18

Король Ланиус давно интересовался рабами. Они были людьми, у которых отняли большую часть их человеческого начала и низвели к мрачной, затемненной границе между человеческой и животной жизнью. Существование рабов невольно заставляло остальных людей думать о том, что на самом деле означает быть человеком.

Был случай, какой-то раб попытался убить Ланиуса. Конечно, им двигал не обычный приступ животной агрессии. Это был Низвергнутый, действующий через раба, управляющий им, как кукловод своей марионеткой. С того дня Ланиус стал воспринимать рабов иначе. Они уже не поражали его воображение тем, что были полулюдьми и одновременно — полуживотными. Вместо этого он видел в них орудия Низвергнутого: такое огромное количество молотков, пил и ножей (о да, ножей!), которые можно всегда пустить в дело, когда у изгнанного бога появляется в этом необходимость.

Но разве орудия сами по себе интересны?

С тех пор как рабы попытались убить его и Эстрилду, король стал уделять им гораздо меньше внимания, время от времени убеждаясь, что те, кто еще находился во дворце, не смогут выбраться и попытаться сделать что-нибудь подобное. Он не мог понять, что за внезапный прилив любопытства привел его в комнату, расположенную над темницей, в которой они были заперты. И теперь он взглядом искал небольшое смотровое окно.

Так или иначе, Ланиус приступил к наблюдению. Едва он сдвинул изразец, закрывавший окошко, как в ужасе отшатнулся назад. Густой, тяжелый смрад проник в его ноздри. Что и говорить, рабы не заботились о чистоте.

Они вообще ни о чем не заботились. Двое растянулись на матрасах на полу. Третий оторвал кусок от буханки и запихнул его в рот грязными руками, затем набрал чашку воды из ведра и запил ею хлеб. Очевидно, вода долго не задерживалась в его организме: он пошел в угол комнаты и там облегчился. Рабы имели привычку поступать именно так. В комнате имелись ночные горшки, но они редко пользовались ими. Все это, а также запах давно не мытых тел — рабы часто отказывались мыться, — не могло не способствовать появлению жутчайшей вони, от которой у наблюдавшего за ними Ланиуса едва не слезились глаза.

Раб начал было укладываться на пол к своим товарищам, но внезапно остановился. Вместо того чтобы лечь, он уставился вверх. Неужели его внимание привлекло смотровое окошко? Ланиус не думал, что мог себя обнаружить случайным шумом. Рабы, казалось, были в состоянии ощущать на себе чьи-то взгляды. А может быть, рабы здесь были ни при чем. Что, если это был Низвергнутый, смотрящий через них?

Это чувство всегда наполняло Ланиуса, когда ему приходилось выдерживать взгляд раба. Что касается этого… Промелькнуло ли что-то в его глазах? Выражение лица было таким же пустым, как всегда, — и поэтому он ничем не отличался от любого другого получеловека, работавшего сейчас на маленьком кусочке земли южнее реки Стуры. Итак, взгляд… Король нервно встряхнул головой. Он очень напоминал взгляд зверя, и не просто зверя — хищника, уставившегося на выбранную им жертву.

«Чепуха», — сказал Ланиус самому себе. «Это всего-навсего раб, без мозгов в голове». Он попытался заставить себя поверить в это. И не смог.

Спустя пару минут раб отвернулся.

Ланиус тоже отвернулся с чувством облегчения и закрыл смотровое окошко. Он потер нос, как будто это могло освободить его от смрада темницы, словно отпечатавшегося у него в мозгу.

И все же младший король продолжал приходить сюда, чтобы наблюдать за ними. Он не мог узнать о них ничего такого, что способствовало бы лечению — если, конечно, какой-нибудь колдун и в самом деле мог вылечить их. Но Ланиус все равно оставался заинтригованным. Он не мог не размышлять над тем, что происходило в головах рабов. Логика и наблюдения свидетельствовали о том, что там почти ничего не происходит, но он не был уверен. Когда дело касалось волшебства, были ли логика и наблюдения правильными инструментами для использования?

Но где они, правильные инструменты? И что они должны собой представлять? Да, Ланиус, как обычно, мог предложить любое количество хороших вопросов. Найти хорошие ответы на них было труднее. Возможно, надежда на хорошие ответы заставляла его снова опускаться на колени перед смотровым окошком.

Вскоре после того, как эта мысль пришла ему в голову, он встретил в коридоре Лимозу. Она вежливо кивнула, проходя мимо, — жена шурина думала, что он мог бы приложить больше усилий, чем было сделано, и вытащить ее отца из Лабиринта. Он кивнул в ответ, хотя это потребовало усилий. У него было множество вопросов по поводу ее и Орталиса, на которые не имелось ответов, независимо от того, хотел он их знать или нет.

«Что тебе нужно, так это смотровое окошко под потолком их спальни, — подумал он. — Тогда ты бы узнал все, что считал нужным».

Ланиус встряхнул головой. То, что он хотел узнать, его вовсе не касалось. Тем не менее понимание этого вовсе не удерживало младшего короля от желания выяснить подробности. Сосия наверняка рассердилась бы на него: ее муж намеревается подглядывать в чужие спальни. Но разве ей не было свойственно любопытство даже в большей степени, чем ему?

«Нет, — твердо сказал он себе. — Иногда любопытство не нужно удовлетворять». Ланиус пытался убедить себя в этом любым способом.

Перед ним несла свои волны Стура. Много лет Грас путешествовал вверх и вниз по этой реке на галере. Теперь он приблизился к ней верхом на лошади.

Кислый запах старого дыма наполнил его ноздри — это значило, что здешней долине люди принца Улаша нанесли наибольший ущерб. Мрачно-печальное зрелище одновременно разозлило и повергло короля в уныние.

— Что я должен сделать в первую очередь? — требовательно спросил он у Гирундо.

— Изгнание ментеше за реку будет хорошим началом, ваше величество, — ответил генерал.

Гирундо улыбнулся: он слегка подтрунивал над старым приятелем-королем. Пока аворнийцы очередной раз не выгонят ментеше на юг за Стуру, у Граса совершенно не будет шансов навести порядок.

— Мы можем сделать это, — теперь генерал говорил серьезным тоном. — Кочевники не хотят сражаться с нами лицом к лицу. Как бы они ни пытались, поражение неизбежно, и они знают это.

— Им не нужно сражаться лицом к лицу, — мрачно возразил Грас. — Все, что им надо, это продолжать ездить по округе и поджигать все, что попадается на глаза. Разорять округу для них такая же победа, как выигрывать бой, — он махнул рукой в сторону того, что когда-то было виноградником. — Никто не станет выращивать здесь виноград в течение многих лет. Нет винограда, нет вина, нет изюма. То же самое с оливковыми рощами. Сруби деревья и сожги их, и пройдут годы, прежде чем ты снова получишь оливки и оливковое масло. Что делать людям?

— Я тебе скажу, что им делать, — ответил Гирундо. — Обходиться без этого.

Это была еще одна шутка, в которой содержалось слишком много правды. Люди действительно не могли обойтись без вина, изюма, винограда и оливкового масла. Здесь, на юге, эти вещи были почти так же важны, как пшеница и ячмень, — а ведь зерновые поля тоже были уничтожены.

— А что произойдет, если ментеше следующей весной снова перейдут Стуру? — настаивал Грас.

— Мы ударим по ним раньше, чем они успеют нанести здесь серьезный урон, — рассудительно ответил Гирундо.

— А у нас это получится? Не предпочел бы ты лучше отправиться в Черногорию и закончить то, что мы пытаемся сделать уже в течение нескольких лет? А что насчет черногорских пиратов? Что, если они опять ударят по нашему восточному побережью следующей весной, в то время как ментеше будут переправляться через Стуру?

Ты полон оптимистичных мыслей. — Гирундо улыбнулся.

Это могло бы случиться уже в этом году, — Грас продолжал ворчать. — Нам повезло, что этого не случилось. Гирундо тряхнул головой.

— Это не просто удача, ваше величество. Правда, вы не взяли Нишеватц, но подошли к нему достаточно близко. Вы бы сделали это, бьюсь об заклад, если бы здесь не началась война. И наши корабли дали черногорским пиратам все, что они хотели, и еще чуть-чуть. Неудивительно, что они не пошли вместе с проклятыми ментеше. Ты нагнал на них страху.

— Нагнал страху, — проворчал Грас.

Он надеялся, что некоторые из черногорцев все еще помнили об этом. Но то, на что он надеялся, и то, что существовало в действительности, увы, было не одно и то же, и путать одно с другим не следовало — чтобы окончательно не разочароваться.

Когда он готовился вечером лечь в свою походную кровать, Элода спросила:

— Можно вопрос, ваше величество?

Грас посмотрел на нее с удивлением. Обычно она не задавала вопросов/

— Давай. Спросить ты можешь всегда. Я не знаю, буду ли отвечать.

Бывшая служанка из таверны криво улыбнулась.

— Я понимаю, ты не обязан отвечать мне — кто я такая… Но когда мы были в Пелагонии… У тебя там была другая женщина, не так ли?

— Я не спал с ней, — тщательно подбирая слова, произнес Грас.

У него было достаточно ссор с женщинами (то, что множество этих ссор произошли по его вине, не приходило ему в голову). Король не хотел еще одной, и если ему придется отправить Элоду подальше, чтобы избежать ссоры, он был готов сделать это.

Но она только пожала плечами.

— Другая женщина, которая тебе небезразлична, вот что я имею в виду. Я не знаю, спал ты с ней или нет. — Элода замолчала, вопросительно глядя на него.

Грас осторожно кивнул ей.

— И сейчас она тебе небезразлична. — Снова пауза. Король опять кивнул. Его любовница облизнула губы и затем спросила:

— Почему же ты не бросил меня ради нее?

Именно это она давно хотела узнать.

«Я намеревался». Но Грас не стал говорить этого. У него были неприятности из-за женщин, потому что он укладывал их в свою постель, едва только предоставлялась такая возможность, а не потому, что ему была свойственна бессмысленная жестокость. А сказал он следующее:

— Мы больше не любовники. Когда-то мы были ими, но теперь — нет.

Элода в очередной раз удивила его тем, что неожиданно рассмеялась.

— Однако ты собирался снова стать ее любовником, не правда ли?

— Ну… да, — Грас испытал легкое замешательство, но не думал, что она заметила это.

Теперь настал его черед задавать вопросы:

— Почему ты не заговорила об этом, когда мы были там? Женщина снова засмеялась, с ноткой самоуничижения.

— Какую пользу мне бы это принесло? Никакой, насколько я понимала. Безопаснее сейчас, когда я — вот она, а ее здесь нет.

Ей действительно была свойственна проницательность, Грас уже убеждался в этом.

— Теперь ты все знаешь, — сказал он, хотя сообщил ей только самую малость необходимого. Решив переменить тему, король спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Я в порядке, — ответила она. — Мое назначение — иметь детей. Это не всегда приятно, завтрак иногда не хочет оставаться внутри, — но я в порядке. А война идет так же хорошо, как это выглядит в донесениях?

— Почти, — сказал Грас. — Во всяком случае, мы все еще двигаемся вперед. Я надеюсь, мы будем продолжать в том же духе.

— Когда мы выгоним всех ментеше из Аворниса, как мы сможем удерживать их от вторжения в дальнейшем? — спросила Элода.

— Я не знаю. — Его ответ заставил женщину вздрогнуть. Грас продолжал: — Аворнийцы пытаются найти ответ на этот вопрос уже долгое время, но пока безрезультатно. Если бы мы знали ответ, они бы не были сейчас в Аворнисе. Не так ли?

Он подождал, когда Элода качнет головой, затем добавил:

— Одно, что я могу сделать, — и сделаю, — это направлю больше речных галер на Стуру. В любом случае тогда им будет труднее ее пересечь.

Она кивнула.

— Разумно. А почему на Стуре раньше было так мало речных галер?

— Они дороги — дорого строить, еще дороже набрать команду.

Корабли с высокими мачтами, которые копировали те, на которых плавали черногорские пираты, были еще дороже в постройке. Речные галеры с их большой командой гребцов были дороже в обслуживании. И тот, кто становился матросом, уже не мог возделывать землю. После разрушений этой войны Аворнису, скорее всего, понадобятся фермеры — неизмеримо больше, чем солдаты и моряки. Король надеялся, что их будет достаточно. Если нет, наступят худые времена в прямом смысле этого оборота речи.

Ланиусу нравилось заходить на кухню. Он кивнул главному повару, толстяку по имени Кьюкулатус.

— Завтра день рождения королевы Сосии, ты же знаешь, — сказал он. — Сделай что-нибудь особенное для нее.

Улыбка Кыокулатуса была почти такой же широкой, как он сам.

— Как насчет пирога с почками, ваше величество? Это одно из ее любимых лакомств.

— Отлично!

Ланиус надеялся, что его собственная улыбка тоже была широкой и казалась искренней. Сосии на самом деле нравился пирог с почками и другие блюда, приготовленные из них. Ланиус не разделял ее пристрастий. Ему казалось, что почки ужасно пахнут. Но он действительно хотел как можно чаще радовать жену. Он старался изо всех сил, особенно с тех пор, как стал заводить любовниц среди служанок. Его удивляло собственное поведение, что только доказывало, что он не знает всего о блудливых мужьях.

— Мы позаботимся об этом, ваше величество, — пообещал Кьюкулатус. — А те почки, что не понадобятся для пирога, мы сохраним для котозьянов.

— Отлично! — снова сказал Ланиус, на этот раз с непритворным воодушевлением.

Что поделать, его любимцам тоже нравились почки, которые, возможно, в сыром виде не пахли так отвратительно.

Король уже двинулся к выходу, как вдруг неожиданный шум заставил его оглянуться. Под потолком висел Когтистый, вцепившись задней лапой в одну из балок. В передней лапе была зажата большая деревянная ложка. Определять по выражению физиономии котозьяна, о чем он думает, было бесполезным занятием, но Ланиусу казалось, что Когтистый выглядит почти неприлично довольным собой.

— Иди сюда! Спускайся! — позвал король строгим тоном.

Но Когтистый так же успешно не делал то, что ему приказывают, как любой другой котозьян — или любая другая кошка.

Кьюкулатус предложил:

— Мы можем подманить его кусочком мяса. Только не беспокойтесь, ваше величество.

— Хорошая идея, — проговорил Ланиус.

Но находившийся на кухне уборщик решил действовать по-другому и попытался сбить котозьяна с балки при помощи швабры. Он промахнулся. Когтистый взвыл и Переместился выше по балке, так что теперь всем был виден его раскачивающийся хвост. Уборщик подпрыгнул, причем достаточно высоко, и вырвал несколько волосков с самого кончика хвоста. Когтистый снова взвыл, на этот раз громче, и сорвался с места, как камень, выпущенный из катапульты.

— Ты, тупой, безголовый идиот! — заорал во всю глотку Кьюкулатус на бедного уборщика — Ну? Не стойте без дела, дураки! Ловите несчастное маленькое животное!

Люди налетали друг на друга, сбивали и ругали друг друга с большей страстью, чем Ланиус когда-либо слышал от них. Некоторые из них держали в руках ножи или длинные вилки, а также другие небезопасные для жизни орудия. Почему они все-таки не начали колоть и резать друг друга, было выше понимания короля.

После пары минут визгливого беспорядка кто-то спросил:

— Куда подевалось это вонючее существо?

Ланиус оглянулся. И так же поступил весь кухонный персонал, прервав свои попытки перевернуть все вверх дном.

— И правда, куда пропало вонючее существо? — поинтересовался другой голос.

Когтистый исчез, словно здесь не обошлось без волшебника.

«Как он попал сюда, таким путем, наверное, и ушел», — подумал Ланиус. В отличие от кухонного персонала он знал — или ему казалось, что знает, — куда котозьян направится после кухни.

Король обратился к Кьюкулатусу. — Дай мне два или три кусочка сырого мяса.

— Но котозьян сбежал, ваше величество, — рассудительно заметил главный повар.

— Это я знаю. Я сам их съем, — ответил Ланиус. Толстяк изумленно уставился на него. — Неважно, что я хочу с ними делать. Просто дай их мне.

Когда король закрыл за собой тяжелую дверь архива, он издал вздох облегчения. Больше не было орущих поваров и шумных слуг. Только мир, покой, столбики пыли, танцующей в солнечных лучах, и успокаивающий запах старых пергаментов. Он был частью этого места, куда никто не придет и не побеспокоит его.

Впрочем, сегодня он надеялся, что его побеспокоят. Если нет… Если нет, значит, Когтистый решил вернуться в комнату котозьянов. Или, возможно, упрямый зверь будет просто путешествовать какими-то тайными путями, пока снова не появится на кухне.

Ланиус одним глазом смотрел на учетные книги, а другим оглядывал комнату. Он не знал, где появится Когтистый. На самом деле он не знал, появится ли Когтистый вообще, но он изо всех сил старался забыть об этом.

И его старания не оказались напрасными. Только когда он с головой ушел в одну из регистрационных книг, слабое хриплое «мррр» послышалось из-за ящика, который, возможно, не открывали и не сдвигали с места лет двести.

— Иди сюда, Когтистый, — позвал Ланиус и затем издал короткий, чирикающий звук, означавший, что у него есть угощение для любимца.

И Когтистый вышел. Котозьян все еще сжимал ложку, которую он украл. Однако даже привлекательность ложки поблекла перед сырым мясом.

— Мррр, — снова сказал Когтистый, на этот раз более настойчиво.

— Живей, — уговаривал Ланиус, протягивая кусочек говядины так, чтобы котозьян мог его видеть — и почувствовать запах. — Давай, ты, пушистый дурачок. Ты знаешь, что хочешь это.

Когтистый и вправду хотел. Подойдя бочком, котозьян протянул лапу. Ланиус положил в нее первый кусок мяса. Зверек съел его быстро, боясь, что у него могут отнять угощение, хотя никого из его собратьев поблизости не было. Некоторыми повадками он очень напоминал человека. Как только мясо исчезло, Когтистый протянул лапу:

— Мррр.

«Дай еще, а то пожалеешь». У Ланиуса не было трудностей в переводе этого мяукания на аворнийский. Король дал котозьяну еще один кусок мяса. Этот исчез не так быстро. Утолив голод, Когтистый начал мурлыкать. Ланиус ждал этого момента. Это был знак, что он может взять котозьяна без боязни стать жертвой его когтей. Он так и сделал. Когтистый продолжал мурлыкать.

Котозьян начал извиваться, пытаясь освободиться раньше, чем Ланиус достиг комнаты, где находились остальные животные. У короля еще оставался кусочек мяса. Он предложил его котозьяну и обезопасил себя таким образом на завершающем участке пути. Когтистый даже позволил забрать у него деревянную ложку.

Кьюкулатус захлопал в ладоши, когда Ланиус принес ложку назад в кухню.

— Я восхищен, ваше величество! — сказал он, как будто Ланиус взял Йозгат и вернул Скипетр милосердия.

— Спасибо, — ответил Ланиус.

— Пирог с почками, — продолжал повар, игнорируя или — что вероятнее — не замечая иронии короля. Ланиус нахмурился; все происшедшее с котозьяном заставило его почти забыть, зачем он приходил на кухню. — Ее величество будет наслаждаться им. Вот увидите.

— Ага, — Ланиус кивнул. — Да, надеюсь, что будет.

И Сосии понравился пирог. За ужином в день рождения она улыбнулась и погрозила Ланиусу пальцем.

— Кто-то сходил на кухню.

— Зачем кому-то ходить на кухню? — спросил Ланиус — Нам все приносят слуги.

Жена бросила на него суровый взгляд.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказала она.

— Мне хотелось доставить тебе удовольствие. — Ланиус пожал плечами.

Сосия улыбнулась.

— Это мило. — Но затем ее улыбка пропала. — В таком случае, почему?.. — Она остановилась и покачала головой. — Нет, ничего. Не сегодня.

Ланиусу было нетрудно догадаться, о чем она начала было говорить. «В таком случае, зачем ты уложил Кристату в постель? Почему ты хотел сделать ее своей второй женой? »

По мнению Ланиуса, в его поведении хватало здравого смысла. Он не был несчастлив с Сосией. Он просто хотел быть счастливым и с Кристатой тоже. Он все еще не видел в этом ничего неправильного. Однако дочь Граса имела на этот счет прямо противоположное мнение.

«А как насчет Зенейды? — спросил Ланиус самого себя. — Хоть бы она никогда не узнала о ней».

Он улыбнулся Сосии.

— С днем рождения!

— Ты ешь пирог с почками? — заметила она с некоторым удивлением.

Сам Ланиус тоже удивился. Его мысли были так полны служанками, что он едва замечал, что делает.

— Мне он даже нравится. — Что было правдой.

Как будто желая доказать это, он взял еще кусок пирога. И убедился, что терпеть его не может.

— Я рада, — опять улыбнулась Сосия.

Позже, вечером, Ланиус занимался любовью со своей женой. И к этому занятию он тоже не испытывал ненависти. Зенейда была немного более возбуждающей… возможно, потому, что не была так знакома ему, как Сосия. Или сознание запретности придавало остроту тому, что они делали. С Сосией не было ничего запретного, но и ничего плохого тоже, ничего, что заставило бы его спать с ней врозь. Он старался изо всех сил, чтобы удовлетворить ее, когда они соединились.

По тому, как она ответила, он понял, что его старания были не напрасны.

— Ты — милый, — сказала она, как будто напоминая себе об этом.

— Я тоже так думаю — о тебе, — добавил он торопливо, пока она не начала дразнить его за то, что он сам себя считает милым.

Он ждал, вглядываясь в темноту, спросит ли Сосия, почему он бегал за Кристатой, если считает ее, свою жену, милой. Но она не спросила, только тихо прошептала:

— Ну хорошо. — И, отодвинувшись на свою половину, заснула.

Ланиус тоже повернулся к жене спиной. Он слышал, как она немного повертелась, но продолжала дышать ровно и глубоко. Спустя несколько минут Ланиус тоже почувствовал, как погружается в сон, и на лице у него появилась улыбка.

Перед королем Грасом стоял навытяжку лейтенант с одной из речных галер, что плавали по Стуре.

— Ваше величество, ужасно много ментеше тайно переправляются на юг через реку. Их все больше и больше — каждый день и особенно каждую ночь. Мы уже потопили с полдюжины лодок, полных вонючих мерзавцев, но, к сожалению, еще больше прошли мимо нас.

Это был не первый подобный рапорт, который Грас слышал. Он задумчиво почесал лоб. Еще несколько дней тому назад ничего подобного не происходило. Внезапные перемены в поведении кочевников заставляли короля Аворниса быть очень подозрительным и вести себя крайне осторожно.

— Что у этих ментеше на уме? — спросил он, скорее обращаясь к себе, так как лейтенант, разумеется, не мог этого знать.