Он будет действовать один. Надо только не спешить, хорошенько подготовиться к операции.
      Пристроившись к парочке явных клиентов "Сбербанка", вышедших из синей "Вольво", Койот вслед за ними вошел в банк. Сержант милиции, прогуливающийся в мрачноватом и прохладном фойе, конечно же, обратил внимание на всех троих, но по их уверенному виду решил, что они вместе, направляются в банк по делам, пропустил всех, не спросив ничего и не остановив.
      Так, втроем, они поднялись наверх, на второй этаж, в темноватый и просторный операционный зал, посредине которого стояло множество стульев рядов десять-двенадцать, на которых восседали клиенты со скучными лицами, обращенными в одну сторону, к табло, на котором вспыхивали какие-то цифры.
      Койот сел в самом последнем ряду. Надо было разобраться, что здесь происходит.
      "Сбербанк" тоже, разумеется, позаботился о собственной безопасности. Кассы... а может, это и не кассы, а рабочие места операторов... да, пожалуй. Так вот, все они - как бы в стене, за высокими барьерами. Клиенты общаются с банковскими дамами через стекла - подают документы, забирают... К дамам этим так же, как и в "Петре Великом", попасть можно со служебного входа.
      И деньги выдают не они. А кто и где?
      Ага, понятно. Система тут другая: дамы, оформив документы, выдают клиенту жетон... А может, просто пишут на бумажке номер для вызова в кассу. Сиди вот на этих стульях и жди, пока на табло загорится твоя цифра... Так, понятно. Вот загорелось: "362", одна из женщин встала, пошла вперед, к дверному проему, который ведет кудато вглубь, в следующее помещение... Куда?
      Дождавшись следующей цифры, Койот встал и пошел за той самой дамочкой, что вышла из "Вольво". Пошел вслед за нею и мужчина.
      Все трое оказались перед амбразурой кассы:
      размер ее сантиметров тридцать на сорок, не больше, в амбразуре озабоченное, суровое лицо женщины в синем халате, в руках у нее тугие пачки денег.
      - А ваш какой номер? - спросила клиентка.
      - Сто девяносто девять, - не задумываясь, ответил Койот.
      - Она давно уже получила, - сейчас же послышался голос из амбразуры. Там ее, в зале ищи.
      - Извините, - Койот ретировался.
      Не торопясь, вернулся в зал. Еще посидел. Поразмышлял. Повспоминал, что же удалось увидеть там, за этим дверным проемом.
      А ничего хорошего. Несколько амбразур в толстых стенах, пачки денег в руках клиентов, выход в другой проем. Почему, интересно, там сняты двери? А, понятно: из проема справа - выход на лестницу, ведущую вниз, к менту. Конечно, он там не один в фойе. (И точно, когда Койот неторопливо спускался по лестнице, увидел на диванчике, в углу, еще двоих.)
      От двери до "Вольво" - три шага. Знакомая парочка спокойно села в машину и уехала.
      Секунды.
      Делать тут нечего.
      Ничего он не сможет здесь сделать, даже с тремя "Макаровыми".
      Одному банк ему не взять.
      Глава 13
      СУД ДЬЯВОЛА
      Родители Юрка-"урода" снова пришли на прием к Кашалоту, снова мать его, Марья, рыдала в три ручья, а Степаныч вздыхал, хмурился, маялся оттого, что не смел закурить в кабинете Борис Григорича, и лишь тоскливо щупал у себя в кармане сигареты и спички.
      Мать "урода" рассказала, что сынок пьет беспробудно, тащит из дома все, отнимает пенсию, а если ее не отдать, начинает драться. Степаныч, вон, успел продать "Жигули", купил сосед, какой и просил машину, ее перегнали в деревню, в другую область, где у этого человека живет замужняя дочка, и деньги все это время держал у себя - так они со Степанычем договорились. Сосед - человек надежный, из бывших военных, отставник, ему верить можно. Домашнюю ситуацию Степаныча он хорошо знает, согласился помочь ему хотя бы тем, что купил машину и с деньгами они вот так поступили. Теперь же вот они деньги забрали, принесли Борис Григоричу, помня про его обещание и уговор.
      - Да ничего я вам такого не обещал, - нахмурился Кашалот, выслушав бывшую соседку. - Сказал же, чтоб вы в милицию шли или в суд.
      - Были мы и в милиции, и в суде, сынок, - снова заплакала женщина - В милиции справку потребовали об этих... телесных повреждениях...
      - Ну?
      - Не пошли. Как я скажу чужим людям, что родный сынок ссильничать меня хотел?! Или отца родного ножиком резал! Ты-то не чужой, Борис Григорич, дурака нашего с мальства знаешь.
      - А суд?
      - А суд наш районный закрылся. Денег у них нет. Мы ходили со Степанычем, девчонки и говорят: зарплату, мол, нам не платят, чего работать?
      Телефоны и свет отключили, батареи к зиме не поменяли - они у них текут, что ли? Конвертов нету. Как работать? Сидят просто, и все. Идите, говорят, жалуйтесь куда хотите, вы этим, может, и нам поможете. А куда нынче пойдешь? Раньше в райисполком можно было обратиться или там в партийные органы. А сейчас никому дела нету.
      И слушать никто нас не хочет.
      - М-да-а... - протянул Кашалот, вальяжно попыхивая сигаретой "Мальборо". - Вишь, как она, жизнь-то, повернулась. А когда выборы президента были, наверное, за Зюганова голосовали, а?
      Старики переглянулись, промолчали.
      - А пришел бы ваш Зюганов, что тогда? - продолжал рассуждать Кашалот. Экспроприировал бы у честных предпринимателей добро, отымать бы его стал, гражданскую войну развязал бы. И опять эту дурацкую идею в ваши головы вбивал бы: равенство, братство и скрытое партийное блядство.
      Несчастные супруги, не сговариваясь, повалились перед столом Кашалота на колени.
      - Боря! Зачем ты про это?
      - Борис Григорич! Сынок! Да в мыслях даже не было что-то тако отымать у тебя. Что нажил - то и твое, кто этого не понимает? Своим трудом нажил, заработал...
      - Да вы поднимитесь. Встаньте! - велел Кашалот довольно строго, хотя видеть ему бывших соседей у своих ног было невыразимо приятно. - Значит, Юра мудит по-прежнему?
      Старики, кряхтя, помогая друг другу, поднялись.
      - Ой, не то слово, Борис Григорич! - сокрушался Степаныч. - Еще хуже стал. Колется теперь каждый день, шприцы кругом валяются, вата в крови... У самого зенки дурные, желтые...
      Злой, аки пес! Борис Григорич! Спаситель ты наш! Вот деньги, возьми. За восемнадцать "лимонов" машину продал, все тебе отдаем. Возьми! - Он протянул Кашалоту сверток с деньгами. - Избавь нас, ради Бога, от этого изверга. Дай нам пожить-то хоть перед смертью...
      Кашалот, докурив сигарету, хмуро глядел на сверток с деньгами. Восемнадцать "лимонов", конечно, не такие уж и большие деньги, но и немало. Кому-то года на два жизни хватило бы.
      Проучить, что ли, Юрка? Мочить его вроде бы не за что: дорогу "Братану", вообще фирме, не переходил, ничего плохого ему, Кашалоту, не сделал, а с родителями сейчас многие не в ладах живут.
      У молодых одно на уме, у стариков-большевиков - другое. Вечная проблема отцов и детей, это известно, на Руси так всегда было... Но как в самом деле "урода" этого, наркомана, образумить? Чтобы понял, что предков надо бы пожалеть. Для него ведь жили-старались. И отказывать Степанычу с Марьей вроде бы неудобно. Люди второй раз приходят, рассчитывают на него. Он же пообещал... И деньги принесли. Куда им в самом деле идти? Власти нет, хоть караул кричи. Да и кто услышит? У самих рука на сынка не поднимается, в тот раз еще сказали. А так бы замочили сами, да и все проблемы. Вон, в местной газетке писали: какой-то дедок на двух своих сыновей обозлился так же вот пили-куролесили дома, над родителем изгалялись (мать померла). Дедок терпел-терпел, а потом, разозлившись как следует, спящим им черепа-то и попробивал молотком. Обоих - в "Скорую помощь", в реанимацию. Один из сынков вроде бы Богу душу отдал, дедок - в СИЗО...
      - Вот что, - сказал Кашалот, скинув сверток с деньгами в ящик стола. Где сейчас Юрок-то?
      - С утра дома был, а потом черти его куда-то понесли. За маком, не иначе, - отвечал Степаныч угрюмо.
      - Ладно, идите пока. Сегодня парней за Юрком пришлю, судить его своим судом будем. Разберемся.
      Марья вздела руки к потолку.
      - Чего разбираться, Боря?! Бог с нас спросит, мы ответим.
      - С вас, может, Бог спросит, а с меня - менты, - хмуро отвечал Кашалот. - Без суда нельзя, мать. Юрка ваш должен знать, за что его наказывают...
      * * *
      "Урода" отловили тем же вечером, когда он возвращался с очередного кайфа.
      Мордовороты бугра Мосола сунули Юрки в салон бежевой "девятки", накинули ему на голову черную спортивную шапочку, опустили ее края до самого подбородка, и машина рванула с места.
      - Вы!.. Козлы! - завопил непутевый сын еще более непутевых родителей. Куда везете, пидоры? Попишу всех, суки, на ленты порежу-у! А-аа-а-а... Пустите-е!..
      Юрок бился и метался на заднем сиденье, парень был физически здоров, в свое время тренировался в секции бокса, справиться с ним было непросто. Но и мордовороты тренировались, накачивали мышцы, отменно питались. К тому же их было четверо против одного, и скоро "урод", которому сунули под ребро рукояткой "Макарова", затих и на какое-то время успокоился.
      Его привезли к подвалу стройки - то ли дача, то ли коттедж в сельской местности, но, судя по времени, недалеко от города. Повели по каменным ступеням вниз, подталкивая в бок все тем же "Макаровым".
      - Ну, козлы! Ну, суки! - скрежетал зубами Юрок, но сейчас уже с меньшей энергией.
      В подвале горели свечи и электрические фонари. У стены, на ящиках, восседал суд: Кашалот (судья), Рыло и Маринка (народные заседатели), Мосол (прокурор), Колорадский Жук (адвокат, защита), народ (обывателей, жаждущих судебных разбирательств, представляли боевики Кашалота.
      Многие из них были в сильном подпитии).
      - Ну, здоров, Юрок! - бодро сказал Кашалот. - Узнаешь?
      - Б-Борька?! Ты?!
      - Ну я. Только Борьку... забудь. Не пацаны.
      - Понял. За что п-повязали-то? Что я тебе сделал? - завопил "урод", руки у которого были схвачены за спиной его же собственным ремнем, вытащенным из брюк. - Старое, что ли, вспомнил? Так не крал я у вас мопед! И не знаю, кто это сделал...
      - Мамашу свою пытался трахнуть? - с ходу спросил Кашалот, игнорируя длинную бюрократическую процедуру, с которой начинаются все суды: оглашение его состава, объявления дела, уточнения личности подсудимых, обнародования имени обвинителя, адвокатов и тому подобное.
      - Н-ну... Дак я же уколотый был, ничего не помню, Борис!
      - Отцу живот резал?
      - А он сам?! За топор хватался, грозился башку мне срубить.
      - Отвечай по существу поставленного вопроса.
      - Да, резал. И я его все равно замочу.
      - Что так?
      - Убью, и все тут. Ненавижу его. Жить не дает.
      - А мать?
      - И мамаша такая же. Пилят день и ночь. Горбатиться на заводе заставляют. Денег не дают.
      - Они же пенсионеры! И то им пенсию не всегда платят.
      - У предка есть башли. Машину, гад, толкнул, мне ездить не давал. А я у них один... Ты же все знаешь, Борис! Конечно, ты теперь богач, авторитет... Но меня-то сюда зачем привез?
      - Судить. Ты разве не понял?
      - Вы-ы... Су-удьи?! Ха-ха-ха... Не смеши народ. По ком тюрьма плачет, так это по Кашалоту... - "Урод" с сердцем сплюнул. Но поторопился поправить положение: - Это я так, Борь, с обиды. Мне все твои дела до фени. А на меня, значит, предки настучали?
      - Это неважно, кто чего сказал. И соседи могли на тебя, дурака, пожаловаться.
      - Какие соседи? - заорал Юрок. - Чего ты тут ваньку валяешь? Давай по закону, понял?
      Ментов давай, оперов, следствие чтоб было! Прокурор. Я свои права знаю. Завтра же пойду в прокуратуру.
      - Прокурор здесь, чего ходить?! - усмехнулся Кашалот. - Ему слово. Для зачтения обвинительного заключения. Можно по памяти, не люблю бумажную волокиту. Пожалуйста, господин прокурор!
      Мосол поднялся, солидно кашлянул. От его резкого движения шарахнулись в стороны желтые языки свечей.
      "Прокурор" загундосил на полном серьезе:
      - Господин судья. Ваша честь! Господа народные заседатели! Познакомившись с делом подсудимого Юрия Анатольевича Вшивцева, семьдесят первого года рождения, проживающего на нашей территории, считаю, что этот гражданин, уже имеющий две ходки по нескольким статьям Уголовного кодекса, в частности: 145-я, часть вторая, 146-я, часть третья, 117-я, часть вторая... [Приводятся статьи "старого" УК (Примеч.. авт.)] то есть мы имеем дело с грабителем и насильником, которому, судя по всему, наказание не пошло на пользу. Оказавшись на свободе, гражданин Вшивцев Юрий Анатольевич продолжает вести антиобщественный образ жизни, паразитирует, живет за счет родителей, причем угрожает им обоим убийством - мы это только что слышали. Более того, гражданин Вшивцев, имеющий в определенных кругах нелицеприятную кличку Гнида, предпринимал попытки в состоянии наркотического опьянения изнасиловать свою престарелую мать, что вообще выходит за рамки человеческого разумения и морали.
      Учитывая все вышеизложенное, тот факт, что мы имеем дело с особо опасным рецидивистом, порочащим... гм-гм... преступный мир в целом, бросающим тень на честных наших корешей, так сказать, санитаров общества, требую очистить наши ряды от подобных элементов, назначить Вшивцеву Юрию Анатольевичу, он же Гнида, вышку, то есть исключительную меру наказания.
      Мосол сел.
      - Так, хорошо, - проговорил Кашалот. - Что скажет адвокат?
      - Выслушав речь господина прокурора и ознакомившись с делом, я от защиты подсудимого отказываюсь! - воскликнул Колорадский Жук. - Я бы эту Гниду... собственными руками, господин судья! На мать полез, а! Да ты в своем уме, придурок?! Смерть ему, господин судья! Я этого пидора и за пять тысяч "зеленых" не стал бы защищать!
      - Ну, эмоции, эмоции попридержите, - посоветовал Кашалот. - Какие мнения будут у народных заседателей?
      - У меня все это в голове не укладывается, - подала голос Марина. Мать, которая его родила и воспитала... Чудовище! Я согласна с господином прокурором!
      - Господин Рылов? Вы что скажете?
      Г-н Рылов встать не пожелал - был несколько перегружен алкоголем.
      - А че тут спрашивать?! Все ясно. Козла этого замочить, да и все проблемы. Вони у нас, на Левом берегу, будет меньше.
      Больше высказываться никто не пожелал.
      Кашалот снова встал - торжественный и важный.
      - Ну что ж, господа бандиты, объявляю приговор этому подонку...
      - Борис! Парни! - завопил "урод", до которого наконец-то дошло, что все это всерьез. - Я же... Ну, мало ли что бывает в семье! Ширнулся я, да, было, домой пришел... Слово за слово... Предки на меня, я на них... Может, и порвал на матери ночную рубаху, я не помню ничего. Но чтоб трахать ее... Да это они с батей все придумали, оговорили меня. Избавиться хотят, вот и все... Да развяжите вы меня! Никуда же я из вашего подвала не убегу!
      - Развяжите, - велел Кашалот, продолжая бубнить приговор:
      - ...Учитывая особую опасность гражданина Вшивцева Юрия Анатольевича для общества, его прежние судимости, которые не пошли ему на пользу, приговорить последнего к расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.
      Наступила гробовая тишина. Во время чтения приговора все стояли, молча смотрели на Гниду, у которого перехватило дыхание. Кто-то за его спиной уже передернул затвор "Макарова", уперся ему в спину.
      - Пощади, Кашалот! - заорал Гнида, падая перед судом ниц. - Верой и правдой служить тебе буду! До гробовой доски. Сволочь я, тварь, понимаю. И матушку хотел трахнуть, да, затмило.
      Но что ж, из-за этого жизни лишать?! Пощади, Борис!
      Рыдания - жуткие, пробирающие до костей - сотрясали мощные стены подвала. На бетонном полу, у ног "общества" бился пока еще живой человеческий комок.
      - А ты еще и трус, - презрительно сказал Кашалот. - Сволочь, да, но и трус, каких поискать.
      Сопли распустил, испугался... тварь! Здоровый бугай, шкаф, спортсмен в прошлом... Штаны сухие на тебе, нет?.. Я ж тебе руки развязал, шанс защититься дал. Помахался бы напоследок, умер бы как мужчина. Не захотел, гандон. На стариков ты смелый кидаться... Ладно, ребята, мочите его.
      Вон, к той стене отведите и работайте. А мы поехали.
      Трое схватили Гниду за руки и волосы, поволокли к стене, а Кашалот в сопровождении "членов суда" полез из подвала наверх, к машине. Скоро заурчал мотор, и джип укатил в ночь...
      А Гниду тем временем, попеременке, лупили разохотившиеся мордовороты...
      Убивать (как и было велено) они его не стали.
      Отбив внутренности, изрядно поработав над физиономией, превратив его в кровавый бифштекс, бросили истязания, посоветовали:
      - Мотай отсюда, если сможешь. И имей в виду, тронешь еще мать, вообще предков - добьем.
      Понял?
      - У-у-угу-у... Мы-ы-ы... - что-то нечленораздельно мычал Гнида.
      Мордовороты, вытерев руки об одежду Гниды, умчались на своей бежевой "девятке", а Вшивцев полежал, сплевывая кровь из разбитых зубов, потом пополз из подвала. Ночь была черная, беззвездная. Километрах в десяти-двенадцати от этого места, где он лежал, сиял огнями Придонск.
      - Дойду... на карачках буду ползти, а дойду! - дал себе слово Гнида. И сегодня же... предкам...
      этим сволочам... не жить!
      Он шел, падая и поднимаясь, несколько часов, практически всю ночь. Лежал, вставал, шел, падал, полз, замирал, снова полз...
      Один глаз у него не видел. Наверное, его выбили ботинком - кто-то из мордоворотов Кашалота был в высоких, армейских... Мент какой-нибудь или бывший десантник... Внутри все дико болело, хрипело, хлюпало. Гнида то и дело сплевывал густую вязкую кровь. Вид этой крови еще больше распалял его, желание отомстить затмило все другие, мысли окончательно помутились.
      - Ничего... ничего! - взбадривал он себя, чувствуя, что силы покидают тело. - Доберусь... отлежусь... И ты, Кашалот, поплатишься за это...
      И предки... Сволочи! Так же вот кашлять кровью будете... Даже хуже. Резать буду и кровь в банки сливать...
      До дома он добрался, когда небо на востоке уже чуть-чуть посерело.
      Ему не встретилась ни одна живая душа - город еще спал в этот тяжелый предутренний час.
      Цепляясь за перила, оставляя на лестнице кровавые плевки, Гнида поднялся на свой этаж, позвонил.
      Торопливо прошлепали за дверью явно босые ноги, спросили настороженно:
      - Кто здесь?
      - Я... Открывай!
      Мать испуганно ахнула, позвала уже в глубине коридора: "Толя!"
      Дверь наконец открылась, и младший Вшивцев - изуродованный, окровавленный - ввалился в прихожую, упал в коридоре без чувств.
      Он ничего уже не помнил, как его тащили по коридору, втаскивали на диван, снимали с ног обувь...
      Он пролежал без сознания почти сутки.
      * * *
      Ровно в два часа дня, то есть к началу приема по личным вопросам г-ном Кушнаревым Б. Г., насмерть перепуганные, с трясущимися руками супруги Вшивцевы снова сидели в приемной фирмы "Братан и К°".
      Молодая-длинноногая доложила Кашалоту о знакомых посетителях. Сказала, что они чем-то весьма взволнованны, на стариках, что называется, лица нет. Оба они в один голос заявили, что не уйдут отсюда, пока "не поговорят с Борькой".
      - Так и сказали? - уточнил Кашалот.
      - Ну... они сказали похуже, Борис Григорьевич, но повторять за ними мат я не собираюсь. - Секретарша дернула поролоновым плечиком.
      - Ладно. Зови.
      Вшивцевы вошли. На них и правда больно было смотреть: враз еще больше постарели, согнулись, руки у обоих тряслись... Но в глазах у Степаныча горел огонь, не предвещавший Кашалоту ничего хорошего.
      - Послушай, сосед. - Голос Анатолия Степаныча был само железо. - Мы так не договаривались. За восемнадцать "лимонов" морду нашему придурку набить... это, знаешь, слишком дорогое удовольствие.
      - Он что: жив? - Удивление Кашалот разыграл вполне искреннее.
      - Не только живой, но, собака, уже пригрозил нам, что укокошит, как только поднимется на ноги. Вот. Нам с бабкой и домой теперь идти нельзя. У тебя тут будем жить. Или в милицию пойдем, сознаваться во всем. Вертай деньги, Борис Григорич! Мы так не договаривались.
      - Ну... деньги ваши уже в дело пошли, не на книжку же я их положил, хмыкнул Кашалот. - А то, что ваш сынок такой живучий оказался...
      Потерпите денек-другой. Я разберусь. Брак, он в любой работе бывает.
      - Отдай назад деньги! - взвизгнул Степаныч. - Иначе... Я же сказал: к ментам пойдем, во всем признаемся. И не к Мерзлякову этому, какой у тебя тут сшивается и коньяк с тобой пьет, а в управление, понял? В областное.
      - Вас же посадят, Степаныч, - как можно спокойнее, даже улыбнувшись, сказал Кашалот.
      - Ну и нехай! Но вместе с тобой и твоими бандитами! А нам с бабкой теперь все едино: что в тюрьме загинаться, что от родного сына пику в бок получать. Один хрен. И нехай уж в тюрьме, от чужих людей смерть примем. Не так обидно будет... В общем, вертай деньги, Борис Григорич!
      С места не сдвинемся, пока ты наши кровные не вернешь. Я их не украл, как ты, и у людей из горла не вырвал. Вот этими руками заработал! - и он потряс перед собою сухими жилистыми лапамиладонями: много они покрышек собрали, много!
      - Дед, ты поосторожней с выражениями! - Кашалот изменился в лице. - Мы с тобой поджентльменски сошлись да по-соседски. Ты заказал услугу, я ее исполнил. Не до конца пока, да.
      Но я же сказал: разберусь.
      - Пока ты разбираться будешь, он нас зарежет!
      - Не зарежет. Совсем он, что ли, дурак. А язык ты, Степаныч, попридержи, милицией меня пугать не надо, я сам кого хочешь так могу испугать, что... Ты же сам ко мне пришел, так? Я тебя не звал, с услугами не набивался.
      - Да, так. Сами с бабкой пришли. Грех на душу взяли. Но ты же обманул меня. Мы-то как договаривались? А? Насмерть этого выродка нашего! А вы что сделали? Бока ему помяли, да и все.
      Отлежится - такой же зверь и будет, если не хуже.
      - Он не должен был подняться. Парни били на совесть.
      - Должен - не должен... Дома он лежит, кровью харкает. Всю комнату заплевал. Без сознания, правда, лежал почти сутки, потом оклемался... Такого бугая кулаками не сломишь. Только пуля его возьмет.
      - Нет у меня специалиста, я же тебе говорил...
      - Верни деньги, Борис Григория! Добром прошу. Меня если раздразнить... Ты вот, может, и не знаешь, а отец твой вспомнил бы...
      - Ладно, не пугай. Слышал. И про ментовку областную, и про то, что я тут краду... В общем так, Степаныч: сегодня у меня такой суммы нету.
      Завтра-послезавтра давай встретимся. Деньги верну.
      - Никуда не пойдем! - решительно, с тем же металлом в голосе, какой был и у мужа, заявила Марья, подтыкая седые пряди волос под легкий летний платок. - Нечего было брехать. Мы к тебе не с улицы пришли. Соседями как-никак столько лет были.
      Кашалот поднялся.
      - Хорошо, сидите.
      Он вышел из кабинета, сел в джип и поехал к Надежде, в киоск. Попил баночного пива, поразмышлял. Деньги отдавать не хотелось. Такая сумма уплывала!.. И потом - работу же они сделали.
      Мочить Гниду не стали по простой причине: лишний труп в районе. Лишние хлопоты. Мерзляков зашевелится, прокуроры-следователи всякие набегут. Ну, с Мерзляковым проще - цыкнет на него, тот и подожмет хвост. А если из управления приедут, из областной прокуратуры... А Гнида должен был коньки отбросить, должен. После такой обработки редко кто выживает, били как надо.
      А так бы полежал, похаркал кровушкой да и отлетел в мир иной. Все тихо-мирно, никто бы и спрашивать ничего не стал. Пьяная драка, неизвестные хулиганы, летальный исход одного из левобережных урок. Подумаешь! Саморегуляция бандитского поголовья. Менты бы только перекрестились на радостях. А вот Степаныч-то... тварью оказался, да еще какой. Пригрозил, в душу плюнул. Мол, ворюга, бандит, знаем, мол, на какие средства живешь. Козел старый. И коза эта седая тоже туда. Может, и прав их Юрок - затюкали парня, а он, Кашалот, не разобравшись... Теперь старые Вшивцевы в самом деле двинут в УВД, Мерзляков ничем не сможет помочь. Значит, надо что-то предпринимать. И срочно.
      ...Тянулись томительные часы ожидания. Ушла уже домой длинноногая секретарша, упросила супругов Вшивцевых переместиться в коридор:
      сказала, что Борис Григорьевич звонил, деньги будут, как и обещал. Надо еще подождать.
      За окнами быстро смеркалось, зажглись первые уличные фонари.
      Вшивцевы нервничали. Да и было отчего: дома появляться теперь просто страшно - возмездие со стороны Юрка могло последовать в любую минуту; и тут сидеть... сколько можно? До утра, что ли?
      - В восемь пойдем, Марья, - решил Степаныч. - Не придет если этот кит-Кашалот, снова обманет... Покатим тогда сразу в управление. Расскажем все как есть. Все на себя возьму, ты не волнуйся. Я это придумал, я за все и отвечать буду. Скоко дадут - отсижу. А там - как Бог решит. Выживу в тюрьме - вернусь, а нет... Одна доживешь.
      - Не жить и мне, Толя, - Марья покачала седой головой. - Прибьет меня Юрка-то. Не простит нам. - Она заплакала. - Господи, на староста лет такого лиха хлебнуть! Ростили-ростили сыночка, в рот ему глядели, а что получили? За что ты, Боженька, наказал нас? В чем мы перед тобой так уж провинились?.. Толя, я с тобой поеду. Тоже во всем сознаюсь.
      - Молчи, придурошная! В чем тебе сознаваться? Я вот думаю, может, нам в милиции-то не говорить про Юрку? А? Мол, дали хищнику этому, Кашалоту, взаймы, по-соседски, на процент. А он обманул. Ни расписки не дал, ничего.
      И расправой пригрозил. А если про Юрку говорить, то, конечно, посадят. Для родного сына убийцу нанимали...
      - И-и-и-и-и-и-и... - тоненько выла Марья.
      -- Не вой. Хоть ты на свободе останешься.
      Я заявление на нашего "урода" напишу, скажу все, как было. Ты рубаху-то ночную не выкинула?
      Могут, ить, спросить? Порванная которая.
      Марья покачала головой, зашмыгала мокрым носом.
      - Нет, что ж ее выкидывать? Она почти новая, в прошлом году купила, вместе со смертной.
      - Ну вот. Следователю и покажешь. Пусть глянет, как сынок ее располосовал. На родной-то матери!..
      Послышались шаги в вестибюле, раскрылась дверь, и вошел Кашалот. В руках он держал черный свой кейс, судя по всему, непустой.
      - Все в порядке, - еще издали сказал он. - Несу. Побегать пришлось, кое-что перезанял...
      Ну да это мои проблемы.
      Вшивцевы поднялись.
      - Ты уж извини нас, Борис Григорич! - Марья заискивающе глядела Кашалоту в глаза. - Мы-то нервничали, дед наговорил тут...
      - Да уж, Степаныч распустил язык! - Кашалот вполне мирно улыбнулся, открыл дверь кабинета, жестом - широким и радушным, каким приглашают в дом хороших друзей - позвал стариков.
      Вывалил на стол пачки денег. Пачек было много, мелкими купюрами, перехваченные резинками.
      Вшивцевы добросовестно все пересчитали - все-таки свои, кровные, как не считать!
      Все сошлось - рубль в рубль.
      Старики поднялись - смущенные, но несколько успокоенные, отводя глаза. Правда что, наговорили они тут, в этом кабинете. Человек им добро хотел сделать...
      - Я скажу шоферу, он отвезет вас, - мягко, заботливо сообщил Кашалот. Поздно уже. Да и деньги такие... Мало ли!
      Вшивцевы согласились. Степаныч снова было завел разговор об извинениях, и о том, что зла не держит, и вырвалось-то под горячую руку, но Кашалот перебил его властным, но по-прежнему мягким жестом - кто, мол, старое помянет...
      В машину старики сели совсем счастливые: и деньги вернулись, и дурака их хорошо проучили, и Борис Григорич обещал, "если что", снова помочь. "Я над вашей семьей шефство возьму, Степаныч, - сказал он на прощание. - Так и быть, призову Юрка к порядку. Разберемся. Все будет о'кей!"
      В джипе сидел один шофер, и старики безбоязненно забрались на высокие сиденья машины, покатили, как какие-нибудь крутые бизнесмены или вполне приличные, состоятельные граждане.
      Да так оно в данный момент и было: все ж таки Марья держала в руках целые восемнадцать миллионов рублей! Чувствовала их вес, прижимала полиэтиленовый мешочек к самому животу.
      Машина отчего-то вдруг дернулась и стала.
      - Опять бензонасос барахлит! - сообщил шофер, молчаливый рослый малый и, хлопнув дверцей, полез под капот.
      - Вот, вишь, японцы, а тоже халтурят, - авторитетно сказал Степаныч Марье. - Диафрагму, видно, слабенькую поставили, вот плохо и качает...
      - Я говорю жене: мол, иномарка, а... - стал было повторять Степаныч, когда водитель вернулся и полез в машину, но договорить он не успел: в лицо ему брызнула тугая струя газа. Не успела загородиться от баллончика и Марья: инстинктивно потянула к лицу мешочек с деньгами, да струя опередила ее...
      К джипу подскочила бежевая "девятка". Один из ее седоков-мордоворотов занялся Степанычем, а другой - Марьей. Обоим им накинули на шею удавки, стали закручивать капроновую петлю...
      А джип тем временем уже тронулся, продолжал небыстрый свой бег по ночной и пустынной улице, плавной дугой огибавшей шинный завод.
      Тут всегда темень, тут высокий забор, тут со стариками расправиться очень даже просто.
      ...Задушенных пенсионеров Вшивцевых закопали за городом, в первой подвернувшейся под руку яме: то ли глину тут брали, то ли песок. Судя по всему, строители были здесь давно, яма наполовину уже заросла травой. Наткнуться на трупы теоретически могли очень и очень не скоро. А могли и вообще не наткнуться. Сколько уже по России таких безымянных и печальных могил!..
      Работали трое - Мосол, Колорадский Жук и Рыло - спокойно: кому постороннему понадобилось бы соваться сюда, в ночной лес?!
      Кашалот их всех четверых (водитель джипа умчался назад, едва трупы вывалили на землю)
      похвалит: и операцию провели чисто, и деньги вернули. Фирма "Братан и К°" не любит возвращать честно заработанные бабки...
      Этой же ночью, так и не обратившись ни к медикам, ни в милицию, умер от внутреннего кровоизлияния Юрий Вшивцев, он же Гнида.
      Глава 14
      ОПЕРАЦИЯ "ИНКАССАТОР"
      Для нападения на инкассаторов Койот выбрал продовольственный магазин, который практически был рядом с домом - на соседней улице.
      Преимуществ у нападающего было несколько:
      - во-первых, Койот отлично знал этот район - вырос тут;
      - во-вторых, удобно будет скрыться: за девятиэтажным домом, на первом этаже которого и располагался магазин "Сельхозпродукты", начинался частный сектор со множеством переулков, тупичков, гаражей, сараев и пристроек; затеряться тут - раз плюнуть;