Изувер

      Мосола стали расчетливо, "по науке", колоть большими дозами опия. Ничего не объясняли и ничего пока не требовали. Давали возможность покайфовать на дурничку.
      И он кайфовал.
      Недели две.
      Потом перестали колоть, и Мосол полез на стенку. Он ныл, грыз себе руки, кидался на всех с кулаками...
      - Уколите-е, гады-ы-ы! - орал он на весь белый свет. - Что хочешь для вас сделаю. Суки-ии-и...
      Люди Мастыркина хорошо понимали мучения Мосола, потому что многие сами сидели на игле, знали, что он не врет, обещая выполнить любое поручение.
      На постановку "задания" приехали лично Лоб и Мамед.
      Лоб уселся в зале в старое плетеное кресло, курил, брезгливо разглядывая изможденное, осунувшееся лицо своего пленника с лихорадочно блестевшими глазами. Того только что привели из подвала, бросили под ноги паханов.
      - Ну, Мосол, работать будем? - без всякого вступления спросил Лоб, а Мамед согласным кивком тщательно причесанной и аккуратно подстриженной головы как бы присоединился к вопросу.
      - Я же сказал... падлы-ы-ы! Уколите-е... Все, что угодно-о... Не могу-у-у...
      - Хорошо, сейчас уколем. Но скажи сначала:
      кто Гейдара Резаного замочил? Кто его в сугроб засунул? Мамед и его ребята интересуются.
      - Резаного ментяра этот, Мерзляков, положил.
      - Мерзляков?! - У Мамеда глаза стали круглыми.
      - Да Когда мы взяли Гейдара, он стал рассказывать про мента. Ну, Кашалот и велел нам с Колорадским Жуком его сейчас же доставить. Мы поехали, привезли. Резаный при нем говорил, мол, Мерзляков приходил к Мамеду в гостиницу и всех людей Кашалота заложил и про его планы сказал... ну, что Кашалот хочет город взять.
      - Так и было, - подтвердил Мамед, качал склоненной головой: "Ай-яй-яй! Какой подлец, а! Какой подлец! Я же ему столько денег дал!"
      - Ну вот, тогда мент выхватил пушку - и прямо в сердце Гейдару. Тот и не копнулся.
      -- Вот сука, а нам сказал, что Гейдарика киллер положил, в маске. Дескать, его Кашалот специально с собой привез, для казни.
      - Врет, киллер в маске был, но он не стрелял.
      Он только разоружил Мерзлякова. Подошел сзади, велел ствол бросить...
      - А кто такой этот ваш киллер? Имя?
      - Не знаю. Нам его Кашалот не называл, и лицо свое киллер не показывал. Он все время был в маске.
      - Так. Дальше что было?
      - Ну дальше что... Кашалот наорал на Мерзлякова: мол, ты свидетеля убрал и все такое прочее. Значит, виноват. А мент - свое: я честный человек, в гостиницу ходил по делам. Резаный, мол, все брехал и получил по заслугам. Я не позволю, чтобы мое имя позорили, я честный сотрудник органов, начальник уголовного розыска... и понес, и понес... - - "Честный сотрудник", как же! - чуть ли не хором воскликнули Мамед и Лоб, а стоящие кружком "качки" хохотнули.
      - Потом Кашалот пушку у мента забрал, велел ему начать запой и из милиции увольняться.
      Вот, дескать, запил, пистолет потерял...
      - А Гейдарика нашего вы, сволочи, куда повезли? - спросил Мамед. Черные глаза азербайджанца сверкали ненавистью.
      - Ну куда... Мерзляков предложил его в сугроб сунуть, чтобы не ездить с ним далеко. До весны пусть, говорит, полежит, а там жизнь сама распорядится. Там уже никаких отпечатков не будет, да и труп наполовину разложится, когда таять начнет.
      - Кто в сугроб совал? - голос Мамеда звенел.
      - Ну... я совал, Колорадский Жук, шофер "Ниссана"... - Мосол боязливо втянул голову в плечи.
      Его снова стало ломать, он упал на пол, извивался, орал, бил кулаками в пол, рычал...
      - Уберешь Кашалота, ты, ублюдок, понял? - сказал Лоб. - Иначе сдохнешь тут в страшных муках. Живого четвертовать будем.
      - Уберу-у-у-у... Колите, гады-ы-ы-ы... Не могу-у... Я же все вам рассказал, на все согласен...
      Колите-е...
      Лоб кивнул, один из "качков", державший наготове шприц и дразнивший им Мосола, грубо, но вполне профессионально загнал иглу в вену на руке...
      Мосол ожил, успокоился, в глазах разлилось блаженство.
      - Не передумал? - спросил Лоб. - А то смотри: мы тебя все равно достанем.
      - Гейдарика нашего мучил, в сугроб его закапывал, тварь! - добавил Мамед. - Азербайджан тебе этого не простит. Он был честный торговец, никого из вас не трогал, бизнес свой делал... Унего двое детей осталось, твари!
      - Я все сделаю, Лоб! - клятвенно и довольно-таки торжественно стал заверять Мосол. - Завтра... Когда скажете... я... сказал же... - Мосол засыпал...
      Его отнесли уже спящего в подвал, оставили до утра в покое.
      Утром Мосол подтвердил данное слово. Память крепко держала двухнедельные муки, повторять этот кошмар не было ни сил, ни желания. И он знал: Гейдара ему не простят. Придется отрабатывать, иначе его ждет мучительная смерть, перед нею - дикие, зверские пытки. А боли Мосол очень боялся.
      * * *
      - Ты куда это запропастился?
      Кашалот подозрительно и настороженно присматривался к больному на вид Мосолу.
      - Парней к тебе домой посылал, чуть ли не в розыск хотели на тебя документы подавать. Хаха-ха...
      - Кололся... пил... - угрюмо отвечал Мосол. - Все забыл, Борис, прости. На дне побывал, старуху с косой видал.
      - Ну и как она?
      - Не трави душу. Звала. Еле выскребен.
      - Гм. Ну-ну.
      Кушнарев - они стояли возле "Чероки" - верил и не верил своему боевику-бригадиру. Словно принюхиваясь, смотрел на Мосола во все глаза, старался проникнуть глубже в его ответы, но это плохо получалось, Мосол будто в глухую защиту ушел, в душу не пускал, отвечал односложно, упрямо, с завидной настойчивостью. С лица Кашалота не сходила гримаса растерянности и подозрительности.
      - Ладно, прогулы отработаешь, - сказал он наконец. - По две недели гулять... да какой две...
      три уже скоро!.. Болтаться без дела я никому не позволю. Садись, поехали.
      "Чероки" катил по просохшему после остатков снега и бурных весенних дождей Левобережью. Улицы кое-где выскребли, газоны чуть тронулись зеленцой, лед на водохранилище растаял, исчез, шустрый апрельский ветер играл с водой, гнал по ее поверхности веселую, мелкую, как плотва, рябь.
      Кашалот, повернувшись к окну, мечтательно вздохнул:
      - Ну, скоро сезон, соскучился я по яхте. Скоро поплывем, братцы. Еще недельку-другую да и... Поплывем!
      И вдруг заорал дурашливо, совсем по-мальчишески:
      - Над белой яхтой парус распущу-у, Пока не знаю с ке-е-е-ем...
      Они приехали в офис. Кашалот выпроводил каких-то просителей с их "личными вопросами"
      (неприемный день!), велел Мосолу и Колорадскому Жуку, поджидавшему шефа на диване в приемной, зайти.
      Сам плотно прикрыл дверь, закурил, кинув ногу на ногу.
      - Так, братцы-кролики. Дело есть. Пришло время поработать. Чувствую, покатили на меня бочку, надо упредить.
      Встал, подошел к сейфу, вынул из него "Макаров" Мерзлякова, загнал в рукоять обойму, подал Мосолу.
      - Мамеда замочите. Потом мента нашего, Мерзлякова. Можно в обратном порядке, но обязательно в один день. Понятно?
      Мосол с Колорадским Жуком переглянулись, судорожно дернули головами. Молчали.
      - Вечером мне скажут, где Мамед будет. Он с шлюшонкой одной завожжался, а девка эта наша, ясно? Предварительные сведения такие: ночевать будет на Краснознаменной, адрес я потом скажу.
      Придете ко мне сюда же.
      - Девку эту... тоже мочить?! - Колорадский Жук нервно сглотнул слюну.
      - На хера ее мочить, ты что, совсем?! - Кашалот постучал себе по лбу. Я ж тебе говорю:
      наша девка, она и наводку дала. А ты ее мочить...
      Ну, идиот! Припугнуть ее надо, чтобы с черными не якшалась, а так... нам шлюхи самим нужны, понял?.. Мамеда кладите наверняка, с контрольным выстрелом. Как Резаного. Пушку не бросайте. Мерзлякова положите дома, ночью. Он сейчас живет один, знает, что от меня кто-то придет... я ему сказал. С "товаром". Имитируйте самоубийство. Напоите его шампанским, я дам вам бутылку с порошочком... он быстро заснет. Дальше сообразите. Но чтоб все правдоподобно было, пальчиков ваших нигде не должно быть.
      - А если он дверь не откроет? - спросил Колорадский Жук.
      - Я же сказал: откроет. Он знает, что со мной лучше не ссориться. На нем много чего висит, тот же Гейдар Резаный... Мент этот вот у меня где!
      И Кашалот сжал перед собою на столе большой волосатый кулак.
      ...Вечером, в темноте, Мосол и Колорадский Жук вновь приехали к Кашалоту. Тот назвал им точный адрес на Краснознаменной, рассказал, как лучше подкараулить Мамеда. Назвал примерное время, когда он приедет с девицей на ночевку. Ждать в подъезде нужно заранее, одному караулить где-то поблизости, а другому - стрелять.
      Колорадский Жук послушно кивал. Мосол помалкивал.
      - Ширнешься для храбрости? - спросил его Кашалот. - А то, вижу, нос повесил. Боишься, что ли? Черного жалко? А они нас с тобой не пожалеют. Вон, в Чечне...
      - Чего бояться?! - перебил Мосол. - Просто думаю. Девку бы не зацепить.
      - Она, когда увидит человека в подъезде, отскочит в сторону, понял?
      Кашалот сделал Мосолу инъекцию (к опию сам Кушнарев пристрастился после первой отсидки), довольно глянул на боевика, похлопал по плечу.
      - Ну вот, сразу повеселел. А то сидит, как хрен моченый... Ладно, поехали, проводите меня до дома. Леху с Кисой я отпустил, они в сауну отпросились. Поехали!
      Залезли втроем в "Чероки", Кашалот сел за руль, покатили по городу резво, лошадок в моторе было много. В приоткрытых окнах засвистел свежий вечерний ветер.
      У поворота в свой переулок Кашалот притормозил.
      - Ну все, ребята, пока. Желаю успеха. Берите тачку и дуйте на Краснознаменную. Часа полтора-два, думаю, придется вам потоптаться, а потом и Мамед пожалует...
      Договорить он не успел. Мосол, давно уже передернувший затвор "Макарова", выстрелил ему в спину, через сиденье, в левую часть груди.
      Выстрел получился глухим, почти неслышным.
      Даже Колорадский Жук и тот не сразу все понял.
      - Ты что? - охнул он, когда увидел, как Кашалот упал на руль. - Ты... зачем?
      - За него нам с тобой все равно меньше дадут, чем за Мамеда, Мерзлякова и всех остальных, - спокойно сказал Мосол. - Под вышак я не стремлюсь. А Кашалот нас под "вышку" и пихает... Давай, перетянем его на заднее сиденье. Шевелись, шевелись, Жучок! Не мандражи. Дело сделано. Садись за руль.
      Колорадский Жук повиновался.
      Вдвоем они быстро перекинули тело Кашалота назад, прикрыли сдернутым со спинки чехлом.
      Если бы кто-то сейчас и заглянул случайно в машину, не сразу бы что-то понял.
      Потом Жук развернул "Чероки", и они покатили вдоль водохранилища, за город. Ехали переулками, по частному сектору, стараясь не привлекать к себе внимания.
      Никто их не остановил.
      Удалившись на приличное расстояние от окраины, выбрали глухое обрывистое место.
      Колорадский Жук включил первую передачу, придавил педаль газа камнем и выпрыгнул из машины.
      "Чероки" пошел к воде, сорвался вниз, ухнул в яму. Побулькал, попускал со дна пузыри и умолк.
      Кашалот отправился вместе со своей любимой тачкой на дно рукотворного "моря". А Колорадский Жук и Мосол потопали назад, в город.
      "Макаров" остался там, в машине. С семью патронами.
      Глава 29
      "ЖДИ МЕНЯ..."
      - ...Я не могу больше с ним общаться, Александр Николаевич! Я боюсь его! Поймите! Он убил троих... он и нас всех убьет. Меня, маму, Ксюшу. Я боюсь открывать ему дверь, боюсь смотреть ему в глаза. Он сразу обо всем догадается.
      Марина плакала навзрыд, грязные слезы текли по ее щекам в три ручья, она то и дело вытирала лицо скомканным платочком, но краски на ресницах было много, и грязи на щеках не убывало.
      Мельников сочувственно слушал молодую женщину. Она была права - от Паши ждать можно чего угодно. И если он действительно заподозрит любовницу...
      - Марина, вам все равно надо будет придумать что-нибудь убедительное, сказал он. Слушающий их разговор Омельченко (он сидел за рулем) покивал головой. Жаль, конечно, терять такого агента, подумал он, но что делать? Женщина может сорваться в любой момент, проговориться, или Паша, чего доброго, вырвет у нее признание силой, что тогда? Новая смерть?
      Нет, рисковать нельзя. Тем более, что и мать, и дочь Марины могут подвергнуться нападению убийцы. Волков-то понимает, что высшую меру уже заработал, суд не простит ему убийство двух милиционеров и инкассатора, ранение еще троих, один из которых, инкассатор Рудаков, до сих пор лежит в больнице с тяжелым ранением позвоночника. Пуля застряла между позвонками, нейрохирурги удалили ее, но задет нерв, человек, возможно, останется неподвижным на всю жизнь.
      Конечно, этого Волков пока не знал, знал это Мельников, но кому от этого легче?
      Но - жаль, жаль было терять Марину как агента Осталась ведь самая малость: узнать, где Паша прячет оружие...
      - Я придумаю, придумаю, - говорила Марина, погрузившись в свои мысли. Мы уедем в деревню, я побуду пока у мамы. Ведь вы скоро арестуете его, Александр Николаевич?
      - Конечно, арестуем, Марина Но... понимаете, нам нужны улики, вещественные доказательства Оружие, если говорить прямо. И если бы вы...
      Марина не слушала, не хотела слушать. Ее, как и всех на фирме "Братан и К°" встревожило чепе: Борис Григорьевич - исчез. Вместе со своим джипом. Уже несколько дней его нет не только на работе, но и дома. Охранники (Леха и Киса), приехавшие на "БМВ", доложили в офисе, что шефа нигде нет. Мать его беспокоится, хотя Борис и раньше исчезал на день-другой, кутил где-нибудь с бабами, но в этот раз...
      Да, с шефом что-то случилось, все это чувствовали.
      В смену Марины прибежали Надежда и Светлана. Продавщицы полдня просидели в киоске в ожидании - может быть, ребята что-то узнают, скажут.
      Никто ничего не узнал.
      Секретарша Кушнарева - Алиса, молодаядлинноногая - теперь главная пассия шефа (Надежду он давно уж оставил, не говоря про Марину и Светлану)... Так вот, Алиса взяла расследование пропажи шефа в свои руки. Позвала охранниковтелохранителей, дотошно расспросила Леху с Кисой, этих ходячих и вечно сонных "шкафов" - где, когда и во сколько они расстались с Борисом Григорьевичем в среду? Те сказали, что шеф отпустил их в сауну, попариться и позаниматься с девочками, а оставались с ним здесь, в офисе, Мосол и Колорадский Жук. Парни сказали, что проводят шефа до самого дома, и Борис Григорьевич это же сказал, лосле чего Киса с Лехой уехали расслабляться.
      Алиса послала за Жуком и Мосолом телохранителей шефа, с ними увязался и Рыло, так как хорошо знал, где тот и другой жили, но все вернулись ни с чем, вернее, с известием: и Мосол, и Колорадский Жук лежат дома в стельку пьяные, но объясниться сумели: шеф лично вел свой джип (он и шофера в тот день отпустил по каким-то домашним делам), они с ним доехали до поворота к его дому и расстались. До дома там оставалось метров сто... Нет, никаких выстрелов или взрывов они не слышали. Да и мать это подтвердила.
      Она сказала, что Борис к дому не подъезжал.
      Предчувствие большой беды повисло над "Братаном". Народ на фирме заволновался...
      Многие, конечно, знали об агрессивных планах своего шефа, в том числе и продавщицы киосков. И хорошо понимали, что все это чревато, что та сторона тоже не дремлет, тоже может предпринять в ответ нечто серьезное.
      Неужели они, эти городские паханы, подняли руку на Кушнарева?
      И как теперь быть сотрудникам созданной им фирмы? Ведь это не акционерное общество с законными акциями и долями - все было в руках Кашалота: сила, власть, связи, деньги, наконец.
      Теперь это, возможно, рухнуло.
      Кашалота нет.
      Вся наличка (на девяносто процентов) - у него дома, у матери, надо думать, в тайниках.
      А хитрая и жадная баба, конечно же, сделает вид, что никаких денег у нее нет, что, пока не появится Борис (а он явится, явится, нагуляется вот), она палец о палец не ударит и никакие деньги даже искать не будет
      Наверное, так поступила бы каждая мать. Или жена Или хотя бы любовница-фаворитка.
      Алиса сообразила, что к чему, но реальной власти у нее не было слишком молода и неопытна, к тому же она не успела окрепнуть в этой должности. И, видимо, ничего не знала про финансы шефа.
      К вечеру собрались в офисе сотрудники фирмы, не так, конечно, и много людей, посидели, погоревали... Кто-то из парней бросил унылую шутку. "Спасайся, кто может..."
      Братва этот призыв восприняла серьезно Грехи водились за всеми. В самом деле, пришло время подумать о себе И следы кое-какие за собой замести, и спланировать будущее. Если Кушнарева нет уже в живых (а обсуждалась и такая версия), то прямая его наследница - мать, а как она поведет дело, никто не предполагал, да и станет ли вообще связываться с этими киосками, с торговлей... Старухе это не нужно. Продаст кому-нибудь дело, да и все. Может киоски и отдельно продать, поштучно. А кто купит, например, тот, в котором Марина работает? Разве только Надежда. Девка она прижимистая и хитрая, могла поднакопить на киоск. Ее, Марину, продавщицей не оставит отношения у них что-то испортились в последнее время, они друг друга теперь терпеть не могут. Черная кошка дорогу им перебежала, не иначе, тот самый Спонсор, которого давно уже нет в живых.
      Значит, безработная, такая перспектива?
      В расстроенных чувствах, взвинченная, отправилась Марина домой, а тут снова на остановке автобуса дожидались ее фээсбэшники, приехали на знакомых "Жигулях" Мельников и Омельченко. Позвали в машину, заговорили о Паше... об оружии. Она и не выдержала, сорвалась.
      - Я не могу больше с ним общаться, Александр Николаевич!..
      Офицеры выслушали ее доводы, постарались успокоить. И понять - что случилось вдруг с такой покладистой и уравновешенной женщиной? Какая муха ее укусила?
      Мельников догадливо спросил:
      - Что-то на работе, Марина?
      - И на работе тоже, да! - нервно отвечала она. - Шеф пропал, Кушнарев, а вы понимаете, что это для всех нас значит? Мы все станем безработными. Все документы - на нем, он частный и единоличный владелец фирмы, деньги все у него... были. Сейчас у матери. А разве она что-то отдаст? Скажет, не знаю я ничего...
      - Ачто могло с ним случиться, как вы думаете, Марина?
      - Да все что угодно, Александр Николаевич!
      В наше-то время! Шел человек домой - бах!
      Убили!
      - Его что... кто-то видел мертвым?
      - Нет, не видели. Но - нету же человека! Несколько дней уже прошло. Поехал домой, его ребята наши почти до порога проводили...
      - Значит, он домой не заехал, а решил двинуться куда-то еще?
      - Ну, наверное. Никто же ничего не знает. Но простились с ним в ста метрах от дома. Это факт.
      Мы сами все проверили.
      "Кашалота могли, конечно, убрать конкурирующие фирмы, - подумал Мельников. - Придется разбираться... Ас Мариной... да, женщину нужно вывести из-под возможного удара со стороны Волкова, это действительно опасно".
      - Марина, вы в самом деле поезжайте в деревню, и как можно скорее. От греха подальше.
      - Да, мы завтра же уедем. Матери там с парниками надо заниматься. И я с ними заодно уеду...
      - Пожалуйста, Марина, вы только не нервничайте. Объективно ничего не изменилось. Волков...
      - Да тут дело не только в Волкове. На фирме у нас, я же вам все рассказала... Прямо рок какойто висит... смерть в затылок дышит.
      - Нервы, Марина, нервы...
      - Это не нервы, Александр Николаевич! Это жизнь такая. Нам ее такую создали - живешь и боишься. И все ждешь, когда и по твою душу придут... Я просто боюсь! За маму. За Ксюшку-у...
      С женщиной началась истерика. Она снова заплакала, и все никак не могла остановиться, то и дело вскрикивала: "Господи, да что же это на нас напасть такая, а? За что? Господи!.."
      - Притормози, Андрей, - велел Мельников Омельченко.
      Ни воды, ни каких-либо успокаивающих капель у оперативников, разумеется, не было - ранее с агентами (в том числе и женского пола)
      ничего подобного не происходило. Плакали, да, но чтоб истерики закатывать...
      Мельников неловко стал успокаивать женщину:
      - Марина, пожалуйста, успокойтесь. Возьмите себя в руки. Не надо так переживать. Это действительно нервный срыв, стресс, наложилось одно на другое. Не надо так реагировать, все образуется. Мы вам поможем завтра уехать, проводим. Отдохнете у мамы, поживете на свежем воздухе...
      Марина понемногу успокоилась, попросила сигарету.
      Хлюпала носом, говорила:
      - Вы простите меня. Я за дочку больше переживаю. Вот отвезу их в деревню, а сама вернусь, ладно? И если он... Павел... придет... Я постараюсь про оружие у него выпытать. Может, он снова во сне проговорится... Или как-то по-другому.
      И про Кушнарева если что узнаю, я вам позвоню.
      Его убили, у меня сердце болит, я чувствую это.
      И все наши женщины это чувствуют.
      - Пока забудьте про все дела, Марина. - Мельников глянул на часы. - В таком состоянии вы ничего не сможете... Отдохните, а там видно будет.
      Они отвезли ее к дому, и Марина вышла из машины, перевела дух: "Ну, кажется, отвязалась. И не переиграла, нет, они поверили. И как "то я, в самом деле, узнаю у Павла про оружие? Напролом спрашивать: а куда ты дел стволы, из которых по инкассаторам пулял? Да он тут же придушит...
      Какая из меня агентша? Все поджилки трясутся, как только подумаю, что у Павла придется о чемто спрашивать. Господи, да как же мне теперь от него отбиться-то? Или уж до конца терпеть, пока его не поймают? Вот так любовничка себе завела, нечего сказать! Мокрушника..."
      Марина торопливо цокала каблучками по дворовому асфальту. Поднялась к себе в квартиру, открыла дверь, ахнула.
      На диване в ее комнате сидел Павел.
      Рядом с ним Ксюша.
      Оба они над чем-то дружно и весело хохотали.
      ...Ночью, в постели, Койот спросил:
      - Марин, а если со мной что случится... ты...
      ты меня будешь ждать?
      Она приподнялась на локте, сказала как можно естественнее:
      - А что с тобой может случиться, Павлик?
      - Ну... мало ли. Менты поймают. Ты ведь знаешь, что я... ты все слышала тогда, ночью, я по глазам твоим понял. И, может, ты уже стукнула на меня со страху...
      - Да что ты говоришь, Павлик?! - Она зажала его рот ладонью. - Не надо! Ничего я не слышала, ничего не знаю! Ради Бога, не начинай этот разговор, умоляю тебя!
      - Да его закончить надо, чего там начинать! - усмехнулся Койот. Разговор в ту ночь начался, просто мы оборвали его...
      Он встал, закурил. Сидел, не поворачиваясь к ней лицом, рассуждал:
      - Конечно, меня могут поймать. А могут и не поймать. Вон ребята, какие журналиста этого, Листьева, положили, Квантришвили, Меня, Холодова... ну и других - в бегах до сих пор! То ли их ищут, то ли уже бросили. Если язык за зубами держать, можно всю жизнь спокойно прожить.
      А если соскочило... да, воробья не поймаешь.
      - Перестань, Паша! - Марину трясло, как в лихорадке, ей и казалось уже, что она серьезно и опасно заболела. - Не надо! Зачем ты наговариваешь на себя?!
      - Я тебя только об одном хочу попросить, Марин! - Он швырнул сигарету в форточку, повернулся к ней, обнял. - Я один всю жизнь, как волк. У меня и фамилия-то волчья... Матери почти не помню, отец не просыхал, пил... С Людкой у нас не заладилось. Холодная она, бездушная какая-то. Рыба, а не человек. Один я. Выть оттоски хочется. А тебя когда увидел... Сердцем к тебе потянулся, понимаешь, как магнитом вдруг к тебе поволокло. Мне с тобой хорошо было. Ты мне и за мать, и за любовницу. И Ксюшку я твою люблю, Марин. Пацанка у тебя чудо! Веселая, ласковая. Я ее удочерю, Марин, ты не думай! Ты только подожди меня, а? Если не расстреляют, если лет пятнадцать дадут... Я их проживу, я буду о вас думать, домой буду стремиться, поняла?
      Домой! К тебе. И к Ксюшке... Наворотил я, конечно, грех у меня на душе большой, не простят, наверное, не поверят. А я бы все заново начал, если б тебя раньше встретил. А теперь...
      Марина молчала, плакала.
      В эту бессонную ночь Койот все ей рассказал:
      как еще пацаном украл у приятеля отца обрез, как много лет зачем-то хранил его, прятал, как потом, уже взрослым, задумал добыть настоящее, компактное оружие, убил милиционеров, потом напал на инкассаторов... Рассказал он и об убийстве шофера "КамАЗа", только не стал называть сообщников, а все приписал себе: попросил подвезти, брызнул в лицо шофера(из газового баллончика, задушил его, потом бросил в лесу, а "КамАЗ" продал грузинам... Сказал, что Кашалот вычислил его, узнал по фотороботу, заставил работать на себя, и он должен теперь снова убивать...
      "Значит, это он, Павел, убил Бориса Григорьевича, - решила Марина. Паша не хочет больше заниматься этим гнусным делом, вот он и..."
      А он будто прочитал ее мысли:
      - Нет, Кашалота я не трогал. Я думаю, его Мерзляков замочил или кто-то из тех, из центра.
      Они давно на него зуб имели.
      Марина дрожала с головы до пят.
      - Паша... Пашенька! Остановись! Я не могу больше слушать этот бред. Зачем ты мне все это рассказываешь? Как мне жить с этим?!
      - Ты все должна знать, Марин. Мне больше некому рассказывать. А носить тяжело. Но я даже не поэтому... Хочу, чтобы ты не из протоколов потом узнала - от меня. Потом много про меня всякого говорить и писать будут. Вранья много будет, ненависти. Я заслужил эту ненависть, конечно. Но так хотелось всегда человеком себя чувствовать. И жить по-человечески... Я уже думал: а может, пойти в милицию, сознаться во всем? Легче будет. Как ты думаешь, Марин? Зачтется же явка с повинной?
      Она затрясла опущенной головой:
      - Не знаю... не знаю! Я с ума сейчас сойду, Паша! Хватит!
      Он помолчал, слушал всхлипывания женщины, гладил ее голое плечо.
      - Ладно, Марин, все. Прости. Я и сам не ожидал, что так разговорюсь. Накатило что-то. Зря, наверное. Теперь и ты будешь мучиться. Я думал, ты поймешь меня...
      - Может, тебе уехать, Паша. А? - Она подняла к нему мокрое от слез лицо. - Я тебе денег дам... Поезжай! Куда-нибудь в Сибирь, на Дальний Восток... Россия же большая!
      - Ладно... ладно... - меланхолично повторял он. - Куда от себя уедешь? Все же со мной останется. Да и без тебя я уже не могу. Поживу хоть сколько с тобой... Хочешь, я завтра при матери предложение тебе сделаю? Хочешь?
      Марина молчала, шмыгала носом, и Койот правильно понял ее молчание. Встал, взялся за одежду.
      - Ладно, пошел я. Светает уже. Транспорт еще не ходит, но ничего, я пешком. Прогуляюсь.
      Постоял у двери, глухо сказал: "Прощай, Маринка. Спасибо тебе за ласку. Всегда буду помнить... пока жив".
      Она не ответила. И не пошла его провожать.
      А Койот вышел на улицу, постоял у подъезда, вдыхая свежий утренний воздух. Потом не спеша, с наслаждением закурил, не спеша пошел прочь со двора.
      Оглянулся. Окинул тоскливым взглядом дом, где оставалась его женщина, ее ребенок и мать.
      Пробормотал выплывшие откуда-то в памяти стихи:
      Жди меня, и я вернусь.
      Только очень жди..
      Усмехнулся: кто его, Павла Волкова, убийцу, будет ждать столько лет, если оставят в живых?
      Кому он нужен?
      Бросил сигарету, зло затоптал ее и быстрым шагом двинулся домой. Отец с мачехой, покладистой, понимающей его, Павла, - это все, что у него осталось...
      Этим же утром Марина с матерью и Ксюшей уехала из Придонска в деревню. Вернулась в город, когда вся эта история печально завершилась.
      Ей дали об этом знать.
      Глава 30
      ДОБРОВОЛЬНОЕ ПРИЗНАНИЕ
      ОБЛЕГЧИТ ТВОЮ УЧАСТЬ
      Не сразу, не в один день Мосол и Колорадский Жук приняли это трудное решение - сдаться властям добровольно. Но - приняли.
      Перед посадкой долго и классно оттягивались.
      Практически целый месяц. Хорошо знали, что вольница кончилась, что за убийство придется отвечать по закону, что сидеть не один год.
      Особого снисхождения к себе не ждали, но все же рассчитывали, что явка с повинной смягчит наказание, закон это предусматривает.
      Они долго думали, кому именно сознаться в содеянном. И дружно пришли к выводу - Эмме Александровне Крайко, идти надо к ней. Их, шпанят, она помнит, конечно, еще по работе в Левобережной прокуратуре, возможно, что и теперь в курсе их дел - оперы доложили. Кашалот был на виду, все, кто его окружал, разумеется, тоже. Только ленивый и равнодушный опер района не знал их фамилий и кличек, не говоря уже о бывшем начальнике утро капитане Мерзлякове.
      Да, спился мужик после того, как его погнали из ментовки, затосковал. Нигде не работает, когда трезвый - гоняет на своей тачке по городу, занимается извозом. При случайных встречах старается делать вид, что не знаком с ними, подручными Кашалота, не их поля ягода. Чует свой конец. Скоро всем им придется отвечать перед судом, скоро уже зазвенят браслеты на руках...
      Колорадский Жук и Мосол хотели позвать с собой на добровольную явку и Серегу Рылова, но Рыло, почуяв опасность, рванул куда-то в теплые края, на Кубань, где жили у него дальние родственники: надо было попытаться раствориться в народе.
      Пусть пытается. Побегает, может, на месяц больше, чем они. Но, как известно, раньше сядешь - раньше выйдешь!
      Они явились к Эмме Александровне прямо на работу, в прокуратуру. Уже экипированные для посадки в СИЗО, помытые-побритые, соответственно одетые и с продуктами на первые двое суток. Тюрьма и ее порядки знакомы, за каждым - ходка, так что не в новинку будет и эта, очередная, и "столыпинские" вагоны, и нары, и окрики "вертухаев", и оскал собачьих морд...
      Уже с порога кабинета Мосол заявил:
      - Мы с повинной, Эмма Александровна. Зачтется?
      - Конечно, ребята, - спокойно сказала она. - И чего же вы натворили в этот раз?.. Садитесь, рассказывайте. Разговор у нас, наверное, долгий будет?
      - Как спрашивать станете.
      - Подробно. Я человек, вы знаете, дотошный, любознательный, обо всем вас расспрашивать буду.
      - Ну... мы вообще-то мало знаем. Больше про себя. О других не спрашивайте, Эмма Александровна. Суками не были и не собираемся. Западло!