- Разрешает - ищи! - Литовкин равнодушно махнул рукой.
      - Может, сам скажешь?.. Где?
      - В бардачке. Где ж еще?! Только купил. В смысле сегодня.
      Брянцев страховал Бориса, перекрыл парню и путь к побегу, заставил его широко расставить ноги и положить руки на крышу "Ауди". Впрочем, парень ни бежать, ни сопротивляться не собирался - он растерялся да и пребывал в каком-то заторможенном состоянии. Так глупо напороться на сотрудников ФСБ...
      В бардачке под всяким шоферским хламом Омельченко нашел несколько самодельных запаянных полиэтиленовых пакетиков в половину спичечного коробка. В пакетиках - легкий, коричневатого цвета порошок.
      - Мак?
      - Мак.
      - Говоришь, купил?
      - Да, сегодня.
      - Милицию будем звать? Понятых? Это мы быстро, у нас рация.
      - Ребята, не надо...
      - Мы тебе не ребята.
      - Простите, товарищ капитан! Это я... от волнения. Я...
      - Машина чья?
      - Отца. По доверенности езжу, вы же читали.
      - Хороший ты сюрприз отцу приготовил, нечего сказать. Гоняешь по городу, как сумасшедший, да еще под наркотой.
      - Простите, товарищ капитан! Больше не повторится. - Парень, кажется, на глазах "трезвел". - Не сообщайте никуда, не надо. Отец мне больше не даст машины. А у меня своей нет, а кататься очень хочется. Я очень люблю ездить.
      - Чем занимаешься? - спросил Брянцев и разрешил Литовкину повернуться, стать нормально.
      В карманах у парня ничего опасного не отыскалось, тощенький, хлипкий юноша двум тренированным офицерам вреда причинить не мог.
      - "Челнок" я. Мотаюсь с сумками туда-сюда.
      - Так. И куда же ты мчался?
      - Танька ждет. Я обещал к семи подскочить, а тут вы меня перехватили.
      - У нее есть телефон?
      - Есть.
      - Придется позвонить. Скажешь, что машина поломалась. В таком виде ты никуда не поедешь.
      - Я понимаю... Ребята... Простите, товарищ капитан, а что вы с машиной собираетесь делать?
      Ключи зачем отняли? А если у вас удостоверение поддельное и никакие вы не офицеры безопасности?.. Бывает же, я читал в газете, что некоторые в форму переодеваются, в милицейскую, и отнимают машины...
      Оперативники посмеялись.
      - Ну, бандиты действуют по-другому, Литовкин.
      Омельченко подбросил на ладони пакетики с маком. Отрава почти невесома: в пакетиках - один-два грамма порошка, не больше. Но ее вполне хватает для инъекции, для того, чтобы одуреть...
      - Так ты говоришь, сегодня купил?
      - Да.
      - У кого?
      - Ну... Я не помню. У какого-то парня.
      - У какого? Как выглядел? Назови приметы.
      Место и время покупки. Ну, Литовкин, живее соображай, не придумывай ничего, не выкручивайся. Или нам все же вызвать милицию? Спрашивать станут то же самое, но неприятностей будет больше.
      - Что вы хотите, товарищ капитан?
      - Во-первых, я хочу, чтобы такие, как ты, по городу не мотались, во-вторых, чтобы ты нам сказал: где такие пакетики можно приобрести? У кого ты их купил?
      - Ну... в киоске одном, на Левом берегу. У Дворца шинников.
      - Так, это уже теплее, - Брянцев жестом велел Литовкину следовать за ним в "Жигули". - Давай-ка, юноша, сядем, потолкуем не спеша. На улице стоять холодно, зима. Да и запишем коечто для памяти.
      Все трое уселись в "семерку", и парень, уже не кочевряжась и не выдумывая, рассказал, что наркотики покупает в киоске "Братан" по сходной цене, там многие покупают. Продает эти пакетики Марина, фамилию он не знает, не спрашивал - зачем? Кому зря она, конечно, не продает, в число ее покупателей он, Литовкин, попал по рекомендации одного парня, который на игле сидит уже года два. Знакомого этого зовут Геннадий, он, кажется, нигде не работает и не учится, вор, карманник. Предлагал заняться этим ремеслом и ему, Литовкину, но тот отказался - лучше уж "челночить"...
      - Ты сам давно на игле? - спросил Омельченко.
      - Месяцев семь.
      - Уже лечиться пора Потом поздно будет. Ты вроде бы разумный парень.
      Литовкин дисциплинированно и согласно кивнул, но свои мысли по этому поводу вслух не высказал. Во .всяком случае, парень не производил впечатление пропащего, опытный глаз оперативников сумел бы отличить законченного наркомана от начинающего.
      Омельченко неторопливо беседовал с парнем, а Брянцев, включив свет в салоне, шуршал бумагами В папке, искал чистый листок.
      - Пиши, Литовкин. Объяснительную. На имя начальника управления ФСБ генерала Николаева.
      Пиши коротко, по делу. Я - такой-то, проживающий там-то, семь месяцев принимаю наркотики посредством уколов... Покупаю их у Марины, фамилию ее не знаю, которая работает продавцом в киоске "Братан"... Наркотики покупал по такой-то цене. Свел меня с Мариной Геннадий...
      он же мне предлагал участвовать в воровской шайке, шмонать в троллейбусах и автобусах, а также на рынках... Сегодня, восемнадцатого февраля, в семь часов вечера при задержании у меня изъято шесть пакетиков опия, которые я купил сегодня же в киоске "Братан"... Подпись и дата.
      Литовкин задержал руку.
      - Товарищ капитан... это же киоск Кашалота, левобережный авторитет такой, знаете? Они же прибьют меня потом. Марина расскажет... И Геннадий не простит.
      Омельченко глянул на Брянцева, тот понял его взгляд, Кашалот им был прекрасно известен, но сведения о нем как о торговце наркотиками шли к ним в руки впервые.
      - Ты вот что, Миша, - мягко сказал парню Омельченко. - Мы люди ответственные и сталкивать вас лбами с Кашалотом не собираемся. Это действительно опасно. Но и пройти мимо такого факта не имеем права, наоборот. Тебе, можно сказать, "повезло", наш отдел как раз и дельцами наркобизнеса интересуется. Единственное, что мы можем тебе пообещать, так это то, что пока не будем афишировать наше с тобой знакомство. Устраивает?
      - "Пока"?
      - Разумеется. До поры до времени, посмотрим на твое поведение. Знакомство, видишь, случайное, но для нас весьма интересное.
      - Я понимаю, товарищ капитан... А вы что - и отцу скажете?
      - Миша, ты взрослый человек, сам должен все решить. Скажем - не скажем... Не в этом дело.
      - Да нет, я понял... Я вам нужен.
      - Еще раз повторяю: ты взрослый человек и должен сам отвечать за свои поступки и грехи...
      Тебе отец машину надолго дал?
      - До утра.
      - Гм. Хорошо. Тачку мы твою поставим на платную стоянку, с милицией связываться не будем, у нас вот с коллегой есть надежда, что ты все же не пропащий еще человек... - Омельченко смотрел прямо в глаза Литовкину. - А утром, когда "протрезвеешь", машину заберешь...
      - Я и сейчас... Товарищ капитан, я почти отошел от кайфа, я...
      - Нет, я же сказал! - Омельченко отдал ключи от "Ауди" Брянцеву. - Олег твою тачку погонит, ты поедешь со мной, вместе и поставим.
      Вернемся к мосту, там есть большая платная стоянка. До утра постоит, а в восемь тридцать приедешь к нам в управление, позвонишь вот по этому телефону... - Омельченко подал парню клочок бумажки с цифрами. И глазами снова показал на листок с "объяснительной" - подписывай.
      Литовкин замялся.
      - Товарищ капитан... ну, это... вы меня в стукачи вербуете, да?
      Омельченко помрачнел, строго глянул на Брянцева:
      - Олег, вызови милицию. Нам ехать надо, некогда этого гражданина уговаривать. С ним почеловечески, сочувственно, а он...
      Брянцев открыл бардачок, взялся за трубку радиотелефона - Товарищ капитан! Подождите! - парень заискивающе и жалко улыбнулся. - Я ж никогда в такую ситуацию не попадал, с милицией и то дела не имел. Я и раньше ездил, и меня не останавливали, я правил не нарушал... А сегодня скорости прибавил, и вы налетели...
      - Это ты чуть на нас не налетел! - возразил Брянцев, и в интонации его голоса было больше ожидания, чем угрозы, - в таком деликатном деле пережимать не следует. - И мы же тебе похорошему говорим: или - или. Сейчас милиции сообщим - и ты загремишь вместе с этим осиным гнездом, что в "Братане". А там уж сами разбирайтесь. Простят тебе - не простят...
      Литовкин попросил сигарету. Закурил, пальцы его вздрагивали. При всем при том был он, конечно, не дурак и в данный момент балансировал на проволоке - в какую сторону упасть, где спрыгнуть. И тут мало хорошего, в агентах ходить, и там на перо в один миг насадят, как муху. Литовкин пообщался уже со средой наркоманов, знал, что у них там все просто.
      Омельченко с Брянцевым молчали. Пусть думает человек.
      - А когда-нибудь... Случайно или, может, кто из ваших проговорится... хрипло спросил Литовкин. - Мало ли! Живые люди!
      - У нас не проговариваются, Миша, - спокойно сказал Омельченко. - У нас за это очень строго карают. Агентура - такое дело. Сам умри, а агента не выдавай.
      - Да я, вообще-то, читал... слышал. Только как-то все неожиданно получилось. Ехал себе... - Литовкин докурил сигарету и окурок выбросил в приоткрытое окно.
      Важный психологический пик в их беседе был, кажется, преодолен, и оперативники перевели дух.
      Парень решительно вздохнул и подписал бумагу.
      - Может, я все-таки поеду, а, товарищ капитан? - спросил он Омельченко.
      - Миша, в таком состоянии тебе лучше не рисковать. Мы же решили: ставим машину на стоянку до утра, ты звонишь своей девушке, можешь с нашего телефона... Утром приходишь, мы возвращаем тебе ключи - отдохнувшему и не представляющему опасности для других. Расстаемся друзьями. Да, кстати, обращаться к нам лучше по имени-отчеству, так удобнее. И в разговоре, и когда будешь звонить.
      - Мне часто придется звонить? - парень заметно напрягся.
      - Да нет. Может, два-три раза... Мы и сами позвоним, если нужно будет встретиться. Дома есть телефон?
      - Есть.
      - Ну вот. Знакомый коммерсант позвонил, что тут такого?
      - Ничего, я понимаю... Значит, мне все про наркотики... про Кашалота надо будет узнавать, да?
      - Миша, успокойся, отдохни до утра, подумай. Утро вечера мудренее, знаешь, наверное, русскую пословицу? Ну вот. Завтра спокойно поговорим... Ты позвони своей девушке, позвони.
      Ждет ведь.
      Брянцев снова открыл крышку бардачка, извлек аппарат, спросил номер. Трубка говорила громко, и все трое хорошо слышали нежный и немного взволнованный голос девушки:
      - Миша, что случилось? Ты где?
      - Тань, да ты понимаешь... Что-то с зажиганием. Короче, заглох, меня сейчас на стоянку оттащат, а потом я приду. Поняла?
      - Поняла-а... - распевно отвечала пассия Литовкина. - Давай быстрей, мясо уже остыло.
      "Ауди" поставили на стоянку у Вогрэсовского моста, безлошадного кавалера отвезли на свидание с возлюбленной на оперативных "Жигулях", и все четверо были довольны исходом происшествия: Омельченко с Брянцевым заполучили, кажется, источник информации в интересующей их среде, начинающий наркоман Литовкин из двух зол выбрал меньшее, а его пассия обрела-таки на ночь своего молодого любовника, который мог бы коротать ее где-нибудь в милицейских застенках...
      * * *
      Все трое - Мельников, Омельченко и Брянцев - пришли на работу пораньше, за полчаса до того, как появится у серого здания УФСБ наркоман Литовкин, и сидели сейчас в кабинете Мельникова, решали - как укрепить с любителем быстрой езды отношения, не пережать. Утро в самом деле вечера мудренее. Вчера парень был испуган, во всем сознался, продавца наркотиков назвал, бумагу подписал, ночью же мог кому-нибудь позвонить, посоветоваться. Мог девушке своей открыться, а у той знакомства среди юристов, те назвали вещи своими именами - вербовка агента посредством шантажа, действие с точки зрения права незаконное, подсудное, и злой на органы адвокат может, конечно, раскрутить эту историю до большого скандала. Но будет ли этот "злой и опытный" защищать провинившегося наркомана, с какой стати? Ради скандала, сенсации в бульварной газетенке? В конце концов, что он, Литовкин, может сказать адвокату? Что его задержали оперативники ФСБ, нашли у него наркотик, взяли объяснительную, машину как источник повышенной опасности для окружающих поставили на платную стоянку, а утром вернули ключи. Только и всего. Теперь же эту объяснительную надо передать в райотдел милиции по месту задержания Литовкина, и дальше колесо закрутится само собой...
      Так, подбрасывая друг другу вопросы, три офицера прокачали ситуацию, решив пока наверх, в кабинеты замов начальника управления и самому генералу, ничего не сообщать - преждевременно. Придет Литовкин за ключами, все станет ясно. Обрел их отдел... ну, пусть и не друга, агента, или же небольшие неприятности. Доказать, что его вербовали, Литовкин щ сможет, документально это никак не отражено, его возможное заявление адвокату может быть расценено как фантазия, бред человека, знакомого с иглой и наркотиками, а глюки (галлюцинации), как известно, бывают самые невероятные.
      Так, на всякий случай, офицеры себя подстраховали, надеясь все же на положительный результат. И к дорожному этому случайному знакомству все трое отнеслись весьма серьезно - Литовкин терся возле одного из авторитетов города. И надо было рискнуть, надо.
      Придет? Не придет?
      Придет - ключи от машины и документы у них, в управлении.
      Но за машиной, в принципе, может явиться ее законный владелец, старший Литовкин.
      Может. Если сынок ему все рассказал.
      Правда, вчера младший Литовкин панически отнесся даже к мысли о том, что отец может узнать об инциденте. О наркотиках, об объяснительной, какую он написал сотрудникам госбезопасности.
      Родитель, конечно, многое может простить чаду. Если уж дает ему на всю ночь дорогостоящую машину и не очень-то беспокоится о том, прибудет ли она домой...
      Михаил Литовкин мог, наконец, признаться Марине, продавщице киоска, что с ним случилось, чтобы предупредить ее, чтобы она успела спрятать наркотики... В таком случае парень подписал себе приговор: зачем назвал Марину? Погорел сам - выкручивайся, а девку под удар не подставляй...
      Нет, разговор с Мариной отпадает - это опасно для него самого. А поймать ее теперь просто:
      адрес известен, продавец в наличии. Небольшая хитрость и...
      Конечно, с Мариной-продавщицей спешить не следует. Не нужно ее пугать. Она тут же поставит в известность своего хозяина, тот - поставщика наркотиков.
      Надо подождать, подумать.
      Все эти страхи-переживания отпали сами собой в тот момент, когда в кабинете раздался долгожданный телефонный звонок и Брянцев услышал знакомый и несколько взволнованный голос:
      - Олег Иванович? Здравствуйте. Это Миша.
      - Понял, Михаил. Где нам удобно встретиться? У тебя все нормально?
      - Да, все в порядке... Встретиться... давайте где-нибудь подальше от вашего дома. У цирка, что ли? На остановке. Я тут недалеко.
      - Давай. Машину нашу помнишь?
      - На всю жизнь запомнил!
      - Ну-ну, не надо так драматизировать. Все будет хорошо, Михаил.
      - Надеюсь. В общем, жду, Олег Иванович.
      - Договорились.
      Вскоре Литовкин, увидев их довольно грязную машину, поднял руку (молодец, просит подвезти случайную тачку, соображает что к чему!), сел на заднее сиденье, еще раз сказал "здравствуйте" - и притих, как бы ожидая вопросов, не начиная сам разговора.
      Омельченко повернулся к нему с переднего сиденья.
      - Как настроение, Михаил?
      - Нормальное. Отдохнул, выспался...
      - Будем работать?
      - Куда деваться?!
      - Ну, опять... - Омельченко сдержанно засмеялся. - Миша, знаешь, что самое драматическое в этой ситуации?
      - Что? - Литовкин хмуро смотрел на него.
      - То, что ты на игле. А все остальное...
      - Согласен. Отсюда и все беды. Я понимаю.
      Нормального вы бы меня не тронули.
      Оперативники переглянулись.
      - Ну, возможно, была бы какая-нибудь другая ситуация, Михаил. Жизнь-то, она разная... - Омельченко сидел вполоборота, положив локоть на спинку кресла. - Миша, мы можем помочь тебе. Ты молодой, симпатичный парень, зачем тебе эта гадость?
      - Это не гадость, Андрей... забыл ваше отчество?
      - Михайлович.
      - А, легко запомнить... Ну вот, вы же не пробовали.
      - Почему не пробовал? Пробовал. В Чечне когда служил. Когда над головой свои же снаряды рвались. Когда в грязи и в холоде месяцами сидели не жрамши... Попробовал, как же.
      - Ну и как? - Литовкин с интересом глянул на офицера.
      - Зараза. Никакого кайфа не получил. Блажь, распутство... Пропадешь, Миша! Брось! Как старший тебе советую... Большие дозы принимаешь?
      - Да нет, обычные. Грамм-два.
      - И как часто?
      - Теперь уже два раза в неделю. Больше не выдерживаю.
      - М-да.
      Помолчали. Машина спускалась к водохранилищу. Был серый ветреный зимний день, ТЭЦ, как легендарный крейсер "Аврора", дымила всеми своими четырьмя трубами и, казалось, плыла.
      Чуднб! Отсюда, с высокого правобережья, ТЭЦ - как на ладони, и сходство с кораблем максимальное. Несколько лет назад, до перестройки, когда еще жила Советская власть и праздновали по инерции очередную годовщину Великой Октябрьской, внешнее сходство теплоэлектроцентрали использовали в пропагандистских целях, по вечерам и в ночи полыхали, отражаясь в водохранилище, гирлянды лампочек, которые высвечивали, знакомый всему миру контур крейсера, и на борту его горели цифры: 1917-1985...
      Как давно все это было! Сколько лет прошло!
      - Проблемы с финансами есть, Михаил? - спросил Омельченко.
      - Нет. Я же челнок, деньги у меня есть. Не нужно. - Литовкин понял намек.
      - Кто-нибудь о нашей встрече знает? Из твоих знакомых, та девушка, у которой ты ночевал.
      - Нет. Я же не чокнутый. Тайна - это когда знает один.
      - Правильно. Спать будешь спокойнее.
      Омельченко взял тон парня: говорил коротко,
      сжато - шел у них вполне деловой, сухой даже диалог. Брянцев молча вел машину.
      - А вы объяснительную когда мне вернете, Андрей Михайлович?
      - Ну... Не спеши. Да и чего ты беспокоишься?
      Мы умеем хранить тайны.
      - Я поработаю, я согласен. У меня сейчас нет выхода, я понимаю, Литовкин был заметно подавлен.
      - Мы поможем тебе вылечиться, Михаил.
      - Я сам вылечусь, если захочу. Брошу, и все.
      - Конечно, многое от тебя самого зависит, но врачебная помощь все же нужна: хотя бы консультации, лекарства...
      - Что я должен буду делать, Андрей Михайлович?
      - Да ничего особенного. Общаться с теми же людьми, с которыми и общался. Ну и... иногда ответить на интересующие нас вопросы.
      - А если конкретно?
      - Конкретики пока не будет. Ты сам назвал Кушнарева - Кашалота. В какой-то мере он нас интересует, впрочем, как и все остальные. Ну, раз нас свел случай... Слушай, что там, возле киоска, или где ты можешь оказаться, будут говорить, какие станут называть имена. Вообще, будь полюбознательней. Все пригодится.
      - Если я перестану колоться, мне не станут доверять.
      - Правильно. Постарайся имитировать. Пакетики покупай, а колоться не обязательно, Миша. Что ты, в киоске, что ли, колешься? На глазах у этой продавщицы, Марины?
      - Нет, конечно. Колюсь я в другом месте, на квартире у одного пацана. Соберемся человек пять, сварим опий и... поехали! Полетели! Ладно, это я сам, Андрей Михайлович. Это я сам решу.
      - Брось эту гадость, Миша! - подал голос Брянцев. - Влипнешь похуже. Или СПИД подхватишь. Тогда...
      - Да я понимаю, Олег Иванович.
      - Ну а раз понимаешь...
      Так, за разговорами, вполне дружескими, доверительными, они доехали до автостоянки. Литовкин вышел из машины. А оперативники поехали назад, в управление.
      Расставаясь, договорились, что агент позвонит через неделю...
      Кличку он получил Челнок. Правда, сам Михаил Литовкин об этом не знал. И никогда, наверное, не узнает: компьютеры в управлении ФСБ весьма неразговорчивые.
      Для посторонних, разумеется.
      Глава 22
      ПАХАНАТ ПОСТАНОВИЛ...
      Рукастая снегоуборочная машина выгребла из; громадного сугроба напротив шинного завода труп какого-то человека явно "кавказской национальности". Водитель этой машины был в некотором подпитии, не сразу заметил, что захваты кинули на транспортер мерзлое тело, а когда труп оказался на уровне его дико расширившихся глаз, водила заорал дурным голосом, решив, что в механизм попал рабочий Васек, помогавший ему с лопатой в руках. Тот тоже был с глубокого похмелья (вчера наконец дали получку за ноябрь прошлого года), мог оступиться, попасть ногой на захваты, и его понесло...
      Но Васек был жив-здоров, преспокойно покуривал в сторонке, опершись на лопату, - механизм и сам хорошо со всем справлялся.
      Труп увидел и шофер самосвала, выглянувший из кабины - не хватит ли насыпать? - тоже заорал, и выключенный транспортер остановился.
      Труп Гейдара Резаного лежал теперь на самом верху транспортера, свесив голову и руки вниз, как бы вглядываясь в холм снега, прикидывая, как поудобнее спикировать на него.
      - Стой, придурок! - еще раз крикнул шофер самосвала водителю снегоуборщика. - Ты чего, ослеп, что ли... мать твою в глаз! Кого мне валишь? Я трупы не вожу. Давай назад! Васек, хватит сачковать. Гляди, чего вы мне грузите, алканы гребаные!.. Серега, включай назад!
      Серега - небритый малый в зековской куцей телогрейке - клацая челюстями, дернул рычаг, труп Резаного поплыл назад, к земле, где его бережно приняли шофер самосвала и онемевший от страха Васек. За несколько лет работы в жилкомхозе он видывал всякое - на улицах города, в тех же сугробах, в канализационных люках и сточных канавах приходилось находить и дохлых кошек, и собак, птиц, и одного пацаненка, сварившегося в кипятке, доставали, упал несчастный в открытый колодец... но чтобы труп взрослого человека, в сугробе!.. Такого еще не бывало.
      Коммунальщики, хлопая глазами, растерянно смотрели на обледеневшие человеческие останки со скрюченными пальцами рук, с раскрытым, забитым снегом ртом, в котором явно недоставало нескольких зубов - их, видимо, выбили при истязаниях. Да и снег на подбородке трупа был все еще красным.
      - Не наш, грузин какой-то или чеченец, - предположил шофер самосвала. И кто его так?
      За что?
      Васек стал было сгребать с лица трупа снег, но Серега, панически боявшийся покойников, а еще больше милиции, заорал на него:
      - Не трогай, идиот! Следы будут, пальчики твои останутся. Доказывай потом следователям, что не ты его замочил.
      - Да какие ж тут, на снегу, следы могут быть, Серега, ты что? - не очень уверенно, с заметным испугом отозвался Васек и на всякий пожарный отступил от трупа, вытер пальцы о штаны и зачем-то поглядел на них. В самом деле, останется что-нибудь, черт его знает этих следователейкриминалистов...
      Работала их бригада на магистральной улице, машины по которой сновали одна за одной, и скоро возле их снегоуборочной возникло столпотворение: один любопытный остановился, другой, шофер маршрутного "Икаруса" притормозил, сам глянул, а уж про пассажиров автобуса и говорить нечего прилипли к стеклам.
      - Убили!.. Убили!
      - Человека задавили, гляньте!
      - Ох, мама родная! Да как же это?
      - Под снегоуборщик, видно, попал. Вишь, где лежит!
      - Зарезало его "руками"-то, глянь! "Руки"-то эти махают!
      - Да какой "зарезало", он уже давно лежит, видишь, застыл!
      - Конечно, в сугробе его нашли. Застыл давно.
      - Сбило машиной, и снегом присыпало...
      - Охо-хо-о... Страсть Божия. Человек дешевле собаки стал. Надо же, с улицы машинами нас, смертных, сгребают...
      - Бомж это замерз, никого не убивали!
      - А бомж, что же, не человек? И хоронить его по-людски не надо?
      - Да только нашли, схоронят еще!..
      Толпа вокруг снегоуборщика разрасталась, зеваки лезли теперь повыше кто на сугроб, кто на самосвал, на колеса машин. Движение на улице было парализовано, образовалась гигантская транспортная пробка, но тут, на счастье, катили на своем бело-синем "жигуленке" бравые гаишники, которые с ходу врубились в ситуацию, и тотчас загремел над толпой и машинами металлический начальственный голос:
      - Граждане, разойдитесь!.. Повторяю: всем покинуть место очистки! Водитель "Икаруса", езжайте немедленно!.Еще раз повторяю...
      Мало-помалу толпу разогнали, гаишники вызвали по рации дежурного РОВД, тот дал соответствующую команду опергруппе, вызвал следователя прокуратуры, и ментовская работа пошла своим чередом.
      Минут двадцать спустя на месте происшествия вспыхивал уже блиц фотографа, молодой шустрый опер записывал показания коммунальщиков, криминалист в массивных очках осматривал труп и тоже что-то черкал у себя в блокноте, а Гейдар Резаный по-прежнему раскрытым заснеженным ртом все кричал и кричал - беззвучно и страшно - в самые глаза склонявшихся над ним людей, в серое холодное небо, в пустоту и Вечность: за что? За что-о?..
      * * *
      Труп Гейдара опознали его земляки и коллеги по бизнесу: в морг приехали Мамед, Казбек и Архар. Конечно, в столь печальном и ответственном учреждении они представились официально, предъявили паспорта, говорили тихими, убитыми горем голосами, со слезами на глазах подписывали документы. Гейдара они безуспешно искали почти две недели, заявили об исчезновении своего компаньона в милицию, там завели дело, тоже искали. И вот Резаный нашелся...
      Прилетели из Азербайджана родственники, готов уже был цинковый гроб, но тело покойного сразу же, в морге, в деревянном гробу, подхватили на плечи шестеро черноголовых молодцов и понесли по улицам Придонска.
      Процессия за гробом шла внушительная: оказалось, что в русском городе много "иностранцев" - черноволосых, с гортанными голосами, которых в суете будней как-то не было видно, разве только на рынках. Но жуткая весть об убийстве "честного труженика прилавка" быстро облетела Придонск, собрала под знамена протеста и скорби множество кавказцев. Угрюмые, с застывшими взглядами, растерянные, они шли дружной организованной толпой, поднимая вверх сжатые кулаки, выражая свою поддержку голосу, усиленному мегафоном. Дрожащий, с заметным акцентом мужской голос, почти плача, вопрошал улицы города, стоящих вдоль тротуаров людей:
      - За что вы, русские, убиваете нас? Что мы, торговцы, сделали для вас плохого? Мы возим в ваш город фрукты, мы снабжаем вас и ваших детей витаминами. Мы хотим жить с вами в мире и согласии, дружно, как жили до этого. Все люди на земле равные, независимо от цвета кожи и веры, жизнь это святое, ее дал Аллах и ваш Бог, только они и могут забрать ее. За что вы убили Гейдара? Он в вашем городе кошки не обидел...
      От морга процессия шла по всему проспекту, центральной улице Придонска, потом остановилась на площади Ленина, под памятником вождю мирового пролетариата. Вождь по-прежнему стоял на высоком пьедестале, вытянув руку вперед, смотрел поверх голов людей, собранных смертью одного из них, эти люди в недалеком прошлом были братьями - русские, азербайджанцы, грузины, чеченцы, - они делили радости и беды, жили большой дружной семьей. Теперь многое изменилось. Бывшая великая страна поделена на мелкие государства. На территории. На зоны влияния.
      А зоны, как известно, живут по своим законам.
      Беспощадным.
      Звериным.
      Зоны пробуждают в человеке пещерные инстинкты.
      Резаный умер. Кто виноват в его смерти?..
      ...Конечно, долго митинговать азербайджанцам не дали - памятник Ленину стоит под окнами губернатора. Оттуда, из-за высоких, хорошо промытых окон, дали команду милиции - толпу разогнать! Точнее, культурно, вежливо, на законных основаниях вытеснить с главной площади города этот несанкционированный стихийный протест временно проживающих в Придонске людей, граждан других независимых государств.
      Своих протестов и митингов хватает...
      ОМОН дело свое знал отлично.
      Через десять минут площадь от чужеземцев была очищена.
      Местные политики и правители отмолчались.
      Сделали вид, что ничего не случилось. Очередная бандитская разборка. Да, труп. Да, несчастье, горе - погиб человек. Трагедия для родственников. Может, и для всей нации. А если вспомнить Чечню, двухлетнюю дикую войну в ней, сто тысяч ни за что ни про что убитых людей разных национальностей, прежде всего русских и чеченцев?!
      Все теперь стали несчастными: русские, грузины, азербайджанцы, чеченцы, армяне, украинцы, киргизы, узбеки, казахи, таджики... Нет сейчас счастливой нации и народа, не так давно живших в одном большом доме. На громадных территориях, зонах влияния разруха, голод, смерть, льется кровь...
      А кровь у всех людей алая.
      * * *
      Лоб, Мамед, Вовик Афганец, Кот, Азиат договорились о срочной, безотлагательной сходке.
      Учитывая печальный опыт самарской сходки, когда почти всех замели, паханы никого из своих подчиненных в планы не посвящали, место встречи знали только эти пятеро. Мамед лично отправился к Мастыркину (Лоб, как уже говорилось, "курировал" центр города), задал ему прямой вопрос:
      - Артур, ты знаешь, кто завалил Гейдара? Ты понимаешь, что следующим можешь быть ты или я? Ты слышал, что Кашалот раскрыл пасть на весь город? И ты - будешь сидеть и ждать? Пока тебя зарежут или взорвут твой "Мерседес"?
      Лоб (Мастыркин получил эту кличку за высокий и красивый лоб, а главное, за умение думать) - тридцатипятилетний брюнет с двумя ходками за махинации с бензином, рослый, с мясистым задом мужик - принимал Мамеда у себя дома, в трехэтажном особняке на тихой улочке частного сектора Придонска. Разумеется, Мамеда, прежде чем впустить в дом, обыскали (шофера, который привез его на "Ниссане", также), только потом разрешили войти в гостиную к Мастыркину, и охрана - два угрюмых, стриженных под нуль качка - осталась у дверей.
      - Мы должны говорить с глазу на глаз, Артур, - сказал Мамед. - О том, что я хочу тебе сказать, должны знать только мы пятеро.
      Лоб сделал знак своим мордоворотам, и те вышли, стали с другой стороны двери. На всякий случай Мастыркин остался сидеть за столом, где в ящике лежал заряженный и уже взведенный "ТТ".
      Мамед же сел в отдалении, в кресло.
      - Артур, мы должны объединиться, - спокойно начал Мамед, закуривая хорошую, дорогую сигарету. - Последние два года мы с вами жили в мире, никто никому не мешал, не наезжал. И если бы не Кашалот...