Анита Блейк (№7) - Всесожжение

Сказать «спасибо» казалось недостаточно, но это было все, что имелось в моем распоряжении.

– Спасибо, Уоррик.

– Даже, когда я был жив, были огромные различия между благородными, что истинно предводительствовали и заботились о нуждах их людей, и теми, кто просто брал у них.

– Это не слишком изменилось, – сказала я.

– Мне жаль слышать это, – ответил он. Он поглядел вверх, возможно на солнце, возможно на что-то, чего я не могла видеть. – По мере приближения солнца к зениту я чувствую себя все более слабым.

– Вам нужно место для дневного отдыха? – спросила я. В тот же момент, когда я произнесла это, я засомневалась, что мне стоило делать это предложение. Я что, действительно доверила бы ему спуститься в подвал к Жан-Клоду и остальной братии, без меня, и не следила бы за ним каждую минуту? Не совсем.

– Если это мой последний день при солнечном свете, я не буду терять его, скрываясь. Я буду гулять в вашем восхитительном лесу, а затем зароюсь глубоко в листья. Я скрывался в листьях прежде. Они падают густо и скапливаются в углублениях.

Я кивнула.

– Я знаю. Почему-то я считала вас городским мальчиком.

– Я жил в городе много лет, но мои первые дни прошли среди деревьев, более мощных и более пышных, чем эти. Земли моего отца были вдали от всех городов. Но это изменилось. Теперь нет никаких деревьев там, где я рыбачил и охотился мальчиком. Все ушло. Иветт позволила мне съездить домой, в ее компании. Лучше бы я этого не делал. Это заразило мои воспоминания, и заставило их походить на сны.

– Хорошие вещи так же реальны, как и всякая дрянь, – сказала я. – Не позволяйте Иветт отнять их у вас.

Он улыбнулся, затем вздрогнул. Бабочки взвились в воздух, словно в небо подбросили осенние листья.

– Я должен идти.

Он скользнул прочь меж деревьев, сопровождаемый шлейфом нетерпеливых бабочек. Я потеряла из виду белый плащ, когда он спустился с противоположной стороны холма, но бабочки тянулись вслед за ним подобно крошечным стервятникам, отмечающим линию смерти.

Глава 31

Я пересекла двор, подъездную дорогу, и была уже на дорожке, когда звук автомобиля, заезжающего на гравий, заставил меня обернуться. Это была Ронни. Черт. Я забыла позвонить ей и отменить нашу утреннюю пробежку. Вероника (Ронни) Симс была частным детективом и моей лучшей подругой. Мы тренировались вместе по крайней мере раз в неделю, обычно в субботу утром. Иногда мы ходили в тренажерный зал, иногда бегали. Сегодня было утро субботы, и я забыла отменить тренировку.

Я держала пистолет сбоку, спрятав под плащ. Не то, чтобы это ее побеспокоило бы. Это было просто автоматикой. Если вы достойны разрешения на ношение оружия, то обычно не светите им вокруг. Намеренная публичная демонстрация оружия без уважительной причины называется "угроза оружием" и может повлечь отмену вашего разрешения. Это вроде как новый вампир сверкает клыками. Признак любителя.

Я почувствовала себя виноватой, что заставила Ронни проделать весь путь сюда попусту, но тут я поняла, что она была не одна. Луи Фейн, доктор Луи Фейн, который преподавал биологию в Вашингтонском университете, был с ней. Они вывалились из автомобиля вместе, смеясь, и взялись за руки, как только машина перестала быть преградой между ними. Они оба были одеты для бега трусцой. Его футболка не была заправлена в шорты, при его росте в пять футов шесть дюймов опускаясь достаточно низко, чтобы шорты были едва видны. Черные волосы были пострижены коротко и аккуратно и не вязались с безразмерной футболкой.

На Ронни были лавандовые велосипедки, которые демонстрировали ее длинные ноги в лучшем свете.

Короткий топ того же цвета позволял любоваться на ее плоский живот, пока она шла ко мне. Она никогда не одевалась так мило только для того, чтобы пойти со мной на тренировку. Ее белокурые волосы до плеч были свежевымыты, высушены феном и блестели. Единственным упущением был макияж, но она в нем не нуждалась. Ее лицо сияло. Серые глаза отливали тем синим оттенком, который обычно появлялся при правильном подборе цвета одежды. Она выбрала цвет правильно, и Луи видел только ее.

Я стояла, глядя, как они идут рука об руку по дорожке, и гадала, когда они заметят меня. Наконец, при виде меня они оба приняли почти пораженный вид, как будто я явилась из чистого воздуха. Ронни с присущим ей так-том изобразила смущение, но Луи просто казался довольным. Я и раньше знала, что они занимались сексом друг с другом, но одного взгляда на них вместе было бы достаточно. Его пальцы легко перебирали по ее ладони, пока они стояли, глядя на меня. Я не был уверена, что они любили друг друга, но желали – это точно.

Ронни осмотрела меня сверху донизу.

– Многовато одежды для бега трусцой, не так ли?

Я нахмурилась.

– Прости, я забыла позвонить. Я только что добралась домой.

– Что произошло? – спросил Луи. Он все еще держал руку Ронни, но все остальное изменилось. Он внезапно подобрался, вроде даже стал выше ростом, черные глаза ощупали мое лицо, впервые заметили повязку на моей руке и другие приметы усталости.

– Ты пахнешь кровью и… – его ноздри расширились, – чем-то похуже.

Я подумала, мог ли он учуять гниющую плоть Уоррика на моих туфлях, но не спросила. Я действительно не хотела знать. Он был одним из помощников Рафаеля, и мне было странно, что он не знал, что случилось.

– Вы, ребята, были за городом?

Они кивнули, и улыбка Ронни тоже исчезла.

– Мы были в хижине.

"Хижина" была частью ее доли после разрыва двухлетнего брака, который закончился очень плохо. Но это была отличная хижина.

– Да, там здорово.

– Что произошло? – повторил Луи.

– Давайте зайдем в дом. Я не могу придумать достаточно короткую версию, чтобы обойтись без чашки кофе.

Они проследовали за мной в дом, все еще касаясь друг друга, но часть сияния улетучилась. Кажется, я имела свойство влиять на людей таким образом. Трудно быть ярким и солнечным в центре зоны поражения.

Грегори лежал на кушетке, все еще в блаженном забытьи. Луи замер на пути. Возможно, впрочем, не только из-за верлеопарда. От белой кушетки и кресла расстилался большой персидский ковер. Это был не мой ковер.

На белой мебели валялись яркие подушки, повторяющие цвета ковра. Краски были подобны драгоценным камням в утреннем солнечном свете.

Ронни сказала: «Стивен». Она даже пошла вперед, будто с намерением дотронуться до него, но Луи отдернул ее назад.

– Это не Стивен.

– Откуда ты знаешь? – спросила я.

– Они пахнут по-разному.

Ронни просто глядела во все глаза.

– Это Грегори?

Луи кивнул.

– Я знала, что они близнецы, но…

– Да, – сказала я. – Я должна пойти избавиться от этого платья, но давайте уясним одну вещь. Грегори теперь мой. Он из хороших парней. Не обижайте его.

Луи повернулся ко мне, и его черная радужка растеклась вокруг зрачка, так что его глаза стали похожи на черные пуговицы, глаза крысы.

– Он пытал его собственного брата.

– Я была там, Луи. Я видела это.

– Как тогда ты можешь защищать его?

Я покачала головой.

– Это была длинная ночь, Луи. Давай просто скажем, что не будь Габриэля, который склонял верлеопардов ко злу, они выбрали бы другие пути. Он отказался пытать одного из волков, и именно поэтому ему переломали ноги.

Взгляд на лицо Луи сказал, что он мне не поверил. Я покачала головой и нетерпеливо махнула.

– Пойдите в кухню, сделайте кофе. Я выберусь из этого чертова платья и все вам расскажу.

Ронни потянула его к кухне, но ее глаза смотрели на меня, полные вопросов. Я сказала: «Позже», и она ушла в кухню. Я надеялась, что она найдет занятие для Луи, пока я не переоденусь. Я, в общем, не думала, что он станет причинять вред Грегори, но верлеопарды достали стольких людей… Лучше принять предосторожности, чем потом жалеть.

Ричард стоял на стремянке и сверлил дырки в потолке над моей кроватью. Слишком много для вклада в мое спокойствие. Моя спальня была единственной на первом этаже. Я уступила ее, чтобы им не пришлось тащить Грегори по лестнице. Мелкие хлопья штукатурки покрывали его голый торс будто белой пудрой. В одних джинсах он был похож на иллюстрацию из серии "трудолюбивый муженек". Шерри и Зейн стояли на кровати, держа части аппаратуры и помогая ему делать измерения.

Дрель смолкла, и я спросила:

– Где Вивиан?

– Гвен увела ее проведать Сильви, – отозвался Ричард. Его глаза были очень нейтральны, когда он смотрел на меня, голос осторожен. Мы не слишком много говорили друг с другом после того, что произошло с нами на арене.

– Хорошо иметь в доме квалифицированного психотерапевта, – сказала я.

Шерри и Зейн оба следили за мной. Они напомнили мне лабрадоров-ретриверов на дрессировочном ринге, глаза горят усердием, ловя каждое слово и жест. Мне действительно не нравилось, когда люди так на меня смотрели. Это меня нервировало.

– Я зашла только чтобы взять шмотки. Я хочу избавиться от этого платья.

Я пробралась мимо них к шкафу. Жан-Клод и здесь постарался. Не так очевидно, но на комнате лежал отпечаток не моего вкуса. В дальнем конце был эркер, дополненный диванчиком. Он был заставлен моей коллекцией игрушечных пингвинов. На кровати сидел новый пингвин, с большим красным бантом на шее и карточкой, прислоненной к пушистому животику. Кусочки штукатурки уже просыпались на черный мех.

Дрель замолчала опять, и Ричард произнес:

– Давай, посмотри карточку. Он бы хотел, чтобы ты это сделала.

Я посмотрела на него. В его глазах все еще были гнев и боль, но под ними было что-то еще. Что-то, что я не могла назвать, или возможно, не хотела назвать. Я взяла пингвина с кровати, отряхнула от пыли, и открыла карточку, повернувшись к нему спиной. Дрель не начинала жужжать. Я чувствовала, как он следит за мной, пока я читаю карточку.

В ней говорилось: "Чтобы было с кем спать, когда я не с тобой". Подписано было только изящным J.

Я снова всунула карточку в конверт и обернулась к Ричарду, прижав пингвина к животу. Выражение его лица было очень осторожным, настолько нейтральным, насколько ему удалось. Он смотрел на меня, пытаясь сохранить безразличие, и наконец провалился. В его глазах проступило раздражение, от невыполненных желаний и невысказанных слов.

Зейн и Шерри попятились с кровати, скользнули к двери. Они не сбегали, но посчитали лучшим не встревать между нами. Я не думала, что мы устроим полноценную битву, но никак не могла осудить их за стремление убраться с дороги.

– Можешь прочитать записку, если хочешь. Но я не уверена, что это поможет.

Он издал резкий короткий звук, не вполне смешок.

– Стоит ли предлагать любовные письма нынешнего дружка бывшему?

– Я не хочу ранить тебя, Ричард. Действительно не хочу. Если тебе станет легче, когда ты прочтешь записку, можешь прочитать. Не считая того первого раза, я никогда не делала ничего, о чем бы ты не знал. Я не собираюсь начинать теперь.

Я смотрела, как дергались мускулы на скулах, пока напряжение не свело его шею и плечи. Он потряс головой.

– Не хочу это видеть.

– Прекрасно. – Я повернулась назад, держа пингвина и карточку в одной руке, и открыла ящик платяного шкафа. Я сгребла то, что было сверху, почти не глядя. Я только хотела поскорее убраться из внезапной тишины в комнате, подальше от тяжелых глаз Ричарда.

– Я слышал, что кто-то пришел с тобой, – сказал он уже спокойно. – Кто это был?

Я обернулась, скомкав вместе пингвина и одежку.

– Луи и Ронни.

Ричард нахмурился.

– Рафаэль прислал Луи?

Я покачала головой.

– Они вдвоем были в любовном гнездышке. Луи не знает, что произошло. Он кажется действительно зол на Грегори. Это личное, или из-за того, что он сделал Стивену?

– Из-за Стивена, – сказал Ричард. – Луи очень предан своим друзьям.

Что-то в тоне, которым он произнес последнее утверждение, казалось, подразумевало, что, возможно, не все в доме были такими преданными. Или, может быть, мне только слышался подтекст в невинных словах.

Возможно. Вина – многогранная штука. Но, встречая честные карие глаза Ричарда, я не думала, что слышала что-нибудь, чего он не хотел дать мне понять.

Если бы я знала, что ему сказать, я бы выслала верлеопардов из комнаты, так что мы могли бы поговорить. Но помоги мне Господь, если я знала, что сказать. Пока у меня не было времени подумать об этом, беседа могла подождать. Вообще-то, лучше бы с ней подождать. Я не ожидала, что все еще буду способна чувствовать что-то к Ричарду, или он ко мне. Я спала с другим мужчиной, была влюблена в другого. Это усложняло дело.

Одна эта мысль заставила меня улыбнуться и встряхнуть головой.

– Чего смешного? – спросил он. В его глазах было столько боли, столько смущения.

– Смешного? – отозвалась я. – Ничего, Ричард, абсолютно ничего.

Я сбежала вниз в ванную, чтобы переодеться. Это была самая большая ванная комната в доме, с вмонтированной в пол мраморной ванной. Не такой большой, как у Жан-Клода в Цирке, но близко. Белые свечи окружали изголовье и изножие ванны. Нетронутые, свежие, новые, ожидающие сумерек. Он выбрал мятные свечи. Он любил ароматизированные свечи, которые пахли чем-то съедобным. Сказывался его фетишизм по поводу пищи.

К ножке серебряного подсвечника была прикреплена вторая карточка. Конверт не был надписан, но давайте назовем это догадкой. Я открыла его.

Записка гласила: "Если бы мы были одни, ma petite, я бы хотел, чтобы ты зажгла их в сумраке. И я присоединился бы к тебе. Je reve de toi". Последнее значило по-французски "Я мечтаю о тебе". Это даже не было подписано. Он был такой самоуверенный крошка. Судя по его словам, я была единственной женщиной за почти четыре сотни лет, отвергшей его. И даже я наконец сдалась. Трудно не быть самоуверенным с таким жизненным опытом. Честно говоря, мне бы хотелось наполнить ванну, зажечь свечи и ждать обнаженной и мокрой его ночного визита. Это казалось очень, очень хорошим способом провести время. Но у нас был полон дом гостей, и если Ричард останется на ночь, нам придется вести себя прилично. Если бы Ричард бросил меня из-за другой женщины, я бы приняла это не так ужасно, как он, но я не смогла бы находиться в доме и слушать, как он занимается сексом с другой женщиной. Даже мои нервы не были настолько крепки. Я, конечно, не собиралась ставить Ричарда в такое положение. По крайней мере, не нарочно.

Мне пришлось еще дважды пройти в спальню из ванной. Во-первых, я забыла нормальный лифчик.

Бюстгальтер без бретелек не был предназначен для долгого ношения. Во второй раз я поменяла шорты, которые схватила сначала, на джинсы.

Я чувствовала кожей, как Ричард наблюдает за мной, когда я входила и выходила. Зейн и Шерри следили за нами обоими, будто нервные собаки, ожидающие пинка. Напряжение было таким плотным, что по нему можно было ходить, и леопарды могли это чувствовать. Напряжение включало больше, чем физическую настороженность. Было похоже, что он что-то очень тяжко обдумывает, и я воспринимала это растущее давление, которое могло кончиться то ли лекцией, то ли дракой.

Наконец, я оделась в пару новых джинсов этого замечательного темно-синего цвета, который никогда не сохраняется надолго, пурпурно-синюю майку-топ, белые спортивные носки, и белые «Найки» с черной окантовкой. Я затолкала большую часть старой одежды в корзину для грязного белья и сложила платье сверху.

Платье было, конечно, "только для сухой чистки". Я засунула файрстар под пояс джинсов. У меня была внутрибрючная кобура для него, но она была в спальне. Мне она была нужна не настолько, чтобы возвращаться туда прямо сейчас. Я чувствовала, что искушаю судьбу каждый раз, когда проходила мимо Ричарда. В конце концов, он настоял бы на разговоре, а я не была готова. Возможно, для этой конкретной беседы я никогда не буду готова.

Я перекинула позаимствованный плащ через руку. Браунинг тяжело обвис в одном кармане. Автомат я повесила через плечо, как дамскую сумочку. Когда спальня освободится, я спрячу его в шкаф. Загвоздка в наличии большого количества заряженного огнестрельного оружия – в том, что его нельзя оставить валяться на виду. Ликантропы классно дерутся, но большинство из них, кажется, не отличит один конец пистолета от другого. Есть что-то в оставленном без присмотра оружии, особенно таком мощном, как автоматическое, что искушает людей. Возникает почти физический зуд подобрать его, нацелить и сделать "Ба-бах!". Вы или держите оружие в безопасности, разряженным или запертым, или таскаете его на себе, где его можно контролировать. Это – правило. Отклонение от правил – то, что позволяет восьмилетним пацанам снести головы их малолетних сестричек.

Я вошла в гостиную. Грегори не было на кушетке. Я было решила, что его унесли в спальню, и пошла туда, чтобы удостовериться. Было бы чертовски глупо позволить похитить Грегори из моей гостиной и не заметить этого.

Шерри и Ричард укладывали его в постель с помощью Зейна. Грегори пришел в себя достаточно, чтобы постанывать. Ричард заметил, что я подглядываю в дверь.

– Я просто хотела убедиться, что Грегори в порядке, – сказала я.

– Да нет, ты хотела убедиться, что плохие парни до него не добрались, – сказал он.

Я опустила глаза вниз, потом подняла.

– Да, – сказала я.

Возможно, мы продолжили бы беседу, но Грегори очнулся, когда они помещали его ноги в растяжки. Он начал кричать. Ликантропы метаболизировали наркотики невероятно быстро. Шерри наполнила шприц прозрачной жидкостью. Я сбежала. Не люблю иголки. Но если честно, я не хотела, чтобы Ричард читал мне лекции на предмет оружия. То, что он был ликантропом, не было нашей единственной проблемой. Ричард думал, что я убиваю слишком легко. Возможно, он был прав, но я уже не однажды спасала его задницу моей скоростью при обращении со спусковым крючком. И он подверг меня опасности больше, чем однажды, из-за своего чистоплюйства.

Я снова спустилась по лестнице, качая головой. С какой стати мы вообще дергались? У нас было слишком много важных пунктов, в которых мы расходились. Ничего не вышло бы. Да, мы вожделел, даже любили друг друга. Но этого не было достаточно. Если бы мы не нашли компромисса во всем остальном, мы просто порвали бы друг друга на части.

Лучше всего было просто постараться сделать разрыв настолько безболезненным, насколько это возможно.

Моя голова соглашалась с логикой. Другие части тела не были настолько уверены.

Ведомая запахом кофе, я пошла на кухню. Это была прекрасная кухня, захочу ли я в ней готовить или развлекаться. Она вся была в шкафчиках темного дерева, с большим свободным пространством в середине, а над шкафчиками – крючки для кастрюль и сковородок. У меня не было достаточно кухонных причиндалов, чтобы заполнить хоть один шкафчик, уж не говоря об остальном сверкающем пространстве. Из всех мест в новом доме кухня больше всего заставляла меня чувствовать себя непрошеным гостем. Это было совсем не похоже на мой выбор.

Ронни и Луи сидели за моим маленьким двухместным кухонным столиком. Он стоял на приподнятой платформе в трехстороннем эркере. Площадь была рассчитана на полноразмерный обеденный стол, и мой мини-уголок для завтраков смотрелся временной мерой. Кроме цветов. Цветы занимали большую часть маленького стола. Букет был еще одним сюрпризом.

Мне не нужно было считать, чтобы знать, что там была дюжина белых роз и одна-единственная красная.

Жан-Клод посылал мне белые розы несколько лет, но с тех пор, как мы впервые занялись любовью, появилась тринадцатая роза. Красная, с темно-малиновым оттенком, пятно страсти, затерянное в море белой чистоты.

Карточки не было, потому что в ней не было нужды.

Джамиль прислонился к стене около Ронни и Луи, потягивая кофе. Он замолчал, когда я вошла, что означало, что он, вероятно, говорил обо мне. Может, и нет, но тишина была слишком густой, а Ронни очень старалась не смотреть на меня. Луи глядел на меня немного тяжеловато. Н-да, Джамиль выпустил птичку из рукава.

Я ничего не хотела выяснять, до того, как в меня не попадет немного кофеина. Я налила кофе в кружку с надписью: "Минздрав предупреждает: беспокоить меня до первой чашки кофе опасно для вашего здоровья".

Кружка была в офисе, пока мой босс не обвинил меня в том, что я угрожаю клиентам. Я еще не присмотрела новой кружки. Нужно было найти что-то достаточно раздражающее.

На шкафчике стояла новая сверкающая кофеварка-эспрессо, с еще одной карточкой. Я глотнула кофе и открыла ее.

"Чтобы согреть твое тело и заполнить эту пустую cuisine". Последнее слово по-французски значило «кухня». Он часто делал это в записках, как будто даже после сотни лет в этой стране он все еще иногда забывал правильные английские выражения. Его речь была безупречна, но многие люди говорят на втором языке лучше, чем пишут. Конечно, это могло быть его окольным способом научить меня французскому. Это работало. Он писал записку, а я ловила его и спрашивала, что имелось в виду. Здорово, когда вам шепчут по-французски милые пустячки на ухо, но через некоторое время начинаешь интересоваться, что именно он шепчет, так что я спрашивала. Были и другие уроки, но из них я не многое могла бы обнародовать.

– Хорошие цветы, – сказала Ронни. Ее голос был нейтрален, но она очень ясно дала мне понять, что она думает на предмет Жан-Клода. Она думала, что он – настырный ублюдок. Она была права. Она думала, что он – воплощенное зло. С этой частью я не соглашалась.

Я села на дальнем конце восьмиугольника, спиной к стене, голова ниже уровня окон.

– С меня на сегодня хватит лекций, Ронни. Ладно?

Она пожала плечами и отпила кофе.

– Ты – большая девочка, Анита.

– В самом деле. – Это звучало раздраженно даже для меня. Я пристроила автомат возле себя на полу, вместе с плащом. Я вдыхала аромат кофе, черного и густого. Иногда я добавляла сливки и сахар, но для первой чашки дня лучше просто черный.

– Джамиль ввел нас в курс дела, – сказал Луи. – Ты и Ричард действительно вызвали силу посреди Цирка?

Я глотнула кофе, прежде чем ответить.

– Похоже.

– У крысолюдов нет эквивалента для лупы волков, но разве это в порядке вещей, быть способным призывать силу подобным образом?

Ронни переводила взгляд с одного из нас на другого. Ее глаза были немного шире обычного. Я рассказывала ей все, что происходило в моей жизни. Она вертелась вокруг меня и монстров достаточно долго, чтобы встретить Луи, но это все еще был для нее странный новый мир. Иногда я думала, что ей бы лучше держаться подальше от монстров, но как она сказала, мы обе были большими девочками. Порой она даже носила оружие.

Она могла принимать собственные решения.

Джамиль ответил:

– Я вервольф уже больше десяти лет. Это – моя третья стая. Я никогда даже не слышал о лупе, которая могла бы помочь Ульфрику взрастить силу вне лупанара, нашего места силы. Большинство лупа не может сделать это даже там. Райна была первой на моей памяти, кто мог призвать силу в лупанаре. Она могла создать немного силы и не в полнолуние, чтобы повысить свои возможности, но ничего вроде того, что я чувствовал сегодня.

– Джамиль говорит, что ты помогла Ричарду вызвать достаточно силы, чтобы исцелить его, – сказал Луи.

Я пожала плечами, осторожно, чтобы не пролить кофе.

– Я помогла Ричарду справиться с его зверем. Это вызвало… что-то. Я не знаю. Что-то.

– Ричард впал в один из его припадков ярости, и ты помогла ему сдать назад? – спросил Луи.

Тут я на него взглянула.

– Ты видел, как он теряет контроль?

Он кивнул.

– Однажды.

Воспоминание заставило меня вздрогнуть.

– Одного раза достаточно.

– Но ты помогла ему справиться с этим.

– Она сумела, – сказал Джамиль. В его голосе звучало удовлетворение.

Луи посмотрел на него и покачал головой.

– Что происходит? – спросила я.

– Я сказал Ричарду, что ему не станет лучше, если он не выбросит тебя из своей жизни. Я думал, что ему нужно забыть тебя, чтобы исцелиться.

– Такое впечатление, что ты изменил мнение, – сказала я.

– Если ты можешь помочь Ричарду удержать в узде его зверя, то ты ему нужна. Мне без разницы, как ты планируешь это все уладить, Анита. Но если он не предпримет чего-то очень скоро, он не останется в живых.

Чтобы предотвратить это, я сделал бы почти все.

Впервые я осознала, что Луи больше не симпатизировал мне. Он был лучшим другом Ричарда. Думаю, я не могла его упрекать. Если бы он обошелся с Ронни так же скверно, как я с Ричардом, я бы тоже взбеленилась.

– Даже поощрять Ричарда видеться со мной? – спросила я.

– Ты этого хочешь?

Я качнула головой и взглянула ему в глаза.

– Не знаю. Мы связаны друг с другом на вечность. Это слишком долгий срок, чтобы бросаться друг на друга.

Ричард появился в дверном проеме.

– Слишком долгий срок, – сказал он, – чтобы видеть тебя в его руках. – Его голос не был ожесточенным. Он был усталым. Его густые волосы и мускулистый торс были покрыты тонкой белой пылью. Даже его джинсы были в пыли. Он напоминал персонажа порнографического фильма, где ремонтный рабочий утешает одинокую домохозяйку. Он подошел к розам.

– Вечно видеть белые розы с твоим именем на них. – Он коснулся единственной красной розы и улыбнулся. – Милая символика. – Его рука сжалась вокруг темно-красного цветка; когда он открыл ладонь, красные лепестки разлетелись по столу. Капля крови упала на светлую поверхность стола. Он укололся о шип.

Ронни широкими глазами смотрела на погибшую розу. Она взглянула на меня, подняв брови, но я даже не представляла, с каким выражением посмотреть на нее в ответ.

– Вот уж ребячество, – сказала я.

Ричард обернулся, протянув мне руку.

– Как жаль, что здесь нет нашего третьего друга – слизать кровь.

Я почувствовала, как мерзкая улыбочка искривила мои губы, и сказала прежде, чем смогла затормозить, а может, мне и пытаться надоело.

– В этой комнате есть по крайней мере три человека, которые с удовольствием слизали бы кровь с твоей кожи, Ричард. Я – не одна из них.

Он сжал кулаки.

– Какая же ты сука.

– Гав-гав, – сказала я.

Луи встал.

– Прекратите, вы оба.

– Прекращу, если он прекратит, – сказала я.

Ричард только отвернулся, заговорил, не глядя ни на кого.

– Мы сменили простыни на кровати. Но я все еще в грязи. – Он открыл ладонь. Кровь растеклась по линиям его руки, как реки по руслам. Он повернул ко мне злые глаза. – Можно мне воспользоваться одной из ванных?

– Он медленно поднял руку ко рту и облизал кровь, очень медленно, очень демонстративно.

Ронни издала короткий звук, почти вздох. Я сумела не дрогнуть; я видела шоу раньше.

– Наверху есть ванная комната с душем. Дверь через холл от спальни.

Он медленным движением сунул один палец в рот, как будто он только что съел цыпленка из разряда "пальчики оближешь". Его глаза не отрывались от моего лица. Я выдала ему мое лучшее ничего не говорящее выражение, пустое, безразличное. Чего бы он ни хотел от меня, это не было равнодушием.

– Как насчет этой крутой ванны внизу? – спросил он.

– Будь как дома, – сказала я. Я потягивала кофе, воплощение беспечности. Эдуард бы мной гордился.

– Разве Жан-Клод не расстроится, если я воспользуюсь вашей драгоценной ванной? Мне известно, насколько вы оба любите воду.

Кто-то растрепал, что мы занимались любовью в ванне в Цирке. Хотела бы я знать, кто – им бы не поздоровилось. Жар бросился мне в лицо; я не могла его остановить.

– Наконец среагировала, – сказал он.

– Ну, смутил меня, доволен?

Он кивнул.

– Да! О, да!

– Иди, прими душ, Ричард, или ванну. Зажги чертовы свечи, будь как дома!

– Ты присоединишься ко мне? – Было время, когда я хотела подобного приглашения от Ричарда больше чем почти чего угодно в мире. Злость, с которой он это сказал, вызвала что-то очень близкое к слезам на мои глаза.

Я не совсем расплакалась, но было больно.

Ронни вскочила, и Луи положил руку на ее предплечье. Все стояли или сидели, и пытались притвориться, что они не являются свидетелями чего-то глубоко личного.

Пара глубоких вздохов – и я была в порядке. Я не собиралась позволить ему видеть мои слезы. Вот уж нет.

– Я не присоединялась к Жан-Клоду в ванне, Ричард. Он присоединился ко мне. Возможно, если б ты не был таким замороженным бойскаутом, я была бы сейчас с тобой, а не с ним.

– Что, один хороший трах – это все, что требовалось? С тобой было так легко?

Я вскочила на ноги, кофе выплеснулся по моей руке на пол. Я поставила кружку на стол, и это поместило меня в пределах досягаемости от Ричарда.

Ронни и Луи отодвинулись от стола, давая нам место. Я думаю, что они ушли бы из кухни, если бы были уверены, что мы не бросимся в драку. Джамиль отставил свой кофе, как будто он готовился броситься и спасти нас от самих себя. Но было слишком поздно спасать нас, давно было поздно.

– Мерзавец, – сказала я. – Мы оба постарались довести нас туда, где мы есть, Ричард.

– Мы трое, – сказал он.

– Прекрасно, – сказала я. Мои глаза горели, горло перехватило. – Возможно, одного хорошего траха хватило бы.

Я не знаю. Твои высокие идеалы согревают тебя ночью, Ричард? Твои высокие моральные принципы делают тебя менее одиноким?

Он сделал тот последний шаг, который отделял нас от соприкосновения. Его гнев тек по мне, как электрический ток.

– Ты сама обманула меня, и теперь у тебя в постели он, а у меня никого.

– Тогда найди кого-нибудь, Ричард, найди кого-нибудь, и прекрати это. Прекрати все это, твою мать!

Он отступил назад так резко, что это заставило меня покачнуться. Он большими шагами вышел из комнаты, его ярость тянулась за ним, как раздражающий парфюмерный запах.