Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL.

Обогнув ширму, Баочай вошла в комнаты Баоюя. Он тоже спал, а возле него сидела с вышиваньем Сижэнь. Рядом с ней лежала мухогонка из лосиного хвоста с ручкой из кости носорога.

— Чересчур ты заботлива! — засмеялась Баочай, подходя к Сижэнь. — Зачем тебе мухогонка?! Неужели в комнату могут пробраться мухи и комары?

Сижэнь вздрогнула от неожиданности, но, увидев Баочай, положила вышиванье на колени и с улыбкой тихо сказала:

— Как вы меня напугали, барышня! Конечно, я и сама знаю, что через густую кисею ни комары, ни мухи не проникнут. Но мошкара как-то пролезает! Я было задремала и вдруг чувствую, кто-то меня укусил, да так больно, как муравей!

— Ничего удивительного! — заметила Баочай. — За домом речка, на берегу благоухают цветы. В комнате пахнет благовониями. А насекомые обычно водятся среди цветов и летят на запах. Разве ты не знаешь?

Баочай поглядела на вышиванье в руках Сижэнь. Это был набрюшник из белого шелка на красной подкладке, Сижэнь вышила на нем утку и селезня среди лотосов. Лотосы были красные, листья темно-зеленые, а утки пестрые.

— Ай-я! — воскликнула Баочай. — Какая прелесть! Но стоит ли тратить время на пустяки? Для кого же это?

Сижэнь приложила палец к губам и указала на спящего Баоюя.

— Зачем ему? — засмеялась Баочай. — Ведь он уже взрослый!

— Именно потому, что это ему не нужно, я и вышиваю так тщательно, — пояснила Сижэнь. — Если понравится, он, может быть, и наденет. Сейчас очень жарко, а он спит беспокойно, поэтому лишняя одежда не помешает. Тогда пусть себе раскрывается! Вы говорите, я потратила много времени, но это еще что! Посмотрели бы вы, какой набрюшник на нем сейчас!

— До чего же ты терпеливая! — воскликнула Баочай.

Сижэнь засмеялась и сказала:

— Так наработалась, что спину ломит. Может быть, присмотрите за ним, барышня, а я немного пройдусь?

— Хорошо! — согласилась Баочай, и Сижэнь вышла.

Увлеченная вышивкой, Баочай не подумала о том, что остается наедине с Баоюем. Девушка села на место Сижэнь и снова принялась рассматривать узор. Вышивка была до того хороша, что Баочай не удержалась, взяла иголку и принялась вышивать.

В это же самое время Дайюй встретилась с Сянъюнь и уговорила ее пойти поздравить Сижэнь. Но во дворе Наслаждения пурпуром стояла тишина и все спали. Тогда Сянъюнь решила поискать Сижэнь во флигеле, а Дайюй подошла к окну и сквозь тонкий шелк увидела спящего Баоюя в розовой с серебристым отливом рубашке, возле него — Баочай с вышиваньем в руках, а рядом с ней — мухогонку.

Ошеломленная Дайюй поспешила спрятаться. Затем поманила к себе Сянъюнь и, зажав рукой рот, чтобы не рассмеяться, показала ей на окно. Охваченная любопытством, Сянъюнь заглянула в комнату и уже готова была расхохотаться, но тут вспомнила, как всегда ласкова с ней Баочай и как любит Дайюй осуждать других и злословить. Поэтому она дернула Дайюй за рукав и сказала:

— Совсем забыла! Сижэнь говорила, что нынче в полдень пойдет на пруд стирать. Пойдем туда!

Дайюй все поняла, но не подала виду и последовала за Сянъюнь.

Едва успела Баочай вышить несколько лепестков, как Баоюй заворочался и стал во сне бормотать:

— Разве можно верить этим буддийским и даосским монахам? Выдумали, будто яшма и золото предназначены друг для друга судьбою? Нет! Судьбой связаны только камень и дерево!

Баочай призадумалась было, но тут появилась Сижэнь.

— Еще не проснулся? — спросила она.

Баочай покачала головой.

— Я только что встретила барышень Дайюй и Сянъюнь, — сказала Сижэнь. — Они не заходили сюда?

— Нет, не видела, — ответила Баочай. — А что они тебе сказали?

— Ничего особенного, — ответила Сижэнь, невольно смутившись. — Просто так, пошутили!

— На этот раз они не шутили, — возразила Баочай. — Я хотела тебе кое-что рассказать, но ты сразу ушла.

В этот момент появилась служанка и сказала Сижэнь, что ее зовет Фэнцзе.

— Это как раз по тому делу, — произнесла Баочай и вместе с Сижэнь и двумя служанками покинула двор Наслаждения пурпуром. От Фэнцзе Сижэнь услышала то, что ей собиралась сказать Баочай. Еще Фэнцзе предупредила, что благодарить нужно только госпожу Ван и что к матушке Цзя не надо идти, чем поставила Сижэнь в неловкое положение.

Побывав у госпожи Ван, Сижэнь вернулась во двор Наслаждения пурпуром. Баоюй уже проснулся и, узнав, зачем ходила Сижэнь к госпоже Ван, не мог скрыть свою радость.

— Уж теперь-то ты не уедешь домой! — смеясь, сказал он. — Помнишь, ты говорила как-то, когда вернулась из дому, будто жить здесь тебе невмоготу и старший брат собирается тебя выкупить. Все это ты придумала, чтобы попугать меня! Посмотрим, кто теперь осмелится тебя забрать.

— Не болтай глупостей, — усмехнулась Сижэнь. — Я принадлежу не тебе, а твоей бабушке, и если захочу уйти, спрашиваться буду не у тебя, а у нее!

— Пусть так, — согласился Баоюй, — а тебе безразлично, что подумают люди, если ты попросишь тебя отпустить? Ведь все будут считать, что это из-за моего дурного характера!

— Как?! — вскричала Сижэнь. — Неужели ты думаешь, что я способна служить человеку низкому и плохому? Да я скорее умру! Ведь никто не живет больше ста лет, так уж лучше со всем разом покончить, чтобы не видеть ничего и не слышать!

— Хватит, хватит! — вскричал Баоюй, зажимая ей рот рукой. — Зачем ты так говоришь?!

Сижэнь знала, что лести Баоюй не терпит. Но ей было известно и то, что искренние, идущие от души слова тоже заставляют его страдать, поэтому она раскаивалась в своей опрометчивости. Чтобы как-то загладить вину, Сижэнь заговорила о весеннем ветре, об осенней луне, о пудре и румянах, о красоте девушек — в общем, обо всем, что было особенно дорого Баоюю. Ненароком она вдруг снова упомянула о смерти, но тут же спохватилась и умолкла, причем на самом интересном месте, и Баоюй с улыбкой сказал:

— Все умирают! Но умирать надо достойно. А эти седовласые глупцы только и твердят о том, что великим мужем можно стать, лишь соблюдая правило: «Сановник гибнет, укоряя государя, военный умирает, сражаясь с врагом». Им и в голову не приходит, что только глупый государь казнит смелых сановников. Если же все сановники станут жертвовать жизнью лишь ради того, чтобы прославиться, что будет делать государь? В бою можно погибнуть только во время войны, но что станется с государством, если, мечтая о славе, все сразу захотят умереть?

— В древние времена умирали лишь в тех случаях, когда иного выхода не было! — перебила его Сижэнь.

— Но ведь может случиться, что полководец недальновиден и мало что смыслит в ратном деле и потому погибает? — возразил Баоюй. — Это ты тоже называешь безвыходным положением? И уж никак нельзя сравнивать сановника с военным. Он заучит наизусть одну-две книги и начинает всех и вся обличать, лезет к государю с глупыми, бесполезными советами, старается стяжать себе славу преданного и доблестного, а когда его ставят на место, возмущается и в конце концов сам навлекает на себя гибель. Неужели и это безвыходное положение? Таким людям следовало бы помнить, что государю власть дана самим Небом, а раз так, значит, он — человек совершенный. Готовые отдать жизнь ради славы не постигли, в чем долг подданного перед государем. Если бы мне, например, выпало счастье умереть на ваших глазах и река унесла мое тело в неведомые края, куда и птицы не залетают, прах мой развеял бы ветер, а душа больше не возродилась, — мою смерть можно было бы считать своевременной.

Сижэнь показалось, что Баоюй сошел с ума или бредит. Она ничего не сказала и, сославшись на усталость, поспешила уйти. Баоюй вскоре уснул. А на следующий день даже не вспомнил о том, что говорил накануне.

Однажды Баоюю, которому давно уже наскучило бродить по саду, припомнилась ария из пьесы «Пионовая беседка», он дважды ее прочел, но остался недоволен. Ему не раз приходилось слышать, что среди двенадцати девочек-актрис, живущих в саду Грушевого аромата, есть одна по имени Лингуань на ролях молодых героинь, которая поет лучше своих подруг. И Баоюй отправился в сад Грушевого аромата. Там, во дворе, он увидел Баогуань и Юйгуань. Они с улыбкой бросились ему навстречу и предложили сесть.

— Вы не знаете, где Лингуань? — спросил Баоюй.

— У себя, — ответили девочки.

Когда Баоюй вошел, Лингуань лежала на подушках и даже не пошевелилась при его появлении.

Баоюй, выросший среди девочек, бесцеремонно сел рядом с ней и попросил спеть арию «В воздухе в ясный безоблачный день кружится ивовый пух». Но, против его ожиданий, девочка отодвинулась подальше и сердито заявила:

— Не могу, охрипла. Недавно сама госпожа за нами присылала, а я все равно не стала петь!

Лингуань выпрямилась и села. Только сейчас Баоюй узнал в ней ту самую девочку, которая недавно в саду под кустом чертила на земле иероглиф «цян» — роза.

Обескураженный столь бесцеремонным обхождением, Баоюй покраснел и, ругая себя за робость, покинул комнату. Баогуань бросилась к нему с расспросами, и Баоюй рассказал все как было.

— Не обращайте внимания, — рассмеялась Баогуань. — Сейчас придет господин Цзя Цян — уж он-то заставит ее спеть!

— А где он? — спросил Баоюй, у которого от этих слов на душе стало тоскливо.

— Не знаю, — ответила Баогуань. — Пошел, наверное, исполнять очередной каприз Лингуань.

Озадаченный, Баоюй постоял немного и вскоре увидел Цзя Цяна. В руках у него была клетка с небольшим помостом внутри наподобие сцены, а на помосте — птичка. С веселым видом, очень довольный, Цзя Цян спешил к Лингуань, но, увидев Баоюя, остановился.

— Что это за птичка? — спросил Баоюй.

— «Яшмовый хохолок», — с улыбкой ответил Цзя Цян. — Она ученая, умеет держать в клюве флажок и делать разные фокусы.

— Сколько ты за нее заплатил?

— Один лян и восемь цяней серебра.

Цзя Цян попросил Баоюя посидеть, а сам пошел к Лингуань.

Баоюй, разбираемый любопытством, сразу забыл о цели своего прихода и осторожно приблизился к двери.

— Смотри, что я тебе принес! — сказал Цзя Цян, обращаясь к Лингуань.

Девочка приподнялась на подушке.

— Будешь теперь играть с этой птичкой. Все веселее! Сейчас увидишь, какие штуки она выделывает.

Он взял горсточку зерна и показал птичке. Та вскочила на помост, начала смешно прыгать и размахивать флажком. Прибежали остальные девочки-актрисы и так и покатились со смеху, но Лингуань по-прежнему оставалась хмурой, раз-другой улыбнулась и опять опустилась на подушки.

На вопрос Цзя Цяна, понравилась ли ей птичка, Лингуань в сердцах ответила:

— Мало того, что нас держат в этой тюрьме и учат кривляться, так ты еще притащил птицу, которая тоже кривляется! Будто в насмешку над нами! Чтобы мы поняли, кто мы такие!

— Ох, и дурак же я! — воскликнул Цзя Цян. — Истратил почти два ляна серебра, чтобы тебя хоть немного развлечь! А ты вон что говоришь! Ладно! Выпущу птичку на волю, не сердись только!

Он выпустил птичку, а клетку сломал.

— Птица, конечно, не человек, но и у нее есть свое гнездышко, зачем же превращать ее в глупую забаву?! Сегодня я снова кашляла кровью, и госпожа велела позвать доктора, а ты куда-то пропал. Оказывается, побежал за какой-то птичкой, чтобы посмеяться надо мной! Никому я здесь не нужна, никто обо мне не заботится! Я даже рада, что заболела!

— Ведь совсем недавно я говорил с доктором! — стал оправдываться Цзя Цян. — Он сказал, что ничего серьезного у тебя нет, примешь раз-другой лекарство, и все пройдет. Кто мог подумать, что ты опять начнешь кашлять? Я мигом сбегаю за доктором!

И Цзя Цян бросился к двери.

— Постой! — остановила его Лингуань. — Если будешь бегать по такой жаре — заболеешь, зачем мне тогда доктор?

Только сейчас Баоюй понял, почему Лингуань чертила на земле иероглиф «цян», и ошеломленный бросился прочь.

Цзя Цян, поглощенный мыслями о Лингуань, даже не заметил его ухода. Баоюя проводили девочки.

Терзаемый сомнениями, Баоюй возвратился во двор Наслаждения пурпуром и там увидел Дайюй и Сижэнь, они о чем-то беседовали.

— Все, что я сказал тебе вчера вечером, — вздор, — едва переступив порог, заявил он Сижэнь. — Недаром отец считает меня дураком и тупицей! Я мечтал утонуть в реке ваших слез! Какая нелепость! Нет, ваши слезы принадлежат вам, а не мне! Так что оплакивайте кого хотите!

Разговор накануне Сижэнь восприняла как шутку и уже успела забыть, поэтому сказала со смехом:

— Да ты и в самом деле сошел с ума!

Баоюй промолчал. Только сейчас он понял, что каждый заботится лишь о собственной судьбе, и с этого дня, сокрушенно вздыхая, думал:

«Кто же окропит слезами мою могилу?»

Между тем Дайюй, заметив, что Баоюй не в себе, решила, что это опять какое-то наваждение, и как ни в чем не бывало сказала:

— Я только что от твоей матушки, оказывается, завтра день рождения тетушки Сюэ. Мне велели узнать, собираешься ли ты к ней в гости. Если собираешься, предупреди матушку!

— Я не был даже у старшего господина Цзя Шэ в день его рождения, зачем же мне ходить к тетушке? Я вообще не хочу, чтобы меня кто-нибудь видел. Да и как в такую жару надевать выходной костюм? Нет, ни за что не пойду! Думаю, тетушка не рассердится.

— Как ты можешь так говорить? — вскричала Сижэнь. — Тетушка и живет недалеко, и по родству тебе ближе, чем старший господин. Что она подумает, если ты не придешь ее поздравить? А боишься жары, встань пораньше, поздравь ее, выпей там чаю и возвращайся домой! Все же лучше, чем совсем не пойти.

— Да, да! — со смехом воскликнула Дайюй, не дав Баоюю рта раскрыть. — Ты непременно должен навестить сестру Баочай, хотя бы за то, что она отгоняла от тебя комаров.

— Каких комаров? — спросил изумленный Баоюй.

Сижэнь ему рассказала, как накануне днем он уснул, а она попросила барышню Баочай побыть с ним немного.

— Напрасно ты это сделала! — укоризненно покачал головой Баоюй. — Столько злых языков вокруг! Непременно пойду завтра!

Пока происходил этот разговор, появилась Сянъюнь, за ней прислали из дому, и она пришла попрощаться. Баоюй и Дайюй вскочили и предложили ей сесть, но она отказалась, и им обоим ничего не оставалось, как ее проводить. Сянъюнь едва сдерживала слезы, но плакать и жаловаться на свою горькую судьбу стеснялась.

Пришла Баочай, Сянъюнь стало еще тяжелее, и она медлила с отъездом. Однако Баочай, зная, что служанки расскажут обо всем тетке и та разгневается, принялась ее торопить. Сянъюнь проводили до вторых ворот,

Баоюй хотел идти дальше, но Сянъюнь запротестовала. Она подозвала его к себе и шепнула на ухо:

— Если бабушка обо мне забудет, напомни, чтобы как-нибудь снова прислала за мной.

Баоюй кивнул.

После отъезда Сянъюнь все возвратились в сад.

Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Глава тридцать седьмая

В кабинете Осенней свежести собирается поэтическое общество «Бегония»;

во дворе Душистых трав придумывают темы для стихов о хризантеме

Мы не будем рассказывать о том, как Баоюй после отъезда Сянъюнь по-прежнему веселился, гулял в саду и увлекался стихами, а вернемся к Цзя Чжэну. С того дня как Юаньчунь навестила родных, он еще усерднее выполнял свой служебный долг, стремясь отблагодарить государя за оказанную милость.

Государю были по душе прямой характер Цзя Чжэна и его безупречная репутация. И хотя должность он получил не в результате государственных экзаменов, а по наследству, человеком он был высокообразованным, и государь назначил его своим полномочным посланцем по экзаменационной части, тем самым показав, что заботится о выдвижении честных и способных людей.

Цзя Чжэн благоговейно принял повеление государя, с помощью гадания выбрал счастливый для отъезда двадцатый день восьмого месяца, совершил жертвоприношения предкам, распрощался с матушкой Цзя и отправился в путь.

О том, как провожал его Баоюй и что делал в пути сам Цзя Чжэн, рассказывать нет надобности.

С отъездом отца Баоюй почувствовал себя совершенно свободным, целыми днями играл и резвился в саду Роскошных зрелищ, ничем серьезным не занимался, в общем, как говорится, дни и ночи заполнял пустотой.

Однажды его одолела скука и, чтобы хоть немного развлечься, он навестил матушку Цзя, от нее побежал к госпоже Ван, но тоска не проходила. Он возвратился в сад, но только было стал переодеваться, как появилась Цуймо и подала ему листок цветной бумаги. Это было письмо.

— Как же это я забыл навестить сестру Таньчунь! — воскликнул Баоюй. — Очень хорошо, что ты пришла! Как себя чувствует твоя барышня? Ей лучше?

— Барышня совершенно здорова, сегодня даже лекарство не принимала, — ответила Цуймо. — Оказывается, у нее была легкая простуда.

Баоюй развернул письмо. Вот что там было написано:

«Младшая сестра Таньчунь почтительно сообщает своему второму старшему брату, что накануне вечером небо прояснилось и луна была на редкость яркая, словно умытая дождем. Уже трижды перевернули водяные часы, а я все не ложилась, бродила у забора под сенью тунговых деревьев, пока не продрогла от ветра и росы.

Недавно вы лично потрудились меня навестить, а затем прислали мне со служанкой в подарок плоды личжи и письмо, достойное кисти Чжэньцина[260]. Разве заслуживаю я таких знаков внимания?!

Вернувшись в комнату, я склонилась над столом и вдруг подумала о том, почему древние, живя в мире, где все стремились к славе и богатству, селились у подножий высоких и пенящихся водопадов.

Приглашая друзей из близких и дальних мест, они выдергивали чеку и хватались за оглобли[261]. Вместе с единомышленниками собирали поэтические общества и читали стихи. И хотя подчас это бывало мимолетным увлечением, слава их оставалась в веках.

Ваша младшая сестра талантами не блещет, зато ей выпало счастье жить среди ручейков и горок и восхищаться изысканными стихами Линь Дайюй и Сюэ Баочай. Увы! У нас на открытых ветру дворах и на лунных террасах не собираются знаменитые поэты. А ведь там, где «виднеется флаг среди абрикосов», или у ручья Персиков можно пить вино и сочинять стихи!

Кто сказал, что в прославленном поэтическом обществе «Лотос» могли быть только мужчины и что в общество «Восточные горы» не принимали женщин?

Если вы, несмотря на глубокий снег, удостоите меня своим посещением, я велю прибрать в комнатах и буду вас ожидать.

О чем с уважением сообщаю».

Окончив читать, Баоюй радостно захлопал в ладоши и засмеялся:

— Какая же умница третья сестренка! Сейчас побегу к ней, и мы обо всем потолкуем!

Баоюй выскочил из комнаты, Цуймо последовала за ним. Но едва они достигли беседки Струящихся ароматов, как Баоюй увидел привратницу, которая спешила навстречу тоже с письмом в руках.

— Вам послание от брата Цзя Юня, — приблизившись к Баоюю, сказала женщина. — Он велел справиться о вашем здоровье и дожидается у ворот.

Вот что было в письме:

«Никчемный и ничтожный сын Цзя Юнь почтительно справляется о драгоценнейшем здоровье и желанном покое своего отца!

С тех пор как вы оказали мне божескую милость, признав своим сыном, я дни и ночи думаю, как бы выразить вам свое уважение и покорность. К сожалению, такого случая до сих пор не представилось.

Недавно мне велено было закупить цветы и травы, и, к великому моему счастью, я познакомился со многими известными садоводами и побывал во многих знаменитых садах. Случайно узнал, что существует весьма редкий вид белой бегонии, раздобыть которую трудно. Но все же мне удалось достать два горшка. Оставьте их для себя, если по-прежнему считаете меня своим сыном!

Я не осмелился лично явиться, чтобы не смутить гуляющих в саду барышень, ведь погода стоит очень жаркая! Поэтому я и решил почтительно справиться о вашем здоровье в письме.

Преклонив колена, ваш сын Цзя Юнь выражает вам свое глубокое сыновнее уважение».

— Он что-нибудь принес? — с улыбкой спросил Баоюй у женщины.

— Два горшка с цветами, — ответила та.

— Передай ему, — сказал Баоюй, — что я весьма признателен за внимание, возьми цветы и отнеси в мою комнату.

Когда Баоюй пришел в кабинет Осенней свежести, там уже были Баочай, Дайюй, Инчунь и Сичунь. Увидев Баоюя, они, громко смеясь, воскликнули:

— Еще один пожаловал!

— Полагаю, что мысль моя не так уж банальна, — произнесла с улыбкой Таньчунь. — От нечего делать я написала несколько приглашений и просто не ожидала, что все явятся по первому зову.

— Жаль, что подобная мысль тебе раньше не пришла в голову, — вскричал Баоюй. — Нам давно пора создать поэтическое общество!

— Сейчас еще не поздно, — возразила Дайюй. — Так что можешь не сокрушаться. Только создавайте общество без меня, я не осмелюсь в него вступить.

— Если не ты, то кто же осмелится? — спросила Инчунь.

— Дело это важное и серьезное, поэтому все должны принять в нем участие, — заметил Баоюй, — и незачем скромничать и упрямиться. Пусть каждый выскажет свое мнение, а мы все обсудим. Начнем с сестрицы Баочай, потом сестрица Дайюй скажет.

— Не торопись, — прервала его Баочай, — Еще не все собрались.

Не успела она это сказать, как вошла Ли Вань.

— Как замечательно вы это придумали — создать поэтическое общество! — воскликнула она. — Признаться, подобная мысль появилась у меня еще весной, но я ничего никому не сказала, потому что сама стихов писать не умею. А потом забыла об этом. Если третья сестра согласна, я готова ей помочь чем смогу.

— Раз уж мы решили создать поэтическое общество, — значит, мы все поэты, — заметила Дайюй, — и поэтому прежде всего нам следует отказаться от таких обращений друг к другу, как «сестра», «сестрица», «дядя», «тетя».

— Совершенно верно, — поддержала ее Ли Вань. — Куда интересней выбрать себе псевдоним! Я, например, хочу называться Крестьянка из деревушки Благоухающего риса.

— А я — Обитательница кабинета Осенней свежести, — подхватила Таньчунь.

— Обитательница, хозяйка — это как-то неблагозвучно, — возразил Баоюй, — и, пожалуй, избито. Здесь ведь растет столько утунов и бананов, хорошо бы их включить в псевдоним.

— Придумала, придумала! — рассмеялась Таньчунь. — Я больше всего люблю бананы, так что называйте меня Гостья из-под банана.

— Замечательно! Прекрасно! — закричали все дружно.

— Что ж, давайте скорее ее поздравим и примемся за вино! — воскликнула Дайюй.

Никто не понял, что она имеет в виду. Тогда Дайюй пояснила:

— У Чжуан-цзы говорится: «Листья бананов скрывают оленя». Уж не сравнивает ли себя Таньчунь с оленем, раз хочет называться Гостьей из-под банана? Хватайте ее, сделаем из нее вяленую оленину!

Все рассмеялись, а Таньчунь с улыбкой произнесла:

— Опять ты меня поддеваешь! Ну погоди, я и для тебя придумала подходящий псевдоним. Когда-то Эхуан и Нюйин окропили слезами бамбук и он стал пятнистым. Такой бамбук называют и поныне сянфэй[262]. Сестрица Дайюй живет в павильоне Реки Сяосян и часто льет слезы, так что бамбук, который растет у нее во дворе, скоро, пожалуй, тоже станет пятнистым. Вот и давайте называть Дайюй Феей реки Сяосян.

Все громко захлопали в ладоши. Дайюй ничего не сказала. Только голову опустила.

— А я придумала псевдоним для сестры Баочай, — произнесла Ли Вань, — всего из трех слов.

— Какой же? — с интересом спросили все хором.

— Царевна Душистых трав, — с улыбкой ответила Ли Вань. — Нравится вам?

— Великолепно! — отозвалась Таньчунь.

— А у меня какой будет псевдоним? — нетерпеливо спросил Баоюй. — Придумайте поскорее!

— Давно придумали — Занятый бездельник, — со смехом промолвила Баочай.

— Можно оставить твое старое прозвище, — Повелитель Цветов Красного грота, — предложила Ли Вань.

— Не стоит, пожалуй, — возразил Баоюй. — Ведь это было давно, еще в детстве.

— Я придумала для тебя прозвище! — заявила Баочай. — Быть может, оно грубовато, но тебе вполне подойдет. Мало кому удается в Поднебесной быть богатым и знатным и в то же время бездельничать. Я думала, это вообще невозможно. Но, как ни странно, тебе удалось. Поэтому мы будем называть тебя Богатый и знатный бездельник. Согласен?

— Слишком хорошо для меня! — с улыбкой произнес Баоюй. — Впрочем, называйте как вам угодно!

— Прозвище надо давать со смыслом, — вмешалась Дайюй. — Баоюй живет во дворе Наслаждения пурпуром, вот и назовем его Княжич, Наслаждающийся пурпуром.

— Неплохо, — согласились остальные.

— А как мы назовем вторую барышню Инчунь и четвертую барышню Сичунь? — поинтересовалась Ли Вань.

— Нам псевдоним не нужен, — поспешила сказать Инчунь. — Мы ведь не умеем сочинять стихи.

— Неважно, — возразила Таньчунь, — псевдоним все равно нужен.

— Инчунь живет на острове Водяных каштанов, так что будем называть ее Властительницей острова Водяных каштанов, — предложила Баочай. — А Сичунь, которая живет в павильоне Благоухающего лотоса, — Обитательницей павильона Благоухающего лотоса.

— Вот и хорошо, — произнесла Ли Вань. — Я старше вас всех, и вы должны меня слушаться. Нас в обществе семь человек, но я, вторая барышня и четвертая барышня не умеем сочинять стихов, так что придется вам сделать нас распорядительницами.

— У всех теперь есть псевдонимы, а ты по-прежнему называешь их барышнями, — с улыбкой заметила Таньчунь. — Давайте уговоримся за это штрафовать. А то, выходит, мы напрасно старались?

— Когда окончательно обо всем договоримся, тогда и составим уложение о штрафах, — согласилась Ли Вань и сказала: — Собираться будем у меня, у меня просторно. И если вы, поэты, не гнушаетесь простыми, невежественными людьми, которые не умеют сочинять стихов, позвольте мне распоряжаться устройством угощений. Может быть, общаясь с вами, обладающими тонким поэтическим вкусом, я тоже научусь сочинять стихи. Мне хотелось бы стать во главе общества, но одна я не справлюсь, нужны две помощницы. Желательно, чтобы это были Властительница острова Водяных каштанов и Обитательница павильона Благоухающего лотоса. Первая будет назначать темы для стихов и задавать рифмы, вторая — вести необходимые записи и следить за порядком. Это не значит, что нам возбраняется сочинять стихи. Если тема несложная и легкие рифмы, мы, пожалуй, тоже сочиним несколько строк. Остальным же сочинять стихи обязательно. Таково мое предложение, если вы со мной не согласны, я не смею настаивать.

Инчунь и Сичунь были равнодушны к стихам, к тому же они робели при таких талантах, как Сюэ Баочай и Линь Дайюй, и поэтому с радостью согласились с Ли Вань, сказав:

— Ты права!

Таньчунь и остальные девушки догадались, в чем дело, и возражать не стали.

— Ладно, — сказала напоследок Таньчунь. — Только забавно, что создать общество придумала я, а вы будете мною распоряжаться!

— Давайте сходим в деревушку Благоухающего риса, — предложил Баоюй.

— Вечно ты торопишься! — с укором сказала Ли Вань. — Надо раньше договориться, а уж потом я вас приглашу.

— А как часто мы будем собираться? — спросила Баочай.

— Раза два-три в месяц вполне достаточно, — заметила Таньчунь. — Чаще неинтересно.

— Верно, — поддержала ее Баочай. — Только являться все должны обязательно, в любую погоду. Если же на кого-нибудь вдруг найдет вдохновение, можно об этом сказать и пригласить всех к себе, не дожидаясь намеченного дня. Это будет даже интересно!

— Очень интересно, — согласились все.

— Поскольку мне первой пришла в голову мысль создать общество, то и право первой устроить угощение принадлежит мне, — заявила Таньчунь.

— В таком случае открытие общества назначаем на завтра, — предложила Ли Вань и обратилась к Таньчунь:

— Согласна?

— Давайте это сделаем прямо сейчас, — сказала Таньчунь. — Ты задашь тему для стихов, Властительница острова Водяных каштанов задаст рифмы, а Обитательница павильона Благоухающего лотоса будет следить за порядком.

— А по-моему, несправедливо, чтобы задавал тему и рифмы кто-нибудь один, — заметила Инчунь. — Лучше всего тянуть жребий.

— По дороге сюда я видела, как в сад принесли два горшка с очень красивой белой бегонией, — сказала Ли Вань. — Почему бы нам не сочинить о ней стихи?

— Так ведь ее никто не видел! — запротестовала Инчунь.

— Все знают, какая она, белая бегония, — возразила Баочай. — Зачем же на нее смотреть? Древние слагали стихи в минуты вдохновения и не всегда писали о том, что видели в данный момент. Иначе у нас не было бы так много замечательных стихов.

— В таком случае я задам рифмы, — уступила Инчунь.

Она взяла с полки томик стихов, раскрыла наугад, показала всем четверостишие с семисловной строкой и заявила, что все должны писать такие стихи. Затем она обратилась к одной из служанок:

— Назови первое пришедшее тебе в голову слово.

Девушка стояла, прислонившись к дверям, и не задумываясь выпалила: «У дверей».

— Итак, первое понятие — «дверь», — сказала Инчунь. — Оно по своему звучанию попадает в тринадцатый раздел. В наших стихах дверь должна быть упомянута в первой строке.

Она потребовала шкатулку с карточками рифм, извлекла из нее тринадцатый ящичек…

— Попались слова, которые очень трудно сочетаются, — заметил Баоюй.

Тем временем Шишу приготовила четыре кисти и четыре листа бумаги и подала каждому. Все стали сочинять стихи, одна лишь Дайюй как ни в чем не бывало играла листьями утуна, любовалась осенним пейзажем и шутила со служанками.

Одной из служанок Таньчунь приказала возжечь благовонную палочку «аромат сладостного сна». Эта палочка, длиной в три цуня и толщиной с обыкновенный фитиль, сгорала довольно быстро, и за это время нужно было написать стихотворение; кто не успеет, того штрафуют.

Таньчунь сочинила первая, записала, подправила и передала Инчунь.

— Царевна Душистых трав, у тебя готово? — спросила она у Баочай.

— Готово-то готово, но, кажется, плохо получилось, — откликнулась та.