Визиана приподнялась на локте и чуть не свалилась со своего мраморного ложа. Но жилистые руки Тулли подхватили ее, не дали упасть. Фрейлина сонно улыбнулась.

— Я что, спала?

— Нет времени ничего объяснять, — быстро проговорила Тахгил. Ей хотелось петь и плясать от радости. — Скорей, Вивиана, залезай на спину коня. Кейтри сядет за тобой, а я последней — найгель умеет удлинять спину. Тигнакомайре — если ты не можешь найти другого выхода, доступного смертным, тайный проход открывается прямо за этим гобеленом.

Меж стен раскатилось звонкое эхо. Где-то совсем рядом раздались голоса. По плитам зазвенели чьи-то шаги.

— Ой, да это ж Тигги, — весело удивилась Вивиана, явно не сознавая грозящей им опасности. — Привет, старый друг!

Водяной конь вытянул вперед копыто и склонился перед фрейлиной.

— Ой, как мило! — восхитилась она, поглаживая шелковистую гриву. — Как учтиво… ой!

Сильные руки Тулли швырнули ее на спину Тигнакомайре. Звуки шагов стали громче, найгель заплясал на месте в страхе перед неминуемым разоблачением.

— Когда нас поймают, спригганы заставят нас жестоко поплатиться за помощь вам, — предупредил он, закатывая глаза. — Садитесь! Скорей!

Вивиана, уже все поняв, потянулась с его спины вниз, к Кейтри. Руки их переплелись.

— Прыгай, когда я тебя дерну! — вскричала фрейлина.

Но едва девочка прыгнула, по коридорам крепости раскатился жуткий вопль, подобный которому можно услышать лишь в самом ужасном кошмаре. В гобеленовый зал ворвалась ударная волна звука. Чудовищная какофония сотрясала стены, крушила мебель, чуть не рвала барабанные перепонки. В ней кипела квинтэссенция ярости и победоносного гневного торжества. Тигнакомайре вздрогнул и дернулся. Самую малость — но этой малости хватило, чтобы Кейтри, промахнувшись мимо его спины, соскользнула, а Вивиана невольно отпустила ее. В это мгновение в зал хлынул живой поток ненависти и злобы. Повсюду кругом замелькали чудовищные копыта, когти, клювы, крылья и здоровенные плоские ручищи.

— Беги, Тигги, беги! — отчаянно закричала Тахгил.

Застучали копыта, захлопали сильные крылья. Под балками сводчатого потолка пронесся черный лебедь. Со стены слетел огромный прямоугольник жесткой тяжелой ткани. Перепуганный водяной конь рванулся навстречу вырвавшемуся из дыры порыву холодного ветра и исчез в тайном проходе, унося с собой Вивиану. Кейтри поднялась с пола и огляделась по сторонам.

Они с Тахгил стояли рядом с Тулли в центре круга, образованного ползучей сетью теней, колышущейся волной неявных тварей. Глаза их сверкали бездонной ненавистью и злобой. Один из неявных стоял чуть в стороне от других, и когда Кейтри заметила его, в желудке у нее закопошились червячки запредельного страха. Он был невысок и жилист, как засохший стебель какого-нибудь особо противного сорняка, одет во все желтое — от горчично-коричневого до ярко-одуванчикового оттенков, а лохматые неровные швы словно подражали зазубренным листьям одуванчика. По рукавам его шныряли мелкие лохматые грызуны. С подбородка торчала жиденькая бороденка, похожая на плесень. Тощее рябое личико цвета старого пергамента носило на себе печать злобы и болезненной, беспощадной ненависти. Сейчас на личике этом было написано такое жестокое торжество, что у Кейтри кровь в жилах похолодела. Вот кто кричал так пронзительно и ужасно, поняла девочка.

Бледные губы старикашки изогнулись в ухмылке.

— Мы встретились Вечной ночью, эрисбанден, — проскрипел ржавый голос.

По руке у него пробежала крыса.

— Яллери Браун, — тусклым голосом промолвила Тахгил.

— Он самый, эрисбанден, он самый. Долгая погоня, но какой удачный конец! Шпионка, подслушивающая под дверью, похищающая чужие секреты — ты, ведающая Обратный Путь, — теперь-то ты все расскажешь, да еще как охотно! Но и это не уменьшит положенного тебе наказания!

Сбежать не удастся. Оставалось лишь смириться с этим простым непреложным фактом.

— Будь по-твоему, — спокойно отозвалась Тахгил. — Но отпусти моих спутников. Они не сделали тебе ничего плохого.

— Наживке, былой игрушке Юного Валентина, мы позволили ускакать — но не такова будет ее судьба, — промолвил Яллери Браун, показывая костлявым пальцем на Кейтри, — как и твоя. Что же до уриска, он всего лишь досадливая муха, которую довольно прихлопнуть, да и дело с концом.

И тут через весь зал прозвучал, раскатился эхом новый голос, чистый и властный. Толпа нежити — всей, кроме Яллери Брауна — тотчас рассеялась, разбежалась кто куда, по боковым коридорам и тайным проходам.

В зал вступили три Светлых лорда.

Неописуемо прекрасные лица излучали потоки света. Волосы, увенчанные серебряными коронами, казалось, неподвластны были обычному земному притяжению — они струились по воздуху, раздуваемые незримыми волнами волшебства, как будто вокруг голов этих изгнанных обитателей Светлого королевства покачивались чародейские озера. Та же сила раздувала полы черных плащей изгнанников, придавая им сходство со штормовым небом.

— Ашалинда на Пендран, — сурово произнес самый высокий из всех троих — тот самый, голос которого разогнал нежить мгновение назад.

И уже в звуках своего имени, в силе свирепого желания, что горело во взглядах Светлых, Тахгил-Ашалинда поняла, что значит для них ее плен. Они знали, кто она такая. Она олицетворяла для них последнюю, неожиданную надежду, их бесценный ключ, свет во мраке отчаяния. Она и только она могла указать изгнанникам путь домой.

— Лорд Илтариен приветствует тебя, — с насмешливым поклоном проговорил самый высокий из Светлых.

— Прошу вас, отпустите моих друзей, — повторила девушка. — Они ничего не знают о том, что вас интересует.

— Те, что стоят здесь, здесь и останутся.

— Я знаю, что вам от меня нужно. Да, я вернулась в Эрис после Закрытия. Я прошла через Ворота, но утратила память о том, где они находятся. Если Светлые искали безрезультатно, какие шансы найти Ворота остались у меня?

Лицо лорда Илтариена потемнело.

— Следуйте за мной, — велел он, резко разворачиваясь. Тахгил-Ашалинда вместе с Кейтри, которая так и жалась к старшей подруге, поневоле двинулись следом. Замыкал шествие зловещий Яллери Браун. Но Тулли остался в зале — чары Светлых не дали ему тронуться с места.

Позади оставались все новые и новые величественные чертоги и дивные коридоры Аннат Готалламора. Две смертные сами не знали, идут ли они, скользят ли, или же летят по воздуху. Мимо текли, переливаясь, разноцветные тени. Струился свет — лучи звездного сияния, И все кругом дышало колдовством. Оно пронизывало воздух, потрескивало между пальцами Кейтри и Тахгил миниатюрными молниями. Однако ухватить его, воспользоваться им было невозможно — во всяком случае, для смертных.

Поднявшись по аметистовой лестнице, они оказались в высоком зале. Стены здесь сверкали и искрились, точно сделанные из хрусталя. И сквозь эти стены, как через лиловато-сиреневый шелк, блистали звезды Мглицы. Возможно, то были вовсе и не настоящие стены — ведь Светлые не любят замкнутых пространств. И в самом деле, едва смертные вошли со своим грозным эскортом в комнату — гостиную ли, тюрьму ли, — вокруг поплыли ароматы сосны и дождевых облаков.

— Идите вперед, — велели Светлые, а сами ушли.

Он сидел, один, спиной к входу.

При звуке их шагов он поднялся на ноги и обернулся. С губ Кейтри сорвался короткий отрывистый крик.

По телу Ашалинды пробежала холодная дрожь — странная, ледяная волна. Однако девушка не испытывала ни страха, ни паники — ее словно обдало порывом студеного ветра или струями ночного дождя. Дивясь увиденному, она застыла, балансируя меж радостью и ужасом, снова лишившись дара речи. Глаза того, кто глядел на нее сейчас, цветом напоминали дождевые тучи, но взгляд пронзал, как луч жаркого солнца.

— Торн…

Голос Ашалинды дрогнул. Она бросилась к нему и застыла, утопая в восторге снова быть рядом с ним, видеть его и знать, что он видит ее. Ее словно сковал паралич — она не смела протянуть руку и коснуться возлюбленного, — а вдруг он окажется лишь призраком, фантомом, Но на губах его играла нежная, изумленная улыбка.

— Скажи мне что-нибудь, — пробормотал он низким мелодичным голосом, который так хорошо помнила девушка.

— Увы, — сказала она, — они и тебя сделали своим пленником?

— Пленником? Да.

Он легонько коснулся рукой ее локтя — невесомое прикосновение, однако оно пронзило ее, точно удар копья.

Торн вдруг рассмеялся, бросив на возлюбленную любопытный, непостижимо-загадочный взгляд.

— Да ты и в самом деле сокровище средь всех дев мира.

— О мой Торн! Я страдала по тебе. Ты нужен мне как дыхание! Для меня величайшая радость вновь обрести тебя — но неизмеримое горе найти тебя именно здесь, в этом опасном месте.

Он оглядел ее с головы до ног.

— Любовь моя, ты можешь даровать свободу нам обоим. Только скажи, где находятся последние Ворота в Светлое королевство и как их открыть.

— Догадываюсь, они рассказали тебе мою историю, возлюбленный, хотя понятия не имею, как они вызнали правду. Ах, если бы я могла описать Ворота! Я помню лишь, что лежат они где-то в Аркдуре и открыть их может лишь моя рука. Ах, если бы я могла отправить сквозь них Моррагана и всю его родню, чтобы навсегда избавить Эрис от этого проклятия!

— Сколь сильно ты ненавидишь Светлых.

— А кто из смертных станет их любить? Они крадут нас, играют нами, обманывают и искушают нас — для них, Чужаков, мы всего лишь игрушка, сломал и выбросил. Их жестокость и душевная черствость ие знают границ. Честное слово, любовь моя, сумей я отыскать Ворота, я бы так и сделала — но когда я проходила в них, на меня было наложено заклятие. Из-за него я потеряла память и обрела ее вновь, лишь когда нашла вот этот браслет, что ты видишь у меня на руке. Но даже и тогда она вернулась ко мне не полностью. И тот единственный факт, который я жажду узнать превыше всего остального, скрыт от меня. А даже если я вспомню, Ворота отнюдь не обязательно окажутся на прежнем месте — ибо это Блуждающие Ворота.

Торн заключил девушку в объятия, и она едва не лишилась чувств от восторга. Тело его под темно-синим бархатом дублета было подобно живой стали.

— Блуждающие или нет, они останутся там, где ты последний раз видела их. Ты должна вспомнить, — настаивал он. — Должна, если любишь меня.

Гиацинтовый поток его волос упал, окутал их обоих сплошной пеленой. Подняв руку, девушка запустила пальцы в эту роскошную густую гриву. Сердце у нее стучало, будто подземный рокот Таптартарата. Каждый удар сотрясал ее всю, до самых глубин. Ею овладело какое-то новое чувство — чем-то похожее на тиски лангота, на неутолимый голод. Девушка безумно жаждала, чтобы Торн поцеловал ее — лишь его поцелуй мог утолить эту тоску, это желание.

— Твоя страсть — прекраснейший из всех тиранов мира, — произнес Торн. — И почему нам отказывать ей?

Девушка подняла взгляд наверх — туда, где роскошная вышивка его воротника отгибалась назад, обнажая шею Торна, мягкую впадинку там, где встречались две прямые ключицы. Над этой впадинкой поднимался мужественный изгиб его горла. При каждом завораживающем слове, что слетало с уст возлюбленного Тахгил, под кожей у него словно бы перекатывалась спелая слива. Глаза девушки вбирали в себя мельчайшие детали, прослеживали скульптурные очертания его подбородка, чисто выбритого, но все же словно бы припудренного темным порошком в тон его волос, потом — линии чеканных скул и все, до единой, черты лица, столь прекрасного, что ни одна женщина не могла бы взирать на него, не почувствовав, что сердце у нее разрывается на куски.

— Не вздыхай так печально, маленькая моя птичка. Ты получишь столько меня, сколько пожелаешь, и даже больше. — В голосе его сплелись радость и легкая насмешка. — Я не стану жалеть времени на то, чтобы вдосталь тебя порадовать.

Легко, словно ребенка, подняв Тахгил-Ашалинду на руки, он уложил ее на диван, обитый темно-красным, почти черным шелком, края которого были вышиты серебром и жемчугом.

Девушка глядела на возлюбленного — и не могла наглядеться, упивалась его красотой, думала только о нем, позабыв про все на свете. Звездный свет играл в волосах Торна, зажигал их нежным сиянием полуночного неба. Ловкие длинные пальцы Короля-Императора уже расстегнули пояс, на котором висел кинжал, отшвырнули его в сторону. Украшенная самоцветами рукоять кинжала ударилась о пол, зазвенела, тихо, но резко и неприятно. Внезапно Тахгил вспомнила, как рука Торна совсем недавно лежала на ее рукаве.

Ашалинда вскочила на ноги, срывая с горла тилгал и железную пряжку. Цепочка лопнула, украшенный листьями нефрита тилгал покатился по полу. Девушка крепко зажала в кулаке стальную пряжку. Кейтри, про которую до этой минуты оба напрочь позабыли, в страхе съежилась в другом конце комнаты. Смущенная интимностью этой встречи, невольной свидетельницей которой сделалась, девочка зажмурилась. Теперь же внезапный шум испугал ее еще сильнее и заставил открыть глаза.

— Господин мой, — Ашалинда на миг заколебалась и набрала в грудь побольше воздуху, — вижу, что тебе позволили сохранить кинжал. Но как наши тюремщики не побоялись оставить оружие пленнику?

Мерцающую пелену волшебства всколыхнул порыв внезапного ветра.

Или так показалось.

— Светлые не боятся клинков, сработанных смертными мастерами, — холодно ответил Торн, пристально глядя на девушку.

— Господин мой носит кинжал слева. Как же он достает его, если не правой рукой?

Он улыбнулся белозубой волчьей улыбкой. У Ашалинды волосы встали дыбом.

— Кто ты?

— Госпожа, госпожа, да что вы такое говорите? — Кейтри дернула ее за рукав. — Ваше величество, умоляю, не обращайте внимания. Моя госпожа столько натерпелась…

Ашалинда оттолкнула ее в сторону.

— Кто ты?

— Не узнаешь меня, Элиндор?

Черты его слегка изменились — а быть может, чуть по-иному заработали клетки на сетчатке глаз девушки, или чуть иные сигналы потекли от зрительных анализаторов к мозгу. В чем бы ни состояла перемена, она была еле уловимой. Но вполне достаточной.

— Нет! — В ужасе Ашалинда пыталась отрицать страшную правда. — Нет!

Однако это была правда. Пред ней стоял не Торн, но и — чего она испугалась в первый миг — не сладострастный ганконер, Юный Валентин из Циннарина. Девушка побелела, как лилия.

— Назови мое имя, — велел он.

Слезы черными осами роились в глазах Ашалинды.

— Назови! — повторил он.

— Морраган.

— Вот так-то, — неторопливо промолвил он. — Как нежно звучит имя первой любви в устах любой девушки.

— Ошибаетесь, сэр. Я никогда не любила вас.

Он насмешливо смотрел ей в лицо.

— Раз за разом ты не жалеешь усилий, чтобы увидеться со мной в моих же собственных владениях — дважды в Каркоиноре, один раз в Призрачных Башнях, а теперь вот и в Готалламоре. И каждый раз являешься ко мне в отрепьях. Вижу, что и на этот раз та же история. Неужели ты иначе не можешь? Явись ты ко мне в чуть более пристойном виде, кто знает, я бы мог взглянуть па тебя с большим интересом. Если хочешь заслужить мою благосклонность, милая, придется постараться получше.

— Я искала тебя не из любви!

— А разве ты решила покинуть Королевство не для того, чтобы разделить со мною мое изгнание? Конечно, ты возражаешь, как подобает целомудренной девице, но твои действия говорят убедительнее любых слов. Похоже, ты без меня просто жить не можешь.

Ашалинду вдруг охватили сомнения — а вслед за ними и ужас. Кажется, в обвинениях Моррагана было зерно истины, но как же так? Разве такое возможно?

— Ошибаешься! — вновь возразила она, однако на сей раз без прежней уверенности.

Слова Принца-Ворона звучали холодно и расчетливо.

— Научись понимать сама себя. И постарайся, чтобы это произошло поскорее, покуда мне не прискучило твое свежее личико и я не отверг тебя, когда ты сама придешь умолять меня. Ты всего лишь смертная, ты быстро увянешь. Много куда более счастливых в этом отношении дев добиваются моих милостей.

— Так их и уважь, — осмелилась заявить она. Стены — если то были стены — треснули, прорезанные прожилками серебряного пламени. Морраган погладил Ашалинду по щеке, запустил руку в ее волосы, сжал пряди в горсти. Голову девушки словно охватило огнем. Не желая радовать врага своими страданиями, она с трудом стерпела боль и сумела подавить крик.

— У меня есть железо! — Ашалинда подняла на ладони стальную пряжку. — Берегись, не то обожжешься!

Он тихо рассмеялся и недрогнувшей рукой взял пряжку у пленницы. Стальная вещица, холодно поблескивая, лежала у него на ладони. Вот он сжал руку — а когда вновь разжал, на пол стекла струйка ржавой пыли.

Ашалинда побледнела еще сильнее.

— Неужели дошло и до этого? — прохрипела она. — Чтобы принц Светлых брал смертную силой? Да где твоя гордость?

— Я бы легко мог заставить тебя угождать мне. — В смехе Моррагана звучал львиный рык. — И заставлю, но не так, как ты думаешь. И если меня останавливает гордость, глупая девчонка, сама и жалей об этом, ибо ты откладываешь такую первую ночь любви, какая только выпадала когда-либо на долю простой смертной. Если меня сдерживает презрение и неохота тратить свое время на непостоянную и никчемную дурочку, вспомни, кто ты такая, и уповай возвыситься над своим низким статусом, чтобы получше услужить мне.

Он отпустил ее.

— Ступай, — резко произнес наследный принц Светлых. Звездное сияние и серебристое пламя очерчивали его стройную красивую фигуру. — Умойся и оденься, как подобает гостье, ибо ты останешься моей гостьей, пока не отыщешь для меня Ворота. Когда же твою эфемерную красоту освежит вода и украсит блеск драгоценных камней, хорошенько обдумай то, что я тебе сказал.

Смятение окутало Ашалинду силками нерешительности. Вокруг, пронизывая стены от пола до потолка, ровно горело пламя, лижущее языки лунного света. Сейчас девушка не боялась, не могут ли они испепелить стены ее темницы, обрушить их ей на голову, хороня ее под обломками. Ибо иное откровение молнией пронзила ее сознание, расшатывая все, до единой основы мироздания — откровение столь же шокирующее, сколь и глубокое, и не менее болезненное оттого, что так запоздало,

Ее обмануло собственное желание — совсем как жажда, что изнуряет тело, порождая перед глазами миражи. Та, что томится под солнцем пустыни, более всего на свете мечтает увидеть оазис. И вот, очень скоро, иссыхающий мозг подсовывает ей это зрелище — прозрачный родник в сени зеленых деревьев. Никакие приметы реальности не замечаются — до той самой минуты, как струйка холодной воды не превратится в пригоршню песка. Тогда-то иллюзия и рассыпается — да как жестоко!

Узнав Принца-Ворона, Ашалинда потеряла Торна так же мгновенно, как обрела его перед тем. Возбуждение подхлестнуло ее дух, но увы! Все оказалось обманом, предательством. Девушка закрыла глаза, смутно надеясь, что Морраган не сумеет прочесть по ее лицу, что она чувствует, но сама сознавала, сколь тщетны эти надежды. Ее страдания были для него столь же открытой книгой, как томик, что лежал сейчас на письменном столе, В улыбке наследного принца сквозило презрение.

До этой встречи Ашалинда почти не помнила его лица — воспоминания о нем потонули, стерлись вместе с памятью о Воротах и прочими обрывочными воспоминаниями той поры. Теперь же, когда память вернулась к ней, бедняжку начала с новой силой терзать одна неотвязная мысль — еще один вопрос, настоятельно требующий ответа.

Дубовые панели чертога украшал изысканный лиственный узор. Высокие узкие окна начинались прямо от золотых и лазоревых плиток мраморного пола. Потолок был выложен разноцветным мрамором. Веерные своды цвели пышной резьбой, а между ними тянулись ряды лепных розеточек.

Вся мебель в комнате была сделана из благородного дуба: буфет с отделкой из слоновой кости, каштана, самшита и остролиста; расписной шифоньер; огромный обеденный стол, набор столиков поменьше, кресла, стулья, табуретки, ширмы, сундуки и тумбочки. На втором буфете, из красного дерева, с зеркальными и перламутровыми створками, стоял графин с вином. Изголовье обтянутой шелком кушетки вздымалось расходящимся веером самородного золота с серебряными прожилками. Тяжелые медные подсвечники поддерживали массивные восковые колонны, увенчанные язычками серебристого пламени.

Из вделанного в стену фонтанчика были струи прозрачной воды. Нити искрящегося хрусталя описывали грациозную дугу в воздухе и падали в мраморную чашу на полу, где разбивались на тысячи мелких сверкающих осколков. Поток медленно уносил их прочь, а на смену им падали новые струи. И так чиста была эта жидкость, что на белоснежном мраморе чаши не оставалось ни малейших следов, он сиял ярче солнечных лучей на лепестках цветущего боярышника. Перезвон капель сливался в единую прелестную мелодию.

Потолок столь необыкновенного чертога подпирало множество колонн, при ближайшем рассмотрении оказавшихся настоящими живыми дубами. Статные деревья широко простирали могучие ветви, одетые бронзово-медяной листвой.

Ашалинда с Кейтри брели меж стволов.

— Мне и в голову никогда не приходило, — медленно, с трудом произнесла Ашалинда. — Как странно. Должно быть, это побочный эффект гейса Геата Поэг на Дейданн — пробелы в воспоминаниях. Впервые встретившись с Торном, я не заметила сходства. Я не помнила ничего, в том числе и внешности Моррагана. Позднее я вспомнила многое, что случилось со мной до поцелуя гончей, что украл мою память в подземельях Призрачных Башен. Однако три аспекта моей прежней жизни по-прежнему словно тонули в тумане. Третье — месторасположение Ворот. Второе — почему я в последний миг предпочла покинуть Светлое королевство, отрекаясь от всего, что мне дорого, и обрекая себя в Эрисе на муки лангота. И первое — лицо Моррагана, Принца-Ворона. Когда я увидела его снова, увидела по-настоящему, а не сквозь завесу желания, этот туман развеялся. Но до того я успела перепутать Моррагана с другим и даже теперь не могу точно сформулировать, чем именно они отличаются друг от друга. Как двое государей столь различного происхождения и положения могут быть так похожи? Только по одной-единственной причине, которую я отгадала столь поздно, и причина эта заключается в том, что, — девушка поперхнулась, так трудно было ей выговорить роковые слова, — что они братья.

— Не может быть! — воскликнула Кейтри. — Принц-Ворон просто напустил на себя какие-то чары, чтобы мы поверили, будто видим пред собой его величество.

— Никаких чар. Не забывай, Светлые не умеют лгать. Я назвала его по имени, а он ответил: «Вот так-то». И, уверяю тебя, так оно и есть, Кейтри. Я узнала в нем Моррагана. Его лицо вновь вспомнилось мне таким, каким я увидела его впервые — в чертогах Кариконнора, под Хоббовой горой.

— Вы хотите сказать, что Король-Император — самозванец? Что он — не Джеймс из династии Д'Арманкортов?

— Много секретов утаила я от Торна, — продолжила девушка, говоря более сама с собой, нежели со своей юной подругой, — но ничуть не меньше утаил он от меня. Да, он самозванец. И за это я благодарю фортуну, но проклинаю судьбу. Ибо мой возлюбленный бессмертен. А значит, он жив, и я никогда не перестану любить его, ненавидя в то же самое время весь род Светлых, чья кровь бежит в его жилах. И мне прискорбно, что я все равно люблю его, даже узнав всю правду, узнав, что сделалась игрушкой в его игре. Король-Император Эриса, тот, кого я знала как Торна, на самом деле не кто иной, как старший брат Моррагана — Ангавар, Верховный король Светлых.

Слезы струились по ее прекрасному лицу стеклянными лентами.

— Не может быть! — повторила Кейтри. — Рождение его величества было должны образом засвидетельствовано, как рождение любого отпрыска королевской семьи.

— Я не могу даже гадать, как и когда была произведена подмена. Знаю только, что Светлые, когда захотят, способны практически на все, что угодно. Найдется очень мало того, что им не под силу.

Ашалинду с удвоенной силой охватило сознание того, что Торн жив, более того — что он никогда не умрет. Восторг и жалящая печаль схлестнулись в ее сердце, точно два мира, столкнувшихся средь космической пустоты.

Пленницы легли на кушетку и дружно рыдали, пока не выплакали все слезы.

Когда наконец сознание Ашалинды начало заволакиваться дымкой необоримого сна, девушка прошептала:

— Надеюсь, Виа сумела сбежать и с ней ничего не случилось.

Но веки Кейтри уже сомкнулись, длинные ресницы лежали не щеках двумя полукружьями темной киновари, а дыхание звучало еле слышно.

Время текло в Мглице совсем незаметно — край этот не ведал ни смены дня и ночи, ни различных времен года. Когда Ашалинда с Кейтри проснулись, в отведенном им чертоге ничего не изменилось, лишь на деревьях висели чудесные одеяния.

Для Кейтри было подготовлено нижнее платье оттенка яиц малиновки, верхнее из синего бархата с вышитыми на нем белыми соловьями, жемчужный пояс, плащ, отделанный роскошной парчой, и головной убор из серебристого шелка с венчиков ибисовых перьев, расшитых жемчугом. Для Ашалинды — платье из узорной парчи с узкими рукавами, спадавшими ниже запястий, и облегающее верхнее платье, сшитое из бархата цвета Летних морей, все разукрашенное золотом. Рукава этого верхнего платья были собраны пышными воланами у плеча. Также Ашалинду ждал черный бархатный плащ с золотистыми лилиями и атласной отделкой. Застегивать его полагалось специальной сапфирной застежкой. Довершали наряд браслет из драгоценных камней, искусно сработанный в виде венка из лилий пояс, головной убор из золотой проволочки и тонкая струящаяся вуаль.

Пленницы внимательно рассмотрели одежду и украшения, но надевать ничего не стали.

— Что-то не хочется мне в таком месте ни переодеваться, ни купаться, — заявила Кейтри. — Такое ощущение, будто за тобой постоянно подглядывают.

Они скромно ограничились тем, что вымыли руки и ноги в фонтанчике, что бил из стены. Белая эмалевая птица на золотом браслете Ашалинды словно бы беспомощно затрепетала.

— Ума не приложу, как это умудрилась за столько длинных лиг не потерять отцовского подарка, — вздохнула девушка. — Это единственная оставшаяся у меня памятка, которую я могу носить без страха и сомнений. Дары Светлых носить я не стану, — добавила она, но в ту же секунду с деревьев слетела стая ворон и, набросившись на Ашалинду, принялась раздирать ее одежду. И без того успевший прийти в негодность костюм, сшитый портными Апплтон-Торна, начал расползаться. Птицы с гнусным карканьем улетели.

— Да тут не только подглядывают, но и подслушивают, — ворчала Кейтри, помогая госпоже облачиться в расшитую золотыми нитями рубашку, пока тряпки совсем не упали с нее. — Увы, на вас не осталось тилгала, а мой сорвали у меня прямо с горла те гнусные похитители из Дикой Охоты. Вас сильно поклевали?

— Как ни странно, на мне ни царапинки, — ответила Ашалинда. — Но увы! Как же бесцеремонно здесь с нами обходятся!

— А если вы вспомните, где находятся Ворота, нас отпустят?

— Даже и в таком случае — никаких гарантий нет. — Ашалинда продела руки в рукава. — Светлые ничего не обещали, лишь намекали. Они мастера недоговорок и двусмысленностей. Уж кто-кто, а я это знаю по собственному горькому опыту.

— Насколько понимаю, о бегстве нечего и думать?

— Именно. Здесь повсюду очень сильное колдовство, а управляет всем Морраган.

— Бедненькая Виа. Где-то она сейчас? — взгрустнула Кейтри. — Тигги сможет о ней позаботиться?

— Если усвоил, что не стоит прятаться под водой.

— Куда он увезет ее?

— Может, за Нениан Лэндбридж, к лагерям Имперских Легионов…

— Никак в голове не укладывается, что наш Король-Император на самом деле — изгнанный Верховный король Светлых, — пробормотала Кейтри, застегивая сапфировые пуговицы на локтях госпожи.

— О да, Кейтри, это самое горестное известие. Мне трудно смириться с ним. Я привыкла представлять себе старшего брата Моррагана в виде почтенного седобородого воина преклонных лет. Я и забыла, что Светлые не стареют и прошедшие года не отражаются на них, если они сами того не захотят. Обоим братьям уже не по одной сотне лет.

Только теперь Ашалинда в полной мере осознала все значение сделанного ею открытия. Осознание подействовало на нее как ледяной душ. Торн и в самом деле был королем — Верховным владыкой Светлого королевства, величайшим представителем величайшей расы, и могущество его намного превосходило самые дерзкие мечты любого смертного. Ветра и моря, дожди, грозы и молнии — все подчинялось власти Торна-Ангавара. Птицы и звери, насекомые, цветы и деревья, сами скалы земные — все внимали его приказам. Вся нежить обязана была повиноваться ему, даже самые жуткие и опасные неявные твари. Никто во всей Айе не мог бы сравниться с ним. Никто — кроме лишь его брата. Сам Верховный король Светлых некогда — как же давно это было! — смотрел в лицо изуродованной девушки на Уайт Даун Роря. Тогда он сказал:

— Какого подарка ты хотела бы на самом деле?

Кощунственная, непрошеная мысль заставила Имриен залиться краской: «Поцелуй». О великие звезды! Что, если он все поймет по ее лицу? Путая знаки от волнения, девушка показала: «Я хотела бы на языке обычных людей просить твоего благословения. Надеюсь, ведунья, к которой я иду, исцелит мое лицо или восстановит хотя бы часть прежнего облика. Пожелай мне удачи».

Он кивнул и задумался на мгновение. Потом, раньше чем Имриен успела понять, что происходит, дайнаннец, шагнул вперед, ласково обхватил ее голову, приподнял подбородок и поцеловал девушку прямо в губы.

До сих пор они касались друг друга всего лишь дважды. Тело Имриен пронзали бесчисленные молнии — сильнее, чем в царстве Байтира, а волны сладкой истомы накатывали снова и снова, грозя совсем утопить ее.

Наконец мужчина отпустил девушку, повернулся и молча ушел. Не разбирая дороги, Имриен бросилась в лес.

Это Ангавар, сам Ангавар некогда положил руку на ее горло — то самое горло, что много долгих лет не могло издать ни единого звука, пораженное немотой после удара колдовского хлыста зловещего дуэргара. Это он прижался губами к ее трепещущим губам, прильнул к ним поцелуем, неимоверно сладостным и жарким, невыносимо прекрасным, потрясшим все ее существо, — поцелуем, который не вынесла бы ни одна смертная дева. Этим поцелуем он даровал ей то, о чем она так просила, — исцеление. Он, а не ведунья, на самом деле вернул Ашалинде былую красоту — и даже более того. Исцеленная, девушка стала прекрасней прежнего.