Скипетр милосердия (№2) - Пираты Черных гор

Четыре дня спустя погода наконец изменилась, но не к лучшему. С неба начал капать дождь. Он шел и шел, не очень сильный, но и не прекращающийся. Аворнийские солдаты угрюмо шлепали по лагерю, с трудом вытаскивая из грязи сапоги.

Дождь расстраивал Птероклса по нескольким причинам.

— Я надеюсь, черногорцы не пытаются пробраться на кораблях в Нишеватц, пока держится непогода, — сказал он. — Плохо для нас, я имею в виду — хорошо для них. Они могли бы проделать это так, что мы даже не заметили бы их. Пока я не могу использовать обычный огонь для заклинаний против их кораблей.

— Насколько вероятно, что они сделают это? — спросил Грас. — Я бы не хотел плавать в дождь и туман.

Он вздрогнул, представляя себе огромные камни или другие корабли, остающиеся невидимыми до тех пор, пока уже не становится слишком поздно, чтобы свернуть в сторону или обойти. Птероклс ответил ему простым пожатием плеч. Это нисколько не приободрило короля. Пожав плечами в ответ, Грас сказал:

— Будь готов сделать, что нужно, когда погода наконец прояснится. Рано или поздно, но это должно произойти.

— Я буду готов, ваше величество, — заявил волшебник. Грасу оставалось только принять его ответ. Начни он придираться к Птероклсу после такого обещания, это, вероятнее всего, принесло бы Аворнису больше вреда, чем пользы. Спустя неделю туманов, измороси и дождя король почувствовал, что готов взорваться. То же происходило и с Всеволодом, который неразборчиво бормотал что-то в белую бороду. Птероклс шагал взад и вперед, как посаженный в клетку зверь. Даже генерал Гирундо, один из самых веселых людей, рожденных на этом свете, начал покрикивать на окружающих.

Грас почувствовал нечто вроде радости, когда наконец увидел солнечный рассвет. После дождя, который шел ночью, день был прекрасным. Трава и кустарники сверкали, как изумруды. Солнечные лучи искрились в каплях воды на зелени, порождая бесчисленные крошечные радуги. Казалось, что кусты увешаны бриллиантами. Воздух все еще сладко пах свежестью: дождь очистил его от вони, которая обычно витает над солдатским лагерем.

— Пошли, Птероклс! — позвал Грас.

Он не спросил, готов ли волшебник применить магию, предполагая, что тот готов. Если предположение окажется ложным, Грасу придется действовать.

Колдун сказал:

— Ваше величество, я могу попробовать заклинание сейчас, если вы мне прикажете. Оно может получиться, а может — нет. Если вы позволите мне подождать, пока солнце поднимется выше и его свет станет ярче, заклинание наверняка сработает. Я сделаю так, как вы потребуете. Чего бы вы хотели?

Каковы бы ни были желания Граса, вопрос был законный и требовал немедленного ответа.

— Будем ждать, — сказал он после небольшого размышления. — Твое волшебство — наиболее важная часть атаки. Ом о должно удаться, чтобы дать нам шанс взять Нишеватц. Делай, когда ты решишь, что шансы наилучшие.

— Спасибо, — Птероклс низко поклонился.

Грас наблюдал за небом, не появились ли облака, чтобы закрыть солнце и помешать волшебнику. Тогда он велит Птероклсу попробовать обычный огонь — если он зажжет ворота, отлично! Если нет, они могут еще подождать. Но день становился все ярче и теплее; пар поднимался от стен Нишеватца и от окрестных полей.

Король уже собирался спросить Птероклса, готов ли тот начать, когда с юга прискакал всадник.

— Ваше величество! — кричал курьер. — У меня важные новости, ваше величество!

— Говори.

Грас старался сохранять спокойствие. Новости — стоящие того, чтобы прискакать с юга в такой спешке, вряд ли были хорошими. И действительно, курьер проговорил:

— Извините, ваше величество, но ментеше принца Улаша перешли на севере Стуру. Они разоряют земли на нашей стороне реки.

— Ментеше Улаша? — переспросил Грас, и всадник кивнул.

Грас выругался. Это были наихудшие новости, какие он мог бы получить. Улаш оставался спокойным, когда принц Эврен устраивал набеги на южные провинции несколько лет назад. Если он беснуется сейчас… «Неудивительно, что Низвергнутый перестал беспокоиться о стране черногорцев», — подумал Грас.

— Мне начинать накладывать заклинание, ваше величество? — спросил Птероклс.

— Нет, — ответил Грас, ненавидя это слово. — Мы вынуждены снова прервать осаду. Нам придется возвращаться домой.

13

Ланиусу не хотелось видеть Граса так скоро после его отъезда, тем более — мечущегося между одной неприятностью и другой. Тесть выглядел более чем встревоженным и не сумел скрыть этого, когда спросил:

— Это на самом деле так плохо, как написано во всех донесениях, которые я получил?

— Все сведения, которыми я располагаю, — в этих донесениях, — ответил Ланиус. — Ситуация скверная, не так ли?

— Несомненно, это не просто набег, — сказал Грас. — Они бросают сюда все силы, что у них есть.

— В каком-то смысле это комплимент, — заметил Ланиус.

Грас посмотрел на зятя как на сумасшедшего.

— Это действительно так, — настаивал Ланиус — Ты слишком преуспел в Черногории. Низвергнутый не смог остановить тебя там, вот он и велел Улашу двигаться на юг.

Старший король сдвинул брови, размышляя.

— В твоих словах что-то есть, — сказал он наконец.

Когда он хмурился, черты его лица становились жесткими. «Он уже далеко не молод», — неожиданно пришло Ланиусу в голову. Но даже если Грас и не был таким молодым, как раньше, сила не покинула его. И он также не утратил своего грубоватого остроумия.

— Это комплимент, без которого я, пожалуй, обошелся бы.

— Охотно верю.

Грас откинул голову и широко зевнул. Ланиус спросил его:

— Как долго ты собираешься оставаться в столице?

— Сегодня и, может быть, завтра, — ответил Грас. — Не дольше. Есть пара вещей, о которых мне надо позаботиться здесь, и затем я отправлюсь в сторону Стуры.

— Что ты собираешься делать? — спросил Ланиус. Грас едва ли не оскалился в улыбке.

— Я знаю, Петросус не самый твой любимый придворный, — произнес он. Ланиус кивнул. Старший король продолжал: — Теперь ты будешь иметь дело с другим казначеем. А Петросус… Он закончит свои дни в Лабиринте.

— Несмотря на то, что он — тесть Орталиса? — удивился Ланиус.

— Потому, что он — тесть Орталиса, — угрюмо заметил Грас.

— Но Орталис и Лимоза поженились сами, без его участия — так, по крайней мере, они говорят.

— Мне все равно, что они говорят. Орталис не выбрал бы эту девицу, если бы ее отец не влиял на ход дела. И как бы то ни было, ты не можешь утверждать, что Петросус не пытается влиять сильнее теперь, когда он вклинился в мою семью.

В каком-то смысле это было смешно. Грас сам вклинился в семью Ланиуса точно таким же путем. И Грас не просто влиял. Он держал все нити королевства в своих руках. Но высказывание на эту тему не прибавило бы Ланиусу любви тестя. Единственное, что Ланиус нашел нужным сказать, было:

— Тебе лучше знать.

Даже эта фраза стоила Ланиусу проницательного взгляда Граса. Он был далеко не дурак, даже если его зять старался напоминать себе об этом как можно чаще. Грас сказал:

— Бывают времена, когда я думаю, знаю ли я хоть что-нибудь.

«Ты достаточно знаешь, чтобы продолжать делать то, что выгодно тебе», — подумал Ланиус, а вслух произнес:

— Ты выставишь против ментеше речные галеры?

— Если смогу, — ответил Грас. — Кроме этого, мне просто нужно оценить ситуацию самому.

Ланиус кивнул.

— Согласен. Пока ты сам не увидишь, как обстоят дела на юге, полагаю, ты не сможешь сказать ничего большего. — Он поколебался и добавил: — Ты уверен, что хочешь отправить Петросуса в Лабиринт? Он не сделал ничего такого, что я был бы в состоянии заметить. Да, ты прав, мне он не нравится, поэтому я бы не постеснялся сказать тебе, если бы он что-то сделал.

— Я уверен, — это прозвучало решительно.

— По все признакам, Орталис и Лимоза — счастливые молодожены, — заметил Ланиус.

Грас фыркнул.

— Орталис теперь регулярно занимается любовью. Конечно, он счастлив. Но что произойдет, когда этого будет недостаточно, чтобы он был счастливым?

Он сделал особенно кислое лицо. Ланиус тоже скривился, догадываясь, что имел в виду его тесть. Интересно, что подумает Лимоза, когда обнаружит у своего мужа… столь специфические пристрастия?

Сменить тему разговора, пожалуй, было самое время. Ланиус сказал, поднимая бокал:

— Пусть боги сопровождают тебя в твоем походе на юг.

— Да, — проговорил Грас и опустошил свой бокал, затем оглянулся, чтобы убедиться, что никто не подглядывает в окно или из-за двери, ведущей в коридор. Только после того, как он убедился в отсутствии посторонних ушей, он продолжил:

— Им бы лучше это сделать, как ты думаешь? Мы же знаем, кто стоит за Улашем.

— О да. Именно так. — Ланиус тоже отхлебнул вино из бокала.

Грас поднялся со стула, обошел вокруг стола и положил ему руку на плечо.

— Ты позаботишься о делах здесь. Я там — о ментеше, — как смогу.

— Хорошо. — Ланиус просиял.

Старший король теперь относился к нему как к собрату. Несомненно, Грас поступал так, потому что у него не было выбора. Ланиус хорошо знал это. Тем не менее он все равно был рад.

Самый короткий путь на юг лежал через Лабиринт. Гирундо грустно вздохнул. Даже стоячая вода этого болота не давала ему возможности почувствовать себя настоящим моряком. Он погрозил королю пальцем.

— Не смейтесь надо мной, ваше величество, иначе я отплачу вам, когда вы окажетесь в седле.

— Я? А что такое?

Грас смотрел на него с совершенно невинным видом. Гирундо засмеялся, что заставило короля подозревать его в неудачности уловки.

— Я вижу, что ты думаешь. Одно я могу сказать на это: это лучше, чем плавать в открытом море. — Его передернуло от неприятных воспоминаний.

— Это также лучше, чем сидеть верхом на лошади, — заметил Грас.

— Некоторые люди могут думать и так, — многозначительно ответил Гирундо. — Никогда не принадлежал к их числу.

Он оглянулся: кругом вода с плавающими ветками и травой, тут и там торчат покрытые травой кочки, — и покачал головой.

— Я думаю, единственная причина, почему мы плывем здесь, — ты просто хочешь своими глазами увидеть монастырь, который ты выбрал для Петросуса.

Грас уже видел этот монастырь — здание, похожее на крепость, возвышалось над кочкой, достаточно большой, чтобы ее можно было посчитать островом. Выбраться оттуда можно было только на лодке, но даже лодки с трудом пробирались по жидкой грязи, едва ли заслуживающей называться водой. Те, кто попадал в монастырь, несомненно, проводили остаток жизни в молитвах.

Грас почувствовал, как какое-то насекомое укусило его в плечо. Он шлепнул со всей силы, а мгновение спустя кто-то укусил его сзади в шею, так что пришлось тянуть руку и туда. Монахи в монастыре, вероятно, проводили каждую весну и лето в молитвах, прося богов, чтобы их изводило меньшее количество насекомых.

Гирундо тоже то и дело шлепал себя руками. — Это место ни на что не годное — проклятие, ни на что!

— Я не могу придумать лучшего места, чтобы избавиться от тех, кто причиняет беспокойство. — Грас изучающе взглянул на генерала.

— Не смотрите на меня так! — воскликнул Гирундо. — Не смейте, ваше величество! Стоит вам сказать любому — мне, например, — что он останется здесь до конца своих дней, и человек навсегда станет хорошим. Я точно стал бы.

— Не зарекайся. Я знаю тебя слишком давно и слишком хорошо, — заметил король. — Ничто не могло бы заставить тебя быть всегда, или хотя бы долгое время, хорошим.

— Угроза остаться здесь до конца моей жизни сделала бы меня таким, — не согласился Гирундо. — По крайней мере, сейчас я не могу думать иначе.

Когда солнце село, мухи и гнус пропали, зато им на смену явились комары. Их высокий, тонкий писк мог свести с ума любого. Некоторые из моряков, более привычные к плаванию сквозь Лабиринт, чем Грас, закутались в мелкоячеистые сетки и спокойно спали. Король тоже решил воспользоваться сеткой. Однако никто не объяснил ему, как натянуть ее на себя, не запустив одновременно туда комаров. Король провел беспокойную ночь и проснулся искусанный.

Заметив во время завтрака, как Птероклс тоже чешется, он удивился:

— Разве у тебя нет какого-нибудь заклинания против комаров?

Волшебник печально покачал головой:

— Хотелось бы мне его иметь… Может быть, я провел слишком много времени, заботясь о великих вещах и недостаточно — о малых, — ответил он и снова почесался.

Загребные на галерах заставляли гребцов грести как можно быстрее. Решив, что они слишком усердствуют, Грас сказал об этом загребному на его собственном корабле, и тот ответил:

— Чем быстрее мы пройдем это гиблое место, тем скорее нас прекратят есть живьем.

Трудно было не согласиться с этим. Но пройти сквозь лабиринт в спешке тоже было не легко. Галеры и баржи натыкались на болотистые берега и вынуждены были отгребать, или, когда они сильно застревали, другие суда вытаскивали их на буксире. Гребцы и офицеры сыпали проклятья. Гирундо сказал:

— Здесь следует провести четко обозначенные каналы, чтобы люди знали, куда им двигаться.

— Одна моя половина согласна с тобой, — ответил Грас. — Другая — сомневается, разумно ли указывать врагам или тем, кто оказался здесь по моей воле, как отсюда выбраться. Мне и так пришлось углубить дно, чтобы речные галеры могли здесь проходить. Раньше и такое было невозможно.

Грас терпеливо ждал, когда наконец появится протока, ведущая в Недон. Как только корабли окажутся там, где водная поверхность отличается от суши, они поспешат наверстать упущенное.

Флот продолжал двигаться на юг, и с каждой милей Гирундо становился зеленее. Грас, напротив, наслаждался путешествием по Недону. Постепенно река поворачивала на восток, к Азанийскому морю. Поскольку ментеше воевали дальше на юге, скоро придется покинуть галеры и баржи и дальше двигаться по суше, а королю — сесть на лошадь. Перспектива оказаться в седле радовала его так же, как путешествие по реке — генерала.

Когда Ланиус, находясь в архиве, услышал лязганье, а затем мяуканье, он уже был к этому готов. Он не подскочил на месте. Он даже не пожалел, что не вооружен, как настоящий солдат. Он просто поднялся и пошел искать котозьяна, производившего шум.

Поиски оказались успешными, и король обнаружил Когтистого, утащившего с кухни серебряную сервировочную ложку довольно внушительного размера. Как же котозьян дотащил ложку сюда — архив располагался не слишком близко к кухне? Должно быть, в стенах есть проходы, которыми может воспользоваться котозьян. А человек?

Ланиус схватил Когтистого, и тот начал извиваться, стараясь укусить. Пришлось слегка ударить его по носу.

— Прекрати! — велел он ему, хотя котозьян не понимал аворнийский язык.

Зато животное хорошо понимало, что означают подобные удары и тон голоса. И то и другое говорило ему, что кусаться в данной ситуации не следует.

Слуги ахали, завидев Ланиуса, несшего Когтистого на руках.

— Как он выбрался на этот раз? — спросил кто-то.

— Я не знаю, — ответил король. — Хотелось бы мне знать, но я ни разу не видел, как он покидает свою комнату. Я не думаю, что кто-нибудь из поваров также видел, как он пробирался на кухню.

— Может быть, это привидение? — Голос слуги был серьезен. Во дворце верили в призраков.

— Он кажется слишком плотным для привидения — и я никогда не слышал о привидении, которое ворует ложки, — сказал Ланиус.

Котозьян снова стал извиваться, размахивая передними лапами.

— Ой! Я также никогда не слышал о привидении, которое так царапается.

— Всякое бывает, — угрюмо заметил слуга и пошел по коридору, качая головой.

Ланиус направился в противоположную сторону, к комнате котозьянов. Когда он вошел туда, то отпустил Когтистого на пол. Затем ему пришлось еще немного побороться с ним, чтобы отнять ложку.

Некоторое время король наблюдал за ним, надеясь, что животное исчезнет в той самой таинственной дыре. Но упрямый, как все кошки, котозьян этого не сделал.

Наконец Ланиус сдался и решил отнести ложку на кухню. Пока он шел по дворцу, забавная мысль посетила его: не попадет ли туда Когтистый раньше него и не украдет ли что-нибудь снова?

Один за другим повара отрицали, что видели котозьяна.

— Неужели это несчастное животное опять было здесь? — спросил кто-то, указывая на ложку в руках Ланиуса.

— Я ее сам не крал. — Он издал смешок.

— Я не предполагаю, что это сделали вы, ваше величество, — сказал толстый повар и забрал ее у Ланиуса. — Но как котозьян каждый раз оказывается здесь?

— Именно это я и хочу выяснить, — ответил Ланиус. — Я надеялся, вы поможете мне.

— Я не знаю, ваше величество, — сказал повар. Остальные мужчины и женщины, которые работали на кухне, — кстати, почти все они обладали большими животами и двойными подбородками, — покачали головами. Одна из поварих сказала:

— Как вы думаете, что котозьян ел этой ложкой? — Она захохотала громче, чем Ланиус, и добавила: — Я думаю, ее надо вымыть.

Толстяк, который держал ложку, бросил ее в бочку с водой в десяти или пятнадцати футах от себя. Ложка зазвенела о посуду, которая там находилась.

Ланиус задумался, стали бы они мыть ложку, если бы повариха не спросила, не ел ли котозьян что-нибудь ею. По поводу некоторых вещей, возможно, лучше оставаться в неведении.

Он спешил в свои покои, когда едва не столкнулся с Лимозой, которая шла ему навстречу по коридору. Она быстро сделала реверанс, пробормотав:

— Доброе утро, ваше величество.

— Доброе утро, ваше высочество, — ответил король. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, спасибо, — ответила она. — Можно я задам вам вопрос, ваше величество?

Ланиус подумал, что ему известно, какой это будет вопрос. Поскольку он не знал, как избежать его, пришлось кивнуть.

— Задавай.

— Спасибо. — Было заметно, что Лимоза набирается храбрости. — Есть ли какой-нибудь способ освободить моего отца из Лабиринта?

Он угадал!

— Мне жаль.

Ланиус старался изо всех сил, чтобы его голос звучал так, как будто ему действительно жаль казначея. А ему действительно надо было постараться, принимая во внимание то, что он на самом деле думал о Петросусе. К несчастью, это было известно многим, в том числе и Лимозе, которая, порозовев, сказала:

— Ваше величество, я знаю, вам не нравится мой отец. Но не могли бы вы освободить его ради меня? Пожалуйста…

— Если бы мог, я бы сделал это, — ответил Ланиус. «Если бы я мог… Почему нет? Я же просил Граса не отправлять его в Лабиринт, так что, возможно, я действительно сделал бы это». Так что у него были все основания сказать:

— Король Грас сослал его, и только один король Грас может вернуть его оттуда.

— А король Грас не станет этого делать.

Ланиус не попытался возразить ей. Кусая губы, Лимоза продолжала:

— Он думает, мой отец обманом заставил Орталиса жениться на мне. Клянусь богами, ваше величество, это неправда.

— Я понимаю, — произнес Ланиус как можно более нейтральным тоном.

— Это неправда, — настаивала девушка. — Я сама хотела выйти замуж за Орталиса. Я люблю его.

Ланиус едва не спросил: «Не сошла ли ты с ума? » Прежде чем он успел высказать то, что вполне резонно пришло ему в голову, дочь опального казначея продолжила:

— Он самый удивительный человек, какого я когда-либо встречала, — ах, конечно, я не хочу быть неуважительной по отношению к вам, ваше величество. — Лимоза порозовела еще больше.

— Конечно, — отозвался Ланиус.

Он был слишком поражен, слишком изумлен, чтобы найти еще какие-то слова. Орталис, сын Граса, брат Сосии? Тот самый Орталис, который охотился, потому что любил кровь? Тот самый Орталис, который калечил женщин, потому что это возбуждало его? И оказывается, Орталис был самым замечательным человеком, которого когда-либо встречала Лимоза… Что-то не сходилось, Ланиус не мог понять что. Но он знал одно: для любой особы женского пола единственным мужчиной, за которого также не следовало выходить замуж, кроме Орталиса, был Низвергнутый.

Лимоза вздохнула:

— Он такой милый. И он делает такие изумительные вещи.

На этот раз она стала пунцовой. Ланиус только почесал лоб. Он на самом деле был в замешательстве, говорят ли они об одном и том же Орталисе. Если бы он не видел сына Граса рядом с Лимозой, он не мог бы в это поверить.

Повозки, полные мешков с зерном, следовали с армией Граса. Они не слишком замедляли движение аворнийцев, но вынуждали их двигаться по дороге. Короля не радовало это обстоятельство, но он знал, что выигрывает столько же, сколько проигрывает. Ментеше поджигали фермы, поля и вообще все вокруг, куда бы они ни попадали. Везти с собой провиант означало уверенность в том, что он действительно имеется.

Горизонт на юге, предполагалось, должен быть ровным, с небольшими холмами, характерными для долины реки Наин. Вместо этого безобразные черно-коричневые облака дыма затемняли часть горизонта. Указывая в этом направлении, Грас сказал:

— Мы найдем кочевников там. Гирундо кивнул:

— Мне тоже так кажется. — Он лукаво улыбнулся королю. — Готовы ли вы мчаться вскачь, ваше величество?

Был ли в этом вопросе упор сделан на слово «вскачь», или всему виной воображение Граса? Зная Гирундо, вряд ли можно было списывать это на воображение. Король ответил:

— Я настолько готов, насколько должен. — И положил руку на шею лошади.

Этот спокойный мерин делал все, что хотел от него коронованный наездник, не слишком вступая в споры. Это вполне устраивало Граса. Гирундо ехал на жеребце, в котором было гораздо больше веса и прыти. Грас не завидовал генералу, так как не хотел лишний раз ударяться головой об землю.

Он кивнул головой трубачу, и тот заиграл сигнал «Рысью». Чем быстрее его люди встретятся с ментеше, тем лучше. Люди принца Улаша уже зашли слишком далеко на север, чтобы это можно было игнорировать.

— Разведчикам разделиться! Одним отправиться в авангард, а другим — на фланги! — приказал Гирундо.

Часть всадников покинули общий строй и поспешили на свои позиции. Грас снова кивнул. Он бы сам отдал такой приказ через мгновение, если бы этого не сделал генерал. Накопленный печальный опыт борьбы с южными кочевниками научил аворнийцев, что нападение может последовать с любого направления в любое время.

Наконечники пик сверкали на солнце. В его армии копьеносцы и лучники распределялись довольно равномерно. Если они смогут столкнуться с ментеше лицом к лицу, у них будет преимущество. Еще более болезненный опыт свидетельствовал: сойтись в ближнем бою с выносливыми наездниками-кочевниками было не всегда легко и даже не всегда возможно.

Грас взглянул на Птероклса.

— Как насчет их колдунов? — спросил король.

— Я не чувствую чего-нибудь… необычного, ваше величество, — ответил волшебник после небольшой паузы, очевидно потраченной на раздумья. Еще помолчав, он добавил: — Хотя не все идет так, как следовало бы.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Грас. Птероклс только пожал плечами. Король произнес:

— Может ли это быть потому, что ты чувствуешь, что Низвергнутый обращает внимание на то, что здесь происходит?

Птероклс резко дернулся, как будто кто-то уколол его иголкой, когда он не ожидал этого. Он кивнул.

— Да. Такое возможно. Я действительно так считаю. Несомненно… кто-то наблюдает за нами.

— Что ты можешь сделать?

— Что я могу сделать? — Птероклс засмеялся — несколько истерически. — Я могу надеяться, что он не замечает меня, вот и все. Но это очень слабая надежда.

Он натянул вожжи и направил лошадь в сторону. Впрочем, Грас больше не намеревался задавать ему вопросы. А к королю уже галопом мчался разведчик.

— Ваше величество! Ваше величество! — кричал он, и его голос срывался от возбуждения. — Мы только что видели одного ментеше, ваше величество!

— Неужели? — сказал Грас, и молодой человек кивнул. Глаза его сияли.

— Вы поймали его? Убили? Воодушевление несколько померкло.

— Нет, ваше величество. Он ускакал на юго-запад. Несколько человек поскакали за ним, но он удрал.

— Не беспокойся об этом, — сказал ему Грас. — Там, откуда он явился, еще очень много таких. И может быть, он покажет нам, где его друзья.

«Если я их найду, станет ли Низвергнутый контролировать ход сражения? — размышлял Грас. — Впрочем, если я не найду их, то что я вообще здесь делаю? Почему я просто не сдаю свои южные провинции принцу Улашу?»

Он не мог бы сделать этого, если хотел оставаться королем Аворниса; а также если хотел спокойно выносить вид собственного лица в зеркале. Но и от идеи идти вперед он был не в восторге.

Когда армия разбила лагерь для ночлега, Грас окружил его кольцом караульных на дальних подступах.

— Это очень правильное решение, ваше величество, — сказал Гирундо, — Я помню, сколько неприятностей причиняли нам люди Эврена по ночам.

— Я тоже помню, — ответил Грас — Поэтому и делаю это.

Однако, несмотря на все караулы, горстка кочевников все-таки сумела подобраться достаточно близко к основному лагерю, чтобы пустить с десяток стрел. Они ранили двух или трех человек, прежде чем крики бросившихся за ними в погоню людей разбудили солдат. Этот шум также разбудил Граса, и он уже не смог заснуть, поэтому зевал и моргал глазами, будто запорошенными песком, когда аворнийская армия вышла в поход незадолго до рассвета.

Они двигались мимо полей, которые подожгли участники набега. Едкий дым все еще висел в воздухе, он саднил легкие и жег глаза.

Первая настоящая встреча с ментеше на аворнийской земле произошла следующим утром. Группа налетчиков Улаша проскочила мимо аворнийских часовых незаметно. По удивлению, с которым ментеше отнеслись к виду целой аворнийской армии — об этом свидетельствовали их гортанные крики, — получалось, что они не только не обращали особого внимания на разведчиков, но вообще игнорировали их.

Ментеше не развернули коней и не ускакали галопом прочь как можно быстрее. Вместо этого они подъехали к аворнийцам и начали стрелять с расстояния, на котором аворнийские луки не могли их достать.

Это Грас тоже видел раньше, последний раз во время сражения с кочевниками принца Эврена.

— Вперед! — крикнул он трубачам, которые сыграли соответствующий сигнал.

Аворнийцы пустили своих лошадей в галоп. Грас надеялся, что ему удастся удержаться в седле. Сейчас падение было бы не просто позорным. Оно стало бы роковым.

Ментеше, будучи в значительном меньшинстве, не посчитали позором бежать. Грас не ожидал ничего другого. Они еще продолжали стрелять через плечо, причем очень хорошо. Но теперь и аворнийцы тоже стреляли, а у некоторых из них были более быстрые лошади, чем у кочевников.

И аворнийцы тоже могли хорошо стрелять, даже при том, что не имели таких луков, сделанных из рогов и сухожилий, какие были у людей Улаша. Один за другим кочевники взмахивали руками и падали на землю.

Уцелевшие ментеше бросились врассыпную, и лишь небольшому количеству из них удалось спастись.

Грас махнул трубачам, и они сыграли сигнал «Осадить лошадей». Постепенно животные замедлили бег. Бока лошади Граса вздымались от тяжелого дыхания; она нагнула голову, чтобы пощипать немного травы.

— Очень ловко, ваше величество! — крикнул Гирундо с ухмылкой на лице.

— Ты имеешь в виду эту маленькую стычку или то, что я умудрился не свалиться с лошади? — поинтересовался Грас.

Ухмылка на лице генерала стала еще шире.

— Выбирайте, ваше величество, что вам больше понравится.

— Я горжусь, что остался в седле и даже продолжаю в нем оставаться, — сказал король. — Эта маленькая шайка ментеше не была чем-то особенным: расправиться с ними — все равно что разбить яйцо кувалдой. Они носятся по округе, разоряя и грабя местное население. Пока они не соберутся снова вместе, мы будем легко одерживать победы подобно этой.

— Чем от большего их числа мы сможем избавиться сейчас, тем о меньшем числе мы будем беспокоиться тогда.

— Я знаю. Поверь мне, я знаю, — сказал Грас. — И если даже мы сильно ударим по ним, они растекутся, как ртуть. Если мы прекратим преследовать их, вероятно, они возьмут нас в оборот каким-нибудь другим способом.

— Да, ваше величество, вы, безусловно, понимаете проблему, — отозвался Гирундо. — Теперь, если мы определимся, как решить ее…

Грас буркнул что-то себе под нос и похлопал свою лошадь по шее. Аворнийцы хорошо поняли проблему еще с тех пор, как несколько веков назад ментеше появились на юге королевства. Кочевники, с детства наученные ездить верхом и заботиться о своих стадах, просто были лучшими наездниками, чем аворнийцы. Они не только имели с собой мощные луки, но могли покрывать большие расстояния. Если бы аворнийцы не имели численного преимущества… Грас не хотел думать о том, что могло бы тогда случиться, и, заставив себя вспомнить нечто положительное, произнес:

— Во всяком случае, здесь мы решили ее.

— Решили, — кивнул Гирундо. — Сколько, однако, еще раз нам придется решать ее, прежде чем мы в конце концов не вытесним ментеше на другой берег Стуры?

— Я не знаю, — ответил король со вздохом. Смогут ли аворнийцы вытеснить людей принца Улаша за реку в этом году? Снова вздохнув, он продолжал:

— Другой вопрос, сколько вреда они принесут, прежде чем мы сможем выкинуть их прочь? Такого вторжения, как это, давно не было.

— Да, и мы оба знаем, почему, или думаем, что знаем, — заметил Гирундо.

Этот ответ не слишком обрадовал короля. До недавних пор Улаш производил впечатление разумного и миролюбивого человека, эти качества Грас раньше не связывал с ментеше. Но он и его народ поклонялись Низвергнутому — Падшей Звезде, как они называли его. Если падший бог приказал Улашу причинить неприятности Аворнису, Улаш не размышляя стал бы это делать — вне зависимости от того, каким разумным и миролюбивым он казался многие годы.

— Я думаю… — медленно произнес Грас.

— Что такое, ваше величество? — спросил Гирундо.