21

За то время, что король Грас не видел принца Всеволода, борода изгнанного властителя Нишеватца стала белее снега. Его грубое лицо теперь сплошь покрывали морщины, а руки еще больше напоминали корни дерева. Но по-прежнему в его глазах ярко пылал огонь.

— Ты избавишься от Василко, да?

Грас тоже мог бы пожаловаться на своего сына. Но по сравнению с трудностями Всеволода его жалобы едва ли были достойны того, чтобы их замечать. Орталис, в конце концов, никогда не намеревался захватить аворнийский трон. Василко не только попытался украсть у Всеволода Нишеватц, он преуспел в этом. Король ответил:

— Зима пока неохотно уступает место весне. Мы пойдем на север этой весной, да, ваше высочество.

— Это хорошо. Это очень хорошо. Я вернусь в свой собственный город. Я правлю в своем родном городе. Мне не надо жить из милости у чужих, — сказал принц.

— Мы дали вам кров не из милости, ваше высочество, — заметил Грас.

— Нет. Это правда. Милость — значит помогать кому-то по доброте сердца. — Всеволод покачал головой. — Вы не делаете этого. Вы помогаете мне из-за того, что я могу сделать для вас.

И он с гордым видом покинул кабинет. Грас уставился ему вслед, с удивлением отмечая, насколько прямой, несмотря на возраст, выглядела спина принца.

Независимо от того, какие чувства испытывал старший король к Всеволоду, он действительно хотел вернуть ему трон Нишеватца. Армия была готова к походу на север, осталось только дождаться, чтобы погода стала еще теплее, а дороги высохли.

И настал, наконец, день, когда Ланиус и Сосия вышли за ворота города пожелать Грасу успеха. К удивлению Граса, к ним присоединились Орталис и Лимоза. Грас не мог припомнить подобного случая; возможно, это была идея Лимозы. Дочь опального казначея, судя по всему, оказалась хорошей женой.

А может быть, Орталису было интересно посмотреть на людей, которые охотились на других людей, зарабатывая этим на жизнь. Грас иногда спрашивал себя, почему его сын отказывается участвовать в сражениях. Это бы дало Орталису возможность удовлетворить его жажду крови, не вызывая в свой адрес единодушного осуждения. Очевидно, то обстоятельство, что на войне ты — охотник, но одновременно и дичь, мешало его сыну надеть кольчугу и взять в руки меч.

Орталис пристально смотрел на него:

— Пусть удача сопутствует тебе, отец.

— Благодарю.

И что можно было найти неправильного в его словах?

— Пусть удача сопутствует тебе, — сказал Ланиус — Пусть тебе удастся вернуть Всеволода на его трон. — Он оглянулся, чтобы убедиться, что черногорца поблизости нет, и тихо добавил: — Желаю тебе избавить нас от Всеволода навсегда.

— Да будет так.

Короли обменялись улыбками. Бесспорно, правитель Нишеватца был трудным гостем для Аворниса. Ланиус продолжал:

— Я также буду молиться о мире.

— Хорошо. Молись.

Младший король смотрел не на юг, в направлении Стуры, и даже не на восток, в сторону побережья. Он не спускал глаз с Сосии. Грас понял, о каком мире шла речь, и не мог не согласиться, что он не менее нужен, чем тот, который наступает, когда армия остается дома.

— Я знаю, вы победите, ваше величество, — сказала Лимоза. — В конце концов, время на вашей стороне.

Так ли? Грас сомневался. У Василко было много времени, чтобы укрепиться в Нишеватце. Сколько жителей города ждут возвращения Всеволода? От скольких людей, желавших этого возвращения, избавился Василко? От многих — Грас был уверен в этом и не надеялся на чью-либо помощь.

Он пожал плечами.

— Если боги будут благосклонны, мы вернемся назад с победой — и без Всеволода.

Дважды ему не удалось взять Нишеватц. Один раз он даже не успел ступить на землю Черногории, так как плохие новости заставили его повернуть назад. Он уже повстречался со всеми видами неудач, когда оказывался на севере. Не значило ли это, что когда-нибудь вскоре ему причиталась удача? На этот вопрос самому себе король ответил пожатием плеч. Он думал, у него есть в этой кампании лучший шанс, чем в тех, прошлых, — если кочевники заняты своими распрями, предполагается, что Низвергнутый тоже должен быть занят. Грас надеялся на это, а значит, и на победу. Если нет, он снова вернется домой разочарованным, если вообще вернется.

Ланиус раздумывал, сколько ему придется на этот раз ждать, когда Сосия пустит его в свою постель. А его жена занималась своими подсчетами. Если она покажет, что потеплела по отношению к нему слишком скоро, какой он может сделать вывод? Единственный — у него есть право забавляться со служанками, когда он только захочет.

Но если она действительно разозлилась — или хотела, чтобы он в это верил — и долгое время будет изображать из себя недотрогу, чем это закончится? Не следует забывать: ее муж — мужчина, с желаниями мужчины. Не станет ли он искать другую служанку и удовлетворять эти желания с ней? Она бы не хотела, чтобы он так поступал.

Ланиус улыбнулся. Дочь Граса знает, как сильно он разгорается с каждым днем отсутствия близости с женщиной. У него тоже имелись довольно четкие представления о том, когда он станет сыт по горло этим и начнет улыбаться какой-нибудь хорошенькой служанке.

За два дня до того как, согласно его расчетам, нетерпение одержит верх над разумом, Сосия вздохнула и сказала:

— Я не могу заставить тебя полностью измениться, не так ли?

— Один человек обычно не может изменить другого. И клянусь богами, не многие люди способны изменить себя, — серьезно ответил Ланиус.

Жена изучала его внимательным взглядом.

Ты ведь догадываешься, о чем я говорю, правда? У меня есть кое-какие соображения. — Его голос был сух.

— Хорошо. — В голосе королевы, напротив, послышалось облегчение. — Я не была уверена. Иногда ты видишь только вопросы, а не то, что за ними.

Вот это было достаточно справедливо!

— Я рад, что ты больше не сердишься на меня. — Ланиус быстро поправился: — Не слишком сердишься на меня, я имею в виду.

— Не слишком сердишься — правильно, — Сосия кивнула, — но и это только частично правильно. Все равно ты такой, какой есть. Либо я принимаю это, либо нам грозят еще большие проблемы.

С ней трудно было не согласиться.

— Я сделаю все возможное, чтобы сделать тебя счастливой.

— Я знаю, — ответила Сосия. — Это одна из причин, по которой я могу выдержать, чтобы ты снова касался меня после… после всего, что произошло.

Она смотрела на него скорее с вызовом, чем с желанием на лице.

— Мы… будем?

Он старался особенно усердно, чтобы доставить Сосии удовольствие, когда они легли вместе в постель. И, к его облегчению, преуспел в этом. Жена прошептала что-то неразборчиво, затем погладила его по затылку.

— Ты… — сказала она, и в ее голосе слышалось скорее обвинение, чем что-либо другое.

— Я весь твой, — проговорил он. — А теперь…

Он раздумывал, останется ли она пассивно лежать, когда они снова соединятся, чтобы наказать его за то, что он занимался любовью с Зенейдой. Но она не стала его наказывать. Даже при том, что его собственное возбуждение нарастало, Сосия не поскупилась.

После он поцеловал ее в шею. Она изогнулась, принимая привычную и желанную ласку.

— Ты… — И это прозвучало даже еще более обвиняюще, чем первый раз.

Он почти спросил: «Ты ожидала кого-нибудь другого?» Учитывая, что он наслаждался до этого с кем-то еще, Сосия могла бы ответить: «А что, если и так?» Лучше не ездить по некоторым дорогам вообще, чем пытаться выяснить, куда они приведут.

— Когда мы начали, — продолжала женщина, — я не была уверена, что на самом деле хочу, чтобы ты трогал меня, целовал меня, целовал меня… там. Но ты знаешь, что делаешь. — В полумраке спальни ее глаза были огромны, словно два темных колодца. — Ты это тоже изучаешь в архиве?

— Об этом там хранится немного сведений, — ответил Ланиус.

— В архиве?

Возможно, Сосия подразумевала что-то еще в качестве источника его исследований, но не стала иронизировать по этому поводу. Она заглянула ему в лицо.

— Что же мне делать с тобой?

— Мириться, — ответил Ланиус. — А я постараюсь сделать то же — для тебя.

— Разве я совершила что-то такое, чтобы со мной мириться? — Сосия покачала головой. — Неважно… Не говори ничего… Я попытаюсь помириться с тобой, ты постараешься помириться со мной, и мы оба попробуем ладить друг с другом. Договорились?

— Договорились, — сказал Ланиус.

И супруги ударили по рукам, словно заключили сделку или пари.

Черногорская кавалерия атаковала эскадрон разведчиков короля Граса. Атака длилась недолго и закончилась без особых потерь с обеих сторон, затем черногорцы развернулись и галопом ускакали дальше на север. Грас выругался, скорее со смирением, чем с каким-то другим чувством.

— С фактором неожиданности покончено, — подытожил он.

— Неужели вы, ваше величество, на самом деле думали, что нам удастся продвигаться незаметно? — удивился Гирундо. — Мы не можем появиться из ниоткуда, как привидения в сказке для пугливых детишек.

— Может быть, и нет, но мы бы выиграли множество сражений, если бы могли, — проговорил Грас.

Он раздумывал, насколько мощным будет противостояние Вараздина, но спустя некоторое время выяснилось, что форт не только покинут, но и разрушен. Возможно, черногорцы решили, что противник уничтожит любой гарнизон, какой бы они ни выставили, и берегли силы для защиты стен их города-государства.

Так или иначе Грас считал, что они совершают ошибку. Если бы ему пришлось отвечать за Нишеватц, он бы стал защищать его на таких далеких подступах, на каких только смог бы. Но раз Василко хочет подпустить его поближе… остается только поблагодарить его и постараться извлечь из этого выгоду. И Грас продолжил двигаться в глубь Черногории.

Три дня спустя один из его разведчиков вернулся, крича:

— Море! Море!

Солдат указывал на север. И вскоре после того как небольшой холм остался позади, Грас тоже увидел море.

Как всегда, его поразило, насколько оно было не похоже на Азанийское море, с его синими волнами и гостеприимным побережьем, покрытым золотистым песком. Здесь берега представляли собой илистые равнины, море было зеленовато-серое, почти такое же, как и небо над ним, с кудрявыми, как овечья шерсть, облаками.

Неудивительно, что черногорцы всем остальным занятиям предпочитают торговлю либо морской разбой, — сказал Гирундо, вглядываясь в унылый пейзаж. — Если бы я жил в такой же стране, как эта, я бы тоже старался как можно чаще покидать ее.

Чайки пронзительно кричали над головой, расчерчивая нависшее небо острыми крыльями; воздух пах сыростью, солью, водорослями и еще чем-то неприятным, чему Грас не мог подобрать названия.

Принц Всеволод подъехал к нему. Глаза черногорца сияли.

— Замечательная страна, да? — прогудел он.

— Я рад, что она нравится вам, ваше высочество. — Грас постарался выразиться как можно более дипломатично.

— Замечательная страна, — повторил Всеволод. — Не так жарко, как в Аворнисе, когда потеешь все лето. Не холодно всю зиму. Как раз.

— Каждому — свое, — заметил король.

— Каждому — свое, да. — Судя по всему, Всеволоду понравилось выражение. — И Нишеватц… Нишеватц — мое!

— И мы скоро сможем вернуть вам трон.

«И если я больше никогда тебя не увижу, мы оба не будем расстраиваться по этому поводу».

Аворнийцы вышли к морю восточнее Нишеватца и разбили неподалеку от города лагерь. Грас позаботился о том, чтобы выставить посты на дальних подступах и быть готовыми к внезапному нападению противника. Помня о несчастье, которое едва не обрушилось на его армию, когда они боролись с ментеше, он вызвал Птероклса.

— Обязательно выпей порцию вина перед сном, — сказал он волшебнику. — Если тебе захочется облегчиться, ты переборешь любое сонное заклятие, какое враг нашлет на тебя.

Колдун улыбнулся.

— Ваше величество, еще я установлю волшебную защиту, — ответил он. — Больше они не застанут меня врасплох.

— Хорошо. — Грас кивнул. — Представляешь ли ты, какие неожиданности тебя ждут?

— В таком случае они бы уже не были неожиданностями, не правда ли? — Птероклс сохранял веселое выражение лица.

— Ты чувствуешь Низвернутого? — спросил Грас. Улыбка волшебника погасла, как пламя свечи.

— Пока что нет. Да, здесь он имеет свой интерес. Но это не та земля, на которой он сосредоточил все свое внимание.

— Сейчас у него на уме другое. Пока Санджар и Коркут колотят друг друга, Низвергнутому приходится беспокоиться больше о юге. Надеюсь, они будут воевать друг с другом следующие десять лет.

— Это было бы хорошо, — согласился Птероклс, и какое-то подобие улыбки вернулось на его лицо.

На следующее утро армия выступила на Нишеватц. Далеко от берега, вне пределов досягаемости луков или даже катапульт, плавали корабли черногорцев, внимательно наблюдая за аворнийцами. Время от времени один из этих кораблей подплывал к Нишеватцу, очевидно, чтобы доложить, что видела его команда.

Король Грас решил, что они испытывают его терпение, и снова послал за Птероклсом.

— Благодаря твоему колдовству мы уже справлялись с черногорскими кораблями, — сказал он. — Можешь ли ты использовать его против этих шпионов?

Волшебник посмотрел на низкие облака и развел руки в извиняющемся жесте — или приготовился сделать его. Его мул выбрал этот момент, чтобы оступиться, и Птероклсу пришлось поспешно схватиться за поводья. «Некоторые люди, причем волшебники, ездят верхом еще хуже, чем я», — подумал Грас с приятным удивлением. Колдун между тем обратился к нему:

— Ваше величество, я могу попытаться использовать это заклинание. Но оно лучше получается при настоящем солнечном свете, который усиливает его. — Около полминуты он молча ехал рядом, потом продолжил: — К тому же черногорцы могли уже придумать противозаклинание.

Теперь какое-то время задумчиво ехал король, прежде чем сказать:

Когда увидишь возможность, используй ее.

— Обещаю, ваше величество, — проговорил Птероклс.

Как будто насмехаясь над надеждами Граса, с небес посыпал мелкий, но сильный дождик. Король сердито нахлобучил широкополую войлочную шляпу, чтобы вода не лилась ему на лицо и не попадала за шиворот.

— Напомни всем сегодня вечером хорошенько смазать кольчуги, — сказал он Гирундо. — Иначе они заржавеют.

— Я позабочусь об этом, — пообещал Гирундо.

Но этот мелкий дождь также мешал кораблям шпионить за аворнийской армией. Им пришлось все ближе и ближе подходить к берегу, пока, наконец, они не оказались почти в пределах дальности полета стрелы. Проклятия разнеслись над водой, когда один из них сел на мель. Грас тоже выругался: не было смысла собирать катапульты, когда они будут так же бесполезны, как и луки с намокшей тетивой.

Гирундо разделял его раздражение, но сказал:

— У них все равно проблемы, по нашей вине или нет. Какая разница?

— Я полагаю, это так, — согласился король. — Но мне бы хотелось получить как можно больше преимуществ. — Он раздраженно пожал плечами. — Мне всегда хочется того, чего я не могу получить. А кто не хочет?

— Лучший способ получить преимущество — это захватить Нишеватц, — произнес Всеволод. — Когда мы возьмем Нишеватц, мы накажем всех предателей. О да. — Он радостно потер руки.

— Мы будем стараться, ваше высочество, — пообещал Грас — А затем вы сможете постараться.

— О да, я постараюсь, — сказал Всеволод. — Я постараюсь.

Его тон предполагал, что он подразумевает под словом «постараюсь» совсем не то, что имел в виду Грас.

«Я побеспокоюсь об этом позже, — сказал себе Грас. — Сначала — выставить Василко из Нишеватца, избавиться от влияния Низвергнутого в Нишеватце. А потом — если Всеволод станет невыносимым, может быть, я сумею что-нибудь с этим сделать».

Но… Если жители Нишеватца тоже решили, что Всеволод невыносим, не объединились ли они с Василко и не помогли ли изгнать его отца? Грас вздохнул и покосился на белобородого принца. Чем дольше он на него смотрел, тем сильнее хотелось, чтобы эта мысль никогда не приходила бы ему в голову.

— Извините. — сказала Лимоза и встала из-за стола. Жена Орталиса покинула обеденный зал быстрее, чем позволяли приличия. Когда она вернулась через несколько минут, вид у нее был измученный.

— Ты в порядке? — спросил Ланиус. У Сосии нашелся другой вопрос:

— Ты беременна?

Лимоза переводила взгляд с одного на другого.

— Да, ваше величество. — Судорожный вздох. — Да, ваше величество. До сих пор, — она опять вздохнула, — мне удавалось держать это в тайне.

Ланиус и Сосия поздравили супругов.

— Благодарю вас, — законный сын Граса поднял бокал с вином. — Надеюсь, что это — мальчик.

Король выпил за это, к нему присоединилась его жена. Но их глаза встретились и сказали друг другу: пусть у Лимозы будет маленькая девочка — много маленьких девочек, если супруги еще захотят иметь детей. Мальчики сделают проблему наследования более сложной. Грасу и его семейству удалось вклиниться в древнюю правящую династию. Но искоренить ее вовсе — передав корону Орталису и его потомкам — будет гораздо сложнее.

Несмотря на то что Орталис никогда не выказывал большого интереса к аворнийскому престолу, все может измениться, если у него родится сын.

В этот вечер Сосия с удовольствием занималась любовью, а йотом повернулась к нему спиной и мгновенно заснула. Король улыбнулся. Так обычно поступают мужчины, — впрочем, ему это не было свойственно.

Он лежал, глядя в потолок и размышляя, почему Сосия была сегодня такой страстной. Что ее заставило так себя вести — неужели его привлекательность? Время от времени он хотел бы вот так обманываться.

Утром он отправился проведать Отуса; человек с южного берега Стуры все больше походил на обычного аворнийца и все меньше — на раба. Если так пойдет и дальше, Отуса незачем будет охранять. Однако лучше пока не отзывать стражников. Младший король мог ошибаться, а эта ошибка — иметь роковые последствия.

— Здравствуйте, ваше величество, — сказал Отус и вежливо поклонился.

Он скользнул взглядом по стражникам, которые вошли вместе с Ланиусом. Он хотел пожаловаться на них? Впрочем, Отус никогда не жаловался, это отличало его от обычных аворнийцев.

— Здравствуй, — кивнул король. — Ты хорошо говоришь. Много выучил слов?

— Мне нравится учиться. У меня никогда раньше не было такой возможности. Раньше я никогда не мог. — Он покачал головой.

Если Отус сам заговорил на эту тему… Ланиус наконец решился вернуться к вопросу, который уже задавал.

— Как это — быть рабом? Расскажи, теперь ты знаешь слова.

Отус выглядел пораженным, еще один знак того, как далеко он продвинулся.

— Да, они есть. — Он помолчал, потом продолжил: — Это было тяжело. Это было скучно. Если бы у тебя была корова, которая умела бы говорить, она сказала бы то же самое. Ментеше думали, что я действительно был коровой. О, я мог делать больше, чем корова. Я был сообразительнее, чем корова. Но они обращались со мной как с животным. И я был почти животное.

— Почему ты решил пересечь Стуру и пойти в Аворнис? — спросил Ланиус.

— Я не решал, — сразу же ответил Отус и, наверное, для убедительности повторил: — Я ничего не решал. Я просто сделал это. В мою голову пришло, что я должен это сделать, и я это сделал. Я оставил свою женщину. Я оставил своих детей. Я ушел.

Он замолчал, кусая губы. Ланиус осторожно поинтересовался:

— Ты скучаешь по жене?

— Женщина, — снова сказал Отус. — У нас все было не как у людей. Я не смог бы быть с ней теперь. Она не… изменилась. Это было бы, как… заняться этим с коровой, почти так. Но если волшебник излечит ее, тогда — о, тогда!

Его лицо посветлело. Очевидно, что эта мысль пришла ему в голову первый раз. Итак, он становился мужчиной. Вот только заинтересует ли он женщину-рабыню, если она вылечится? Но даже мужчина, который был рабом, имеет право мечтать.

Внезапно Отус показал на него.

— Скоро ты отправишься на юг от реки.

— Возможно. — Ланиус пожал плечами. — Это король Грас решает, а не я.

Бывший раб — о котором все труднее было думать как «о возможно излеченном рабе» — продолжал:

— Ты обязательно отправишься на юг от реки. У тебя есть чудесное волшебство, которое сделало меня свободным. Ты можешь использовать это волшебство на других рабах, на оставшихся рабах. Так много мужчин, так много женщин были превращены в животных. — Он взял Ланиуса за руку. — Спаси их, ваше величество! Ты можешь спасти их!

Ланиус не знал, что на это сказать. В конце концов он пробормотал, отвернувшись, чтобы Отус не заметил, как он покраснел:

— Я попробую.

Его слова могли прозвучать, как обещание — бывший раб именно так их и расценил — но он знал, что они были чем угодно, только не обещанием. У него, по сравнению с Грасом, слишком мало власти для таких обещаний. Но Грас был далеко — на севере.

Тусклый солнечный свет — казалось, другого в Черногории не бывает — не смог сделать стены Нишеватца более привлекательными. Но он все-таки помог королю Грасу различить защитников города, расположившихся на его стенах: он сверкал на мечах и наконечниках копий и стрел, отражался от шлемов и кольчуг. Те, кто поддерживал Василко, были готовы сражаться, и сражаться упорно.

Но насколько они были готовы — это был хороший вопрос. Черногорцы предпочли выдерживать осаду, вместо того чтобы выйти и бросить вызов своим врагам. И сколько провианта у них было? Грас осмеливался надеяться, что не очень много.

Он также смел надеяться, что союзникам Нишеватца не удалось доставить продовольствие в город по морю. По крайней мере, до сих пор никто не попытался. Если это не было похвалой колдовству Птероклса — и знаком того, что у них не имелось противодействующего заклинания, — то Грас не знал, что еще можно было предположить. Судя по всему, черногорцы допускали, что волшебник, пришедший вместе с аворнийской армией, может сжечь их корабли.