в виду – защищая Стивена?

Он кивнул.

– У тебя не было прав идти против прямых приказов Сильви. Это ее я оставил главной, а не тебя.

– Она отказала ему в защите стаи. Ты знаешь, что это значит?

– Получше тебя, – сказал он, – без защиты доминанта, ты – мясо для любого, кто тебя захочет, как леопарды после того, как ты убила Габриеля.

Я оттолкнулась от стены.

– Если бы ты раньше сказал, что с ними будет, я бы помогла им.

– Помогла бы? – переспросил он.

Он кивнул на пистолет у меня в руке.

– Или просто перебила бы их?

– Нет, этого как раз хотела Сильви, а не я.

Но я стояла с пистолетом в руке и никак не могла придумать изящный способ убрать его.

– Я знаю, как сильно ты ненавидишь оборотней, Анита. Я не думал, что это будет что-то значить для тебя, да и никто не думал. Иначе тебе бы сказали. Все думали, что тебя это не волнует. Если ты можешь выкинуть из своей жизни того, кого любишь, за то, что он раз в месяц превращается в монстра, то какой шанс может быть у тех, кого ты не знаешь?

Это было очень грубо. Я никогда не видела, как он делал что-то, просто чтобы уязвить, вытащить нож из раны, а потом толкнуть его глубже. Это было мелочно, а таким Ричард не был никогда.

– Ты знаешь меня лучше, чем говоришь, – сказала я.

– Правда? – сказал он.

Он сел на кровать, схватив обеими руками простыню. Подняв ткань к лицу, он сделал глубокий длинный вдох.

При этом он смотрел на меня злыми глазами.

– Твой запах все еще волнует меня, как какой-то наркотик, и я ненавижу тебя за это.

– Я только что несколько минут была у тебя в голове, помнишь? Ты не ненавидишь меня, Ричард. Было бы меньше боли, если бы ненавидел.

Он опустил простыню на колени, наматывая ее на кулаки.

– Любовь побеждает не все, правда? – спросил он.

Я покачала головой.

– Нет, не все.

Он порывисто встал, и начал почти неистово ходить по комнате кругами. Наконец, он остановился передо мной. «Магии» больше не было, просто два человека. Но мне все еще было трудно стоять к нему так близко.

Очень тяжело осознавать, что мне больше нельзя его коснуться. Черт возьми, не должно же быть так тяжко. Я же сделала выбор.

– Ты никогда не была моей любовницей, а теперь ты и не моя спутница. Ты не оборотень. Ты не можешь быть моей лупой.

– Ты так разозлился из-за того, что я спасла Стивена?

– Ты приказала членам стаи защищать его и верлеопарда. Ты сказала им, что убьешь их за неповиновение. А у тебя нет такого права.

– Ты сам дал мне это право, когда сделал лупой, – я жестом заставила его не перебивать меня, – и нравится тебе это, или нет, было хорошей идеей дать мне определенное влияние, чтобы я могла решать проблемы.

Стивен мог быть уже мертв, если бы я не поехала к нему. А Зейн мог натворить еще больше дел в больнице.

Ликантропам и так хватает плохих отзывов в прессе.

– Мы монстры, Анита. Про тебя не напишут ничего хорошего, если ты монстр.

– Ты сам в это не веришь.

– Ты-то веришь, что мы монстры, Анита. Ты это доказала. Ты лучше переспишь с трупом, чем позволишь мне до тебя дотронуться.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала, Ричард? Что мне жаль, что я не справилась? Мне очень жаль. Что меня саму смущает то, что я бросилась в постель к Жан-Клоду? И это так. Что я меньше всего думала о себе, и не могла перестать любить тебя даже после того, как увидела, что ты сделал с Маркусом?

– Ты сама хотела, чтобы я убил Маркуса.

– Потому что иначе он бы убил тебя. Да, я хотела этого. Чтобы ты убил его, а не съел.

– Когда член стаи погибает в схватке за лидерство, мы все участвуем в трапезе. Это способ впитать их энергию. Маркус и Райна по сути не исчезнут, пока жива стая.

– Боже, вы и Райну сожрали?

– А куда, как ты думаешь, делись тела? Думаешь, твои друзья из полиции спрятали все трупы?

– Я думала, с этим разобрался Жан-Клод.

– Разобрался, но вся грязная работа досталась стае. Вампиров не волнует тело, если оно холодное. Они не любят холодную кровь.

Я почти спросила, предпочитает ли он теплое мясо холодному, но вовремя остановилась. На самом деле мне не хотелось этого знать. Все эти разговоры не вели ни к чему, что меня бы интересовало. Я посмотрела на наручные часы.

– Мне надо идти, Ричард.

– Идти спасать своих верлеопардов.

Я посмотрела на него.

– Да.

– Вот почему я тут. Я – твое прикрытие.

– Это что, идея Жан-Клода?

– Сильви сказала, что Грегори отказался ее трогать. Несмотря на то, что они делали во главе с Габриелем, они – оборотни, а мы помогаем своим даже если они не лукои.

– А у верлеопардов есть свое название для себя? – спросила я.

Он кивнул.

– Они зовут себя «пард». Вервольфы – это лукои, а леопарды – парды.

Я шагнула мимо него, коснувшись грудью его обнаженной руки. Одно это прикосновение заставило встать дыбом все волоски на моем теле, будто он дотронулся до чего-то намного более личного. Но я к этому уже привыкла. Я сделала выбор, и не имеет значения, как меня это смущало. Я все еще желала Ричарда, даже любила его. Но я выбрала вампира, а у вас не может быть свой вампир и свой вервольф одновременно.

Я вытащила из-под кровати автомат и перекинула лямку через плечо и голову.

– Жан-Клод сказал, что мы не должны никого убивать, – заметил Ричард.

– Он знает, что ты здесь? – спросила я.

Он кивнул.

Я улыбнулась, но улыбка вышла не очень счастливой.

– Разве он тебе не сказал? – спросил Ричард.

– Нет.

Мы снова смотрели друг на друга.

– Ты не можешь доверять ему, Анита, и ты это знаешь.

– Ты сам добровольно дал ему поставить первую метку. Что я сделала, Ричард – я делала, чтобы спасти вас обоих. Если ты действительно думал, что он так чертовски ненадежен, то зачем связал нас с ним?

Ричард отвернулся и очень тихо сказал:

– Я не думал, что потеряю тебя.

– Иди подожди в коридоре, Ричард.

– Зачем?

– Мне нужно одеться.

Он скользнул глазами по моим ногам, таким белым по сравнению с черным платьем, и посмотрел на каблуки.

– Чулки, – сказал он тихо.

– Вообще-то, кобура, – сказала я, – чулки эту ночь не пережили. А теперь, выметайся, пожалуйста.

Он вымелся, даже не сделав на прощание язвительного замечания. Явный прогресс. Когда он закрыл за собой дверь, я села на кровать. Мне не хотелось это делать. Возвращаться за леопардами уже не казалось удачной идеей. Возвращаться с Ричардом за спиной было еще хуже. Но мы должны это сделать. Я не могла велеть ему остаться дома. Кроме того, мне и правда нужно было прикрытие. Не имеет значения, как мучительно больно быть с ним рядом, но он – один из самых сильных оборотней. Если бы его зверски не мучила совесть размером с Род-Айленд, он был бы очень опасным. Конечно, если бы дали слово Маркусу, он, возможно, сказал бы, что Ричард и так очень опасен. И Маркус был бы прав.

Глава 27

В Цирк мы поехали на джипе Ричарда. Я сидела рядом с ним, но с тем же успехом меня там могло и не быть.

Он ни разу не взглянул на меня, не заговорил. Но вид его напряженного тела говорил лучше слов. Он знал, что я рядом.

Шерри и Зейн ехали на заднем сидении. Я удивилась, когда в машину скользнула Шерри. Ее глаза побелели, а веки дергались, как от нервного тика. Она выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок. Зейн, как обычно, был самим собой – с широкой улыбкой и хитрющими глазами. Самим собой? Эта мысль меня развеселила. Я знала его меньше суток. Я, черт возьми, понятия не имела, каким он был "самим собой".

Шерри замерла на сидении, обнимая себя руками. Она медленно сворачивалась в маленький клубок. Я знала ее еще меньше, чем Зейна, но это было бы ненормально для кого угодно.

Я повернулась назад, насколько позволял ремень безопасности, и спросила:

– В чем дело, Шерри?

Она взглянула на меня, и крепко зажмурилась. Покачав головой, она вжала ее в плечи еще сильнее. По ее шее растекался свежий синяк. Он мог появиться еще до того, как я увидела ее в первый раз. Но я не была в этом уверена.

– Зейн, что с ней?

– Ей страшно, – сказал он. Голос был нейтральный, но что-то в его лице выдавало злость.

– Я же сказала, что это дело добровольное. Ей не обязательно было ехать с нами.

– Скажи это своему Мистеру Мачо, – сказал он.

Он сидел за Ричардом, сверля взглядом его спину.

Я повернулась и посмотрела на Ричарда. Он не ответил на мой взгляд.

– Что происходит, Ричард?

– Она едет с нами, – подчеркнуто спокойно ответил он.

– Почему?

– Потому что я так сказал.

– Бред!

Наконец, он посмотрел на меня. Он постарался, чтобы взгляд был холодным, но в нем так и сквозил гнев.

– Ты – моя лупа, а я все еще Ульфрик. Мое слово – все еще закон.

– Да пошло оно, твое слово. Зачем втягивать ее в это только потому, что ты злишься на меня?

Он сжал челюсти так сильно, что я увидела, как под кожей окаменели мышцы.

– Они оба бросили своих. И теперь оба будут это исправлять.

Его голос все еще был спокойным, низким и осторожным, как будто он очень старался не потерять контроль над собой. Он говорил так, как говорят люди, которые собираются на вас наорать.

– Ты только посмотри на нее, Ричард! Она будет хуже, чем бесполезна. Нам только придется тратить силы, чтобы защищать и ее.

Он покачал головой.

– Нельзя бросать никого из своих, ни при каких обстоятельствах. Это закон.

– Закон стаи, но она не в стае.

– Пока ты – моя лупа, Анита, все, что принадлежит тебе – принадлежит мне.

– Ты просто высокомерный урод.

Он улыбнулся, но всего лишь обнажив зубы – больше рычание, чем смех.

– Все что-то делают, чтобы выделиться.

Мне понадобилась целая секунда, чтобы понять, что он имел в виду, и я смешалась. Но будь я проклята, если буду объяснять ему, что не имела в виду ничего буквального. Он знал, что я не имела этого в виду. Он просто пытался вывести меня из себя. Пошел он.

– Это ты ударил Шерри?

Его вдруг очень заинтересовала дорога, а руки начали разглаживать руль. Он не был в восторге от того, что ударил ее. Да и я не была.

– Ты хотела, чтобы я стал сильным. Вот тебе исполнение желания.

– Есть разница между сильным и жестоким, Ричард.

– Правда? Никогда не мог отличить.

Я подумала, что последние слова были обо мне. Но вы можете заставлять меня чертовски долго чувствовать себя виноватой, а потом я просто свихнусь.

– Хорошо, если все, что мое – твое, то это правило работает и в обратную сторону.

Он, нахмурившись, коротко взглянул на меня.

– Что ты хочешь сказать?

Его недоумение меня порадовало. Мне нравилось направлять его хваленую мужскую логику против него самого. По-своему, я просто злилась на него так же, как он на меня. У меня не было таких же высоких моральных принципов, как у него, но я и не оборачивалась каннибалом. Хотя… Возможно, все-таки у меня были высокие моральные принципы.

– Если ты можешь заставить Шерри ехать с нами, то я могу приказать стае защищать Стивена. Я могу приказать им, черт возьми, все, что угодно – если я достаточно доминант для этого.

– Нет, – сказал он.

– Почему это? – спросила я.

– Потому что я так сказал.

Я рассмеялась, и даже для меня смех вышел стервозный.

И он сорвался. Уже не сдерживаясь, безысходно и зло он заорал:

– Боже мой, Анита! Боже!

– Похоже, мы порвем друг друга, если быстренько что-нибудь не придумаем, – сказала я.

Он опять посмотрел на меня. Гнев ушел из его глаз, оставив только боль с примесью паники.

– Ты спишь с вампиром. Тут нечего придумывать.

– Мы трое связаны друг с другом на долгое-долгое время, Ричард. Мы должна найти способ жить вместе.

Он резко рассмеялся.

– Жить вместе?! Ты что, хочешь домик на троих – типа, Жан-Клод в подвале, а я – на цепи во дворе?

– Не совсем, но ты не можешь и дальше себя так ненавидеть.

– Это тебя я ненавижу, а не себя.

Я покачала головой.

– Если бы это было так, я бы оставила тебя в покое. Но ты ненавидишь своего зверя, а твой зверь – это ты.

Он затормозил перед Цирком.

– Мы приехали.

Ричард выключил мотор, и машину наполнила тишина.

– Шерри может подождать нас здесь.

– Спасибо, Ричард, – сказала я.

Он покачал головой.

– Не благодари меня, Анита.

Он провел руками по лицу и запустил их в волосы, пропуская пряди меж пальцев. Этот жест демонстрировал его руки и плечи в самом выгодном ракурсе. Он так и не осознал, как меня волновали самые простые вещи, которые он делал.

– Не благодари меня, – и он вышел из машины.

Я велела Шерри сидеть тихо. Мне не хотелось, чтобы у кого-то возникла идея схватить ее, пока мы вытаскиваем остальных. Это свело бы на нет все усилия для достижения цели нашего путешествия.

Зейн поцеловал ее в лоб, как обычно успокаивают ребенка. Он сказал, что все будет хорошо, и я позабочусь о них. Боже, я так надеялась, что он прав!

Глава 28

Навстречу Ричарду вышел человек. Он явно его ждал. Я сунула руку в карман плаща и сняла браунинг с предохранителя, так как узнала встречавшего.

Зейн пододвинулся ко мне ближе и спросил:

– Что-то не так?

Я покачала головой.

– Привет, Джамиль!

– Привет, Анита!

Он чуть не дотягивал до шести футов, на нем была белая обтягивающая майка-близнец той, что была на Ричарде. Кроме того, Джамиль отрезал ворот, рукава и подол у рубашки, так что его стройная талия и бугры мышц представали во всем великолепии. Белая майка потрясающе смотрелась в контрасте с насыщенным коричневым цветом его кожи. Его волосы были скручены в косички с вплетенными яркими бусинами, и доходили до пояса. Наряд завершали белые тренировочные штаны, и вообще он выглядел так, будто только что вышел из спортзала.

Последний раз, когда я видела Джамиля, он пытался убить Ричарда.

– Что ты тут делаешь?

Даже для меня это прозвучало неприветливо.

Он улыбнулся, сверкнув зубами.

– Я помогаю Ричарду.

– И что?

– Они разрешили каждому из нас взять с собой прикрытие, и верлеопардов, – сказал Ричард.

Он говорил, не глядя на меня, рассматривая возвышающийся перед нами в ярких лучах солнца Цирк.

– У меня не хватает одного верлеопарда и прикрытия, – сказала я.

Он, наконец, посмотрел на меня. Лицо было замкнутым и ничего не выражало.

– Я думал, Жан-Клод сказал об этом, а ты просто отказалась от прикрытия.

– Да я бы в ад с собой взяла подмогу, Ричард. Сам знаешь.

– Я не виноват, что твой дружок забыл об этом упомянуть.

– Возможно, он думал, что мне скажешь ты.

Ричард ответил мне гневным взглядом.

– Может, ты еще что-нибудь забыл мне сказать?

– Он только просил тебе передать, что убивать никого нельзя.

– Он упоминал кого-нибудь конкретного? – спросила я.

Ричард нахмурился.

– Вообще-то, да, – и продолжал, старательно картавя, изображая французский акцент, – скажи ма петит, чтобы не убивала Фегнандо, несмотгя на все пговокасии.

Я против воли скупо улыбнулась.

– Отлично!

Джамиль разглядывал меня.

– Ну и выражения лица, детка. Самая злая маленькая улыбочка из тех, что я видел. Что этот Фернандо тебе сделал?

– Лично мне – ничего.

– Он изнасиловал вашу Гери, вторую в стае, – вмешался Зейн.

Оба вервольфа развернулись к нему, и внезапный порыв враждебности заставил Зейна отступить. Он скакнул за меня, но это не очень помогло, так как его рост превосходил мой на целый фут. Трудно спрятаться за тем, кто тебя ниже.

– Он изнасиловал Сильви? – спросил Ричард.

Я кивнула.

– Его нужно наказать за это, – сказал Ричард.

Я покачала головой.

– Я обещала Сильви, что убью его. Что мы убьем их всех.

– Всех? – переспросил Ричард.

– Всех, – ответила я.

Он отвернулся, чтобы не встречаться со мной глазами, и спросил:

– Сколько?

– Она сказала мне о двоих. Могло быть и больше, но она еще не готова об этом говорить.

– Ты уверена, что был не только этот Фернандо? – Ричард посмотрела на меня с надеждой в глазах, будто хотел, чтобы я сказала, что все не так плохо, как кажется.

– Это было групповое изнасилование, Ричард. Они пыжились от гордости, когда сказали мне об этом.

– Кто этот второй? – спросил он.

Он спросил. Я ответила:

– Лив.

Он моргнул.

– Она же женщина.

– Я в курсе.

Он уставился на меня.

– Как?

Я подняла брови.

– Ты правда хочешь, чтобы я раскрыла тебе секреты техники?

Ричард покачал головой, ему явно стало нехорошо. В отличие от Джамиля. Тот встретил мой взгляд, не моргая, его лицо вытянулось в жесткие злые линии.

– Если они могу захватить и использовать одного из самых сильных наших волков, то угроза стаи для них ничего не значит.

– И это тоже, – сказала я, – но я не собираюсь убивать кого-то только потому, что страдает репутация стаи.

– Тогда почему? – спросил Джамиль.

На секунду я задумалась.

– Потому что я дала слово. Дотронувшись до нее, они вырыли себе могилы. А я их просто зарою.

– Почему? – снова спросил Джамиль, – ты же ненавидела Сильви?

Похоже, мой ответ был очень важен, как будто вопрос значил больше, чем должен был, по крайней мере – для него.

– Они не смогли ее сломать. Что они только не делали, но не сломали ее. Она могла остановить пытку в любой момент, всего лишь отдав стаю. Но она не сдалась, – я постаралась выразить это словами, – такая преданность и сила заслуживает того же в ответ.

– Что ты знаешь о преданности? – спросил Ричард.

– Ну, хватит! – сказала я.

Я повернулась и ткнула его пальцем в грудь.

– После того, как спасем Вивиан и Грегори, можем устроить великую драку. Они изнасиловали Сильви. Ты действительно считаешь, что они сделают меньше с двумя оборотнями, у которых, по их мнению, нет альфы, чтобы их защитить?

Я почти выплевывала слова ему в лицо, у меня перехватило дыхание, так что голос был низкий и сдавленный, иначе я бы заорала.

– Мы пойдем, вытащим их и отвезем в безопасное место. И только после этого, можешь снова со мной сцепиться. Можешь заматывать нас в свою ревность и ненависть, пока мы не задохнемся. Но в эту самую минуту, у нас есть дело. Понял?

Он смотрел на меня, пока сердце сделало один или два удара, и почти незаметно кивнул:

– Понял.

– Отлично! – сказала я.

Я оставила сумочку в больнице, но ключ от парадного входа лежал у меня в кармане плаща вместе с удостоверением личности. Что еще нужно девушке?

– У тебя есть ключ от парадной двери? – спросил Ричард.

– Ричард, не начинай, – попросила я.

– Ты права. Ты права, а я – нет. Я два месяца не занимался делами. Сильви говорила мне об этом. А я не слушал. Может, если бы я… она… Может, если бы я послушал, то она бы не пострадала.

– Боже, Ричард, избавь меня от своего очередного комплекса вины. Да будь ты самым Аттилой, совет все равно бы приехал. Никакая демонстрация силы этому бы не помешала.

– А что бы помешало? – спросил он.

Я покачала головой.

– Они – совет, Ричард. Порождение ночных кошмаров. А кошмарам плевать, какой ты сильный.

– А на что им не плевать? – спросил он.

Я вставила ключ в замок.

– На то, чтобы испугать тебя.

Большие двустворчатые двери медленно открылись внутрь. Я вытащила из кармана браунинг.

– Мы не должны никого убивать, – сказал Ричард.

– Я помню, – сказала я, но пистолет не убрала.

Убивать никого нельзя, но Жан-Клод ничего не сказал на счет того, можно ли кого-нибудь покалечить.

Возможно, это будет не так убедительно, но когда нужно подтвердить угрозу, кто-нибудь корчащийся на полу от боли действует почти так же хорошо, как труп. А иногда – даже лучше.

Глава 29

Я стояла, прижавшись спиной к закрытой двери, а остальные рассредоточились вокруг меня. Из высоких-высоких окон лился мягкий рассеянный свет. В утренних лучах солнца холл выглядел темным и уставшим. Над домом с привидениями возвышалось чертово колесо, дальше шел зеркальный лабиринт и игровые кабинки. Все вместе это представляло собой полную версию передвижного луна-парка, который, правда, не передвигался. И пахло здесь так, как должно было: сахарной ватой, попкорном и пряниками.

Из большого круглого шатра цирка-шапито, который занимал целый угол, вышло двое. Держась рядом, они шли к нам. Человек повыше был около шести футов, с квадратными плечами и что-то среднее между блондином и брюнетом. Волосы были прямые, тонкие и доходили только до воротника рубашки. Белая рубашка была заправлена в белые джинсы с ремнем того же цвета. На нем были белые шлепанцы, без носков.

И весь он производил впечатление человека, который гуляет по пляжу в рекламе кредитных карточек.

Исключение составляли только его глаза. Даже на расстоянии было видно, что с ними что-то не так. Они были ярко-оранжевого цвета. У людей таких глаз не бывает.

Второй был ниже ростом – около пяти футов, семи дюймов, с короткими волосами цвета темного золота. Его верхнюю губу обрамляли темные усики, переходившие по бокам в бакенбарды. Такие усы вышли из моды еще веке в девятнадцатом. Его обтягивающие белые брюки были заправлены в высокие блестящие черные сапоги.

Белый жилет и рубашка выглядывали из-под красного пиджака. Он выглядел, как охотник, который должен мчаться верхом за собаками, и загонять маленьких пушистых животных.

Его глаза были приятно-нормальные, карие. По мере того, как они подходили ближе, глаза первого казались все более странными. Они были желтого – не янтарного, и не коричневого – желтого цвета, с оранжевыми брызгами, которые расходились от зрачка, как спицы в колесе. Это были не человеческие глаза, ни при каких условиях.

Если бы не эти глаза, я бы не распознала в нем ликантропа, но глаза выдавали это с головой. Я видела фотографии тигров с такими глазами.

Они остановились на небольшом расстоянии от нас. Ричард встал рядом со мной, Зейн и Джамиль – по бокам.

Так мы и стояли, рассматривая друг друга. Если бы я не была в курсе ситуации, я бы сказала, что эти двое не в своей тарелке, и чувствуют себя неудобно.

Человек пониже ростом заговорил первым:

– Я – Капитан Томас Карсвел. А вы – должно быть, Ричард Земан.

У него был британский акцент, и довольно резкий тон, но не слишком.

Ричард шагнул вперед.

– Я – Ричард Земан. Это Анита Блейк, Джамиль и Зейн.

– Меня зовут Гидеон, – сказал глазастый. У него был почти болезненно низкий голос, как будто даже будучи человеком, он рычал. Звук был таким низким, что у меня начал вибрировать позвоночник.

– Где Вивиан и Грегори? – спросила я.

Капитан Томас Карсвел моргнул и перевел взгляд на меня. Ему не очень понравился вопрос.

– Поблизости.

– Для начала, – сказал Гидеон, – нам нужен ваш пистолет, Мисс Блейк.

Я покачала головой.

– Я так не думаю.

Они переглянулись.

– Мы не можем пропустить вас с пистолетом, Мисс Блейк, – сказал Карсвел.

– Каждый раз, когда кто-то хочет забрать мой пистолет, это означает, что или он мне не доверяет, или собирается сделать что-то такое, что мне точно не понравится.

– Пожалуйста, – сказал Гидеон своим раскатистым голосом, – Вы должны понять нашу настойчивость. Вы обладаете определенной репутацией.

– Анита? – сказал Ричард. Полу-вопрос, полу-что-то еще.

Я поставила пистолет на предохранитель и протянула его Гидеону. У меня осталось еще два ствола и ножи.

Так что пока можно расстаться с браунингом.

Гидеон взял пистолет и отступил к Карсвелу.

– Спасибо, Мисс Блейк.

Я кивнула.

– Пожалуйста.

– Пойдемте? – спросил Карсвел и предложил мне руку, как будто собирался сопровождать меня к обеденному столу.

Я посмотрела на него, потом на Ричарда. Я подняла брови, пытаясь спросить, что он об этом думает, не задавая вопроса вслух. Он еле заметно пожал плечами.

Я положила левую руку на предложенную руку Карсвела.

– В этом отношении вы ведете себя цивилизовано, – сказала я.

– Нет смысла отказываться от хороших манер просто потому, что все ударились в… некотором смысле, в крайности.

Я позволила вести себя к шатру. Гидеон шагал следом, рядом с Ричардом. Они весили примерно одинаково, и исходившие от них потоки энергии заставляли шевелиться волоски у меня на шее. Они явно испытывали силу друг друга, пробовали ее на вкус, ничего не показывая, но слегка снизив свой с таким трудом полученный самоконтроль. Джамиль и Зейн, как хорошие солдаты, прикрывали тылы.

Мы почти дошли до шатра, когда Карсвел остановился, и я почувствовала, что его рука напряглась. Я скользнула правой рукой за спину под плащом, и дотронулась до автомата.

– У вас на спине что-то тяжелое, Мисс Блейк. И это вряд ли дамская сумочка.

Он сжал мою левую руку крепче, но не причиняя боли, и я поняла, что просто так отнять ее уже не получится.

Я перехватила правой рукой узи, и приставила дуло к его груди, не нажимая, в стиле его хватки моей другой руки.

– Всем стоять спокойно, – сказала я.

Гидеон вдруг стал очень-очень неподвижным.

– Мы отдадим вам ваших людей, Мисс Блейк, – в своей манере прорычал он, – в этом нет необходимости.

– Томас тут интересовался, что это у меня на спине. Так я ему показываю.

– Вы знаете меня не достаточно, чтобы звать по имени, Мисс Блейк, – заметил Карсвел.

Я моргнула. В нем не чувствовалось страха. Он был человеком – одно нажатие на курок, и прощай-прости – но в нем не было страха. Я смотрела в его карие глаза и видела только… печаль. Усталое сожаление, словно он почти хотел этого.

Я покачала головой.

– Прошу прощения, Капитан Карсвел.

– Мы не можем позволить вам войти в шатер с этим оружием, – его голос звучал спокойно, просто констатировал факт.

– Анита, будь благоразумной, – сказал Ричард, – если бы все было наоборот, ты сама бы хотела, чтобы у них не было оружия.

На самом деле меня мучила одна проблема: чтобы снять узи, нужно снять плащ. А если снять плащ, то они увидят ножи. А ножи мне терять не хотелось. Конечно, у меня все равно останется файрстар… Я отпустила автомат, и он скользнул обратно за спину.

– Мне нужно будет снять плащ.

Карсвел осторожно отпустил мою руку и отступил, но настолько, чтобы успеть схватить меня. Я посмотрела на его аккуратный наряд. Пиджак был слишком сильно притален, чтобы скрывать наплечную кобуру, в брюках не было карманов, но что-нибудь небольшое могло быть у него на спине.

– Я сниму плащ, если вы снимете вашу верхнюю одежду.

– У меня нет оружия, Мисс Блейк.

– Снимите пиджак, и я вам поверю.

Он вздохнул и одним плавным движением выскользнул из красного пиджака, затем, подняв руки на уровень плеч, повернулся на 360 градусов.

– Как видите, оружия нет.

Сказать по правде, мне просто надо было слегка вывести его из себя, но я не хотела, чтобы он отвечал мне тем же, так что я последовала его примеру.

Я вылезла из плаща, и увидела, как расширились его глаза при виде наручных ножен.

– Мисс Блейк, я впечатлен и разочарован.

Я дала плащу упасть на пол, и стянула лямку автомата через голову. Мне ужасно не хотелось расставаться с узи, но… я могла их понять. Они делали страшные вещи с Грегори и Вивиан. Я бы на их месте тоже не оставила бы себе огнестрельное оружие. Я отщелкнула рожок, и отдала автомат Карсвелу.

Его глаза слегка расширились.

– Боитесь, что мы обратим его против вас и ваших друзей?

Я пожала плечами.

– Нельзя обвинять девушку в осторожности.

Он улыбнулся, и улыбка почти тронула его глаза.

– Да, пожалуй, нельзя.

Я вытащила один из ножей из ножен и протянула его ему рукояткой вперед.

Он отказался:

– Можете оставить ножи себе, Мисс Блейк. Они смогут помочь, только если кто-то приблизится слишком близко. Думаю, леди должно быть позволительно защитить свою честь.

Проклятье, он был очень мил, истинный джентльмен. Если я оставлю себе второй пистолет, а он обнаружит его потом, то вряд ли будет таким же милым.

– Проклятье, – сказала я.

Карсвел нахмурился.

– У меня есть еще один пистолет.

– Должно быть, он спрятан очень надежно, Мисс Блейк.

Я снова вздохнула.

– И очень неудобно, да. Вам он нужен или нет?

Он оглянулся на Гидеона, тот кивнул.

– Да, пожалуйста, Мисс Блейк.

– Все отвернулись.

Ответом мне были только заинтересованные и удвиленные взгляды.

– Чтобы достать пистолет, мне нужно поднять платье и сверкнуть на всю комнату. И чтоб никто не подглядывал!

Ну, хорошо, это было глупо и по-детски, но я все еще не могла просто задрать платье на виду у пятерых мужчин. Мой папа воспитывал меня слишком хорошо для этого.

Карсвел повернулся без дополнительного приглашения. Еще несколько заинтересованных взглядов, и отвернулись все, кроме Гидеона.

– Из меня выйдет неважный телохранитель, если я позволю вам перестрелять нас в спины, пока мы стоим на страже вашей скромности.

В его словах был смысл.

– Ну, хорошо, я сама отвернусь.

Что я и сделала, в последний раз вылавливая пистолет. Поясная кобура была хорошей идеей, но когда я получу его обратно, он отправится в другой карман плаща. Я устала от возни с платьем.

Я протянула пистолет Гидеону. Он взял его, все еще заинтересованно меня рассматривая.

– Кроме ножей, это все?

– Да, – сказала я.

– Слово чести?

Я кивнула.

– Мое слово.

Он кивнул в ответ, будто этого было достаточно. Я уже поняла, кто Карсвел был чьим-то человеком-слугой.

Он был настоящим артефактом, британским солдатом армии Ее Величества, Королевы Виктории. Но до этого момента я не сознавала, что Гидеон настолько стар. Ликнтропы не стареют так медленно. Кто-то или что-то ему помогает, или он больше, чем просто оборотень.

– Ликантроп, – сказала я, – но что вы кроме этого?

Он улыбнулся, сверкнув небольшими клыками сверху и снизу. Единственным ликантропом с такими клыками из тех, кого я видела, был Габриэль. У вас появятся такие штуки, если проводить в форме животного слишком много времени.

– Угадайте, – сказал он таким низким и грохочущим шепотом, что я задрожала.

Карсвел поинтересовался:

– Мы можем повернуться, Мисс Блейк?

– Конечно, – ответила я.

Он снова надел свой пиджак, разглядил его, и опять предложил мне руку.

– Позвольте, Мисс Блейк?

– Анита, меня зовут Анита.

Он улыбнулся.

– Тогда можете называть меня Томас.

Он сказал это так, будто позволял звать его по имени только избранным.

Это заставило меня улыбнуться.

– Благодарю вас, Томас.

Он прижал мою руку к себе чуть более приватно.

– Мне бы действительно хотелось… Анита, чтобы мы встретились при лучших обстоятельствах.

Я встретила взгляд его печальных глаз и сказала:

– Что там делают с моими людьми, пока вы задерживаете меня здесь своими учтивыми улыбками?

Он вздохнул.

– Я надеюсь, что он закончит до того, как мы войдем.

Его лицо приняло почти болезненное выражение.

– Это не подходящее зрелище для леди.

Я попыталась выдернуть руку, но он только прижал ее еще сильнее. Его глаза уже не были печальны. Их заполнило нечто, что я не могла распознать.

– Знайте, что это не мой выбор.

– Отпустите меня, Томас.

Он ослабил руку, и дал мне освободиться. Меня вдруг испугало то, что ждало нас в шатре. Я никогда не говорила с Вивиан, и Грегори был порядочным куском дерьма, но я внезапно поняла, что не хочу видеть того, что с ними сделали.

Гидеон сказал:

– Томас, может, ей…?

– Пусть, – сказал он, – у нее остались только ножи.

Я не совсем бежала, но была близка к этому, когда достигла ближнего прохода в шатер. Я услышала, как Ричард позвал:

– Анита… И почувствовала, что он идет за мной, но не стала его ждать. Я отдернула занавесь и вошла. Под шатром, в самой середине, была только арена. Обнаженной грудой в самом центре лежал Грегори, его руки были замотаны серой клейкой лентой за спиной. Его тело представляло собой месиво из порезов и синяков. Мой взгляд споткнулся на блеснувших костях, влажными зубцами торчавших из тех мест, где они сломали ему ноги.

Открытые переломы – отвратительное дело. Вот почему он не мог уйти сам. Они сломали ему ноги.

Тихий звук заставил меня повернуться и оглядеть шатер целиком. На арене были Вивиан и Фернандо. Я не заметила их сразу, так как они были слишком близко к краю, у самой ограды.

Вивиант подняла лицо от земли, ее рот был заклеен скотчем, один глаз заплыл. Фернандо толкнул ее, заставив снова ткнуться лицом в землю, демонстрируя ее руки, замотанные лентой. Демонстрируя, что он с ней делал.

Наконец, он отстранился, блестящий от влаги, и шлепнул ее по попке.

– Было неплохо.

Я обнаружила, что уже несусь к ним по песку ринга. А это означало, что я перемахнула через ограду на высоких каблуках и в юбке до пола. Я не помнила, как это сделала.

Фернандо встал, застегивая штаны, и улыбаясь мне навстречу.

– Если бы вы не договорились о ее освобождении, мне бы не разрешили и пальцем ее тронуть. Отец не любит делиться.

Я продолжала идти. Один из ножей был у меня уже в руке, прижатой к платью. Я не была уверена, заметил ли он это, или мне было на это наплевать. Я ткнула в его сторону свободной левой рукой.

– Ты крутой мужик, когда леди связали и заткнули рот. А что если леди вооружена?

Он насмешливо улыбнулся, и тронул Вивиан ногой, так просто, как обычно пинают собаку.

– Она милая, но на мой вкус слишком покорная. Мне нравится, когда они вырываются, как та волчья сучка.

Он закончил застегивать штаны, и пробежался пальцами по груди, будто припоминая.

– C't'une bonne bourre.

Я немного знала французский, и поняла, что он назвал Сильви хорошей подстилкой. Я взвесила на руке нож.

Он не был предназначен для метания, но при необходимости сгодится.

В его глазах мелькнула смутная тень, будто он, наконец, осознал, что рядом не было никого, кто мог бы его спасти. И тут через ограду что-то метнулось. Порыв скорости и движения сбил Фернандо с ног так, что он покатился по земле. Когда движение прекратилось, Ричард был сверху.

Я заорала:

– Не убивай его, Ричард! Не убивай его!

Я бросилась к ним, но Джамиль успел первым. Он схватил Ричард сзади за руки, и что-то сказал. Ричард развернулся, вцепился Джамилю в горло и швырнул его через всю арену. Я подбежала к Джамилю, упала рядом с ним на колени, но было уже поздно. У него было вырвано горло. Глаза были широко открыты в испуге, он пытался дышать, но у него не получилось. Ноги дергались, спина выгибалась дугой, как сильно ему хотелось дышать. Он схватил меня за руку, его глаза кричали. А я ничего не могла сделать. Он или излечится, или умрет.

Я закричала:

– Черт! Ричард, помоги ему!

Ричард погружал руку в живот Фернандо. У него еще не было когтей. Только человеческие пальцы зарывались в плоть, в поисках сердца. Он был достаточно силен, чтобы вырвать его, если только мы не успеем его остановить.

Я встала, и рука Джамиля выскользнула из моей. Он отпустил меня, но продолжал цепляться глазами. Я бросилась к Ричарду с криком:

– Ричард!

Он оглянулся на меня янтарными волчьими глазами на все еще человеческом лице. Он протянул мне одну руку в крови, и ментальная защита, которая спасала нас друг от друга, рухнула.

У меня потемнело в глазах, и когда я снова обрела зрение, оказалось, что я стою на коленях. Я ощущала свое тело, но точно так же могла чувствовать, как пальцы Ричарда пробивают путь сквозь тонкую плоть. Кровь была теплой, но этого было недостаточно. Он хотел помочь себе зубами, но боролся с этим желанием.

Томас опустился на колени рядом со мной.

– Воспользуйтесь своими метками, чтобы успокоить его, пока он не убил Фернандо.

Я покачала головой. Мои пальцы продирались сквозь плоть. Мне пришлось прижать руки к глазам, чтобы вспомнить, в каком я теле. Я услышала свой голос, и он помог нам разделиться. Помог мне понять, кем и чем я была.

– Черт, я не знаю, как.

– Тогда заберите его ярость, его зверя.

Томас взял мои руки и сжал их, не причиняя боль, помогая мне опереться на него. Я вцепилась в его руки и уставилась ему в лицо, как тонущая слабая женщина.

– Я не знаю, как, Томас.

Он издал раздраженный звук.

– Гидеону придется вмешаться, если вы не сможете его успокоить, – сказал он почти вопросительно.

Я кивнула. Конечно, я сама чуть не убила Фернандо, но так же я знала, что если мы убьем его, то никогда больше не встретим рассвет. Падма убьет нас. Убьет нас всех.

Я смотрела в глаза Томасу, но почувствовала, как Гидеон схватил Ричард. Почувствовала, как он оттаскивает его от Фернандо. Ричард развернулся и ударил Гидеона, тот упал на землю, потом снова бросился на него.

Они катались по земле, каждый старался оказаться сверху. Единственное, что удерживало схватку от того, чтобы стать смертельной, это то, что они оба оставались в человеческом обличье, но все равно пытались драться, будто у них были когти. Но зверь Ричард уже рос в нем. Если он перекинется и убьет противника, то мы уже не сможем удержать его.

Томас дотронулся до моего лица, и я поняла, что не видела его. Прямо перед собой я видела странные глаза Гидеона, а мои руки пытались разорвать его горло. Но это были не мои руки… – Помогите мне, – попросила я.

– Просто откройтесь его зверю, – сказал Томас, – просто откройтесь, и он заполнит вас. Зверь ищет выход, хочет сбежать. Дайте ему возможность перейти в вас.

И в этот момент я поняла, что Томас и Гидеон были частью такого же, как у нас, триумвирата.

– Я не ликантроп, – сказала я.

– Это ничего не значит. Сделайте это, или нам придется убить его.

Я закричала и сделала так, как он говорил. Но я не только открылась. Я сама погрузилась в его ярость. Сила, которую он звал зверем, налетела на меня. Я ощутила этот почти родной вкус, и она хлынула на меня, через меня, сквозь меня, как слепой ураган зноя и энергии. Это было похоже на то, что поднималось во мне, когда мы объединяли силы с Ричардом и Жан-Клодом, но в этот раз мне не на что было потратить эту силу. Зверю некуда было бежать. Он пытался просочиться через мою кожу, захватить все внутри меня, но для него не было зова. Я была пуста, и он бушевал во мне. Я чувствовала, как он растет, пока не поняла, что вот-вот взорвусь на кровавые куски. Давление росло и росло, и ему не находилось выхода.

Я опять закричала, пронзительно, непрерывно, снова и снова – как только успевала набрать воздуха. Я чувствовала, как Ричард подбирается ко мне, чувствовала, как его руки и ноги движутся по песку, чувствовала каждый мускул в его теле, который скользил ко мне, превращая всего его в предмет чувственного искусства, потрясающее существо. Он появился надо мной, только его лицо, разглядывающее меня. Его длинные волосы упали вниз, как темная занавесь. В уголке рта блеснула капля крови. Я чувствовала, что ему хочется ее слизнуть, но он останавливает себя; и находясь так близко к нему, я знала, почему он это делает. Для меня. Он боялся, что я посчитаю его монстром.

Его сила все еще пыталась найти выход из моего тела. Она хотела крови. Она хотела слизнуть эту каплю и попробовать ее на вкус. Хотела завернуться в тепло его тела и стать им. Эта сила звала его, как разочарованный любовник, просила открыть объятия, его тело, разум, и поглотить ее. Ричард дал ей имя, чтобы отделить от себя своего зверя, но они были неразделимы. В тот момент я поняла, почему так сильно и долго Ричард отказывался от этой силы. Она была им самим. Точно так же, как его волчья форма образовывалась из его собственного человеческого тела, так и ярость, разрушение, происходили из его очень человеческой души. Его зверь был из той части нашего разума, которую мы старательно скрываем, и осознаем только в самых страшных кошмарах. Не в тех снах, где за нами гонятся чудовища, а в тех, где монстры – мы сами. Мы воздеваем окровавленные руки к небу и кричим, но не от страха, а от радости. Чистой радости убийства. Это то очищающее мгновенье, когда мы окунаем руки в горячую кровь своих врагов, и ни одна мысль из цивилизованного мира не может помешать нам сплясать на их могилах.

Сила вспыхивала во мне, будто бьющая меня изнутри рука, которая тянулась к нему, когда он склонялся надо мной. Его глаза заполнил страх, но это был не страх передо мной или за меня. Это был страх мысли, что зверь – это реальность, и что все его моральные устои, все, чем он был, оказалось ложью.

Я смотрела на него снизу вверх.

– Ричард, – прошептала я, – все мы создания света и тьмы. Принятие своей тьмы не убьет свет. Добро сильнее этого.

Он упал, распластавшись по земле, опираясь на локти. Его волосы накрыли мое лицо с двух сторон, и я поборола желание потереться о них лицом. На таком расстоянии я могла чувствовать запах его кожи, лосьона, но под этим был он сам. Теплый аромат его тела. Мне хотелось дотронуться до этого тепла, обхватить его губами, попробовать на вкус, и сохранить навсегда. Я хотела его. Сила вспыхнула от этих мыслей, примитивнейших из желаний, которые разжигали ее, делали почти невозможным держать ее под контролем.

Он начал шептать, из угла губ все еще текла кровь.

– Как ты можешь говорить, что добро сильнее? Мне хочется слизать кровь со своего тела. Хочется прижаться губами к твоим губам. Хочется, чтобы ты почувствовала вкус моей раны. Это зло.

Еле касаясь его лица, я провела по нему кончиками пальцев. Но даже это движение заставило силу проскочить между нами разрядом тока.

– Это не зло, Ричард. Это просто не очень цивилизовано.

Кровь собралась у него на подбородке в большую каплю и упала мне на кожу. Она была обжигающе горячей.

Его сила хлынула вперед и захватила меня с собой. Она хотела – я хотела – слизнуть кровь с губ Ричарда. Часть меня все еще продолжала протестовать, когда я подняла голову, чтоб дотянуться до него губами, языком и даже зубами. Я упала, ощущая во рту его соленый вкус, и желая большего.

Но большее пугало меня. Я была так же напугана этой частью его, меня, как и он. Вот почему я убежала от него той ночью в полнолуние. Не потому, что он разорвал Маркуса, хотя это тоже, а то, КАК это подействовало на меня. Воспоминание о том, как меня подхватила энергия стаи, и в тот момент я хотела упасть на колени и принять участи в их трапезе. Я боялась, что зверь Ричарда заберет все, что осталось во мне человеческого. Я испугалась по той же причина, что и он. Но все, что я говорила, было правдой. Это не было злом, это было просто не по-человечески.

Он дотронулся губами до моих губ трепетным поцелуем. Из его горла вырвался низкий глухой звук, и он внезапно прижался ко мне губами так сильно, что если бы я не раскрылась ему навстречу, остался бы сильный кровоподтек. Я разомкнула губы, и его язык скользнул в меня, его губы обхватили мои. Порез наполнил мой рот его вкусом – солено-сладким. Я держала его лицо руками, мои губы искали его, и этого было уже недостаточно. Короткий высокий вскрик вырвался из меня прямо в него. Этот звук нужды, безысходности, желания, которое никогда не было человеческим. Мы играли в Оззи и Хэрриет, но то, чего нам хотелось, было скорее из «Хастлера» или "Пентхауза".

Мы поднялись на колени, все еще прижимаясь губами. Мои руки скользили по его груди, спине, и что-то глубоко во мне щелкнуло и отпустило. Как только я могла быть так близко к нему и не дотронуться?

Его сила пыталась вылиться, но я удерживала ее. Я держал ее, будто могла строить свою собственную магию, давая ей возможность расти, пока, наконец, я уже не могла больше сдерживаться.

Руки Ричарда скользнули вверх по моим ногам и нашли кружевной край черного белья. Его пальцы гладили под платьем мою обнаженную спину, и через мгновенье я была раздета.

Сила хлынула вверх, в стороны, наполняя нас обоих. Она обрушилась на нас сокрушающей волной жара и света, пока картинка перед глазами не распалась на части, и мы не закричали в один голос. Его зверь скользнул в него. Я чувствовала, как он выбирается из меня, перетекает мощным потоком, и сворачивается внутри Ричарда, заполняя его тело. Я ждала, что почувствую, как последняя капля этого потока перейдет в него, как падает на язык последняя капля вина из бокала, но эта капля осталась.

Где-то посреди этого потока силы, я почувствовала, как Ричард взял своего зверя под контроль и послал пульсирующее тепло Джамилю. Я не знала и не смогла бы этого сделать, а Ричард знал. И я почувствовала, как под этим сокрушающим потоком исцеляется Джамиль.

Ричард снова поднялся на колени, обнимая меня. Мое лицо прижалось к его груди. Его сердце билось мне прямо в щеку. На его коже, свежей росой, проступил пот. Я слизнула несколько капель и посмотрела на него.

Его глаза были почти закрыты, словно в дурмане. Можно было подумать, что он никак не проснется, но не совсем. Он взял мое лицо в ладони. Ранка во рту зажила. Поток силы, его зверь, излечил ее. Он приблизил ко мне свои мягкие губы и легко поцеловал меня.

– И что мы теперь будем делать?

Я удержала его руки на своем лице.

– Будем делать то, для чего пришли сюда.

– А что потом? – спросил он.

Я покачала головой, отстраняясь.

– Для начала неплохо бы остаться в живых, Ричард. А детали обсудим после.

Его глаза вдруг заполнило чувство, близкое к панике.

– Джамиль… я мог его убить.

– Но ты же и исцелил его.

Он чуть расслабился, но все равно поднялся и подошел к своему помощнику. Самое меньшее, что ему было нужно – просить прощения. С этим я спорить не могла.

Я осталась на коленях, все еще не уверенная, смогу ли ходить – по целому ряду причин.

– Не так, как мы обычно делаем с Гидеоном, – заметил Томас, – но, по крайней мере, это подействовало.

Я почувствовала, что лицо заливает краска.

– Прошу прощения.

– Не извиняйтесь, – прорычал Гидеон, – шоу было великолепное.

Он подполз к нам, прижимая к телу одну руку. По руке с плеча стекала кровь. Красное отчетливо проступало на белой рубашке. К счастью, у меня не возникло абсолютно никакого желания слизывать кровь с его тела.

Уже за это я была благодарна.

– Это Ричард? – спросила я.

– Он начал менять форму, когда вы его позвали. Вы выпили его зверя, и он успокоился.

Он сел, опираясь на одну сторону, кровь капала на пол, но он не просил помощи – ни словом, ни выражением лица. Но Томас подошел к нему, и дотронулся до его плеча нейтральным, почти братским движением. Их сила обдала мою кожу покалывающей волной, и промчалась через меня, как холодный ветер, но если бы я не могла ее чувствовать, то никогда бы не догадалась.

– Это европейский запас? – спросила я, – или мы с Ричардом делали что-нибудь не правильно?

Томас улыбнулся, но ответил Гидеон:

– Вы не делали ничего дурного. Вообще-то, я чувствую, что меня надули.

Он похлопал Томаса по руки и улыбнулся, сверкнув клыками.

– Есть способы поделиться силой, которые не такие бурные и… зрелищные. Но сегодня вы сделали то, что было нужно. Дело было безнадежным, и требовало крайних мер.

Я не стала отвечать. Незачем объяснять, как часто одно присутствие Ричарда приводило к таким "крайним мерам". На другой стороне арены, с помощью Ричарда, Джамиль наконец смог сесть. Зейн развязал обоих верлеопардов. Он повел Вивиан к Грегори. Они оба склонились над ним, Вивиан обнимала Зейна и плакала.

Я попробовала встать, и обнаружила, что уже могу ходить. Отлично. Ричард оказался там раньше меня. Он убрал спутавшиеся волосы с лица Грегори, и верлеопард посмотрел на него.

– Мы должны вправить ему ноги.

Грегори кивнул, сжав губы в тонкую твердую линию, которая напомнила мне Шерри.

– Для этого нам нужно в больницу, – сказала я.

Ричард посмотрел на меня.

– Его ноги уже начали заживать так, как есть. Анита, с каждой минутой, когда кости повернуты не правильно, они срастаются, как есть.

Я посмотрела на ноги Грегори. Он был полностью обнажен, но вид его ран был таким пугающим, что это не вызывало неудобства, только скорбь. Его ноги были не правильно вывернуты в коленях. Мне пришлось закрыть глаза и отвернуться. Если бы это был труп – я бы еще могла перенести это зрелище, но Грегори все еще испытывал боль, истекал кровью. В некотором смысле это было хуже.

– Да, – сказал Ричард.

Я посмотрела в перепуганные глаза Грегори. Они были такие же удивленные, васильково-синие, как у Стивена. Через маску крови, которая покрывала его лицо, они казались еще более голубыми. Я пыталась придумать, что сказать, но он заговорил первый.

Его голос был тонкий, ломающийся, словно он кричал, пока не охрип.

– Когда вы ушли в первый раз без меня, я думал, что вы позволите им оставить меня себе.

Я опустилась рядом с ним на колени.

– Ты не вещь, чтобы оставлять тебя себе. Ты – личность. Ты заслуживаешь, чтобы с тобой обращались… Я замолчала. Сказать «лучше» было бы слишком банально. Я хотела взять его за руку, как обычно успокаивают детей, но у него были сломаны два пальца, так что я не знала, как до него дотронуться.

Вивиан впервые заговорила:

– Он мертв?

У нее был мягкий голос с придыханием, нечто среднее между интонациями маленькой девочки и обольстительницы. Она бы здорово звучала по телефону. Но ее взгляд не был ни детским, ни обольстительным, он был испуганным. Она смотрела мимо нас на лежащего Фернандо, и ее ненависть была такой горячей, что чувствовалась кожей.

Я не могла ее за это винить. Я встала, чтобы сходить проведать нашего маленького насильника. Гидеон и Томас оказались около него первыми. Я заметила, что они не спешили подходить к нему, пока не пошла я.

Почему я решила, что он нравился им больше, чем нам? У Фернандо был дар выводить людей из себя.

Похоже, это был его единственный талант.

В том месте, где Ричард пытался вытащить из него внутренности, на обнаженном животе у него было кровавое месиво, но рана заживала. Она заполнялась, как на убыстренной картинке в кино. Можно было видеть, как тело восстанавливает себя.

– Жить будет, – сказала я.

И даже для меня, это прозвучало очень разочаровано.

– Да, – согласился Томас, и одно это слово содержало столько же разочарования, сколько было в моих словах.

Он заметно собрался, и обратил ко мне свои печальные карие глаза.

– Если бы он умер, Падма уничтожил бы город, разыскивая вас. Не совершайте ошибку, Анита, Падма любит своего сына. Более того – это его единственный сын. Единственный шанс оставить наследника.

– Не думала, что вампир может париться по такому поводу, – сказала я.

– Он вышел из эпохи и культуры, где сын был необычайно важным событием. Независимо от того, сколько мы живем и во что превращаемся, все мы когда-то были людьми. Мы никогда не теряем окончательно то, чем были при жизни. Это ведет нас через века – наша человечность.

– Но вы – человек.

Он улыбнулся и покачал головой.

– Когда-то, возможно.

Я открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, но он остановил меня взмахом руки.

– Если у нас будет время, мы с Гидеоном с удовольствием расскажем вам и Ричарду, что может означать триумвират, но сейчас вы должны покинуть это место, пока Фернандо не пришел в себя. При свете дня он повелевает нами.

У меня опять открылся рот, и я посмотрела на Гидеона.

– Но он недостаточно альфа, чтобы взять верх над Гидеоном.

– Падма – суровый мастер, Анита. Мы подчиняемся или страдаем.

– Вот почему, – сказал Гидеон, – вы должны уйти как можно скорее. То, что этот petit batard прикажет нам сделать с вами, когда очнется, лучше не говорить вслух.

В его словах был смысл.

Послышался резкий вскрик Грегори, перешедший в хныканье. Ричард сказал, что ноги начали заживать, согнутые назад. Я внезапно поняла, что это означало.

– Если ноги заживут так, как есть, Грегори останется калекой, – сказала я.

– Да, – сказал Гидеон, – это способ наказания, который придумал Падма.

Пока не открывая глаз, застонал Фернандо. Нам надо было убираться.

– Мне нужно мое оружие, – сказала я.

Они даже не стали спорить. Просто отдали мне все обратно. Или они мне доверяли, или поняли, что я не стану стрелять в Фернандо, пока он без сознания. Они были правы, хотя он это и заслужил. Я убивала людей за заслуги намного меньшие, чем натворил этот крысеныш, намного меньшие.

Грегори очень осторожно вынесли. Ричард держал его на руках так бережно, как только мог. Они где-то нашли доски, и с помощью рубашки Ричарда наложили Грегори на ноги импровизированные шины. Вивиан тяжело опиралась на Зейна, как будто ее не совсем слушались ноги. И еще она пыталась прикрыться. Она была изранена так, что с трудом могла идти, и при этом ее волновала собственная нагота. Но у нас не было одежды, чтобы предложить ей надеть. Плащ я оставила снаружи.

Положение спас Томас, который отдал ей свой шикарный красный пиджак. Он был ей велик и закрывал достаточно. Только выйдя из шатра, я слегка расслабилась. Я подобрала плащ и положила пистолеты в карманы. Узи уже висел у меня за спиной.

Томас придержал для нас дверь. Я вышла последней.

– Спасибо, – сказала я.

И мы оба знали, что я имела в виду не дверь.

– Всегда пожалуйста.

Он закрыл за нами дверь, и я услышала, как щелкнул замок.

Я стояла под горячими лучами летнего солнца, и ощущала, как мое тело закутывается в тепло. Было так хорошо выйти под открытое небо днем. Но приближалась ночь, а я до сих пор не знала, какую цену Жан-Клод согласился заплатить за освобождение Вивиан и Грегори. Но мысль о том, что прекрасное тело Грегори могло быть навсегда искалечено, а с Вивиан так и продолжали бы обращаться, как с куском мяса, заставляла меня радоваться тому, что мы договорились. Я бы не сказала, что какая бы ни была цена – оно того стоило, но почти так. Жан-Клод сказал, что не будет насилия, принудительных связей, что никого не покалечат и не сдерут с живого кожу. Всего час назад этот список казался безопаснее и полнее.

Глава 30

Я въехала на дорожку у своего арендованного дома вместе с двумя ранеными верлеопардами, двумя неранеными верлеопардами, двумя очень молчаливыми вервольфами, "с картиной, корзиной, картонкой и маленькой собачонкой", и достаточным количеством оборудования, чтобы Ричард соорудил пару растяжек в моей спальне. Согласно рекомендациям доктора Лилиан, Грегори должен был лежать на вытяжении в течение двадцати четырех часов. Госпиталь эвакуировался. Если днем всем заправлял Фернандо, эвакуация была не просто предосторожностью, она становилась необходимостью. Крысеныш не хотел освобождения Рафаэля, и, конечно, он захочет отомстить Ричарду за то, что тот его избил, так что и крысолюды, и вервольфы были в опасности. Даже подумать было страшно, что он мог вытворить, если бы заполучил обратно в свои лапы Грегори и Вивиан. Лучшее, что мы могли сделать, это держать их при себе и желательно не в том месте, где Фернандо додумается их искать.

Я наполовину верила, что Томас и Гидеон постараются удержать крысенка от слишком усердных поисков. Я обычно не верю людям так легко, но Гидеон назвал его petit batard – мелкий ублюдок. Он нравился им не больше, чем нам. Трудно поверить, но, возможно, так и есть.

Кроме того, где мы могли бы найти безопасное место? Мы не могли пойти в гостиницу. Это подвергло бы риску всех вокруг. То же относилось к большинству городских строений. Одной из главных целей, которых я добивалась, снимая дом, было уединение. Честно говоря, мне нравилась городская суета, но в последнее время моя жизнь превратилась в зону свободного огня. Нет, никаких квартир, никаких соседей – что-нибудь с большим земельным участком и никого поблизости, кого могли бы пристрелить – вот чего я хотела. И я это получила. Хотя уединение было практически единственным из того, чего мне хотелось, и что я получила от этого дома.

Дом был слишком велик для меня одной. Это был дом, который просто кричал о большом семействе, прогулках в лесу и собаке, бегающей вокруг детишек. Ричард никогда не видел его прежде. Мне было бы более удобно, если бы он побывал здесь до нашей небольшой разборки… ну, хм, беседы. Прежде, чем вмешался Жан-Клод, мы с Ричардом были помолвлены. Мы планировали как раз такое будущее, которое приходит на ум при виде этого дома. Я не знала, просыпался ли Ричард от запаха чертова кофе, но я – да. Будущее, в котором были заборчик из штакетника и 2.5 ребенка, просто не было назначено мне судьбой. Я не думала, что оно подходило и для него, но мне не хотелось разрушать его воздушные замки. Нет, пока в его замках я не жила. А если жила… то у нас была проблема.

У дома располагался прямоугольный цветник средних размеров, залитый солнцем почти весь день. Вообще-то это был розарий, но бывшие владельцы выкопали растения и забрали их с собой. Он походил на обратную сторону луны, всю в кратерах. Выглядело это настолько бесплодно, что я провела целый уик-энд, засаживая проклятую штуковину цветами. Мускусные розы по краям, просто потому, что я любила их яркие маленькие цветы. За ними циннии, потому что их цвета сочетались друг с другом. Это был бунт красок, никаких полутонов. Бабочки и колибри слетались на циннии. За цинниями я посадила космеи, высокие, перисто-воздушные и перепутанные одновременно, с симпатичными широко раскрытыми цветами, которые нравились бабочкам, но не очень впечатляли колибри. Оттенки космеи были несколько бледноваты по сравнению с другими цветами, но – эй, это все равно работало. К осени на головках космеи будут семена для щеглов.

Цветник помог мне осознать, что я останусь здесь на некоторое время. Что я не смогу вернуться в городскую квартиру. Мой образ жизни не позволял мне роскошь иметь соседей.

Когда мы подъехали ближе, Ричард заметил:

– Красивые цветы.

– Я просто не могла оставить здесь голое место.

Он издал неопределенный звук. Почти три месяца вдали друг от друга, и даже без меток он знал меня достаточно хорошо, чтобы понять, когда не стоит что-то говорить. Меня нервировало, что я была не в состоянии оставить цветник бесплодным и разоренным. Я ненавидела факт, что мне пришлось сделать его красивым. Нет, я не была в согласии с моей женской стороной.

Ричард и Джамиль внесли Грегори в дом на носилках, которые нам дали на время в госпитале. Лилиан так накачала верлеопарда болеутоляющими, что он не чувствовал почти ничего. Я была благодарна за это. Когда он еще был в сознании, у него была предрасположенность к стонам и крикам.

Удивительно, но Шерри оказалась квалифицированной медсестрой. Стоило ей увидеть Грегори, и она внезапно превратилась в профессионала. Налет уверенности и компетентности возник из ниоткуда. Она казалась другим человеком. Как только Грегори позволил ей прикоснуться к нему, не отклонил ее помощь, Шерри успокоилась. Хотя, вообще-то, она не успокоилась, пока не убедилась, что доктор Лилиан доверяет ей, как, впрочем, и я. Лилиан была уверена, что она сумеет помочь нам поместить Грегори на вытяжение и не причинить ему большего вреда. Я доверяла мнению Лилиан, но я все еще не верила Шерри. Я могла не одобрять, что Ричард ей врезал, но я признавала, что любой, кто бросает вас на смерть, не заслуживает доверия. Быть слабым не позорно, но я никогда не доверила бы ей прикрывать мне спину.

Вивиан не позволила Зейну внести ее в дом, даже притом, что идти ей было явно больно. Она цеплялась за мою руку обеими своими маленькими руками. Честно говоря, ее руки были нисколько не меньше, чем мои собственные, но почему-то она казалась хрупкой. Дело было не в размерах, и даже не в том, что она была жертвой насилия, но в чем-то присущем самой Вивиан. Даже завернутая в позаимствованный красный пиджак и потрепанный синий халат, который ей дала Лилиан, Вивиан смотрелась тонкой, женственной, красивой почти воздушной красотой. Трудно выглядеть красивой и воздушной, когда половина лица раздулась от кровоподтеков, но ей это удавалось.

Она споткнулась на каменистой дорожке к дому. Я поймала ее, но у нее подогнулись колени, и я едва не уронила ее на чертовы камни.

Зейн попытался помочь мне, но Вивиан тихо вскрикнула и уткнулась лицом мне в плечо. С тех пор, как мы вышли из машины, она не хотела, чтобы к ней прикасались мужчины. Это Зейн снял с нее путы, но, казалось, именно меня она считала своим спасителем. Или, возможно, я была просто единственной женщиной-спасителем, а сейчас только представительница женского пола не представляла угрозы.

Я вздохнула и мотнула головой. Зейн отступил. Если б я была в кроссовках или хотя бы без каблуков, я бы просто внесла Вивиан в дом, но на мне были шпильки высотой в три дюйма. Я не могла нести кого-то почти с меня весом в этих туфлях. А если я сброшу туфли, платье будет слишком длинным. Я начинала люто ненавидеть этот прикид.

– Вивиан. – Она не отвечала. – Вивиан?

Она все еще скользила к земле. Я расставила ноги достаточно широко, чтобы добиться как можно большей опоры, в этих-то туфлях, и была наготове, когда ее ноги полностью отказали.

Я могла бы нести ее в захвате пожарников даже на каблуках, но я видела ее тело: на ее животе были большие ушибы. Перебросить ее через плечо причинило бы боль. Мне удалось поднять ее, обнимая, но я знала лучший способ, чем пытаться идти с ней.

– Позови Шерри, – сказала я.

Зейн кивнул и ушел в дом.

Я стояла, держа Вивиан, в ожидании помощи. Июльское солнце пекло мне спину через черный плащ. Вдоль позвоночника скользили капельки пота. Цикады наполняли зной своей гудящей песней. На цветах кормилась маленькая армия бабочек. Никому не говорите, но я выпивала здесь по крайней мере одну чашу кофе каждый день, наблюдая за глупыми созданиями. Все это было очень живописно, но я начинала терять терпение.

Сколько времени нужно Зейну, чтобы велеть Шерри притащить сюда свою задницу? Конечно, возможно, она была занята Грегори и его жуткими ранами. Если так, это могло потребовать времени. Не то чтобы мне было очень тяжело стоять здесь с Вивиан на руках. Дело в том, что я чувствовала себя глупо, надев такие высокие каблуки, что не смогла внести ее в дом. Это заставляло меня чувствовать себя по-девчачьи в самом худшем смысле.

Я попробовала ждать, считая, сколько разных видов бабочек было в поле зрения. Тигровый парусник, парусник-троил, кто-то из крупных перламутровок, гигантская желтушка, черный парусник, ленточник-артемида и репейница. Трио крошечных зефиров кружилось в воздухе подобно блестящим осколкам неба. Красиво, но где, черт возьми, Шерри? С меня было довольно. Я очень осторожно двинулась вперед, моя лодыжка подвернулась, и мне пришлось упасть назад, чтобы не уронить Вивиан на камни. Я приземлилась на клумбу – на собственную задницу, смяв бордюр из мускусных роз и прихватив с собой несколько цинний. Космея возвышалась надо мной; некоторые цветы были почти в шесть футов высотой.

Вивиан тихо застонала, приоткрыв единственный здоровый глаз.

– Все хорошо, – успокоила я ее. – Все хорошо.

Так я и сидела, держа ее в объятиях, слегка укачивая, задом в цветах, вытянув ноги почти прямо перед собой.

Я сумела удержаться на ногах с вампирами, оборотнями, людьми-слугами и поджигателями, но пара высоких каблуков шлепнула меня на задницу. Тщеславие, имя тебе – женщина. Хотя, кто бы это ни написал, он никогда не видел выпуска «GQ». (модный мужской журнал – прим. переводчика).

Парусник размером почти с мою растопыренную ладонь порхал у меня перед лицом. Он был бледно-желтого цвета с четкими коричневыми полосами на крыльях. Он полетал над Вивиан и, наконец, устроился на моей руке. Бабочки собирают пот с кожи, но при этом нужно сидеть тихо. Если пошевелиться, они упорхнут. Это насекомое, казалось, точно знало, что ему нужно. Хоботок его немногим толще иголки – длинная изогнутая трубочка, так что можно почувствовать его щекочущее прикосновение.

Примерно третий раз в жизни на моей коже кормилась бабочка. Я не пыталась прогнать ее. Это было здорово.

Крылья очень медленно скользили вверх и вниз, пока она пила, крошечные лапки были почти невесомы на моей руке.

Шерри вышла из двери, ее глаза расширились, когда она увидела меня.

– Вы не ушиблись?

Я покачала головой, все еще осторожно, чтобы не спугнуть бабочку.

– Просто нет точки опоры.

Шерри опустилась на колени рядом с нами, и бабочка упорхнула. Какой-то миг она смотрела на нее.

– Никогда не видела, чтобы бабочки так делали.

– Ей нужна соль с кожи. Бабочки точно так же могут кормиться на собачьем дерьме или гниющих фруктах, – сказала я.

Шерри скорчила гримасу.

– Спасибо за разрушение еще одного идиллического образа.

Она взяла Вивиан из моих объятий, балансируя на одном колене. Вивиан застонала в ее руках, когда Шерри поднялась, стараясь удержать равновесие. Подъем требует не только силы. Главное – равновесие, а бессознательное тело – не лучший балансир.

– Вам подать руку? – спросила она.

Я покачала головой, вскарабкиваясь на колени.

Шерри поверила мне на слово и просто пошла к дому. Она была умнее, чем мне показалось сначала. Конечно, если бы я провела ночь под нежной заботой Падмы, возможно, и я бы не производила хорошее первое впечатление.

Я пыталась расправить помятые цветы, когда бабочка прилетела назад. Она парила у моего лица, когда я почувствовала первое покалывающее прикосновение силы. Если бы было темно, я бы сказала – «вампира», но вокруг был яркий дневной свет.

Я встала и вытащила браунинг из кармана плаща. Яркое желто-коричневое насекомое било по моему лицу крыльями толщиной с бумажный листок. То, что было забавно мгновением раньше, внезапно стало зловещим.

Впервые в моей жизни я отмахнулась от бабочки, как будто она была чем-то неприятным. И, возможно, так оно и было.

Я не имею в виду, что бабочка была вампиром буквально. Насколько я знала, вампиры не могли менять форму.

Конечно, они также не могли выдерживать прямой солнечный свет. Но здесь был совет. Знала ли я, на что в действительности они способны?

Бабочка отлетела прочь в сторону леса на дальней стороне дороги. Она порхала взад-вперед, взад-вперед, будто поджидала меня. Я тряхнула головой. Глупо было держать оружие наготове просто из-за бабочки в лесу.

Но там было что-то еще. Я стояла на летней жаре, чувствуя, как солнце припекает мне макушку. Я должна была быть в безопасности. По крайней мере, от вампиров. С их стороны нечестно опять менять правила.

Я была готова броситься в дом и завопить о помощи, когда вдруг увидела фигуру. Высокую, завернутую в плотный плащ с капюшоном. Даже при виде одного этого плаща я поняла, что это был он. Широкие плечи и такой рост… я просто поняла, что это был Уоррик. Кроме того, что это не мог быть он. Он и близко не был настолько силен, чтобы стоять на дневном свету.

Я смотрела на высокую фигуру в мерцающем белом плаще. Он стоял так неподвижно, будто был вырезан из мрамора. Даже мистер Оливер, самый старый вампир, которого я когда-либо видела, избегал прямого солнечного света. Но Уоррик стоял там подобно призраку, который освоил фокус прогуливаться при дневном свете. Правда, он не шел. Он стоял в дрожащей тени деревьев. Он не попытался выйти под прямые лучи на поляну. Может быть, он не сумел бы. Возможно, эта тонкая полоска тени была всем, что не давало ему вспыхнуть огнем. Возможно.

Я пошла к нему. Все чувства у меня обострились, но единственная сила, которую я чувствовала, была его. Это могло быть ловушкой, засадой, но я так не думала. Если они хотели заманить меня в ловушку, это не было бы так явно. Но на всякий случай я остановилась на хорошем расстоянии от леса. Если бы я заметила любое движение, я завопила бы о помощи и умчалась к дому. Могла бы даже выстрелить раз или два.

Уоррик стоял, наклонив голову так низко, что капюшон полностью скрывал его лицо. Он стоял неподвижно, как будто не знал о моем присутствии. Только ветер, образуя мягкие складки в белой ткани, создавал какое-то движение. Он был похож на статую, задрапированную тканью.

Чем дольше он стоял там неподвижно, тем более жутким это казалось. Я должна была заполнить тишину.

– Чего вы хотите, Уоррик?

Дрожь прошла по нему, и он медленно поднял голову. По его сильному лицу распространилось гниение. Его кожа была зелено-черной, будто этот тонкий слой телесной ткани выдержал столетия смерти. Даже его синие глаза подернулись пленкой, как у рыбы, которая пролежала слишком долго, чтобы годиться в пищу.

Мой рот открылся. Можно было думать, что после того, как я видела, что с ним делает Иветт, это не должно было меня шокировать, но вот шокировало. Некоторые зрелища не приедаются.

– Иветт вас наказала? – спросила я.

– Нет-нет, моя бледная повелительница спит в своем гробу. Она ничего не знает об этом визите. – Его голос был единственным, что осталось «нормальным». Голос был все так же силен и тверд. Он не соответствовал тому, что происходило с его телом.

– Что с вами, Уоррик?

– Когда взошло солнце, я не умер. Я подумал, что это было знаком от Господа. Того, что Он дал мне позволение закончить это грязное существование. Что Он даровал мне возможность выйти на свет один последний раз. Я вышел на восходящее солнце и не загорелся, но произошло это. – Он высунул ладони из плаща, показывая мне серую плоть. Ногти почернели, кончики пальцев казались высохшими.

– Это пройдет? – спросила я.

Он улыбнулся, и даже при его ужасающей внешности это была улыбка, полная надежды. Его гниющее лицо просияло светом, который не имел никакого отношения к силам вампира. Бабочка парила над его головой.

– Господь скоро призовет меня в свои руки. В конце концов, я – мертвец.

С этим я спорить не могла.

– Зачем вы пришли сюда, Уоррик?

Вторая бабочка присоединилась к первой, потом третья. Они кружили над его головой как карусель. Уоррик улыбнулся им.

– Я пришел предупредить вас. Падма боится Жан-Клода и вашего триумвирата. Он увидит вас мертвыми, если сможет.

– Это не новости, – сказала я.

– Наш мастер, Morte d'Amour, дала Иветт приказ уничтожить вас всех.

А вот это было новостью.

– Почему? – спросила я.

– Я не думаю, что хоть кто-то из совета на самом деле верит, что Жан-Клод задумал основать собственный альтернативный совет в этой стране. Но они все рассматривают его как часть этого нового легального вампиризма. Они считают его частью изменений, которые могут уничтожить наше старое существование.

Старейшие, у которых достаточно силы, чтобы удобно существовать, не хотят никаких изменений в нашем статус-кво. Когда состоится голосование, Анита, двое будут против вас.

– Кто еще будет голосовать? – спросила я.

– Ашер представляет своего мастера, Belle Morte, Прекрасную Смерть. Он ненавидит Жан-Клода ясной, сжигающей ненавистью, подобной свету, прошедшему через лупу. Не думаю, что вы можете рассчитывать на его помощь.

– Значит, они все явились, чтобы убить нас, – сказала я.

– Если бы они явились просто убить вас, Анита, они бы уже это сделали.

– Тогда я запуталась, – сказала я.

– Страх Падмы слишком силен, но я думаю, что наш мастер был бы удовлетворен, если бы Жан-Клод оставил свое место силы здесь и присоединился к совету, как и полагается.

– Первый же претендент выбьет его оттуда, – сказала я. – Не вижу смысла.

– Так говорит Жан-Клод, – сказал Уоррик. – Я начинаю думать, что он недооценивает себя и вас.

– Он осторожен, как и я.

Над его головой собралась целая стайка бабочек. Они порхали вокруг него многоцветным облаком. Одна села ему на руку, яркие крылья мягко раскрывались и закрывались, когда она кормилась на гниющей плоти.

Его сила звенела по моему телу. Это не было силой уровня совета, но это был уровень мастера. Уоррик был мастером вампиров, но он не был им еще вчера вечером.

– Вы заимствуете силу от кого-то еще?

– От Бога, – сказал он.

Ну, да, конечно.

– Чем дольше мы вдали от нашего мастера, тем более слабой становится Иветт, и более сильным – я. Святой Огонь вечного Света Господня вошел в мое тело еще раз. Возможно, Он простит мне мою слабость. Я боялся смерти, Анита. Я боялся адских мук больше, чем боялся Иветт. Но я иду в свете. Я снова горю Силой Божьей.

Лично я не верила, что Бог имеет личную камеру пыток. Ад не сочетался с Богом, с его силой, его энергией, с Ним Самим. Мы жили в его силе каждый день, пока она не становилась подобна белому шуму, чему-то, что мы игнорировали или не умели слышать. Но, так или иначе, обращать внимание Уоррика на факт, что он позволял Иветт мучить его в течение столетий, потому что боялся вечного проклятия, в реальное существование которого я не верила, казалось бессмысленным. Нет, жестоким.

– Я счастлива за вас, Уоррик.

– Я хотел бы попросить об одном благодеянии, Анита.

– Благодеяние – это услуга, правильно? – спросила я. Не хотелось согласиться на что-то и ошибиться.

– Да, – сказал он.

– Просите.

– На вас есть крест?

Я кивнула.

– Покажите мне его, пожалуйста.

Я не думала, что это было хорошей идеей, но… Я потянула серебряную цепочку, пока крест не заискрился в солнечном свете. Он не пылал. Он просто висел на цепочке.

Уоррик улыбнулся.

– Святой Крест не отвергает меня.

Мне не хватило духу сказать ему, что крест не всегда пылает вблизи вампиров. Мне казалось, крест отличал тех, кто замышлял мне вред, хотя имелись всякие исключения. Я, подобно Уоррику, не подвергала сомнению мудрость Бога. Я полагала, что Он знает, что делает, а если нет, я действительно не хотела этого знать.

Уоррик подошел к самому краю ряда деревьев. Он стоял в белом плаще с черной подкладкой, замерев в нерешительности. Я видела борьбу на его лице. Он хотел пересечь эту последнюю полосу чистого солнечного света и боялся. Я не могла его в этом упрекнуть.

Он протянул руку к дрожащей границе прямого золотого света, затем отступил.

– Моя храбрость и моя вера, они все еще подводят меня. Я все еще не достоин. Я должен шагнуть в свет и взять Святой Крест, и держать его безбоязненно. – Он закрыл лицо своими почерневшими руками. Бабочки покрывали каждый дюйм обнаженной кожи, помахивая крыльями. Не было видно ничего, кроме белого плаща и трепещущих насекомых. На мгновение иллюзия, что внутри плаща были только бабочки, стала совершенной.

Уоррик вытянул руки – медленно, осторожно, чтобы не побеспокоить насекомых. Он улыбнулся.

– Я столетиями слышал, как мастера говорят о призывании их животных, но никогда не понимал до сих пор.

Это – дивная связь.

Он казался счастливым с его «животными». Что до меня, я была бы несколько разочарована. Бабочки не предоставляли большой защиты против тех видов животных, которых могло призвать большинство вампиров.

Но, эй, раз Уоррик был счастлив, кто я такая, чтобы вредничать?

– Иветт заставила меня принести клятву перед Богом хранить некоторые ее тайны. Я не преступлю мое слово, равно как и мою клятву.

– Хотите сказать, что есть вещи, о которых я должна знать, но вы мне о них не сказали? – спросила я.

– Я сказал вам все, что в моей воле сообщить, Анита. Иветт всегда была умна. Она манипулировала мною все эти годы, чтобы предать все, что мне было дорого. Она связала меня клятвами прежде, чем мы прибыли к вашим берегам. Я не понимал этого тогда, но понял теперь. Она знала, что я посчитаю вас человеком чести.

Человеком, кто защищает слабых, и не отказывается от друзей. Вы заставляете разговоры совета о чести и долге казаться бледными претензиями.

Сказать «спасибо» казалось недостаточно, но это было все, что имелось в моем распоряжении.

– Спасибо, Уоррик.

– Даже, когда я был жив, были огромные различия между благородными, что истинно предводительствовали и заботились о нуждах их людей, и теми, кто просто брал у них.

– Это не слишком изменилось, – сказала я.

– Мне жаль слышать это, – ответил он. Он поглядел вверх, возможно на солнце, возможно на что-то, чего я не могла видеть. – По мере приближения солнца к зениту я чувствую себя все более слабым.

– Вам нужно место для дневного отдыха? – спросила я. В тот же момент, когда я произнесла это, я засомневалась, что мне стоило делать это предложение. Я что, действительно доверила бы ему спуститься в подвал к Жан-Клоду и остальной братии, без меня, и не следила бы за ним каждую минуту? Не совсем.

– Если это мой последний день при солнечном свете, я не буду терять его, скрываясь. Я буду гулять в вашем восхитительном лесу, а затем зароюсь глубоко в листья. Я скрывался в листьях прежде. Они падают густо и скапливаются в углублениях.

Я кивнула.

– Я знаю. Почему-то я считала вас городским мальчиком.

– Я жил в городе много лет, но мои первые дни прошли среди деревьев, более мощных и более пышных, чем эти. Земли моего отца были вдали от всех городов. Но это изменилось. Теперь нет никаких деревьев там, где я рыбачил и охотился мальчиком. Все ушло. Иветт позволила мне съездить домой, в ее компании. Лучше бы я этого не делал. Это заразило мои воспоминания, и заставило их походить на сны.

– Хорошие вещи так же реальны, как и всякая дрянь, – сказала я. – Не позволяйте Иветт отнять их у вас.

Он улыбнулся, затем вздрогнул. Бабочки взвились в воздух, словно в небо подбросили осенние листья.

– Я должен идти.

Он скользнул прочь меж деревьев, сопровождаемый шлейфом нетерпеливых бабочек. Я потеряла из виду белый плащ, когда он спустился с противоположной стороны холма, но бабочки тянулись вслед за ним подобно крошечным стервятникам, отмечающим линию смерти.

Глава 31

Я пересекла двор, подъездную дорогу, и была уже на дорожке, когда звук автомобиля, заезжающего на гравий, заставил меня обернуться. Это была Ронни. Черт. Я забыла позвонить ей и отменить нашу утреннюю пробежку. Вероника (Ронни) Симс была частным детективом и моей лучшей подругой. Мы тренировались вместе по крайней мере раз в неделю, обычно в субботу утром. Иногда мы ходили в тренажерный зал, иногда бегали. Сегодня было утро субботы, и я забыла отменить тренировку.

Я держала пистолет сбоку, спрятав под плащ. Не то, чтобы это ее побеспокоило бы. Это было просто автоматикой. Если вы достойны разрешения на ношение оружия, то обычно не светите им вокруг. Намеренная публичная демонстрация оружия без уважительной причины называется "угроза оружием" и может повлечь отмену вашего разрешения. Это вроде как новый вампир сверкает клыками. Признак любителя.

Я почувствовала себя виноватой, что заставила Ронни проделать весь путь сюда попусту, но тут я поняла, что она была не одна. Луи Фейн, доктор Луи Фейн, который преподавал биологию в Вашингтонском университете, был с ней. Они вывалились из автомобиля вместе, смеясь, и взялись за руки, как только машина перестала быть преградой между ними. Они оба были одеты для бега трусцой. Его футболка не была заправлена в шорты, при его росте в пять футов шесть дюймов опускаясь достаточно низко, чтобы шорты были едва видны. Черные волосы были пострижены коротко и аккуратно и не вязались с безразмерной футболкой.

На Ронни были лавандовые велосипедки, которые демонстрировали ее длинные ноги в лучшем свете.

Короткий топ того же цвета позволял любоваться на ее плоский живот, пока она шла ко мне. Она никогда не одевалась так мило только для того, чтобы пойти со мной на тренировку. Ее белокурые волосы до плеч были свежевымыты, высушены феном и блестели. Единственным упущением был макияж, но она в нем не нуждалась. Ее лицо сияло. Серые глаза отливали тем синим оттенком, который обычно появлялся при правильном подборе цвета одежды. Она выбрала цвет правильно, и Луи видел только ее.

Я стояла, глядя, как они идут рука об руку по дорожке, и гадала, когда они заметят меня. Наконец, при виде меня они оба приняли почти пораженный вид, как будто я явилась из чистого воздуха. Ронни с присущим ей так-том изобразила смущение, но Луи просто казался довольным. Я и раньше знала, что они занимались сексом друг с другом, но одного взгляда на них вместе было бы достаточно. Его пальцы легко перебирали по ее ладони, пока они стояли, глядя на меня. Я не был уверена, что они любили друг друга, но желали – это точно.

Ронни осмотрела меня сверху донизу.

– Многовато одежды для бега трусцой, не так ли?

Я нахмурилась.

– Прости, я забыла позвонить. Я только что добралась домой.

– Что произошло? – спросил Луи. Он все еще держал руку Ронни, но все остальное изменилось. Он внезапно подобрался, вроде даже стал выше ростом, черные глаза ощупали мое лицо, впервые заметили повязку на моей руке и другие приметы усталости.

– Ты пахнешь кровью и… – его ноздри расширились, – чем-то похуже.

Я подумала, мог ли он учуять гниющую плоть Уоррика на моих туфлях, но не спросила. Я действительно не хотела знать. Он был одним из помощников Рафаеля, и мне было странно, что он не знал, что случилось.

– Вы, ребята, были за городом?

Они кивнули, и улыбка Ронни тоже исчезла.

– Мы были в хижине.

"Хижина" была частью ее доли после разрыва двухлетнего брака, который закончился очень плохо. Но это была отличная хижина.

– Да, там здорово.

– Что произошло? – повторил Луи.

– Давайте зайдем в дом. Я не могу придумать достаточно короткую версию, чтобы обойтись без чашки кофе.

Они проследовали за мной в дом, все еще касаясь друг друга, но часть сияния улетучилась. Кажется, я имела свойство влиять на людей таким образом. Трудно быть ярким и солнечным в центре зоны поражения.

Грегори лежал на кушетке, все еще в блаженном забытьи. Луи замер на пути. Возможно, впрочем, не только из-за верлеопарда. От белой кушетки и кресла расстилался большой персидский ковер. Это был не мой ковер.

На белой мебели валялись яркие подушки, повторяющие цвета ковра. Краски были подобны драгоценным камням в утреннем солнечном свете.

Ронни сказала: «Стивен». Она даже пошла вперед, будто с намерением дотронуться до него, но Луи отдернул ее назад.

– Это не Стивен.

– Откуда ты знаешь? – спросила я.

– Они пахнут по-разному.

Ронни просто глядела во все глаза.

– Это Грегори?

Луи кивнул.

– Я знала, что они близнецы, но…

– Да, – сказала я. – Я должна пойти избавиться от этого платья, но давайте уясним одну вещь. Грегори теперь мой. Он из хороших парней. Не обижайте его.

Луи повернулся ко мне, и его черная радужка растеклась вокруг зрачка, так что его глаза стали похожи на черные пуговицы, глаза крысы.

– Он пытал его собственного брата.

– Я была там, Луи. Я видела это.

– Как тогда ты можешь защищать его?

Я покачала головой.

– Это была длинная ночь, Луи. Давай просто скажем, что не будь Габриэля, который склонял верлеопардов ко злу, они выбрали бы другие пути. Он отказался пытать одного из волков, и именно поэтому ему переломали ноги.

Взгляд на лицо Луи сказал, что он мне не поверил. Я покачала головой и нетерпеливо махнула.

– Пойдите в кухню, сделайте кофе. Я выберусь из этого чертова платья и все вам расскажу.

Ронни потянула его к кухне, но ее глаза смотрели на меня, полные вопросов. Я сказала: «Позже», и она ушла в кухню. Я надеялась, что она найдет занятие для Луи, пока я не переоденусь. Я, в общем, не думала, что он станет причинять вред Грегори, но верлеопарды достали стольких людей… Лучше принять предосторожности, чем потом жалеть.

Ричард стоял на стремянке и сверлил дырки в потолке над моей кроватью. Слишком много для вклада в мое спокойствие. Моя спальня была единственной на первом этаже. Я уступила ее, чтобы им не пришлось тащить Грегори по лестнице. Мелкие хлопья штукатурки покрывали его голый торс будто белой пудрой. В одних джинсах он был похож на иллюстрацию из серии "трудолюбивый муженек". Шерри и Зейн стояли на кровати, держа части аппаратуры и помогая ему делать измерения.

Дрель смолкла, и я спросила:

– Где Вивиан?

– Гвен увела ее проведать Сильви, – отозвался Ричард. Его глаза были очень нейтральны, когда он смотрел на меня, голос осторожен. Мы не слишком много говорили друг с другом после того, что произошло с нами на арене.

– Хорошо иметь в доме квалифицированного психотерапевта, – сказала я.

Шерри и Зейн оба следили за мной. Они напомнили мне лабрадоров-ретриверов на дрессировочном ринге, глаза горят усердием, ловя каждое слово и жест. Мне действительно не нравилось, когда люди так на меня смотрели. Это меня нервировало.

– Я зашла только чтобы взять шмотки. Я хочу избавиться от этого платья.

Я пробралась мимо них к шкафу. Жан-Клод и здесь постарался. Не так очевидно, но на комнате лежал отпечаток не моего вкуса. В дальнем конце был эркер, дополненный диванчиком. Он был заставлен моей коллекцией игрушечных пингвинов. На кровати сидел новый пингвин, с большим красным бантом на шее и карточкой, прислоненной к пушистому животику. Кусочки штукатурки уже просыпались на черный мех.

Дрель замолчала опять, и Ричард произнес:

– Давай, посмотри карточку. Он бы хотел, чтобы ты это сделала.

Я посмотрела на него. В его глазах все еще были гнев и боль, но под ними было что-то еще. Что-то, что я не могла назвать, или возможно, не хотела назвать. Я взяла пингвина с кровати, отряхнула от пыли, и открыла карточку, повернувшись к нему спиной. Дрель не начинала жужжать. Я чувствовала, как он следит за мной, пока я читаю карточку.

В ней говорилось: "Чтобы было с кем спать, когда я не с тобой". Подписано было только изящным J.

Я снова всунула карточку в конверт и обернулась к Ричарду, прижав пингвина к животу. Выражение его лица было очень осторожным, настолько нейтральным, насколько ему удалось. Он смотрел на меня, пытаясь сохранить безразличие, и наконец провалился. В его глазах проступило раздражение, от невыполненных желаний и невысказанных слов.

Зейн и Шерри попятились с кровати, скользнули к двери. Они не сбегали, но посчитали лучшим не встревать между нами. Я не думала, что мы устроим полноценную битву, но никак не могла осудить их за стремление убраться с дороги.

– Можешь прочитать записку, если хочешь. Но я не уверена, что это поможет.

Он издал резкий короткий звук, не вполне смешок.

– Стоит ли предлагать любовные письма нынешнего дружка бывшему?

– Я не хочу ранить тебя, Ричард. Действительно не хочу. Если тебе станет легче, когда ты прочтешь записку, можешь прочитать. Не считая того первого раза, я никогда не делала ничего, о чем бы ты не знал. Я не собираюсь начинать теперь.

Я смотрела, как дергались мускулы на скулах, пока напряжение не свело его шею и плечи. Он потряс головой.

– Не хочу это видеть.

– Прекрасно. – Я повернулась назад, держа пингвина и карточку в одной руке, и открыла ящик платяного шкафа. Я сгребла то, что было сверху, почти не глядя. Я только хотела поскорее убраться из внезапной тишины в комнате, подальше от тяжелых глаз Ричарда.

– Я слышал, что кто-то пришел с тобой, – сказал он уже спокойно. – Кто это был?

Я обернулась, скомкав вместе пингвина и одежку.

– Луи и Ронни.

Ричард нахмурился.

– Рафаэль прислал Луи?

Я покачала головой.

– Они вдвоем были в любовном гнездышке. Луи не знает, что произошло. Он кажется действительно зол на Грегори. Это личное, или из-за того, что он сделал Стивену?

– Из-за Стивена, – сказал Ричард. – Луи очень предан своим друзьям.

Что-то в тоне, которым он произнес последнее утверждение, казалось, подразумевало, что, возможно, не все в доме были такими преданными. Или, может быть, мне только слышался подтекст в невинных словах.

Возможно. Вина – многогранная штука. Но, встречая честные карие глаза Ричарда, я не думала, что слышала что-нибудь, чего он не хотел дать мне понять.

Если бы я знала, что ему сказать, я бы выслала верлеопардов из комнаты, так что мы могли бы поговорить. Но помоги мне Господь, если я знала, что сказать. Пока у меня не было времени подумать об этом, беседа могла подождать. Вообще-то, лучше бы с ней подождать. Я не ожидала, что все еще буду способна чувствовать что-то к Ричарду, или он ко мне. Я спала с другим мужчиной, была влюблена в другого. Это усложняло дело.

Одна эта мысль заставила меня улыбнуться и встряхнуть головой.

– Чего смешного? – спросил он. В его глазах было столько боли, столько смущения.

– Смешного? – отозвалась я. – Ничего, Ричард, абсолютно ничего.

Я сбежала вниз в ванную, чтобы переодеться. Это была самая большая ванная комната в доме, с вмонтированной в пол мраморной ванной. Не такой большой, как у Жан-Клода в Цирке, но близко. Белые свечи окружали изголовье и изножие ванны. Нетронутые, свежие, новые, ожидающие сумерек. Он выбрал мятные свечи. Он любил ароматизированные свечи, которые пахли чем-то съедобным. Сказывался его фетишизм по поводу пищи.

К ножке серебряного подсвечника была прикреплена вторая карточка. Конверт не был надписан, но давайте назовем это догадкой. Я открыла его.

Записка гласила: "Если бы мы были одни, ma petite, я бы хотел, чтобы ты зажгла их в сумраке. И я присоединился бы к тебе. Je reve de toi". Последнее значило по-французски "Я мечтаю о тебе". Это даже не было подписано. Он был такой самоуверенный крошка. Судя по его словам, я была единственной женщиной за почти четыре сотни лет, отвергшей его. И даже я наконец сдалась. Трудно не быть самоуверенным с таким жизненным опытом. Честно говоря, мне бы хотелось наполнить ванну, зажечь свечи и ждать обнаженной и мокрой его ночного визита. Это казалось очень, очень хорошим способом провести время. Но у нас был полон дом гостей, и если Ричард останется на ночь, нам придется вести себя прилично. Если бы Ричард бросил меня из-за другой женщины, я бы приняла это не так ужасно, как он, но я не смогла бы находиться в доме и слушать, как он занимается сексом с другой женщиной. Даже мои нервы не были настолько крепки. Я, конечно, не собиралась ставить Ричарда в такое положение. По крайней мере, не нарочно.

Мне пришлось еще дважды пройти в спальню из ванной. Во-первых, я забыла нормальный лифчик.

Бюстгальтер без бретелек не был предназначен для долгого ношения. Во второй раз я поменяла шорты, которые схватила сначала, на джинсы.

Я чувствовала кожей, как Ричард наблюдает за мной, когда я входила и выходила. Зейн и Шерри следили за нами обоими, будто нервные собаки, ожидающие пинка. Напряжение было таким плотным, что по нему можно было ходить, и леопарды могли это чувствовать. Напряжение включало больше, чем физическую настороженность. Было похоже, что он что-то очень тяжко обдумывает, и я воспринимала это растущее давление, которое могло кончиться то ли лекцией, то ли дракой.

Наконец, я оделась в пару новых джинсов этого замечательного темно-синего цвета, который никогда не сохраняется надолго, пурпурно-синюю майку-топ, белые спортивные носки, и белые «Найки» с черной окантовкой. Я затолкала большую часть старой одежды в корзину для грязного белья и сложила платье сверху.

Платье было, конечно, "только для сухой чистки". Я засунула файрстар под пояс джинсов. У меня была внутрибрючная кобура для него, но она была в спальне. Мне она была нужна не настолько, чтобы возвращаться туда прямо сейчас. Я чувствовала, что искушаю судьбу каждый раз, когда проходила мимо Ричарда. В конце концов, он настоял бы на разговоре, а я не была готова. Возможно, для этой конкретной беседы я никогда не буду готова.

Я перекинула позаимствованный плащ через руку. Браунинг тяжело обвис в одном кармане. Автомат я повесила через плечо, как дамскую сумочку. Когда спальня освободится, я спрячу его в шкаф. Загвоздка в наличии большого количества заряженного огнестрельного оружия – в том, что его нельзя оставить валяться на виду. Ликантропы классно дерутся, но большинство из них, кажется, не отличит один конец пистолета от другого. Есть что-то в оставленном без присмотра оружии, особенно таком мощном, как автоматическое, что искушает людей. Возникает почти физический зуд подобрать его, нацелить и сделать "Ба-бах!". Вы или держите оружие в безопасности, разряженным или запертым, или таскаете его на себе, где его можно контролировать. Это – правило. Отклонение от правил – то, что позволяет восьмилетним пацанам снести головы их малолетних сестричек.

Я вошла в гостиную. Грегори не было на кушетке. Я было решила, что его унесли в спальню, и пошла туда, чтобы удостовериться. Было бы чертовски глупо позволить похитить Грегори из моей гостиной и не заметить этого.

Шерри и Ричард укладывали его в постель с помощью Зейна. Грегори пришел в себя достаточно, чтобы постанывать. Ричард заметил, что я подглядываю в дверь.

– Я просто хотела убедиться, что Грегори в порядке, – сказала я.

– Да нет, ты хотела убедиться, что плохие парни до него не добрались, – сказал он.

Я опустила глаза вниз, потом подняла.

– Да, – сказала я.

Возможно, мы продолжили бы беседу, но Грегори очнулся, когда они помещали его ноги в растяжки. Он начал кричать. Ликантропы метаболизировали наркотики невероятно быстро. Шерри наполнила шприц прозрачной жидкостью. Я сбежала. Не люблю иголки. Но если честно, я не хотела, чтобы Ричард читал мне лекции на предмет оружия. То, что он был ликантропом, не было нашей единственной проблемой. Ричард думал, что я убиваю слишком легко. Возможно, он был прав, но я уже не однажды спасала его задницу моей скоростью при обращении со спусковым крючком. И он подверг меня опасности больше, чем однажды, из-за своего чистоплюйства.

Я снова спустилась по лестнице, качая головой. С какой стати мы вообще дергались? У нас было слишком много важных пунктов, в которых мы расходились. Ничего не вышло бы. Да, мы вожделел, даже любили друг друга. Но этого не было достаточно. Если бы мы не нашли компромисса во всем остальном, мы просто порвали бы друг друга на части.

Лучше всего было просто постараться сделать разрыв настолько безболезненным, насколько это возможно.

Моя голова соглашалась с логикой. Другие части тела не были настолько уверены.

Ведомая запахом кофе, я пошла на кухню. Это была прекрасная кухня, захочу ли я в ней готовить или развлекаться. Она вся была в шкафчиках темного дерева, с большим свободным пространством в середине, а над шкафчиками – крючки для кастрюль и сковородок. У меня не было достаточно кухонных причиндалов, чтобы заполнить хоть один шкафчик, уж не говоря об остальном сверкающем пространстве. Из всех мест в новом доме кухня больше всего заставляла меня чувствовать себя непрошеным гостем. Это было совсем не похоже на мой выбор.

Ронни и Луи сидели за моим маленьким двухместным кухонным столиком. Он стоял на приподнятой платформе в трехстороннем эркере. Площадь была рассчитана на полноразмерный обеденный стол, и мой мини-уголок для завтраков смотрелся временной мерой. Кроме цветов. Цветы занимали большую часть маленького стола. Букет был еще одним сюрпризом.

Мне не нужно было считать, чтобы знать, что там была дюжина белых роз и одна-единственная красная.

Жан-Клод посылал мне белые розы несколько лет, но с тех пор, как мы впервые занялись любовью, появилась тринадцатая роза. Красная, с темно-малиновым оттенком, пятно страсти, затерянное в море белой чистоты.

Карточки не было, потому что в ней не было нужды.

Джамиль прислонился к стене около Ронни и Луи, потягивая кофе. Он замолчал, когда я вошла, что означало, что он, вероятно, говорил обо мне. Может, и нет, но тишина была слишком густой, а Ронни очень старалась не смотреть на меня. Луи глядел на меня немного тяжеловато. Н-да, Джамиль выпустил птичку из рукава.

Я ничего не хотела выяснять, до того, как в меня не попадет немного кофеина. Я налила кофе в кружку с надписью: "Минздрав предупреждает: беспокоить меня до первой чашки кофе опасно для вашего здоровья".

Кружка была в офисе, пока мой босс не обвинил меня в том, что я угрожаю клиентам. Я еще не присмотрела новой кружки. Нужно было найти что-то достаточно раздражающее.

На шкафчике стояла новая сверкающая кофеварка-эспрессо, с еще одной карточкой. Я глотнула кофе и открыла ее.

"Чтобы согреть твое тело и заполнить эту пустую cuisine". Последнее слово по-французски значило «кухня». Он часто делал это в записках, как будто даже после сотни лет в этой стране он все еще иногда забывал правильные английские выражения. Его речь была безупречна, но многие люди говорят на втором языке лучше, чем пишут. Конечно, это могло быть его окольным способом научить меня французскому. Это работало. Он писал записку, а я ловила его и спрашивала, что имелось в виду. Здорово, когда вам шепчут по-французски милые пустячки на ухо, но через некоторое время начинаешь интересоваться, что именно он шепчет, так что я спрашивала. Были и другие уроки, но из них я не многое могла бы обнародовать.

– Хорошие цветы, – сказала Ронни. Ее голос был нейтрален, но она очень ясно дала мне понять, что она думает на предмет Жан-Клода. Она думала, что он – настырный ублюдок. Она была права. Она думала, что он – воплощенное зло. С этой частью я не соглашалась.

Я села на дальнем конце восьмиугольника, спиной к стене, голова ниже уровня окон.

– С меня на сегодня хватит лекций, Ронни. Ладно?

Она пожала плечами и отпила кофе.

– Ты – большая девочка, Анита.

– В самом деле. – Это звучало раздраженно даже для меня. Я пристроила автомат возле себя на полу, вместе с плащом. Я вдыхала аромат кофе, черного и густого. Иногда я добавляла сливки и сахар, но для первой чашки дня лучше просто черный.

– Джамиль ввел нас в курс дела, – сказал Луи. – Ты и Ричард действительно вызвали силу посреди Цирка?

Я глотнула кофе, прежде чем ответить.

– Похоже.

– У крысолюдов нет эквивалента для лупы волков, но разве это в порядке вещей, быть способным призывать силу подобным образом?

Ронни переводила взгляд с одного из нас на другого. Ее глаза были немного шире обычного. Я рассказывала ей все, что происходило в моей жизни. Она вертелась вокруг меня и монстров достаточно долго, чтобы встретить Луи, но это все еще был для нее странный новый мир. Иногда я думала, что ей бы лучше держаться подальше от монстров, но как она сказала, мы обе были большими девочками. Порой она даже носила оружие.

Она могла принимать собственные решения.

Джамиль ответил:

– Я вервольф уже больше десяти лет. Это – моя третья стая. Я никогда даже не слышал о лупе, которая могла бы помочь Ульфрику взрастить силу вне лупанара, нашего места силы. Большинство лупа не может сделать это даже там. Райна была первой на моей памяти, кто мог призвать силу в лупанаре. Она могла создать немного силы и не в полнолуние, чтобы повысить свои возможности, но ничего вроде того, что я чувствовал сегодня.

– Джамиль говорит, что ты помогла Ричарду вызвать достаточно силы, чтобы исцелить его, – сказал Луи.

Я пожала плечами, осторожно, чтобы не пролить кофе.

– Я помогла Ричарду справиться с его зверем. Это вызвало… что-то. Я не знаю. Что-то.

– Ричард впал в один из его припадков ярости, и ты помогла ему сдать назад? – спросил Луи.

Тут я на него взглянула.

– Ты видел, как он теряет контроль?

Он кивнул.

– Однажды.

Воспоминание заставило меня вздрогнуть.

– Одного раза достаточно.

– Но ты помогла ему справиться с этим.

– Она сумела, – сказал Джамиль. В его голосе звучало удовлетворение.

Луи посмотрел на него и покачал головой.

– Что происходит? – спросила я.

– Я сказал Ричарду, что ему не станет лучше, если он не выбросит тебя из своей жизни. Я думал, что ему нужно забыть тебя, чтобы исцелиться.

– Такое впечатление, что ты изменил мнение, – сказала я.

– Если ты можешь помочь Ричарду удержать в узде его зверя, то ты ему нужна. Мне без разницы, как ты планируешь это все уладить, Анита. Но если он не предпримет чего-то очень скоро, он не останется в живых.

Чтобы предотвратить это, я сделал бы почти все.

Впервые я осознала, что Луи больше не симпатизировал мне. Он был лучшим другом Ричарда. Думаю, я не могла его упрекать. Если бы он обошелся с Ронни так же скверно, как я с Ричардом, я бы тоже взбеленилась.

– Даже поощрять Ричарда видеться со мной? – спросила я.

– Ты этого хочешь?

Я качнула головой и взглянула ему в глаза.

– Не знаю. Мы связаны друг с другом на вечность. Это слишком долгий срок, чтобы бросаться друг на друга.

Ричард появился в дверном проеме.

– Слишком долгий срок, – сказал он, – чтобы видеть тебя в его руках. – Его голос не был ожесточенным. Он был усталым. Его густые волосы и мускулистый торс были покрыты тонкой белой пылью. Даже его джинсы были в пыли. Он напоминал персонажа порнографического фильма, где ремонтный рабочий утешает одинокую домохозяйку. Он подошел к розам.

– Вечно видеть белые розы с твоим именем на них. – Он коснулся единственной красной розы и улыбнулся. – Милая символика. – Его рука сжалась вокруг темно-красного цветка; когда он открыл ладонь, красные лепестки разлетелись по столу. Капля крови упала на светлую поверхность стола. Он укололся о шип.

Ронни широкими глазами смотрела на погибшую розу. Она взглянула на меня, подняв брови, но я даже не представляла, с каким выражением посмотреть на нее в ответ.

– Вот уж ребячество, – сказала я.

Ричард обернулся, протянув мне руку.

– Как жаль, что здесь нет нашего третьего друга – слизать кровь.

Я почувствовала, как мерзкая улыбочка искривила мои губы, и сказала прежде, чем смогла затормозить, а может, мне и пытаться надоело.

– В этой комнате есть по крайней мере три человека, которые с удовольствием слизали бы кровь с твоей кожи, Ричард. Я – не одна из них.

Он сжал кулаки.

– Какая же ты сука.

– Гав-гав, – сказала я.

Луи встал.

– Прекратите, вы оба.

– Прекращу, если он прекратит, – сказала я.

Ричард только отвернулся, заговорил, не глядя ни на кого.

– Мы сменили простыни на кровати. Но я все еще в грязи. – Он открыл ладонь. Кровь растеклась по линиям его руки, как реки по руслам. Он повернул ко мне злые глаза. – Можно мне воспользоваться одной из ванных?

– Он медленно поднял руку ко рту и облизал кровь, очень медленно, очень демонстративно.

Ронни издала короткий звук, почти вздох. Я сумела не дрогнуть; я видела шоу раньше.

– Наверху есть ванная комната с душем. Дверь через холл от спальни.

Он медленным движением сунул один палец в рот, как будто он только что съел цыпленка из разряда "пальчики оближешь". Его глаза не отрывались от моего лица. Я выдала ему мое лучшее ничего не говорящее выражение, пустое, безразличное. Чего бы он ни хотел от меня, это не было равнодушием.

– Как насчет этой крутой ванны внизу? – спросил он.

– Будь как дома, – сказала я. Я потягивала кофе, воплощение беспечности. Эдуард бы мной гордился.

– Разве Жан-Клод не расстроится, если я воспользуюсь вашей драгоценной ванной? Мне известно, насколько вы оба любите воду.

Кто-то растрепал, что мы занимались любовью в ванне в Цирке. Хотела бы я знать, кто – им бы не поздоровилось. Жар бросился мне в лицо; я не могла его остановить.

– Наконец среагировала, – сказал он.

– Ну, смутил меня, доволен?

Он кивнул.

– Да! О, да!

– Иди, прими душ, Ричард, или ванну. Зажги чертовы свечи, будь как дома!

– Ты присоединишься ко мне? – Было время, когда я хотела подобного приглашения от Ричарда больше чем почти чего угодно в мире. Злость, с которой он это сказал, вызвала что-то очень близкое к слезам на мои глаза.

Я не совсем расплакалась, но было больно.

Ронни вскочила, и Луи положил руку на ее предплечье. Все стояли или сидели, и пытались притвориться, что они не являются свидетелями чего-то глубоко личного.

Пара глубоких вздохов – и я была в порядке. Я не собиралась позволить ему видеть мои слезы. Вот уж нет.

– Я не присоединялась к Жан-Клоду в ванне, Ричард. Он присоединился ко мне. Возможно, если б ты не был таким замороженным бойскаутом, я была бы сейчас с тобой, а не с ним.

– Что, один хороший трах – это все, что требовалось? С тобой было так легко?

Я вскочила на ноги, кофе выплеснулся по моей руке на пол. Я поставила кружку на стол, и это поместило меня в пределах досягаемости от Ричарда.

Ронни и Луи отодвинулись от стола, давая нам место. Я думаю, что они ушли бы из кухни, если бы были уверены, что мы не бросимся в драку. Джамиль отставил свой кофе, как будто он готовился броситься и спасти нас от самих себя. Но было слишком поздно спасать нас, давно было поздно.

– Мерзавец, – сказала я. – Мы оба постарались довести нас туда, где мы есть, Ричард.

– Мы трое, – сказал он.

– Прекрасно, – сказала я. Мои глаза горели, горло перехватило. – Возможно, одного хорошего траха хватило бы.

Я не знаю. Твои высокие идеалы согревают тебя ночью, Ричард? Твои высокие моральные принципы делают тебя менее одиноким?

Он сделал тот последний шаг, который отделял нас от соприкосновения. Его гнев тек по мне, как электрический ток.

– Ты сама обманула меня, и теперь у тебя в постели он, а у меня никого.

– Тогда найди кого-нибудь, Ричард, найди кого-нибудь, и прекрати это. Прекрати все это, твою мать!

Он отступил назад так резко, что это заставило меня покачнуться. Он большими шагами вышел из комнаты, его ярость тянулась за ним, как раздражающий парфюмерный запах.

Я застыла на секунду, затем сказала:

– Уйдите, все.

Мужчины вышли, но Ронни осталась. Я не заплакала бы, честно, но она коснулась моих плеч, обняла меня, и прошептала:

– Мне так жаль.

Я могла вынести все, кроме сочувствия.

Я рыдала, закрыв лицо руками, прячась ото всех, ото всех.

Глава 32

В дверь позвонили. Я дернулась, будто намеревалась пойти к двери, но Ронни остановила меня:

– Пусть кто-нибудь другой откроет.

Зейн отозвался из гостиной:

– Я открою, – что заставило меня задаться вопросом, где Джамиль и Луи. Утешают Ричарда, возможно?

Я оттолкнулась от Ронни, вытирая лицо.

– Кто бы это мог быть? Мы находимся посреди "нигде".

Джамиль и Луи внезапно снова оказались в кухне. Или они слышали меня, или были столь же подозрительны, как и я. Я подняла автомат с пола и встала в дверном проеме, держа оружие слева, вне поля зрения. Файрстар был в моей правой руке, тоже вне видимости. Луи и Джамиль двинулись в гостиную, к другой стороне.

– Не перекрывайте мне линию огня, – сказала я.

Они немного разошлись в стороны. Ронни сказала:

– Я не захватила свой пистолет.

– Браунинг в плаще на полу.

Ее серые глаза были самую малость шире обычного, и дыхание слегка ускорилось, но она кивнула и пошла за пистолетом.

Зейн оглянулся на меня, расширив глаза. Он смотрел вопросительно, и я кивнула. Он проверил глазок.

– Похоже на посыльного с цветами.

– Открой, – сказала я.

Зейн открыл, закрывая мне вид. Голос визитера был слишком мягким, чтобы расслышать слова. Зейн повернулся ко мне.

– Говорит, что вы должны расписаться за цветы.

– От кого они?

Человек, заглядывая за Зейна, поднял голос:

– От Жан-Клода.

– Минуточку. – Я положила автомат на пол вне его поля зрения и держала Файрстар за ногой, пока шла к двери. Жан-Клод постоянно снабжал меня цветами, но он обычно ждал, чтобы старые начали вянуть, или, по крайней мере, блекнуть. Правда, сегодня он объявил дополнительное время по части романтики.

Там был маленький человек, державший в руке коробку с розами, левая рука сверху на коробке, с журналом и типичным карандашом на веревочке.

Зейн отступил от двери, чтобы позволить мне пройти, но я уже бросила взгляд на небольшое пластиковое окошко в коробке. Желтые розы. Я остановилась и попыталась улыбнуться.

– Вам нужны чаевые. Подождите, я возьму кошелек.

Глаза человека бегали по комнате, следя, как Джамиль подходит к нему слева и Луи – справа. Я отступила в сторону, стараясь не стоять прямо перед ним. Он последовал за мной с розами, правая рука под коробкой.

Джамиль был под лучшим углом. Я сделала его имя вопросом:

– Джамиль?

– Да, – было все, что он сказал, но этого было достаточно.

– Мне не нужны чаевые, – сказал человек, – мне пора бежать. Вы не могли бы подписать здесь, и я пойду?

– Конечно, – сказала я. Джамиль понял, что происходило, но Зейн все еще выглядел озадаченным. Ронни была где-то позади меня. Я не смела взглянуть на нее, но подвинулась еще немного в сторону, и человек последовал за мной с рукой, которую я не могла видеть, рукой, в которой, как подтвердил Джамиль, была пушка.

Я почти поравнялась с Луи. Он остановился, ожидая, пока я подойду к нему. Он тоже въехал. Здорово, и что теперь?

Это решила Ронни.

– Брось оружие, или я стреляю. – Ее голос был твердым и уверенным. Я не потрудилась посмотреть, как она стоит, расставив ноги, держа браунинг обеими руками, целясь на мужчину в дверях.

Джамиль заорал:

– Анита!

Я повернулась и навела файрстар одним движением. Человек уже поднимал руку и коробку. Я заметила проблеск металла. Он полностью игнорировал Ронни, наводя пистолет на меня. Если бы он стрелял от бедра, ему хватило бы времени на один выстрел, но он добивался лучшей позиции для стрельбы, и в этом была ошибка.

Зейн наконец среагировал, когда все, что он должен был сделать, это убраться с дороги. Что только показало, что супер-сила и супер-скорость – не все, что необходимо. Надо знать, что с ними делать. Он выбил коробку и журнал из руки мужчины, заставив его первую пулю уйти в пол.

Первый выстрел Ронни попал в дверной косяк. Зейн блокировал мне линию огня. Я видела, как пистолет поднимается снова, теперь направленный на Ронни.

Зейн схватился за пистолет, и оружие ухнуло дважды. Тело Зейна дернулось, в медленном движении падая на пол. Мой пистолет был наведен на цель, так что когда тело Зейна очистило пространство, я была наготове.

Второй выстрел Ронни попал человеку в плечо, отбросив его назад. Он выстрелил в меня, падая в дверь. Его пуля прошла мимо. Моя – нет.

Кровь расцвела на его груди. Он уставился на меня, глаза широко раскрытые и почти ошеломленные, как будто он не понимал, что с ним происходит. Даже когда первое прикосновение смерти заполнило глаза, он начал поднимать пистолет, пытаясь выстрелить в последний раз.

Два выстрела слились в громовое эхо. Моя пуля вошла ему в грудь. Выстрел Ронни снес верхнюю часть его головы. "Glazer Safety Rounds" делают такое с незащищенной плотью.

Я пошла к нему с наведенным пистолетом, готовая выстрелить снова, но все было кончено. Его грудь была кровавой массой, а голова выглядела так, будто кто-то пытался скальпировать его и забрал несколько глубоковато. Более тяжелые жидкости, чем кровь, сочились по всем ступенькам крыльца.

Ронни подошла ко мне, целясь в него. Она взглянула только раз и бросилась наружу, едва не споткнувшись о ноги мертвеца. Она упала в траву, ее разрывало от плача и вывернуло наизнанку.

Зейн лежал, истекая кровью. Луи проверил его пульс.

– Он умирает. – Он вытер кровь о свою футболку и вышел на солнечный свет, чтобы позаботиться о Ронни.

Я смотрела вниз на бледную грудь Зейна. Одна пуля вошла в нижнюю часть его легких. Красные пузыри заполняли рану, производя тот ужасный звук, характерный для сквозных ран груди, который говорит, без всяких медиков, что человек умрет. Вопрос из разряда «когда», а не "если".

Глава 33

Мы позвонили в скорую помощь и узнали, что приехать немедленно они не смогут. Уже до нас поступило слишком много срочных вызовов. К счастью Луи выхватил трубку у меня из рук и принес извинения милой операторше.

Шерри кинулась на кухню. Я слышала, как она хлопала дверцами шкафчиков, выдвигала и задвигала ящики.

Я пошла за ней.

Она стояла посреди комнаты с пустым ящиком в руке. Выражение глаз было почти дикое. Прежде, чем я успела произнести хоть слово, она сказала:

– Мне нужен полиэтиленовый пакет, скотч и ножницы.

Я не стала задавать глупых вопросов. Открыв небольшой ящик возле плиты, я вручила ей скотч и ножницы.

Пакеты были одной из немногих вещей, хранящихся во вместительных кухонных шкафах.

Шерри вырвала пакеты у меня из рук и побежала в гостиную. Я понятия не имела, что она собиралась сделать, но у нее было медицинское образование. А у меня – нет. Если это даст Зейну еще несколько минут, то я была «за». Скорая помощь в конце концов приедет. Фокус в том, чтобы он оставался в живых, чтобы ее приезд еще имел значение.

Насколько я могла видеть, ножницы ей не понадобились. Она прилепила пакет к его груди, проклеив скотчем по краям, кроме одного угла. Было вполне очевидно, что она оставила его нарочно, но я не могла не спросить:

– Почему один угол не приклеен?

Она ответила, не отрывая глаз от своего пациента.

– Открытый угол позволяет ему выдыхать, а когда он вдыхает воздух, мешок прилегает и закрывает рану. Это называется – повязка с эффектом клапана. – Она говорила, будто читала лекцию. Я подумала, уже не в первый раз, какой бы была Шерри, если отвлечься от этих дел с монстрами. Она была почти как два разных человека.

Я никогда не встречала никого, монстра или нет, кто казался бы таким разным в разных ситуациях.

– Это поможет ему дожить хотя бы до приезда скорой? – спросила я.

Она, наконец, очень серьезно посмотрела на меня.

– Я надеюсь.

Я кивнула. Это было лучше, чем все, что могла бы сделать я. У меня здорово получалось делать в людях дырки. И не так хорошо – сохранять им жизнь.

Ричард принес одеяло и укутал ноги Зейна, позволив Шерри взять верхнюю часть одеяла и накрыть рану так, как она посчитала нужным.

На Ричарде было только полотенце, завязанное на бедрах, на загорелой коже блестели капли воды, как будто у него не было даже времени вытереться. Когда он присел, чтобы завернуть Зейна, полотенце вызывающей линией обтянуло его ягодицы. Густые волосы разделились на тяжелые пряди, такие мокрые, что вода стекала с них тонкими струйками вдоль спины.

Он встал, и полотенце обнажило большую часть бедер.

– У меня есть полотенца и побольше, – заметила я.

Он нахмурился.

– Я услышал выстрелы. Меня не слишком волновали размеры полотенца.

Я кивнула.

– Ты прав. Прости. – Моя злость на Ричарда, казалось, уменьшалась прямо пропорционально количеству его одежды. Если он действительно хотел выиграть войну, все, что ему нужно было сделать – это раздеться. Я подняла бы белый флаг и захлопала в ладоши. Неловко признаться, но почти правда.

Он провел рукой по волосам, убирая их с лица и отжимая воду. Этот короткий жест продемонстрировал все достоинства его рук и груди. Он чуть-чуть выгнул спину, что заставило все его тело вытянуться в одну длинную мускулистую линию. Этот наклон назад дает потрясающий результат. Я знала, что обычно он демонстрировал свое тело не специально. Он никогда, казалось, не осознавал, как на меня действует его тело.

Теперь, глядя в его гневные глаза, я знала, что он показывает мне свое тело с очень явной целью. Его способ сказать без слов: смотри, что ты упустила, что ты потеряла. И если бы я потеряла только это великолепное тело, не было бы так больно.

Мне не хватало воскресных вечеров со старыми мюзиклами. Суббот, с блужданием по лесу и наблюдением за птицами, или целых уикэндов со сплавом по Мерамеку. Мне не хватало его рассказов о дне, проведенном в школе. Мне не хватало его. Тело было только очень приятным суперпризом. Я не была уверена, что в мире хватит роз, чтобы заставить меня забыть, чем Ричард едва не стал для меня.

Он пошел к лестнице, обратно к своему прерванному душу. Если бы я была настолько сильной, как мне нравилось думать, я бы не смотрела, как он уходит. Внезапно передо мной возникла яркая, живая картинка, как я слизываю воду с его груди и сдергиваю это крошечное белое полотенце. Образ был таким ярким, что мне пришлось отвернуться и сделать несколько глубоких вдохов. Он больше не был моим. Возможно, не был никогда.

– Не хочу отрывать тебя от приятного зрелища, – сказал Джамиль, – но кто этот мертвый парень, и почему он пытался тебя убить?

Если я думала, что меня уже достаточно смутили, я ошибалась. Факт, что я позволила мыслям о Ричарде отвлечь меня от намного более жизненно-важного вопроса с несостоявшимся убийцей, только доказал, что я не справлялась со своей игрой. Это было слишком легкомысленно, чтобы выразить словами. Такое легкомыслие, из-за которого убивают.

– Первый раз его вижу, – сказала я.

Луи поднял простыню, которую кто-то набросил на убитого.

– Я его тоже не узнаю.

– Пожалуйста, – попросила Ронни. Она опять приобрела цвет где-то между серым и зеленым.

Луи опустил простыню, но она легла немного по-другому и приклеилась к макушке мертвеца. Кровь пропитывала хлопок, как масло – фитиль.

Ронни издала короткий звук и побежала в ванную.

Луи смотрел ей вслед. А я смотрела, как он смотрит на нее. Он поймал мой взгляд и сказал:

– Она уже убивала раньше. – Имелось в виду "Чем это хуже"?

– Один раз, – сказала я.

Он встал.

– Она реагировала так же?

Я покачала головой.

– Думаю, на нее подействовал вид его мозгов, растекающихся по всему крыльцу.

В комнату вошла Гвен.

– Многие люди, спокойно относящиеся к виду крови, не переносят вида других естественных жидкостей.

– Вот, спасибо, Мисс Психотерапевт! – сказал Джамиль.

Она развернулась к нему, как маленький белокурый шторм, ее иномирная энергия спиралями взвилась по комнате.

– Мерзавец и гомофоб!

Я подняла брови.

– Я что-то пропустила?

– Джамиль – один из тех мужчин, которые думает, что каждая лесбиянка – просто гетеросексуальная женщина, не нашедшая правильного мужчину. Он достал нас так, что Сильви надрала ему задницу.

– Такой язык у квалифицированного врача, – сказал Джейсон. Он примчался из подвала, где на день укрылись вампиры, когда началась стрельба. Когда волнение утихло, он возвращался, чтобы проверить, все ли в порядке.

– Внизу все спокойно? – спросила я.

Он выдал мне свою фирменную усмешку, которой удавалось быть одновременно и ехидной, и самую чуточку злой.

– Тихо, как в могиле.

Я застонала, потому что он ждал этого. Но улыбка оставила мое лицо прежде, чем его.

– Это мог быть совет? – спросила я.

– Что – мог быть совет? – спросил Луи.

– Тот, кто послал убийцу, – сказала я.

– Ты действительно думаешь, что он был наемным убийцей? – спросил Джамиль.

– Ты имеешь в виду, профессиональным киллером?

Джамиль кивнул.

– Нет, – сказала я.

– Почему он не был профессионалом? – спросила Гвен.

– Не достаточно хорош, – сказала я.

– Может, он был девственником, – сказал Джамиль.

– Ты хочешь сказать, это его первая работа?

– Да.

– Возможно. – Я поглядела на накрытую простыней массу. – Он выбрал не ту работу.

– Если б ему заказали обычную домохозяйку из пригорода или биржевого маклера, он бы справился, – сказал Джамиль.

– Звучит так, словно ты знаешь, о чем говоришь.

Он пожал плечами.

– Я был инфорсером с пятнадцати лет (Инфорсер – (амер. жарг) член гангстерской банды, функцией которого является принуждение к выполнению ее требований или приведение в исполнение ее приговоров – прим. переводчика). Мои угрозы ничего не стоят, если я не намерен убить.

– И как к этому относится Ричард? – спросила я.

Джамиль снова пожал плечами.

– Ричард другой, но если б он не был другим, я был бы мертв. Он убил бы меня сразу, как только уничтожил Маркуса. Стандартный ход для нового Ульфрика – убить бойцовых псов старого вожака.

– Я хотела твоей смерти.

Он улыбнулся, и улыбка была напряженной, но в целом не неприятной.

– Я знаю, что ты этого хотела. Ты временами ближе к нам, чем он.

– У меня просто не слишком много иллюзий, Джамиль. Вот и все.

– Ты думаешь, что этика Ричарда – иллюзия?

– Он почти перебил тебе горло сегодня утром. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что он же и излечил меня. Маркус и Райна так бы не сделали.

– Они могли бы случайно ранить тебя так сильно? – спросила я.

Он улыбнулся, коротко оскалив зубы.

– Если бы Райна добралась до моей глотки, это не было бы случайно.

– По прихоти, – сказала Гвен, – но не случайно.

У всех вервольфов был момент абсолютного взаимопонимания. Ни один из них не оплакивал Райну, даже Джамиль, который вроде бы был на ее стороне.

Я покачала головой.

– Все же я не думаю, что совет послал бы какого-то любителя с пистолетом. У них хватает дневных бойцов, чтобы сделать работу, не нанимая посторонних.

– Тогда кто? – спросил Джамиль.

Я опять покачала головой.

– Хотела бы я знать.

Ронни вернулась в гостиную. Все мы смотрели, как она преодолевала свой шаткий путь к дивану. Она опустилась на диван, глаза ее покраснели от слез, и не только. Луи принес ей стакан воды. Она отпивала воду маленькими глотками и смотрела на меня. Я ждала, что она заговорит о мертвеце. Возможно, скажет, что я ужасный друг. Но она решила игнорировать мертвое тело и заняться обработкой живых.

– Если б ты переспала с Ричардом, когда вы только начали встречаться, всей этой боли можно было избежать.

– Ты в этом так уверена, – сказала я. Я позволила Ронни сменить тему. Ей было нужно сосредоточиться на чем-то другом. Я предпочла бы, чтобы тема не касалась моих любовных переживаний, но… Я была перед ней в долгу.

– Да, – сказала она, – то, как ты смотришь на него, Анита. То, как он смотрит на тебя, когда он не разъярен. Да, я уверена.

Какая-то моя часть согласилась с нею, другая часть…

– Все равно остался бы Жан-Клод.

Она издала нетерпеливый звук.

– Я тебя знаю. Если бы ты сначала занялась сексом с Ричардом, ты не стала бы спать с этим треклятым вампиром. Ты считаешь, что секс обязывает.

Я вздохнула. У нас уже не раз был этот разговор.

– Секс должен что-то значить, Ронни.

– Согласна, – сказала она. – Но если б я колебалась, как ты, мы с Луи до сих пор только держались бы за руки.

Мы замечательно проводим время.

– Но куда это ведет?

Она закрыла глаза и откинула голову на спинку дивана.

– Анна, ты сама делаешь свою жизнь труднее, чем она должна быть. – Она открыла глаза и подвинула голову, так что она могла смотреть на меня, не поднимая ее со спинки. – Почему отношения не могут быть просто такими, как они есть? Почему у тебя все должно быть так дьявольски серьезно?

Я сложила руки на животе и уставилась на нее. Если я думала, что смогу ее переглядеть, то я ошибалась. Я отвела взгляд первой.

– Это все серьезно или должно быть таким.

– Почему? – спросила она.

В конце концов, мне пришлось пожать плечами. Если бы я не занималась сексом с вампиром вне брака, я могла бы стоять на позиции высоких моральных устоев. Но при существующем порядке вещей мне нечем было защищаться. Я хранила добродетель так долго, но когда потеряла ее, то уж потеряла капитально. От полного воздержания сразу в постель к немертвым. Если бы я оставалась католичкой, этого хватило бы для моего отлучения. Конечно, того, что я аниматор, тоже было достаточно. Удачно, что я протестантка.

– Хочешь совет от своей Тетушки Ронни?

Это заставило меня чуть улыбнуться, но слабая улыбка лучше, чем ничего.

– Какой совет?

– Иди наверх и присоединись к тому фантастическому парню в душе.

Я смотрела на нее, откровенно шокированная. Факт, что я пофантазировала как раз на эту тему меньше десяти минут назад, только сделал это еще более неприличным.

– Ты видела его в кухне, Ронни. Я не думаю, что он в настроении для совместного душа.

В ее глазах появилось выражение, которое внезапно заставило меня почувствовать себя слишком молодой или, возможно, наивной.

– Ты разденешься и устроишь ему сюрприз, и он не выгонит тебя. Не может быть такой ярости без страсти. Он хочет тебя так же сильно, как ты хочешь его. Согласись, подружка.

Я покачала головой.

Она вздохнула.

– Почему нет?

– Тысяча причин, но главным образом, Жан-Клод.

– Да бросай ты его, – сказала она.

Я рассмеялась.

– Ага, конечно!

– Он что, действительно так хорош? Настолько хорош, что ты не можешь от него отказаться?

Я думала об этом целую минуту и не знала, что сказать. Наконец, это свелось к одной фразе, и я сказала ее вслух.

– Я не уверена, что в мире хватит белых роз, чтобы заставить меня забыть Ричарда. – Я подняла руку прежде, чем она смогла меня перебить. – Но я не уверена, что во всей вечности хватит уютных вечеров, чтобы заставить меня забыть Жан-Клода.

Она села прямо, глядя на меня. Почти скорбное выражение заполнило ее глаза.

– Ты действительно так думаешь, да?

– Ага, – сказала я.

Ронни покачала головой.

– Господи, Анита, ты такая испорченная.

Это заставило меня рассмеяться, потому что она была права. Над этим можно было или плакать, или смеяться, а я уже истратила на Ричарда весь свой дневной запас слез.

Глава 34

Зазвонил телефон, и я подскочила. Теперь, когда опасность миновала, я могла позволить себе быть нервной. Я пошла на кухню и сняла трубку там. Прежде, чем я успела ответить, раздался голос Дольфа:

– Анита, ты в порядке?

– Полицейская "голубиная почта" даже быстрее, чем я думала, – сказала я.

– О чем ты говоришь?

Я рассказала ему то же, что сказала оператору 911.

– Я не знал, – сказал Дольф.

– Тогда почему ты хотел знать, в порядке ли я?

– Этим утром чуть ли не все принадлежащие вампирам деловые помещения или городские дома подверглись нападению примерно в то же время. Церковь Вечной Жизни забросали зажигательными бомбами, и по всему городу были одиночные нападения на не-вампиров.

Страх промчался по мне как хорошее шампанское, ненужный адреналин, который некуда выплеснуть. У меня было много друзей среди неумерших, не только Жан-Клод.

– "Мертвый Дэйв", на него напали?

– Я знаю, что Дэйва выкинули из полиции после того, как он… умер, но мы приглядываем за нашими. В его баре поставили охрану в форме, пока мы не выясним, что, черт возьми, происходит. Мы поймали поджигателя до того, как он успел натворить больше, чем закоптить наружную стену.

Я знала, что в Цирке остались только «плохие» вампы, но Дольф этого не знал. Он счел бы странным, если я бы не спросила.

– Цирк?

– Они сами отбили пару поджигателей. Почему ты не спросила сначала о любви всей твоей жизни, Анита?

Разве он не дома?

Дольф спрашивал так, словно уже знал – а это могло означать, что он действительно уже знал, или что он просто выуживал информацию. Но я была почти уверена, что прислужники совета не скажут всю правду.

Полуправду, это да.

– Жан-Клод остался вчера вечером.

Молчание на этот раз было еще более напряженным, чем раньше. Я позволила ему перерасти во что-то достаточно плотное и неприятное, чтобы задохнуться. Не знаю, как долго мы слушали дыхание друг друга, но первым сломался Дольф.

– Ему повезло. Ты знала, что это произойдет?

Это выбило меня с защитных позиций. Если он думал, что я утаила от него что-то настолько важное, неудивительно, что он был взбешен.

– Нет, Дольф, клянусь, я понятия не имела.

– А твой дружок?

Я задумалась на секунду.

– Не думаю, но я спрошу, когда он встанет.

– Ты имеешь в виду, воскреснет из мертвых?

– Да, Дольф, – сказала я, – именно это я и имею в виду.

– Ты думаешь, он мог знать обо всем этом дерьме и не сказать тебе?

– Вероятно, нет, но у него есть свои заморочки.

– И ты все же встречаешься с ним… Я просто не понимаю, Анита.

– Если бы я могла объяснить это так, чтобы это имело смысл для тебя, Дольф, я бы так и сделала, но я не могу.

Он вздохнул.

– У тебя есть какие-нибудь идеи насчет того, почему кто-то нападает сегодня на всех монстров?

– Ты хочешь знать, почему на монстров или почему в этот день? – спросила я.

– И то, и другое, – сказал он.

– У вас есть кто-то из подозреваемых под стражей, правильно?

– Да.

– Они не заговорили.

– Только чтобы попросить адвоката. Многие из них закончили так же, как твой визитер.

– Люди Против Вампиров, или Человек Превыше Всего, возможно, – сказала я.

– Стал бы кто-то из них нападать на оборотней?

Мой живот сжался в тугой узел.

– О чем ты?

– В бар для вервольфов ворвался человек с автоматом с серебряными пулями.

С минуту я думала, что Дольф имеет в виду "Кафе лунатиков", бывший ресторан Райны, но он не был открытым местом встречи ликантропов. Я попыталась припомнить, что поблизости было известным публике заведением для оборотней.

– "Кожаное Логово"? – спросила я.

– Да, – сказал он.

Насколько я знала, "Кожаное Логово" – единственный бар в стране, который был притоном для геев-садомазохистов, ставших оборотнями. Тройной соблазн для любого шовиниста.

– Черт, Дольф, если бы не произошло всего остального, я бы сказала, что это могли быть чуть ли не любые правые радикалы. Вы взяли автоматчика живым?

– Не-а, – сказал Дольф. – Оставшиеся в живых его съели.

– Спорю, что они этого не сделали, – сказала я.

– Они использовали зубы, чтобы убить его, Анита. По-моему, это значит – съели.

Я видела, как оборотни ели людей, а не просто нападали на них, но поскольку большая часть того, что я видела, было незаконными действиями, то есть убийствами, я позволила Дольфу выиграть спор. Он все равно был не прав, но было сложно предъявить ему мои аргументы, не вовлекая людей в неприятности.

– Как скажешь, Дольф.

Он молчал достаточно долго, чтобы мне пришлось спросить:

– Ты еще здесь?

– Почему я думаю, что ты скрываешь что-то, Анита?

– Разве я могу?

– Запросто, – сказал он.

Его вопрос про именно этот день разбудил какое-то смутное воспоминание.

– В сегодняшней дате что-то есть.

– Что? – спросил он.

– Я не знаю … что-то. Тебе нужно, чтобы я приехала?

– Так как почти все это дерьмо связано с противоестественным, каждый коп и его собака считают своим долгом вызывать нас. Так что да, нам сегодня в поле нужен каждый. Они напали на палаты для монстров в большинстве крупных больниц.

– Боже, Стивен! – вокликнула я.

– С ним все в порядке, со всеми ними, – сказал Дольф. – Парень с 9-миллиметровым пытался до них добраться.

Охранник-полицейский получил ранение.

– С ним все хорошо? – спросила я.

– Он будет жить. – Дольф не казался радостным, и не только из-за киллера или раненого полицейского.

– Что случилось со стрелком? – спросила я.

Он рассмеялся, резко и неприятно.

– Один из «кузенов» Стивена бросил его в стену так сильно, что сломал череп. Медсестры говорят, что стрелок собирался послать пулю точно между глаз копа, когда его… остановили.

– Так что, кузен Стивена спас жизнь полицейского, – сказала я.

– Ага, – подтвердил Дольф.

– Ты, как будто, этому не рад.

– Брось, Анита.

– Прости. Чего ты от меня хочешь?

– Там главный – детектив Пэджетт. Он – хороший полицейский.

– Похвала из твоих уст – всегда ценна, – сказала я. – Почему мне дальше слышится "но"?

– Но, – сказал Дольф, – он психует рядом с монстрами. Кто-то должен пойти туда и держать его за руку, чтобы он не съехал с катушек с оборотнями-убийцами.

– Так что, я буду нянькой?

– Это твои люди, Анита. Я могу послать кого-то другого. Я думал, что ты захочешь там быть.

– Я пойду, и – спасибо.

– Не оставайся там на весь день, Анита. Разберись с этим так быстро, как сможешь. Пит МакКиннон только что звонил мне спросить, не мог бы он позаимствовать тебя.

– Еще один поджог?

– Да, но это не его «светляк». Я уже говорил, что Церковь Вечной Жизни забросали бомбами.

– Да.

– Малкольм там внутри, – сказал он.

– Черт! – сказала я.

Малькольм был Билли Грэмом среди немертвых, основателем самой быстрорастущей конфессии в стране. Это была церковь вампиров, но люди могли к ней присоединяться. Фактически, это поощрялось. Хотя, как долго они после этого оставались людьми, было спорным вопросом.

– Странно, что его дневное укрытие было так очевидно.

– Что ты имеешь в виду?

– Большинство мастеров вампиров тратит много времени и энергии, скрывая свое дневное место, чтобы вот такого дерьма с ними не случалось. Он мертв?

– Ты сегодня чертовски забавна, Анита.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – сказала я.

– Никто не знает. МакКиннон собирался позвонить тебе и рассказать о деталях. Так что сначала госпиталь, потом к нему. Когда закончишь, позвони мне. Я решу, куда послать тебя после.

– Ты вызвал Ларри?

– Ты думаешь, что он дорос до самостоятельной работы?

Я думала над этим целую секунду.

– У него достаточно опыта с противоестественным.

Дольф сказал:

– Я слышу «но» в конце фразы.

Я рассмеялась.

– Мы работали вместе чертовски слишком долго. Ладно, но он – не стрелок. И я не думаю, что это изменится.

– Много хороших полицейских не стрелки, Анита.

– Полицейские могут проработать двадцать пять лет и не замарать рук. У истребителей такой роскоши нет. Мы должны и планируем убивать. Те, кого мы идем убивать, знают об этом.

– Если все, что ты имеешь – молоток, Анита, каждая проблема начинает напоминать гвоздь.

– Я тоже читала Массада Айоба. (Massad Ayoob – автор книг о самообороне и службе в полиции – прим. переводчика).

Я не пользуюсь оружием для решения всех проблем.

– Несомненно, Анита. Я позвоню Ларри.

Я хотела сказать, "береги его", но не сказала. Дольф не стал бы посылать его на верную смерть, а Ларри был взрослым. Он заработал право испытать свой шанс, как все другие. Но при мысли, что он будет работать сегодня без моей поддержки, что-то внутри меня сжималось. Это называется "оторвать от передника".

Ощущается скорее как ампутация части тела.

Я вдруг вспомнила, чем была важна сегодняшняя дата.

– День Очищения, – сказала я.

– Что? – спросил Дольф.

– Учебники истории называют это Днем Очищения. Вампиры называют это Инферно. Две сотни лет назад Церковь объединила силы с войсками в Германии, Англии, да, черт, почти во всех странах Европы, кроме Франции, и сожгла всех вампиров или подозреваемых в сочувствии к вампирам в один день. Разрушение было полным, и в пламени сгорело множество невинных людей. Но огонь выполнил свою задачу, сильно уменьшив количество вампиров в Европе.

– Почему Франция не присоединилась ко всем?

– Некоторые историки думают, что у короля Франции была любовница-вампир. Французские революционеры вели пропаганду, что вся знать была вампирами, в каком-то смысле, что, конечно, не было правдой.

Некоторые говорят, именно поэтому гильотина была настолько популярна. Она убивает и живых, и немертвых.

Где-то во время мини-лекции я сообразила, что могла бы спросить Жан-Клода. Если он и упустил что-то из Французской Революции, то не многое. Судя по тому, что я знала, он бежал от Революции, приехав в эту страну. Почему я не подумала спросить его? Потому что мне все еще казалось ненормальным, что мужчина, с которым я спала, был почти на триста лет старше меня. Вот и говорите о разрыве поколений. Так не судите меня, если я старалась в некоторых областях быть настолько нормальной, насколько это возможно.

Спрашивать своего любовника о событиях, происходивших, когда были живы Джордж Вашингтон и Томас Джефферсон, определенно не было нормально.

– Анита, с тобой все в порядке?

– Прости, Дольф, я… задумалась.

– Мне захочется знать, о чем?

– Вероятно, нет, – сказала я.

Он оставил тему. Всего несколько месяцев назад Дольф давил бы, пока не решил, что я рассказала ему все обо всем. Но если мы собирались и дальше быть сотрудниками, уж не говоря о друзьях, некоторым вещам лучше оставаться несказанными. Наши отношения не могли бы пережить полной откровенности. Ее никогда не было, но я не думаю, что Дольф понимал это до недавнего времени.

– День Очищения, значит.

– Если вы будете говорить с вампирами, не называйте его так. Говорите – «Инферно». Первое выражение – все равно, что назвать еврейский Холокост расовой чисткой.

– Я понял, – сказал он. – Когда будешь работать, не забывай, что ты все еще в чьем-то горячем списке.

– Ну и ну, Дольф, ты меня действительно любишь.

– Не напирай, – сказал он.

– Последи за своей собственной задницей, Дольф. Если с тобой что-то случится, Зебровски мне за это ответит.

Глубокий смех Дольфа был последним, что я услышала, прежде чем телефон отрубился. Не думаю, что за почти пять лет, что я знаю Дольфа, он хоть раз сказал "до свидания" по телефону.

Телефон зазвонил, как только я положила трубку. Это был Пит МакКиннон.

– Привет, Пит. Только что говорила с Дольфом. Он сказал мне, что вы хотели видеть меня у главного здания Церкви.

– Он сказал вам, зачем?

– Что-то насчет Малкольма.

– Чуть ли не каждый человек из числа членов его Церкви вопит, чтобы мы убедились, что их главный босс не подрумянился. Но мы вскрыли пол, чтобы проверить вампиров на западной стороне, и они не были в гробах.

Двое из них поднялись и вышли в дыму на свет. Если мы позволим Малкольму поджариться, пытаясь его спасти… Давайте скажем, что я не хотел бы писать объяснительные.

– Что вы от меня хотите? – Я, кажется, спрашиваю это слишком часто в последнее время.

– Мы должны знать, безопасно ли оставить его там, пока он не сможет подняться сам, или нам надо придумывать, как его спасти. Вампиры не могут утонуть, не так ли?

Я подумала, что последний вопрос был странным.

– Если не считать святой воды, у вампиров проблем с водой нет.

– Даже проточной? – спросил он.

– А вы явно делали дома уроки. Впечатляет, – сказала я.

– Я специализируюсь на самообразовании. Так как насчет проточной воды?

– Насколько я знаю, вода для них не угроза, бегущая или нет. А почему вы спрашиваете?

– Вы не были в зданиях после пожара, не так ли? – спросил он.

– Нет, – сказала я.

– Если подвал не герметичен, он будет залит водой. Много воды.

Могли вампиры утонуть? Интересный вопрос. Я не был уверена. Возможно, могли, и именно потому некоторые фольклорные предания говорили о бегущих водах. А может, как в поверьях о том, что вампиры могут менять форму, здесь вовсе не было правды.

– Они не всегда дышат, так что я не думаю, что они утонут. Я имею в виду, если вампир проснется, а его гроб – под водой, я думаю, что он мог бы просто не дышать и выйти из воды. Но, честно говоря, я не уверена на сто процентов.

– Можете ли вы сказать, что с ними все в порядке, не спускаясь туда?

– Если честно, я не уверена. Я никогда не пробовала делать ничего подобного.

– Вы попробуете?

Я кивнула, вспомнила, что он не может это увидеть, и сказала:

– Конечно, но вы – вторые в моем списке, не первые.

– Хорошо, но поторопитесь. Здесь повсюду репортеры. Между ними и членами Церкви, мы тут не слишком хорошо проводим время.

– Спросите их, только ли Малкольм там внизу. Спросите их, укреплен ли подвал сталью.

– Зачем им это делать?

– Многие подвалы, где спят вампиры, имеют потолки из бетона, армированного стальными балками. Подвал церкви не имеет никаких окон, это может служить свидетельством, что нижние этажи были специально сконструированы для вампиров. Я думаю, что вам нужно было бы это знать, даже если вы решите вскрывать пол.

– Это так.

– Отведите кого-нибудь из беснующихся адептов в сторонку и спросите. Вы в любом случае должны знать ответы, и это, плюс к тому, даст им иллюзию, что что-то делается, пока я не сумею добраться до вас.

– Это – лучшая идея, которую я слышал за два часа.

– Спасибо. Я буду, как только смогу, обещаю. – Мне пришла идея. – Подождите, Пит. У Малкольма есть слуга-человек?

– Здесь многие люди имеют укусы вампира.

– Нет, – сказала я. – Я имею в виду настоящего слугу-человека.

– Я думал, что это просто человек с одним-двумя укусами вампира.

– Я тоже так думала раньше, – сказала я. – Человек с парой укусов – то, что вампы называют «рэнфилд», по персонажу в романе "Дракула".

Я спросила Жан-Клода, как они называли их до того, как вышла книга. Он сказал «рабы». Вот и задавайте после этого глупые вопросы.

– А кто тогда слуга-человек? – спросил Пит. Это напомнило мне Дольфа.

– Человек, который связан с вампиром так называемыми метками. Это – вид мистического и волшебного дерьма, но это дает слуге и вампиру связь, которую мы могли бы использовать, чтобы узнать, все ли в порядке с Малкольмом.

– Каждый вампир может иметь слугу?

– Нет, только мастер вампиров, и даже не все мастера. Я никогда не слышала, чтобы у Малкольма был слуга, но он мог бы его иметь, если бы захотел. Спросите верующих, хотя я думаю, если бы он был, слуга вопил бы громче, чем остальные. Все же стоит спросить. Если узнаете что-то до того, как я доберусь, звоните. Дольф сказал, вокруг полно другого дерьма.

– Он не шутил. Город сходит с ума. Пока нам удалось ограничить пожары только несколькими зданиями, но если психи будут продолжать, все может выйти из-под контроля. Никто не скажет, сколько город сможет продержаться.

– Мы должны узнать, кто стоит за этим, – сказала я.

– Да, должны, – сказал Пит. – Приезжайте, как только сможете.

Он казался таким уверенным, что я им помогу. Хотела бы я быть такой же уверенной. Я не знала наверняка, что смогу проделать эту штуку средь бела дня. Мне сказали однажды, что единственная причина, по которой я не могла поднимать мертвых ясным днем, это то, что я думала, что не могу. Мне вот-вот предстояло это проверить. Я все еще не думала, что у меня получится. Сомнение – самый большой враг любой магической или психической способности. Сомнение – корень всех бед.

– Я буду, как только смогу.

– Прекрасно. Не буду врать. Мне легче при мысли, что кто-то с опытом в обращении с вампирами будет на месте. Полицейских начинают понемногу обучать, как обращаться с противоестественным, но никто не учит пожарников дряни подобного сорта.

До меня никогда не доходило, что пожарникам приходится иметь дело с монстрами почти так же часто, как полиции. Они не преследуют монстров, но они входят в их здания. Это может быть так же опасно, в зависимости от того, понимает ли упомянутый монстр, что вы пришли ему помочь, или нет.

– Скоро буду, Пит.

– Ждем. До встречи.

– Пока, Пит.

Мы повесили трубки. Я пошла за наплечной кобурой и другой рубашкой. Наплечная кобура будет натирать, если надеть под нее только майку.

Глава 35

Я зашла за темно-синей рубашкой-поло, но не обнаружила в спальне Ричарда. Шум воды прекратился, но он не вышел. Мне не хотелось опять его видеть, особенно наполовину обнаженного. Я хотела быть подальше от него. Ну, не было бы счастья, да несчастье помогло. Полицейская работа, много полицейской работы, вероятно, сможет удержать меня вне дома весь день. Прекрасно. Приехала скорая, и Зейна загрузили в нее.

Шерри поехала с ним. Я чувствовала себя виноватой, что не еду с ними, но она могла принести больше пользы, чем я. Полиция все еще не показывалась. Мне жутко не хотелось оставлять других объясняться с копами без меня, но нужно было идти. То, что я могла свободно уйти, заставило меня на пару минут почувствовать себя виноватой, но только слегка.

Ронни вернулась в дом и села на диван. Я уже выходила, когда она спросила:

– Я проведу сегодняшний вечер в тюрьме?

Я встала на колени перед ней, взяв ее странно холодные руки.

– Ронни, ты его не убивала.

– Я отстрелила ему полголовы. Что за пули у тебя в том пистолете?

– Я дважды попала ему прямо в грудь. То, что осталось от его сердца, ложки не наполнит, – сказала я.

Она закрыла глаза.

– Его мозги текли по всему крыльцу. Не говори мне, что это не убило бы его само по себе.

Я вздохнула и погладила ее руки.

– Пожалуйста, Ронни, ты сделала то, что должна была сделать. Возможно, потребуется медицинская экспертиза, чтобы установить, какая пуля его убила, но когда полицейские доберутся сюда, убедись, что ты на себя не наговариваешь.

– Я бывала в таком положении прежде, Анита, вспомни. Я знаю, что говорить и что не говорить. – Она смотрела на меня, и взгляд ее был не вполне дружеский.

Я отпустила ее руки и встала.

– Прости, Ронни.

– Я застрелила двух человек, и оба раза я была с тобой.

– Оба раза ты сделала это, чтобы спасти мою жизнь, – сказала я.

Она посмотрела на меня холодными глазами.

– Я знаю.

Я коснулась ее лица и хотела погладить ее по голове, утешая ее, как утешают ребенка, но она не была ребенком.

– Мне жаль, что это случилось, Ронни. Но честно, что еще ты могла бы сделать?

– Ничего, – ответила она, – и это заставляет меня задуматься, тем ли делом я занимаюсь.

Что-то внутри меня сжалось.

– Хочешь сказать, те ли у тебя друзья? Это случилось не из-за твоей работы. Это случилось из-за меня.

Она крепко схватила мою руку.

– Мы друзья, Анита, навсегда.

– Спасибо, Ронни, больше, чем ты можешь представить. Я не знаю, как я смогла бы пережить твою потерю как друга, но не оставайся со мной только из-за лояльности. Подумай об этом, Ронни, правда подумай. Моя жизнь, кажется, не становится менее опасной. Если что-то происходит, оно все опаснее. Тебе стоит подумать, хочешь ли ты быть на линии огня. – Одно это предложение заставило мои глаза гореть. Я сжала ее руку и отвернулась прежде, чем она могла бы увидеть, что гроза вампиров разревелась.

Она не окликнула меня снова, убеждая в вечной дружбе. Я наполовину хотела этого, но на другую половину была довольна, что она действительно задумалась. Если бы Ронни убили из-за меня, я могла бы только завернуться в вину по уши и уползти в нору. Я заметила, что с лестницы на меня смотрит Ричард. Возможно, мы с ним могли бы разделить одну нору. Это было бы достаточным наказанием.

– Что еще случилось? – спросил он. Он высушил волосы, и блестящая волнистая масса скользила по его плечам, когда он шел в комнату. Он снова надел свои джинсы и нашел майку почти по размеру. Это была большая футболка с карикатурой Артура Конан-Дойля. Я в ней обычно спала. Она только чуточку была тесновата Ричарду в плечах и груди. Не мала, заметьте, просто обтягивающая. На мне футболка свисала почти до колен.

– Вижу, ты нашел фен и футболки. Очень рада, – сказала я.

– Ответь на мой вопрос, – попросил он.

– Спроси у Джамиля. Он в курсе всех деталей.

– Я спросил тебя, – сказал Ричард.

– У меня нет времени стоять здесь и повторять это. Я должна идти работать.

– Полиция или вампиры?

– Раньше ты спрашивал об этом, потому что волновался больше, если я уходила на казнь вампира. Тебе всегда было легче, если это была только полицейская работа. Какого черта ты хочешь знать теперь, Ричард? О чем ты беспокоишься? – Я вышла, не дожидаясь ответа.

Мне пришлось переступить через труп на крыльце. Я надеялась, что полицейские будут скоро. Сегодня был типичный июльский день в Сент-Луисе: жаркий и влажный до клаустрофобии. Тело начнет пахнуть, если его быстро не увезут. Еще одна из многих летних радостей.

Мой джип был в гараже, где и должен был быть. Я разрешила Жан-Клоду воспользоваться им, чтобы перевезти сюда всех. Хотя вел не он. Я никогда не встречала старого вампа, который водил бы машину. Они проявляли тенденцию быть немного технофобами. Я уже выруливала из гаража, когда увидела Ричарда в зеркале заднего вида. Он выглядел злым. Я очень серьезно подумала, не продолжить ли движение. Он шагнул в сторону. Но на случай, если у него хватило бы глупости не сделать этого, я подождала, пока он подошел к окошку со стороны водителя.

Я нажала кнопку, и стекло скользнуло вниз, как и полагалось.

– Что? – спросила я. Я позволила этому единственному слову быть таким же враждебным, как его глаза.

– Трое из моей стаи в опасности. Трое моих людей могут быть арестованы, а ты не сказала мне.

– Я позабочусь об этом, Ричард.

– Это – моя работа, заботиться о моих волках.

– Ты хочешь пойти туда лично и объявить, что ты – их Ульфрик? Ты не способен даже просто пойти туда и быть их другом, потому что это может подвергнуть опасности твою драгоценную тайну.

Он сжал край окна достаточно сильно, чтобы его пальцы побледнели.

– Большинство лидеров стай скрывает их личность, Анита. Тебе это известно.

– Райна была вашей альфой для публики, Ричард. Она пошла бы в больницу за ними. Но она мертва. Ты пойти не можешь. Кто остается?

Что-то ударило в дверь.

– Я разозлюсь, если ты испортишь мне машину, – сказала я.

Он передвинул руки медленно, как будто ему нужно было чем-то их занять.

– Не слишком привыкай быть лупой, Анита. Я собираюсь найти тебе замену.

Мы смотрели друга на друг с расстояния меньше фута. Когда-то он вышел бы к машине для еще одного прощального поцелуя. Теперь это была еще одна прощальная ссора.

– Прекрасно, но пока ты не найдешь кого-то другого, я – все, что у тебя есть. Мне нужно поехать и посмотреть, не смогу ли я избавить наших волков от тюрьмы.

– Они не были бы в заключении, если бы ты не подставила их под опасность.

Он достал меня.

– Если бы я не поставила охрану у Стивена и Натаниеля, они были бы уже мертвы. – Я тряхнула головой и начала сдавать джип назад. Ричард убрался с дороги, так что я не рисковала отдавить ему ноги.

Он стоял и наблюдал, как я уезжаю. Если бы он попросил, я бы нашла ему рубашку, но не эту. Во-первых, она была моей любимой; во-вторых, она напоминала мне особенный уикэнд. Тогда шел сериал о Шерлоке Холмсе, с участием Бэзила Рэтбона. Не мой любимый, главным образом потому, что они сделали из доктора Ватсона клоуна, но все равно хороший. Я носила футболку в тот уикэнд, хотя она была слишком велика для того, чтобы выйти в ней из дома. Знатоки моды меня не поняли бы, но Ричарду футболка понравилась. Он просто схватил футболку и даже не вспомнил? Или он надел ее, чтобы напомнить мне о том, что я потеряла? Думаю, я предпочла бы, чтобы это был мстительный жест. Если он мог надеть рубашку и не вспомнить тот уикэнд, я не хотела об этом знать. Нам удалось засыпать поп-корном всю меня и диван в придачу. Ричард не позволил мне встать и отряхнуться. Он настоял, что вычистит меня сам. Чистка, как оказалось, не подразумевала участия рук вовсе, зато дала много работы губам. Если это воспоминание ничего для него не значило, то, возможно, мы никогда не любили друг друга. Возможно, все это было только вожделение, и я просто путала одно с другим.

Мой Бог, я надеялась, что нет.

Глава 36

Еще одно место преступления, еще одно шоу. По крайней мере, тело уже убрали. Это было уже чуть лучше, чем у меня дома. Я оставила здесь трех вервольфов, чтобы охранять Стивена и Натаниеля. Двое из этих вервольфов были в коридоре. Лоррейн все еще была одета как идеальная школьная учительница младших классов, если бы не наручники, которые были явно не в ее стиле. Она сидела на одном из тех стульев с прямой спинкой, которыми, кажется, снабжены все больницы. Этот был неприятно-оранжевого цвета, не соответствовавшего ни одному из мягких пастельных цветов стен. Она рыдала, закрыв лицо руками. Ее запястья выглядели очень маленькими в наручниках. Тэдди стоял возле нее на коленях, похожий на маленькую накачанную гору, и гладил ее тонкую спину.

С обеих сторон от них стояли полицейские в форме. Один из копов небрежно опирался рукой на рукоятку пистолета. Кобура была уже расстегнута. Это меня взбесило.

Я подошла к упомянутому полицейскому, ближе, чем необходимо, вторгаясь в его чертово индивидуальное пространство.

– Спрячьте оружие, офицер, прежде, чем кто-нибудь отберет его у вас.

Он моргнул на меня бледными глазами.

– Mэм?

– Используйте вашу кобуру как положено, или отойдите от этих людей.

– Какие проблемы, Мэрдок? – Высокий, долговязый человек с полной головой темных кудрей шел к нам. Его костюм так свободно болтался на его тощем теле, что выглядел как с чужого плеча. Его лицо притягивало взгляд парой огромных синих глаз. Если бы не рост, он казался двенадцатилетним подростком, одолжившим одежку у папы.

– Не знаю, сэр, – сказал Мэрдок, его глаза смотрели прямо перед собой. Я могла поспорить, что он был в армии или хотел быть. Он выглядел типичным новобранцем.

Высокий человек обратился ко мне.

– В чем дело, детектив…? – Он оставил длинный пробел, чтобы я поместила в него имя.

– Блэйк, Анита Блэйк. Я – с Региональной Группой по Расследованию Противоестественных Случаев.

Протянув мне свою костистую руку, он тряхнул мою немного слишком энергично, но не очень ее сжал. Он не пытался испытывать меня, просто рад был видеть. Его прикосновение оставило на моей коже покалывающее ощущение. Он был сенс. Первый из полицейских, кого я встречала, если не считать ведьмы, которую они наняли специально.

– Вы, должно быть, детектив Пэджетт, – сказала я.

Он кивнул и отпустил мою руку, чудесно улыбаясь. Улыбка сделала его еще моложе. Если бы он не был ростом почти с Дольфа, ему было бы действительно трудновато с авторитетом. Но люди ошибочно принимают большой рост за надежность. Я боролась против противоположной реакции большую часть моей жизни.

Он положил руку мне на плечо и отвел меня от вервольфов. Я не обратила большого внимания на руку на моих плечах. Если бы я была парнем, он бы этого не сделал. Я позволила ему отвести меня в сторону, затем высвободилась из-под его руки. Не делала на этом акцента, просто освободилась. Кто говорит, что я не повзрослела?

– Введите меня в курс, – сказала я.

Он начал рассказывать. Практически то же, что сказал мне Дольф. Единственное дополнение состояло в том, что человека в стену бросила Лоррейн, что объясняло ее слезы. Она, видимо, думала, что ее посадят в тюрьму.

Я не могла ручаться, что этого не будет. Если б она была женщиной-человеком, которая только что спасла жизнь полицейского, убив по неосторожности плохого парня, ее бы не посадили, не в наше время. Но она не была человеком, а закон не беспристрастен, или слеп, независимо от того, чему мы хотели бы верить.

– Позвольте мне проверить, все ли я поняла, – сказала я. – Офицер у двери упал. Стрелок направил пистолет на его голову и собирался произвести контрольный выстрел, когда женщина прыгнула на него. Ее ускорение швырнуло их обоих к дальней стене, о которую он ударился головой. В целом так?

Пэджетт поглядел в свои записи.

– Да, в принципе, правда.

– Почему она в наручниках?

Его глаза расширились, и он выдал мне свою лучшую мальчишескую улыбку. Детектив Пэджетт был очаровашка. Не имело значения, что он выглядел как чучело, он привык рассчитывать на обаяние. По крайней мере, с женщинами. Я могла поспорить, это действовало, хотя и менее удачно, даже на Лоррейн.

– Она – ликантроп, – сказал он, улыбаясь, как будто это все объясняло.

– Она вам сказала это? – спросила я.

Он выглядел пораженным.

– Нет.

– Тогда почему вы предположили, что она – оборотень?

Улыбка испарилась, сменившись нахмуренной гримасой, которая заставила его выглядеть скорее раздраженным, чем сердитым.

– Она бросила человека в стену с достаточной силой, чтобы разбить ему череп.

– Маленькие старушки поднимают автомобиль, под которым лежат их внуки. Это делает их ликантропами?

– Нет, но… – Его лицо закрылось, оборонительная реакция.

– Мне говорили, что вы не слишком любите оборотней, Пэджетт.

– Мои личные чувства не влияют на мою работу.

Я рассмеялась, и это заставило его удивиться.

– Пэджетт, наши личные чувства всегда влияют на нашу работу. Я приехала сюда взбешенной, потому что поссорилась с экс-бойфрендом, так что я отыгралась на Мэрдоке с его кобурой. Почему вы не любите ликантропов, Пэджетт?

– У меня от них мурашки бегут, понятно?

До меня дошло.

– Буквально? – уточнила я.

– Как это, буквально?

– Если вы рядом с оборотнями, у вас действительно бегут по коже мурашки?

Он поглядел туда, где столпились остальные полицейские. Он нагнулся вперед и понизил голос, и я поняла, что не ошиблась.

– Будто жуки ползают по моей коже каждый раз, когда я рядом с ними. – Он уже не выглядел двенадцатилетним. Страх и ненависть в его лице обострили складки, что поместило его ближе к тридцати, чем к двадцати.

– Вы чувствуете их энергию, их ауру.

Он дернулся назад от меня.

– Черт!

– Послушайте, Пэджетт, я узнала, что вы сенс в ту же секунду, как пожала вашу руку.

– Это полное дерьмо, – сказал он. Он боялся, боялся себя.

– Дольф разослал заявку на всех полицейских, которые имеют талант в этой области. Почему вы не откликнулись?

– Я не псих, – сказал он.

– А, вот она, правда. Вы не боитесь ликантропов. Вы боитесь себя.

Он поднял большой кулак, не ударить меня, но просто, чтобы дать выход гневу.

– Вы ничего не знаете обо мне.

– У меня от них тоже мурашки, Пэджетт.

Это успокоило его, немного.

– Как вы можете выносить их присутствие?

Я пожала плечами.

– К этому привыкаешь.

Он качнул головой, почти вздрогнул.

– Я никогда не привык бы к этому.

– Они делают это не нарочно, детектив. Некоторые оборотни лучше скрывают свою сущность, чем другие, но все они излучают больше энергии во время сильных эмоций. Чем больше вы их допрашивали, тем больше они нервничали, больше энергии выделяли, и тем больше мурашек ползло по вашей коже.

– Здесь в комнате была только женщина, а мне казалось, что моя кожа собралась уползти с моего тела.

– Подождите, одна? Вы зачитали ей ее права?

Он кивнул.

– Она сказала вам что-нибудь?

Он покачал головой.

– Ни одного чертова слова.

– А что с другими?

– Мужчины ничего не сделали.

– Так они свободно могут уйти?

– Большой не хочет оставлять ее, а другой находится в палате с двумя ранеными. Говорит, что он не может бросить их без охраны. Я сказал ему, что мы можем позаботиться об этом. Он ответил: очевидно, нет.

Я согласилась с Кевином.

– У вас есть свидетели, которые говорят, что она не хотела ранить человека. Он даже не умер пока. Почему она все еще здесь и в наручниках?

– Она уже убила одного человека сегодня. Я думаю, что этого достаточно, – сказал он.

– Две вещи, детектив. Во-первых, она могла бы сломать эти браслеты в любое время, как захотела бы. Во вторых, если бы она была человеком, вы бы уже отпустили ее.

– Это не так, – сказал он.

Я посмотрела на него. Он попытался меня переглядеть, но сдался первым. Он сказал, глядя в точку выше моей головы:

– Парень умирает. Если я ее отпущу, она может сбежать.

– С какой стати? Она увидела, как полицейскому собираются снести голову, и бросилась на вооруженного человека, чтобы спасти его. Она не зарезала его. Она толкнула его в стену. Поверьте мне, детектив, если она хотела убить его, это была более тщательная работа. Она рисковала жизнью, чтобы спасти одного из ваших.

– Она ничем не рисковала. Пули не вредят ликантропам.

– Серебряные пули – вредят. Они действуют точно так же, как обычные пули на человека. В каждом нападении, которое расследовали сегодня, применялись серебряные пули, Пэджетт. Лоррейн могли убить, но она не колебалась. Если бы не она, у нас был бы мертвый коп на руках. Сколько граждан рискнули бы жизнью, чтобы спасти полицейского?

Он, наконец, посмотрел на меня, глаза были настолько сердиты, что потемнели на два оттенка синего.

– Я понял ваши аргументы.

– В самом деле?

Он кивнул.

– Да. – Он пошел назад к ожидающим копам и рыдающему вервольфу. – Сними с нее наручники.

Мэрдок сказал:

– Сэр?

– Выполняйте, Мэрдок, – сказал Пэджетт.

Тот не стал дальше сомневаться, просто стал на колени перед Лоррейн и расстегнул наручники. Его партнер с другой стороны расстегнул кобуру и сделал два больших шага назад. Я оставила это без внимания. Мы побеждали, нет нужды ссориться.

Как только ее руки были свободны, Лоррейн бросилась ко мне. Я знала, что она не замышляла никакого вреда, но я услышала скрип расстегивающейся кожи по всему холлу. Я подняла голос и сказала:

– Все в порядке, парни. Она – в порядке. Расслабьтесь.

Лоррейн была на коленях, руки охватили мои ноги, рыдая в полный голос, громко и сопливо. Я протянула руку, направив ладонь к другому концу холла. Тэдди встал, и половина стволов повернулась в его сторону. Мы были на грани того, что вещи действительно пойдут не правильно.

– Пэджетт, призовите ваших людей к порядку. – Я бросила взгляд назад в его сторону и обнаружила, что его пистолет направлен на Тэдди. Черт!

– Пэджетт, уберите оружие, и они последуют вашему примеру.

– Велите ему сесть, – сказал Пэджетт, голос напряженный и очень серьезный.

– Тэдди, – сказала я мягко, – сядь, очень медленно, никаких резких движений.

– Я ничего не сделал, – сказал он.

– Неважно, просто сделай это, пожалуйста.

Он сел под настороженным прицелом полдюжины пистолетов. Он положил большие руки на колени, ладонями вниз, показывая, что он не вооружен. Будто ему уже приходилось стараться выглядеть безопасным.

– Теперь уберите ваше оружие, детектив, – сказала я.

Пэджетт смотрел на меня пару секунд. Я подумала, что он не сделает это. Я смотрела в большие синие глаза и видела что-то опасное. Страх, такой глубокий и всеохватный, что ему было необходимо уничтожить вещь, которой он боялся. Он убрал пистолет, но этого одного обнаженного момента его глазах было достаточно.

Мне стоило поговорить с Дольфом и узнать, не было ли на счету Пэджетта убитых оборотней. Я почти готова была поспорить, что были. Снятые обвинения – не всегда значат "невиновен".

Я погладила макушку Лоррейн.

– Все хорошо. Все хорошо. – Мне нужно было вытащить их отсюда. Хорошие парни были почти так же опасны, как плохие.

Она посмотрела на меня, глаза опухли, из носа текло. Настоящий плач – это как настоящий секс. В реальности это не слишком красиво.

– Я не хотела причинить ему вред, – прошептала она.

– Я знаю.

Я поглядела на полицейских в холле. Некоторые из них отвели взгляд. Я покачала головой и помогла ей встать.

– Я беру их с собой в палату Стивена и Натаниеля, детектив Пэджетт. Есть возражения?

Он только покачал головой.

– Замечательно. Пойдем, Тэдди.

– Я могу встать? – спросил он.

Я посмотрела на Пэджетта.

– Вы думаете, что вы и ваши люди сможете удержаться от игры в Рэмбо?

– Если он будет вести себя правильно, конечно.

Пэджетт больше не пытался быть очаровательным. Думаю, он был смущен всем этим шоу. Я знала, что он все еще злился, может, на меня, может, на себя. Мне было без разницы, пока он не начинал стрелять.

– Вы поставили копа внутри палаты? – спросила я.

Он коротко кивнул.

– Он так же счастлив нажать на курок, как все остальные, или я могу открыть дверь без угрозы быть застреленной?

Пэджетт шагнул к двери и постучал в нее.

– Смит, это Пэджетт. Идет детектив.

Он демонстративно широким жестом открыл дверь и предложил Лоррейн и мне войти.

Я посмотрела на молодого копа, сидящего сразу за дверью. Кевин развалился на стуле напротив него, с не зажженной сигаретой в углу рта. Вервольф посмотрел на меня, и одного взгляда было достаточно: не счастливый отдыхающий. И не только из-за нехватки никотина.

Я почти втолкнула Лоррейн в комнату, затем вернулась к Тэдди. Я протянула ему левую руку, и он взял ее. Я помогла ему встать, хотя он не нуждался в помощи.

– Спасибо, – сказал он, не имея в виду благодарность за то, что я помогла ему встать.

– Нет проблем, – сказала я. Я проводила его к палате. Как только они оба благополучно попали внутрь, я обратилась к Пэджетту.

– Нам надо поговорить. Я предпочла бы разговор наедине, если смогу получить гарантии, что никто не станет стрелять, когда я уйду.

– Справишься, Смит? – спросил он.

Молодой полицейский отозвался:

– Все в порядке. Люблю животных.

Выражение на лице Тэдди испугало даже меня. Эта иномирная энергия взвилась, будто жаркий, жалящий ветер.

– Если славный полицейский будет вести себя правильно, все остальные сделают то же самое, – сказала я.

Тэдди посмотрел прямо на меня.

– Я знаю, как следовать приказам.

– Замечательно. Мы можем найди уединенное место, детектив Пэджетт?

Его дыхание становилось быстрым, почти прерывистым. Он тоже чувствовал усиливающуюся энергию.

– Мы можем поговорить прямо здесь. Я не оставлю одного из моих людей наедине с этими созданиями.

– Со мной все в норме, босс, – сказал молодой коп.

– Ты не боишься? – спросил Пэджетт. Это был вопрос, который полицейские редко задают друг другу. Они спрашивают: "Ты в порядке?". Они признают, что могут нервничать. Но не испугаться.

Глаза офицера Смита расширились немного, но он покачал головой.

– Я знаю Кроссмана. Он – хороший парень. Она спасла его жизнь.

Смит сел на стуле немного прямее и тихо добавил:

– Они не плохие ребята.

У Пэджетта задергалась щека от тика. Он открыл рот, закрыл его, затем резко развернулся на каблуках и отбыл.

За ним захлопнулась дверь. И мы остались во внезапно погустевшей тишине.

Стивен позвал:

– Анита.

Он протянул мне руку. Его лицо было безупречно, никаких шрамов, никаких отметин. Я взяла его за руку и улыбнулась.

– Я знаю, что на вас, парни, все заживает быстро, но это все еще впечатляет. Ты выглядел довольно бледно в последний раз, когда я тебя видела.

– Я выглядел хуже, – произнес мягкий мужской голос. Натаниель проснулся на другой кровати. Его длинные темно-рыжие волосы обрамляли лицо блестящим занавесом, возможно, они доходили ему ниже талии. Я никогда не видела мужчину с такими длинными волосами. Я не могла разглядеть его лицо, потому что слишком внимательно пялилась в его глаза. Они были сиреневыми, изумительного бледно-лавандового цвета, который был подлинным венцом шоу. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы стать способной разглядеть остальную часть его лица. Он казался на несколько лет старше, чем он был без сознания, девятнадцать вместо шестнадцати, возможно. Он все еще выглядел истощенным и усталым, больным, но было заметно значительное улучшение.

– Да, ты выглядел хуже, – сказала я.

Стивен обратился к офицеру Смиту, будто они были старыми друзьями.

– Можно нам побыть несколько минут наедине?

Смит посмотрел на меня.

– Все будет в норме?

Я кивнула.

Он встал.

– Я не знаю, как это понравится Пэджетту, так что, если хотите обменяться секретными кодами или что-нибудь в этом роде, делайте это быстро.

– Спасибо, – сказала я.

– Ничего. – Он остановился перед Лоррейн, прежде чем выйти. – Спасибо. У Кроссмана жена и две дочери. Я знаю, что они поблагодарили бы вас, если б могли.

Лоррейн покраснела и кивнула, пробормотав:

– Пожалуйста.

Смит вышел, и я направилась к кровати Натаниеля.

– Приятно видеть тебя в сознании.

Он попробовал улыбнуться, но с видимым усилием. Он протянул левую руку ко мне, правая рука все еще соединялась с капельницей.

Я взяла его руку. Его пожатие было дрожаще слабым. Он потянул мою руку к губам, как для поцелуя. Я позволила ему сделать это. Усилие заставило его руку дрожать.

Он прижался губами к моей руке, глаза закрыты, будто он отдыхал. В течение секунды я думала, что он впал в забытье, но его язык лизнул ладонь, быстрым влажным движением.

Я отдернулась назад, сражаясь с желанием вытереть руку о джинсы.

– Спасибо, рукопожатия хватило бы.

Он нахмурился.

– Но ты – наш lеoparde lionnе, – сказал он.

– Мне все время это говорят, – ответила я.

Он повернул голову так, что мог видеть Стивена.

– Ты наврал мне. – Слезы дрожали в его светлых, светлых глазах. – Она не будет поить нас.

Я посмотрела на Стивена.

– Я пропустила часть разговора, не так ли?

– Ты видела, как Ричард делит кровь со стаей?

Я начала говорить «нет», но вспомнила:

– Я видела, как однажды он исцелил Джейсона от ножевой раны. Джейсон казался почти под кайфом от этого.

Стивен кивнул.

– Именно. И Габриэль мог делиться кровью.

Мои глаза расширились.

– Я не думала, что он был для этого достаточно силен.

– Мы тоже. – Это сказал Кевин. Он подошел и встал возле меня, переместив сигарету, все еще не зажженную, в левую руку. – Было очень интересно послушать, что Натаниель говорил о Габриэле. Натаниель был героиновым наркоманом и уличной проституткой, когда Габриэль спас его, дал ему вторую жизнь.

– Мило с его стороны, отучить Натаниеля от наркотиков, но Габриэль все же продавал его. Ненормальным клиентам.

Кевин погладил ногу Натаниеля под простыней, рассеянным жестом, как гладят собаку.

– Но Нату это нравится, да, мой мальчик?

Натаниель посмотрел на него и сказал мягко:

– Да.

– Пожалуйста, скажи мне, что ты не наслаждался, когда тебе выпустили кишки.

Он закрыл глаза.

– Нет, не это. Но до тех пор это было…

– Ладно, – сказала я. Что-то со мной случилось. – Ты сказал полиции, кто это сделал с тобой?

– Он не знает, – сказал Кевин. Он переложил вечную сигарету назад в рот, как будто сам вкус бумаги был сладок.

– Что значит, не знает? – спросила я.

Ответил Стивен:

– Зейн связал его цепями и завязал глаза, потом ушел. Вот в чем дело. Натаниель никогда не видел их.

– Их? – переспросила я.

Стивен кивнул.

– Их.

Я сделала глубокий вдох и очень медленно выдохнула.

– Ты помнишь что-нибудь особенное или характерное, что помогло бы опознать их?

– Духи, похожие на гардении, и тошнотворный запах.

Здорово, подумала я, это принесет пользу.

Он взглянул на меня прямо, и его глаза внезапно омрачились не только болью. Я поняла, что они омрачены опытом. Это простиралось дальше изнурения, как будто Натаниель заглянул в самые низкие круги ада. Он выжил, чтобы рассказать об этом, но он не совсем остался в мире живых, не полностью исцелился.

– Я помню духи. Я узнаю их, если снова почувствую.

– Хорошо, Натаниель, хорошо. – В глубине ужасной пустоты его глаз была паника. Он был испуган, невероятно испуган. Я погладила его руку, и когда его пальцы обвились вокруг моих, я сжала ее. – Никто никогда не причинит тебе подобного вреда, Натаниель. Я тебе обещаю.

– Ты будешь заботиться обо мне? – Он посмотрел на меня, и в его глазах была нужда такая дикая, такая примитивная, что я пообещала бы ему что угодно, лишь бы исчезло это выражение.

– Да, я буду заботиться о тебе.

Все его тело расслабилось. Напряжение вылилось из него, как вода из треснувшей чашки. Я почувствовала, как оно стекло по его руке в пальцы и в меня, будто выброс энергии. Это заставило меня подскочить, но я не отодвинулась.

Он улыбнулся мне, отклонившись на подушки. Он выглядел немного лучше, более сильным.

Я медленно отняла у него мою руку, и он позволил мне это сделать. Прекрасно. Я обернулась к остальным.

– Вам всем нужно убраться отсюда.

– Я уже мог бы пойти домой, – сказал Стивен, – но Натаниеля все еще нельзя перемещать.

– Я не доверяю здешним полицейским, без меня в качестве буфера.

– Пэджетт очень боится нас, – заметил Тэдди.

Я кивнула.

– Я знаю.

– Напои меня, – сказал Натаниель. – Дай мне твою силу, и я пойду с вами.

Я нахмурилась на него, затем снова посмотрела на Стивена.

– Он не всерьез предлагает, чтобы я открыла для него вену, не так ли?

– Ричард мог бы это сделать, – сказал Стивен.

– Ричард не мог бы напоить одного из леопардов, – возразила Лоррейн, – только нас.

– Райна могла бы затрахать его до выздоровления, – заметил Кевин.

Этим он заработал мой долгий пристальный взгляд.

– О чем это ты говоришь?

– Райна могла делиться энергией, не разделяя кровь, – пояснил он. Его лицо отражало одновременно и отвращение, и вожделение, как будто он наслаждался некоторыми из шоу Райны вопреки себе. – Она водила руками по тебе, а потом по ее собственному телу. Это всегда заканчивалось трахом. Чем сильнее были раны, тем больше ей это нравилось, но когда она кончала, ты был здоров.

Я повернулась к Стивену, потому что я не верила этому. Он кивнул.

– Я видел, как она делает это.

– Вы же не предлагаете ей… – Лоррейн не закончила ужасную мысль, но я была с ней согласна.

– Я не вскрою вену, и уж конечно, я не собираюсь заниматься с ним сексом.

– Ты не хочешь меня. – Голос Натаниеля был полон слез и страдания.

– В этом нет ничего личного, – сказала я. – Я просто не увлекаюсь случайным сексом. – Вся эта беседа была слишком странной даже для меня.

– Тогда Натаниель должен остаться здесь по крайней мере еще на сутки, – сказал Кевин. Он перекатывал сигарету в пальцах, говоря это.

Стивен кивнул.

– Так сказал доктор. Мы спросили, когда он говорил мне, что я могу идти домой сегодня же.

– Не бросай меня, Стивен. – Натаниель потянулся в пространство между ними, как будто мог бы коснуться его.

– Я не брошу тебя одного, Натаниель, без кого-то, кто мог бы позаботиться о тебе.

Тэдди заговорил:

– Одно то, что это кончалось сексом с Райной, не значит, что это должно заканчиваться таким же образом.

Все мы воззрились на него.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Кевин.

– Все кончалось сексом для Райны. Но исцеляло прикосновение. Я думаю, что мои раны были залечены прежде, чем мы перешли к остальному. – Только слышать, как он говорит что-то такое, имея шестидесятидюймовую грудь из чистых мускулов, заставляло мои мозги плавиться. Это было все равно, что обнаружить, что ваш лабрадор-ретривер заговорил. Вы просто не ожидали встретить мозги в такой большой упаковке.

Кевин пожал плечами.

– Ну, не знаю. Все, что я знаю – она излечила меня. Я не помню, когда мне стало лучше. Я помню только ее.

– Есть ли в этой комнате кто-то, кто не спал с Райной? – спросила я.

Единственный человек, кто поднял руку, была Лоррейн, но, зная Райну, даже это было спорно.

– Боже мой.

– Я думаю, что Анита могла бы излечить его без секса, только обнаженной кожей, – сказал Тэдди.

Я начала говорить «нет», затем вспомнила обмен энергией с Жан-Клодом. Обнаженная кожа там тоже была важным условием. Возможно, это было то же самое.

– Райна казалась уставшей после исцеления?

Все мужчины покачали головами. По общему согласию, это, казалось, возбуждало ее, а не ослабляло. Конечно, это была Райна, а она была необычным щеночком даже для вервольфа.

Я не хотела оставлять здесь Натаниеля, даже с вервольфами в качестве охраны. Я не доверяла Пэджетту.

Кроме того, не было никакой гарантии, что фанатики, кто бы они ни были, не попытаются организовать еще одно нападение. Или нам всем надо было уходить, или всем оставаться. Мне нужно было посетить еще кучу мест преступлений. Я не могла просидеть здесь весь проклятый день.

– Ладно, давайте попробуем, но у меня нет ни малейшего представления, с чего начать.

Натаниель снова устроился в подушках с чем-то вроде ожидающей улыбки на лице. Как у ребенка, который ждет обещанное мороженое. Проблема в том, что мороженым была я.

Глава 37

Кевин поставил стул под ручку двери, и мы были настолько в безопасности, насколько это было возможно. Я сказала Смиту, который стоял теперь по ту сторону двери, что мне нужно во всем разобраться, и меня оставили в покое. Меня считали детективом, так что копы будут ждать снаружи.

Единственной проблемой был Пэджетт. Он остался бы из одного желания утвердить пошатнувшееся эго. Я наполовину ждала, что он попробует вмешаться. Единственным, что могло уберечь нас от него, был факт, что он захотел бы взломать дверь только в том случае, если ощутит, чем мы занимаемся, а он не хотел признавать своих способностей.

Я встала у кровати. Натаниель смотрел на меня снизу вверх, взглядом настолько доверчивым, что это заставляло меня нервничать. Я отвернулась и обнаружила, что все остальные тоже глядят на меня.

– Ну, парни, что теперь? Я никогда даже не видела, как это делается.

Они все обменялись взглядами. Стивен сказал:

– Я не знаю, сможем ли мы объяснить это тебе.

Я кивнула.

– Я знаю, с магией всегда так. У тебя либо получается, либо нет.

– А это магия? – спросил Тэдди. – Или просто психическая способность?

– Я не уверена, что есть разница, – сказала я. – Иногда я думаю, что единственное различие – то, что психическая способность – это что-то, что делаешь, не задумываясь, а магия требует специального ритуала, чтобы включить твои силы.

– Ты с таким дерьмом больше имела дела, чем мы, – сказал Кевин. – Мы просто вервольфы, а не ведьмы.

– Я не ведьма. Я – некромант.

Он пожал плечами.

– По мне – так одна дрянь.

Он снова сел на стул, с которого начал было вставать, и раздавил сигарету в руке, как будто она была окурком, а его ладонь – пепельницей. Он нахмурился на меня. Я знала его не достаточно хорошо, чтобы судить уверенно, но он, казалось, нервничал.

Я тоже. Я знала только два способа высвободить энергию: ритуал или секс. Секс занимал место ритуала, когда я была с Жан-Клодом или Ричардом. Но у меня не было никаких связей с Натаниелем.

Никаких меток, никаких эмоций, ничего. Я не была его leoparde lionne на самом деле. Это все было ложью. Я ничего не могла сделать без определенного чувства к нему. Жалости было не достаточно.

За моим плечом возник Тэдди.

– Что не так, Анита?

Я отошла бы в дальний угол и прошептала, но я знала, что Натаниель в любом случае услышит все в этой маленькой комнате.

– Мне нужна хоть небольшая эмоции, от которой можно оттолкнуться.

– Эмоция? – переспросил он.

– Я не знаю Натаниеля. Я не чувствую к нему ничего, кроме жалости и долга. Ни того, ни другого не достаточно даже для начала.

– Что тебе нужно? – Его глаза были очень серьезны. Интеллект в них был почти осязаем.

Я попыталась выразить это словами и наконец произнесла:

– Мне нужно что-то, чем можно заменить ритуал.

– Райна не использовал ритуал, – сказал Кевин со своего стула.

– Она использовала секс. Секс может заместить ритуал.

– Ты вызвала силу в лупанаре в ту ночь с Ричардом, – сказал Стивен. – Вы не занимались сексом, но все же вызвали силу.

– Но я… Я хотела Ричарда сексуально. Это своего рода энергия сама по себе.

– Натаниель красив, – сказал Стивен.

Я покачала головой.

– Это никогда не было для меня так легко. Мне нужно больше, чем симпатичная мордочка.

Стивен выскользнул из кровати в одном из этих запахивающихся больничных халатов, но халат не распахивался при ходьбе. Халат был обернут вокруг него будто простыня, ткани гораздо больше, чем было нужно – точно так же, как это было бы на мне. Один размер на деле никогда не подходит всем.

Он попытался взять меня за руку, но я не позволила ему это сделать.

– Можно, я тебе помогу?

– В чем именно?

Подозрительная. Кто, я?

Он улыбнулся, почти снисходительной улыбкой. Так улыбаются мужчины девушкам, когда те делают что-то милое и девичье. Одна улыбка меня взбесила.

– В чем проблема? – спросила я.

– В тебе, – сказал он мягко. – Ты же знаешь, что я никогда не причиню тебе вреда, не так ли?

Я изучила его васильково-синие глаза и кивнула.

– Намеренно – никогда —, – сказала я.

– Тогда доверься мне. Позволь мне помочь тебе вызвать силу.

– Как? – спросила я.

Он взял мою руку в обе свои, и на этот раз я разрешила ему сделать это. Он потянул мою руку к Натаниелю и поместил кончики моих пальцев на его лоб. Его кожа была холодной. От одного прикосновения к его коже стало понятно, что ему было плохо.

– Погладь его, – сказал Стивен.

Я посмотрела на него, качая головой. Я отняла руку назад:

– Не думаю.

Натаниель начал что-то говорить, но Стивен положил палец ему на губы.

– Нет, Натаниель. – Как будто он знал, что тот собирался сказать. Но он не мог знать наверняка, не так ли? Я могла бы в это поверить, если б Натаниель был из стаи, но он не был.

– Закрой глаза, – сказал Стивен.

– Ага, щас! – сказала я.

– У нас нет времени для этого, – сказал Кевин.

– Он прав, – сказал Тэдди. – Я понимаю ваше естественное нежелание, но копы в конце концов постучат в дверь.

Если Натаниель не сможет уехать с нами, придется оставлять с ним людей для охраны, а значит, снова подвергать их опасности. Если мы будем все вместе где-нибудь еще, по крайней мере, мы не поставим под удар невинных полицейских, хотя большинство полицейских передернуло бы, если назвать их невинными.

Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула.

– Ладно, что у тебя за идея?

– Закрой глаза, – сказал Стивен.

Я нахмурилась на него. Он выглядел терпеливым, почти мученически-терпеливым, и я закрыла глаза.

Он взял мою руку в свои ладони, и пока он не начал мягко разжимать мои пальцы, я не понимала, что сжала ее в кулак. Он начал массировать мою руку.

Я сказала:

– Перестань.

– Тогда расслабься, – сказал он. – Больно не будет.

– Я не боюсь, что будет больно, – сказала я.

Он передвинулся и встал за моей спиной, так близко, что подол халата касался моих ног.

– Но ты все еще напугана, – его голос упал почти до шепота. – Ты можешь использовать этот страх, чтобы вызвать силу?

Кровь стучала у меня в висках, и я была напугана, но это был не тот страх. Страх, который овладевает вами в критических ситуациях, может вызвать энергию почти без усилия. Это же был страх, который удерживает вас от прыжка из исправного самолета даже при том, что вы решили это сделать. Не нездоровый страх, но в случае необходимости он прикрывает спину.

– Нет, – сказала я.

– Тогда давай от него избавимся, – сказал он. Он мягко коснулся моих рук и усадил меня на край постели.

Натаниель издал короткий протестующий звук, как будто это причинило ему боль.

Я открыла глаза, и Стивен сказал:

– Закрой их.

Это было самым близким к приказу, что я когда-либо слышала от него. Я послушно закрыла глаза.

Он взял мои руки и приложил кончики пальцев к обеим сторонам лица Натаниеля.

– Кожа на висках такая мягкая. – Он провел мои пальцы мягким зигзагообразным движением по лицу Натаниеля, пальцы скользили с двух сторон, как будто я была слепой и старалась запомнить его черты.

Он передвинул мои руки в волосы Натаниеля. Они были шелковистыми, невероятно мягкими. Как атлас на ощупь. Я погрузила руки в это мягкое тепло, опустила в них лицо и вдохнула их аромат. Там был слабый медицинский запах. Я зарылась лицом в атласный пух его волос и нашла под этим всем его собственный запах. Он пах ванилью, а еще ниже был аромат леса, полей, и меха. Он не принадлежал к стае, но запах был похож. От него пахло домом. Что-то щелкнуло глубоко внутри меня, словно нажали на выключатель.

Я открыла глаза и знала, что делать, как делать, я хотела это сделать. Очень смутно я осознала, что Стивен давно убрал руки.

Я посмотрела вниз, в сиреневые глаза Натаниеля, и нагнулась к этому изумительному взгляду. Я коснулась его губ моими в целомудренном поцелуе, и одно легкое прикосновение принесло силу теплым, покалывающим кожу потоком. Она изливалась из меня как вода, теплая, успокаивающая, наполняющая. Но одной силы было не достаточно. Нужно было направить ее, руководить ею, и я знала, как это сделать, как будто делала это раньше. Я не подвергала это сомнению, не хотела спрашивать.

Я попробовала провести рукой по его груди, но ее закрывал халат. Натаниель был маленьким, как Стивен, как я. Халат был завязан спереди, не сзади. Моя рука нашла вырез и заскользила по голой коже. Скользила, пока я не нащупала рану.

Я села верхом на ноги Натаниеля. Он издал еще один короткий болезненный звук, и мне это понравилось. Я встала на колени, так что мои ноги касались его тела только внутренней поверхностью бедер. Я стащила с него простыню и развязала халат, обнажая его. Швы выделялись на его бледной коже тонкой темной линией, которая бежала от одного бедра до другого. Жуткая рана, смертельная рана.

Ниже талии на нем ничего не было. Больницы всегда раздевают нас, оставляя нас такими беззащитными, насколько это возможно. Вид его обнаженного тела должен был остановить меня на моем пути. В какой-то степени, это шокировало меня. Я не ожидала такого, но было слишком поздно.

Силе было все равно. Я легко провела пальцами по швам.

Натаниель закричал, только отчасти от боли. Он был в полу-эрекции еще до того, как я опустила лицо ко швам. Я облизала рану, как собака, долгой, медленной лаской. Он был больше, чем в полу-эрекции, когда я подняла лицо, чтобы видеть его глаза, смотрящие вниз на меня. Я знала в тот момент, что я могла бы иметь его, что он хотел, чтобы я сделала этот последний шаг.

Я чувствовала остальных в комнате будто гул энергии, вибрирующий фон к энергии внутри меня. Я никогда не интересовалась случайным сексом, но запах и ощущение тела Натаниеля это почти пересилили. Я никогда в жизни так не хотела незнакомца. Но желание – это только соблазн. Вы не обязаны ему поддаваться. Я поднялась над ним на коленях, положила ладони на гладкие кости его бедер, провела руками к середине разреза. Когда мои руки соприкоснулись, я положила их одну на другую и нажала. Не мышцами или плотью, а энергией. Я посылала эту теплую, растущую силу в его тело.

Он задохнулся, спина выгнулась подо мной, руки сжались на моих предплечьях, пальцы содрогались на моей голой коже.

Это было похоже на сглаживание дефектов у зомби, только эта плоть была теплой и живой, и я не могла видеть воочию то, что исправляла. Но я могла это чувствовать. Я могла чувствовать его тело, гладкое и твердое, лаская места, которых не должны были касаться никакие руки. Перекатывая их в моих пальцах, наполняя его растущим, стремительным теплом из глубины меня. Оно лилось из моих рук, моих ладоней – в него. Тепло разливалось по его телу, по моему телу, пока не стало похоже на жар, бежало по коже, соединяя наши тела в единство тепла и плоти, и прилив энергии все усиливался. Сила росла, пока я не закрыла глаза, но даже тьма была пробита яркостью, белыми цветами, взрывающимися под веками.

Мое дыхание стало прерывистым, слишком быстрым, поверхостным. Я открыла глаза и посмотрела на лицо Натаниеля. Его дыхание было таким же, как мое. Я заставила нас замедлиться, заставила его дыхание замедлиться. Я могла чувствовать его сердце, как будто я ласкала его, держа в руках. Я могла бы коснуться любой его части. Я могла бы забрать любую его часть. Я чувствовала запах крови под его кожей и хотела попробовать ее на вкус.

Он был уже здоров, когда я опустилась на него, прижала губы к его губам. Я повернула его лицо на бок и целовала шею, пока не почувствовала биение пульса под кожей. Я лизнула кожу, но этого было мало. Я поместила губы над бьющейся жилкой и мягко прикусила кожу, пока не смогла держать ее, трепещущую, во рту. Я хотела укусить глубже и сильнее, пока не потечет кровь. Я хотела этого. Я смутно осознавала, что Жан-Клод проснулся. Это его голод я чувствовала, его нужду. Но не его нужда заставляла меня оседлать тело Натаниеля. Даже не моя.

Я помнила тело Натаниеля, а я никогда не встречала его прежде. Я знала его на вкус. Чувствовала его, как может чувствовать только давний любовник. Не мои воспоминания. Не моя энергия.

Я соскользнула с Натаниеля, попыталась сползти с кровати, и упала на колени. Я не могла встать, не сразу. Ричард сказал, пока существует стая, Райна не уйдет. Я не понимала, что он имел в виду, до сих пор. Я вызвала суку из ада, привела ее, и очень хорошо проводила время, делая это.

Но я знала кое-что еще, что-то такое, чего Райна не делала. Я не могла бы упрекнуть ее за это. Я знала, как излечить тело Натаниеля, но я также знала, как порвать его на части. Все, что вы можете починить, вы можете сломать. Когда я держала его сердце своей бесплотной рукой, в какую-то долю секунды, было темное побуждение сжать эту руку, сокрушить эту пульсирующую, бьющуюся мышцу, пока не вытечет кровь и его жизнь не остановится. Момент, мгновение ока, порыв настолько злобный, что испугал даже меня. Я хотела бы обвинить в нем суку из ада, но что-то говорило мне, что эта частица тьмы была целиком моей. И только рука Стивена, зажавшая мне рот, удержала меня от вопля.

Глава 38

Ладонь Стивена заглушила вопль и превратила его в стон. Он прижал меня к себе так крепко, будто боялся того, что я натворю, если вырвусь. Я не была настолько уверена в себе. Больше всего на свете мне хотелось сбежать. Бежать, пока не избавлюсь от мыслей, от ощущений, от всего, что во мне поднялось. Но, как и Ричард, я не могла сбежать от себя самой. Эта мысль заставила меня перестать вырываться и замереть в руках у Стивена.

– Ты как, нормально? – спросил он мягко.

Я кивнула.

Его рука отодвинулась от моих губ, медленно, как будто он не был уверен, что я услышала или поняла его.

Я осела в его руках, почти опустившись на пол.

Он погладил мое лицо, несколько раз, как успокаивают больного ребенка. Он не спрашивал, что было не так. Никто из них не спрашивал.

Натаниель встал на колени возле нас. Ему не просто стало лучше – он выглядел здоровым. Он улыбался, красивый мальчишеской, незаконченной красотой. Если подстричь волосы и изменить выражение глаз, он походил бы на полузащитника школьной футбольной команды, который бегает на свидания с соседской принцессой.

Факт, что я почти лежала на нем две минуты назад, вызвал прилив краски, и я уткнулась лицом в плечо Стивена. Я не хотела смотреть в это юное, красивое лицо и понимать, как близко я была к тому, чтобы с ним переспать. То, что я все еще помнила его тело в деталях, которых никогда сама не касалась, не помогало делу. Райна умерла, но не канула в лету.

Я чувствовала движение. Вибрирующая энергия оборотней приближалась. Не понимая головы, я знала, что они собрались вокруг меня. Энергия сжималась, как сужающийся круг. Было трудно дышать.

Я ощутила чье-то осторожное прикосновение к своему лицу. Я повернула голову настолько, чтобы увидеть Кевина в дюйме от меня. Я ждала, что это будет Натаниель. Большие руки Тэдди погладили мои голые руки. Он поднес свои ладони к лицу.

– Ты пахнешь стаей.

Лоррейн лежала на спине, глядя на меня глазами, ставшими странными и волчьими.

– Она пахнет, как Райна.

Она повернула лицо так, чтобы ее губы касались моего колена, обтянутого джинсами.

Я знала, что если бы я позволила, мы могли бы уснуть одной большой общей кучей, словно выводок щенков. Знала, что касания были частью того, что объединяло стаю, как взаимный груминг (Чистка шерсти – прим. переводчика) у приматов. Прикосновение, утешение. Оно не должно было иметь сексуальную окраску – в обратом была заслуга Райны. Они были волками, но они были еще и людьми, и это делало их приматами. На самом деле два зверя, а не один.

Кевин положил голову мне на колени, щекой опираясь на мою ногу. Я не могла видеть его глаза, чтобы сказать, стали ли они волчьими. Его голос был густым и низким.

– Вот теперь мне определенно надо покурить.

Это заставило меня рассмеяться. Как только я начала смеяться, я уже не могла остановиться. Я смеялась, пока по щекам не побежали слезы. Вервольфы водили по мне руками вверх и вниз, терлись лицами о мою обнаженную кожу. Они впитывали мой запах, купались в томном аромате Райны.

Отмечали меня своим запахом.

Стивен поцеловал меня в щеку, как целуют сестру.

– С тобой все хорошо? – Было трудно вспомнить, но, кажется, он уже спрашивал.

Я кивнула.

– Да. – Мой голос казался тонким и отдаленным. Я поняла, что была на грани шока. Не слишком хорошо.

Стивен отогнал от меня волков. Они двигались томно, как будто энергия, которую мы вызвали, была чем-то вроде наркотика, а может, лучшей аналогией был секс. Я не знала. Я даже не была уверена, что мне хочется знать.

– Ричард сказал, что Райна не ушла, пока жива стая. Это и есть то, что он имел в виду? – спросила я.

– Да, – сказал Стивен, – хотя я никогда не слышал о том, чтобы не член стаи был способен сделать то, что ты только что сделала. Духи мертвых должны бы входить только в лукои.

– Духи мертвых, – сказала я. – Ты хочешь сказать, что у вас нет своего имени для них?

– Они – Мунины, – сказал Стивен.

Это почти заставило меня снова рассмеяться.

– Мунин – Память, ворон Одина.

Он кивнул.

– Да.

– Что именно это было, или есть? Это был не призрак. Я знаю, как ощущаются призраки.

– Ты чувствовала одного из них, – сказал Стивен. – Это – лучшее объяснение, которое я могу дать.

– Это энергия, – сказал Тэдди. – Энергия не создается и не уничтожается. Она существует. У нас есть энергия каждого, кто когда-либо был в стае.

– Вы не имеете в виду всех лукои, ведь нет?

– Нет, – сказал он, – но от первого члена нашей стаи до нынешних, все они с нами.

– Не все, – заметила Лоррейн.

Он кивнул.

– Иногда один из нас погибал случайно, и тело не могло быть найдено и разделено. Тогда все, чем он был, все его знания, его сила – были для нас потеряны.

Кевин вернулся на прежнее место, но остался на полу, опершись плечами на сиденье стула.

– Иногда, – сказал он, – мы решаем не питаться. Это что-то вроде отвержения, изгнания. Стая отвергает кого-то в смерти, как и в жизни.

– Почему вы не отвергли Райну? Она была извращенной сукой и садисткой.

– Это было решением Ричарда, – сказал Тэдди. – Он думал, что отвергнув ее тело в тот последний раз, он пойдет против воли некоторых из членов стаи, кто не искренне встал на его сторону. Он был прав, но… Сейчас она в нас.

– Она сильна, – сказала Лоррейн, и вздрогнула. – Достаточно сильна, чтобы завладеть более слабым волком.

– Бабушкины сказки, – отмахнулся Кевин. – Она мертва. Ее сила жива, но только когда ее вызывают.

– Я не вызывала ее, – сказала я.

– Мы могли это сделать, – тихо сказал Стивен. Он лег на спину на пол, руками прикрыв глаза, как будто смотреть было для него невыносимо.

– О чем ты?

– Я имею в виду, что мы никогда не видели, чтобы кто-то, кроме Райны, делал то, что ты делала только что. Я думал о ней, вспоминал.

– Я тоже, – сказал Кевин.

– Да, – сказал Тэдди. Он отодвинулся к дальней стене, словно вблизи меня не доверял себе.

Лоррейн переместилась к нему, сев так, чтобы их тела слегка касались. Успокаивающая близость.

– Я тоже думала о ней. Радовалась, что ее здесь нет. Была счастлива, что это Анита. – Она обхватила себя руками, будто замерзла, и Тэдди обнял ее мускулистой рукой, прижал еще ближе к себе, зарылся лицом в ее волосы.

– А я совсем не думал о Райне, – сказал Натаниель. Он, все еще на четвереньках, крался ко мне.

– Не прикасайся ко мне, – сказала я.

Он перекатился на спину, больше всего похожий на большого котика-мурлыку, желающего, чтобы ему почесали животик. Он потянулся всем телом, от ног до кончиков пальцев, засмеялся и перекатился на живот, опираясь на локти. Он взглянул вверх, на меня, длинные густые каштановые волосы занавесом закрыли его лицо. Взгляд сиреневых глаз остановился на мне, звериный и почти пугающий. Он лежал в облаке волос и энергии. Глаза не отрывались от моего лица, и я поняла, что он со мной заигрывал. Не совсем соблазнял, но заигрывал. Это было иное, и едва ли не более выводило из равновесия.

Натаниелю удавалось одновременно походить на ребенка и домашнюю киску, и все же быть взрослым мужчиной. Вы не знали, погладить его по головке, почесать ему животик или поцеловать его. Все три варианта, казалось, были равно доступны. Мне стало мучительно неловко.

Я вскарабкалась на ноги, воспользовавшись кроватью как опорой. Убедившись, что смогу сделать шаг, не свалившись, я отпустила кровать. Меня слегка пошатывало, но не слишком. Я могла идти.

Здорово, потому что я хотела побыстрее отсюда убраться.

– Что ты предлагаешь нам делать? – спросил Стивен.

– Езжайте ко мне домой. Жан-Клод там, и Ричард тоже.

– Как насчет его? – спросил Кевин.

Натаниель поднял голову, достаточно, чтобы видеть нас всех. Он не сказал ничего, не просил ни о чем, но я чувствовала вкус его пульса. Я знала, что он был напуган. Боялся, что его снова оставят одного. Я надеялась, что эта эмпатия к его переживаниям не станет постоянной. У меня в голове крутилось достаточно мужчин и без того, чтобы добавить еще одного.

– Возьмете его с собой, – сказала я. – Леопарды мои, как и вы.

– Его нужно защищать и обращаться с ним, как с членом стаи? – спросил Кевин.

Я потерла виски. У меня начинала болеть голова.

– Да, да. Я дала ему мою защиту. Любой из леопардов, кто хочет моей защиты, может ее получить.

– Раз ты наша лупа, это обязывает нас защищать их, – сказала Лоррейн, – даже ценой собственной жизни. Ответят ли они тем же?

Голова уже не начинала болеть, она во всю болела.

Натаниель перекатился на ноги движением, которое было слишком грациозным, чтобы быть реальным, и почти незаметным взгляду. Он сел в ногах кровати Стивена, глядя на меня яркими, настойчивыми глазами. Он сказал:

– Мое тело – твое. Ты можешь взять мою жизнь, если захочешь. – Он произнес это так естественно, нет, радостно, словно это была сама собой разумеющаяся, приятная вещь.

Я уставилась на него.

– Я не хочу ничьей жизни, Натаниель, но если стая может рисковать, чтобы защитить тебя, я ожидаю, что ты будешь делать то же самое.

– Я сделаю все, что ты захочешь, – сказал он. – Все, что тебе нужно сделать – велеть мне.

Он не говорил: "попросить меня". Он сказал: "велеть мне". Я никогда не слышала, чтобы так говорили.

Подразумевалось, что он не имеет права сказать «нет». Я спросила:

– Здесь все знают, что они имеют право голоса? Я имею в виду, когда я говорю «прыгай», вы спрашиваете не только "как высоко", правильно?

– Мы – нет, – сказал Стивен. Его лицо было внимательным и настороженным.

– А ты? – спросила я, поворачиваясь к Натаниелю.

Он приподнялся на коленях, наклоняясь верхней частью тела ко мне, но обеими руками по-прежнему держась за раму кровати. Он не пытался дотронуться до меня, просто подбирался поближе.

– Что, я? – спросил он.

– Ты понимаешь, что ты имеешь право отказать мне? Что мое слово – не глас с небес?

– Только скажи мне, чего ты от меня хочешь, Анита, и я это сделаю.

– Вот так просто, без вопросов, сделаешь – и все?

Он кивнул.

– Что угодно.

– Это обычно для леопардов, для пард? – спросила я.

– Нет, – сказал Стивен, – только для Натаниеля.

Я покачала головой и взмахнула рукой, будто стирая все это.

– У меня нет времени на это. Он здоров. Забирайте его с собой.

– Ты хочешь, чтобы я подождал в твоей комнате? – спросил Натаниель.

– Если тебе нужно отдохнуть, забирайся в постель. Меня там не будет.

Он радостно улыбнулся, и у меня возникло очень странное чувство, будто то, что я сказала, отличалось от того, что он услышал. Я хотела выйти из палаты, подальше от них всех. Я скажу Пэджетту, что я отослала их всех в безопасное место, и он купится, потому что сам этого хочет. Он хотел отделаться от них еще больше, чем я.

Доктор был поражен исцелением Натаниеля. Они выписали его, хотя и начали говорить о том, чтобы сделать дополнительные анализы. Я наложила на это вето. Нас ждали люди, с которыми надо было встретиться, и места, в которых нужно было быть. Они расселись по машинам Кевина и Тэдди, а я пошла к своему джипу. Я была рада избавиться от них на какое-то время. Рада, даже если это означало другое место преступления. Рада, даже если я все еще не представляла, как узнать, был ли жив Малкольм там, во тьме. Натаниель смотрел на меня через заднее окно машины, его сиреневые глаза не отрывались от меня, пока автомобиль не повернул за угол. Он заблудился, а теперь думал, что его нашли. Но если он ожидал, что я буду больше, чем другом, он все еще заблуждался.

Глава 39

Чувствовала я себя дерьмово, а для оправдания этого на мне не было даже синяков. Я сконцентрировалась на следующей проблеме, отодвинув то, что я сделала, и то, что едва не сделала, в дальний угол. Я не могла с этим определиться, пока не поговорю с Ричардом и Жан-Клодом. Раньше меня тревожило, что я связана с вампиром, но никогда особо не беспокоило, что я привязана к вервольфу. Мне следовало догадаться, что достанется с обеих сторон.

За три минуты мой пейджер пищал трижды. Первый раз – МакКиннон, второй – Дольф, и незнакомый номер. С незнакомого номера звонили дважды за десять минут. Проклятье. Я заехала на заправку и первым делом позвонила Дольфу.

– Анита.

– Откуда ты всегда знаешь, что это я?

– Я не знаю, – сказал он.

– Что случилось?

– Ты нужна нам на новом месте.

– Я на пути к церкви и МакКиннону.

– Пит здесь, со мной.

– Звучит зловеще.

– Мы тут только что отправили вампа в больницу, – сказал он.

– В гробу?

– Нет.

– Тогда как…?

– Он был на лестнице, завернулся в одеяла. Они не думали, что он на такое решится. Но это одна из пристроек к зданию Церкви. У нас здесь есть дважды укушенная, и она говорит, что тот вамп был опекуном для более молодых вампиров, которые все еще в здании. Она волнуется по поводу того, что будут делать вампиры, когда проснутся, а опекуна не будет, чтобы их успокоить и накормить.

– Накормить? – переспросила я.

– Говорит, что они все отпивают немного крови опекуна, чтобы начать ночь. Без этого, как она говорит, голод становится слишком сильным, и они могут быть опасны.

– Ну не кладезь ли информации…

– Она испугана, Анита. У нее два чертовых вампирских укуса на шее, и она испугана.

– Черт! – сказала я. – Я еду, но, честно говоря, Дольф, я не знаю, чего ты от меня ждешь.

– Ты – эксперт по вампирам, ты мне и скажи.

Так, немного враждебности.

– Я подумаю по дороге. Может, я придумаю план к тому времени, как приеду.

– До того, как они легализовались, мы бы сами их сожгли.

– Эх, – сказала я, – старые добрые времена!

– Ага, – отозвался он.

Не думаю, что он уловил сарказм. Хотя с Дольфом всегда трудно быть уверенной.

Я набрала третий номер. Ответил Ларри:

– Анита.

Его голос казался лишенным интонаций, полным боли.

– Что случилось? – спросила я, борясь с перехватившим дыханием.

– Я в порядке.

– По голосу не скажешь, – сказала я.

– Я просто слишком много двигался со всеми этими швами. Мне нужно принять болеутоляющее, но тогда я не смогу вести.

– Тебя нужно подвезти?

Он молчал секунду или две, потом сказал:

– Да.

Я знала, чего ему стоило мне позвонить. Он был чуть ли не в первый раз на задании полиции без меня.

То, что ему понадобилась моя помощь хоть для чего-то, должно быть, жгло ему пятки. Меня бы это взбесило до крайности. Вообще-то, я бы не позвонила. Я бы упиралась до потери сознания. Я не критиковала Ларри, я критиковала себя. Временами он был просто умнее, чем я. Это был один из таких случаев.

– Ты где?

Он назвал адрес, и это было совсем недалеко. Удачно.

– Я меньше чем в пяти минутах от тебя, но не смогу сразу отвезти тебя домой. Еду на место преступления.

– Пока мне не приходится вести, со мной все в порядке. Мне приходится тратить все мое внимание, чтобы просто оставаться на дороге. Пора затормозить, когда становится так сложно.

– Ты действительно мудрее меня.

– Это значит, что ты все же не стала бы просить помощи, – сказал он.

– Ну… да.

– И когда ты бы позвала на помощь?

– Когда съехала бы в кювет и была вынуждена вызвать аварийную машину.

Он засмеялся и резко вздохнул, как будто ему стало больно.

– В общем, я тебя жду.

– Еду.

– Я знаю, – сказал он. – Спасибо, что не сказала "Я же говорила".

– Даже не подумала, Ларри.

– Честно?

– Перекрестя сердце и…

– Не продолжай.

– Ты становишься суеверным на мой счет, Ларри?

Два удара сердца он молчал.

– Может быть, а может, просто день был длинный.

– Ночь будет еще длиннее, – сказала я.

– Спасибо, – сказал он. – Как раз то, что я хотел услышать.

И он повесил трубку, не попрощавшись.

Может, это я сама научила Дольфа никогда не прощаться? Может, я всегда приносила плохие вести, и все хотели как можно скорее повесить трубку? Ну уж нет.

Глава 40

Я думала, что Ларри будет ждать меня в машине. Но нет. Он стоял рядом, облокотившись на нее.

Даже на расстоянии было видно, что ему больно, спину тянет, и он старается не двигаться больше, чем необходимо. Я затормозила рядом с ним. Вблизи он выглядел еще хуже. Его белая рубашка была в пятнах копоти. Легкие брюки были коричневыми, поэтому пострадали не так сильно. Через лоб до щеки шла черная полоса сажи. Чернота оттеняла голубой цвет его глаз, так что они казались темнее, как сапфиры в обрамлении оникса. Взгляд был тусклый, словно боль иссушила его до дна.

– Боже, ты выглядишь, как черт, – сказала я.

Он почти улыбнулся.

– Спасибо, именно это мне было нужно услышать.

– Пей таблетку и лезь в джип.

Он хотел покачать головой, но остановился посередине движения и сказал:

– Нет, если ты будешь вести машину, я справлюсь.

– От тебя несет так, будто тебя поджигали.

– А ты такая чистенькая, – возмущенно ответил он.

– В чем дело, Ларри?

– Кроме того, что мне кажется, будто мне в спину тычут раскаленной кочергой?

– Кроме того, – подтвердила я.

– Расскажу в машине, – сквозь обиду звучала усталость.

Я не стала спорить, и пошла к джипу. Через несколько шагов я поняла, что он не пошел за мной. Я обернулась и увидела, что он стоит совершенно неподвижно, закрыв глаза, и сжав руки в кулаки.

Я вернулась к нему.

– Дать тебе руку?

Он открыл глаза и улыбнулся:

– Вообще-то, лучше спину. С руками у меня все в порядке.

Я улыбнулась и осторожно взяла его под руку, почти ожидая, что он будет протестовать, но он не возражал. Ему действительно было больно. Он с трудом шагнул, и я поддержала его. Мы медленно, но уверенно продвигались к джипу. Когда мы, наконец, добрались до машины, его дыхание стало быстрым и поверхностным. Я открыла дверцу, не вполне представляя, как его усадить. Ему было бы больно в любом случае.

– Просто дай мне опереться на руку. А я сам справлюсь, – сказал он.

Я протянула руку. Он вцепился в нее мертвой хваткой и сел, зашипев от боли.

– Ты говорила, что на второй день болеть будет еще сильнее. Ну почему ты всегда права?

– Тяжело быть совершенством, – ответила я, – но я иду с этой ношей.

И я выдала ему свое лучшее невозмутимое выражение лица.

Он улыбнулся, потом рассмеялся, и согнулся пополам от боли. В результате, несколько секунд он извивался на сиденье. Когда Ларри опять смог сесть прямо, он вцепился в приборную панель, пока не побелели пальцы.

– Боже, не смеши меня.

– Прости, – сказала я.

Я достала детские салфетки с алоэ и ланолином из багажника. Ими очень удобно стирать кровь. И они наверняка должны справиться и с сажей. Отдав ему салфетки, я помогла застегнуть ремень безопасности. Да, ему было бы не так больно без него, но никто не ездит со мной в машине без ремня.

Моя мама была бы сейчас жива, если бы пользовалась им.

– Выпей таблетку, Ларри. И поспи в машине. После того, как я посмотрю на место преступления, отвезу тебя домой.

– Нет, – сказала он так упрямо, и определенно, что я поняла: отговорить его не удастся. Так к чему стараться?

– Как хочешь, – сказала я. – Но ты можешь сказать, чем ты занимался, что выглядишь так, как будто хотел замазать пятна?

Он перевел на меня глаза и нахмурился.

– Валяясь в саже, – уточнила я. – Ты что, никогда не смотрел диснеевские фильмы и не читал детские книжки?

Он слабо улыбнулся.

– Только не в последнее время. Я был на трех пожарах, где просто должен был подтвердить, что вампы мертвы. На двух пожарах я ничего не нашел, только пепел. Третий выглядел, как набор черных палочек. Я просто не знал, что делать, Анита. Я попытался проверить пульс. Я знаю, что это глупо. И череп просто взорвался, обсыпав меня всего пеплом.

Он сидел очень неподвижно, контролируя себя, но его тело выдавало боль, ссутулившись, стараясь отрешиться от того, что он сегодня видел.

То, что я собиралась сказать, делу бы не помогло.

– Ларри, вампы сгорают дотла. Если остались фрагменты скелета, то это был не вампир.

Он посмотрел на меня, и внезапно на его глазах выступили слезы.

– Хочешь сказать, это был человек?

– Возможно. Я не уверена, но возможно.

– Благодаря мне, мы этого уже не узнаем. Без клыков, разницы нет.

– Не совсем так. Они могут сделать анализ ДНК. Хотя, честно говоря, я не уверена, оставил ли огонь что-нибудь для этого. Если они смогут найти подходящие фрагменты, то мы, по крайней мере, узнаем, был ли это вамп или человек.

– Если это челвоек, я уничтожил все возможности опознать его по отпечаткам зубов, – сказал он.

– Ларри, если череп был такой хрупкий, то я не думаю, что кто-нибудь мог бы его использовать. С него просто не сделаешь отпечатков.

– Ты уверена? – спросил он.

Я облизнула губы и хотела соврать.

– Не на сто процентов.

– Ты бы поняла, если бы это был человек. Ты бы не стала его трогать, и думать, что он еще жив, правда?

Машину наполнило молчание.

– Отвечай, – потребовал он.

– Да, я не стала бы искать пульс. Я бы решила, что это останки человека.

– Черт возьми, Аинта, я занимаюсь этим больше года, и до сих пор совершаю такие глупые ошибки!

– Не глупые, просто ошибки.

– Какая разница? – спросил он.

Я подумала, что подставлять спину под кол было глупой ошибкой, но решила не говорить этого вслух.

– Сам знаешь, Ларри. Когда перестанешь себя жалеть, поймешь сам.

– Не будь такой снисходительной, Анита.

Злость в его голосе жгла больнее, чем слова. На сегодня с меня было этого довольно. Действительно довольно.

– Ларри, я бы с удовольствием успокоила твое эго, и сказала бы, что все замечательно, но у меня кончились все конфеты и игрушки. Мой день тоже был не корзиной с подарками.

– Что случилось? – спросил он.

Я покачала головой.

– Да ладно. Прости. Я слушаю.

Я даже не знала, с чего начать, и вообще, я была не готова рассказывать кому-либо про то, что произошло в больнице, тем более – Ларри.

– Даже не представляю, с чего начать, Ларри.

– Попробуй, – сказал он.

– Ричард просто невыносим.

– Проблемы с бойфрендом, – сказал он почти довольно.

Я посмотрела на него.

– Не будь таким снисходительным, Ларри.

– Прости.

– Дело не только в этом. Перед последним звонком, они хотели, чтобы я приехала в Церковь Вечной Жизни. В подвале завалило Малкольма. Его последователи требуют, чтобы его спасли. Пожарные хотят знать, могут ли они оставить его там, пока он не восстанет ночью сам.

– И что? – спросил Ларри.

– А то, что я понятия не имею, как определить, жив ли еще Малкольм или мертв.

Он уставился на меня.

– Шутишь!

– Хотелось бы.

– Но ты же некромант, – сказал он.

– Я поднимаю зомби и обычных вампов, но я не смогу поднять мастера вампира с такой силой, как у Малкольма. Кроме того, что, если я смогу? Докажет это, что он жив, или что он мертв? То есть, если я смогу поднять его, это будет просто означать, что он готов стать зомби. Черт, Жан-Клод уже проснулся, – так, может, и Малкольм тоже.

– Зомби-вампир? – сказал Ларри.

Я пожала плечами.

– Не знаю. Насколько мне известно, я – единственный человек, который может поднять вампов, как зомби. Так что по этому предмету учебников еще не написали.

– А как насчет Сабитини?

– Имеешь в виду фокусника?

– Он поднимал зомби у себя на представлении, и у него там были вампиры, которые ему подчинялись.

Я читал свидетельства очевидцев.

– Во-первых, он умер в 1880 году. Немного до моего времени. Во-вторых, вампы были просто с ним заодно. Для них это был способ остаться в живых. Их звали – Сабитини и его ручные вампиры.

– Никто не доказал, что все это был обман, Анита.

– Прекрасно! Но он умер и не оставил никаких записей.

– Подними его и спроси, – сказал Ларри.

Я смотрела на него достаточно долго, чтобы резко ударить по тормозам и не врезаться в машину перед нами.

– Что ты сказал?

– Подними Сабитини и узнай, мог ли он поднимать вампиров так, как ты. Ему всего-то чуть больше сотни после смерти. Ты поднимала зомби и постарше.

– Ты забыл, как в прошлом году жрица вуду подняла некроманта. Зомби сразу же вышел из-под контроля и начал убивать людей.

– Ты рассказывала, но жрица не знала, кем он был. А если ты будешь знать, то сможешь принять все меры предосторожности.

– Нет, – сказала я.

– Почему? – спросил он.

Я открыла рот и закрыла, потому что не могла придумать достаточно убедительный ответ.

– Я не одобряю, когда мертвых поднимают просто из любопытства. Ты знаешь, сколько денег мне предлагали, чтобы поднять умерших знаменитостей?

– Лично мне до сих пор интересно узнать, что же действительно случилось с Мерлин Монро, – сказал он.

– Когда ко мне придет ее семья, возможно, я это сделаю. Но я не стану поднимать бедную женщину только для того, чтобы бульварная пресса излилась денежным потоком на нашего босса.

– Излилась денежным потоком на нашего босса, – повторил Ларри, – достаточно денежным, чтобы он послал для этого Джеймисона. Но он не смог ее поднять. Слишком давняя смерть, так что нужна была большая жертва.

Я покачала головой.

– Джеймисон слабак.

– Все остальные из Аниматорз Инк. тоже завалили это дело.

– Включая тебя, – сказала я.

Он пожал плечами.

– Я мог бы поднять ее и спросить, как она умерла, но не перед объективами. За бедняжкой охотились при жизни. И теперь та же история. Это не честно.

– Ларри, а ты хороший парень, – улыбнулась я.

– Не достаточно хороший, чтобы знать, что вампы сгорают дотла, а останки скелета – человеческие.

– Не начинай, Ларри. Все дело в опыте. Я должна была сказать тебе об этом раньше. Честно говоря, ты так хорошо справляешься с работой, что мне просто не пришло в голову это сказать.

– Ты решила, что я знаю? – спросил он.

– Ага.

– Я заметил, что ежедневные лекции в последнее время сократились. А я уже привык писать на работе больше, чем писал на лекциях в колледже.

– А в последнее время не так много записей, да? – сказала я.

– Нет, я не думал об этом, но нет.

Неожиданно он усмехнулся, и это осветило его глаза, прогнав весь ужас этого дня. На одно мгновенье он превратился в того же оптимистичного мальчишку с сияющим взглядом, который впервые появился у меня на пороге.

– Хочешь сказать, я наконец учусь, как что делать?

– Ага, – сказала я, – учишься. Вообще-то, если бы ты был побыстрее в деле с оружием, я бы сказала, что ты молодец. Просто трудно научиться сразу всему, Ларри. Всегда происходит что-нибудь такое, что ты не можешь понять, какого черта творится.

– Даже ты? – спросил он.

– Даже я.

Он глубоко вдохнул и выдохнул.

– Я видел, как ты удивилась, всего один или два раза, Анита. Когда монстры становятся такими непонятными, что ты не знаешь, что происходит, они становятся действительно мерзкими, и действительно быстрыми.

Он был прав. Мне хотелось бы, чтобы это было не так, потому что как раз сейчас я понятия не имела, что, черт возьми, происходит. Я не понимала, что произошло с Натаниелем. Я не знала, как работают наши с Ричардом метки. Я не знала, как определить, остается ли Малкольм все еще среди немертвых, или он перешел в более постоянное состояние истинной смерти. На самом деле у меня было так много вопросов и так мало на них ответов, что мне хотелось все бросить и уехать домой. Может, мы с Ларри вместе выпьем по таблеточке болеутоляющего, и выспимся до завтра. Вот завтра наверняка будет день получше. Боже, я так на это надеялась.

Глава 41

Когда мы приехали, здание еще дымилось. Тонкие сероватые струйки дыма маленькими приведениями поднимались от почерневших балок. По какой-то причуде огня высокий купол здания остался нетронутым. Нижние этажи были опустошены и почернели, но купол белым маяком возвышался над развалинами. Казалось, чернозубый гигант откусил от здания большой кусок.

Пожарная машина заняла большую часть узкой улицы. Вода разлилась по улице неглубоким озером.

Пожарные пробирались через воду, неся за плечами мили шланга. Полицейский офицер остановил нас недалеко от места действия.

Я опустила окно и показала свое удостоверение. Бэйдж выглядел официально, но не был удостоверением. Иногда полицейские пропускали меня, иногда им нужно было спросить разрешения.

В Вашингтоне давно обсуждался закон Брюстера, который мог дать истребителям вампиров статус федеральных агентов. Я не была уверена, нравится мне это или нет. Чертовски большее количество вещей, чем удостоверение, делает полицейского полицейским, но я бы предпочла его иметь.

– Анна Блэйк, Ларри Кирклэнд, к сержанту Сторру.

Офицер посмотрел на удостоверение.

– Мне нужно получить подтверждение допуска.

Я вздохнула.

– Хорошо, мы подождем здесь.

Полицейский ушел искать Дольфа, а мы остались ждать.

– Обычно ты с ними споришь, – сказал Ларри.

– Они просто делают свою работу, – пожала плечами я.

– С каких это пор ты перестала стервозничать?

Я посмотрела на него. Он улыбался, что спасало его от язвительного ответа, который уже вертелся у меня на языке. Кроме того, было приятно видеть, как он хоть чему-то улыбается.

– Просто я смягчилась – немного. Что такого?

Улыбка растянулась в ухмылку, дерьмоедскую ухмылку, как назвал бы мой дядя. Это когда то, что он собирается произнести, слишком уж его веселит. Могла поспорить, что мне это не показалось бы таким уж смешным.

– Это влюбленность в Жан-Клода смягчила тебя или регулярный секс?

Я мило улыбнулась.

– Кстати, о регулярном сексе, как дела у детектива Тэмми?

Он покраснел первым. Я была счастлива.

По мокрой улице к нам возвращался коп в сопровождении детектива Тэмми Рэйнолдс. О, жизнь налаживалась!

– А вот и твоя конфетка, – сказала я.

Ларри тоже ее заметил и из ярко красного, стал огненно красным, переплюнув даже свой собственный цвет волос. Его глаза расширились, когда он попытался вздохнуть глубже. Сажа размазалась и немного помогала избежать полного сходства его лица с большим красным кровоподтеком.

– Ты ведь ничего не скажешь, правда, Анита? Тэмми не любит, когда ее дразнят.

– А кто любит? – спросила я.

– Извини, – он говорил быстро, пока они не подошли к нам. – Я извиняюсь, этого больше не повторится.

Пожалуйста, не смущай меня перед Тэмми.

– Разве я могу?

– Запросто, – ответил он. – Пожалуйста, не надо.

Они почти подошли к машине.

– Не наступай мне на ногу, и я не стану наступать тебе, – прошептала я.

– Договорились, – ответил он.

Я открыла окно и, улыбнувшись, протянула:

– Детектив Рэйнолдс, как я рада вас видеть!

Рэйнолдс нахмурилась, потому что я редко была рада ее видеть. Она была ведьмой и первым полицейским со сверхъестественными способностями помимо дара психолога. Но она была молодой, светлой, сияющей, и очень усердно пыталась со мной подружиться. Особенно ее очаровал тот факт, что я поднимаю мертвых. Она хотела знать об этом все. Ни одна ведьма не заставляла меня чувствовать себя настолько чудовищно. У большинства ведьм души были понимающие. Возможно, дело было в том, что Рэйнолдс была ведьмой-христианкой, членом Последователей Пути. Секта брала за основу учение Гностиков, которые принимали почти все магические способности. Почти все они были уничтожены во времена инквизиции, поскольку вера не позволяла им быть излишне скромными, но они выжили. Фанатиков не так то легко истребить.

Рэйнолдс была высокой, стройной, с прямыми, падающими на плечи каштановыми волосами, и глазами, которые я бы назвала ореховыми, но она зовет зелеными. Серо-зеленые, с широким коричневым ободком вокруг зрачка. Это у кошек глаза зеленые, а у людей таких почти не встретишь.

Она пыталась стать моим другом, но когда я не стала ей рассказывать о зомби, она переключилась на Ларри. Поначалу он был непреклонен по тем же причинам, что и я, но мне она секс не предлагала. Это загнало Ларри в угол и в ее руки.

Я бы поспорила с его выбором подружки, если бы имела на то моральное право. Меня не волновало то, что она ведьма или коп. Меня волновало то, что она была религиозным фанатиком. Но когда делишь постель с ходячим мертвецом, ты не имеешь права привередничать.

Я мило ей улыбнулась.

Рэйнолдс нахмурилась сильнее. Никогда раньше я не выглядела такой счастливой при ее виде.

– Я тоже рада вас видеть, Анита.

Ее приветствие было осторожным, но казалось искренним. Всегда хочет подставить вторую щеку, хорошая маленькая христианка.

Мне вдруг стало интересно, являюсь ли я все еще хорошей христианкой? Я не сомневалась в Боге, я сомневалась в себе. Внебрачный секс с вампиром покачнул мою веру во многие вещи.

Она склонила свои пять футов десять дюймов перед окном, чтобы рассмотреть Ларри, который сидел за мной.

– Привет, Ларри.

Ее улыбка тоже была настоящей, она светилась в ее глазах. Я смогла почувствовать волны желания, если не любви, идущих от нее к нему, как теплый, смущающий поток.

Румянец оставил лицо Ларри с брызгами веснушек, словно пролили коричневую тушь. Он поднял на нее большие голубые глаза, и мне не понравилось, как он на нее посмотрел. Я не была уверена, что с его стороны это лишь желание. Возможно, дело было не в Рэйнолдс, но о его чувствах я заботилась гораздо больше.

– Детектив Рэйнолдс, – произнес он.

Мне показалось, или его голос стал немного глубже? Вряд ли… – Ларри. – Это единственное слово было наполнено теплом.

– Где мы можем припарковаться? – спросила я.

Она моргнула и посмотрела на меня ореховыми глазами, словно на секунду забыла, что я здесь.

– Прям здесь, только чуть дальше.

– Отлично.

Она отошла, чтобы я могла припарковаться, но ее глаза следили за Ларри. Возможно, это было больше, чем похоть. Проклятие.

Мы припарковались. Ларри отстегнул ремень безопасности осторожно, гримасничая. Я уже помогала ему на автозаправке.

– Тебе подержать дверь?

Он с трудом повернулся к дверце, стараясь удерживать туловище неподвижным, и остановился, держась за ручку. Ему было тяжело дышать.

– Да, пожалуйста.

Я бы справилась с дверцей сама, из чистого упрямства. Ларри действительно был мудрее.

Я открыла ему дверь и предложила руку. Я потянула, он спружинил на ногах, и общими усилиями нам удалось поставить его на ноги. Он начал сгибаться от боли, но это лишь усилило ее. Наконец он встал прямо, насколько это было возможно, прислонившись к джипу и пытаясь восстановить дыхание. Боль не дает дышать нормально.

Рэйнолдс уже подошла к нам.

– Что-то не так?

– Ты расскажи. Я пойду поговорю с Дольфом.

– Конечно, – ответил Ларри напряженным голосом. Его нужно было уложить в постель и накачать обезболивающим. Возможно, он и не настолько уж умнее меня.

Найти Дольфа было не сложно. Рядом с ним стоял Пит МакКиннон. Я словно приближалась к двум небольшим горам.

Темный костюм Дольфа будто только что отутюжили, белая рубашка была накрахмалена, галстук плотно прилегал к воротнику. Он не мог долго находиться на улице в такую жару в таком виде. Даже Дольф потеет.

– Анита, – сказал он.

– Дольф.

– Мисс Блэйк, рад снова вас видеть, – сказал Пит МакКиннон.

Я улыбнулась.

– Приятно знать, что кто-то рад меня видеть.

Если Дольф и понял подкол, он его проигнорировал.

– Все ждут только тебя.

– Дольф всегда был немногословным, – сказал Пит.

Я ухмыльнулась.

– Хорошо, что это не личное.

Дольф нахмурился.

– Если вы двое закончили, у нас есть работа.

Мы с Питом обменялись улыбками и последовали за Дольфом по мокрой улице. Я была счастлива, что на мне снова мои кроссовки. Я могла идти так же быстро, как мужчины, в правильной обуви.

Высокий худой пожарный с седыми усами наблюдал, как я шагаю по улице. На нем все еще были шлем и плащ в июльскую жару. Четверо других разделись до футболок и резиновых штанов. Кто-то облил их водой. Они выглядели как участники конкурса мокрых футболок. Они пили Gatorade и воду, словно от этого зависела их жизнь.

– Мимо просто проезжал грузовик с Gatorade, или это какой-то профессиональный ритуал?

– В огне при полном обмундировании очень жарко. Организм обезвоживается. Вода восстанавливает жидкость, Gatorade работает как электролит, и вы не умираете от жары, – пояснил Пит.

– А, – сказала я.

Пожарный, который скатывал брандспойты, подошел к нам. Деликатный треугольник лица выглядывал из-под шлема. Чистые серые глаза встретились с моим взглядом. В том, как она подняла подбородок, чувствовался вызов. Я узнала симптомы. Сама такая. Я чувствовала, что стоит извиниться за то, что я приняла ее за мужчину, но не стала этого делать. Это могло оскорбить ее.

Пит представил меня высокому мужчине.

– Это капитан Фултон. Он командует операцией.

Я протянула ему руку, пока он только думал над этим. Его рука была широкой, с большим кулаком. Он пожал мне руку так, словно боялся раздавить, и прервал контакт, как только появилась возможность.

Могу поспорить, он был до смерти рад женщине в своей команде.

– Капрал Такер, – представил он спорную персону. Она протянула руку.

Ее рукопожатие было таким твердым, а взгляд – прямым, что и то и другое казалось агрессивным.

– Приятно иногда быть не единственной женщиной на месте действия, для разнообразия, – улыбнулась я.

Это заставило ее слегка улыбнуться. Она кивнула и отступила назад, пропуская капитана.

– Что вы знаете о пожарах, мисс Блэйк?

– Миз Блэйк, не более.

Он нахмурился на поправку. К моему несчастью за моей спиной возник Дольф. Его лицо ничего не выражало, но я почти чувствовала его желание, чтобы я не была занозой в заднице. Кто, я?

Капрал Такер смотрела на меня большими глазами, и по лицу было видно, что она старается не засмеяться.

К нам присоединился еще один пожарный. Его влажная футболка липла к животу, который было бы неплохо подкачать, но я все равно наслаждалась видом. Он был высок, широкоплеч, светловолос, и выглядел так, словно ему не хватает только доски для серфинга, или он собирается в гости к Барби в ее сказочный дом в Малибу. На его лице было пятно сажи, глаза покраснели.

Он протянул руку, не дожидаясь представления.

– Рен, – без звания, просто имя. Самоуверенно.

Он держал мою руку немного дольше, чем это необходимо. Мне не было противно, просто интересно.

Я опустила глаза, не от смущения, но потому что мужчины зачастую путают взгляд в глаза с призывом.

У меня на тарелке и так было слишком много котлеток, чтобы добавлять туда еще и влюбленного пожарного.

Капитан Фултон нахмурился.

– У вас есть вопросы, миз Блейк? – Он произнес «миз» так, словно на конце было три буквы з.

– У вас есть набитый вампирами подвал, которых надо спасти, не вынося на солнечный свет и не подвергая ваших людей опасности быть укушенными, так?

Он смотрел на меня секунду или две.

– Суть дела в этом.

– Почему бы вам просто не оставить их там до полной темноты?

– Пол может обвалиться в любую минуту, – ответил он.

– Что откроет доступ солнечного света и убьет их, – продолжила я.

Он кивнул.

– Дольф сказал, одного вампа укутали одеялами и отвезли в больницу. Поэтому вы думаете, остальные могут оказаться не в гробах?

Он моргнул.

– На лестнице еще один вампир. Он… – Он опустил глаза, а когда поднял их снова, в них читался гнев.

– Я видел жертв огня, но ничего даже близкого к этому.

– Вы уверены, что это вампир?

– Да, а что?

– Вампиры, попав на солнце или в огонь, сгорают дотла.

– Мы облили его водой, – сказал Рен. – Думали, это человек.

– Что изменило ваше мнение?

Настала его очередь отворачиваться.

– Он двигался. Это был ожог третьей степени, когда видны мускулы и кости, а он протягивал к нам руку. – Его лицо побледнело. – Человек не может этого. Мы продолжали поливать его водой, думали, что сможем его спасти, но он перестал двигаться.

– И вы решили, что он мертв? – спросила я.

Трое обменялись взглядами.

– Вы имеете в виду, он может быть жив? – спросил капитан Фултон.

Я пожала плечами.

– Никогда нельзя недооценивать способность вампов к выживанию, капитан.

– Мы должны вернуться и отвезти его в больницу, – сказал Рен.

Он повернулся в сторону здания. Фултон поймал его за руку.

– Вы можете определить, жив вампир или мертв? – спросил капитан.

– Я так думаю.

– Вы думаете?

– Я никогда не слышала, чтобы вампир выжил, попав в огонь. Так что да, я думаю, что смогу определить, жив ли он. Если бы я сказала, что определю точно, это было бы не правдой. А я стараюсь не говорить не правды в важных ситуациях.

Он кивнул дважды, оживленно, словно его мнение обо мне выросло.

– Поджигатель разлил горючее по всему полу, где мы собираемся пройти, а когда мы будем внизу, этот пол окажется над нами.

– И?

– Этот пол непрочен, миз Блейк. Я собираюсь брать туда исключительно добровольцев из своих людей.

Я посмотрела в его серьезное лицо.

– Как скоро пол провалится?

– Это предсказать невозможно. Честно говоря, я удивлен, что он еще не обвалился.

– Это дом прихожан Церкви Вечной Жизни. Если этот подвал похож на тот, что я видела в последний раз, перекрытия потолка усилены стальными балками.

– Это может объяснить, почему он еще не обвалился, – сказал Фултон.

– Значит, мы в безопасности, так? – спросила я.

Фултон посмотрел на меня и покачал головой.

– Жар мог ослабить перекрытия или даже уменьшить сопротивляемость стальных балок изгибу.

– Значит, потолок все еще может обрушиться, – сказала я.

Он кивнул.

– Когда мы будем внутри.

Замечательно.

– Начнем.

Фултон схватил меня за руку и сжал ее. Я уставилась на него, но он не отступил и не отпустил меня.

– Вы понимаете, что мы можем быть похоронены там заживо, или раздавлены насмерть, или даже утонуть, если там достаточно воды?

– Отпустите меня, капитан Фултон, – мой голос был тихим, спокойным, не сердитым. Очко в мою пользу.

Фултон отпустил меня и отступил назад. Его глаза были немного дикими. Он напоминал привидение.

– Я просто хочу, чтобы вы поняли, что может случиться.

– Она понимает, – сказал Дольф.

У меня возникла идея.

– Капитан Фултон, что вы чувствуете, когда посылаете своих людей в ловушку ради спасения кучки вампиров?

Что-то промелькнуло в его глазах.

– Закон говорит, что они – люди. Вы же не оставите людей ранеными или пойманными в ловушку.

– Но… – продолжила я.

– Но мои люди значат для меня больше, чем куча трупов.

– Не так давно я бы подбросила дров в ваш костер, – сказала я.

– Что изменило ваше мнение? – спросил Фултон.

– Я продолжаю встречать слишком много человеческих существ, которые не менее чудовищны, чем монстры. Возможно, они не так ужасны, но не менее злы.

– Полицейская работа рушит взгляд на обычных людей, – сказала детектив Тэмми.

Они с Ларри наконец присоединились к нам. Ларри потребовалось много времени, чтобы пересечь двор. Он был слишком сильно ранен, чтобы напрашиваться с нами внутрь. Хорошо.

– Я пойду, потому что это моя работа, но она не должна мне нравиться, – сказал Фултон.

– Хорошо, но если мы собираемся войти внутрь, мы должны закончить до захода солнца, иначе мы окажемся в подвале, полном новообращенных вампов, не способных контролировать свой голод, без специальных сопровождающих.

Его глаза расширились, показывая больше белка. Я могла поспорить, что у Фултона свои счеты с клыкастыми. На его шее нет шрамов, но это ничего не доказывает. Что бы там ни показывали в фильмах, вампиры не всегда пьют из шеи. Кровь во многих местах подходит близко к поверхности.

Я тихонько коснулась его руки. Дрожь пробежала по его мускулам, как по сильно натянутой струне.

– Кого вы потеряли?

– Что? – казалось, ему было сложно сфокусироваться на мне.

– Кого у вас забрали вампиры?

Он уставился на меня, темные глаза сфокусировались. Что-то ужасное промелькнуло в его взгляде. Его лицо было почти нормальным, когда он сказал:

– Жену и дочь.

Я подождала, пока он скажет больше, но тишина продолжала нарастать, глубокое озеро из ужаса, прозвучавшего в двух словах. Жена и дочь. Пропали. Точнее, их забрали.

– И теперь вы должны идти во тьму и спасать каких-то кровососов, и рисковать собой и своими людьми. Это действительно дерьмово.

Он глубоко вдохнул через нос и медленно выдохнул. Я наблюдала, как к нему возвращается самоконтроль, как он кусочек за кусочком восстанавливает свои щиты.

– Когда я обнаружил, что там внутри, мне хотелось позволить им сгореть.

– Но вы не позволили, – сказала я. – Вы сделали свою работу.

– Но работа еще не сделана, – возразил он.

– Жизнь вообще дрянь, – сказала я.

– А в конце все равно умрем, – закончил за меня Ларри.

Я строго посмотрела на него, но возразить было нечего. Сегодня он был прав.

Глава 42

Дважды-укушенной, как поэтично назвал ее Дольф, оказалась маленькая женщина лет тридцати. Ее каштановые волосы были собраны сзади в хвост, оставляя шею и следы от укусов вампиров болезненно видимыми. Помешанные на вампирах, люди, находящие в укусах сексуальное наслаждение, не прячут следы клыков только на своих собраниях. Смертные же члены Церкви Вечной Жизни почти всегда выставляют укусы напоказ. Высоко заколотые волосы, короткие рукава, если отметины есть на запястьях и у локтей. Они гордились своими укусами, считая их знаками спасения.

Верхний след от клыков был больше, кожа краснее и сильнее разодрана. Кто-то был неаккуратен со своей едой. Второй след был почти изящным, хирургически аккуратным. Женщину звали Каролина, и она стояла, обхватив себя руками, словно ей было холодно. Поскольку на тротуаре можно было яйца жарить, я не думаю, что ей было холодно, по крайней мере, в этом смысле.

– Вы хотели меня видеть, Каролина?

Она кивнула, голова качнулась вверх-вниз, как у одной из тех собачек, которые сидят у заднего стекла автомобилей.

– Да, – сказала она на выдохе, потом посмотрела на Дольфа и МакКиннона, и снова на меня. Этого взгляда было достаточно. Она хотела поговорить с глазу на глаз.

– Мы с Каролиной прогуляемся немного. Вы не против?

Дольф кивнул, а МакКиннон сказал:

– В машине Красного Креста есть кофе и напитки.

Он показал на маленький грузовик с прицепом. Добровольцы из Красного Креста раздавали кофе и помогали копам и пожарным. Их не всегда увидишь на месте преступления, но они делают свое дело.

Дольф поймал мой взгляд и слегка кивнул. Он доверил мне допросить ее в его отсутствие, доверил рассказать ему потом все, что касается преступления. Тот факт, что он все еще мне доверяет, сделал мой день немного светлее. Хорошо, что что-то еще может это сделать.

Так же было приятно сделать что-нибудь полезное. Дольф настаивал, чтобы я приехала как можно скорее. Сейчас же все остановилось. Фултон не стремился рисковать своими людьми ради трупов. Но дело не в этом. Если бы там были шестеро людей, мы бы уже собрались и вошли внутрь. Но они не были людьми, и что бы ни говорил закон, разница есть. Дольф был прав, до процесса Аддисон против Кларка они бы вызвали пожарную команду, чтобы огонь не перекинулся на соседние здания, но этому позволили бы сгореть. Стандартная процедура.

Но это было четыре года назад, и мир изменился. Во всяком случае, так мы себе говорили. Если вампы не в гробах, и крыша обвалится, они окажутся на солнце. Пожарный разбил топором стену рядом с лестницей, и я увидела тело второго вампира. Оно было обгоревшим, но не дотла. Я не могла объяснить, почему тело осталось нетронутым. Я даже не была уверена на сто процентов, что с приходом ночи оно не восстановится. Оно – даже я все еще использовала это слово. Оно обгорело настолько сильно, что напоминало черные палочки и коричневую кожу, мышцы лица вывернулись, выставляя напоказ зубы и клыки, в гримасе страшной боли. Пожарный Рен объяснил, что при высокой температуре мышцы порой сжимаются так, что могут раздавить кости. Когда вы уверены, что знаете о смерти все, жизнь убеждает вас в обратном.

Я должна была думать о теле, как о вещи, или я не смогла бы на него смотреть. Каролина знала вампира, и я думаю, ей было еще сложнее.

Она взяла напиток у приятной дамы из Красного Креста. Даже я взяла Колу, поскольку пить кофе в такую проклятую жару невозможно.

Я провела ее во двор соседнего дома, где никто не мог нам помешать. Шторы во всех окнах были опущены, дороги пусты, хозяев нет. Единственным напоминанием о жизни была треугольная клумба с розами и черная бабочка – кажется, парусник, порхающий над ней. Идиллия. На секунду я подумала, не одна ли это из подружек Уоррика, но не почувствовала силы. Это была просто бабочка, как маленький кусочек папиросной бумаги порхающая над двором. Я села на траву. Каролина присоединилась ко мне, разглаживая бледно-голубые шорты сзади, словно ей привычнее было ходить в юбке. В ее стакане оказалась содовая. Заполучив меня в свое распоряжение, она не знала, с чего начать.

Возможно, стоило подождать, пока она начнет сама, но я уже давно не была терпеливой, это не было одной из моих добродетелей.

– Что вы хотели мне рассказать? – спросила я.

Она осторожно поставила стакан содовой на траву, тонкие пальцы заскользили по кайме шорт. Ее короткие ногти были покрыты бледно-розовым лаком, что подходило к розовым полоскам на ее топе.

Лучше, чем бледно-голубой, я думаю.

– Я могу вам доверять? – спросила она слабым бледным голосом, какой у нее и должен был быть.

Ненавижу такие вопросы. У меня не было настроения врать.

– Возможно. Зависит от того, что вы хотите рассказать.

Каролина выглядела немного испуганно, словно ожидала, что я скажу "конечно".

– Очень мило с вашей стороны. Большинство людей лжет, не задумываясь.

Что-то в ее словах наталкивало на мысль, что Каролине слишком часто говорили не правду те, кому она доверяла.

– Я стараюсь не врать, Каролина, но если вы знаете что-то, что может нам помочь, вы должны сказать это мне.

Я глотнула колы и постаралась, чтобы это выглядело случайным жестом, чтобы тело не выдало меня, не показало, как сильно мне хочется накричать на нее, чтобы она рассказала все. Нельзя нападками заставить людей говорить. Каролина хотела поведать мне свои секреты. Мне просто нужно было успокоиться и позволить ей сделать это. Если я сорвусь и проявлю жестокость, она либо откроется и расскажет все, либо замкнется и оставит нас гнить. Никогда не знаешь, по какому сценарию будут развиваться события, так что надо быть терпеливой. Наорать всегда успею.

– Я была человеческим связным в этом доме в течение трех месяцев. Охранником, наблюдавшим за младшими, был Гайлз. Он был силен и могущественен, но не мог встать из гроба до наступления полной темноты. А два дня назад он проснулся в полдень, в первый раз за все время. На лестнице вы видели одного из младших вампиров.

Она посмотрела на меня, карие глаза расширились. Она подвинулась ко мне, понижая голос почти до шепота. Мне пришлось пододвинуться еще, чтобы ее услышать, достаточно близко, чтобы мои волосы упали ей на плечо.

– Ни одному из младших еще не исполнилось двух лет со смерти. Понимаете, что это значит?

– Это значит, они не должны были встать днем. Это значит, что парень на лестнице должен был сгореть дотла.

– Точно, – сказала она. Она была рада, что нашла кого-то, кто ее понимает.

– Ранние подъемы были запрещены в вашем доме?

Она покачала головой, уже шепча. Мы сдвинули головы, словно первоклашки, болтающие на уроке. Я была достаточно близко, чтобы рассмотреть красные линии в ее глазах. По какой-то причине Каролина не могла спать.

– В каждом доме и каждой церкви вампиры стали подниматься раньше времени. Голод молодых усилился.

Ее рука поднялась к шее и рваной ране.

– Их стало сложнее контролировать, даже охранникам.

– У кого-нибудь есть теория относительно того, что происходит? – спросила я.

– Малкольм считает, что кто-то на них воздействует.

У меня было несколько кандидатов, кто мог бы воздействовать на вампов, но сегодня нам нужны были ответы Каролины, а не мои.

– Он подозревает кого-нибудь?

– Вы знаете о наших прославленных гостях? – спросила она таким тихим голосом, словно боялась произнести последние слова вслух.

– Если ты имеешь в виду Совет Вампиров, я с ними встречалась.

Она отшатнулась от меня в шоке.

– Встречалась с ними, – проговорила она. – Даже Малкольм еще с ними не встречался.

– Они сначала нанесли… визит вежливости Мастеру города, – пожала плечами я.

– Малкольм сказал, что они свяжутся с нами, когда придет время. Он увидел в их появлении знак того, что все вампиры готовы принять истинную веру.

Я не собиралась сидеть здесь и рассказывать ей, зачем в действительности члены Совета приехали в город. Если в Церкви об этом не знали, значит, так надо.

– Я не думаю, что Совет думает о религии, Каролина.

– Почему в таком случае они здесь?

Я пожала плечами.

– У Совета свои причины.

Видите, я не лгу, скрываю по-черному, но не лгу. Она приняла это утверждение, возможно, уже привыкла к мистическому бреду.

– Почему Совет хочет навредить нам?

– Возможно, они не считают это вредом.

– Если пожарные спустятся вниз, чтобы спасти младших, и те проснутся без охранника… Она подтянула колени к груди, обнимая ноги.

– Они восстанут как ревенанты – проснутся почти животными, и выйдут из этого состояния лишь покормившись. Люди могут погибнуть, прежде чем они придут в себя.

Я коснулась ее плеча.

– Вы боитесь их, не так ли?

Я никогда не встречала смертного члена церкви, который боялся бы вампиров, особенно среди тех, кто жертвует свою кровь как человеческий связной.

Она спустила воротник топа так, что мне стала видна ее маленькая грудь. На бледной коже одной груди был след от укуса, больше похожий на собачий, чем на вампирский. Плоть зарубцевалась плохо, как если бы вампа оторвали от нее сразу же, как он начал пить.

– Гайлз оттолкнул его от меня и удержал. Глядя в его лицо, я поняла, не будь тут Гайлза, он бы меня убил. Без каких-либо причин, просто я была едой.

Она отпустила топ, чтобы он снова прикрыл раны, крепко обхватив себя руками, дрожа под жарким июльским солнцем.

– Как давно вы принадлежите к Церкви, Каролина?

– Два года.

– И только сейчас вы впервые испугались?

Она кивнула.

– Значит, они были с вами осторожны.

– Что вы имеете в виду? – спросила она.

Я показала ей шрамы на левой руке.

– Вот эти шрамы у локтя остались после того, как туда вгрызся вамп. Рука была сломана, и мне повезло, что она не потеряла подвижность.

– А это?

Она коснулась следов от когтей, спускающихся по предплечью.

– Ведьма-оборотень.

– Как случилось, что на вашей руке выжжен крест?

– Люди с несколькими укусами вроде вас сочли забавным заклеймить меня крестом. Просто развлекались, пока их хозяин не проснулся.

Ее глаза расширились.

– Но вампиры в Церкви не такие. Мы не такие.

– Все вампы такие, Каролина. Некоторые могут себя контролировать лучше, но они все равно питаются людьми. Вы никогда не сможете по-настоящему уважать свою еду.

– Но вы же вместе с Мастером города. Вы верите, что он такой?

Я подумала и ответила честно.

– Иногда.

Она покачала головой.

– Я думала, что знаю, чего хочу. Что я собираюсь делать всю вечность. Теперь я ничего не знаю. Я чувствую себя такой… потерянной.

Слезы катились из ее больших глаз.

Я положила руку ей на плечо, и она прижалась ко мне, вцепившись своими маленькими аккуратными руками. Она плакала беззвучно, и лишь прерывистое дыхание выдавало ее.

Я обняла ее и позволила выплакаться. Если я возьму милых пожарных вниз во тьму и шестеро новоумерших вампиров проснутся животными, то либо погибнут пожарные, либо мне придется убить вампиров. Ни одно из решений не было выигрышным.

Нам нужно было определить, живы ли вампиры, и получить хоть какой-то контроль над ними. Если причиной проблемы был Совет, возможно, они могли помочь решить ее. Когда большие плохие вампиры приезжают в город, чтобы убить меня, я обычно не обращаюсь к ним за помощью. Но мы старались спасти жизни вампиров, не только людей. Может быть, они помогут. Может быть, и нет, но попытка – не пытка. Ладно, может быть и пыткой, но спросить стоило.

Глава 43

Даже по телефону я смогла определить, что моя идея обратиться за помощью к совету шокировала Жан-Клода. Можете назвать это догадкой. Он буквально потерял дар речи. Чуть ли не первый раз на моей памяти.

– Ну, и почему бы не попросить их помочь?

– Они – совет, ma petite, – сказал он, почти не дыша от эмоций.

– Именно! – сказала я, – они правят своим народом. А правление предполагает не только привилегии.

Оно имеет свою цену.

– Расскажи это вашим политикам в костюмах по три тысячи долларов из Вашингтона, – заметил он.

– Я не говорила, что у нас с этим лучше. Это к делу не относится. Они создали проблему. Они же, ради всего святого, должны помочь ее решить, – мне пришло в голову, что все могло быть хуже. – Разве что они не сделали это специально, – сказала я.

Он тяжело вздохнул.

– Нет, ma petite, не специально. Я не сразу понял, что это происходит с остальными.

– Почему с нашими вампирами все в порядке?

Думаю, он рассмеялся.

– С нашими вампирами, ma petite?

– Ты знаешь, что я имела в виду.

– Да, ma petite, знаю. Я ограждал наших.

– Не пойми меня не правильно, но удивительно, как у тебя хватило пороху удержать совет от того, чтобы повлиять на твоих людей.

– Сказать правду, ma petite, я сам удивлен.

– Это значит, что сейчас ты сильнее Малкольма?

– Похоже, что так, – спокойно ответил он.

С минуту я обдумывала новые данные.

– Но почему они рано поднимаются? Почему обострился голод? Зачем все это нужно совету?

– Им это не нужно, ma petite. Это просто побочный эффект их пребывания.

– Объясни, – попросила я.

– Одно их присутствие дает незащищенным вампирам дополнительные силы: они могу раньше восставать, возможно, что-то еще. Ненасытный голод и потеря контроля над младшими могут означать то, что совет решил не кормиться на моей территории. Я знаю, что Странник может получать энергию через низших вампиров, не овладевая их телами.

– Значит, он забирает часть выпитой ими крови?

– Oui, ma petite.

– А остальные пьют сами? – спросила я.

– Если с такой проблемой столкнулись все члены Церкви, то, думаю, нет. Полагаю, Странник нашел способ забирать энергию для них всех, но я все равно не могу представить, чтобы Иветт хотя бы одну ночь не причиняла бы кому-нибудь боль.

– У нее для этого есть Уоррик.

И в тот же момент я сообразила, что до сих пор не рассказала ни про маленькую дневную вылазку Уоррика, ни про его предупреждение. Жан-Клод проснулся как раз тогда, когда я была в больнице, в окружении оборотней. И после этого я носилась от одного срочного дела к другому.

– Сегодня днем ко мне приходил Уоррик, – сказала я.

– Что ты имеешь в виду, ma petite?

Я подробно рассказала ему обо всем.

Безмолвие в ответ. Его присутствие выдавало только легкое дыхание. Наконец, он заговорил.

– Я знал, что Иветт получает силу от своего мастера, но не думал, что он сдерживает способности Уоррика.

Неожиданно он рассмеялся.

– Предупреждение Уоррика меняет наши планы? – спросила я.

– Мы вовлечены в традиционное представление, ma petite. Если мы откажемся заплатить оговоренную цену за верлеопардов, то тем самым дадим Падме и Иветт самый лучший предлог, чтобы бросить нам вызов. Среди нас, нарушение данного слова – практически не искупаемый грех.

– И я сама нас во все это втравила, – сказала я.

– Oui, но при том, кто ты есть, ты не могла иначе. Уоррик – мастер вампиров, кто бы мог подумать. Он так долго был игрушкой Иветт.

– Как долго? – спросила я.

Два-три удара сердца Жан-Клод безмолвствовал, потом сказал:

– Он был в Крестовом походе, ma petite.

– В котором? Их было несколько, – сказала я.

– Приятно говорить со знатоком истории, ma petite. Но ты сама была рядом с ним. Сколько ему лет?

Я подумала.

– Сотен девять, или около того.

– Что означает?..

– Не люблю загадки, Жан-Клод. Первый Крестовый поход был в конце XI века.

– Exactement.

– Значит, Иветт даже старше, – сказала я.

– Ты не смогла определить ее возраст?

– Ей около тысячи. Но это хилая тысяча. Мне встречались вампы ее возраста, которых я боялась до смерти. А ее – нет.

– Да, Иветт может ужаснуть, но не благодаря возрасту или силе. Она может увидеть конец света, но уже никогда не станет мастером среди нас.

– И для нее это, как геморрой в заднице, – сказала я.

– Сказано грубо, но точно, ma petite.

– Я собираюсь просить о помощи Странника.

– Мы договорились с ними уже обо всем, о чем только могли, ma petite. Не влезай в еще большие долги перед ними. Я тебя умоляю.

– Ты меня никогда раньше ни о чем не умолял, – сказала я.

– Так послушай меня, ma petite. Не делай этого.

– Я не собираюсь торговаться, – сказала я.

Он вздохнул так, будто до этого сдерживал дыхание.

– Хорошо, ma petite, очень хорошо.

– Я просто спрошу.

– Ma petite, ma petite, что я тебе только что говорил?

– Слушай, мы пытаемся спасти не только человеческие жизни, но и вампиров. Вампы в этой стране имеют все гражданские права. Это не означает, что у них есть привилегии. Это влечет за собой определенную ответственность. Или, по крайней мере, так быть должно.

– Ты собираешься воззвать к чувству справедливости совета? – он не позаботился обойтись без недоверчивости в голосе. Фактически, он ее подчеркнул.

В таком виде, звучало это глупо, но… – Частично вина за то, что происходит, лежит на совете. Они поставили под угрозу жизнь своего собственного народа. Хорошие правители так не делают.

– Никто еще не обвинял их в том, что они "хорошие правители", ma petite. Они такие, какие есть. Это не вопрос – хорошие они, или плохие. Мы их боимся, и этого достаточно.

– Бред! Этого вовсе не достаточно. Этого даже близко не достаточно.

Он вздохнул.

– Пообещай мне, что ты не будешь заключать с ними никакие сделки. Спроси, но ничего не предлагай.

Ты должна поклясться мне в этом, ma petite. Пожалуйста.

"Пожалуйста", плюс страх в его голосе, меня добили.

– Обещаю. Это их обязанность. Нельзя торговаться с кем-то о том, чтобы он сделал то, что обязан делать в первую очередь.

– Ты – мое любимое дивное сочетание цинизма и наивности, ma petite.

– Считаешь наивным ждать от совета помощи вампирам этого города?

– Они спросят, что в этом для них выгодного, ma petite. Что ты ответишь?

– Отвечу, что это их долг, и что они просто засранцы без чести и совести, если не пошевелят и пальцем.

Вот теперь он точно рассмеялся.

– Я бы заплатил, чтобы послушать этот разговор.

– Тебе поможет то, что ты услышишь?

– Нет. Если они решат, что это моя идея, то точно потребуют плату. Только ты, ma petite, можешь быть с ними такой наивной и надеяться, что они тебе поверят Я-то себя наивной не считала, и меня бесило, что так думал он. Конечно, ему было на три сотни больше лет, чем мне. Скорее всего, ему показалась бы наивной сама Мадонна.

– Буду держать тебя в курсе.

– О, Странник и сам позаботится о том, чтобы я быстро узнал исход.

– Я навлекаю лишние проблемы на твою голову?

– У нас и так проблемы, ma petite. Хуже уже не станет.

– Это что, ты меня так успокаиваешь? – поинтересовалась я.

– Un peu, – ответил он.

– Это значит «немного», да?

– Oui, ma petite. Vous dispose a apprendre.

– Прекрати, – потребовала я.

– Как пожелаешь.

Он понизил голос до обольстительного шепота, как будто у него и так не был голос из самых неприличных снов.

– Чем ты занималась, когда я сегодня проснулся?

Я уже почти начала забывать про свое милое приключение в больнице. И теперь воспоминание так неожиданно нахлынуло на меня, что лицо залила краска.

– Ничем.

– Нет, нет, ma petite, не правильно. Ты определенно что-то делала.

– Стивен и Натаниель уже приехали?

– Приехали.

– Отлично. Поговорим об этом потом.

– Ты отказываешь отвечать на мой вопрос?

– Нет, я просто не знаю, какую короткую версию тебе выдать, чтоб не почувствовать себя потаскушкой. А на полную версию у меня сейчас просто нет времени. Так что ты можешь подождать?

– Я буду ждать всю вечность, если этого пожелает моя леди.

– Не пори чушь, Жан-Клод.

– Если я пожелаю тебе удачи с советом, тебя это устроит больше?

– Ага-ага.

– Анита, быть леди – хорошо. И совсем неплохо быть женщиной.

– Ты сначала попробуй, а потом говори, – сказала я и повесила трубку.

"Моя леди" звучало почти так же, как "моя собака". Собственность. Я была его человеком-слугой.

Даже убив его, я не смогла бы этого изменить. Но я не принадлежала ему. Если я кому и принадлежала, то только себе самой. И именно так я собиралась обратиться к совету, от своего собственного имени, как Анита Блейк, истребитель вампиров, представитель монстров в полиции. Они бы не стали слушать человека-слугу Жан-Клода, но, может быть, они послушают меня.

Глава 44

Трубку в Цирке поднял Томас.

– Они что, поставили вас за секретаря? – поинтересовалась я.

– Прошу прощения? – переспросил он.

– Простите, это Анита Блейк.

Секунду он не отвечал, потом сказал:

– Мне очень жаль, но мы открываемся только с наступлением темноты.

– Фернандо рядом?

– Да, именно так. До темноты.

– Томас, мне нужно переговорить со Странником. От имени полиции, а не как слуга Жан-Клода. У нас тут проблемы у нескольких вампиров, и я думаю, он мог бы помочь.

– Да, мы можем принять заказ, – бесстрастно сказал он.

Я продиктовала ему номер телефона в машине Дольфа.

– У нас совсем мало времени, Томас. Если он мне не поможет, мне придется пойти туда самой с копами и пожарными.

– Будем рады видеть вас сегодня вечером, – сказал он и повесил трубку.

Жизнь была бы намного проще, если бы Фернандо был мертв. Кроме того, я обещала Сильви, что убью его. А я всегда старалась держать слово.

Когда зазвонил телефон, к машине как раз подошел Дольф и, прислонившись к дверце, поинтересовался, что так долго. Я посмотрела на него. Он кивнул и ушел. Я взяла трубку.

– Да.

– Мне передали, что тебе нужно со мной поговорить.

Я подумала, чьи губы он использует, чье тело.

– Спасибо, что перезвонил, Странник.

Немного вежливости не помешает.

– Томас был удивительно красноречив ради тебя. Чего ты хочешь?

Я объяснила так кратко, как могла.

– И что ты хочешь, чтобы я сделал с этой вашей проблемой?

– Ты можешь перестать забирать у них энергию. Это может помочь.

– Тогда мне придется питаться на людях. Ты можешь предложить кого-нибудь для каждого из нас?

– Нет, никаких предложений, никаких сделок. Это дело полиции, Странник. Я говорю от лица закона людей, а не Жан-Клода.

– Что закон людей для меня? Для нас?

– Если мы спустимся, и они на нас набросятся, мне придется их убить. Они могут ранить полицейского, пожарного. Это не очень хорошо для принятия закона Брустера этой осенью. Совет запретил борьбу между вампирами этой страны, пока не будет принят закон. Полагаю, убийство служащих полиции тоже запрещено, не так ли?

– Так, – сказал он.

Голос был осторожный. Он ничего мне не давал. Я не могла понять, то ли он зол, то ли удивлен, и вообще – волнует ли его это хоть сколько-нибудь.

– Я прошу тебя помочь мне спасти жизни твоих вампиров.

– Они принадлежат вашей Церкви. Они не мои, – сказал он.

– Но совет – это верховное правление всех вампиров, так?

– Мы их высший закон.

Мне не понравилась формулировка, но я продолжила:

– Мы могли бы определить, живы ли еще вампиры в сгоревших зданиях. Ты мог бы удержать их, чтобы они не восстали слишком рано и не набросились на нас.

– Полагаю, ты преувеличиваешь мои силы, Анита.

– Не думаю, – сказала я.

– Если Жан-Клод будет поставлять нам… пищу, то я буду более чем счастлив перестать заимствовать энергию у других.

– Нет, я не договариваюсь, Странник.

– Если не договариваешься ты, то не договариваюсь и я, – сказал он.

– Черт возьми, это же не игра!

– Мы – вампиры, Анита. Ты понимаешь, что это означает? Мы вне вашего мира. То, что с вами происходит, никак не касается нас.

– Бред! Фанатики пытаются устроить здесь второе Инферно. Это вас очень даже касается. Томасу и Гидеону пришлось защищаться от нападающих, пока вы спали. Это касается вас напрямую.

– Не имеет значения. Мы в вашем мире, но не принадлежим ему, – сказал он.

– Знаешь, это могло работать веке в шестнадцатом или около того, но в ту же минуту, когда вампиры стали законопослушными гражданами, все изменилось. Например, одного из пострадавших вампиров отвезли в больницу на скорой. И сейчас врачи делают все, чтобы спасти его, а для вас это ни черта не значит? Пожарники рискуют жизнью и лезут в сгоревшие дома, чтобы вытащить вампиров. Убить вас пытаются только фанатики, а остальные люди – спасают.

– Следовательно, вы просто глупцы, – сказал он.

– Может быть, – ответила я, – но мы, несчастные людишки, принесли присягу – служить и защищать. Мы чтим наши обещания.

– Намекаешь, что мы – нет?

– Единственное, что я хочу сказать – если вы не поможете нам здесь и сейчас, то вы просто не достойны называться советом. Вы – не правители. Вы – просто паразиты, питающиеся страхом своих подданных. Правители не бросают своих людей на смерть, если могут спасти их.

– Паразиты… Могу я передать остальному совету твое столь высокое о нас мнение?

Вот теперь он разозлился. Я чувствовала это, словно даже через телефонную линию меня опалял жар.

– Ага, расскажи им всем. И можешь процитировать меня, Странник, что от легализации вампиры получили не только права и привилегии. По человеческому закону, у них теперь так же есть и обязанности.

– Неужели?

– Ужели. Ваш таинственный бред про " в вашем мире, но не принадлежим ему" мог работать в прошлом. Добро пожаловать в двадцатый век, и именно это означает узаконенное положение. Раз вы граждане, которые платят налоги, ведут дела, женятся, оставляют наследство, у которых появляются дети, то вы не можете больше спрятаться в какой-нибудь склеп и просто считать века. Теперь вы – часть нашего мира.

– Я обдумаю твои слова, Анита Блейк.

– После этого разговора я собираюсь пойти в здание. Мы собираемся вынести всех вампиров в мешках для трупов, чтобы они не пострадали в случае обрушения перекрытий. Если они восстанут в это время как ревенанты, то будет бойня.

– Я в курсе проблемы, – сказал он.

– А ты в курсе, что именно из-за присутствия совета у них появилась энергия, чтобы просыпаться так рано?

– Я не могу изменить влияние, которое наше присутствие оказывает на низших вампиров. Если Малкольм желает заявить о своем статусе мастера, то это его обязанность оградить своих людей. Я не могу делать это за него.

– Не могу или не стану? – поинтересовалась я.

– Не могу, – отрезал он.

Хм-м-м.

– Возможно, я действительно преувеличила твои силы. Приношу свои извинения, если это так.

– Принимается. И я понимаю, как редко ты извиняешься, Анита.

И телефон отключился.

Я нажала кнопку, и гудок пропал.

Когда я выбралась из машины, ко мне сразу же подошел Дольф.

– Ну? – спросил он.

Я пожала плечами.

– Похоже, придется лезть туда без прикрытия вампов.

– Ты не можешь на них полагаться, Анита, тем более – на их прикрытие.

Он взял меня за руку, впервые на моей памяти, и сжал ее.

– Вот на это ты можешь положиться. Один человек – на другого. Монстрам на нас плевать. Если ты думаешь иначе, то просто обманываешь саму себя.

Он уронил мою руку и отошел до того, как я успела придумать ответ. Как всегда. Хотя, после разговора со Странником, не уверена, что он бы у меня нашелся.

Глава 45

Через час я уже была облачена в костюм из огнеупорного материала (Hazardous Materials – Haz-Mat), короче – Хаз-Мат костюм. Он был громоздкий, если не сказать хуже, и на жаре Сент-Луиса исправно служил портативной сауной. Запястья и локти мне перетянули ремнями, чтобы перчатки не съезжали с рукавов. Я два раза шагала и вываливалась из ботинок, так что ноги пришлось перетянуть тоже.

Короче, чувствовала я себя, как космонавт, который попал не к тому портному. Более того – за спиной у меня был переносной дыхательный аппарат – Self-Contained Breathing Apparatus, SCBA. Добавьте определение «подводный» – Underwater, и получится SCUBA, но под воду мы идти не собирались. Уже за это я была благодарна.

Вместо простой трубки, в нем была маска, которая закрывала все лицо, так что проклятая штуковина была чертовски похожа на SCUBA. У меня был сертификат по дайвингу. Я получила его еще в колледже, и постоянно обновляла. Если просрочить дату, то придется пройти заново весь этот проклятый курс обучения. А обновления были не такими болезненными. Я тянула, чтобы не надевать маску, так долго, как только могла. После несчастного случая во Флориде, у меня развилась клаустрофобия. Не такая сильная, чтобы бояться лифтов, но, надевая этот костюм, маску на все лицо, и Хаз-Мат шлем, закрывающий всю голову, я начала паниковать, и просто не знала, что делать.

– Вы действительно считаете, что все это необходимо? – спросила я в десятый раз.

Если бы они просто дали мне стандартную каску пожарного с аппаратом SCBA, я бы еще могла это пережить.

– Если идете с нами, да, – ответила Капрал Такер.

Даже ее три дюйма, на которые она меня превосходила, помогали ей не очень. Мы обе выглядели, будто надели одежку явно с чужого плеча.

– Существует возможность заражения, если в подвале плавают тела, – сказал лейтенант Рен.

– В подвале действительно так много воды?

Они переглянулись.

– Вы никогда раньше не были в здании после пожара, так? – спросила Такер.

– Нет.

– Тогда поймете, как только мы спустимся, – сказала она.

– Звучит зловеще.

– Так и должно, – вздохнула она.

У Такер было не много чувства юмора, зато Рен обладал им в избытке. Он был чрезмерно внимательным, пока мы, извиваясь, залезали в костюмы. Он лично убедился, что все застегнуто, и даже теперь одаривал меня ослепительными улыбками. Но все это было не столь ясно. Ничего достаточно очевидного, чтобы я могла сказать: "Слушай, парень, у меня уже есть бойфренд".

Насколько мне было известно, он вел себя так со всеми, так что мне стоило перестать морочить себе голову и принимать все это лично.

– Наденьте маску, а я помогу вам закрепить капюшон, – сказал Рен.

Я покачала головой.

– Просто дайте мне стандартный шлем, и я воспользуюсь SCBA.

– Анита, если вы упадете в воду, а капюшон не будет герметично закреплен, то с тем же успехом на вас может и не быть этого костюма.

– Я лучше рискну, – сказала я.

Вмешалась Такер.

– Вы с трудом дошли сюда от фургона. С практикой у вас будет получаться лучше, но в глубокой воде, даже нам бывает трудно устоять на ногах.

Я опять покачала головой. У меня так сильно билось сердце, что стало трудно дышать. Я надела маску, вдохнула, и послышался этот ужасный звук. Словно вместо вас начал дышать Дарт Вейдер. А в воде, в темноте, дыхание будет единственным звуком. И в ожидании смерти, он будет нестерпимо громким.

– Вот тут надо подтянуть лямки, – сказал Рен.

Он принялся поддергивать застежки, словно мне было пять лет, и меня спроваживали поиграться в снегу.

– Я справлюсь.

Мой голос послышался на открытой волне, через рацию, которая была вмонтирована в маску.

Он поднял руки в перчатках, все еще улыбаясь. Этого мужчину было трудно обидеть, уже потому, что я пыталась это сделать. Он обладал той разновидностью жизнерадостности, которая, казалось, не замечает никаких нападок. Никогда нельзя доверять людям, которые постоянно улыбаются. Они или что-то вам впаривают, или попросту не очень умны. Рен глупым не казался.

Так или иначе, у меня не получалось правильно затянуть лямки на чертовой маске. Я всегда терпеть не могла работать в чем-нибудь более тяжелом, чем хирургические перчатки. Я сняла маску, и мой первый вдох был слишком громким, слишком длинным. Я потела, и дело было не только в жаре.

Мои браунинг и файрстар лежали на пожарной машине. На костюме было достаточно карманов, чтобы рассовать по ним дюжину пистолетов. Так что в дополнение я достала обрез из своего набора, и повесила сумку с ним на спину. Да, это незаконно, но Дольф уже как-то был со мной один раз, когда мы гонялись за вампиром-ревенантом.

Они были как на допинге – не чувствовали боли, были сильнее, чем обычные вампиры. Сила ада с клыками. Перед тем, как достать дробовик, я показала его Дольфу. Он одобрил. В прошлый раз у нас было два мертвых охранника и один коп-новичок, размазанные по всем стенам. Теперь у Дольфа и его команды, по крайней мере, были серебряные пули. Их с Зебровски как-то чуть не убили из-за того, что оружие было обычным, что и протолкнуло волокиту с подписанием приказа. Я подарила им коробку на Рождество еще до того, как серебряные пули появились у них официально. Мне никогда не хотелось увидеть их истекающих кровью из-за недостатка серебра в стволах.

Ножи я оставила в ножнах на руках. Носить обнаженные лезвия в карманах воздухо-и водонепроницаемого костюма было бы несколько неосмотрительно. Если я потеряю оба пистолета, и мне придется добираться до ножей под костюмом, то нам к тому моменту уже определенно подпалят шкуры. Так что нечего волноваться. Серебряный крест на шее я выпустила наружу. Он был лучшим сдерживающим средством против новоумерших вампов. Они не могли не обратить внимания на крест, если он подтвержден верой. Я встретила только одного вампа, который мог пробить себе дорогу через пылающий крест и ранить меня. К настоящему моменту он был мертв. Забавно, сколько из них кончили так же.

Ко мне подошла Такер.

– Давайте, я помогу застегнуть маску.

Я покачала головой.

– Оставим так, как есть до последнего. Чем меньше я в ней буду, тем лучше.

Она провела языком по губам, хотела что-то сказать, но не решилась. Потом, наконец, спросила:

– С вами все в порядке?

Обычно, я говорю – «конечно», но они полагались на меня, возможно, даже доверяли мне свои жизни.

Боялась ли я? Боялась.

– Не совсем, – сказала я честно.

– У вас клаустрофобия, правда? – спросила она.

Возможно, у меня был удивленный вид, потому что она заметила:

– Многие хотят быть пожарными, но посреди огня, в маске и таком дыму, что не видно даже руки перед глазами, не хотелось бы страдать от клаустрофобии.

Я кивнула.

– Понимаю.

– У нас при обучении было задание, когда завязывают глаза, и нужно разобраться со всем снаряжением на ощупь, как если бы дым застилал весь мир. Так что можно легко определить, кому не нравится теснота.

– Я могу пережить костюм без SCBA. Все дело в сочетании костюма и того, что я слышу свое дыхание.

У меня сразу после колледжа было происшествие по время дайвинга.

– Вы справитесь?

Никаких обвинений, только честность.

Я кивнула.

– Я не могу оставить вас с незнакомой опасностью.

– Я спрашивала не об этом, – сказала она.

Мы смотрели друг на друга.

– Дайте мне несколько минут. Я просто не сразу поняла, что такое Хаз-Мат. Все будет в порядке.

– Уверены?

Я кивнула.

Она ничего не сказала и отошла, давая мне возможность собраться с мыслями.

Рен отправился говорить с Фултоном. С нами шли он и Такер еще и потому, что они оба были парамедиками, и нам могли пригодиться их знания. Также, честно говоря, я не хотела, чтобы в темноте посреди вампов со мной был Фултон. У него были свои заскоки. Я не винила его в этом, но и не хотела, чтобы он прикрывал мне спину. Конечно, если бы я наблюдала, как кто-то потеет и пытается спокойно дышать, то я бы не захотела, чтобы там была и я сама. Черт возьми. Я справлюсь.

Я должна справиться.

С не меньшим трудом к нам подошла Детектив Тэмми Рэйнольдз, тоже в костюме. У них не нашлось достаточно большого размера для Дольфа, так что прикрывать меня будет она. Какая радость. Я не могла отпустить их вниз, если прикрытие будет обеспечивать одна Тэмми.

У нее получилось надеть поверх костюма свою наплечную кобуру. Она у нее была одной из тех, что просто обхватывают плечи, без ремня, который продевается через лямки. Обычно, когда я ходила по магазинам, кобура такого типа постоянно куда-нибудь съезжала. Вот и имей после этого узкие плечи.

Так что мне пришлось заиметь кобуру по размеру. Я не стану покупать вещь, с которой потом придется возиться. Ни платье, ни кобуру.

Рэйнольдз улыбнулась мне.

– Ларри очень разочарован, что не может пойти с нами.

– Какое облегчение, – сказала я.

Она нахмурилась.

– Я думала, вы хотели бы, чтобы он вас прикрывал.

– Ага, но пистолет не поможет, если на нас обрушится потолок.

– Думаете, обрушится? – спросила она.

Я пожала плечами. Я сосредоточилась на одевании, на маленьких деталях, на спокойном поддразнивании Рена. У меня получилось отгородиться от мысли, что мы идем в дом, где пол может обвалиться под нами в любой момент, спустимся под него, и будем ждать, что он обвалится на нас, копаясь в воде с гробами и вампирами. Что может быть лучше?

– Скажем, я просто осторожная.

– И вы не хотите рисковать Ларри.

– Правильно. Мне не нравится мысль, что его может ранить.

Говоря это, я смотрела на нее.

Она моргнула своими карими глазами, потом улыбнулась.

– Мне тоже, Анита, мне тоже.

Я кивнула и решила не развивать тему. Свой родительский долг я выполнила. Я даже не была уверена, почему мне не хочется доверять Тэмми. Женская интуиция, или, возможно, я уже никому больше не доверяла. Возможно.

К нам вернулась Такер.

– Пора надеть маску, – сказала она, глядя на меня.

Я кивнула и позволила ей помочь мне справиться с застежками. Закрыв глаза, я сосредоточилась на дыхании – вдох, выдох, вдох, выдох. В дайвинге, если дышать слишком быстро, можно разорвать легкие. Но сейчас это был просто способ избежать гипервентиляции.

Она закрепила у меня на голове капюшон. Я смотрела на нее и знала, что глаза у меня большие.

Радостный голос Рена послышался через рацию в маске:

– Дышите ровнее, Анита.

– А я и дышу ровно, – сказала я.

Было странно иметь возможность нормально говорить в то время, когда мое громкое, хриплое дыхание зловеще раздавалось у меня в ушах. С трубкой говорить нельзя, но я знала, что можно кричать, зажав ее между зубами. Звук распространяется в воде, как самый быстрый сукин сын.

Со шлемом поверх маски видимость была не самая лучшая. Я попыталась покрутить головой, обнаружив только, насколько уменьшилось поле зрения. Периферийное зрение практически пропало.

По рации послышался голос Тэмми.

– В этой штуке ничего не видно.

– Привыкнете, – отозвалась Такер.

– Надеюсь, что мы будем в этом не так долго, чтобы привыкнуть, – сказала я.

– Если скажем «бегом», бегите как черти, – сказала Такер.

– Потому что пол обваливается, да? – уточнила я с надеждой в голосе.

Думаю, она кивнула, но сказать наверняка было трудно.

– Правильно.

– Хорошо, но когда выйдем на лестницу, командование возьму я. И если я скажу "бегом, как черти", это значит, что вампиры проснулись и собираются нами закусить.

Рен и Такер переглянулись.

– Скомандуете бегом, – сказал Рен, – спросим, как быстро.

– Согласна, – присоединилась к нему Такер.

– Отлично, – сказала я.

Честно говоря, ни с кем не спорить было здорово. Никаких обсуждений. Такое облегчение. Если бы я не потела, как свинья, слушая свое дыхание, ужасающе раздававшееся, как в фильмах ужасов, и мне не приходилось заново учиться ходить в этих сапогах-ботинках с металлическими подошвами, я бы сказала, что работа с пожарными была просто развлечением. Но все было не так. Я бы лучше спустилась по тросам со спецотрядом в зоне свободного огня, чем ползать в костюме мумии и пытаться его не потерять. Это была просто фобия, черт бы ее побрал. Все было в порядке. Ничто мне не угрожало. Но тело разум не слушало. Фобии – они такие. Здравый смысл их не колышет.

Рен первым ступил на пол. Звук был такой, словно во сне всхрапнул какой-нибудь великан. Он замер, потом перенес другую ногу и топнул так, что я почувствовала, как пульс вот-вот выпрыгнет у меня через рот.

– А мы не должны двигаться потише? – спросила я.

Послышался голос Рена:

– Идите за мной точно след в след. Не отклоняйтесь, не расходитесь.

– Почему? – спросила я.

– Только потому, что пол устойчив там, где иду я, не значит, что он такой же прочный в остальных местах.

– А, – ответила я.

Я шла сразу за Реном, так что зрелище его притоптывающего танца представало во всем великолепии.

И оно не успокаивало. За мной шла Такер, шествие замыкала Детектив Рэйнольдз.

Я раздала всем кресты, чтобы они положили их в карманы. Почему не надели, как я? Потому что Такер и Рен несли ворох глухих мешков для тел. План состоял в том, чтобы запихать вампов в мешки и вынести. В скорой в этих мешках они будут в безопасности до самой темноты. Если у нас все получится, а потолок так и не обвалится до темноты, я просто озверею. Главное, чтобы он не упал, пока мы здесь. Это я могу пережить.

Я добросовестно шла за Реном след в след. Тем не менее, мне пришлось спросить:

– Даже без этого костюма у меня гораздо короче ноги. А в нем – так я просто калека. Можно я буду шагать не так широко?

– Хорошо, но только в линию с моими шагами, – сказал Рен.

Какое облегчение. Весь пол был засыпан обломками. В почерневших досках торчали грозди. Теперь я поняла смысл металлических подошв. Вот за них я была благодарна, но это не делало задачу идти проще.

Через дыру в пол уходила труба. Это был большой тяжелый рукав, присоединенный к насосу снаружи.

Они откачивали воду из подвала. Если бы здание было водонепроницаемым, оно было бы полно воды до потолков. Успокаивающая мысль.

Фултон вызвал Хаз-Мат цистерну с водой. Похоже, он относился к вампиризму, как к инфекционному заболеванию. Болезнь эта была заразной, но не так, как он думал. Но он был главным на месте, Incident Commander – Ответственный на месте происшествия. А я начинала понимать, что это звание при пожаре равно статусу Бога. А с Богом не спорят. Можете на него разозлиться, но это ничего не изменит.

Я сосредоточилась на шагах. Искала взглядом обломки. Шагала по следам Рена. Время текло мимо, а я просто двигалась вперед. Я помнила о том, что печет солнце, по спине катятся капли пота, но все это было не важно. Не существовало ничего, кроме движения вперед, думать было не обязательно. У меня уже выровнялось дыхание, когда я врезалась в спину Рену.

Я замерла, боясь пошевелиться. Что-то было не так?

– В чем дело? – спросила я.

– Лестница, – сказал он.

"О", – подумала я. Теперь вела я. А я была не готова. Честно говоря, я не была уверена, получится ли у меня идти по лестнице в этом проклятом костюме. Я просто не представляла, как тяжко в нем придется.

– В таких зданиях лестницы – самые опасные места, – сказал Рен. – Если что и обвалится, то в первую очередь – лестницы.

– Вы что, пытаетесь таким образом нас успокоить? – поинтересовалась Рэйнольдз.

– Скорее подготовить, – ответил он. – Я проверю первые ступени. Если они устойчивы, пропущу вперед Блейк.

Он уже не заигрывал. Он был занят делом, и мы вдруг опять перешли на формальные имена.

– Осмотрите тело на лестнице, – сказал он.

Он шагнул на первую ступень, топнув так, что я подпрыгнула.

Тело на лестнице было черным, как уголь. Рот раскрылся в беззвучном крике. Пришлось подойти поближе, чтобы рассмотреть клыки. Настоящие клыки вампа, правда, не очень большие. Сухожилия натянулись так, словно если до них дотронуться, они лопнут. Тело казалось хрупким, будто от одного прикосновения оно обратится в прах. Я вспомнила про Ларри, и череп, который превратился в пыль от его касания. Это тело выглядело прочнее, но не намного. Мог ли он еще быть жив? Была ли в нем еще какая-то искра, чтобы с наступлением темноты он начал двигаться, жить? Я не знала. Он должен был обратиться в пепел. Он должен был гореть на свете, и не важно, сколько воды они на него вылили.

Я очнулась от голоса Рена.

– Вы можете взять командование, Анита.

Я посмотрела вниз, и увидела, что Рен стоит на несколько ступенек ниже, почти посередине. Его ноги утопали во тьме, как в черной луже. Он был достаточно низко, чтобы какой-нибудь амбициозный вамп мог легко схватить его за ногу и утащить к себе. Я не сразу заметила. Моя вина.

– Поднимитесь, Рен, – сказала я.

Он так и сделал, но забыл о возможной опасности. Черт возьми.

– Лестница из бетона, так что тут довольно безопасно. С вами должно быть все в порядке.

– Мне нужно топать при каждом шаге?

– Так будет безопаснее, – сказал он.

– Если я почувствую, что пол движется, мне орать?

– Да, – ответил он и прошел мимо меня.

Я посмотрела вниз, в стигийские глубины.

– Мне нужна рука, чтобы держаться за перила в этом костюме, и рука для пистолета. Мне не хватает руки для фонаря, – сказала я.

– Я могу попробовать посветить перед вами, но вряд ли там, где вам нужно.

– Об этом не беспокойтесь, пока я не попрошу.

У меня заняло целую минуту, даже две, чтобы вытащить из кармана браунинг. В одной руке определенно будет пистолет. В громоздких перчатках мне пришлось воспользоваться обеими руками, чтобы снять его с предохранителя. Я просунула палец в кольцо у курка. Обычно я не носила так пистолет. Но палец в перчатке с трудом помещался на курке. Теперь я была готова идти. Если поставить на первое место безопасность, то я не смогу выстрелить вовремя. Я тренировалась с зимними перчатками, но мне и в страшном сне не могло присниться, что придется стрелять в вампов в Хаз-Мат костюме. Черт, до сегодняшнего дня я вообще не знала, что за зверь этот Хаз-Мат костюм.

– Что за задержка? – послышался голос Фултона.

А я и забыла, что он слышит все, что мы говорим. Как будто подслушивают.

– Эти проклятые перчатки не вполне предназначены для стрельбы.

– Что это значит? – спросил он.

– Это значит, что теперь я готова спускаться, – сказала я.

Я держала браунинг дулом вверх и чуть вперед. Если свалюсь в этом костюме и случайно выстрелю, то надо будет очень постараться, чтобы не пристрелить никого за мной. Интересно, достала ли Детектив Тэмми свой пистолет? Интересно, насколько она хороша в стрельбе. Какова она в чрезвычайных обстоятельствах? Я произнесла коротенькую молитву, чтобы обитатели подвала нас не заметили, и шагнула на первую ступень. Она не провалилась. Я посмотрела вперед, на плотную черноту, которая начиналась примерно посередине лестницы. Солнечный свет обрезался тьмой, как ножом.

– Ну, пошли, мальчики и девочки, – сказала я.

И мы начали спускаться.

Глава 46

Последние несколько ступеней уходили под воду. Подвал превратился в озеро. Луч от фонаря Рена скользил сквозь темноту, как крошечный прожектор. Вода стелилась твердой чернотой, бесстрастно и спокойно охраняя все свои тайны. Примерно в десяти футах от лестницы на поверхности темной-темной воды слегка покачивался гроб.

Даже через свое пыхтение и сопение я различала, как чуть слышно плещется вода. И еще слышался стук дерева о дерево, как от связанных лодок в доке. Я махнула рукой, и луч света фонаря Рена последовал за ней. У дальней стены постукивали боками еще два гроба.

– В поле зрения три гроба, но должно быть еще четыре. Один – наставника, один – того вампа на лестнице, и еще два.

Я сделала последний шаг в воду. Даже через костюм можно было чувствовать жидкость, как отдаленную прохладу, мои щиколотки обняла вода. И одно это ощущение заставило участиться мое дыхание, а сердце чуть не выпрыгивало из горла.

– Доведете себя до гипервентиляции, – заметил Рен. – Дышите ровнее.

Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула, считая про себя, чтобы не спешить. Досчитав до пятнадцати, я сделала еще один вдох.

– Все О'Кей? – спросил он.

– В чем дело? – вмешался Фултон.

– Ни в чем, – ответил за нас обоих Рен.

– Со мной все в порядке, – сказала я.

– Что происходит? – спросил Фултон.

– У нас не хватает четырех гробов. Два из них могли затонуть, но все равно не хватает еще двух.

Просто интересуюсь, где они могут быть, – сказала я.

– Будьте осторожнее, – сказал он.

– Как девственница в брачную ночь, – прошептала я.

Кто-то рассмеялся. Всегда приятно быть забавной.

Я попыталась шагнуть вниз еще на одну ступень, по колено в воду, и ноги начали из-под меня уходить. Неожиданно оказалось, что я соскальзываю по ступенькам, и только ухватившись за перила, мне удалось не уйти под воду с головой. Я сидела по горло в воде и чувствовала себя ужасно глупо и перепугано. Сочетание, от которого я никогда не была в восторге.

Ко мне подошел Рен. Свет скользил по воде, пока он помогал мне подняться на ноги. Мне действительно нужна была помощь. Я подняла мокрый браунинг в луч света.

– Ваш пистолет не перестанет действовать? – спросил он.

– Я могу стрелять под водой, и он сработает, – сказала я.

Меня все еще удивляло, сколько людей думают, что пара капель воды могут испортить пистолет.

После этого его придется как следует вычистить, но при стрельбе вода не мешает. Дни, когда приходилось держать порох сухим, ушли в далекое прошлое.

Я спустилась по оставшимся ступеням и медленно скользнула в холодную воду. Дыхание продолжало убыстряться. Пошло бы оно все, но я была напугана до смерти. Стоя в воде, я могла достать фонарик из одного из карманов, или могла вытянуть еще один ствол из сумки за спиной. Но перед тем, как начать менять пистолеты, я позволила Тэмми подойти и прикрыть меня с помощью своего пистолета.

Я все еще не знала, насколько она хороша в стрельбе, но все же это было лучше, чем ничего.

Вода обхватила грудь, почти доходя до подмышек. Я очень медленно скользила по воде, больше плывя, чем передвигаясь с помощью ног. Пистолет я держала обеими руками наготове. Ну, наготове – с учетом того, что я наполовину плыла, и на мне был костюм какого-то космонавта.

Мне очень не нравилось то, что у нас не хватало двух гробов с парой вампов. Возможно, они затонули, но у меня сводило живот в ожидании того, как чьи-то руки обовьются вокруг щиколоток, и дернут меня под воду. Моя нога наткнулась на что-то твердое, и целую секунду я не могла дышать. Я пощупала ногой и предположила, что это, возможно, банка от краски. Похоже, даже у вампов в подвалах такой же бардак, как у нас – простых смертных.

– У меня тут неопределенные обломки, – позвала я.

– Вы говорите, как настоящий пожарник, – заметил Рен.

– Гроб? – спросила Тэмми, последней соскальзывая в воду.

– Нет, просто какая-то банка.

Гроб почти подплыл ко мне. Без усилий. Я подняла руку, чтобы коснуться его, оттолкнуть, чтобы он так и плавал на небольших волнах.

– Когда Рен и Такер доберутся до гроба, я собираюсь отойти. Прикройте меня, пока я вынимаю дробовик.

– Договорились, – ответила Тэмми.

Она держала фонарик и пистолет вместе, один над другим, так что луч света следовал за направлением дула. Она просматривала воду в поисках малейшего движения. Это заставило мои плечи слегка расслабиться.

– Не открывайте гроб, пока я не готова, – сказала я.

У меня была целая секунда, чтобы понять, что я уже не беспокоюсь за свое дыхание.

Даже стоя по грудь в воде, кишащей вампирами, удушливая теснота постепенно смывалась напором чистого адреналина. Вспомню про свои фобии потом, когда мы останемся в живых.

Рен и Такер взялись за края гроба. Даже им было трудно двигаться в воде в полной амуниции.

– Рейнольдз, достаю дробовик.

– Прикрываю, – быстро отозвалась она.

Я чуть отошла и дернула сумку со спины вперед. Мне понадобилась секунда, чтобы решить – положить браунинг обратно в карман костюма, или туда, где сейчас был дробовик. Я выбрала второе.

Я оставила сумку спереди, чтобы в случае необходимости быстро достать пистолет. Вытащив дробовик, я уперла приклад в плечо, приняла самое устойчивое положение, какое было возможно в воде, и крикнула:

– Открывай!

Такер придержала, а Рен – откинул крышку. В этот момент он пересек мою линию огня.

– Рен, закрываете цель!

– Что?

– Сдвиньтесь вправо, – приказала я.

Без лишних вопросов он послушался, но одной этой задержки могло хватить, чтобы его ранили или убили. Вампирша лежала на спине, бледное лицо обрамляли длинные волосы, одна рука, как у спящего ребенка, покоилась на груди.

– Ее можно двигать? – спросил Рен.

– Не закрывайте мне линию огня, и в остальном – можете делать, что хотите, – сказала я.

– Виноват, – сказал он.

Даже искаженный рацией голос звучал смущенно.

Но времени, чтобы его успокаивать, у меня не было. Я была занята, следя за вампами. Главным образом – за той, которая была в открытом гробу, так как в этом костюме у меня не было периферийного зрения. Даже слух действовал только наполовину, или даже меньше. Я чувствовала себя совершенно не готовой.

– Почему наши кресты не светятся? – спросила Рейнольдз у меня из-за спины.

– Они и не должны светиться вблизи трупов, – сказала я.

Тем временем Рен и Такер пытались засунуть тело в мешок. Наконец, Рену удалось перекинуть тело через плечо, а Такер стала натягивать мешок на ноги. Вампир не подавала признаков жизни. Ее длинные волосы рассыпались по воде, постепенно впитывая ее и темнея. Когда они упаковали ее целиком, я успела заметить выражение ее мертвенно-бледного лица и прилипшие к нему пряди мокрых волос, как у утопленницы.

Такер застегнула мешок и заметила:

– Внутри осталась вода. Не представляю, как этого не допустить.

Рен перехватил тело поудобнее и начал двигаться к лестнице.

– Если будем таскать только мы вдвоем, времени уйдет уйма, – сказал он.

Послышался голос Фултона.

– Привезли еще два костюма, Миз Блейк. Будет ли безопасно послать к вам еще двоих?

– Как один из ягнят на заклание, могу сказать – ага. Почему все веселье должно доставаться только нам?

Рен добрался до лестницы и начал подниматься, одной рукой придерживая свою ношу. Он попытался повторить тот же номер, топая на ступенях, определяя их прочность, и чуть не свалился обратно в воду.

– Короче, я просто поднимаюсь. Если они обвалятся, постарайтесь не оставлять меня под завалом, пока у меня не кончится воздух.

– Сделаем все, что сможем, – ответила я.

– Спасибо, – сказал он, одним словом выражая такой сарказм, что его было отлично слышно даже через микрофон.

Такер тем временем взялась за еще один гроб. Рейнольдз продолжала старательно бдеть, пока Такер открывала крышку. Но у нее не хватило веса, чтобы аккуратно ее опустить, как это сделал Рен. Она ее просто толкнула. Крышка упала и громко ударилась о другой гроб так, что пошло эхо. От этого звука у меня начало пощипывать кончики пальцев.

– Черт, – выдохнула Рейнольдз.

– Все в порядке? – послышался голос Фултона с большой земли.

– Ага, – ответила я, – просто нервы.

– Такер, с вами все в порядке? – спросил он.

– Это я, – сказала Ренольдз, – прошу прощения.

Второй вамп был мужчиной с короткими каштановыми волосами, и точками веснушек, которые продолжали цепляться за его белую кожу. В нем было больше шести футов, так что запихнуть его в мешок будет еще труднее.

Такер предложила подтащить гроб к лестнице, и там перекатить тело. По-моему, звучало разумно. На нижнюю часть лестницы солнечный свет не попадал, так что вамп тоже не должен возражать.

Рейнольд и Такер как раз подтащили гроб к лестнице, когда вернулся Рен. Он накинул на тело расстегнутый мешок.

– Если Рейнольдз и Такер поддержат гроб, думаю, у меня получится перевалить его в мешок.

– Хороший план, попробуем, – сказала Такер, и шагнула чуть глубже в воду.

Ренольдз взглянула на меня, и я сказала.

– Конечно.

Она передвинулась к другому концу гроба, уже не прицеливаясь, фонарик повис, отражаясь в воде, как далекий золотой шарик света в темном бассейне.

Рен наклонился над телом, чтобы перекатить его на бок.

– Вы опять закрываете мне цель, Рен, – сказала я.

– Прошу прощения, – ответил он, но его руки наполовину были под телом, так что он не отодвинулся.

– В сторону, черт возьми! – крикнула я.

– Я его почти засунул в мешок.

Голова вампира дернулась. Это случается у них даже "во сне", но в данных обстоятельствах мне это совсем не понравилось.

– Бросайте его и отойдите, Рен. Сейчас же!

И в этот момент кресты на мне и Рейнольдз вспыхнули, как два маленьких белых солнца.

Рен послушался, но было слишком поздно. Вампир повернулся к нему, широко открыв пасть и сверкнув клыками. Он вцепился в костюм с громким шипящим воздухом вырвавшегося воздуха. Они были слишком близко, чтобы воспользоваться дробовиком.

– Рейнольдз, он твой, – крикнула я.

Рен дико заорал.

В почти полной темноте я увидела вспышки от пистолета Рейнольдз. Вампир с дырой во лбу оттолкнулся от Рена. Но не умер, даже близко не умер. Ревенанты так просто не сдаются. Я выстрелила в бледное лицо, и оно взорвалось кровью и кусками мяса, маленькие тяжелые ошметки с бульканьем попадали в воду. Он упал назад, на открытую крышку гроба, голова отсутствовала, как класс, руки все еще цеплялись за белую атласную обивку. Ноги дергались. Рен упал на лестницу.

Такер закричала:

– Рен, Рен, ответь!

– Я здесь, – послышался его хриплый голос, – я здесь.

Я сделала два осторожных шага к лестнице, и выпустила вампу в грудь еще одну пулю, пробив дыру и в нем, и в крышке гроба под ним. Я загнала в дробовик очередной патрон и приказала:

– Поднимаемся, быстро!

Опустившись на колено рядом с Реном, я одной рукой подхватила его под руку, а другой продолжала держать дробовик. Сквозь звон в ушах от стрельбы я успела услышать, как Такер испугано сказала:

– Моей ноги что-то коснулось.

– Быстро! Наверх!

Я попыталась заставить их подниматься голосом. Подняв Рена на ноги, я толкнула его вверх по лестнице. Но его уже не надо было сильно торопить. Выбравшись на свет, он обернулся в ожидании остальных.

Рейнольдз была почти рядом с нами.

А вот рядом с Такер, по обеим сторонам из воды показались две мокрые руки со стекающими каплями.

Я заорала:

– Такер!

Руки сомкнулись, и она опрокинулась на спину и скрылась под водой. Тьма сомкнулась над ней, как сжавшийся кулак. Даже стрелять было не во что.

Ее голос было кристально ясно слышно по рации, дыхание раздавалось так отчетливо, что его было больно слышать.

– Рен! Рен! Помоги!

Я соскользнула со ступеней и упала в воду, позволив черноте поглотить и меня. Крест пылал в воде, как маяк. Я видела какое-то движение, но не была уверена, что это она.

Я почувствовала движение в воде за секунду до того, как сзади меня обхватили руки. В костюм впились зубы, руки сорвали шлем, как мокрую бумагу. Оно перевернуло меня в воде, и я не сопротивлялась. Я позволила этим нетерпеливым рукам меня развернуть, пока я не оказалась в удобной позиции, чтобы ткнуть дробовик ему в подбородок и выстрелить. Я полюбовалась, как его голова исчезает в облаке крови, освещенном сиянием моего креста. На мне все еще была маска, и только поэтому я еще не утонула.

Крики Такер продолжались. Ее голос был везде – по рации, в воде, раздавался эхом от мокрых стен.

Я встала, и остатки костюма скользнули с меня. Часть криков Такер пропало. Вода проводила звук, как усилитель.

Рейнольд и Рен оба были в воде. Очень плохая идея. Он с чем-то яростно боролся, и я увидела.

Хаз-Мат костюм Такер плавал у противоположной стены. Он бросился в воду, чтобы доплыть до нее.

Рейнольдз старалась держаться с ним, в руке был пистолет. Свет от ее креста почти слепил.

Я закричала в рацию:

– Все наверх! Быстро! Наверх, черт возьми!

Но никто не послушался.

Крики Такер внезапно оборвались. Остальные закричали еще громче. Все, кроме меня. Я молчала.

Криками тут не поможешь. Под водой было, по крайней мере, еще три вампа. Три ревенанта – три нежити. Если мы останемся здесь, то умрем.

Прямо передо мной из воды взметнулся вампир. Дробовик выстрелил до того, как я успела сообразить, что делать. Его грудь взорвалась, но он успел меня схватить. У меня хватило времени на то, чтобы загнать в ствол патрон, но не на выстрел. В такие моменты время идет слишком быстро и слишком медленно. Вы не можете ничего предотвратить, но видите все в мельчайших подробностях. Пальцы вампира крепко вцепились мне в плечи, удерживая, пока он отклонялся для удара. Я увидела клыки в окружении темной бороды. Свет от моего креста был безумно ярким, подсвечивая его лицо, как фонарь из тыквы на Хэллоуин. Я выстрелила ему прямо под подбородок, не успев встать тверже, время было только на то, чтобы нажать на курок. Голова взорвалась и обрушилась на меня красным дождем, залив всю маску. Из-за крови и всего остального я ничего не видела. Отдача дробовика откинула меня и я села прямо в воду. Я погружалась, не зная – он все еще кидается, или уже мертв.

Я забилась, чтобы выбраться на поверхность. Вода смыла кровь с маски, но какие-то кусочки к ней прилипли, так что я все еще не могла видеть. Я сдернула маску, теряя связь с миром, но обретая зрение.

Вампир плавал передо мной, но трудно было сказать – лицом вниз, или лицом вверх. Без лица.

Прелесть.

Когда выстрелил пистолет Рейнольдз, выстрелы звучали странно, и я поняла, что оглохла на ближайшее к дробовику ухо. Тело вампира реагировало на пули, дергаясь, но не останавливаясь. Она целилась в середину тела, как ее учили в тире.

Я закричала:

– В голову!

Он подняла пистолет, и он щелкнул, магазин был пуст. Я подумала, что она вот-вот вытащит запасную обойму, когда эта тварь прыгнула, и они оба скрылись под водой.

Я выбралась из того, что еще оставалось на мне от костюма. Даже с ремнями он опал с меня, как старая кожа. Я сменила руки, чтобы держать дробовик наготове, и погрузилась в воду. Плыть было бы быстрее, а если там можно было что-нибудь подхватить, то я это уже подхватила. Мой путь маяком освещал крест. Но я плыла на свет креста Рейнольдз. Он был моим маяком.

У меня было всего несколько секунд, чтобы добраться до нее, или все будет кончено. Я почувствовала движение за мгновенье до того, как в меня врезалась последняя тварь. Я обернулась, разворачивая на нее дробовик, и оно схватилось за ствол. Думаю, ему было все равно, что хватать, но в результате оно вырвало оружие у меня из рук, и схватило меня.

Она была почти красивой, в окружении паривших длинных волос, как у русалки из сказки. Когда она приблизилась, ее кожа запылала от креста. У меня в руке уже был нож, и я воткнула его ей под подбородок. Он вошел очень легко, но не достиг мозга. Удар был не смертельным, даже близко не смертельным. Она стояла в воде, держась руками за нож. Не думаю, что от боли. Она просто не могла открыть рот, чтобы вцепиться в жертву и насытиться.

Второй нож я воткнула ей под ребра, целясь в сердце. Ее тело задрожало, глаза расширились. Рот открылся достаточно, чтобы стало видно лезвие первого ножа. Она беззвучно закричала, и ударила меня ребром ладони. Единственное, что удержало меня от того, чтобы не отлететь, была вода. Она поглотила часть силы удара. Я упала назад, и надо мной сомкнулась вода. Секунду я плыла, потом попыталась вдохнуть, хлебнула воды, встала на ноги, кашляя, и снова падая. Оперевшись наконец на ноги, я почувствовала на лице что-то более теплое, чем вода. У меня шла кровь. Перед глазами поплыло, и запрыгали маленькие белые цветочки.

Тварь с моими двумя ножами продолжала двигаться на меня. Криков больше не было слышно. Видно тоже не было, но означать это могло только одно. Рейнольдз, Рена и Такер уже нет.

Я пятилась в воде. Запутавшись в чем-то, я опять упала. На этот раз выбраться было труднее, и заняло это больше времени. Запуталась я в Хаз-Мат костюме, на котором осталась сумка с браунингом. Перед глазами продолжали прыгать черные пятна. Я смотрела на вампира, словно через свет стробоскопа. Я закрыла глаза, но белые цветочки поселились у меня на веках. Опустившись в воду, я нащупала ногой сумку. Сдерживала ли я дыхание или просто перестала дышать? Не помню. Я достала браунинг, не открывая глаз. Для того, чтобы им воспользоваться, зрение мне было не нужно.

Она захватила в горсть мои волосы и вытащила на поверхность. Я выстрелила, как только оказалась над водой, простреливая в ряд дыры у нее в теле, пока не пришла очередь бледного лица. Она вытянула руку, закрывая дуло пистолета, и эта нежная рука разлетелась кусочками костей и кровавыми ошметками. Я стреляла ей в лицо, пока оно не превратилось в красное месиво, а я не оглохла уже на оба уха.

Тварь упала в воду, и я соскользнула на колени. Надо мной сомкнулась вода. Я снова и снова пыталась заставить себя подняться на поверхность. Думаю, мне удалось пару раз глотнуть воздуха, пока серые и белые точки не заполнили все вокруг. Я уже не видела сияние креста в воде. Наконец, все поглотила тьма, и она была гладкой и совершенной. Какой-то момент я парила в воде со слабой мыслью, что по идее мне должно быть страшно. Потом – ничего.

Глава 47

Я очнулась на траве, в том месте, где до этого мы беседовали с Каролиной. Меня вырвало водой и желчью, чувствовала я себя более, чем дерьмово, но была жива. Жива – это хорошо. Почти так же хорошо, как то, что надо мной стояла Детектив Тэмми Рэйнольдз. У нее была перевязана рука, и она плакала. Затем – ничего, словно кто-то переключил канал, и я очнулась в другой передаче.

На этот раз – больница, и я испугалась, что Рэйнольдз мне только приснилась, и что на самом деле она была мертва. Рядом с моей кроватью, откинув голову, сидел Ларри – он или спал, или отрубился от обезболивающих. Я решила рассматривать его присутствие, как подтверждение того, что Рэйнольдз не была моей галлюцинацией. Если бы его конфетка погибла, не думаю, что он стал бы сидеть здесь, и тем более – дрыхнуть.

Он моргнул, просыпаясь и пытаясь сфокусировать взгляд, думаю, от лекарств.

– Ты как?

– Это ты мне скажи.

Он улыбнулся, попытался встать и глубоко вздохнул перед тем, как у него это получилось.

– Если бы я не был ранен, я бы сейчас помогал Тэмми спасать вампов.

Что-то глубоко у меня в груди расслабилось.

– Значит, она жива. Я думала, она мне приснилась.

Он опять моргнул.

– Ага, жива. И Рен тоже.

– Как? – спросила я.

Он ухмыльнулся.

– Вампир, известный под именем Странник, похоже, имеет способность захватывать тела других вампов. Короче, он сказал, что представляет их совет, и прибыл нам помочь. Сказал, что ты обратилась к нему за помощью.

Говоря это, Ларри разглядывал меня, и он так старался заставить меня говорить правду, что из его глаз постепенно вымывались последние следы лекарств.

– Так и есть, – сказала я.

– Он захватил тело вампа, который бросился на Тэмми и Рена. Он их просто спас. Она запихнула руку вампу в пасть, так что рука сломана, но она поправится.

– А как там Рен?

– В порядке, но он очень расстроен из-за Таккер.

– У нее не получилось, – сказала я.

Он покачал головой.

– Ее разорвали почти пополам. Все, что не давало ей развалиться на половинки – костюм.

– Так что тебе не пришлось ее протыкать, – сказала я.

– Вампы сделали все сами, – сказал он. – Они вынесли оттуда тело Таккер, но не тех вампов, которых сделала ты. Они все еще там.

Я посмотрела на него.

– Дай, угадаю – пол обвалился, так?

– Меньше, чем через пять минут после того, как вынесли тело Таккер, а тебя уложили на травку, все обрушилось. Тело, которое использовал Странник, начало гореть. Я еще ни разу не видел, как они горят. Впечатляюще, и страшно. Этого вампа засыпало. Они не могли откопать его до темноты, так как он опять бы загорелся. И когда они только собирались начинать, он выкопался сам.

– Он на кого-нибудь набросился? – спросила я.

Ларри покачал головой.

– Он был совсем спокойный.

– Ты там был?

– Ага.

Я не стала делать замечаний. Какой смысл беспокоиться о том, что могло случиться, если бы вампир озверел, выцарапываясь на свободу. Также, я задумалась над тем, что Странник не мог переносить солнечного света, а Уоррик – мог. Терпимость к солнечному свету, даже совсем слабому и рассеянному, был одним из самых редких талантов среди ходячих мертвецов. Или, возможно, Уоррик был прав.

Возможно, это была Божья благодать. Кто я такая, чтобы судить?

– У меня разыгралось воображение, или ты двигаешься уже лучше, и болит меньше? – спросила я.

– Пошли вторые сутки. Начинаю поправляться.

– Прости, что ты сказал? – переспросила я.

– Ты была в отключке больше суток. Сейчас вечер воскресенья.

– Черт, – сказала я мрачно.

Встречался ли уже Жан-Клод с советом без меня? Состоялся ли уже этот их «ужин», что бы это ни означало?

– Черт, – повторила я.

Нахмурившись, он сказал:

– У меня есть для тебя послание от Странника. Скажешь, почему ты вдруг так испугалась, и я тебе его передам.

– Давай без этого, Ларри, пожалуйста.

Он нехотя ответил:

– Ужин отложили, пока ты не будешь чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы присутствовать.

Я откинулась на подушки и не смогла удержаться, чтобы не выразить лицом, да и всем телом, великое облегчение.

– Что, черт возьми, происходит, Анита?

Может, дело в сотрясении мозга. Может – в том, что я не могла врать Ларри прямо в лицо. Что бы это ни было, я рассказала ему все, как есть. Все. Рассказала о Ричарде и метках. Он знал об этом, но не то, что я сама обнаружила не так давно. Я не упомянула всего несколько вещей, но не так много. Когда я замолчала, он так и остался сидеть на стуле в изумлении.

– Ну, скажи что-нибудь.

Он потряс головой.

– Пресвятая Богородица, даже не знаю, с чего начать. Жан-Клод при поддержке Странника вчера вечером провел пресс-конференцию. Они говорили о союзе вампира и человека перед лицом ужасающих событий.

– В чьем теле был Странник? – спросила я.

Ларри поежился.

– Это одна из самых жутких вампирских возможностей, которые я видел. Он пользовался вампом из Церкви Малкольма. Сам Малкольм тоже был на пресс-конференции. Странник воспользовался своей силой, чтобы спасти остальных вампов, включая Малкольма.

– Кто был представителем, когда взошло солнце? – спросила я.

– Бальтазар, его человек-слуга.

– Бальтазар – слуга для общественности, вот это – жутко, – сказала я.

Ларри снова нахмурился.

– Он сказал, что у него есть штучка для рыжеволосых мальчишек. Это он так шутил?

Я рассмеялась, и из-за этого у меня начала болеть голова. Я вдруг заметила нарастающую головную боль, словно она все это время была со мной, но просто пряталась за лекарства. Современная фармакология, и никакой замены.

– Может, и не шутил, но не волнуйся. В меню ты не включен.

– А кто включен? – быстро спросил Ларри.

– Пока не знаю. Дольф узнал, кто стоит за этими поджогами?

– Да, – ответил он, будто одного слова было достаточно.

– Ну, так рассказывай, или я вылезу из постели и сделаю тебе больно.

– Это были "Человек Превыше Всего". Утром полиция устроила облаву в их штаб-квартирах, арестовано большинство лидеров.

– Вот и чудесно.

Я нахмурилась, от чего голова заболела еще чуть сильнее, потом закрыла глаза и сказала.

– Откуда ЧПВ узнали, где располагаются все наши монстры? У них частные дома, скрытые дневные убежища. Уж обо всех они знать не могли.

Я услышала, что открывается дверь, и затем – голос Дольфа:

– Среди вампиров нашелся предатель.

– Хай, Дольф!

– Сама хай. Приятно видеть тебя в сознании.

– Приятно быть в сознании, – сказала я. – Так что за предатель?

– Помнишь Викки Пирс, и ее маленькое представление во "Всесожжении"?

– Помню.

– У нее был бойфренд из ЧПВ. На втором допросе она его выдала.

– Как вам удалось ее расколоть?

– Похоже, ей просто заплатили за этот небольшой спектакль. Мы пригрозили предъявить ей обвинение в нападении и попытке преднамеренного убийства. Так что она рассыпалась, как дешевый карточный домик.

– А что связывало маленькую Мисс Голубые Невинные Глазки с предателем из вампиров?

– Она встречалась с Гарри, барменом и совладельцем "Всесожжения".

Эта новость сбила меня с толку.

– Зачем ему было устраивать представление у себя? Он же подставлялся?

– Ее человеческий бойфренд хотел ей за это заплатить. А она в свою очередь не хотела, чтобы он узнал, что она встречается с Гарри. Гарри согласился, так как решил, что будет забавно, если его кабак останется единственным заведением вампов, которое не разгромили фанатики.

– Так значит, Гарри знал, для чего ей информация? – спросила я.

Я не могла поверить, что вампир мог такое сотворить, тем более такой старый, как Гарри.

– Он знал. Но отказался от денег, – сказал Дольф.

– Почему?

– Когда найдем – спросим.

– Давай угадаю. Он исчез.

Дольф кивнул.

– Только не говори своему дружку, Анита.

– Возможно, вампиры сейчас могут быть единственной надеждой на то, что Гарри поймают.

– Да, только вернут ли они его нам, или сразу прикончат?

Я отвела взгляд, чтобы не встречаться с ним глазами.

– Озвереют они – это точно.

– И я не могу их за это винить, но я хочу заполучить его живого, Анита. Он нужен мне живым.

– Зачем?

– Мы поймали еще не всех активистов из ЧПВ. Не хочу, чтобы они улизнули и приготовили нам еще какой-нибудь мерзкий сюрприз.

– У тебя есть Викки. Она разве не заговорила?

– Она потребовала адвоката, и в результате у нее внезапно начала прогрессировать амнезия.

– Черт возьми.

– Он нам нужен, чтобы узнать, что за последняя большая подлянка нас ожидает.

– Но найти вы его не можете, – сказала я.

– Именно так.

– И ты не хочешь, чтобы я говорила Жан-Клоду.

– Дай нам сутки, чтобы определить его местоположение. Если не получится, тогда можешь рассказывать все вампам. Но до того, как они его убьют, постарайся вытащить из него информацию.

– Ты так говоришь, будто я буду при этом присутствовать, – заметила я.

Дольф ответил мне только взглядом.

На этот раз я встретилась с ним глазами.

– Я не убиваю для Жан-Клода, несмотря на то, что говорят слухи.

– Хотелось бы верить, Анита. Ты представления не имеешь, как мне бы хотелось в это верить.

Я легла на подушки.

– Можешь верить в то, что нравится. В конце концов, так и есть.

Не сказав больше ни слова, он вышел, словно то, как он хотел ответить, было слишком больно, слишком окончательно. Дольф расталкивал нас, отталкивал меня. Я начинала волноваться, что он будет продолжать это делать, пока мы не окажемся действительно далеко друг от друга. Мы, может, и будем вместе работать, но перестанем быть друзьями. Головная боль стала еще сильнее, и уже не только потому, что действие лекарств заканчивалось.

Глава 48

Мне выдали карантинное свидетельство. Доктора были в изумлении от скорости, с которой я поправлялась. Если бы они только знали… Ближе к вечеру позвонил Пит МакКиннон. Он обнаружил, что в Нью-Орлеане и Сан-Франциско были устроены поджоги с почерком нашего «светляка». Мне понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, почему важны именно эти города. Вспомнив, я спросила:

– А как насчет Бостона?

– Нет, в Бостоне пожаров не было. А что?

Не думаю, что он поверил, когда я ответила «ничего», но в отличие от Дольфа, настаивать не стал. Я еще не была готова ткнуть пальцем в Совет Вампиров. То, что загадочные пожары были как раз в тех городах, которые они посетили, еще ни о чем не говорило. В Бостоне пожаров не было. И то, что как раз сейчас, когда здесь совет, пожары начались в Сент-Луисе, тоже ничего не доказывало. Ага, и еще, каждый год я получаю подарки лично от Санта-Клауса.

Я рассказала о своих подозрениях Жан-Клоду.

– Но зачем совету жечь пустые здания, ma petite? Если бы кто-то из них мог призывать огонь, он бы не стал тратить его на пустую недвижимость. Если только эта недвижимость в огне не давала бы им что-нибудь.

– Имеешь в виду – денежный мотив? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Возможно, хотя им бы больше подошли мотивы личные.

– Я не смогу узнать больше, не выдав властям совет в качестве подозреваемых, – сказала я.

Похоже, он задумался.

– Может быть, ты отложишь наше однозначное самоубийство на потом, когда нам удастся пережить этот вечер.

– Конечно, – ответила я.

Наступившая темнота застала меня в коротком, по фигуре, платье из черного бархата, с V-образным вырезом и без рукавов. На талии была вставка из прозрачного кружева, и сквозь нее моя бледная кожа словно манила. Черные чулки доходили выше, чем до середины бедра, и их черный кружевной верх почти касался таких же кружев на шелковых трусиках. Чулки были на размер больше. Их купил Жан-Клод, и сделал это специально. Я пробовала носить чулки до середины бедра, но мне пришлось признать, что, когда они чуть длиннее, то явно льстят моим недлинным ногам. Они как бы подчеркивали то, что нужно. Если мы планировали занятия вне программы, то мне безумно нравилось смотреть на его лицо, когда я стояла перед ним в одних чулках. Но действительность была чуть пугающей и разочаровывала.

Я категорически отказалась от принесенных им замшевых туфель на высоких каблуках, и влезла в свои любимые черные лодочки. Не так шикарно. Возможно, и не так удобно, но, по крайней мере, каблуки были достаточно невысокими, чтобы на них можно было бегать, или, если возникнет такая необходимость, носить обморочных верлеопардов.

– Ma petite, ты – само совершенство. Хотя, эти туфли… – Даже не думай, – перебила его я, – ты должен быть счастлив, что я в чулках. Меня убивает одна мысль о том, что участники вечеринки могут увидеть мое белье.

– Ты сама говорила со Странником о цене и ответственности. Так вот сегодня мы заплатим за твоих верлеопардов. Ты уже жалеешь об этом?

Грегори до сих пор лежал у меня в спальне на растяжках, такой бледный и хрупкий на вид. Вивиан заперлась в гостиной и отвечала только односложно.

– Нет, я нисколько не жалею.

– Тогда давай соберем компанию и отправимся на нашу «вечеринку», – сказал он, но не пошевелился.

Он лежал на животе на белом диване, положив голову на скрещенные руки. О любом другом я бы сказала, что он раскорячился. Но не о Жан-Клоде. Он позировал, рисовался, развалился, но никак не раскорячился. Он лежал на диване целиком, вытянув свое стройное тело, только носки черных сапог выходили за край дивана.

На нем был наряд, который я уже видела, но он не стал от этого менее привлекательным. Мне нравилась его манера одеваться, нравилось смотреть, как он одевается… и как раздевается.

– О чем думаешь? – спросила я.

– Хотелось бы сегодня остаться дома. Хочу раздевать тебя – очень медленно, и наслаждаться твоим телом после каждой снятой части одежды.

От одного предложения по мне пробежало напряжение.

– Я тоже, – сказала я, и опустилась рядом с ним на пол на колени.

Руками я подвернула короткую юбку так, чтобы она не помялась и не задралась. Этому меня научил не он, а Бабуля Блейк, во времена, когда на воскресных службах в церкви, казалось, важнее было, как я выгляжу, а не проповедь.

Я оперлась подбородком на диван рядом с его лицом. Волосы скользнули вперед, касаясь его рук и лица.

– У тебя такое же приятное на ощупь белье, как у меня? – спросила я.

– Чистый шелк, – ответил он тихо.

На меня нахлынуло такое сильное осязательное воспоминание, что я задрожала. Ощущение его сквозь тонкий шелк, почти живое строение гладкой ткани, обтягивающей его упругое тело. Мне пришлось зажмуриться, чтобы он не прочитал это на моем лице. Видение было таким ярким, что я сжала руки.

Я почувствовала его прикосновение за секунду до того, как он поцеловал меня в лоб. Все еще касаясь губами моей кожи, он прошептал:

– Твои мысли выдают тебя с головой, ma petite.

Я медленно подняла лицо, позволив его губам скользить по нему. Он не двигался, пока наши губы не встретились. И в этот момент он начал действовать, прижавшись ко мне губами; я почувствовала его вкус, его язык. Ни он, ни я не пользовались руками, мы касались только в поцелуе.

– Позвольте вас прервать?

Знакомый голос был полон такой ярости, что я отшатнулась от Жан-Клода.

С противоположной стороны дивана стоял и смотрел на нас Ричард. Я не слышала, как он подошел.

Слышал ли Жан-Клод? Держу пари, что да. Так или иначе, я не думала, что даже в судорогах страсти Жан-Клод никогда не позволит подкрасться к нему незаметно. Или, может быть, я просто не думала, что меня так просто отвлечь. Низкая самооценка? У меня?

Я села на пятки, и посмотрела снизу вверх на Ричарда. На нем был настоящий фрак, с фалдами.

Длинные волосы забраны назад в хвост так гладко, что казалось, будто у него короткая стрижка.

Ричард всегда был красив, но только убрав с лица волосы, можно было понять, как он совершенен.

Высокие скулы, чувственный рот, ямочка. Он смотрел на меня – соответственно сверху вниз – такой красивый, такой знакомый и такой высокомерный. Он знал, какой производит на меня эффект, и хотел еще немножко повернуть в ране нож.

Жан-Клод сел на диване, губы были в моей помаде. Красный почти кричал в контрасте с его бледной кожей, и казался удивительным, ярко-кровавым. Он облизнулся, потом медленно провел пальцем по верхней губе, перемазав его красным. Потом положил палец в рот, и облизал его, крайне медленно, крайне намеренно. Смотрел он при этом на меня, но шоу предназначалось для Ричарда.

Я была и благодарна, и зла на него за это. Он знал, что Ричард пытается причинить мне боль, поэтому причинял боль Ричарду. Но так же он его травил, сыпал соль на рану.

В глазах Ричарда отразилось столько боли, что мне пришлось отвернуться.

– Хватит, Жан-Клод, – сказала я, – перестань!

Жан-Клод довольно улыбнулся:

– Как пожелаешь, ma petite.

Ричард снова посмотрел на меня. Я встретилась с ним взглядом. Возможно, у меня в глазах тоже была боль. Во всяком случае, он резко повернулся и вышел из комнаты.

– Иди обнови свою вкусную помаду, и пойдем.

В голосе Жан-Клода звучало сожаление, так же, как порой там была радость, или секс.

Я взяла его за руку и поднесла ее к губам.

– Все еще боишься их? Даже после такого хорошего совместного паблисити? Наверняка, если бы они хотели нас убить, то не стали бы появляться с тобой вместе перед объективами камер.

Я дотронулась до его ноги, пробежала пальцами по бедру.

– Ради всего святого! Странник даже пожал руку мэру Сент-Луиса!

Коснувшись моего лица, Жан-Клод погладил мою щеку кончиками пальцев.

– Совет никогда не пытался быть, как ты бы это назвала, мейнстрим (Соответствовать обществу – прим. переводчика). Это их первый шаг на совершенно незнакомую для них почву. Но они тысячи лет были предметом кошмаров, ma petite. Один день человеческой политики не может этого изменить.

– Но… Он дотронулся пальцами до моих губ.

– Это хороший знак, ma petite. С этим я не могу не согласиться, но ты не знаешь их так, как я. Ты еще не видела самого плохого.

У меня перед глазами вспыхнула картина освежеванного, кровавого тела Рафаэля, повисшей на цепях Сильви, ее слабый сорванный голос; картина, как Фернандо пользуется Вивиан.

– Я видела, как они совершают не лучшие поступки, – заметила я. – Ты установил правила, Жан-Клод.

Они не могут нас покалечить, изнасиловать, убить. Что остается?

Он нежно поцеловал меня в губы и встал, протягивая руку. Я взялась за нее и позволила ему поднять меня на ноги. На нем была его удивительная маска, которую я когда-то приняла за его обычное лицо.

Теперь я знала, что он что-то скрывает. Он выглядел так в основном тогда, когда был испуган и не хотел, чтобы окружающие это заметили.

– Ты меня пугаешь, – тихо сказала я.

Он улыбнулся.

– Не я, ma petite, об этом позаботятся они – для меня, и для всех нас.

И успокоив меня таким образом, он ушел собирать остальных. Я пошла за сумочкой и за своей «вкусной» помадой. Совет выдвинул ряд своих собственных условий. Никакого оружия. По этой причине я была одета именно так: одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что на мне нет ничего тяжелого. Жан-Клод думал, что это не даст им повода меня обыскивать. Когда я спросила, что в этом такого, он заметил только: "Ты не захочешь давать им повод тебя трогать, ma petite. Можешь мне поверить". И я поверила. Я действительно не хотела, чтобы кто-то из совета ко мне прикасался, никогда. А ночь будет долгой.

Глава 49

В бывшей гостиной Жан-Клода, а до этого – тронном зале Николаос, устроили банкетный зал. Они даже раздобыли где-то стол больше десяти футов длиной. Единственной частью стола, которая осталась на виду, были массивные резные ножки с рельефными львиными головами. Тонкая скатерть с золотой вышивкой мерцала от расставленных на ней свечей. Если предполагалось, что с нее нужно будет есть, я бы все время волновалась, как бы ее не испортить, но еды на столе не было. Не было и стульев. Не было тарелок. Были только белые льняные салфетки в золотых кольцах, хрустальные бокалы, и одна из тех больших настольных жаровен с голубыми языками газового пламени, которые лизали ее блестящие бока. Беспомощно покачивая ногами над сияющим столом привязанный за запястья, висел человек. Он был точно над пока пустой жаровней. Звали его Эрни. Мускулистый торс был обнажен. Захватывая сзади часть собранных в хвост волос, его рот затыкал кляп. С обеих сторон головы волосы были тщательно выбриты. Это не была пытка совета. Он сделал это сам. Он был одним из последних приобретений Жан-Клода, человек, который хотел стать вампиром и служил извращенной версией ученика, выступая в роли прислуги и мальчика на побегушках. В данном случае, судя по всему, он выступал в роли аперитива.

Вместе со мной стояли Ричард и Жан-Клод, за нами – Джамиль, Дамиан, Джейсон и, что удивительно, Рафаель. Крысиный Король настоял на том, что пойдет с нами. Сильно возражать я не стала. Нам разрешили взять по одному человеку на каждого, плюс Джейсона – в обязательном порядке. Иветт специально это подчеркнула. Взяв его с собой, мы имели в резерве вервольфа, но его голубые глаза были чуть слишком широко открыты, а дыхание – слишком быстрым. Иветт воплощала для Джейсона ад, и этот ад прислал ему приглашение.

Эрни забился, глядя на нас и пытаясь что-то сказать через кляп. Думаю, он пытался сказать: "Снимите меня", но поклясться не могу.

– Что все это значит? – нарушил тишину Жан-Клод.

Его голос наполнил огромную комнату, свистя и перекатываясь, отталкиваясь от теней, и возвращаясь резким звуком эха.

Из прохода вышел Падма. На нем был его традиционный костюм, который мерцал золотом, как скатерть на столе. На этот раз на нем был даже золотой тюрбан с павлиньими перьями и сапфиром, больше, чем мой большой палец.

– Ты не проявил гостеприимства по отношению к нам, Жан-Клод. Малкольм, и его люди предложили нам пищу. А ты, Мастер Города, не предложил нам ничего, – он показал рукой на Эрни. – Вот этот пришел к нам без разрешения. И сказал, что принадлежит тебе.

Жан-Клод подошел к столу так, чтобы видеть лицо Эрни.

– Ты вернулся из дома на два дня раньше. В следующий раз, если будет следующий раз, сначала позвони.

Эрни смотрел на него дикими глазами, пытаясь что-то ответить. Он бил ногами, и начал раскачиваться.

– Вырываясь, ты только делаешь себе больнее, – спокойно сказал Жан-Клод, – успокойся.

Услышав последнее слово, Эрни постепенно обмяк. Жан-Клод захватил его глазами и если не усыпил его, то заставил успокоиться. Напряжение ушло, и он в ожидании смотрел на Жан-Клода пустыми глазами. По крайней мере, он больше не был напуган.

К Падме подошли Гидеон с Томасом, и встали у него по бокам. Томас был при параде, сапоги отполированы так, словно служили ему черным зеркалом. На нем был белый шлем с большим плюмажем, скорее всего, из конского волоса. Красный китель, медные пуговицы, белые перчатки и даже шпага.

Гидеон – наоборот – был почти обнажен. Все, что на нем было – белые ремни. Они покрывали его тело.

Почти всю шею скрывал тяжелый золотой ошейник, украшенный крошечными бриллиантами и огромными изумрудами. Аккуратно расчесанные золотистые волосы рассыпались сверху. От ошейника к руке Томаса вела цепь.

Падма протянул руку, и Томас отдал цепь ему. Ни Томас, ни Гидеон не уделили этому даже взгляда.

Они явно уже не раз участвовали в этом шоу.

Единственное, что удержало меня от замечания по этому поводу, было данное мной Жан-Клоду слово, что этой ночью за нас будет говорить он. Он считал, что я могу ляпнуть что-нибудь такое, что выведет кого-нибудь из себя. Кто – я?

Жан-Клод обошел стол. Мы с Ричардом следовали за ним, копируя Падму с его зверюшками.

Символизм ситуации ни от кого не ускользнул. Но дело было в том, что мы с Ричардом притворялись.

А они – вряд ли.

– Полагаю, ты собираешься перерезать ему горло, слить кровь в жаровню и подать к столу? – спросил Жан-Клод.

Падма улыбнулся и отвесил изящный полупоклон.

Жан-Клод рассмеялся своим дивным осязаемым смехом.

– Если ты действительно собираешься это сделать, Мастер Зверей, то должен был подвесить его за лодыжки.

Мы с Ричардом переглянулись у него за спиной. Я повернулась и посмотрела на спокойно висевшее тело Эрни. Откуда Жан-Клод знал, что его нужно было повесить за щиколотки? Не будем задавать глупых вопросов.

– Хочешь сказать, мы блефуем? – спросил Падма.

– Нет, – ответил Жан-Клод, – но ваша позиция ясна.

Падма улыбнулся, и улыбка почти коснулась его глаз.

– Тебе всегда удавалась эта игра.

Жан-Клод слегка поклонился, не отводя глаз от стоявшего перед ним вампира.

– Для меня честь, что ты так думаешь обо мне, Мастер Зверей.

Падма резко рассмеялся.

– Сладкие речи, Мастер Города.

Внезапно все веселье умерло, ушло, от него не осталось и следа. Его лицо посуровело, стало пустым, остался только стремительно проступавший гнев.

– Но смысл не меняется – ты был плохим хозяином. Мне пришлось питаться через слуг.

Он скользнул рукой по обнаженному плечу Гидеона. Тигр-оборотень никак не отреагировал. Словно Падмы здесь не было. Или, может быть, словно здесь не было его, Гидеона.

– Но есть и другие, кто благословлен не так, как я. Они голодны, Жан-Клод. Они ступили на твою землю, как твои гости, и познали голод.

– Их питает Странник, – сказал Жан-Клод. – Я думал, что он питает и тебя.

– Мне не нужны остатки его энергии, – сказал Падма. – Он поддерживал остальных, пока она, – он указал на меня свободной рукой, – не велела ему перестать.

Я начала что-то говорить, почти спросив на это разрешение, и подумала, что все испортила.

– Попросила его перестать, – сказала я, – никто не может велеть Страннику.

Это было так дипломатично, что у меня зубы заломило.

Его смех ворвался в комнату раньше, чем он сам. Новое тело Странника было молодо, мужественно, красиво и умерло так недавно, что у него до сих пор сохранился отличный загар. За ним шел Бальтазар, собственнически поглаживая их новое приобретение. Новая игрушка. Мне говорили, что Малкольм одолжил Страннику одного из своих прихожан. Интересно, знал ли Малкольм, что Странник и Бальтазар будут делать с этим телом.

Я бы сказала, что на них обоих были тоги, но это было не совсем так. На Страннике была темно-пурпурная ткань, заколотая на одном плече рубиново-золотой брошью. Левое плечо было обнажено, в самом выгодном свете демонстрируя загар. На талии одеяние было стянуто двумя переплетающимися шнурами, и доходило почти до щиколоток, открывая взглядам изящные сандалии, завязанные на лодыжках.

На Бальтазаре была такой же, но красный наряд, с аметистовой серебряной брошью. Он обнажил плечо и достаточную часть груди, чтобы зрители убедились в том, что он мускулист, словно у кого-то могла возникнуть хотя бы тень сомнения. Шнуры на талии были пурпурные.

– Ну, ребята, вы – прямо Двое-Из-Ларца, – заметила я.

Жан-Клод кашлянул.

Я заткнулась, но если и дальше все будут так стильно одеваться, не уверена, что мне удастся удержаться от комментариев. Я имею в виду, это было слишком просто.

Странник откинул голову и рассмеялся. Это был радостный смех, но с призвуком шипения пары дюжин ядовитых змей. Он обратил на меня свои на этот раз карие очи, и за ними в глубине был он сам. Я бы узнала его, из каких бы глаз он ни выглядывал.

Бальтазар был ниже нового тела на один-два дюйма. Он стоял достаточно близко к Страннику, чтобы взять его под руку, словно высокий мужчина прогуливается с женщиной, прижимая ее к себе, защищая.

– Сегодня я спас твоих людей, Анита. И спас много вампиров. Этого для тебя недостаточно?

– Жан-Клод? – позвала я вопросительно.

Он глубоко вздохнул.

– Не имело смысла заставлять тебя давать слово. Будь собой, ma petite, но постарайся не очень сильно оскорблять собеседников.

Он шагнул назад, словно все мы были просто вместе. Похоже, ему тоже не понравился символизм.

– Я в восторге, что ты сегодня спас моих друзей, – сказала я. – И я просто в экстазе, что ты спас всех вампиров. Но в то же время, без малейшего риска для себя, ты получил потрясающие отзывы в прессе.

Я думала, ты согласился, что вам, ребята, нужно слегка модернизироваться, вспомнить, что на дворе двадцатый век.

– Но я согласен, Анита, правда, согласен.

Странник потерся щекой о лицо Бальтазара и посмотрел на меня так пристально, что я порадовалась его негетеросексуальности.

– Тогда что это за средневековая мерзость? – Я ткнула большим пальцем за спину в сторону Эрни.

Он взглянул на висящего, потом опять на меня.

– Я бы не обратил внимания, но остальные проголосовали, и действительно – Жан-Клод был небрежным хозяином.

Жан-Клод коснулся моей руки.

– Если бы вы прибыли по моему приглашению или просто запросили разрешение на въезд на мою территорию, то я был бы более, чем счастлив, даровать вам права на охоту. Однако вы откроете для себя другое преимущество легализации – в поразительном количестве добровольных жертв. Люди готовы платить за то, чтобы бы вы утолили жажду на их телах.

– Это наш старейший закон, – сказал Странник, – нельзя утолить жажду на чужих землях без разрешения владельца. Я поддерживаю остальных, но твои слуги показали, что моя сила оказывает серьезный побочный эффект на местное население.

Он отступил от Бальтазара, приблизясь к Жан-Клоду на расстояние вытянутой руки.

– Но никто из твоих вампиров не пострадал. Я не могу ни забирать у них энергию, ни давать им силу.

Ты ограждаешь их от этого. Это удивило меня больше, чем все остальное из того, что ты делаешь, Жан-Клод. Я бы никогда не подумал, что у тебя появится этот вид силы, ни сейчас, ни через тысячу лет.

Он скользнул и встал перед Ричардом. Это новое тело опять оказалось выше, по крайней мере, шесть футов, четыре дюйма.

Он подошел так близко, что пурпурная ткань коснулась Ричарда. Он начал обходить его, так близко, что контакт ткани не терялся, ее край скользил по фраку мягкой ладонью.

– Падма не смог обрести такую силу от своего объединения.

Он остановился между Жан-Клодом и Ричардом. Он поднял руку, чтобы ударить Ричарда по лицу, но Ричард поймал его за запястье.

– Хватит, – сказал Ричард.

Странник медленно вытянул запястье из захвата Ричарда, так, что его рука скользнула по руке Ричарда. Он с улыбкой повернулся к Бальтазару.

– Ну, как ты думаешь?

– Думаю, Жан-Клод счастливчик, – отозвался Бальтазар.

По лицу Ричарда разлилась краска, руки вжались в кулаки. Он был поставлен в положение, которое обычно оставляют для женщин. Если вы начинаете отрицать, что с кем-то спите, вам не верят. И чем яростнее отрицаете, тем более уверен тот, кто думает иначе.

Но Ричард был умнее меня. Он не стал пытаться что-либо отрицать. Он просто повернулся и посмотрел на Странника. Он уставился ему прямо в глаза и медленно сказал:

– Отвали от меня.

Плохие парни рассмеялись. Но никто из нас. Нас, включая Гидеона и Томаса, что удивительно. Что общего у них было с Падмой? Какая цепь случайностей связала их с ним? Если все мы останемся в живых, возможно, у меня будет шанс спросить, но сомневаюсь. Если мы убьем Падму, они, скорее всего, тоже погибнут. Если Падма убьет нас… ну, дальше все понятно.

В облаке пурпурного одеяния Странник двинулся ко мне.

– Что приводит нас к тебе, Анита.

Его новое тело возвышалось надо мной почти на фут, но, знаете, ко всему можно привыкнуть.

– Что? – спросила я, глядя на него снизу вверх.

Он снова рассмеялся. Он был так чертовски счастлив. Я поняла, что это было – вечерняя заря. Они с Бальтазарам явно чистили семейные драгоценности.

Я посмотрела прямо в его улыбающееся лицо и язвительно поинтересовалась:

– Это что, новое тело такое ловкое, или Бальтазару просто понравилась смена блюд?

Смех растаял, словно солнце скрылось за горизонтом. В глазах осталось что-то такое холодное и далекое, с чем нельзя было говорить.

Похоже, я и правда слишком много болтаю.

Жан-Клод взял меня за плечи и потянул назад. Он хотел встать передо мной, но я его остановила.

– Я его вывела. Не защищай меня от него.

Жан-Клод остался у меня за спиной, но я почувствовала, как по невидимому сигналу, остальная наша свита придвинулась, окружая и закрывая нам спины.

Из прохода показались Иветт с Уорриком и Лив.

– Вы все очень аппетитно смотритесь, – и Иветт рассмеялась над своей собственной шуткой.

На ней было простое белое платье. Обнаженные плечи казались белее ткани. Бросив на нее один только взгляд, я поняла, что сегодня она еще не пила. Несоединенные с платьем рукава обтягивали ее руки от подмышек до запястий. Тесный корсаж переходил в широкую белую юбку с такими же отворотами, как на рукавах. Белые волосы лежали заплетенными колечками, обрамляя бледное лицо.

Для Иветт не существовало костюмов эпох, только последний крик моды. Макияж смотрелся только чуть темнее бумажной белизны ее кожи, но трудно достичь недосказанности, когда так хочется есть.

На Уоррике был белый костюм с одним из тех высоких воротничков, под которые не надевают галстук. Прекрасный костюм так подходил к наряду Иветт, что они выглядели, как фигурки, которые сбежали со свадебного торта.

Иветт смотрелась в платье так, будто оно было сделано именно для нее. А Уоррику явно было не по себе.

Лив нетерпеливо ела нас глазами. На ней было голубое платье, сшитое на женщину с более мягкими чертами и не такую мускулистую. Его явно подшивали по ней, и смотрелась она так себе.

Это была наша первая встречал с Лив с того момента, когда я узнала, что она помогала мучить Сильви. Я думала, что буду жалеть о том, что не убила ее, когда представился такой случай. Но у нее в глазах появилась неуверенность, в теле – напряженность, которые говорили, что, скорее всего, она с тех пор познала и другие стороны совета. Она была напугана. А я была этому рада.

– Ты выглядишь так, будто тебе одолжили одежку, Лив, – сказала я. – Как кое-чья бедная родственница.

– Странник отдал тебя в горничные к Иветт? – спросил Жан-Клод. – Он так быстро тебя выкинул?

– Иветт просто помогла мне одеться, – ответила она, высоко подняв голову, но ее руки непроизвольно разглаживали платье. Это не помогало.

– У тебя в гардеробе полно нарядов намного более привлекательных, – заметил Жан-Клод.

– Но не платьев, – сказала Иветт. – На официальном мероприятии женщина должна быть в платье.

Она сладко улыбнулась. Это заставило меня пожалеть, что я надела платье.

– Я знаю, что ты сделала с Сильви, Лив. И жалею, что не вышибла тебе и мозги, когда вышибала коленные чашечки. Хотя, знаешь, Лив, несколько лет с советом, и ты об этом тоже пожалеешь.

– Я ни о чем не жалею, – сказала она.

Но ее лицо напряглось, в прекрасных глазах мелькнуло какое-то новое выражение.

Привидение ее самой, доброй и правильной. Часть меня хотела знать, что они с ней делали, но мне достаточно было видеть, как она испугана.

– Я рада, что ты собой довольна, Лив, – сказала я.

И в этот момент на сцене появился Ашер. Волосы были заплетены в тугую косу. Они были того же цвета, как металлические нити скатерти, неземной цвет, даже если бы он был человеком. Убранные волосы подчеркивали шрамы у него на лице. И было очень трудно не смотреть на них, не разглядывать. И остальной его вид делал задачу еще сложнее.

Обнаженный торс был чудом контрастов. Как и его лицо, он был наполовину ангельской красоты, а наполовину – растекшийся кошмар. На нем были узкие черные кожаные брюки, оставлявшие по бокам полосы обнаженной кожи, от бедра до середины икры, где начинались сапоги. Плоть, сверкавшая на фоне черной кожи на правой ноге, пугала. Шрамы шли примерно до середины бедра. Это поднимало большущий вопрос. Превратили ли его мучители в евнуха, или оставили мужчиной? Как в случае с автокатастрофой. Мне хотелось спросить, но я не спрашивала.

– Жан-Клод, Анита, как мило с вашей стороны к нам присоединиться.

Он смог заставить учтивую фразу звучать издевательски, наполняя слова шипящим теплом угрозы.

– Твое присутствие по обыкновению доставляет то же удовольствие, – ответил Жан-Клод.

Его слова были пусты, нейтральны, и на выбор слушателя содержали комплимент или ехидство.

Ашер скользнул к нам, изгибая совершенные губы в улыбке. Обе стороны рта работали одинаково.

Мускулы под шрамами остались в целости. Приблизившись, он остановился прямо передо мной. Он был примерно на два шага ближе, чем мне было бы удобно, но я не стала отступать или жаловаться. Я просто ответила на его улыбку своей улыбкой. Ни его, ни моя не тронула глаз.

– Тебе нравится мой наряд, Анита?

– Слегка агрессивно, не находишь?

Кончиками пальцев он провел по кружеву у меня на талии. Пальцы скользнули через открытые участки, коснувшись обнаженной кожи. У меня перехватило дыхание.

– Ты тоже можешь дотронуться до меня, везде, где пожелаешь, – сказал он.

Я отстранила от себя его руку.

– Не могу ответить тем же, прости.

– Думаю, можешь, – сказал Странник.

Я коротко взглянула на него.

– Нет, – ответила я резко, – не могу.

– Жан-Клод определился с правилами, – сказал Странник. – Ашеру нужна кровь. И в рамках правил будет испить из тебя, Анита. Он бы предпочел вонзить в тебя кое-что другое, но ему придется ограничиться только клыками.

Я покачала головой.

– Я так не думаю.

– Ma petite, – тихо сказал Жан-Клод.

Мне не понравилось то, как он меня позвал. Я обернулась, и одного взгляда было достаточно.

– Ты что, шутишь?

Он подступил ко мне совсем близко, притянув к себе.

– В твоих указаниях действительно ничего не говорилось о том, чтобы разделить кровь.

Я пристально смотрела на него.

– Ты действительно хочешь, чтобы он из меня "испил"?

Он покачал головой.

– Дело не в том, хочу ли я этого, ma petite. Но если они не могут пытать или подвергнуть нас насилию, мы оставили им кое-что другое.

– Если хочешь вернуть мне одного из моих верлеопардов, – вмешался Падма, – может быть, Вивиан, то я гарантирую вам возможность свободно уйти за возвращение моей сладкой Вивиан.

Как обычно, словно ожидая нужной реплики, в комнату вошел Фернандо. Он был слегка синий, но ходил. Какая жалость. На нем был украшенный драгоценностями жилет и что-то вроде восточных шароваров. Прямо "Тысяча и одна ночь", если не сам магараджа.

– Фернандо сказал, что изнасиловал ее?

– Я знаю, что сделал мой сын.

– Это не испортило ее для тебя? – спросила я.

Падма посмотрел на меня.

– То, что я сделаю с ней, когда она снова будет моей, вас, людей, не касается.

– Ни за что, – сказала я.

– Тогда у тебя нет выбора. От тебя должен испить один из нас. Если среди нас есть кто-то, кто удовлетворит тебя больше, кто-то… менее безобразный, мы можем что-нибудь придумать. Возможно, я мог бы сам тебя взять. Среди нас самих только Иветт находит Ашера привлекательным, но ее вкусы всегда были более, чем странными и необычными.

Лицо Ашера ничего не выдавало, но я знала, что он все слышит. Падма хотел, чтобы он слышал.

Последние два столетия с ним обращались, как с цирковым уродцем. Не удивительно, что он такой раздражительный.

– Да я лучше дам Ашеру воткнуть в меня все, что он захочет, чем позволю тебе до меня дотронуться.

Всего секунду на лице Падмы отражалось удивление, которое затем сменилось высокомерием.

Оскорбление ему не понравилось. Отлично.

– Возможно, еще до завершения этой ночи, Анита, твое желание исполнится.

Похоже, у Ашера появились проблемы с тем, чтобы смотреть на меня, словно он боялся. Не меня, конечно, но здесь будто велась какая-то изысканная игра, чтобы причинить ему боль. У него было такое же напряжение, как у жертв, когда их слишком много наказывают за все, что попало.

Жан-Клод прошептал:

– Спасибо, ma petite.

Думаю, он был рад. Похоже, он думал, что я лучше сгорю в гиене огненной, чем подчинюсь. До того, как Падма выдал эту свою маленькую злую шуточку, я бы так и сделала. Я бы вступила в бой. Если бы я провела на этом черту и отказалась, это бы означало, что мы с ними сцепимся. И мы бы проиграли.

А если немного крови поможет нам дожить до утра, я могу и потерпеть.

Закричал леопард, и волоски у меня на руках встали дыбом. К нам крадучись присоединились два леопарда, на шеях которых сверкали драгоценные ошейники. Черный, думаю, Элизабет, рыкнул на меня. Леопарды были обычного размера, не такие высокие, как Большой Дейн, но длиннее. Они двигались, под бархатом перекатывались мышцы, их энергия и злость наполнили комнату, будоража остальных оборотней, как наркотик. Леопарды сели у ног Падмы.

Я отлично чувствовала энергию Ричарда. Она плыла от него мягким потоком, призывая леопардов успокоиться, превратиться в людей.

Падма воскликнул:

– Нет! Нет, они мои! Я буду держать их в той форме и так долго, как захочу.

– Они начали терять человеческие черты, – сказал Ричард. – Элизабет – медсестра. Она не сможет работать, если у нее будут клыки или глаза не станут нормальными.

– У нее нет другой работы, кроме службы мне, – сказал Падма.

Ричард шагнул вперед. Жан-Клод коснулся его плеча.

– Он провоцирует нас, mon ami.

Ричард стряхнул его руку, но кивнул.

– Не думаю, что Мастер Зверей сможет мне помешать, если я заставлю их принять человеческую форму.

– Это вызов? – спросил Падма.

– Верлеопарды не принадлежат тебе, Ричард, – сказала я.

– Эти двое никому не принадлежат, – ответил он.

– Они могли бы быть моими, если бы захотели, – сказала я.

– Нет, – отрезал Падма. – Нет, больше я ничего не отдам. Тебе – больше никого.

Он отступил к стене, потянув за собой Гидеона за ошейник. Томас последовал за ним.

– Возьми ее, Ашер.

Ашер попытался схватить меня за руку, но я отшатнулась.

– Придержи коней. Тебе никто не говорил, что предвкушение – только часть удовольствия?

– Я предвкушал больше двухсот лет, ma cherie. И если предвкушение – только часть, то удовольствие будет воистину дивным.

Я отступила от его жаждущих глаз и вернулась к Жан-Клоду.

– Советы будут?

– Он попытается свести все к изнасилованию, ma petite, – он остановил меня прежде, чем я смогла его перебить. – Не фактическому, но эффект почти тот же. Если получится, преврати это в обольщение.

Обрати необходимость в удовольствие. Это будет последним шагом, который он ожидает, и обессилит его.

– Насколько обессилит? – спросила я.

– А это, думаю, будет зависеть от того, какая сила у тебя.

Я оглянулась на Ашера. Его лицо дышало пугающей жаждой. Мне было жаль, что его удерживали веками, но в этом не было моей вины.

– Не думаю, что ее хватит.

Ричард внимательно прислушивался к разговору. Он был достаточно близко, чтобы прошептать:

– Ты даешь кровь одному вампиру, что для тебя еще один?

– Нам с ma petite не обязательно делиться кровью, чтобы разделить силу, – ответил за меня Жан-Клод.

Ричард нахмурился сначала на него, потом на меня.

– Прикрываешь спину? Неужели ты не знаешь, как отдать себя кому-то полностью?

Лицо Жан-Клода осталось безразличным, пустым и прекрасным. Я перевела взгляд с его невозмутимого лица на злое лицо Ричарда, и покачала головой.

– Если бы я могла найти нам другого третьего, я бы так и сделала, Ричард. Но мы уже связаны друг с другом, так что не будь такой задницей.

Я оттолкнула его так, что он покачнулся, и прошла мимо. Это было все, что я могла сделать, чтобы не дать ему пощечину. Вести себя так мерзко наедине – это одно. А делать это на виду у плохих парней было против всех правил.

Глава 50

Ашер уволок меня в угол, а остальные расселись вокруг прямо на полу, будто примерные дети из детского сада, которым сейчас расскажут сказку. Или, лучше сказать, покажут и расскажут. Он резко дернул меня к себе, запустив руку мне в волосы, чтобы я не крутила головой. Поцелуй был достаточно грубым, чтобы остался синяк, так что мне пришлось разомкнуть губы. Более того. Я томно закрыла глаза и поцеловала его по-настоящему, запустив язык ему между клыков. Я достигла вершин искусства в деле французских поцелуев с вампиром без малейших порезов, и, похоже, у меня получалось действительно неплохо, потому что Ашер отстранился первый. Вид у него был потрясенный – окончательно и бесповоротно. Он не мог так удивиться, даже если бы я отвесила ему пощечину.

Скорее, он удивился бы как раз меньше. Пощечину он даже ждал.

Попытка – не пытка. Я даже Жан-Клоду не давала из меня пить. Не уверена, что это меньшее зло, но должны же быть у девушки хоть какие-то принципы.

Ашер приблизил лицо так близко к моему, что мы почти коснулись носами.

– Смотри на меня, девочка, смотри. Тебе не хочется это трогать.

Его изумительные светло-голубые глаза, почти льдисто-голубые, в окружении золотистых ресниц, были потрясающе красивы. Я сосредоточилась на глазах и глубоким голосом сказала:

– Распусти волосы.

Он так сильно оттолкнул меня, что я споткнулась. Я выводила его из себя, крала его удовольствие от мести. Сложновато изнасиловать добровольца.

Приблизившись к нему, я начала не спеша обходить его, почти жалея об отвергнутых каблуках, на которых настаивал Жан-Клод. Спина Ашера была чистой и нетронутой. Святая вода оставила всего несколько струящихся шрамов на боку. Я обеими руками разгладила эту гладкую спину, и он подпрыгнул так, будто я его ударила.

Развернувшись вихрем, он схватил меня за плечи, держа на расстоянии от себя. Он почти неистово вглядывался мне в лицо. Что бы он там ни увидел, его это не порадовало. Скользнув руками, он перехватил мои запястья и положил одну мою ладонь на изуродованную шрамами сторону груди.

– Закрыть глаза и притвориться – просто. Трогать то, что не испорчено – просто.

Он прижал мою руку к бугристой поверхности, которая была его грудью.

– Но это – реальность. То, с чем я живу каждую ночь, то, с чем мне придется жить всю вечность, то, что он со мной сделал.

Я шагнула ближе, прижимая к нему вместе с ладонью все предплечье. Кожа была упругой, неровной, как замерзшая густая вода. С расстояния в пару дюймов я посмотрела ему в лицо и тихо сказала:

– Жан-Клод этого не делал. Это сделали люди, которых давно нет среди живых, – и, поднявшись на цыпочки, я поцеловала его в обезображенную щеку.

Он закрыл глаза, и я вдруг увидела, что по неровной коже бежит всего одна слезинка. Я поймала ее губами, и, когда он открыл глаза, оказалось, что он безумно близко ко мне. В его глазах я увидела страх, одиночество и всесокрушающую потребность, которая изъела его сердце так же, как святая вода – его кожу.

И мне смертельно захотелось прогнать эту боль из его глаз. Я хотела держать его в объятьях так долго, сколько потребуется, чтобы боль ослабла. В этот момент я поняла, что это была не я. Это был Жан-Клод. Он хотел избавить Ашера от его боли. Он хотел заполнить эту ужасающую пустоту. Я посмотрела на Ашера сквозь эту завесу чувств, которых он у меня никогда не вызывал, паутину ностальгии по прекрасным ночам, через любовь, радость и тепло тел в ледяной тьме.

Я стала целовать его щеку, опускаясь все ниже, выбирая только шрамы, не касаясь чистой кожи так же, как раньше я не касалась ран. Удивительно, но кожа на шее была целой, нетронутой. Я поцеловала его в ямочку над ключицей, где был белый холмик шрамов. Он чуть расслабил руки, но не отпустил меня. Я выскользнула из его рук, опускаясь по его телу, даря один нежный поцелуй за другим.

Я пробежалась языком по талии, вдоль ремня брюк, и он задрожал. Я сместилась чуть в сторону и продолжила ласкать открытую часть бедра. Когда шрамы закончились, остановилась и я. Я встала, и он смотрел на меня почти испугано. Он почти боялся того, что я сделаю в следующий момент.

Мне пришлось снова подняться на цыпочки, чтобы достать до его косы. Дотянуться со спины было бы проще, но он воспринял бы это как отвержение. Я не могла отвернуться от шрамов, даже если бы сделала это не нарочно. Я начала распускать косу. Расплетая пряди, мне пришлось прильнуть к нему, чтобы устоять, пока руки были заняты делом в золотых волосах. Есть нечто очень личное в том, чтобы в нужное время запустить руки в волосы человеку. Я не торопилась, наслаждаясь самим ощущением, потрясающим цветом, легкой тяжестью меж пальцев. Когда его волосы, наконец, рассыпались волнами по плечам, я опустилась на пятки. От слишком долгого напряжения у меня сводило пальцы ног.

Я постаралась выразить взглядом то, что видела. Что он был сказочно красив.

Ашер поцеловал меня в лоб, лишь чуть коснувшись губами. Всего мгновенье он прижимал меня к себе, а потом – отступил.

– Я не могу захватить тебя глазами. Без этого, и без биения страсти, я только сделаю тебе больно. Я могу испить из любого другого. То, что я увидел у тебя в глазах, не мог дать мне никто.

И он поднял взгляд на Жан-Клода. Они долго смотрели друг на друга, наконец, Ашер вышел из круга, а я вернулась к Жан-Клоду.

Я села рядом с ним, подвернув под себя ноги и аккуратно разгладив юбку. Он обнял меня и поцеловал в лоб, как только что сделал Ашер. Я подумала, не хотел ли он почувствовать на моей коже его вкус.

Но эта мысль меня не побеспокоила. Может, и должна была, но я не стала его спрашивать. Я не была уверена, хотелось ли мне знать.

Словно по волшебству Странник поднялся на ноги, просто неожиданно оказалось, что он стоит.

– Не думаю, что мы бы изумились больше, если бы Анита вызвала из воздуха дракона. Она приручила нашего Ашера, не заплатив за это кровью, – он скользнул в середину круга. – Но не так просто будет насытить Иветт.

Он улыбнулся, глядя, как она встает.

– Правда, моя дорогая?

Проходя мимо Джейсона, Иветт запустила руки ему в волосы. Он дернулся так, словно она его ужалила, что ее чертовски позабавило. Все еще смеясь, она развернулась, эффектно взмахнув белыми юбками, и патетически простерла к нему руки.

– Иди ко мне, Джейсон.

Он сжался, превратившись в клубок рук, локтей и коленей, и начал трясти головой.

– Ты – мой выбор, мой особенный, – позвала Иветт. – Ты не так силен, чтобы отказаться.

Меня осенило страшной мыслью. Я готова была поспорить, что Жан-Клод не упоминал среди запретов гниение на живых людях. Джейсон еще не отошел от предыдущих объятий парочки давно умерших. Я пододвинулась к Жан-Клоду и тихо спросила:

– Ты говорил о пытках, но не определялся, каких именно, так?

– Конечно, – ответил он так же тихо.

Я встала.

– Ты можешь испить из него, но не можешь на нем разлагаться.

Она обратила на меня свои ледяные глаза.

– Тебе слово не давали.

– Жан-Клод договорился, что пыток не будет. Разлагаясь на Джейсоне, ты будешь определенно его пытать. Ты это знаешь. Поэтому и хочешь его.

– Я хочу свою долю крови вервольфа, и хочу ее именно так, как мне нравится, – сказала она.

Вмешался Ричард.

– Ты можешь испить из меня.

– Ты не знаешь, что предлагаешь, Ричард, – сказала я.

– Я знаю, что Джейсон мой и под моей защитой, и он этого не перенесет.

Он тоже поднялся на ноги, такой изящный в своем безупречном костюме.

– Джейсон рассказывал, что с ним случилось в Брэнсоне? – спросила я.

У Джейсона там было принудительное «свидание» с двумя вампиршами, в самый разгар которого обе начали разлагаться. Они превратились в довольно старые трупы, а он в это время лежал под ними обнаженный. Это стало для него самым страшным ночным кошмаром, почти фобией. Я присутствовала при этом, и они даже трогали меня, когда я вмешалась, чтобы его спасти. Так что я не могла винить его в том, что он был до смерти напуган.

– Джейсон все мне рассказал, – сказал Ричард.

– В данном случае, лучше сто раз услышать, Ричард.

Джейсон уткнулся лицом в колени. Он что-то тихо говорил. Мне пришлось опуститься рядом с ним, чтобы расслышать. Он бормотал: "Простите, простите, простите", снова и снова. Я тронула его руку, и он закричал, в ужасе распахнув глаза и рот.

– Все в порядке, Джейсон. Все хорошо.

Ричард был прав. Джейсон не справится.

Я кивнула.

– Ты прав, Ричард.

– Нет, – сказал Падма. – Нет, Король Волков – мой. Я не стану его ни с кем делить.

– А я не согласна ни на кого, кроме оборотня, – сказала Иветт.

Поднялся Джамиль.

Ричард остановил его.

– Нет, защищать Джейсона – мое дело, а не твое, Джамиль.

– Но защищать тебя, Ульфрик, это дело мое.

Ричард покачал головой и начал развязывать галстук. Он расстегнул несколько верхних пуговиц рубашки, обнажив сильную, красивую линию шеи.

– Нет, – сказала Иветт. Она топнула ножкой и уперла руки в бока. – Он не боится. А я хочу того, кто боится.

Я подумала, что он тоже будет бояться, но вслух не сказала. Он дико будет бояться. Заметьте, я прыгать и предлагать себя вместо Джейсона не стала. Это шоу мне уже было знакомо. И никакого желания выступить в нем в главной роли я не испытывала.

– Для Ульфрика у меня есть другие планы, – сказал Падма.

Странник прикрикнул на них, как на капризных детей.

– Это честная сделка, Иветт. Ульфрик за одного из низших волков.

– Мне нужно не качество крови. Мне нужен ужас.

– Это и так слишком щедрое предложение для той, что не состоит в совете, – сказал Падма.

– Они что, всегда так пререкаются? – поинтересовалась я.

– Oui, – ответил Жан-Клод.

Почти вечная жизнь, ужасающая сила, и при этом всем – такая мелочность. Какое разочарование. Как это типично. Я коснулась лица Джейсона, чтобы он посмотрел на меня. Он почти задыхался. Взяв его за руки, я почувствовала, что они ледяные.

– Джейсон, если она не начнет на тебе разлагаться, ты можешь позволить ей просто выпить крови?

Он проглотил ком в горле, и только тогда смог ответить.

– Не знаю.

Честный ответ. Он был в ужасе.

– Я буду с тобой.

Он посмотрел на меня, но на самом деле ему хотелось кричать.

– Ей это не понравится.

– А пошла она. Ей придется согласиться или отказаться.

И у меня на губах мелькнул призрак улыбки. Он вцепился в меня руками и кивнул.

Я оглянулась на Жан-Клода, который сидел недалеко от нас.

– Не много же от тебя помощи.

– Я тоже видел это шоу, ma petite.

Он почти слово в слово повторил мои мысли, и я подумала, мои ли это были мысли. Но то, что он сказал – пугало. Он не предложил бы себя Иветт, только чтобы спасти Джейсона.

Я поднялась, потянув за собой Джейсона. Он держался за мою руку, словно ребенок в свой первый день в детском саду, который боится, что мамочка оставит его в этом ужасном месте с кучей забияк.

– Если дашь слово чести, что не будешь на нем разлагаться, то можешь от него испить.

– Нет, – покачала головой Иветт, – это только испортит удовольствие.

– Выбор за тобой, – сказала я. – Можешь получить Ричарда, если разрешит Падма, но он бояться не будет. Ты можешь гнить на нем, сколько захочешь, но такого страха, как у Джейсона, не получишь.

Я чуть посторонилась, чтобы она хорошо его рассмотрела.

Джейсон моргнул, но остался на месте, хотя не мог или не хотел встречаться с ней глазами. Он смотрел на меня. Думаю, он разглядывал мое платье. Но это был первый раз, когда я не стала возражать. Ему нужно было отвлечься. Зная Джейсона, меня не удивляло, что он выбрал шоу из разряда на раздевание.

Иветт провела языком по губам. Подумав, она, наконец, кивнула.

Мы с Джейсоном пошли к ней. Он был одет словно для собственного шоу на раздевание. На нем были кожаные брюки, на два тона темнее его синих глаз. Похоже, их покрасили, и брюки были заправлены в сапоги того же цвета. Рубашки не было, только жилетка в тон к остальному наряду с тремя кожаными ремешками.

Когда мы вошли в круг, он начал спотыкаться. Иветт скользнула к нему, и он отшатнулся назад. От бегства его удержала только моя рука.

– Спокойно, Джейсон, спокойно.

Он только продолжал трясти головой, пытаясь вытянуть у меня руку. Он не то, чтобы сопротивлялся, но и не помогал.

– Это слишком, – сказал Ричард. – Он мой волк, и я не позволю его мучить.

Я посмотрела на Ричарда – такого гордого, высокомерного.

– Он и мой волк.

Я медленно отпустила Джейсона и коснулась рукой его щеки.

– Если все это для тебя слишком, так и сажи. Мы что-нибудь придумаем.

Он вцепился мне в руки, и я увидела, что он пытается собраться. Видела, как его глаза, лицо с трудом заполняет самоконтроль.

– Только не бросай меня.

– Я с тобой.

– Нет, – сказала Иветт. – Ты не можешь держать его за руку, пока я пью.

Я повернулась к ней, и так как Джейсон был совсем рядом, наши с ним тела коснулись.

– Тогда и говорить не о чем. Ты до него не дотронешься.

– Сначала ты приручила Ашера. Теперь пытаешься приручить меня? У тебя нет ничего, что мне нужно, Анита.

– У меня есть Джейсон.

Она зашипела, и вся эта нетленная красота разбилась, обнажив истинного зверя. Она рванулась к нему, и он отскочил. Она цапнула его, как кошка, но я осталась между ними, двигаясь к центру круга.

Почувствовав, что Джейсон уперся спиной в стену, я схватила Иветт за руки.

– Ощути его ужас, Иветт. Я чувствую, как мне в спину бьется его сердце. Если я буду держать его за руку, он не перестанет бояться. Я ничего не могу сделать, чтобы он не боялся твоего прикосновения.

Джейсон спрятал лицо у меня за спиной, руки скользнули у меня по талии. Я похлопала его по руке. Все его тело превратилось в один гулкий пульс, как его сердце, кровь, бьющийся так сильно, что я могла его чувствовать. Его ужас наполнял воздух, как горячий невидимый туман.

– Согласна, – сказала она.

Она вернулась в центр круга, и протянула ко мне бледную руку.

– Иди, Анита, принеси мне наш приз.

Я скользила в его руках, пока снова не повела за руку. У него вспотели ладони. Я поставила его спиной к ней. Он обеими руками схватился за меня. Руки у него дрожали. Он смотрел мне в лицо так, словно это было последнее, что осталось на земле.

Иветт дотронулась до его спины.

Он начал хныкать. Я потянула его к себе, так что наши руки касались, а лица были всего в дюйме друг от друга. Мне нечем было его утешить. Я не могла предложить ничего кроме руки и чего-то, о чем можно подумать.

Иветт разглаживала руками его плечи, и наконец добралась до ремешков на жилетке. Пока она их теребила, ее руки раз или два коснулись моего тела. Я хотела отстраниться, но Джейсон окаменел. Так что я осталась на месте, но у меня самой сердце прыгнуло в горло. Я тоже боялась ее, боялась того, чем она была.

Ей пришлось скользнуть руками по его талии и прижаться к спине, чтобы расстегнуть последний ремешок. Она лизнула его за ухом, почти незаметно мелькнул кончик ее бледно-розового языка.

Он закрыл глаза, наклонив голову так, что мы коснулись лбами.

– Ты справишься, – сказала я.

Не открывая глаз и все еще касаясь меня лбом, он кивнул.

Иветт запустила руки ему под жилетку, и добралась до обнаженной груди, ведя по коже ногтями.

У Джейсона перехватило дыхание, и я поняла, что это был не просто страх. Он уже спал с ней, и знал, чем она была. Она знала его тело, знала, как довести его до исступления – так, как знает только любовник. И теперь использовала это против него.

Джейсон поднял голову и посмотрел на меня. Он будто заблудился.

Она стянула жилет с его плеч, и языком провела вдоль позвоночника длинную влажную линию.

Он отвернулся, чтобы я не видела его глаз.

– Джейсон, ничего, если что-то из этого даже приятно.

Он опять повернулся ко мне, и кроме страха у него в глазах появилось кое-что другое. Мне было бы удобнее только со страхом, но тут обижали его, а не меня.

Иветт опустилась на колени, и, пользуясь губами, что-то делала с его спиной. У него внезапно подогнулись колени, и мы вместе рухнули на пол. В результате я оказалась на спине, а Джейсон был на меня. У меня осталась всего одна свободная нога, которая и помогала, и мешала, так как направила его прямо на меня. Могу сказать, что его тело было счастливо там оказаться. На счет всего остального его – не уверена. Он издавал какие-то низкие тихие звуки.

Я выбралась из-под него так, чтобы его пах не давил на мой, и смогла сесть, чтобы посмотреть, что с ним сделала Иветт. Рядом с позвоночником внизу спины были следы клыков. Кровь стекала на синюю кожу брюк, образовывая сочетание цветов, как на шотландских юбках.

Он схватил меня за талию.

– Не бросай меня, пожалуйста!

Он прижался щекой к моему животу, и его напряжение заставляло мое сердце грохотать.

– Я тебя не брошу, Джейсон.

Через него я посмотрела на Иветт.

Она все еще стояла на коленях в окружении своих белых юбок, словно ожидала, когда придет фотограф. Она улыбалась, улыбались ее глаза, наполненные темным радостным светом. Она была чертовски довольна собой.

– Ты сыта. Вот и все, – сказала я.

– Это было не насыщение, и ты это знаешь. Я просто попробовала его, но не насытилась.

Но можно же было попытаться. Она была права. Я и правда знала, что она не пила.

– Тогда давай просто заканчивай, Иветт.

– Если ты позволишь мне разлагаться, все кончится быстрее, но мне нужен его ужас и удовольствие.

Это займет больше времени.

Джейсон издал слабый звук, словно ребенок всхлипнул в темноте. Я оглянулась на Ричарда. Он все еще стоял, но уже не злился на меня. В его глазах росла настоящая боль. Он предпочел бы сам оказаться на месте Джейсона. Как истинный король, он бы взял его боль на себя.

Я почувствовала аромат леса, густого и изумрудно-зеленого, влажных, недавно распустившихся листьев, и у меня сжалось горло. Я посмотрела на Ричарда и поняла, что он предлагает. Мы уже спорили про «мунин». Он считал, что для меня это не опасно, потому что я не была оборотнем. Но он не знал, что метки, которые я разделила с ним, подвергают меня риску. Но варианты были. Не связь с Райной, этого мне больше не хотелось, но с силой всей стаи. Их тепло, их прикосновение – это могло помочь.

Я закрыла глаза и почувствовала, что метки раскрываются, словно взметнувшиеся ветром занавеси.

Джейсон поднял голову и посмотрел на меня. У него трепетали ноздри, пытаясь уловить мой запах, уже ощущая аромат силы.

Иветт сорвала с него жилетку, как лист бумаги.

Джейсон задохнулся.

Она провела языком по его телу, затем ее рот сомкнулся на ребрах. Я увидела, как сократились мышцы у нее на скулах, и тело Джейсона содрогнулось. Он дернулся, руки заскользили по полу, будто он не знал, что делать с ними, и со всем остальным телом.

Иветт подняла голову, оставив две аккуратные красные дырочки. Из раны выступила кровь. Она облизала губы и улыбнулась мне.

– Больно? – спросила я Джейсона.

– И да, – ответил он, – и нет.

Я хотела его поднять, но Иветт положила руку ему на спину.

– Нет. Я хочу, чтобы он остался на земле. Чтобы он был подо мной.

Я почувствовала острый мускусный запах меха. Джейсон попытался посмотреть на меня, но Иветт прижала его голову к моим коленям. Она оперлась на него, чтобы приблизить свое лицо к моему.

– Что ты делаешь?

– Я его лупа. Я призываю стаю ему на помощь.

– Они не смогут ему помочь, – сказала она.

– Нет, – ответила я, – смогут.

Я пошевелилась под телом Джейсона. Маленькое черное платье заканчивалось у меня где-то на уровне талии. Окружающие имели возможность любоваться и чулками, и бельем. Хорошо, что тем вечером все сочеталось. Но я видела лицо Джейсона. Я чувствовала его тело немного больше, чем того хотела. Но я хотела его глаза, его лицо. Я хотела, чтобы он посмотрел на меня.

У меня не было опыта в миссионерской позиции с мужчиной моих габаритов. Смотреть ему в глаза было действительно интимно. Он нервно рассмеялся:

– У меня были фантазии на этот счет.

– Забавно, – сказала я, – а у меня – нет.

– О-о-о, как жестоко.

Выгнув спину, он прижался ко мне. Иветт решила обратить на себя внимание, и снова его попробовать. В полном объеме вернулся страх, заполнив его глаза паникой.

– Я здесь. Мы с тобой.

Он закрыл глаза и глубоко вдохнул. Он окунулся в запах листьев, меха, и темные поляны, полные тех, кто пах стаей. И в этот момент Иветт вонзила клыки.

Джейсон закричал, я поднялась и увидела, что вампирша оторвала полоску кожи. Из раны потекла кровь.

Жан-Клод подошел к краю круга.

– Это пытка, а не насыщение. Довольно.

– Нет, – ответила Иветт, – я буду пить.

– Так пей, – сказал Жан-Клод, – но быстро, пока наше терпение не подошло к концу.

Она забралась на тело Джейсона, перенеся на него весь свой вес, впечатывая меня в пол. Шов на кожаной ткани в его паху прижимался так сильно, что мне стало почти больно. Он дышал все быстрее и быстрее.

– Посмотри на меня, – сказала я.

Иветт дернула его за волосы.

– Нет, смотри на меня. Потому что я сделаю тебе больно, Джейсон. Я буду в твоих снах.

– Нет, – сказала я.

Во мне закручивалась сила, и я выплюнула ее прямо в бледное лицо Иветт. Из длинной царапины у нее на лице потекла кровь.

Все замерли. Иветт подняла руку к ране.

– Как тебе это удалось?

– Если я скажу, что сама не совсем уверена, ты мне поверишь?

– Нет, – сказала она.

– Тогда, сука, поверь в это. Заканчивай сейчас же, или я порежу тебя на ленточки.

И я сама в это поверила, даже зная, что вряд ли смогу повторить представление. Только мастер вампиров может на расстоянии вызывать такие порезы. Я даже никогда не видела, чтобы так делал Жан-Клод.

Иветт поверила. Она наклонилась достаточно низко, чтобы кровь из пореза капала на светлые волосы Джейсона.

– Как скажешь, putain, но запомни вот что: теперь я его не пожалею. За это, – она повернулась ко мне щекой, где алела царапина, – он будет страдать.

– А не всегда ли так, – сказала я безразлично.

Она нахмурилась, это был явно не тот ответ, на который она рассчитывала. Я взяла лицо Джейсона руками и заставила его посмотреть мне в глаза. Под страхом проступало изумление, потому что Джейсон и не представлял, что я могу сделать что-то подобное тому, что секунду назад произошло с Иветт. И тем более, ей-Богу, вот так штука, кто бы мог подумать, что у меня такое получится на глазах у плохих парней?

Иветт растянулась, пока каждый участок ее тела не коснулся Джейсона. Он пошевелился. Между мной и Джейсоном не было ничего, кроме кожи и кусочка шелка. Мое тело ответило. Так что пришла моя очередь зажмуриться, чтобы он этого не видел. Возможно, это просто естественная реакция, но я внезапно стала погружаться в запах меха, тепло и близкое знание его тела. Теплым растущим потоком на меня накатил мунин.

Я подняла лицо и поцеловала его. И в момент, когда коснулись наши губы, между нами потекла энергия. Это была связь другого рода, лучше, чем с Натаниелем, и я знала, почему. Натаниель был не из стаи.

Сначала Джейсон не ответил на поцелуй. Затем, его язык скользнул в меня, в эту теплую силу, и она стала расти, пока я не почувствовала ее, словно маленький раскаленный смерч между нашими телами.

Сила взметнулась к Иветт, и заставила ее закричать. Она вонзила клыки Джейсону в шею. Он закричал прямо в меня, его тело напряглось еще сильнее, но боль растворилась в потоке тепла, и растущая с каждой секундой сила просто смыла ее.

Я чувствовала рот Иветт, как дыру, которая высасывает нашу силу. Я толкнула силу в нее, и она откатилась, напившись больше, чем только кровью.

Освободясь от тяжести Иветт, Джейсон чуть отстранился и поцеловал меня так, словно хотел забраться в меня и остаться там навсегда, и я ответила на поцелуй. Я сама позвала мунин Райны, и теперь не знала, как избавиться от него.

Я почувствовала, как отвечает мне его тело, что он уже на самой грани, и этого было достаточно, чтобы снова обрести контроль. Что за милый неловкий момент, который меня преследует!

Джейсон содрогнулся на мне, задыхаясь, но уже не от страха. Я отвернулась, но так, чтобы не поймать взгляд кого-нибудь из тех, кто нас окружал. Иветт лежала рядом с нами, свернувшись калачиком, по щеке текла кровь. Она слизывала кровь, еле двигаясь, как будто даже это маленькое усилие стоило ей дорого.

Она обратилась ко мне на французском:

– Je reve de toi.

Я уже слышала такое от Жан-Клода. Она сказала, что мечтала о нас.

Услышав голос, я поняла, что отвечаю я сама:

– Почему в такие моменты у французов всегда есть, что сказать?

Жан-Клод опустился на колени рядом с нами.

– Это генетическое, ma petite.

– А! – ответила я понимающе. Мне трудно было смотреть ему в глаза, пока на мне все еще лежал Джейсон.

– Джейсон, – позвала я, похлопав его по обнаженному плечу.

Он не ответил, а просто скатился на пол, и оказался ближе к Иветт, чем я могла подумать, что он захочет быть.

Я неожиданно поняла, что юбка у меня все еще в районе талии. Пока я одергивала платье, Жан-Клод помог мне сесть.

Ричард тоже уже был рядом. Я ждала, что он скажет что-нибудь ядовитое. У него было достаточно поводов для этого. Он удивил меня, заметив:

– Райны нет, но она не забыта.

Я отозвалась:

– Кроме шуток.

– Прости, Анита. Когда ты рассказала, я не понял, что это почти полное вмешательство. Теперь я понимаю, почему ты этого боишься. Ты можешь делать все, что считаешь нужным, чтобы этого больше не повторилось. Я был слишком зол, чтобы поверить и понять, как это плохо.

Его лицо отразило боль и смущение.

– Я прошу у тебя за это прощения.

– Если ты можешь сделать так, чтобы это не случилось опять, извинения принимаются.

Внезапно над нами склонился Падма.

– Следующий танец наш, Ульфрик. После представления, которое дала нам твоя лупа, я более чем нетерпелив попробовать тебя на вкус.

Ричард взглянул на меня, потом на Джейсона и Иветт, которые так и лежали на полу, словно любое движение было для них сейчас невозможным.

– Не думаю, что я так же хорош.

– Думаю, ты, волк, себя недооцениваешь, – сказал Падма.

Он протянул Ричарду руку, но тот поднялся сам. Они были примерно в одной весовой категории. Они смотрела друг на друга, и я чувствовала, как между ними плывет сила, как они проверяют друг друга.

Я прислонилась к груди Жан-Клода и закрыла глаза.

– Мне надо убраться отсюда, пока они не начали. Я не перенесу, если опять окажусь рядом с такой силой.

Он помог мне встать, и когда оказалось, что ноги меня не держат, без малейшего усилия поднял меня на руки. И остался стоять, словно ожидая, что я буду возражать.

Я обхватила его шею руками и сказала:

– Так и делай.

Он улыбнулся, и улыбка была необычной.

– Мне хотелось это сделать так давно.

Была ли романтика в том, что я наконец оказалась у него на руках? Да. Но когда у Джейсона наконец получилось приподняться с пола, спереди на его кожаных штанах я увидела пятно, и вот в этом романтики не было точно.

Глава 51

Падма и Ричард рассматривали друг друга, пока не касаясь. Каждый выпускал силу, как приманку, чтобы посмотреть, кто из них заглотит наживку первым. Сила Ричарда лилась, как обычно, электрическим зноем. И сила Падмы была почти такой же. В отличие от всех других вампиров, его сила была теплой, живой, не могу подобрать другого слова. В ней не было электрического мерцания, как в силе Ричарда, но был зной.

Их сила наполняла комнату, словно весь воздух был пронизан энергией. Она была всюду и нигде. Сила Ричарда скользила по мне, у меня перехватило дыхание, и Жан-Клод тоже слегка задохнулся. Сила Падмы омывала кожу, как близкие языки пламени. Сочетание этих энергий было почти болезненным.

К нам подошел и встал рядом Рафаэль. Жан-Клод все еще держал меня на руках, что показывает, как паршиво я себя чувствовала. На Крысином Короле был совершенно обычный темно-синий костюм, белая рубашка и чуть распущенный галстук. Черные ботинки были надраены до блеска, так что он мог пойти куда угодно, от деловой встречи до похорон. М-да, костюмчик был как раз из тех, которые надевают только по поводу смерти или женитьбы.

– Они кажутся равными, – сказал он, – но это не так.

Он говорил тихо, обращаясь только к нам, но мы были достаточно близко, чтобы его слышал и Ричард.

– Он делал то же со мной, а потом раздавил меня.

– Он тебя не раздавил, – сказала я. – Ты выиграл.

– Только потому, что ты меня спасла.

– Нет, – сказала я. – Ты не отдал им крыс. Ты выиграл.

Я коснулась плеча Жан-Клода, и он опустил меня на землю. Я могла стоять. Какая радость.

– Очень впечатляюще, Ульфрик, – сказал Падма. – Но давай посмотрим, каким впечатляющим ты можешь быть? Спасибо, Рафаэль, что испортил весь сюрприз. Когда-нибудь я верну услугу.

Как они это называют – перчатки сняли. Сила Падмы прогремела по комнате. Я покачнулась и не упала на колени только благодаря руке Жан-Клода.

Ричард закричал и упал на колени. На нас обрушилась истинная сила Падмы. Ричард принял на себя главный удар. Я ждала, что он сделает с Ричардом то же, что со мной, но он не стал. У него были другие планы.

– Перекинься, Ричард. Мне нравятся блюда с мехом.

Ричард покачал головой. Его голос изменился, будто ему было трудно говорить.

– Никогда.

– Никогда может быть очень долгим сроком, – сказал Падма.

Я почувствовала, как его сила, подобно насекомым, марширует по моей коже: маленькие мерзкие муравьи с раскаленными кочергами, тыкающие ими в меня. Это же он сделал с верлеопардом, Элизабет, когда наказал ее.

Ричард не катался по полу, как она. Он выдавил:

– Нет.

Каким-то чудом он смог подняться на ноги и сделать шаг к вампиру.

Жжение увеличилось, жгучие удары стали чаще, сливаясь в сплошное полотно крошечных огней. У меня вырвался всхлип, но Ричард был на ногах. Он сделал еще один шаг.

Порыв силы прекратился так резко, что внезапное избавление от боли заставило Ричарда упасть на колени у самых ног Падмы. В наступившей тишине громко раздавалось его дыхание.

– Боль не приведет тебя ко мне, – сказал Падма. – Может, закончим с играми, Ульфрик? Могу я насытиться?

– Давай быстрей, – сказал Ричард.

Падма улыбнутся, и в его улыбке было что-то такое, что мне не понравилось. Будто у него все под контролем, и все идет так, как он планировал.

Он встал рядом с Ричардом и изящно опустился на колени. Разгладив рукой шею Ричарда, он повернул ему голову на бок, чтобы сделать хороший чистый укус. Одна рука скользнула через грудь Ричарда, прижимая его, другая – держала его голову.

Падма наклонился и прошептал ему что-то на ухо. Тело Ричард содрогнулось. Он попытался освободиться, но вампир был удивительно быстр. Он сунул обе руки под Ричарда, сжав пальцы на его шее. Классический захват. Ричард сопротивлялся, но кончилось все тем, что он оказался на полу, а вампир – сверху. Если бы это был бой рестлеров, Ричард бы проиграл. Но здесь не было рефери, чтобы крикнуть "время".

– Что происходит? – спросила я.

– Я предупреждал Ричарда, – сказал Рафаэль, – но он всегда был таким сильным.

– Что? – переспросила я.

– Он призывает зверя Ричарда, ma petite, – ответил Жан-Клод. – Я уже видел, как он это делает.

Тело Ричарда содрогалось так яростно, что голова началась биться об пол. Он перекатился на бок, но вампир остался сверху, нашептывая что-то ему на ухо.

– У него получилось вызвать твоего зверя? – спросила я Рафаэля.

– Да.

Я посмотрела на него.

Он наблюдал за представлением, избегая моего взгляда.

– Он вызвал моего зверя, как вода, проникнув сквозь мою кожу, а потом иссушив его. Он делал это снова и снова, пока я не отключился. Я очнулся там, где вы меня нашли.

У него был безразличный голос, словно все это происходило не с ним.

– Помоги ему, – потребовала я, обернувшись к Жан-Клоду.

– Если я войду в круг, у Падмы будет повод бросить мне вызов. В случае дуэли, я проиграю.

– Тогда он тебя провоцирует, – сказала я.

– Да, а еще – развлекается, ma petite. Самая великая радость существования для него – сломать сильного.

Из горла Ричарда вырвался крик. Крик, который превратился в стон.

– Я собираюсь ему помочь.

– Как, ma petite?

– Падма не может бросить мне вызов, или призвать моего зверя. Прикосновение делает метки сильнее, так?

– Oui.

Я улыбнулась и пошла к Ричарду. Жан-Клод не пытался меня остановить. Никто не пытался. Ричард сумел встать на четвереньки, вампир все еще был у него на спине. Глаза Ричарда уже стали янтарными, волчьими, и он был близок к панике. На таком расстоянии, я чувствовала его зверя, как огромную тяжесть под гладкой поверхностью темного озера. Когда он вырвется на поверхность, то захватит его целиком. Рафаэль, похоже, смирился с этим, но Ричард – не сдастся. Ричард не примет поражения и уничтожит сам себя.

– Что ты делаешь, человек? – спросил Падма, посмотрев на меня.

– Я его лупа, и его третья. Я делаю то, что должна.

Обхватив лицо Ричарда ладонями, я почувствовала, что этого достаточно. Физический контакт помог ему усилить самоконтроль. Я ощутила, как замедляется его сердце, останавливается пульсация тела. Я почувствовала, как огромная тяжесть ныряет обратно в глубину. Ричард тянулся за моей меткой, как тонущий за веревкой, чтобы обвязать ее вокруг себя.

– Нет, – сказал Падма, – он мой.

Я улыбнулась.

– Нет, он мой. Нравится это нам или нет, он мой.

Глаза Ричарда вернули свой нормальный карий цвет, и он прошептал:

– Спасибо.

Падма встал так внезапно, так быстро, словно его двигала магия. Он схватил меня за руку, и успев подумать, что синяк будет точно, я сказала:

– Ты не можешь бросить мне вызов – я не вампир. Ты не можешь испить из меня, потому что сегодня я уже играла тут жертву, и моим был Ашер.

Ричард лежал на полу, опираясь на одну руку. Так что фактически он не лежал, но я заметила, как он устал и ослаб.

– Ты хорошо знаешь наши правила, Анита, – сказал Падма.

Он дернул меня к себе, коснувшись всем телом.

– Ты не вампир, не еда, но ты – его лупа.

– Хочешь попробовать вызвать моего зверя? – поинтересовалась я. – Нельзя призвать то, чего нет.

– Я почувствовал твою силу с волчонком.

Он поднес мою руку к лицу и принюхался, словно пытался уловить запах экзотических духов.

– От тебя пахнет стаей, Анита. В тебе есть кое-что, что можно призвать. Что бы это ни было, я его получу.

– Она уже не часть сделки, – сказал Жан-Клод.

– Она вмешалась, – сказал Падма. – Что сделало ее частью нашей маленькой вакханалии. Не волнуйся.

Я не сделаю ей больно. Не очень больно.

Он прижался ко мне и начал говорить – низко, тихо. По-французски, но я знала язык недостаточно, чтобы понимать. Я узнала слово «волк», «сила» и «луна», и почувствовала, как во мне поднимается сила. После Джейсона это было слишком скоро. Сила была слишком близко в поверхности, совсем рядом. Падма взывал к ней, и я не знала, как это остановить. Сила начала выливаться сквозь мою кожу горячим потоком. У меня подогнулись колени, и он поймал меня, прижав к себе.

Ричард коснулся моей ноги, но было уже слишком поздно. Он пытался усилить мой контроль, как я только что сделала с ним, но у меня не было еще никакого контроля. Падма позвал, и мунин ответил. Я снова чувствовала в себе Райну, уже второй раз за этот час.

Сила заполняла меня, и я встала, прижимаясь к Падме, глядя на него, такого близкого. Сила хотела касаться кого-нибудь, кого угодно. Ей было все равно. Не все равно было мне, но у меня еще не было достаточно контроля, чтобы противостоять ей. Я сказала:

– Нет.

Оттолкнувшись от него, я упала на пол.

Падма последовал за мной, касаясь моих волос, лица, а я пыталась от него отодвинуться.

– У этой силы сексуальная основа, возможно, стремление найти партнера. Как интересно.

Послышался голос Жан-Клода:

– Оставь ее, Мастер Зверей.

Тот рассмеялся.

– Как ты думаешь, что будет, если я продолжу звать ее зверя? Думаешь, она сдастся? Думаешь, трахнет меня?

– Мы этого не узнаем, – сказал Жан-Клод.

– Если помешаешь мне веселиться, можешь считать, что это вызов.

– Это то, чего ты так давно хотел.

Падма снова рассмеялся.

– Да, думаю, тебя давно надо было убить за смерть Повелителя Земли. Но я не могу убить тебя только за это. Так решил совет.

– Но если ты убьешь меня в схватке один на один, то никто не станет тебя обвинять, не так ли?

– Так ли.

Я свернулась, лежа на полу, обнимая себя руками, пытаясь проглотить вырвавшуюся силу, но она не уходила. Ричард подполз ко мне, касаясь обнаженного плеча. Я дернулась, словно его прикосновение жгло, потому что я хотела его, хотела его так дико и примитивно, что это заставляло болеть каждую клеточку тела.

– Не трогай меня, пожалуйста.

– Как ты избавилась от этого в прошлый раз?

– Секс или насилие, мунин уходит после секса или насилия.

Или исцеления, подумала я. Хотя, в своем роде, это тоже был секс.

Сила Падмы начала оборачиваться вокруг нас как ловушка, ловушка с острыми шипами. Мы оба закричали, и Жан-Клод закричал вместе с нами. У него изо рта потекла кровь, и я поняла, что сделал Падма. Я уже чувствовала, как он пытается сделать это со мной. Он швырнул свою силу в Жан-Клода и там раскрыл ее, взрывая его изнутри.

Жан-Клод упал на колени, кровь капала на белую рубашку. Я, не думая, вскочила на ноги, вставая между ним и Падмой. Сила опалила мне кожу. Моя злость питала ее, словно во мне действительно сидел зверь.

– Уйти с дороги, человек, или я убью сначала тебя, а потом твоего мастера.

Так близко к Падме казалось, что стоишь в невидимой стене из огня и боли. Он ослабил Ричарда, потом меня, что-то сделал с нашими метками. Без нас Жан-Клод не сможет победить.

Я остановила бушующую во мне энергию. Я обняла ее, накормила, и она вырвалась у меня изо рта смехом, от которого поднялись волоски на коже. Это был не мой смех. Это был смех, который я никогда не думала услышать по эту сторону от ада.

Падма схватил меня за плечи, поднимая в воздух.

– Мне позволено тебя убить, если ты вмешаешься в дуэль.

В ответ я его поцеловала.

На секунду он был так изумлен, что просто замер; потом ответил на поцелуй, сомкнув руки у меня за спиной, все еще держа меня в воздухе. Он поднял лицо, чтобы сказать:

– Даже если ты трахнешь меня здесь и сейчас, это его не спасет.

Из моих губ полился смех, и я почувствовала, как мои глаза затопила тьма. То самое белое, холодное место во мне, где все было тихим и неподвижным, то место, где я убивала, открылось, и его заполнила Райна. Я вспомнила ощущение сердца Натаниеля у меня в руках, тот момент, когда я поняла, что могу его убить, что хочу его убить, больше, чем хочу его исцелить. Убить намного проще.

Я обхватила Падму за шею и поцеловала его в губы. Я вонзила в него силу, как меч. Его тело застыло, руки разомкнулись, и теперь я держала его. Его сердце было скользким и тяжелым. Оно билось о силу, как рыба в сетях. Я сжала вокруг него свою силу, он упал на колени и закричал прямо в меня. Горячим потоком хлынула кровь, наполняя мой рот теплым и соленым.

В меня вцепились чьи-то руки, пытаясь оторвать от Падмы. Я прильнула к нему, обхватив ногами его талию, сжимая руками шею.

– Назад, или я раздавлю ему сердце. Назад!

Томас упал рядом с нами на колени, по подбородку стекала кровь.

– Ты убьешь и нас с Гидеоном.

Я не хотела их убивать. Сила начала отступать под напором сожаления.

– Нет, – сказала я вслух.

Сила питалась от моей ярости, моей злости. Мунин поглотил и заполнил меня. Я сжала сердце Падмы – нежно, медленно.

Я прижалась лицом к его щеке и прошептала:

– Почему ты не сопротивляешься, Мастер Зверей? Где твоя большая обжигающая сила?

Ответом мне было только прерывистое дыхание.

Я сжала чуть сильнее.

Он чуть не задохнулся.

– Мы могли погибнуть вместе, – сказал он голосом, влажным от его собственной крови.

Я потерлась об него щекой. Его кровь размазалась по его и моей коже. Я всегда знала, что кровь заводит ликантропов, но никогда не ценила ее привлекательность. Дело было не столько в ощущении крови, сколько в ее запахе. Горячий, сладкий, чуть металлический, и при этом – с привкусом страха. Он был сильно напуган. Я это чувствовала нюхом, ощущала кожей.

Я отстранилась, чтобы видеть его лицо. Оно превратилось в кровавую маску. Часть меня ужаснулась.

Другая часть – хотела вылизать его, как кошка – блюдце со сметаной. Вместо этого, я чуть сильнее сжала его сердце, и смотрела, как от этого кровь потекла быстрее.

Его сила прибывала теплым потоком.

– Перед тем, как умру, я убью тебя, лупа.

Я держала его и чувствовала, как растет его сила, пока еще слабая, но достаточная, чтобы справиться.

– Ты все еще правоверный индус? – спросила я.

У него в глазах отразилось смятение.

– Сколько плохой кармы ты собрал на этом круге?

Я быстро слизнула каплю крови с его губ, и уткнулась в него лбом, чтобы не сделать то, чего хотел мунин. То, что сделала бы Райна, если бы была здесь.

– Какое наказание за все твои грехи будет достаточным при реинкарнации, Падма? Сколько жизней понадобится, чтобы сгладить последствия этого круга?

Я всмотрелась в его лицо. У меня снова было достаточно контроля, чтобы не распускать язык в прямом смысле. Глядя ему в глаза, я поняла, что попала в точку. Он боялся смерти, и того, что последует за ней.

– Что б ты сделал, чтобы спасти себя, Падма? Чтобы ты отдал? Кого бы ты отдал? – последний вопрос я прошептала.

– Все, что угодно, – прошептал он в ответ – И кого угодно? – спросила я.

Он ответил только взглядом.

Жан-Клод уже сидел, заключенный в руки Ричарда.

– Дуэль продолжается, пока один из нас не умрет. Не в наших силах ее завершить.

– Тебе так не терпится умереть? – спросил Странник. – Смерть одного будет означать конец для всех.

Он встал над нами, но чуть в стороне, словно не хотел быть к нам слишком близко. Слишком кроваво, слишком примитивно, слишком смертно.

– Это вопрос к Падме, а не ко мне, – сказал Жан-Клод.

– Какова твоя цена? – спросил Падма.

– Больше никаких наказаний за смерть Оливера. Он проиграл в дуэли, все так же просто, как сейчас.

Жан-Клод закашлялся, на губах выступила кровь.

– Согласен, – сказал Падма.

– Согласен, – подтвердил Странник.

– Я никогда не хотела, чтобы они умерли за смерть Повелителя Земли, – сказал Иветт, – согласна.

Ашер присоединился:

– Повелитель заслужил свою смерть. Согласен.

Жан-Клод протянул мне руку.

– Идем, ma petite. Теперь мы в безопасности.

Я покачала головой, нежно и целомудренно поцеловав Падму в лоб.

– Я обещала Сильви, что все, кто ее насиловал, умрут.

Тело Падмы дернулось, он, наконец, понял.

– Ты можешь забрать женщину, но не моего сына.

– Ты согласен, Странник? Ты, которого Лив теперь зовет мастером. Ты так просто ее отдашь?

– А ты его убьешь, если я откажусь? – спросил он.

– Я дала слово Сильви, – сказала я. – И я понимала, что это будет для них означать.

– Тогда Лив – твоя, и можешь делать с ней, что посчитаешь правильным.

– Мастер, – позвала она слабо.

– Тихо! – отрезал Странник.

– Вот видишь, Лив, они просто монстры.

Я посмотрела на лицо Падмы в крови, и увидела, как его глаза наполняет страх, как вода – бокал. Я смотрела, как он вглядывается в мое лицо, но видит только пустоту. Первый раз я хотела просто убить. Не из мести, не для безопасности, ни даже за данное слово, а просто потому, что могла это сделать. Потому что моя темная половина получила бы удовольствие, круша его сердце, и наблюдая, как черная кровь вытекает из него до последней капли. Мне бы хотелось свалить это на мунин Райны, но я не была уверена. Возможно, это была я сама. Возможно, так было всегда. Проклятье, возможно, это был кто-то из моих мальчиков. Я не знала, да это и не имело значения. Я дала этой мысли отразиться на моем лице и в глазах. Я позволила Падме увидеть, и его лицо, глаза наполнил страх, потому что он понял.

– Мне нужен Фернандо, – тихо сказала я.

– Он мой сын.

– Кто-то должен умереть за его преступления, Падма. Я бы предпочла, чтобы это был он, но если ты не хочешь мне его отдавать, то я возьму вместо него тебя.

– Нет, – сказала Иветт. – Мы уже были более чем щедры. Мы дали вам убить одного из совета и остаться безнаказанными. Мы вернули вам вашего предателя и нашу новую игрушку. Больше мы вам ничего не должны.

Я посмотрела на Падму, но говорила больше для Странника:

– Если бы вы унизили только вампиров этого города, тогда все было бы кончено, и вы бы ничего нам не были должны. Но мы – лукои, а не вампиры. Вы призвали нашу Гери, и она пришла. Вы пытались сломать ее, и когда она не подчинилась – пытали ее. Вы пытали ее, поняв, что она не отдаст вам лукои. Вы лишили ее чести без какой-либо цели, просто потому, что могли это сделать. Вы сделали это, потому что не ждали расплаты. Мастер Зверей решил, что наша стая не стоит внимания. Посчитал нас пешками в большой игре.

Я выпустила из рук его сердце, потому что иначе мунин уже убил бы его. Я протолкнула силу еще глубже в него, резко и быстро, так, что он закричал. Гидеон и Томас повторили крик.

Падма упал на спину, и я оказалась верхом на нем.

Я поднялась, упираясь руками ему в грудь, обхватывая его бедрами.

– Мы – Thronos Rokke, народ Скалистого Престола, мы – не пешки.

Фернандо опустился на колени, не посмев войти в круг.

– Отец, – позвал он.

– Его жизнь или твоя, Падма. Его или твоя.

Падма закрыл глаза и прошептал.

– Его.

– Отец! Ты не можешь отдать меня ей. Им!

– Твое слово чести, что мы можем наказать его так, как считаем необходимым, даже включая смерть, – потребовала я.

Падма кивнул.

– Мое слово.

И в это же мгновенье Фернандо оказался между Дамианом, Джейсоном и Рафаэлем. Он потянулся к отцу.

– Я твой сын!

Падма не поднял на него глаз. Даже когда я слезла с него, он свернулся на полу спиной к Фернандо.

Я стерла кровь с подбородка тыльной стороной руки. Мунин отступал, погружался обратно в глубину.

И все это время я чувствовала вкус крови. Перевернувшись, я вскочила. Из-за крови второй раз не стал лучше.

Жан-Клод потянулся ко мне, и я пошла к нему. И когда его прохладная рука коснулась моей, мне стало лучше. Не намного, но все-таки. Ричард нежно коснулся моего лица. Я позволила заключить себя в кольцо их рук. Казалось, Жан-Клод восстанавливает силы от одного моего прикосновения. Он сел чуть прямее.

Я оглянулась и увидела, что примерно тем же занимаются Гидеон, Томас и Падма. У них всех текла кровь, но страх остался только в глазах Падмы. Я толкнула его на край пропасти. Толкнула нас обоих.

Я – правоверный католик, и в тот момент я не была уверена, что в мире найдется достаточно молитв Деве Марии, чтобы загладить то, что происходило со мной в последнее время.

Глава 52

Фернандо пытался получить отсрочку, но он уже потерял вид настоящего мужчины. Или, лучше сказать, вид монстра? Они связали его серебряными цепями и заткнули ему рот. Последнее было сделано в основном для того, чтобы остановить его непрерывные мольбы. Он просто не мог поверить в то, что его отец его предал.

Лив не сопротивлялась. Казалось, она воспринимала происходящее абсолютно безропотно. И что ее больше всего удивило, это то, что я не убила их на месте. У меня были другие планы. Они унизили стаю. Так что им светило правосудие стаи. В некотором роде – общее дело. Возможно, мы позовем и крысолюдов, и устроим разновидовое веселье.

Когда их увели, тишина стала такой глубокой и плотной, что грохотала в ушах и наполняла комнату.

В эту тишину ступила Иветт. Она улыбалась, была прекрасна и свежа, насытившись кровью Джейсона и нашей смешавшейся силой.

– Жан-Клод все равно должен ответить за свое предательство, – сказала она.

– О чем ты бормочешь? – поинтересовался Странник.

– Мой мастер, Morte d' Amour, обвиняет его в том, что он пытается создать в этой стране еще один совет. Совет, который заберет нашу силу и превратит нас в смешных марионеток.

Странник отмахнулся:

– Жан-Клоду можно поставить в вину многое, но не это.

Иветт улыбнулась, и одной улыбки было достаточно. Она явно собиралась сказать новую гадость.

– А что скажешь ты, Падма? Если он предатель, то мы вправе казнить его за это. Он станет хорошим уроком для тех, кто смеет узурпировать силу совета.

Падма все еще был на полу, в руках своих слуг. Ему все еще было нехорошо. Он разглядывал нашу маленькую компанию. Мы тоже оставались на полу. Мы шестеро сегодня уже танцевать не будем.

Один взгляд в его глаза сказал обо всем. Я унизила его, испугала его до смерти и вынудила отдать на смерть единственного сына. Он улыбнулся, и улыбка была не из приятных.

– Если они предатели, то должны понести наказание.

– Падма, – сказал Странник, – ты знаешь, что все это ложь.

– Я не сказал, что они предатели, Странник. Я сказал, «если». Если они изменники, то должны быть наказаны. Даже ты должен это признать.

– Но они не изменники, – возразил Странник.

– Я использую право моего мастера на голос, – сказала Иветт. – И догадываюсь, как будут голосовать трое из нас.

Ашер подошел, и встал рядом с нами, рядом с Жан-Клодом.

– Они – не изменники, Иветт. Говоря так, ты лжешь.

– Ложь вообще интересная штука. Правда… Гарри?

Она подняла руку, будто в условном знаке, и к нам присоединился Гарри, бармен «Всесожжения». Если я думала, что сегодня меня уже не удивить, то явно ошибалась.

– Вижу, вы с Гарри знакомы, – промурлыкала Иветт.

– Тебя ищет полиция, Гарри, – обратилась я к нему, проигнорировав Иветт.

– А я знаю, – ответил он.

По крайней мере, ему трудно было смотреть мне в глаза. Это не заставило меня почувствовать намного лучше, но чуть-чуть – да.

– Я знал, что Гарри из вашей ветви, – сказал Жан-Клод, – но он действительно ваш.

– Oui.

– Что это значит, Иветт? – спросил Странник.

– Гарри выдавал информацию тем ужасным фанатикам, чтобы они могли перебить монстров.

– Зачем? – спроси Странник.

– Ага, вот и мне интересно, – сказала я.

– Мой мастер не желает перемен, как и многие из старейших. Легализация стала для нас самой большой угрозой. Он боится этого. Он хочет это остановить.

– Как Оливер, – сказала я.

– Exactement.

– Но убийствами вампиров этого не остановишь, – сказала я. – Наоборот, это даст про-вампирским лоббистам дополнительные козыри.

– Но теперь, – сказала она, – мы отомстим. Отомстим так кроваво и ужасно, что все повернутся против нас.

– Ты не посмеешь, – сказал Странник.

– Падма дал мне такую возможность. Мастер Города слаб, его связь со слугами почти прервалась.

Бросившему вызов будет очень просто его убить.

– Ты, – сказал Странник, – можешь бросить вызов Жан-Клоду, но никогда не сможешь стать Мастером Города, Иветт. У тебя никогда не хватит своей собственной силы стать мастером вампиров. Это сила твоего мастера помогает тебе прыгать выше головы.

– Это правда, я никогда не стану мастером. Но здесь есть мастер, который ненавидит Жан-Клода и его слуг. Ашер.

Она выкрикнула имя так, будто все это было заранее спланировано.

Он посмотрел на нее, но казалось, что он удивлен. Что бы она ни планировала, он об этом не знал. Он сверху вниз посмотрел на Жан-Клода.

– Ты хочешь, чтобы я убил его, пока он достаточно слаб, чтобы не сопротивляться?

– Да! – крикнула она.

– Нет, – ответила Ашер, – я не хочу на место Жан-Клода, не таким образом. Победить его в честной схватке было бы одно, а так… это предательство.

– Я думала, ты его ненавидишь! – сказала Иветт.

– Так и есть, но для меня так же кое-что значит честь.

– Намекаешь, что для меня не значит? – она пожала плечами. – Ты прав. Если бы я могла стать мастером города, я бы так и сделала. Но я могу прожить еще тысячу лет, но так и не стану мастером. А тебя останавливает не честь. А она.

И она ткнула в меня пальцем.

– В тебе должна быть какая-то магия, которую я не могу распознать, Анита. Ты околдовываешь любого вампира и оборотня, появившихся в поле зрения.

– Ну, ты-то была рядом долго, но не похоже, чтобы привязалась, – заметила я.

– Мои вкусы намного более экзотичны, чем даже ты, аниматор.

– Если Ашер не станет Мастером этого города, тогда ты не сможешь контролировать этих вампиров.

Ты не сможешь заставить их совершать страшные деяния с людьми, – сказал Странник.

– В нашем плане я не полагалась целиком на ненависть Ашера. Было бы полезно получить контроль над вампирами города, но не обязательно. Бойня уже началась, – сказала Иветт.

Все замерли, глядя на нее, думая об одном и том же. Я задала общий вопрос вслух:

– Что ты имеешь в виду – уже началась?

– Скажи им, Уоррик, – позвала она.

Он покачал головой.

Она вздохнула.

– Хорошо, я сама скажу. Уоррик был святым рыцарем до того, как я его нашла. Он может вызывать огонь Господа, не так ли?

Он не поднял глаз. Так и стоял – огромная фигура в сверкающем белом, понурив голову, как мальчишка, которого поймали на жульничестве в игре.

– Ты вызывал пожары в Нью-Орлеане, Сан-Франциско и здесь. Почему не в Бостоне? – спросила я.

– Я уже говорил, что чувствовал себя тем сильнее, чем дальше был от нашего мастера. В Бостоне я был еще слаб. Только в Орлеане я почувствовал, как на меня спустилась Божья благодать, впервые за последнюю тысячу лет. Я бы опьянен. Мне было мучительно стыдно за сгоревший дом. Я не хотел, но это казалось чудом, чистым чудом.

– Я его застукала, – сказала Иветт довольно. – И велела делать то же там, куда мы приезжали. Я велела ему убивать людей, но даже пытка не вынудила его это делать.

Он посмотрел на нее.

– Я был уверен, что никто не пострадает.

– Вы – пирокинетик, – сказала я.

Он нахмурился.

– Это дар Господа. Это первый знак того, что он вернул мне свою благодать. Раньше я думал, что испугаюсь Святого Огня. Боялся, что он меня уничтожит. Но теперь я не боюсь смерти. Она хотела, чтобы я использовал дары Господа в целях зла. Она хотела, чтобы я сжег ваш стадион сегодня ночью, вместе с тысячами людей.

– Что ты сделал? – спросила я.

Он прошептал:

– Ничего.

Иветт его услышала. Она неожиданно оказалась рядом с нами, в белом облаке юбок. Схватив его за подбородок, она заставила его смотреть себе в глаза.

– Весь смысл был в том, чтобы оставить хвост улик из сожженных домов, и закончить кульминацией, совершив сегодняшнее маленькое жертвоприношение. Маленькое всесожжение для нашего мастера.

Ты поджег стадион, как мы планировали.

Он покачал головой, голубые глаза были распахнуты, но в них не было страха.

Он ударила его так сильно, что у него на щеке остался красный отпечаток.

– Ты, святой мерзавец! Ты отвечаешь перед тем же мастером, что и я. За это ты сгниешь живьем!

Уоррик стоял очень прямо. Можно было буквально увидеть, как он ожидает своей пытки. Он стоял, в белом сиянии, и выглядел именно так, как полагается святому воину. На его лице был покой, в прекрасных глазах – мир.

Сила Иветт хлынула вперед, и краешком задела мня. Но Уоррик стоял на прежнем месте, целый и чистый. Ничего не произошло. Иветт развернулась к нам.

– Кто ему помогает? Кто защищает его от меня?

Я, кажется, поняла, что только что случилось.

– Никто ему не помогает, Иветт, – ответила я, – он мастер вампиров, и ты больше не можешь причинить ему вред.

– Да что ты говоришь! Он мой! И я могу делать с ним все, что пожелаю. Он всегда был моим.

– А теперь – нет, – сказала я.

Уоррик улыбнулся, у него просветлело лицо.

– Господь освободил меня от тебя, Иветт. Он, наконец, простил мне падение. Мое вожделение к твоей белой плоти вело меня в ад. Теперь я свободен от тебя.

– Нет! – крикнула она. – Нет!

– Похоже, наш брат по совету ограничивал силу Уоррика, – сказал Странник. – Точно так же, как он давал силу тебе, Иветт, он отнимал ее у него.

– Это невозможно! – сказала она. – Мы сожжем этот город дотла и возьмем ответственность на себя.

Мы покажем им всем, что мы монстры.

– Нет, Иветт, – сказал Уоррик, – не покажем.

– Ты мне для этого не нужен, – сказала она, – я и сама могу быть монстром. Уверена, что найдется репортер, которого я смогу приласкать. Я сгнию прямо перед объективом, прямо на нем. Я не подведу нашего мастера. Я буду таким чудовищем, каким он хочет нас видеть. Монстром, который живет во всех нас.

Она протянула руку Генри.

– Пойдем, найдем своих жертв во всех людных местах.

– Мы не можем этого допустить, – сказал Странник.

– Да, – подтвердил Падма, с помощью Гидеона и Томаса вставая на ноги. – Мы не можем этого допустить.

– Да, – сказал Уоррик, – мы не можем дать ей соблазнить еще кого-нибудь. Хватит.

– Нет, не хватит. И никогда не хватит. Я найду тебе лучшую замену, Уоррик. Я могу заново создать тебя. Из того, кто будет для меня слугой на все времена.

Он медленно покачал головой.

– Я не могу позволить тебе украсть душу у еще одного человека. Я не брошу еще одного несчастного в ад твоих объятий.

– Я думала, ты боишься этого ада, – сказала Иветт. – Века боязни, что ты сгоришь в наказание за свои преступления.

Она распалялась, повышая голос:

– Веками я слушала твое нытье про утраченную чистоту, потерю благодати и ждущие тебя наказания.

– Я больше не боюсь своего наказания, Иветт.

– Потому что думаешь, что прощен, – сказала она.

Он покачал головой.

– Бог знает, прощен ли я истинно, но если я буду наказан, то заслужил это. Как все мы. Я не могу позволить тебе найти другую грешную душу вместо меня.

Она скользнула к нему, запустив пальцы в его белую тунику. Я потеряла ее из виду за его широкой спиной, и когда она обошла его и появилась с другой стороны, она начала разлагаться. Она скользила гниющими руками по его белому одеянию, оставляя черно-зеленые слизистые следы. Она рассмеялась, и покрытое язвами лицо искривила гримаса.

– Что с ней происходит? – прошептал Ричард.

– Она сама, – ответила я.

– Ты вернешься со мной во Францию. Ты будешь служить мне, даже если теперь ты мастер. Если кто и может принести такую жертву, то это ты, Уоррик.

– Нет, – ответил он. – Если бы я действительно был тверд и достоин Божьей благодати, то вернулся бы с тобой. Но я не так силен.

Она обвила гниющие руки вокруг его талии и улыбнулась ему. Ее тело разрушалось, истекало темной вязкой жидкостью прямо на белое совершенное платье. Густые белые волосы высохли прямо у нас на глазах, превратившись в блеклую солому.

– Тогда поцелуй меня, Уоррик. Всего один последний раз. Я должна найти тебе замену еще до рассвета.

Он обхватил ее руками, закрыв длинными белыми полами балахона, и прижал к себе.

– Нет, Иветт, нет.

Он смотрел на нее сверху вниз, и на его лице появилось что-то, очень похожее на нежность.

– Прости меня, – сказал он очень тихо.

И он вытянул руки перед собой.

Из ладоней вырвался огонь, странного бледного цвета, светлее, чем языки горящего газа.

Иветт оглянулась и обратила свое почти разложившееся лицо к огню.

– О, ты не посмеешь, – сказала она.

Уоррик приблизил к ней руки. Первым загорелось ее платье. Она закричала.

– Не будь идиотом, Уоррик! Отпусти меня!

Но он не слышал ее, и когда огонь коснулся ее плоти, она вспыхнула, будто была пропитана бензином.

Она загорелась ярким голубым огнем. Дико закричав, она начала биться, но он крепко прижал ее к своей груди. Она не могла сбить языки пламени даже с рук Огонь окутал Уоррика синим нимбом, но он не горел. Он стоял, как желто-белое изваяние посреди синего огня, и действительно был чертовски похож на святого. На что-то святое, чудесное и ужасное одновременно. Он стоял, сияя, а Иветт начала чернеть и рассыпаться у него в руках. Он улыбнулся нам.

– Господь меня не покинул. Только страх все эти годы держал меня в ее рабстве.

Иветт извернулась у него в руках, все еще пытаясь вырваться, но он был непреклонен. Он упал на колени, наклонив голову, пока она вырывалась. Она горела, кожа отпадала от костей черными лепестками, но она все еще кричала. Комнату наполнил смрад от горящих волос и плоти, но дыма почти не было, только растущий жар. Все в комнате отступили от них. Наконец, Иветт перестала двигаться, перестала кричать.

Думаю, все это время, пока она визжала, корчилась и горела, Уоррик молился. Синие языки пламени взметнулись почти до потолка, и неожиданно изменили цвет. Они стали чистого желто-оранжевого цвета, цвета обычного огня.

Я вспомнила рассказ МакКиннона, как из-за изменившегося цвета пламени сгорел сам "светляк".

– Уоррик! – закричала я. – Уоррик! Брось ее! Ты сгоришь вместе с ней!

И в последний раз послышался его голос.

– Я не боюсь объятий Господа нашего. Он требует жертвы, но он милостив.

И больше он не проронил и звука. Огонь начал пожирать его, но он не издал ни стона. И в этой тишине мы услышали другой голос. Очень высокий крик, тихий и бессловесный, безжалостный, безнадежный. Иветт все еще была жива.

Кто-то, наконец, очнулся и поинтересовался, нет ли поблизости огнетушителя. Ответил Джейсон:

– Не-а, здесь – нет.

Я посмотрела на него через комнату, и он встретил мой взгляд. Мы смотрели друг на друга, и оба понимали, что он прекрасно знает, где здесь огнетушитель. И Жан-Клод, которого я держала за руку, тоже это знал. Черт, да я сама знала, где он. Но никто из нас никуда не побежал. Мы дали ей сгореть.

Мы дали сгореть им обоим. Если бы могла, я бы спасла Уоррика, но Иветт… гори, детка, гори-гори ясно.

Глава 53

Совет уехал. Двое его членов дали нам слово, что больше нас не побеспокоят. Я не была уверена, что поверила, но это лучшее, что они могли предложить. Мы с Ричардом регулярно собираемся у Жан-Клода, чтобы научиться держать метки под контролем. Я все еще не могу контролировать мунин, но старательно над этим работают, и Ричард так же старательно мне помогает. Мы стараемся быть друг с другом не такими противными. Он собирается уехать из штата до конца лета, чтобы закончить диссертацию по противоестественной биологии. На таком большом расстоянии работать с метками будет трудновато.

Он посетил стаю из тех мест, чтобы подобрать возможных кандидатов на место лупы. Даже не знаю, что я думаю по этому поводу. Я даже не уверена, что буду скучать именно по Ричарду. Скорее – по стае, по лукои. Нового приятеля можно найти всегда, но новая семья, тем более такая особенная, это редкий дар.

Все верлеопарды вступили теперь уже в мою компанию, даже Элизабет. Вот так сюрприз.

Они зовут меня своей Нимир-Ра, королевой леопардов. Представьте себе – я и Тарзан.

Фернандо и Лив я отдала Сильви. Кроме нескольких кусочков, которые Сильви оставила на сувениры, оба они пропали без вести.

Натаниель захотел переехать ко мне. В результате я оплачиваю счета за его квартиру. Он просто не может существовать без того, кто бы распоряжался его жизнью. Благополучно исцелившийся от пулевых ранений Зейн говорит, что Натаниелю нужен мастер или госпожа, и что он – «пет», зверушка или любимец, как это называет садо-мазо народ. Определение это означает того, кто еще на ступень ниже раба, того, кто просто не может действовать самостоятельно. Мне не приходилось о таком слышать, но, похоже, что это правда, по крайней мере, в случае с Натаниелем. И нет, я не знаю, что собираюсь с ним делать дальше.

Стивен и Вивиан стали встречаться. Честно говоря, я начинала подозревать, что Стивен предпочитает мальчиков. Это наглядно демонстрирует, как много я понимаю.

Ашер остался в Сент-Луисе. Здесь, что удивительно, он среди друзей. Они с Жан-Клодом предаются воспоминаниям о событиях, про которые я читала только в исторических романах или видела в кино.

Я предложила Ашеру сходить к пластическому хирургу. В ответ он поставил меня в известность, что не может исцеляться от ран, нанесенных святыми предметами. Я поинтересовалась – ему что, трудно узнать? Когда он пришел в себя после того, как узнал, что современная медицина вполне может сделать то, на что не способно его прекрасное тело, он узнал. Доктора выразили надежду.

Мы с Жан-Клодом наконец освоили ванную в моем новом доме. Представьте: повсюду белые мерцающие свечи, отражающиеся на его влажной обнаженной груди огоньки, плавающие на поверхности воды лепестки дюжины алых роз. И все это я обнаружила, вернувшись домой в три ночи.

Мы забавлялись до рассвета, пока я не уложила его к себе в постель. И оставалась с ним, пока его тело не покинуло тепло, а у меня не сжалось сердце.

Ричард прав. Я не могу отдать Жан-Клоду всю себя. Я не могу позволить ему пить мою кровь. Я не могу по-настоящему делить с ним постель. По сути, он, какой бы ни был прекрасный, но ходячий мертвец. И я старательно отстраняюсь от всего, что может напомнить мне об этом, от кровопития и низкой температуры тела. У Жан-Клода определенно есть ключ к моему либидо, но к сердцу… Может ли быть ключ к моему сердцу у ходячего мертвеца? Нет. Да. Может быть. Откуда, черт возьми, мне знать?