Горькие узы (№3) - Битва вечной ночи

По возвращении в Каэрмелор Ангавар перестал носить Льва Д'Арманкортов и явил на всеобщее обозрение собственный герб с орлом, символ королевского дома Светлых. Придворные и все, знавшие короля лично, прекрасно знали всю правду — король Джеймс попросил Верховного короля Светлых править вместо него до совершеннолетия Эдварда. Как ни странно — или, возможно, ничего странного как раз в том и не было, — эта правда практически не отразилась ни в истории, ни в массовом сознании простых горожан, видевших лицо своего государя лишь на грубой чеканке монет. Король-Император Джеймс остался в народной памяти правителем, которому не было равных, несравненным идеалом, самым популярным королем за всю историю Эриса. Люди пошли бы за ним навстречу любой опасности. Им трудно, нет, невозможно было осознать, что вся Империя столько лет находилась во власти чар, общего наваждения и что монарх, которого они так любили, на самом деле вовсе не принадлежал к их народу. Засим самая распространенная версия заключалась в том, что Король-Император погиб в битве в Мглице, а его союзник, король Светлых, явился ему на смену, дабы разделаться с остатками врагов.

И вот из всех уголков страны в столицу начали стекаться талиты. Последние, разрозненные представители древнего народа устремились ко двору, дабы увидеть леди Ашалинду, невесту короля Светлых — ту, чьи волосы теперь мерцали желтизной нарциссов, как и у них. Они приезжали все, старые и молодые — немногие богачи, жившие на доходы со своих поместий, немногие бедняки, вынужденные зарабатывать на пропитание тем, что продавали свои волосы на парики или шли в услужение, ибо их охотно брали в слуги за внешность, и, наконец, большинство — обычные люди среднего класса. Если талиты и дивились, откуда вдруг взялась эта никому не знакомая девушка их крови, то от радости не задавали лишних вопросов. А может быть, естественное любопытство их было притуплено волшебством, что тяжелыми складками окутывало дворец, запахом благовоний витало в залах и коридорах. Изгнанники из Авлантии образовали вокруг Ашалинды нечто вроде свиты, вновь воскрешая древние песни и сказания их северной земли, оттачивая свое врожденное красноречие, совершенствуясь в знаниях, состязаясь в искусстве стихосложения, музыки и театра, проявляя немалое свое мастерство во всех придворных забавах и видах спорта.

После того как Ангавар помазал ей глаза волшебной мазью, Ашалинда часто замечала тут и там Светлых из Орлиного кургана. Иногда остальные люди также видели их, а иногда и нет. Чаще всего они предпочитали стенам дворца сады, а не то скакали верхом или развлекались соколиной охотой в Королевских угодьях Глинкита. На взгляд Ашалинды в Светлых уживалось множество самых разных качеств: эгоизм и строгие моральные принципы, жестокость и доброта, грубость и обходительность. Но все они и всегда умели веселиться и радоваться. Светлые были скоры и на расправу, и на награду. Девушка не раз наблюдала, как они одним движением руки помогали какому-нибудь бедолаге или же, напротив, насылали мелкую и чаще всего тоже невидимую нежить щипать и колотить нерадивого слугу или неряшливого придворного, пока у того все тело не покрывалось лиловыми и багровыми синяками.

Однако в общем и целом Светлые были ничем не лучше и не хуже обычных людей, на которых, к слову сказать, обращали мало внимания, более интересуясь своими собственными делами. Иногда они общались с талитами, но искренне, от всего сердца интересовались не более чем полудюжиной смертных: Ашалиндой, принцем Эдвардом, Эрсилдоуном, Роксбургом, Элис и юной Розамундой.

Однажды вечером из пылающего заката вырвался отряд эотавров. Всадники Бури привезли известия о братьях Магрейнах.

— Ваше величество, — с низким поклоном доложил чуть запыхавшийся глава королевского эскадрона, — по вашему описанию мы нашли их. Они стояли возле черного узкого залива, а вода в нем кипела и бурлила, точно в глубинах разыгрывалась какая-то свирепая буря.

— Воистину буря, — кивнул Ангавар.

— В эту самую минуту дайнаннцы уже везут их сюда на патрульном фрегате.

— Вы потрудились на славу.

И король отпустил их.

В ту же ночь Летучий корабль дайнаннцев пристал к причальной мачте каэрмелорского дворца. Братья Магрейны предстали перед Ангаваром и Ашалиндой.

Девушка с радостью и ужасом глядела на рыжеволосых братьев. Они стояли, ожидая своей участи, и лица их ровным счетом ничего не выражали. Оба молчали. По одежде у них струилась вода, в мокрых волосах запутались клочья водорослей.

Ашалинда повернулась к возлюбленному:

— Они все еще под властью заклятий. Пожалуйста, освободи их.

— Златовласка, — ответил ей Ангавар, — эти люди провели в Эрисе гораздо более времени, чем отпущено человеческой жизни. В отличие от тебя они по-настоящему живут и дышат вот уже более тысячи лет. Понимаешь ли ты, что произойдет, если снять чары?

Девушка побледнела.

— Ох, — прошептала она, — об этом-то я не подумала. — Она задумалась на несколько биений сердца. — А по-прежнему один из них всегда говорит правду, а другой всегда лжет?

— Нет. Это заклятие было наложено на них только ради того, чтобы испытать тебя. Однако каждый может говорить лишь два слова. На протяжении долгих веков им дозволялось отвечать только «да» и «нет» — Итч Уизже терпеть не может звуков человеческой речи.

Ашалинда повернулась к эртам, пытливо вглядываясь в бесстрастные лица.

— Вы хотите остаться заколдованными?

— Нет, — ответил один из братьев.

На шее у него вздулись и бешено пульсировали вены, мышцы напряглись, точно он со всех сил с кем-то боролся.

— Вы знаете, что станет с вами, когда вы освободитесь?

— Да, — сказал второй брат. На лбу у него блестели капельки морской воды — а может быть, пота.

Он стиснул челюсти и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, словно силился заговорить, но не мог.

Ашалинда прикусила губу. Подойдя к братьям, она поцеловала каждого в щеку. Кожа их, столетиями ведавшая лишь касания воды подземных пещер, была холодна как лед.

— Тогда да пребудет с вами высшая милость, пусть солнце всегда светит на вас, а ветер всегда дует вам в спину.

Ангавар по очереди коснулся лбов Магрейнов.

— Благословляю вас, — промолвил он.

Братья повернулись друг к другу. По лицам их медленно разлилось выражение безграничной радости. Раскинув руки, они хотели пасть в объятия друг другу, но тут-то и настигло их беспощадное время. На пол дворца рухнули два столба праха, столь мелкого и легкого, что самого слабого сквозняка хватило, чтобы унести эту пыль прочь.

Как же жутко иной раз бывало стоять рядом с Повелителем Колдовства!

А иной раз — непередаваемо здорово.

Вообще общество Светлых всегда действовало на смертных возбуждающе. Совсем то, что испытываешь перед бурей, когда начинает подниматься ветер, небеса темнеют, а ветер пропитан магией. За миг перед бурей мир становится иным, в нем возможно что угодно, а самого тебя охватывает такая легкость и бесшабашное веселье, что кажется, ветер вот-вот собьет тебя с ног, подхватит и унесет высоко в небо, в царство молний и ветра. Вот что такое — находиться рядом со Светлыми.

Насколько же сильнее пьянила и дурманила близость короля Светлых!

— Когда я с тобой, мне подчас верится, что я умею летать! — воскликнула Ашалинда.

Ангавар рассмеялся.

— Мне будет приятно наблюдать, как ты наслаждаешься небом, — сказал он и взял ее полетать.

Летать без всяких дополнительных приспособлений — древняя мечта человечества. Смертные издавна мечтали летать как птицы — так вот, это совсем иной полет. Совсем не как Ашалинда летала в обличье лебедя, когда все зависело от мускульных усилий и точного выбора воздушных течений. И не так, как летают при помощи силдрона — скучное механическое скольжение, когда тебя тянут веревками на специальном летательном поясе.

А Светлые летали, как летает мотылек, пушинка одуванчика, бабочка, лист, скользящий на ветру, дрозд, стрела, орел, петарда, грозовая туча — все по отдельности и вместе взятое, и не только. Они умели подниматься гораздо выше любых птиц, на тысячи футов над землей, туда, где царит леденящий холод, а воздух так разрежен, что дышать можно лишь благодаря силе заклятий, осуществляющих этот волшебный полет.

Стать легче пушинки, парить меж листьев на самых высоких, тонких ветвях деревьев, скользить сквозь густые зеленые кроны все выше и выше. Зависнуть над недвижной лесной заводью или над серой, чуть рябящейся поверхностью широкого oзepa, а потом опустить ногу и коснуться пальцем воды. Раскинув руки, броситься с высокого утеса прямо в бездну и стремительно мчаться вниз, чтобы потом мягко приземлиться на каком-нибудь низеньком облачке, или, поймав восходящий поток воздуха, воспарить и вернуться на вершину утеса, или же опуститься на узкий каменный выступ посередине кручи, куда невозможно добраться ни сверху, ни снизу. Шагать по цветущему лугу, да так, чтобы не сломать ни единого стебля, не помять ни единого лепестка, оседлать грозу и слушать раскаты грома, когда ветер бушует у тебя в крови, а прорезаемые стрелами молний тучи громоздятся вокруг фантастическим городов исполинов. Чувствовать мельчайшие изменения в давлении воздуха, скорости и силе ветра, однако мастерски приспосабливаться к любым условиям, не замечая усилий — как прикованные к земле существа не замечают усилий при ходьбе. Вот что такое было летать, как летают Светлые.

Однако для самих Светлых это являлось всего лишь забавой, праздным времяпрепровождением. Для долгих путешествий полеты были слишком уж медленны, особенно в тяжелой атмосфере Эриса. Как простой пловец уступает в скорости парусному судну, как пешеход не в силах угнаться за каретой, так и полет Светлых не мог потягаться с крылатыми скакунами или Летучими кораблями.

Поэтому Ашалинда со своим возлюбленным путешествовали на эотаврах, по очереди посещая любимые уголки Эриса. Приехав же на выбранное место, они слезали с коней и летали сами, при помощи одной лишь магии.

В Лаллиллире они неторопливо скользили над туманными лощинами, вниз по течению рек, на сырых берегах которых, возле тростниковых омутов, груадахи, похожие на тонкие цветы ириса, расчесывали желтые волосы.

Потом влюбленные поскакали в Хайторн-Фирзенхолт и там поднялись на живые изгороди, потревожив плотное покрывало листвы не более, чем потревожила бы его принесенная ветром паутинка — ведь они легко шагали там, где создания Эриса провалились бы в зеленую гущу. А когда над холмистой страной куинокко собрались сумерки, к счастливой чете застенчиво подошел изящный белый конь и склонил перед ними увенчанную витым рогом голову, задрожав от удовольствия, когда Ангавар ласково погладил его выгнутую шею, молочно-белую, как сам лунный свет.

— Мой народ называет его единорогом, — сказал Ангавар. В Долине Роз пышным цветом цвел шиповник и дикие розы, обволакивая всю долину пенным кружевом белых и нежно-красных розеток, нежных, как лапка котенка. Насколько же иначе весь Эрис выглядел с высоты, таким, каким видит его око солнца! Леса тянулись к свету, раскидывая руки ему навстречу. Тонкие светло-зеленые и золотистые побеги застилали старые, огрубевшие стволы внизу.

В Мириеноре лебединые девы сбирались вокруг Ашалинды с Ангаваром, венком черных цветов окружали влюбленных, плывущих по глади озер в стеклянном челне или стоящих рука об руку на самой поверхности воды.

Кипящая лава Таптартара не обжигала короля Светлых и его невесту, и они вместе летали меж черных столбов дыма, не чувствуя ни угарных паров, ни ядовитых газов, что поднимались над этим безлюдным краем.

Полеты сами по себе стали для девушки неиссякаемым источником веселья. Далеко от глаз чопорных придворных — поднявшись туда, где взгляд человеческий не мог различить их — влюбленные резвились и играли в воздушных потоках, точно щенки на лужайке. Свободная от сил притяжения, одетая в лесной наряд дайнаннцев, Ашалинда училась выделывать в воздухе сальто, мертвые петли, крутые повороты и прочие хитроумные маневры. Она снова возвратилась в детство, стала ребенком. С тех пор как ей исполнилось семь — тысячу лет назад! — она так не дурачилась. И никогда еще у нее не было такого чудесного товарища по проказам и шалостям, такого партнера по танцам, от красоты которого сердце останавливалось у нее в груди.

Эрантри косился на все эти дурачества неодобрительно. Для него, пернатого хищника, полеты были образом жизни, а не веселой игрой.

— Хотелось бы мне навсегда сохранить способность летать, — сказала Ашалинда, паря рядом с Ангаваром меж верхних ветвей старого дуба. — Сила тяжести — такая скучная штука!

— Увы, твой народ не приспособлен для постоянной левитации, — ответил ее нареченный. — Без постоянных упражнений кости людей становятся хрупкими, мышцы слабеют, даже сердце не может биться в полную силу.

— Какое безобразие! — пылко заявила девушка. — Ну и ладно, я не стану роптать, если мне можно будет полетать вместе с тобой хоть иногда.

— Куда теперь? — спросил он.

— В Тириендор. Я всегда любила этот лес больше всех прочих и очень хочу посмотреть, каков он осенью.

В Тириеидоре лучи заката переливались и сияли, точно яркие драгоценные камни, а кроны могучих дубов отливали благородной бронзой. Сам воздух тут казался золотистым, очертания деревьев и трав чуть-чуть размывались сказочной дымкой, как будто по всему лесу витала волшебная пыльца. Легкий ветерок кружил яркие осенние листья, срываясь с ветвей, они шелестели, парили в воздухе, а потом опускались на землю, пустые и жалкие, как протянутые за подаянием руки нищего. На дичках айвы зрели зелено-золотые фонарики плодов, а из влажной почвы высовывались алые мухоморы, похожие на шапочки гоблинов.

На сей раз колючие ветви уже не цеплялись за одежду Ашалинды — кусты шиповника и терновника сами отклонялись с ее пути. Звери и птицы не прятались, заметив чужаков. Ручные, доверчивые подходили они к Ангавару. Некоторых он звал, другие сами льнули к нему. Робкие косули и настороженные волки, кроткие голуби и бдительные соколы, медведи и белки — все тянулись к нему, ища его ласки. Даже белые ночные бабочки стаями вились у него над головой, венчая прекрасные черные волосы короля языками бледного пламени.

— А почему звери и птицы не собирались вокруг тебя, когда мы в первый раз шли здесь?

— Я велел им держаться поодаль. Разве тебе не показался бы подозрительным дайнаннец со свитой из диких зверей?

— Все равно я уже тогда начала подозревать, что ты не тот, кем кажешься! — улыбнулась она.

Их посещали новые и новые стайки лебединых дев, и множество баваан-ши, и прочая самая разная нежить. Немногие из них до сих пор знали, кто такой последний Король-Император Эриса на самом деле. Наложенные им заклятия по-прежнему не утратили силы. Те же немногие, кто знал правду, прослышали о ней от членов Аттриода Неявных, которым, в свою очередь, ее раскрыл Фитиах.

Светлые не боялись нежити, им было абсолютно все равно, явная она или неявная. Если любой смертный король на его месте жестоко преследовал бы своих недавних врагов, Ангавар не питал к солдатам Войска Неявных, откликнувшимся на Зов Моррагана, ни малейшей вражды. По законам Светлых они не совершили ничего дурного. Откликнуться на зов любого принца Светлых для нежити не считалось изменой, равно как не преступлением — напасть на смертных. Обычно Светлые вообще не вникали в отношения людей и нежити.

Конечно, выполняя обещание защитить Империю и сражаясь в наводненной нежитью Башне Исс, куда он явился, чтобы отыскать Ашалинду, Ангавар бился именно с Войском Неявных. Однако большая часть разгромленного Ангаваром и его рыцарями войска тоже не таила никакого зла против своих недавних победителей. Даже Ваэльгаст, бывший предводитель этого войска, бросал Ангавару вызов лишь из гордыни, извращенного желания развлечься, как бы опасно это развлечение ни оказалось. Порой нежить провоцировала Светлых на стычку-другую, поскольку по натуре многие духи крайне воинственны — однако для них немыслимо по-настоящему ненавидеть народ Фаэрии. Возможно, встречались и исключения из общего правила — например, уцелевшие члены Аттриода Неявных, но сейчас они были побеждены и никто даже не знал, где они скрываются.

Ангавар с Ашалиндой не только летали, но и спускались со своею свитой Светлых под землю. Глубоко под могилами и усыпальницами людей они посетили Фридеан, рудники и каменоломни стуканцов и колдовских шахтеров. И повсюду их встречали толпы карликов. Все откладывали кирки и лопаты и низко кланялись.

— Это он! Он, он сам! — возбужденно щебетали они. Как и всех прочих, их как магнитом тянуло к королю Светлых.

Затем крылатые кони путешественников полетели в холмистый край. Истинные волки Долины Вороньего камня, прекрасные и исполненные чувства собственного достоинства, приблизились к королю Светлых и его спутнице со сдержанной грацией. Они не выказывали ни малейшей агрессии и даже горделиво притащили на показ гостям волчат. Видно, они испытывали к Дивному народу безграничное доверие — настолько полное и глубокое, что даже с присутствием Ашалинды смирились, лишь подозрительно фыркнув в ее сторону.

— Как раз они-то, — заметил Ангавар, трепя за ухом игривого волчонка, — не любят охотиться на людей. Их вой вовсе не выражает кровожадный голод, как принято у вас считать, — просто таким образом они переговариваются друг с другом. Всякие страшные истории, которые смертные рассказывают друг другу на ночь перед камельком, страшно несправедливы к волкам. Эти звери охотятся ради того, чтобы не умереть с голоду, играют со своими малышами и живут в полной гармонии с лесом. Им, милосердным убийцам, далеко до человеческого рода по части всяких жестокостей!

Залы под Лестницей Водопадов, лишившиеся сокровищ Светлых, стояли пустые и разоренные. Под полыми сводами гулко отражались раскаты смеха людей и Светлых, сплетавшиеся, как венок из маргариток и звезд.

— И в самом деле, — подтвердил Ангавар, — эти сокровища созданы моим народом в Золотую Эру. А перед тем как уснуть под Орлиным курганом, мы спрятали их. Надпись над входом — это загадка на лебедином языке. Если произнести вслух слово «лебедь» на языке Светлых, двери откроются.

— Правдивый Томас перевел нам загадку, — сказала Ашалинда. — Неужели лебеди и правда поют во время полета? Я была лебедем, но ничего подобного не заметила.

— Ты ведь была не настоящим лебедем, Златовласка. Перья настоящих лебедей наделены многими необычайными качествами и во время полета издают чудесную музыку. Но не все уши слышат ее, — объяснил Ангавар.

Вместе с возлюбленным Ашалинда плыла над горами, над морем, за которым заходило солнце. Они видели изломанные снежные пейзажи Римани, шелкопрядильные фабрики Север-несса, шафрановые поля Луиндорна, дикие берега Финварны и покинутые города Авлантии. Янтарно-дынное солнце скользило по северному небосклону, точно персик в сиропе. В эти дни оно светило особенно ясно, и в длинных косых лучах его все время казалось, что стоит утро чудесного золотого дня. Каждый лист мерцал осколком цветного стекла из старинного витража, каждое дерево являло потрясающее сочетания света и тени: разноцветный сверкающий убор с той стороны, куда падал свет, и причудливый узор тени с другой. В эти дни над землей царило пронизанное светом вечное утро — вечное утро осени.

И в самый разгар всей этой красоты Ашалинда с Ангаваром вернулись в суету и кипение Каэрмелора.

На каминной решетке мраморного камина жарко пылали длинные сосновые поленья и шишки. Стены комнаты лучились слабым золотистым светом — этот эффект создавался благодаря тому, что в краске была примесь хрома. На фоне этого блеска особенно ярко выделялась потрясающая красота гобеленов. На узорчатом ковре перед камином развалились две гончие в рубиновых ошейниках. Рядом, на низеньком инкрустированном столике лежала шахматная доска. Фигурки были вырезаны из яшмы и оникса. На другом столике стоял массивный ларец с филигранными застежками — для хранения драгоценностей. Ключ был небрежно брошен рядом. В подсвечниках и на высоком канделябре пылал целый лес свечей.

Перед входом стоял навытяжку лакей с шелковой подушечкой в руках. Примостившийся на высоком табурете музыкант мечтательно перебирал струны огромной золоченой арфы, с которых замороженными слезами солнца срывались звонкие ноты. Ибо здесь, в этой солнечной комнате, находился сейчас молодой государь — а его повсюду сопровождала музыка.

Вивиана с Кейтри тихонько перешептывались в нише окна, склоняясь над вышивкой. Эдвард коротким, рассеянным жестом, точно отмахиваясь от докучливой мошкары, разрешил им сидеть в его присутствии. Розовое сияние обрисовывало застенчивые силуэты обеих девушек. Небо за окном было рассечено напополам линией створок, как перезрелая хурма. В окно струились красные лучи заката, длинные рубиновые кристаллы. Некоронованный Король-Император Эдвард стоял, опираясь локтем на каминную полку, и с мрачным видом водил носком башмака по железному пруту решетки. Рядом стояла Ашалинда.

— Прошу вас, Эдвард, взгляните, — говорила она. — Как по-вашему, придется ли это по вкусу моего господину?

Эдвард поглядел на маленький сверкающий кружок у нее на ладони и, зажав между большим и указательным пальцем, поднес к глазам, чтобы рассмотреть поближе. По внешней стороне золотого ободка тянулся искусно сработанный узор: переплетающиеся перья орла и морской птицы. На внутренней стороне было выгравировано: «Я тебя люблю».

— Все здесь исполнено благородства, — вынес вердикт юный Король-Император. — Превосходная работа. Впрочем, чего еще ждать от королевского золотых дел мастера?

— Я дала ему на переплавку весь белый птичий браслет, — пояснила Ашалинда, касаясь руки в том месте, где запястье обычно обвивало старинное украшение. — «Это золото лишь двенадцати каратов, — сказал он мне. — Когда я его очищу, металла останется гораздо меньше». «Но на кольцо-то хватит?» — спросила я. «Тютелька в тютельку», — ответил он.

— Но ваш браслет! — запротестовал отпрыск Д'Арманкортов, возвращая кольцо девушке. — Не вы ли рассказывали, что это подарок вашего отца?

Ашалинда спрятала кольцо в зеленый бархатный мешочек, затягивающийся золотой ленточкой.

— Да. Но понимаете, Эдвард, это единственное мое достояние, подаренное мне не моим господином. Отец не пожалел бы о моем решении. Для меня ценность этого браслета во много раз превышает его номинальную стоимость. И я хотела в знак наших обетов подарить моему нареченному что-нибудь очень-очень редкое. И это ведь не просто так кольцо, а с секретом. В него вплавлены три моих волоска.

— Как изобретательно, — сухо промолвил Эдвард, глядя в камин.

Арфа умолкла. В комнате воцарилась непривычная тишина.

— Играй, — бросил юный король через плечо.

Руки музыканта немедленно снова пришли в движение.

— Ваш день рождения приближается слишком быстро, — сказала Ашалинда, пытаясь веселыми словами рассеять неловкость. — Стать Королем-Императором в день шестнадцатилетия — для вас это и вправду судьбоносный день.

И в самом, деле! — думала она. — Мне и самой всего лишь семнадцать. Нас разделяет не так уж и много лет. А может быть, целая тысяча…

— Вы уже видели последние подарки? — торопливо продолжила она, надеясь непринужденной беседой разгладить его нахмуренный лоб. — Их так много, что часть пришлось сложить на чердаке.

— Все кругом так щедры, — пробормотал он. — Кстати, вот сейчас, пока мы тут разговариваем, во дворец уже везут мой подарок для вас. Этого Ангавар еще вам не дарил.

— Что это? Пожалуйста, скажите!

— Подарок, который вам больше всего подходит. Зеркало.

Девушка невольно ахнула и, стараясь скрыть это, тут же кашлянула в ладошку. Что-то в тоне молодого человека, в том, как он бросил на нее один короткий быстрый взгляд и тут же опустил голову, наводило на мысль: здесь скрыт какой-то тайный смысл. Но Эдвард тут же отвернулся.

— Ой, вон он! — взвизгнула Вивиана, роняя вышивку и показывая в окно.

Они с Кейтри вытянули шеи, пытаясь выглянуть во двор, по которому шагал рослый капитан Королевской гвардии. Он поднял взор и, хмуро улыбнувшись, отдал девушка честь.

— Ты выронила сердце в окошко, Виви, — улыбнулась Ашалинда. — Если хочешь, можешь пойти поискать его, но только чур по лестнице.

— Правда? Можно?

— Конечно! И тебе, Кейтри, тоже.

Девушки изящно присели в реверансах и вышли. В тот же миг в чертог вошел паж в королевской ливрее и опустился перед Эдвардом на одно колено.

— Говори, — отрывисто велел молодой человек.

— Ваше императорское высочество, я принес вам приветствия от леди Розамунды Роксбургской. Она ожидает в приемной.

— Благодарю, Грифлет. Я скоро пошлю за ней. — Эдвард взмахом руки отослал пажа. — Скоро.

— Прошу извинить меня, Эдвард, — промолвила Ашалинда, сжимая зеленый бархатный мешочек. — Мне необходимо заняться кое-какими неотложными делами.

Она присела в реверансе.

— Королевы не делают реверансов, — сказал Эдвард почти грубо.

К щекам девушки прилила кровь.

— Я еще не королева. Покамест вы мой Король-Император, мой государь.

Он ничего не ответил, а лишь кивнул и поцеловал руку Ашалинды. Когда она вышла, юноша снова повернулся к камину.

Спустившись по спиральной лестнице, Ашалинда оказалась в темном холле. Звуки ее шагов отдавались тихим эхом, что было довольно странно, учитывая, что деревянный пол устилали толстые ковры. Эхо внезапно замедлилось, хотя Ашалинда не умеряла шаг. Девушка остановилось. Она чуяла рядом что-то неуловимо знакомое.

Стояла мертвая тишина.

В коридор не доносилось ни гула разговоров из главного зала, ни тихого шарканья пажей, несущих светильники и факела. Не слышалось ни скрежета колодезного ворота на дворе, ни воркования голубей в голубятне, ни лая собак на псарне, ни стука лошадиных копыт — никаких привычных звуков жизни большого дворца.

— Выходи, — сказала девушка тишине. Ни звука.

— Выходи! — повторила она громче. — Я знаю, что ты здесь.

В холле все оставалось так же темно и тихо. Ашалинда закричала, гневно и нетерпеливо:

— Если ты сам не покажешься, я выдавлю тебя оттуда, как сыворотку из сыра!

Из ниши в стене выскользнула маленькая фигурка. Замерев перед девушкой, она нервно крутила пальцы.

Он всегда ужасно раздражал ее. Она жалела его — его болезненную привычку забиваться в темные углы, непонятные страхи, хромоту — жалела его, но в то же время боялась.

— Ну что ж, — произнесла она наконец, — доброй удачи тебе, Под из Башни Исс. Вижу, ты все-таки сумел ускользнуть.

Большие пальцы Пода завращались еще быстрее. Лицо его было пустым, как чистый лист бумаги.

— Зачем ты явился сюда? Ты искал меня? А может быть, исцеления — ты ищешь Верховного короля Светлых, чтобы вылечиться от хромоты? Он легко сделает это, если я попрошу…

— Нет!

Отчаянный крик парня раскатился по коридору, отражаясь от стен. Оглушенная, Ашалинда шагнула назад.

— Зачем тогда? — резко спросила она, скрывая за злостью в голосе беспокойство.

— Хотел посмотреть дворец. Хотел уйти от Хелигеи.

— Глупыш, Хелигея тоже приехала сюда. И ручаюсь, она знать не знает о том, что ты вообще существуешь.

— Знает.

— Или она тебя не любит? Ты сказал ей что-нибудь такое, что она предпочла бы не слышать?

Губы Пода дрожали.

— Не приставай, — пробормотал он. — Я хочу есть.

Ашалинда смягчилась.

— Этому горю легко помочь. Я покажу тебе дорогу на кухню. Идем.

Он отпрянул.

— Там слишком людно.

— А, понимаю. Мы с тобой всегда избегали больших компаний, нам не хотелось, чтобы на нас таращились, правда? Тогда пойдем на псарню. Мальчишка-подручный накормит тебя хлебом и мясом. Там тебя никто не увидит, только он да гончие. Однако же ты и впрямь можешь исцелиться, как я. Он может тебя вылечить, и кто знает, вдруг ты вырастешь и станешь великим колдуном. У тебя есть дар…

— Нет! — яростно выпалил Под. — Его ты у меня не отнимешь!

Он глядел на девушку то ли с ужасом, то ли с ненавистью.

До нее вдруг дошло, что он считает, будто его косолапость, физическая ущербность как-то связана с даром ясновидения.

— Если ты вылечишься, твой дар все равно останется при тебе, — заявила Ашалинда. Под лишь упрямо выпятил распухшую нижнюю губу. — Не веришь мне, так спроси у моего господина, он не умеет лгать!

Но Под упорствовал.

— Глупый мальчишка! — наконец вскричала Ашалинда, выходя из себя. — Почему ты отказываешься от помощи?

— He надо мне твоей помощи! — огрызнулся Под, бешено оглядываясь по сторонам, как будто попал в ловушку, откуда не было выхода.

— Тогда я не буду тебе больше ничего предлагать. И все равно ты не такой проницательный, каким себе кажешься. Твои предсказания и гроша ломаного не стоят! Сплошная чушь! Ты говорил, что мы с ним никогда не будем счастливы — так вот, ты ошибся! Ошибся — слышишь? Потому что я выйду за моего господина замуж в Светлом королевстве, и ничто уже не в силах встать между нами!

И стоило этим словам слететь с уст девушки, ее охватил невыразимый ужас и она горько пожалела, что вообще их произнесла. Она ведь слышала, как Томас Эрсилдоун как-то сказал: «Момент наивысшего счастья человека — это тот, когда судьба уже занесла топор у него над головой. Говорят даже, что великая радость на самом деле предвещает великую скорбь».

Ашалинда ждала. Затаив дыхание. Под вытаращился на нее во все глаза.

— Такие, как ты и он…

— Придержи язык! — закричала она, зажимая уши руками. — Я не стану слушать тебя! Не стану!

Повернувшись, она бегом бросилась прочь, а чтобы не слышать ужасных слов, на ходу напевала глупую песенку, которую слышала от Кейтри сегодня перед завтраком.

Завернув за угол, она остановилась. Но даже сквозь толщу камней в щели меж дрожащими пальцами проникли слова, которые она так боялась услышать — те самые, что хотел сказать ей Под.

«… Никогда не будете счастливы… никогда…»

— Будь ты проклят, гнусный лжец! — всхлипнула она, — Будь ты проклят!

Но он и так был проклят.

Коронация нового Короля-Императора, Эдварда IV из дома д'Арманкортов и Трета, Верховного короля Эльдарайна, Финварны, Севернесса, Луиндорна, Римани и Намарры, короля Иных Земель и Территорий — сия торжественная церемония состоялась одним прекрасным солнечным днем гаотпмиса, месяца ветров.