- Генерал Науменко к нам летит! - выпалил он командиру. Генерал-лейтенант Науменко - заместитель командующего 4-й воздушной армией - строгий генерал и редкий наш гость.
      Холобаев вскочил в кабину стоявшей невдалеке дежурной полуторки, Зуб вслед за ним: взялся за борт, оттолкнулся ногой от колеса и легко перенес в кузов по-спортивному пружинистое тело. Машина покатила на старт встречать начальство. Что летит к нам в полк Науменко неспроста - мы понимали: не к запоздалому же обеду он подгадывал?
      На аэродроме быстренько раскинули свернутые полотнища посадочного "Т", в это время из овражка вынырнул чуть не касавшийся колесами земли У-2. Генерал не стал делать над аэродромом круг, чтобы сесть в положенном месте, чиркнул колесами далеко в стороне от посадочных знаков и покатился - хвост трубой - до самого КП. А наша полуторка - вдогонку за ним. Недалеко от КП генерал выключил мотор, вылез из кабины, командир полка с заместителем уже перед ним стоят навытяжку, козырнули по всем правилам.
      Глядим - к нам уже посыльный бежит:
      - Боевой расчет, к генералу! - Мы бросились от расставленных на столе тарелок, и мысли о еде словно испарились.
      Генерал Науменко - в гимнастерке, при орденах, белый подшлемник с очками на стриженной под бокс голове. У колена висит огромный маузер в деревянной кобуре. Мы застыли перед ним: стоим так близко, что чуем давно забытый запах цветочного одеколона.
      Науменко говорил не спеша, глухим голосом:
      - На аэродроме в Сталине противник сосредоточил большое количество самолетов... Сейчас, - он посмотрел на часы, - туда вылетел наш разведчик для уточнения данных. С получением от него подтверждающего радиосигнала - вам вылет. Зайдете в Половинкино, там к вам пристроится шестерка штурмовиков из другого полка. Истребителей, которые вас будут прикрывать, возьмете в Варваровке... На других аэродромах указания даны. - Генерал посмотрел на Холобаева: - Кто у вас сегодня ведущий?
      - Капитан Елисеев, товарищ генерал...
      - Ведущий - майор Зуб! - сказал Науменко, будто и не слышал произнесенную командиром фамилию другого летчика.
      Мы даже вздрогнули от неожиданности.
      Летчик, которому сразу же после утренней побудки объявили, что он в боевом расчете, исподволь готовит себя к выполнению боевой задачи. Он продумывает всевозможные варианты предстоящего полета, взвешивает, где его может подстерегать опасность и как ее избежать. И что бы он ни делал, его не покидает чувство напряженного ожидания. И эта постоянная собранность, как сжатая внутри пружина, помогает подавить предстартовое волнение, которое одинаково охватывает всех - и новичков и асов.
      Зуб сегодня не был включен в боевой расчет - и вдруг генерал его назначает ведущим!..
      Летчики уставились на Зуба, а он ничуть не изменился в лице, только выпрямил ослабленную в колене ногу и спокойно спросил генерала:
      - Разрешите готовиться?
      - Да, времени очень мало...
      Зуб заспешил на КП, вслед за ним мы сбежали вниз по осыпавшимся ступенькам блиндажа, уселись вокруг стола. Разложили карты, дружно задымили. Наш ведущий, не выпуская изо рта прилипшую к губе цигарку, щурясь одним глазом от дыма, прикладывал к карте то масштабную линейку, то целлулоидный транспортир продумывал маршрут. Наконец он назвал четыре пункта, мы их обвели кружками и соединили линиями. Маршрут полета выглядел как сильно вытянутый с востока на запад ромб: одна вершина у Старобельска, противоположная - у Сталино. Записали под диктовку путевое время и компасные курсы. Общая продолжительность полета оказалась близкой к предельной. Зато мы обойдем стороной все пункты, прикрытые сильным огнем зенитной артиллерии, и аэродромы, где базируются истребители противника. И еще потому путь был так сильно удлинен, что заход Зуб наметил с запада, откуда противник меньше всего нас ждет.
      - Ну как, казаки, с маршрутом все ясно?
      - Все ясно, - ответили мы.
      Николай Антонович начертил боевой порядок, показал каждому из нас место в строю. Я оказался в первом звене, справа от самолета ведущего. В воздухе буду его соседом.
      Сидим в кабинах, ждем сигнала. Который уже раз взгляд скользит по приборной доске, а пальцы нащупывают многочисленные переключатели, краны и рычаги, проверяют правильность их положения. Мой механик Сережа Темнов давно все подготовил к полету и теперь топчется на центроплане рядом с кабиной и зачем-то усердно трет белой тряпкой и без того сияющее бронестекло фонаря. Я чувствую боковым зрением, что он то и дело посматривает на меня, будто собирается спросить: "Не помочь ли чем?" Спасибо, друг. Никакой помощи мне не нужно. Ты помог мне пристегнуть привязные ремни, а до этого сделал все, чтобы мотор работал безотказно. Сейчас мне хочется собраться с мыслями...
      Слева стоит самолет ведущего. Я вижу, как Зуб неподвижно сидит в кабине, откинувшись затылком на бронеспинку. Неужели и ему не дают покоя тревожные мысли? Нет, наверное, этот мастер штурмовок вражеских аэродромов так же спокоен, как и в тот момент, когда его неожиданно назначили ведущим группы. Может, и я напрасно волнуюсь? Прилетит в Сталино наш разведчик, а аэродром окажется опустевшим... Или вообще он не долетит туда. Науменко пошлет другого разведчика, и нам еще долго придется томиться в кабинах...
      Эти мысли вмиг оборвались вместе с глухим хлопком - над КП с шипением взлетела зеленая ракета, медленно падая и догорая, вычертила крутую дымную дугу. Нам - взлет.
      В воздухе быстро пристроился к ведущему - стало спокойнее на душе. Немного прошли по прямой в хорошем строю, и вот уже на консоль левого крыла наползает почти лишенная травяного покрова плешина. Разбегаются маленькие, словно игрушечные, штурмовики, оставляя за собой веера бурой пыли. Мы вслед за Зубом сделали над аэродромом соседей круг, группа другого полка оказалась у нас точно сзади: до чего же ловко ведущий ее подобрал, рассчитав маневр!
      Легли на курс, головной самолет начал медленно снижаться, потянул всех нас к земле. Внизу отчетливо видны разбросанные на склонах балок чахлые кустарники. На пустынном железнодорожном разъезде мелькнула будка путевого обходчика - наш исходный пункт маршрута, обведенный на карте кружком. С этого момента начинается исчисление путевого времени до цели.
      Мы неслись у самой земли, над бурьянами и оврагами. Я косил взгляд на ведущего. Боковую задвижку фонаря Зуб держал открытой, и мне был отчетливо виден резкий профиль его худощавого, обветренного лица. Кожаный шлем туго обтягивал голову, очки подняты на лоб. Вдоль щеки ослепительно белела полоска шелкового подшлемника, подчеркивая загар. Зуб сосредоточенно выполнял привычную для него работу: то наклонится к карте, то осмотрится вокруг, взглянет на ведомых. Кажется, что мы летим не на опасное задание, а на полигон. Лишь кургузые немецкие грузовики, промчавшиеся по дороге, напомнили о действительности: мы за линией фронта, здесь противник.
      Ведущий посмотрел в мою сторону, поднял руку, сделал знак ладонью - словно поманил. По радио - ни слова, как договорились перед вылетом, чтобы не подслушал противник. Жест понятный - я сократил дистанцию. Зуб показал большой палец - хорошо!
      Над перекрестком дорог самолет ведущего плавно накренился влево, меняя курс. Впереди на горизонте поплыли мрачные конуса похожих на египетские пирамиды терриконов, и низкое солнце теперь засветило в лицо. Зуб начал пристально вглядываться вперед, козырьком приставляя к глазам ладонь. Полет против солнца, когда впереди почти ничего не видно, показался долгим.
      Наконец еще разворот - и солнце начало уходить по правому борту к хвосту.
      Курс на восток - значит, скоро атака. Летим над черным перепаханным полем, я уже потерял точное представление о том, где мы и когда будет цель. Зуб снова повернул лицо, показал большой палец - решил приободрить. Через минуту он легонько качнул крыльями - команда "внимание" - и начал заметно уходить вперед. Я сдвинул вперед сектор газа, чтобы не отстать, остальные тоже увеличили скорость. Впереди показалась лесозащитная полоса, а за ней желтое здание. Окна его под крышей поблескивали в лучах низкого солнца, словно вспышки орудий. Самолет ведущего потянул всех на высоту. Я перевел взгляд на землю и оцепенел: вблизи желтого двухэтажного здания сгрудилось с полсотни двухмоторных бомбардировщиков; между ними стоят пузатые бензозаправщики с длинными шлангами, протянутыми к самолетам, мечутся люди. А с другого конца аэродрома, навстречу нам, разбегаются два "мессершмитта".
      Самолет Зуба уже опустил нос, от него заструились дорожки нацеленных на землю трасс. Передний "мессер" резко крутнулся, запахав крылом по бетонной полосе, задний тут же наскочил на него, рубя кабину вращающимся винтом...
      Все это произошло в какой-то миг, когда у меня еще не прошло оцепенение. Нос моего штурмовика тоже оказался направленным вниз, на группу бомбардировщиков. Припал к прицелу, навел вздрагивавшее перекрестье на первый попавшийся самолет со стоящим рядом заправщиком, надавил на гашетки сорвались "эрэсы", побежали трассы, и внизу рвануло огнем: бомбардировщик пополз юзом в сторону, странно "присел", подняв одно крыло.
      Почувствовав силу своего оружия, я продолжал строчить длинными очередями, полосуя скопище стоящих впритык друг к другу бомбардировщиков и стараясь в оставшиеся до сближения с землей секунды выпустить как можно больше снарядов.
      Высота потеряна, бомбы сброшены. Выровнял самолет так низко, что отчетливо увидел огромные черные кресты с белой окантовкой, пробоины на крыльях и в фюзеляжах вражеских самолетов.
      А где же ведущий? Зашарил глазами - впереди и выше в разрывах зенитных снарядов размашисто плыл с переменными кренами штурмовик. Я сразу узнал самолет Зуба по почерку - так он летел со мной в Морозовскую - и тут же услышал его высокий, но спокойный голос:
      - Повторная атака, повторная атака...
      Мы потянулись за ним на высоту, в забрызганное лохмами черного дыма небо. Бьют зенитки, внизу рвутся бомбы, полыхают самолеты, а штурмовики, сделав круг, снова один за другим опустили носы, лихорадочно отплевываясь острыми языками пламени, мелькавшими у концов пушечных и пулеметных стволов. И снова, как и при первой атаке, не осталось места для какой-либо другой мысли, кроме одной - тоненькой, как кончик ниточки, нацеленной в ушко швейной иглы: "Попасть, попасть..."
      - Сбор, сбор... - слышится голос ведущего, и снова виден впереди размашисто маневрирующий самолет. Ведомые, растянувшиеся во время атаки, быстро сблизились с вожаком и идут вслед за ним вниз, к самой земле.
      Ровно работает мотор, тихо потрескивает в шлемофонах. Зуб молчит. Отодвинул боковую задвижку фонаря. Опять хорошо виден его спокойный профиль с белой полоской шелкового подшлемника на темной щеке. Он снова то поглядывает на карту, то бросает взгляд на своих ведомых. И так хочется, чтобы он еще раз показал большой палец...
      С задания вернулись все. Генерал Науменко выслушал доклад Зуба, стал ждать донесения разведчика-контролера, посланного за нами для проверки результатов штурмовки.
      Вот оно и донесение: более двадцати сожженных бомбардировщиков да еще два "Мессершмитта", которых Зуб успел подсечь на взлете.
      Науменко в знак такой удачи пожелал с нами сфотографироваться у штурмовика. А потом вместе с летчиками ел остывший борщ, а на второе гречневую кашу-размазню - любимое блюдо Николая Антоновича Зуба.
      После обеда Зуб отозвал в сторонку своих ведомых.
      - Пойдемте на травке полежим, - сказал он. Мы расположились поудобнее, закурили.
      - Давайте восстанавливать в памяти, что заметили по маршруту. Ты запомнил, - обратился он к Артемову, - как над кукурузным полем пролетали?
      - Запомнил, конечно...
      - А что там было приметного?
      - Да вроде бы ничего особенного... Большое кукурузное поле, зеленое...
      - А людей там не заметил?
      - Женщины платками махали, - подсказал Ворожбиев.
      - Правильно, махали, - одобрительно сказал Зуб. - А сколько их там было?
      - С десяток, наверное... - ответил Ворожбиев. Не один Ворожбиев заметил этих женщин, видел их и я, но посчитать не успел.
      - Их было семь, - сказал ведущий. - А грузовики, что на дороге попались, видели?
      - Видели, видели, - ответили наперебой.
      - Сколько их было и куда они следовали?
      У нас опять заминка: в подсчете машин расхождения были небольшие, а вот дорогу, по которой они ехали, не каждый указал на карте правильно. В Донбассе много дорог, их легко перепутать. Один сказал - на Дебальцево, другой - на Горловку...
      - Надо научиться фотографировать глазами, - заключил тогда ведущий.
      Для того чтобы лучше запоминать детали, Николай Антонович придумал "игру в предметы".
      - Желающие играть - ко мне, - объявлял он на досуге. Мы группировались на одном краю стола, а Зуб на противоположном выкладывал из карманов зажигалку, расческу, перочинный нож, папиросы, карандаш... Несколько секунд мы смотрели на разложенные предметы и по команде отворачивали головы. Потом начиналось самое интересное - отгадывание.
      Поначалу мы путались, а со временем стали более наблюдательными. и ответы так и сыпались:
      - Нож не на том месте, он лежал рядом с карандашом!
      - Папироса теперь повернута к нам мундштуком!
      - Исчезла расческа!
      Веселая и полезная была игра в предметы. Она давала нам разрядку и тренировала зрительную память.
      ...Зуб не любил лихачества в воздухе. Он исключал из полетов все, что было рассчитано на внешний эффект и лишено тактической целесообразности. У него все было подчинено лишь одной задаче - при минимальных средствах добиться максимального результата штурмовки. Он был противником громоздких боевых порядков, сложных перестроений в воздухе и как ведущий строил маневр, думая о тех, кто идет с ним рядом и позади. Поэтому ему удавалось внезапно вывести самолеты на цель с наивыгоднейшего направления, а после атаки быстро собрать группу в четкий строй. И уж истребителям противника не доводилось поживиться легкой добычей - отставшими одиночками, за которыми они охотились специально.
      Зуб не мудрил не только в воздухе, но и в обыденной жизни.
      - Все можно решить гораздо проще, чем кажется на первый взгляд, - говорил он, когда дело касалось самых запутанных вещей. Он был изобретательным и однажды поразил нас своим "открытием". Как-то потребовался чистый спирт, но его выдавали со склада для технических нужд только в смеси с глицерином: 75 процентов спирта, 25 процентов глицерина. В прозрачном сосуде эта жидкость выглядела как слоеный коктейль: внизу спирт, а розовый глицерин - сверху. Пробовали ложкой отбирать сверху - ничего из этого не вышло. Горячие головушки фильтровали смесь через противогаз - безрезультатно.
      - Змеевичок бы сделать да перегнать, - предложил кто-то.
      - Можно и без змеевика, - сказал тогда Зуб. - Приходите перед ужином в землянку, я вам покажу, как это делать.
      Вечером пришли к Николаю Антоновичу и разочарованно посмотрели на стоявшую на полу бадью с розовой жидкостью - "ликером-шасси". Когда все уселись, Зуб сказал:
      - Так вот как это делается...
      Взял технический шприц, погрузил его конец на дно бадьи. Закончив всасывание, он впрыснул каждому в консервную банку "норму" чистого спирта.
      Тогда кто-то сказал:
      - А ведь можно еще проще: в дно бадьи вделать краник...
      - Зачем же портить ведро, - сказал Зуб. - Налил в умывальник - и цеди...
      Смеха было в этот вечер в землянке у Зуба!
      На фронте Николай Антонович написал для центральных газет несколько статей по боевому применению штурмовиков. Позже они были включены в сборники, выпутавшиеся Военным издательством в серии "Библиотека летчика". Так боевой опыт Зуба стал достоянием многих летчиков штурмовой авиации.
      Летом сорок второго года Зуба вызвали в Москву для участия в разработке проекта наставления по боевым действиям штурмовой авиации. Целый год воевали без этого наставления, так как опыта боевого применения штурмовика ИЛ-2, поступившего на вооружение перед самой войной, не было.
      Майор Зуб внес много предложений, которые впоследствии стали узаконенными. Он еще тогда настаивал на том, чтобы основу боевого порядка составляло не звено из трех самолетов, а пара, как наиболее маневренная боевая группа.
      Тогда, в Москве, Зуб выступил не только как теоретик, но и выполнил показательные полеты на полигоне перед военными миссиями Великобритании и США.
      Штурмовик ИЛ-2 в печати называли противотанковым самолетом. Однако долгое время имевшиеся на самолете средства поражения не могли пробить все возраставшую по толщине танковую броню. Лишь во втором периоде войны были созданы специальные противотанковые бомбы - небольшие по калибру, но прожигавшие кумулятивным лучом броневую защиту танка. А до этого ставка делалась лишь на "эрэсы" - оружие, хоть и мощное по ударному воздействию, но оказавшееся недостаточно эффективным из-за большого рассеивания.
      Зуб и числе очень немногих летчиков умел в какие-то доли секунды рассчитывать поправки в прицеливании и метко пускать ракеты. И тогда на опытном полигоне он одним залпом "эрэсов" вывел из строя трофейный танк.
      - This pilot is master! - воскликнули наши союзники.
      Летом сорок второго года мы расставались с Николаем Антоновичем: его назначили командиром другого, 210-го полка той же дивизии, в которую входил и 7-й гвардейский. До прихода Зуба этот полк за один месяц боевых действий в Донбассе понес большие потери и стал небоеспособным. Заново сформированный и обученный новым командиром, он успешно действовал на Северном Кавказе, затем на Таманском полуострове и был в дивизии на очень хорошем счету. Мы радовались каждому боевому успеху нашего соседа и ждали дня, когда в 210-м полку гвардейцем станет не один только Зуб...
      Николай Антонович частенько наведывался к нам в гости. Когда случались у нас потери - огорчался, зато как радовали его наши удачи!
      - Запомните, казаки, гвардейцы должны быть во всем впереди, а мы уж будем за вами тянуться, - говорил он.
      Став командиром полка, Зуб продолжал летать на выполнение самых сложных боевых заданий, а когда поднималась в воздух вся дивизия, Николай Антонович со своим полком шел впереди.
      ...Я сидел в пустой столовой в станице Ахтанизовской с газетой "Известия".
      Почти год прошел с того черного дня, когда у Киевской после первого залпа зениток так и не вышел из крутого пикирования дымивший головной штурмовик.
      Зуб будто живой встал перед глазами: в темно-синей пилотке, с тремя орденами и медалью "За отвагу" на груди быстро шагает навстречу, улыбается, щуря глаза. Но никак я не мог представить его с Золотой Звездой Героя: ведь при жизни носить ее так ему и не пришлось...
      У хутора Трактового
      Полгода ушло на то, чтобы прорвать "голубую линию" и очистить от немцев Таманский полуостров. Лишь 9 октября 1943 года наши войска вышли на побережье Керченского пролива - впереди был Крым.
      Сколько потребуется времени для освобождения Крыма? - гадали мы, оказавшись на полевом аэродроме у хутора Трактового. И никому из нас не приходило в голову, что здесь мы тоже задержимся на полгода.
      От Трактового до крымского берега - рукой подать: 40 километров по прямой. Когда стоишь на кургане, где вырыт блиндаж под КП, и смотришь на запад, на горизонте отчетливо видишь горб покатого холма. Он у самого Керченского пролива. Там и древняя Тамань, которая, по свидетельству историков, была основана греками полторы тысячи лет назад, где потом побывали хазары, монголо-татары, генуэзцы и турки. Суворов построил там крепость Фанагорию. Спустя полвека эти места навестил Лермонтов, увековечив в прозе этот "грязный городишко". Вот куда занесла нас война!
      Взлетишь с Трактового и уже видишь конической формы гору на южной окраине Керчи. Названа эта гора именем правители Понтийского царства Митридата. Хоть царь, по преданию, еще в незапамятные времена на этой самой горе покончил жизнь самоубийством, ни ей, ни древней Тамани другого названия не придумали.
      Нам было что вспомнить из истории у хутора Трактового. Гора Митридат была буквально утыкана немецкими зенитными орудиями. Там же располагались артиллерийские наблюдательные пункты противника, с которых Керченский пролив просматривался на десятки километров. А на другом - восточном берегу пролива, - в Тамани, сосредоточивалась 318-я Новороссийская пехотная дивизия 18-й армии.
      Дивизия готовилась к высадке на крымский берег южнее Керчи - у рыбацкого поселка Эльтиген. Ей предстояло ночью переправиться через двадцатикилометровый пролив, заминированный немцами. Около шести тысяч морских мин было притоплено в воде. На том берегу противник оседлал прибрежные высоты, с которых хорошо просматривался и простреливался весь пролив. По ночам пролив освещался прожекторами, а вдоль побережья между минными заграждениями курсировали вражеские боевые корабли.
      Трудная задача была поставлена 318-й дивизии. Вслед за новороссийцами должна была высаживаться на полуостров Еникале - севернее Керчи - 56-я армия, чтобы потом согласованными ударами с севера и юга окружить керченскую группировку, овладеть портами и ворваться в Крым.
      Высадка десанта на Эльтиген была намечена на условный день - "Д" в 24.00. Огневая поддержка десанта - артиллерией с Таманского берега, авиационное обеспечение - силами 4-й воздушной армии и авиацией Черноморского флота.
      Было что переправить на тот берег, было чем поддержать десант, но плохи оказались дела с самим флотом. Плоскодонных плавсредств, которые могли подойти близко к берегу, недоставало. Решили привлечь и суда с глубокой осадкой. Они должны были идти во втором эшелоне. Предполагалось разгрузить их в море теми плавсредствами, которые после высадки штурмовых отрядов на берег вернутся к кораблям.
      Таков был план, в котором использовалось все - вплоть до самодельных плотов на бочках и "тюлькиного флота", как именовали рыбацкие боты, собранные по всему Азовскому морю.
      Около месяца дивизия готовилась к форсированию, проводила тренировки. На таманском побережье было создано подобие вражеских укреплений у Эльтигена. Подразделения десантников на катерах отходили от причалов, затем, приблизившись к берегу, бросались в холодную воду и шли на штурм высот. За действиями солдат наблюдали маршал К. С. Тимошенко, командующий 18-й армией генерал-лейтенант К. Н. Леселидзе, начальник политотдела армии полковник Л. И. Брежнев и командир дивизии полковник В. Ф. Гладков.
      В Трактовом мы тоже без дела не сидели.
      За время прорыва "голубой линии" полк потерял двадцать летчиков и воздушных стрелков. Погибли такие обстрелянные пилоты, как Анатолий Фоминых и Георгий Бондаренко - наша единственная полковая "Борода". Эти ребята провоевали от самой "точки номер три".
      Закалились в боях еще на "голубой линии" Александр Руденко, Владимир Демидов, Виктор Горячев, Иван Мальцев, Александр Плешаков, Иван Моргачев, Петр Кривень, Владимир Кабанов, Александр Юрков... Вернулся из госпиталя "воскресший из мертвых" Иван Чернец.
      Все эти летчики составляли ядро полка.
      Прибыло пополнение, в числе их уже немолодой летчик Вахтанг Чхеидзе. Новых летчиков надо было тренировать.
      Аэродром у Трактового - громкое название. Это неширокая полоса относительно ровного поля, ограниченного препятствиями: с одного конца насыпью узкоколейной железной дороги, с другого - земляным валом - старой межой. Надо было иметь особые навыки, чтобы точно приземляться на этой площадке.
      Заработал вовсю полковой УТЦ: Миша Ворожбиев с Колей Смурыговым принялись за вывозку летчиков. Летали до тех пор, пока была сносная погода. Но она вдруг испортилась. Тогда летчики забрались в выкопанные под насыпью узкоколейки землянки и принялись за изучение района предстоящих действий. Смотрели на карты, а мысленно находились уже в Крыму.
      Но разве долго высидишь в землянке, если рядом кубанские казачки ремонтируют взорванное немцами железнодорожное полотно, песни поют. Самые проворные ребята - Сашко Руденко, Костя Аверьянов и Борис Папов-даром время не теряли: в свободное время пропадали на железнодорожной насыпи.
      Тут уже бывали танцы "под язык", ребята водили широким гусиным шагом своих партнерш. Выделялся вибрирующий тенорок Бори Папова:
      В кармане маленьком моем
      Есть карточка твоя.
      Так, значит, мы всегда вдвоем,
      Моя люби-имая...
      И случилось как-то непредвиденное. Одна казачка, танцевавшая с Сашком Руденко, вскрикнула:
      - Девчата! А я узнала самолеты, которые нас бомбили в Старотитаровской! Вон они стоят: 03 и 04 с белыми полосами у хвостов и желтыми носами. Ей-богу, это они!
      Все повернулись к аэродрому, а Сашко Руденко сразу сник: ведь самолет с крупно выведенной на фюзеляже тройкой - его! Он действительно месяц назад летал штурмовать артиллерийскую батарею на окраине Старотитаровской. Хорошо запомнилось, что поблизости от огневых позиций был скотный двор, огороженный проволокой, около изгороди стояла будка. Когда кружили над целью, то из этой будки стрельнули по самолетам трассирующими, а кто-то из ведомых спикировал на нее. После этого из скотного двора высыпало много женщин. Разбегались они по полю в разные стороны. Тогда у Сашка екнуло сердце: уж не "зацепили" ли случайно их? Теперь же ему и подавно не хотелось признаваться, что летал на Старотитаровскую он, иначе - любви конец...
      - Да покажите нам этих летчиков, которые тогда летали, - тараторила дивчина, только что танцевавшая с Сашком. - Мы их при всех расцелуем. Они ведь тогда охрану перебили, а бомба прямо в изгородь угодила. Не случись такого не уйти бы нам тогда из лагеря, копать бы теперь траншеи в Крыму...
      Только теперь пришлось Сашку сознаться, что на 03 летал он, и тут же был вознагражден не одним поцелуем налетевших на него девчат. Привел он к казачкам еще двух участников того вылета: Шатова и Поповского - остальных уже не было в живых.
      Наступил наконец день "Д" - день, когда все планы должны превратиться в действие.
      В ночь на 1 ноября 1943 года войскам объявили боевую готовность.
      Как назло, установившаяся перед тем на несколько дней погода, начала вновь портиться. С моря подул порывистый ветер, тучи закрыли тускло мерцавшие звезды. Заморосил дождь. Раскачалось и загудело море, о каменистый берег у Тамани с обвальным грохотом бились волны.
      Мы, летчики, не могли знать всего, что происходило с десантом в ту ненастную ночь. Подробности стали известны позже, когда, словно с того света, заявился в полк воздушный стрелок Женя Терещенко. Потом побывали у нас в гостях на встрече Нового, 1944 года десантники. Они рассказали о многом. И вот спустя много лет после войны я повстречался в Керчи еще с одним живым свидетелем - участницей десанта Владиленой Токмаковой, которую когда-то в полку солдаты звали Люсей.
      ...В кромешной тьме спускались к морю по крутым и скользким тропинкам вереницы солдат. Они несли на горбах тяжелую поклажу; минометы, пулеметы, ящики с боеприпасами. Стояли, сгрудившись, у разбитых причалов. Изредка поблизости рвались снаряды.
      Не один час простояли наши солдаты под дождем на берегу: из-за шторма запаздывали суда, у причалов подолгу швартовались, их бросало волной.
      Было три часа ночи - время, когда по плану наши войска должны были уже высадиться на том берегу, но многие суда все еще не прибыли к месту погрузки. А шторм усиливался.
      Какое решение примет командование? Отменить десантирование нельзя. Все приведено в действие. Да и противник вряд ли ожидает высадки десанта в такую адову погоду. Время еще не упущено, можно затемно достичь того берега. Нужно только перераспределить десантников по катерам, увеличить на них нагрузку.
      - Полный вперед!
      Мотоботы и корабли - некоторые с плотами на буксирах- взяли курс на крымский берег.
      Волны хлестали в борта, заливали перегруженные суденышки. Промокшие до нитки солдаты вычерпывали воду касками. Из-за волны скорость судов заметно уменьшалась. Сильный боковой ветер сносил с намеченного пути, но рулевые брали поправку по световым ориентирам: впереди по низким облакам шарили прожекторы. Значит, летчицы 46-го гвардейского полка ночных легких бомбардировщиков на своих полотняных самолетиках У-2 тоже начали действовать по плану. Их задача отвлекать вражеские прожекторы от моря и подавлять их бомбами.
      Берег уже близко. И вдруг один за другим грохнули сильные взрывы, вспыхнули несколько катеров, подорвавшихся на минах. Вслед за этим лучи света повалились с неба на пролив, осветив суда кинжалами нестерпимо яркого света. И тут же начала бить вражеская артиллерия.
      С наших катеров и ботов взлетали красные ракеты - сигнал вызова огня. На таманском берегу засверкали короткие вспышки орудий. Началась артподготовка штурма.
      К берегу несся горящий катер. В него вцепился луч прожектора, а из темноты навстречу - трассы. Теряющий управление катер начал разворачивать бортом к берегу, его сильно кренила волна.
      Среди солдат на катере была семнадцатилетняя девушка с санитарной сумкой на боку и автоматом ППШ на груди. Телогрейка нараспашку, видна полосатая тельняшка. Санинструктору третьего батальона 37-го полка Люсе пришлось уже штурмовать Новороссийск, и она знала, как страшатся фрицы моряков...
      До берега было метров двадцать, но оттуда вдруг ударил крупнокалиберный пулемет, трассы секанули по гребню волны...
      - Полундра! - зазвенел девичий голос, и Люся первой прыгнула в ледяную воду, подняв автомат над головой. Сделала рывок к берегу - догнавшая волна швырнула ее вперед. Солдаты - за ней. Море выплескивало их. Десантники жались грудью к земле, Впереди - колья с колючей проволокой. Кто-то швырнул гранату близко рвануло, проход готов. Но огонь и яркий свет будто припечатали всех к земле. Луч прожектора вдруг вздыбился к небу и схватил там маленький, выбеленный ярким светом самолетик. И тогда снова зазвенел знакомый голос:
      - Братишки! Мозоли на животе натрете, вперед!
      И будто ветер погнал солдат, они ринулись через проход. Новороссийцы ворвались в Эльтиген. Строчили из автоматов по окнам, выкуривали засевших в домах гитлеровцев, снимали очередями перелезавших через заборы. При свете ракет и в отблесках пожаров за поселком были видны высоты. Пехота устремилась к ним.
      А в проливе на волнах все еще мотались суда с глубокой осадкой - не могли подойти к берегу. На них, кроме десантников, находились командиры полков и комдив, полковник Гладков со штабом. Они ждали возвращения с берега плоскодонных ботов, но те не появлялись. Многие были подбиты артиллерией, часть выбросило волной на сушу, остальные ушли с ранеными на таманский берег.