Легенды Зачернодырья (№1) - Путь, исполненный отваги

Патриарх нерешительно взглянул на князя-кесаря. Тот шумно вздохнул и поднялся со своего удобного насеста. Постоял чуток, а затем кивнул головой:

– Быть посему. Пусть правит Софья Алексеевна. Что, окромя «благославляю», ждут от меня? И мне под старость неохота в ссылку... Добро.

Полковник подумал, что если бы знали, чем царь Петр кончит, за руки поволокли бы Софью к трону. Откровенно говоря, он не ожидал, что настолько просто будет захватить власть. Это одна сторона медали. Исходя из законов Мерфи, труднее эту власть будет удержать. Хотя при чем здесь Мерфи? Это же всем известная аксиома.

Тем временем думный дьяк Иванов подал патриарху шапку Мономаха. Пробормотав что-то на латыни, владыка внимательно осмотрел ее. Тем временем Софья сошла с трона и сделала три шага навстречу ему. Патриарх поднял шапку на вытянутых руках, а Софья преклонила голову. Ромодановский гулко стукнул своим посохом. Адриан водрузил на голову ее шапку Мономаха – филигранный остроконечный головной убор, усыпанный драгоценными камнями, с золотым крестом наверху. По некоторым данным; эту шапку Владимиру Мономаху прислал Константинопольский базилевс Константин. По другим данным, Владимир Всеволодович реквизировал ее у половцев после битвы одна тысяча сто седьмого года под Лубнами, в которой погибло двадцать половецких князей.

Софья вернулась на трон. Князь Одоевский, зайдя с правой стороны, вручил правительнице скипетр – небольшой жезл, украшенный резьбой и бриллиантами. Князь Барятинский, стоявший справа, подал державу. Инаугурация свершилась! Раскрасневшаяся Софья принимала клятвы верности от самых близких людей. Последним преклонил колени князь-кесарь.

Он то и дело оглядывался на незнакомых людей, пронзая взглядом полковника и Ревенантов. Наконец, уразумев, что не он главный на этом празднике жизни, бухнулся царице в ноги и забормотал слова присяги. Но он оказался последним. Недоумевая, он устремил свой взор на Софью и пробулькал:

– Государыня, а как же эти люди?

– Дядя, они не мои подданные, – любезно улыбнулась она.

Краска залила шею князя-кесаря. Он удивленно выдавил:

– Но ведь они же русские?! Я слышал, они разговаривают по-русски! Прости, матушка, я не совсем понимаю...

– После, дядя, – топнула сафьяновой ножкой царица, – не до этого!

Ромодановский покорно отошел и присел у стены. Рядом рассаживалась новая Дума – прежнюю еще вчера в конфиденциальной беседе полковника с царевной решено было распустить. Подле Федора Юрьевича уселся князь Одоевский, с другого боку соседствовал князь Глинский. Чуть подальше расположились князь Барятинский, боярин Басманов и Петр Матвеевич Апраксин. Еще дальше сидели Виниус, Иванов и патриарх.

Воинство графа Волкова заняло скамью напротив.

– Игорь Ларионович, голубчик, – вдруг произнесла Софья, – возьмите у меня скипетр с державой – руки устали держать.

Князь Ромодановский из-под бровей взглянул на царственную племянницу. Вестимо, сии регалии создавались под мужские лапы. Кряхтя и почесываясь, он подумал, что все же не женское дело – править государством, тем более таким огромадным. Охо-хо, но что поделаешь, когда некому больше? Петр Алексеевич в Европе так накуролесил, что стыдно в глаза послам смотреть. Особенно голландскому и аглицкому. «И этот сумасшедший – ваш царь?» – можно было прочитать по глазам у многих иноземцев, впервые попадающих в Кремль.

Да и затеи со Всепьянейшим собором, бесчестием древних родов, непонятную и необъяснимую страсть к пыткам не принесли популярности ни в Европе, ни у себя в стране. К тому же психическая неуравновешенность царя давно стала притчей во языцех – даже английский епископ Солсбери оставил воспоминания о том, что «царь Петр подвержен конвульсиям во всем теле, и, похоже, что они сказываются и на его голове».

Нехорошие вести шли из Европы. Неискушенные азиаты попытались влезть в большую политику и осрамились. Оконфузились. «Обосрались», – сказал бы Никита Сергеевич Хрущев, да и Иосиф Виссарионович сказал бы приблизительно также.

– Государыня, – спросил патриарх Адриан, разгоняя мрачные думы князя-кесаря, – торжественную службу когда проводить прикажете?

– Погоди ты, батюшка, со службою! В воскресенье проведешь! Дел государственных небось уйма скопилось, а дядя?

Ромодановский печально кивнул. На плечи старика пятидесяти восьми лет Петр взвалил ни много ни мало – заботу о целой империи. А ему с ворами да разбойниками разобраться бы... Некогда! Непонятно, с какой такой причины столь неприлично молодо выглядит сама Софья. Пятый десяток бабе пошел – горбиться пора, а она расцвела! В монастыре ожила, так ли? Проверить монастырь сей надобно, вдруг там яблоня с молодильными яблочками корни пустила? Не ровен час правительница подарит стране наследника!

Софья, избавившись от непременной атрибутики царицы, с удовольствием разогнула спину.

– Значит, так, бояре, – весело произнесла она, – с государственными делами погодим. Граф, ваши люди на стенах?

– На стенах и на воротах, Софья Алексеевна, – подтвердил Андрей Константинович, – только что мне сообщили, что на Красной площади народу – не продохнуть. Надо бы разъяснить людям...

– Разъясним! – жестко сказала царица, вставая. – Пойдемте.

Было половина девятого утра. Сходя с Красного крыльца, Волков услыхал нестройный рев толпы за стенами, вроде того, как беснуются зрители на футбольном стадионе при проигрыше любимой команды. Они еще и не подозревают, что этот проигрыш – на самом деле выигрыш. После него руководство отправит восвояси главного тренера, а новый поведет своих питомцев через тернии хоть и к далеким, но реальным звездам.

А пока фаны задирают ОМОН и ломают сиденья, бросают на поле шутихи и дымовые шашки – у них никто не спросит.

На стену у Спасской башни поднялись Софья, князь-кесарь, Апраксин, полковник Волков и Денис Булдаков. Последним, немилосердно кряхтя, взобрался патриарх. На стене уже прогуливался невозмутимый Че Гевара, влево и вправо от которого пружинными шагами гуляли его волкодавы-ревенанты. Нескольких стрельцов, вздумавших было штурмовать стену, угостили дубинками и сбросили вниз. Какая-то отчаянная душа швырнула бердышом в одного из Ревенантов. Тот поймал бердыш на лету, руками отломил от него половину рукоятки и швырнул метров на семьдесят. Лезвие воткнулось аккурат в крышу колодца, возле которого было привязано на водопой несколько лошадей.

Толпа притихла. Известно, что грамотная демонстрация силы предупреждает стихийные выступления. «Видали?» – кто-то охнул в толпе. Те, кто не видел броска Ревенанта, взволнованно слушали очевидцев, а затем, приукрасив, рассказывали дальше в толпу. В результате такого «глухого телефона» крайние с ужасом узнали, что Софкины солдаты из стен руками вырывают кирпичи и в броске обломком сбивают наземь птиц.

Когда на стене появилась Софья, толпа уже не так бесновалась, как поначалу. Но все равно гул стоял приличный. Царица с минуту постояла, ожидая тишины, а затем подняла руку. Стало почти тихо. Царица заговорила громким уверенным голосом, произнося на память текст, который сочинялся вчера поздним вечером силами самой царицы, князя Одоевского, полковника Волкова и Ростислава Каманина.

– Дети мои! В нелегкий для моей Родины час, когда наш царь неоправданно оставил свою страну и отправился на неизвестное время с посольством в Европу, я решила взять власть в свои руки. С благословления патриарха Адриана и князя Ромодановского Федора Юрьевича (добавила от себя), присутствующих здесь, я объявляю себя царицей всех Великия и Малыя и Белыя, единственной властительницей всех русских земель. Обещаю со своей стороны приложить все силы для того, чтобы мой народ богател и процветал, пользовался заслуженным уважением в чужих странах. Обо всех милостях и уменьшении и отмене некоторых налогов будет сказано после.

Внезапно из толпы раздался хриплый голос:

– А настоятель знает, что ты сбежала из монастыря?

Несколько человек в толпе засмеялись.

Тотчас один из Ревенантов вскинул автомат и выстрелил по смутьяну. Резиновая пуля угодила тому в живот, и человек свалился наземь.

– Убили! – завопили рядом стоящие.

– Любо! Любо! – орали другие.

– Софью на царство! – орали третьи.

– Петр наш царь! – ревели четвертые.

Волков взял мегафон:

– Люди, слушайте меня. Царица Софья, государыня наша, объявляет сегодня день веселья по случаю ее коронации. Выпейте же как следует, кто испытывает жажду, поешьте все, кто голоден, повеселитесь те, кто мыслями мрачен и сердит!

Толпа одобрительно зароптала. Мегафон все приняли за обычный рупор, так что никаких непоняток не произошло. Отворились ворота Спасской и Никольской башен, и из них Ревенанты принялись выкатывать бочки с пивом, вином и водкой.

Патрик Гордон, жить которому оставалось ровно год, привел в девять утра свой полк к Красной площади и был допущен к царице. Шотландец каким-то сверхъестественным чутьем учуял сильнейшего и, как девять лет назад, переметнулся к нему. В данном случае – к ней.

Его солдаты выносили на лотках калачи, пряники, пироги. Несколько человек разжигали костры, на которых должны были жариться цельные туши быков и свиней. Птицы и вовсе натащили великое множество. Им на колодах рубили головы, тут же бабы из числа добровольцев-волонтеров их ощипывали и потрошили, тут же их начиняли: гусей – яблоками и орехами, кур – маслинами и вишнями, уток – рисом и капустой.

Над всей Красной площадью запахло вкусным дымом, на который со всех концов города потянулись нищие, калеки, юродивые, сироты и пьяницы. Цельный день угощали честной народ – еле-еле количества переброшенных по сквозному каналу продуктов хватило на такую прорву. Полковник грубо прикинул, что за один день «на халяву» накормили тысяч сто народу. Иисус Христос со своими хлебами мог отдыхать.

Вечером жгли шутихи и потешные огни. Осоловевшая Москва добродушно глядела на летающие по небу разноцветные огоньки. Пьяные стрельцы тягались по своим слободам и рассказывали, как хорошо будет жить при царице Софье Алексеевне. Рейтарский полк, несший службу на заставах, тоже не был забыт. Им обещали пир после дежурства, на что обычно мрачные швейцарцы отвечали:

– О, это ест гут, карашо! Жалованье выплатят? Много гут, карашо!

Возвращались посланные в другие полки парламентеры. Странное дело, почти никто не сожалел о царе Петре, лишь Преображенский и Семеновский полки закрылись в Прешпурге и не открывали ворота парламентеру. Со стен преображенцы и семеновцы мерзко сквернословили и описывали варианты того, что сделает с неугомонной сестрицей Петр Алексеевич, возвратившись в Москву.

На всякий случай возле Прешпурга стал лагерем полк бутырцев вместе с генералом Шеиным. Приказано было стеречь и наблюдать, а чуть что – гонца в Кремль. Злые бутырцы затеяли перебранку с петровской гвардией, и обе стороны весело проводили время, расписывая прошлое, настоящее и будущее друг друга. За этим занятием их и застигла тьма. Бутырский полк развел возле стен крепости костры, готовясь к бессонной ночи, а бунтари, не проявляя особого рвения, завалились спать, выставив на всякий пожарный дозоры.

Глава 18. Гея. 1698.

Пятница, тринадцатое

К утру Красная площадь очистилась от любителей на халяву пожрать и выпить; следы ночной оргии убирали силами стрелецкого полка Нелюдова, за что стрельцам было выдано по рублю денег и по чарке водки на брата. В шесть утра лично Нелюдов доложил коменданту Кремля (быстро нововведенной должности) о порядке на главной площади столицы, на что капитан Булдаков объявил ему благодарность и расположение царицы Софьи.

К семи утра стали подтягиваться возки бояр, привыкших протирать шубейки и кафтаны на скамейке подле Государя. Подъехавших к Красному крыльцу было так много, что Булдаков велел порожние шарабаны и брички отгонять в сторону царских конюшен. Бояре все прибывали и прибывали. Ближе к половине девятого поток экипажей наконец иссяк, последний из прибывших – князь-кесарь Ромодановский, пыхтя, вылез из возка и, одергивая на себе тонкую соболиную шубу, поднялся на крыльцо. Пытливо взглянул на часовых-ревенантов, хмыкнул и проследовал в палаты.

Грановитая палата была переполнена. Учитывая, что на новую правительницу явится полюбоваться всяк, кто не ленив, поставили дополнительные скамьи. Но все равно на всех «посадочных мест» не хватило, поэтому среди бояр назревало недовольство. Прибывшие последними представители великих фамилий пытались согнать явившихся ранее, но не столь чистокровных.

Посреди Грановитой палаты стоял большой овальный стол, расположившийся перпендикулярно трону. Стол пока пустовал, и о целях его появления судачили все: от юного боярина Мясного до старого князя Брюхатого, с трудом помнившего свой день рождения.

Князь Товстоногов, надув спесью щеки и гордо задрав бороду, пер танком на боярина Басманова, сидевшего почти у самого трона. Майор Басманов одернул на себе кунтуш и презрительно посоветовал Товстоногову присесть там, где еще оставались места – у самых дверей, у входа в палату. В принципе можно было бы присесть и там, но уж больно далеко от пресветлых очей матушки-царицы! Сядь там, и пресветлы очи никогда не устремятся на князя Товстоногова – представителя одной из древнейших фамилий. Князь уже протянул левую руку, чтобы ухватить мерзавца за воротник кунтуша – босая рожа не позволяла уцепиться за бороду, – правая рука уже сжалась в кулак, как из-за стола, стоящего на возвышении рядом с троном, раздался короткий приказ:

– Не сметь!

Сидящий за столом человек, одетый в странного покроя черный кафтан с длинной темной лентой на ослепительно белой груди, встал из-за стола, спустился со ступенек и подошел к спорящим.

– Какие-то проблемы, Петр Данилович? – спросил он у Басманова.

Тот поднялся и нервно рассмеялся.

– Ничего, Ростислав Алексеевич, просто князь Михаил считает, что я ему обязан уступить место.

Двухсаженный верзила развернулся и пристально посмотрел на Товстоногова, которому под прицелом этих равнодушных глаз захотелось оказаться у себя в вотчине.

– Вот как! – протянул незнакомец. – Разве нет свободных мест?

– Это места для худородных! – все-таки выдавил из себя князь. – А наш род Товстоноговых сидел всегда подле трона.

– Твоему роду, князь, самое место возле параши! – отчеканил верзила. – Не хочешь сидеть у двери, будешь сидеть в Братском остроге. Знаешь, где это? Пешком три тыщи верст! Чтоб я твоего скулежа больше не слышал!

Каманин вернулся за стол, а униженный и оплеванный князь Товстоногов присел на краешек скамьи у двери. Лучше плохо сидеть, чем хорошо идти, тем более в Братск. Он знал, где это. В тридцатые годы там побывал его дед по заданию Михаила Федоровича – первого русского царя из династии Романовых.

Вскоре в палату ввалился грузный Ромодановский и безропотно присел рядом с князем Михаилом.

– Кто это, Государь? – спросил Товстоногов у старика, показывая испуганными глазами в сторону стола.

Ромодановский сердито хмыкнул:

– Какой я тебе «государь» при живой царице! А это, это – Ростислав Каманин – наш новый премьер-министр.

– Министр? – от удивления у князя Михаила брови заползли под шапку. – Какой же ему приказ отдали?

– Все, – тихо ответил Федор Юрьевич, – это Главный министр. Первый.

– Что же за чин такой неслыханный? – потрясенно спросил Товстоногов.

– Почему неслыханный? Англичане давно собираются ввести главу в их парламенте. – Федор Юрьевич задумчиво пожевал губами. – На кой тебе, князь, знать?

– Успел уже я навлечь на себя гнев этого министра, хотел согнать этого наглого барчука Басманова, из тех, кто самозванца Димитрия поддерживал, да был министром сим крепко руган... Князь Федор, неужто Басманов в царицыны любимчики выбился?

– Прадед его ошибся, – подумав, ответил князь-кесарь, – а он ошибку прадеда учел. Свой правильный выбор сделал Петр Данилович. Наша с тобой задача, князь Михаил, в опалу не угодить. В мои годы что Архангельский край, что Сибирь – едино.

– Царица Софья Алексеевна, правительница Великия, Малыя и Белыя! – отчаянно заорал дворецкий и стукнул посохом по мрамору пола.

Быстро переступая ногами, обутыми в легкие белые сапожки, почти не видимые из-под платья, царица вошла в Грановитую палату и прошла к трону. Все медленно и как-то даже нерешительно поднялись. Медленно села на него, оправила платье и оперлась о подлокотник.

– Доброго вам утра, бояре! – поздоровалась приветливо, обвела глазами палату. – Все здоровы? Присаживайтесь, бояре, располагайтесь! Ростислав Алексеевич, подойдите. Бояре, на вчерашнем совете было решено ввести должность Первого министра. Ведь ваша царица женщина, а управление такой громадной страной требует соответственно громадных усилий. Значит, персона Первого министра нам необходима. И поэтому разрешите вам представить боярина Каманина. Я повелела назначить его на эту должность.

Среди бояр поднялся ропот. Никому не известный человек назначен главным над всеми приказами. Многие с надеждой смотрели на Ромодановского, но князь-кесарь лишь хмуро пыхтел в своем углу. Наконец, не выдержал князь Брюхатый – старший из присутствующих, одетый в долгополую однорядку:

– Государыня, – возразил он, – мы не можем слушать никому не известного боярина. Назначить Первым министром следовало бы князя Ромодановского, либо князя Товстоногова, либо вашего покорного слугу. Это древние роды, всем известные, так я говорю, бояре?

По палате пошел шепоток одобрения. Царица нахмурилась.

– Назначение сие решенное и обсуждению не подлежит. Древность рода еще не означает умения управлять государством. Князь Василий, вы вот хотя бы ведаете, какое количество народа проживает на Руси?

– Полагаю, миллионов пять! – с достоинством ответил князь Брюхатый.

– Пять! – фыркнула царица. – К вашему сведению, больше тридцати. И с большинством этого народа вы не знакомы... Скажите честно, вас устроит должность воеводы в Угличе? Соглашайтесь, иначе отправлю в Саратов! По глазам вижу, что согласны. Не смею вас задерживать. Поспешайте!

Опешивший князь Василий поднялся с лавки и на негнущихся ногах прошел к дверям. Царица-матушка окинула взглядом притихшую Думу и продолжила:

– Общеизвестно, что после охоты добыча делится по числу охотников: всякому по умению его и доля. А потуги на долю тех, кто не принимал участие в охоте, глупы и самонадеянны. Посему тем боярам, кто не принимал участие в моей реставрации (она по слогам произнесла это слово), не должно надеяться, что их назначат на высокие посты. Однако и не нужно думать, что последуют значительные репрессии. Хотя и следовало бы. В писании сказано: «Бойся равнодушных» – а вы, соколики, начинаете чесаться лишь тогда, когда огонь лижет ваши собственные шкуры.

Бояре сидели надувшись и с тревогой вникали в речи Софьи Алексеевны. Редко кто из царей российских позволял в таком тоне разговаривать со знатными фамилиями. Правда, Петр Алексеевич начал тоже крепенько...

– Продолжайте, Ростислав Алексеевич, – обратила царица свое лицо к Первому министру.

– Благодарю! – склонил голову Каманин. – Бояре, оглашаю весь реестр. Главой Посольского приказа назначается князь Юрий, княжич Васильев, сын Глинских. Юрий Васильевич, милости прошу!

Князь Глинский встал, оправил на себе кафтан и сел в одно из кресел, что в количестве двадцати штук стояли у стола. Ростислав продолжал:

– Главой приказа Тайных дел остается князь-кесарь Ромодановский. Федор Юрьевич, пожалуйте к столу – ваше место здесь. Кстати, можете себе оставить этот прикольный титул – «князь-кесарь». Прекрасно действует на всяких шалунов.

Федор Юрьевич облегченно перекрестился и присел возле Глинского.

– Рейтарским приказом отныне заведует боярин Басманов. Петр Данилович, потрудитесь занять свое место. Господа! Вчера учрежден новый приказ – Академический. Глава приказа будет ведать всеми академиями, семинариями и народными школами. Главой приказа назначен князь Барятинский, как один из самых образованных людей в России. Олег Даниилович, мое почтение!

Всего полчаса потребовалось Первому министру, чтобы огласить весь «портфельный реестр». Князю Одоевскому предложили Малороссийский приказ, но он выпросил Сибирский, ссылаясь на более детальное знакомство с тамошним народом. Малороссийский приказ возглавила графиня де Лавинье, при улыбающейся во весь рот Софье и выражении отчаяния, застывшего на лицах бояр.

Думный дьяк Иванов возглавил приказ Счетных дел, обещая призвать его к порядку, чтоб был не хуже, чем у голландцев. Коллега его, Виниус, остался при своем Почтовом ведомстве, а Аптекарским приказом повелели ведать Михаилу Товстоногову, чем изрядно того приободрили – он всерьез настроился на Братск.

Раздали портфели (вернее, ключи) от Хлебного, Артиллерийского, Сыскного, Поместного, Дворцового, Северных земель и прочих приказов. Означенные министры подсели за стол, а остальным Каманин сделал ручкой.

– Те, кто сидит за столом, – верхняя палата, сиречь Малый Совнарком, – неопределенно пояснил он царице. – Чем меньше народу, тем больше кислороду. Видите вон того пузатого парня? Иннокентий, пересядь за стол – там еще три места осталось. Государыня, сей плут вскорости станет министром культуры. Но пока область эта в весьма чахлом состоянии... Да! Быть вам, Иннокентий Михайлович, куратором спорта, пропаганды и торгового флота.

Иннокентий понимающе набычился. Царевна меж тем слезла со своего трона и села в головное кресло. Молча посмотрела на свой парламент и спросила Первого Министра:

– Ростислав Алексеевич, а для кого еще одно кресло? Крайне любопытно, что вы надумали...

Почетное место для Патриарха. Почему почетное? Потому что будет всегда пустым. Нечего патриарху в дела государственные лезть – пускай сперва порядок в церкви наведет.

Софья недовольно поморщилась.

– Испокон веков Патриарх в Думе заседал. Круто взялись, отец, за реформы вы...

Ростислав возразил:

– Как может человек рассуждать о порядке в стране, когда в его собственном хлеву дерьма, извиняюсь, по колено? Ну, рассуждать – дело десятое... Они ведь рвутся управлять! Поймите, Софья Алексеевна, сейчас мы должны решать первоначальные задачи: вон, боярин Пузатый, начальник Дворцового приказа, прямиком после этого заседания помчит наводить порядок в Кремле. Шутка сказать – в царском детинце грязи по колено, а никто этого не замечает! Вот, полюбопытствуйте! – Он протянул царице небольшое фото.

– Что это? – подняла брови Софья Алексеевна. – Лепо, ай лепо!

– Амстердамская ратуша. Где вы видите грязь и конские яблоки? Если там и грязь, то только с сапог братца вашего. Он их и ночью не снимал, по свидетельствам голландцев – боялся, что сопрут.

Карточка пошла по рукам, вызывая стоны и вздохи.

– Кто произнесет «живут же люди», отправлю исследовать северную Сибирь! – предупредил Премьер. – Князь Борислав, чтобы Кремль блистал, как у кота хвост! Иначе нам не быть людьми – Европа засмеет. И поменьше спать после обеда – наш Иннокентий Михайлович по сравнению с вами – лань кипарисная, бояре!

Князь Ромодановский печально поглядел на свое чрево.

– Да уж, – папановским голосом пропыхтел он, – старая русская традиция. А что, боярин, парики из сундуков доставать?

По рядам бояр прокатился шепоток недовольства. Ростислав лишь рассмеялся.

– Ни в коем случае. Когда нет своих волос, чужие – слабое утешение. Главное, чтобы были мозги. Таперича в них вся фишка! М-да... Но мы отвлеклись, идем дальше. Федор Юрьевич, убедительно прошу вас начать пересмотр дел на своих подопечных. Что за идиотская практика: ляпнуть «Слово и Дело» – и обвинение готово. Вы это прекращайте. Виновность должна быть доказана юридическим путем, а не вырвана на дыбе вместе с гениталиями...

– Но мы так приучены! – буркнул князь-кесарь. – Пытают и в Европе.

– Так переучивайтесь! Постепенно, помаленьку! Изобретайте новые методы! Пусть Европа учится у нас! Это наша задача вообще – сделать Россию такой страной, чтоб весь мир нам завидовал.

– И пошел на нас войной! – добавил глава стрелецкого приказа, боярин Юрьев. – Лучше уж по старинке.

Каманин медленно развернулся в его сторону. Глаза впились в чернявое лицо боярина.

– По старинке, мой дорогой Александр Никифорович, нам больше жить нельзя: Европа и так уже смеется, а Азия нам хребет сломает. Вы что, люди, слепые? Не видите, как иноземцы облизываются на наш лес, пеньку и пшеницу, моржовый клык, ворвань и матрешки? А что будет, когда узнают, что у нас в Сибири залежи золота, нефти, алмазов? Молчи, боярин, невежда! Как вы считаете, сколько стран на нас пойдет войной, когда узнают, что Россия может купить всю Европу, а на оставшееся поставить золотые зубы своим псам?

Вмешалась Софья:

– Ростислав Алексеевич, насчет золота и алмазов – не перехватили ли? Сибирь – страна малоизвестная...

– И чтобы изучить ее полностью, необходимо не менее чем полтыщи лет! – подхватил Премьер-министр. – У меня известия верные, после я вам, государыня, их предоставлю. Теперь у меня вопрос к боярину Снеткову. Что у нас там с урожаем, не сгниет?

Глава Хлебного приказа неопределенно пожал плечами. До этого назначения он состоял дьяком при прежнем «властелине полей, лесов и рек».

– Если не уменьшить количество дней барщины, то мужик толком не снимет урожай ни свой, ни помещика. И опять будем голодать. Только как уменьшить? Каждый барин в своей вотчине – бог и царь. У некоторых в амбарах урожай за три года, а продавать не желает – цену ждет. А хорошая цена – только во время голода. Вот так.

Каманин пометил что-то у себя в органайзере и на недоуменные взгляды бояр пояснил:

– Если не можете запомнить, записывайте. Я же записываю. Аполлинарий Сигизмундович, сегодня же гонцов ко всем окружным воеводам. Чтобы через две недели они собрались в Поместном приказе. Иначе – всех на кол. Будем говорить о ценах на хлеб. Михалыч, раздай «склерозники», будь другом!

Иннокентий взял со стола стопку органайзеров и принялся оделять. Бояре и князья недоуменно рассматривали дерматиново-поролоновую обложку органайзера, на которых спереди золоченым тиснением было выбито «1699». Органайзеры были индивидуальными, на каждом церковно-славянским шрифтом вытиснено название приказа и имя его владельца. Внутри на привязи болтались платиновые карандаши с ластиком сверху.

– Дозвольте вопрос, боярин Ростислав, – прочистил бородатое горло молодецким кашлем боярин Рогулин, – что это слева за вещица с цифирью?

– Хороший вопрос! – засмеялся Ростислав. – Эта «вещица», как вы выразились, заменяет счеты. Надеюсь, с четырьмя правилами арифметики знакомы все?

– Обижаете! – засопел Анатолий Демьянович. – Кое-кто и с тригонометрией знаком, и геометрией Евклида.

– Ладно-ладно, – примирительно произнес Премьер, – после заседания вас ознакомят с принципом работы сих «вещиц», и две недели вам на изучение «склерозников». Вкратце поясняю, для чего служат «организаторы». Так как с Нового года, то бишь с первого сентября, вы становитесь министрами, то для облегчения планирования рабочего дня и распределения времени на несколько дней вперед, избавления от личных писцов, лишних глаз и ушей, облегчения счетно-счислительной работы... короче, для всего вышесказанного он и служит.

«Министры» недоуменно переглянулись. Рогулин гневно спросил:

– Это что получается? Нам предлагают выполнять работу подьячих и писцов?

– Хватит, – хлопнул ладонью по столу Каманин, – не желаю слушать этот вздор! Патриарха вон уже под руки водят, как и некоторых митрополитов и архиереев! Скоро сами ходить разучатся, даже на горшок! Да и там на пузо давить будут! Я вам простым языком объясняю, что сюда записываются личные планы и производятся персональные подсчеты, а им влом!

– Смешно, бояре! – насмешливым голосом проговорила со своего места царица. – Над братом моим смеялись, что сам топором машет, а вы-то? Сапоги себе надеть не в состоянии из-за изрядного чрева! А как насчет вызова на дуэль? Саблею помахать! Прекращайте бабьи торги! Кто недоволен – в Архангельском крае достаточно воеводских вакансий. Нечего рядиться, Ростислав Алексеевич, а где мой «склерозник», или царям не положено?

– После, государыня. Царям положена «устройства» посложнее.

– Слыхали, бояре? – гордо вздев подбородок, произнесла Правительница России. – По чести и спрос! Премьер-министр продолжал вести «летучку».

– Михаил Иванович, – обратился он к князю Товстоногову, – в течение недели подготовить мне подробнейший доклад о состоянии дел Аптекарского приказа: число богоугодных заведений, аптек, потребности их в лекарствах и лекарях, хотя бы центральных районов России. По поводу окраин разговор будет позже. Напрягите всех дьяков, писцов и подьячих.

Князь молча кивнул.

– Если я зайду в ваш приказ, и увижу сонную подьячью или дьячью рожу – тотчас на кол! Есть сведения, что они только жрут и спят. Хотя нет, ещё и мзду иногда берут.

Князь побледнел. Так и самому на кол угодить недолго. В опасной близости от берегов Турции прошел корабль пришельцев. А Каманин гнул дальше:

– Федор Юрьевич, в течение недели привести в порядок все сказки, доносы и дела в тайной канцелярии. И...

– Понял, – выдохнул князь-кесарь, – колов лично навтыкаю у входа в приказ! Но мои писцы не спят!

– Это хорошо. Вообще я не об этом. Через три дня мы с вами встречаемся для обсуждения некоторых новинок при проведении допросов. Повышается эффективность на семьдесят процентов.

– А верить можно таким показаниям? – скептически хмыкнул князь. – Хорошая дыба...

– Как самому себе, – успокоил Ромодановского Иннокентий.

Князь-кесарь искоса взглянул на Министра Культуры и промолчал. Было что-то дьявольское в выражении глаз Иннокентия, что-то от абсолютного знания... али еще от кого? Попадись ему этот человечек годика полтора назад – жилы вытянул бы на дыбе. Ромодановский заскучал.

Заседание продолжалось. Все в тот же недельно-двухнедельный срок главам приказов-министерств доводилось сообщить о текущих делах и предложениях по улучшению функционирования отрасли.