Пролог

Январь 1323 года

Северное побережье Шотландии

– Она зовет тебя, – отрывисто промолвил старший из сводных братьев Тора. Он только что вышел из-за занавески, отделявшей общую комнату от каморки, где лежала их мать. Финн говорил на норвежском – ее родном языке. Он хлопнул Тора по плечу и добавил: – Ей нужен только ты.

Хотя Тор и был внебрачным ребенком, мать всегда любила его больше других, и это не могло не вызывать зависти у его сводных братьев.

Тор исподлобья посмотрел на брата, взгляд его ярко-синих глаз был вызывающим, и ничего не сказал. По горестному выражению его лица он понял, что Хенна хотела увидеть его неспроста – она умирала.

Тор раздвинул занавески и вошел. Каморка была такой тесной, что там едва хватало места для узкой кровати. Огарок свечи в изголовье и едва тлевшие в жаровне угли слабо освещали нищенскую обстановку. В комнате смешались запахи застоявшегося дыма, влажной шерсти меховых одеял, слабого аромата материнских волос и… смерти.

Тор на миг задержался у порога, пытаясь справиться с овладевшей его сердцем болью от утраты, которая, как он теперь ясно осознал, была неизбежной. Тор по праву слыл среди своих соплеменников отчаянным и суровым воином, и сейчас ощущение собственной беспомощности угнетало его вдвойне. Он словно вдруг стал меньше ростом, хотя на самом деле касался макушкой потолка тесного жилища.

Хенна лежала на своей жесткой койке, мертвенно-бледная, как лунный свет в холодную зимнюю ночь. Ее длинные светлые волосы, изрядно тронутые сединой, были расчесаны на прямой пробор и спускались двумя шелковистыми крыльями на впалую грудь, натужно вздрагивавшую при каждом вздохе. На выдохе воздух вырывался из больных легких с каким-то зловещим шипением и свистом.

Почувствовав присутствие Тора, умирающая на миг приоткрыла глаза.

– Сынок… Тор… – прошептала она и с трудом оторвала от одеяла слабую руку.

Тор опустился на колени возле кровати. Даже сквозь толстую сыромятную кожу, из которой были сшиты его штаны, он чувствовал могильный холод, исходивший от грубых досок пола.

– Мама, – ласково прошептал Тор по-норвежски. – Мама…

Она улыбнулась и опустила тяжелые веки, словно ей уже не хватало сил даже на то, чтобы держать глаза открытыми.

– Мое время на исходе, – слетело с ее бледных губ.

– Неправда! – Тор осторожно пожал хрупкую руку матери. – Утром ты говорила, что тебе стало лучше!

Хенна попыталась улыбнуться, но вместо этого закашлялась. Видя, с каким трудом дается ей каждый вздох, Тор подосадовал на себя: кто просил его возражать?

– Прости, мама! – как можно ласковее проговорил он и отвел взгляд. – Ты хотела мне что-то сказать?

Хенна сурово поджала пересохшие губы, и Тор невольно подумал о том, что красота его матери оказалась неподвластна даже смертельному недугу. Ее бледное утонченное лицо сохранило черты былой привлекательности, которая очаровывала каждого мужчину, видевшего ее.

– Я хочу взять с тебя клятву, – прошептала Хенна. – И ты непременно выполнишь ее, чтобы я могла спокойно уйти в мир иной, где встречусь с Господом нашим, Иисусом.

Тор так и не осмелился поднять на мать глаза. Он не мог верить в выдуманного кем-то Иисуса Христа. Он верил только в отвагу и доблесть. И полагался в этой жизни лишь на себя да на свой боевой топор.

– Я слушаю, – ответил он, нежно поглаживая материнскую руку.

– Поклянись… – От нового приступа кашля Хенна побледнела еще больше. – Поклянись мне!

Тор прижал к щеке ее руку и терпеливо ждал, пока мать прокашляется и снова сможет говорить.

– Поклянись! – прозвучало опять.

– В чем я должен поклясться? – спросил Тор, и его голос предательски дрогнул.

Но Хенна не обратила на это внимания. Она медленно подняла веки и посмотрела на сына с такой нежностью и любовью, что Тору стало неловко.

– Поклянись, что ты навсегда покинешь это место!

Тор до боли стиснул зубы и ничего не ответил. Мать постоянно заводила этот разговор, и всякий раз дело кончалось ссорой.

– Поклянись, что, как только я умру, ты покинешь это место и отправишься на юг, к отцу. Он живет далеко в горах. В замке Ранкофф… – Последнее слово Хенна произнесла с таким благоговением, будто говорила о небесах обетованных.

– У меня нет отца! – Несмотря на все старания, Тор не смог скрыть горечи, прозвучавшей в его голосе. – Разве ты забыла, что родила меня от нашего норвежского бога?[1]

Хенна грустно улыбнулась. Эту сказку Тор придумал еще в детстве, когда впервые столкнулся с обидными словами «ублюдок» и «незаконнорожденный». Только потом он научился отстаивать свои права с помощью кулаков, что оказалось гораздо действеннее.

– Ты должен поклясться мне, что найдешь отца и заставишь его признать тебя своим сыном. – Хенна устало закрыла глаза.

Тор упрямо качнул головой.

– Нет, я не могу, – ответил он как можно мягче, стараясь не выдать злость, давным-давно поселившуюся в его душе. Мать не имела представления о том, как сильно он ненавидит человека, давшего ему жизнь.

Хенна опять заставила себя открыть глаза. Было заметно, что на это ушли почти все ее силы, однако голос звучал на удивление твердо. Последний рывок! Это было так на нее похоже.

– Твоя мать на смертном одре, и ты должен дать клятву найти своего отца, шотландского лорда, и потребовать то, что принадлежит тебе по праву. – Хенна хрипло вздохнула. – Здесь тебе нечего делать, Тор. Наш образ жизни давно устарел, у него нет будущего!

Тор чувствовал, как с каждым словом иссякают жизненные силы матери. Дыхание ее стало слабым и поверхностным. Тору пришлось наклониться, чтобы разобрать ее хриплый шепот.

– Поклянись мне, – просипела Хенна.

Тор разрывался между любовью к матери и ненавистью к отцу, много лет назад бросившему ее беременной.

Хенна широко распахнула лихорадочно блестевшие глаза и горячо зашептала:

– Поклянись мне, или мой призрак не даст тебе покоя до конца твоих дней! Вот увидишь, я не шучу!

Как ни велико было желание Тора промолчать, но с непослушных уст как бы сами по себе слетели слова:

– Я клянусь.

– Повтори, – приказала мать, поднимая голову с подушки. – Повтори!

– Я клянусь. – Тору стало жутко при виде того, с какой жадностью умирающая ловит каждое его слово. – Клянусь найти своего отца в Шотландии и заставить его признать мои права.

Хенна откинулась на подушки, совершенно обессиленная. Ее рука, которую Тор держал в своих ладонях, стала безжизненной и вялой.

– Мама! – Тор подался вперед, словно надеялся своим призывом удержать мать. – Мама!

Ей еще хватило сил открыть глаза и с грустью прошептать:

– Я любила тебя больше всех. Я знала, что поступаю несправедливо, но все равно любила тебя больше всех…

У Тора задрожали губы. Только бы не расплакаться у матери на глазах! Она всегда говорила, что он никогда не плакал, даже в детстве.

– Твой отец – Манро… скажи ему… скажи, что я…

– Что? – Тор наклонился к самому лицу матери, ловя каждый звук. Ее длинные ресницы щекотали ему щеку. Запах смерти стал таким густым, что стало трудно дышать. – Мама, дорогая, что я должен ему сказать? – в отчаянии проговорил Тор.

– Скажи… скажи ему… – шептала Хенна, – что я прошу прощения за то, что ты принадлежал только мне и признавал только меня. Скажи…

Остальные слова слились в невнятный хрип – ее последний вздох. Черты бледного лица разгладились. Страдалица обрела вечный покой.

Тор замер, не в силах поверить своим глазам. И это все? Женщина великой душевной силы и мужества покинула этот мир, ушла из него навсегда, даже не потревожив ночной тишины?

Пытаясь побороть приступ тошноты, Тор поцеловал мать в щеку и заботливо убрал под одеяло холодеющую руку. В горле у него стоял тугой комок. Он торопливо поднялся и вышел.

– Она умерла! – воскликнул Тор, оказавшись в общей комнате. – Моя мама умерла!

Не зная, на чем выместить свой бессильный гнев, он ударил кулаком по окну и разбил стекло, стоившее его матери огромных денег.

Глава 1

Три месяца спустя.

Апрель 1323 года

Провинция к югу от Абердина, горная часть Шотландии

«Не иначе как на наш замок решил напасть сам Вельзевул! – с содроганием думал Роберт, следя за тем, как три всадника приближаются к распахнутым воротам крепости, принадлежавшей лорду Ранкоффу. – Те двое, что едут по бокам, еще могут сойти за людей… если у людей бывают такие широкие плечи и огромные руки… Но ведет их сюда сам антихрист!» Еще в детстве бабушка подробно объясняла малышу Робу, что Вельзевул слишком хитер и не будет разгуливать по земле в своем истинном обличье демона – огнедышащим и с раздвоенным хвостом. Нет, дьявол наверняка прикинется человеком – этаким писаным красавцем верхом на вороном жеребце. И Роб всегда представлял себе сатану черноволосым мужчиной с лицом, задубевшим от адского пламени.

Вид светловолосого незнакомца, подъезжавшего к замку, заставил Роба усомниться в своем предположении.

Воин ехал на черном жеребце, по меньшей мере, в два раза превосходившем размерами любого пони, жевавшего овес в стойлах замка Ранкофф. Роб никогда в жизни не встречал такого верзилу: даже с высоты крепостной стены было видно, что он на голову выше и намного шире в плечах самого рослого шотландского воина – в том числе и достопочтенного хозяина, милорда Ранкоффа. Длинные светлые волосы свободно развевались на ветру, а рельеф его мощных мышц на торсе не могли скрыть ни грубый наряд из сыромятной кожи, ни подбитый волчьим мехом теплый дорожный плащ. Роб легко догадался, что этот человек прибыл издалека и не был шотландцем. Вот только откуда его принесло в Ранкофф? Не из самой ли преисподней?

В следующую секунду глазастый малый различил, как блеснул меч, притороченный к седлу светловолосого незнакомца. Батюшки светы, меч длиной чуть ли не в рост взрослого человека! Роб испуганно закричал часовым у ворот:

– Поднять мост! Мост поднять! Вы что там, заснули?

– Чего тебе, малыш? – неохотно откликнулся снизу чей-то голос.

Роб терпеть не мог, когда его звали малышом! Ему давно минуло двадцать лет. Он даже мог жениться, если бы захотел. Стать почтенным отцом семейства. Хозяином собственного дома. Однако до тех пор, пока жив его отец, занимавший почетный пост стюарда[2] в замке Ранкофф, Робу не отделаться от этой обидной клички.

– Черт побери, я сказал, чтобы вы подняли этот проклятый мост! Да пошевеливайтесь, не то не сносить вам головы! – рявкнул он.

Роб любил многие вещи на этом свете: холодный эль, огонь домашнего очага в зимнюю стужу, Мэри, пригожую дочку кузнеца. Но больше всего он любил эту землю. И этот замок. А за своего хозяина, лорда Ранкоффа, отдал бы жизнь не задумываясь. Он готов был на все ради спокойствия и процветания простых людей, что жили вместе с ним за этими стенами. Только такая беззаветная любовь, по мнению его отца, могла сделать Роба в один прекрасный день стюардом в замке Ранкофф.

Роб смотрел сверху на подъезжавшего к замку белобрысого верзилу, и внутри у него все сжималось от страха. Ну что они там возятся?! Казалось, прошла целая вечность, пока наконец послышался натужный скрип цепей и противоположный конец подъемного моста словно нехотя оторвался от земли.

Предводитель странного отряда натянул поводья, и тонконогий жеребец затанцевал на месте. Конь нисколько не испугался того, что дорога впереди внезапно исчезла и открылся провал крепостного рва. Просто хозяин этого благородного животного хотел лишний раз покрасоваться перед обитателями замка, демонстрируя свою силу и умение управляться с таким великолепным скакуном.

Робу захотелось сей момент убраться подальше отсюда и оказаться дома, на кухне, в надежных объятиях своей дорогой матушки. Уж она-то не даст его в обиду! Но в то же время вид белобрысого чужака все больше распалял в нем любопытство.

Роб свесился вниз с крепостной стены, а незнакомец в этот момент задрал голову.

– Эй, мальчик! – Чужак говорил по-английски, но с каким-то странным акцентом, которого раньше Роб не слышал. Он приосанился, как мог, и в который раз пожалел о том, что не вышел ростом.

– Чего тебе нужно? – ломким басом ответил будущий стюард, стараясь не выдать голосом того, как трясутся у него от страха поджилки при виде широких прямых мечей и боевых топоров, притороченных к седлам чужаков. Он впервые видел такое оружие с рукоятками, обвитыми сыромятными ремнями, тяжелые кожаные щиты, обитые металлическими пластинами, и островерхие конические шлемы с острыми узкими наносниками. Странным казалось даже обилие меха, украшавшего одежду незнакомцев. Несомненно, они явились сюда с другого конца света, и вряд ли с хорошими намерениями!

Однако никто из них вроде бы не спешил пускать в ход ужасные мечи и топоры, и Роб набрался храбрости повторить свой вопрос:

– Я спрашиваю: чего тебе нужно?

Белобрысый верзила сжал поводья огромной рукой в боевой рукавице и сурово глянул на Роба снизу вверх. Его тяжелый плащ из роскошного волчьего меха раздувал сильный ветер с моря. Наверное, уже начался прилив.

– Я пришел с миром! – рявкнул незнакомец с таким видом, что ни у кого не осталось бы сомнений: он не привык ждать возле запертых ворот.

– Но вы вооружены! – отважно возразил Роб.

– Разве в наше время кто-то пустится в путь безоружным? – Голубые глаза сурового чужака так и сверлили беднягу Роберта.

Между прочим, незваный гость был прав, но Роб вовсе не собирался признавать это вслух.

– У меня есть дело к хозяину этого замка, Манро Форресту, лорду Ранкоффу! – выкрикнул верзила. – И я буду говорить только с ним!

Роб не забывал украдкой посматривать вокруг: не привел ли с собой этот чужак целое войско? Но, насколько хватало глаз, не было видно ничего, кроме припорошенных снегом темных метелок травы на лугу да чаек, паривших над заливом. Прилив поднялся совсем высоко, и воздух наполнился солоноватыми испарениями морской воды.

– И как прикажете мне вас называть, когда я буду докладывать хозяину? – осведомился Роберт.

Незнакомец у ворот грозно прищурился. И без того суровое, теперь его лицо превратилось в непроницаемую маску.

– Никак! – отрезал он.

Роберт судорожно сглотнул. Ужасный блестящий меч по-прежнему оставался в ножнах, сам незнакомец был далеко внизу, у подножия стены, и не пытался угрожать никому в замке, но при всем при том Робу все равно было жутковато.

– Я спрошу, может ли милорд вас принять! – крикнул он и, не дожидаясь ответа, кинулся к лестнице и кубарем скатился во внутренний двор.

Господи, как же ему повезло! Именно сегодня его милость был здесь, в замке! Восемь лет назад Манро Форрест, лорд Ранкофф, женился на Элен, леди Данблейн, и с тех пор большую часть времени проводил в ее имении, а не у себя в замке. По счастью, эти две крепости находились совсем близко друг от друга. Его милость, опираясь на помощь таких преданных ему людей, каким был, к примеру, отец Роба, без труда управлялся с обоими имениями. Конечно, злые языки распускали сплетни, что это вовсе не его, а ее милость правит в обоих замках, причем делает это на зависть всем по-хозяйски рачительно.

– Милорд! Милорд Ранкофф! – Роб, запыхавшись, ввалился в главный зал.

Хозяин, Манро Форрест, эрл Ранкофф, сидел за большим столом и проверял отчеты управляющего. Он поднял глаза и невольно улыбнулся при виде взъерошенного слуги. Его милость воевал когда-то в армии короля Роберта де Брюса, вышел в отставку, женился, обзавелся детьми и недавно отметил свой сорок восьмой день рождения. В свои уже немолодые годы он все еще оставался видным мужчиной, полным сил.

– Роб? Что с тобой? – Лорд Ранкофф повелительно махнул рукой и приказал: – Сядь и успокойся!

– Ворота! – выдохнул Роб. – Люди!

Хозяин настороженно нахмурил брови и даже привстал со своего массивного, с высокой резной спинкой кресла.

– Англичане?

– Нет! – Роб отчаянно затряс головой. – Нет, на англичан они не похожи! Но провалиться мне на месте, если я знаю, кто они такие! – Он все еще жадно ловил воздух ртом. От усердия у бедняги даже закружилась голова. – Какие-то чужаки, милорд! Я приказал поднять мост. Их всего трое, но выглядят они как настоящие дикари!

– Дикари? – презрительно фыркнул Ранкофф, опускаясь обратно в кресло.

– У них длинные светлые волосы, милорд. Какие-то диковинные широкие мечи и боевые топоры. А уж мечи-то, мечи! Длиной со взрослого мужчину – вот как Бог свят!

– И они просто хотели проехать через ворота?

– Они хотят видеть вашу милость! Их главарь сказал – да еще с каким гонором! – что будет говорить только с самим Манро Форрестом.

– И что ты им ответил?

– Я сказал, что спрошу, можете ли вы их принять. Пусть знают свое место! – с важным видом отвечал Роб.

– Незнакомец вот так сразу назвал меня по имени? – удивился Манро.

Роб кивнул.

– А кем он назвался?

– Он не пожелал назваться, милорд, – ответил Роб, глотая слова, потому что не успел еще толком отдышаться после суматошной беготни по лестницам и двору крепости.

– Ну надо же, до чего учтивый малый! – заметил лорд Ранкофф. Он глянул на разложенные перед ним бумаги и снова поднял глаза на Роба. – Так ты говоришь, что успел запереть ворота и поблизости больше никого нет?

– Никого, милорд!

Ранкофф окунул перо в чернила и приказал:

– Роб, возьми двух человек и поставь их над воротами. Пусть не спускают глаз с этой троицы.

– А что… что прикажете им передать? – Теперь, в присутствии хозяина, Роб чувствовал себя гораздо увереннее. Он безоговорочно полагался на этого человека, как на родного отца.

– Передай им… – Манро аккуратно вывел на бумаге какую-то цифру. – Передай им, что сейчас твой хозяин занят. Я приглашу их, когда освобожусь.

– Занят?! – не веря своим ушам, рявкнул Тор. Он все еще оставался в седле, как и его сводные братья, и вынужден был обращаться к крепостной стене.

– Милорд сказал, что пригласит вас, когда освободится! У него слишком много дел! – Теперь молодой охранник вел себя гораздо развязнее – еще бы, ведь он выполнял приказ своего хозяина!

– И сколько нам ждать? – раздраженно осведомился Тор. На вид этот недотепа там, на стене, приходился ровесником его брату Олафу. Не хватало только, чтобы им командовал какой-то сопляк! Это уж слишком. Тор считал, что его беспрепятственно должны пропустить в замок, чтобы он мог призвать к ответу человека, которому обязан своим появлением на свет.

– Он не сказал, – неопределенно пожал плечами юнец наверху.

Тор оглянулся на братьев и стал мрачнее тучи. Чтобы добраться сегодня до замка, им пришлось отправиться в путь чуть свет и не вылезать из седла весь день. Все трое давно устали и страдали от голода и жажды. Но Тору не оставалось ничего другого, как смирить гордыню и вести переговоры с мальчишкой, торчавшим на стене.

– Неужели нам не окажут гостеприимства хотя бы здесь, за крепостными стенами? Моим братьям необходимо напиться и напоить коней!

– Я не могу открыть ворота без приказа самого Ранкоффа! Тор заскрипел зубами от ярости и еще сильнее сжал в кулаке поводья.

– Ты что, не можешь спустить сюда хлеба, воды и эля?

– Там, на краю луга, есть ручей! – прокричал сообразительный малый, махнув рукой куда-то в сторону. – Пейте сколько угодно!

Тор в ярости развернул коня на месте и бешеным галопом погнал его через луг. Братья, не проронив ни звука, поскакали за ним.

– Думаешь, он заставит нас сидеть тут до самого утра? – спросил у Тора по-норвежски его младший брат Олаф. Он удобно устроился на берегу ручья и перемалывал крепкими зубами вяленую рыбу, которую вытащил из седельной сумки.

Олаф, простая душа, никогда не привередничал и всегда говорил то, что думал. Кое-кто в их деревне даже обзывал его простофилей и считал недоразвитым, но эти умники быстро заткнулись, наткнувшись на кулаки Тора. Конечно, Олаф был довольно неповоротлив и во многом уступал их старшему брату, Финну. Он не так быстро соображал, но зато был добрым и преданным, и Тор любил его и никому не давал в обиду.

Финн, довольно привлекательный внешне, почти не уступал Тору в росте, но в отличие от него был не таким сильным. Этот плут и пройдоха в нужный момент умел напустить на себя ангельски невинный вид и выйти сухим из воды. Он до сих пор не был женат, однако успел наплодить множество внебрачных детей в норвежских поселках, разбросанных по побережью.

Тор оглянулся на Олафа и встал с валуна, на котором сидел возле самой воды. Солнце уже коснулось горизонта, а с крепостной стены по-прежнему не доносилось ни звука. Скоро наступит ночь. Они с братьями торчат под стенами уже целую вечность, черт знает сколько часов, а Ранкофф даже не вспомнил о них!

– Ты слышал, о чем я спросил тебя? – снова обратился к Тору Олаф по-норвежски.

– Я слышал тебя, – мягко ответил Тор по-английски. В отличие от Финна он никогда не срывал на Олафе свое плохое настроение и старался быть снисходительным к его слабостям. Олаф – его брат, и Тор любил его таким, каким он был – со всеми его достоинствами и недостатками. – Но я не знаю, сколько еще нам придется ждать.

– Так сына не принимают. – Олаф задумался, мусоля в руках кусок копченой пикши. – Вот если бы у Олафа был такой сын, как Тор, Олаф никогда бы…

– Заткнись, Олаф! – рявкнул Финн. Он сидел в стороне от братьев, прислонившись к стволу дерева.

Тор бросил на него суровый взгляд, и Финн продолжил гораздо миролюбивее:

– Олаф прав. Он не должен был с тобой так обращаться. Ты тащился сюда за тридевять земель, а получил от ворот поворот!

– Он пока не знает, с кем имеет дело. – Не в силах усидеть на месте, Тор прохаживался возле ручья, то и дело оглядываясь на крепость, темной громадой видневшуюся в вечернем сумраке. – Дай Бог мне только до него добраться! – ворчал он. – Он ответит за то, что бросил нас с матерью на произвол судьбы!

Тем временем Олаф дожевал свою рыбу и вытер руки о кожаные штаны:

– Олаф надеется, что там у них есть и хлеб, и мясо. И кровать. Сегодня я хочу спать в кровати.

Тор поскреб пятерней в затылке. Он с огромным удовольствием пообещал бы Олафу эту проклятую кровать – если бы мог. А вдруг отец так и не примет их до ночи? Или попросту выставит Тора за дверь, как наглого попрошайку?

Свой подбитый мехом дорожный плащ Тор всегда застегивал фамильной брошью лордов Форрестов. Эту застежку дала ему мать – единственный подарок, доставшийся ей от шотландца. Брошь должна служить доказательством того, что Тор говорит правду и лорд Ранкофф – его отец. Однако кто знает, захочет ли Манро Форрест признать Тора своим родным сыном?

Тем не менее он был полон решимости добиться справедливости. Манро Форрест получит по заслугам. Он еще десять раз пожалеет о том, что оставил Хенну с ребенком на руках и ни разу не поинтересовался ее судьбой! И вдобавок ему придется раскошелиться и поделиться с Тором своим богатством. Судя по этому огромному замку, у его хозяина денег куры не клюют. Тор заберет то, чем должен владеть по праву, и вернется на север с туго набитым кошельком. Да, ему не терпелось вернуться домой, в Найлендсби, родную деревню его матери, где длинные приземистые дома норвежцев стоят бок о бок с шотландскими хижинами.

Конечно, мать желала ему добра, когда уговаривала навсегда перебраться к отцу и начать новую жизнь. Просто она не могла знать, что место Тора не среди этих– людей, обитавших высоко в горах и никогда не видевших северного побережья. Не важно, что в его жилах течет шотландская и норвежская кровь, – Тор останется верен своим норвежским братьям и пламени их очагов, освещающих неприветливые на вид берега Северного моря.

Внезапно Тор резко обернулся: краем глаза он уловил какое-то движение на крепостной стене. Так и есть: давешний мальчишка, размахивая руками, старался привлечь его внимание.

Внизу медленно, со скрипом, опустился на место подъемный мост.

– Олаф! Финн!

Тор поспешил к стреноженному жеребцу, старательно щипавшему редкую траву, пробившуюся из-под снега.

– Не иначе как мой папаша готов прижать к груди блудного сына! – язвительно заметил Тор.

Братья переехали через ров и оказались во внутреннем дворе крепости. Здесь их уже поджидал все тот же рыжеволосый мальчишка.

Не спуская с него сурового взгляда, Тор соскочил на землю.

– Меня зовут Роб. Мой отец – стюард его милости.

– Без малого шесть часов, – проговорил Тор, буквально выплевывая из себя слова. – Из-за его милости мы шесть часов торчали посреди чиста поля!

– Пожалуйте за мной! – Роб, сделав вид, что ничего не слышал, повел чужестранцев через двор к цитадели. – Милорд предупредил, чтобы вы поспешили, потому что он не желает опаздывать домой к ужину. Миледи страсть как не любит, если его милость задерживается и приезжает не вовремя!

Тор переглянулся с братьями, не скрывавшими ехидных ухмылок. Неужели его отец такая размазня, что оказался под каблуком у какой-то бабы и даже не пытается это скрывать?

Следуя за Робом, Тор с братьями миновали массивные арочные двери, окованные железом, и оказались внутри цитадели, где свернули в тесный коридор и стали подниматься по узкой лестнице. Судя по всему, эта лестница находилась в башне: оштукатуренные стены сходились совсем близко, а ступеньки были очень крутые. Тору пришлось шагать с осторожностью, чтобы не оступиться и не свалиться на голову своим братьям.

Лестница привела их в просторный зал со стенами, обшитыми дубовыми панелями. Наверху, под самым потолком, были развешаны оленьи головы. В одном углу над залом нависал изящный балкон, а в другом был устроен огромный очаг, в котором горел жаркий огонь. Посреди зала стоял длинный обеденный стол. Тору бросился в глаза кувшин, полный эля, и он снова почувствовал жажду, мучившую его целый день.

В зале никого не было.

– Милорд сказал, что выйдет к вам через минуту! – как можно громче выкрикнул с порога Роб.

– Если он воображает, будто я готов снова ждать у моря погоды… – с угрозой в голосе начал было Тор, но осекся на полуслове. В противоположной стене зала была устроена дверь, искусно замаскированная под панель. Тор, войдя, не заметил ее, теперь же дверь распахнулась, и в зал вошел хозяин замка. – Вы и есть Ранкофф? – с угрозой в голосе осведомился Тор по-английски и шагнул в сторону незнакомца, окинув его подозрительным взглядом.

Лорд Ранкофф недовольно поморщился и хотел было ответить в том же духе, но в какой-то момент передумал. Что-то в облике этого незваного гостя показалось ему знакомым.

– Мы не встречались с вами прежде, сэр? – спросил он.

– С какой стати? – ответил Тор.

– Хенна… – неожиданно вырвалось у Ранкоффа. Он даже побледнел, пораженный своим открытием. – Боже милостивый… – продолжил он, внимательно всматриваясь в лицо пришельца, словно не верил своим глазам. – Вы не родственник Хенны? – спросил он дрогнувшим от волнения голосом.

Тор на миг растерялся. Вот и еще одна неожиданность! Согласно его плану, Ранкофф не должен был так легко догадаться, что между ним и Хенной есть какая-то связь! Такому высокородному лорду и спесивому богатею, каким воображал своего отца Тор, не полагалось помнить какую-то бедную вдову из норвежской деревни!

– Вы – ее сын! – догадался лорд Ранкофф и, неуверенно улыбаясь, шагнул вперед. Он пока и сам не знал, как отнестись к этой новости.

– Да, – ответил Тор. Он явно нервничал, отчего его акцент стал еще заметнее. – Я – сын Хенны… А вы – мой отец!

Глава 2

Тор смотрел прямо и с вызовом на изумленное лицо лорда Ранкоффа. Между прочим, глазами он был похож на отца, а всегда считал, что их синий цвет достался ему от матери!

– Вы – мой сын? – пробормотал Ранкофф. Он говорил по-английски с сильным шотландским акцентом, и оттого его речь казалась Тору странной и малопонятной. Он гордо вскинул подбородок и отчеканил:

– Я – сын Хенны! Тор Хеннесон, понятно? Моим отцом был шотландец. Их отряд проходил через нашу деревню лет тридцать назад. Мать говорила, что его зовут Манро Форрест. – Тор с таким отвращением выговорил имя своего отца, будто оно было горьким на вкус.

– Сын Хенны?.. Мой сын?.. – растерянно повторил лорд Ранкофф.

Тор был готов к тому, что он начнет отпираться или хотя бы потребует доказательств своего отцовства, но Манро стоял молча, не сводя с него пристального взгляда. Ну конечно, он наверняка заметил брошь у Тора на плече и узнал ее, только не спешит признаваться!

– Я ничего не знал, – наконец тихо промолвил лорд Ранкофф.

Манро Форрест был высоким мужчиной, хотя и не таким, как Тор, и даже красивым на свой манер – настолько, насколько шотландцы вообще могут быть красивыми. Зато его вид бесспорно свидетельствовал о благородном происхождении, богатстве, отличном образовании и прочих вещах, из которых и складывается облик настоящего аристократа, хозяина над землей и людьми. Тор невольно подумал, что даже у них, норвежцев, такой человек наверняка выбился бы в деревенские старейшины, а может, даже стал бы вождем клана.

Тор не подал и виду, что его решимость призвать этого человека к ответу начинает ослабевать. Он хорошо разбирался в людях и верил, что Манро говорит правду. Шотландец действительно ничего не знал о беременности Хенны. На его открытом лице читались лишь сожаление и горечь от давней разлуки.

Тор оглянулся и покосился на братьев, маячивших у него за спиной. Не хватало еще, чтобы они догадались о тех чувствах, что овладели сейчас его душой. Доблесть настоящего норвежца как раз и заключается в том, что он никогда не идет на поводу у своих чувств. Чувства и переживания – все это бабские штуки. А мужчине полагается быть хладнокровным и действовать расчетливо, не поддаваясь каким-то там чувствам.