Изувер

      - Ну-ну, не надо горячиться. Давайте о вас поговорим, я согласна Под протокол, конечно, как полагается. Или вы просто посоветоваться пришли?
      - Я же сказал, с повинной, - нахмурился Мосол.
      - Но вы все же послушайте сначала, Эмма Александровна, - заискивающе попросил Колорадский Жук, наивно рассчитывая, что начало их разговора может что-нибудь изменить в будущих решениях суда. - А потом уже и решайте, чего писать, а чего не писать. Лишняя писанина кому нужна?
      - Резонно, - скупо улыбнулась Крайко. - Итак?
      Мосол и Колорадский Жук переглянулись, будто робкие купальщики, пробующие воду - боязливо и с опаской: не холодно ли? не глубоко?
      И все же надо было плыть к противоположному берегу. Назад пути отрезаны.
      Мосол решительно начал:
      - Вы, наверно, слышали про Кушнарева, Эмма Александровна?
      - Слышала, да. Пропал без вести. Находится в розыске.
      - Это мы его замочили, Эмма Александровна.
      Рыбок он в нашем водохранилище кормит. Второй месяц.
      Мосол остановился, смотрел на Крайко - как прореагирует на его сообщение следователь прокуратуры?
      Эмма Александровна прореагировала нормально: в обморок не упала, за сердце не схватилась, глаза круглыми не стали. И квадратными тоже. Она спокойно, как врач выслушивает своих пациентов, кивала. Подумала: "Ну, слава Богу, на одну сволочь в Придонске стало меньше". Вслух, разумеется, этого не сказала.
      Подняла трубку телефона, набрала номер Костенкина, произнесла ровно:
      - Валентин, зайди. Возьми бланки протоколов, ручку, писать будешь. Ты же знаешь, я не люблю.
      И засмеялась, когда Костенкин ответил: "Руку уже сводит от этой писанины, Эмма Александровна. Скоро, видно, на инвалидность перейду".
      Минут через пять он явился - с двумя шариковыми ручками и бланками. Глянул вскользь на Мосола и Колорадского Жука, сказал: "Здравствуйте, господа".
      "Господа" промолчали
      - Давние мои знакомые явились, Валентин, - представила их Крайко. Между прочим, с повинной. Я всей душой этот факт приветствую.
      И должна сообщить, что следствие все равно на вас, ребята, уже вышло. Оперативники мне ваши имена уже называли... А что вы о Перегонцеве можете сказать, кстати? Пока вот Валентин Сергеевич не начал писать.
      - О Мотыле, что ли? - уточнил Мосол.
      - Да, о нем. Зачем он в СИЗО полез? Кто его надоумил?
      Бандиты поскучнели.
      - Это надо у Кашалота спрашивать, Эмма Александровна, - буркнул Колорадский Жук.
      - Ну, Кашалот теперь ничего не скажет...
      Ладно, сейчас поговорим, подпишете протокол, а потом поедем, посмотрим, где вы его упрятали...
      Постановление на задержание выписывай, Валентин, - не меняя интонаций, распорядилась Крайко. - Оперативников вызови. Машину надо заказать часа на... два. Да, после обеда. Глянем, где Борис Григорьевич Кушнарев упокоился, царство ему небесное.
      Дальнейший разговор-допрос шел в кабинете обыденно. И опытные преступники, и опытные следователи вели себя сдержанно, эмоций особых не проявляли. Мосол и Колорадский Жук обращались к Эмме Александровне на "вы", а она запросто "тыкала" всем троим мужчинам, и все трое относились к этому как к вполне законному положению вещей. Да так оно и было: с ними говорила седовласая, пожившая женщина, годящаяся по возрасту всем троим в матери, и к тому же - докавевоем деле, мастер, признанный авторитет. И справедливый человек. Мосол и Колорадский Жук знали, что с Эммой Александровной надо говорить без дураков, не хитрить и не юлить, и только в этом случае можно рассчитывать на ее помощь. Крайко, если пообещает, сделает. Она человек слова.
      Но как все же тяжело рассказывать о своих похождениях! И максимально правдиво отвечать на вопросы следователей.
      Велик соблазн что-то недоговорить, свалить вину на другого.
      Рассказывать же Мосолу и Колорадскому Жуку предстояло много.
      Через день, когда с помощью водолазов из водохранилища было извлечено тело Кушнарева, в Придонске были задержаны несколько человек.
      Мерзляков, два бывших его оперативника из Заводского РОВД, которые выколачивали в свое время "признания" из Перегонцева - Мотыля, шофер Кашалота, два его телохранителя. Предупреждены о невыезде из города продавцы киосксв фирмы "Братан и К°", секретарша, а также мать Кушнарева.
      Следственная бригада областной прокуратуры под руководством Крайко начала масштабное и скрупулезное следствие по делу Б. Г. Кушнарева, убитого в апреле текущего года.
      На допросах всплыла и трагическая история с семьей Вшивцевых: Мосол с Колорадским Жуком указали место захоронения несчастных стариков...
      Разматывало следствие и подробности убийства Гейдара Резаного. И в этой истории не обошлось без признаний Мосола и Жука.
      Но все чаще мелькало в показаниях допрашиваемых: "У Кушнарева был киллер, который и расправлялся с этими погибшими. Лица его никто не видел, так как он всегда приезжал на машине Кашалота и был в маске... Он и казнил всех этих несчастных..."
      Говорили об этом и Мосол с Колорадским Жуком. Они были опытными урками, знали, в каком направлении можно гнать волну.
      Но и Крайко с Костенкиным тоже не были начинающими следователями делали вид, что верят...
      Оба они уже знали имя "киллера в маске".
      Знали и то, что офицеры Мельникова вместе с "топтунами" "семерки" следят теперь за каждым шагом Павла Волкова, слушают его телефонные переговоры.
      Оперативники, как было приказано, все еще не теряли надежды на то, что им каким-либо образом удастся обнаружить место, где Шакал-Койот прячет оружие.
      Койот находился теперь почти под круглосуточным наблюдением офицеров управления ФСБ.
      Глава 31
      ЖАДНОСТЬ СГУБИЛА
      Искать в конце апреля девяносто пятого "прошлогоднюю" женщину в серой плиссированной юбке и красной кофточке - занятие не из легких.
      Если бы тогда, в августе, не откладывая, по горячим следам, дело было доведено до конца, если бы не случились эти вечные межведомственные нестыковки...
      Грустная правда жизни, увы: время было упущено.
      Тем не менее подполковник РУОП Костромин горячо взялся за работу. Надо было исправлять ситуацию. И шансы, он это чувствовал, у милиции были.
      Он лично встретился с двумя пожилыми женщинами, которые в прошлом году навещали в туберкулезной больнице свою занедужившую подругу. Женщины с трудом, но все же вспомнили ту молодую бабенку в красной кофточке и серой плиссированной юбке, которая уехала на "КамАЗе", не дождавшись автобуса, и свои показания.
      - Еще в этот грузовик двое запрыгнули, - вспомнила одна из свидетельниц. - Молодые мужчины. Я их до этого момента не видела, на остановке они не стояли. А когда "КамАЗ" тронулся, они откуда-то взялись...
      - Вы это точно помните? - сейчас же спросил Костромин.
      - Конечно, Владимир Григорьевич! - даже обиделась женщина. - День же был, солнце...
      А запомнилось потому, что мы долго стояли, измаялись. А тут люди сели в грузовик и поехали. А с этой девушкой в красной кофточке мы перед этим разговаривали. Власть поругали, больницу, что даже скамейки тут не поставили, хоть на землю садись. Мы ведь люди пожилые, ноги уже не те. Ну вот. Девушка эта...
      - Ну какая она девушка! - поправила вторая свидетельница. - Ей за тридцать, не меньше.
      - Ну хорошо, молодая эта женщина, - продолжала первая свидетельница. Вот мы с ней поговорили, потом она увидела, что из больничных ворот вышел шофер "КамАЗа", подошла к нему, что-то сказала, мы не слышали, грузовик далеко стоял, у забора; потом залезла в кабину, и они уехали. А когда машина тронулась, &нее эти двое запрыгнули.
      - Девушку эту, если покажем, сможете узнать?
      - Да кто знает! Давно же это было. Надо бы поговорить с ней, рядом постоять. Я могу ее, наверное, по голосу узнать.
      - Беленькая такая, довольно упитанная, в темных очках была, припоминала вторая свидетельница.
      - Встречу мы организуем, - пообещал Костромин.
      Свидетельниц долго уговаривать не пришлось, они охотно согласились помочь милиции.
      Опасного тут ничего не было. Костромин просил их опознать женщину, которая села в кабину "КамАЗа", стояла перед этим с ними на остановке.
      Чтобы не пугать свидетельниц, Костромин не стал говорить им об убийстве шофера Крылышкина, сказал лишь, что они, милиция, проводят оперативно-следственные мероприятия.
      Разработка подозреваемого - вещь муторная, трудоемкая. Человек изучается со всех сторон: и дома, и на работе, и во взаимоотношениях с другими людьми. И продолжается это недели, месяцы, а иногда и годы.
      Подполковник Костромин ничего нового выдумывать не стал - вместе с Игорем Саженцевым они отправились на работу Валентины Клепцовой, в столовую при институте "Электроника", двадцатиэтажное здание которого стеклянным сверкающим параллелепипедом торчало в самом центре Левобережья, недалеко от Дмитровского рынка.
      По служебным удостоверениям офицеры беспрепятственно достигли цели пищеблока института, переговорили с директором столовой, потом с несколькими поварихами, коллегами Клепцовой. Все они дружно отзывались о Валентине Ивановне как о хорошем специалисте и достойном человеке. Претензий по работе она не имеет, вторые блюда готовит вкусно, котлеты ее и гуляши посетители столовой хвалят. Правда, в столовую сейчас народу стало ходить меньше, у людей нет денег, зарплату задерживают регулярно, так что...
      Песня эта Костромину с Саженцевым была знакомая, офицеры РУОПа и сами уже третий месяц перебивались кое-как.
      Директриса столовой - толстенная бабища килограммов на сто двадцать, вся будто из желе, вызывала в свой кабинет тех, с кем Костромин и Саженцев намерены были поговорить, а потом деликатно уходила, сидела в соседней комнате, у бухгалтеров.
      Костромин спрашивал, Саженцев вел протоколы.
      Вошла молоденькая повариха в красной кофточке и серой плиссированной юбке (она собралась уже уходить домой, отработала свою смену), и Костромин сразу же подумал. "Вот, в такой, видно, одежде была на остановке автобуса и Клепцова..."
      Повариха отозвалась о ней стандартно, похвалила ее, сказала, что она "женщина добрая, не жлобиха. Сейчас ведь многие озлобились, замкнулись в себе, отдалились друг от друга..." А Валентина Ивановна, дескать, ничуть не изменилась - какая была, такая и осталась.
      Костромин слушал, кивал, делал в своем рабочем блокноте пометки. Пригодятся.
      Сказал как бы между прочим, с улыбкой:
      - Женщины, вот я заметил, любят плиссированные юбки. Жена моя тоже такую носит. А возни с ней... как это вы столько складок разглаживаете? И вам лично эта одежда очень идет.
      Повариха зарделась, провела рукой по подолу.
      - Ой, да я не так давно все это купила. Недорого.
      - На рынке? Он же тут, рядом с вами.
      - Нет, это я у Вали Клепцовой и купила. Ей мало стало, она поправилась в последнее время, ну и предложила мне. А на меня как раз.
      - И много она с вас взяла?
      - Ну что вы, мужчины, такие вопросы задаете?
      - Мы же милиционеры, народ любознательный. Все хотим знать.
      - Ну договорились, никто из нас не обижен.
      "Отдала за бесценок, - сообразил Костромин. - Лишь бы сбыть с рук".
      Он задал Мухиной (такая была у поварихи фамилия) еще несколько малозначащих вопросов и отпустил женщину.
      Потом попросил директрису позвать Клепцову, с интересом глянул на нее: да, беленькая, пухленькая, фигуристая, с приятным, запоминающимся голосом. Ведет себя внешне спокойно, хотя внутреннее напряжение выдают руки: сцеплены на коленях до белизны в костяшках, тискают друг друга.
      Костромин стал задавать Клепцовой прямые, жесткие вопросы:
      - Скажите, Валентина Ивановна, каким образом чужой рецепт попал в вашу квартиру?
      - А... Муж вспомнил: он его в троллейбусе нашел, хотел отдать, но хозяин не отозвался. Домой зачем-то принес. А как он под диван попал, я не знаю. Бросил... или сам завалился... бумажка!
      - Хорошо. Скажете мужу, чтобы приехал ко мне, на Бахметьева, я хочу с ним побеседовать.
      - Скажу.
      - Ну, а вы сами что делали в августе прошлого года у туберкулезной больницы? Зачем вас туда занесло?
      - Я?! Я там никогда не была, не знаю даже, где эта больница находится.
      - Странно. А вас там видели.
      - Не может этого быть. Я же вам говорю: не знаю даже, где эта больница. Никогда туберкулезом, этой заразой, не болела. Бог миловал. И родня у меня здоровая.
      - Может, вы навещали кого-то из знакомых?
      - Да какие знакомые?! Я с такими не вожусь. - Валентина вполне искренне, хотя и несколько нервно засмеялась.
      - А вы все-таки вспомните, Валентина Ивановна. Подумайте. Вас там видели. Одеты вы были в серую плиссированную юбку и красную кофточку, в белые босоножки, на глазах - темные очки...
      - У меня нет серой плиссированной юбки, красной кофточки... ну, босоножки, конечно, есть, как у всякой женщины.
      - Понятно. - Костромин глянул на Саженцева - пиши, мол, все пиши. Это очень важно, что она говорит.
      - Значит, у туббольницы в августе прошлого года вы не были, названной мною одежды не имеете, так?
      - Да.
      - Хорошо, подпишите протокол и можете быть свободной. Надо будет, мы вас вызовем.
      Валентина подписала каждую страницу протокола, попрощалась и ушла. Держала она себя в руках отменно.
      А Костромин с Саженцевым вернулись в управление. Еще в дороге, в машине, Костромин велел старлею:
      - Игорек, готовь очную ставку.
      - Опознание?
      - Да. Пригласи свидетельниц, наших женщин из управления посадим рядом с Клепцовой...
      - На какой день назначить, Владимир Григорьевич?
      - На той неделе, я скажу точно день. Побеседуем еще с мужем, посмотрим, что он будет говорить.
      - Они уже договорились, будет толковать, что и жена.
      - Пусть договариваются. Если ее эти две женщины опознают, бабенке трудно придется. Упрячем ее на недельку-другую, пусть посидит, повспоминает...
      - Понял. Организую.
      - Пригласишь и Мухину. Пусть захватит эту юбку с кофточкой.
      - А если она сегодня скажет Клепцовой?
      - Возможно. Но в протоколе ее показания есть? Есть. И пусть бабенки посуетятся, попытаются от прежних своих показаний отказаться - себе хуже сделают. И потом, я думаю, Клепцовой не резон заговаривать с Мухиной о юбке с кофтой, вызывать подозрения. Не совсем же она дура! С головой себя выдаст.
      - Согласен.
      Ровно через неделю в одном из кабинетов РУОПа, в ряд сидели на стульях несколько блондинок примерно одного возраста - тридцатилетние. Две сотрудницы управления, двух женщин пригласили из магазина, по соседству, одна просто случайно оказалась по делам в РУОПе, из Москвы.
      Сидела среди них и Валентина Клепцова.
      Вошли Костромин с Саженцевым, с ними - две пожилые свидетельницы.
      "Господи! - подумала Валентина. - Эти-то зачем здесь?"
      - Уважаемые дамы, - обратился к женщинам Костромин. - Мы попросили вас принять участие в небольшом формальном акте. Мы ищем преступников, убивших в прошлом году, в августе месяце, водителя "КамАЗа" Александра Крылышкина и угнавших его грузовик. Машина и тело убитого спустя время были найдены, преступники - пока нет. Мы восстанавливаем события, нам, оперработникам, кое-что необходимо уточнить. Поэтому мы пригласили в этот кабинет вас...
      Он повернулся к свидетельницам:
      - Мария Георгиевна, и вы, Анна Ильинична, посмотрите внимательно на этих женщин. Когонибудь из них вы видели раньше?
      Седая рыхлая Анна Ильинична спросила:
      - А можно мне вот этой даме задать вопрос? - она показала рукой на Валентину.
      - Конечно, пожалуйста.
      - Скажите, милочка, куда вас в тот раз довезли на "КамАЗе"? Мы вам с Марией Георгиевной так позавидовали! Мы же еще минут двадцать пять стояли. Мария Георгиевна говорит: видишь, молодые какие сообразительные...
      Валентина спокойно ответила:
      - Вы меня с кем-то путаете, уважаемая. Ни на каком "КамАЗе" меня никуда не подвозили, вас я вижу впервые.
      - Да, но мы с вами еще вели разговор о том, что очень редко сюда, к больнице, автобусы ходят, что...
      - Я вам еще раз говорю, уважаемая! - голос Валентины зазвенел. - Ни у какой больницы я не была, на "КамАЗах" не ездила.
      - Ее голос, ее! - уверенно проговорила вторая свидетельница, Мария Георгиевна. - Теперь и я ее узнала. На вас, девушка, была серая плиссированная юбка и красная кофточка. И именно вы уехали на "КамАЗе", а в кузов еще двое запрыгнули. Я не знаю, что там было дальше, но на остановке вместе с нами вы стояли, вы!
      - Я вам еще раз обеим повторяю: вы меня с кем-то путаете! Я не была у туберкулезной больницы, у меня нет серой юбки и красной кофточки, я не уезжала на "КамАЗе"! - Фразы эти отскакивали от Валентины, как теннисные мячи от ракетки.
      - Спокойнее, Валентина Ивановна, - сказал Костромин. - Не надо нервничать. У нас деловой разговор... - Он кивнул Саженцеву, и тот вышел из кабинета, вернулся с Мухиной, поварихой.
      - Скажите, Таня, у кого вы купили красную кофточку и серую плиссированную юбку? - спросил Костромин.
      - Я же вам говорила, у Клепцовой, - и Мухина рукой показала на побледневшую Валентину.
      - Да ты с ума сошла, Тань! - воскликнула та - Какая юбка?! Какая кофта! Отродясь у меня таких не было. Я красный цвет вообще не люблю.
      - Ну... ты же сама сказала, Валь, что юбка мала стала, в поясе не сходится, да и кофточка... - растерянно произнесла Мухина, и только тут, наверное, поняла, что попала в историю.
      Свидетельницы, подписавшие протокол опознания, и все остальные женщины были отпущены, а Костромин стал задавать Клепцовой новые вопросы:
      - Кто был с вами в "КамАЗе"?
      - Кто запрыгнул в кузов?
      - Где вы попросили Крылышкина остановиться?
      - Кто убивал водителя?
      - Где остальные документы?
      - Кому и за сколько был продан "КамАЗ"?..
      Валентина молчала. В ушах бился голос Жорика: "...Срочно! Юбку и кофточку - на мусорку!.. И тверди, как попугай: такой одежды никогда не было, у туберкулезной больницы никогда не была, ни с каким шофером "КамАЗа" не знакома..."
      Что же она, дура, наделала! Тряпки пожалела, каких-то жалких сорок тысяч с Таньки взяла...
      Господи! Что же теперь делать-то? Она же не только себя, но и ребят подвела...
      - Мне плохо... Я не могу больше... У меня дико болит голова, я гипертоник! - жалобно проговорила она, и Костромин поднялся, велел Саженцеву:
      - Отвези ее в ИВС , пусть подумает, отдохнет. Завтра поговорим.
      Глава 32
      УБИТЬ АМИРАНА
      Звонок из Батуми раздался сразу после майских праздников.
      Слышимость была неважной, но за шуршанием, попискиванием, потрескиванием телефонной аппаратуры Койот все же узнал голос Джабы Махарадзе. Джаба тоже узнал его, потому что на обычное: "Алло, слушаю..." сейчас же сказал:
      - Привет, Павел!
      - Приветствую и тебя, Джаба. Откуда звонишь?
      - Из дома, вестимо... ха-ха-ха... - Махарадзе сдержанно засмеялся. Наверное, он прощупывал настроение Койота, его реакцию на звонок из Грузии.
      Реакция была нормальной.
      Джаба спросил:
      - Как живешь, Павел?
      - Думаю, похуже, чем Брынцалов.
      - Го-го-го... Ты планку высоко поставил. Опустись на землю. Таких, как Володя Брынцалов, в России не много.
      - Ну-ну. Уже опустил. А ты как поживаешь, Джаба? Как твой бизнес? Не собираешься ли в Придонск?
      - Именно поэтому и звоню. Собираюсь.
      - Что привезешь? Снова апельсины?
      - Да ну, какие сейчас апельсины?! Май месяц. По другим делам с Гогой приедем, Паша - С Гогой?
      - Ну да. Забыл, что ли, про брата моего?
      - Нет, не забыл.
      - И про должок свой не забыл?
      Койот помедлил с ответом. Так хотелось сказать этому наглому грузину: "Да пошел ты на хер, какой еще "должок"? Скажи спасибо, что ноги от ментов унес, что живешь за горами за долами, считай, за границей, что взять тебя там трудно, и потому все еще на свободе. И чего звонишь? Зачем? Дело сделано, не все получилось, как планировали, да, но и на рожон, в Россию, тебе лезть со своим братцем не следует, это опасно для всех нас. А то, что ты потерял часть денег... на то и бизнес, он без риска и потерь не бывает".
      Джаба, конечно, думал по-другому. И, надо думать, вины за собой большой не чувствовал.
      Да, купил "КамАЗ" с рук, по дешевке, но они же не знали с Гогой, что за грузовиком - кровь, убийство, они так с Волковыми не договаривались. С них, с Волковых, надо спрашивать. Какие к ним, Махарадзе, честным бизнесменам, могут быть претензии?.. А если будут - они все милиции объяснят. В крайнем случае, потеряют "КамАЗ", который на данный день они и так потеряли.
      - Джаба, ты чего хочешь? - спросил Койот.
      - Ты говорил, что отработаешь, Паша.
      - Говорил.
      - Ну вот, время пришло. Мы скоро приедем.
      - Когда конкретно?
      - Тебе это знать не нужно. Я же сказал: скоро.
      Ты вообще телефону не доверяй, понял?
      - Да, все понял. Жду.
      Койот положил трубку, послонялся по квартире, поразмышлял. Дома он был один, отец на работе, мачеху менты упрятали в кутузку. На душе тревожно. После задержания Валентины состоялся у них с отцом семейный совет: как быть?
      Бели Валентина сознается, им всем грозит тюрьма. Этот проклятый рецепт!.. Почему он, Павел, не выбросил его, зачем принес домой? Ведь, кроме техпаспорта на "КамАЗ", братьям Махарадзе ничего не требовалось.
      Идиот! Кретин! Ублюдок!
      Койот в бессильной тоске ругал себя последними словами. Как подвел всех! И в первую очередь себя. Если Валентина сознается... Все же полетит к черту!
      Позвали Жорика, сказали ему о чепе.
      Жорик долго, со смаком и злобой матерился, крыл Койота на чем свет стоит. Даже замахнулся на него на кухне, но отец удержал руку кореша, сказал рассудительно:
      - Что теперь толку махаться? Думать надо, как из говна выбраться.
      Думать им оставалось лишь в одном направлении - молить Бога, чтобы Валентина не созналась, чтобы стояла на своем: свидетельницы ошиблись, спутали ее с кем-то, у больницы она не была.
      Судя по тому, что их, Волковых и Жорика, пока не арестовали, можно было предположить, что Валентина держится и их имен не назвала.
      И дай ей Бог сил выдержать поединок с ментами, скинуть с себя их щупальца, доказать свою невиновность. Ведь на руках у следователей нет никаких доказательств ее причастности к этому делу, одни лишь подозрения да показания двух старух.
      Следователи, правда, вызывали уже Волковастаршего, задавали свои гнусные вопросы про рецепт бабки Крылышкиной, но он им пел так, как договорились с Валентиной: нашел в троллейбусе, зачем принес домой - не знает, случайно оказался в кармане, а потом случайно же попал под диван.
      Менты отца отпустили, но предупредили, что могут вызвать еще, если что-то нужно будет уточнить и перепроверить.
      Отец, в общем-то, был спокоен, так как в убийстве шофера "КамАЗа" не принимал участия, а Валентине, в случае чего, большой срок не светит. Вот Павел и Жорик...
      Держись, Валентина! Крепись, голубушка! Раскроешь рот, сознаешься все, хана! И сама загремишь, и им с Жориком ходка обеспечена.
      Ах, какую он, мудак, допустил глупость с этим рецептом! Поди ж ты, так проколоться...
      Вот они и сидели вчера вечером здесь, на кухне, горевали об этой самой Пашкиной глупости, посылали Валентине свои мысли-приветы и пожелания держаться. Выпили втроем пару бутылок водки, отец даже поплакал на столе (жалко было Валентину). Жорик предложил Павлу еще сгонять за спиртным, но отец воспротивился. Резонно заметил, что менты за ними могут явиться в любой момент, если Валентина все же даст показания, а потому голова должна быть трезвой - тогда лишнего не брякнешь и в руках себя легче удержать.
      Отец принес из спальни фотографию Валентины (она была снята на городском пляже у водохранилища, в купальнике), поставил снимок перед собой, у недопитого стакана, шмыгал мокрым носом:
      - Баба-то какая, а, ребята! Молодая, справная... Что ляжки у ней, что титьки. Четвертый размер. Мы ей как-то лифчики покупали, я помню.
      А посадят ее, что тогда? Как я без нее? Кто нас с Пашкой кормить будет?
      Койот с Жориком умильно и пьяно смотрели на кормилицу, поддакивали Волкову-старшему, что да, все у Валентины при ней, баба что надо, и жалко, если ее посадят, и как-то совсем забыли про себя, про то, что за Валентиной загремят и они.
      И продолжали хвалить ее котлеты и борщи, и жалели о том, что втравили бабу в эту поганую историю. Возилась бы себе на кухне... Да и передачки бы в тюрьму носила А теперь...
      Кому носить-то?
      * * *
      Джаба совершенно справедливо предупреждал Койота, чтобы тот не доверял своему телефону. И правильно, между прочим, делал.
      Телефон Волковых вот уже месяц стоял на прослушивании. Круглосуточном. Дежурные, меняясь в сменах, сидели у записывающих магнитофонов, слушали по параллельным наушникам все разговоры в их квартире.
      Звонков было немного - то отец с работы позвонит (приди, мол, Паша, помоги... Или: я тут ящик картошки заначил, махани-ка его домой...), то Жорик что-нибудь выдаст, то Людмила у него, Павла, поинтересуется: когда, мол, придешь, деньги нужны, Костик голодный сидит...
      Там, в семье, Койот по-прежнему бывает от случая к случаю, один раз в семь-десять дней, и больше одного вечера с Людмилой не выдерживает.
      Оперативники управления ФСБ, слушающие все семейные и другие разговоры, все это хорошо знали. К тому же "топтуны" ходили за Койотом по всему городу, видели его хмурое, злое даже лицо, наблюдали за его контактами. Контактов, впрочем, особых не наблюдалось. Так, случайные собутыльники, случайные разговоры где-нибудь возле пивнушки.
      Койот, конечно, нервничал, это чувствовалось.
      Он тоже чувствовал, что его обкладывают, кудато медленно и верно загоняют. Да и обстановка вокруг менялась.
      Убили Кашалота.
      Добровольно, с повинной, пошли в прокуратуру Мосол и Колорадский Жук.
      Задержана Валентина.
      Уехала Марина... А вот она-то знала все! И, может, хорошо, что уехала.
      Вот-вот явятся братья Махарадзе. Это для него, Койота, дополнительная опасность: ведь их ищут! Брошенный на стоянке ГАИ "КамАЗ", найденный труп шофера Крылышкина - разве милиция закрыла это дело? Подозреваются и братья Махарадзе, как они этого не понимают?!
      Но если Махарадзе задержат, они, разумеется, тут же назовут их, Волковых. И скажут, у кого именно приобрели грузовик. Тогда уж никакие байки про найденный в троллейбусе рецепт не помогут.
      Сужается круг, сужается...
      ...Анализировали звонок из Батуми и на совещании у генерала Николаева.
      Генерал дважды прослушал магнитофонную запись, спросил Мельникова:
      - Как вы думаете, Александр Николаевич, зачем они сюда едут? На какой такой "должок"
      Волкова намекают?
      - Тут почти все стало на свои места, товарищ генерал, - высказал свои соображения Мельников. - В квартире Волковых сотрудниками РУОПа найден, как вы знаете, рецепт, выписанный на мать Крылышкина. Свидетельницы опознали Валентину - пассажирку убитого потом шофера, сейчас она задержана... Мы попросили Костромина не форсировать пока события с допросами и очными ставками в связи с этим звонком из Батуми. Я думаю, надо несколько дней подождать, пока вся компания соберется вместе. Мы тогда и без помощи Интерпола обойдемся.
      - Вряд ли братья Махарадзе прилетят именно за тем долгом Павла, на который они намекают в телефонном разговоре, - высказался Николаев. - У них была какая-то иная договоренность.
      Джабаже говорит, - он скосил глаза на магнитофон, - ты, мол, обещал отработать. Что бы это значило? И как именно Волков может "отработать" грузинам, которым он должен приличную сумму?
      - За Павлом стойкая теперь репутация киллера, товарищ генерал, продолжил свою мысль Мельников. - Ему могут предложить именно эту работу, "отработать" долг с помощью оружия. В противном случае они бы прямо сказали по телефону: верни деньги за "КамАЗ".
      - Согласен. - Николаев встал, прошелся по кабинету, сказал: - Хорошо. Подождем. Судя по всему, Махарадзе появятся у нас со дня на день...
      Сделаем так: все авиарейсы из Батуми или Тбилиси будем встречать. Установим за Махарадзе наблюдение. Телефонные разговоры слушать, все контакты с Волковым - фиксировать.
      На том пока и разошлись.
      * * *
      Махарадзе прилетели в Придонск на следующий день, в семь утра, и уже через час, приехав на такси, сидели в квартире Волковых, пили свежезаваренный чай, говорили о том о сем. Волковастаршего гости уже не застали, он ушел на работу, чему братья не особенно и огорчились - им нужен был, конечно, Койот.
      Насытившись, Махарадзе приступили к главному разговору.
      Говорил Джаба:
      - Паша, должок за "КамАЗ" мы тебе можем простить. Да у тебя и денег нет, так?
      - Так.
      - Ну вот, дорогой. Деньги мы тебе дадим, мы теперь люди самостоятельные.
      - Поздравляю.
      - Спасибо. Ты тоже обижен не будешь. Мы помнили о тебе, Паша, знали, что у нас в России есть надежный человек.
      - Что я должен делать?
      - Нужно убрать одного человека. В Москве.
      Голова его стоит... - Джаба сделал эффектную паузу, - десять тысяч долларов.
      У Койота перехватило дыхание.
      - Сколько? - переспросил он.
      - Десять тысяч "зеленых", - повторил старший Махарадзе. - Перемножить на курс "деревянных" сможешь? - Джаба усмехнулся. - Считай, новая "Волга" у тебя в кармане.
      Койот судорожно сглотнул слюну.
      - Кто... такой?
      - Паша, не задавай лишних вопросов. Зовут его Амиран. Больше тебе знать ничего не надо.
      Тебе его в Москве покажут. Скажут, где и когда ждать. Дадут оружие, "Тульский Токарева"-, с глушителем. Работу надо сделать наверняка, с контрольным выстрелом. Пистолет бросишь. Возле места... работы... тебя будет ждать машина. Из Москвы уедешь в тот же день. Не сюда, в Сочи.
      Отдохнешь, успокоишься. Две-три недели. Командировочные тебе оплатят. Кроме тех десяти тысяч.
      - Это твой враг, Джаба? - спросил Койот.