В военном воздухе суровом

Он пересекал наш курс, перемещаясь с правой стороны. Я принял этот самолет за истребитель-штурмовик "мессершмитт-110". С ним шутки плохи: самолет очень маневренный, с мощным вооружением. "Уйти под него вниз, чтобы остаться незамеченным? Если он вступит в бой, удара по станции нам не нанести..." - успел я подумать в какие-то считанные секунды. А немецкий самолет стремительно несется, не замечая нас. И в этот миг пальцы легли на гашетки пушек и пулеметов, глаза впились в перекрестье прицела - огонь! Сверкнул сноп трасс, вражеский самолет пронесся левым бортом точно через огненную дорожку, будто гася ее, вздрогнул и начал круто отворачивать от меня, оставляя густой дымный след. Немецкий летчик, повернувшись хвостом, подставил под прицел "спину". Я успел выпустить еще одну длинную очередь. Полыхнуло пламя - и горящий самолет в крутой спирали скрылся под крылом...
      А мы уже над железной дорогой. Слева видна станция: два товарных состава, рядом с ними в длинную цепочку вытянулись паровозы.
      - Разворот! Бьем по паровозам! - скомандовал я Цыганову.
      Начали пологое снижение. Выпустил залпом восемь "эрэсов", обстрелял в упор паровоз - он окутался облаком пара. Цыганов тоже не мажет. Высота потеряна, выравниваю самолет, составы скрываются под капотом мотора - нажал на кнопку сброса бомб...
      Летим от цели низко над ложбиной, присыпанной чистым снегом. Впереди виднеется протянувшееся грядой возвышение. Нам только перескочить через него, и мы снова над руслом Мокрого Карамыка. Ровная белизна земли скрадывает возвышение, над которым нужно сделать "горку". Напряженно всматриваюсь вперед.
      От успеха распирает грудь. Мы возвращаемся невредимыми, удар был внезапным и точным, да еще зазевавшегося фрица попутно "уговорили"! Петя. который опять летит справа, словно привязанный, тоже, наверное, ликует: особое задание выполнено.
      Бугор уже близко: мой самолет легко взмывает и тут же ныряет в балку. Теперь-то уж мы будем дома! Глянул направо - нет моего ведомого. Может, на другую сторону перешел? Но и слева его тоже нет. Вот оказия! Неужели же он на радостях решил со мной шутку сыграть и специально скрылся из виду? Мне в тот момент было не до игры в прятки. Пришлось набрать высоту, кружить над тем местом, где потерял ведомого, и повторять по радио команды: "Пристраивайся немедленно, я жду, - смотри выше!"
      Ведомый, однако, не пристроился. Тогда я решил, что Цыганов, всем на удивление, решил прилететь на аэродром один, чтобы отличиться в штурманской подготовке. "Там уж я с ним поговорю по душам", - подумал я и взял курс на Галюгаевскую.
      При подлете к аэродрому заметил самолет, заходивший на посадку раньше меня. "Это Цыганов"! - решил я, и злость на него улеглась. Зарулил на стоянку, первым делом спросил своего механика:
      - Кто передо мной сел?
      - Галущенко облетывал самолет...
      Особое задание выполнено, но мой ведомый загадочно исчез...
      В нескольких километрах от Галюгаевской нашли разбитый штурмовик Героя Советского Союза Петра Руденко, погибшего около двух месяцев назад. Разыскали брошенное в овраг фашистскими полицаями и припорошенное снегом тело летчика.
      Всем полком хоронили Петра. Оркестра не было. Но в небе над кладбищем долго кружил штурмовик. Он монотонно тянул одну низкую органную ноту, звучавшую как реквием. А когда гроб опустили в могилу, штурмовик круто спикировал, низко пронесен над нашими головами, оглушив неистовым ревом, и взмыл ввысь. Так майор Галущенко простился со своим заместителем...
      Прощай, Петро! Мы двинулись дальше, на запад!
      Нужно было поспевать за наступавшей пехотой. Быстро меняли аэродромы: Советское, Георгиевск и... Нагутская! Рядом с той самой станцией, где мы с Петей Цыгановым били несколько дней назад паровозы. Мы стояли около лежащего на брюхе двухкилевого самолета, который я сбил. Это оказался не "мессершмитт-110", как я полагал, а четырехместный бомбардировщик "юнкерс-86к", которого не приходилось еще видеть. Левый мотор у него сгорел и превратился в труху. С правого я срубил отверткой круглую марку фирмы "БМВ". На память. Начальник воздушно-стрелковой службы полка Борис Лурье, недавно прибывший в полк из Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского, долго ходил вокруг самолета и пересчитывал пушечные пробоины. Их было тридцать три. Пожав плечами и сделав какие-то вычисления, он сказал:
      - По теории вероятности такого количества попаданий при стрельбе на пересекающихся курсах быть не должно...
      - То теория, а это практика, - ответил ему. - У меня была такая дистанция, что заклепки на крыльях видел.
      Сошлись к нам из села жители.
      - Не знаете ли, случайно, когда упал этот самолет?
      - Как не знать, сами видели... Девятого января. Вон оттуда низко летели двое наших, а этот - им наперерез. Как застрочит, как застрочит наш передний, - а он - пых! Прикатили ихние тушить. Троих обугленных вытащили, четвертый с перебитыми ногами сам на карачках отполз. А наши кинули бомбы на станцию и опять подались туда - низко, низко... Задний вон за тот бугор зацепился прыг! - и больше не поднялся. Там в кустах и лежит...
      Мы поехали на бугор. В низинке, где рос густой кустарник, лежал штурмовик. Недалеко от него на холме - могилка Пети Цыганова.
      Там мы поставили красную пирамидку.
      Прощай, Петя, нам снова дальше, на запад. В Ставрополь...
      "Охота"
      Двадцать шестого января сорок третьего года над Ставрополем ветер гнал низкие облака. За ночь грязь припорошило мокрым снегом. Аэродром, который вчера был черным, к утру будто накрыли белой скатертью.
      Из-за плохой погоды полетов не предвиделось. Телефонный аппарат молчал. Летчики с легкой руки майора Галущенко нашли себе развлечение: лепили тугие снежки и швыряли их, стараясь попасть в ствол сосны.
      Вдруг к командиру полка вызвали двоих: лейтенанта Сергея Смирнова и младшего лейтенанта Слепова - его тезку и постоянного напарника в полетах. Смирнов - в длиннополом кожаном реглане, в меховых унтах с галошами; Сережа Слепов - повыше своего ведущего, посветлее волосами, у переносицы веснушки. Несмотря на оттепель, одет был по-полярному: в меховой комбинезон, на голове шапка-ушанка.
      Провожая их взглядами, мы недоумевали: "Неужели боевая задача в такую погоду? И почему тогда именно им? Ведь в полку есть более опытные летчики?"
      Смирнов и Слепов долго не возвращались. Мы направились на КП посмотреть, что там происходит. Оказалось, сидят за одним столом с командиром полка. Он называет какие-то пункты, а Смирнов со Слеповым отмечают их у себя на картах.
      Орудуя масштабными линейками и транспортирами, они проложили маршрут от Ставрополя до Тихорецка, затем влево на 90 градусов в сторону Краснодара и обратно на свой аэродром. Летчикам предстояло выполнить полуторачасовой полет по треугольному маршруту. Задача - разведка железнодорожных эшелонов на перегонах и станциях.
      - Боеприпасы израсходовать по одному из обнаруженных составов, - сказал им командир. Конкретную цель он назвать не мог, ведь неизвестно, где там сейчас катят по рельсам железнодорожные составы, на каких станциях они стоят.
      Трудный полет предстоял Смирнову и Слепову. И не только из-за непогоды. Было известно, что "мессершмитты" базировались близко от железной дороги, вдоль которой должны лететь два штурмовика - в Белой Глине и в самом Тихорецке - поворотном пункте на Краснодар. К тому же о наших самолетах, летящих вдоль железной дороги, могут сообщить по селектору с любого полустанка, откуда их заметят, а все станции прикрываются сильным зенитным огнем. Своих истребителей для сопровождения штурмовиков из-за плохой погоды не назначали.
      Подготовка к полету подходила к концу, когда пропищал зуммер телефона звонили из штаба дивизии. Командир схватил трубку и кому-то односложно отвечал: "Да... Да... Понятно".
      - Для прикрытия выделяют два ЛАГГ-3, - положив трубку, сказал летчикам вмиг повеселевший командир полка. Смирнов и Слепов тоже просияли, да и у всех будто гора свалилась с плеч. Это был сюрприз. Не часто случается, чтобы двум штурмовикам выделяли прикрытие, да еще в такую погоду: ведь для воздушного боя нужна высота, а ее сегодня нет. Значит, этому полету командование дивизии, а может быть, даже и воздушной армии, придает большое значение.
      Смирнов и Слепов заспешили к самолетам, мы тоже выбрались из прокуренного блиндажа на свежий воздух.
      - Как по-твоему, - сказал кто-то, - по такой грязище "ястребки" взлетят?
      Высказанное сомнение не было беспричинным. Штурмовик ИЛ-2 зарекомендовал себя как самый "проходимый" самолет. В любую грязь да еще с бомбовой нагрузкой штурмовик взлетал: и за это его качество мы низко кланялись его создателям. Истребителям же при раскисшем грунте взлететь было очень трудно: колеса увязали, а при даче полного газа легкий хвост поднимался, самолет низко "кланялся" и лопастями винта рубил землю.
      Вот и теперь наша пара штурмовиков пошла на взлет, а истребителей техники все еще раскачивали за крылья и придерживали за стабилизатор, чтобы хвост не отделился от земли. Наконец и "ястребки" покатились с высоко задранными носами и, ко всеобщей радости, оторвались от вязкого грунта. Но сразу же после взлета у одного из ЛАГГов за хвостом потянулась полоса дыма - что-то случилось с мотором. Он пошел на посадку. "Ничего не получится с прикрытием, сейчас и второй пойдет следом за ним" - подумал каждый из нас. Ведь у истребителей особая тактика - "меча и щита": ведущий атакует самолет противника, а задний защищает его с хвоста. У них один в поле не воин.
      Но сверх ожидания один "ястребок" увязался за штурмовиками и вскоре скрылся за макушками сосен. Смелый парень!
      Смирнов со Слеповым летели низко, курсом на северо-запад, обходя станцию Кавказскую справа. Здесь проходила линия фронта. Потом Смирнов повернул левее, приблизился к железной дороге и до предела снизил высоту - так противнику труднее обнаружить штурмовиков, укрывающихся за лесозащитной полосой.
      На перегоне между станциями Рогачевская и Мирская Смирнов заметил стелющийся над землею дым: паровоз тяжело одолевал подъем, тащил товарный состав в сторону Тихорецка.
      "Атаковать!" - мелькнула мысль, но рассудок подсказал, что еще рано. Оно бы, конечно, хорошо сразу освободиться от бомбового груза и лететь дальше налегке, но полет ведь только начался, не стоит раньше времени обнаруживать себя бомбежкой этого эшелона. Да и цель не очень заманчивая. Вот если бы нефтеналивной состав попался!..
      Смирнов пометил этот эшелон на карте крестиком и записал время наблюдения. Вскоре нанес на карту еще один эшелон, двигавшийся тоже от фронта в тыл. Потом на берегу реки Челбас увидел скопившиеся в лесочке грузовики. "Фрицы без горючего загорают", - решил он и на всякий случай запомнил и это место.
      Через несколько минут впереди показались крыши домов. Смирнов сориентировался: это, должно быть, Малороссийская, там и железнодорожная станция. Да, вот она. Чуть довернул к ней, заметил несколько эшелонов, а один из них сплошь составлен из цистерн. Вот это цель!! Если поджечь, начнутся взрывы, соседние составы тоже разбросает...
      - Будем бить! - предупредил он Слепова.
      У Смирнова мгновенно созрел план удара: пролететь еще немного на малой высоте в сторону Тихорецка - пусть немцы думают, что у штурмовиков другие дела, - потом развернуться обратно и внезапно проштурмовать.
      Минуты две летели вдоль дороги, начали разворот. Видимость была плохая, и ведущий старался точнее подобрать курс, чтобы на станцию выйти не параллельно путям, а под небольшим углом: если серию бомб положить по эшелонам чуть наискосок, то их больше попадет в цель.
      Вышли на боевой курс. Истребитель оживился: увеличил скорость, начал носиться сзади "змейкой", будто подгоняя своих подопечных. В расчетное время штурмовики взмыли, насколько позволяла облачность, и Смирнов увидел станцию: рядом с длинной цепочкой цистерн - еще три товарных состава, а на крайний с погрузочной площадки вползают танки...
      Перед штурмовиками появились разрывы зениток, замельтешили трассы. Пологое снижение - выпустили залпом "эрэсы", ударили из пушек и пулеметов. Вспыхнула цистерна, полетели щепы с крыши товарного вагона, оттуда вырвался клуб дыма. Высота потеряна. Штурмовики пронеслись над самыми крышами составов и сбросили стокилограммовые бомбы.
      На большой скорости вышли из зоны обстрела и снова взяли курс на Тихорецк. Смирнов оглянулся на Малороссийскую - там что-то густо дымило. "Так и должно быть, - подумал он, - ведь почти весь боезапас туда выложили. Выйдет время, еще бомбы начнут рваться".
      При подлете к Тихорецку по штурмовикам вдруг ударили среднекалиберными: разрывы легли кучно, будто черный букет, и так близко, что самолет Смирнова тряхнуло, а истребитель мотнулся в сторону - самолет-то без брони... Ведущий снизился к самой земле, на Тихорецк решил не идти. Штурмовиков здесь, очевидно, ждали. Чего доброго, еще взлетят "мессеры", одному истребителю от них не отбиться. Тогда останется только прятаться в облака, еще потеряешь друг друга и задания до конца не выполнишь...
      Полетели вдоль железнодорожной ветки на Краснодар. Обнаружили еще два эшелона и от Новодонецкой повернули на Ставрополь - домой!
      Спокойно летели над безлюдной кубанской степью. Ни зениток тебе, ни войск противника. И задание теперь выполнено полностью. Немало ценных разведывательных данных успел нанести Смирнов на карту - будет работа для других!
      Но вскоре хорошее настроение Смирнова стало портиться: сплошная пелена низких облаков начала угрожающе темнеть, с каждой минутой полета видимость ухудшалась. С чего бы это? Ведь облака не грозовые, да и час-то ранний...
      Опасаясь потерять ориентировку, ведущий повернул влево - ближе к железной дороге, чтобы по ней наверняка выйти на Ставрополь. А облака все темнели. Вскоре на горизонте стал различим черный, как тушь, столб дыма. Он, словно гигантский смерч, подпирал пелену облаков и растекался под ними, будто нефть на воде. И там, откуда вздымался этот столб дыма, были видны отблески вспышек, как в сильную грозу.
      Пожары на войне не диковина, но такого видеть еще не приходилось. "Что же это горит?" - подумал Смирнов. Взглянул на часы, на карту, и сердце у него екнуло: выходит, что пожар в Малороссийской! Подвернул поближе, чтобы получше рассмотреть и поточнее определиться. Так и есть! Горела станция Малороссийская, да как еще горела! Из-за густого дыма ничего нельзя было рассмотреть. Смирнов включил передатчик, крикнул: "Наша работа!" Самолет Слепова, шедший справа, ответил на это кренами, а истребитель выскочил вперед и крутнул "бочку". Лихой парень, ничего не скажешь!..
      В то время, когда Смирнов наблюдал пожар в Малороссийской, в Ставрополь прилетел полковник Гетьман. Прошел почти год, как его перевели с 7-го гвардейского в дивизию, но к своему полку его тянуло. При удобном случае он старался заглянуть к нам, чтобы по душам побеседовать с летчиками и техниками. Беседы эти были на самые отвлеченные темы, во время которых отдыхаешь от войны. Комдив сам был некурящим - в жизни во рту папиросы не держал, - а тут вдруг завел разговор... о курении. И не для того, чтобы отговорить нас от этой пагубной привычки.
      - Смотрю я на вас, - сказал он, - и думаю: почти все вы курильщики, но курить-то никто не умеет!
      Мы сразу даже не нашлись, что на это возразить. Первым высказался Миша Талыков:
      - Как же это, товарищ полковник, не умеем? - спросил он, а в его взгляде было и недоумение и обида. - Ведь все подряд курим, что дают: папиросы - так папиросы, а если махорку - так и махорку...
      Галущенко поддержал Талыкова:
      - А Дремлюк, так тот даже порох с дробью может, - дал он "прицельную очередь" по нашему главному оружейнику, самому заядлому курильщику в полку. Все засмеялись. Ведь знали, что Дремлюку было мало не только нормы, но и того, что ему всегда отдавали два некурящих - подполковник Кожуховский и Михаил Ворожбиев. А когда случались перебои с выдачей табачного довольствия, то инженер ходил по аэродрому со стальными глазами и смолил листья подсолнуха или картофельной ботвы.
      Когда смех поутих, командир дивизии начал развивать свою мысль:
      - Я разве о том, что курить? Вы курить не умеете. Посмотрите на ваши желтые пальцы. Неужели вам не стыдно перед девушками-оружейницами?
      - Товарищ полковник, - недоумевает кто-то, - а как же без этого обойдешься? Курильщик без пожелтевших пальцев что телега без колес.
      - Надо мундштучками обзавестись.
      - Где же их взять?
      - У многих вижу финские ножи с наборными рукоятками из плексигласа. Ведь делали их в ваших мастерских?
      - Так это же ножи...
      - Из того же плексигласа вам могут сделать мундштуки. Я думаю, что командир полка может дать указание начальнику мастерских? - Гетьман покосился на командира.
      - Будет выполнено... - ответил тот.
      - А табак прямо из карманов щепотью достаете с крошками и мусором, продолжал командир дивизии. - Портсигарчики тоже можно сделать, жестяные коробочки приспособить или кисетами обзавестись... А как вы кромсаете газеты на козьи ножки? Почему заранее не порезать аккуратненько, чтобы стопочкой в портсигар или в кисет сложить?
      В блиндаже все еще шел разговор о курении, тем временем Смирнов со Слеповым и сопровождавшим их истребителем приземлились.
      Летчики почти бежали в своих огромных унтах, теряя в грязи калоши. Смирнов, поспешая впереди, думал: "Доложу командиру полка все по порядку, от начала до конца полета, а о Малороссийской - в заключение, на закусочку". Но когда в блиндаже он неожиданно увидел самого командира дивизии, то мысли начали путаться, многое из приготовленного для доклада улетучилось. Решил на ходу перестроиться, сразу взять быка за рога:
      - Товарищ полковник, задание выполнено... На станции Малороссийской уничтожили четыре эшелона! Там пожар...
      Смотрит Смирнов на Гетьмана и замечает, что тот сказанному ничуть не удивился, спокойно спросил:
      - А почему вы полагаете, что уничтожили четыре эшелона?
      Такого вопроса Смирнов не ожидал и, недолго думая, выпалил:
      - Так вся же станция горит, куда им, этим эшелонам, деваться? - И осекся, зарделся, как девушка. Ведь начальству вопросов задавать не положено, нужно только отвечать. "Всегда так получается, - подумал Смирнов, - когда приходится разговаривать с большим начальством. Он тебя спрашивает о самом что ни на есть простом, а тебе кажется - мину подкладывает, вот и ляпнешь что-нибудь невпопад..."
      Командир дивизии оставил Смирнова в покое и обратился к истребителю, стоявшему позади:
      - А вы что скажете?
      Летчик сделал шаг вперед. Он был в шлеме с завернутыми под резинку очков меховыми наушниками. По его рябоватым щекам катились струйки пота. Смирнов покосился на него и подумал: "Это, должно быть, от быстрой ходьбы да духоты, а не от робости". Истребитель было замешкался, но потом бойко доложил:
      - Над Малороссийской, товарищ полковник, черно и дым коромыслом!
      Гетьман улыбнулся:
      - Все ясно...
      "Эх, что же он об этих четырех эшелонах не сказал, - подумал Смирнов. Может, так крутился, что и посчитать не успел? Лихо, парень, слетал, а толково доложить тоже не можешь. Иные так распишут - как картину..."
      Отпуская летчиков, комдив сказал:
      - Станцию Малороссийскую проверим, пошлем разведку. Смирнов вышел из блиндажа. Настроение у него испортилось. "Если до проверки дошло - значит, сомневается", - подумал он. Ушел подальше от КП, присел на пенек. Слепов тоже приплелся за своим ведущим, попыхивая самокруткой без мундштука.
      Тем временем расчехляли штурмовики: к полетам готовились другие пары для ударов по обнаруженным Смирновым эшелонам. Раньше штурмовиков взлетели два истребителя, взяли курс на Малороссийскую. Смирнов догадался: разведчики-контролеры.
      "Не ошиблись бы, вдруг примут за Малороссийскую другую, соседнюю станцию?"
      Истребители вернулись как-то очень уж быстро. А может, Смирнову так показалось. Летчики доложили: на станции Малороссийской творится что-то невероятное - дым, огонь, взрывы. Близко подойти и что-нибудь рассмотреть не удалось.
      Смирнов заметно повеселел: теперь уж проверять нечего, все ясно. К вечеру, однако, дошли слухи, что с другого аэродрома снова послали разведчика, на этот раз многоместный самолет с фотоаппаратами.
      Смирнов опять ушел на свой пенек, ругая себя в душе. "Заварил кашу, вот теперь и проверяют без конца. Доложить бы мне только о пожаре, так нет же, дернуло за язык брякнуть о четырех эшелонах. А что, если какой из них успели с горящей станции вытащить?"
      Стемнело. Смирнов все сидел в одиночестве. Вдруг кто-то подошел сзади, легонько тронул за плечо.
      - Идем-ка в столовую... - Он узнал голос подполковника Кожуховского. Сегодня на ужин свининка жареная... Жирная, жирная... - и потянул за рукав.
      Смирнову совсем не хотелось жирной свинины, но он пошел с Эн-Ша.
      - Сердце чует, что не дадут мне сегодня поспать... Оформлять наградные потребуют... - говорил Кожуховский. - А ты имей... имей в виду, что слово это воробей... Вылетело - и нет его. А фотоснимок - документ. Поэтому и летали фотографировать.
      После этих слов у Смирнова на душе полегчало, но за ужином он свои сто граммов все же "отказал" Сереже Слепову. Тот крепко потер ладони, расплылся в широкой улыбке:
      - Ну что ж, еще один денек стерли... Воспримем с благодарностью! - Хорошо было Слепову, он даже попросил у официантки добавки.
      После ужина Смирнов сразу пошел спать. Только уснул - кто-то начал тормошить. Открыл глаза - над ним склонился посыльный штаба:
      - Вам со Слеповым срочно в штаб!
      "Что за чертовщина? Зачем понадобились? - соображал Смирнов. - Может, наградной составляют, сведения какие нужны..." - вспомнил он разговор с Кожуховским.
      В штабе Кожуховского не оказалось: после жирной свинины, наверное, почивал. Но был его заместитель, майор Гудименко, работавший как заведенная машина - без сна и отдыха. При появлении летчиков он поднялся со скамьи, без особой надобности одернул гимнастерку, пальцами провел под ремнем.
      - Из штаба воздушной армии получена шифровка, - сказал Гудименко. - Срочно требуют подробное описание боевого полета со схемой удара по станции Малороссийской. Вот вам бумага: рисуйте, пишите.
      Услышав это, Смирнов подумал: "Вот уже куда докатилось: до самой воздушной армии! И там решили проверять..."
      Он положил перед собой лист бумаги, шепнул Слепову:
      - Ну, пошла писать губерния...
      Слепов после сытного ужина шутки не понял, ответил:
      - Нет уж, пиши сам, ты ведущий. А я по таким делам не мастак. Буду только добавлять что помню.
      Почти до утра писали они отчет о боевом вылете и чертили схему. Гудименко тем временем отстукивал на машинке двумя пальцами препроводительную. Потом прочитал отчет, заставил обоих расписаться и сказал:
      - Теперь - отдыхать. В боевой расчет на двадцать седьмое командир приказал вас не включать. Смирнову снился черный дым...
      ...Шли дни. Разговоры о Малороссийской понемногу улеглись. Другие события отодвинули на второй план полет этой пары, закончившийся редким по эффективности результатом. Мы продолжали бить эшелоны, штурмовали засевшие в кубанском черноземе немецкие автоколонны, на дорогах оставались вереницы обгоревших автомашин.
      Чтобы не отстать от наступающих войск, со Ставрополя мы перебазировались в Гетьмановскую, потом в Усть-Лабинскую - почти под Краснодар. Летать с этого сильно раскисшего летного поля пришлось очень много, а погода нас по-прежнему не баловала.
      Как-то под вечер, когда летчики собрались на командном пункте и ожидали отправки на ужин ("еще один денек стерли"), скрипнула дверь, и мы увидели затянутого в кожаный реглан плотного человека с маузером на боку. С нар посыпались как горох. Вскочили и командир полка с начальником штаба. Никто не ждал, что так внезапно нагрянет командующий 4-й воздушной армией генерал-лейтенант Науменко.
      - Кто летал на Малороссийскую? - спросил он строго. Смирнов выступил вперед.
      - Лейтенант Смирнов... с ведомым Слеповым. - А сам подумал: "Опять волынка с этой Малороссийской..."
      - Кто Слепов? - командующий обвел взглядом летчиков, но никто не тронулся с места. Ответил командир полка:
      - Не вернулся с боевого задания.
      - Когда?
      - Вчера.
      Командующий присел на скамейку, разрешил сесть остальным.
      - Станция Малороссийская занята нашими войсками, - сказал он. - Я высылал туда комиссию для определения эффективности удара. Сегодня сам летал смотреть. На станции сгорело четыре эшелона: один с горючим, два с боеприпасами, четвертый с танками. Путевое хозяйство настолько разрушено, что за четверо суток, вплоть до подхода туда наших войск, ни один эшелон не мог проследовать в сторону Тихорецка. Войскам достались богатые трофеи. Много эшелонов так и застряло на перегонах...
      Смирнов сидел и смотрел в одну точку. Мысленно представлял атаку станции, самолет Сережи Слепова, качнувший с крыла на крыло... Вспомнились слова Сережи за ужином: "Воспримем с благодарностью". Смирнов не замечал теплых взглядов боевых друзей, сидевших рядом. Не увидел он, как Кожуховский, что-то быстро строчивший вслед за командующим, ободряюще кивнул в его сторону: "Знай, мол, наших!"
      Генерал Науменко продолжал:
      - Так вот, оказывается, что могут сделать два штурмовика при удачном выборе цели и снайперском ударе. Ведь им попадался не один эшелон, но летчики не стали размениваться на мелочи. Ведущий Смирнов терпеливо искал наилучшую цель и нашел ее...
      Заключил командующий такими словами:
      - Действия Смирнова и Слепова ставлю всем в пример. Лейтенант Смирнов представлен к правительственной награде. - Науменко пожал руку Смирнову, распрощался с остальными и улетел на своем У-2.
      К какой награде представлялся Смирнов - никто из нас не знал.
      А через два дня не вернулся и Смирнов. При штурмовке колонны противника у станицы Троицкой в мотор его самолета угодил снаряд. Штурмовик, рубя винтом и сбивая крыльями макушки деревьев, рухнул в лес по ту сторону линии фронта.
      Под шелест гвардейского знамени, пламеневшего на весеннем кубанском ветру, перед выстроившимся полком читали приказ народного комиссара обороны И.В. Сталина. В нем ставились в пример всему летному составу Военно-Воздушных Сил действия двух летчиков нашего полка - Смирнова и Слепова. Всем авиационным частям предлагалось широко использовать в борьбе с железнодорожными и автомобильными перевозками в тылу противника примененный ими способ боевых действии. В приказе он был узаконен и назван "охотой". Смысл "охоты" - сам ищи и бей!
      Приказ радостный, но суровыми оставались лица летчиков и техников: с нами в строю не было тех, кто прославил часть. В журнале боевых действий было записано: "Лейтенант Смирнов Сергей Иванович, рожд. 1913 г., член ВКП(б) с 1942 г., заместитель командира эскадрильи, 13.2.43 г. сбит зенитной артиллерией в районе Троицкая Краснодарского края на 46-м боевом вылете".
      На стенде боевой славы полка появилась фотография Смирнова в черной рамке. Она висела рядом с фотографиями Мосьпанова, Руденко, Артемова, Шамшурина...
      Смирнов сбит зенитной артиллерией... Он пришел в сознание, увидел: на полянке в одном месте валяется мотор, в другом - кабина, в третьем - хвостовая часть фюзеляжа. Поплелся подальше от этого места с распухшей ногой, опираясь на палку. Днем лежал в густых зарослях, наблюдал за свободно расхаживавшими по тропам фашистами. Пробирался три ночи... Полз через линию фронта, замирая при каждом хлопке осветительных ракет. Опасность - позади. Переходил вброд в унтах горный ручей, скрылся в кустах - удар по затылку, и что-то тяжелое навалилось на него сверху. Потом под конвоем - в Крым, Запорожье, Лодзь, Мосбург, Нердлинген - это уже недалеко от Мюнхена. Лагеря военнопленных. Строжайшая охрана, тяжелые работы, голод, болезни, смерти.
      До плена Смирнов часто слышал слова "свобода" и "Родина". Слово "Родина" он почему-то связывал с пригорком, на котором стоит церквушка без креста, столпившиеся вокруг нее домики. Там, в костромских лесах, прошло его детство. А "свобода"? Это просто красивое слово, об истинном смысле которого даже задумываться не приходилось: ведь неволи он никогда не знал.
      Теперь, в плену. Родиной казалось все, что пришлось изъездить и облетать, все люди, которых знал и просто видел, седьмой гвардейский... Свобода стала великим словом. "Бежать!" - решил Смирнов.
      Не один Смирнов хотел бежать. Совершали побеги и другие. Многих ловили, расстреливали перед строем военнопленных.
      Смирнов уже знал, что одному побега не совершить: один отдыхает, другой на страже. Долго присматривались друг к другу двое и вдруг открылись: пехотинец-политрук Петр Мамаев и летчик Сергей Смирнов. Бежали с работы в туманное весеннее утро. Целый месяц ночами держали путь на юг, а потом месяц на восток.
      Чехословакия. Поиски партизан. Наконец встретились с человеком, который сказал:
      - Здравствуйте, товарищи!
      Партизанский отряд в лесу. Первый наземный бой для Смирнова. Он лежал в засаде у дороги. В руках автомат с самодельной ложей. Подарил его Смирнову командир русского партизанского отряда Репта. Было тихо, Смирнов слышал тиканье карманных часов "Омега". Тоже подарок Репты. Вспомнил первую встречу с командиром отряда.
      - Так штурмовик, значит?
      - Был штурмовиком.
      - Ничего, еще будешь. Пока назначаю тебя комендантом аэродрома.
      - Какого аэродрома?
      - Нашего, что в лесу. Будешь со своей командой грузы с воздуха принимать. А с винтовкой коменданту таскаться негоже. Возьми этот автомат: не смотри, что ложа самодельная, главное - бой! - И всадил в земляной пол длинную очередь. Смирнов от неожиданности подпрыгнул, а Репта не моргнул глазом:
      - Нравится?
      - Нравится...
      - Этого автомата не меняй, в хороших руках был, живучий, только ложу миной разнесло. Ему сносу не будет до самой победы... А часы у тебя есть?
      - Нет...
      - Без часов коменданту никак нельзя. Самолеты придется встречать по времени. Возьми "Омегу", хорошо идут. Привяжи бечевкой, чтобы не потерялись...
      И стал Смирнов комендантом. Аэродром - поляна в лесу, куда сбрасывают на парашютах грузы. А теперь он лежит у дороги в засаде.