16

Обитые железом деревянные ворота Пелагонии распахнулись. Собравшись на стенах, защитники города радостными криками приветствовали короля Граса и его армию. Он махал в ответ солдатам гарнизона в шлемах и кольчугах, вооруженным мечами, пиками и тяжелыми луками, ополченцам в обычных камзолах, прихватившим кинжалы и охотничьи луки, пригодные лишь для отстрела кроликов и белок. Король наклеил на лицо улыбку, а его сердце билось, как будто сейчас он штурмовал Йозгат или преследовал лично принца Улаша. Это не имело отношения к самой Пелагонии, поэтому он не хотел, чтобы ее жители заметили что-то неуместное случаю на его лице. Все, что он сейчас испытывал, было связано с одной женщиной, которая приехала — которой приказали — жить здесь.

Как только представится возможность, он обязательно увидит Алсу. Но мысли о ней не мешали ему планировать распорядок дел с обязательным участием Элоды. Грас признавал свою непоследовательность. Но признавать ее и что-то делать по этому поводу — разные вещи.

В Пелагонии правил барон по имени Спицастур. Это был крупный, широколицый мужчина с седыми волосами и красным лицом и еще более красным носом, который наводил на мысль, что его обладатель употребляет слишком много вина.

— Добро пожаловать, ваше величество! — пророкотал он. — Чрезвычайно приятно увидеть вас, и это правда!

Был ли он пьян? Во всяком случае, это не очень бросалось в глаза, хотя барон говорил все-таки слишком громко. Приятно оказаться здесь, — ответил Грас. Будь прокляты эти грабители! — заявил Спицастур, снова громче, чем следовало. — Давно они так далеко на север не забирались. Не огорчусь, если никогда больше их здесь не увижу.

Нельзя было с уверенностью утверждать, что Пелагония видела последних ментеше. Но Грас не стал распространяться по этому поводу, не желая видеть унылые лица горожан. Он перевел разговор на другую тему.

— Я надеюсь, у вас найдется, где разместить моих солдат.

— Какую-то часть — да, — ответил губернатор. — Пелагония — не слишком большой город. А для вас, ваше величество, у меня готовы комнаты в крепости.

— Благодарю. — Грас с удовольствием остановился бы у какого-нибудь богатого купца, так как наверняка там было более удобно. Но король не мог отказать Спицастуру. — У меня есть… подруга, она со мной, — пробормотал он.

— Вот как? — Губернатор не казался удивленным. — Я позабочусь об этом.

Весь день Грас был занят со Спицастуром и Гирундо, планируя, куда армия отправится дальше и что она попытается сделать. И он продолжал надеяться, что Алса придет его навестить.

Элода зевала, когда они вдвоем готовились лечь в постель. Сидя на кровати, она сказала:

— Мне нужно кое-что сообщить тебе.

— Что?

Грас, чьи мысли были заняты частично военной кампанией, частично Ал сой, сейчас мало обращал внимания на служанку из таверны, которую он взял с собой из прихоти. Но Элода нашла несколько слов, чтобы привлечь его внимание.

— У меня будет ребенок.

Любой мужчина, услышав такие слова, особенно от женщины, которая не является его женой, обязательно обратил бы на них внимание.

— Ты уверена? — спросил Грас.

Насколько старый, настолько же глупый — а точнее, обычный вопрос после такой новости.

Она кивнула, не удивившись его реакции.

— Да, уверена. Месячные должны были начаться неделю назад. Моя грудь увеличилась, — Грас это заметил, — и мне все время хочется спать. У меня была дочка-малютка, но она умерла, бедняжка. Я знаю признаки.

«Ты уверена, что это — мой? » Но нет, он не мог спросить этого. Грас не думал, что она обманывала его с тех пор, как они стали любовниками, тем более что они были вместе уже довольно долго, и Элода не раз давала понять, что спала одна с тех пор, как умер ее муж. Король пожал плечами:

— Так-так… Я позабочусь о тебе, и, конечно, я позабочусь о ребенке. Тебе не стоит волноваться из-за этого.

— Спасибо, ваше величество.

Элода вздохнула с облегчением. Судя по тону ее голоса, она все-таки волновалась. Грас не видел в этом ничего странного.

Он покачал головой, пытаясь привести мысли и ощущения в порядок, как после удара в челюсть.

— Я надеюсь, ты поймешь и простишь меня. Я не могу взять тебя с собой в столицу. Не думаю, что моя жена поняла бы меня.

В действительности Эстрилда слишком хорошо бы все поняла, чего Грас и боялся.

— Я знаю, — быстро ответила Элода. — Ты мне уже говорил об этом.

— Все правильно. Хорошо.

Мужчина понимал, что ему надо еще что-то сделать, поэтому подошел и поцеловал ее. Она прижалась к нему, показав без слов, насколько ей теперь легче. Он снова поцеловал ее и приласкал.

Любовники лежали рядом. Элода почти сразу заснула. Глядя на нее, тихо сопящую, Грас вздохнул и покачал головой. Ему уже приходила в голову мысль расстаться с ней. Теперь это не так просто сделать.

Он уже почти засыпал, когда новая мысль снова разбудила его. Что подумает Алса, когда узнает? После этого сон еще долго не шел к Грасу.

Ланиус изучал письма Граса с юга с настойчивым вниманием священника, пытающегося найти истину в малопонятном параграфе вероучения. Естественно, Грас представлял, насколько мог, в лучшем свете те новости, что он посылал в столицу — они быстро распространялись по всему городу. Восстановить подлинную картину того, что скрывалось за его всегда оптимистичными словами, было увлекательной игрой, которая становилась еще интересней, если использовать карту.

Вот и сейчас Ланиус заподозрил старшего короля в обмане. Грас подробно распространялся о ночной атаке, которую отбила его армия, а затем сообщал следующее: «Мы вошли в город на северном берегу реки Тиамис, из которого, как появится возможность, мы последуем дальше — бороться против ментеше».

— Какой именно город на северном берегу Тиамиса? — пробормотал Ланиус в раздражении.

Это могли быть Нократис или Чалкис, это также не исключало Пелагонию. В зависимости от того, где находился король, он мог ударить по кочевникам несколькими, самыми разными путями.

Судя по дальнейшему содержанию письма, аворнийская армия, скорее всего, находилась в Пелагонии. Но почему Грас прямо не сказал об этом? До сих пор, по крайней мере, он не скрывал своего местоположения, хотя не всегда объяснял, почему направился именно туда. Впрочем, вычислять, почему, тоже было частью игры.

Еще раз переведя взгляд с письма на карту, Ланиус проговорил:

— Ага!

Он решил, что знает, где все-таки находится армия. Если бы Эстрилда увидела слово «Пелагония», ей бы не понадобилась карта для поисков города, куда Грас сослал свою любовницу. Что сейчас делал там ее муж, именно это она захотела бы узнать. Имело ли это какое-нибудь отношение к столкновению с людьми принца Улаша, или король просто навещал свою колдунью?

Если бы Грас не прислал депешу в столицу, все задумались бы, какую катастрофу он пытается скрыть. Но в его письме говорилось: «Мы вошли в город на северном берегу реки Тиамис», — и что такого? Если Эстрилда увидит пергамент, поймет ли она, что «город на северном берегу реки Тиамис» означает Пелагонию? Маловероятно.

Теперь вместо раздражения по поводу Граса Ланиус восхищался им. У тестя появилась проблема, он увидел ее и успешно разрешил. Если не так должен действовать настоящий король, тогда Ланиус не знал, что такое — настоящий король.

Ланиуса ждали свои собственные проблемы. Он мог бы заранее предположить, что слухи о Лимозе разлетятся по дворцу, как пламя по кустарнику во время засухи. На самом деле он именно это и предполагал. Так и случилось: слуги откровенно сплетничали и хихикали.

Младший король не хотел, чтобы королевская семья подвергалась насмешкам. И он был особенно чувствителен относительно нападок в свой адрес — после того как люди называли его незаконнорожденным большую часть детства, кто мог обвинять короля за это?

— Что мы можем сделать? — спросил он у Сосии.

— Я не знаю, — ответила она. — И я не могу сказать, что не верю этому. Зачем Зенейде лгать и распространять подобные слухи?

— Как Лимоза может выглядеть такой счастливой, если это правда? — возразил Ланиус. — Мы видели, что случалось, когда Орталис обижал служанок. Ты не можешь утверждать, что сейчас происходит то же самое.

Жена пожала плечами.

— Возможно. Однако правдивы эти истории или нет, мы можем только игнорировать их. Если мы скажем, что это — выдумки, люди подумают о причинах, заставляющих нас скрывать правду. Однако если мы притворимся глухими к слухам, как они на это посмотрят?

— Станут смеяться над нами. — Для Ланиуса это было так же ужасно, как любая другая пытка. Но Сосия снова пожала плечами.

— Мир не рухнет. Просто подождем нового скандала. К этому времени или просто через месяц-другой все забудут о Лимозе.

На самом деле все обстояло много сложнее, и Ланиус знал об этом. Лимоза теперь была полноправным членом королевской семьи. Люди всегда будут интересоваться, что она делает, и сплетничать о том, чем она занимается, по их предположениям. И все-таки Сосия тоже была права. Когда появятся новые слухи, старые будут забыты. Люди больше не кричали ему: «Незаконнорожденный! », когда он шел по улицам столицы. Его происхождение когда-то было скандалом, теперь же люди нашли другие темы для разговоров. Так же они поступят и с Лимозой.

— Может быть, ты права, — сказал Ланиус со вздохом. — Но я не думаю, что это будет очень весело, пока слухи не утихнут.

Грас смотрел на юг через Тиамис со стен Пелагонии. Столбы дыма, поднимавшиеся вдали, показывали, что у ментеше нет намерения покинуть Аворнис, пока он не выбросит их прочь. Король уже не сомневался: ни о каком набеге не могло быть и речи, это была самая настоящая война. Грас страстно желал оказаться в Пелагонии по своим причинам. Теперь, по другим причинам, он не менее страстно желал покинуть город.

Птероклс был одним из тех, кто мог подойти — прихромать в эти дни — прямо к нему без доклада и приказа. По знаку Граса телохранители отошли, чтобы они с волшебником могли поговорить без свидетелей.

— Ваше величество, я должен принести вам свои извинения, — сказал волшебник.

— Ты? — Грас не каждый день слышал такое. — Почему?

— Потому что я думал, что колдунья Алса — всего лишь женщина, умная, но не осознающая до конца, что она делает, — пояснил Птероклс. — Я был не прав и готов признать это. Она на самом деле очень проницательная колдунья.

— Да? Откуда ты это знаешь?

Взгляд, который бросил Птероклс на него, говорил о том, что волшебник сомневается, насколько проницателен он сам.

— Потому что я общался с ней с того самого момента, как мы пришли сюда. Вы думаете, я стал бы говорить такое о том, кого я не знаю?

— Нет, я так не думаю, — признал Грас. — Но я удивляюсь, потому что не видел ее с тех пор, как мы вошли в город.

— Вы хотите этого? — Колдун не скрывал своего удивления. — Х-мм… У меня нет желания показаться неуважительным, ваше величество, но здесь рядом с вами другая женщина, и Алса знает об этом.

— Неужели?

Птероклс кивнул. Король задумался, знает ли Алса, что Элода беременна. Вряд ли эта новость обрадовала бы ее. Грас продолжал:

— Я бы хотел увидеть ее… да. Не потому… не потому, что у нас с ней были отношения… просто Алса — сильная колдунья.

Птероклс снова кивнул, на этот раз восторженно.

— Это правда! Помните, как вы изводили меня по поводу заклинаний, чтобы вылечить рабов?

— Да, я помню, что интересовался этим, — голос короля звучал сухо. — Я также помню, что ты особо подчеркивал, что предложения Алсы ничего не стоят.

— Ну они такими и были. Она не понимала. Но теперь она понимает. По возвращении в столицу я непременно воспользуюсь всеми хорошими идеями — ее и моими — и предприму очередную попытку.

— Хорошо. Ты так и сделаешь, — отозвался Грас — И будь так добр, передай Алее, что я могу встретиться с ней сегодня днем.

— Я передам. Непременно.

Сейчас Грас сомневался в своей дальновидности. Алса была сильной колдуньей — и он выслал ее из столицы. Теперь он пришел в Пелагонию не со своей женой, что было бы нежелательно для всех троих, но с новой любовницей, да еще беременной. Будет неудивительно, если Алса превратит его в тошнотворного таракана…

Самое смешное было в том, что он не любил Элоду. Он никогда ее не любил и никогда не полюбит. Грас наслаждался ею в постели, и все эти плотские утехи когда-нибудь да наскучат. Обычная деревенская девушка, которая стала служанкой в таверне, — и все. Алса же нравилась ему, он восхищался ею задолго до того, как они оказались в одной постели.

Он ждал, чуть более нервничая, чем следовало, расхаживая по комнате по соседству с той, в которой Спицастур поселил его и Элоду. Он не знал, что делает его любовница, и надеялся, что она дремлет.

На пороге появился охранник.

— Ваше величество, колдунья здесь.

Молодец! Он прислуживал Грасу еще во дворце и наверняка был в курсе всех сплетен о короле и Алее. Но то, что он знал, никак не отразилось в его голосе. Грас кивнул:

— Пришли ее сюда.

Алса вошла в комнату медленно и осторожно. Грас увидел, как она двигается и как ее бледное, с тонкими чертами лицо старается показать как можно меньше чувств, и тогда он понял, что женщина волнуется не меньше, чем он.

Она откинула волнистую прядь черных волос со лба.

— Ваше величество. — Ее голос был едва отличим от шепота.

— Здравствуй, Алса, — ответил Грас, и его голос был ненамного громче. — Приятно видеть тебя.

— Приятно видеть и тебя тоже, — проговорила Алса. — Я не была уверена, что это будет приятно, но это так, несмотря ни на что.

— Как поживаешь?

— Этот город — еще большая дыра, чем я полагала, и большинство людей здесь заслуживают порки. Не удивляйся, но мне все равно, когда я вижу, как ментеше жгут наши поля.

О, — Грас поморщился. — Мне жаль. Да, мне на самом деле жаль — из-за всего. Когда мы начинали, я не думал, что это кончится… так.

— Я думала, — холодно заметила Алса. — Я думала, но все равно решила не останавливаться — поэтому отчасти есть и моя вина в том, что это случилось со мной. Отчасти.

Она склонила голову набок и пристально посмотрела на него тем взглядом, который он так болезненно хорошо помнил.

— Ты потом тоже скажешь этой… своей последней женщине, что тебе жаль… из-за всего?

Птероклс предупредил, что она знает про Элоду. Сам ли волшебник сказал ей об этом, или она узнала это при помощи колдовства, или просто — рыночные сплетни? Неважно, как, но король тратил огромное количество времени, чтобы скрыть секреты, особенно свои. Однако Алса знала, ее презрение жгло. Грас ответил резко:

— Надеюсь, что нет. Алса кивнула:

— Да, я верю в это. Ты всегда надеешься, что нет. А когда дела идут неправильно — а они идут неправильно, — ты всегда удивляешься. Ты всегда разочаровываешься. И это никому не приносит добра, не так ли?

— Почему ты пришла сюда? Ругать меня?

— Что ты сделаешь, если я скажу «да»? Отправишь меня в ссылку, в еще более паршивый городишко?

Они уставились друг на друга. Наконец прервав долгое гневное молчание, Грас спросил:

— Ты была рада видеть Птероклса? Лицо Алсы изменилось.

Да, — тихо сказала она. — Да, конечно. Он умный молодой человек. Конечно, время от времени его надо подталкивать — но его ждут великие дела, если… — Она оборвала свою речь.

— Если Низвергнутый не убьет его раньше, — закончил Грас за нее.

— Да. Если. — Колдунья снова кивнула. — Он видел Низвергнутого во сне. Ты знал об этом?

— Это одна из причин, почему я сделал его королевским волшебником пос… — Теперь пришла очередь Граса замолчать. Он не хотел договорить: «После того, как я отослал тебя». — Одна из причин, почему я сделал его своим главным волшебником, — повторил он. — Думаю, это знак того, что Низвергнутый воспринимает его всерьез.

— Честь, без которой я бы обошлась. — Алса поежилась, словно от дуновения холодного ветра, неожиданно залетевшего в теплую маленькую комнату.

С этим нельзя было не согласиться, не важно, как сильна была их ссора. Король спросил:

— Добились ли вы какого-нибудь успеха в заклинаниях, чтобы вылечить рабов? Ее глаза загорелись.

— Да. Он знает некоторые вещи, которые я не могла даже представить себе. И к тому же он обнаружил их таким тяжелым путем. Быть сраженным Низвергнутым… Я бы предпочла видеть сны.

— Я верю тебе. — Грас заколебался. — Все умерло, не так ли? Когда я приехал в Пелагонию, я думал… — Он покачал головой. — Но нет.

— Ты думал обо мне, когда приехал сюда с другой женщиной? — Алса тоже покачала головой. — Ты все еще можешь удивлять меня, ваше величество, даже теперь, когда мне следовало бы быть осмотрительней. Но да, это так же мертво, как этот кусок дерева, — она показала на скамью у окна. — И это было бы так, даже если бы ты не привел ее сюда. Я знаю, какая я дура, — но не настолько, чтобы позволить тебе дважды причинить мне боль, и я благодарю богов за это.

— Я больше не побеспокою тебя ничем, — пробормотал он.

— Я буду общаться с твоим волшебником, — сказала Алса. — Я буду делать все, что смогу, чтобы помочь Аворнису. Но я не думаю, что когда-нибудь захочу снова увидеть тебя.

— Хорошо, — проговорил Грас.

Это было более чем хорошо. Это оказалось огромным облегчением.

Когда бы в город Аворнис ни прибыл курьер с юга, король Ланиус всегда волновался, завидев его. Основной страх касался того, что Грас мог попасть в беду — в руки ментеше. Тогда Ланиус воссел бы на алмазный трон, как полноправный правитель королевства, но само королевство находилось бы под угрозой разрушения. Иногда цена некоторых вещей бывает слишком высокой.

И было еще одно беспокойство, незначительное только по сравнению с первым. До сих пор черногорские пираты держались вдали от аворнийского побережья. Если они высадятся на него, пока Грас занят борьбой с ментеше… Ланиус не знал, что могло бы тогда случиться, но, вне всякого сомнения, это прибавило бы ему не самых радостных хлопот.

Отчеты от Граса приходили регулярно. Его действия против кочевников казались как никогда успешными. И на побережье все было спокойно. Никаких кораблей с высокими мачтами. Никаких пиратов в юбках. Никто не грабил, не жег и не убивал, отвлекая аворнийцев от их кампании против ментеше принца Улаша.

Ланиус задумывался, почему этого не происходило. Если рука Низвергнутого двигала и ментеше, и черногорцами против Аворниса, разве он не мог привести в движение одновременно обоих врагов? То, что этого не происходило, казалось Ланиусу нелепым. Как бы младший король ни желал, чтобы бог, изгнанный с небес, делал много таких ошибок, он уже не раз убеждался, что Низвергнутый редко ошибается.

Он спросил Всеволода, почему черногорцы не выступают.

— Почему? — повторил за ним изгнанный правитель Нишеватца. — Я скажу, почему.

Возможно, мрачный блеск в его глазах свидетельствовал, что Ланиусу следовало бы самому понять это. Может быть, это означало, что ему глубоко безразличен король Аворниса. Впрочем, это чувство было обоюдным.

— Говорите, — настаивал Ланиус.

— Есть две причины. Первая причина — в том, что аворнийские корабли отважно сражаться два года назад. Не все черногорские корабли вернуться домой. Много потерь. Они не хотеть много потерь снова.

— Да, я разделяю это мнение, — Ланиус кивнул в подтверждение своим словам. — Какова другая причина?

— Колдовство, — мрачным тоном произнес принц. — Этой весной они посылают корабли с продовольствием моему городу-государству, посылают еду моему проклятому сыну. И они наблюдают, как корабли загораются. Они видят, как горит еда, видят, как моряки горят. Не хотят видеть это снова у побережья Аворниса. Поэтому они остаются дома, — Всеволод ткнул большим пальцем в свою широкую грудь. — Мне, я люблю наблюдать горящие корабли. О да. Мне очень это нравится. Дайте мне посмотреть, как горит Василко, — мне понравится еще больше.

Ланиус верил ему. Таким образом, Низвергнутый не обладал достаточной силой, чтобы направить черногорцев против Аворниса. Черногорцы, или некоторые из них, являлись его союзниками — это так, но пока не были его марионетками, как ментеше.

«Мы все еще можем победить, — думал Ланиус. — Аворнис не был единственным, кто приносил беспокойство падшему богу». Он попытался представить себе, как выглядит мир с точки зрения Низвергнутого. Главный враг Аворниса уже подчинил себе ментеше. Дальше на севере он не позволил Грасу прогнать Василко из Нишеватца и вернуть трон Всеволоду. Но если он не может заставить черногорцев сотрудничать с ментеше, какими будут его следующие шаги?

Не появятся ли в Черногории рабы? Это было бы на руку Аворнису. Если что-то и могло испугать черногорцев, которые следовали за Низвергнутым, и тем самым заставить их изменить ему, то это могли быть только рабы. Там, на юге, волшебники ментеше превращали в рабов аворнийских крестьян, что, разумеется, совсем не беспокоило кочевников. Но на севере рабами станут черногорцы, а не представители вражеского народа, и это могло бы сработать против Низвергнутого.

Всеволод сказал:

— Когда вы кончить эту глупую войну на юге? Когда вы вернуться к тому, что важно? Когда вы гнать Василко из Нишеватца? Сейчас два раза вы готовите осаду, затем снимаете и уходите домой. Другой раз вы уходите домой раньше, чем готовите осаду. По мне, это как быть женщиной с мужчиной, который — плохой любовник. Вы дразните, вы дразните, вы дразните — но я никогда не попадаю туда, куда хочу попасть.

Ланиус едва сдерживал себя:

— Я не думаю, что изгнание завоевателей из наших южных провинций — глупая война. Что бы вы стали делать, если бы кто-то вторгся в Нишеватц?

— Никто не вторгнется в Нишеватц, — самодовольным тоном заявил Всеволод. — Черногорцы правят морями.