А высоко в опаленных молниями развалинах башни Аннат Готалламора, где плющ оплетал крошащиеся камни, а из трещин росли лилии, возбужденно плясал на месте, скребя серебряными копытами пол и вскидывая длинную морду, волшебный скакун. Глаза его хозяина задумчиво созерцали Ашалинду. Девушка вяло отметила про себя, что принц уже в полном боевом облачении. В глазах его поселилась решимость.

Она сердилась на себя за то, что не в силах противостоять его колдовской силе, хотя и понимала, что смертному было бы бесполезно даже пытаться оказывать сопротивление владыке Светлых. Ее гордости было мучительно больно осознавать, что, как ни борись, как ни бейся, все усилия будут напрасны. Поэтому девушка завернулась в остатки чувства собственного достоинства, как в рваный плащ. Нет, она не будет протестовать, не будет умолять или возмущаться — это слишком унизительно. Внешне она казалась вполне довольной своей участью — однако под напускной невозмутимостью бушевали скрытые страсти.

Принц поднял девушку, посадил на спину своего коня и вспрыгнул в седло. Они не летали по воздуху, а под перестук копыт спустились по лестнице из башни, выехали через главные ворота Аннат Готалламора и далее вниз по извилистой дороге, что вела с Черного кряжа. За ними ехали виночерпий Моррагана, его бард и придворные дамы, а еще чуть подальше тянулся шлейф всякой нежити.

Наследный принц ехал на переговоры со своим братом. Помимо возмущения, лихорадочного жара от близости Моррагана и головокружения, охватывающего девушку при каждом его случайном прикосновении, в Ашалинде боролись два основных чувства: страх и радость от предстоящей встречи с Ангаваром-Торном. Неминуемость этой встречи исполняла ее восторгом и ужасом. Бедняжка умирала от желания снова увидеть возлюбленного, но вдруг он посмотрит на нее с презрением? Ах, она не вынесет даже легкого укора с его стороны!

— Как тебе нравится ехать на моем волшебном скакуне? — шепнул Морраган на ухо пленнице.

Неожиданный вопрос насторожил девушку. Она хотела ответить, но язык у нее отяжелел, словно налился свинцом, она не могла даже пошевелить им. Морраган расхохотался у нее над плечом — по телу девушки пробежала дрожь от этого раскатистого смеха.

— А ты думала, я поцеловал тебя в знак любви? — спросил принц. — Вот ведь глупая и тщеславная девица! Увы, вынужден разочаровать тебя — твои расчеты не оправдались.

Ашалинду охватили ярость и отчаяние. Недавним поцелуем он лишил ее дара речи. А ведь единственная слабая надежда пленницы состояла в том, чтобы пустить в ход исключительно людское оружие — умение лгать. Однако теперь она снова стала немой — и на безумный миг на Ашалинду нахлынул иррациональный страх, что вместе с немотой к ней вернутся и все остальные напасти, что она снова сделается уродливой, одинокой, всеми презираемой, снова лишится памяти. Пророческий дар Моррагана каким-то образом предупредил его о намерениях пленницы. Кто-то предаст меня — уж не ты ли? Ведь она и в самом деле хотела крикнуть что-нибудь Ангавару, помочь ему, если только получится, — и вот теперь это стало невозможно.

Однако пока Ашалинда скакала с принцем вниз с Черного кряжа, ее вдруг осенила новая мысль, рожденная отчаянием. Сперва совсем слабая, мысль эта постепенно обрела отчетливые очертания, начала набирать силу.

Когда Морраган со своей свитой приблизились к полю боя, раздались всеобщие крики, и сражающиеся отряды разъехались, остановили битву. Боевые кони замерли на месте, на Равнину пала тишина, мгновенно объявшая все кругом, — так пробегает рябь по глади черного озера. Внизу, под обрывом, сражение тоже прекратилось. Колдовские твари уже не рвались напиться человеческой крови, а солдаты Эриса, повинуясь какой-то первобытной интуиции, разом поворачивали головы к Вышней равнине.

Орел и Ворон сошлись.

Невдалеке друг от друга всадники спешились, однако Морраган по-прежнему удерживал свою пленницу, легонько обвив рукой ее талию. Снова, после столь долгой разлуки, увидев Торна, девушка вся трепетала от волнения. Воители, созданные из огня и тени, высокие герои древних легенд, эти королевские братья, ныне взиравшие друг на друга, но разделенные непримиримой и горькой враждой, были так хороши собой, что при одном взгляде на них сердце останавливалось от восторга, дыхание замирало на устах. Опасными выглядели они, и один, и другой — но какими же прекрасными!

Ашалинда впервые видела Торна тем, кем он был на самом деле, а не тем, за кого себя выдавал. И в первый раз он видел ее такой, какой была она. Ни тени упрека не омрачило его взор, ни малейшей горечи, что она не доверила ему своей тайны. Он глядел на нее с таким лихорадочным напряжением, такой скорбью, что ей вдруг пришло в голову: если Светлый вообще способен глубоко любить, то в глазах Ангавара она сейчас читала именно такую страсть. Открытие это потрясло Ашалинду до глубины души, исполнило жгучей, невыносимой радостью. Девушка глубоко устыдилась того, что так незаслуженно сомневалась в возлюбленном. Увы, понимание пришло к ней слишком поздно.

Ангавар-Торн не улыбнулся ей, даже не посмотрел на нее вторично после того первого обмена взглядами, в котором было выражено столь много. Все его внимание было устремлено на Моррагана, Ашалинды же он словно и вовсе не замечал. Она знала его достаточно хорошо, чтобы отдавать себе отчет: его всегда более всего интересует то, на что он обращает меньше всего внимания — показное небрежение маскирует самый пристальный его интерес. На самом деле он не упускал ни единого движения девушки.

— Ключ у меня, — холодно, без всяких преамбул произнес Морраган.

Ангавар ответил ему — и ясный голос короля Светлых звучал мягко, как спокойный океан, в глубине которого скрываются смертоносные течения:

— Не ключ, а девушка. Будь у тебя ключ, ты бы сейчас стоял на иных берегах.

— Она и есть ключ — и ты прекрасно это знаешь, — парировал Морраган, — только вот знание досталось тебе слишком поздно. Я могу убить ее или превратить в камень так быстро, что ты и вмешаться не успеешь.

— И где тогда будет твой ключ?

— Если ты будешь снова мешать мне, какое мне дело до ключа? Главное, что и ты не вернешься в Королевство. Что мне до изгнания, если оно будет значить изгнание и для тебя? — Принц оскорбительно улыбнулся.

Ашалинда хотела сказать Ангавару-Торну: «Он не сделает этого, он не тронет меня». Но язык у нее во рту одеревенел, а пальцы Моррагана жгли запястье, словно огнем.

— Ты не тронешь эту кайлеаг, — сказал Ангавар. — Забыл? Я слишком хорошо тебя знаю.

— Пусть не я, — пожал плечами Морраган. — Зато другие вполне тронут.

Яллери Браун, стоявший неподалеку, начал бочком-бочком придвигаться поближе.

— Только по твоему приказанию, — ровным голосом возразил Ангавар.

— Рискнешь проверить? — спросил его младший брат.

Наступила тишина — жаркая, напряженная пауза, исполненная едва сдерживаемой ярости. Оба владыки Светлых мерили друг друга взглядами — ни один не желал отвести глаз первым, как будто их связали два стальных прута. И так ужасен был этот поединок взглядов, что ни один смертный не мог выдержать его, все в страхе отворачивались и прятали взор.

— Если она умрет по твоему приказанию, я не успокоюсь, пока мой меч не рассечет твое сердце напополам, — промолвил Ангавар смутным отражением слов, недавно сказанных его братом Яллери Брауну. — Клянусь!

— Как утомительно — целую вечность не знать покоя.

Настала вторая пауза, еще более угрожающая, чем первая.

— Итак, мы вернулись к тому, с чего начали, — заметил Морраган. — Пат.

— Этими переговорами ничего не достигнуть, — сказал Ангавар, — равно как и общей битвой. Наши рыцари по силе равны друг другу. А твои орды нежити я могу разогнать и одной рукой. Дальнейшая резня совершенно бессмысленна. Мы с тобой встретимся в поединке — причем без применения колдовства, — чтобы решить исход спора.

— Пофехтуем как-нибудь в другой раз, — небрежно отозвался Морраган. — А сейчас все дело в том, что у меня есть кое-что, чего тебе очень хочется. И если тебе это и впрямь небезразлично, будь так добр сложить оружие.

В голосе Ангавара звенела сталь.

— Ты слишком долго отсиживался в своем темном убежище, ми фитиах. Должно быть, ты истосковался в бездействии.

— О милый братец, в крепости я проводил время хоть и весьма приятно, но отнюдь не в бездействии, — заявил Морраган. — Ибо находился там не один, а в очень даже милой компании. Мой клинок с большей охотой остался бы в ножнах — ему так уютно в этом вместилище.

Из глубин безвременья вдруг налетел морозный шквал. Порыв ветра разметал пряди волос Верховного короля, плывущие вокруг его лица лучами черного солнца.

— Ужели меч так редко висит у тебя на боку, что ты боишься невзначай затупить его или зазубрить, Вороний владыка? Недаром говорят, меч труса точить не надо.

Рука Моррагана взлетела к рукояти меча.

— Того, кто сражается, не прикрываясь щитом, называют доблестным воином, — продолжил Ангавар, бросив быстрый взгляд на Ашалинду. — Но кто прячется за спину женщины, заслуживает не столь лестного прозвища.

Морраган отшвырнул Ашалинду в сторону — и лорд Илтариен ловко перехватил пленницу. Воздух прорезал громкий хрустальный звон, острый и четкий, как утренний бой колоколов. Принц-Ворон обнажил меч Дарандель. Меч Ангавара, Арктур, уже и без того был у него в руке.

Рыцари Ангавара ринулись вперед, чтобы вырвать Ашалинду у стражи.

— Стойте! — прогремел Илтариен. — Это бой один на один! Не пытайтесь даже прикоснуться к ней!

Верховный король взвесил на руке меч.

— А теперь, — сказал он своему сопернику, — познай на собственной шкуре гнев левой руки Ангавара.

Все в Эрисе сосредоточилось вокруг сердцевины бушующей бури. В каждом уголке ведомых земель и смертные, и бессмертные существа притихли, поворотясь к Намарре.

В дебрях лесов смертные дровосеки, надежно охраняемые мощными чарами, застыли возле надрубленных деревьев, безвольно опустив руки. По лбам их катились струйки пота — но люди сами не знали, с чего бы вдруг. Прелестные русалки в светло-зеленых шелковых одеяниях всплывали из глубины водоемов и покачивались на поверхности, уставившись вдаль безмятежными невинными глазами. Девочки-гусятницы возле деревенских прудов забывали следить за своими непослушными подопечными. Длинные ивовые прутья без дела лежали на земле — но гуси почему-то переставали гоготать. Тоже застыв, они вытягивали длинные шеи, точно пытались заглянуть за горизонт.

Близ Долины Роз колдовские прялки перестали вертеться и остановились. Прядильщицы оторвались от работы, подняли здоровенные головы, и нити уже не бежали сквозь их узловатые пальцы. Под Дун-Дел-Дингом уже не слышалось звуков подземных работ. Ни молот, ни мотыга не опускались, нанося новый удар, не вращались колеса тележек. В океанских далях тюлений народ вылезал на каменные островки и сидел там, прислушиваясь к реву северного ветра.

Крылатые кони более не ржали и не стучали копытами по полу конюшен. Не шелестели крылья, не звякали стремена. Кузнецы праздно стояли возле наковален, крестьяне не работали на полях, колдуны прекратили эзотерические эксперименты и таинственные наблюдения. Капитаны кораблей — как морских, так и поднебесных — вдруг слышали, как сами приказывают команде убрать паруса, и широкие полотнища хлопали и сдувались, обвисали пустыми тряпицами.

В жилищах людей гасли, точно приседая и к чему-то прислушиваясь, языки пламени в очагах. Дожди вдруг прекращались, а тучи сами собой съеживались и исчезали. Листья тиса и мирта блестели, точно вычеканенные из камня. Ящерки, суетливо сновавшие по нагретым камням, вдруг замирали, превращаясь в миниатюрные изваяния драконов, в крошечные драгоценные брошки. Даже океан успокоился, притих — но то было затишье перед жестокой бурей.

В сумрачных развалинах авлантианских городов, где по мостовым шуршали алые листья, просыпались янтарные львы. Бродившие по лугам Финварны стада гигантских лосей словно подпирали рогами небо. Белые медведи Римани казались неподвижными ледяными фигурами. На паучьих фермах Се-вернесса пауки застывали в центре шелковых паутин.

Стайки ласточек, рассекавших небеса Эриса, устремлялись вниз, рассаживались на верхних ветвях и покачивались там, крепко сжав клювы, склонив головки набок. На просторе земель под перечным деревом водилась тень-лошадь оттенка прозрачного кварца. Куинокко вскинул точеную голову, увенчанную прозрачной длинной льдинкой, и глядел на север.

Коровы и овцы стояли на лугах недвижно, словно вышитые на зеленом сукне. В синем сумраке рек и озер висели застывшие рыбы. Даже бессердечные комары сложили крылышки и прекратили жужжать. Мухи, вечно парящие над болотами, сверкающими бусинками расселись на тонких стебельках осоки. Эрис притих, затаил дыхание.

Не пели птицы.

Должно быть, даже в Фаэрии, за замкнутыми Воротами почувствовали этот конфликт, поединок самых могучих владык Светлых.

Над Вышней равниной сверкнули рубиновый и сапфировый мечи — Эрис никогда, ни прежде, ни потом, не видел подобной схватки, подобного мастерства. Каждый выпад, каждый прием были столь быстры, что человеческий взгляд не мог уследить за игрой клинков, мог разглядеть лишь, как вспыхивают и рассыпаются снопы звездных, сияющих искр, как будто снова и снова бились друг о друга два ярких кристалла — потрясающие, лучащиеся очертания стройных клинков, что скрещивались меж собой, при каждом столкновении рассыпаясь каскадами огненных брызг, крошечных осколков льда, острых обломков кобальта и меди. А где-то в самой сердцевине этого ледяного сияния два ужасных воителя сошлись в смертоносном танце немыслимой точности, силы, скорости и расчета. Горы Намарры сотрясал гром, небеса Мглицы прорезали стремительные и жуткие молнии.

Зрители разошлись поодаль, стремясь оставить побольше места для поединка, стараясь не заступать в круг огненных искр — они могли бы прожечь тело насквозь, до костей, сквозь мышцы и сухожилия, добираясь до самых глубин существа, оставляя за собой тонкий выжженный след, дыру, через которую дух видел тоскливую серую пустыню смерти.

Выстроившись широким кольцом, рыцари Орлиного и Вороньего курганов внимательно и зорко наблюдали за схваткой. От них, Светлых, не укрывалась ни одна подробность, ни одно движение. Уцелевшие члены обоих Аттриодов, несмотря на все раны, тоже следили за схваткой — как и многие простые бойцы из Легионов Эриса, сумевшие взобраться по откосу на Вышнюю равнину. Здесь были дайнаннцы и Всадники Бури — и нежить, как враждебная к людям, так и дружественная им: стайки гоблинов, отряды хобияг и безумный гоблин Красный Колпак, за поясом у которого висел красный петух.

Стояли неподалеку и Яллери Браун, и Витбью, и Тулли, державшийся за гриву Тигнакомайре. И гоблин Снафу, и заколдованные братья Макгрейны, и Юный Валентин с братьями ганконерами, Ромео и Чайльд Ланселин, и масса прочей нежити, слишком многочисленной, чтобы упомянуть всех.

Глаза всех Светлых потемнели от боли.

— Ужели дошло до этого? — пробормотал лорд Илтариен. — Чтобы лучшие из нас, цвет королевства, подняли оружие друг на друга! Будь проклят тот день, когда я пошел за Фитиахом — но я не мог иначе, ведь он мне дороже брата, и верность моя отдана ему.

— Потому-то мы все и продолжаем его поддерживать, — так же тихо отозвался лорд Эсгаиорн, — из дружбы, из чести, из упрямства — ну и, разумеется, из глупости.

К этому времени наблюдателям уже стало совершенно очевидно, что силы Ангавара и Моррагана равны: ни один не мог одержать верх. Но Тэмлейн Коннор вскричал:

— Ангавар уже устал в бою, а Морраган вышел из крепости свеженьким. Нечестно — у принца слишком явное преимущество!

Ответом на его слова стал общий гул согласия и несогласия — однако возразить было нечего. У Ашалинды, беспомощно стоявшей рядом с лордом Илтариеном, сердце сжалось от страха. Синий меч сверкал так ловко и быстро, каждый удар был чудом фехтовального мастерства.

Внезапно споры в рядах зрителей оборвались — два поединщика, владыки неба, земли, моря и огня, вдруг разошлись в стороны. При помощи колдовства скинув с себя доспехи, теперь они стояли друг пред другом в рубашках без рукавов и длинных брюках. Несколько мгновений, по взаимному немому согласию устроив краткую передышку, оба хватали ртом воздух, силясь отдышаться, забросив за спину хвосты длинных волос, мокрых от пота, но все равно источавших благоуханный сосновый запах. Они одобрительно глядели друг на друга — однако в напряженной стойке обоих, в застывших лицах читалась готовность возобновить схватку, отразить внезапное нападение. Морраган презрительно сказал что-то Ан-гавару на языке Чужих. Тот ответил ему в том же духе.

Верховный король — по всей видимости, чисто случайно — оказался лицом к Ашалинде. Соответственно Морраган вынужден был встать к ней спиной. Со своего места Ангавару было видно, как девушка ожесточенно жестикулирует.

Поймав ее взгляд, он еле заметно кивнул.

Многие из смотревших на поединок поняли: она что-то сообщила ему. Но никто не понял — что именно.

— Лживая сука! — возопил Яллери Браун и бросился на Ашалинду, однако лорд Илтариен оттолкнул его.

Не успел Морраган оглянуться через плечо, как Ангавар с резким криком атаковал брата. Тот взревел в ответ, и поединок возобновился с новой силой.

— Что ты натворила, эрисбанден? — крикнул Илтариен, но язык Ашалинды по-прежнему сковывало волшебство и девушка лишь помотала головой.

А затем, странным образом пронизывая, перекрывая глухие раскаты грома, над полем битвы зазвучал тонкий, мелодичный перезвон, перепевы хрустальных колоколов с золотыми язычками. Звон становился все громче, отчетливее — и вот в порывы бешеного ветра, порожденного столкновением двух могучих Светлых, вплелось легкое дуновения веселого ветерка, что игриво пробирался под плащи и шлемы зрителей, перебирал гривы и хвосты коней.

На миг на Вышней равнине стало еще темнее, а затем все кругом неожиданно заискрилось яркими переливчатыми огнями.

Меха шанга ярче раздули тлеющие угольки звезд, и вот Риачад на Ката, древнее битвенное Поле Королей, пробудилось к жизни.

Бледные монархи снова восстали на бой, древние доспехи и клинки сияли сверхъестественным светом. Не раз уже ветра шанга будоражили эту равнину — но в последний раз по ней гуляла Ашалинда. Объятая горем, не удосуживаясь накинуть талтри, вышла тогда девушка из Аннат Готалламора — навеки оставляя здесь свое изображение, призрак средь призрачных воинов, пополняя вереницей теней полчище витающих над полем битвы видений, готовых восстать, задуй только шанг.

И вот он задул — по воле короля Ангавара.

Теперь же Ашалинда глядела, как она сама, прежняя, бредет по равнине, чуть приподнимает юбки, легко переступая через камни. Вот видение остановилось и обернулось — и Ашалинда с изумлением узрела себя такой, какой видели ее все остальные. Сверкающие, точно лунный свет на бронзе, волосы спадали до тонкой талии. В шелковистые пряди вплетены были нити жемчуга и сапфира. Лавандовое парчовое платье с опушкой из белоснежного горностая сверкало золотой вышивкой, тончайшие рукава пенились белоснежным кружевом. А лицо — безупречный овал, волшебное, немыслимое совершенство. Прекрасная маска, под которой таилась скорбь.

Ангавар тоже узрел это видение — и с губ его сорвался громкий крик. Потрясенная глубиной страсти, звучавшей в этом крике, Ашалинда лишь через три глухих удара сердца узнала в нем свое имя.

Однако Морраган понял этот крик сразу, мгновенно — и так же мгновенно отреагировал на него. Обернувшись, он поглядел на порожденный шангом призрак и на миг дрогнул. Всего лишь миг промедления, кратчайшая доля секунды потребовалось ему, чтобы понять — это всего лишь наваждение, и мотылек бы не успел подпалить крылышко на пламени свечи. Однако даже такая малость оказалась губительна. Силы соперников были настолько равны, что любому из них требовалась лишь малейшая оплошность второго, чтобы пробить оборону противника и получить решающее преимущество.

Оказалось, для того чтобы лгать, не нужен язык.

Ашалинда твердо запомнила рассказ Сианада о герое, обманувшем подобной уловкой воительницу Сеиллеин, — именно эта история и вдохновила сейчас девушку.

«Вызови шанг, — вот что просигнализировала она Ангавару на безмолвном языке, которому некогда обучила его в лесах Тириендора. — Тогда сюда явится мой призрак».

Мимолетного сдвига действительности, смещения реальности хватило, чтобы Морраган отвлекся. Он уже начинал уставать, все внимание его было поглощено игрой клинков, а потому принц не сразу понял, что происходит.

Он опомнился — но слишком поздно, ибо к тому времени клинок Ангавара успел уже пронзить его бок. Из раны хлынула кровь — в лунном сиянии она казалась не черной, как кровь смертного, но ярко-пурпурной, с еле различимым оттенком королевской голубой крови. Принц Светлых пошатнулся, однако не упал. Ангавар отступил, опуская оружие.

Лорд Илтариен испустил горестный крик. Воспользовавшись случаем, Ашалинда рванулась прочь от него, но не успела пробежать и нескольких шагов, как на нее набросился Яллери Браун. Кривые крысиные губы вонзились в плечо девушки, сомкнулись, точно стальной капкан, прокусывая до кости. Девушка закричала от боли, и в ту же секунду Морраган оказался рядом с ней и отшвырнул злобного духа. Уверенным и яростным движением, потребовавшим от раненого крайнего напряжения всех сил, принц разрубил Яллери Брауна напополам, тем самым выполнив данную перед боем клятву. По камням равнины растеклось и тут же растаяло темное пятно. Уродливый таракан попытался спрятаться в трещину, но Морраган раздавил его ногой.

Ангавар правой рукой привлек Ашалинду к себе. Прикосновение любимого пронзило девушку пылающим копьем, мгновенно исцелив ее, заглушив боль.

Однако усилие Моррагана дорого обошлось ему. Яростный бросок на Яллери Брауна разорвал рану у него на боку. Удар Ангавара сам по себе был не смертельным, однако неосторожное движение принца довершило то, что начал меч его брата. Кровь, текшая слабой струйкой, теперь полилась широким потоком. На лице принца отобразилось крайнее изумление: он, бессмертный, вдруг стал уязвимым, заглянул в лицо пустоте. Судьба настигла его. Он рухнул на одно колено, пальцы его разжались, и меч Дарандель со звоном упал на землю.

— Прощай, Ихианнан, — сказал принц Ашалинде с легкой улыбкой — самой неотразимой своей улыбкой, не достигшей, однако, серых глаз.

Немота внезапно покинула девушку.

— О нет, пожалуйста, не покидайте нас… — выпалила Ашалинда.

Беспомощная фраза оборвалась, закончившись жаркими слезами.

— Плачь, — прошептал он, покачнувшись. — Плачь по мне.

Меч Арктур еще дрожал, воткнутый в камни Равнины на том самом месте, куда Ангавар отшвырнул его. Лорды Илтариен и Эсгаиорн, виночерпий принца и остальные рыцари Вороньего кургана стояли на коленях вокруг своего господина, молча понурив головы. Все они сняли шлемы, обнажив головы. Рыцари Орлиного кургана и члены Королевского Аттриода тоже спешились, все находившиеся на Равнине в ужасе склонились ниц. На рукаве короля Светлых зияла длинная рваная дыра, сквозь прореху в тонкой ткани виднелась красная царапина. Ангавар бросился на колени рядом с братом. Морраган медленно опускался, пока не распростерся на земле. Ангавар обнял брата, поддерживая ему голову и плечи.

В голосе короля Светлых звучали сострадание и печаль:

— Эту рану я не могу исцелить, — промолвил он, — как и любую другую, нанесенную моей же рукой. Удар был не смертелен, однако ты сам невзначай сделал его роковым. О йонмуинн братайр, ми кайрдин, ми финиахде кумачд, лайдир а бриагха — помнишь Поля Лис? Мы сражались там, забавы ради меряясь силами, но никогда еще забава не оказывалась столь жестока. Увы, куда завела нас гордыня! Прошу тебя, не уходи. Не уходи, покуда снова не пройдешь бок о бок со мной по зеленым лугам нашей родины…

Голос его надорвался. Ангавар склонил голову и умолк.

Равнина сверкала, как звездная галактика. Призрачные короли-воины медленно таяли в воздухе. Шанг улегся.

Морраган тихо пробормотал что-то на языке Светлых. Ангавар отвечал ему. Наследный принц попытался было добавить что-то еще, но силы изменили ему, голова запрокинулась. На фоне угольно-черного шелка волос прекрасное лицо его казалось надгробным изваянием из белого мрамора. Он замер, безмолвный и неподвижный, и весь Эрис замер над ним.

Давным-давно Ашалинда слышала, как вырвавшийся из сотен грудей крик потряс все Светлое королевство — в тот миг, когда Ворота закрылись, отрезав Ангавара и Моррагана от Фаэрии. А во второй раз — когда пробужденный рыцари Орлиного кургана явились на поле боя Вышней равнины.

И вот теперь, прозвучав в третий раз, этот единодушный крик звучал ужасней прежнего, и на сей раз вырвался он не только у Светлых. Он шел, казалось, везде, и вблизи, и вдали, с небесных высот и из подземных глубин, и звучали в нем мука и невыразимая, немыслимая утрата.

Из рук Ангавара на крылах тени вылетел огромный ворон.

Поднявшись на ноги, король Светлых смотрел, как тот улетает прочь. Застывшие звезды сложились в форме креста и, затихая, вспыхнули в последний раз, с новой силой.

Звезды эти — металлические, гигантские, морозные — сияли с небывалой яркостью. Небо словно превратилось в полотно черного стекла, на котором висели бесчисленные кометы, рваные яркие дырочки, от которых тонкими лучиками расходились блестящие трещины.

Морраган исчез.

С равнины раздалась громкая отрывистая команда, зазвенели туго натянутые тетивы — и в воздух взвилась туча стрел: салют воинов Эриса. Описав дугу, все эти стрелы упали, не причинив никому вреда, ударили в камни и скалы. А потом Эсгаиорн поднес к губам золотой рог и сыграл «Цеол на Слан» — «прощальную песнь». И при звуках этой музыки плакали даже самые твердые и закаленные в боях воины.

Дивные и благородные рыцари, стоявшие на коленях, не поднимались — все молча отдавали дань уважения победителю, Верховному королю Светлого королевства. Все духи и колдовские существа также присягнули ему на верность — за исключением уцелевших членов Аттриода Неявных: те сбежали и их нигде видно не было.

А вокруг воткнутого в камень меча, там, куда попали капли крови Принца-Ворона, теперь расцвел сад диковинных маков, прозрачные лепестки которых напоминали белое пламя.

— Цветы эти будут разрастаться год от года, — произнес Ангавар, и голос его звенел на много миль вокруг, — пока не покроют всю эту скалистую равнину. Весь Риачанад на Ката станет садом. Но я более не допущу в Эрисе шанга. Никогда более эти колдовские ветра не будут странствовать по землям смертных.

Он взял Ашалинду за руку, и в сердце девушки взыграла буря эмоций.

— Пойдем отсюда, златовласая эудайл, — произнес он. — Теперь тебе придется научить меня горевать, как горюют смертные.