Легенды Зачернодырья (№1) - Путь, исполненный отваги

– Не покоробит, – быстро сказал полковник.

– Совсем недавно докончили делать крепостные стены, трапезную и колокольню. Самая старая часть монастыря – Смоленский собор. Поскольку монастырь женский, то всеми второстепенными делами и хозяйством ведают сестры. Даже настоятельница монастыря – мать Серафима не имеет истинной власти. Все нити управления держит архиерей Кирилл, ну и я – его помощник.

– А разве нельзя, чтобы женщина была полной настоятельницей? – ехидно поинтересовалась Анастасия. – Или женщина вам не кажется способной к такому делу?

Поп развел руками.

– На Руси не принято, дочь моя, чтобы женщина была главой. Думаю, что синод даже не стал бы такое предложение рассматривать... Женщина является олицетворением греха, причиной грехопадения Адама, следовательно, она не может рассчитывать на церковный сан. Конечно, при монастыре есть и келарь женского полу, но сестру Пелагею можно величать скорее ключницей. Я ведаю монастырским хозяйством: погребами, кладовыми, казной. А отец Кирилл служит. Необходимо ведь кому-то читать проповеди сестрам! А ходить по кельям права у нас нет – это забота сестры Пелагеи.

От столь долгой речи у отца Михаила пересохло во рту, и он поднес к губам небольшой металлический сосуд, висевший у него на поясе. В ноздри собравшимся шибануло ароматом хлебной браги.

– Вот что, отец святой, – вдруг сказал Андрей Константинович, – у вас в монастыре заключена Софья Алексеевна – бывшая правительница Руси. Нам она нужна. Ты можешь под каким-нибудь предлогом вызвать ее к себе, типа: сестра Софья, вас срочно жаждет видеть отец Михаил? И чтобы меньше народу знало об этом...

Глазки попа, принявшего граммов двести сивухи, беспокойно забегали. Видя это, полковник попытался его успокоить:

– Не волнуйся, батя! Глядишь, Софья Алексеевна тебя сделает новым патриархом.

Поп нервно сглотнул.

– А Адриан? – нервно спросил он.

– Адриан через два года умрет, – встал во весь свой прекрасный рост Каманин, – и если у власти, останется Петр, то целых двести семнадцать лет Русь патриарха будет лишена.

– А кто же будет главой церкви? – потрясенно спросил отец Михаил.

– Церковь будет подчиняться Святейшему правительствующему синоду, – пояснил Ростислав, – а патриарха не будет.

– Вы... откуда знаете? – пролепетал священник. – Вы оттуда?

Он пальцем указал на небо. Попал с первого раза.

– Тем, кто там, не до вас. Они амброзию по булькам разливают. Но если тебе так будет легче, думай, что мы оттуда. Только ты, отец, тоета моторс, прекращай с Ивашкой Хмельницким дружить – не ровен час Русь пропьете, ироды. Только не говори мне, что там кровь Христа – тянет сивухой.

Смутившийся отец Михаил пожал плечами. Не думал – не гадал, влип в историю. А хотя бы и выдать им Софью Алексеевну... Пока Чертушка вернется, можно таких дел огород нагородить! Стрельцов из тайного приказа выпустить, а уж они как злы после июня месяца... Определенно имеет смысл рискнуть и поставить на карту свою замусоленную рясу и спокойную должность.

– Когда в Москве будем? – пытливо вглядываясь в лицо полковника, спросил он.

– Завтра поутру. Заночуем в Коломне, близ Успенского собора (сколько этих Успенских соборов по Руси разбросано – легион), а поутру будем в Москве, что за черт!

Корабль резко сбросил скорость с тридцати до двух с половиной узлов – поперек Оки был натянут канат. С левого берега скалилось человек шесть заросшего бородами и покрытого колтунами народа. Вооружены были чем попало: у одного пищаль, у двоих рогатины, а трое держали в руках дубины.

– Ну, вот, накаркал десятник, – вздохнул Андрей Константинович, – придется прищучить разбойничков. Сволочи! В самом узком месте перетянули.

Достаточно широкая, Ока в этом месте сильно сужалась. То ли под давлением леса, то ли еще от какой причины. Вот и выбрали «джентльмены удачи» это удобное место для своей греховной забавы. Ох как не хотелось полковнику калечить и убивать здоровых мужиков, пусть даже разбойников и татей. Не от хорошей жизни мужички скитались по дремучим лесам. Понятно, что гуманизм в этой ситуации был бы излишним – охотники за зипуном были людьми отчаянными. Конфронтация была неизбежной, но вдруг у Андрея Константиновича блеснула мысль.

Полковник сиганул в надстройку и, быстро сбежав по трапу, завалился в кают-компанию.

– А ну, хлопцы, кому охота кулаками помахать, кто еще приемы рукопашной не забыл?

Костя подскочил, словно внутри его распрямилась пружина.

– Товарищ полковник, разрешите?

– Гляди, сынку! – только и покачал головой полковник.

Взяв с собой Иннокентия и Дениса, Константин вместе с ними заскочил в каптерку. Там они облачились в титановые бронежилеты, надели на головы шлем-каски и вооружились пистолетами АПС.

– Готовы, демоны? – оскалясь, спросил Волков-младший.

– Яволь, мой фюрер! – прорычал Булдаков.

– Работаем!

«Мурена» была на подходе к берегу. Как только нос судна коснулся земли, тройка Константина Волкова ринулась на разбойников, словно коршуны на цыплят. Не успели разбойники опомниться, как трое из них уже лежали на земле, щедро одаренные ударами резинового «демократизатора».

Лишь один из разбойников вступил в схватку и даже успел нанести удар своей страшной дубиной, который пришелся вскользь по каске Дениса. Угоди полено прямо по черепу – не спасла бы и каска. Вовремя подстраховал Кеша: выстрелом навскидку из АПСа свалил бугая. Пуля попала прямо в сердце – Кеша еще не забыл своих «вымпеловских» привычек. Хоть и оброс хлопец «дурным» мясом, но сноровки не потерял.

Последнего из сопротивлявшихся Костя свалил наземь и беззлобно ткнул носком ботинка под ложечку. Схватка закончилась, едва успев начаться. Вахтенный только успел перекинуть сходни, а уже по ним слетела Мара и, опередив Андрея Константиновича, бросилась к Косте.

– Цел? – спросила она, тяжело дыша.

– Жена, уймись, – пробурчал недовольный Константин, – какой пример я показываю подчиненным!

– Здорово! – присвистнул Денис. – Неплохой, в общем, пример – может, мне тоже жениться?

Иннокентий растерянно осмотрелся.

– Что, уже все? Я и погреться не успел!

Связанные разбойнички сидели у костра. Шестому, неудачно подставившемуся под пулю, привязали к ногам здоровенный валун и похоронили в Оке. Желающих копать яму не было, а на робкие протесты отца Михаила Ростислав возразил:

– Святой отец, моряков всегда в море хоронят, привязав к ногам пушечное ядро.

– Но ведь это не моряки, – пытался протестовать поп.

– Кормились у реки, значит, моряки! – дурашливо пропел Иннокентий, чем неожиданно успокоил служителя культа. – Можешь вслед ему «Аве, Мария» прочесть.

Полковник сложил руки за спиной и прохаживался возле связанных. На ум решительно не лезло никакой поучительной истории, поэтому пришлось ее выдумать в лучших традициях генерала Булдакова.

– Забросил старик в море невод, – начал он менторским тоном, – и вытащил акулу. Взяла акула и сожрала идиота-старика. Отсюда мораль: не хрен на свою задницу приключений искать. Вы что, не видели, что по реке плывет не простой струг?

– Видеть-то видели, барин, – почтительно промолвил один из разбойников, – да времени на то, чтобы отвязать канат, не осталось. А то, что рыбка не та попалась, так сразу ясно было... говорил, тикаем, да...

– Звать-то тебя как? – остановился напротив мужика Андрей Константинович. – Что за идиоты!

– Осип, барин! – Мужичонка шмыгнул носом. – Пантелей-то атаманом нашим был, это тот, которого вы в реку бросили. Теперь мы без атамана остались.

Волков развеселился.

– И неужто не боялись, что вас поймают?

– Чего не боялись, барин! – ответил другой разбойник – с седыми мохнатыми бровями, как у Брежнева. – Споймают так споймают – ремесло такое. А бояться... у мужика доля такая – всю жизнь живи и бойся.

– Ишь, философ! Как звать?

– Овдоким, барин.

– Ну и что вы дальше делать собираетесь, Овдоким?

– Так вы нас отпускаете? Вот, спасибочки! – неожиданно сплюнул он сквозь зубы. – Мы ж дальше грабить будем, барин!

Ростислав подошел к полковнику и о чем-то с ним зашептался. Полковник грустно кивнул головой и снова повернулся к Овдокиму:

– А что, на свидание с конопляной теткой торопитесь? Деревьев в лесу много...

– Так нам и возвернуться никак, – вздохнул Осип, – все одно повесят! От неволи ушли.

Полковник махнул рукой и вернулся на корабль. Оставшись за главного, Ростислав оценивающим взглядом окинул мужиков.

– Слушай сюда, орелики! – Он наклонился и за ворот кожуха поднял Овдокима и поднес его на уровень своих глаз. Ноги разбойника очутились чуть ли не в метре от земли.

– Мы вам припасов. Оставим, – ласково и не торопясь процедил Каманин, – вы уж постарайтесь. До зимы продержаться. Без грабежа. А зимой приходите в Москву. Мы вам – грамоту. Дадим, но не золотую, а простую. Вас пропустят. Там и поговорим.

Посиневший Овдоким с ужасом смотрел в спокойные глаза великана. Прикажи сейчас Ростик лизать джамп-бутсы – лизал бы до вечера, только бы не смотреть в эти глаза. Мужички подобрались и все, как один, уставились на огонь костра.

– Добро! – наконец прохрипел Овдоким. Тотчас он был отпущен и кулем свалился на землю.

Ростислав медленно засунул руку в карман джинсов. Затем так же медленно достал из кармана нож и, улыбаясь, перерезал веревки на руках Овдокима.

– Развяжи остальных! – приказал он. Овдоким бегом кинулся исполнять приказ.

К Ростику подошел Денис.

– Там все готово, – доложил он.

– Слушай сюда, басурманы! – сказал Каманин. – По одному на цырлах за мной. Получите провиант и грамоту. Осип! Отвяжи ты этот канат, мать его с присвистом через коромысло!

Мужики посмотрели на великана с угрюмым уважением. Умение красиво ругаться было привилегией сильных мира сего. Осип, подтолкнутый для резвости в спину одним из разбойников, побежал отвязывать канат от ствола ивы, росшей на берегу.

Пока Осип был занят отвязыванием каната, остальные «джентльмены удачи» сгрудились у левого борта «Мурены». Полковник «от щедрот» приказал выдать им из кладовой по мешку муки, гречки и пшена. К этому он прибавил десятифунтовый мешочек соли и небольшой бочонок растительного масла.

– Охотиться умеете? – спросил он у Овдокима.

– Могем, – ответил тот, удивленно хлопая глазами.

– Значит, мясо к каше добудете сами, – хмыкнул полковник, – чего скорчил рожу, дружок?

Неугомонный Овдоким успел всунуть свой любопытный нос в мешок с мукой и теперь, кряхтя, перекатывал во рту кусочек пресного теста. Услыхав вопрос Андрея Константиновича, он дернулся.

– Мука больно хороша, барин. Не привыкли мы к пшеничке-та...

– Жрите, демоны! – благосклонно посмотрел на перемазанную физиономию мужика Волков. – Вот, держите грамоту. Упаси вас бог ее потерять... Станцуете с конопляной теткой. Адью, ущербные!

Судно, взревев турбинами, отвалило от берега и вышло на стремнину. Быстро набрало скорость и скрылось за поворотом, громко взревев на прощание сиреной.

Осип принялся раздеваться до исподнего – переплыть на тот берег, чтоб отвязать канат.

– Овдоким, – спросил он, – а грамота-то точна не золотая?

– Не ведаю, – вздохнул бровастый Овдоким, – но позолоченная, точно.

Глава 16. Гея. 1698.

Подготовка

Тяжелые дубовые двери пресвитерской отворились, и сестра Пелагея ввела невысокую женщину в сером одеянии. Только в кино показывают монашек в темных одеждах с белоснежными манжетами, воротничками и чепцами. На самом деле от давно не стиранного одеяния идет стойкий аромат немытой бабы, который, как утверждают знатоки, гораздо хуже аналогичного мужского.

В самом деле дерьмо должно иметь запах дерьма, а не ладана. Потому что так самим Богом положено. И никуда от этого не деться. Если экскремент имеет запах розового масла, то это не экскремент. Это что-то похуже.

От вошедшей правительницы Софьи Алексеевны шибануло так, что Ростислав сразу вспомнил детство. И московский зоопарк. И клетку с обезьянами. Оттуда тоже несло чем-то подобным.

Полковник Волков с трудом заставил себя не реагировать на дьявольское амбре, лишь удивился, что так спокойно переносит эту вонь отец Михаил.

Ключница ушла, плотно прикрыв за собой дверь. Ростислав внимательно посмотрел на царскую сестрицу и отвел глаза. Невысокого роста, из-под чепца видна прядь темных волос, чуть полновата. Не настолько, как на картине Репина. Не настолько дурна лицом, как на картине Сурикова. Монашеское одеяние скрывает фигуру, словно бронежилет.

– Звать изволили, отец Михаил? – спросила женщина низким хрипловатым голосом.

Архиерей Кирилл по случаю понедельника точил лясы где-то на своем огромном подворье в Мытищах. Это как нельзя было на руку Волкову и прекрасно устраивало отца Михаила.

Не успела Софья Алексеевна войти в пресвитерскую, а ее келью уже заняла другая монашка – из Успенского монастыря. Поскольку свидания Софье Алексеевне разрешались лишь два раза в год, шансы на то, что подмену обнаружат, были минимальные.

– Отец Михаил, значит, вашу подопечную мы забираем, – сказал Ростислав, – ключницу лучше перевести в другой монастырь. Скажем, в Новоголутвин Троицкий... А оттуда ключницу – сюда. В таком вот аспекте. Будет безопаснее для всех.

– Хорошо! – выдавил из себя священник. – Но вы не забывайте нас, ваше сиятельство.

– Ждите известий вскорости, – пообещал Волков и, обратясь к монахине произнес: – Прошу вас, Софья Алексеевна, следовать за нами.

– Кто вы? – не сдвинулась с места женщина.

– Ваш шанс, – коротко сказал Ростислав, – которого могло и не быть. Те трое стрельцов, которых повесит пред окном вашей кельи Петруша Алексеевич через два месяца, просили нас слезно помочь им, вам и России. Ну что, идете?

Софья Алексеевна медленно наклонила голову и величавой походкой вышла из пресвитерской.

– Сюда, – указал Ростислав на двери ризницы, – вам необходимо переодеться.

Бывшая правительница недоуменно повернула к нему голову.

– Ну, идите же, Софья Алексеевна, – нетерпеливо сказал Волков, – там вас ждут.

Пожав плечами, она отворила дубовые двери и скрылась в ризнице. Там ее действительно ожидали. Две женщины и в самых невообразимых одеждах – темные узкие портки из очень плотной ткани, куртки из черной кожи, непокрытые головы. Одна русоволосая с толстой, в руку косой. Другая чернявая, с короткими, замысловато остриженными волосами.

– Здравствуйте, Софья Алексеевна, – поздоровались они.

Настя и Анжела (это были они) быстро окинули глазом царевну.

– Настя, сорок восьмой, третий рост, – быстро прикинула Анжела, – вам помочь?

– Портки надевать не буду! – сразу же заявила Софья. – Лучше обратно в келью.

Барышни засмеялись. Настя быстро отобрала из огромной челноковской «мечты оккупанта» белье, блузку и длинную юбку. Затем, замявшись, спросила:

– Какой размер ноги?

– Ась? – не поняла Софья.

– Пожалуйста, ногу покажите, – обратилась к ней Анжела.

Та, пожав плечами, выставила из-под монашеской хламиды маленькую ножку, обутую в изящный сафьяновый сапожок.

– Настя, сапоги сгодятся родные! – бросила она фразу, которую царевна не поняла вовсе.

Женщины быстро содрали с нее одеяние, чепец и исподнее. Анжела, покрутив носом, пробормотала: «А запах!», после чего обрызгала нагую царевну с ног до головы каким-то терпким пахучим веществом.

– Антипедикулезное, – туманно пояснила Настя.

Софья стояла на холодном каменном полу, стесняясь своей наготы, а эти две красотки быстро протерли ее тело влажным куском ткани с водочным запахом. Затем опять обрызгали. Ничтоже сумняшеся напялили на нее панталоны, застегнули лифчик. После Настя надела на царевну темно-желтую блузку с бусинками, а Анжела, присев, помогла напялить сапожки. Затем обе застегнули на ней длинную, скрывавшую сапоги юбку темно-синего цвета, а затем Анжела застегнула на талии царевны широкий черный пояс.

– Необходимо надеть что-нибудь сверху! – задумалась Анжела. – Ясно! Поскольку она у нас одета сверхсовременно, то сверху накинем ветровку. Там, в сумке я клала, Настя... под цвет юбки! Глянь!

– Нашла! – пропыхтела Настя, ныряя на дно баула. Ветровка быстро была надета.

– Так, – произнесла Анжела, – мужики там уже заждались. Осталась голова! Настя, я делаю лицо, а ты с волосами что-нибудь придумай!

– Хорошо! – сказала Анастасия.

Вынув из сумки массажку, она расчесала сальные патлы царевны на прямой пробор и скрепила их сзади заколками. Спереди на голову Софье надели обруч, мягко охвативший голову и зафиксировавший пряди волос. Пока Настя возилась с волосами, Анжела быстро подвела карандашом брови, накрасила губы и припудрила бледное царевнино лицо.

– Сойдет, – заявила она, – нам только до Кусково доехать.

– Идемте, Софья Алексеевна, – сказала Настя, – нам нужно торопиться.

– Простоволосой? – ужаснулась царевна.

– Так надо, – успокаивающим тоном произнесла Анжела, – иначе охрана заподозрит неладное. А так – приехали заморские люди в странных нарядах, отстояли службу и уехали! Пожертвовали на ремонт собора немалые деньги – желанные гости.

Царевна, понурясь, вышла из ризницы.

– Это уже кое-что, – облегченно выдохнул полковник, – поспешим.

У ворот монастыря их ждала карета, запряженная шестеркой гнедых лошадей. Слуга раскрыл дверцы, подождал, пока все рассядутся, закрыл дверцы и, вспрыгивая на запятки, крикнул кучеру:

– Пошел!

Карета быстро покатилась по ухабистой пыльной дороге. Два рейтара-швейцарца, стоящие на карауле, посмотрели вслед карете скучающими взглядами и перекинулись парой фраз на французском языке:

– Стефан, по-моему приезжали две женщины, – произнес один, стуча древком алебарды по каменному крыльцу.

– Да? – равнодушно произнес Стефан. – А по-моему, три.

И сплюнув в пыль, оперся о стену. Первый рейтар посмотрел на хмурящееся небо, и мысли о странных посетителях покинули его. Приближалась гроза, быть может, последняя гроза в этом году, в преддверии которой сразу смолкли птицы и наступила гнетущая тишина. Из-за Воробьевых гор на город наползала черная тень – синоптики будущего сказали бы, что идет грозовой фронт.

– Ну, сейчас начнется! – пробормотал стражник. – Стефан, пошли в караулку. Нам два часа осталось – хоть посидим.

Карета въехала в Москву через Серпуховские ворота и, не сбавляя хода, понеслась по узким улочкам. Двое суток засевшие в усадьбе младшего брата Бориса Петровича Шереметева «пришельцы» изучали план Москвы, города с почти двухсоттысячным населением, подъезды, расположение ворот. У полковника плюс ко всему оказалась карта аж одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года издания, по которой он пытался вычислить те девять ворот, через которые можно было попасть в город. Выяснилось, что половина названий не соответствует истине (видимо, сменились в XVIII—XIX веках), а карта Москвы двадцатого века – полная фантасмагория.

Втроем-вчетвером, приодевшись в местную одежу и прикидываясь средним сословием (где-то на уровне суконной сотни), бродили по Москве и зарисовывали на бумагу все, что видели. Стараясь, чтобы в них не признали топографов, естественно. У Олега Локтева умудрились срезать с пояса кошелек, в котором не было ничего, кроме пузырька с сероводородом. Если уж блефовать, то блефовать до конца. Пусть как следует вору продует сопло.

«Мурена» припарковалась в старом пруду, где прежний хозяин когда-то разводил карасей и сазанов. На ней остались дежурить четыре Ревенанта вместе с Лейфом Эриксоном. Семь Ревенантов шатались по усадьбе, злобно зыркая по сторонам и вызывая своим присутствием панический страх у челяди.

На второй день к вечеру Волков с Каманиным начертили план-карту города, а на третий с утра заявились в монастырь. Карета была куплена заранее у опального боярина из рода Хованских. Боярин сидел сиднем девятый год в своей вотчине, не решаясь попадаться на глаза Нарышкиным. Карету отдал дешево и сам предложил лошадиного барышника.

Проскочив Москву, карета проехала в приземистые Мясницкие ворота и, переехав мост через Яузу, помчалась к Кускову, до которого было не более шести верст. Дорога была адская, как и все в этом мире; рытвины сменяли ухабы, за ухабами следовали колдобины размером с выгребную яму, колдобины сменялись колеями, из которых выехал бы редкий вездеход. Кстати, трясясь по этим дорогам, полковник подумал, что пару вездеходов у Хранителя выпросить бы следовало. Это был бы самый уместный транспорт для данной эпохи.

Усадьба среднестатистического русского дворянина выглядела так: пару гектаров землицы, огражденные двухметровым забором. Там, где усадьба подступала к лесу, забор сменялся частоколом. Сверху забор был вымазан дегтем, смолой и коровьим дерьмом. Ворота были только одни, но зато крепкие – дубовые или ясеневые. Ворота обязательно с крышей, чтобы под частыми дождями не начали гнить.

Карета остановилась у дубовых ворот, для крепости окованных полосами железа. Рядом – такая же калитка с окошком на уровне лица, предназначенного для «досмотру и опознания», а также сказать, что «нынче не подаем». Чуть ниже окошечка тяжелое кольцо – далекий предок дверного звонка. Вывалившийся из кареты Волков взялся за кольцо и пару раз сильно стукнул им о дубовую калитку, явно наслаждаясь звуком. Окошечко отворилось и тотчас же закрылось – сторож узнал своих. Послышался скрип и лязг отодвигаемых запоров, наконец два дюжих холопа шустро отвели половинки ворот в стороны.

Карета въехала во двор и остановилась у крыльца.

– Вот и приехали, – сказал Ростислав.

Один из холопов открыл дверцы кареты, и Каманин буквально выпихнул свое могучее тело из кареты.

– Прошу вас, Софья Алексеевна! – произнес он, подавая царевне руку. Софья, опираясь о его мужественную ладонь, с трудом устояла на ногах, выйдя из кареты – все тело охватила странная слабость и томление.

К счастью, подоспевший Андрей Константинович подхватил ее под левую руку, не давая упасть, а Настя с Анжелой вышли из кареты сами, увидев, что мужчинам не до правил хорошего тона.

– Сейчас, – забормотала Софья, – плохо что-то...

С высокого крыльца сбежал Денис Булдаков, держа в руке резной стульчик. Он быстро подскочил к ним и поставил стул на землю.

– Прошу вас, садитесь пожалуйста. – Софья без сил опустилась на стул и прикрыла глаза.

– Я сейчас! – крикнула Настя и побежала в хоромы.

Мужчины и Анжела хлопотали возле сомлевшей царевны.

– Кремень-баба, – одобрительно сказал Ростислав, – всю дорогу и в монастыре держалась, и только здесь расслабилась.

Софья бессильно подняла голову и посмотрела на того, кто осмелился так дерзко похвалить ее.

– Даже и не обидно, – прошептала она, – за столь сомнительный кумплимент.

В это время с крыльца спрыгнула Настя. В руках она держала медицинскую сумку, с которой не разлучалась никогда. На ходу достав из нее валокордин и нашатырный спирт, она крикнула:

– Эй! Воды кто-нибудь принесите, живо!

Один из холопов, открывавших ворота, бегом бросился к колодцу. Тем временем Настя привела царевну в чувство при помощи нашатыря, а затем, когда холоп вернулся с ковшиком воды, накапала в пластиковый стаканчик валокордина, разбавила водой и непререкаемым тоном заставила Софью Алексеевну все это выпить. Завершила сеанс лечения традиционная валерьянка.

– Порядок! – произнесла Анастасия, когда царевна поблагодарила ее. – А теперь, Софья Алексеевна, вам необходимо отдохнуть. Пару часиков. А затем – баня!

Слегка поддерживая свою царственную пациентку под руку, она отвела ее наверх – в специально отведенные для высокой гостьи покои. Во дворе челядинцы убрали стул, затворили ворота, распрягли лошадей, а карету закатили под навес. Вот-вот должна была разразиться гроза. Мамки с визгом гонялись за карапузами, копошившимися на заднем дворе, конюхи загоняли в конюшни лошадей, управитель проверял запасы воды в бочках на случай пожара.

Как ни устала Софья Алексеевна, все же больше двух часов она проспать не смогла. Душу терзали сомнения и тревога. В какую авантюру она будет втянута на этот раз? Стоит ли вообще рисковать, когда тебе сорок один год – возраст почти старческий. Сохранилась она все-таки неплохо для этих лет, но еще немного времени и морщины с сединою превратят некогда красивое лицо в уродливую маску.

Внезапно вспомнила о Василии Голицыне, единственном мужчине, который для нее что-то значил. Из писем, тайно переданных ей, она знала, что Василия Васильевича сослали вместе с семьей в Каргополь, небольшой городишко чуть севернее Вологды. Как он теперь?

Годы пронеслись незаметно. Ей уже сорок один, а Василию – пятьдесят пять. Небось уже совсем седой и старый...

Скрипнула дверь опочивальне. Тихонько вошла Анастасия, держа в руках темно-зеленый летник из бумазеи. Стоя спиной к царевне, она аккуратно положила его на стол и вышла из опочивальни. Софья заворочалась на кровати. Какой там сон! Дверь снова скрипнула, и Настя внесла на вытянутых руках кремовую юбку. Разложив ее на столе рядом с летником, она повернулась к кровати. Обнаружив, что гостья не спит, женщина испуганно прикрыла рот рукой.

– Простите, Софья Алексеевна, – сказала она, – я вас нечаянно разбудила.

– Я не спала, – возразила Софья, – скажите, когда можно будет помыться в бане? За девять лет толком ни разу и не помылась.

– Я сейчас узнаю, – ответила Настя и вышла. Софья опять откинулась на подушки.

Поздним вечером, после того как царевна всласть напарилась и сенные девушки отмыли добела ее истосковавшееся по бане тело, после того как Анжела с Ингой привели в порядок ее волосы и лицо, после того как царевну облачили в подобающий наряд... после была встреча в трапезной, своего рода «тайная вечеря».

На ужине присутствовали и некоторые доверенные лица, составлявшие тайную оппозицию молодому царю. За передовые взгляды и не слишком преклонный возраст их пригласили на встречу с царевной Софьей. Хранитель предоставил полковнику целый альманах, где были расписаны дворяне и служилый люд конца семнадцатого века. Перед тем как приступить непосредственно к трапезе, Софья изъявила желание познакомиться с присутствующими, из которых она имела удовольствие лично знать лишь князя Алексея Одоевского.

Не слишком хорошо знавший российский бомонд, полковник попросил Алексея Никитича представить царевне своих коллег. Тут же Софья Алексеевна, красивая и нарядная, попросила слова.

– Бояре! Я не совсем ясно представляю цель моего похищения из монастыря, ровно как не имею чести знать людей меня похитивших. Давайте же познакомимся, пока я не умерла от любопытства!

Князь Одоевский, старший сын покойного дипломата Никиты Одоевского, одернул на себе немецкое платье и откашлялся.

– Позвольте вам представить князя Глинского Юрия Васильевича, из рода Глинских, что в родстве с Рюриковичами. Князь не слишком жалует царскую службу и проводит свои дни в ученых трудах.

Одетый в русское платье князь поклонился поясным поклоном и проговорил:

– Весьма приятно, государыня, в этот смутный час лицезреть вас!

Софья благосклонно склонила голову и улыбкой приветствовала опального князя. Князю недавно исполнилось двадцать девять лет. Он знал несколько западных языков и прослушал курс права в Венеции пять лет тому назад. Будучи славянофилом он не признавал немецкого и итальянского платья, носил аккуратно подстриженную бородку и имел вид аккуратный и почтенный.

Следующим представили невысокого мужчину с обритым лицом и в парике – князя Барятинского Олега Данииловича. Сей князь был самым младшим из заговорщиков – ему было всего двадцать четыре года. Он только недавно вернулся из Голландии, где три года изучал математику, фортификацию и химию. Вернувшись в Россию, он обнаружил, что со смертью отца стал князем и обладателем полусотни деревушек. Не успев еще толком осознать всю тяжесть свалившегося ему на плечи груза, Олег Даниилович через верного человека был приглашен на эту встречу, от которой ожидал многого. Если бы не ожидал, то не пошел бы...

Боярин Басманов Петр Данилович, тридцатичетырехлетний мужчина в самом расцвете сил, махнул царевне поклон и радостно заявил:

– Моя жизнь принадлежит вам, государыня! Я с вами до конца.

Софья искренне рассмеялась и ответила:

– Погодите, боярин, я давно уже не «государыня», но все равно рада с вами познакомиться.

Басманов служил в рейтарском полку и имел чин майора. Он хоть сейчас готов был вскочить на коня и ради любимой государыни пройтись саблей по рожам Нарышкиных. Но помимо излишней горячности он обладал и трезвым, ясным умом. Майор принципиально брился, но носил перешитое по собственной выкройке платье: укороченный кафтан и широкие, почти казацкие, шаровары.

И последним, согласно чину, представили думного дьяка. Иванова, сына убитого стрельцами в тысяча шестьсот восемьдесят втором году дьяка Лариона Иванова. Игорю Ларионовичу было тридцать семь лет, он был среднего телосложения. Одевался в традиционную одежду для служилого люда – темно-бордовый немецкий кафтан с медными пуговками. Борода лопатой, за обшлагом рукава два гусиных пера. На груди амулетом болтается чернильница на цепочке. Издалека посмотришь, не то поп с кадилом, не то Кирилл к Мефодию прет на тезоименитство.

– Очень рада, – повторила Софья Алексеевна и повернулась к Волкову: – А вы, мои спасители?

Волков слегка поклонился и представился:

– Граф Волков Андрей Константинович, полковник мобильной пехоты, командир Лазурного Корпуса. – Полковник насладился выражением крайнего удивления на лице царевны и князьев, а затем пояснил: – Четыре с половиной тысячи солдат, преданных, как янычары, и сильных, как вепри. Разрешите, Софья Алексеевна, представить моих соратников?