— Значит, Сянлин и есть та самая служанка, которую купили перед отъездом в столицу? — спросила у нее жена Чжоу Жуя. — Это из-за нее был суд по делу об убийстве?
— А то из-за кого же? — неохотно ответила Цзиньчуань.
В это время, хихикая, подошла Сянлин. Жена Чжоу Жуя взяла ее за руку, внимательно оглядела с головы до ног и обратилась к Цзиньчуань:
— Она чем-то похожа на жену господина Цзя Жуна из восточного дворца Нинго.
— Вот и я то же самое говорю, — поддакнула Цзиньчуань.
— Где твои родители? — спросила у Сянлин жена Чжоу Жуя. — Откуда ты родом? В каком возрасте тебя взяли в семью Сюэ?
— Ничего я не помню, — в ответ покачала головой Сянлин.
Жена Чжоу Жуя вздохнула, вздохнула и Цзиньчуань. Затем жена Чжоу Жуя отправилась в женские покои дворца Жунго, где жила госпожа Ван.
Не так давно матушка Цзя сказала, что с нею живет слишком много внуков, всем вместе тесно и неудобно. Она оставила у себя только Баоюя и Дайюй, чтобы не было скучно, Инчунь, Таньчунь и Сичунь распорядилась переселить во флигель рядом с домом госпожи Ван, а Ли Вань велено находиться с девушками и за ними присматривать. Вот почему жена Чжоу Жуя решила зайти сначала сюда.
В передней сидели девочки-служанки, ожидая, когда их позовут. Вскоре дверная занавеска отодвинулась и из внутренних покоев вышли Сыци — служанка Инчунь — и Шишу — служанка Таньчунь, они несли подносы с чайными чашками. Жена Чжоу Жуя поняла, что обе сестры сейчас здесь, и вошла.
Инчунь и Таньчунь играли в облавные шашки. Жена Чжоу Жуя поднесла им цветы и объяснила, откуда они. Девушки привстали, поблагодарили и велели служанкам принять подарок.
— Где же четвертая барышня, Сичунь? — спросила жена Чжоу Жуя. — У старой госпожи?
— А в той комнате ее разве нет? — удивились служанки.
Жена Чжоу Жуя прошла в боковую комнату и увидела Сичунь, она о чем-то болтала с Чжинэн, монашенкой из буддийского монастыря Шуйюэ. Увидев жену Чжоу Жуя, Сичунь осведомилась, зачем та пожаловала. Жена Чжоу Жуя открыла перед ней шкатулку.
— Я только что сказала Чжинэн, что завтра же обрею голову и вместе с ней уйду в монастырь, — засмеялась Сичунь. — А тут присылают цветы! Ведь к бритой голове их не приколешь!
Все рассмеялись. Сичунь велела служанке принять цветы.
— Ты давно здесь? — спросила у Чжинэн жена Чжоу Жуя. — А где твоя настоятельница, эта Лысая греховодница?
— Мы пришли с самого утра, — ответила Чжинэн. — Матушка настоятельница повидалась с госпожой, а затем отправилась к почтенному господину Юю, велев мне дожидаться ее здесь.
— Вы получили пятнадцатого числа пожертвования на благовонные курения? — снова обратилась к девочке жена Чжоу Жуя.
— Не знаю, — ответила Чжинэн.
— Кто сейчас ведает ежемесячными денежными пожертвованиями на храмы? — вдруг спросила Сичунь у жены Чжоу Жуя.
— Юй Синь, — ответила та.
— Так я и знала, — усмехнулась Сичунь. — То-то смотрю, не успела настоятельница прийти, как жена Юй Синя догнала ее и они долго о чем-то шушукались. Наверняка о пожертвованиях.
Жена Чжоу Жуя поболтала еще немного с Чжинэн и отправилась к Фэнцзе. Идя по узенькой тропинке, она миновала увитую цветами решетку под окном Ли Вань, прошла через западную калитку и попала во двор Фэнцзе. Здесь она заметила сидевшую на пороге зала маленькую служанку Фэнъэр, которая, увидев жену Чжоу Жуя, сделала ей знак рукой идти прямо в восточную комнату.
Когда жена Чжоу Жуя незаметно проскользнула туда, она увидела кормилицу, баюкавшую Дацзе.
— Вторая госпожа отдыхает? — спросила жена Чжоу Жуя. — Пора, наверное, ее будить.
Кормилица усмехнулась и покачала головой. В этот момент в соседней комнате послышался приглушенный смех — там был Цзя Лянь. Скрипнула дверь, появилась Пинъэр с большим медным тазом и велела одной из служанок принести воды.
Заметив жену Чжоу Жуя, Пинъэр спросила:
— Зачем снова пожаловали?
Жена Чжоу Жуя поспешно встала и протянула шкатулку.
— Цветы принесла.
Пинъэр открыла шкатулку, взяла четыре цветка и ушла. Вскоре она вернулась с двумя цветками в руке, позвала Цаймин и велела ей отнести цветы супруге Цзя Жуна во дворец Нинго, а затем приказала жене Чжоу Жуя поблагодарить тетушку Сюэ за подарок.
Лишь после этого жена Чжоу Жуя отправилась к матушке Цзя. В проходном зале она встретила дочь, разряженную и напудренную, та только что приехала из дома своего мужа.
— Ты зачем здесь? — спросила мать.
— Заскучала одна, вот и пришла справиться о здоровье старой госпожи, а сейчас иду к госпоже Ван. Как поживаешь, мама? Ты что-то совсем забыла меня, не приходишь. Неужели не выберешь свободной минутки? Ты чем-то занята? Что это у тебя в руках?
— Ах, сегодня, как нарочно, явилась бабушка Лю, — с улыбкой ответила мать. — У меня и своих дел хватает, а тут еще с ней пришлось возиться полдня. Потом госпожа Сюэ велела разнести барышням цветы, вот я и бегаю с ними. Ты, наверное, по делу пришла?
— До чего же ты, мама, догадлива. Сразу сообразила! Да, по делу, и вот по какому: твой зять тут как-то подвыпил, затеял ссору, а на него донесли в ямынь, будто он занимается всякими темными делами. Теперь его хотят выслать в деревню. Вот я и пришла к тебе за советом и помощью. Не знаю, к кому обратиться, кто сможет это дело уладить.
— Я знаю, кто сможет, — сказала мать. — Но неужели дело такое срочное? Иди домой и жди меня, я только отнесу цветы барышне Линь Дайюй и мигом вернусь. Обе госпожи — и старшая, и вторая — все равно сейчас заняты.
Дочь направилась к дому, но вдруг обернулась:
— Приходи поскорее!
— Ладно, — бросила в ответ жена Чжоу Жуя. — Не смыслите ничего в делах, вот и волнуетесь!
Жена Чжоу Жуя нашла Дайюй в комнате у Баоюя, они играли в «цепь из девяти колец».
— Барышня Линь, госпожа Сюэ прислала вам цветы.
— Какие цветы? — спросил Баоюй. — Дай-ка мне посмотреть!
Он взял шкатулку, открыл и увидел там два новых шелковых цветка, такие обычно делают при императорском дворе.
Дайюй даже не притронулась к цветам, только спросила:
— А барышням тоже прислали?
— Уже отнесла, — ответила жена Чжоу Жуя, — а эти два цветка — вам.
— Так я и знала, — холодно усмехнулась Дайюй, — мне последней. Самые лучшие уже выбрали.
Жена Чжоу Жуя молчала, не смея произнести ни слова.
— Сестра Чжоу, зачем ты ходила к тетушке Сюэ? — спросил Баоюй.
— Там была ваша матушка, а мне надо было ей доложить кое о чем. Заодно госпожа Сюэ велела мне отнести эти цветы.
— Что поделывает сестра Баочай? — поинтересовался Баоюй. — Уже несколько дней она не показывается!
— Ей нездоровится.
Тут Баоюй обратился к служанкам:
— Кто пойдет ее навестить, пусть скажет, что мы с сестрицей Линь Дайюй велели справиться о здоровье тетушки и сестры Баочай. Узнайте, чем болеет сестра, какое принимает лекарство. Говоря по правде, мне самому следовало бы ее проведать, но я только что вернулся из школы и к тому же немного простужен, поэтому приду в другой раз. Так и передайте.
Служанка Цяньсюэ кивнула и вышла. Жена Чжоу Жуя тоже удалилась. Но о них мы пока рассказывать не будем.
Надобно вам сказать, что дочь Чжоу Жуя была замужем за Лэн Цзысином, закадычным другом Цзя Юйцуня. Недавно за махинации с продажей старинных вещей на Лэн Цзысина подали в суд, и теперь он прислал жену во дворец Жунго просить о покровительстве. Жена Чжоу Жуя хорошо знала, насколько влиятельны ее хозяева, и не очень беспокоилась. Вечером она обратилась за помощью к Фэнцзе, и дело мгновенно было улажено.
Когда пришло время зажигать лампы, Фэнцзе сняла украшения, пришла к госпоже Ван и сказала:
— Подарки, которые прислала нам семья Чжэнь, я приняла и с той же лодкой отправила им подарки.
Госпожа Ван кивнула, и Фэнцзе продолжала:
— Подарки ко дню рождения супруги Линьаньского вана тоже готовы. С кем их отправить?
— Выбери четырех женщин, тех, у кого дел поменьше, пусть отнесут, — ответила госпожа Ван. — Могла бы меня об этом не спрашивать.
— Жена Цзя Чжэня пригласила меня на завтрак к себе, — произнесла Фэнцзе. — Никаких особых дел не предвидится?
— Это не имеет значения, — ответила госпожа Ван. — Когда она приглашает тебя вместе с нами, ты чувствуешь себя стесненно. А сейчас она нарочно пригласила тебя одну, чтобы ты могла свободно развлечься. Придется съездить, чтобы ее не обидеть.
Фэнцзе кивнула.
Вечером Ли Вань, Таньчунь и ее сестры, перед тем как лечь спать, пошли навестить родителей, но рассказывать мы об этом не будем.
Утром Фэнцзе причесалась, умылась, доложила госпоже Ван, что уезжает, и пришла попрощаться с матушкой Цзя. Услышав, что Фэнцзе собирается во дворец Нинго, Баоюй захотел во что бы то ни стало поехать вместе с ней. И Фэнцзе пришлось ждать, пока он переоденется. Затем они вдвоем сели в коляску и отправились во дворец Нинго.
Жена Цзя Чжэня госпожа Ю и жена Цзя Жуна госпожа Цинь в сопровождении целой толпы служанок и наложниц встретили их у вторых ворот.
Госпожа Ю перекинулась несколькими шутками с Фэнцзе, взяла за руку Баоюя, и они вместе направились в дом отдохнуть. Госпожа Цинь подала чай.
— Зачем ты меня пригласила? — спросила Фэнцзе у госпожи Ю. — Хочешь угостить чем-нибудь вкусным? Тогда не медли, подавай сразу, а то у меня полно дел!
Госпожа Ю не успела ответить, как в разговор вмешались сразу несколько женщин.
— Тогда не надо было приезжать, — наперебой заговорили они. — А раз уж приехали, наберитесь терпения и ждите!
Пока они разговаривали, вошел Цзя Жун и справился о здоровье Фэнцзе.
— Разве моего старшего брата нет дома? — спросил Баоюй.
— Он уехал за город к батюшке справиться о здоровье, — ответила госпожа Ю и после некоторого молчания добавила: — Тебе, наверное, скучно? Пойди прогуляйся!
— Тебе повезло, — сказала госпожа Цинь. — Ты хотел познакомиться с моим младшим братом — так вот, он приехал и сейчас в кабинете. Почему бы тебе к нему не пойти?
Баоюй охотно согласился, и госпожа Ю приказала служанкам:
— Идите с господином, может быть, ему что-нибудь понадобится!
— А что, если пригласить твоего брата сюда? — вмешалась Фэнцзе. — И я не прочь с ним познакомиться.
— Ладно, ладно! — оборвала ее госпожа Ю. — Ни к чему это тебе! Брат моей невестки воспитан не так, как дети из нашего дома, и не привык, не в пример тебе, держаться свободно. Так что, чего доброго, станет потом над тобой смеяться.
— Да как он посмеет? Я ведь не собираюсь потешаться над ним!
— Он очень робкий, — сказал Цзя Жун, — никогда не бывал в обществе, и я уверен, вы в нем разочаруетесь, тетушка.
— Тьфу! Что за глупости! — возмутилась Фэнцзе. — Пусть бы он был хоть самим чертом, все равно я хочу его видеть! И не болтай больше! Сейчас же приведи его, иначе получишь хорошую затрещину!
— Ладно, сейчас приведу, — Цзя Жун покосился на Фэнцзе, — только не сердитесь!
Фэнцзе улыбнулась. А Цзя Жун вышел и вскоре вернулся в сопровождении стройного мальчика, несколько худощавее Баоюя, с бледным красивым лицом и алыми губами. Манеры у него, пожалуй, были изящнее, чем у Баоюя, а робостью и стыдливостью он походил на девушку. Смущаясь, он обратился к Фэнцзе, едва слышно справился у нее о здоровье.
— Вы очень подходите друг другу! — весело сказала Фэнцзе, подтолкнув Баоюя.
Она пожала мальчику руку, усадила рядом с собой и стала не торопясь расспрашивать, как его имя, сколько ему лет, давно ли он учится. Мальчика звали Цинь Чжун.
Служанки сразу поняли, что Фэнцзе никогда не видела мальчика, а подарков, полагающихся при первой встрече, у нее нет, и поспешили к Пинъэр.
Пинъэр же, зная, что Фэнцзе очень дружна с госпожой Цинь, выбрала кусок материи, взяла две маленькие золотые пластинки «кандидата, выдержавшего экзамен на высшую степень»[121] и велела служанкам немедленно отнести все это во дворец Нинго.
Госпожа Цинь велела поблагодарить Фэнцзе, а та сказала:
— Такой ничтожный подарок не стоит благодарности.
После трапезы госпожа Ю, Фэнцзе и госпожа Цинь сели играть в домино. Но об этом мы рассказывать не будем.
Между тем Баоюй и Цинь Чжун безо всяких церемоний завели разговор. Баоюй почему-то сразу почувствовал себя обделенным судьбой. Мысли одна другой нелепее теснились в его голове.
«Бывают же в Поднебесной такие люди! — размышлял Баоюй. — Ведь я перед Цинь Чжуном — грязная свинья или паршивый щенок! Как обидно, что я родился в богатой и знатной семье, а не в семье бедного ученого, тогда мы давно уже подружились бы с ним и жизнь моя не прошла бы напрасно. Зачем мне знатность, зачем шелк и парча, если я никому не нужен, как сухой пень или сгнившее дерево; нежнейшая баранина и тончайшие вина наполняют мою грязную утробу, подобную сточной канаве или помойной яме. Богатство и знатность губят меня!..»
Цинь Чжун же, глядя на Баоюя, который и внешностью, и манерами выделялся среди других, одет был в шелка и носил украшенную золотом шапку, окружен толпой прелестных служанок и красавцев слуг, в свою очередь думал:
«Не удивительно, что старшая сестра без конца его расхваливает. Я же, как назло, родился в бедной семье и не могу стать его другом. Для меня счастье хоть мгновение побыть рядом с ним!..»
Баоюй поинтересовался, какие книги читал Цинь Чжун, их разговор становился все оживленнее, взаимная симпатия росла.
Вскоре подали чай и фрукты.
— Вина нам не нужно, — объявил Баоюй госпоже Цинь, — пусть поставят на маленький кан во внутренней комнате фрукты, мы пойдем туда, чтобы не мешать остальным.
С этими словами он встал и вместе с Цинь Чжуном удалился во внутренние покои.
Госпожа Цинь пригласила Фэнцзе пить чай, а сама вошла к Баоюю и сказала:
— Твой племянник молод и неопытен, если он позволит себе какую-нибудь грубость, не обижайся на него, скажи мне! Он застенчив, но при этом упрям и строптив.
— Ладно, — засмеялся Баоюй.
Госпожа Цинь сделала еще несколько наставлений брату и вернулась к Фэнцзе.
Спустя немного от Фэнцзе и госпожи Ю пришла служанка спросить, не надо ли чего-нибудь Баоюю.
Баоюй ответил, что не надо, и продолжал расспрашивать Цинь Чжуна о его жизни.
Цинь Чжун охотно рассказывал:
— Наш домашний учитель в прошлом году отказался от меня, а отец мой уже стар, слаб здоровьем, к тому же занят служебными делами и никак не может подыскать другого учителя. Все это время я повторял пройденное. Но одному заниматься плохо, не с кем даже обсудить прочитанное…
Баоюй перебил Цинь Чжуна:
— Конечно, плохо! А у нас в семье есть своя домашняя школа. Там учатся дети и младшие братья наших дальних родственников, тех, что не могут нанимать учителей. А мой учитель уехал к себе на родину и совсем забросил занятия. Отец хотел отдать меня в школу, пока не возвратится учитель, чтобы я не забыл пройденное. Но бабушка не согласилась, — сказала, что в школе слишком много детей и все наверняка шалят. К тому же несколько дней я проболел. Оказывается, и вы теперь без учителя. Так почему бы вам не сказать отцу, когда вернетесь домой, что вы хотите посещать нашу домашнюю школу? Посещали бы вместе, и это пошло бы нам обоим на пользу.
— Мой отец всегда жаловался, что ему трудно содержать учителя, — с улыбкой ответил Цинь Чжун. — От него же я слышал, что у вас хорошая бесплатная школа, но без содействия господ туда не поступишь. А беспокоить господ такими пустяками как-то неловко. Замолвите за меня словечко, и я готов делать для вас решительно все: даже мыть тушечницу и растирать тушь. К тому же вдвоем веселее. Мы сможем постоянно беседовать, познаем радость дружбы. И родители будут довольны.
— Не беспокойтесь, — прервал его Баоюй. — Мы поговорим с мужем вашей сестры и супругой господина Цзя Ляня. Потом вы скажете об этом отцу, а я — бабушке, и уверен — дело уладится.
Пока они беседовали, наступило время зажигать лампы. Баоюй и Цинь Чжун вышли к остальным гостям, как раз когда закончилась игра в домино и производились подсчеты. Оказалось, что госпожа Ю и госпожа Цинь проиграли на угощение, и решено было угощение это устроить послезавтра. Вскоре подали ужин.
— Надо бы послать двух слуг проводить Цинь Чжуна, — сказала госпожа Ю, заметив, что стемнело.
Служанки вышли передать приказание, а Цинь Чжун встал и начал прощаться.
— Кто пойдет провожать Цинь Чжуна? — осведомилась госпожа Ю у служанок.
— Хотели поручить это Цзяо Да, — ответили те, — но он напился и обругал нас!
— Вечно вы к нему пристаете! — с укором произнесла госпожа Ю, ей поддакнула госпожа Цинь. — Этому чудаку ничего нельзя поручать!
— Все говорят, что вы слишком добры! — не выдержала тут Фэнцзе. — Как можно так распускать слуг?
— Разве ты не знаешь, кто такой Цзяо Да? — изумилась госпожа Ю. — Даже господин Цзя Чжэн многое ему прощает, и твой старший брат Цзя Чжэнь тоже. Ведь Цзяо Да в молодости четырежды побывал в походах с самим Нинго-гуном, вытащил его из груды мертвых тел, вынес на себе с поля боя, словом, спас ему жизнь. Цзяо Да сам голодал, а господину добывал пищу. Два дня у них не было ни капли воды, он раздобыл полчашки для господина, а сам пил конскую мочу. Поэтому ему так и мирволят. Покойный Нинго-гун очень ценил Цзяо Да, кто же посмеет теперь его обижать? К тому же он ведь старик, не заботится о своем добром имени, напьется и давай ругать всех без разбору. Я давно велела управляющему не давать ему никаких поручений — пусть спокойно доживает свой век.
— Почему же я не знаю этого Цзяо Да? — удивилась Фэнцзе. — По-моему, у вас просто не хватает решимости. Отправили бы его куда-нибудь подальше в деревню. — Она обратилась к служанке: — Наша коляска готова?
— Ждет вас, — последовал ответ.
Фэнцзе встала, попрощалась с хозяевами и вышла вместе с Баоюем.
Госпожа Ю и остальные проводили их до большого зала. Всюду ярко горели светильники, на красном парадном крыльце стояли в ожидании служанки и слуги.
Цзяо Да, воспользовавшись тем, что Цзя Чжэнь отлучился, успел напиться и принялся поносить главного управляющего Лай Эра:
— Мошенник! Злодей! Слабых обижаешь, а сильных боишься! С хорошими поручениями других посылаешь, если же надо кого-нибудь проводить среди ночи, — сразу ко мне! Ублюдок! Черепашье отродье! Горе-управитель! Не на свое место сел! Мне, господину Цзяо Да, ты и в подметки не годишься! Все вы тут выродки! И мне, господину Цзяо Да, на все наплевать!
Как раз когда Цзя Жун провожал Фэнцзе к коляске, Цзяо Да бранился особенно яростно, и никто не мог его унять. Цзя Жун не вытерпел, прикрикнул на него, но и это не подействовало, тогда он коротко приказал:
— Связать! Протрезвится, тогда спросим, какого черта он лез на рожон!
Но чего стоил Цзя Жун в глазах Цзяо Да? И Цзяо Да с криком набросился на него:
— Брось свои барские замашки, братец Цзя Жун! Еще молоко на губах не обсохло! А все туда же! Даже отец твой и дед не задирали нос перед Цзяо Да! Кому вы обязаны тем, что стали чиновниками, прославились и разбогатели? Цзяо Да! Твой предок, положивший начало вашему роду, благодаря мне когда-то остался в живых, а вы, вместо того чтобы меня благодарить, корчите из себя господ! Молчи лучше, еще слово, и мой нож станет красным от твоей крови!
Фэнцзе, уже сидевшая в коляске, с возмущением сказала:
— Почему вы терпите этого негодяя? Узнают родные и друзья, засмеют, скажут, нет у вас в доме порядка.
— Вы совершенно правы, — поддакнул Цзя Жун.
Слуги, видя, как разбушевался Цзяо Да, бросились на него, повалили на землю, связали и потащили на конюшню. Цзяо Да еще больше разъярился, помянул крепким словом самого Цзя Чжэня, а затем стал кричать, что пойдет в храм предков оплакивать своего господина — Нинго-гуна.
— Господин и представить себе не мог, — орал он, — что народятся такие скоты! Воры, снохачи распроклятые! Ваши бабы ваших же малолетних братьев «подкармливают»! Думаете, я не знаю?
Тут уж он такое понес, что перепуганные слуги еще туже затянули на нем веревки, а рот набили землей и конским навозом.
Фэнцзе и Цзя Жун сделали вид, будто не слышат. А Баоюй не утерпел и спросил:
— Сестра, что значит «снохачи»?
— Не болтай глупостей! — прикрикнула на него Фэнцзе. — Старый хрыч напился и несет всякую околесицу, а ты мало того что прислушиваешься, так еще расспрашиваешь, что да как! Вот погоди, расскажу матушке, посмотрим, погладит ли она тебя по головке за это!
Перепуганный Баоюй стал ее умолять не жаловаться матери и пообещал:
— Дорогая сестра, я никогда больше не произнесу этого слова.
— Вот и хорошо, — смягчилась Фэнцзе и, чтобы окончательно успокоить Баоюя, добавила: — Когда вернемся домой, расскажем бабушке, что мы пригласили Цинь Чжуна учиться у нас в школе, — пусть велит сообщить об этом учителю. Для нас сейчас это самое главное.
Пока они разговаривали, коляска въехала в ворота дворца Жунго.
Что было дальше, вы узнаете из следующей главы.
Глава восьмая
Цзя Баоюй узнает о существовании золотого замка;
Сюэ Баочай рассматривает одушевленную яшму
Итак, Баоюй и Фэнцзе возвратились домой, навестили старших, и Баоюй попросил матушку Цзя помочь с устройством Цинь Чжуна в домашнюю школу, — тогда, по крайней мере, у него появится друг и соученик, достойный подражания. Он искренне восхищался Цинь Чжуном, его характером и манерами, и считал, что он вполне заслуживает любви и сочувствия.
Фэнцзе, желая помочь Баоюю, сказала:
— Цинь Чжун как-нибудь навестит вас, бабушка!
Матушка Цзя пришла в прекрасное расположение духа, и Фэнцзе, воспользовавшись моментом, пригласила ее на спектакль — матушка Цзя, несмотря на преклонный возраст, увлекалась театром.
Через день и госпожа Ю явилась приглашать матушку Цзя, и та, взяв с собою госпожу Ван, Дайюй и Баоюя, отправилась во дворец Нинго смотреть представление.
К полудню матушка Цзя устала и вернулась домой. Госпожа Ван, любившая тишину и покой, последовала ее примеру. После их ухода Фэнцзе почувствовала себя свободней, заняла место на главной циновке и от всей души веселилась до самого вечера.
Баоюй проводил матушку Цзя домой, дождался, когда она ляжет, и хотел вернуться досмотреть спектакль, но ему показалось неудобным беспокоить госпожу Цинь. Тут он вспомнил о Баочай, она была больна, и решил ее навестить.
Прямо к ней вела из дома небольшая калитка в задней стене, но Баоюй, опасаясь, как бы кто-нибудь не стал ему докучать по пути или же не встретился отец, что еще хуже, пошел окольным путем.
Мамки и няньки, сопровождавшие Баоюя, думали, что он будет переодеваться, но, к их немалому удивлению, он появился в прежнем наряде и направился ко вторым воротам. Мамки и няньки бросились за ним, решив, что он снова собирается во дворец Нинго смотреть спектакль. Однако Баоюй, дойдя до проходного зала, неожиданно свернул на северо-восток, обогнул главный зал и скрылся. Тут, как назло, он натолкнулся на двух молодых повес, Чжань Гуана и Шань Пиньжэня, приживальщиков из их дома. Они, хохоча, бросились к Баоюю. Один обхватил его за талию, другой стал тащить за руки.
— Ах, дорогой братец! — наперебой восклицали они. — Наконец-то мы с тобой встретились. Эта встреча для нас — как дивный сон!
Поболтав немного, они удалились.
Их окликнула мамка:
— Вы идете к старому господину?
— Да, да, — закивали они и, смеясь, добавили: — Старый господин отдыхает в кабинете Сонного склона.
Их ответ и тон, каким это было сказано, насмешили Баоюя. Но он не стал задерживаться и, воспользовавшись тем, что рядом никого нет, бросился со всех ног в ту сторону, где находился двор Грушевого аромата.
В это время главный смотритель кладовых У Синьдэн и амбарный староста Дай Лян в сопровождении пяти приказчиков вышли из конторы и заметили Баоюя. Они тотчас же встали навытяжку. И только торговый посредник Цянь Хуа, много дней не видевший юношу, подбежал к нему, опустился на колени и справился о здоровье. Сдерживая улыбку, Баоюй жестом велел ему встать.
Все остальные со смехом обратились к Баоюю, говоря:
— Недавно мы видели, какие красивые квадратики[122] вы рисуете, второй господин! Хоть бы нам нарисовали!
— Где вы их видели? — удивился Баоюй.
— Во многих местах. Все восхищаются ими и приходят просить.
— Это пустяки, можно еще нарисовать! — снисходительно заявил Баоюй. — Только напомните моим слугам!
Баоюй пошел дальше. Служащие подождали, пока он скроется из виду, и разошлись.
Но о них мы говорить не будем, а расскажем о том, как Баоюй пришел во двор Грушевого аромата. Первым делом он навестил тетушку Сюэ, она сидела в окружении служанок и что-то вышивала.
Баоюй справился о ее здоровье. Тетушка Сюэ обняла его и с улыбкой произнесла:
— Сегодня так холодно, мой мальчик! Мы никак не ожидали, что ты придешь! Садись скорее на кан!
И она тут же приказала служанкам подать горячего чая.
— А где старший брат? — спросил Баоюй. Тетушка Сюэ вздохнула:
— Он как конь без узды — целыми днями бегает, никак не нагуляется. Разве он способен хоть день побыть дома?
— А как здоровье сестры?
— Вот как раз кстати! — воскликнула тетушка Сюэ. — Спасибо, что вспомнил и прислал служанок ее навестить! Она там, во внутренних покоях! Побудь с ней немножко, у нее потеплей. А я управлюсь с делами и тоже приду, поболтаем.
Баоюй проворно соскочил с кана, побежал к двери и рывком откинул красную шелковую занавеску. Баочай сидела на кане и вышивала.
Одета была девушка изящно, но просто. Стеганый халат медового цвета, темно-красная безрукавка, шитая золотыми и серебряными нитями, уже не новая, желтая юбка из набивного сатина. Черные, блестящие, словно лак, волосы стянуты узлом.
Она была несловоохотлива, чаще молчала, и ее считали поэтому недалекой. Подлаживаться к людям она не умела.
Пристально глядя на нее, Баоюй с порога спросил:
— Ты выздоровела, сестра?
Баочай подняла голову, увидела Баоюя, поспешно встала и с легкой улыбкой произнесла:
— Да, выздоровела. Спасибо, что ты так внимателен!
Она предложила Баоюю сесть и велела Инъэр налить ему чаю.
Справляясь о здоровье старой госпожи, тети и сестер, Баочай не сводила глаз с инкрустированного жемчугом золотого колпачка, охватывающего узел волос Баоюя, и повязки на лбу с изображением двух драконов, играющих жемчужиной. На Баоюе был халат с узкими рукавами, подбитый лисьим мехом, с узором из драконов, пояс с вытканными золотой и серебряной нитью бабочками, украшенный бахромой, на шее — замочек долголетия, амулет с именем и «драгоценная яшма» — «баоюй», которая при рождении оказалась у него во рту.
— У нас в доме только и разговоров что о твоей яшме, — промолвила Баочай, — но я ни разу ее вблизи не видела. Разреши посмотреть!
С этими словами она придвинулась к Баоюю, а он снял с шеи яшму и положил девушке на ладонь. Камень величиной с воробьиное яйцо, белый, как молоко, сиял, словно утренняя заря, и весь был в разноцветных, как радуга, прожилках.
Дорогой читатель, ты, должно быть, уже догадался, что это был тот самый грубый, нешлифованный камень, который бросили когда-то у подножья хребта Цингэн в горах Великих вымыслов.
По этому поводу потомки в шутку сочинили такие стихи:
Про камень, брошенный Нюйва, —
давно уже болтать привычно,
Но к этой прошлой болтовне
еще прибавился слушок —
Как будто камень потерял
обычное свое обличье
И был таинственно укрыт
в зловонный кожаный мешок.
Известно: рок неотвратим,
и золото теряет пламень;
О том вздохнем, что и нефрит
не излучает больше свет[123], —
О, горы белые костей!
О, блеск родов, забытых нами!
Там где-то отрок среди них
с красавицей минувших лет!
На оборотной стороне камня была изложена история его перевоплощения — иероглифы, выгравированные известным вам буддийским монахом с коростой на голове. Камень вначале был крохотный — умещался во рту новорожденного, а иероглифы до того мелкие, что не прочтешь, как ни старайся. Постепенно камень увеличивался и достиг таких размеров, что даже пьяный мог бы прочесть надпись при свете лампы.
Я счел своим долгом все это объяснить, чтобы у читателя не возникло недоумения, какой же должен быть рот у младенца, едва вышедшего из материнского чрева, если в нем мог уместиться такой большой камень.
Осмотрев яшму со всех сторон, Баочай вновь повернула ее лицевой стороной кверху и прочла:
Да не будет потерь,
да не будет забвенья,
И да здравствует святость,
слава, жизни горенье!
Прочитав надпись дважды, Баочай повернулась к Инъэр и сказала:
— Ты что глаза таращишь? Наливай чай.
— Строки, которые вы прочли, мне кажется, могут составить пару тем, что выгравированы на замочке вашего ожерелья, барышня, — хихикая, ответила Инъэр.
— Значит, на твоем ожерелье тоже есть надпись, сестра? — удивился Баоюй. — Хотелось бы взглянуть.
— Не слушай ее болтовни, — проговорила Баочай, — нет там никакой надписи.
— Дорогая сестра, зачем же тогда ты разглядывала мою яшму? — не унимался Баоюй.
Баочай ничего не оставалось, как признаться:
— Один человек выгравировал на моем ожерелье пожелание счастья. Иначе зачем бы я стала его носить? Ведь оно тяжелое!
С этими словами Баочай расстегнула халат и сняла с шеи сверкающее жемчужное ожерелье, отделанное золотом, с золотым замочком.
Баоюй повертел его в руке. На замочке с обеих сторон было выгравировано по четыре иероглифа, в соответствии со всеми правилами каллиграфии.
Баоюй дважды прочел надпись на ожерелье Баочай, затем — дважды на своей яшме и сказал:
— В самом деле получается парная надпись.
— Эти иероглифы выгравировал буддийский монах, — не вытерпев, вмешалась Инъэр. — Он сказал, что пожелание непременно должно быть выгравировано на золотом предмете.