20

На улице завывал ветер, снег летел почти горизонтально. Повсюду во дворце были расставлены жаровни, камины ежедневно получали свою порцию дров. Но и они не могли нагреть ни королевские покои, ни длинные коридоры, ни помещения для слуг и стражи. Люди кутались в шерстяные плащи, подбитые мехом. Но все равно то здесь, то там постоянно слышался звук стучащих зубов.

У Ланиуса зубы стучали сильнее и чаще, чем у остальных, так как в архиве не было камина. А единственная жаровня заставляла его то и дело прерывать свои поиски и недовольно коситься на нее, но не потому, что она давала меньше тепла, чем ему хотелось. Когда вокруг лежало столько пергаментов, единственная, случайно упавшая искра могла послужить началом катастрофы.

Но он хотел — ему было нужно — обязательно найти свидетельства более ранних попыток, которые делали аворнийские волшебники, чтобы вывести рабов из мрака. Заниматься же поисками без какого-нибудь источника тепла было слишком холодно.

Младший король нашел даже больше, чем ожидал. В манускриптах перечислялись сотни заклинаний, придуманных для излечивания рабов, и почти такое же количество описаний, что происходило по ходу того, как эти заклинания использовались. Сами заклинания можно было назвать настоящими образцами изобретательности. Но описания были образцами другого рода — образцами разочарований. Ланиус читал о неудачах, следующих за неудачами, и далее — снова о неудачах. Оставалось только удивляться, что аворнийские волшебники не бросали своих попыток после стольких осечек.

Впрочем, довольно скоро он понял, с чем это было связано. Короли Аворниса — еще до Граса — хорошо понимали, что у них нет надежды победить ментеше или хотя бы на продолжительный срок остановить их набеги, если не найдется способ лечить рабов. Иными словами, волшебники исполняли королевский приказ.

Время от времени какой-нибудь колдун заявлял, что победил заклятие, превращающее людей в безмозглых рабов. В столицу посылались соответствующие доклады; а иногда излеченные рабы даже сами прибывали в столицу.

Замечательно, не правда ли? Но никто из волшебников не завоевал славы: в конце концов рабы оказывались отнюдь не излеченными. Одни постепенно возвращались в свое прежнее состояние, то есть вновь становились идиотами. Другие — эти приносили окружающим настоящую беду — становились глазами и ушами Низвергнутого.

Чем больше Ланиус размышлял над этим, тем больше он волновался. Через какое-то время он уже не смог совладать с овладевшими им тревогой и беспокойством и вызвал Птероклса, но не в архивы, а в маленькую комнату для приемов, согретую тремя жаровнями. Едва волшебник переступил порог комнаты, младший король атаковал его вопросом:

— Ты уверен, что излечил раба, или Низвергнутый все еще может контролировать его?

— Оказывается, ваше величество, вы размышляете над тем же, над чем и я.

— У меня есть для этого повод. — И Ланиус рассказал о докладах, которые он обнаружил.

Птероклс кивнул.

— Мне тоже известны подобные случаи. Я думаю, вы нашли больше свидетельств, чем я знаю, но это не имеет значения.

Ланиус почти обиделся — он-то думал, что его скрупулезность очень важна. Волшебник продолжал:

— Что имеет значение? Если судить по всем колдовским проверкам, которые я знаю и умею делать, этот раб больше не является таковым. Он — человек.

— Если судить по всем колдовским проверкам, которые ты знаешь и умеешь делать, — повторил король. Волшебник снова кивнул. Ланиус улыбнулся: — А знаешь, ты вовсе не первый, кто торжественно объявляет об этом.

— Конечно, знаю, — ответил колдун. — Но я первый, кто знает изнутри, каково это — быть опустошенным Низвергнутым. Я знаю форму и размер пустоты внутри человека. Я знаю, как и чем заполнить ее. Клянусь богами, ваше величество, я ее действительно заполнил, по крайней мере, в этот раз.

Он говорил с большой убежденностью. Что поделать — Ланиус бы был гораздо более уверен в нем, если бы не читал доклады волшебников, которые уже долгие годы, а то и столетия как лежат в могиле; они были так же уверены в себе и закончили жизнь разочарованными.

Однако у Птероклса все-таки имелись основания: то, что он пережил под стенами Нишеватца, дало ему уникальные знания о том, на что способны волшебники Низвергнутого.

— Возможно, ты прав, — кивнул король. — Вот только за этим рабом необходимо будет приглядывать до конца его дней.

— Я понимаю, почему вы так говорите, ваше величество, — ответил колдун. — Если бы удалось вылечить много рабов, вы наверняка изменили бы свое мнение.

Но для этого требовалось пересечь Стуру и отбить этих несчастных у ментеше; насколько Ланиус знал, раб, которого излечил Птероклс (или верил, что излечил?), был единственным на аворнийской земле.

— Я думаю, что сначала начнется война с черногорцами, — сказал Ланиус.

— Скорее всего, это так, — ответил Птероклс. — Планы будущей кампании — именно то, что его величество — х-м-м, его другое величество — держит в голове.

— Его другое величество. Точно! — Ланиус скривился. Волшебник не намеревался оскорбить молодого человека, напомнив ему, что не он правит Аворнисом. Но намеревался или нет, а получилось именно так. Во всяком случае, это пренебрежение ранило больше, потому что было непреднамеренным.

— Э-э-э, я не хотел обидеть или оскорбить вас, ваше величество, — быстро проговорил Птероклс, поняв свою ошибку.

— Я знаю.

Голос Ланиуса все еще звучал кисло. То, что оскорбление было нанесено невольно, не значило, что его не было вообще.

Два курьера отправились в столицу из разных городов на северном берегу Стуры. Они двинулись к Аворнису в разные дни. Они оба с трудом пробивались по плохим дорогам сквозь пургу и снежные заносы. И, как нарочно, оба предстали перед королем Грасом с разницей во времени в полтора часа.

Первый гонец сообщил:

— Ваше величество, принц Санджар направляет к вам посла, чтобы объявить о своем наследовании трона, которым принц Улаш владел так долго. Посол следует за мной и вскоре будет в Аворнисе.

— Хорошо! — искренне обрадовался Грас. — Когда посол Санджара появится здесь, я соберу всю вежливость, какая во мне осталась, учитывая, что мы только что воевали с отцом принца.

Ему хотелось надеяться, что Санджар желает мира. То, что новый принц ментеше начал с послов, представлялось ему хорошим знаком.

Грас только что сел обедать, когда прибыл второй курьер. Король спросил у слуги, который доложил о прибытии гонца, срочные ли у того новости. Получив утвердительный ответ, Грас, недовольно вздохнув, оторвался от обеда.

— Ну, тогда я приму его.

Поклонившись, курьер сказал:

— Ваше величество, принц Коркут направляет к вам посла, чтобы объявить о своем наследовании трона, который принц Улаш занимал так долго. Посол на пути в столицу и будет здесь через несколько дней.

Подожди-ка… Принц Коркут, говоришь? — Грас хотел убедиться, что он правильно расслышал. — Не принц Санджар?

— Нет, ваше величество! — Гонец покачал головой. — По словам посла принца Коркута выходит, что Санджар не кто иной, как бунтовщик.

Он так сказал? Как… интересно. — Король отпустил второго курьера и послал за первым. Разумеется, его интересовало следующее:

— Сообщил ли что-нибудь посол принца Санджара о принце Коркуте?

— Ну да, ваше величество. Откуда вы знаете? — удивился первый курьер. — Он сказал, что Коркут — не кто иной, как подлый предатель, и его скоро поймают.

— Неужели? Так-так-так… — Король Грас уставился в потолок. — А не полетят ли искры, когда оба посольства прибудут сюда?

— Посольства, ваше величество? — Курьер не знал, что он не был единственным, прибывшим в столицу с новостями с юга.

— Все правильно, — кивнул Грас. — Коркут тоже посылает свое. Если послушать его посланника, выходит, что он законный наследник принца Улаша, а Санджар — просто бунтовщик.

— Вот это да! — Гонец восхищенно завертел головой. И знаешь, что еще? — Король ухмыльнулся, как озорной мальчишка. — Должно быть, это будет очень весело. Вот позабавимся!

Теперь забаву осталось организовать. Посол Коркута прибыл в город Аворнис первым. Грас поселил кочевника — его звали Эр-Таш — в гостинице и извинился, что не может сразу принять его. Посланник Санджара, ментеше по имени Дьюкуак, оказался в столице три дня спустя.

Грас пригласил обоих послов на переговоры с ним в один и тот же день, в одно и то же время. Он велел ввести их в тронный зал разными путями, чтобы они ненароком не встретились.

Встреча все-таки состоялась — у подножия алмазного трона. Эр-Таш уставился на Дьюкуака. Дьюкуак сердито посмотрел на Эр-Таша. Оба потянулись к мечам, увы, отсутствующим. Послы не имели право являться на аудиенцию вооруженными. Ментеше ничего не оставалось, как осыпать бранью друг друга. Их слуги — у каждого была маленькая группа — тоже громко рычали и издавали угрожающее фырканье (язык ментеше никак нельзя назвать благозвучным).

Грас жестом приказал аворнийским солдатам встать между двумя соперничающими посольствами, чтобы не допустить рукоприкладства — и чтобы увериться, что никто не сумел тайком пронести что-то колющее или режущее мимо стражи.

— Ваше величество! — воскликнул Дьюкуак на хорошем аворнийском. — Это возмутительный случай, ваше величество!

— Это он — возмутительный случай, ваше величество! — закричал Эр-Таш, указывая на Дьюкуака. — Как он посмел явиться к вам?

Прежде чем Дьюкуак смог дать волю своему возмущению, Грас вытянул вперед руку.

— Довольно — вы, оба!

Несколько стражников стукнули древками своих пик по мраморному полу тронного зала. Тяжелые удары, возможно, оказались убедительнее для послов ментеше, чем слова короля.

Король, увидев, что они, судя по всему, будут сохранять спокойствие, продолжал:

— Вы оба прибыли ко мне сами по себе. Не думаете ли вы, что мне следует выслушать вас обоих? Если я все-таки отправлю одного из вас прочь, то кто это должен быть?

— Он! — Эр-Таш и Дьюкуак воскликнули одновременно. Каждый показал на другого. Злобные взгляды метали молнии.

— Один из вас представляет законного наследника принца Улаша, — сказал Грас. — Другой — бунтовщика. Как же мне определить?

— Принц Улаш оставил моему господину… — начат Дьюкуак.

— Лжец! — вскричал Эр-Таш. — Страна у Коркута!

— Сам лжец! — завопил Дьюкуак.

Грас подумал: «А ведь сыновья Улаша могли бы прийти к справедливому соглашению, если бы разделили территорию, которой управлял их отец. Но по всем признакам принцы — и их посланники — были более заинтересованы в том, чтобы расколоть друг другу головы». Это обстоятельство не могло не обрадовать короля Аворниса.

Почему мне следует признать одного из ваших властителей и не признавать другого? — поинтересовался он, как будто вопрос мог быть интересен теоретически, но не имел отношения к реальности.

— Потому что Коркут — законный принц Йозгата! — сказал Эр-Таш.

Дьюкуак снова закричал:

— Лжец! — И продолжил: — Санджар был любимцем Улаша, избранным наследником Улаша, не этот… этот… похититель трона.

Снова, как будто вопрос был только теоретическим, Грас спросил:

— Которого из них предпочитает Низвергнутый?

Если послы знали — и если бы они признались, что им это известно, — Грас мог бы решить, кого из претендентов следует поддержать Аворнису. Но Эр-Таш ответил:

— Падшая Звезда все еще колеблется в своем выборе. Дьюкуак на этот раз не возражал ему.

«Как интересно», — подумал Грас. Значило ли это, что Низвергнутому было безразлично, или у него были трудности в принятии решения, или что-то совсем другое? Но откуда обычному человеку знать, что движет богом, пусть и сброшенным с небес. Эр-Таш продолжал:

— Если вы признаете Коркута, он предпочтет мир с Аворнисом.

— Правда? — уточнил король Грас. — Теперь ты начинаешь интересовать меня. Но откуда я знаю, сдержит ли он свое обещание? Какие гарантии он мне даст?

— Я дам вам гарантии, — включился в разговор Дьюкуак. — Я дам вам гарантии, что Эр-Таш лжет, и Коркут тоже лжет.

— О-о-о! — Грас старался из осторожности не улыбаться, хотя ему очень хотелось. — Хочет ли Санджар мира с Аворнисом? Если так, какие гарантии он даст? Нам нужны гарантии. Мы не раз убеждались, что не всегда можем доверять ментеше.

— Санджар хочет мира, — сказал Дьюкуак. — Санджар заплатит дань, чтобы иметь мир.

— И попытается заполучить эту дань назад! — взорвался Эр-Таш.

Дьюкуак сердито зарычал на него, скорее всего потому, что посол не сказал ничего, кроме правды.

— Что даст Коркут? — спросил у Эр-Таша Грас.

— Он тоже заплатит дань, — ответил посол Коркута. Услышав его слова, Дьюкуак громко и долго смеялся. Заметно покраснев, несмотря на смуглую кожу, Эр-Таш продолжал: — И он также даст заложников, так что вы можете быть уверены, что у него хорошие намерения.

— Вы можете быть уверены, что он обманет, предложив людей, не имеющих никакой цены, — усмехнулся Дьюкуак.

— А Санджар даст заложников? — спросил Грас.

Если бы у него были заложники-ментеше, то их соплеменники дважды бы подумали, прежде чем атаковать Аворнис. Деньги, он был уверен, не предоставили бы ему и половины этого преимущества.

Дьюкуак неохотно кивнул. Теперь Эр-Таш разразился хриплым смехом. Тогда Дьюкуак проговорил:

— Закрой свой рот глупца, ты, сын бегущей задом овцы. Оскорбление, должно быть, было прямым переводом с их языка; Грас никогда не слышал такого на аворнийском. Эр-Таш предпочел ответить на языке ментеше. Они раздраженно огрызались друг на друга минуту или две. Наконец Дьюкуак прервал ссору и повернулся к королю Грасу.

— Вы видите, ваше величество, — сказал он. — Вы не получите от бунтовщика и предателя больше, чем от принца Санджара, так что вам следует признать его.

— Вы не получите ничего больше от грабителя и узурпатора, чем вам даст принц Коркут, поэтому вам следует признать его, — сказал Эр-Таш.

Оба они стали ждать, что скажет Грас. Он немного подумал, а затем заговорил:

— Поскольку каждый из сыновей Улаша торжественно объявляет себя принцем Йозгата, я не признаю никого из них — до тех пор, пока один из двух не нападет на Аворнис. Тогда я признаю другого и сделаю все, что смогу, чтобы помочь ему. Когда вы уладите свои споры, я признаю принца, которого вы выберете. До тех пор я буду нейтрален — пока один из ваших властителей не нападет на мое королевство, как я уже сказал.

— Мерзавцы Коркута нападут на вас и сделают так, чтобы это выглядело, как будто сторонники моего господина совершили это злое дело, — заявил Дьюкуак.

— Ты обвиняешь Коркута в том, что Санджар собирается сделать сам, — отреагировал на это Эр-Таш.

Ментеше снова обрушились друг на друга на своем родном языке.

— Довольно! — Грас дал понять, что крайне раздражен. — Я отпускаю вас обоих и приказываю вам сохранять мир, пока вы находитесь в Аворнисе.

— Когда мы пересечем Стуру, этот станет мертвой собакой, — указал Эр-Таш на Дьюкуака.

— И это говорит мышь, мечтающая стать львом! — насмешливо произнес Дьюкуак.

— Ступайте, я сказал!

Послы покинули тронный зал. Аворнийские гвардейцы сопровождали их до самого выхода из дворца, чтобы в стенах дворца ментеше не устроили драку.

Как только послы ушли, король улыбнулся широкой и веселой улыбкой. Ничто не радовало его больше, чем раздоры между его врагами.

Зенейда надула хорошенькие губки.

— Ты меня больше не любишь, — пожаловалась служанка.

«И никогда не любил тебя, — подумал Ланиус — Я хорошо проводил с тобой время, и ты либо тоже хорошо проводила со мной время, либо притворялась. Но это не любовь». Он не знал всего этого, когда влюбился в Кристату. Грас был тогда прав, даже если Ланиусу очень не хотелось признать это.

Но что-то ведь надо отвечать Зенейде!

— Я был занят.

Обычный беспомощный ответ, который мужчины дают своим любовницам. На этот раз гримаса Зенейды уже не была хорошенькой.

— Кем занят?

— Никем, — ответил он, что было правдой, поскольку жену он не брал в расчет.

Служанка подбоченилась.

— Так я и поверила! — выкрикнула она. — Ты нашел другую. Ты соблазнил меня, а теперь бросаешь?

Она была такой же соблазнительницей, как и соблазненной, — во всяком случае, так считал Ланиус. Зенейда продолжала:

— Если королева Сосия узнает когда-нибудь о том, что происходило…

— Если королева Сосия узнает, моя жизнь станет очень сложной, — сказал Ланиус, и служанка самодовольно ухмыльнулась. Он добавил: — Но если она узнает это от тебя, ты прямиком отправишься в Лабиринт и никогда не выйдешь оттуда. Никогда в жизни. Тебе это ясно?

— Х-м-м, — усмешка Зенейды растаяла.

Ланиус почти мог читать ее мысли. Достаточно ли у него власти выполнить то, что он угрожает сделать? Будет ли он настолько зол, чтобы сделать это, если сможет? Наконец, судя по лицу девушки, решение было ею принято.

— Да, ваше величество, — сказала она очень тихим голосом.

— Что-нибудь еще?

Нет, ваше величество, — прошептала она.

— Ступай! — велел Ланиус.

Зенейда больше не надувала губки, когда вышла из комнаты. Она была чернее ночи.

Ланиус вздохнул. Интриги, связанные с любовью, чреваты осложнениями. Сейчас он обнаружил, что и не связанные с любовью интриги тоже имеют их. «Я сделаю ей подарок, — подумал Ланиус, — и постараюсь, чтобы это не выглядело, будто я плачу ей, как шлюхе». Он кивнул сам себе — ему это удастся.

Еще одна проблема решена или кажется решенной. Младший король шел по коридору, довольно улыбаясь. Решать проблемы — это же его любимое занятие!

Стражники замерли в напряженном внимании, когда он приблизился. Он дал им сигнал стать вольно и спросил:

— Как Отус?

— Он — отлично, ваше величество, насколько я могу судить, — ответил один из стражников. — Вы бы никогда не догадались, что он когда-то был рабом, если бы не знали правду.

— Выведи его сюда, — сказал Ланиус. — Мне бы хотелось поговорить с ним.

Один из стражников открыл дверную решетку. Второй привел оружие в готовность. Не важно, насколько нормально вел себя Отус, они не доверяли ему. Ланиус едва ли мог спорить с ними на этот счет, особенно зная об «излеченных» рабах.

Все изменилось для человека, на котором Птероклс испробовал свою магию. Отус не был покрыт коркой въевшейся грязи. Он выглядел как обычный аворниец и был таким же чистым, как любой из стражников. Он уже достаточно освоился, чтобы поклониться королю без напоминаний. Ваше величество, — прошептал он.

— Здравствуй, Отус, — сказал Ланиус. — Как твои дела сегодня?

— Просто отлично, спасибо.

Рад слышать это, — Ланиус кивнул. — На что это было похоже, быть рабом?

— На что это было… похоже? — нахмурившись, повторил Отус. — Это было… темно. Я был… тупым. Я все еще чувствую себя тупым. Сколького я не знаю! Столько мне нужно узнать. Ты говоришь — все твои люди говорят, — кто-то сделал это со мной?

— Низвергнутый, — проговорил Ланиус. — Ментеше называют его Падшая Звезда.

— О-о! — На лице Отуса появилось выражение благоговейного ужаса. — Падшая Звезда. Да. Я, бывало, видел его в… во снах, когда они были. Все рабы видели. Он был ярким. Ничто в нашей жизни не было ярким. Но Падшая Звезда… Он заставлял все сиять внутри наших голов.

Это происходило на самом деле? Или он пытался выразить что-то и не мог подобрать слова?

— Что ты чувствуешь по отношению к Низвергнутому сейчас?

Отус снова нахмурился, это было похоже на то, как человек задумывается перед тем, как что-то сказать.

— Я чувствую себя… свободным от него, — произнес он наконец. — Он больше не имеет ко мне отношения. Я чувствую себя радостным. Я — не вол. Я — не осел. Я — не корова. Я — человек. Вот, я могу быть человеком. Раньше я никогда не знал, как это — быть человеком.

Ты бы стал воевать против Низвергнутого, если бы у тебя был такой шанс?

— Дайте мне меч. Дайте мне пику. — Отус снова задумчиво нахмурился. — Я стою здесь. Я говорю с тобой. Я говорю, что думаю. Когда я делаю это, я воюю с Падшей Звездой. Разве это не так, ваше величество?

— Я думаю, это так, — ответил Ланиус.

Раб высказывался против Низвергнутого, он излечился от пагубного влияния изгнанного бога. Но… не было ли за всем этим Низвергнутого, наблюдающего, слушающего, смеющегося? Ланиус не знал. Он не был до конца уверен, что Птероклс, несмотря на все его искусство, мог бы тоже это утверждать. Стоит ли верить в излечение Отуса?

Грас читал письмо, тщетно пытаясь скрыть удовлетворение.

— Ты знаешь, о чем здесь говорится? — спросил он курьера.

— Да, ваше величество, — ответил человек. — Мне пришлось прочитать его, на случай, если с ним что-нибудь произойдет.

— Хорошо, — кивнул король. — А знаешь ли ты что-нибудь еще, кроме того, что там написано?

— Нет, ваше величество, — сказал курьер. — Я никогда там не был, у Стуры. Я только вез это письмо последние тридцать миль.

— Ну ладно. — Теперь Грас постарался как можно лучше скрыть свое разочарование. — Так или иначе, новости здесь, — он похлопал по пергаменту, — достаточно однозначные, чтобы их можно было истолковать как-нибудь по-другому.

Король отпустил курьера и вызвал генерала Гирундо. Когда его старый приятель вошел в приемную, он выглядел разгневанным.

— Дело не терпит отлагательств, ваше величество? — Его голос тоже звучал сердито. — Вы все испортили! Служанка определенно была благосклонна, и мне не пришлось бы делать что-то еще, чтобы добиться от нее согласия.

— Это важнее, чем забавляться с женщиной, — заявил Грас.

— Да, ваше величество. Разумеется, ваше величество. — Только поднятая бровь Гирундо напомнила Грасу об Элоде и обо всех других женщинах, о которых генерал мог и не знать.

Грас почувствовал, как покраснел. Он протянул Гирундо письмо, которое только что получил.

— Вот, — сказал он. — Посмотри сам.

Гирундо начал читать письмо с тем же подчеркнуто строгим видом, с которым он отвечал королю. Пробежав глазами несколько строчек, он, однако, сменил выражение лица.

— Так-так… — проговорил он, возвращая пергамент. — Вы были правы, ваше величество. Изредка боги отвечают на молитвы, не так ли?

— Я думал примерно о том же самом, — ответил Грас. — мы не могли бы просить короля Олора о чем-нибудь более необходимом сейчас Аворнису, чем война между Санджаром и Коркутом. Как ты полагаешь, кто победит?

— Это выше моего понимания, — весело проговорил Гирундо. — Давайте сядем, ваше величество, выпьем вина и пораскинем мозгами.

— Я и не собираюсь делать ничего другого. — Король пожал плечами. — Думаю, они проведут следующие пять лет, воюя друг с другом, а все остальные ментеше тоже окажутся поделенными на два лагеря и накинутся друг на друга. Таким образом, если нам повезет, они будут слишком заняты, чтобы беспокоить Аворнис. И после того, что они сделали с нами за этот последний год, мы можем использовать это время, чтобы залечить раны. Нам надо усилить наш флот речных галер на Стуре. Я, так или иначе, собирался это сделать, но теперь это особенно важно.