Даже на Моргенштерна. И на Аншпаха.
      - Ну, господин Комтур, - сказал Аншпах, который выглядел необычайно серьезным, видимо, благодаря сложившейся ситуации, - я думаю, надо ставить на…
      - Тихо! - рявкнул Ганс. В комнате установилось молчание, которое через секунду нарушил стук двери - Ганс ушел заново собираться с мыслями. Оставшиеся Белые Волки посмотрели друг на друга. Арик время от времени тяжело вздыхал. Дорф начал насвистывать, нервно и как всегда фальшиво. Моргенштерн медленно и запоздало снял ноги со стола. Грубер незаметно сидел в дальнем углу. Другие переминались на месте и молчали.
      - Да я только… - снова заговорил Аншпах, и снова его перебили.
      - Помолчи, а? - попросил его Арик. - Мы его опозорили. Орден опозорили. Храм, город, все, что могли…
      - Все действительно так плохо? - тихо спросил Драккен и внезапно пожалел о сказанном.
      - Как тебе сказать? Зубы Ульрика были вырезаны из пасти огромного Хольцбекского Белого Волка самим Артуром, благословен будь его добрый дух. Это святыня из святынь. И вот мы, стоя на страже, позволяем кому-то украсть их. - Левенхерц вышел на центр комнаты, рассказывая Драккену историю реликвии. Голос его звучал низко, как погребальный колокол в Храме Морра. - Позор - это самое малое, что обрушится на наши головы.
      Аншпах поднялся на ноги.
      - Я знаю, что вы думаете. Что это я оплошал. Ну, так тому и быть! Я сторожил реликвии - мне и отвечать!
      - Но я был с тобой, когда мы нашли сломанный замок… - начал Арик, но Аншпах шикнул на него.
      - Тихо, Арик! Ты ко мне подошел наверняка уже после того, как Челюсти пропали. Это моя вина, Арик. Ну, может, выпил, заснул, ушел куда-нибудь…
      - Да, Аншпах, все так и было? - раздался голос Грубера, острый и саркастический.
      - Нет, конечно, но кто мне теперь поверит? На деле-то, я думал, что выполняю свои обязанности с особым тщанием.
      - Пьян был я, - неожиданно сказал Моргенштерн. Все уставились на него. - Ну, не вдрызг, конечно, выпил слегка, - поправился он. - Ну, из-за меня и Драккен постоянно отвлекался. Так что я тоже виновен…
      - Да ладно. Я за Ганса обходил посты - это мой долг. И я видел вас всех. - Арик сделал паузу. - Я видел, как Моргенштерн буянил. Я видел Аншпаха на посту во всеоружии. Я видел Каспена и Эйнхольта, которые на пару храпели в оружейной палате. - Эйнхольт и Каспен дружно уставились в пол. - Я всех видел! Пренебрегающих обязанностями и выполняющих таковые. И тех и других Была спокойная ночь, и все шло как по маслу. Но я все равно должен был ободрить вас духом Ульрика и призвать к бдительности, как и полагается, чтобы ни один из стражей не посмел уклониться от своего долга. А я этого не сделал. Это моя вина.
      - Так, - сказал Грубер, выходя на свет и раскуривая трубку. Пожалуй, Арик прав. Это его вина.
      - Я был пьян! - взорвался Моргенштерн, и его восклицание прозвучало почти одновременно с возмущенными выкриками Эйнхольта, Аншпаха, Левенхерца:
      - Я спал!
      - Я задумался!
      - Я…
      - Хватит! Хватит! - прикрикнул на них Грубер, поднимая руки вверх. - Вина лежит на всех нас… или ни на ком. Мы - единое целое. Отряд подвел Ганса, а не кто-то один. Хватит об этом. Теперь подумайте как следует. Я видел Моргенштерна, пьяного как сапожник - и при этом он замечал крадущегося во тьме гоблина. Аншпах жизнь свою проспо-рит, но его нюх все равно останется лучшим в отряде. Вот так просто он бы вора не пропустил. Левенхерц, самый строгий и бдительный человек - он заметил бы мельчайший намек на то, что замышляется какое-то черное дело. Ни Эйнхольт, ни Каспен тоже не пустили бы чужого в храм, даже спящие. Да они чужака по звуку шагов отличат. Драккен, с его цепким взором и чувством долга… Вы еще не поняли?
      - Не поняли чего? - спросил Арик.
      - Магия, Арик! Тот, кто украл Челюсти Ульрика, использовал магию! Со всеми нашими недостатками только чудом можно было проскользнуть мимо нас и украсть нашу реликвию. Если бы мы все были трезвыми, бодрыми, бдительными и настороженными… то и тогда Челюсти украли бы! Иди и притащи Ганса. У нас полно работы.
      Какими-то странными были эти ощущения… что-то неправильное было в том, что они выходили на улицы Мидденхейма без знакомого веса доспехов и шкуры. Арик постоянно чесал шею, которую натирал ворот легкой льняной накидки, не видевшей света с того дня, когда юноша был допущен в Отряд с прошением о принятии в ряды Храмовников.
      Но именно так и надо было действовать, как сказали Аншпах и Моргенштерн. Несмотря на их многочисленные грехи, в определенных вопросах этой парочке можно было доверять. Если Белые Волки хотят начать рыскать по Мидденхейму в поисках Зубов Ульрика, перетряхивая каждую таверну, залезая в кубышку каждого барыги, переворачивая и тщательно осматривая каждый булыжник, они не должны делать это как Волки-Храмовники.
      И к середине утра они, умытые, выбритые и не выспавшиеся, вышли на охоту. Если бы кто-то увидел эту дюжину вместе, он сильно удивился бы разнообразию старомодной одежды, которая была на них надета. Большинство этих рубах, плащей и накидок пролежало в сундуках Белого Отряда многие месяцы, а то и годы. Моргенштерн же был вынужден послать Драккена за новым комплектом одежды. С тех пор, как он в последний раз надевал свой старый камзол, он поправился на много фунтов и раздался на много дюймов. От старого имущества у него осталась только шикарная - когда-то - широкополая шляпа, которая придавала его облику таинственность, как думал сам Моргенштерн. На самом деле, в ней он выглядел как большая и вялая лесная поганка, но Арик не стал его расстраивать.
      Да они все выглядели странно, непривычно. Грубер в плаще и тунике, которые, хоть и отставали от моды десятка на два лет, все же были не лишены изящества; Шелл в неожиданно богатом бархатном плаще, сохранившем аромат каких-то благовоний; Левенхерц, в посконных портках и кожаной безрукавке напоминавший лесника. Даже те, кто выглядел нормально, казались странными. Арик не привык видеть их такими.
      И только Аншпах в прекрасно сидящем камзоле, блестящих туфлях и плаще не отставал от моды и не резал глаза. Все Волки наведывались в мидденхеймские таверны и дома терпимости, но Аншпах время от времени скидывал шкуру и доспехи, облачаясь в приличную городскую одежду. Если Моргенштерн мог кутить до рассвета в "Старом Вояке", не снимая ничего, кроме латных перчаток, то игорные залы, арены и отдельные кабинеты, где проводил свое время Аншпах, требовали от посетителей более утонченного вкуса в одежде.
      Они собрались на улице, словно незнакомые друг другу люди, несколько минут не говорили друг другу ни слова, стоя плотной группой под пристальным взором набирающего силу солнца. Воздух еще был чист и относительно прохладен, а небеса поражали своей синевой.
      Наконец, к ним присоединился Ганс. Его было почти не узнать в саржевом дублете и шерстяном плаще с капюшоном. Он ничего не сказал. Слова не требовались. Грубер, Аншпах и Моргенштерн убедили Ганса в том, чтобы он передал бразды правления в их руки. Теперь предстоящая работа была поделена между отдельными группами. Ганс подошел к своим людям, они обменялись кивками и отправились пятью отрядами в разные кварталы древнего города.
      - Предоставьте говорить мне, - сказал Аншпах Гансу и Арику, когда они подошли к южным дверям "Западни" в Вест-Веге. По ночам, в те несколько раз, когда Арик видел "Западню", этот приземистый каменный барабан театра казался Арику воротами ада: пылающие жаровни, визжащие звуки труб и грохот барабанов, крики, вопли и рев. Рев людей и животных.
      При свете дня, в безжалостных лучах летнего солнца, это оказалось весьма убогое, запущенное местечко, заваленное горами мусора. Листки новых и обрывки старых афиш трепыхались на ветру. Между ними известняковые стены были покрыты творчеством не вполне трезвых или не совсем грамотных доморощенных художников и литераторов. Закопченные металлические жаровни угасли. Два работника подметали проход, скидывая всевозможный раздавленный мусор в сточную канаву. Третий разливал воду из уличной водяной колонки по ряду ведер. Все выглядели унылыми и не выспавшимися.
      - Было бы куда лучше, если бы мы пришли вечером, - тихо сказал Аншпах, - когда будет представление. Было бы полно людей, они бы прикрыли наше…
      - Нет времени, - отрезал Ганс. - А теперь, если хочешь говорить за всех, говори не со мной.
      Они вошли через неожиданно холодную тень входного коридора в круглое помещение с высокими стенами, в котором ряды деревянных скамей высились над глубоким каменным колодцем Дно колодца усеивал грязный песок, в него были врыты несколько столбов с цепями для приковывания животных Решетка в стене ямы на уровне арены выводила в подсобные помещения "Западни". В яме очередной работник засыпал свежим песком темные бурые пятна на полу. В воздухе чувствовался только один запах - смесь пота и дыма.
      - Мы закрыты, - произнес грубый голос. Троица обернулась на голос. Дюжий гном, раздетый по пояс, что позволяло оценить его внушительные мускулы, наклонился вперед и встал с табурета, на котором сидел, перекусывая хлебом и колбасой.
      - Где Блейден? - спросил Аншпах.
      - Мы - закрыты! - повторил гном, откусил невероятной величины кусок колбасы и стал жевать, сверля пришельцев взглядом, в котором было мало приязни.
      - Клед, - сказал Аншпах, успокаивающе разводя плечи и откидывая голову. - Клед, ты же знаешь меня.
      - Ничего я не знаю.
      - То, что вы закрыты, ты знаешь, - поправил его Аншпах.
      Гном нахмурился. Он поднес ко рту колбасу, потом передумал, потащил к зубам ломоть хлеба, на полдороге остановился, замер в нерешительности. И все это время Клед не сводил глаз с Аншпаха.
      - Чего тебе надо? - спросил он, наконец, и добавил: "Мы закрыты", на случай, если кто-то пропустил его слова мимо ушей, а заодно показывая, что, выясняя цель их визита, гном делает огромное одолжение.
      - Ты знаешь, что у меня была черная полоса… невезения Блейден был достаточно добр, чтобы ссудить мне немного денег, но настоял, чтобы часть долга я покрыл как можно скорее. И вот я здесь! - расцвел в улыбке Аншпах.
      Гном подумал еще минуту, его щеки и губы неприятно бугрились, поскольку его язык преследовал застрявшие между зубов и налипшие на десны куски еды. Потом он махнул им огрызком колбасы.
      Аншпах кивком велел Гансу и Арику быстро следовать за ним. Ганс глядел сердито, его лицо было мрачнее ночи
      - Надеюсь, у вас двоих есть деньги, - тихо проговорил Аншпах.
      - Если это какая-то уловка, из-за которой мне придется оплачивать твои проигрыши… - сказал Ганс приглушенным голосом и оборвал фразу, позволив Аншпаху домыслить картину его будущего.
      Они шли чередой зловонных, душных помещений, которые находились под зрительскими местами. Вдоль стен стояли ящики с каким-то хламом, ряды пустых бутылок, ведра, непонятно откуда взявшиеся грязные садовые ножницы. Гном ломился вперед, без помех проходя через низкие двери, в которых каждому Храмовнику приходилось сгибаться в три погибели.
      - Блейден владеет этим и еще четырьмя такими же заведениями, - рассказывал Аншпах. - Он заправляет всеми девочками на Альтмаркте. В общем, у него много дел… и связей Он знает многое о судьбе, скажем, "пропавших" вещей. Но с нами он бы говорить не стал без веской причины. А мои неподражаемые девяносто крон очень серьезный повод для встречи
      - Девяносто? - Ганс поперхнулся самим этим словом и чуть не налетел на остановившегося гнома.
      - Мой дорогой Аншпах, - раздался мягкий голос из Дымного мрака перед Волками. - Что за восхитительный сюрприз
      - Посмотри-ка туда, - прошептал Моргенштерн из-под нелепого поля своей шляпы. - Эй! Не так заметно, парень Драккен сделал вид, что рассматривает какую-то диковинку на земле рядом с ногой Эйнхольта.
      - Видишь их? У фонтана, притворяются, что не следят за нами? - продолжал Моргенштерн, нарочито уставившись в другую сторону.
      - Не… - начал Драккен.
      - Я вижу, - сказал Эйнхольт. Ягбальд Эйнхольт был олицетворением спокойствия в Белом Отряде. Был он высок, широк в кости, лыс как колено. Кустистая борода лишь отчасти скрывала вертикальный шрам, что шел через глаз, щеку и горло. Часто людям было очень трудно понять, куда он смотрит, из-за бельма на одном глазу, но оно давно ему не мешало. Вот и теперь, не хуже Моргенштерна знакомый с приемами слежки, Эйнхольт оценивал четверых преследователей у фонтана, хотя сторонний человек поклялся бы, что он разглядывает затейливый флюгер на здании Свечных Купцов.
      - Неплохие бойцы. Все четверо. Увязались за нами после "Дерзкой Барышни". - Моргенштерн потянулся, словно ничто в мире для него сейчас не имело значения, кроме полноценного сна Драккен опустился на одно колено, чтобы поправить завязки на сапоге, и посмотрел на фонтан из-под прикрытия просторного плаща Моргенштерна.
      - Ты сильно наследил, - сказал Криг, выпрямляясь. - Мы побывали в пяти тавернах, и везде ты подзывал трактирщика, задавая туманные вопросы о чем-то потерянном. Рано или поздно…
      - Мы привлекли чей-то интерес, значит, не ошиблись,
      - прервал Драккена Эйнхольт.
      - Пусть они теперь сделают ход, - сказал Моргенштерн, обнимая спутников за плечи и разворачивая их в направлении другой цели. - Мы сейчас попытаем счастья в "Ленивом Осле" Кстати, уже за полдень перевалило. Там мы сможем и по кружечке пива выпить.
      - Вообще-то, - встрял Драккен, - мы сегодня по тавернам шатаемся не для того…
      - Мальчик мой, - горько сказал Моргенштерн, - я-то прекрасно помню, зачем мы ходим по Мидденхейму. Подумай, было ли еще такое утро, когда бы я до полудня обошел пять таверн и не выпил ни капли?
      И они пошли на запад по округлым булыжникам Писарского проезда, проскакивая между телегами, идущими с рынка. В сотне ярдов сзади них четверо мужчин отошли от фонтана и двинулись следом.
      Дом Гильдии аптекарей на Оствальдском Холме отличался нездоровым желтым оттенком своих стен. Это было прогнившее здание, наполовину обшитое деревом Оно отличалось своим почтенным возрастом и пользовалось большим уважением. Это не мешало ему выглядеть так, словно в дерево и камень впитались какие-то таинственные яды, так что дом свело ужасной судорогой Грубер и Левенхерц вошли в спертый воздух приемной залы через никем не охраняемый вход и теперь рассматривали витражные двери многочисленных мастерских и аптек.
      - Тебе знакомо это место? - спросил Грубер напарника, морща нос. В сухом воздухе застоялся сильный запах каких-то кислотных испарений
      - Я захожу сюда время от времени, - ответил Левенхерц так, будто подобные визиты были столь же естественны для воина, сколь и походы в оружейную мастерскую. Ответ позабавил Грубера, тонкая ухмылка расколола его старое, морщинистое лицо. Высокий темноволосый Левенхерц носил на себе печать таинственности с тех самых пор, как весной получил предписание о переводе в Белый Отряд. Белым Волкам потребовалось время, чтобы привыкнуть к новичку, его обширные знания и мощный интеллект казались лишними для Храмовника, и Левенхерцу многие не доверяли. Но он показал себя, показал с лучшей стороны, показал на поле боя. Его ум сослужил хорошую службу всем Белым Волкам, и теперь они воспринимали все его заумные словеса с легким юмором, но относились к ним серьезно, и никто в Отряде не мог не признать, что Левенхерц - превосходное пополнение. Человек, который может с легкостью рассказать тебе о тысяче самых разных вещей в этом мире и при этом дерется, как матерый волк, когда наступает пора битвы, пришелся ко двору.
      - Постой здесь минуту, - сказал Левенхерц, уходя в дальние, теряющиеся во мраке пределы залы. Грубер посмотрел ему вослед и увидел знамя Гильдии, опаленное при неизвестных Груберу обстоятельствах. Тревожное местечко… Грубер скинул плащ, поправил кинжал за поясом и прислонился к стене. Он подумал о других Волках, рыщущих по городу парами и тройками. Арик и их Комтур Ганс последовали за Аншпахом по его счастливым тропам в игорные дома; Шелл, Каспен и Шиффер работают на рынках; Брукнер и Дорф проверяют, что известно их дружкам в Страже и в ополчении; Моргенштерн, Драккен и Эйнхольт шарят по кабакам. Грубер не знал, что тревожит его больше - то, что поведение Аншпаха может вызвать неприятности с подонками преступного мира; то, что Брукнер и Дорф могут выболтать больше, чем узнать; то, что группу Шелла могут заманить в свои цепкие объятья рыночные дельцы, или то, что Моргенштерн отправился по тавернам. Да, именно это. Моргенштерн и таверны. Грубер вздохнул. Он взмолился Ульрику, чтобы у старого Эйнхольта и молодого Драккена достало сил удержать Моргенштерна от чрезмерного утоления жажды.
      Что же до них двоих, то Груберу выпал жребий преследовать вора на пару с Левенхерцем по самому горячему следу. Левенхерц предположил, что Зубы Ульрика могли быть похищены для каких-то мистических целей, и в этом пристанище алхимиков он надеялся найти решение проблемы Белого Отряда. Грубер считал свой жребий вполне справедливым - в конце концов, именно он первым предположил, что в этом похищении замешана магия.
      Он чувствовал какое-то беспокойство. Грубер не разбирался ни в науке, ни в ученых. Его просто обезоруживали чудаки, готовые целыми днями напролет не выходить на белый свет, зарывшись в своих колбах, фильтрах и зельях. Грубер считал, что от таких занятий до гибельной Тьмы всего один шаг, и шаг этот очень мал. Поэтому науки он сторонился.
      Откуда-то вынырнул Левенхерц и поманил напарника к себе. Грубер подошел.
      - Ибн аль-Азир примет нас.
      - Кто?
      - Как кто? - Левенхерц даже растерялся от такого вопроса. - Главный Алхимик. Мы с ним знакомы уже несколько лет. Он из чужих краев, из далекой страны, но то, как он работает, просто чудо. Прояви соответствующее почтение.
      - Ладно, - сказал Грубер, - но это может доконать меня. - У Грубера был некоторый, пусть и кратковременный, опыт общения с людьми из дальних стран. Больше всего он был впечатлен их странной кожей, непонятным говором и явным намерением прикончить Грубера.
      - Обувь сними, - сказал Левенхерц, останавливая его на пороге узкого прохода.
      - Что?
      - Это знак уважения. Снимай. - Грубер увидел, что сам Левенхерц уже стоит босиком, тихонько выругался и принялся стягивать сапоги.
      Узкая дверь вела на еще более узкую лестницу, которая по кругу уводила посетителей во мрак верхних помещений Гильдейского дома. Поднявшись, они пробрались через стрельчатую арку в длинную просторную комнату под самой крышей Воздух здесь казался золотым. Солнечный свет тяжело, густо, словно мед, стекал вниз сквозь световые отдушины в крыше и, казалось, застывал в переплетениях шелков и сетей. Комната была застелена искусно вышитыми коврами, поражавшими воображение оттенками Цвета и тонкостью работы. Вычурные светильники и украшенные самоцветами курильницы, стопки книг, свитки, сундуки и гобелены, карты и скелеты - птицы, животные, какие-то человекоподобные твари… Синее пламя вздымалось от горелок к монументальным стеклянным сосудам, в которых бурлили, шипели и булькали жидкости ярких цветов, испаряясь маслянистым туманом. Звонил колокол. Пахло чем-то приторно сладким. Грубер еле мог дышать - воздух был слишком спертым. На несколько мгновений его чувства были полностью заглушены запахом благовоний и ладана.
      На круглом столике, инкрустированном слоновой костью, лежала марионетка, пестрая фигурка человечка с суставами из драгоценных камней, в шутовских панталонах и колпаке с бубенцами. Марионетка валялась со спутанными нитями в изломанной позе. Чем-то она напоминала Груберу те, другие фигуры, которых он столько повидал на полях сражений. "Да, именно так мы все и выглядим, когда наши нити рвутся", - подумал он. Мертвые глаза куклы смотрели на него с белого фарфорового лица. Грубер отвел взгляд, невесело улыбаясь про себя. Шестидесятилетний ветеран боится куклы!
      Во мраке он заметил движение. Из мрака, раздвинув висящие занавеси, к ним навстречу вышла маленькая фигурка. Великий алхимик оказался коротышкой. Он был одет в синий халат с расшитыми воротом и рукавами. На его восковом, болезненном лице разверзались бездны темных глаз, которые рассматривали посетителей с высоты немалого возраста. Возраста или…
      - Мой старый друг, Сердце Льва! - произнес старик. Его речь действительно отличалась сильным акцентом, но была весьма мелодичной.
      - Мастер аль-Азир! - склонился в поклоне Левенхерц.
      - Как расположены к вам звезды?
      Маленький человечек сложил ладони. Темные, с длинными ногтями, они торчали из рукавов халата как лезвия какого-то механического оружия. Грубер никогда не видел так много колец: спирали, печати, петли…
      - Мои звезды странствуют со мной, а я следую за ними. Пока в моем доме все благополучно, и он радует меня дарами небес.
      - Чему я искренне рад, - сказал Левенхерц и бросил взгляд на Грубера.
      - А? О… я тоже рад, господин.
      - Твой друг? - спросил аль-Азир, обнажая белые зубы, наклоняя голову и делая рукой круговое движение в сторону Грубера.
      "Он движется, как марионетка, - подумал Грубер, - как проклятая марионетка на нитях, со всем изяществом и набором движений, на которые способен умелый кукловод".
      - Это мой достойный товарищ, Грубер, - сказал Левенхерц. - Что вы доверите мне, должен получить и он. Мы - братья-Волки. - Аль-Азир кивнул.
      - Угощение? - спросил старик.
      Нет, поправил себя Грубер. Это не вопрос, не предложение. По крайней мере, не предложение, от которого можно отказаться. Аль-Азир произвел какой-то отрывистый шипящий звук сквозь зубы, и из-за сетей появился огромный человек. Был он лыс, чрезвычайно мускулист и почти гол, если не считать набедренной повязки. В ничего не выражавших глазах стоял туман, а в руках он держал старинный поднос, на котором стояли три миниатюрных серебряных чашечки, серебряный кувшин с носиком и чаша с бурыми кристаллами разной величины. Среди них лежали небольшие щипцы.
      Громадный слуга поставил поднос на стол и ушел, прихватив куклу. Аль-Азир указал гостям на атласные подушки вокруг столика, аккуратно разлил по чашечкам черную жидкость, от которой шел пар, и отставил кувшин. Каждое движение он делал медленно и плавно.
      Грубер смотрел на Левенхерца, ожидая хоть какого-то намека. Левенхерц взял ближайшую к нему чашку - она смотрелась в его ладони как серебряный наперсток - и бросил в нее щипцами несколько кусочков коричневых кристаллов. Потом этими же щипцами он размешал густую жидкость, пробормотал что-то себе под нос и кивнул, прежде чем выпить.
      Левенхерц не скончался в муках, корчах и удушье. Грубер счел это хорошим знаком. Он повторил процесс, подняв чашку и добавив в нее кристаллов. Размешав их, Грубер тихо сказал "Храни меня, Ульрик" и кивнул. Но пить он не собирался. Вдруг он заметил свирепый взгляд Левенхерца и сделал глоток, чтобы успокоить парня.
      Грубер отпил, облизал губы и улыбнулся. Проглотить эту жидкость стоило ему самых больших в жизни усилий. На вкус это была смола, горячая смола. С горьким привкусом плесени и сладковатым ароматом разложения.
      - Очень славно, - сказал он, наконец, когда уверился, что желудок не воспользуется открытым ртом, дабы вытолкнуть ужасный напиток обратно.
      - Что-то беспокоит вас, - сказал аль-Азир.
      - Да что вы, все замечательно… - начал Грубер и заткнулся, поняв, что алхимик уже перешел к делам.
      - Что-то пропало, - мягко и напевно продолжал аль-Азир. - Что-то драгоценное. Вот именно! Дорогое и ценное.
      - Вы знаете об этом, господин?
      - Звезды говорят мне, Сердце Льва. В правящем доме Ксеркса боль, а Тиамут и Дариос, Сыны Утра, направили друг на друга кривые клинки. Да! Это видно, и это написано на воде.
      - Ваша ученость поражает меня, как всегда, господин. Небеса изменяются, и вы читаете их знаки. Расскажите мне, что вы знаете.
      - Я ничего не знаю и знаю все, - ответил аль-Азир, опустив голову и медленно потягивая напиток.
      "Так говори короче, - мысленно ругнулся Грубер. - Хватит уже всей этой звездной мишуры!"
      - Что было взято, Сердце Льва? - мягко спросил аль-Азир, и Левенхерц уже готов был сказать ему, когда встрял Грубер.
      - А почему… - тут он увидел, как гневно вскинулся Левенхерц, и поднял руку, успокаивая его. - Простите мне мою прямоту, господин аль-Азир, но это очень щепетильное дело. Мы были бы признательны, если бы вы рассказали нам, что вы знаете, прежде чем мы полностью раскроем свои тайны.
      Он посмотрел на Левенхерца и удостоился сдержанного кивка в знак одобрения.
      - За эту помощь, - продолжил Грубер, - мой Владыка Ульрик наверняка ниспошлет вам свое благоволение. Я уверен, где-то на вашем небосводе сияет и его свет.
      - Я тоже уверен в этом, - ответил аль-Азир с белоснежной улыбкой. - Где-то сияет.
      - Мой друг совершенно серьезен, господин аль-Азир, - сказал Левенхерц. - Можете вы сказать нам, что вам известно?
      Аль-Азир поставил чашку на стол и сложил руки так, что они исчезли в рукавах халата. Он воззрился на вычурный рисунок на крышке стола.
      - Челюсти Волка, как говорят звезды.
      Грубер почувствовал, как против воли сжимаются зубы. Он наклонился вперед, стараясь не упустить ни единого слова из того, что говорил старик.
      - Челюсти Волка, драгоценные челюсти из сияющей кости. Они обладают огромной ценностью и были похищены.
      - Кем? Для чего? - спросил Левенхерц.
      - Тьмой, Сердце Льва. Коварной тьмой. И их не вернуть. О! Я вижу горе, грозящее этому Городу-на-Горе! Боль! Мор! О! Я вижу печаль, и скорбь, и плач!
      - Не вернуть? - голос Левенхерца внезапно показался необычайно ломким. - Почему? Господин, о какой тьме вы говорите?
      - О ночи. Но не о той ночи звезд, которая позволяет читать и узнавать мир. Я говорю о беззвездной ночи. Она придет, и тогда Челюсти Волка выгрызут из Города-на-Горе, что зовется Мидденхеймом, его сердце.
      Грубер взглянул на Левенхерца - тот, казалось, собрался уходить, будто уже услышал все, что хотел. - Что нам делать? - прямо спросил Грубер.
      - Хватит, - сказал Левенхерц, - господин аль-Азир сказал свое слово. Нам надо идти.
      - Никуда я не пойду! - огрызнулся Грубер, стряхивая руку Левенхерца с плеча. - Господин аль-Азир, если вы узнали то, что рассказали нам, вы должны знать больше! Умоляю вас, не останавливайтесь! Что мы можем сделать?
      - Грубер, достаточно!
      - Нет! Сядь, Левенхерц! Немедленно!
      Аль-Азир глазами показал Левенхерцу на подушки, и тот уселся снова.
      - Все именно так, как я и сказал. Челюсти не вернуть. Они потеряны для вас навсегда.
      Грубер перегнулся через столик к лицу аль-Азира.
      - Извините меня, господин, но я - Белый Волк из Белого Отряда, избранник Ульрика. Я знаю, когда битва проиграна, а когда выиграна, но за свое дело я всегда сражаюсь до последнего. Челюсти Ульрика могут быть утрачены нами, они могут никогда не вернуться к Волкам, но я буду бороться… бороться, я сказал! Когда умирает надежда на победу, Волки живут и дерутся до смертного конца! Так скажите мне напоследок: кто тот враг, который победит меня? Как мне узнать его?
      Огромный слуга неслышно возник из-за занавеси, встав рядом с хозяином. В его руках был кривой, расширяющийся к концу меч, размером чуть не с Грубера.
      Грубер не сдавал позиций. Он положил ладонь на яблоко клинка, заткнутого за пояс, и ни на дюйм не отодвинулся от лица старого крохотного алхимика.
      - Скажите мне! Это может и не принести мне добра, как вы можете счесть, но все равно - скажите мне!
      Аль-Азир махнул рукой, и слуга с жутким мечом отправился восвояси.
      - Волк Грубер, мне жаль тебя. Но я восхищен твоим
      символа. Слушай же. Ищи Черную Дверь. Ищи к северу от семи колоколов. Ищи потерянный дым.
      Грубер так и рухнул на подушки - это было не совсем то, чего он ожидал. Он чувствовал некоторое оцепенение.
      - Ищи…
      - Ты слышал его. - сказал Левенхерц, уже стоявший в дверях. Грубер посмотрел в глаза аль-Азира, и их взгляды в первый раз встретились. Старого Волка поразили чистота и задор, которыми светились карие глаза, полускрытые болезненно-желтыми веками. Не раздумывая, Грубер протянул руку и слегка стиснул сухую ладонь старика искренним солдатским рукопожатием.
      - Если вы помогли мне, благодарю, - сказал Грубер и вызвал улыбку на губах старого мудреца. Искреннюю улыбку.
      - Ты не можешь победить, Грубер. Но постарайся достойно проиграть. И вот еще что: с тобой было интересно поговорить.
      Стоя во дворе и натягивая сапоги, Грубер ухмылялся. Левенхерц же, напротив, был хмур и слегка раздосадован.
      - Что ты там устроил, а? Ты себя кем вообразил? Есть же обычаи, традиции, ритуалы!
      - А, помолчи. Я ему понравился… Сердце Льва.
      - Я думал, ты ему кинжал к горлу приставишь, если он не разговорится.
      - И я думал, - озорно сказал Грубер, направляясь к воротам. - Но знаешь что? Думается мне, я ему нравлюсь больше, чем ты. Ты так долго крутишься вокруг него со всеми твоими "да, господин - нет, господин", а тут я, простой, невежественный Волк, прихожу к нему, и он говорит мне, что к чему.
      - Может, и так… но что у нас есть?
      - Наводка, Левенхерц. Ты, вообще, слушал или эту гадость пил? Господин аль-Азир дал нам указание, где искать нашего врага.
      - Но он же сказал, что мы проиграем в любом…
      Блейден был невысоким, худощавым человеком, немногим выше Кледа, но в отличие от него худ, как щепка. Блейден носил безупречно выглядевший шелковый дублет и диковинные перчатки черной кожи. Он уселся на мягком кресле, напоминавшем трон, которое к тому же стояло на каких-то ящиках. Благодаря этой уловке Блейден мог смотреть на посетителей сверху вниз, но Арик подумал, что это только привлекает излишнее внимание к его тщедушному телосложению. Он не мог сдержать улыбку, увидев, что и конторский стол Блейдена также водружен на ящики, чтобы хозяин мог доставать до него с высокого кресла.
      Маленький человечек взял кошель с монетами, переданный ему Гансом. Арик видел, как холодны были глаза Комтура, когда он отдавал сумку. "За это он может и прикончить Аншпаха", - подумал Арик. - Блейден ослабил завязки на кошеле и как-то робко заглянул внутрь, словно ребенок, рассматривающий сладости. На его искаженном, сморщенном лице расцвела довольная улыбка. "Ему, пожалуй, восемьдесят, если судить по седым волосам и восковой коже, - подумал Арик, - и выглядит он как последний конюх. И этот человек тот самый Король Дна, который заправляет преступным сообществом восточного Мидденхейма?"