Скипетр милосердия (№2) - Пираты Черных гор

— Это волшебник, — сказал он. — Я узнаю змею по ее ядовитым зубам. У этого человека есть власть — отчасти его собственная, отчасти та, которую он может заимствовать где-то… еще.

«Низвергнутый. Он имеет в виду Низвергнутого, даже если он не потрудился назвать его имя», — подумал Грас и спокойным тоном спросил:

— Ты можешь встретиться с ним? Птероклс пожал плечами.

— Мы выясним это, не так ли? Сейчас он вряд ли ощущает мое присутствие. Он беспокоится о том, как удержать Нишеватц от падения.

— Немного поздно, не кажется ли тебе?

— Думаю, да. Я больше знаю о том, что происходит в городе, чем… он. — Волшебник указал на окно на втором этаже. — Вот он!

Сейчас Птероклс не имел в виду Низвергнутого. Грас не смог бы отличить колдуна от любого другого черногорца — в окне виднелся плотный бородатый мужчина в кольчуге. Но Птероклс протянул вперед руку и прочел контрзаклинание.

— С тобой все в порядке? — поинтересовался король.

— Он силен, — ответил волшебник. — Он очень силен. И он использует больше силы, чем та, которой он владеет. Это… он, несомненно.

— Он?

Низвергнутый не обращал особого внимания на осаду Нишеватца, так как гражданская война между Коркутом и Санджаром все еще продолжалась. Как много он успеет сделать, вмешавшись в последнюю минуту? «Мы собираемся выяснить это».

Птероклс пошатнулся, как будто его кто-то сильно ударил. Он использовал еще одно заклинание, которое прозвучало более мощно — или более отчаянно, — чем первое. Если бы только он мог защититься…

— Держись! — велел король. — Я найду выход из положения.

— Как вы собираетесь сделать это? Позовете богов с небес воевать на моей стороне?

— Нет, но я предложу кое-что другое. Волшебник фыркнул, очевидно не веря Грасу. С секунду Грас сомневался, сможет ли он осуществить свое обещание. Затем крикнул лучников и указал на окно, из которого выглядывал черногорский волшебник.

— Убейте этого человека! — приказал он. — Второй этаж, третье окно слева.

Стрелки не задавали вопросов. Они просто сказали: «Да, ваше величество», достали стрелы из колчанов и начали стрелять. Человек с обычным чувством самосохранения ушел бы с этой опасной позиции, как только начали лететь стрелы. Наделенный силой от Низвергнутого, колдун Василко остался там, где он был. Уничтожить Птероклса для него было более важным, чем даже собственная жизнь.

Но затем он отшатнулся назад, не потому что хотел, а потому что ему пришлось это сделать. Пара стрел попала ему в грудь, меньше чем на расстоянии ширины ладони друг от друга.

— Отлично сделано! — закричал Грас. — Вы получите вознаграждение за это!

Птероклс, который стоял согнувшись, как молодое деревце в бурю, внезапно выпрямился.

— Он замолк, ваше величество! Он просто… замолк. Как вы это сделали? Ведь вы не колдун.

— Возможно, и нет, но я знаю одну магическую уловку, — ответил Грас — Выстрели в человека пару раз, и он гораздо меньше станет интересоваться колдовством, чем до этого.

Волшебнику понадобилось мгновение, чтобы обдумать это и, разумеется, собраться с силами.

— Я понимаю, — наконец проговорил он. — Это — менее изящное решение по сравнению с тем, которое предложил бы я.

«Ланиус наверняка бы сказал то же самое, — подумал Грас — Некоторые люди слишком взыскательны. А вот мне… »

— Мне все равно, изящно или нет. Все, что меня волнует, — сработает ли это. И ты не станешь утверждать, что я не прав.

— Да, ваше величество, правда на вашей стороне. — Птероклс, казалось, осознал, что требовалось что-то еще кроме колдовства. — Спасибо!

— На здоровье, — ответил король. — Я думаю, это был лучший волшебник у Василко. Теперь нам нужно узнать, есть ли у него какие-нибудь другие, которых Низвергнутый попытается использовать.

— Да. — Птероклс явно не хотел, чтобы Грас думал об этом.

Тем временем все больше и больше аворнийских солдат вливалось на площадь вокруг здания, которое Василко использовал в качестве крепости. Грас не ожидал, что тот сможет долго продержаться. Несмотря на добавления и усовершенствования, губернаторская резиденция строилась как обычный дом. Рано или поздно, аворнийцы найдут способ ворваться внутрь или поджечь здание — и это означало бы конец для нелюбящего и нелюбимого сына принца Всеволода.

Неожиданно ворота распахнулась, и оттуда вырвался целый рой черногорцев. Впрочем, они больше напоминали диких зверей, нежели насекомых. Аворнийцы рванулись навстречу им. Должно быть, Василко понял то же самое, что и Грас, — крепость не удержать. А раз так, почему бы не вырваться из укрытия, чтобы победить или умереть?

Теоретически это имело какой-то смысл. У Граса было несколько минут, чтобы подумать об этом. Затем он осознал, что толпа черногорцев во главе с Василко несется прямо на него. Если он падет под их мечами и копьями, его вряд ли будет интересовать, чем закончится битва за Нишеватц. Нет, неправда — тогда он вовсе перестанет этим интересоваться.

— Все ко мне! — закричал он аворнийцам на площади. — Все ко мне, и отбросим их назад. Мы можем это сделать!

Он вытащил свой меч из ножен. Так же поступил Птероклс рядом с ним. Волшебник, вероятно, имел самое смутное представление о том, как обращаться с неволшебным оружием. Глядя на черногорцев, на то, как молоды, свежи и энергичны они были, Грас вспомнил о своем возрасте. «Как долго я смогу протянуть при такой бешеной атаке, как эта? »

Впрочем, ему так и не пришлось выяснять это, потому что его охрана выскочила вперед и приняла на себя главный удар бешеного натиска черногорцев. Несколько гвардейцев упали, но они успели положить еще больше людей Василко.

Но все больше черногорцев кидались вперед; крича и ругаясь, уцелевшие телохранители встретили их лицом к лицу. К тому времени Грас сам уже участвовал в бою, схлестнувшись с черногорцем, у которого было больше свирепости, чем умения.

Меч короля достиг цели. Черногорец зашатался, зажимая рассеченное предплечье. Грас почувствовал какую-то мрачную гордость. Он все еще мог постоять за себя, схватившись с врагом гораздо моложе себя. Мог — какое-то время. Однако молодые люди могли еще долго продолжать сражаться после того, как силы оставят его.

— Василко! — взревели черногорцы.

— Грас! — ответили королевские гвардейцы.

Птероклс сильно, наотмашь, ударил одного из людей Василко. Он промахнулся, но затем повалил черногорца. Меч Граса пришелся прямо в шею врага. Кровь забила фонтаном. Тело черногорца задергалось в конвульсиях, а затем обмякло.

Еще больше аворнийских солдат кинулись поддержать телохранителей. Лучники, которые попали в черногорского волшебника, делали залп за залпом в приспешников Василко. У черногорцев было мало лучников, чтобы ответить, И свистящие стрелы прорвали центр их атаки. Их крики сменились воплями отчаяния.

А вот и сам Василко, размахивающий двуручным мечом, как ивовой веткой. Он заметил Граса и прорубил путь к нему.

— Я могу умереть! — закричал сын Всеволода на аворнийском. — Но я сделаю Падшей Звезде подарок — дам ему твою душу!

— Клянусь богами на небесах, ты не сделаешь этого! Грас кинулся к Василко. Несколькими секундами позже он подумал, была ли это хорошая мысль, но в тот момент был не в силах остановиться.

Первый удар черногорца почти выбил меч из рук Граса. Всеволод был высоким, сильным мужчиной, и его сын унаследовал его сложение… вот только сила, которую он проявлял, едва ли могла показаться естественной. Низвергнутый наделил черногорского волшебника одним проявлением силы. Мог ли он дать другую Василко? Грас не знал, насколько это возможно, но ничего другого не могло прийти в голову, когда он смотрел на то, как принц-узурпатор управляется со своим огромным тяжелым клинком.

Грасу удалось отбить удар и ответить взмахом своего меча. Василко парировал его с презрительной легкостью, словно двуручный меч ничего не весил. Следующая атака противника лишила короля и скорости, и силы. «Неужели я так быстро старею? »

— Украдешь мой трон, не так ли? — крикнул Василко. Даже его голос казался громче и сильнее, чем обычный мужской голос.

— Это ты украл его, — выдохнул Грас.

Василко осыпал его градом ругательств на своем языке, затем снова взмахнул мечом. Клинок короля отлетел в сторону. Черногорец торжествующе заревел. И тогда Грас прыгнул к нему и схватил его правое запястье обеими руками.

Это было похоже на схватку с бронзовой статуей, в которую вошла жестокая, злобная жизнь. Король знал, что не будет в состоянии долго продержаться, и знал, что пожалеет, когда не сможет держаться больше.

В это мгновение ему на помощь пришел Птероклс; колдун направил указательный палец на Василко и выкрикнул быстрое заклинание. Тот ответил ему криком — но обычным, человеческим. Да и запястье, которое Грас отчаянно пытался удержать, снова было из плоти и крови, а не из ожившего металла.

Птероклс схватил Василко за колени. Принц-узурпатор Нишеватца упал на камни мостовой, увлекая за собой волшебника, и Грас ударил черногорца ногой по голове. Боль пронзила его ногу. Обливаясь кровью, текущей из виска и носа, Василко охнул и обмяк.

— Еще раз спасибо, — проговорил Птероклс, с трудом поднимаясь на ноги.

— Это тебе спасибо, — ответил Грас. — Я думал — пропал. Что ты сделал?

— Заблокировал сверхсилу, которой Низвергнутый питал Василко, — пояснил колдун. — Давайте свяжем его — или, еще лучше, закуем в цепь. Не знаю, как долго будет держаться заклинание. Я не был уверен, что оно вообще удержится, но подумал, что стоит попытаться. — Он взглянул на Василко. — Взболтнув ему мозги, мы, может быть, продлим его действие.

— Хорошо! — воскликнул Грас. — Он собирался сделать со мной гораздо худшее. Теперь давай посмотрим, какие планы у оставшихся в живых негодяев.

Увидев своего предводителя плененным, большинство черногорцев бросили оружие и подняли руки, сдаваясь. Однако горстка упрямцев решила сражаться до конца, о чем, очевидно, оповестили криками на своем языке.

Грасу привели черногорца, который признался, что знает аворнийский.

— Что они кричат? — спросил король.

— Они зовут Падшую Звезду, — ответил черногорец. — Ты знаешь, кто такой Падшая Звезда?

— О да, я знаю, кто это такой, — мрачно произнес Грас. — Ментеше зовут его почти так же. Но ментеше всегда следовали за ним. А вы, черногорцы, поклоняетесь богам на небесах.

Пленник пожал плечами. — Падшая Звезда обладает сильной властью. Мы остаемся с сильной властью.

— Недостаточно сильной, — заметил Грас. Черногорец снова пожал плечами. Король продолжал: — Если Низвергнутый так силен, а боги на небесах так слабы, как же мы смогли взять Нишеватц?

— Удача, — еще раз пожал плечами черногорец. Грас чуть не ударил его — слеп тот, кто не хочет видеть.

Но вдруг что-то дрогнуло в лице пленника: возможно, вопрос попал в точку.

Грас приказал гвардейцам:

— Отведите этого человека к его товарищам.

Он надеялся, что пленник заразит своих соплеменников сомнениями.

К Грасу подошел Гирундо.

— Ну, ваше величество, мы получили этот город, — сказал он и замолчал, чтобы приложить к порезу на щеке тряпицу, такую же грязную, как и рука, которая ее держала. Оглянувшись вокруг, генерал скривился. — Теперь, когда мы действительно здесь, я не очень уверен, зачем нам вообще это было надо.

— Потому что Нишеватц принадлежал Низвергнутому — город мог стать большой проблемой, если бы тот сохранил здесь свое влияние. Теперь мы получили его, а также Василко в придачу. — Король указал на свергнутого узурпатора, на котором было достаточно цепей, чтобы удержать лошадь. — А я, возможно, — сломанный палец на ноге.

— Сломанный палец? Что-то я не понимаю, — сказал Гирундо. — А что с Василко? Похоже, он не в состоянии отличить вчерашний день от репы.

Сын Всеволода уже пришел в себя, но выглядел так, будто не знал, что ему теперь с этим делать.

— Должно быть, я слишком сильно ударил его ногой по голове, — Грас прожал плечами. — И сломал свой палец.

— Ну, если вы так поступили, значит, была причина, — заметил Гирундо.

— Тебе легко говорить, — буркнул Грас. — А знаешь, что лекари сделают для меня? Ничего! Я уже ломал палец на ноге, пытаясь пройти в дверь вместо дверного проема. Лекари сказали мне: «Если мы наложим шину, это заживет через шесть недель. А если нет — через месяц с половиной». И поэтому они не стали ничего делать — и теперь не станут.

— Да вы счастливчик, ваше величество.

Если не принимать во внимание палец, Грас на самом деле чувствовал, что ему здорово повезло. Аворнийцы взяли Нишеватц без особых потерь. Низвергнутый может быть изгнан отсюда. А глядя на Василко, Грас подумал, что не всякое сотрясение мозгов идет на пользу их обладателю. Король обратился к Птероклсу:

— Есть ли какой-нибудь признак, что Низвергнутый пытается вдохнуть в него силу еще раз?

— Дайте я проверю, — кивнул волшебник.

То, что последовало, не было заклинанием в точном смысле. Казалось, что колдун напряженно вслушивается. Спустя секунду он покачал головой.

— Нет, ваше величество.

— Мне приходится верить тебе.

Грас снова взглянул на Василко, который сейчас больше всего напоминал безмозглого раба, а затем повернулся к Гирундо.

— Где Белойец? Принц Белойец, так мне надо говорить?

— Он где-то в Нишеватце, — ответил генерал. — Я видел, как он поднимался по лестнице. Что случилось с ним потом — не знаю.

— Надо найти его. Пора ему уже становиться принцем — понимаешь, что я имею в виду? Надеюсь, с ним ничего не случилось. Это было бы плохо для нас — поскольку он, несомненно, лучший из сподвижников Всеволода — моложе и наиболее здравомыслящий.

— Я позабочусь об этом.

Гирундо приказал солдатам отправиться на поиски Белойеца, предварительно удостоверившись, что они знают, как выглядит черногорский дворянин. А затем обратился к королю:

— Насколько мне известно, каждый пятый в Нишеватце носит имя Белойец. Но нам нужен один, конкретный, а не толпа.

— Правильно, — согласился Грас.

Он не мог представить толпу аворнийцев, носящих его имя, но был уверен, что некоторое количество таких имеется. То же самое могло с легкостью оказаться верным и для черногорцев.

Спустя примерно полчаса в сопровождении одного из солдат Гирундо на площадь перед домом-крепостью пришел Белойец. Лицо нового правителя Нишеватца было так же перепачкано сажей, как и у всех остальных. Но сквозь грязь были видны следы слез.

— Мой бедный город — что вы сделали с ним? — крикнул он, обращаясь к Грасу.

— Это война, ваше высочество. — Король покачал головой. — Все могло быть гораздо хуже.

— Но это же Нишеватц!

Грас положил руку ему на плечо.

— Точно так же я бы чувствовал себя, если бы кто-нибудь разграбил мою столицу. Но большая часть города и его жителей уцелела. Лет через пять никому, кто окажется здесь впервые, и в голову не придет, что он лежал в руинах.

— Вам легко говорить, — огрызнулся Белойец. — Вы ведь не тот, кто будет заново строить этот город.

— Этот город — нет, — ответил Грас — Но вы даже не представляете, что меня ждет на юге королевства! Ментеше разграбили там столько городов, сожгли столько полей и ферм… По сравнению с тем, что они вытворяли там, я бы назвал наши действия здесь поцелуем в щечку.

Белойец продолжал ворчать, напоминая сейчас оплаканного не особенно искренне (по крайней мере, Грасом) принца Всеволода.

— Мне нет дела до городов в южном Аворнисе! А как насчет Дердеватца и Равно? Когда они увидят, как мы слабы, они захотят присвоить наши земли.

— Вы хотите, чтобы я оставил аворнийский гарнизон? Белойец покачал головой.

— Я тоже так не думаю, — кивнул Грас — Если я все-таки оставлю гарнизон, люди станут говорить, что это я хочу присвоить ваши земли.

— Почему я позволил вам уговорить меня стать принцем? — вздохнул Белойец.

— Кому-то надо быть им. Кто был бы лучше? Всеволод мертв. — Грас вовсе не был убежден, что Всеволод был бы лучше, но обошел это молчанием. Он просто указал на Василко: — Он?

Белойец снова покачал головой.

— У вас есть кто-нибудь еще? — спросил Грас. Черногорец опять повторил свой жест. Грас развел руками.

— Ну тогда, ваше высочество, — добро пожаловать приступать к работе.

— Я попробую, — Белойец заметно собрался, словно принимал всю тяжесть мира на свои плечи. — Да, я попробую.

27

Король Ланиус обгладывал гусиную лапку, как вдруг закашлялся.

— Ты в порядке? — спросила Сосия.

— Думаю, да — ответил он тогда, когда смог говорить. Ланиус попытался в раздражении щелкнуть пальцами, но они были слишком жирными, и, ворча, вытер руки о салфетку — он все-таки помнил, что не надо пользоваться скатертью, как было во времена его деда, или своей собственной одеждой, как при прадедушке его прадедушки.

Он отхлебнул вина из бокала — его горло настолько же нуждалось в дополнительном смачивании, как его руки не нуждались в дополнительной смазке.

— Я — идиот.

— О. — Сосия подняла на него глаза. — Ну это и я могла бы тебе сказать.

— Спасибо, дорогая, — Ланиус иронично поклонился. Он ждал, но больше ничего не последовало. — Ты не собираешься спросить, почему я — идиот?

Жена пожала плечами.

— Я никогда не имела таких намерений. Но хорошо — в каком же смысле ты идиот в этот раз?

Ее тон говорил о том, что она-то знает, в каком смысле он был идиотом раньше и с какими служанками.

— Это совсем другое.

Ланиус спрятал улыбку: Сосия до сих пор ничего не знала про Фламмию.

— В таком случае, возможно, мне на самом деле интересно, — сказала дочь Граса.

— Ты помнишь старые пергаменты, которые привез посланник из Дердеватца в качестве подарка, когда он приезжал сюда прошлым летом?

Сосия снова пожала плечами.

— Нет, не помнила, пока ты не напомнил мне. Играть с этим старьем — твоя забава, а не моя. — Она поспешила добавить: — Но эта забава лучше, чем развлекаться с молоденькими служанками, клянусь богами.

Ланиус состроил гримасу; он мог бы догадаться, что она скажет. Женщина в ответ тоже наморщила нос и спросила:

— Ну, так что там с этими драгоценными пергаментами?

— Они, насколько мне кажется, действительно драгоценные. Я был так рад получить их, а потом отложил на время, чтобы заняться ими позже… и вот прошло больше года, а я не сделал этого. Поэтому я — идиот.

— О. — Сосия подумала, потом снова пожала плечами. — Ну, у тебя же были причины.

Жена смеялась, она не была слишком раздражена. Скорее всего, ей так и не рассказали про Фламмию.

Ланиус чуть было не сбежал с ужина, чтобы посмотреть на документы из Дердеватца. Он уже наполовину поднялся со стула, как осознал, что это было бы грубо по отношению к жене. Кроме того, начало темнеть, и пытаться читать выцветшие чернила при свете лампы было гораздо менее приятно, чем, скажем, соблазнять служанку.

Когда наступило утро, его отвлекли сначала котозьяны и обезьяны, а также мелкая ссора между двумя дворянами. Он снова забыл про пергаменты, по крайней мере до полудня.

Когда он наконец оказался в архиве, то уверенно пошел туда, где, предполагалось, хранится этот подарок, и обнаружил, что его там нет. Кое-что из того, что он сказал вслух, заставило бы гвардейца даже не покраснеть, а побелеть.

Прекратив метать угрозы, он занялся поисками. Пергаменты должны были быть где-то в архиве! Никто не мог их украсть, Ланиус был уверен в этом. Он был единственным человеком в столице, кто знал их настоящую цену.

Если документов не было там, куда он их положил, где же они в таком случае находились? Младший король оглядел зал, пытаясь вспомнить события более чем годичной давности. Он вошел тогда, он держал пергаменты в руке… и что он с ними сделал?

Хороший вопрос. Ему бы хотелось иметь такой же хороший ответ на него после еще нескольких ругательств — менее ярких, чем те, что Ланиус произнес раньше. Если он не положил их туда, куда собирался, какое место было наиболее вероятным?

В это мгновение… древние пергаменты — даже древние пергаменты из страны черногорцев — вряд ли сказали бы:

— Мроур?

— О, ради богов! — Всплеснув руками, Ланиус поборол сильное желание заорать. — У меня нет времени заниматься тобой сейчас!

— Мроур? — снова спросил Когтистый.

Его не волновало, куда король положил документы из Дердеватца. Он снова выбрался из своей комнаты и, возможно, уже нанес визит на кухню. Повара заделали дырку в стене, но котозьян нашел другую. Ему нравилось посещать кухню — там было так интересно!

Ланиус лег на пыльный пол и начал постукивать по груди правой рукой.

— Мроур!

Котозьян примчался бегом на знакомый звук: если я залезу на него, он даст мне что-нибудь вкусненькое поесть. Он тащил с собой большую серебряную ложку. Итак, архив был не первым пунктом его последнего увеселительного путешествия по пространствам между стенами дворца.

Король встал, осторожно держа животное на руках. Когтистый продолжал вести себя необыкновенно мирно. Ланиус отнес котозьяна в комнату, где он жил, и зверек даже не стал беспокоиться, когда хозяин забрал у него ложку — наверное, уже привык и, возможно, смирился с тем, что на его трофеи всегда находятся желающие.

— Не вы ли сами украли ее, ваше величество? — воскликнула повариха Квискула, когда увидела ложку в его руке. — Это несчастное существо снова здесь было, а никто и не заметил.

Когтистый вовсе не считает себя несчастным, — строго сказал Ланиус. — Талантливый — более правильное слово.

— Талантливый, как же! — возмутилась Квискула. — Множество двуногих воров тоже талантливы, и что случается с ними, когда их ловят?

— Воры, которые ходят на двух ногах, понимают разницу между хорошим и плохим. Котозьян не понимает. — Король помолчал. — Во всяком случае, я не думаю, что понимает. — Ланиус протянул ложку. — Вот. Возьми на себя заботу о ней, пока Когтистый не решит снова ее украсть.

— О, вы так добры ко мне, ваше величество! — Квискула и Ланиус дружно рассмеялись.

Король снова направился в архив, размышляя, сможет ли он продолжать поиски или ему опять помешают. Все, казалось, сговорились против него — включая принцессу Лимозу, которая шла ему навстречу с ребенком на руках.

— Приветствую, ваше величество, — сказала Лимоза. — Разве Капелла не самая прелестная крошка, какую вы когда-либо видели?

— Ну… — Ланиус раздумывал, как ответить на этот вопрос и остаться правдивым и вежливым одновременно. Победила правда. Он сказал: — Если не считать Крекса и Питту, то да.

Лимоза уставилась на него, а затем захихикала.

— Ну хорошо, это довольно справедливо. Кто не считает, что их дети — самые замечательные на свете?

— Это единственное, что удерживает нас от того, чтобы скормить наших детей охотничьим собакам.

Глаза Лимозы стали даже еще шире, чем они были до сих пор. Она прижала Капеллу к себе покрепче и поспешила прочь, как будто испугалась, что у Ланиуса какая-нибудь страшная, заразная болезнь. Почему? Он же не сказал, что хотел скормить Капеллу — или кого-то другого из детей — охотничьим собакам. Король вздохнул. Некоторые люди просто не слушают, что им говорят.

Он только начал обследовать места, в которых вероятнее всего могли находиться пропавшие документы, когда раздался стук в дверь. Слуги знали, что им не полагалось делать что-то подобное. Бубулкус, единственный, кто весьма правдоподобно «забывал» об этом предупреждении, был мертв. Либо неизвестный совершал ужасную ошибку, либо и вправду случилось нечто ужасное, что ему на самом деле необходимо было знать. Добавив несколько отборных фраз себе под нос, Ланиус пошел посмотреть, кто беспокоил его, когда он пребывал в уединении.

— Сосия! — сказал он с изумлением. — Что ты здесь делаешь? Что происходит?

— Я собиралась задать тебе этот же вопрос, — ответила его жена. — Что такого ты сказал Лимозе? Милость королевы Квилы, это напугало ее до смерти! .

— О боги! — Король стукнул себя рукой по лбу в неподдельном раздражении. — Она действительно слушает, но не слышит.

Он начал пересказывать жене их диалог, и даже раньше, чем он добрался до середины фразы, одна бровь Сосии начала ползти вверх. Ланиус видел такое выражение лица гораздо чаще у Граса, чем у его дочери, и, пожалуй, оно ему не очень нравилось.

— Чего еще можно было ждать от Лимозы! Бедняжка! Охотничьи собаки, ничего себе! Тебе должно быть стыдно.

— И ты тоже не поняла, — обиделся Ланиус. — Я не говорил, что это то, что мы делаем с детьми. Я не говорил, что это то, что нам следует делать. Я сказал: это то, что мы делали бы, если бы не считали детей такими чудесными существами. Ты разве не видишь разницы?

— Что я вижу, так это то, что никто не имеет права говорить о скармливании детей каким-то собакам. В следующий раз, когда увидишь Лимозу, ты извинишься перед ней, слышишь?

Сосия не стала ждать ответа и, как все женщины, тут же переключилась на другое. Уставившись на груду манускриптов, она сказала:

— Вот где ты проводишь все свое время. Я как будто смотрю на другую женщину.

— Я все равно не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я извинялся перед Лимозой, когда я ничего плохого не сказал. Нет, сказал. Ты просто слишком — слишком рассудочен, чтобы понять это, — Сосия повернулась и гордо пошла к выходу. Она бросила через плечо: — И если ты думаешь, что люди всегда опираются только на рассудок, тебе бы лучше еще раз подумать.

— Ничего подобного я не думаю. Люди очень давно излечили меня от этого, — сказал Ланиус грустно.

Сосия даже не замедлила шаг. Король хотел броситься за ней следом, чтобы объяснить свою мысль. Но он понял — рассудком, — что это не принесет ему никакой пользы, и остался стоять на месте.

Поиски отняли четыре дня. Ланиус забыл, что положил пергаменты в крепкий деревянный ящик, чтобы сохранить их в безопасности. Если бы он не содрал кожу с костяшек пальцев об угол этого ящика, то, возможно, так и не нашел бы эти документы.

Момент внезапной, неожиданной боли заставил его бросить долгий, укоризненный взгляд на ящик. Когда он узнал его, он все еще чувствовал укоризну — упрек самому себе. После всех этих поисков — и после их нелепого окончания — он почти боялся взглянуть на пергаменты. Если они окажутся бесполезными или скучными, как он сможет вынести это?

Конечно, он обязан заглянуть в них, зачем иначе он пережил все эти трудности? Потерев руки, он отнес ящик на стол, где им была написана большая часть книги «Как быть королем». Черногорцы осчастливили его самыми дешевыми подарками, какие когда-либо получал король Аворниса, пара котозьянов, пара обезьян и кипа документов, выкопанных в обветшалом соборе. Ему было все равно. Счастье и обладание достаточным количеством денег — не одно и то же. Он был достаточно счастлив даже во времена, когда Грас сильнее всего давил на него.

То, что деньги и счастье — разные вещи, отнюдь не означало, что счастье не имеет ничего общего с деньгами. Однако интуиция Ланиуса не заходила так далеко.

Первые несколько пергаментов, которые он развернул и прочитал, включали в себя письмо от высокого ранга пастыря в желтой мантии, руководившего в те времена строительством, с просьбой к давно умершему королю Аворниса о деньгах для ремонта и помощи в отношении мозаичного украшения. Письмо пришло в столицу и вернулось назад с написанным королем комментарием: «Мы не сделаны из серебра. Если проекты достойны, несомненно, жители вашего города поддержат их. Если нет, все серебро мира не сделает их такими».

Ланиус с восхищением изучал его.

— Я не смог бы ответить лучше.

Он смотрел на строчки до тех пор, пока не запомнил их наизусть. Наверняка ему не раз представится возможность процитировать их…

Другие документы рассказали ему больше об истории Аргитеа (так тогда назывался Дердеватц), чем он когда-нибудь раньше знал. Они доказывали, что Аргитеа не была первым городом на побережье Северного моря, который пал перед черногорцами. Много просьб — о деньгах и помощи — следовало в столицу от городского губернатора и от высокопоставленного священника собора. И только один из этих документов содержал что-то вроде ответа: «Отряд в пути. Держитесь до его прихода». Курьер, доставлявший его, сумел проскочить сквозь осаду черногорцев; Ланиус где-то раньше читал, что они не были безупречны в искусстве взятия городов. Безупречны они или нет, однако взяли Аргитеа раньше, чем прибыл обещанный отряд. С тех пор история Аргитеа закончилась — и началась история Дердеватца.

Еще один пергамент лежал на дне ящика. Ланиус вытащил его больше из чувства долга, чем по какой-то другой причине. Поскольку он просматривал документы, то считал, что должен просмотреть все. Он не ожидал чего-нибудь ошеломляющего или хотя бы более интересного, чем то, что он уже обнаружил.

Но текст захватил его внимание. «Я удивляюсь, зачем я делаю эти записи, когда, вероятно, никто их не прочитает или не поймет, если и прочтет». После таких слов Ланиус уже не мог оторваться. Автором был священник в черной мантии по имени Ксенопс. Он был рукоположен за год до того, как черногорцы отобрали Аргитеа у королевства Аворнис, и оставался в соборе при власти новых хозяев города следующие пятьдесят с лишним лет.

Ксенопс уловил моменты перехода от старого образа жизни к новому. Так, он насмехался над грубыми монетами, которые черногорцы начали выпускать спустя поколение после падения Аргитеа. «По сравнению с монетами Аворниса они уродливы и ни на что не похожи, — писал он. — Но новые монеты из Аворниса редко попадают сюда, если вообще попадают, в то время как много старых монет тайно хранится на черный день. Даже эти уродливые штуки лучше, чем никакие».

Позже он отмечает исчезновение аворнийского языка с торговой площади. «Кроме меня только несколько старух употребляют его как язык, данный им при рождении. Некоторые из младшего поколения могут говорить на нем, но они предпочитают варварский жаргон завоевателей. Скоро только те, кому нужен аворнийский для торговли, будут знать его».

Самый страшный отрывок начинался так: «Он называет себя искрой звезды». Далее Ксенопс описывал визит посланца от Низвергнутого. Тот сделал ошибку — рассердился, когда черногорцы не упали перед ним на колени. «Я посоветовал властителям черногорцев ему не доверять — он показал себя в своих речах и поступках, — писал Ксенопс. — Они убедились и отослали его, не добившегося успеха».