— Это что, — утешил его Мечислав. — Вот у нас с Главком, когда мы заполучили свое оружие, вообще видения были. А ты, прикасаясь к кинжалу, ничего интересного не наблюдал?
— Ничего, — отрицательно мотнул головой Агнар.
— Странно, — удивился я. — Ведь это оружие было выковано Глейвом, и мой меч вроде бы признал тебя своим. Почему же тогда у тебя при овладении Кайкэном не было видений? Неужели ты так сильно ударился головой о дерево?
— Дерево тут ни при чем, — ответил за Агнара Фланнери. — Судя по всему, в эти мечи вплетена какая-то весьма сложная магия, которая вступает во взаимодействие только с лицом, достигшим совершеннолетия, и не правового, а магического, которое наступает в восемнадцать с половиной лет. Ведь Кайкэн тебя тогда, — обратился Фланнери к Агнару, — даже притягивал слабо, иначе ты не блуждал бы по коридорам замка, а шел прямо к той каморке.
— Но теперь-то я уже куда старше, — с раздражением бросил Агнар, видимо полагая, что и здесь его, беднягу, обделили. — Почему же мне до сих пор не было никакого видения?
— Не уверен, — пожал плечами Фланнери. — Возможно, видение приходит тогда, когда человек вступает во владение оружием, а ты и так владеешь своим кинжалом. Вот когда ты потеряешь его, а потом снова найдешь…
Агнар схватился за кинжал, явно не желая ставить подобный опыт. С усилием взяв себя в руки, он повел рассказ о том, как подался из Эстимюра в Гераклею, из Гераклеи — в Рагнит, а потом скитался по разным странам, нигде долго не задерживаясь. С ним всюду происходила одна и та же история. Обобщая, можно сказать, что он любил золото и страдал из-за того, что оно не отвечало ему взаимностью. Куда бы ни заносила его судьба, он рано или поздно сталкивался с золотом в разных обличьях и не мог устоять перед искушением присвоить его. Судя по оброненным намекам, он видел в золоте не драгоценный металл и не деньги, на которые можно много чего купить, а своего рода овеществленный символ удачи, что-то наподобие талисмана. Когда Фланнери, одновременно со мной, понял это, то покачал головой и пробормотал себе под нос что-то о «невежественных дикарях», явно имея в виду северян.
Но Агнару не везло. Присвоение им чужой собственности почему-то не встречало понимания со стороны ее бывших владельцев, и те, по его выражению, «гнали волну», пытаясь изловить его и вернуть свое добро. Ему не помогали ни сила, ни храбрость, ни ум, ни сообразительность. Не помогала даже врожденная склонность мастерить разные механисмы, назначение которых было непонятно и ему самому. Эта способность очень пригодилась для изготовления полезных штуковин вроде отмычек, «кошек» и всего прочего, без чего порядочный вор из дому не выходит. Но все это ему не помогало. Рано или поздно приходилось бросать похищенное и радоваться, что хоть в живых остался. Ему не везло и тогда, когда он применял свои излюбленные механисмы, и когда обходился без них. Ему не везло с кражами в караван-сараях, на пристанях, на кораблях, на постоялых дворах. И на дорогах ему тоже не везло. Ему не везло даже тогда, когда он в полном отчаянии присваивал чужую собственность по предварительному сговору с другими ворами, так как делиться он не любил и не умел. Поэтому он норовил присвоить себе всю добычу, после чего был вынужден убегать от бывших сообщников, бросая награбленное (чаще всего — в глубокое озеро или реку, но иногда и в болото). Из Михассена он бежал в Алалию, из Алалии — в Кортону, из Кортоны через Харию — в Финбан, из Финбана — в Чусон, из Чусона — в Биран, где быстро убедился, что сидящий на троне потомок разбойника не жалует людей, занимающихся ремеслом его предка, и уж тем более не собирается делиться властью с каким-то пришлым воришкой. В конце концов Агнара занесло далеко на юго-восток, в Джунгарию, но и там ему пришлось нелегко! В этой стране людей с его внешностью считали либо рабами, либо беглыми преступниками. И тогда он примкнул к местным торговцам солью, понадеявшись, что у них нет связей с северными собратьями по ремеслу. Тем более что…
— Джунгарские солеторговцы, — говорил Агнар, — не походили на северных. Это был народ куда более ушлый. Дело в том, что какой-то джунгарскии император издал указ про яньцзинь, запретивший всем его подданным самим добывать соль и торговать ею. Это должны были делать только на императорских яньчанах
…
— Да, вроде бы я читал об этом в трактате джунгарского мудреца Мин Дай-би «Соль и железо». Он советовал императору отменить все налоги, а взамен ввести государственную монополию на соль и железо, — вспомнил Фланнери. — Как он утверждал, поскольку без соли и железа никому не обойтись, то все вынуждены будут покупать их у государства по ценам, назначенным государством. По мнению Мин Дай-би, благодаря этому в казне всегда будут водиться деньги.
— Да, железо в Джунгарии тоже добывают только на государственных рудниках, — подтвердил Агнар, — но никакие налоги там никто не отменял. И взымают их со всей строгостью. Однако денег все равно не хватает, и потому цены на железо и соль император всегда устанавливает высокие. Вот джунгарские бонды и стараются сами плавить железо из болотной руды, а соль покупать у яньшанов, так в Джунгарии называют солеторговцев. К югу от Джунгарии лежат густые непроходимые леса, где живут только людоеды и колдуны. Но в одном месте на южном берегу есть залив со множеством мелей и подводных камней, и к берегам его примыкает долина, окруженная со всех сторон высокими горами. Яньшаны выжгли и вырубили в этой долине лес, завели там рисовые поля, а на берегу стали выпаривать из морской воды соль. Вода на юге зимой не замерзает, и поэтому джунгары добывают соль не из льда, как на севере, а прямо из морской воды. Добытую соль они засыпают в мешки, грузят их в лодки, прикрывают сверху мешками с рисом и зеленью и развозят по рекам и каналам всей Джунгарии. Покупают бонды соль охотно потому, что яньшаны берут за нее меньше, чем император, но все же яньшаны остаются в большом барыше, так как соли у них хватает, и всю работу по ее добыче делают море и солнце, а им остается только выгребать соль лопатой из каменных чанов, установленных на берегу, где их затопляет приливом.
Сперва Агнара поставили сгребать соль и засыпать ее в мешки. Работа эта тяжелая, соль разъедала ему кожу, а кормили его все больше рисом да рыбой, а мяса он вообще не видел. Потом тайпэн яньшанов Син Дань увидел его силу, узнал, что он знаком с лодками, и посчитал, что его лучше использовать в торговых плаваниях. Агнар совершил много плаваний по рекам и каналам Джунгарии и не раз участвовал в схватках с императорскими стражниками, которые постоянно ловили яньшанов и казнили за нарушение императорского указа. Но хотя заслуг у Агнара было много, платили ему мало, и все больше бронзовыми монетами и лишь изредка серебром. А тайпэн жил в большом доме с желтой черепичной крышей и имел не только охранявших его хирдманов, но и хускарлов
. Но в устроенное повыше в горах святилище он всегда отправлялся один, говоря, что желает посоветоваться с шэнями
без посторонних.
Даже детей с собой он не брал. Агнар же не верил ни во что, кроме собственной силы и храбрости, и поэтому решил узнать, о чем это тайпэн советуется с какими-то шэнями. Он спрятался в горах там, где должен был пройти тайпэн, и тайком последовал за ним. Дойдя до святилища, тайпэн отвалил при помощи посоха один из лежащих там больших камней с надписью, которой никто из живших в Хон-Коне не понимал, потому что джунгарское письмо знают немногие и грамотных в этой стране очень почитают и называют шэнжэнь, что значит…
— Совершенномудрый, — поторопил его Фланнери. — Дальше.
— … И насыпал что-то в углубление под камнем. Он стоял спиной к Агнару, и поэтому тот не видел, что сыпал тайпэн.
Потом тайпэн зажег перед святилищем курительницы и помолился своим шэням. «Насовещавшись» с ними вдоволь, тайпэн ушел, а Агнар подошел к камню и, поднатужившись, отвалил его. В углублении оказались слитки золота, золотые изделия, а также много серебряных монет. Столько золота Агнару еще никогда не приходилось видеть, и он решил, что теперь удача непременно будет с ним. Золото он переложил на свой халат и завязал халат в узел. Дождавшись, когда стемнеет, Агнар прокрался к себе в хижину, где распределил золото по мешочкам и привязал их ремешками к поясу. На следующий день он забрал из хижины все, что могло понадобиться в пути, и отправился в плавание с очередным грузом соли.
Быстро взглянув на остальных, я увидел по их лицам, что они тоже догадались, чем дело кончилось, и, желая поскорей лечь спать, я задал Агнару наводящий вопрос:
— А зачем ты забрал все золото из тайника? Ведь если его было так много, ты мог бы таскать его по частям и тайпэн бы ничего не заметил.
— Я бы взял частями, но мне нужно сразу, — изрек Агнар несвойственным ему голосом пророка, а затем продолжил прежним тоном: — Приплыв в Джунгарию, Агнар почти сразу же сбежал, опасаясь, как бы тайпэн не известил своих людей о краже. Он стал пробираться на северо-запад, полагая, что в Баратии яньшаны до него не доберутся, поскольку туда ходили только караваны, а их грузы проверяли специальные чиновники. И вообще если везти соль в такую даль, то она становилась не дешевле императорской, добываемой на месте. А в Баратии никаких яньшанов не было, так как в лесах на юге там скрывались бараты, а они ненавидят всех джунгар и не позволили бы им построить там какой-нибудь баратский Хон-Кон.
Когда до караванной тропы оставалось уже всего пять дней пути, бонды из деревни Бутунда попытались убить Агнара. Но тот всегда спал, зарывшись в солому, а на свое место клал набитый соломой халат. Разбуженный шумом, поднятым возле куклы бондами, Агнар троих убил, а четвертого ранил и строго допросил. Тот сказал, что тайпэн пообещал большую награду, если Агнара доставят к нему живым или мертвым. Агнар понял, что тайпэн хочет вернуть свое золото и потому не станет обращаться за помощью к властям, а лишь известит обязанных ему бондов, что надо ловить рыжего чужеземца. И поэтому стал пробираться к караванному пути, не заходя в деревни, а останавливаясь лишь на государственных постоялых дворах, что построены вдоль всех главных джунгарских дорог. Но на второй день пути, когда он выходил с постоялого двора, ему преградили дорогу пятеро воинов во главе с гуанем
.
«Схватите этого беглого раба», — приказывает гуань. «Я вольный человек», — отвечает Агнар. «У нас есть заявление хозяина, почтенного Син Даня, извещающее о побеге красноголового раба по имени Аньнар, и твои приметы совпадают с его описанием. Следуй за нами в управу для установления личности», — потребовал гуань.
И гуань, и воины, по-видимому, нисколько не сомневались, что Агнар так и сделает, и поэтому очень растерялись, когда он бросился на них с ножом. Сразив первого ударом в горло, Агнар выхватил из мертвых рук алебарду и свалил сразу двоих, ударив одного клинком по горлу, а другого древком в живот. Двое оставшихся воинов опомнились и бросились к Агнару, собираясь заколоть его, но тот высоко подпрыгнул и, взмахнув алебардой, снес одному голову, а в конце прыжка ударил ногами по древку оружия другого и сломал его. Воин бросил обломок в Агнара и схватился за меч, но Агнар легко увернулся и заколол врага. А потом развернулся на пятке и двинулся с алебардой наперевес на начальника этих воинов, который, в отличие от них, опомнился только теперь. И то, видимо, не до конца, потому не выхватил меч, а вместо этого закричал: «Меня нельзя обижать, я — гуань!» — и Агнар убил его. А потом убил и поднявшегося с земли последнего воина. Затем двинулся было дальше, но кто-то видел, как он убил гуаня и воинов, и предупредил всю округу дымом над башней. И уже у следующего постоялого двора Агнара поджидало столько воинов, что тот предпочел отступить и попытался идти по залитым водой рисовым полям. Но императорские стражники преследовали его и там, притом весьма усердно. Они вели себя так, словно убитые воины и гуань были их родичами. О караванном пути в Баратию Агнару пришлось забыть — даже если бы удалось добраться до этой дороги, его непременно опознали бы проверяющие груз гуани, которые тоже полагали, что государственных людей нельзя обижать.
Тогда Агнар попытался уйти на север к хуграм или на северо-восток к яматам, но каждый раз наталкивался на заслоны пограничной стражи и с трудом отрывался от погони. Преследователи загнали его в глубь Джунгарии, и там за него снова взялись люди тайпэна. Агнар метался в поисках выхода, но безуспешно. И тогда он решился совершить то, что до него не совершал никто и никогда, — перебраться в Баратию прямо через Заснеженные горы.
В отличие от нас с Мечиславом, на Фланнери эти слова произвели глубокое впечатление.
— Вы там не бывали, — сказал он в ответ на наши вопросительные взгляды. — А я их видал! Я прожил там несколько месяцев в обители мудрецов. Можете мне поверить — они очень высокие. Миль десять высотой, а то и больше. Там никогда не тают снега, даже на перевалах. Агнар действительно первый и единственный, кому удалось перевалить через Заснеженные горы.
Я взглянул на Агнара с новым уважением. Да, этот охотник за удачей — птицей цвета ультрамарин, — явно уступал нам только в росте. А он знай себе рассказывал о том, какие трудности подстерегали его в горах и как он был вынужден бросить в какую-то расселину отягощавшее его золото. А потом он поднялся на такую высоту, где не водилось никакой живности, где были только снег и камни. И ему пришлось съесть прирученного им зверька, которого он ранее не упоминал ни единым словом, а теперь стал горевать о нем чуть ли не сильнее, чем о потерянном золоте. Сей зверек помогал Агнару в его многотрудной деятельности.
— Ведь он был такой замечательный! — сокрушался наш брат. — Столько всего умел! Вытащить ключи из-под подушки и вынести их из хорошо охраняемого дома было для него сущим пустяком! Такой ученый, такой смышленый! И вот пришлось его…
И тут в кувшине с вином позади Мечислава раздалось подозрительное бульканье. Тот мигом сунул руку и вытащил за шкирку снемуса, ставшего кроваво-красным от вина.
А Агнар при виде него стал снежно-белым.
— Но ведь я же тебя съел! — прошептал он. — Там, в Заснеженных горах, всего целиком! Откуда ты взялся?!
Глава 21
— Значит, зверек твой был снемусом, — заключил я, обращаясь к потрясенному Агнару, тогда как Мечислав осторожно поставил малыша перед нашим бывалым братом, смотревшим на зверька как на нечто небывалое. — Не волнуйся, это не твой снемус, это, как выражается Мечислав, кадук, доставшийся нам от покойных колдунов.
— От каких колдунов? — непонимающе посмотрел на меня Агнар.
— Ах да, мы же еще не рассказали про них. Позавчера ночью они пытались… — И я поведал о нашей схватке с нейромантами, а Мечислав и Фланнери изредка, вставляли словечко-другое, дополняя мою краткую повесть. За время рассказа Агнар понемногу оправился от потрясения и, протянув руку, робко погладил снемуса. Тот бесцеремонно открыл рот и высунул язычок, показывая, что ласка — дело хорошее, но когда же его будут кормить?
Агнар взял блюдо с мясом и стал, отрезая Кайкэном мелкие кусочки, скармливать их снемусу. Тот съел едва ли не больше, чем весил сам, и, насытившись, улегся на спину, милостиво разрешив Агнару погладить себя по животу. Видя, с каким трепетом тот гладит, я откашлялся и сказал:
— У Глейвингов есть еще один обычай. Встретив брата и разделив с ним трапезу, у нас принято делать ему какой-нибудь подарок. И поскольку этот кадук — наш общий, мы и хотим подарить его тебе от нас троих. Не правда ли? — Я посмотрел на Фланери с Мечиславом.
Те склонили головы, а Мечислав еще и хлопнул Агнара по плечу, добавив:
— Ну теперь он твой, вот ты и заботься о его прокорме… и его пропое.
— Спасибо, — дрогнувшим голосом поблагодарил нас Агнар.
— Ладно, рассказывай дальше, а то время уже позднее, — поторопил его Фланнери.
Агнар пожал плечами:
— Да больше рассказывать не о чем. Я пробрался незамеченным через Баратию, где меня никто не искал, а потом двинулся через Чусон к Тар-Хагарту, сам не знаю зачем. Несколько дней я тут осматривался, а ночевал задарма в пустующих румах этой таверны. Услышав ваши шаги, я поспешил забраться под потолок и устроился между балками, рассчитывая дождаться, когда вы отвлечетесь или выйдете ужинать, и перебраться в другой свободный рум. Но разговор ваш показался крайне интересным, и я заслушался. Так что сага об Агнаре на этом пока заканчивается.
— Почему — пока? — не понял Мечислав.
— Но ведь я же еще не умер, — логично объяснил Агнар. — И теперь, когда я встретился с вами, моя сага продолжится, будем надеяться, с большей удачей для меня.
Поскольку все уже с трудом сдерживали зевоту, обсуждать далеко идущие планы этого искателя счастья никому не хотелось, и мы расстелили тюфяки и улеглись спать, укрывшись кто плащом (Мечислав), кто одеялом (я), а кто вообще ничем (Фланнери). Агнару же тюфяка не досталось, и он лег спать на полу.
— Подъем! Вас ждут великие дела! — гаркнули у меня над ухом.
Открыв глаза, я увидел, что местоимение множественного числа относится ко мне с Мечиславом, поскольку Фланнери и Агнар уже давно встали. Во всяком случае, еды и вина они принесли только для двоих и, значит, сами уже успели позавтракать внизу.
Вино оказалось очень кстати: хуже невыспавшегося Мечислава только Мечислав, мучимый похмельем. Он тут же ополовинил кувшин и отдал мне, вспомнив, что я тоже нуждаюсь в опохмелке. После чего мы спокойно приступили к завтраку, состоящему главным образом из хлеба и местного сыра, который показался мне чересчур острым, но вполне съедобным. Снемусу такой должен понравиться.
— А как там Кадук? — спросил Мечислав, видимо, подумав о том же.
— А чего ему сделается? — пожал плечами Агнар. — Я его отпустил тут погулять, пусть учится сам добывать себе еду, благо ее тут навалом.
— А ты не боишься, что он может увлечься и не вернется? — спросил я, слегка задетый таким небрежным отношением к нашему «подарку».
— Нет, — улыбнулся Агнар. — Я уже смастерил свистульку, которая вызовет его откуда угодно. Хотите посмотреть? — И достал из-за пазухи самый обычный свисток из ивового прута, такими балуются мальчишки в Эстимюре…
Я мотнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания о родном доме. А Агнар поднес вещицу к губам и резко дунул. Раздался свист, очень похожий на издаваемый снемусом, и я даже приготовился увидеть, как перед нами возникнет ниоткуда Кадук. Но этого не произошло, и я запоздало вспомнил, что по части магии у нас силен другой брат, и посмотрел на Фланнери. Тот ждал с не меньшим интересом, но не он заметил первым появление снемуса, а Мечислав. Его удивленный возглас заставил меня обернуться, и я обнаружил неизвестно как пробравшегося в помещение зверька. Тот сначала посмотрел на Агнара, будто спрашивал, зачем позвали, а потом стал нахально крутиться около бочонка с пивом на шизахнаре. Мы предоставили разбираться с ним Агнару, который строго напомнил ему, что сейчас не время, поскольку день только начался и нас ждут великие дела. Видимо, пока мы с Мечиславом спали, Фланнери успел потолковать с Агнаром, и теперь они втягивали нас в это сомнительное предприятие вдвоем. Я решил немедленно внести ясность и предельно вежливо осведомился:
— Это какие же великие дела нас ждут не дождутся? — Я повернулся к Фланнери. — У тебя есть подлинник пророчества Масмаана? Есть? А в нем имеются еще какие-нибудь указания на то, что речь идет именно о нас? Ведь три сына цариц и сын ведьмы — это еще ни о чем не говорит, мало ли таких бродит по Теохироме. Ведь в балладе даже не сказано, что тройка сыновей королев «и с ними ведьмин сын» приходятся друг другу братьями. А это, на мой взгляд, куда важнее, чем даже цвет волос троицы, о котором, насколько я помню, в балладе тоже ни слова! А в подлиннике об этом сказано?
— Кто его знает, — развел руками Фланнери. — Те двенадцать строк, что я вам показывал, — единственные, которые мне удалось отыскать в обители. Может, где-то и есть полный текст, но, пока он не найден, приходится довольствоваться разными переводами баллады. Конечно, памятуя о том, что сказанное в ней нельзя воспринимать слишком буквально и далеко не все, о чем повествует баллада, следует принимать на веру…
— Да какая разница, верить или нет, если неизвестно, про нас ли вообще речь! — не выдержал Мечислав. — Откуда ты знаешь, что пророчество относится к нам? И вообще откуда тебе известно все то, что ты нам тут понарассказывал? Тоже в обители разнюхал?
— В обители, — кивнул Фланнери, — но не разнюхал, а скорее постиг. Я много дней постился и очищал себя от всего наносного, стремясь достичь состояния нирви-сама, то есть Просветления, и однажды, когда я сидел на краю пропасти, свесив ноги и глядя на озаренную солнцем вершину горы Меру, мне было видение. — Он посмотрел на нас с Мечиславом. — Такое же, как и вам, только более продолжительное. Вала явилась мне, и мы с ней говорили очень долго обо всем, что меня интересовало, но при этом ни она, ни я вообще не пользовались никаким языком, а лишь обменивались мыслеобразами. И когда я задал ей вопрос, что должен сделать, она послала мне образ Тар-Хагарта и добавила, что дальнейший путь станет ясен там. Выйдя из транса, я поспешно вернулся в обитель и изложил все, что мне открылось, тамошним мудрецам. А потом не мешкая собрался в дорогу, чувствуя путеводную Волю Валы, благодаря которой я, не задумываясь, выбирал ту или иную тропу, хотя обратно шел без проводников…
— Так вот, значит, что это было! — воскликнул Агнар. — Я скитался девятнадцать дней по горам, питаясь мясом верного снемуса. При этом я вскоре сбился с пути и брел совершенно наугад, уже ни на что не надеясь, и только воля говорила мне «Иди!» И вдруг на двадцатый день я внезапно почувствовал, что знаю, куда идти… и пошел. И это ощущение не пропадало, пока я не пересек Заснеженные горы, и даже потом не вполне оставило меня, приведя в конце концов сюда, в Тар-Хагарт…
— Значит, мы снова возвращаемся к тому же, о чем говорили, — вздохнул я. — К выбору дальнейшего пути. И я, повторяю, далеко не уверен, что он должен обязательно вести на юг!
— Точно, и я тоже, — поддержал меня Мечислав. — В конце концов, даже если нам и правда суждено стать родоначальниками нового народа, то зачем ехать для этого куда-то на юг? Давайте захватим какое-нибудь королевство поближе, хотя бы тот же Тар-Хагарт или Алалию. Вино здесь вроде ничего, да и закусить есть чем…
— Не пойдет, — решительно замотал головой Фланнери. — Все самостоятельные гегемонии начинали свое шествие к величию и власти над Межморьем с территории, не испытавшей на себе власти предыдущей гегемонии. А народы-гегемоны, которые подчинялись прежде чужой власти, напоминают, ты уж извини, Чеслав, хлопов, сделавшихся господами. Они способны лишь продолжать и сохранять созданное предшественниками, не внося почти ничего своего. Нет! Если мы хотим, чтобы дети наших детей создали свою неповторимую гегемонию, надо закладывать основание будущего народа на чистом месте. Или, во всяком случае, на месте, свободном от какой бы то ни было власти — кроме нашей, разумеется!
— Ты говоришь совсем как та ромейская принцесса, Лупа, — хмыкнул я. — Она ведь тоже советовала мне подобно ее предку создать новое государство на пустом месте…
— Что ж, судя по твоему рассказу о ней, эта Лупа едва ли не последняя из потомков Рома, в ком еще сохранилось что-то от Силы предка… Так оно обычно и бывает: хотя рождение девочек у потомков демонов всегда является первым признаком утраты магической силы, у женщин эта магическая сила почему-то сохраняется дольше… Но не это главное. Важна Воля Валы! Вы сами… — кивок на нас с Мечиславом, — говорили, что когда она явилась вам в видениях, то указала путь достаточно ясно. Скажете, я не прав?
— Скажу, — ответил упрямый Мечислав. — Главку она велела идти «куда река течет», а мне и вовсе куда сердце подскажет…
— А мне так вообще ничего не велела, поскольку никакого видения мне не было, — встрял Агнар.
— Ну если уж вам так хочется самим убедиться, что ее слова означают именно движение на юг, а не куда-то еще, то мы можем произвести небольшой опыт, — пожал плечами Фланнери. — Ну-ка, обнажите клинки.
Мы встали и выполнили его просьбу.
Сделав непонятный жест, Фланнери выдернул из рукава три плотные черные повязки и поочередно завязал нам глаза.
— Сейчас я вас раскручу, а потом идите, куда потянет, — сказал он. — И сами увидите, куда придете.
Подойдя ко мне первому, он взял меня за плечи и принялся крутить на месте. Вскоре я потерял всякое представление о том, кто где находится, и, когда он наконец прекратил, я еще некоторое время простоял, борясь с неустойчивостью. А затем сделал три шага вперед, после чего и уперся мечом в стенку.
— Можете снять повязки, — раздался сзади голос Фланнери.
Я стянул черный лоскут и огляделся. Мы все трое, участники опыта, стояли перед южной стеной комнаты, упираясь в нее клинками. Думаю, шагай мы быстрее, проткнули бы ее насквозь, и не только потому, что стенки в этой таверне были хлипкие.
— Убедились? — не без иронии осведомился Фланнери.
Меня он, во всяком случае, наполовину убедил — я уже привык доверять своему путеводному чутью. Но Мечиславу это было внове, и он оказался упрямей. Агнар же просто спрятал кинжал в рукав, словно боясь, что тот исчезнет.
— Меня сердце влекло сюда выпустить кишки поганому хмызу Эпиполу, — упорно стоял на своем Мечислав. — Может, это, — он махнул рукой в сторону стены, — означает лишь, что мне надо искать его в южной части города. И вообще у нас в Вендии… — Он умолк, видимо не зная, что принято делать при таких обстоятельствах у него на родине.
Мне его рассуждение показалось, мягко говоря, не очень убедительным, но я решил не спорить — пускай сам проверит, ему полезно.
Видимо, Фланнери разделял мои мысли, потому что он пожал плечами и сказал:
— Ладно, поищи его там, но только постарайся к вечеру вернуться в таверну. А мне надо пройтись по местным лавкам и кое-что приобрести. Кто-нибудь хочет составить мне компанию?
— Приобрести — это дело, — одобрительно заметил Агнар. — Я с тобой.
— Я, пожалуй, тоже пройдусь с вами, а потом прогуляюсь к акрополю. Хочу рассмотреть его поближе. Вы видели, какие громадные камни в основании его стен?
Фланнери с Мечиславом видели, но их это не заинтересовало, а что касается Агнара, то он не подходил к акрополю ближе, чем на выстрел из лука — причем из моего лука, бьющего на двести шагов дальше обычного.
Приняв решение, мы вышли на улицу, не забыв взять с собой деньги, которые разделили примерно поровну. Агнар, правда, предлагал забрать вообще все мало-мальски ценное, так как, по его словам, в Тар-Хагарте уйма проходимцев, которые вполне могут польститься на наши вещи. Но Фланнери заверил его, что об этом он уже позаботился, и выразительно помахал посохом. С тем мы и отправились в свой эпический поход по Тар-Хагарту.
Глава 22
Вместе мы, впрочем, шли недолго — верный своему слову Мечислав на первом же перекрестке свернул на юг и целеустремленно зашагал в сторону торговой площади. Я мысленно пожелал ему удачи в поисках Эпипола и двинулся к мосту через Магус, с любопытством поглядывая по сторонам.
— А почему тебя так заинтересовали мегалиты в основании акрополя? — спросил меня Фланнери, отвлекая от разглядывания пестрой толпы уличных торговцев, стражников, чиновников, ремесленников и прочих граждан и гостей Тар-Хагарта, Нового Города.
— Понимаешь, хочу убедиться, что эти камни действительно такие древние, какими кажутся издали. Подобные мегалиты мне уже приходилось видеть, и я точно знаю, что возраст их — не менее трех тысяч лет. Но в таком случае почему этот город называется Новым? Ведь если есть Новый Город, то должен быть и Старый, логично? А где же он, спрашивается?
— На этот счет есть разные мнения, — ответил Фланнери. — Одни считают, что основатели города были выходцами из Ашмара, то есть Древнего, городишки на юге Алалии, и назвали его Новым Городом, чтобы подчеркнуть его новизну по сравнению с метрополией. Но это полная чушь. На заре существования Тар-Хагарта предки алальцев пасли свиней где-то на востоке Бирана и никакого отношения к основанию города не имели. Большинство же ученых людей полагают, что первоначальное человеческое поселение находилось здесь, на правобережье, а на левом берегу, там, где сейчас акрополь, какой-то древний народ установил мегалиты на Месте Силы и там находилось святилище Зекуатхи…
— Того самого? — спросил я, живо вспомнив рассказ Ашназга.
— Его, — кивнул Фланнери. — Ну а после крушения богов почтение к этому святилищу ослабло и перебравшиеся через реку горожане построили на его месте акрополь, заложив в кладку те же мегалиты.
Тут я вспомнил про камни, лежащие в основании Эстимюра, и предания о том, что раньше на месте замка стоял круг камней, воздвигнутый неизвестно когда и кем.
— Погоди, — сказал я Фланнери. — Если мегалиты древние люди ставили в Местах Силы, то выходит, что Эстимюр…
— Да, — подтвердил Фланнери. — Там тоже Место Силы и древнее святилище. Вот потому-то заклятие Суримати и подействовало на нашего отца. Ведь он совершал там с твоей матерью самый древний обряд Слияния.
— Какой такой обряд Слияния? — не понял малопросвещенный Агнар.
— Я же рассказывал, что вначале была целокупная Йула, соединяющая в себе и женское и мужское начала. После ее распада эти начала разошлись, но стремятся сойтись и соединиться вновь. И в тот миг, когда мужчина и женщина одновременно, прошу заметить, одновременно достигают экстаза, они на мгновение духовно сливаются в единое целое и возвращаются к Изначальной Целокупности. Это создает такой мощный всплеск Силы, что, когда слияние происходит в подобном месте, достаточно и самого слабого толчка, которым и послужило заклятие Суримати… Разве вы не ощущали этого всплеска, когда достигали одновременного оргазма с какой-нибудь женщиной?
— Ощущал раз-другой, — с неохотой признался Агнар, — и старался, чтобы больше этого не было. А то появлялись потом всякие глупые мысли вроде желания всегда оберегать и опекать эту женщину, завести с ней детей, обосноваться где-нибудь, зажить честным трудом, как какой-нибудь бонд, и прочие мысли, недостойные адальмана
.
