Глава 29

ВОСПОМИНАНИЯ О САЛДЭЙЕ

Кадир лежал в одной рубашке на своей кровати и бесцельно мял и крутил в руках большой шейный платок. В открытые настежь окна фургона щедро вливался лунный свет, но совсем мало ветерка. Хорошо, что в Кайриэне чуть прохладней, чем в Пустыне. Кадир надеялся, что в один прекрасный день вернется в Салдэйю, прогуляется по тенистому саду, где его сестра Теодора учила маленького Хаднана письму и арифметике, первым в его жизни буквам и цифрам. Кадир скучал по Теодоре так же сильно, как и по Салдэйе, где зимой, в трескучие морозы, деревья лопаются от замерзшего сока, а единственный способ передвижения — либо лыжи, либо снегоступы. А в этих южных краях весной все равно что лето, а летом чувствуешь себя точно в Бездне Рока. Пот ручьями стекал по лицу и телу.

Купец с тяжелым вздохом запустил пальцы в узенькую щелочку между кроватью и стенкой фургона, к которой та крепилась. Зашуршал сложенный в несколько раз клочок пергамента. Однако записку Кадир оставил на месте — он наизусть помнил написанные в ней слова.

«Среди чужаков ты не одинок. Путь избран».

Только эти несколько слов и, разумеется, без подписи. Собираясь сегодня вечером лечь спать, Кадир обнаружил подсунутое под дверь послание. Не более чем в четверти мили отсюда находился городок под названием Эйанрод, но купец сомневался, что айильцы позволят ему отойти от фургонов, пусть даже на ночлег, останься в городке незанятой хоть какая-нибудь постель помягче. Или его не отпустила бы Айз Седай. Но на данный момент планы Кадира вполне совпадали с намерениями Морейн. Может, ему вновь доведется узреть Тар Валон. Правда, для людей его сорта город этот — опасное место, но работа там всегда была важной и вселяла в него уверенность.

Кадир вновь вернулся мыслями к записке, хотя ему очень хотелось о ней забыть. Но он не мог себе такого позволить. Слово «избран» с уверенностью свидетельствовало, что записка — от другого Приспешника Темного. Первой неожиданностью стало то, что получил ее Кадир только сейчас, когда позади осталась большая часть Кайриэна. Два месяца назад Джасин Натаэль прилип к Ранду ал'Тору точно приклеенный — по каким-то причинам, до объяснения которых этот человек ни разу не снизошел. Новый компаньон Кадира в делах, Кейлли Шаоги, исчезла — купец подозревал, что она зарыта где-то в Пустыне, а сердце ее пронзено ножом Натаэля. Ну, туда ей и дорога! А вскоре после этого Кадира посетила одна из Избранных. Сама Ланфир! И она указала, что ему необходимо делать.

Рука Кадира непроизвольно коснулась груди, пальцы нащупали сквозь рубашку выжженные шрамы. Купец промокнул мокрое лицо платком. Какая-то часть его разума холодно отмечала, как происходило с той поры по меньшей мере раз в день, что эти рубцы — действенный способ доказать: происшедшее с ним вовсе не заурядный сон. Не обычный кошмар. А другая часть от облегчения, что Ланфир не вернулась, едва в пляс не пускалась.

Вторая неожиданность в записке — почерк. Рука была женская, если только Кадир в своей догадке не дал маху эдак на милю, а некоторые буквы были выписаны в айильской манере — ее купец определять научился. Натаэль сказал ему, что, должно быть, среди Айил есть Приспешники Темного — они ведь есть в каждой стране, среди каждого народа. Но Кадиру не хотелось встретить собратьев в Пустыне. Айильцы ведь такой люд — могут убить, едва взглянув на тебя, а попасть с ними впросак легче легкого.

Если все сложить вместе, то записка сулит беду. Вероятно, Натаэль обмолвился какому-то айильскому Приспешнику Тьмы, кто такой Кадир, открыл подлинную личину купца. Сердито скрутив шейный платок в длинный тонкий жгут, Кадир, резко разведя руки, с щелчком натянул его. Если б менестрель и Кейлли не предъявили доказательств, что в советах Приспешников Темного занимают высокое положение, Кадир убил бы обоих перед тем, как вступить в Пустыню. Единственная иная возможность заставила его почувствовать, будто нутро его превратилось в свинцовую чушку. «Путь избран». Может, «избран» — просто слово, а может, купцу таким образом сообщают, что кто-то из Избранных намерен использовать его в своих целях. Записка не от Ланфир — она бы попросту вновь переговорила с ним во сне.

Несмотря на жару, Кадир задрожал, будто в ознобе, но ему опять пришлось утереть лицо. У него было чувство, что Ланфир весьма ревниво относится к тем, кто ей служит, однако если кто-то из Избранных требует его службы, у Кадира нет другого выбора. Несмотря на все, что купцу наобещали, когда он еще мальчишкой давал свои клятвы, у него было очень мало иллюзий. Если он очутится между двумя Избранными, его раздавят, точно котенка колесом фургона. И заметят те двое даже меньше, чем возница того фургона. Как же хочется вновь оказаться дома, в Салдэйе! Как хочется вновь увидеть Теодору...

Послышалось царапанье в дверь, и Кадир мигом вскочил с кровати. Несмотря на свою дородность, он был на удивление проворен, хотя и не показывал этого. Утирая лицо и шею, купец прошел мимо кирпичной печки, в которой не было никакой нужды, мимо шкафчиков и ларцов с затейливой резьбой и раскрашенными крышками. Кадир рывком распахнул дверь, и тонкая фигурка, закутанная в черный балахон, метнулась мимо него в фургон. Он кинул быстрый взгляд по сторонам, удостоверясь, что из темноты и лунных теней никто не наблюдает — возчики сопели и храпели под своими повозками, а караульные айильцы никогда не совали носа между фургонов. Кадир быстро затворил дверь.

— Ты, Изендре, видать, перегрелась, — со смешком заметил он. — Скидывай свой балахон и устраивайся как дома.

— Нет, спасибо, — с горечью промолвила женщина из затененных недр своего капюшона. Она стояла как деревянная, но то и дело вздрагивала. Сегодня, должно быть, шерсть ее одеяния кололась больше обычного и кожа страшно чесалась.

Кадир опять хохотнул:

— Ну, как хочешь.

Как он подозревал, Девы Копья до сих пор не разрешали ей ничего носить под этими черными одеждами. Ну, кроме разве что украденных украшений. Похоже, она, как угодила в руки Дев, стала даже несколько стыдливой. Кадир никак в толк не мог взять, зачем этой женщине красть понадобилось? Почему она оказалась настолько глупа? Разумеется, Кадир ни словом, ни жестом не посмел возразить, когда вопящую Изендре за волосы поволокли от фургона, лишь радовался, что айильцы не сочли его причастным к краже. Несомненно, алчность этой дуры только затруднила ему задачу.

— У тебя есть что сообщить об ал'Торе или Натаэле? — осведомился Кадир.

Основная часть инструкций, данных ему Ланфир, касалась именно этой парочки. Ему велено глаз с них не спускать, а Кадир знал: нет лучшего способа следить за мужчиной, чем подсунуть ему в постель женщину. Всякий мужчина выбалтывает своей подружке то, что поклялся хранить в тайне, расхваливает свои планы, открывает потаенные слабости, будь он Возрожденным Драконом или этим Рассветным малым, как его зовут аийльцы.

Изендре явственно содрогнулась.

— По крайней мере я могу подобраться поближе к Натаэлю. — Подобраться к нему поближе? Однажды ночью Девы поймали Изендре, когда та пыталась подкрасться к его палатке, и с тех пор они каждый вечер ее чуть ли не силком туда впихивают. Вечно она старается все приукрасить без всякой надобности. — Правда, он мне ничего особенного не говорит. Подожди. Наберись терпения. Храни молчание. Приспосабливайся к судьбе — что бы это ни значило. Это он говорит всякий раз, как я пытаюсь вопрос задать. А сам почти все время хочет лишь играть музыку, какой я никогда не слыхивала, да любовью заниматься.

Большего о менестреле она сказать не могла. В сотый раз Кадир задавался вопросом, зачем Ланфир понадобилось следить за Натаэлем. Ведь, судя по всему, он возвысился среди Приспешников Темного настолько, насколько сие возможно, будучи всего ступенькой ниже самих Избранных.

— Иными словами, тебе еще не удалось заползти в постель к ал'Тору? — сказал Кадир, пройдя мимо женщины и усаживаясь на кровать.

— Нет. — Изендре передернуло.

— Так постараться надо! И как следует, ясно? Изендре, я уже начал уставать от неудач, а наши хозяева, в отличие от меня, не так терпеливы. Он всего лишь мужчина, какими бы звонкими титулами его ни называли. — Сама так часто хвасталась ему, что с легкостью заполучит любого мужчину, какого пожелает, и заставит его делать то, что ей угодно. И вот какой правдой обернулось ее бахвальство. Незачем было красть драгоценности — Кадир купил бы ей все, чего бы она ни захотела. Он и покупал ей гораздо более дорогие подарки, чем мог себе позволить. — Не каждую же секунду следят за ним эти проклятые Девы, а как только ты окажешься у него под боком, он не даст тебя в обиду. — Достаточно лишь попробовать такой лакомый кусочек. — Я верю в тебя и ничуть не сомневаюсь в твоих способностях.

— Нет. — Пожалуй, сейчас ее ответ прозвучал еще короче.

В раздражении Кадир скручивал платок в жгут и снова разматывал.

— Изендре, слово «нет» наши господа слышать не любят. — Кадир имел в виду их повелителей из числа Приспешников Темного, а никоим образом не каких-то там лордов или леди: конюх мог приказывать благородной леди, а нищий бродяга — городскому судье. Но подобные приказы исполнялись не менее точно и послушно, чем повеления какой-нибудь титулованной особы, обычно даже с большим рвением. — И нашей госпоже такой ответ тоже не понравится.

Изендре била дрожь. Рассказу Кадира о Ланфир она не поверила, пока тот не продемонстрировал ей ожоги на груди. После чего одно лишь упоминание о Ланфир в корне подавляло всякое сопротивление со стороны Изендре. На этот раз она залилась слезами.

— Я не могу, Хаднан. Когда мы сегодня остановились, я думала, что в городке у меня получится лучше, чем в палатках, но они поймали меня раньше, чем я к нему и на десять шагов подобралась. — Она откинула капюшон, и Кадир от удивления даже рот раскрыл, когда лунный свет заиграл на ее наголо обритой голове. Даже бровей не было. — Они обрили меня, Хаднан. Аделин, Энайла, Джолиен. Держали меня и сбривали каждый волосок, Хаднан. И еще отхлестали крапивой! — Она закачалась, словно молодое деревце под сильным ветром, всхлипывая и бормоча трясущимися губами: — У меня все чешется, от плеч до колен. И жжет так, что я и чесаться не могу! Они сказали, что заставят меня на себе крапиву носить, если я даже взглянуть в его сторону посмею. Хаднан, они так и сделают! Да! Сказали, что отдадут меня Авиенде, и рассказали, что она со мной сделает. Я не могу, Хаднан! Нет, больше не могу.

Ошеломленный, он смотрел на нее. У Изендре были такие роскошные темные волосы. Однако она все равно оставалась красивой; голова, лишенная волос, будто гладкое яйцо, только придавала Изендре какой-то экзотический облик. Слезы и обвисшие щеки лишь самую чуточку портили ее красоту. Если б она сумела хоть на одну ночь оказаться в постели ал'Тора... Нет, этого не будет. Девы сломили ее. Кадиру и самому доводилось ломать волю людей, и он хорошо знал эти признаки. Желание избежать большего наказания стало готовностью подчиняться приказу. Разум никогда не признает, что из страха бежит от чего-то, поэтому очень скоро Изендре убедит себя, будто искренне желает подчиняться, в самом деле не хочет ничего другого, кроме как угодить Девам.

— А при чем тут Авиенда? — пробормотал Кадир. Когда же Изендре ощутит желание признаться во всех своих грехах?

— Ал'Тор спит с ней с самого Руидина! Ясно тебе, дурень? Она каждую ночь с ним проводит. Девы считают, что она выйдет за него замуж. — Даже сквозь ее всхлипы ухо Кадира уловило обиду и ярость. Ей не понравилось, что другая добилась успеха там, где она сплоховала. Несомненно потому-то раньше Изендре ничего ему и не рассказывала.

Несмотря на свирепый блеск глаз, Авиенда была красива и, не в пример большинству Дев, полногруда, однако он поставил бы не на нее, а на Изендре, если бы только... Лунный свет, вливавшийся в окна, падал на Изендре — та стояла с поникшими плечами, дрожа с головы до пят, взахлеб всхлипывая, слезы катились по ее щекам — у нее не нашлось сил даже их утереть. Стоит Авиенде нахмуриться, и она в ноги ей повалится!

— Ну ладно, ладно, — мягко сказал Кадир. — Не можешь, значит, не можешь. У тебя есть шансы выудить что-нибудь из Натаэля. Знаю, у тебя получится. — Встав, купец взял женщину за плечи, легонько разворачивая лицом к двери.

От прикосновения Изендре вздрогнула, отшатнулась, но к двери повернулась.

— Натаэль на меня и глядеть-то теперь не захочет, — раздраженно произнесла она, икая и всхлипывая. В любой миг Изендре готова была вновь разрыдаться, но ласковый тон Кадира, кажется, немного успокоил ее. — Хаднан, я вся красная. Красная, будто целый день голой на солнце пролежала. И мои волосы... Пройдет вечность, пока они отрастут хо...

Изендре шагнула к двери, взор ее упал на ручку двери, и в тот же миг Кадир скрутил платок в жгут и захлестнул его вокруг шеи женщины. Он старался не слышать режущие слух хрипы, отчаянное шарканье ног по полу. Ее ногти впились в его руки точно когти, но он смотрел прямо перед собой. Даже с открытыми глазами Кадир видел Теодору — так бывало всегда, когда он убивал женщину. Кадир любил сестру, но она узнала, кем он был, и молчать не стала бы. Изендре яростно замолотила пятками, но через некоторое время — Кадиру эти минуты показались вечностью — движения ее замедлились, стали судорожнее, и наконец она затихла и мертвой тяжестью повисла у него на руках. Кадир туго стянул концы скрученного в жгут платка и держал так, считая до шестидесяти, затем выпустил тело из удавки. Еще немного, и Изендре призналась бы во всем. Призналась, что была Другом Темного. И выдала бы его, сама пальцем бы на него указала.

Пошарив на ощупь в рундуках, Кадир вытащил мясницкий нож. Избавиться от тела непросто, но, к счастью, от мертвой крови будет немного, а эту малость впитает черное одеяние. Может, он отыщет женщину, подсунувшую ему под дверь записку. Если она окажется не очень хороша собой, то наверняка у нее есть подруги, тоже Приспешницы Темного. Натаэлю, скорей всего, глубоко наплевать, если к нему станет ходить айилка. Сам Кадир, говоря откровенно, скорей согласился бы с гадюкой ложе разделить, чем с айилкой, — змея, пожалуй, менее опасна. К тому же против Авиенды шансы у айилки могут быть повыше, чем у Изендре. Стоя на коленях и орудуя ножом, Кадир тихонько напевал себе под нос колыбельную, которой научила его Теодора.

Глава 30

ПАРИ

Легкий ночной ветерок лениво пробежал через маленький городок Эйанрод и стих. Ранд сидел на каменном парапете широкого низкого моста в центре городка. Он счел бы ветерок жарким, однако после горнила Пустыни его вряд ли можно назвать таким. Скорее теплым для ночной поры, но не настолько, чтобы Ранд расстегнул красную куртку. Речка под мостом и в лучшие-то времена не была широкой, а теперь и вовсе уменьшилась до половины своей обычной ширины, однако Ранд с удовольствием наблюдал, как поток неспешно несет воду на север, как на темной мерцающей глади играют отбрасываемые бегущими по небу облаками лунные тени. Вообще-то именно поэтому он сидел тут ночью: чтобы полюбоваться немного бегущим потоком. Своих малых стражей он уже выставил, окружив ими айильский лагерь, который, в свою очередь, сам кольцом опоясал городок. А мимо выставленных айильцами дозорных не пролетит незамеченным и воробей. Вполне можно потратить часок, наслаждаясь созерцанием реки, а потом Ранд, успокоенный ее течением, вернется к своим делам.

Наверняка эта ночь лучше той, когда ему пришлось приказать Морейн уйти — иначе он не смог бы позаниматься с Асмодианом. Она даже принесла ему ужин и, пока он ел, все говорила и говорила, словно хотела втиснуть ему в голову все, что знала сама, словно желала успеть рассказать ему обо всем до того, как они достигнут столицы Кайриэна. Он не выдержал бы ее мольбы — она и в самом деле умоляла его разрешить ей остаться! — так случилось предыдущей ночью. Для такой женщины, как Морейн, подобное поведение столь неестественно, что он согласился, просто чтобы прекратить ее упрашивания. Очень может быть, поэтому-то Морейн так и поступила. Куда лучше провести час, слушая тихое мелодичное журчание реки. Если Ранду улыбнется удача, Морейн махнет рукой на свои наставления и не станет сегодня приставать к нему.

Воду под мостом и траву на обоих берегах разделяли полосы высохшей и потрескавшейся глины в восемь-десять шагов шириной. Ранд вгляделся в облака, набегавшие на луну. Из этих облаков можно попробовать вызвать дождь. Оба городских фонтана пересохли, большая часть колодцев засорена так, что и не вычистить, а в трети оставшихся лежат пыль и песок. Хотя «попробовать» верное слово. Однажды Ранд сумел вызвать дождь — вся загвоздка в том, чтобы вспомнить, как ему это удалось. Если он вспомнит, то не обрушит с неба ливень, грозящий обернуться наводнением, и на этот раз не поднимется буря, с легкостью переламывающая деревья.

Асмодиан помочь бессилен, по-видимому, он вообще мало что знает о погоде. На каждый прием, которому Асмодиан научил Ранда, обязательно отыскивалось два других, которые юноше оказывались не по зубам. Неудачи Ранда заставляли Асмодиана горестно вскидывать руки либо нервно облизывать губы и отделываться обещаниями. Когда-то Ранд полагал, что Отрекшимся ведомо все, что они чуть ли не всемогущи. Но коли остальные похожи на Асмодиана, то у них есть и слабые места, и пробелы в знаниях. На деле могло быть и так, что Ранд кое о чем уже знал поболе их. Если не всех, то по крайней мере некоторых. Задача в том, чтобы понять, кого именно. Семираг была почти столь же беспомощна в управлении погодой, как и Асмодиан.

Ранда пробрала дрожь, словно ночь сделалась такой же, как в Трехкратной Земле. Этого Асмодиан не говорил ему никогда. Нет, лучше слушать плеск воды и ни о чем не думать. Если он вообще хочет сегодня ночью уснуть.

К Ранду приблизилась Сулин и оперлась о парапет. Шуфа ее лежала на плечах, открывая короткие седые волосы. Сухощавая Дева была вооружена как для битвы — лук и стрелы, копья, нож и щит. Сегодня ночью она возглавляла охрану Ранда. Еще две дюжины Фар Дарайз Май непринужденно сидели на корточках на мосту шагах в десяти поодаль.

— Странная ночь, — произнесла Сулин. — Мы играли, и вдруг каждая стала выбрасывать одни шестерки.

— Прошу прощения, — не подумав, ляпнул Ранд, и Сулин кинула на него странный взгляд. Конечно же, она ничего не поняла; он не распространялся об этом. Рябь, что он вызывал, будучи та'вереном, расходилась самым причудливым, непредсказуемым образом. Узнай об этом айильцы, даже им захотелось бы держаться от него подальше, милях эдак в десяти, не меньше.

Сегодня под тремя Каменными Псами разверзлась земля и они свалились в змеиное логово, но все укусы — а их было несколько дюжин — пришлись в одежду. Ранд знал: это из-за него. Из-за него почти невероятное стало возможным. Седельник Тал Нетин выжил в тайенской бойне — а потом споткнулся в самый полдень о камень и, упав на ровную, поросшую мягкой травой землю, сломал себе шею. Ранд опасался, что и в этом случае он всему виной. С другой стороны, Бэил и Джеран, пока Ранд на ходу перекусывал с ними днем сушеным мясом, договорились положить конец многолетней кровной вражде своих кланов, Шаарад и Гошиен. Они по-прежнему недолюбливали друг друга и как будто не совсем понимали, что сделали, но все было чин чином: произнесены торжественные клятвы, даны водные обеты — один вождь держал свою чашу так, чтобы из нее пил второй. А для Айил водный обет сильнее любой другой клятвы; сменится не одно поколение, прежде чем Шаарад и Гошиен осмелятся на набег, чтобы увести друг у друга овец, коз или коров.

Ранд задумался, не послужат ли эти случайные воздействия к его выгоде может, дело к этому и подошло? Что еще случилось сегодня такого, что можно приписать воздействию та'верена, Ранд не знал — он никогда не расспрашивал и с большой охотой ни о чем подобном не слышал бы. Бэилы и Джераны лишь отчасти примирят Ранда со смертью Талов Нетинов.

— Что-то я несколько дней не видел ни Энайлы, ни Аделин, — заметил Ранд. Лучше перевести разговор хотя бы и на эту тему — ничем не хуже и не лучше прочих. К тому же эта парочка, казалось, особо ревностно стремилась охранять его. — Они что, захворали?

Пожалуй, взгляд, который бросила на юношу Сулин, стал еще более озадаченным.

— Они вернутся, когда усвоят, что им довольно в куклы играть, Ранд ал'Тор.

Он открыл было рот и вновь закрыл его. Пусть айильцы — люди необычные, и по урокам Авиенды они представлялись крайне странным народом, однако это уже просто нелепо, все границы переходит.

— Ладно, скажи им, что они взрослые женщины и должны вести себя соответственно.

Даже в лунном свете он назвал бы улыбку Сулин довольной.

— Да будет так, как угодно Кар'а'карну.

Интересно, что Сулин хотела этим сказать? Она окинула Ранда мимолетным взглядом, задумчиво пожевала губами и промолвила:

— Сегодня вечером ты еще не ел. Еды для всех пока вдоволь, и если ты намерен голодать, то этим никому не набьешь живота. Если ты не будешь есть, люди встревожатся, уж не захворал ли ты. А так оно и будет.

Ранд тихонько, с хриплым присвистом рассмеялся. В одну минуту Кар'а'карн, а в следующую... Если он и сходит за едой, то, скорей всего, Сулин погонит кого-нибудь за ужином для него. А потом еще и накормить попытается.

— Хорошо, я поем. Морейн уже, должно быть, спать легла. — На сей раз озадаченный взгляд айилки доставил Ранду маленькую радость — он умудрился-таки сказать нечто такое, чего она не поняла.

Когда Ранд спрыгнул с парапета, до его слуха донесся цокот копыт по мощенной камнем улице — кто-то шагом ехал к мосту. Все Девы мгновенно вскочили на ноги, закрыв лица вуалями и взяв луки на изготовку. Рука Ранда непроизвольно двинулась к поясу, но меча там не было. Айильцы и без того чувствовали себя неловко, когда на марше Ранд вез у своего седла такую непривычную для них вещь, поэтому он не видел необходимости еще больше оскорблять их обычаи, нося меч у пояса. Кроме того, лошадей немного, и идут они шагом.

Вскоре появились всадники, окруженные эскортом из пятидесяти айильцев. Верховых насчитывалось не больше двадцати, и они с унылым видом тяжело сидели в седлах. На большинстве всадников были шлемы с кованым околышем и кирасы, под которыми виднелись тайренские куртки с пышными полосатыми рукавами. Двое едущих впереди были в богато украшенных позолотой панцирях, над забралами шлемов покачивались большие белые плюмажи, а в прорезях рукавов блестели в лунном свете атласные вставки. С полдюжины воинов в хвосте процессии были ниже тайренцев и не столь крупного сложения, в темных куртках и шлемах, походивших на колокола, с вырезом для лица. У двоих из них за спиной крепились на коротких древках маленькие флажки, называемые кон. Такими флажками у кайриэнцев пользовались в бою офицеры — чтобы отличаться от простых солдат, — а также личные вассалы какого-нибудь могущественного лорда.

Заметив Ранда, тайренцы с плюмажами на шлемах ошеломленно уставились на него, изумленно переглянулись, потом слезли с лошадей и опустились перед ним на колени, зажав шлемы под мышкой. Они оказались молоды, немногим старше Ранда, оба с темными подстриженными бородками, остроконечными, по моде знати Тира. На их латах виднелись вмятины, позолота местами была оббита — они уже успели скрестить мечи с врагом. На окружающих айилок ни один и головы не повернул, лишь изредка бросали взгляд искоса — словно, если не обращать на Дев внимания, те пропадут. Девы опустили вуали, хотя с виду без колебаний готовы были проткнуть стоящих на коленях мужчин копьем или пронзить стрелой.

К тайренцам подошел Руарк и встал позади них, сопровождал вождя сероглазый айилец, помоложе и чуть выше его. Мангин принадлежал к Джиндо Таардад и был в числе тех, кто отправился к Тирской Твердыне. Джиндо и задержали всадников.

— Милорд Дракон, — вымолвил пухлый, розовощекий юный лорд, — сгори моя душа, но неужели они держат вас в плену? — Его спутник, которому, несмотря на щегольскую бородку, придавали простецкий облик фермера оттопыренные уши и нос картошкой, то и дело нервно смахивал падающие на лоб волосы. — Они сказали, что ведут нас к какому-то там Рассветному человеку. К Кар'а'карну. Что-то такое насчет вождей, если я еще помню, чему меня наставник учил. О, простите меня, милорд Дракон. Я — Эдорион из Дома Селорна, а это — Истин из Дома Андиама.

— Я — Тот-Кто-Пришел-с-Рассветом, — негромко сказал Ранд. — И Кар'а'карн. — Теперь он узнал их: молодые лорды, которые, пока он был в Твердыне, все время бражничали, играли в карты да за женщинами ухлестывали.