Грубер неловко повернулся и пошел было прочь, но…
- Как твое имя, рыцарь?
- Вильгельм Грубер. - Он снова повернулся лицом к ней и почувствовал себя отчаянно смелым. - Кто вы, госпожа?
- Жена маркграфа Линцского, если это ускользнуло от твоего внимания, - ответила она.
- И это все? - резко спросил он.
Она ничего не сказала на это. Воцарилась тишина.
- Тебе лучше вернуться к обходу лагеря, Грубер, - наконец произнесла она. - Я не знаю, кем ты меня считаешь, но мне не по душе подобные подозрения.
- Мне тоже, госпожа, - уходя, сказал Грубер. - Поживем - увидим.
Ганс смотрел на звезды через полированные линзы астролябии Левенхерца. Он хотел спросить название очередного обнаруженного им созвездия, когда Левенхерц крепко схватил его за руку.
- Что такое?
- Тихо! - прошептал Левенхерц. - Запах чуете?
Ганс принюхался, Сладкий, пепельный аромат смерти, и ошибки быть не может.
Они припали к земле и увидели полоски красноватого света, исходящие из прорезей в шлемах воинов тьмы, подступавших к лагерю вдоль берега.
- У меня нет другого оружия, кроме ножа! - шепнул Ганс Левенхерцу.
Тот подвинул ему свой молот и вытянул боевую секиру из крепления на седле.
- Приказывайте, Комтур. Они снова пришли за нами.
В ночи они выглядели пятнами мрака и огня. Ганс насчитал пятнадцать врагов, прежде чем они напали на лагерь. В этот раз темные воины атаковали в пешем строю. Они бесшумно, как тени мертвых, вошли в лагерь с востока.
Ганс не стал хранить эту предательскую тишину. Оглушительным криком изо всех сил он переполошил лагерь и Прыгнул вместе с Левенхерцом через прибрежные камни навстречу безмолвному штурму.
Лагерь ожил. Раздались отклики караульных, проснувшиеся Волки яростно ругались и гремели доспехами, перепуганные штатские орали и вопили.
Эйнхольт встретил первых нападавших, отбивая их удары и призывая своих братьев-волков. Через пять секунд в битву вломились Брукнер и Арик, тоже стоявшие на часах,
- Они отступают! - вскричал Аншпах.
- Слава Волку! - еле выговорил Ганс. Битва была напряженной, да и бились Волки в непривычно тесном пешем строю, что тоже сказалось на том, как они устали. Несколько человек были ранены, а на земле лежало семь исковерканных скелетов мертвых темных воинов. Остальные, как призраки из волшебных сказок, растаяли средь деревьев.
- Не расслабляться! - распоряжался Ганс. - Возвращаемся в лагерь! Первым делом восстановите костры - до рассвета еще долго.
- Комтур! - окликнул его Грубер.
Ганс подошел. Воин, спину которого разворотил молот Грубера, был еще жив. Он корчился и шипел, как раненая змея. Люди стояли большим кругом и смотрели на него изумленными испуганными взорами.
- Уведите людей отсюда! - приказал Ганс Дорфу и Шифферу. - Я начинаю думать, что Левенхерц прав. У нас есть что-то или кто-то очень нужное темным тварям. Оно словно притягивает их, поэтому они разорили поместье и идут за нами.
- Не буду спорить. Это не набеги, у маркграфа явно что-то хотят отнять. Они слишком прямолинейны, рискуют вламываться в лагерь вместо того, чтобы изматывать нас по пути.
- Грубер перевел дух. - Я думаю, что кто-то из свиты маркграфа, и я считаю, что знаю…
- Ты думаешь, это я, - раздался голос из-за его спины. Это была жена маркграфа, держащая за руку одного из пасынков. - Я не знаю, чем я заслужила ваше недоверие, господин Грубер. Я могу только предположить, что чем-то пугаю вас. Всю мою жизнь мои облик и жизнелюбие заставляли многих мужчин представлять меня каким-то дьявольским, бесстыжим отродьем, которого нужно остерегаться. Как я могу изменить свою внешность или избавить себя от вкуса к жизни? Как я могу изменить свою натуру? Я не демон. Жизнью своей - жизнью моих детей, господа, заклинаю вас, поверьте, я не имею никакого отношения к этим событиям.
Ганс посмотрел на своего заместителя. Старый вояка понурил голову и рассматривал землю у себя под ногами.
- Похоже, мы оба сегодня сделали поспешные выводы, старик. И оба ошиблись.
- Ты тоже? Ганс кивнул.
- Госпожа, уведите детей к повозкам. Мы разберемся с трудностями. Левенхерц!
Благородный рыцарь не замедлил явиться на зов. Его нагрудник был серьезно поврежден в битве, да и в наплечнике красовалась приличная вмятина, когда Ганс видел его в последний раз. Поэтому сейчас он был в суконном подлатнике.
- Комтур?
- Ты, Левенхерц, человек ученый… по твоим словам. Как бы нам получить сведения от нашего гостя?
Левенхерц посмотрел вниз, на бьющуюся в корчах фигуру и присел на корточки. Он прислушался к шипению темного воина и пожал плечами.
- Я мало что понимаю в этом скрежете… язык… может быть, это наречие дальних земель Арабии. Есть одно слово, которое он повторяет…
Левенхерц глухо повторил слово с явным отвращением. Существо задергалось с шипением и лаем. Белый Волк еще раз воспроизвел низкие гортанные звуки.
Ганс отвернулся.
- Так мы ничего не добьемся…
Левенхерц попытался еще и еще раз, пока существо не ответило ему таким же гортанным языком.
- Я не понимаю его. Слова слишком странные… - Левенхерц предпринял очередную попытку. Безрезультатно.
Потом существо протянуло костлявую руку и начертало в пыли изогнутый символ.
- Это что такое? - спросил Ганс.
- Хотел бы я знать, - ответил Левенхерц. Я не понимаю его языка, а в рисунке нет смысла. Что это? Полумесяц?
- Коготь, - внезапно произнес Драккен из-за спины Ганса. - И я знаю, где он.
Старая няня Мариса отступила к повозке, в ужасе схватившись руками за ворот платья.
- Нет! - кричала она. - Нет, вы его не получите! Ганс взглянул на Драккена и Левенхерца.
- Она же всего-навсего нянька…
- У нее есть амулет в виде когтя. Она меня им благословляла, - сказал Драккен.
- Если это тот предмет, за которым охотятся эти существа, госпожа, вы должны отдать его ради нашего спасения, - неумолимо произнес Левенхерц.
- Эта безделушка, которую мне дала матушка? - запинаясь, спросила старушка. - Но она всегда приносила мне удачу.
Грубер присоединился к Волкам.
- Да, в этом есть смысл. Те воины, которых я убил… я-то думал, что они преследуют госпожу Гудрун с детьми, а на самом деле их целью была эта нянька.
Подошел маркграф с супругой.
- Пожалуйста, господин! - взмолилась старушка, - пусть они перестанут городить всякую чепуху.
- Дорогая Мариса, - обратилась к ней Гудрун, - ты всегда была добра к нашим детям, и я буду защищать тебя от любого вреда, но сейчас мы в большой опасности. Позволь нам доказать это. Дай мне амулет.
Ссохшиеся морщинистые руки тряслись, но старушка смогла снять с себя талисман и отдала его жене маркграфа. Та немедленно направилась к издыхающему существу. Ганс хотел остановить ее, но Грубер задержал его.
- Она знает, что делает, можешь мне поверить, - сказал старый воин Комтуру.
- Ления рассказала мне, что служанка у них недавно. Ее предшественница слегла, и тогда Мариса приехала из каких-то дальних краев, - поделился сведениями Драккен.
Левенхерц кивнул.
- Если этот зловещий талисман долго был в ее семье, они могли и не знать о его силе. Но он ведет этих существ по своему следу. Они чуют ее запах - или запах предмета, которым она владеет.
- Но что это? - спросил Арик.
- Коготь демона, которому они поклоняются? Выпавший ноготь бога? - Левенхерц пожал плечами. - Кто знает? Кому охота знать?
- Человеку, который любит знания, как ты? - предположил Ганс.
- Поверь, Комтур, есть вещи, о которых лучше не знать никому.
Жена маркграфа показала амулет смертельно раненой твари и еле успела отпрыгнуть назад - воин дернулся вверх и попытался схватить коготь с рычанием и визгом.
Грубер подошел и опустил молот на его голову быстрым уверенным движением.
- Вот наше доказательство, - постановил он. Все застыли, заслышав плачущие звуки, доносящиеся из леса. Новой волной нахлынул могильный запах.
- Они снова почуяли амулет, и теперь еще сильнее, чем прежде, - сказал Левенхерц, - так что скоро мы встретимся.
- К оружию! - закричал Ганс, подгоняя людей. Он указал на круг костров. - Нет, нам их никогда не одолеть. Их больше, да и ночь им на руку. Вряд ли мы отобьем их атаку до рассвета. Есть только один способ.
Белый Отряд и его подопечные влетели в сутолоку, царящую в кольце огней. Теперь они могли видеть, как приближаются черные всадники, и слышать стук копыт их коней. Дюжины красных глаз загорались во тьме подобно адским звездам.
Ганс попытался сосчитать темные фигуры. Их снова оказалось двадцать, словно не было убитых в первой стычке. Волк тихо выругался.
- Этак они будут каждый раз возвращаться в полном составе, - прошептал он Груберу. - Тогда мы их точно не осилим. Мы не можем так сражаться - они задавят нас числом. Мы не можем и бежать - они проворнее нас. Эти порождения тьмы будут преследовать нас, пока не получат то, за чем пришли.
Неприятель стоял за кольцом огней, полностью окружив лагерь. Сладкий запах был непереносим.
- И что тогда делать? Погибнуть в сражении во славу Ульрика? - спросил Грубер.
- Да, так… или иначе, - сказал Ганс. - Их можно провести. Это наш единственный шанс выжить…
Он взял талисман и выступил вперед, так что темные всадники могли его видеть. Затем молниеносно, не дав никому и секунды, чтобы осмыслить происходящее, Ганс положил талисман на камень и взмахнул молотом Левенхерца, что было сил.
Всадники в ужасе закричали, но ни один не успевал помешать Гансу. Тяжелый молот превратил талисман в мелкое крошево. Во взрыве света и вспышке зеленого, зловещего пламени на миг исчезло все. Взрыв отбросил Ганса назад, а от молота осталась только рукоять.
Талисман исчез.
Красная молния, словно кровь, обращенная в энергию, заметалась над поляной поверх голов людей в центре круга. Неизвестно откуда налетел горячий вихрь. Призраки завизжали в один голос, свирепый смерч увлек их в свою бешеную круговерть, словно безвольные обрывки черной ткани, и унес во тьму ночи.
Четыре изнурительных дня пути потребовалось им, чтобы добраться до Мидденхейма. Белый Отряд сопровождал маркграфа до самого графского дворца, где предстояло поселиться высокородным погорельцам. Настала пора прощаний. Выслушивая неумеренные благодарности маркграфа, Ганс обводил взглядом двор. Драккен неловко и застенчиво целовал служанку. "До свидания, Ления". Ганс почему-то подозревал, что это свидание не заставит себя долго ждать. Моргенштерн и Аншпах катали на закорках детишек, взяв на себя ответственную роль коней в "конном бою", а знаменосец Арик успокаивал до сих пор перепуганную Марису. Грубер стоял рядом с Гудрун.
- Простите меня, госпожа, - мягко говорил Грубер. - Я ошибочно подозревал вас в том, к чему вы не имели никакого отношения. Стыд и позор на мою седую голову.
- Вы спасли мне жизнь, господин Грубер. Я бы сказала, мы в расчете. - Она улыбнулась, и его сердце в который раз дрогнуло.
- Если бы вы только были моложе и я была свободна, - проговорила она то, о чем думал он. Их глаза встретились на короткое страстное мгновение, потом оба рассмеялись и простились.
В величественной темноте Храма Волчий Хор глубоко, сильно пел прочувствованный благодарственный гимн. Голоса замирали в неподвижном, прохладном воздухе.
Левенхерц стоял на коленях перед главным алтарем. Он поднял голову, заслышав приближающиеся сзади шаги.
Ганс смотрел на него. В руках у Комтура был какой-то предмет, завернутый в старую волчью шкуру.
- Пантеры будут очень огорчены, когда узнают, что мы украли их славу, - сказал Левенхерц, поднимаясь с колен. Ганс кивнул.
- Они будут жить. И думать, будто мы намеревались уйти подальше от боевых действий.
В разговоре возникла долгая пауза. Ганс неотрывно смотрел на Левенхерца.
- Полагаю, ты снова будешь настаивать на переводе.
- Нет, если вы позволите мне остаться, Комтур. Я долго искал свое место. Возможно, оно здесь, в этом Отряде Волков.
- Тогда добро пожаловать в Белый Отряд, воин. Я буду гордиться таким смелым подчиненным.
- Надо бы мне зайти к жрецам-оружейникам, новый молот освятить.
Ганс протянул ему меховой сверток.
- Нет нужды. Сам Ар-Ульрик позволил мне взять это из храмового реликвария.
Старый боевой молот, оказавшийся в шкуре, был великолепен. Его покрывал слой патины - след возраста и частого применения.
- Он принадлежал Волку по имени фон Глик. Один из храбрейших и самых верных друзей, он погиб недавно. Ему бы понравилось, что его молот снова оказался в руках Волка, а не пылится в старом сундуке.
Левенхерц взял славное оружие, взвесил его на руке, проверил баланс.
- Это честь для меня, - сказал он.
Вокруг них поднимались к потолку звуки пения Волчьего Хора, вырываясь из храма и устремляясь к небесам над Мидденхеймом подобно дыму.
Бретонские связи
Рабочий, один из многих, пробегающих мимо нас от обугленной громады Храма Морра, места их работы, рассказал нам о причине такого волнения. Мы услышали эту новость последними в Мидденхейме. Она пересказывалась на рынках и в кофейнях, перекочевывала из гостиниц в трущобы, передавалась криками из окна в окно над кривыми улицами и крутыми подъемами аллей. Сейчас она была у всех на устах. Мы прекратили копать, дали отдых своим лопатам и киркам и стояли в полуотрытой могиле, обдумывая услышанное. В Городе Белого Волка начинался весенний день. Смерть витала в воздухе.
В Мидденхейм поздно приходит весна. Земля Парка Морра остается промерзшей долгие месяцы. Копать могилы в таких условиях нелегко, и мы приветствовали любой повод для отдыха, хотя впереди нас ожидало куда больше работы. Графиня София Альтдорфская, придворная дама и Имперский Полномочный Представитель в Мидденхейме, бывшая жена дофина Бретонии, красавица, светская дама, дипломат, покровительница сирот и убогих была убита в своей постели. Мы ощущали больше чем скорбь по поводу ее смерти. Мы были жрецами Морра, Бога Смерти. Нам выдалась нелегкая неделя.
Переглянувшись, мы сложили инструменты в кучу и отправились мимо рядов надгробий к Храму Морра, что стоял в центре парка, заставленный строительными лесами, словно израненный воин, замотанный бинтами. Через парк шли люди, по одному или парами, сотни людей направлялись к Храму, как и мы. Некоторые из них плакали.
Недавний пожар спалил Храм чуть не дотла, но подземный Факториум и катакомбы, где упокаивались тела зажиточных людей, остались целыми и невредимыми. Все мидденхеймские жрецы Морра - четыре человека да еще один из Храма Шаллайи, помогавший нам до тех пор, пока не прибудет замена погибшим на пожаре жрецам, - собрались в сумраке Факториума, ритуального помещения, где усопшие подготавливались к погребению, кремации или долгому падению со Скалы Вздохов. Трупы лежали на двух гранитных плитах, а вход в погребальный зал выглядел черным и заповедным, как врата Подземного Царства. Комнату наполнял запах мертвых тел, бальзамирующих масел и напряжения.
Отец Ральф медленно спустился по лестнице, ведущей в Факториум, шумно прочищая глотку. Цепь Верховного Жреца тяжким грузом висела на его шее; посмотрев на нас, он дотронулся до нее пальцами. Приближаясь к шестидесяти годам и страдая от жестокого артрита, он никогда не стремился подняться так высоко, не ожидал этого, и эта работа не доставляла ему видимого удовольствия. Других кандидатов просто не было. Остались либо слишком молодые жрецы, либо слишком неопытные, либо я. Но я не нравился ему. Это было закономерно: я никому не нравился. Порою даже самому себе
- Буду краток, - начал он. - Я уверен, что всех нас потрясла смерть графини Софии. Но работа Храма заключается в том, чтобы обеспечивать людям моральную и духовную поддержку во времена, подобные нынешнему. Мы должны быть сильны, и люди должны видеть, что мы сильны. - Он прервался, откашлялся и подвел итог. - Я лично провожу графиню в последний путь. Питер, Вольмар и Олаф, вы останетесь в храме. Будет приходить много скорбящих,
им потребуются ваше присутствие и участие Остальные должны заниматься повседневной работой.
- Остальных двое, - сказал я и указал на себя и брата Якоба. - А убийство графини не остановит простых людей - как умирали, так и будут умирать.
Отец Ральф воззрился на меня слезящимися глазами.
- Да, настали трудные времена, брат Возможно, если бы ты не спалил храм, твоя работа была бы легче.
Я подумал, а не напомнить ли ему, что спалил я его отчасти для спасения его жизни, но это показалось мне плохой идеей. Не сегодня, не при таком настроении. Ральфу, может, и не хватало опыта в улаживании некоторых вопросов, но он остро желал показать, на что способен, как глава Храма, он хотел, чтобы его власть и авторитет почувствовали. Я вполне подходил для этих целей, так что пусть все идет своим чередом.
- Итак, нам с братом Якобом можно возвращаться к могиле, или есть более насущные дела для нас?
- Якоб закончит могилу. Что до тебя, то из ночлежки Сарганта, что в Альтквартире, пришла весточка - там умер какой-то нищий пьянчуга. У тебя вроде бы пристрастие к таким людям, разберись с телом. Да, и прошу тебя, не делай из мухи дракона. У нас есть дела поважнее.
Я подождал, пока остальные жрецы выйдут из Факториума навстречу солнечным лучам и толпе скорбящих и плакальщиков. Якоб тоже поотстал от основной процессии. Я почувствовал жалость к нему. Он был в храме всего несколько месяцев, и все те подвижки, которые произошли здесь после гибели Циммермана, выбили его из колеи А только произошло что-то по-настоящему значительное, как его посылают рыть могилы вместо того, чтобы позволить помочь в обрядах.
- Почему мы? - спросил он с горечью в голосе.
- Потому что ты молодой, а меня не любят, И ни один из нас не справится с непосильной задачей утешить скорбящих. Отправляйся к могиле. Тебе лучше закончить ее, пока солнце припекает
Он посмотрел на меня с любопытством.
- А что отец Ральф имел в виду, когда говорил, что у тебя пристрастие к нищим?
- Иди и копай.
Я шел извилистыми улочками древнего города в сторону Альтквартира и размышлял над вопросом Якоба. Действительно ли я заботился именно о нищих? Нет. О тех, кто умирает в одиночестве, о тех, кого некому оплакать, о тех, чья смерть не волнует никого Это те люди, о которых забочусь я. Кто-то должен это делать: если до кончины никому не было дела до человека, тогда я проявлю посильное участие в его судьбе после этого. Люди часто проявляют лучшие стороны своей личности в смерти, утрачивая все свои непоколебимые при жизни привычки, становясь спокойными и мирными. В таком состоянии человека гораздо сложнее возненавидеть. Кроме всего прочего, это моя работа. И если она сталкивает меня с необъяснимыми смертями, я считаю своим долгом разузнать о них все, что возможно. Помимо удовлетворения профессионального интереса, это прекрасный способ убить время - мои немногочисленные друзья знают об этом.
Город захлестывали волны слухов и новостей, связанных со смертью графини Люди видели мою рясу и останавливали, чтобы поделиться своей печалью. Казалось, у каждого в Мидденхейме от мала до велика было что сказать о графине: кто-то возносил хвалу ее доброте, кто-то вспоминал о ее любовных приключениях, один красноречиво воспевал ее блестящий ум, другой ограничивался охами и сетованиями на разгул преступности Я обращал внимание, что только люди выносят свою скорбь вовне. Эльфы, гномы и халфлинги кажутся более замкнутыми - ну, да их никогда не было в Мидденхейме много, так что я мог и заблуждаться на этот счет. Рынки работали как обычно, но уличные артисты словно вымерли: жонглеры, гномы-борцы, фокусники с их балаганной магией не осмеливались отвлечь горожан от всеобщей беды. Город был оживлен больше, чем в любой день со времени последнего карнавала, но при этом непривычно подавлен.
Все разговоры на улице были об убийстве: кто поработал - грабитель или наемный убийца? Если верно последнее, то кого винить? Большинство людей, придерживавшихся той или иной теории, сходилось в одном - так или иначе, но за всем этим стоят бретонцы. Смерть графини развязала руки дофину Бретонии, который мог теперь еще раз жениться. Кроме этого, графиню чрезвычайно любили на родине и стар и млад. Между Империей и Бретонией существовало немало противоречий, а за последние месяцы ситуация сложилась просто критическая. И не было лучшего повода для того, чтобы вдохновить армию на вторжение, чем убийство человека, пользующегося всенародной любовью, особенно на землях потенциально враждебного государства. Двойную выгоду получают те, кому живая графиня могла помешать в делах личного или внутригосударственного характера. Были и другие теории. Одна версия, например, называла убийство делом рук мутантов, - еще свежа была в памяти история с нападением их банды на Войско Храмовников; другая рассказывала о тайном проникновении в покои графини мифических ассасинов - скавенов, воспользовавшихся сетью длинных туннелей под городом. Я слышал эти и другие идеи и позволял им стекать с меня, как дождевая вода стекает с гранитных стен города. Это была всего лишь очередная смерть, и ничто больше меня не волновало.
Кривые улочки сузились и стали темнее из-за теней высоких зданий - я вошел в Альтквартир. Дома возводились и сносились здесь, но ощущение трущобности в этой части города было непреходящим. Ночлежка Сарганта… Это название было новым для меня, но стоило мне взглянуть на нее снаружи - явно бывший склад какого-либо разорившегося купца, - как я уже знал, что меня ждет внутри: вши, блохи, тараканы, соломенные подстилки на голом полу общих спален, запах вареной капусты, грязи и отчаяния. Как и любой другой приют для нищих в городе, саргантово заведение пропахло человеческим горем. Бесформенные люди в лохмотьях, кто на костылях, кто с ужасными шрамами, стояли в типичном для Мидденхейма переулке, один конец которого был значительно выше другого. По кругу ходил бурдюк дешевого вина. Я приблизился к двери, и оборванцы раздались в стороны, признав рясу служителя Морра. Даже те, кому незачем больше жить, все еще боятся смерти. Большой лысый мужчина, мускулы которого уже порядком ушли в жир, ждал меня внутри. Его одежда была подражанием нарядам богатых щеголей, дешевой копией последних модных покроев, а на ремне болтался короткий практичный нож Я не ожидал, что его взволнует мой вид, и оказался прав.
- Ты Саргант.
Он не шевельнулся, но пристально посмотрел на меня.
- А вы не были некогда Дитером Броссманом? - спросил он. В его вопросе прозвучала сталь. Мы встретились взглядами.
- Когда-то меня так звали, - медленно произнес я. - Восемь лет я был скромным жрецом Морра. А теперь - к телу.
- Да. Идите за мной.
Я проследовал за ним по темным коридорам, надеясь, что он больше не станет задавать вопросов о человеке, которым я когда-то был Он открыл тонкую сосновую дверь. Комната за ней была маленькой и темной, без единого оконца, и Саргант не пошел за мной внутрь. Я увидел кровать с телом на ней и стоящий около нее стул. Маленькая масляная лампа стояла на стуле, освещая лицо трупа.
Это был Рейнольд. Морр меня побери, но это был Рейнольд! Он выглядел старым, усталым, грязным и основательно побитым жизнью, но он не так сильно изменился за те десять лет, которые прошли с той поры, когда я ворочал делами крупнейшего семейного торгового дома в Мидденхейме. Рейнольд тогда был моими глазами и ушами Малыш Рейнольд, знавший в лицо и по имени каждого стражника и складского охранника в Мидденхейме, вскрывавший любой замок за полминуты, даже знающий по меньшей мере часть древней системы туннелей гномов под городом Рейнольд, столь многому научивший меня. "Что довело его до такого состояния", - подумал я и тут же нашел ответ. В этом был виноват я сам. Отчасти. Я ведь тогда закрыл торговый дом, и он остался без работы.
Ладно, для этих мыслей будет время позже. Меня ждет дело. Я чувствовал даже благодарность Сарганту, который оставил меня наедине с телом и который, как я надеялся, не мог знать о связи между своим мертвым постояльцем и моим прошлым. Положив пальцы на лоб тела - кожа была холодной и грязной на ощупь - я начал напевать слова Защитного Благословения, которое запечатывало тело, оберегая его от воздействия темных сил, охотящихся за трупами. Душа Рейнольда уже была в руках Морра, и тут я ничего не мог поделать. Поставлю за него свечку, когда вернусь в Храм. В свете лампы лицо Рейнольда выглядело старым и твердым, словно вырезанное из драквальдской сосны. Я вел пальцы по лицу и дальше вниз, произнося слова древней молитвы, дошел до его горла - и остановился Там виднелся след, отпечаток размером с золотую крону, глубоко вдавленный в кожу напротив его кадыка.
Я слышал об этой уловке. Все просто - заворачиваешь монету или камень в кусок тряпки, набрасываешь ее петлей на шею жертвы и тянешь посильнее. Монета пережимает то ли дыхательное горло, то ли артерию - никогда полностью не был уверен в этом вопросе - и смерть наступает немного тише, быстрее и оставляет меньше следов. Рейнольд был убит. Карманы. Саргант, несомненно, побывал тут первым, но в них еще могло остаться что-нибудь, что может немного помочь мне. Одежда Рейнольда была липкой и тяжелой от слоя грязи и пота, который образуется, если изо дня в день многие месяцы носить один и тот же наряд. Запах ее тоже не отличался свежестью, и даже легкое прикосновение к ней могло вызывать опасения за здоровье. Не у меня. Я просто чувствовал, что я испачкался. Было и неприятное чувство, что я вторгаюсь в личную жизнь моего давнего друга. Но это не остановило меня.
Носовой платок, грязный. Потертая копия маленького молитвенника сигмаритов. Пять коленчатых кусочков проволоки - не иначе как самодельные отмычки. Горсть гравия. Никаких денег. Правый карман был куда грязнее левого, и лежал в нем маленький складной нож, совершенно тупой и ржавый. Я раскрыл его и был не слишком удивлен, увидев следы относительно свежей крови. Это был тот Рейнольд, которого я знал.
Я сел в полутьме и задумался на пару мгновений, а потом возобновил Защитное Благословение. Теперь я мог сделать для Рейнольда очень мало. В душе я понимал, что последним путешествием Рейнольда станет падение со Скалы Вздохов, это предопределено: все мертвые бедняки именно таким образом покидали город и жизнь. Неизбежно. Фамильного склепа под Храмом у него нет, нет и денег для оплаты места в Парке Морра, где даже богачи лежат в четыре слоя, а то и в пять. Наилучшее, что я могу для него сделать - узнать, как он умер и почему. Моей целью не была месть - это не дело жрецов Морра. Достаточно было найти причину.
Когда я закончил обряд, дверь приоткрылась и вошел Саргант.
- Готово?
- Почти. - Я встал и пошел к дверям, не оглядываясь, явно стремясь выбраться на улицу. Он не должен знать, что я что-то узнал - Я пришлю повозку за телом Он умер в этой комнате?
- Да. Обычно он в общей спал, со всеми, а вчера вернулся поздно и при деньгах, да и спросил себе отдельную комнату. От него разило выпивкой, он колбасы где-то достал, бурдюк вина для подружки прихватил. Ну, значит, они пили до одиннадцатого колокола, а потом он спать завалился. А к утру вон, холодный уже. "Ешь, говорит, пей и веселись, ибо завтра мы умрем". Это он мне вчера сказал. Вишь ты, прав оказался.
Я пристально посмотрел на него. Знал ли Рейнольд, что умрет, что кто-то собирается его убить? А если знал, почему смирился с этим, а не сражался за жизнь? Неужели прозябание на улицах так унизило его, что он даже не мог сопротивляться убийце? Или была иная причина? Мне надо было получить больше сведений о том, как и чем жил Рейнольд в последнее время, и я знал, что из Сарганта я ничего не вытрясу.
- Подружка Рейнольда… как ее имя"?
- Луиза. Так, мелкая бретонская крыса Почти каждый вечер здесь. Они крутили любовь. Хотели вчера вместе ночевать, но я не позволил Я такого поведения не потерплю, не в моем доме
Нет, конечно, не потерпишь. Берешь деньги у нищих за ночлег в этой убогой халупе, да еще и запрещаешь им все, что может их хоть на минуту сделать счастливее, даже такую малость, как тепло заботы другого человека Я знал слишком многих людей, подобных Сарганту Мидденхейм был полон ими Мы почти дошли до "парадной" двери ночлежки, когда я заметил нечто, весьма меня удивившее
- У вас черная повязка. Вы в трауре? Здоровяк посмотрел вниз на руку, при этом он казался удивленным не меньше меня.
- Да.
- По Рейнольду?
- Да что вы! Из-за старого пьяницы? - Он усмехнулся. - Графиня же умерла.
Он повернулся и ушел обратно, в убогую темноту своих владений. Я проводил его взглядом, потом развернулся к скопищу нищих и попрошаек около двери. Один из них поднял на меня глаза, и я перехватил его взгляд. Он судорожно вздрогнул, как мышь, пойманная совой.
- Только не убегай Я ищу Луизу.
На это ушли пара монет и два часа Меня вели многими закоулками и дворами дешевых забегаловок города, я пробирался через нищенские лазы в заброшенных подвалах и переходил осушенные пруды - но, в конце концов, мы нашли ее Кожа да кости, завернутые в тряпье, грелись у жаровни рядом со сторожевым постом у руин Южных Ворот. Она взглянула на нас, когда мы подошли, и узнала моего проводника На ее лице запеклась кровь, оно было одним большим синяком. Я склонился над ней
- Кто это с тобой так?
- Мужики - Слово звучало тонко и невнятно, возможно, из-за ее бретонского акцента, а может, из-за порванной губы. Трудно сказать. Я осознал, что не могу определить ее возраст: ей могло быть двадцать, тридцать, даже пятьдесят лет. Уличный народ быстро стареет, дождь, снег и дешевое вино не пожалели и эту женщину.
- Что за мужики?
- Мужики, которые слышали мой голос, сказали, что я шпионка, я убила графиню. Тупое мужичье, разрази их, Госпожа! А ты кто такой, чтобы меня расспрашивать?
Она уставилась на меня серыми глазами, и я вспомнил другую женщину. Но та была блондинкой, и в ее лице было больше жизни и радости. Ее звали Филомена, я любил ее… и не видел ее вот уже восемь лет. Молчание. Я вспомнил, что Луиза задала мне вопрос.
