Горькие узы (№3) - Битва вечной ночи

А вот Ашалинда совсем не ликовала. Бедняжка горько плакала, съежившись на шелковых подушках в золотом шатре. Даже Вивиана не могла утешить ее.

Но вот занавески с легким шелестом раздвинулись, и в помещение снова вошел Ангавар. Он вернулся из Королевского шатра, где держал совет со своими главнокомандующими и членами Королевского Аттриода.

— Оставь нас, — тихо приказал он фрейлине. Вивана снова отвесила ему неуклюжий от смущения реверанс и поспешила удалиться.

Ашалинда медленно подняла голову и поглядела на короля Светлых. Медленно — потому что если она делала это быстро, то у нее до сих пор всякий раз перехватывало горло и отнимался язык от восхищения.

— Что так терзает тебя? — спросил он.

— Горе, — призналась она. — Я нашла тебя, любимый, и это величайшее счастье, но я все равно чувствую, что потеряла что-то, чему не могу подобрать названия…

Для девушки, которой не исполнилось и восемнадцати лет, она видела слишком много ужасов в Битве Вечной Ночи, и перенесенное потрясение все еще было слишком сильно. А уж учитывая все предыдущие злоключения бедняжки, неудивительно, что она впала в меланхолию. Помимо прочего, ей снова и снова вспоминалось падение принца Моррагана.

Обретя свободу, Вивиана сняла кольцо в виде листа и вернула его королю. Теперь же Ангавар бережно надел его на палец возлюбленной, осушая ее слезы поцелуями, жаркими, как лучи солнца.

— Да, — признал он, — такая потеря и впрямь уничтожает всякую радость.

Но тут же добавил:

— На время.

От природы Светлые не привыкли грустить, а уж тем более грустить долго.

Ашалинда вернулась в Каэрмелор вместе с Ангаваром и Вивианой на борту Летучего йорабля «Д'Арманкорт». Там ждал их Эдвард. Юный принц, вопреки своей воле, все это время провел в столице. На войну его не пустили: жизнь единственного наследника слишком драгоценна, чтобы рисковать ею в бою.

Когда корабль вырвался из окружающей Мглицу поволоки тумана на яркие, пронизанные солнцем просторы, откуда-то с высоты спикировал Эрантри. В когтях он сжимал полумертвую птичку. Он бросил добычу на палубу — и там птичка мгновенно превратилась в Кейтри. Бледная, окровавленная, девочка без чувств скорчилась на досках. Ангавар тотчас же поднял ее, и она встала пред ним, исцеленная, но ошарашенная и ничего не понимающая. Ашалинда обняла и расцеловала ее.

— Кейтри, тебе больше не придется прислуживать ни мне, ни кому другому! — сказала она. — И ты, и Вивиана получите собственные поместья и собственную свиту придворных. Но пока все это уладится, я приглашаю вас обеих пожить со мной в Каэрмелорском дворце.

Не успел еще Летучий корабль приблизиться к Каэрмелору, как из облаков вынырнул отряд всадников на эотаврах. Впереди всех летел принц Эдвард. Получив от Всадников Бури известие о приближении короля, он торопился приветствовать Ангавара и Ашалинду и поздравить их с победой. Искусно приземлившись на палубе, он соскочил с коня, снял шлем и, встав на одно колено, склонил голову.

— О ваше величество и вы, несравненная госпожа моя, я всецело к вашим услугам.

Ангавар сердечно приветствовал юношу и, подняв его на ноги, прижал к сердцу, однако Ашалинда заметила, что щеки молодого принца бледны и ввалились, а под глазами пролегли синие тени, точно он много недель почти не спал или чем-то серьезно болел.

— Я очень беспокоился из-за вашего отсутствия, — пояснил он, перебегая глазами с Ангавара на Ашалинду. — И теперь крайне рад вашему возвращению.

Лицо у него вдруг раскраснелось, словно от лихорадки, грудь вздымалась и опадала, как у тонущего пловца.

— Вы здоровы, Эдвард? — участливо спросила Ашалинда.

— Совершенно здоров. — Он улыбнулся теплой, но несколько вымученной улыбкой. — Просто очень взволнован.

— Тогда будем же радоваться встрече! — заключил Ангавар.

Вот так та, кого прежде называли Бабочкой, и Леди Печалей, и Воительницей, вновь вернулась в королевский город.

Первый раз она прибыла сюда одна, в карете. Второй — верхом на коне, вместе с Королем-Императором, а на этот раз — ян, тан, тетера — на воздушной ладье, в объятиях возлюбленного, воздать должное которому могли бы только поэты. И теперь вся правда выплыла на свет. Однако история их на том не закончилась.

Пешком и верхами Легионы Эриса покидали Мглицу и возвращались в земли, где светило солнце. Они шли через Намарру, через Нениан Лэндбридж и наконец вступили в Эльдарайн. Оттуда путь их лежал в Каэрмелор. Там, пройдя торжественным маршем по городу, солдаты расходились в родные края.

И во время этого похода они постоянно обнаруживали, что кругом кишмя кишат всяческие незримые существа. То что-то мелькало или перепархивало совсем рядом, но затихало, едва обернешься и пристально посмотришь на это место. То в ночи раздавались какие-то непонятные звуки. То солдаты пробуждались в кошмарах и долго еще вспоминали, что за ужасы им снились. Однако все эти странности были лишь легкой рябью прилива — волны нежити, что, подобно людской армии, двинулась обратно на обжитые места: к родникам и колодцам, ручьям и озерам, рудникам и пещерам, холмам, лесам и горам, полуразрушенным башням и заброшенным людским домам. И совсем как солдаты, из боя домой возвращалось меньше колдовских созданий, чем ушло на Зов.

Впереди светло-голубые небеса позднего тейнемиса темнели от огромных стай птиц. Чем вызывались эти несвоевременные миграции, было совершенно неясно, ибо лето украшало Эрис золотистыми венками лучей оттенка спелой пшеницы. На ходу солдаты пели и разглядывали крученую вязь птичьих стай в небе, усматривая в этих черных колючих узорах какие-то знамения: или знаки победы — или просто приметы того, что весь мир кругом находился в волнении. Казалось, сама земля пробудилась: реки и ручьи текли быстрее и журчали радостнее, ветра дули сильнее и резче, леса трепетали и перешептывались, цветы цвели ярче, а дикие звери, забыв обычную робость, частенько показывались людям — за исключением разве что возвращающихся отрядов, ведь солдаты и глазом не моргнув подстрелили бы их на обед.

Лето, веселая босоногая девчонка с пшеничными волосами, уступило место зрелой рыжеволосой осени, анвармису, месяцу жатвы. Каэрмелор восторженно встречал Легионы. По главным улицам города двигались торжественные процессии, осыпаемые лепестками цветов. Одновременно с празднествами началась подготовка к государственным похоронам короля Джеймса, чьи останки должны были привезти из Орлиного кургана и предать земле в Королевской усыпальнице возле останков его королевы. Также прошло церемониальное прощание с двумя павшими членами Королевского Аттриода, Октарусом Огье из Всадников Бури и Джоном Драмдунахом из Королевской Гвардии.

Вот уже почти год страна готовилась к грядущей коронации Эдварда. Дворцовый Сенешаль трудился день и ночь не покладая рук — ему предстояло обеспечить провизию для пышных пиров. Лорд-канцлер, главный камергер и прочие высокопоставленные придворные тоже не знали ни минутки отдыха. Во дворец стекались подарки для принца Эдварда — ему должно было исполниться шестнадцать аккурат в день коронации. В довершение ко всей этой суете простой люд вовсю готовился к близящемуся празднику Осеннего равноденствия со всеми полагающимися ярмарками, яблочным сидром, вином, гирляндами, тыквенными флягами и символическими рогами изобилия.

К вящему изумлению горожан, дворянства и придворных Каэрмелора, теперь среди них открыто ходили прекрасные рыцари и дамы Орлиного кургана. Они веселились вовсю, рассказывали уйму историй и пели песни Светлого королевства. Поддавшись волне общей радости, Ашалинда забыла былую грусть, порожденную ужасами войны, и перестала изводить себя мыслями о неминуемой утрате, которые почему-то осаждали ее все это время. Ведь после похорон короля Джеймса было так много поводов для веселья. Ашалинду окружали лишь доброта, участие, надежда, справедливость и любовь. Во дворце Каэрмелора и на улицах города беспрестанно звучал звонкий смех.

Сианад вернулся ко двору, демонстративно прихрамывая после ранения в ногу, полученного при каких-то загадочных обстоятельствах (и в мгновение ока исцеленного Ангаваром, да так, что даже шрама не осталось). Он громогласно хохотал, со всего маху хлопал по плечу знакомых и незнакомых и бахвалился подвигами, свершенными в роли капитана Летучего корабля — подвиги эти раз от разу звучали все невероятнее и невероятнее. Вместе с ним приехали и Диармид с Муирной, покрывшие себя в боях славой. Ведуний Этлин и Маэву тоже пригласили ко двору на время торжеств, а также Эочайда, Ройсин Туиллим и подручного ведуньи, Тома Коппинса, который всегда рад был — если кто еще не слышал! — повторить рассказ о том, как они с его хозяйкой прятались в колодце в лесу, а нежить осаждала их, пока наконец на выручку не явились доблестные дайнаннцы.

Летучие гонцы сновали по всему небу, развозя приглашения. Шелкен Дженет появилась во дворце вместе со своим отцом, ковообретенной матерью Эласайд и семью спасенными братьями — диковатыми парнями, черные волосы которых блестели, точно грачиное оперение. На плече девушки сидел маленький черный петушок, а на левой руке не хватало мизинца.

— Отморозился, голубушка вы моя, — беззаботно пояснила она невесте Короля-Императора, — Замочек-то оказался ледяным.

Садик Дженет превратился в местную достопримечательность, слухи о которой раскатились далеко за пределами Долины Роз. Там все так и цвело, так и плодоносило. Из-под земли вдруг сами собой появлялись диковинные растения, дающие изумительные цветы и фрукты. Здоровенные сверкающие жуки и яркие бабочки приманивали разноцветных певчих птиц. А несушки, тоже жадно поедавшие этих жуков и бабочек, росли вдвое больше обычного, лоснились и откладывали по меньше мере по два яйца в день.

— Это пыльца Светлых заставила твой сад расцвести, — шепнула Дженет Ашалинда.

Что же до сыновей Треновина, они так долго находились под властью заклятия, что это до сих пор сказывалось на их характерах и привычках. Они были шумливы, как грачи, задиристы и неукротимы. Горожане не очень-то с ними ладили — и в самом деле, эти неотесанные парни словно бы наполовину принадлежали к колдовскому миру. Детство их, подобно детству прекрасной Розамунды, прошло под влиянием волшебства. Они казались уже не вполне людьми, а отчасти родней Светлых, к которым очень тянулись. А те, со своей стороны, относились к ним ласково, как к дружелюбным диким зверькам.

Некоторых старых друзей все же недоставало. На разрушенной Тамхании вовсю звонили погребальные колокола. Роланд Авенель погиб в морской пучине — тело его так и не было найдено. Однако каким-то образом он умудрился спасти от бури жизни Энни и Молли Чов, двух танийских девушек. Семейство Вейдов, разумеется, уцелело — они были с морем на короткой ноге. Джорджиана Гриффин спаслась в обществе мастера Севрана Шоу — а скоро они поженились.

С радостью и удивлением Ашалинда приветствовала семейство Кайденов — рыбаков, что некогда жили в хижине близ Призрачных Башен, Таврон и Маделинн все так изалу-чились, когда Ашалинда осыпала их подарками. Тэнси и Даврон привели белого уиппета на поводке. Песик запрыгал и попытался лизнуть Ашалинду в лицо. Смеясь, девушка сгребла его в охапку и нежно потрепала за ухо.

— Язычок у тебя не только мокрый, но и любящий! Но заклятие снято — так что теперь, маленький негодник, ты мое прошлое не смоешь!

В Апплтон-Торн отрядили специальный Летучий корабль. Вернулся он набитый пассажирами. Почти все в деревне приняли приглашение — из тех, какие выпадают на долю раз в жизни. Айронмонжер и Уимблсворти прибыли все в тех же своих кирасах и кольчугах, только тщательно отполированных в честь парадного случая. Бовир, Купер, Спайдер, новый водяной управляющий, Фэррье, деревенский трубач, рив, деревенский староста, управляющий, Хранитель Ключей и констебль приехали с семьями. Были среди пассажиров и Бетони и Соррель Эрроусмит — однако без брата. Главой Деревни был избран новый — водяной управляющий по имени Фальконер.

— Гэлан так и не вернулся, — печально сообщила Бетони. — Прискакал лишь его конь с вплетенным в гриву пучком водорослей.

— И все же, — подхватила Соррель голосом того, кто ищет надежду в пустыне отчаяния, — сердце мое предчувствует, что мы с ним когда-нибудь еще встретимся.

Лорд Вольтасус, глава Седьмого Дома, пал в бою. А лорд Нокторус — новый предводитель Всадников Бури — неожиданно отправил наследника Вольтасуса, лорда Усторикса, в полузаброшенный порт на Турнагайнских островах. Столь же неожиданно он объявил, что главой Седьмого Дома отныне станет сестра Усторикса, леди Хелигея. Ее пригласили ко двору, и она прилетела в Каэрмелор на Летучем корабле вместе со своей матерью, леди Артемизией, лордами Сарторисами, Истериумом, Каллидусом и Ариадесем, их новым колдуном Андратом и несколькими слугами из Башни Исс, включая Бранда Бринквода, Кейта Физерстоуна, Дайна Пенниригга, Трена Спатчворта, Карлана Фейбла и Терона Хода.

Над Каэрмелором яблоневым цветом парили и клубились облака. Из пенных паров появлялись острые кили, за ними выныривали многоярусные башни тугих, натянутых ветром парусов. От каждого из Двенадцати Домов прибывали Летучие корабли в сопровождении отрядов всадников на эотаврах. Персефона, сестра Хелигеи, приехала в сопровождении своего мужа Валерикса, лорда Осценсиса из Пятого Дома и леди Лилацеи.

Леди Дайанелла успела уже обручиться с каким-то престарелым графом с Островов Печали. Вот ее-то как раз на праздник не пригласили. О ее дяде, колдуне Сарготе, объявленном вне закона и разыскиваемом, время от времени доходили какие-то разрозненные слухи. Некоторое время назад лесники в восточном Эльдарайне вроде бы видели какого-то бродягу, босоногого, оборванного и исхудалого. Он хриплым голосом выкрикивал бессвязные угрозы и проклятия, утверждая, что, мол, могущественный колдун и расправится с любым, кто посмеет к нему подойти. Но никаких колдовских штучек, какие носят с собой волшебники, у него не было. Лесничие посмеялись и не стали трогать убогого безумца.

Высокая квадратная башня выходила прямо на Осенний сад каэрмелорского дворца. Пятипалые виноградные листья пурпурным узором расцвечивали каменную ограду парка. Под кронами ниссы, в длинных красных листьях которой прятались синие плоды, тянулись ряды подстриженных живьш изгородей, усыпанных алыми ягодами — пышная выставка даров осени: овальные листья лиловатого барбариса переливались многоцветьем от бронзы до жгучего пламени, гранатовые ягодки кизила светились в глянцевитой зелени, а кроваво-алые гроздья остролиста свешивались из завесы темной, густой листвы.

Меж корней зимней вишни рассыпанными топазовыми и сердоликовыми бусами валялись яркие твердые шарики ягод. Чуть поодаль качала ветвями вишня другого сорта, ее ягоды под матовой кожицей пылали темно-красным огнем — так вспыхивает луч солнца, преломляясь в бокале рубинового стекла. На ветвях гинкго, раскидывающего веера листьев навстречу ясному утреннему небу, сидал нахохленный Эрантри. Вишневые деревья сменили зеленый летний убор на янтарные одеяния осени. Повсюду пышно цвели— камелии, махровые розовато-кремовые лепестки напоминали насборенные юбки танцовщиц. На ветвях граната зрели кожистые плоды размером с женский кулак. Выползшая погреться в последнем тепле змейка обвила пьедестал конной статуи короля Вильяма Мудрого да так и замерла в неподвижности среди шуршания облетающей листвы. Сад был пропитан сладким благоуханием белоснежных, точно накрахмаленных гардений. Пели птицы.

В один из дней, предшествовавших коронации Эдварда, по этим садам брели, негромко беседуя меж собой, мужчина и женщина в богатых придворных одеяниях. На ходу они раздвигали свисающие почти до самой земли побеги золотистой ивы. Живая завеса легонько качалась и шелестела. В воздухе густым снегопадом кружили выцветшие бледно-желтые листья.

Поверх темно-зеленой туники Ангавар надел длинный темно-красный сюрко из бархата. Узор для этого сюрко придумывал он сам: орел, увенчанный звездной короной и венком из цветущего терновника. Плечи Верховного короля Светлых покрывал великолепный плащ, застегивающийся на груди усыпанными самоцветами ромбовидными пряжками с золотыми шнурами. На тяжелых складках плаща вился узор вышитых листьев терновника. Темно-зеленые брюки были заправлены в охотничьи сапоги до середины бедра. Чело Ангавара украшал тонкий золотой обруч.

Спутница его была одета в длинное светло-желтое платье из шелестящего шелка, расшитого золотыми пятилистниками. Рукава с множеством мелких пуговичек спадали ниже запястий. Шею девушки обвивало тяжелое ожерелье из квадратных пластин красного золота, украшенных рубинами и изумрудами. Густые тяжелые волосы, сиявшие, точно цветы ракитника, свободно рассыпались по плечам. На голове лежал венок из осенних листьев и ягод, вырезанных из сердолика и берила и скрепленных тонкой золотой проволочкой. В локонах девушки искрились вплетенные нитки маленьких изумру-диков, На одно плечо была накинута пелерина с опушкой из меха горностая. Талию обхватывал пояс, сделанный в пару ожерелью.

— С чего же это все началось? — задумчиво проговорила Ашалинда. — Ты охотился, а Вильям из Эриса попытался украсть твою добычу. Однако ты проявил великодушие — и так зародились узы дружбы меж Эрисом и Фаэрией. Сдается мне, ныне ты уже не так наслаждаешься погоней.

— Олени Светлых более не скачут в лесах Эриса, — отозвался Ангавар. — Светлые предпочитают охотиться лишь на волшебную дичь, которая не гибнет по-настоящему, но оживает вновь. У таких зверей в запасе уйма уловок, как бы обмануть охотника. Чтобы загнать их, требуется большое умение. Они не боятся ни боли, ни смерти, ибо ни то ни другое им не ведомо. Они наслаждаются охотой совсем как дети — игрой в прятки.

Протянув руку, он коснулся свисающего побега с вянущими желтыми листьями.

— За годы, проведенные среди людей, я приучился ценить хрупкие жизни смертных созданий как никогда прежде. Но сострадание легло мне на плечи тяжкой ношей.

Ашалинда понимала. Ее возлюбленный относился к чужой жизни с почтением, что было Светлым совершенно несвойственно — это противоречило их природе. Он утратил частицу легкомыслия, характерного для всех бессмертных. Бессмертные просто не могли относиться ко всему слишком серьезно — это самым губительным образом сказалось бы и на душах их, и на сердцах. Кто лучше них знал, что вечность — это очень, очень долго?

Солнечный свет пробивался сквозь ивовую листву, испещряя кожу девушки золотистыми пятнышками, А тот, кто шел рядом с ней плавной тигриной походкой, казалось, был самой свежестью листьев, самой сущностью солнечного света. Волосы его блестели, точно на них дрожали капли росы. Ашалин-де невольно вспомнился обрывок старой, неловко переведенной талитской песни:

И дни и ночи принадлежали ему,

Ветер и снег, луна и звезды,

Лед и снег, иней, огонь и камень.

Его сила двигала бурями и приливами морей,

Землетрясениями, от которых содрогались скалы,

Извержениями вулканов я ураганами.

Капля росы на тоненькой паутинке,

Вспыхнувшая в первом луче зари,

Разноцветное крылышко бабочки,

Набухшая почка, раскрывшийся лист,

Песня дрозда — все это тоже принадлежало ему.

Белая сова на полом дереве,

Рыжая лисица и золотой орел,

Серебристый сазан, выпрыгивающий из воды,

И все это было прекрасно и необыкновенно,

Все — исполнено радости и красоты.

Смех, веселье и песни,

Гнев и ярость — все это тоже принадлежало ему,

Как и восходы солнца,

Как и закаты.

В сердце ее внезапно пробудилось жгучее желание снова увидеть Королевство.

— Я могу подарить тебе весь мир, — промолвил Ангавар, останавливаясь меж янтарно-желтых, клонящихся земле побегов. — Найдется ли на свете что-либо, желанное тебе, чего еще нет у тебя?

— Да! — пылко вскричала Ашалинда. — Давай вместе исправим все зло, все несправедливости! Сделаем, чтобы всем было хорошо! Чтобы все рабы получили свободу, кров и хлеб, а работорговцев бы преследовали со всей строгостью. Чтобы битье слуг было запрещено по закону, а во всех крупных поместьях, особенно у Всадников Бури, работали домовые. Чтобы сокровища, найденные у Лестницы Водопадов, были распределены среди достойных бедняков Жильварис Тарва и других городов! — Девушка горячилась все сильней, слова лились неудержимым потоком, обгоняя друг друга. — Давай подарим Апплтон-Торну новую мельницу для утесника, хороший плуг, дюжину серпов из наилучшей эльдарайнской стали и двадцать крепких коней, чтобы ходили под плугом. Ой, мне столько всего в голову приходит! Сейчас, сейчас! Ой, и еще — пересмотреть придворный обеденный этикет!

Уголки губ Ангавара дрогнули от сдерживаемого веселья.

— Как ты пожелаешь, — сказал он, — так и будет. Но не забывай: новые законы в Эрисе отныне должен издавать Эдвард, а не я.

— Я уверена — он согласится на что угодно, если предложение будет исходить от тебя. Он горячо любит тебя и высоко ценит твою мудрость.

— А ты, кажется, нет. Ты готова перевернуть вверх дном все, чего я достиг за время своего вынужденного правления.

— Ничего подобного! Фи — ты снова дразнишь меня! Ничуть не сомневаюсь, знай ты только, как плохо обращаются со слугами, ты бы сам принял меры! В детстве, в Авлантии, я ни разу не слышала, чтобы к слугам относились так, как относились потом ко мне самой в Башне Исс. По-моему, в те дни, когда твой народ часто посещал Эрис, пусть и редко попадаясь на глаза смертным, такой жестокости не было и в помине. Светлые ведь терпеть не могут несправедливости и наказали бы жестоких хозяев.

— Откуда ты так хорошо знаешь обычаи Светлых?

— В Хис Меллине нас учили многому, что было тогда известно о Дивном народе. Моей наставницей была Меганви, ведунья. Она очень неплохо разбиралась в кодексе чести, которому следуют… — Тут Ашалинда запнулась. Сызмальства и всю ее жизнь, когда речь заходила о повелителе Фаэрии, он представлялся воображению девушки фигурой легендарной и далекой, дивной сказкой, существующей от сотворения мира, — чем-то таким, о чем можно лишь грезить, не надеясь увидеть даже краешком глаза, чем-то недостижимым, как сами звезды. И теперь просто в голове не укладывалось, что он стоит рядом с ней, разговаривает с ней, улыбается — что он и есть Торн. — Которому следуют твои подданные, — застенчиво докончила фразу она, на миг снова не в силах поднять глаза на возлюбленного. — Я знаю, как четко и ясно исполняются твои законы.

— Мы терпеть не можем неряшества, — честно заметил Ангзвар. — Грязнуль надо наказывать.

— Возможно. Но не поркой же, — возразила Ашалинда. — Вот в чем мы с тобой не сходимся. — Она снова немного поколебалась, а затем продолжила, хотя и сама не слишком понимала, что именно хочет сказать: — Мы вообще различаемся очень во многом. Чем больше я тебя узнаю, тем страннее мне все произошедшее. — С губ ее слетел легкий вздох. — Но эта странность так будоражит мне кровь…

— Границы созданы для того, чтобы их пересекать, — ответил Ангавар и, нагнувшись к возлюбленной, достал флакончик из эмалированного стекла, зеленый, как пламя над раскаленной медной проволокой.

Роспись на флакончике, листья и птицы, выписанные с необыкновенной красотой и свежестью, напомнила Ашалинде колечко в виде листа.

— Знаешь, что это такое?

Прядь длинных черных волос, соскользнув с плеча Ангавара, задела щеку девушки, и Ашалинда на мгновение лишилась дара речи. Черный дрозд на вершине дерева просвистел три звонкие ноты. Кашлянув, чтобы прочистить сжавшееся горло, девушка с трудом обрела потерянное хладнокровие.

— Сама я прежде ничего такого не видела, но, думается, слыхала о чем-то подобном — в одной сказке.

Ангавар отвернул крышечку, под которой оказалась светло-зеленая мазь оттенка молодой травы. Он обмакнул туда кончик пальца, а потом по очереди коснулся век нареченной.

— Силы небесные! — потрясенно воскликнула она. — Уж не то ли самое это снадобье, которым ненароком воспользовалась добрая женщина в сказке об Эйлин? О знахарке, что принимала роды у Эйлин после того, как та вышла за Светлого?

— Именно.

— И теперь я смогу видеть твоих сородичей, даже когда они скрыты от глаз всех прочих смертных?

— Да. Люди не могут увидеть Светлого, если тот сам не пожелает явиться им на глаза. Однако теперь ты будешь видеть моих подданных, хотят они того или нет. А также сможешь мгновенно распознавать все колдовские наваждения.

— Полезное свойство! Но… но вокруг ничего не изменилось, — неуверенно добавила девушка.

— Просто сейчас здесь нет никаких иллюзий.

Ашалинда радостно рассмеялась.

— Вот здорово! Какой ты щедрый!

— Проси большего. Мне приятно радовать тебя.

— Ладно, попрошу. Мне пришла в голову одна мысль. Ах, как это я раньше не подумала? Ведь я давно уже мечтаю освободить слуг Итч Уизге, загубивших свои юные жизни из легкомысленного дурачества.

— Солнце еще не успеет зайти в третий раз, как их найдут.

Она снова рассмеялась от изумления и восторга. До чего же все просто!

— Даже не верится, что все это на самом деле.

Медленная улыбка Ангавара была прекрасна, как луч солнца.

— Так поверь.

Никогда еще двор Каэрмелора не видывал собрания столь пестрого и необыкновенного.

Светлые танцевали и бродили среди людей, ослепляя их блеском и красотой. Их песни и стихи дарили неописуемое наслаждение, хотя иной раз, когда стихала последняя нота, сердца слушателей едва не разрывались от невыносимой радости или бескрайней печали. Кроме того, во дворец приехали простые крестьяне из Апплтон-Торна, слуги из Башни Исс и Таны, бурливая семья из Долины Роз, полоумный эрт со своими зазнайками племянницей и племянником, лавочник с Веревочной улицы Жильварис Тарва, дети с перепонками между пальцев и волосами цвета олова — всех их принимали и чествовали наравне с придворными: те сперва ужасались, потом посмеивались, а потом пришли в полный восторг. Отточенные и изысканные придворные манеры казались пришельцам напыщенными и абсолютно никчемными, а потому как-то быстро сами собой сошли на нет. Дамы и кавалеры каэрмелорского дворца были зачарованы: в жизни еще они так не развлекались. Шут Гоблет крепко-накрепко задружился с Сяанадом, и дружба эта оказалась опасной для чувства собственного достоинства окружающих. Парочка шутников устраивала все новые и новые выходки, но большинство во дворце научились относиться к проказам добродушно, а то и самим принимать участие.

Видели при дворе и иных существ, преимущественно по ночам. Это мог быть уриск, или маленький, безобидный с виду водяной конек, или темноволосый юноша в одежде из мхов и трав, по пятам за которым трусила крохотная свинка. Порой, когда Ангавар гулял вместе со своей нареченной вдоль прудов Осеннего сада, на поверхности которых покачивались желтые листья, туда опускалась грациозная лебединая дева. Тонкая фигурка ее отражалась на глади вод пламенеющей розой. Скоро придворные и вообще смертные начали избегать Осеннего сада — все решили, что там обитает слишком много нежити. Ходили слухи, будто бы пруды его соединяются с морем подземными пещерами, через которые туда приплывают русалки, бенварри, тюлений народ, а иной раз и морские морганы, мерроу, майгдина на туйне и еще какие-то беспрестанно смеющиеся существа, все в ракушках, и груагахи, с которых течет вода, а в длинные, до пят, волосы вплетены цветы и водоросли. Конечно же, горожане не слишком удивлялись такому нашествию колдовских существ — ведь уже по всей стране раскатилась потрясающая новость: Верховный король Светлых явился во дворце со всей своей свитой. Именно потому не нашлось бы во всем городе дамы, чье бы сердце не томилось смутной тоской, и ни единого кавалера, не мечтающего хоть краем глаза увидеть легендарного государя.

Среди рыжеватых живых изгородей Осеннего сада носились Том-Уксус и прочие мелкие домовые. Высоко в золотистых ветвях деревьев сновали маленькие фигурки. Смеясь и весело болтая на воздушном языке Казатдаура, они проворно натягивали канаты и лестницы, покуда весь сад не оказался опутан их веревочной паутиной. Меж верхушек деревьев в хрустально-прозрачном воздухе порхали легкие койлдуины, окруженные ореолами нежного сияния. Неявная нежить тоже так и норовила поселиться где-нибудь во дворце, ибо любила Светлых не меньше, чем нежить явная — однако на город были наложены чары, не позволявшая злобным духам причинять вред обитателям Каэрмелора.

Как-то вечером туда приковылял даже Финодири, одетый в свое новое платье.

Что же до Эдварда, ныне некоронованного Короля-Императора, он казался одновременно и веселым, и печальным. Придворные понимающе перешептывались — и в самом деле, перспектива столь раннего вступления на престол должна была одновременно и завораживать юношу, и страшить.

— Я, право же, очень бы хотел, — сказал Эдвард Ашалинде, — чтобы вы с Ангаваром отправились искать Геата Поэг на Дейнанн в Аркдуре. Сейчас же, не дожидаясь коронации. Правда, придется плыть морем — в тех северных краях не найдется ни одной Причальной Мачты. Но все мои морские корабли в вашем распоряжении.

— Если мы войдем в Светлое королевство, могут пройти многие годы, прежде чем мы вернемся в Эрис, — напомнила ему Ашалинда. — Кроме того, клятва Ангавара вашему отцу еще не выполнена до конца.

— Тогда не проходите через Ворота, но хотя бы отметьте их и выставьте стражу.

— Вам, кажется, очень не терпится найти их.

— Нет. Но я прекрасно знаю, какая тоска снедает Ангавара и прочих Светлых. Возможно, точно установив, где находятся Ворота, они хоть немного успокоятся.

— Вы очень великодушны.

Однако когда она передала предложение Ангавару, тот помрачнел и задумался.

— Это Эвард предложил?

— Да, и я рада, что выяснила, что его так удручает, ибо последнее время он ходил грустный, как на похоронах.

— Сдается мне, не беды Светлых так удручают его.

— Что же тогда? Близящаяся коронация?

Ангавар не ответил.

* * *

По всему Эрису народ гадал, куда это подевались шанговые бури. Не мерцали и не сияли более живые картины в загадочных сумерках и древние города не пробуждались более, заново переживая дни своей славы. Ангавар изгнал колдовские бури за пределы Эриса. По мере того как дни слагались в недели, люди постепенно начали понимать, что шанг более не вернется, но все равно не спешили отказываться от древней традиции и снимать талтри.