Барабашов Валерий Михайлович
      ИЗУВЕР
      Глава 1
      ОХОТА
      Койот знал, что убивать ментов надежнее одному. Не будет подельников, которые могут потом проговориться, - не будет свидетелей той кровавой расправы, какую он задумал много месяцев назад. Еще неизвестно, как повернется дело, удастся ли ему выполнить задуманное и бережно, тайно вынашиваемое, да и делиться успехом, честно говоря, ему ни с кем не хотелось. Койот был скрытен, подозрителен и чертовски осторожен.
      Проколовшись пару раз еще подростком на двух кражах, он хорошо усвоил действовать лучше в одиночку. Два юных его кореша, с которыми он чистил сараи соседей, оказались ненадежными: оперы раскололи их почти сразу, с первого же допроса, едва взяли тепленьких по подозрению. Один он, Пашка Волков, еще в школе получивший кличку Койот за осторожность и хитрое поведение с учителями, запирался до последнего и сдался ментам лишь под напором дружных признаний подельников-корешков.
      Их судили. Но, учитывая возраст и степень провинности, - условно, с отсрочкой исполнения приговора на полтора года.
      За эти полтора года Койот, ставший уже учащимся профессионально-технического училища, в руки ментов больше не попадал, хотя и совершил два новых преступления: обобрал пьяного (снял с него норковую шапку, выгреб из кармана деньги) и украл обрез охотничьего ружья 16-го калибра у приятеля отца. Тот, колхозный чабан, пригласил их как-то к себе в гости, на "свежий воздух", отец принял приглашение, поехал к приятелю, с которым когда-то тянул срок в пермских лагерях. С ним увязался и Пашка.
      Гуляли Волковы "на свежем воздухе" целую неделю. Приятель отца оказался человеком гостеприимным, щедрым на угощение - водка лилась рекой. Пил и Пашка: взрослые подносили, чего отказываться?! Но меру знал, умел вовремя остановиться, не в пример отцу. Да и задумал кражу обреза, а для этого нужна была свежая голова. Во всяком случае, что-то еще соображающая.
      Условия для кражи складывались подходящие: к чабану наведывались и другие кореша, пили все до упора. Кто-то потом ночевал здесь же, в палатке, кто-то отправлялся домой, если держали ноги, чтобы появиться здесь на следующий день в компании новых собутыльников, с новыми поллитровками. Жизнь на пастбище пошла колесом, овцы были предоставлены сами себе, но ничего страшного не случилось, если не считать исчезновения двух молодых овечек, зарезанных на шашлыки. К тому же, отару денно и нощно охраняли несколько внушительных размеров волкодавов, которых овцы боялись больше волков и потому слушались даже их легкого недовольного рыка.
      Да и Пашка по приказу отца за отарой приглядывал.
      Всю эту неделю он посвятил двум вещам: выбирал момент для кражи ружья и занимался собаками. Волкодавы, несмотря на свой грозный вид, проявили к нему интерес и дружелюбие, позволяли играть с собой. Особенно подружился Пашка с Мичманом - лохматым громадным псом из породы южнорусских овчарок. При всем своем грозном виде Мичман оказался добродушным и игривым, позволял трепать себя за уши и даже опрокидывать на землю. Вывалив длинный розовый язык, махал пушистым хвостом, хитро поглядывая на Пашку умными карими глазами из зарослей желтоватой грубой шерсти. Пашка любил смотреть в эти звериные немигающие глаза, как бы соревнуясь с Мичманом в хладнокровии и выдержке: известно ведь, что собаки не любят таких вот прямых и настойчивых взглядов человека, отводят глаза Они чувствуют сильных людей, боятся их или, напротив, проявляют агрессивность.
      Мичман Пашку явно не боялся. Пес как бы говорил ему: ну чего ты таращишься, дурачок?
      Мне не страшно. Что ты можешь сделать со мной?
      У меня и рост почти метр, и силы на троих, а то и на четверых. А грудь какая, а лапы! Ни один волк моего удара не выдержит, не говоря уж про зубы, "То волк, а то - Койот. - Пашка вел с Мичманом мысленный диалог. Есть у тебя уязвимое место, есть. Пасть здоровая, да, язык длинный и зубы острые. Но если сунуть тебе кулак в глотку или за язык ухватиться - куда ты денешься?!"
      И Пашка однажды рискнул попробовать - ухватился вроде бы играючи за язык волкодава. Тот вздрогнул от неожиданного нахальства мальчишки, отдернул голову, отскочил. Хмуро и подозрительно смотрел на Пашку, потом заворчал и отошел. И играть больше с ним не захотел. А Пашка понял: и такого громадного пса можно победить голыми руками. Если только изловчиться и не струсить. Главное - выбрать момент, засунуть руку в пасть зверя...
      Такие вот странные мысли бродили у Койота в голове. Почему надо было опасаться Мичмана, таким вот образом защищаться от волкодава, Пашка и сам не знал. Что-то давно забытое, напомнившее далеких предков, забурлило в крови, родило эти мысли, а с ними и новые-трудно объяснимые ощущения.
      Пашкин предок лежал сейчас (который уже день!) пьяный в палатке, в обнимку с давним своим корефаном, чабаном Илюхой, с которым они все эти дни с видимым наслаждением "ботали по фене", вспоминали то Сеню Кутаисского, что замочили на зоне, то "пидора этого, Костыля", то вертухая Гаврилу, помогавшего им с чаем и наркотой и вообще облегчавшего жизнь, то... Разговоры велись бесконечные, вертелись вокруг одного и того же зоны, сук, паек, воров, кума, ходок...
      Пашка слушал эти разговоры часами. Отец открылся ему в подробностях с неизвестной стороны: Пашка знал, конечно, что отец сидел, и не раз, но то, что он был жестоким человеком, "замочившим", судя по болтовне, троих потрясло его. Впрочем, можно ли было верить всему, что говорилось за пьяным убогим "столом"? Не хвастались ли бывшие зеки друг перед другом явно преувеличенным количеством трупов?
      Как знать, Пашка, разумеется, ничего не уточнял и не переспрашивал. Просто слушал. Мотал, как говорится, на ус зоновскую эту "романтику", принимал к сведению опыт старшего поколения.
      А отец, развалясь в чабанской палатке, твердил сыну "Не доверяйся людям, Пашка. Суки все, предатели. Если задумал что - один делай, понял? Один! И держи язык за зубами, не колись. Долго жить будешь. И менты отступятся".
      Илюха-чабан, весь в наколках, беззубый, слушал, кивал, шамкал в знак согласия:
      - А што-о... правильно тебе батя толкует. Не верь никому, парниш-шка-а. Шейчаш-ш не тот народец пошел, поганый народец-то, мелкий... за бутылку ментам продадут, да. Один дело делай...
      Пашка в точности исполнил советы своих наставников.
      К ночи, когда и гости, и хозяева (с Илюхой были еще два чабана) в очередной раз упились, он осторожно взял у одного из пастухов обрез, вылез из палатки. Ночь стояла лунная, теплая.
      Степь жила своей жизнью: вздыхали во сне овцы, лениво побрехивали собаки, трещал где-то поблизости сверчок. Доносился и гул шедшего в ночи поезда: станция была километрах в двенадцати. Сюда, на пастбище, Пашка с отцом пришли пешком, не заходя в село - так советовал им Илюха. В село они ходили потом за водкой.
      Сунув теплый, заряженный обрез под куртку, Пашка свистнул Мичмана, бодро зашагал в сторону станции. Еще днем он присмотрел у самой кромки молодого хвойного леска приметный песчаный бугорок, а полиэтиленовый большой пакет был у него с собой. В этот пакет он и завернул обрез. Пашка не знал, зачем ему нужен этот обрез, что он будет с ним делать, просто ему захотелось украсть оружие. Пусть неказистое, но отныне эти куцые_широкие стволы - глаза смерти - будут принадлежать ему. Пашке в ту пору шел семнадцатый год, в голове сидела мешанина из услышанного от отца и подельников-корешей, с которыми он чистил сараи соседей и помышлял о квартирных кражах, от того, что он уже видел и слышал сам в этой жизни. Обрез, лежащий в палатке, мозолил ему глаза, не давал покоя. Это было оружие, а с оружием мужчина будет чувствовать себя увереннее, сильнее.
      Так думал юный Койот.
      И еще он представлял с волнением в груди, какое впечатление произведет на корешков этот обрез. Ведь оружия нет ни у кого из его приятелей...
      Пашка все делал хладнокровно: шел к лесу, теперь уже открыто держа обрез в руках (он даже вытащил его из пакета и взвел курки) - вот встретился бы волк!.. Потом руками углубил ямку, снова завернул обрез, бережно, как живое существо, положил его на сухое песчаное дно, засыпал ямку и завалил ее ветками. Он знал, что легко потом найдет это место. Приедет сюда когда-нибудь позже, когда чабаны забудут про обрез и перестанут его искать. Может, к осени. А может, и на следующую весну или летом, то есть через год. От станции до леса совсем недалеко, километров семь или восемь, час с небольшим ходьбы.
      О месте же, где спрятан обрез, знают лишь двое: он и Мичман. Но Мичман не скажет.
      ...Обреза хватились утром, когда все проснулись. В палатке спали пятеро. Двое накануне вечером ушли в село.
      Хозяин обреза поднял шум. Перевернули всю палатку, оглядели-истоптали все окрест. Обреза не было.
      Над пастбищем долго стоял разухабистый русский мат. Все орали друг на друга, обвиняли в самых тяжких грехах, подозревали один другого.
      Спросили и Пашку, растолкали сонного, и он, хлопая глазами, глядя на взрослых честными удивленными глазами, только пожимал плечами и как заведенный отвечал: "Ничего не знаю... Не брал. А зачем он мне? Видел, да... вон там, в углу, что ли. Дядь Вася еще его под матрац прятал. А потом я заснул..."
      Пошли гурьбой в село, спрашивать у тех, кто ушел ночью, а заодно и водки прикупить.
      Вернулись только с водкой.
      Уже по дороге на станцию, через день, отец спросил Пашку:
      - Ты руку к этому обрезу приложил?
      - Нет. Зачем он мне?!
      - Да я не скажу Илюхе, ты не бойся. Только все же на хрена он тебе? За одно хранение срок можно схлопотать.
      - Не брал я, пап. Убивать никого не собираюсь.
      - Правильно. Ствол - это мокруха, соответствующая статья. А ты еще молодой... Гм. Вообще-то, лоха можно пришить и без ствола. Но ты голову этим пока не забивай, Пашок, рано еще.
      И вообще, думай, как жить. На ходку просто наладиться, потом хреново. Я вот одиннадцать лет по зонам... Да и Илюха - видел какой? Старик стариком, а он моложе меня.
      Отец у Пашки тоже выглядел стариком: седой, сгорбленный, с металлическими зубами, хромой - перебило ногу на лесоповале в Коми.
      Пашка против него - тростинка: высокий, худой, ловкий. Шестнадцать лет всего. Только-только девять классов закончил. Дальше учиться невмоготу скучно. Эти-то классы еле-еле дотянул. С криками, угрозами об исключении из школы, с вызовом родителей.
      Отец в школу не ходил, не отзывался на директорские приглашения. А матери у Пашки давно не было - умерла. Некому было Пашку воспитывать. Волков-старший женился на молодухе, поварихе из столовой, ждал, когда Пашка подрастет, начнет сам зарабатывать себе на жизнь. Сам же он пристроился в магазин грузчиком. Грузчик - не бизнесмен, получает гроши. И потому отец не раз говорил Пашке: "Ты это, Пашок. Кончал бы с этой школой. Один хрен, всех книжек не прочитаешь. А жрать надо - хоть ученому, хоть неучу. Думай!"
      По субботам старший Волков напивался, запирал дверь тесной их квартирки в двухэтажном замызганном доме окраинного района, бил смертным боем свою молодуху-повариху, да и сыну доставалось.
      Пашка, не в пример мачехе, не кричал и милицией не грозил, а только повизгивал по-щенячьи от каждого любящего отцовского удара ногой по ребрам, прятался обычно под кровать с панцирной сеткой. Туда отец ногой не доставал, а нагнуться и вытащить сына ему было лень. Всю накопившуюся злость он вымещал на своей поварихе Валентине, деревенской тихой девахе, приехавшей в город "на красивую жизнь".
      Поорав и в очередной раз пригрозив милицией, Валентина, уже голая, не обращая никакого внимания на Пашку, волокла старшего Волкова в постель, где отдавалась ему со стонами и криками. А Пашка, все еще лежа под кроватью в другой комнате, скрипел зубами и думал о своем обрезе, который он тем же летом привез из тайника и который хранился у него на чердаке дома, в шлаковой засыпке. "Убью... Убью..." - повторял он, слушая стоны мачехи.
      Но на отца рука у него все же не поднялась, да и не мог он вот так, открыто, стрелять в доме. Он чувствовал, что надо идти какой-то другой дорогой. Убийство отца - это же прямая дорога в колонию, к зекам. А главное - огласка. Но сам отец и учил его - не светись. Делай так, чтобы никто ничего не знал.
      Повзрослевший уже Койот твердо усвоил эту заповедь. Он понял, что можно совершать преступления, которые не раскрываются. Получилось же с обрезом. Никто ничего не узнал, ствол чабаны не нашли. А ствол спокойненько лежит себе в потайном месте, ждет своего часа.
      Нет, он, Пашка, не будет убивать отца. Просто в следующий раз, когда тот напьется и кинется на него с кулаками, он набьет ему морду. Или уйдет из дома. К Людке, бывшей однокласснице. Она работает на швейной фабрике, по-нынешнему в акционерном обществе, зарабатывает какие-то деньги. Что там швее-мотористке платят!.. Но она звала его к себе, мать ее не против. Знает, что они с Людкой живут как муж с женой, тянутся друг к другу. Но надо бы годик подождать, их просто не зарегистрируют - малолетки же оба.
      Они поженились, когда Пашке исполнилось восемнадцать, перед службой в армии. Он оставил свою молодую жену беременной, а вернувшись, неловко, неумело взял в руки годовалого сынишку - тощего, сопливого, болезненного. Малыш ему сразу не понравился - Пашке хотелось крепкого, розовощекого бутуза, а тут - сама бледность, скрюченные недугом пальчики на руках, испуганные глазенки. Сработали гены, воплотились в этого худосочного малыша с падающей, плохо держащейся на тонкой шее головкой...
      - Чего это он такой? - спросил Пашка жену. - Дохлый какой-то.
      - Родился такой... - виновато говорила Людмила. - Я плохо питалась, работала много. Домой шитье брала, когда уже живот вырос. А денег у нас все равно не было. Отец твой ни копейки не дал, даже не заходил. Мама моя на пенсию пошла. А ты же знаешь, как ее сейчас дают. Откуда у нас деньги? Тебя вот ждали. Куда работать пойдешь, Паша? Когда?
      - Дай хоть дух перевести! - зло сказал вчерашний солдат. - Сразу хомут надеваешь Погуляю...
      Гулял. Отдыхал. Спал. Перебивался шабашками - добывал деньги где придется, в основном у отца в магазине, помогал грузить машины, разгружать фуры с сельхозпродуктами.
      Но надо было, конечно, устраиваться на какую-нибудь более надежную и постоянную работу...
      Койот решил, что ему нужно во что бы то ни стало как минимум добыть два пистолета. Пистолеты эти, не таясь, а наоборот, демонстрируя, запугивая местную братву, носили на ремнях менты патрулирующие по городу. Патрули, как правило, были парные: два сержанта, старшина и сержант другие вариации. Ходили с рациями и оружием! Берегли в вечернее время покой сограждан.
      Койот ходил за ними. Высматривал и запоминал маршруты движения, места отдыха, экипировку. Искал тех, с кем справиться можно было попроще - менты должны быть похилее, что ли менее опытные. И - обязательно! - с двумя пистолетами.
      Такую парочку молоденьких милиционеров он присмотрел наконец в Левобережном районе города. Ходил за ними два вечера - то шел сзади то обгонял, делая вид, что торопится, косился на их ремни.
      Пистолет у этой пары патрульных был один на двоих, у сержанта. И рация хрипела у него же на груди. Второй, совсем еще мальчик, ходил безоружный, какой-то испуганный, нервный. Часто оглядывался, словно чувствовал что-то, подозревал. Да, ночные улицы города полны опасности.
      Это милиционер хорошо усвоил. И это чувствовалось по его поведению. А на таких, нервных, с повышенной реакцией на окружающее, и нападать рискованней. Ответные действия могут быть совершенно неадекватными. Можно получить и ответную пулю - все зависит от реакции человека, его готовности к сопротивлению.
      Ответная пуля в расчеты Койота не входила.
      Его нападение должно быть внезапным, по результативности стопроцентным, не дающим времени на ответные действия. Менты ничего не должны успеть...
      Этим двоим из Левобережья повезло. Смерть только посмотрела им в спины, дохнула на них незримым могильным холодом. И ушла искать другие жертвы.
      У них был лишь один "Макаров". А Койот дважды не собирался нападать. Оружие надо добыть с одного захода.
      Один заход - это два выстрела из двух стволов обреза.
      Все решат секунды. Большего времени, чем эти секунды, у него и у ментов не будет.
      Нельзя давать им хотя бы две секунды.
      Исход дела решит внезапность.
      И убивать их надо наверняка.
      Наповал.
      Сразу обоих.
      Надо найти в городе спокойный, может быть, даже беспечныйпатруль. И выбрать такое место, где их с ним, Койотом, сближение не вызвало бы у ментов беспокойства. Все должно быть естественно - идет парень, один, торопится в это позднее уже время домой.
      Впрочем, нет, торопиться не нужно. Ничто не должно вызывать у патруля внимания, интереса к себе. Если спешит - то... В самом деле, от чего это парень почти бежит? От кого убегает? Надо остановить, проверить, задать ему кое-какие чисто профилактические вопросы.
      Да, он должен идти спокойно, ровно, не торопясь. Молодой человек проводил девушку, идет со свидания, может быть, и с работы. Устал, хорошо поработал смену на заводе или в какой-нибудь фирме. А сейчас направляется домой. И ничего нет странного и подозрительного в том, что его путь - в двух шагах от отдыхающего милицейского патруля. Они сидят на скамейке в сквере, он идет мимо. Жизнь. Он отработал свое и идет домой. А они - на работе, охраняют его покой и безопасность. Служба.
      И еще очень важно правильно выбрать время нападения.
      Конечно, это должна быть ночь. Или почти ночь.
      Глава 2
      УБИЙСТВО
      Патроны для обреза Койот набивал в квартире тещи. Он жил тут, двухкомнатная эта "хрущевка"
      стала и его домом. И родным домом его малыша Костика.
      Костик сидел сейчас напротив, за столом, смотрел, как папа что-то делает с блестящими желтыми игрушками, тянул худенькие, со скрюченными пальцами ручонки к гильзам.
      Койот дал ему подержать уже набитую пару боевых теперь зарядов. Патроны заметно потяжелели: в них по семь-восемь крупных свинцовых картечин, порох, пыжи. Впрочем, пыжи он смастерил сам из газет. Разорвал подвернувшиеся под руку "Придонские вести", туго скатал, забил в гильзы. Подумав о том, что сыщики потом, после выстрелов, могут найти эти самодельные пыжи и по обрывкам газет что-то такое важное установить, усмехнулся. Тоже мне, Шерлоки Холмсы.
      Эти обрывки вряд ли что им расскажут. Он же не собирается оставлять дома те части газеты, из которых оторвал клоки для пыжей. Кто тут чего сможет найти?! Тот же обрез пролежал несколько лет сначала на чердаке дома среди хлама, потом он, Койот, перепрятал его...
      Хорошо бы, конечно, испытать обрез, пальнуть из него пару-тройку раз. Просто так, для проверки. Но это надо ехать куда-то за город, в лес, палить там. И все равно - риск. Народу везде шляется полно - и грибники, и просто отдыхающие на машинах, и влюбленные парочки, ищущие уединенные места, чтобы потрахаться. Нетнет, стрелять вблизи города нельзя: выдаст эхо.
      Кто-нибудь услышит, стукнет ментам, те примчатся, чего доброго, если окажутся поблизости.
      Риск, да.
      А обрез нормальный, боевой. Из него же стреляли там, в степи. Так, для потехи. Когда все гости отцовского кореша упились в очередной раз, кто-то из них стал палить в белый свет. И он, Пашка, тоже пальнул. Почувствовал тогда в руках огневую мощь, силу, способную убить, сокрушить чью-то жизнь... Может быть, именно поэтому Пашке захотелось украсть обрез. Хотя тогда он и в мыслях не держал убивать кого-то. Просто подумал, что даже с этим убогим оружием он будет чувствовать себя гораздо увереннее, что ли. И перед сверстниками можно было похвастаться, показать им при случае обрез. На корешков это бы сильно подействовало.
      Пацан был. И мысли пацаньи. Хорошо, отец предупредил, посоветовал: держи язык за зубами, не откровенничай. Так вернее.
      Хороший совет. Отец знал, что говорил.
      Костик, конечно, никому ничего не скажет.
      Хоть и подрос, а все такой же хилый, с замедленной речью, плохо ходит, больше сидит. Павел не любит своего сына, хотя ему и жалко его. Зачем он такой? Какая от него польза? Кому он такой нужен? В нормальную школу, как сказала врач, его вряд ли возьмут, значит, учиться и жить ему придется в каком-нибудь интернате для слаборазвитых детей, где к десяти-двенадцати годам Костик сможет, наверное, считывать с букваря примитивное: "Па-па... Ма-ма.. Ба-ба..."
      - Бу-бу! - отчетливо сказал вдруг малыш, показывая скрюченной лапкой на обрез, лежащий на столе.
      Койот с интересом глянул на сына.
      - Соображаешь! - сказал он удивленно, но с похвалой в голосе. Молодец. А я-то думал...
      Это Костикове "бу-бу" Койота никак не встревожило и не обеспокоило. Рассказать матери и бабке малыш ничего не сумеет. Если и произнесет свое "бу-бу", то женщины все равно ничего не поймут, спишут эту "информацию" на телевизор - Костик же смотрит боевики, стреляет потом своим игрушечным пистолетиком из пластмассы.
      Койот придвинул сыну обрез. У того загорелись глазенки. Он потянулся к спусковым крючкам, и Павел снова подивился сообразительности малыша - не ожидал от него такой прыти. Понимает даже, на что надо нажимать.
      Взведя курки, Койот снова придвинул обрез Костику. У того не хватало силенок в больных пальчиках, но все же, напрягшись и болезненно сморщившись старческим каким-то, морщинистым личиком, мальчик нажал на спусковой крючок, и механизм громко, отчетливо щелкнул.
      Костик счастливо засмеялся и выжидающе глянул на отца - что скажет?
      - Молодец! - снова похвалил Койот и кивнул: - Давай еще. Пали.
      Костик щелкнул, потом еще... Игра ему понравилась. Малыш тоже, видно, почувствовал какую-то взволновавшую его силу в этом куцем обрезке ружья. Взял в руку заряженный уже патрон, протянул отцу - вставляй, дескать, в "бу-бу".
      - Ладно, хватит. - Койот только головой крутнул - пацан же впервые видит обрез и патроны!
      Павел убрал обрез со стола Игра Костика мешала ему, отвлекала, не давала сосредоточиться.
      Изготовление боевого заряда - дело ответственное. Тем более то, какое он планировал. Осечки быть не должно, орудие смерти обязано сработать безупречно.
      Картечь была крупной, восьмимиллиметровой, тяжелой. Безобидные на вид свинцовые шарики - это безжалостные посланцы смерти. Если им придать нужное ускорение, бросить вперед с огромной силой...
      Койот представил вдруг, как эти шарики летят в него... поежился. Даже один из них способен наделать беды, а восемь...
      Он хладнокровно думал о том, что после выстрелов милиционеры упадут замертво. Не может быть, чтобы кто-то из них остался в живых. С такой картечью охотники ходят на крупного зверя - на кабанов и волков. И стреляют по ним с приличного расстояния. А он подойдет к ментам как можно ближе... Должен подойти. Безобидного вида молодой человек с сумкой на плече. Чего им, ментам, тревожиться? Они же не увидят у него в руках обреза, им даже в голову не придет, что он может выстрелить.
      Они подпустят его к себе очень близко.
      Метра на три. А может, и еще ближе. Чем он окажется ближе к ним, тем меньше времени останется у них на любые мысли и действия. Это очень важно.
      Костик захныкал, требуя вернуть ему "бу-бу".
      Но Койот строго цыкнул на сынишку - игра закончилась. Пароны были заряжены, обрез проверен и смазан. Он скоро, очень скоро будет стрелять по-настоящему! И очень скоро у него, Койота, будет в руках настоящее оружие - боевое, компактное. Пистолеты Макарова. Оружие, которое легко прятать. Которое убивает наверняка. Которое сделает его, Павла, богатым. Их семейная бедность кончится.
      Людка после его возвращения из армии настояла на том, чтобы все они жили у ее матери. И магазины рядом, и детская поликлиника, и остановка автобуса. Полчаса езды - и вот он, центр города. Другие, шикарные магазины, кинотеатры, театры...
      Впрочем, какие театры! Какие магазины с их нынешним изобилием продуктов питания и одежды! Они еле-еле сводят концы с концами.
      Теща получала небольшую пенсию. Да и то нерегулярно.
      Людмила ничего не получала.
      А он, Койот, перебивался случайными заработками. Устроился было на завод, сборщиком кресел для самолетов, но режим заводской жизни пришелся не по душе: надо было рано вставать, целый день вкалывать, тысячи раз повторять одни и те же операции (взять детали, скрепить болтами, отложить; взять детали...). На авиазаводе зарплату тоже платили нерегулярно, иногда задерживали на квартал - самолеты России вдруг не стали нужны.
      Койот ушел "на вольные хлеба".
      Целыми днями сидел теперь дома, смотрел телевизор. А в телевизоре шла своя - красивая, привлекательная и богатая - жизнь: по подиумам гуляли почти голые, с аппетитными задницами красотки; крутые сытые парни разъезжали на шикарных джипах и "мерсах", обнимали все тех же красоток, жрали в ресторанах; реклама навязчиво советовала приобретать только лучшие продукты и товары; неугомонные туристические фирмы лезли из кожи вон, заманивая россиян на отдых то в Грецию, то в Америку; банковские счетные машинки на глазах миллионов телезрителей перематывали в барабанчиках зеленые доллары; гангстеры грабили банки, нацепив на лица маски; чьи-то руки в перстнях пересчитывали добычу...
      За этими пачками денег - сытая, обеспеченная жизнь.
      Да - рискованно. Опасно. Зато потом... Если, конечно, не схватят.
      Надо делать так, чтобы не схватили.
      Нужно все тщательно, хладнокровно продумывать. Учитывать все мелочи. Просчитать секунды, варианты нападения, защиту, пути отступления...
      Койоту нужны были два пистолета. Для страховки. Оружие некогда будет перезаряжать. Один из них может отказать в самый неподходящий момент. Из двух стволов он сможет вести огонь сразу по нескольким целям...
      С помощью пистолетов он станет обеспеченным человеком. Он выбьется из нищеты. У него будут деньги, много денег. Может быть, такие, как показывают по телевизору, "дипломаты", полные новеньких тугих пачек. Лучше бы долларов. На худой конец, сгодятся и свои, "деревянные".
      Но пачки денег надежно охраняются вооруженными людьми. И лежат в банковских сейфах.
      Но какое-то время путешествуют у инкассаторов в мешках. Ездят на колесах по всему городу.
      Совсем рядом. У всех на глазах. Сколько раз видел Койот эти инкассаторские машины с зеленой полосой на борту, с мигалками на крыше, с суровыми на вид парнями в армейском камуфляже, сидящими внутри этих машин. Дверцы машин без ручек, их снаружи не откроешь. Инкассаторы сами открывают их. Много раз в день. У каждого магазина, который они обслуживают, собирая деньги...
      Можно, конечно, зайти и в магазин перед сдачей выручки. Вечером, когда заведующая со своими помощниками считает у себя в кабинетах деньги. За час-полтора до приезда инкассатора.
      Можно войти в Сбербанк - два пистолета в руках нападающего и маска на лице произведут нужное впечатление. Выстрел в потолок или в люстру, требование к кассиру выложить наличность, и кассир отдаст, если глянет на него (на нее)
      зрачок смерти. И нажмет, разумеется, ногой (коленом) потайную кнопку звонка "тревога!". И ринутся к банку менты. Но они приедут через пятьдесять минут, не раньше. А это - солидное для гангстера время. За десять минут можно далеко уйти.
      Или уехать. Если будет машина.
      Если будут сообщники.
      Если они все хорошо, тщательно продумают.
      А потом по-братски поделят добычу.
      Но кто-нибудь из сообщников рано или поздно может проговориться. Похвастается. Пожелает произвести впечатление на знакомых корешков.
      Рано или поздно это произойдет. И тогда тайна перестанет быть тайной. Тайна - это когда знает один.
      Надо действовать в одиночку. Отец прав. Он пожил на свете, он знает мир. Он знает, что нужно делать.
      Брошенный вскользь совет - даже не совет, а так, мысли по поводу стали для Койота программой. Точнее, принципом действия. Предстоящего, кровавого.
      Но без крови оружие и деньги не взять. Это ясно даже младенцу, даже Костику. Он уже понял, что из "бу-бу" убивают. Он пока не знает, для чего именно нужно стрелять из "бу-бу".
      Подрастет - узнает.
      Да, надо действовать в одиночку. И прежде всего добыть "Макаровы". Обрез штука громоздкая, заметная. Но без него пока не обойтись.
      Два коротко отпиленных ружейных ствола.
      Шестнадцатый калибр.
      Два милиционера. Два "Макарова".
      И всего два выстрела. Секунды.
      Койот уже чувствовал в ладонях рифленые, удобные для руки пистолетные рукояти.
      Он решит потом, что будет делать с пистолетами: брать банк, инкассаторскую машину или врываться в магазин, в подсобку, в кабинет завмагадиректора, где считают миллионы...
      Он хорошо подготовится к нападению, он тщательно все продумает. Он не будет спешить.
      * * *
      Парный милицейский патруль работал в самом центре Придонска - на Проспекте и прилегающих к нему улицах. Улицы ярко освещены.
      Снуют туда-сюда машины, общественный транспорт. Масса людей. У всех свои заботы. Тут мало кто обращает внимание на других. В том числе и на двух молодых милиционеров, экипированных вполне по-современному: при рации, при пистолетах и наручниках. Как и должно быть. И работа их вполне понятная: ходят по вечерним улицам города, наблюдают за порядком. Пресекают мелкие нарушения. Вызывают подмогу при крупных беспорядках. Работает обратная связь: милиционер может получить задание из райотдела задержать такого-то по приметам...
      У патруля - строго намеченный в РОВД маршрут. Периодически милиционеры дают о себе знать. Дежурный офицер делает в журнале пометки. Патруль такой-то на линии, все в порядке.
      Койот ходил за этими двумя три вечера. Слушал их переговоры по рации, знал уже, что старшину зовут Володей, а сержанта - Николаем.
      Знал, что маршрут этой пары пересекает сквер у Дома офицеров. И что милиционеры минут десять - с половины двенадцатого до двадцати трех сорока - сидят на скамье в глубине сквера, отдыхают. Курят, разговаривают. Сидят они лицом к Проспекту. Сюда, в сквер, свет с главной улицы города почти не достает. Сто метров, а уже темень.
      Фонарей в сквере почти нет, точнее, в каких-то сгорели лампы, Другие вообще отключены в целях экономии. Электроэнергия дорогая, денег на освещение у города мало.
      Темно в сквере. Когда-то тут по вечерам работали аттракционы, буфеты и кафе, на танцплощадке гремела музыка, в сквере было многолюдно, празднично. И света хватало. Как-никак центр города, место, где отдыхает, веселится молодежь.
      Да и старикам было радостно сидеть тут, на скамейках.
      Тихо теперь, темно, пустынно. Другие времена пришли.
      Не надо подходить к милиционерам сзади, думал Койот. Это их может насторожить, спугнуть.
      Нужно идти как бы навстречу им. Пусть они видят его, как он приближается ровным шагом, ничем не привлекая внимания.
      Милиционеры и в этот, четвертый вечер охоты за ними не изменили своего маршрута. Все было как обычно, в предыдущие вечера. И это вселяло в Койота уверенность в успехе. Повторяемость действий патруля облегчала его задачу. За эти три вечера он, Койот, стал как бы их третьим коллегой: ходил за ними по улицам, присматривался к их работе, запоминал каждую мелочь. Уже со спины, по походке, мог сказать, в каком нынче настроении его подопечные, его будущие жертвы, можно ли сегодня нападать на них.
      В один из вечеров Койот заметил, что патруль явно выполнял какое-то задание: останавливал на Проспекте мужчин кавказской внешности, проверял у них документы. Весь вечер. Старшина с сержантом даже не отдыхали в сквере. Постояли у памятника Пятницкому, покурили и двинули дальше.
      В тот вечер Койот не стал нападать. Парни были возбуждены, лица их выглядели серьезными, озабоченными, взгляд строгий, ищущий. Лучше им было на глаза не попадаться. Вдруг взбредет в голову - проверить первого попавшегося. Какие-нибудь приметы совпадут с тем, на кого им дали ориентировку, что-нибудь не понравилось в его облике. Проверят так, на всякий случай. Чего доброго, в сумку попытаются заглянуть, которую он носит на плече. А в сумке - обрез.
      Если его, Койота, задержат с обрезом - это срок. На этот раз не условный, нет. Его больше не простят. Двадцать четыре года, взрослый мужчина. Можно, конечно, тут же что-то придумать - мол, только что нашел, нес сдавать вам, в милицию...
      Смешно. То ли нес сдавать, то ли задумал преступление. У ментов на этот счет фантазия работает в одном направлении: вор должен сидеть в тюрьме, человек с оружием - тоже. Нечего ходить с обрезом по ночному городу. Да и соответствующая статья за хранение оружия предусмотрена.
      Сегодня Володя и Николай благодушны. Весело разговаривают, чему-то смеются. Остановились у ЦУМа поболтать с какими-то девахами. То ли просто знакомые, то ли "ночные бабочки", которые и сами к молодым мужикам клеятся. В том числе и к милиционерам. Знают, что и в милиции не прочь потрахаться, тем более на дурничку.
      Девки - что надо: мордашки смазливые, ноги длинные, юбки короткие. Вполне возможно, что под юбками больше ничего - для экономии времени и для лучшей вентиляции. К тому же придерживаются профессионального правила: подняла подол - и сейчас же открывается малое предприятие: для малоимущих и студентов. Обслуживание быстрое, без проволочек. Так сказать, экспресс-сервис. Удобный во всех смыслах.
      Вполне возможно, что он, Койот, о тех девицах так пошло подумал зря. Могут оказаться самые что ни на есть порядочные девушки. И трусы на них есть, и в "малое предприятие" к ним не сразу попадешь. За деньги в наше время, конечно, все возможно, и самые распорядочные красавицы не устоят.
      Поболтав с девицами, старшина и сержант пошли дальше. Койот не спеша шел за ними. Неприметный худощавый молодой человек. На плече сумка на ремне, на ногах кеды (в них мягко, удобно, шагов совершенно не слышно). Синие потертые джинсы, темно-коричневая рубашка с коротким рукавом. Тысячи молодых людей ходят так, в том числе и с сумками на плече.
      Койот остановился у "стекляшки", или "аквариума" - так молодежь прозвала кафе "Мороженое" напротив памятника Пятницкому. Через широкие витражи удобно наблюдать за патрулем.
      Милиционеры сели на свое привычное место - на скамью в глубине сквера. Тусклый свет дальнего фонаря высвечивает контуры: форменные фуражечки, плечи. И еще дымок сигарет. Закурили. Значит, четыре-пять минут с места не сдвинутся. Отдых. Пять минут - это даже много.
      От кафе до скамьи - семьдесят семь шагов. Койот сосчитал их раньше.
      Половина двенадцатого ночи. Проспект почта пуст. У Дома офицеров, где остановка троллейбусных маршрутов, - никого. Все уехали. Проносятся редкие машины. Город уже отдыхает, спит.
      И в сквере пусто, нет даже парочек и разных там бомжей. Только два эти отдыхающих молодых милиционера.
      Жить им осталось считанные минуты. Койот звериным каким-то чутьем определил, что сегодня ему повезет. Кто-то твердил ему в самой глубине мозга: действуй, сегодня получится.
      И он пошел. Не доставая обрез из сумки, взвел курки. Зашагал, по-прежнему держа правую руку в сумке. Пальцы его привычно уже обхватили цевье и спусковые крючки. Он породнился с обрезом, он хорошо чувствовал его, он был уверен, что эта машинка смерти не подведет.
      Пальцы не вздрагивали и не напрягались. Они спокойно и деловито поглаживали цевье, поигрывали на спусковых крючках. И сам Койот не мандражил. Он давно готовился к нападению, он сотни раз проиграл его в воображении, он был готов к выстрелам.
      Голова его работала спокойно и ясно. И глаза хорошо видели сидящих на скамье милиционеров. С Проспекта все же доставал сюда отраженный, рассеянный свет, за поведением патруля можно было следить издали, по мере приближения к милиционерам. Если кто-то из них вдруг встанет и что-нибудь потребует от него, Койота (предъявить паспорт, проверить, не пьян ли), он сейчас же выстрелит в этого, первого. Тому, второму, потребуется время, чтобы вскочить, схватиться за кобуру, вырвать из нее пистолет...
      Он не успеет этого сделать.
      Койот понимал, что и милиционеры его отлично видели. Он шел со стороны освещенной улицы, а они сидели практически в темноте.
      От кафе-"стекляшки" шел в их сторону парень с сумкой на правом плече. Шел спокойно, не качался. Видно, домой, отдыхать.
      Ах, если бы люди умели читать мысли других!
      Ну хотя бы милиционеры, которым грозит смертельная опасность. И вообще все, кто оказывается по тем или иным причинам на краю гибели.
      Скольких бы удалось избежать трагедий!..
      Увы. Чужие преступные замыслы для всех - тайна, почти всегда неожиданность.
      Койот подошел к милиционерам почти вплотную, метра на два. И по инерции сделал еще один шаг. Наверное, они успели подумать, что парень хочет что-то спросить у них, может быть, попросить зажигалку...
      Сумка, висящая у него на плече, оказалась почти против их спокойных, чуть усталых лиц. Койот чуть приподнял в ней цевье, целясь милиционеру, сидящему справа, в грудь. Это движение он отработал заранее, хорошо знал, под каким углом должно быть направлено оружие, чтобы ударить наверняка.
      Грохнул выстрел. Сержант вскрикнул. Схватившись за простреленную грудь, вскочил сгоряча, побежал к свету, к кафе, к клумбе с белыми гладиолусами.
      Старшина не успел даже приподняться. Лишь рука инстинктивно скользнула к кобуре.
      Койот нажал на второй спусковой крючок.
      Свинцовый горох пронзил грудь почти насквозь...
      Старшина так и остался сидеть, открыв в немом крике рот. Умер мгновенно. Койот это видел.
      Краем глаза видел, как сержант, отбежавший на несколько шагов от скамьи, упал.
      Уже открытым перочинным ножом Койот хладнокровно перерезай тренчик тонкий ремешок которым пистолет прикрепляется к кобуре. Вожделенный "макарон" старшины был в руках Койота. Преодолев несколько метров до лежащего ничком сержанта, он то же самое проделал и со вторым ремешком. И второй "Макаров" оказался в сумке. Теперь надо рвать когти.
      Выдержка у Койота железная. Он не побежал, он спокойно, размеренно пошел прочь - в глубину темного сквера, на параллельную Проспекту улицу. Повернул по ней вправо, чуть прибавил шагу, с каждым мгновением удаляясь теперь от места кровавого насилия. И этот свой отход он спланировал, хорошо и тщательно продумал. Бежать не надо - бегущий человек привлекает внимание.
      Через два квартала Койот снова повернул направо, пересек Проспект, пошел вниз, к берегу водохранилища, к мосту. Прошагал и его, свернув потом на старую дамбу, которая прямиком вывела его почти кдому, в Левобережье. Осталось миновать несколько плохо освещенных кварталов с двухэтажными старыми домами, два-три переулка, изученных им как свои пять пальцев.
      Он потратил на дорогу сорок пять минут. Как на последней тренировке. Разница была минуты в две. И похвалил себя за то, что избрал именно этот способ исчезнуть с места преступления: вопервых, он не зависел от транспорта, во-вторых, его почти никто не видел. А если и видел, то.. Ну что он может сказать, случайно встретившийся на полночной улице человек?!
      Сумку с обрезом и пистолетами Койот оставил в отцовском сарае. У него был ключ, он взял его заранее. Присыпал сумку всяким хламом, закрыл сарай, подергал дверь. Так просто ее, обитую железом и с мощным замком, не откроешь.
      Взять дверь можно разве что ломом. Но кто будет ломать ее этой ночью? Зачем? Все соседи знают: кроме поломанных стульев, ржавых ведер и старой обуви, в сарае Волковых ничего нет. Даже погреба. Зачем туда лезть?
      "Ну, отдыхайте пока, - тихо сказал Койот своему пополнившемуся арсеналу. - Завтра-послезавтра перепрячу".
      Около часу ночи он был уже на Прибрежной, в квартире тещи. На недовольный вопрос сонной Людмилы: "Где это ты шляешься?" - буркнул невразумительное - то ли в карты с друзьями играл, то ли в нарды...
      Жена не стала уточнять и снова улеглась в постель. А Павел неторопливо разделся до трусов, попил на кухне чаю. Думал о том, что вся городская милиция, наверное, уже на ногах, ищет его, а он вот спокойно сидит дома и ужинает. Вот что значит хорошо все продумать, подготовиться.
      Теперь надо залечь на дно, затихнуть на несколько месяцев, не меньше. Может, и на год.
      Жизнь покажет. Менты, конечно, будут его искать со страшной силой. А он и прятаться не станет. Как жил, так и будет жить. Открыто ходить по улицам, искать работу, встречаться с друзьями, гулять с Костиком. Надо только хорошо, надежно спрятать "Макаровы". А обрез... да, от него нужно избавиться. Он свою роль выполнил.
      Покурив и поглазев на черное ночное небо через открытую форточку кухни, Койот тихонько, на цыпочках, пошел в спальню. Постоял у кроватки Костика, вгляделся в спящего малыша.
      Ночь была душная (середина же июня!), и Костик спал в одной короткой рубашонке. Свет в их комнату падал с улицы, сочился с высокого и единственного, наверное, на всей Прибрежной фонаря тускло освещал их скромное жилище - двенадцать с хвостиком квадратных метров, голые стены, обшарпанный стол, разложенный на ночь диван, стулья с развешанной на них одеждой, старый тещин шкаф со скрипучей, вечно соскакивающей с петель дверцей. Да и все остальное в доме - тещино, "презентованное" молодым на жизнь. Они с Людкой купили только кроватку Костику, да и ту в комиссионном магазине за бесценок.
      Павел поправил под вспотевшей головой ребенка подушку, улыбнулся, вспомнив его энергичное "бу-бу", накрыл ножки сына простыней.
      Потоптавшись минуту-другую у окна, осторожно лег рядом с Людмилой, положил руку на заголившееся ее теплое бедро, погладил. Людка что-то мыкнула спросонья, но руку не скинула и тогда он повернул ее на бок, прижал к себе, стараясь все же не шуметь, не будить тещу, спящую в соседней комнате...
      Сделав свое дело, Койот уже через пять минут спал безмятежным и сладким сном.
      Глава 3
      ПО ГОРЯЧИМ СЛЕДАМ
      А следов-то и не оказалось.
      Ни единого.
      Правда, на цветочной клумбе, возле которой лежал один из милиционеров, обнаружили отпечатки-вмятины чьих-то кроссовок, и эксперты тут же залили их гипсом. Но, как потом оказалось, след этот вел в никуда. Неизвестный шалопай, которому лень было обойти клумбу, попер напрямую, только и всего. Койот же к клумбе не приближался. Что он - дурак, на виду ментов шагать по клумбе?! В таком случае они обязательно бы остановили его: асфальта, что ли, мало?
      Дежурный "уазик" из Центрального РОВД был на месте происшествия через несколько минут.
      Если точно, то через восемь. После звонка охранника соседнего с Домом офицеров магазина. Тот, услышав выстрелы, позвонил в райотдел...
      Сержант, отбежавший от скамейки, был еще жив, но без сознания. Умер он на операционном столе.
      Вслед за райотдельским "УАЗом" примчались еще несколько машин: "Скорая помощь", дежурный "рафик" с опергруппой областного УВД, черная "Волга" начальника Центрального РОВД, машина, доставившая дежурного следователя областной прокуратуры, потом и белая новенькая "Волга" генерала Тропинина, начальника УВД...
      Уже через полчаса у Дома офицеров, можно сказать, было столпотворение людей и машин.
      Сквер, как это и полагается, оцепили, зевак попросили удалиться. Да их, в общем-то, было немного - полночь, как-никак. Все законопослушные нормальные граждане уже спали.
      Вспыхивали блицы фотографов, раздавались чьи-то негромкие команды, повизгивала служебная собака. Но собака никакого следа взять, конечно, не могла - слишком уже натоптали...
      Осмотр места происшествия мало что дал: полусидящий труп старшины, умирающий в нескольких метрах от него сержант, раскрытая пачка "Астры" под скамьей, два окурка, кровь, срезанные у обоих милиционеров тренчики, отсутствие оружия в обеих кобурах и обойм к пистолетам, газетные, подгорелые пыжи...
      С первого взгляда операм и экспертам было ясно: нападение совершено с целью завладения оружием.
      Но все же это была самая первая, рабочая версия.
      Уже работавшие опергруппы начали опрос зевак: может, кто-то и что-то видел? Граждане!..
      Свидетелей преступления не оказалось. Случайные и припозднившиеся прохожие завернули сюда, к скверу, позже, уже увидев скопление милицейских машин.
      Милиция работала четко. И дежурные, и поднятые телефонным звонком с постелей оперы сразу попадали в руки полковника Васильева, заместителя Тропинина по оперативной работе, или, как сейчас принято говорить, начальника криминальной милиции. Прибывший на место преступления даже чуть раньше генерала, Васильев, кое-как, наспех одевшийся, в темных брюках и синей, спортивного покроя рубашке, распоряжался чуть хрипловатым, заметно взволнованным голосом. Стоя у капота "Волги", держа в одной руке попискивающую трубку радиотелефона, другой рукой он очерчивал вокруг сквера некое пространство, в которое попадали жилые дома, говорил внимательно слушающим его оперативникам:
      - Срочный поквартирный обход... Из этого дома обязательно должны были видеть, хоть чтото, но должны! Не все спали, убежден... Дальше:
      куда преступник или преступники могли скрыться из сквера? Куда бы ты пошел, Сергеев?
      Щупленький, невысокого роста оперативник пожал плечами, ткнул неопределенно:
      - На свет, к Проспекту, вряд ли, товарищ полковник. Хотя, если здесь, у Дома офицеров, поставить машину и спокойно подойти, сесть в нее...
      Вряд ли кто обратит на это внимание.
      - Логично. Версия отхода принимается. Бери пару ребят, пройдите по скверу к Фридриха Энгельса, опросите квартиры вон того дома, у кинотеатра
      Но самый мощный десант был выброшен все же в квартиры домов, непосредственно прилегающих к скверу. В этих квартирах просто обязаны были что-то слышать или видеть. Стреляли же практически под окнами, в каких-то пятнадцатидвадцати метрах!
      Логика оправдала себя.
      Один из жильцов пятиэтажки, к торцу которого прилепилось кафе, действительно не спал, отчетливо слышал выстрелы и, встревоженный ими, вышел на балкон. Но увидел лишь спину какогото неторопливо идущего по скверу человека.
      Гражданин этот, пожилой уже человек, не мог сказать милиции ничего определенного. Ни примерного возраста того, кто шел по скверу, ни его роста, ни одежды. Он и сумки у него на плече не заметил. Скользнул старческим подслеповатым взглядом по идущей мужской фигуре и тут же переключился на лежащего у клумбы милиционера. Гражданин этот счел своим долгом позвонить в милицию, но там деловито и спокойно ответили, что машина выехала, разберутся...
      Старший оперуполномоченный по особо тяжким преступлениям Придонского УВД подполковник милиции Сидорчук, работавший в ту ночь вместе со всеми оперативниками, снова и снова спрашивал гражданина Амелина о том, что тот видел и слышал. Вдвоем они вышли на балкон, и Амелин, грузный седой пенсионер-отставник в полосатой легкой пижаме, в который уже раз показывал руками, гудел старческим, слегка надтреснутым басом:
      - Ну, я же тебе говорю, подполковник: ни черта в этом сквере не видно. Хулиганье лампочки поразбивало, или их там и не было. Что тут увидишь, гляди сам!.. Я понимаю, что тебе нужно - приметы этой шпаны, но я ж не видел никого. Слышу - стреляют. А я еще телевизор в той комнате смотрел. Пока встал, тапки надел, пришел сюда, в эту комнату, балкон пока открыл.
      Вон тот, верхний шпингалет заедает у меня, я табуретку подставил, залез. Жена заругалась: чего там лазаешь, спать мешаешь?.. Ну я что, не понимаю - стрельба же! Сам в армии двадцать лет отслужил, понимаю что к чему. Ну вот, открыл я наконец балкон, вышел. Вижу: человек какой-то у клумбы лежит, а там, далеко, тень мелькнула - пошел кто-то. Отсюда ли он, от клумбы или от скамейки шел, или с какой другой стороны - пес его знает! Да я на него и смотрел-то секунду. Глядел на того, что лежит - вроде милиционер... Ну вот. Позвонил. Из райотдела быстро приехали, ничего не могу сказать. А потом нагнали машин, тут уж не до сна. Теперь-то понятно, что случилось, кого убили...
      Да, с балкона этого, четвертого, этажа мало что можно было увидеть. И темно, и ветви деревьев мешают. Клумбу видно получше, свет на нее падает и с фонаря, стоящего у самого Дома офицеров, и из окон. Хотя сейчас, когда поднялась вся эта суматоха, огней в квартирах зажглось множество, света в сквере заметно прибавилось. А еще полчаса назад...
      И выстрелам не все придали должное значение. Слышали, конечно, многие. Но кто-то зевнул и на другой бок перевернулся, кто-то поругал милицию распустили, мол, шпану, палят почти в самом центре города, а ментам хоть бы что, а кто-то, может, и в окно глянул, так же спину неторопливо уходящего человека видел, да не хочет ничего говорить, свяжешься с милицией, ходи потом, давай показания...
      Сидорчук снова стал дотошно, с профессиональным пристрастием расспрашивать пенсионера Амелина, как да что; отставной полковникартиллерист добросовестно напрягал память, морщил свой высокий белый лоб, вспоминал хоть что-нибудь новенькое про того, кто уходил через сквер, но что, в самом деле, вспомнишь нового, если видел спину всего секунду-другую и более ничего?! И сам Сидорчук снова выходил на балкон, сам до рези в глазах вглядывался в темень сквера. М-да. Ниточка, кажется, обрывалась.
      Поблагодарив Амелина, Сидорчук пошел в следующую квартиру, где работали оперы из Центрального РОВД, послушал еще нескольких "свидетелей", но ничего интересного не услышал.
      Хмурый, в расстроенных чувствах, вернулся к машине, где на немой вопрос Васильева лишь красноречиво поджал губы. Полковник понял.
      Они с ним условились, что Сидорчук будет все время рядом с ним, Васильевым, будет просеивать поступающую информацию и сейчас же с группой приданных ему офицеров ринется по наиболее вероятному забрезжившему следу преступника или преступников, если таковые окажутся. Васильев, как начальник импровизированного этого, возникшего здесь, у Дома офицеров, штаба, держал в руках все нити: по рации ему практически поминутно докладывали со всего города о ходе операции "Невод": блокированы все автомобильные дороги, ведущие из города, активно работают поисковые группы на вокзалах, в аэропорту, задерживаются и проверяются все подозрительные граждане, оказавшиеся в столь поздний час на улицах Придонска, оперативники "шерстили" злачные места города, где шла еще разгульная ночная жизнь - рестораны, ночные клубы, бары и дискотеки...
      Десятки опергрупп, сколоченных из поднятых с постелей сыщиков, ринулись по известным им адресам местных авторитетов, преступников, в свою очередь, поднимали с диванов и кроватей бывших зеков, воров, тех, кто недавно освободился, за кем числились некогда совершенная "мокруха", разбойные нападения, грабежи. Трясли их, полусонных, встревоженных и недоумевающих, кое-кого и насмерть перепугав.
      Всех спрашивали практически об одном и том же: где был сегодня вечером, с девяти до двенадцати?
      Тех, кто не мог сразу и внятно ответить, забирали с собой.
      Расшевелили и агентуру. Намекали и прямо требовали от своих помощников: узнать! Добыть хотя бы какую-то информацию. Кто? Кто мог это сделать?
      Во всю мощь работал информационный центр управления милиции. На экранах компьютеров мелькали фотографии бывших и потенциальных мокрушников, сведения, клички. Пошли чередой Ленчики, Лесники, Лысые, Кашалоты, Мосолы, Яшки Хмурые, Арбалеты, Скрипачи, Шакалы, Косые и Горбуны... За минувшую ночь почти все они были опрощены. Но у всех бывших мокрушников оказались железные алиби. Спал дома, уехал накануне в деревню, к родне, работал во вторую смену, охранял фирму, копался на даче...
      Алиби всех этих подозрительных типов, которым, конечно, ничего не стоило поднять руку на ментов, проверялись и перепроверялись. Не верили никому. Милиция накинула на преступный мир Придонска громадную, мелкоячеистую сеть и гребла всех подряд. Но поймать что-либо путное, годное к дальнейшей разработке, не удавалось. Люди, убившие милиционеров, как в воду канули. Почему-то все, в том числе и Васильев с Сидорчуком, были уверены, что это - дело рук преступной группировки.
      Уже на рассвете уехал домой - переодеться и позавтракать - генерал Тропинин.
      Перебрался к себе в кабинет полковник Васильев: из кабинета все же удобнее было руководить операцией.
      Снято оцепление со сквера.
      Уставшие оперы заканчивали опросы в квартирах.
      Сидорчук и прокурор-криминалист областной прокуратуры Костенкин, чтобы хоть как-то взбодрить себя, сидели в кабинете на первом этаже прокуратуры, пили крепчайше заваренный чай, почти чифирь, и ломали голову над тем, куда ринуться уже в следующую минуту. Опытнейшие спецы, давно знавшие друг друга, размотавшие вместе не одно дело, они хорошо понимали, что преступнику или преступникам в первые часы все же удалось уйти. Обычно, если преступление по горячим следам не раскрывается, на худой конец в первые же сутки, то розыск может занять многие и многие месяцы, а то и годы. Или же вообще перейти в разряд нераскрытых.
      Костенкин и Сидорчук ждали сейчас результатов первой экспертизы судебно-медицинской. Может быть, заключение медэкспертов даст толчок какой-нибудь новой версии...
      - Ладно, я пойду, Валентин, - сказал Сидорчук, поднимаясь. - Часов до десяти вряд ли чтото будет.
      - Созвонимся, - согласился Костенкин. Худой, жилистый, спортивного телосложения, прокурор быстро, на глазах восстанавливал силы - даже щеки у него заметно порозовели. Он подал Сидорчуку крепкую костлявую руку, сжал ее, как всегда дружески, мощно, подбадривающе подмигнул - мол, не вешай носа, опер, разберемся, что к чему. И не такие дела раскручивали.
      Сидорчук ответил на рукопожатие тоже энергично, пошел из кабинета. Улица встретила его ярким солнцем, привычной утренней жизнью.
      Миновав Г-образное, облицованное керамической плиткой четырехэтажное здание прокуратуры, с забранным мощными решетками цокольным этажом, подполковник пошел в родное свое управление через маленький зеленый скверик с бронзовым Буниным на бронзовой же скамейке.
      Памятник писателю поставили здесь недавно, не все еще привыкли к нему, не привык и Сидорчук, почитатель большого русского таланта, искренний поклонник Ивана Алексеевича.
      Слегка изменив курс, Алексей Иванович подошел к памятнику, смотрел в одухотворенное лицо писателя, думал о том, что им, ментам, памятники отчего-то не ставят - не заслужили, что ли? Усмехнувшись наивным своим и, может быть, даже ненужным сейчас мыслям, вспомнил вдруг из прочитанного в местной газете, что памятник писателю поставили здесь, в городе, лишь спустя 125 лет со дня его рождения.
      Вполне возможно, что еще через одно столетие, когда в России будет покончено с преступностью, благодарные потомки вспомнят и о них, милиционерах...
      Глава 4
      КАШАЛОТ И ЕГО ВРАГИ
      Весь город давно поделен на зоны влияния.
      Центр принадлежит группировке Мастыркина, он же Лоб, Юго-Запад - Вовику Афганцу, Березовая Роща - Коту (Жорику Костенко), Московский район недавно освободившемуся Азиату (Яшка Рыкалин получил такую кличку за дикий нрав и чуть раскосые глаза, хотя он - чистый русак), ну а в Заводском районе верховодил Кашалот. Здесь, на Шинной, он родился и вырос, отсюда дважды отбывал на ходку (оба раза сидел в пермских лагерях, на Урале, за грабежи и угон машин), сюда же и возвращался. А куда еще урке возвращаться? Дом родной, как-никак. А дом у Кашалота был, и неплохой: умерший семь лет назад отец оставил им с матерью добротный кирпичный... можно сказать, особнячок из шести комнат, гараж, сараюшки и другие надворные постройки, которые Кашалот приспособил для тайников: два кирпичных сарая имели тайные лазы, попасть в них тем же сыщикам можно было, лишь изрядно поломав голову - ходы эти были тщательно замаскированы. Но сыщики, проникнув хотя бы в один из них, увидели бы кое-что интересное: краденые запчасти к автомобилям, ящики с водкой, коробки со всякой всячиной, какой набиты "комки" и ларьки во всем городе. Часть товара из этих ларьков, расположенных в Заводском районе, рано или поздно перекочевывает в погребки Кашалота - местного, районного пахана, авторитета, грозы всех торгашей и обывателей. Район Шинной застроен в основном старыми, послевоенного времени, двухэтажными и частными домами, хотя есть и несколько девятии даже двенадцатиэтажных домов, выстроенных заводами, расположенными в этом районе. Заводы в то время строили жилье для себя довольно быстро.
      Бригаду Кашалот подобрал из таких же, как он сам. Рыло (Серега Рылов) сидел. Колорадский Жук (Леха Маточкин получил такую кличку за пристрастие к полосатым рубашкам) ходил на зону трижды, правда, на небольшие сроки. Ну а про Мосола и говорить нечего - этого и могила не исправит, урка до мозга костей.
      Были у Кашалота и другие кореша-подельники, готовые за хорошие бабки и кулаками помахаться, и квартиру обчистить, и непокорных коммерсантов утюжком прижечь. Но их услугами Кашалот пользовался от случая к случаю, при острой необходимости. А костяк составляли четверо: сам Кашалот, Рыло, Колорадский Жук и Мосол. Все молодые (около тридцати), развязные мужики, вкусившие уже легких денег, разгульной жизни, власти над простыми смертными.
      Банда Кашалота контролировала практически весь торговый бизнес Заводского района. Все ларьки, магазины (шопы по-современному), кафе, павильоны... были у Кашалота на учете, все их хозяева платили Кашалоту "за охрану и спокойную жизнь". И в самом деле, лучше поделиться с наглыми рэкетирами, чем жить в страхе за свой "комок", товар, а то и за собственную жизнь. Прошлым летом исчез вдруг один из ларечников, не пожелавший делиться прибылью с Кашалотом, пославшим его на три известные буквы. Для острастки этот предприниматель-ларечник показал Колорадскому Жуку и Мосолу, приходившим к нему на переговоры, осколочную боевую гранату Ф-1, сказал, что пустит ее в ход не задумываясь, если Кашалот и его банда не оставят его в покое.
      "Витязь" - такое было название у его магазинчика - на время в покое и оставили. Но ненадолго. Через месяц, в такую же жаркую пору, отважный предприниматель исчез. Как говорится в милицейских сводках, "вышел из дома и не вернулся".
      Да и не мог он вернуться - с куском рельса на ногах лежал парень на дне городского водохранилища, недалеко от своего магазинчика и дома.
      Кашалот и его подручные постарались распространить среди коммерсантов нужную информацию: мол, был бы хозяин "Витязя" посговорчивей, никто бы его не тронул. И торговал бы, и жил припеваючи.
      Жуткая эта информация, брошенная полунамеками, как бы вскользь, принесла нужные плоды: почти все ларечники района сами явились к Кашалоту с просьбой "об охране на джентльменских условиях".
      Условия Кашалот диктовал теперь свои - от трех до семи процентов с оборота. В зависимости от масштабов дела и возможной прибыли.
      Конечно, это был открытый грабеж. И кто-то из коммерсантов капнул на Кашалота и его банду в Заводской РОВД. Дескать, так и так, дорогая милиция, житья не стало от этих распоясавшихся рэкетиров. И куда только вы смотрите?
      Милиция в лице капитана, начальника отдела уголовного розыска Мерзлякова, смотрела Кашалоту в карман. А карман у того стал в последнее время очень быстро пухнуть, толстеть. Вместе с ним толстел и капитан Мерзляков - красномордый коротышка с цепким и умным взглядом бесцветных глаз, обожающий баночное пиво, салями, черную икру и "Советское шампанское". Все эти деликатесы он время от времени (по желанию, но не реже одного раза в неделю) потреблял в неограниченном количестве прямо в просторном, из стекла и железа ларьке, приобретенном Кашалотом рядом с Дворцом шинников, на самом бойком месте района. Сам Кашалот в ларьке под названием "Братан", конечно, не сидел, в три смены, круглосуточно, трудились там послушные молоденькие "герлы", каждую из которых Кашалот лично проверил на благонадежность и передок и остался всем доволен. "Герлы" называли его уважительно - Борисом Григорьевичем, явно трепетали перед ним и, конечно, боялись, и лишь одна, Надежда, из наиболее приближенных к телу шефа, звала его просто Кеша. Надежда, молодая красивая бабенка, года два назад разошедшаяся с мужем и бросившая учебу в университете из-за малолетней дочки, которую надо было кормить, хорошо была осведомлена о занятиях Кашалота, а кличку его переиначила на свой лад. Но все же в дела Кеши Кашалота напрямую она не лезла, лишнего не спрашивала - получала хорошую свою зарплату и жизнью была в целом довольна.
      Доволен был своей главной пассией и Кашалот. Не возражал он также против нового своего имени - Кеша так Кеша. Он сам придумал имя черному коту, жившему в его доме, но больше отиравшемуся в ларьке - Спонсор. А какой из кота "спонсор"? Наоборот - живет за счет хозяина, даже мышей ловить не хочет: всегда хорошо, вкусно накормлен. Кашалот и принес его в ларек:
      Надежда сказала, что видела мышь, скребется кто-то под полом...
      Может быть, присутствие Спонсора перепугало заблудшую мышку, скрести под полом перестали, а кот с новым местожительством очень скоро примирился. Ел колбасу да спал - что еще ему надо?
      Время от времени Спонсор с любопытством наблюдал за хозяином и его пассией: хозяин со спущенными штанами полулежал на стульях, а кормилица припадала к его животу, помогая себе тонкими ласковыми пальчиками. Сочетание этих манипуляций доводило Кашалота до умопомрачения, он начинал стонать, извиваться, гладить Надежду по склоненной голове, бормотал: "Хорошо, Надюша-а... потрясно-о... Никто так не умеет... Ты-то сама... чего хочешь, а?"
      Надежда в этот момент по известной причине не могла отвечать, но потом, когда страсть Кашалота стихала, ластилась к шефу, ныла в самое его ухо, что вдвоем с дочкой все же тяжело жить и на эту, неплохую, в общем-то, зарплату: скоро осень, девочку надо готовить к школе...
      - Сколько тебе надо? - размягченно спрашивал Кеша Кашалот, чувствуя у себя между ног все те же проворные и теплые пальчики Надежды. Любовная процедура повторялась, Кашалот снова стонал и извивался на стульях в тесной подсобке, а потом, опустошенный, отдыхал, потягивая пиво и глядя на Надежду с изумлением: никому бы и в голову не пришло, что эта с виду строгая молодуха умеет делать такие вещи.
      - Ну ты даешь! - восхищенно говорил он. - Не противно самой-то?
      - Ты даешь, я беру, - усмехалась она. - Не противно, нет. Питаешься хорошо, сладкий.
      За сеансы любви (в основном вечерние, ночные) Кашалот платил Надежде отдельно, по повышенной ставке. За эти деньги ей можно было бы потом не сидеть в ларьке с полмесяца, но Надежда была женщиной экономной и расчетливой - работала на себя и на дочку. А двум женщинам, большой и маленькой, деньги всегда были нужны.
      * * *
      Кататься по водохранилищу на моторных лодках и катерах городская власть запретила. Придонск - город огромный, жителей больше миллиона, много и любителей разъезжать по водохранилищу на "казанках", плоскодонках и даже на скоростных, гоночных скутерах. Но несколько лет назад, когда водохранилище только сделали, косяки этих самых "казанок" и плоскодонок с мощными подвесными моторами стали носиться туда-сюда, вдоль и поперек. Лодок расплодилось сотни. Над водохранилищем (а оно довольно узкое, мелкое, в самом центре Придонска) с раннего утра и до позднего вечера стоял рев мощных моторов, над водой висел сизый смог. Начались аварии, как на автомобильных дорогах: лодки сталкивались, гибли люди. Всякие ОСВОДы и речные патрули с авариями не справлялись. Зароптали и любители загорать на городских пляжах, шумно, дымно стало, опасно - лодки носились рядом с купальщиками.
      Мэрия вынесла моторкам приговор: запретить.
      На веслах, под парусом, на небольших яхтах - пожалуйста. А все остальные суда - на прикол.
      Получили права на жизнь и небольшие прогулочные теплоходы, весельные шлюпы морской школы, небольшие катера спасательной службы и береговой охраны Дом Кашалота - как раз на берегу водохранилища. Он вырос на реке, у воды, радовался рукотворному "морю", гонял в свое время на отцовской "казанке" с подвесным мотором "Вихрь".
      Теперь у Кашалота - яхта. Небольшая, с косым белым парусом, с маленькой каютой и тесной палубой. Но для его бригады или для прогулок с женщиной в самый раз. На яхте Кашалот катается либо со своими парнями, либо берет кого-либо из девиц, по настроению. Но чаще других на палубе и в каюте "Виктории" оказывается Надежда.
      Мосол и Колорадский Жук на яхте катаются с удовольствием, а Рыло воду не любит, боится ее.
      Особенно с тех пор, как замочили они в прямом смысле слова того предпринимателя, владельца "Витязя". Поймав его у дома и задушив тут же, в машине, помчали потом к водохранилищу, отвезли на плоскодонке подальше от берега да и спустили рыбам на корм. Может быть, Рыло в тот момент и о себе подумал - и его могут вот так же в случае чего... Кашалот на все способен, это безжалостный, жестокий человек. Пьяница, развратник, наркоман. Сегодня ты ему друг, а завтра - враг. С ним ухо надо держать востро. Не дай Бог что-либо сказать поперек!..
      Кашалота не только его ближайшие сподвижники опасались. За каких-то полтора года он взял власть в Заводском районе, раздавив конкурентов, разбогател, купил еще пару киосков и павильон "Пиво-воды", теперь подумывал о расширении влияния во всем городе. Как ни странно, эту мысль подал ему Мерзляков. В очередной свой визит в "Братан", после второй бутылки шампанского и десятого бутерброда с черной икрой, мент, сытно рыгнув, сказал Кашалоту.
      - Ты распространяйся, шеф. Центр пора уже к рукам прибирать, Юго-Запад. Там одна барахолка чего стоит. Знаешь, какие бабки твои корефаны на барахолке имеют?.. Не знаешь. А я тебе скажу: о-очень большие А центральный рынок возьми - у черных, что за прилавками, деньги несчитаны. Или тот же авторынок в Северном.
      Золотое дно... Разворачивайся, пока я у власти, помочь могу. Найдем нужных людей и среди наших. Ментам тоже жить надо. Зарплату и нам перестали платить. А перед хорошими бабками никто не устоит. Только намекни. Зеленый свет тебе и на рынках, и у "комков" откроем. У меня везде надежные люди есть.
      Конечно, Мерзляков преувеличивал, власти во всем городе он иметь не мог, но "рыбак рыбака видит издалека" - Кашалот не сомневался в том, что "нужных людей" из числа милиционеров начальник Заводского утро ему подыщет. И еще он, кажется, намекал на то, что мало получает.
      Кашалот прямо спросил об этом Мерзлякова.
      - Да я не об этом, Борис! - тот замахал руками. - Бизнес, ты же сам понимаешь, требует постоянной раскрутки. Спираль. Больше вложил - больше получил. Потом все по новой. Я хоть и не экономист, но это же примитивные вещи. Любая продавщица понимает. Спроси вон у Надьки.
      - Соображаешь! - поощрительно хохотнул Кашалот и распечатал новую бутылку шампанского, разлив по фужерам. Но больше начальнику уголовного розыска района ничего не сказал.
      Планами своими делиться с милицией, пусть даже и с купленной, он не собирался. Тем более новой прибылью. Хватит с этого капитана и того, что имеет. А о том, что Кашалот и сам уже давно подумывает о расширении сферы влияния, зачем ему знать доподлинно? Мало ли что может произойти! Сегодня они друзья, завтра этот мент погорит, возьмет да и заложит "лучшего друга" для облегчения собственной судьбы. Пьющие люди - ненадежные, продать им кормильца-поильца раз плюнуть. Мерзляков по роду своей службы знает много, но не все. Во всяком случае, про строптивого хозяина "Витязя" ничего не узнал. Хотя копал, копал. Да, может быть, вовремя остановился, поняв, чьих рук это дело. Что ж, правильно сделал. Не зря его Надька шампанским поила да черной икрой угощала. А свертков с продуками сколько унес! К тому же Мерзляков четко знает:
      здесь, в Заводском районе, на окраине, получить пику в бок или пулю в спину раз плюнуть. Даже менту. Даже другу Кашалота. С ним лучше дружить. Делать вид, что ничего не знаешь. Лучше быть уволенным из милиции, чем пойти против Кашалота. Лучше пойти с ним против его врагов.
      А врагов у Кашалота в последнее время появилось немало. Информация о его намерениях захватить сферы влияния в других районах Придонска достигла уже ушей и Вовика Афганца, и Кота, и Азиата, и Лоб уже кое-что знал. У них ведь своя разведка, свои стукачи. Они и настукали, что Кашалот разинул пасть на их вотчину. Это было на него похоже: коронованный вор в законе, богатый теперь человек, с большими связями в торговом мире, с поддержкой в ментовке (братва хорошо знает такие вещи) пожелал шагнуть на следующую ступень в их городской иерархии, прибрать к рукам две солидные по торговому обороту барахолки, авторынок, несколько крупных баров и ночных клубов, десятки "комков" и бронированных, набитых импортом ларьков. Контроль над всеми этими торгующими заведениями, где за сутки оборачивались огромные суммы, дает, конечно, баснословные барыши. И они, эти барыши, распаляли воображение Кашалота, не давали ему спокойно спать. Но он понимал, что, замахнувшись на святая святых, на чужой высокоприбыльный бизнес, рискует и сам. С ним ведь тоже могут расправиться... Но он бредил уже новым роскошным домом в два-три этажа (этот он оставит матери), несколькими "мерсами" (обязательно разных цветов!), многочисленной охраной с собаками, виллой где-нибудь близ Сан-Франциско, в Америке. А почему бы ему все это не иметь? Другие "новые русские" имеют, и далеко не все нажито честным предпринимательством.
      Ха-ха! Скорее наоборот! Уж он-то, Кашалот, знает, как сколачиваются состояния! И почему он, Борис Кушнарев, не может иметь то же самое?!
      Конечно, чтобы создать свою даже небольшую городскую империю, придется хорошо потрудиться. Понадобится расширить штат своих боевиков, найти бесстрашного, хладнокровного киллера, который бы выполнял особые поручения по устранению несговорчивых конкурентов.
      Среди своих парней кандидата на должность киллера Кашалот не видел. Рыло - трус, каких поискать, нападать может только на слабых, в куче. Колорадский Жук - пьяница и бабник, у него все мысли вокруг этого вертятся. Мосол...
      да, Мосол бы смог, у этого были стальные нервы, но с тех пор, как стал ширяться, он как-то расплылся, размяк, думает только о шприце и дозе.
      Но управляем, послушен, мозги еще не все вытекли.
      Нет-нет, нужен трезвый и холодный человек, чужак, которого бы никто не знал, и служил бы только ему, Кашалоту. Это устроило бы и самого киллера, они бы поладили, нашли бы общий язык.
      Киллер получал бы хорошие, очень хорошие бабки и выполнял - не так уж и часто - тайные задания...
      ...Сейчас, лежа на палубе своей яхты в одних плавках, Кашалот гладил одной рукой Надежду, лежащую рядом в чем мама родила, а другой - Спонсора. Кот, сухопутное животное, на удивление любил эти "морские прогулки". В первый день пребывания на яхте залез на мачту и, прижмурившись от удовольствия, сверху смотрел на город и своего хозяина, занятого парусом.
      Сейчас же, в полный штитль, когда яхта с обвисшим парусом замерла в неподвижности, Спонсор млел под беспощадным июньским солнцем, развалившись совсем не по-кошачьи, на спине, раскинув лапы. Поза кота была забавна еще и тем, что он, совсем как человек, потягивался, томно и протяжно вздыхал, а потом и совсем расслабился - выпустил на волю свой красный острый карандашик, каким, надо думать, с удовольствием потешил бы сейчас оказавшуюся на палубе Мурку.
      Кашалот, приподняв голову и глянув на Спонсора, заметил карандашик, толкнул Надежду в бок:
      - Глянь, Надюха!
      Та повернулась, прыснула.
      - Ишь, и кот туда же. Весь в хозяина Кашалот, засмеявшись, пощекотал Спонсору брюшко. Карандашик у того еще больше выдвинулся, еще больше напрягся, и кот еще больше разомлел. Разомлел и Кашалот, чувствуя, что плавки с каждой секундой становятся все теснее и лежать в них становится невмоготу.
      Надежда, по-прежнему хмыкая, сама уже заведенная, охотно подчинилась рукам хозяина, перевернулась с живота на спину, расставив круглые, поджаренные солнцем колени, и Кашалот сейчас же погрузился в ее сладкое нежное чрево.
      Спонсор, оставшись без внимания и ласки, недоумевая, приподнял голову, поморгал зелеными разбойничьими глазами. Потом, недолго думая, прыгнул на белый вздымающийся зад хозяина, да так и сидел на нем, помогая Кеше Кашалоту дополнительным весом испытывать глубину и остроту наслаждения.
      Кот знал толк в этих делах!
      Кричали над яхтой возмущеные бесстыдством людей чайки, но больше Кашалота с Надеждой и Спонсором не видел никто: яхта стояла посредине водохранилища, далеко и от левого его берега, и от правого.
      ...Насытившись сладким и отзывчивым на ласки телом Надежды (завернувшись в простыню, она сейчас дремала у него на руке), Кашалот думал о своем. Конечно, он, как и весь Придонск, хорошо знал об убийстве милиционеров в сквере, размышлял о том, кто бы из его знакомых уголовников мог это сделать. Понятно, шпаны в городе развелось сейчас много, ментов мог замочить кто угодно, в том числе и залетные гастролеры, но интуиция подсказывала ему, что сделал это ктото из своих, из местных.
      Мысленно восхитившись смелостью и дерзостью убийцы (или убийц), Кашалот пожелал ему (им) благополучно переждать сыскной шторм, отлежаться где-нибудь в безопасном месте, спрятать концы. Он понимал, что стволы у милиционеров взяты не просто так, для коллекции, рано или поздно они заговорят. Может быть, здесь, в Придонске, а может, и в другом городе. Но стволы взяли для дела, это ясно.
      Хорошо бы познакомиться именно с этим парнем, думал Кашалот. Или с двумя, сколько их там есть. Так чисто сработано! Центр города, вооруженный парный патруль, не такое уж позднее время, каких-то полкилометра до райотдела, да и УВД, ФСБ рядом! Лихо сработано, лихо!
      Судя по всему, у ментов - ни малейшей зацепки. Вон как верещат по радио и телевидению, какие слезные обращения печатают в газетах. Просят откликнуться всех, кто хоть что-то знает, видел, слышал...
      Ищите, легавые, бегайте по городу, высунув язык, теребите или умоляйте ваших стукачей.
      Если парень ушел незамеченным и умеет держать язык за зубами - никогда вы его не найдете!
      Да, все сделано с умом, смело.
      Такого бы киллера заполучить. Профессионал, не иначе. Хотя нет, профессионал за оружием так рискованно охотиться не будет. Начинающий, конечно. Сделали это либо кореша, вырвавшиеся на свободу, или те, кто отомстил за что-то этим ментам.
      Хорошо бы найти этого парня. Надо погонять своих - Колорадского Жука, Рыло, Мосола - пусть понюхают, поспрашивают осторожненько своих знакомых. Да и он сам, Кашалот, тоже кое у кого наведет справки. Не может быть, чтобы в их уголовном мире кто-то не проговорился. Если, конечно, что-то знает.
      Надо бы и Мерзлякова потрясти. Им, в уголовку, поступили ориентировки, какие-нибудь приметы парня (или двоих-троих), нужно поработать с этими приметами. Глядишь, он, Кашалот, быстрее ментов сообразит, что к чему.
      Но, судя по телеобращениям и газетам, у ментов ничего пока нет.
      Значит, дельный парень стрелял, с умом. Именно его и нужно найти. Можно было бы его получше припрятать, отправить куда-нибудь отдохнуть, поберечь, дать милиции ложный след. Швали много развелось, да, кое-кто заслужил уже ходку, и не одну. Пусть посидит, возьмет на себя убитых этих ментов.
      Хорошая, кстати, мысль. Стоит ее хорошенько обмозговать, выбрать лоха, подсунуть через Мерзлякова нужную информацию. Пусть менты раскалывают этого лоха. А парень останется в стороне, Кашалот знает, как прикрыть его.
      Только бы выйти на него, познакомиться.
      А общий язык они с ним найдут.
      Разморенный солнцем, задремал и Кашалот.
      Снилась ему большая белая вилла где-то на берегу синего ласкового моря, белая же большая яхта и все три его голые продавщицы. За штурвалом на задних лапах стоял Спонсор, лихо крутил рогатое это колесо, спрашивал человечьим голосом:
      "К берегу держать, шеф? Или еще покатаемся?"
      "Давай еще", - отвечал Кашалот и смеялся всей этой чертовщине: где это котяра управлять яхтой научился?
      Глава 5
      ПОМОГИТЕ, ГРАЖДАНЕ!
      Это был глас отчаяния.
      Прошло уже трое суток, а милиция ничегошеньки не знала об убийце.
      А какие это были три дня и три ночи!
      Безумная по своему напряжению работа. В сущности - ведь никакой информации! Новая проверка всех подозрительных, склонных, замеченных, сидевших, обиженных властью, озлобившихся, затаившихся... фактически ничего не дала.
      Их в Придонске, как и в любом городе-миллионнике, - сотни.
      Оперы мобильными небольшими группами рыскали по городу из конца в конец. Групп этих полковник Васильев сколотил десятки. Из управленческих. Из оперов райотделов областного центра. Из районщиков, вызванных в Придонск. Возглавляли группы, как правило, свои, городские, а в их состав входили все, кого можно было хоть на сутки-двое оторвать от стола, от иных дел.
      Шерстили эти группы Придонск капитально.
      Никогда еще местные урки не чувствовали такого прессинга. Раскинут был даже не невод - просеивали через сито!
      Ни-че-го!
      Глядя прямо в телекамеру, начальник УВД генерал-майор Тропинин говорил:
      - Уважаемые придончане! Сограждане! У нас в городе случилось страшное и очень дерзкое убийство. Погибли два молодых сотрудника милиции, оборваны две молодые жизни. У них остались семьи, вдовы, дети. У одной из вдов от пережитого потрясения начались преждевременные роды, другая женщина также оказалась на больничной койке. Уверен, что любой неравнодушный человек близко к сердцу принял происшедшее.
      Преступники бросили вызов не только органам правопорядка - всему обществу. Мы обязательно их найдем, и они будут наказаны по всей строгости существующих законов. Но мы, управление внутренних дел, просим вас помочь. Преступники, должен сказать со всей откровенностью, не оставили следов. У нас есть немало версий случившегося, и наши оперативники, поверьте, трудятся день и ночь. И тем не менее результатов пока нет. Если кто-то из вас что-нибудь знает, случайно оказался в ту роковую для наших сотрудников ночь у Дома офицеров, в сквере и обладает хоть какой-то информацией позвоните нам. Анонимность звонка я, как начальник управления, официальное лицо, гарантирую. Позвонившего ждет и солидное денежное вознаграждение...
      Звонки были.
      Какая-то женщина, не пожелавшая назвать своего имени, сказала, что видела в интересующее милицию время, как молодой человек вышел из сквера, держа в руках какой-то продолговатый предмет, сел в поджидавшую его красную "девятку" (а может, "восьмерку"?), и машина рванула с места...
      Сейчас же заработал отлаженный механизм ГАИ. Компьютер выдал данные о сотнях красных "девяток" и "восьмерок", адреса их владельцев, и по этим адресам разлетелись оперработники.
      Ни-че-го!
      То есть, нашли, конечно, и того парня, который около полуночи на красной "девятке" - "Жигулях" стоял у Дома офицеров, ждал своего друга, ходившего в "круглосуточный" киоск покупать сигареты. Да, они спешили, они "рванули" с места, так как надо было ставить машину в гараж, время было позднее. Да, в руках приятеля был "продолговатый предмет" - блок сигарет... Нет, никак выстрелов в сквере у Дома офицеров они не слышали, лежащего у клумбы с цветами милиционера не видели. На часах в машине было ровно половина двенадцатого, водитель это хорошо помнил, потому что спешил поставить отцовскую машину.
      Похоже, что эти парни уехали от Дома офицеров минут за пять до того, как преступник зашагал к сидевшим на лавочке милиционерам.
      Позвонила молодая девушка, сказала дежурному по УВД, что они с Вадиком, ее другом, видели около полуночи двух парней, которые бежали через сквер к остановке троллейбуса. Да, они сели в троллейбус, уехали в сторону железнодорожного вокзала...
      Пошла в дело и эта информация.
      Были опрошены все водители троллейбусов и автобусов, работавшие на линии в это время, а также отозвавшиеся на телепросьбу пассажиры.
      Звонила и пожилая пара из дома, расположенного рядом с кинотеатром "Юность". Услышав выстрелы в темном сквере (у них был открыт балкон), оба супруга вышли на него, постояли. Видели кого-нибудь? Да, видели. Буквально под балконом у них прошла смеющаяся парочка (молодые люди держались за руки), потом на большой скорости промчалась черная "Ауди", потом прошагал военный (он держал фуражку в руках), а минутой позже, по той стороне улице, - парень с сумкой на плече... Но именно об этом парне супруги смогли рассказать меньше всего. Они даже заспорили между собой: была ли у него все-таки сумка на плече или нет? И вышел ли он из сквера или шел мимо по улице?
      Милиции эти сведения почти ничего не говорили, во всяком случае, не более, чем о влюбленной парочке или парнях в красной "девятке".
      Все проверки заходили в тупик.
      У потенциальных преступников, которые могли бы замочить милиционеров ради оружия, оказывалось железное алиби.
      Был объявлен федеральный розыск бандитов без примет и каких-либо паспортных данных, но имеющих на руках два "Макарова" с такими-то номерами...
      Оружие рано или поздно должно было заговорить.
      * * *
      Лежа на диване в тещиной квартире, Койот со всем вниманием и профессиональным теперь интересом смотрел телевизор. Серьезно, без какихлибо ухмылок и злорадных хмыканий он выслушал генерала Тропинина. Понял: раз выступает сам начальник УВД и говорит откровенные вещи, значит, зацепок у милиции в самом деле никаких.
      Похвалил себя за отлично исполненный замысел.
      Вот что значит хорошо все продумать и тщательно подготовиться!
      Внимательно посмотрел и на фотографии убитых им милиционеров. Интересно. Там, в полумраке сквера, лиц милиционеров он не разглядел как следует. Не приглядывался и в те вечера, когда выслеживал. Лица ему, в общем-то, были ни к чему. Ему нужны были пистолеты.
      На экране держали фотографии довольно долго, чтобы телезрители получше запомнили. Дикторша за кадром печальным голосом сообщала их анкетные данные, рассказывала, какие это были хорошие ребята и верные стражи общественного порядка. Говорила, что у них остались маленькие дети, семьи без кормильцев. "Подлая рука убийцы преждевременно оборвала их молодые, нужные народу жизни!" - с пафосом закончила она, и Койот мысленно с этой беленькой дикторшей согласился. Конечно, убивать из-за угла, то есть из сумки, неожиданно, в упор - подло, что тут спорить?! Но как иначе он мог завладеть оружием милиционеров?
      Теща - грузная, рыхлая, сидевшая тут же, в комнате, в глубоком продавленном кресле, завздыхала:
      - Что делается-то, а?! Таких молодых, здоровых парней и за какие-то поганые пистолеты убили. Найти бы этих извергов и при всех на площади Ленина расстрелять. Или на руке повесить.
      Немцы вон в войну вешали наших, городских.
      Я соплюшкой еще была, но хорошо это помню.
      Неделю какой-то мужчина на руке Ленина висел.
      Зимой дело было, в сорок третьем. Холод собачий, одежка плохая у нас, а мы все равно бегали смотреть. Да и велели они, немцы, чтобы мы глядели. Пугали.
      - А за что они его? - ровно спросил Павел.
      - Они ему на грудь дощечку повесили, мол, помогал врагам рейха. А что да как - что мы, дети, могли знать?!
      - Охраняли его, нет?
      - Нет, никто не охранял. Висел один, ветром его качало...
      - Ну и что. боялись?
      Теща покачала головой.
      - Это только злобу к немцам вызывало. Народ молчал, конечно, никто там на площади у повешенного не выступал, но каждый про себя думал: скорей бы Красная Армия пришла да вас, извергов, тут бы и вздернула... Вот и этих бы мерзавцев, что милиционеров поубивали, вздернуть бы. На площади, на столбах. Другие бы подумали.
      - Какая вы кровожадная, Вера Ивановна! - Павел усмехнулся. Сел, потянулся к пачке сигарет. - Я и не знал. Их, ментов этих, за что-то ведь наказали, не просто так - подошли да и постреляли. Они насолили кому-то, не иначе. Может, кого побили сильно...
      - А! Кого они там побили. - Теща махнула рукой. - Шпаны слишком много развелось в городе, вот что я скажу. Жить стало страшно. После войны, помню, хоть и город был разбитый, и жили все бедно, а ходить по ночам не боялись. Ночьполночь, идешь себе спокойно. Я вон со второй смены с завода пешком, считай, полгорода вышагивала. Работала на шинном, контролером, а жили тут, в подвале - дом-то немцы весь разбомбили.
      А порядок был, Паша. Сталин страну в руках держал, боялись его все. В том числе и уголовники.
      Даже почитали его. Кто-то нам рассказывал, не помню уже кто, что одного бандита расстрелять хотели, а он на груди портрет Сталина выколол и потом, при расстреле, рубашку, значит, разорвал на груди и кричит: "Стреляйте, гады, в товарища Сталина!" Его и оставили в живых, на Беломорканал направили.
      Павел невольно засмеялся. Теща - наивный, конечно, человек. Кто там смотрел на эти наколки? Миллионы зеков положили. И на том же Беломорканале.
      Он вышел на балкон, закурил. Балкон маленький, на двоих, не больше. И вид с него унылый:
      мусорка с переполненными баками, драные кошки на кучах неубранных отходов, какие-то ящики, доски...
      Глянув на сараюшки, тут же перенесся мыслью в сарай отца, где лежали у него обрез и "Макаровы". Койот не был там с той самой ночи, страховался. Подумал сейчас, что милиция, в принципе, могла нагрянуть и к отцу, все ж таки урка в прошлом, на учете, не иначе. Хоть и не значилось за ним сейчас никаких дел, а все же.
      Койот почувствовал, как похолодело у него между лопаток. Это риск, безусловно. Пистолеты надо перепрятать, и чем скорее, тем лучше. Не дай Бог, в самом деле нагрянут менты. А отец про пистолеты ничего не знает. И будет от всего отказываться. Менты тогда начнут трясти и его, младшего Волкова. Он же частенько бывает у отца, прописан там, знает, где ключ от сарая - отец может невольно сказать. Конечно, в ту ночь его, Койота, никто не видел, это он знает наверняка - в сарай он шмыгнул мышкой, все аккуратно и быстро сделал, спрятал "Макаровы", вообще сумку.
      И в принципе может отказаться - мол, я не я и сумка не моя. Но следователи, надо думать, умеют спрашивать. Возьмут да и покажут сумку теще, а она, сталинистка паршивая, скажет: "Дак это же зятева сумка, он с ней по городу ходит..."
      Да, пушки надо перепрятать, и как можно быстрее. Увезти их куда-нибудь подальше, закопать, что ли. Пусть полежат. Пока менты успокоятся, махнут на стволы рукой.
      Нет, пожалуй, не махнут. Могут притормозить дело, раз не нашли его сразу. Будут ждать, наверное, пока "Макаровы" заговорят.
      Ждите, легавые, ждите. Долго вам ждать придется.
      Койот понимал, что в ближайшее время воспользоваться оружием ему не придется. Опасно.
      Милиция, что называется, стоит на ушах. Город шерстят. Какие-то парни у пивнушки, что рядом с Дмитровским рынком, говорили об этом, не таясь, громко, Павел слышал их разговор. Городских урок трясут день и ночь. И вполне возможно, что занесет оперов и на их улицу, в квартиру отца.
      Ну как все же хорошо, толково провел он свою "операцию"! Ни одной зацепки ментам не оставил. И бояться ему, кроме самого себя, нечего.
      Никто не проболтается, никто его не заложит.
      Знаешь ты один - значит, не знает никто! Один - это тайна. И впредь действовать надо одному.
      Отец правильно говорил.
      Да, стволы надо сегодня же перепрятать. От греха подальше. Если найдут сумку в сарае отца, то и его, Павла, спросят - где был в такое-то время да что делал.
      Людка, конечно, подтвердит, что спал с ней рядом. С самого вечера. А теща скажет, как было.
      Сталшшстка честная, ети ее в глаз! Сразу насторожится, начнет резать ментам правду-матку.
      С вечера, мол, дорогие минцанеры, зятька дома не было, шлялся где-то, пришел примерно в час ночи. А то и точнее время покажет: взяла да и посмотрела на свой зачуханный будильник. Дескать, ага, зятек опять среди ночи заявился, надо дочке хвоста накрутить.
      Нет-нет, тещу ни о чем просить нельзя. И Людке никаких намеков. Уж если кого и попросить, так это опять же отца. Он прикроет, скажет, что сын был у него до половины первого, чинил чтонибудь...
      А лучше и отцу не говорить. Он по пьяни болтливый, как попугай. Ляпнет еще кому-нибудь из корешей, похвалится. Дескать, мой-то, Пашка, двух ментов завалил. А? Каково? Знай, дескать, Волковых. В уголовном мире это, конечно, оценится по достоинству, он, Павел, получит признание, почет, но и возможность быть раскрытым. Менты настойчиво внедряются в уголовную среду, заводят стукачей, кто этого не знает?! И потому рано или поздно кто-то обязательно стукнет на него, Пашку.
      Нет, нельзя ничего говорить отцу. Тайну надо носить в себе. Хоть всю жизнь.
      ...К отцу Павел приехал вечером. Сказал Людке, что отец просил его помочь перебрать мойку на кухне - течет, зараза, заливает соседей внизу, на первом этаже, те уже бесятся и каждый день устраивают скандалы.
      Говорил он жене, в общем-то, правду. И мойкой они собирались с отцом заняться, да все откладывали, и про соседей не соврал. Страдала от их затянувшихся обещаний мачеха, Валентина, не успевала менять под мойкой тряпки...
      Родитель встретил Павла в одних трусах, босиком. Был старший Волков изрядно пьян, покачивался. Завидев сына, заорал:
      - А-а, Пашо-ок! Как раз к жарехе, молодец, подгадал. Валька печенки краденой из столовки своей притащила... За бутылкой сходишь? А то у нас водяра кончилась. А мне неохота одеваться.
      - Давай схожу, - без особого энтузиазма отозвался Койот. Пить ему не хотелось, да и нельзя - стволы прятать надо было трезвым. Ехать с ними, искать подходящее место, копать...
      За столом на кухне оказались еще двое собутыльников: один уже полулежал на столешнице, всхрапывал, другой пьяно растолковывал Валентине, возвышающейся над чадящей скороводкой, как лучше готовить печенку. Та отбивалась: "Кого ты учишь, Володя? У меня по вторым блюдам в техникуме только пятерки были!" "Как у Хазанова, да?" - "Ага, как у него..."
      Оказалось, что это давние корефаны отца: когда-то вместе работали на шинном заводе, потом эти двое попались на краже покрышек, умыкнули вместе с охранником целый "КамАЗ", отсидели в местах довольно удаленных от Придонска и теперь вот вернулись...
      Павел сходил за водкой (отец велел купить сразу четыре бутылки - "по штуке на рыло"), и гульба потекла дальше с новой силой.
      Рожи за столом все краснели от выпитого и от духоты, чего-то внушали друг другу - говорили все разом.
      Отец шарахнул по столу ладонью, призвал к порядку:
      - Сегодня главный мент по телику выступал.
      Генерал. Стучать на тех, кто его ментов положил, призвал. Деньги за это обещал. Ха-ха-ха... Ну, сучара! Да на что он надеется? Разве честный кореш сдаст своего подельника? Да ни в жисть! Только падла это может сделать. Гнида. Да я б таких...
      Волков-старший скрипнул зубами.
      - Красиво ментов сделали, очень красиво! - сказал вдруг тот, кто лежал на столешнице, Жорик. - Скоко уже дней прошло, а у них в легавке... ик!.. Пардон, Валентина!.. Не за что ведь ухватить, а? Не за что! Зря генерал выступать не будет. И ко мне приходили, спрашивали: где был в такую-то ночь, да что делал? А я... ха-ха-ха... в глаза им сказал: блядовал я, менты поганые, понятно? У бляди был, можете проверить. Спал и ничего не знаю, кто там у вас кого порешил... Наливай еще, Володь!..
      - Профессионально сработано, чего там! - одобрил Володя, стряхивая со лба пот широкой лапищей. - В центре города ментов положили и хоть бы хны. Вот это работа! Давай за тех ребят...
      Хоть кто-то ментам отомстил за нас...
      Зазвякаю стекло.
      Валентина снова подала тарелки с жареной печенкой. Бедром отпихнула привалившегося к ней плечом Володю - тот уже падал из-за стола, перебрал. Но языком еще ворочал.
      Высказался и отец:
      - Думаю, один их кто-то положил.
      - П-пачему один? - дернулся Володя. - Ментов же двое было.
      - Если жахнуть из двух стволов... - загадочно как-то протянул отец и посмотрел на Павла. Тот выдержал взгляд, не стушевался и не отвернулся.
      - Главное, язык за зубами держать. Никому ни слова! Хоть через год, хоть через два, а вякнет человек - пропадет.
      - Ну а на хера он эти пушки у ментов забрал? - снова заговорил Володя. - Че с ними делать-то? Опять ментов мочить? Новых? У тех пушки отымать?
      За столом началась новая дискуссия. Гудели все разом, шумно обсуждали животрепещущую для бывших зеков проблему: что делать с пушками?
      Вачентина, кончившая возиться со сковородками, присела к столу, сказала с сердцем: "Да что вы все про ментов этих? Ну убили и убили, что ж теперь. Налей-ка мне, муженек. А то сам в сиську уже пьяный, а жена как стеклышко. Ха-ха-ха..."
      Павел пригубил из своего стакана, поднялся.
      - Я там в сарае ключи от мопеда возьму, - сказал он, обращаясь к отцу. - Да и движок гляну. Покупатель, кажется, нашелся, пацан один, спрашивая запчасти. Тысяч пятьдесят обещали
      - Что так мачо? - отец поднялся, поддернув сползающие на слабой резинке трусы, пошел проводить Павла до двери.
      - За новый на рынке восемьдесят дают, а уж за наш...
      У самых дверей отец, обняв Павла за шею, приглушив голос, сказал:
      - По уму, Пашок. Главное... ни гуту. Понял?
      "Знает про сумку? - Койот напрягся. - Пистолеты видел?!"
      - Ты о чем? - спросил как можно равнодушнее.
      - Да я так, Пашок. Вообще. Говорю, что жить надо осторожно. Сделал дело и сиди молчи. Целей будешь. Ладно, иди.
      Койот пошел. Копался в сарае с мопедом, заброшенным еще после школы, чутко прислушивался к шагам - не идет ли кто?
      Стемнело. Он зажег фонарь. Электрический свет мягко плавал по убогим внутренностям сарая, освещая то ребра двигателя мопеда, то темное оконце, то разбросанные на полу ключи.
      Проверившись (выглянул из приоткрытой двери), Койот разбросал в углу сарая хлам - обломки стульев, ржавые ведра, старую обувь...
      Сумка с оружием была на месте. Но ощущение, что кто-то видел ее, копался в ней, не проходило.
      Кто? Отец? Валентина? Ведь она тоже за чемнибудь могла прийти в сарай.
      Скорей всего отец. Он же намекал, что знает что-то. Не зря сказал, мол, держи язык за зубами.
      Хотя впрямую не признавался ни в чем и его, Павла, прямо ни о чем не спросил.
      Странно. Хотя если подумать, то отец поступил с ним мудро. С одной стороны, как бы и знает, с другой - не хочет знать.
      Тем более сумка не должна здесь находиться больше ни часу. Не скажет тот, кто ничего не знает. Аксиома.
      Обрез больше не нужен. Это однозначно. От него сегодня же надо избавиться. "Макаровы" - спрятать. Надежно. Надолго. Не очень далеко от дома.
      Обрез он утопит в водохранилище. Но, может быть, не сегодня. Сегодня он просто перепрячет его. А пистолеты из города увезет. И спрячет очень надежно. Он знает где, присмотрел место.
      ...В пригороде, у спящего уже поселка, Койот сошел с электрички, двинулся вдоль путей. Отмахав с километр, углубился в молодой сосновый лес, остановился, озираясь. Здесь, на перекрестке двух неприметных лесных дорог, было тихо, темно. Верхушки сосен еле угадывались на фоне беззвездного темно-фиолетового неба. Шумно хлопая крыльями, пролетела какая-то большая ночная птица, Койот вздрогнул от неожиданности.
      Подождал, пока сердце успокоится. Подсвечивая себе фонарем, отсчитал от лесного перекрестка тридцать шагов влево, вдоль юй тропинки, что вела вглубь. Стал копать прихваченной из сарая деаской лопаткой яму. Грунт был песчаный, сухой и потому легкий. Квадратная неглубокая ямка скоро зияла перед ним ровными краями. Рука в нее уходит почти вся, хватит. Глубже не надо.
      На дно тайника он положил тщательно завернутый в пленку и заклеенный синей изолентой пакет. С пистолетами ничего не случится. Он их хорошо, обильно смазал. Никакие дожди не промочат. Пусть полежат зиму. А там видно будет.
      Тайник-ямку он засыпал, утрамбовал, сверху положил срезанный неподалеку дерн.
      Попрыгал на этом месте.
      Кто тут что может заметить? Самому бы потом найти
      Лопаткой нанес на нескольких сосенках насечки. Получится треугольник. В центре этого треугольника - тайник.
      Хорошо Теперь найти просто.
      Услышат вдруг чье-то глухое и довольно злобное рычание
      Встрепенулся, поднялся с колен. Направил в сторону рыка туч фонаря. В сосновых зарослях сверкнучи чьи-то желтые, фосфорически горящие глача. Мелькнула и исчезла большая серая тень.
      Кто это? Волк? Собака?
      Зябко передернув течами, Павел торопливо пошел прочь, оглядываясь, и то и дело посвечивая себе за спину Не трусил, нет, но нападения ждал. Жаль, пистолеты теперь там, в земле.
      Заблестели показавшиеся впереди рельсы, и Койот перевел дух. Спокойно горел перед посадочной площадкой зеленый огонь светофора. На высокой беюнной платформе маялись несколько человеческих фигур Значит, скоро придет поезд, он все правильно рассчитал..
      В пяти шагах от светофора Койот прикопал лопатку. Пригодится. Да и жаль было бросать - в детстве, у дома, строил с ее помощью снежные крепости, а весной копал канавки, чтобы вода побыстрей сошла с асфальта.
      Когда-то эту лопатку покупала ему мать.
      .. На следующий день, вечером, показывали по телевизору похороны милиционеров. Заплаканные лица матерей и вдов, сурово вытянувшиеся лица почетного караула. Что-то говорили начальник УВД, генерал Тропинин, потом начальник райотдела, где служили Косарев и Кривцов, товарищи по службе. Что именно они говорили. Койот, как и другие теле зрители, не слышал речи не записываюсь. Но можно было понять и без комментатора, его, неизвестного убийцу, лежащего сейчас на диване у себя дома и спокойно взирающего на дело рук своих, явно проклинали.
      Как иначе?!
      Потом кто-то из ментов-розыскников, одетый цивильно, в гражданское, повернувшись к камере затылком, отчетливо произнес в микрофон.
      - Мы этих подонков все равно найдем Мы уже кое-что знаем о них.
      Конечно, мент блефовал. Пугал обывателей.
      Точнее, заверял их, что милиция что-то знает "про убийц".
      Убийца, сидя на диване, лишь усмехнулся.
      В ментовке по-прежнему ничего не знают. Это точно.
      - Паша, иди ужинать, - позвала из кухни жена - Сейчас, досмотрю вот. Милиционеров хоронят.
      - Тех, что убили? - Людка сейчас же примчалась из кухни, села, вытирая руки о передник, рядом с Павлом Приковылял и сынок, Костик. Забрался на колени к отцу, тоже стал смотреть на экран.
      Красные гробы уже опускали в могилы. Поднялись к небу автоматные стволы - прозвучали прощальные залпы.
      - Бу! Бу! - повторял Костик, и глазенки его радостно блестели.
      - Ну что ты. дурачок, что ты?! - Людка торопливо сгребла сынишку, потащила его пить чай.
      Встал и Койот, тоже пошел ужинать. Жить теперь можно совершенно спокойно: пистолеты закопаны, обрез он утопил сегодня днем в водохранилище. Пусть ищут!
      Глава 6
      ТРОЕ ИЗ ФСБ
      Здания областных управлений внутренних дел и федеральной службы безопасности, стоящие друг к другу под прямым углом, образуют практически один архитектурный комплекс: серый пятиэтажный монолит с несколькими подъездами, с могучими железными воротами, с общим просторным двором и множеством антенн на крыше.
      Это чисто внешнее восприятие. Ненаблюдательному человеку может показаться, что все этажи тдаиий соединены между собой широкими и светлыми коридорами, что пюаи, работающие на этих этаждх, свободно и запросто ходят по соседним кабинетам, решают общие государственные проблемы, Ботее и та менее сведущие знают, что это ле так. Да, из здания в здание можно попасть и не через парадные, помпезные подьезды, а через потайную дверь на первом этаже. Однако пользуются ею милиционеры и чекисты не часто: возникающие служебные вопросы быстрее решать по телефону. К тому же, УВД и ФСБ разные ведомства.
      В кабинете № 333 на третьем этаже здания ФСБ сидели сейчас в вольных no-sax три молодых по возрасту, но опытных уже офицера: начальник отделения по борьбе с организованной преступностью майор госбезопасности Мельников Александр Николаевич и двое его подчиненных, капитан Андрей Омельченко и Олег Брянцев.
      Если взяться за описание их внешних данных, то из этой затеи мало что получится. В ФСБ принимают на работу как раз таких, о которых можно сказать лишь трафаретно: молодой человек примерно тридцати - тридцати пяти лет, незапомикающейся наружности, неатлетическото телосложения, без особых примет, в обычной одежде, который больше смотрит и слушает, чем говорит, в разные там троллейбусные и трамвайно-митинговые споры не ввязывается, откровенные свои мнения по текущему моменту не высказывает, с соседями по лестничной площадке не ссорится, жене не изменяет, начальству подчиняется беспрекословно, водку пьет умеренно, в обществе ведет себя незаметно... Но за всем этим должна стоять личность - высокообразованный, специально подготовленный человек, умеющий: а)
      нестандартно и быстро мыслить, б) контактировать с самыми разными людьми, в) вербовать агентуру, г) анализировать самые сложные криминальные ситуации и лредуг адывать возможные ходы преступников, д) терпеливо, сутками сидеть в засадах, е) стрелять из нескольких видов оружия, ж) водить автомобиль, з) фотографировать... и) ... к) ... л) ... м) ... н) ... (незаметно висеть на хвосте преследуемого, подслушивать телефонные разговоры, вычислять анонимщиков, вступать в поединок с террористами, дельцами наркобизнеса и т. д. и т. п.).
      Добавьте к этому еще умение отлично вести рукопашный бой, быть терпеливым к физической боли, стремиться во всем превосходить своего потенциального противника - современного российского гангстера, - и зы поймете, какие именно сидели в кабинете № 333 Придонского управления ФСБ майор и два капитана.
      И все же главное оружие этих парней - интеллект. Умом можно взять любые бастионы, давно известно.
      Бастион же им предстояло взять нешуточный найти убийцу, ловко обманувшего милицию, исчсзнувшего с места преступления незамеченным, не оставив следов, унесшего оружие стражей порядка и теперь залегшего на дно.
      Конечно, майор ГБ Мельников и его коллегикапитаны на данный момент тоже ничего не знали про Койота, и версии у них поначалу родились идентичные тем, что уже разрабатывали соседи из УВД и следователи прокуратуры. Но у них, "фээсбэшников", наследников "Конторы Глубокого Бурения", и подход к делу несколько иной, и технические возможности другие.
      И агентура не та.
      Это очень важно. Без агентуры, как известно, любая служба слепа и глуха.
      Секретные сотрудники у службы безопасности - на порядок, конечно, выше милицейских осведомителей. Тоньше. Образованнее. Надежнее.
      Агенты ФСБ воспитываются годами. Дружат с оперативниками, платят им уважением и преданностью. И служат, как правило, самой идее государственной безопасности. Так же, как и большинство самих офицеров ФСБ.
      Часа два назад Мельников пришел от начальника управления генерала Николаева. Генерал, не в пример своим подчиненным, отличался высоким ростом, мощным трубным голосом и яркой сединой. Придончане нередко генерала видят по телевизору, и в газетах его портреты то и дело появляются: левая пресса (коммунистическая)
      берет у него интервью, правая (демократическая)
      помаленьку травит... То заходит речь про такие-то земельные участки, якобы скупленные генералом, то о четырех квартирах, полученных его семьей в Придонске и Москве, то о кубышке с бриллиантами, зарытой на огороде в родной деревне... Все эти "абсолютно точные данные" "желтой" прессы время от времени подбрасывает криминальный мир, которому и сам генерал, и его офицеры - косгь в горле. Николаев, конечно, не молчит: два раза подавал на газету "Резвый курьер" в суд, один раз дело выиграл, газете присудили штраф в десять миллионов рублей, штраф этот, надо думать, за газету заплатали все тс же жулики, тянущие из Придонска то медный лом, то продовольствие, то стратегическое сырье...
      Разговор генерал-майора Николаева с майором Мельниковым был предельно лаконичным.
      Генерал сказал: "Александр Николаевич, надо помочь милиции найти убийцу. Включайтесь в поиск".
      Еще генерал добавил, что работать по этому делу управлению ФСБ придется параллельно с милиций и прокуратурой и в то же время самостоятельно. Планы свои и разработки по конкретным личностям раскрывать никому не следует. Увы, у соседей могут оказаться предатели - информация уйдет. Мотивы убийства милиционеров Косарева и Кривцова неизвестны (похищение оружия рабочая версия), можно предполагать всякое. Жизненные пути погибших могли пересечься с кем угодно.
      Да и, в конце концов, два ведомства не обязаны делиться друг с другом оперативными задумками. Управление ФСБ пойдет своей дорогой.
      Так было приказано действовать майору Мельникову, и тот был со своим генералом согласен.
      Сейчас три оперативника обкатывали версии:
      - судя по почерку, они имеют дело с опытными, безжалостными преступниками, которые тщательно спланировали и успешно провели операцию; - убийство милиционеров совершил дилетант, которому дико повезло, в смысле исчезновения с места преступления.
      Мысль эту высказал Омельченко. Неожиданного тут ничего, конечно, не было. Версия как версия. Но тот факт, что милиция перешерстила уже практически весь уголовный мир Придонска и не нашла ни единой зацепки, кое о чем говорит. Да, дилетанту могло "повезти". А теперь он затаился и выжидает.
      - Так ты уверен, что он был один, Андреи? - переспросил Мельников.
      - Уверен в этом, Сань! Никакой там "девятки" или "восьмерки" у Дома офицеров не было.
      Ну что за глупость, вые грелить в милиционеров в темном сквере, забрать у них пистолеты, сунуть обрез под мышку и выйти со всем этим хозяйством на ярко освещенную центральную улицу города Сесть потом на глазах у прохожих - пусть их и были в этот час единицы - в машину и кудато ехать. Смешно!
      - Хорошо Машина могла ждать убийцу на Знгельса, на Комиссаржевской. Все это в двух шагах от сквера, очень удобно.
      - Могла ждать, да. Но кто ее видел?
      - А черная "Волга"? Ведь те пенсионеры у "Юности"..
      - Ну, машин, как милиции удалось установить, прошло за эти минуты штук восемь. Большинство их владельцев найдены, опрошены. И что? Результат, как ты знаешь, ноль.
      - Ребята, ее ш мы будем искать его так же.
      как милиция через машины и свидетелей с балконов, мы тоже упремся в стенку, - подал голос Брянцев. - Почему бы нам не предположить, что преступник вообще живет в соседнем доме со сквером? Ему в таком случае потребовалось всего три-четыре минуты, чтобы вернуться в свою квартиру. Вполне возможно, что тот, кто опрашивал жильцов, говорил и с ним!
      - В этом что-то есть, - улыбнулся Мельников, закуривая новую сигарету. - Еще какие дерзкие версии будут?
      - Если он стрелял в милиционеров с полутора-двух метров, значит, милиционеры его знали, подпустили так близко. Вполне возможно, что они и разговаривали...
      - Ты хочешь сказать, что этот "кто-то" был сотрудник милиции?
      - А почему бы кет? Из того же Центрального райотдела, из управления. Но, возможно, этот человек просто натянул милицейскую форму.
      - Ни один свидетель не показал, что видел кого-то в форме.
      - Саша, это ни о чем еще не говорит. Ясно же, повезло человеку. А повезло потому, что он тщательно все продумал, подготовился. Все рассчитал по секундам, все предусмотрел. Грамотно выбрал место и время нападения. То, что он следил за милиционерами, знал их маршрут, время и место отдыха, - я в этом не сомневаюсь! - Омельченко горячо защищал свои соображения.
      Мельников покачал головой.
      - В таком случае предположение о дилетанте отпадае г. Матерый волчище все это сделал. И не дурак, кстати.
      - Да уж, дурак так чисто всего не сделает, - согласились с начальником отдела Омельченко и Брянцев.
      Ьрянцев спросил.
      - Ну и что, Сань, мы свой поквартирный обход начнем?
      Мельников вздохнул.
      - Нет, ни к чему. Надо поработать с помощниками. Работать, чувствую, придется долго. Убийца затаится. Но оружие он брал для того, чтобы стрелять.
      - А если на продажу? - спросил Омельченко.
      - Может, и на продажу. Но все равно стволы всплывут. И всплывут, разумеется, в преступной среде. Пасти стволы надо там. Потом мы сможем выйти и на заказчика убийства, и на его исполнителя.
      На столе у Мельникова лежала схема города.
      На ней разноцветными фломастерами нанесены оваты, квадраты, треугольники, да и бесформенные, можно сказать, фигуры, зависящие от конфигурации того или иного района. Это - зоны влияния преступных группировок, границы их "вотчин*. Как ни горько звучит, но это суровая жизненная правда наших дней.
      В квадратах, овалах - клички паханов, авторитетов, контролирующих зоны Лоб, Азиат, Кот, Кашалот, Меченый, Мамед -- азербайджанецпахан "Горного гнезда*. Азербайджанцы практически оккупировали Центральный городской рынок, заняли в гостинице "Придонъе" два верхних этажа, живут в ней годами. А с десятого этажа весь юрод виден как на ладони, и центр его - в руках Мамеда и Геннадия Мастыркина по кличке Лоб.
      На схеме, под кличками авторитетов, - клички членов его группировки. Вон, у того же Кашалота. Рыло, Колорадский Жук, Мосол... Или группировка Мамеда - Казбек, Гейдар Резаный, Архар...
      Вся эта информация есть у Мельникова и на компьютере, но сейчас начальнику отделения и его коллегам как-то удобнее разглядывать схему, выполненную на большом листе ватмана. Весь город перед глазами, точно так же, как, наверное, Мамеду отлично виден Придонск с десятого этажа гостиницы.
      Разумеется, никто из преступных авторитетов города пока не почувствовал той густой и прочной сеточки, которая незримо, неторопливо, расчетливо опускалась и на "Горное гнездо", и на Юго-Запад, и на Заводской район города.
      Но пока это была сетка для процеживания информации.
      Глава 7
      МАРИНКИН СЕРВИС
      Киоск этот привлек внимание Койота своим названием. "БРАТАН". Стоял он рядом с Дворцом шинников, в ряду таких же бронированных торговых точек, ничем особенным не выделялся, а вот название... Сразу дохнуло чем-то родным, хорошо знакомым. Отец не раз называя своего кореша Андрюху этим ласковым и ко многому обязывающим словом, да и в общении с другими своими собутыльниками слово это употреблял.
      И если уж отец говорил: "Ты, братан, не возникай тут, не надо...", или: "Братан, я же сказал - заглохни!" - обращение это оказывало магическое действие. Может быть, конечно, и не само слово, а интонация, с какой оно произносилось. Интонациями отец владел хорошо, если было нужно, в слове "братан" звучал морозец, проникающий до кишок. И далеко не каждый этот морозец выдерживал.
      В "Братане" набор товара стандартный: батареи разномастных бутылок со спиртным, сигареты, жвачка, презервативы, консервы, "Сникерсы" и "Марсы", конфеты. Но Койота привлекло еще и видное издалека мигающее электрическое табло: "СВЕЖЕЕ ПИВО. ЗАЙДИ, ДРУГ!"
      Друг Паша зашел. Было жарко, и пива ему хотелось. Но оказалось, что "Жигулевское" отпускается "в свою посуду".
      Тут же, из-за угла киоска, возник зачуханного вида "бизнесмен" с пустой банкой. Небритая эта харя, любезно ухмыляясь, предложила условия:
      - Оставишь пару глотков, земляк. С утра после вчерашнего маюсь.
      Банка была грязная, захватанная Бог знает какими лапами, и Койот, хоть и не привыкший к ресторанным изыскам, все же поморщился. Посмотрел на выглядывающую в окошко продавщицу, и та сейчас же крикнула на конкурента.
      - Вали отсюда, придурок! Клиентов у меня отпугиваешь своей банкой. Иди умойся сначала.
      Харя отступила в тень, подала оттуда, из безопасного места, жалкий протест:
      - Ну че ты, Марин? Я же человеку добро хотел сделать.
      - Какое добро?! - снова закричала Марина - молодая пышногрудая красавица лет тридцати.
      А голос у нее крутой - труба! С таким голосом только парады на Красной площади принимать Уж эта бы рявкнула так рявкнула. "Пара-а-а-ад, сми-и-и-и-ир-на-а! На одного лииейного-о дистанции-и-и.. Поротно-о-о-о..." Койот даже вздрогнул, сразу вспомнил армию, Даурию, что в Забайкалье, и своего ротного командира капитана Гнидозуба. У того тоже голосище был, да вот такая же, как у "бизнесмена" с банкой, красная физиономия. Под цвет погон.
      - Ты, может, в этой банке мочу ходил сдавать, а теперь человеку предлагаешь! - по-прежнему громогласно, напористо, будто танк, продолжала наступление Марина. - Козел вонючий, Ошиваешься тут, возле культурных заведений. Скажу вот Борису Григоричу, он тебя враз образумит. Или парням намекну...
      При упоминании имени хозяина торговой точки харя мгновенно исчезла. Как и не было.
      А Марина, одержавшая верх в конкуренции за полное владение клиентом, сразу переменялась.
      Круглое ее, пышущее здоровьем лицо расплылось в улыбке.
      - Не беспокойтесь, молодой человек, для вас я кружку найду. - И выхватила откуда-то снизу, из-под прилавка, чистую пивную посудину. - Это мы ханыгам кружки не даем, а для порядочной публики держим.
      Голос Марины при этом слетел с высоких и грозных частот, ворковал теперь на средних, мш - ких регистрах, обволакивал. Она подождала, пока пена осядет, еще подлила и потом уже подала кружку. Рука у Марины мягкая, пухленькая, и она, словно бы невзначай, коснулась руки Койота.
      - Пейте на здоровье.
      - Спасибо.
      Койот посасывал пиво, поглядывал на продавщицу, а она - на него. У киоска никого больше не было, и Марина быстренько осмотрела себя в зеркало, что-то там подправив в ярко-рыжих кудряшках, завела с клиентом светский разговор:
      - Что-то я вас раньше тут не видела?
      - Я тоже.
      - Аживетегде?
      - Возле Дмитровского рынка.
      - А-а... А в наших краях как оказались?
      - Прослышал, пиво в "Братане" хорошее, вот и приехал. Специально.
      Маринка поверила, синие ее смешливые глаза озорно блеснули.
      - А что?! Вы не улыбайтесь. Вон, в "Весте", да и в "Фениксе" не пиво кислятина. Девки внаглую разбавляют. А у нас Борис Григорич строгий, не допустит. Лучше, говорит, чуть дороже продать, зато свежее. Чтоб клиент у меня довольный ушел. Потом он еще придет. А кислятину только вон такие ханыги пьют... - и она еще раз выглянула в окошко - не появилась ли знакомая эта харя.
      - А кто это - Борис Григорьевич? - спросил Койот.
      Марина повнимательней заглянула ему в глаза. Стоит ли продолжать эту тему и отвечать на вопрос? Может, мент какой пришел тут что-то вынюхивать, а она распинается с незнакомым человеком, производственные тайны ему раскрывает, конкурентов хает... Впрочем, нет, на мента парень не похож: те в нос сразу корочки суют, требуют отвечать на вопросы начальственно, ведут себя по-хозяйски даже в самом ларьке. А у этого в глазах какая-то настороженность, робость. То ли его обижают всегда, то ли он сам по какому-то поводу комплексует. А так парнишка ничего: интеллигентного вида, худощавый, одет, правда, средненько. И взгляд у него какой-то голодный.
      Понизив голос, Марина спросила:
      - Вы когда-нибудь про... Кашалота слышали?
      Ну, прозвище такое.
      Еще бы Койот не слышал про Кашалота! Хозяин всего Заводского района, Бог и судья почти всего Левобережья. О нем даже отец как-то говорил: вот, мол, умеют люди жить. Урка - клейма негде ставить, а придавил почти полгорода, и хоть бы хны. И коммерсанты под ним, и менты. Молодец, одним словом. Конечно - он молодой, энергичный, силенок на вес хватает. Не то что мы, старые пер... прости мою душу грешную!
      - О-о! Вон у кого я пиво-то пью! - только и сказал Койот. В голосе его прозвучали восторженные, уважительные нотки.
      Марине это понравилось. Она тут же налила вторую кружку, сказала:
      - Бесплатно. От фирмы.
      Койот не стал отказываться. Денег у него почти не было, он и приехал сюда, к шинному заводу, к одному приятелю в надежде перехватить на недельку сотню-другую. Людка, что называется, запилила: давай деньги, и все тут. Костика кормить нечем. Ты мужчина, отец, добывай средства.. Стерва! Замучила совсем, помешалась на этих деньгах. Хотя, с другой стороны, она права...
      А пиво и вправду свежее, отличное! В голову даже шибануло. Надо будет сюда еще как-нибудь приехать.
      Койот не заметил, конечно, как Марина плеснула в кружку водки из стоявшей под прилавком бутылки. "Ерша" она сделала сознательно. Кашалот еще месяца два назад, в мае, наказал ей: присмотри трех-четырех парней. Пиво пьют, разговоры разговаривают.
      Марина знала, кого именно ищет хозяин, кто ему нужен. Дело свое он расширял, забот прибавлялось, нужны были новые мордовороты. Кашалот и сам их довольно активно искал, но и продавщицам своим из "Братана" задание дал. Понятно, что первая беседа у киоска - это, так сказать, начальная стадия, оценивающая - внешние данные и т. п. Да и видно же человека, у девиц глаз наметанный, много они тут, у своего киоска, народу повидали. Потом "кадр" попадал в руки самого Кашалота, тот говорил с ним с глазу на глаз, проверял по своим канатам, капитана Мерзлякош подключал. Словом, кандидат в боевики фирмы "Братан и К°" проходил очень серьезную проверку, словно собирался трудиться на закрытом оборонном объекте.
      Завлекать этого незнакомого парня Марина взялась и по другой причине: была она сейчас свободная во всех отношениях: муж загулял с другой, бросил ее, маленькая дочка, Ксюша, жила у бабки, в деревне, а одной в уютной двухкомнатной квартирке на набережной Авиастроителей было скучновато. Да и молодой организм требовал своего, а всякие там муляжи и вибраторы Маринка не признавала. Ей нужен был живой молодой мужчина, который бы не только хорошо умел делать мужское свое дело, но и говорил бы с ней на разные темы, развлекал.
      Койот Марине понравился с первого взгляда, хотя она тут же увидела, что он моложе ее года на три-четыре, а то и на все пять, что застенчив и даже робок. Из какой-нибудь бедной интеллигентной семьи - преподавателей или врачей.
      Что-то в нем такое было, было. Вежливая улыбка, через слово "извините" да "пожалуйста", твердое "вы". С другим клиентом Маринка давно бы уже перешла на "ты". Женщина она контактная, вела себя с людьми запросто, хотя и дифференцированно, то есть смотря по обстоятельствам. Могла и поорать, если надо, матерком шугануть всякую там околокиосочную пьянь. А с интеллигентными пьющими толковала адекватно, без мата. Хотя сейчас интеллигент пошел... это они слова напридумывали: трахать, вафлю дать, козу раком поставить... А другие, как идиоты, повторяют.
      Этот же парень ей понравился. Сразу и бесповоротно. Что-то дрогнуло в ее опытном сердце, и тепло разлилось по животу. Она решила, что вовсе не обязательно кадрить его в помощники Кашалота - какой из этого интеллигента "боевик"
      или "мордоворот"?! Этому бумажки где-нибудь в конторе подшивать, за компьютером сидеть, на худой конец киномехаником в кинотеатре быть.
      Почему Марина про кинотеатр подумала, она и сама не знает, может, потому, что вчера по телевизору хороший фильм смотрела, и там, в кинобудке, любовь показывали между киномехаником и его женщиной... А боевика из парня этого не получится, нет. Там нужны гориллы, с буграми мышц у локтей, со зверскими рожами. Чтоб клиентура Бориса Григорича от одного их вида штаны бы себе мочила. (Вот, опять "интеллигенты" бяку эту придумали!)
      "Возьму я его себе", - решила Марина, щедро подливая из вербовочного фонда пиво и водку.
      Фонд этот немереный, бывает, что клиент выпьет на дурничку, пообещает встретиться с шефом, позвонить, даже заготовленный на бумажке номер телефона с собой заберет, да и канет. Бывало такое, бывало.
      Разница в возрасте Марину не смущала. Ей и хотелось парня помоложе. Ровесники и те, кто постарше, за тридцать, уже поистаскались: кто водкой чрезмерно увлекался, а кто уже на иглу перешел. Эти совсем пропащие люди. У нее был один такой, из наркоманов. Лет двадцати пяти, а старик-стариком, импотент. Не член у него, а., аппендикс... ха-ха-ха... презерватив с теплой водичкой. Тьфу! Вот придурки! И чего колются, зачем?
      Какой в этом толк? Ну, кайф, наверное, ловят, как они сами говорят. Так ей этот, с жидким членом, втолковывал. Да ты настоящий кайф на бабе лови, идиот! На такой вот, как она, Марина! Огляди со всех сторон: лицом симпатичная, здоровая, сисястая (четвертый размер), а задница - дай Бог каждой такую иметь! Пухленькая, круглая, крепкая, сало с боков не свисает. И силы в ней - на двоих! Иной раз поддаст партнеу, - тот чуть с кровати кубарем не летит. Тот же Борис Григорич, свет Кашалот, - слетал. Разные там минеты и прочую гадость Марина не любит, нет.
      А вот постель, ласки, поцелуи-объятия - зто зa милую душу. Этого добра сколько угодно. И еще танцы в голом виде. Тут что-то особенное, острое, даже романтичное.
      Все три продавщицы у Бориса Григорича - разные, каждая со своими наклонностями. Надька - та минетчица, помешанная на этом деле; Светка анальный секс любит, эта за своей задницей ухаживает больше чем за рожей; ну а она, Марина, - обычная русская баба. Баню любит, водочку-селедочку, снежок после парной. Ну и секс конечно. Но чтоб без вые.,.онов. Приладились - и погнали. Ух! Ух!
      Грубые эти мысли Марина, конечно, сразу никому из мужчин не высказывает. Понимает, что это может отпугнуть иного кавалера, среди них тоже ведь тонкие натуры попадаются. Вульгарных баб такие не любят. И требуют к себе индивидуального подхода, любовную эту... как ее...
      увертюру, да. Мужик сейчас пошел дохлый, пришибленный какой-то. То ли едят плохо, то ли травятся табаком да водкой. Не каждому ведь это на пользу. Не говоря уже про наркотики.
      А этот парень, похоже, ничем таким не балуется. Это хорошо.
      Для проверки Марина спросила:
      - Курить что будете?
      - Бросил я, - сказал парень. - Сынишке на сандалики деньги собираю.
      Марина засмеялась. Легла грудью на прилавок, так, чтобы клиент видел, какая она у нее ядреная, белая, тугая - так в руки и просится. Лифчик Марина носит посвободнее, не любит тесную сбрую, душно в ней, да и с клиентурой легче работать. Она же только вид делает, будто не замечает, куда их глаза смотрят... А лифчик такой, что если грудь чуть-чуть приподнять, то и соски можно увидеть, то есть святая святых. А они у нее, как и у всякой здоровой женщины, розовые и большие, словно клубника с грядки. М-м-м!.. Со сметанкой бы их или с медком!
      - Значит, сынок у вас, да? - переспросила Марина.
      Койот кивнул.
      - А у меня дочка, четыре года ей. У бабушки сейчас, в деревне. Хорошо ей там. Свежий воздух, фрукты, тишина. Да вы не стесняйтесь, пейте, я еше налью. Так уж и быть, для хорошего клиента еще кружечку презентую. От фирмы. Понравились вы мне, юноша.
      - Какой я уже юноша! - хмыкнул Койот. - Двадцать четыре и три месяца.
      Марина снова засмеялась. Смех у нее грудной, низкий, обволакивающий.
      - Это самый хороший возраст для мужчины...
      Слушайте, да что мы все на "вы" да на "вы"?! Как тебя зовут?
      - Павел.
      - Ну а я - Марина.
      - Хорошее имя.
      - И Павел хорошее. Серьезное. Да ты, Паша, и сам серьезный. Или дома что не так, расстроен просто?
      Он промолчал, повел плечами, и Марина поняла, что попала, кажется, в точку. Открыла настежь железную дверь (она у нее была на цепочке), сказала:
      - Топай сюда, Паша Что там, как бедный родственник, стоишь?
      Он вошел, осмотрелся. Киоск был большой, просторный. Изнутри он смотрелся иначе, чем снаружи, уютнее, что ли. В подсобке, на электроплите, булькала катящая вода.
      - Есть хочешь? - предложила Марина. - Сейчас я сосиски кину. Обедать собралась, а тут ты подошел. Вот и поедим вместе. Ты не стесняйся, Паш! Я девушка простая, без комплексов. А ты, вижу, все хмуришься, хмуришься...
      - И по скольку же часов вы тут, в ларьке, сидите? - переменил он тему разговора.
      Марина глянула на него с лукавинкой:
      - Вот, истинно мужской вопрос!.. Иначе говоря, ты спрашиваешь, когда я освобожусь?
      Она стояла перед ним во всей своей женской красе: широкобедрая, с тяжелой большой грудью, с нежной молодой кожей, слегка подкрашенная, улыбчивая, манящая - очень даже ничего! Смотрела на него заботливо, по-матерински, он сразу почувствовал эту ее заботу, идущую от сердца, от души. Поверил, что в самом деле понравился ей, что молодая эта симпатичная женщина увидела в нем то, что, наверное, не видели другие, в том числе и Людмила, жена. Во всяком случае, никто с ним так нежно давно не говорил.
      Он кивнул, сглотнув голодную слюну. После выпитого есть захотелось с новой силой, предложение Марины пришлось как нельзя более кстати, и он вполуха уже слушал, что она сидит в киоске с восьми утра и до восьми вечера, что менять ее придет Надежда, а утром Надьку сменит Светлана. Так у них жизнь колесом и идет.
      Пока сосиски варились, Марина обслужила двух парней, те подали ей трехлитровую банку, она доверху налила ее пивом, поблагодарила за покупку, пригласила приходить еще.
      За разговорами, за вкусным обедом (а всегото: сосиски со свежим хлебом и горчицей да то же пиво) прошло часа три. День уже покатился к вечеру, стало чуть прохладнее, солнце спряталось за девятиэтажку.
      Койот поднялся, сказал, что придет к восьми, если она, Марина, не возражает.
      Она молча шагнула к нему, прижалась вдруг страстно, откровенно, и он так же страстно ответил ей. Руки его сами собой скользнули по ее бедрам, но она увернулась, отступила на шаг.
      - До вечера, Паша. Потерпи.
      ...Он пришел к восьми, стоял чуть в сторонке, ждал; смотрел, как в киоске появилась другая продавщица, Надежда, они с Мариной что-то говорили друг другу, смеялись. Потом Надежда глянула на Койота - на лице ее появилось нечто вроде одобрения.
      Марина скоро вышла с двумя полными сумками, позвала совсем по-домашнему: "Павлик! Помоги!" - вручила ему эти самые сумки, а в раскрытые двери киоска сказала: "Ну, мы пошли, Надь. Пока". - "Счастливо! Успехов!" - был оттуда вполне намекающий ответ, и дверь захлопнулась.
      Остывали от бурного и продолжительного секса, от жарких и страстных объятий, от безумных и смешных в обыденном понимании слов.
      Маринка, раскинувшись в изнеможении на простынях, все еще пышущая жаром, приподнялась на локте, пытливо заглянула Койоту в глаза
      - Павлик, а ты .. извини только, ладно?
      - Ну?
      - У меня такое ощущение, что у тебя с женой... Ну, не так получается, да?
      - Как "не так"?
      - Ты же понимаешь, о чем я говорю. Ты такой нежный со мной был, ласковый, такие слова говорил... Меня тоже так никто не обнимал. Жена у тебя холодная, да?
      - Сынок у нас болезненный, ей, видно, не до траханья.
      - Ну, это не только от детей зависит. Фригидка, она и есть фригидка. От природы.
      - Может быть.
      - А ты прямо соскучился по женщине, я же чувствовала.
      - Соскучился, да.
      - Ты, наверное, лаской в детстве обижен был?
      - Некому было ласкать. Мать умерла, отец кирял, ему было не до меня (про судимости отца Койот говорить не стал).
      Марина понятливо вздохнула, нависла над ним грудью, гладила кончиками пальцев его брови, губы, нос. Ворковала нежно:
      - Бедненький. Ласковый мой. Сиротинушка несчастная. Хочешь сисю, а? Ну, на, на! Погладь, мне это приятно. Вот так, еще... Ты не жми сильно, не надо. Потихоньку. Сосочек тронь... Чутьчуть, вот как я тебя. Да, так, так. Теперь язычком.
      Еще. Мягче, мягче! Молодец, ты хорошо делаешь... А я у тебя и за мамку теперь буду, и за любовницу, ладно?
      - И пеленки будешь стирать? - хмыкнул Койот и, почмокав грудь Марины, задрыгал, засучил волосатыми ногами, заверещал, как ребенок:
      "Уа-а! Уа-а! Уа-а-а-а.. "
      - Не плачь, мой хороший, не плачь! - сейчас же засуетилась, всполошилась мать-Маринка, ткнула Койоту в раскрытый орущий рот другую грудь, левую, стала над ним на колени, враскоряку, целовала его плечи и лоб, а он гладил ее жаркие пышные ягодицы, слегка касался пальцами раскрытых влажных губ, чувствуя, что силы быстро возвращаются, и вновь восставшее естество само проникает в опускающееся на него сочное и ненасытное Маринкино чрево...
      На какое-то время они вновь забыли обо всем на свете, существовали сейчас только два раскаленных обнаженных тела, мужское и женское, жили только чувства, страсть, оголенные нервы.
      Потом, может, час, а может, и полтора спустя, уже на кухне, за чаем, Марина спросила вдруг об убитых у Дома офицеров милиционерах - мол, слышал об этом, Павлик? Ни за что, похоже, ребят положили. А у них обоих, как писали, жены остались, дети...
      Койот спокойно пожал плечами. Ни один мускул в его лице не дрогнул, не звякнула чашка в руках, не перехватило от волнения горло. Он был чертовски хладнокровен, этот человек. Даже такой неожиданный поворот разговора в совсем неподходящей обстановке не мог вывести его из равновесия.
      - А чего ты за них переживаешь? - спросил он Марину. - Убили и убили, как мачеха моя говорит. Менты разберутся.
      - Да так... Столько шума было. И по телевизору вон, и по радио говорили.
      - Поговорили и перестанут. Все мы на земле гости, - философски изрек Койот. - И менты в том числе.
      - Да это, конечно... - со вздохом закивала Марина.
      Они попили чаю с вареньем и домашней, Маринкиными руками сработанной выпечкой, посмотрели телевизор (шел ночной американский боевик со странным названием "САМОЕ СМЕШНОЕ УБИЙСТВО") и где-то в половине второго совсем по-семейному завалились спать.
      С этой ночи Койот стал жить на два дома.
      Глава 8
      ПРИЕМ ПО ЛИЧНЫМ ВОПРОСАМ
      Под офис Кашалот снял несколько комнат на первом этаже Дворца шинников. Раньше в этих комнатах то ли хор репетировал, то ли духовой оркестр, потому что на одной из стен остался рисунок, жирные черные линейки нотоносца с рыболовными крючками нот, из которых складывалась часть мелодии известной песни "Широка страна моя родная...". Страна теперь несколько ужалась, пообнищала, содержать хор или духовой оркестр заводу оказалось не под силу (да и о чем сейчас петь хору, а духовикам играть, кроме траурного марша "В последний путь"?!). Словом, Дворец сдал часть помещения денежным людям, в том числе и фирме "Братан и К°", Кушнареву Борису Григорьевичу, то есть Кашалоту. Вполне возможно, что руководство Дворца шинников нало, чем именно занимается Борис Григорьевич, на какие такие шиши покупает один за другим киоски и небольшие магазины, но закрыло на это глаза. Тем более, что в офисе сейчас же появилась и милиция начальник уголовного розыска Заводского района, то есть представитель власти. Ну а раз сама милиция дружит с Кушнарсвым, то какие могут быть к нему претензии?
      Наоборот, благодарить только надо г-на Кушнарева и его молодцов, ибо с их появлением в районе Дворца и ближайшей округе стало потише, хулиганье куда-то исчезло, во всяком случае, не донимало так, как раньше, при Советской власти и в период начала перестройки. У офиса фирмы дежурили теперь машины с телохранителями Кашалота, постоянно толклись несколько крутых парней, готовых в любую минуту выполнить любое поручение своего шефа. Сам Кашалот ездил на черном джипе "Чероки" с никелированной мощной дугой перед капотом, какой в Африке можно было бы сбивать носорогов или, на худой конец, небольших слонов. Но слоны и носороги в Придонске не водились, и работы никелированной дуге пока что не находилось. Хотя пара пьянчужек однажды на джип Кашалота и налетела. Но и тут им досталось больше от кулаков Колорадского Жука и Рыла (Мосол работал ногами), нежели от дуги, которую по пьяной лавочке алканы взялись было отламывать.
      Торговое дело Кашалот вел для блезиру. Официально зарегистрировал, конечно, свои ларьки, официально вот и офис снял, но основной бизнес оставался у него прежним - рэкет. Ряды его боевиков пополнились, Рыло, Колорадский Жук и Мосол получили повышение по службе, стали бригадирами, "буграми". Работу делали теперь руками своих крутых парней.
      Кашалот же сидел в удобное для себя время в офисе, в приемной восседала на вращающемся кресле секретарша, молодая-длинноногая с короткой стрижкой и маленькими грудками. На бронированной, обтянутой коричневым дерматином двери в приемную красовалась табличка
      "Президент фирмы "Братан и К°"
      Кушнарев Б. Г.
      Прием граждан по личным вопросам с 14 до 19"
      Граждане-просители к Кашалоту шли. В основном, конечно, свой народ, коммерсанты. Кто на соседа по ларьку жаловался (тот загородил своей тарой проезд между ларьками и на замечания не реагировал), кто мзду "за охрану" приносил. Таких было больше всего. Деньги они приносили и в "дипломатах", и в полиэтиленовых пакетах, и просто завернутые в газету. Кашалот никогда суммы не проверял, знал, что дебет с кредитом обязательно сойдется, обманывать его никто не рискнул бы. Развалившись в кресле, поигрывая пилкой для ногтей, Кашалот благосклонно и в то же время строго поглядывал на посетителей (в основном приходили женщины), бросал легкий взгляд на сверток, положенный ему на стол, киват потом снисходительное и ласковое
      - Иди, Наташа (Галя, Ира), работай. Все путем.
      Наташа (Гатя, Ира) уходила, Кашалот все той же пилкой для ногтей скидывал сверток в ящик стола, заглядывал в свой график, ориентировался когда ждать прихода следующего посетителя. Мелкие лавочники, имеющие один-два киоска, обычно являлись к Кашалоту два раза в месяц, второго и шестнадцатого числа (по праздникам и на День конституции он денег не принимат). Для каждого были установлены определенные часы приема, порядок был получше, чем в государственной инкассации, графика все коммерсанты придерживались строго. В крайнем случае звонили, просили отсрочки на день-два, не больше.
      Жаюб со стороны коммерсантов на фирму "Братан и К°" не было.
      Приходили к Борис Григоричу и по другим вопросам, муж побил жену и стекла в доме, сынокшатопай украл у матери золотое обручальное кольцо и продал кому-то из местных лавочников, надо бы найти и вернуть; в одном из киосков клиенту продати сильно разбавленную водку, а претензий не принимают и деньги назад не отдают...
      Молодая-длинноногая секретарша записывала жалобы в длинный и узкий блокнотик, вела учет. Бюрократии Кашалот не разводил, уже к вечеру этого же дня кто-нибудь из бригадиров - Рыло, Колорадский Жук или Мосол - со своими мордоворотами отправлялись по месту возникновения жалобы, выполняли поручение шефа, кому-то мяли бока, кого-то крупно штрафовати, а кто-то вообще терял всякое желание торговать в районе шинного завода и просил три-четыре дня "на свертывание производства"...
      Нынче к Борис Григоричу пришла пожилая пара, почти старики. Мужика и его жену Кашалот знал. Мужик верой и правдой отпахал на шинном заводе лет тридцать, собирал покрышки для грузовиков и сельхозмашин. Капитала он, судя по всему, ударным трудом не нажил - существовал всегда на одну зарплату. Имел кое-какие сбережения, на старость и черный день, но когда в девяностно втором году отпустили цены в свободное рыночное плавание, сбережений на книжке не стало. Сейчас же, на пенсию, какая жизнь?
      Кусок вареной колбасы, хлеб и молоко...
      Кашалот слушал все эти стенания "простых людей", хмурился и откровенно поглядывал на часы: на хрена ему нужно вникать в подробности жизни этих стариков?! Он же не депутат и не представитель президента страны! Мужик рассказывает прописные истины, баба его нюни распустила - сидит, вон, слезы льет. Денег, что ли, пришли просить? Ну ладно, две-три сотенных бумажки он им даст вон из той пачки, что принесла хозяйка "Весты". И Кашалот потянулся уже было к свертку с деньгами. Но то, что он услышал в следующую минуту, намерения его переменило.
      Старики, оказывается, пришли вовсе не за деньгами.
      Мужик сказал.
      - Борис Григорич. И ты меня давно знаешь, и я тебя с мальства помню. Когда еще с твоим отцом в двадцать шестом цехе горбатились.
      - Ну-ну, дальше что? - нетерпеливо спросил Кашалот. Он не любил говорить на семейные темы К тому же, отец "горбатился" в двадцать шее том цехе недолго, со сменой власти в Кремле ушел в бизнес и успел кое-что сделать, успел. Дом, во всяком случае, оставил семье приличный, да и начальный капитал для него, Бориса, припас.
      После очередной ходки он, Кашалот, вовсе и не бедствовал А потом и сам прибыльным делом со своими парнями занялся
      - Да я к тому, что не с улицы мы к тебе с женой пришли, Борис Григорич. Соседи, можно сказать, пусть теперь и бывшие. Как ты в новый дом с родителями переехал...
      - Что ты все крутишь, Анатолий Степанович? - вспылил Кашалот. - Говори прямо. Некогда мне намеки твои выслушивать. Я все помню.
      Мужик глянул на плачущую свою жену, опустил голову. Произнес убито:
      - Жизни из-за сына не стало, Борис. Со света сживает, и все тут. Хоть в петлю лезь. Помоги нам с бабкой, а?
      - В чем помочь-то? Я не милиционер и не партком.
      - В партком, если бы они были, я бы и сам пошел. А в милицию сейчас без толку ходить, Борис, ты же знаешь не хуже меня. Идиота нашего, бандита, только ты и можешь наказать.
      - Ха! Нашли воспитателя! - Кашалот щелкнул зажигалкой, закурил. По-американски забросил ноги на стол, пускал в потолок затейливые кольца дыма.
      Анатолий Степанович, у которого глаза подернулись влагой, еще тише произнес:
      - Его воспитывать уже бесполезно, Борис Григорич. Никакая тюрьма его не исправит.
      - Да что он сделал-то? - нахмурился Кашалот. - Побил, что ли, кого? Или украл?
      - Побил. Да еще как. - Анатолий Степанович решительно встал, задрал на животе и груди рубаху - открылись жуткие кровоподтеки и неглубокие, подсохшие уже ножевые порезы.
      - Это все он, Юрка наш. И Марью так же исполосовал. И ногами нас бил, и табуретку с кухни бросал ей в голову. А вчера... стыдно даже говорить, Борис Григорич, пьяный ночью явился и к матери в постель полез, рубаху на ней порвал...
      - Фью-у-у-у... - присвистнул Кашалот. Такого даже он не слышал.
      - Ну и чего вы просите? - спросил он, покрутив головой и поудивлявшись. - Рожу ему набить? Кастрировать?
      Анатолий Степанович глянул на жену свою, Марью, как бы спрашивая ее в этот решающий момент - говорить ли, зачем пришли? Может, пока не поздно...
      Женщина твердо кивнула - говори!
      Мужик кашлянул, пожевал губами, собираясь с духом.
      - Борис Григорич... понимаешь, мы, как Юркины родители, думаем, что такого урода в живых оставлять никак нельзя. Ничего в нем человеческого-то не осталось. Животное он, а не человек.
      Если уж на родную свою мать полез... К-гм!
      - Ну, я же не прокурор и не судья, - усмехнулся Кашалот, - чтобы Юрке вашему смертные приговоры выносить. "Вышака" только суд может замастырить. Да и то, если сочтет нужным.
      А тут... Он же не трахнул матушку, а только вроде бы собирался... Открутится ваш сынок на суде, скажет, что дверью ошибся, пьяный сильно был, ум за разум зашел. Лет семь-восемь дадут, не больше.
      Мать несостоявшегося пока насильника грохнулась вдруг перед Кашалотом на колени, воздела к нему руки:
      - Боря! Сынок! Помоги! Никому ничего не скажем! Пытать будут, но слова против тебя не скажу. Замучил ирод, поверь! Если б не отец... Он же нас обоих чуть не убил, изгалялся потом полночи, ножиком резать стал. Ложись, кричал, дура старая, я тебе настоящего секса покажу. Отец его оттаскивал от кровати-то, а он тогда давай стулья в нас швырять, бил по чем попадя. Потом за ножик схватился, у него есть такой, сам из ручки выскакивает... И резал, гад, неглубоко, чтобы только кровь пошла, пугал...
      - Да что ты, мать?! - Кашалот вскочил, стал поднимать женщину с колен. - Идите в милицию, заявите, его посадят за такие дела.
      - Посадят, а потом и выпустят... Сынок! Он же вернется, он еще пуще измываться над нами будет!
      Женщина, снова уже севшая на стул, безутешно и горько зарыдала.
      - Помоги, Борис Григорич! - заплакал и Анатолий Степанович. - Мы. родители этого урода, просим тебя. Ты - уважаемый теперь человек в нашем районе, ты все можешь... Не нужен нам такой сын, обществу он не нужен. От него один вред и опасность для любого.
      - Что ж вы такого сынка воспитали! - ковырнул Кашалот кровоточащую родительскую рану, не удержался. И в самом деле почувствовал вдруг себя "уважаемым в районе человеком", способным решать людские судьбы. Но бросил он это больше для проформы, лишь бы что-то сказать в этот момент.
      - Мы никому не скажем, сынок! - снова заговорили мать "урода". Узнаем, что... убили его... или. там... утоп... ну, и Бог ему судья. Весь грех на себя с Анатолием возьмем, пусть нас на том свете черти на сковородке жарят.
      - Да менты-то на этом свете, а не на том! - усмехнулся Кашатот. - Они вас и не спросят, искать того, кто вашего Юрку замочил, или нет.
      Сами уголовное дело заведут. А вы. чего доброго, расколетесь потом: да вот, обидел нас сынок, мы и попросили знакомого человека...
      - Ничего не скажем. Борис Григорич! - клятвенно стал заверять Анатолий Степанович. - Марья правильно сказала, под пытками тебя не выдадим!.. И это... мы же заплатим. Мы понимаем, так о е за спасибо не делается. Машину продадим, еще кой-чего .. Ты скажи нам, сколько это будет стоить, мы деньги соберем.
      По тому, как говорил эти жуткие слова Анатолий Степанович, чувствовалось, что родители "урода" дошли до точки, что решение их выношенное, выстраданное, родилось не в один день. В казни сына они видели единственный выход из той ситуации, в какой оказались. Прощать своему "уроду" они явно ничего не собирались.
      Кашалот невольно повел плечами, В семье, конечно, всякое бывает, и муж жену замочить по пьянке может, и жена мужа на куски порубит, да и детки с родителями конфликтуют, это не такая уж редкость. Но чтоб родители .. чтоб порешить сына пришли нанимать киллера...
      - А вы бы сами... сонного, - сказал Кашалот. - Замочить можно и без крови. И концы спрятать. Пропал без вести, да и все. Чего чужих людей в это дело втаскивать?!
      - Да была и такая мысля, Борис Григорич, - признался Анатолий Степанович. - По дурости хватался было за топор., не поднялась рука. Родной все ж таки!.. А придушить... Да мы с бабкой и не справимся. Он же вон какой бугай, выше тебя на голову, боксом занимался Раскидает нас, как котят. Атак бы... чужой человек... Убили мерзавца и убили, что ж теперь! Никто по нему горевать не будет. Жены у него нет и не предвидится, детей тоже. Кто по нем плакать будет? Да никто.
      Соседи и те вздохнут свободнее. Он и их замордовал.
      - М-да-а, заявочка, - протянул Кашалот, снова закидывая ноги на стол. И чего вы ко мне приперлись? Кто вас надоумил? Или как провокаторов подослали?
      - Какие провокаторы, Борис, ты в своем уме?! - взвилась мать "урода". Такая скотина t выросла, если бы ты только знал. Свет для нас со Степанычем не мил стал. Мы же знаем, что шпану ты в районе в руках держишь, боятся они тебя.
      Защиты пришли просить.
      - И простые люди уважают, - вставил Анатолий Степанович. - Ты же у нас тут как вторая власть А может, и первая Поди теперь разберись, какой власти кланяться Всяк на себя одеяло тащит.
      - Ну, первая, вторая... - Кашалот раздумывал - как ему быть? Проще всего, конечно, отругать этих ополоумевших от позора и издевательств стариков да и выпроводить их прочь. Но вдруг что-то дрогнуло, захотелось помочь бывшим соседям (до того, как отец выстроил особняк, Кушнаревы жили с этими людьми в одном долю, и Юрку-"урода" Кашалот, разумеется, знал).
      Может, и правда, сказать парням, чтоб отметелили этого мудака, предупредили, чтобы больше на отца-мать руку не поднимал... Да как это еще обернется? Может, потом "урод" еще больше озлобится...
      - У меня специалиста такого нет, я такими делами не занимаюсь, - сказал он нейтральное, чтобы отвязаться. - Морду вашему Юрке набить - это пожалуйста, это я могу, скажу коекому, а мочить... К-гм!.. А лупить... это ж надо ему сказать, за что били. А он снова домой придет. Еще хуже будет.
      - Сведи нас с таким человеком, Борис Григорич! - Анатолий Степанович протянул к Кашалоту руки. - Ты в стороне будешь. Мы ему заплатим. Сами его просить будем.
      - Может, и сведу, - думал вслух Кашалот.
      Решительность и непреклонность родителей убеждали его, что те от замысла своего не откажутся.
      Не поможет он - пойдут в другое место, к другим людям. И так же будут предлагать деньги. А деньги немалые. С какой стати, в таком случае, отдавать их другим? Любая его бригада замочит кого угодно, лишь бы заплатили. Стоит только сказать тому же Колорадскому Жуку или Мосолу... Сами они, бугры, руки пачкать не станут, конечно, а их мордовороты... Впрочем, лучше все же сделать это руками постороннего парня... Кашалот снова подумал о том человеке, который положил милиционеров у Дома офицеров. Найти бы его, найти... Киллеру хватит и половины того, что могут дать родители "урода". А если он запросит ббльшую сумму, то, опять же, надо будет сказать старикам, пусть подсуетятся, перезаймут, что ли, или что-нибудь. Это уже их проблемы. Работать бесплатно никто не будет, тем более, делать та - кую работу! А старики жизнь прожили, деньги и ценности им теперь ни к чему.
      - Квартира у вас какая? - спросил он. - Я что-то забыл.
      - Двухкомнатная, как и у вас была, - сейчас же отозвался Анатолий Степанович. - Так мы там и живем. И помирать, видно, там же придется. А ты чего спрашиваешь об этом, Борис Григорич?
      - Да так... просто, - Кашалот сделал вид, что очень занят сигаретой, которая никак не разгорается от слабого огонька газовой зажигалки.
      "Упускать клиентов, конечно, не стоит, - думал Кашалот. - Пообещать им найти "специалиста", потянуть время. Люди это надежные, да.
      Юрок их довел до точки кипения, вряд ли они передумают. Старики эти язык за зубами будут держать, однозначно. Это в их интересах. А если "вякнут..."
      Дальше свои мысли Кашалот не пустил. Ничего пока не решено, сегодня он бывшим соседям откажет, но не окончательно, не резко. Надо подождать. Жизнь сама все расставит на свои места.
      Может, старики помирятся еще со своим "уродом", придут потом к нему, Борис Григоричу, извиняться, просить о том, чтобы об их просьбе никто не узнал - это же и позор, и повод для новых семейных распрей...
      Кашалот встал, одернул легкую летнюю куртку.
      - Пока отложим, Степаныч! - сказал он веско. - Попробуйте еще потолковать с сыном. Может, он образумится.
      Супруги тоже поднялись с мягкого кожаного дивана. Марья хлюпала мокрым носом, а Степаныч хмурился, смотрел на Кашалота решительно, с недовольством.
      - Сведи нас с человеком, Борис Григорич! - сказал он с надрывом. - Мы ему заплатим. Деньги у нас б"дут. У меня машину, "Жигули", сосед по гаражу просит продать. Нравится она ему.
      Почти что новая, движок хороший... Мы не отступимся с Марьей, слово сами себе дали. Не нужен нам такой сын. Мы его породили, мы и казним.
      - Прямо как Тарас Бульба! - хмыкнул Кашалот.
      - Тарас, конечно, за другое сына порешил, мы ему не ровня. Но и предатели, и бандиты не должны на белом свете жигь.
      - Крутой ты, оказывается, Степаныч, я и не знал, - Кашалот покрутил головой.
      - Продавать машину? - твердо спросил Анатолий Степанович, не слушая. Сведешь с нужным человеком?
      - Приходи через месяц-другой, - уклончиво ответил ему Кашалот. - Если ничего дома не изменится, поговорим. В церковь сходи. Может, охолонешь, стыдно перед Богом станет. Мало ли!..
      - Мы не дети, Борис Григорич! Седые вон с Марьей уже. Сами головы свои на плаху кладем.
      - Ладно, идите, - Кашалот проводил просителей до двери. Анатолию Степановичу пожал руку, а с теткой Марьей просто раскланялся.
      Ушли старики вполне обнадеженные.
      А Кашалот, снова усевшись за стол, спросил по селектору свою молодую-длинноногую:
      - Еще кто есть, Алиса?
      Секретарша не успела ответить: дверь открылась и в кабинет вошел улыбающийся, с сытой рожей капитан Мерзляков...
      * * *
      Разговор у них получился короткий ч деловой.
      Мерзляков, развалившись на диване, тюпыхи вая дорогой сигаретой, сказал, что толковал с одним из своих коллег, который курирует по линии уголовного розыска Центральный городской рынок, и парень этот назвал (приблизительно, конечно) астрономические суммы, которые ежедневно текут через руки Мамеда и его людей. На него пробовали наезжать и Лоб, и Кот и даже Азиат. Но Мамед организовал на рынке крутую оборону, все у него там куплено и перекуплено - и милицейская охрана рынка, и администрация гостиницы "Придонье", и вооруженная группа боевиков. Оружие, кстати, зарегистрировано на вполне легальную фирму, которая сопровождает груженые фуры из Закавказья, и в частности, Азербайджана. Правда, оружие маломощное, в основном пистолеты Макарова, но есть и пара короткоствольных автоматов "АКСУ".
      - Что предлагаешь? - спросил Кашалот Мерзлякова. - Объединиться с Котом или Азиатом и шарахнуть по черным?
      Мерзляков замахал руками.
      - Что ты, Борис! Такой шум поднимется. Ты сам посуди: и наши менты, и безопасность, и РУОП... знаешь, сколькоорг.шовнабежит! Повяжут - пикнуть не успеешь Надо Мамеда по-тихому убрать, с умом. Другие притихнут. Но чтобы черные знали: Мамед убит из-за отказа делиться с тобой. Слух же прошел, что ты весь Придонск хочешь взять, я намекнул об этом кому следует. Все теперь ждут: что ты предпримешь и что скажет Мамед? Может, он струсит, приползет к тебе на переговоры.
      - Может, предупредить его по-хорошему? Позвать на "стрелку", поставить условия?
      - Попробовать можно, Борис. Но он не согласится, информация у меня есть. Мамед чувствует свою силу, поддержку в городе имеет. Да и денег жалко. Деньги большие придется отстегивать.
      - Жизнь дороже, - хмыкнул Кашалот. - Замочим его, другие шелковыми станут. Рвануть его вместе с "мерсом", что ли? Тачка его всегда возле гостиницы торчит.
      Мерзляков стал горячо возражать:
      - Во-первых, ночью "мере" на охранной сигнализации, к нему так просто не подберешься.
      Во-вторых, днем в машине постоянно находится водитель. В-третьих, могут быть посторонние жертвы... Опять мои коллеги забегают. Зачем нам этот шум, Борис? Мамеда надо замочить по-тихому, в номере гостиницы или в сауне. Он любит туда с тремя-четырьмя девками ходить, как Гришка Распутин.
      - Ну а если конкретно: что ты предлагаешь?
      - Придумаем, дай срок, Борис. Прежде всего киллер нужен.
      - Да, нужен. Ищу.
      - Из своих... никому не можешь поручить?
      - Нет. У меня половина алкашей да наркоманов. А тут парень с железными нервами нужен.
      Чтоб зашел под видом сантехника в номер Мамеда, перестрелял всех, кто там окажется, да так же хладнокровно и ушел.
      - Это идеальный вариант.
      - Вот к нему и надо стремиться.
      Кашалот с Мерзляковым еще порассуждали о вариантах уничтожения строптивого Мамеда, прикинули, где добыть "чистый" ствол, который еще не был в деле, хлебнули по рюмке армянского коньяка и разошлись по своим делам. Операцию надо в самом деле начинать с киллера.
      Глава 9
      АПЕЛЬСИНЫ ИЗ БАТУМИ
      Джаба Махарадзе вез из Батуми в Придонск фуру апельсинов. Урожай в этом году был отменный, батумцы, обнищавшие в ходе перестройки и развала Союза, отдавали фрукты за бесценок, и молодому коммерсанту Махарадзе, только начавшему свое дело, затарить взятую в аренду машину никакого труда не составило. Фура же (мощный "МАЗ", крытый тентом) подвернулась случайно: один из знакомых предпринимателей нанял "МАЗ"
      для перевозки все тех же апельсинов, но случилась накладка, компаньоны отправили фрукты военным самолетом, а гнать громадную машину порожняком было бессмысленно. Поэтому шофер, он же и хозяин "МАЗа", русский, уроженец Придонска, сам стал искать клиентуру, таким образом торговые интересы Махарадзе и русского пересеклись как нельзя кстати. Договорились они быстро. Хозяин "МАЗа" по фамилии Кузнецов пообещал не только доставить груз апельсинов в целости и сохранности, но и помочь свести Джабу с оптовыми покупателями в Придонске, где Махарадзе не бывал и, естественно, не представлял, с кем там иметь дело.
      Кузнецов, атлет с пудовыми кулаками, под стать своему могучему грузовику, коротко стриженный детина, больше похожий на спортсмена-тяжелоатлета, чем на шофера-дальнобойщика, к обещаниям благополучной доставки груза прибавил еще и заверения в том, что никаких чепе ни по дороге, ни в Придонске с Махарадзе и его родственником Гогой не случится: на постах ГАИ у него, Кузнецова, много знакомых ментов, а для бандитов припасена двухстволка, на какую имеются документы от милиции и общества охотников.
      Двухстволка и в самом деле у Кузнецова была, он охотно продемонстрировал ее, выхватив изпод матраца заднего, спального места кабины, даже переломил ружье, показав пару желтых новеньких патронов в стволах.
      Ехать с вооруженным водителем "МАЗа" Джабе Махарадзе и его двоюродному брату Гоге было спокойно и надежно, и по истечении почти трех суток небыстрой езды они благополучно прибыли в Придонск, к Дмитровскому рынку.
      Здесь грузинских коммерсантов ждало разочарование и первая неудача: знакомец Кузнецова, оптовый покупатель, отбыл в неизвестном направлении за партией какого-то груза, апельсины Махарадзе никто не хотел брать, и поскучневший Джаба еле упросил водителя "МАЗа" перевезти апельсины на Центральный рынок. Там, однако, история повторилась, Мамед и его люди уже завсзли в Придонск апельсины, фуру Махарадзе они и близко к рынку не подпустили, но в качестве компромисса предложили скупить товар по бросовой цене, примерно по той самой, что он сам платил в Батуми. В таком случае не окупалась даже машина, и Джаба отказался. Фура переместилась на Юго-Западный рынок, где торговлю контролировал Вовик Афганец. Его костоломы быстро усекли, что к чему, предложили свои услуги по "охране", которые мало чем отличались от услуг Мамеда в лице парней Гейдара Резаного.
      Дарить за бесценок фуру апельсинов рэкетирам Махарадзе не стали.
      Откупившись от людей Афганца несколькими ящиками, Джаба и его двоюродный брат Гога вынуждены были вернуться на круги своя, в изначальную точку, на Дмитровский рынок. Хозяин "МАЗа" стал уже нервничать, целый день он катал апельсины туда-сюда, по всему городу, и потому желал избавиться от них как можно быстрее.
      На Дмитровском рынке "МАЗ" Кузнецова снова подъехал к тем складским помещениям, где уже был, и где два полупьяных грузчика - Володя и Жорик заявили: мол, фуру разгрузят и место апельсинам найдут при условии...
      Словом, повторили свои весьма невыгодные "если".
      Наступал вечер, Кузнецов рвал и метал, требуя разгрузки и оплаты работы, и Джаба вынужден был согласиться на кабальные, в общем-то, условия новых своих знакомцев.
      Разгружали машину сначала четверо; потом к Володе с Жориком присоединились отец с сыном Волковы, "подвернувшиеся под руку" приятели первых. Помогал и водитель.
      Постепенно, в ходе работы, братья Махарадзе уяснили, что главный в этой компании полупьяных грузчиков Павел - так звали младшего Волкова: его, самого младшего по возрасту, почемуто все слушались, требованиям его подчинялись и команды выполняли охотно.
      Джаба решил, что Павел просто трезвее других, а может, и совсем не пьян, хотя от него, распаренного работой, и несло пивным духом.
      Впрочем, это было неважно - кто кем тут командовал, главное, что дело шло, и шло довольно быстро.
      Не стояли и сами коммерсанты, всемером они разгрузили "МАЗ" до полуночи, хотя и падалги от усталости с ног.
      Когда довольный полученной суммой хозяин "МАЗа" уехал, грузчики распили еще пару припасенных бутылок водки, а потом Волковы пригласили братьев Махарадзе к себе домой - переночевать и вообще остановиться на время, необходимое для заключения сделки, у них.
      Любезное это приглашение было с благодарностью принято. За Волковыми увязались Володя с Жориком - решено было продолжить гульбу на квартире. Пьяные дела часто имеют неожиданный поворот: молодые грузины - явные профаны в торговом деле, и опытные урки сообразили, что нагреть руки на их апельсинах ничего не стоит. К тому же у братьев была с собой крупная сумма денег.
      Водка на квартире Волковых лилась рекой всю ночь.
      Валентина, которой было велено обслужить гостей, едва успевала менять пустые бутылки и тарелки на полные. Назавтра у нее был выходной, и Валентина охотно включилась в операцию по возможному облапошиванию коммерсантов. Разумеется, водку и закуску оплатили братья Махарадзе в обмен на оказанные домашние услуги, бесплатное проживание и знакомство с "девочками без комплексов". Махарадзе были довольны тем, что так хорошо у них сегодня получилось с товаром - он под замком, в надежных руках, и у самих крыша над головой теперь имеется. А покупателя они со временем найдут, Володя с Жориком это гарантировали.
      Пили за хозяйку дома, Валентину, за дружбу русских и грузин, за интернациональный бизнес, за процветание великих народов и восстановление СССР, но без коммунистов: коммуняки, по общему мнению, будут интсрнационачьно.му бизнесу мешать.
      - Махарадзе и Волковы - братья навек! - время от времени провозглашал Волков-старший, и все охотно поднимали стаканы, тюкали их друг о дружку, обнимались и даже цеювались.
      Темпераментные коммерсанты после очередного тоста вовкслали "девочек без комплексов", как им было обещано, но где их в три часа ночи найдешь0 Ту- не Москва, по телефону в такое время не вызовешь.
      Чтобы отвлечь гостей от мыслей о теплых женских ногах, хозяева искусно меняли темы разговоров, гарантируя грузинам уже поутру свести с "нужными людьми, которые апельсины оторвут вместе с руками". Два-три дня, и счастливые коммерсанты могут ехать в свой жаркий Батуми за новой партией апельсинов.
      Молодым грузинам такой поворот дела очень льстил, но они признались, что в обороте деньги небольшие у них пока что, своего транспорта нет, а аренда - нервное и не всегда надежное предприятие. Был бы свой "МАЗ" или "КамАЗ"...
      - Джаба, я могу помочь тебе по дешевке купить машину, - сейчас же предложил Койот. - У меня много знакомых автомобилистов в городе, на автобазах... Сейчас купить приличную машину - раз плюнуть.
      Джаба покачал хмельной головой.
      - "КамАЗ" нужен, Паша. Но он дорого стоит.
      Как сразу его купишь? Большие деньги нужны.
      Вот продадим апельсины, еще привезем, потом мандарины поспеют...
      - Зачем так долго ждать, Джаба?! Я же сказал:
      все устрою. Машину ты недорого купишь. Хочешь - можно и в рассрочку, в кредит. Зачем тебе на случайные фуры тратиться? На своей будешь ездить, это же выгоднее.
      Молодой коммерсант заколебался.
      - Конечно, своя машина - это удобно... Хорошо, Павел, помогай. Может, в долю с нами войдешь? Мы возить фрукты будем, ты здесь продавать, а? Магазин откроем, хорошо торговля пойдет.
      Сидеть в ларьке и торговать грузинскими фруктами Койоту не улыбалось. Еще чего! Деньги надо делать быстро и другим способом. У него теперь есть оружие, и оно поможет ему стать богатам. Ходить к Маринке с пустыми руками западло. Ну, раз-другой она и примет его, напоит-накормит, но чтобы постоянно... Он же не альфонс какой, за счет бабы существовать. И домой деньги надо приносить... Найдет он способ разбогатеть, найдет. С черными этими сама судьба связала, не иначе. Когда кореша отца намекнули там.
      на рынке, мол, шабашка хорошая есть, фуру с апельсинами надо разгрузить, он, Павел, сразу сообразил, что навар тут может быть побольше, чем за разгрузку. Сказал об этом отцу (Володя с Жориком тут же стояли, слушали), и отец одобрил:
      - Действуй, Пашек. У тебя голова молодая, варит что к чему. Соображай. А мы на подхвате будем.
      Так инициатива оказалась в руках Койота.
      И сейчас он вел свою намеченную уже линию по "приобретению "КамАЗа" и получению за помощь гонорара. А идея в его голове родилась, кажется, неплохая.
      - Будет вам "КамАЗ", братцы! - веско, уверенно говорил Койот развесившим уши грузинам. - Сделаем. Дня три-четыре вам придется в Придонске покантоваться, не без этого... Вам какой сделать: с тентом, с прицепом или с железным кузовом?
      Братья Махарадзе, посовещавшись, сошлись на том, что им нужен грузовик с тентом, подешевле, пусть и не новый, но и не такой уж старый. Словом, чтобы работал года три, не меньше, пока они разбогатеют и смогут купить новую машину.
      - "КамАЗ" у вас будет, кацо! - говорил и Волков-старший. - Если Пашка сказал - значит, так и будет. Это человек слова.
      Загомонили и Володя с Жориком, дружно стали убеждать грузин, что сделать машину в Придонске - раз плюнуть, надо только захотеть и немного подождать.
      f Махарадзе кивали, соглашались со всеми, говорили в который уже раз, что рады новым доузьям, верят им, звали в гости в свою солнечную прекрасную Грузию, заверяя, что встретят их там, как родных...
      Когда сморенные водкой и долгими разговорами братья заснули на приготовленных им Валентиной постелях, Жорик, сверкая золотой фиксой, с ходу предложил:
      - Чего цацкаться с этими черножопыми? Замочить их на хер, а апельсины толкнуть. Я знаю, кому предложить... И денег у них в сумке видели сколько?
      Жорик, сидя за кухонным столом, поигрывал ножом с выкидным лезвием, то и дело нажимал кнопку в рукояти, из которой выскакивало острое жало клинка.
      - Я их аккуратно зарежу, в сердце, крови мало будет, - говорил он, обращаясь к Волкову-старшему. - В крайнем случае, Валентина замоет пол.
      Или давайте придушим их. А трупы, вон, в водохранилище стащим. Темень, глянь, какая... А денег у них - "лимонов" десять, не меньше, на всех хватит. Да апельсины продадим.
      - Я тебе зарежу! Я тебе замою пол! - прикрыв дверь кухни, закричала Валентина. - Иди у себя дома их режь. Мясник! На новую ходку захотел?
      И всех нас под монастырь подведешь. По-умному надо все делать, а не с твоими куриными мозгами. Только и знаешь, что резать!..
      - Да это я так, пошутил, - заявил с ухмылкой Жорик и нож убрал.
      - Не надо никого мочить, они и так все отдадут, - сказал Койот, и крепко поддатне, со стажем, урки поверили ему на слово. Молодое поколение, видно, поумнее, поизобретательней. В конце концов, деньги у черных выманить гораздо интереснее и безопаснее, тут Пашка прав. На зону всегда успеть можно. А вот провернуть аферу и на свободе остаться - тут голова нужна, да.
      И старший Волков, и его кореша решили во всем положиться на Павла. Поверили, что он все организует как надо.
      Так оно и вышло.
      В помощники Койот взял Валентину и Жорика Жорик, во-первых, умел ездить на "КамАЗе", и, во-вторых, физиономия у него не была такой уж пугающей, как у Володи. Того за версту видно, что урка, наколки до локтей, угрюмый, злобный вид, мат через каждое слово. А операция, какую задумал Койот, требовала деликатности в обращении с людьми и толковых исполнителей.
      ...Понравившийся им "КамАЗ" - довольно новый, с красной кабиной и крепким тентом - они присмотрели у областной туберкулезной больницы. Больница эта находилась на окраине Придонска, можно сказать, в пригороде, километрах в семи от города Привозили сюда занедуживших со всей области, естественно, и родственникиблизкие приезжали с самых дальних районов, и добирались на чем придется, в том числе и на грузовиках.
      До города дорога от больницы шла по лесному массиву, петляла и снова выпрямлялась, изобиловала поворотами, и скорость на ней водители вынуждены были держать небольшую. А самое главное - машины тут нечасто бегали: раз в полчаса пройдет рейсовый автобус, две-три легковушки прошмыгнут - и снова тишина, покой, свободное шоссе. Лишь иногда вприпрыжку пересечет его рыжая, озабоченная чем-то белка или стая бездомных голодных собак.
      "КамАЗ" стоял у ограды больницы долго, и Койот начал уже беспокоиться: не собирается ли белобрысый щупленький водитель ночевать здесь, в больнице? Хотя, может, это было бы и лучшим "вариантом? Угнать грузовик не составило бы труда. За ночь на нем можно далеко уехать. Но в таком случае не исключена погоня, розыск, который сразу же объявит ГАИ, задержание. А братья Махарадзе должны уехать из Придонска спокойно, спокойно добраться до солнечной своей Грузии, а там "КамАЗ", как и любую другую угнанную машину, ищи-свищи. Что к черным попало - то пропало, это известно.
      За парнем, водителем "КамАЗа", Койот наблюдал еще с регистратуры, когда тот, оставив грузовик у больничной ограды, робко, по-провинциальному, расспрашивал у облаченной в белый халат девахи, как ему найти захворавшую маманю. Он пояснил, что мать его, Ефросинья Егоровна, лежит в легочно-терапевтическом отделении на четвертом, кажется, этаже, номер палаты он не знает, по телефону было плохо слышно, он не разобрал.
      Скоро было установлено, где именно лежит Ефросинья Егоровна, сыну ее выдали халат-накидку, тапочки, и он пошел наверх, не дожидаясь лифта, бережно прижимая к груди полиэтиленовый пакет, полный гостинцев.
      Койот, стоявший у регистрационного окошка, весь разговор слышал. Отошел потом в сторону, потоптался для вида в вестибюле, среди других родственников больных, а затем вышел на улицу к ожидавшим его Жорику и Валентине. Сказал:
      - Лох пошел наверх, к мамане. Когда выйдет - не знаю, но не на весь же день он приехал!..
      А как выйдет - действуй, Валентина. Мы - по своему плану.
      Валентина - скромно одетая, должна была изображать кого-то из родни лежавшего в больнице.
      Задачу свою она уяснила, что и как говорить, знала. Только бы не переиграть, попасть в масть.
      От этого зависел исход операции, она это понимала. На лице ее, в голосе, в словах должна отражаться тревога любящей дочери. У нее в больнице тоже лежит мать, в тяжелом состоянии, и дай ей Бог выбраться...
      Дети серьезно болеющих родителей, волею судьбы оказавшиеся в одном лечебном учреждении, быстро понимают друг друга и входят в контакт. На этом и строился расчет Койота.
      Парень появился у "КамАЗа" часа через два.
      Явно расстроенный, удрученный услышанным и увиденным в палате, спустился он по каменным ступеням парадного крыльца больницы, направился к грузовику, и Валентина, стоявшая неподалеку от автобусной остановки, тотчас направилась к нему. Попросила.
      - Молодой человек, подвезите до города, а?
      Я так спешу, а автобуса нет уже сорок минут. Пожалуйста!
      Парень рассеянно глянул на нее - молодая смазливая бабенка с пакетом в руках - тоже из больницы, вежливая. Отчего бы не подвезти?
      - Ну, садись, - кивнул он. - На сигареты даешь? Рынок сейчас, сама знаешь. Ничего за так не делается.
      - Ой, такая мелочь!
      Валентина достала из сумки (она лежала в пакете) пятитысячную купюру, протянула водителю. Тот был занят в этот момент поиском ключей, и она, не дожидаясь, запросто сунула деньги в кармашек его клетчатой рубашки. Лицо у парня уже посветлело, мысли о больной матери, надо думать, отодвинулись, жизнь продолжалась, брала свое. Он открыл правую дверцу кабины, стал подсаживать Валентину на высокий порожек, держал ее за талию. Валентина же намеренно не торопилась влезать, раза два-три соскальзывала с колеса и порожка, никак не могла правильно поставить загорелую свою красивую ногу в изящной босоножке, позволяла парню взяться за талию, коснуться бедра. Тот принял игру, понял, что бабенка эта сулит ему своим поведением нечто большее, чем присутствие в кабине на протяжении нескольких километров. И потому тоже не спешил, посмеивался, глядя, как Валентина излишне высоко задирает юбку, оголяя чуть ли не все бедро...
      Пока они возились, Койот с Жориком запрыгнули в кузов, притаились там среди каких-то мешков, картонных ящиков и пахнущих растительным маслом фляг.
      "КамАЗ" наконец загудел, покатил прочь от больницы.
      - ...Я тоже маму приезжала проведывать, - рассказывала Валентина, стремясь придать своему голосу как можно больше печали. - У тебя мать в терапевтическом, да? А у меня - в хирургическом. Понимаешь, что это такое? Ее лечилилечили и залечили. Теперь, говорят, правое легкое нужно удалять. Ужас! Я как услышала - душа в пятки. Такая серьезная операция. Говорила с врачами, просила, нельзя ли без операции обойтись? А они в один голос: никакие лекарства вашей маме уже не помогут, только хирургическое вмешательство... Да им что, им бы только резать.
      - Ну и что решили-то? - заинтересованно спрашивал водитель, поглядывая на оголенные колени пассажирки. Ехать он не торопился: справа и слева тянулись стены добротного смешанного леса, прохлада манила к себе, как бы говорила:
      "Остановись, куда спешишь? Там, на шоссе, сразу за Доном - голая степь, негде будет приткнуться, посидеть на свежем воздухе". А бабенка, назвавшаяся Светланой, так обнадеживающе, призывно позволяла себя подсаживать-лапать, что только дурак не понял бы, чего она хочет. За какие-то две-три минуты успела почти все рассказать о себе: и про больную мать, которой грозит удаление легкого, и про свой развод с алкашом-мужем, и про сынишку, родившегося с явными дефектами-до сих пор плохо ходит. И живет эта Светлана одна теперь, и тоскует по вечерам у телевизора, и все же верит, что есть где-то такой человек, который... А ребенок - что ж, ребенок для настоящего мужчины не помеха.
      Валентина, расчувствовавшись, достала сигареты, закурила, предложила и водителю (сигарета, набитая сильным наркотиком, стояла у нее в пачке в левом уголке). Глубоко, до донышка затянувшись, села совсем уж вольно, полулегла на сиденье, сказала расслабленно:
      - Ну что ты так гонишь, Саша? Чего спешишь?
      - Я не спешу, - в тон ей ответил парень, сбавляя газ. - У начальства отпросился, до утра никто меня искать не будет, так что... - Он тоже намекал на свою относительную свободу, и Валентина хорошо его поняла.
      - Ну а мне тем более некуда спешить, - ворковала она, внимательно наблюдая за парнем, готовая в любую секунду ухватиться за руль или рвануть ручной тормоз - наркотик мог подействовать на водителя в любой момент, так сказал ей Жорик.
      Дорога по-прежнему была пустынной. Проскочили два встречных "жигуленка", и снова тишина, свободный серый асфальт, стены кряжистых золотистых сосен по обеим его сторонам, сменивших смешанный лес.
      - Ну... сверни, если хочешь, подышим свежим воздухом, - сказала Валентина, видя, что парень уже клюет носом. - Я сто лет в лесу не была, все некогда, некогда...
      - А чо? Можно и свернуть! - Деревенский донжуан становился смелей и решительней. Увидев справа просеку и вполне накатанную по ней колею, он свернул с асфальта, покатил по лесной дороге вглубь, цепляя тентом близкие ветви сосен.
      Не прошло и пяти минут, как они остановились. Парень повернул к Валентине улыбчивое круглое лицо, на котором теперь жили с расширившимися зрачками глаза.
      - Ну, красавица, чего будем делать? Трахаться, а? Расшевелила ты меня своими коленками, раскочегарила... Тут, в кабине, потрахаемся? Или на природу, на травку выйдем? У меня в кузове одеяло есть... А?
      - Ишь, осмелел, - усмехнулась Валентина, машинально все-таки одергивая юбку - А сначала прямо-таки пай-мальчик был... Ну ладно, тати свое одеяло, посидим, поокаем .. Ха-ха-ха...
      Чего, в самом деле, в вонючей этой кабине корячиться?! Помог бы вылезти, сердцеед! Упаду же!
      - Я щас, Светик, айн момент!
      Парень выпрыгнул из кабины, обежал ее спереди, распахнул дверцу, жадно ухватил голые ноги Валентины, прижался к ним лицом, покачнулся. Помогал Валентине спускаться вниз, времени при этом не терял, шарил по ее снова заголившимся бедрам, а она лишь похохатывала да притворно-протестующе шлепала его по рукам.
      - Ну, погоди, Саня, погоди! Дай слезть-то!
      Потом, уже на земле, радостно вдохнув свежий лесной воздух, громко сказала:
      - Ну, давай одеяло-то, Саня! Ты говоришь, оно в кузове у тебя?
      - Щас я, Светик, щас! - суетился парень. - Ой, что это у меня в голове?! Давление, что ли, поднялось? Как пьяный... И спать хочется. Хаха-ха...
      - Вот, позвал женщину на природу и сразу спать захотел. Ну ты, Саня, даешь! - засмеялась Валентина.
      Нетвердо ступая, парень пошел к заднему бор ту, раздвинул тент, намереваясь забраться в к" - зов, и в ту же секунду в лицо ему ударила тугая струя какого-то едкого газа...
      .. Труп застреленного водителя "КамАЗа" Койот с Жориком закопали тут же, в лесу. Во всех шокирующих мероприятиях Валентина участия не принимала. Когда любвеобильный шофер потерял сознание, Койот сказал мачехе, чтобы она шла отсюда к асфальту, ловила бы тачку и ехала в город, домой. А они тут справятся сами.
      - А вы что с ним собираетесь делать? - наивно спросила она, показывая глазами на парня.
      - В нарды играть, дура! - грубо сказал Жорик. - Ты иди, иди, как тебе велено. И загляни к кому-нибудь в гости, посиди гам, полялякай. Чтоб алиби было, поняла? Ты вообще ничего не знаешь. Не видела и не слышала. Усекла?
      Валентина, конечно, "усекла", что без мокрухи тут не обойдется, и поспешила ретироваться: в самом деле, ей лучше ничего не видеть и не слышать...
      ...Этой же ночью братья Махарадзе уехали из Придонска на этом самом "КамАЗе". За день они успели-таки сбыть апельсины подвернувшемуся оптовику, расплатились за машину и постой с гостеприимной семьей Волковых, заверили всех троих в вечной дружбе и в том, что в следующий свой приезд обязательно остановятся у них.
      Лишних вопросов по "КамАЗу" Джаба не задавал. Он понял, конечно, что грузовик добыт нечестным путем, скорее всего угнан, но не знал, что водитель при этом убит. Но братьев Махарадзе заботило теперь только одно: надо без приключений добраться до дома, а там, в родном Батуми, на "КамАЗ" будут сделаны железные документы.
      - Доедешь? - спрашивал у Джабы Койот. - Дорога длинная...
      - ...а ночка лунная! - смеялся старший Махарадзе. - Доедем, Паша, не переживай. Деньги есть, с гаишниками договоримся. За Ростовом - там уже проблем не будет. Вот эта ночь опасная, а там... Кавказ большой, а! Понимаешь, о чем говорю, генапвале?!
      - Да "КамАЗ" не детская игрушка. Его так просто не спрячешь.
      - А мы его и прятать не будем. Зачем прятать?
      Открыто ехать будем, вот с этими номерами. - И Джаба выхватил из сумки новенькие грузинские номера.
      - Ишь, а простачком прикидывался, - засмеялся отец Павла. - Начинающий бизнесмен и все такое прочее.
      - Только дурак все рассказывает, - смеялся Джаба. - Но мы с Гогой никого не обидели, так0 И машину мы бы все равно здесь купили. Зачем деньги назад везти? Нам машина нужна, она все окупит. Даже риск Лишь бы на этой машине крови не было. Нет на ней крови, Паша?
      - Нет, - не моргнув глазом, ответил Койот. - Езжайте спокойно. Но торопитесь. У вас в самом деле только одна ночь.
      Простились они по-братски. Обнялись, расцеловались. Две семьи - Волковы и Махарадзе - поклялись друг другу в верности и дружбе.
      Для дружбы преступников границ не существует.
      Кто этого не знает?
      Глава 10
      ЗОЛОТЫЕ КЛЫКИ
      Спонсор пребывал в том интересном возрасте, когда детские забавы отошли в прошлое, зрелыми заботами еще не пахло, а окрепший для продолжения рода организм потребовал свое.
      Словом, Спонсору нужна была девочка.
      Надо заметить, что к моменту описываемых событий кот налился взрослой приметной статью и выглядел шикарно, изумрудные круглые глаза излучали спокойное и сытое превосходство над окружающим миром, аспидно-черная шерстка лоснилась здоровым естественным глянцем, подкрепленным дорогим импортным шампунем, которым мыл голову и сам Кашалот. Он и Спонсора купал самолично в специально купленной для этого белой пластмассовой ванночке, какие приобретают для младенцев небогатые российские граждане.
      Спонсор купаться любил (что значит настоящая "морская душа"!) так же, как и кататься на яхте. Если иные коты и кошки на дух не переносят воду и боятся ее, как черт ладана, то Спонсор, наоборот, сам лез в ванну. Но Кашалот, как уже говорилось, мыл его в специальной посудине, какая сама по себе плавала в большой ванне, чем создавала иллюзию все той же яхты или небольшой лодки. Кашалот и волну гнал: раскачивал ванночку, голосом имитировал гром, включал свет и щелкал зажигалкой - получалось нечто вроде вспышек молнии.
      Спонсор, стоя передними лапами на краю ванночки, с интересом и одобрением следил за манипуляциями хозяина, поощрительно мяукал, в восторге бил по воде острым черным хвостом.
      Конечно, вид у мокрого кота совсем не тот, что у сухого, слипшаяся шерсть, торчащие голые уши, хвост шилом. Но кот, вероятно, догадывался, ради чего, собственно, хозяин затеял для него баню, можно и потерпеть. Само собой разумеется, что хорошо вымытый, чистый жених более привлекателен и имеет больше шансов покорить сердце самой привередливой Мурки.
      Потому Спонсор спокойно стоял под теплым душем, пофыркивая от удовольствия и подергивая мокрым хвостом. Понятно, что вся эта чистота не больше чем на час-другой, какой уважающий себя кот не залезет под пыльный диван, не поваляется на полу и не проверит все закоулки в доме?!
      Но раз хозяин решил купать, значит, так надо, ему лучше знать.
      Кашалот насухо вытер Спонсора махровым полотенцем, потом посадил его в своей комнате на диван и включил фен. Процедура эта коту уже была знакома, он деловито взялся причесывать языком лапки и хвост, доставал брюшко, и бока, и даже белую манишку на груди. Белая манишка и белые носочки на передних лапах придавали Спонсору очарование, кот был похож сейчас на вымокшего под дождем официанта, а может быть - на английского дипломата в смокинге Разве что кейса с секретными документами при нем не хватало.
      Горячий воздух фена в десять-пятнадцать минут вернул Спонсору прежний ва!ьяжный облик и стать: шерстка ею чудно пахла импортным шампунем, изумрудные глаза сверкали, а распушившийся хвост подрагивал от любовного нетерпения.
      Кашалот снял с полки аэрозольную склянку с туалетной водой "Cherrvan", изготовленной в самом Париже, побрызгал коту на спинку, за ушками и на яички.
      Спонсор к сеансу любви был готов.
      Он благоухал, от него исходили сама свежесть и чистота. А главное любовная сила и нежность. Такому жениху любая Мурка была бы рада.
      Да что там рада - счастлива! Кошки ведь тоже не дуры, соображают, что к чему.
      Невест у Спонсора, как у всякого порядочного изажиточного кота, было несколько. Две из них проживали в соседних домах, на этой же улице, где обитал Спонсор со своим хозяином и его матерью. Одна из невест, Матильда, была ангоркой, девицей с именитой родословной и...
      кгм!.. кгм!.. девственницей. Для хозяйки Матильды, сорокалетней склочной дамы, также пока не познавшей мужских ласк, этот факт был весьма значимым. Отдавать свою любимицу на растерзание дворовых распутных котов она не собиралась и потому искала для кошечки достойную партию.
      Она знала, что у соседей, Кушнаревых, подрастает кот, видела его не раз, благосклонно относилась к будущему любовному союзу Спонсора и Матильды. Во-первых, Спонсор был из богатой семьи, во-вторых, красив, в-третьих, молод. Обстоятельства эти можно было ставить в любой последовательности, от этого мало что изменилось бы - важна суть, первопричина. Хозяйка Матильды не раз заговаривала с Кашалотом, уважительно называя его при этом по имени-отчеству. Скромно потупив глаза, сгорая от смущения, хозяйка Матильды тем не менее-настойчиво вопрошала:
      - Когда же, Борис Григорьевич? Матильда вся, понимаете, извелась...
      Ухмыляясь, Кашалот, как всякий мужик, знающий себе цену и небезосновательно полагающий, что и сама хозяйка ангорской кошки без сожаления рассталась бы со своей целомудренностью, снисходительно поглядывал на соседку.
      - Потерпи, Александровна. Еще не дошел наш жених до кондиции. Готовится Женилка растет.
      Александровна вспыхивала, заливалась краской, уводила глаза, косясь на свой дом, где в окошке, как букет флоксов, торчала ее изнывающая от любовного недуга Матильда.
      Второй потенциальной невестой Спонсора была беспородная Маня, прибившаяся к их улице неизвестно откуда - скорее всего Маню подбросили какие-нибудь обнищавшие пенсионеры с правого берега. Маню приютила другая соседка Кушнаревых, Максимовна, малоразговорчивая угрюмая старуха, которая славилась на Шинной тем, что подбирала и выхаживала всякую несчастную тварь: хромых кошек и собак, голубей со сломанными крыльями, полузамерзших воробьев и ослабших от бескормицы синичек...
      Маня на этом фоне выглядела вполне пристойно, в серой пушистой шубке, с ласковыми желтыми глазами и нежным, заискивающим голоском. Кошечка, конечно, была домашняя, воспитанная, когда-то, безусловно, ухоженная и в любви знающая толк. Но вот ее социальное положение, беспородность и все такое прочее...
      Кашалот искал своему Спонсору ровню.
      А ровню ему готовила Надежда. Звали ее протеже Джиной (в честь великой киноартистки Лоллобриджиды) - белоснежная длинношерстная красавица с хвостом-метелкой и такими же изумрудными, как у Спонсора, глазами. Детишки у них должны были получиться очень занятными! Джину к тому же воспитывали знакомые Надежды - весьма состоятельные коммерсанты, торгующие обувью и также мечтающие найти для своей любимицы достойного во всех смыслах жениха.
      Кот районного авторитета им вполне подходил. Даже ботсе того породниться с Кашалотом эта семья коммерсантов считала за честь.
      Джина и Спонсор, сами о том не подозревая, готовились к встрече, к любовному свиданию.
      И все бы, наверное, у них потаилось как надо Но...
      Свидание пришюсь отложить на неопределенное время - Спонсор сломал сразу два клыка верхний и нижний. Какой же он жених - со сломанными зубами?
      Стучилось стедующее, кот грыз куриные кости, брошенные ему хозяином, малость перестарался, нажал и...
      Хруст сломавшихся зубов - даже Кашалот услышал, сидел тут же, за столом в кухне, обедал, а кот ел у его ног.
      Спонсор кости оставил и так и сидел, бедолага, с открытой пастью, жалобно мяукая. Надо понимать, плакался хозяину.
      - Вот, пожадничал. Все спешит, спешит, никак не нажрется, - сказала мать Кашалота, и голос ее при этом звучат вполне равнодушно.
      Предсвадебные приготовления кота ее никак не волновали. Это все блажь великовозрастного сыночка. От безделья и сытой жизни. Работал бы от темна до темна, некогда было бы котов купать да яйца им одеколоном опрыскивать.
      Впрочем, вслух эти мысли мать Кашалота не высказала. Борис такой, что и звезданет под горячую руку между глаз. Весь в папашу. Заводится с пол-оборота, слова поперек не скажи. А про кота тем более - помешался на нем. Как с дитем носится. Зубы пообломал, подумаешь, страсть Божия! Новые вырастут.
      Однако Кашалот беду своего любимца воспринял всерьез. Кот уже поменял молочные зубы на постоянные, новые не вырастут, это мать зря говорит. Надо что-то придумать. Лечить придется, это факт.
      Сломанные зубы у кота болели. Спонсор перестал есть, молча отлеживался где-нибудь в уголке, за диваном, похудел и подурнел. В таком виде представлять его невестам не годилось.
      Свадьба с Джиной откладывалась. И обе стороны были серьезно расстроены.
      Врач-стоматолог городской платной поликлиники, веснушчатый, как мухомор, мужичок в хрустящем белоснежном халате, с клинышком бородки, верткий и общительный, похохатывая, осмотрел Спонсора, которого Кашалот держал на руках, сказал:
      - Борис Григорьевич, ничего страшного. Клыки частично сломаны, да, какое-то время ваш котик похандрит, не без этого, но... ха-ха-ха...
      жить будет.
      Кашалот вовсе не разделял игривого настроения этого зубодера, нахмурился.
      - Доктор, это я и сам знаю. Мне нужно, чтобы вы моего кота подлечили, как можно быстрее поставили в строй.
      - Каким образом мне это сделать, уважаемый Борис Григорьевич? - Манеру поведения врача определяла новенькая купюра, сунутая Кашалотом в нагрудный карман стоматолога.
      - Наденьте ему коронки, мосты поставьте, если в этом есть необходимость... в общем, сделайте все, что требуется, вы же специалист. Кот должен быть стопроцентно здоров и как можно быстрее.
      Я, прошу прощения, женить его собрался.
      Гм... незадача. - Стоматолог с новым интересом глянул на необычного пациента - Но..
      сломаны клыки, Борис Григорьевич, я вас уверяю, на потомство это никакого влияния не окажет. Здесь, как вам известно, требуется другой инструмент, и мне кажется, там все в порядке. - Врач пинцетом раздвинул Спонсору задние лапы, с одобрением посмотрел на мохнатые, приличных размеров бугорки любовного аппарата.
      Потянул носом:
      - И пахнут, я вам доложу... Хо-хо-хо... Франт у вас котище, Борис Григорьевич. Какая мадемуазель устоит перед таким запахом?! Обрабатываете, видимо, блох "тройным одеколоном"? Или каким специальным средством? Поделитесь опытом, у меня ведь тоже такой кавалер дома имеется.
      - Обижаете, доктор, - усмехнулся Кашалот. - Какой "стройной", что вы! Это для алканов.
      Париж. "Cherivari". После баньки в обязательном порядке. И приятный запах, и дезинфекция, тут вы правы. Мальчик не возражает, напротив.
      - О-о, простите! - смутился зубодер. - Я вовсе не хотел его обидеть... Так что вы пожелаете конкретно, Борис Григорьевич?
      - Вставьте ему зубы. Золотые, - веско сказал Кашалот. - Все четыре клыка. Чтобы и есть было чем, и чтобы блестели.
      - М-м-м... Но это дорого будет стоить, Борис Григорьевич. Пациент необычный, может укусить, наверняка станет вырываться. Так сказать, неординарный для нас пациент. Мне, честно говоря, не приходилось еще надевать коронки представителям кошачьих. Может быть, вам все же удобнее обратиться в ветеринарную лечебницу?
      Там, насколько я знаю, зубы животным лечат.
      - Мы там уже были. Зубы котам лечат, да, но золотые коронки не надевают. И если честно сказать, то подняли меня на смех. Предложили Спонсора... усыпить. Представляете? Ну, я ему сказал... сучий потрох! - И Кашалот грозно повел глазами.
      - Ну, это, конечно, преждевременно, кот ваш вполне здоров. - Эскулап погладил Спонсора. - Зубы можно сделать. Но, Борис Григорьевич, я повторяю, это вам будет дорого стоить.
      - Сколько?
      - Миллион рублей... или около того.
      - За все четыре?
      - Нет, за каждый.
      - Гм.. - Кашалот на мгновение замялся. - Четыре "лимона"... Годится. Деньги хоть сию минуту. У меня с собой. "Зеленью" пойдет?
      - Пойдет. Но сегодня можно оставить просто аванс, за два зуба. Да, можно положить сюда...
      Спасибо, Лена!.. Сейчас мы с Леночкой сделаем вашему котику... Вы говорите, его Спонсором зовут? Оригинальное имя, я не встречал. Моего просто Цаськой зовут, у соседки по лестничной площадке - Пан Директор, а вот Спонсор... Хохо-хо... Так, сейчас мы сделаем вашему котику укольчик, чтобы он нас с Леночкой не покусал, осмотрим полость, снимем слепки, подточим, закажем коронки... Вы настаиваете на золоте, Борис Григорьевич? Может быть, фарфор? Пластмасса? Это и красивее и дешевле.
      - Я же сказал, док. Золото!
      - Ну, хорошо, хорошо. Чувствую в вас состоятельного человека, приятно общаться... Конечно, для любимого животного чего не сделаешь...
      - Он не животное. Вполне разумное существо. Как и мы с вами
      - Разве?! - Клинышек бородки эскулапа дернулся в изумлении - Я, правда, пока не почувствовал... Но, впрочем, мало было времени, да, признаю. Пуд соли, как говорится, надо съесть...
      Так, маленький, открой ротик, дядя доктор глянет еще разок... Подержите ему лапы, Борис Григорьевич. Так, спасибо. Леночка, шприц, сиэласт, немного... Наш пациент имеет небольшие, но весьма острые зубки. И как это его угораздило... Ну да ладно, будем лечить. Придется все же подточить сколы, Борис Григорьевич, они мешают... А культи зубов надо хорошо обработать, чтобы коронки держались отменно... Чтобы к нам не было претензий.
      [Сиэластё - современная эластичная масса, применяв мая вместо гипса для изготовления слепков зубов (Примеч.
      авт.)]
      - Угу... Ага, - время от времени ронял Кашалот, держа Спонсора за лапы. - Вы делайте что надо, док, чего тут объяснять. Вы в своем деле специалист, я в своем.
      - А если не секрет, Борис Григорьевич, каким именно бизнесом вы занимаетесь?
      - Я особо не афиширую. Присматриваю, так сказать, за торгующими коллегами.
      - А-а... Вроде народного контроля.
      - Да, что-то в этом роде.
      - Так-так, теперь сюда поверните его, пожалуйста. Ну, этот зубик получше, скол совсем небольшой... Вы не волнуйтесь, Борис Григорьевич, котика вашего подлечим, зубки ему сделаем классные, все невесты будут от него без ума... Так, Леночка, еще укольчик, пусть пациент поспит, а мы пока подточим... слепки сделаем... Борис Григорьевич, может быть, вы погуляете теперь в коридоре? Все-таки любимое существо, я понимаю и хочу пощадить ваши чувства. Больно будет смотреть. А котик ваш спит, да, видите? Мы с Леночкой все постараемся сделать на высшем уровне.
      Длинноногая, в высокой белой шапочке медсестра, посмеиваясь, стояла уже наготове с какими-то склянками...
      Золотые коронки Спонсору были сделаны на высшем уровне. Клыки так и сияли полированными поверхностями, так и сверкали отраженными электрическими огнями, едва кот открывал облагороженную пасть. А он открывал ее теперь - надо и не надо: не привык еще к коронкам, они ощущались на зубах как инородное тело, доставляли коту явное неудобство. В первые дни он и головой мотал, и носился по дому как сумасшедший, и явно матерился по-своему, по-кошачьи то есть, орал с подрывом и глухим ворчанием, не понимая, разумеется, отчего это клыки так горят и чешутся.
      Но все проходит в этой жизни, прошла и боль, и Спонсор успокоился, снова у него появился аппетит снова залоснилась шерстка, заиграла, заново промытая шампунем и спрыснутая парижской туалетной водой "Для настоящих мужчин".
      Кашалот заново готовил своего любимца к ответственному свиданию.
      Но стать папашей элитного кошачьего потомства Спонсору, увы, было не суждено.
      * * *
      Обеспокоенные, встревоженные планами Кашалота торговцы с Центрального рынка во главе с Мамедом решили несколько остудить пыл раскатавшего губу на чужое добро матерого рэкетира.
      Штаб Мамеда бурлил: какое придумать наказание-предупреждение для Кашалота, чтобы он поумерил пыл и аппетит, поубавил прыти. Здесь, на рынке, тоже не лохи сидят, постоять за себя и свои прибыли сумеют.
      Предложения Мамеду поступили следующие:
      - назначить Кашалоту "стрелку", попытаться поговорить с ним по-хорошему, по-джентльменски. Зачем ему весь город, если на Левом берегу он почти полновластный хозяин? Ведь Левый берег - это половина города.
      - объединиться с русскими - с тем же Афганцем, Меченым или Лбом - и проучить Кашалота: ведь эти городские паханы тоже не хотят, чтобы он взял повсеместную власть!
      - замочить Кашалота: устроить "несчастный случай", автомобильную катастрофу, подложить, е наконец, радиоуправляемую мину...
      Но Мамед пока что на крайние меры не соглашался. Убийство - это все же терроризм, жуткий криминал. Зашевелятся местные менты, прокуроры, начнется расследование, сыщики рано или поздно выйдут на "Горное гнездо", на заказчиков и исполнителей. Конечно, если все хорошо продумать и подготовить, то убийство может остаться нераскрытым. Это идеальный вариант. Но в жизни часто случаются проколы: задумывалось вроде бы идеально, а на практике... Какие-нибудь неучтенные "мелочи" всплывут, неряшливо оставленные следы... Сыщики по ним очень быстро выйдут на Мамеда.
      Шеф-наставник "Горного гнезда", сидя в кресле двухкомнатного номера гостиницы, хмуро слушал своих помощников. Проблему Кашалота обсуждали в узком кругу, вчетвером: сам Мамед, Гейдар Резаный, Казбек и Архар. Эти решали здесь, на Центральном рынке Придонска, многое. Они диктовали цены на фрукты, учили уму-разуму тех, кто эти цены сбивал, стремясь продать товар подешевле и побыстрее, регулировали взаимоотношения с милицией, оберегали с помощью боевиков своих продавцов от рэкетиров. Это были влиятельные люди, с большими деньгами, но оказалось, что в городе есть еще более влиятельный и денежный человек, который посягнул на святая святых на их бизнес.
      Это тревожило хозяев "Горного гнезда".
      Кашалота, конечно, надо было приструнить.
      Напугать. Хорошенько и надолго. Можно было взять в заложницы его мать. Или любовницу, Надежду, - с ней он часто развлекается на яхте посреди городского водохранилища.
      - Давайте спалим его офис, - предложил Казбек.
      - Или взорвем яхту, - сказал Архар.
      - Кота его для начала надо замочить, - произнес с ухмылкой Гейдар Резаный. - Он ему недавно золотые зубы вставил, верный человек сообщил. Носится с ним, как с писаной торбой...
      И записку ему с котом подбросить. Так, мол, и так, Кашалот, не зарывайся, дай и другим жить.
      Город большой.
      Мамеду эта идея с котом понравилась больше других.
      - За кота к нам цепляться никто не будет, - сказал он. - А впечатление это на Кашалота произведет. Пусть подумает. А где этот котяра обретается? Дома?
      - И дома, и в ларьке, - говорил Гейдар Резаный. - Караулить надо.
      Мамед улыбнулся, представив кота с золотыми клыками. Надо же, до чего может довести фантазия! Видно, деньги уже некуда тратить. Вот Кашалот и фантазирует.
      Сам Мамед богатство свое напоказ не выставлял. Сидел сейчас в кресле средних лет господин, с благородной сединой в черных волосах, в меру упитанный, аккуратно подстриженный, в серенькой, в полоску, рубашке с короткими рукавами, в легких, песочного цвета брюках; на ногах - кожаные летние туфли со множеством пряжек и застежек. Только руки и могли выдать в нем очень состоятельного человека - золотые массивные часы и два крупных перстня с дорогими камнями.
      Но все заработано честным многолетним трудом, до сих пор на богатство и положение Мамеда и руководимой им корпорации никто не покушался. А этот Кашалот, наглый русский рэкетир, становится поперек дороги. И если предупреждения на него не подействуют, если разум у него уже помутился от легкого богатства, то придется в самом деле поднять на воздух или его дом, или машину, или яхту - это зависит от того, где Кашалот будет в данный момент находиться.
      А жаль. Если бы объединились Мамед с Кашалотом... М-м-м... Весь город был бы у их ног. Весь!
      - Кто дал сведения по Кашалоту? - спросил Мамед Гейдара Резаного.
      - У меня есть надежный человек, шеф. Из ближайшего его окружения. Знает бизнес Кушнарева, его боевиков, любовниц. И про кота вот узнал.
      Резаный при последних словах улыбнулся - его, как и всех остальных, забавляла эта история с золотыми кошачьими зубами.
      Улыбка исказила лицо Резаного: шрам на левой его щеке дернулся, змейкой-судорогой побежал вниз, к шее. Года три уже прошло, как полоснули Гейдара ножом в ночной пьяной драке у ресторана, пора бы шраму окончательно зарубцеваться, разгладиться на лице, не напоминать о себе, но задет нерв, увы...
      - Вот и поработай с этим человеком, - решил Мамед. - Сделайте Кашалоту подарок от "Горного гнезда". С посланием. Чтобы он все же понял, что к чему. А кошачьи эти зубы мне потом покажите. Интересно взглянуть.
      * * *
      Задушенного Спонсора с выломанными клыками кто-то повесил прямо на ручку двери офиса фирмы "Братан и К°".
      Громадной булавкой, проколовшей коту живот, была пришпилена записка:
      "КАШАЛОТ, СЛЕДУЮЩАЯ ОЧЕРЕДЬ ТВОЯ.
      ПОДУМАЙ".
      И чуть ниже, мелкими уже буквами, приписано.
      "Он хотел слишком много".
      Кашалот рвал и метал.
      Напился.
      Целовал мертвого Спонсора.
      Грозил Правому берегу - предупреждение, конечно же, пришло оттуда, от правобережных паханов. Возможно, от Меченого. Или от Мамеда.
      А может, это сделал Лоб...
      Они все об этом очень пожалеют.
      Он, Кашалот, за Спонсора жестоко отомстит.
      ...Наутро, протрезвев, Борис Григорьевич велел Надежде сшить для своего любимца похоронную одежду - тельняшку. Спонсор, как-никак, любил ходить с ними на яхте.
      На яхте же и еще на двух плоскодонках Кашалот и горюющая с ним братва отплыли на середину городского водохранилища.
      Светило солнце, стоял полный штиль, кричали чайки.
      - Он любил море, - сказал Кашалот трагическим голосом. - Любил яхту и солнце. И нас с Надеждой. И пусть мой любимый кот будет похоронен как моряк. Он это заслужил. А прощальным салютом станет стрельба шампанским. Прощай, дружище!
      "Моряк" в наскоро сшитой тельняшке булькнул в воду - привязанный к шее кирпич помог ему быстро добраться до самого дна.
      Захлопали в тот же миг бутылки с шампанским: дюжина сильных хлопков, не меньше, известила небесную канцелярию о том, что еще одно живое существо покинуло бренную землю, а разлетевшиеся в разные стороны пробки напугали чаек...
      - Я отомщу за тебя, дружище, - сказал Ка"Шалот поднявшимся со дна пузырькам воздуха. - Я сам, лично, буду рвать зубы тем, кто надругался над тобой. Два... нет, три зуба за каждый твой клык! И за то, что ты так и не успел трахнуть ни Матильду, ни Джину, ни даже Маню! Отдыхай, морячок. А мы еще поживем, мы еще повоюем.
      Мы обязательно им отомстим! Так, братва?
      - Та-а-а-а-к! Любо, ше-е-е-ф! Натянем им глаз на жо-опу! - заревела поддавшая уже и оттого веселая братва. Считать ребра недругам и непокорным - что еще приятнее может быть для бандита?!
      Но ближайшие - Рыло, Колорадский Жук и Мосол - старались сохранять скорбные, как у шефа, физиономии. Они понимали момент.
      Девки-продавщицы плакали навзрыд: им было жалко Спонсора - ласковый и красивый был кот. И жениться даже не успел. Погиб за торговое опасное дело.
      Поминали кота до захода солнца.
      Плоскодонки с подручными Кашалота прибились к берегу. А сам Борис Григорич остался на яхте с девахами - Надькой и Светланой. И малость их потешил в каюте.
      За себя и за того парня. То есть за Спонсора.
      Царство тебе небесное, девственник!
      * * *
      Через несколько дней начальник уголовного розыска Заводского района капитан милиции Мерзляков со всей ответственностью доложил кормильцу, что Спонсора порешил Гейдар Резаный по наводке какого-то местного, купленного им помощника-шалопая. Он же, Резаный, и золотые клыки коту рвал, еще на живом, плоскогубцами...
      Сообщил об этом агент, обретающийся, в свою очередь, в районе гостиницы "Придонье", человек надежный, зря деньги получать не будет.
      - Ну что ж... - только и сказал Кашалот, но капитан Мерзляков понял, что дни Гейдара Резаного сочтены. Как только появится у него, Кашалота, надежный исполнитель, Резаный отправится к своему Аллаху с отчетом о грехах.
      Ему будет о чем рассказать. И о чем пожалеть.
      Глава 11
      ПОЕДИНОК
      Деньги, полученные от продажи апельсинов Джабы Махарадзе, кончились быстро. Да и что там им каждому досталось - Койоту с отцом да Володе с Жориком. Поделили барыш честно, поровну. В неделю и спустили. Погуляли славно, даже в дешевый местный ресторан завалились, погудели.
      А поутру, как водится, проснулись...
      Койот ночевал у Маринки. Из ресторана явился к ней на такси, с коньяком и шампанским, с конфетами и цветами. Был он пьян, но не очень, в кабаке больше налегал на закуску - соскучился по хорошей еде. Требовал у обслуживающего их официанта самое лучшее, что было на кухне: лангеты, икру, балык, виноград... Ел за троих, понимал, что в следующий раз такое изобилие будет не скоро, если вообще будет. Положил было пару больших и сочных груш в карман (Костику), потом передумал и груши съел. Не принято ведь, вспомнил, из ресторанов ничего уносить. Это считается дурным тоном, жлобством. Да и официант заметил, хмыкнул.
      Морда. Ему ведь все останется, что они не выпьют и не съедят. А блюда вон у Жорика с отцом нетронутые стоят, они все больше на водку и минералку налегали.
      - С собой, шеф! - как можно небрежнее велел Койот официанту. - Сделай пакет.
      - Понял. Что именно?
      Официант - пучеглазый, с наглой рожей малый застыл в плебейском полупоклоне. Ишь, харя, за лишнюю десятку готов сопли тебе вытирать.
      Койот перечислил, что ему хотелось бы взять с собой. Разумеется, идти к Маринке с пустыми руками не годится. Она обязательно спросит, где пьянствовал, откуда пришел к ней. Врать, в общем-то, было ни к чему. Что тут такого особенного - посидел с приятелями и предком в кабаке?
      Он подаст ей пакет с гостинцами, обнимет, погладит ей ягодицы, и Маринка растает.
      Так оно все и получилось. С той лишь разницей, что Маринка спрашивать ничего не стала, а на пакет с вином и фруктами глянула вскользь, не посмотрела даже внутрь. Так, разумеется, может вести себя обеспеченная и сытая дама, у которой дома всегда имеется коньяк и разные там брендиликеры, и дорогие, в шикарных коробках конфеты. Если ей чего и не хватало сейчас в теплой и удобной постели, так это Койота, молодого и неутомимого на любовь мужичка, которого она ждала-ждала да и уснула.
      В прозрачном пеньюаре, полусонная, одуряюще-теплая, пахнущая мыслимыми и немыслимыми ароматами, Маринка повисла на шее Койота, прижалась всем телом, и сквозь одежду он ощутил ее твердый лобок. Он стал говорить ей про шабашку и ресторан, хотел было порадовать тем, что принес, но она не слушала его. Взяла пакет, повесила его в прихожей на крюк для сумок, снова прижалась, засовывая пухлое свое горячее бедро меж его ног, потом поцеловала, потянувшись к нему сомкнутыми трепещущими губами, пощекотала мочку уха языком. Словом, начала их нежную любовную игру, какая обоим нравилась и доставляла большое наслаждение.
      Он вяло, нетрезво отвечал ей, покачиваясь и похихикивая - очень уж резким был переход от долгой поездки в воняющем бензином такси, где он даже задремал, и страстными объятиями Маринки. Правда, она почти всегда встречала его так - бурно и нетерпеливо, и он понимал почему. Изголодавшаяся по мужской ласке женщина была весьма страстной и изобретательной в сексуальных играх любовницей, ее можно было смело назвать и нимфоманкой, доводящей процесс соития до безумия - уж чего она только не вытворяла в постели!.. Но умела вовремя остановиться, знала черту, за которой и вправду могла показаться нездоровой. При всех ее половых излишествах и выкрутасах она все же была здоровой и нормальной, хотя страсть ее сытости не знала Маринка расстегивала на нем рубашку, снимала ее, причем делала это не торопясь, с явным наслаждением. Другая бы, затурканная домашними заботами и детьми баба, желающая как можно быстрее разрядить мужика, стянула бы ту же рубашку в один миг (да и вообще стала бы стягивать? Поволокла бы побыстрей в постель). Но Маринка была гурманкой. Надо не спешить. Если Бог зарядил тебя чем-то оригинальным, оставайся самой собой, не превращай удовольствие в унылое "исполнение супружеских обязанностей", и радостей в твоей жизни прибавится.
      Маринку Всевышний зарядил. Он разместил в ней сексуальный вулканчик, который доводил их с Койотом до настоящего кайфа. Оба они помнили те незабываемые первые ночи, когда еще как бы притирались друг к другу, познавали один другого, а Маринка стеснялась сразу же обнаруживать свой ненасытный вулканчик, припасая его на десерт, на потом, когда Павел дойдет вместе с нею до нужного состояния, поймет, какая ему досталась женщина, сможет стать в сексуальных баталиях ровней. Вот тогда он поймет, что такое молодая, неудержимо-страстная, готовая на все любовница.
      И он понял. И не разочаровал Маринку, в свою очередь.
      Потому-то она, предвкушая знакомое наслаждение, не торопилась с пуговками, гладила его грудь, сбски, уже отозвавшиеся на зов ее ласковых пальцев, пустивших малый ток по груди и животу. Потом ток станет сильнее, разогреется кровь, хлынет - горячая, животворящая - в спрятанный в джинсах сосуд, заставит его отвердеть, налиться силой, способной исследовать ее вулканчик до самого донышка.
      Расстегнутые Маринкой джинсы спали, и она повела его в ванную, сама мыла напрягшееся древко страсти, любовалась им.
      Вымыв и освежив Койота с головы до пят, Маринка и сама приняла теплый ласковый душ, заскочив перед этим в туалет, где, не стесняясь уже лежащего на диване любовника, распаляя его, не прикрыв двери, шумно и радостно помочилась.
      Она знала, что Павлу это нравилось, возбуждало его.
      Как нравилось все, что она потом до самого рассвета вытворяла с ним в постели...
      * * *
      Койот проснулся первым, в полдень. Лежал поначалу бездумно, борясь с остатками сна.
      Рядом, свернувшись калачиком, лежала Маринка. В комнате было тепло, и женщина спала голая, сложив вместе ладони и сунув их под правую щеку. Сейчас, при дневном свете, тело Маринки потеряло притягательность обвисли груди, обозначились жировые складки на животе, ярче выступили веснушки на плечах. И все же на нее было приятно смотреть. Маринка при некоторой избыточности веса была вполне пропорционально сложена. Но предпочтительнее, разумеется, смотреть на нее вечером, при свете торшеров и бра, когда она в своем любимом розовом пеньюаре...
      На шее Марины, под левым ухом, спокойно и ритмично билась голубая жилка. Койот подумал вдруг, что если сильно прижать эту жилку на минуту-полторы, не будет никакой Маринки, ни ее счастливого и легкого дыхания, ни пышной груди, ни ненасытного жаркого вулканчика между ног...
      Поначалу он никак не мог понять, отчего это пришли ему в голову такие мрачные, изуверские мысли? Ведь Марина ничего плохого ему не сделала, наоборот, поддержала в свое время, морально и матерально, да и теперь ничем не попрекает:
      приходи, ночуй, ешь-пей. Люби только. Да, она хочет, чтобы он был с ней, и почаще, но этого же хочет и он сам, бывает теперь здесь больше, чем дома, неделями не видит опостылевшую и холодную в постели жену. А может быть, ему хочется задушить именно ее, Людку? Она же постоянно f раздражает его, требуя деньги, деньги, деньги...
      Злоба, поднимающаяся откуда-то из глубины, мешала Койоту правильно анализировать собственные мысли и чувства. Раздражение было беспричинным: вот проснулся с больной головой, с гудящими от вчерашних погрузок-разгрузок мышцами. Ну так что с того? Молодые, здоровые мужики, славно поработали, нашли-таки оптового покупателя на товар Джабы Махарадзе, неплохо получили за свой труд и частично просадили деньги в кабаке... Что с того? Жизнь. Деньги для того и зарабатываются, чтобы их тратить. Какой смысл получать их и складывать мертвым грузом?!
      Койот потянулся к своим джинсам, пересчитал оставшиеся купюры. Их было меньше, чем ему хотелось. На неделю хватит, не больше. А потом снова думай о них, проклятых!
      Именно - проклятые. Неуловимые, порхающие над головой, как бабочки-однодневки, выскальзывающие из рук, будто намыленные рыбины. Чем сильнее сжимаешь руки, тем меньше шансов удержать их.
      Значит, уже через несколько дней надо снова думать, где взять деньги.
      Себе на жизнь.
      На шампанское, фрукты и конфеты для Марины.
      На кусок вареной колбасы для жены и сына.
      На...
      Вот откуда глухое, не покидающее его раздражение, вот отчего злобная сила в руках, которые магнитом тянет к шее женщины, которая ублажала его всю ночь, которая в порыве чувств сказала:
      - Давай жить вместе, Паша. Мы так хорошо подходим друг другу. Так сладко мне еще ни с кем не было.
      Он внутренне взорвался: она сравнивает!
      Она кладет на весы его мужские способности и чьи-то еще. Шлюха! Самка! Распутная и бесстыжая тварь! Это ж надо, открыла дверь в туалете и дует. Как будто его и нет в квартире!
      Но вырваться наружу переполнившим его эмоциям он все же не дал сдержал себя. Не стал будить Марину, пожалел. Пусть она что-то не так сказала. И дверь в сортир не закрыла - он же сам намекал, мол, интересно, как это бабы делают...
      Да, Маринка добрая и бесхитростная. И сказала то, что думала, что чувствовала. Хрен его ей нравится, что в том плохого? Радоваться надо. Ей с ним, Койотом, хорошо, тоже правда. Она хочет жить с ним - ив этом Марина не виляла. Но, разумеется, намекнула, что надо сначала развестись с Людмилой, оформить их практический разрыв.
      Снять тот хомут и надеть на себя новый. Там - болезненный сынок Костик, тут, у Марины, - девчонка. Чужая. Это сейчас ее, пока маленькая, нет дома - лето, в деревне у бабки. Но потом-то девчонка появится. Придется жить с ней в одной квартире, а она невольно будет напоминать о том, что кто-то спал с Мариной, тешил ее, говорил какие-то дурацкие слова, и она так же страстно отдавалась томумужику...
      И потом: быть на побегушках у этой лавочницы и у ее шефа, Кашалота, который время от временибудет трахать его жену?!
      - С-с-с-с-суки!
      Койот скрипнул зубами. Ярко, зримо, в деталях представил вдруг Марину и Кашалота на этом вот самом диване, даже ощутил его присутствие...
      Кошмар!
      Он что - уже ревнует ее? Может, любит?
      Чушь какая-то. Никого он не любит. Ни Марину, ни Людмилу, ни Костика, никого. Все эти люди, что вокруг него, просто жизненная необходимость, судьба, что ли. Обстоятельства. Никуда от них, этих людей, не деться. Пока.
      Да, пока. Он ведь хочет изменить свою жизнь, сделать ее другой сытной, спокойной, беззаботной. С приятным окружением. С отношениями, в которых бы он, Койот, был независим, свободен, защищен теми самыми проклятыми бумажками,к обладанию которыми стремится так же страстно, как в постель к этой женщине.
      Накинув на Маринку простыню, Койот пошел на кухню. Курил, глядя в окно на бушующий уже день и мирскую суету внизу, на асфальте, пускал дым в форточку. Мрачное его настроение, не в пример сигаретному дыму, не улетучивалось, прочно сидело в душе, терзало.
      Где взять деньги? Такие, чтобы хватило на год, на два...
      Вспомнился вдруг странный разговор в ресторане. Надравшийся отец обнял его за плечи, сказал в самое ухо:
      - Действуй, Пашок. Чего ты? Стволы заржавеют.
      Койот скинул его руку, долго и пристально смотрел папаше в глаза. Спросил резко, пугающе:
      - Ты о чем?
      - Я видел, Пашок. Там, в нашем сарае.
      - Что... видел? - Койот напрягся. Мозг его тут же заработал на самых высоких оборотах: что предок знает? что ему, Павлу, предпринимать?
      - Ну... Мы же не детки, Пашок. И правильно ты сделал, что перепрятал. Мало ли. Налетят менты, обыск учинят. Я-то у них на примете, не забывай. В компьютере, говорят. А искать они умеют.
      - Ни хрена они не умеют! - веско сказал, как сплюнул, Койот. И был прав: лето уже кончалось, а к нему - он это чувствовал - никто не подбирался, никто не дышал в затылок, никто о его существовании не подозревал. Он бы уловил круги возле себя, дыхание ищеек. Слабо!
      - И я про то же, - мотнул головой Волковстарший, и в голосе его было нечто похожее на гордость за сына. Вот как надо дела делать. И вот что значит молодая умная голова!
      Прибавил:
      - Действовать надо, Пашок. И одному. Рот на замке. А я - могила, ты же знаешь.
      - Заткнись, - негромко велел Павел, заметив, что Жорик с Володей прислушиваются к их разговору, навострили уши.
      - Угу. Понял. - Волков-старший, как конь на водопое, замотал головой, стал разливать по стаканам водку.
      "Разболтает же, придурок, - тягостно думал Койот. - Хоть и предок, хоть и клянется язык за зубами держать... Стволы видел, да, разговоры об этом ведет. Покоя они ему не дают. Торопит.
      С советами лезет. И язык у него чешется, похвастаться хочет. Вот, мол, парень у меня, братва! Не то что мы, сермяжные урки..."
      Теперь Койот отчетливо осознал, почему он проснулся злым: от вчерашней пьянки осталось чувство тревоги. Даже опасности. Оно лишило его покоя, мешало и раздражало. Оно непроизвольно, бесконтрольно, помимо воли и желания толкало его руки к горлу Маринки, к пульсирующей у нее на шее голубой жилке.
      Но Марина-то, конечно, тут ни при чем.
      Это все папаша. Ублюдок. Пьянь. Урка гребаный. Трепач. Раз заикнулся о стволах, то может сболтнуть своим корешам, может. Тому же Жорику, у него с ним доверительные отношения, друзья. А тот обрадуется, сразу же примчится с предложением: "Пашка, давай грохнем кого-нибудь денежного, а?" Предлагал же он замочить обоих Махарадзе! А ведь как все хорошо получилось: и грузины эти живы, и они башлей подработали. Вот что значит голова на плечах!
      Нет, предок прав, одному в таких делах надо действовать!
      И все же папаша настроение испортил. Вот кого надо придушить. За то, что рот раскрыл. За то, что стволы нашел. За то, что он единственный пока, кто знает о "Макаровых" убитых ментов. И он, конечно, легко связал их смерть с ним, Пашкбм.
      Предок стал опасным свидетелем. И об этом забывать нельзя.
      Правда, стволов у него в сарайчике больше нет.
      Они надежно и далеко от города спрятаны в лесном тайнике. Если папаша что-то и вякнет невзначай и это "что-то" достигнет ушей милиции, все равно доказать вину Волкова-младшего будет невозможно. На месте убийства его никто не видел. Во всяком случае, в лицо. Вещдоки - пистолеты - спрятаны. Они еще должны попасть в руки следствия...
      К тому же, предку могло и показаться спьяну, что он видел в сарае пистолеты. Ему могли привидеться там и гранаты, и пулеметы, и даже БТР.
      Глюки, галлюцинации. Белая горячка. Кому черти видятся, кому пистолеты. Зеленый змий - он изобретательный, сволочь, к алканам подходит индивидуально, дифференцированно, как сказали бы образованные врачи-психиатры.
      И все же предок не в таком пока состоянии, чтобы его отправлять в психушку. Трезвый - он вполне нормальный работящий мужик, понимает что к чему. И заложить сына... Западло, конечно, ссучиться он так не может. Родная кровь, как-никак.
      Койот несколько успокоился. И остался собой доволен: отцу он ничего не сказал, ни в чем не признался. Хотя надо было ответить как-то подругому что-нибудь нейтральное, отвлеченное.
      Дрогнуло что-то в душе. Похвастаться перед предком захотелось. Пусть и косвенно, иносказательно. И похвастался. Дескать, не умеют менты искать... И другую информацию отец получил: сынок стволы имеет. Не то что вы, алканы...
      Да, захотелось похвастаться, захотелось. Не удержался. Приятно было на какое-то время воспарить над столом, над пьяной компанией, над предком, хоть и отсидевшим свое, но авторитета среди корешей не набравшим, в преступном мире не утвердившимся. Таких, как Волков-старший, в Придонске пруд пруди.
      Впрочем, чего это он, Койот, разошелся? Предок только и сказал: ржавеют стволы, Пашок. Сказал по-мужски, серьезно. И по-деловому. Раз стволы есть, они должны работать. Стрелять. Делать деньги. Для того оружие и создано. Для того он, Койот, и убивал ментов.
      Хватит выжидать. Времени прошло много. Сыщики, конечно, не списали это дело в архив. Но и поиск убийцы милиционеров возле Дома офицеров явно приостановили Заглохло телевидение.
      Ничего не пишут в газетах. Перестали шмонать знакомых урок.
      Да, пора действовать.
      * * *
      Ничуть не таясь, спокойно, Койот сошел с электрички на знакомой остановке. Постоял на платформе, посмотрел туда-сюда. Ничьего внимания он не привлек. Да и с чего вдруг? Таких, как он, молодых, постоянно чем-то озабоченных, со скучными, хмурыми лицами в пригородных поездах тысячи. Входят в вагоны, куда-то едут, выходят на нужных остановках по своим делам...
      У Койота тоже здесь, возле Малаховки, дело:
      сегодня он возьмет из тайника пистолеты. Хватит им, действительно, лежать без дела.
      Прогулочным шагом, делая вид, что в лес ему идти незачем, Койот шел сначала вдоль путей в направлении Малаховки. Со стороны могло показаться, что парень этот приехал к кому-то из знакомых в поселке. Сошедшие с электрички, те, кто был ненаблюдательнее, решили бы именно так. А большинству все было до фени, кто к кому и зачем приехал. Своих забот хватало.
      Лопатки Койот в том месте, где он ее оставлял, не нашел. Кто-то, видно, подобрал. Пришлось подхватить с путей железяку, отдаленно напоминающую сей шанцевый инструмент: монтеры, кажется, чистят такими рельсы в местах стыков.
      Эта штукенция, в общем-то, и похожа на лопатку: пластина из трех-четырехмиллиметровой стали и к ней приварен прут. Грязная эта "лопатка", в масле вся, да Бог с ней. Лишь бы копала.
      На железнодорожном полотне он был теперь один. Все, кто сошел на остановке, свернули вправо, к Малаховке, пошли через луг к домам, а он перешел пути на противоположную сторону, углубился в лес.
      Вечерело. Предзакатное, сентябрьское уже солнце остывающим чугунным ядром висело над молодым сосновым лесом. Сосенки нежились в его прохладных лучах, тени в лесу становились бесформенней, длинней. Под ногами прохрустывали рыжие иголки, мелкие веточки. Раза два дорогу перебежали озабоченные своими делами рыжие белки.
      Вот и памятный перекресток дорог. Неприметный, не бросающийся в глаза. Можно и пройти его, не сориентироваться. Правильно, что поехал сюда днем, при солнечном свете. Ночью, чего доброго, перекресток этот и тайник, соответственно, мог и не найти.
      От перекрестка надо отсчитать тридцать шагов на юг, вдоль этой вот тропинки. Найти метки на деревьях.
      Поднял голову: вон одна, другая... третья. Похвалил себя за предусмотрительность - деревья тоже все одинаковые. Ищи тут свищи.
      Мысленно восстановил на земле, под соснами, треугольник, определил его центр. Тайник должен быть здесь. Можно копать.
      Грунт песчаный, легкий.
      Думал о том, насколько дожди, влага могли попортить его арсенал.
      Услышал вдруг полузабытое, но хорошо знакомое рычание. Обернулся, забыв о "лопатке", оставив ее в земле. Ручка-прут уже наполовину ушла в ямку.
      Обернулся вовремя: на него, прижав уши, злобно оскалясь, летела огромная собака. Ее хорошо было видно: помесь овчарки с дворнягой. Острые уши, черные спина и хвост, тупая круглая морда, обвисшее, болтающееся брюхо с торчащими розовыми сосцами.
      Сука. Не иначе, где-то здесь, поблизости, ее дом, щенки. Стала бы она иначе бросаться на человека?!
      Жаль, не понял он в тот раз, что сука эта живет тут. Надо было бы перенести тайник.
      Удар одичавшей этой, явно изгнанной из городской цивилизации твари был очень силен, и Койот едва устоял на ногах. Хорошо, что он успел стать к псине боком, расставил ноги, уклонился от ее клыков - желтые, длинные, они щелкнули у самого его плеча. Койот успел даже почувствовать дурной запах из ее пасти.
      Псина повторила прыжок - теперь более расчетливо, хладнокровно, цапнула Койота повыше локтя. Ему тотчас вспомнился Мичман, его прыжки и устрашающий рык. Но тогда оба они хорошо понимали, что играют, щадили друг друга, давали время защититься. Эта же тварь кидалась на него с нешуточными намерениями, и потому знал надо спасать собственную жизнь. Бежать, отступать - бесполезно. Убегающий противник придает собаке силы и злости. Да и разве убежишь от этой длинноногой твари? Нет, пожалуй, это смесь овчарки с догом: несуразная она какая-то может, поэтому ее за чью-то ошибку при вязке (а может, и злую шутку?) и выкинули из приличного общества, отвезли сюда, в лес, и бросили...
      Сука явно мстила человеку за прошлую жизнь.
      Возможно, ее еще при этом долго и жестоко били, а потом бросили в лесу, привязав к дереву - вон, на шее ее обрывок старой веревки. Или тварь страдает еще и бешенством и ее не успели умертвить.
      Лесная эта злобная бичиха успела трижды укусить Койота за ноги, порвала на нем крепкие еще джинсы, несколько раз пыталась вцепиться в горло, но каждый раз ему удавалось увернуться, подставить локоть или плечо. Другой на его месте, наверное бы, растерялся: дико заорав, бросился бы бежать, или, согнувшись, упал бы на землю, свернулся калачиком, полагая, что так безопаснее, так больше шансов уцелеть. Но Койот самообладания не потерял, собаки как таковой он не боялся - сказался опыт общения с волкодавом.
      Псина прыгнула в очередной раз, поднялась на задние лапы (ростом она оказалась с Павла), и он совсем рядом, очень близко, снова увидел желтые, исходящие ненавистью глаза и розовый, скользкий от слюны язык между острых зубов.
      Да, такие располосуют шею, едва коснутся ее, разорвут сонную артерию, и жить тогда с полминуты-минуту.
      Своим неудачным маневром псина подарила Койоту долю секунды для ответного нападениязащиты: он, изловчившись, схватил собаку за язык, рванул к себе. Ошалевшая от боли и неожиданности лесная эта тварь конвульсивно дернулась, завалилась было на бок, пытаясь на земле освободиться от руки Койота, потом снова вскочила на ноги, бешено вращая башкой, упершись в землю всеми четырьмя лапами. Все ее длинное и сильное тело сотрясалось в отчаянном сопротивлении, извивалось и прыгало, рвалось из жуткого и не ожидаемого капкана. Конечно же, за всю собачью жизнь никто из людей не хватал ее за язык, не рвал его из пасти, не причинял такой дикой, парализующей тело боли.
      Сука помогала себе даже хвостом - черный и толстый, он мощно лупил по земле, поднимая вместе с яростно скребущими лапами тучу пыли.
      Рыча, жалобно уже повизгивая, псина тащила за собой Койота в лес, в заросли, словно надеясь, что там, в полумраке сосен и кустарников, в тесноте, ей удастся вырвать, освободить язык, а тогда уже кинуться на человек с удесятеренной яростью. Но человек держал ее за язык словно клещами, оба они отлично понимали: уступить - значит погибнуть.
      Сука, лежа теперь на земле, тяжело поводила впалыми боками, давая себе передышку, рассчитывая, видимо, продолжить борьбу по новой какой-то тактике. Но она плохо все же знала человека, который соединял в себе инстинкт и разум.
      Тем более ей встретился человек не робкого десятка и обладающий железным хладнокровием.
      Одичавшей этой, изгнанной из города суке не повезло второй раз. И последний.
      Койот не собирался давать псине передышку.
      Наклонившись, он стал на нее коленом, со страшной силой надавил собаке на грудную клетку. Он почувствовал, какие мощные у нее ребра. Конечно, распрямиться и стать на грудь собаки обеими ногами ему не удастся - правая рука по-прежнему держала язык. Значит, надо придумать что-то еще.
      Пока они пребывали в прежнем положении:
      сука лежала под Койотом, а он соскальзывающим с ее груди коленом норовил лишить ее возможности двигаться, сопротивляться. И все давил, давил... но желанного хруста ребер так и не услышал.
      - А, паскуда! - бешено выкрикнул Койот, когда псина дернулась в очередной раз и едва не вырвалась.
      Выхода не было. Он должен был победить эту тварь. Во что бы то ни стало!
      Став на колени и оттянув голову собаки, Койот вцепился зубами ей в горло. Рот его тотчас наполнился вонючей и грубой шерстью, сразу стало трудно дышать, его едва не вырвало. Псина забила задними ногами, тупые когти с яростной силой рвали на Койоте матерчатую дешевенькую куртку, доставая через порванную ткань и голое тело, но Павел согнутой левой рукой, острым ее клином, что было сил давил и давил на живот, на розовую податливую собачью плоть, ощущая ее внутренности. Из сосцов брызнуло молоко, пальцы Койота стали липкими, и он сжал левую руку в кулак, отвернул немного лицо...
      Он все сильнее и сильнее сжимал челюсти, сам уже рыча по-звериному, сатанея, с первобытным наслаждением чувствуя, как хрустит под его зубами горло собаки, как она начинает задыхаться, слабеет, оказывает все меньшее сопротивление.
      Псина обмочилась. Теплая моча залила левый локоть Койота, которым он по-прежнему давил живот собаки, не давал ей действовать задними ногами. Собачья моча. В другой ситуации Койот брезгливо пнул бы собаку и прошел мимо, а сейчас только порадовался...
      Ему стало казаться, что зубы его попали не на совсем удачное место, собака дышала, в горле еще оставался ход для воздуха. Тогда он осторожно, как бы перебирая хрящи, не ослабляя общего усилия, сместился чуть вправо, и снова с бешеной силой сжал челюсти.
      Раздался хруст, собака сделала новую попытку освободиться, забилась от носа до кончика хвоста, но силы уже покинули ее.
      Челюсти псины явно слабели.
      Язык посинел и подался вперед под его рукой.
      Не бился уже хвост.
      Желтые глаза, в которых по-прежнему горела ненависть ко всему роду человеческому, постепенно стекленели.
      Псина была побеждена.
      Но Койот не спешил разжимать челюсти и отпускать язык собаки. В предсмертной агонии она может полоснуть сто сватки клыками так, что вся эта борьба, весь этот зверский поединок окажутся для него бессмысленными.
      "Homo sapiens" - на то и разумный человек.
      Надо подождать. Да и челюсти свело, они - как замок с заклиневшим ригелем, попробуй еще разомкнуть их.
      Ах, как мерзко, до тошноты мерзко во рту! Как противно воняет эта псина!!.. Блевотина, казалось, плещется уже в самых зубах. Но если он не победит приступ рвоты, рот придется раскрыть...
      Стал думать о другом. Закрыл таза. Старался меньше вдыхать запах псины.
      Прошло еще пять, может, десять, а может, и пятнадцать минут. Псина уже не подавала никаких признаков жизни. И Койот наконец понял, что все кончено, что он душит, грызет уже мертвую собаку.
      Он встал на колени. Его трясло. Рот был забит шерстью.
      Качнувшись в сторону, сблевал - с блевотиной вывалились клочья шерсти, сгустки крови: то ли его собственной, то ли этой дикой твари.
      Малость полегчало.
      Сел возле собаки (дрожали и ноги, он бы не смог сейчас стоять), прыгающими пальцами закурил. Жадно глотая дым, приводя расшалившиеся нервы в порядок, уже без интереса, спокойно смотрел на поверженного врага.
      Сука. Кормящая. Бросившаяся защищать своих детенышей. Они должны быть где-то поблизости.
      Должны.
      Выдернув из ямки "лопатку", поднятую им на железнодорожном полотне, Койот пошел в глубь сосновой чащобы, отчетливо слыша щенячий визг.
      Щенков было четверо. Лопоухие, вполне сытые, здоровенькие. Мамаша хорошо их кормила, да. Старалась. И приучила к порядку. Щенки дисциплинированно возились у родительского гнезда - в яме под поваленной, вывернутой с корнем молодой сосной.
      Увидев человека, бросились к нему, радостно виляя куцыми остренькими хвостиками.
      Выбравшись наверх, вдруг остановились, замерли. Словно почуяли опасность.
      Бросились назад, к спасительной своей яме и выкопанной под корнями норе...
      Койот вытащил первого попавшегося под руку щенка за задние лапы.
      Кобелек. Желтенький. С круглыми желтыми, как у матери, глазами. В них еще нет злобы, с какой она смотрела на него, Койота. Но будет.
      И со временем этот кобелек вполне может броситься на него, человека.
      Койот с размаху раскроил щенку череп. Брезгливо переступил через трупик, еще подергивающий лапами, взялся вытаскивать второго.
      Тоже кобелек. Только серый. Похож на волка.
      Вполне возможно, что все они - дети собаки-бичихи и волка.
      Засучил лапами и этот, серый. Только бить его пришлось дважды: "лопатка" соскользнула с черепа щенка, в первый раз сорвала лишь кожу.
      Второй удар был точнее.
      Двух оставшихся щенков Койот просто задушил. Держа обоих на весу, на вытянутых руках, с интересом смотрел, как из этих пухленьких детей леса уходит жизнь...
      Не надо было их матери нападать на него, Койота. Он ведь не собирался причинять этой кормящей мамаше зла.
      Сама виновата.
      ...Пистолеты были на месте. Все эти долгие недели они пролежали в земле совершенно спокойно - ржа их не тронула, смазка не дала ей разгуляться по металлу.
      Уже дома, в тещиной квартире, оставшись с Костиком, Койот заново разобрал и снова собрал оба "макара", тщательно проверил работу механизмов.
      Пистолеты исправно и послушно щелкали.
      Легко вставлялись и вынимались из рукоятей обоймы с патронами. Оружие было готово к смертной своей работе.
      - Бу! Бу! - снова твердил малыш, протягивая руки к пистолетам.
      - Рано тебе... Успеешь еще... - меланхолично отвечал Койот, заворачивая оружие в промасленное тряпье и полиэтиленовую пленку. Думал, где теперь прятать эти опасные игрушки.
      Решил, что положит пистолеты в тот же тайник, где лежал обрез - на чердак, в шлаковую засыпку.
      Стволы должны быть под рукой.
      Они скоро, очень скоро заговорят!
      Глава 12
      ПРИСТРЕЛКА
      Одевшись поприличнее, тщательно побрившись и критически оглядев себя в зеркало, Койот отправился в ответственный вояж - на разведку в банки. Вторую неделю он не показывался дома, то есть у жены и тещи, жил у Маринки. Нынче "жа ушли раво, к восьми, менять в "Брапганс" Надежду, а он понежился в постели, поразмышлял, спешить ему было некуда.
      Итак- стволы спрятаны на чердаке в доме отца.
      Появление там Павла ни у кого лишних вопросов не вызовет - для него это по-прежнему родной дом, и он по-прежнему там прописан. Другое дело, что ему надо будет забраться на чердак, не привлекая чьего-то внимания. Но и это не проблема: на чердак можно подняться по двум лестницам, из двух подъездов. Выбрать такой момент, когда никого нет, и действовать. Кстати, одна из лестниц находится в подъезде, где живут Волковы.
      Ладно, выберет он момент, выберет. Днем в подъездах - никого: детишки в школе, взрослые на работе, старухи на лавочке сидят или по квартирам лежат, радикулиты лечат. Ключи от квартиры у него есть, отец не требовал отдать их, понимал, что у Павла с Людмилой дело не клеится, знал но Марине-продавщице из киоска, но получится ли еще с ней совместное проживание?
      А у любого человека должен быть угол, куда он мог бы прийти в любое время дня и ночи.
      Койот, разумеется, право на свою комнату имел, Валентина, которой мзпелосъ бы, наверное, чтобы Павел жил у жены и освободил площадь, помалкивала - боялась кулаков Волкова-старшего. Павла же, в свою очередь, заботы молодой мачехи мало волновали - голова его была занята другим. Практически он имел три дома, жил, где считал нужным, и это его вполне устраивало.
      Были бы деньги.
      Вот о них, проклятых, Койот сейчас, лежа в Маринкиной квартире, и думал.
      Деньги находятся в банках.
      Деньги - у кассиров, в сейфах, за перегородками.
      Деньги - в хранилищах, в подвалах, за мощными дверями, под охраной сигнализации и стволов сторожей.
      В подвал ему, конечно, не попасть. Надо знать схему помещений, систему охраны банка, точное месторасположение хранилищ, коды или шифры наборов электронных замков...
      Да, взять подвал любого банка - нереально.
      Одному ни за что не справиться. Дело это, судя по всему, гиблое. Что-то он не помнит, чтобы гангстеры из зарубежных фильмов старались лезть в эти самые подвалы-хранилища. Нападение на инкассаторские машины - да, это реально и наиболее доступно; грабеж кассиров прямо в операционных залах это тоже из жизни; хитроумные аферы с банковскими документами (те же фальшивые авизо, придуманные чеченцами) - да, практика; ограбление поездов - годится, взламывание стен, за которыми спрятаны сейфы с деньгами - и такое было... Но - делают это, как правило, несколько человек. Двое-трое держат под прицелами служащих банка, один-два потрошат кассы и сейфы. Итого - пятеро. Пусть четверо. Группа. Но никак не один.
      А он, Койот, должен сделать все в одиночку.
      Его собственная практика доказала, что только так надо действовать. Сколько уже месяцев прошло, а ведь про него, убийцу ментов, никто до сих пор не знает.
      ...За два дня он обошел несколько банков в Левобережном районе города и в центре.
      Начал с престижного, с филиала "Инкомбанка". Самый центр города, шикарная, под золото, вывеска, гнутые решетки на окнах первого и второго этажей массивного здания. Когда-то, года три назад, этажи эти занимал ресторан "Русские просторы". Считался одним из лучших в Придонске, кормили здесь приезжих знаменитостей и партийных шишек из Москвы. Теперь ресторан обанкротился, народ по бедности в ресторации ходить перестал, "новые русские" облюбовали для плотских утех другие места, другие рестораны, в условиях рынка лучше приноровившиеся потрошить тугие кошельки современных буржуа, заманившие их к себе не только хорошей едой, но и разными там варьете, стриптизершами, бесстыдными герлами. Словом, "Русские просторы"
      сузили свою деятельность, а потом и вовсе выпали из поля зрения любителей ресторанов. Ресторан, точнее, его помещение было запродано могущественному спруту-банку, тот быстренько перестроил его внутри, а фасад облицевал светлыми мраморными плитами. Издалека теперь было видно и громадный фирменный знак, и то, что в банке имеют дело с очень большими деньгами, прежде всего с валютой, а значит, с очень состоятельными клиентами.
      Валюта, ее вечный зов, и затолкала наивного Койота в отделанный мрамором подъезд банка.
      Когда-то давно он был в этом здании, в ресторане на первом этаже, где в будние дни горожан кормили комплексными обедами. Тогда он ел здесь безвкусный пшенный суп, котлету из хлеба и обрезков мяса, а также компот из червивых сухофруктов. Впрочем, меню тех лет никакого отношения к операции не имело. Койот вспомнил об этом на правах разового посетителя обанкротившегоя ресторана только потому, что прежние посещения должны были помочь ему восстановить в памяти расположение залов ресторана.
      Однако несколько прошумевших над Россией реформаторских лет изменили многое. В том числе и в бывших интерьерах бывших советских, народных, ресторанов.
      Едва Койот закрыл за собою массивную входную дверь (вернее, она сама закрылась за ним бесшумно и мягко), - как его глазам предстало совершенно иное, дорогое фойе: хрустальные светильники под вычурно разрисованным потолком, обитые каким-то современным материалом стены, огромный пушистый ковер на полу, мягкие, бежевого цвета кресла, полированные низкие столики, отделанное красным деревом огромное окно гардеробной, где торчала седая голова в форменной фуражке и с пышными бакенбардами...
      Едва Койот перешагнул порог, к нему тотчас подошел детина в хорошем костюме темно-синего цвета с пластиковой табличкой на лацкане "Security", что означало по-русски "безопасность", спросил вежливо, но достаточно ядовито, чего, мол, изволите, сэр?
      "Сэр" довольно хладнокровно ответил, что хотел бы поинтересоваться нынешним курсом валюты, купить американские доллары.
      - А деньги у тебя с собой? - насмешливо спросил "Security".
      - Н...нет, пока оставил их дома, - промямлил Койот. - Сумма приличная, и я не рискнул...
      Ну, в общем, вы должны понимать.
      Койот понял, что охранник точно и быстро сориентировался.
      - Бери деньги и тогда приходи, - посоветовал "Security". - Завтра. Сегодня у нас выходной, с клиентами не работаем.
      - М-м... Понятно, - промычал Койот и отбыл восвояси, откуда пришел, мягко, но вполне внушительно подталкиваемый все той же массивной, на гидравлике, дверью в спину.
      Следующий визит он нанес в не менее престижный коммерческий банк "Петр Великий".
      Эта контора была попроще, и двери тут в зад не поддавали, и охрана сидела в глубине операционного зала - два вооруженных, в бронежилетах мента. Казалось, тут все доступнее и проще, но едва Койот прошел под гигантской подковой металлоискателя, как сейчас же нервной трелью залился звонок и тревожно замигали зеленые лампочки на табло. Один из ментов вскочил, шагнул к Койоту, а другой довольно выразительно поправил лежащий у него на коленях укороченный автомат Калашникова.
      - Что в карманах? - грозно спросил первый мент, сержант по званию, тощенький внешне и какой-то заморенный. Но голосом он обладал полковничьим.
      - Н...ничего, ключи только, - пролепетал Койот, ошарашенный таким бодрым приемом.
      - Выложи вон на столик и пройди еще раз, - велел сержант, и Койот по-армейски дисциплинированно повиновался.
      Звонок на этот раз не зазвенел. Павел вышел в зал, огляделся, причем старался делать это как можно незаметнее и независимее: понимал, что менты не спускают с него глаз.
      Операционный зал - узкий, длинный, с общим, без стекол, барьером, за которым сидели несколько девиц, служащих банка. Раньше тут был Дом политпросвещения обкома КПСС.
      Что тут можно сделать? Где кассы? Деньги?
      В кого тут стрелять?
      Кассы он скоро увидел: слева от входа, перед широкой белой лестницей, ведущей на второй этаж, огорожены несколько клетушек, возле которых мялись по два-три человека. Народу в банке было мало. То ли популярностью у клиентов не попользовался, то ли время не то...
      Вынув из кармана пиджака паспорт, Койот направился к кассам, стал в очередь. Наблюдал. Прислушивался. Приглядывался. Впервые так близко в руках хорошо одетой дамы увидел тугую пачку американских долларов меняла, видно, на рубли, а, может, просто пришла проверить... Дама заметила его взгляд, что-то в розовом ее холеном лице изменилось, и она инстинктивно притерлась к соседке и стене кассы. У соседки же в руках была какая-то другая валюта - голубоватые банкноты с портретом породистого мужика: то ли короля, то ли шута горохового.
      Очередь двигалась быстро: крашенная под благородную седину девица делала в окошке свое дело довольно энергично и умело. Счетная ее машинка бодро стрекотала, перелопачивая пачечки и "зеленых", и "голубых", и "деревянных". Два то ли грузина, то ли азера вывалили на стол кассирши десятка два пачек российских полусотенных купюр, но и с ними машинка справлялась охотно... Койот, стоявший в очереди за этими черными, слышал их приглушенные спокойные голоса:
      "...Мамед сказал, чтобы брать только сотенными... доллары новые, девяносто шестого... Завтра сумма побольше, наверное, будет. Кто знает, как получится..."
      "От ментов до касс - метров пятнадцать, - думал Койот. - В кассы можно попасть только из коридора, изнутри. Дверь в коридор, надо думать, заперта. Да, вон они, кнопки. Надо знать шифр, код, иначе дверь не открыть. Если убить ментов у входа, это мало что даст. Успеет сработать сигнализация, кассиры захлопнут сейфы, автоматика может заблокировать входные двери - не убежишь. Да и куда из этого здания бежать, в какую сторону? Центр города, рядом УВД, ФСБ... Выбрать момент, подождать, пока у касс будет он один, сунуть под нос вот этой бабе с седой башкой дуло "Макарова", скомандовать: "Деньги!
      Живо! Убью, сука!" В окошко к ней не пролезешь, деньги не схватишь, сейф далеко, к нему не дотянешься. А она ногой, как водится, нажмет кнопку сигнализации... И будет при этом что-нибудь говорить, стерва, тянуть время... Обучена, конечно...
      А денег сколько у этих азеров! Сколько уже пачек перемолотила кассирша на своей машинке, а им все нет конца. "Лимонов" тридцать, не меньше. Вот живут, паразиты! И брезгуют нашими, вишь, доллары им подавай и только новенькие..."
      - Что вы хотели, молодой человек? - спросила кассирша, когда азербайджанцы отвалили от ее окошка с пачкой новеньких "зеленых".
      Он наклонился (окошко было довольно низким, рассчитанным, наверное, на невысоких людей), не торопился с ответом, а приятно улыбаясь, оглядывал внутренность кассы, рабочего кабинетика этой "старухи", обладательницы седой, с фиолетовым отливом гривы. Глаза его успели зафиксировать и другое: массивный сейф справа от кассирши, телефон, глянцевый календарь-портрет Филиппа Киркорова, из смеющегося рта которого вылетали напечатанные крупно буквы:
      "ЗАЙКА МОЯ!.."
      - Простите, девушка, я зашел узнать... я хочу приобрести доллары... сколько мне нужно сдать наших "деревянных", чтобы купить тысячи полторы-две "зеленых"? - Койот старался говорить уверенно и немного развязно, как, видимо, стал бы говорить на его месте каждый более или менее состоятельный человек.
      - Вы говорите точную сумму, я посчитаю, - сухо ответила кассирша.
      - Две.
      Девица пощелкала крашеными ноготками по клавишам калькулятора, назвала цифру.
      - Спасибо. Я понял. А какого года выпуска у вас доллары?
      - Девяносто шестого.
      - Сотенные?
      - Да.
      - Хорошо. Спасибо. Завтра приду. Если не задержат дела. Или в командировку не пошлют.
      - Приходите.
      Потенциальный обладатель "зелени", у которого сейчас в кармане пиджака колыхалось тысяч пять-шесть "деревянных", спокойно и с достоинством прошествовал мимо милиционеров, вышел на широкое, со множеством ступеней крыльцо, закурил.
      Нет, здесь тоже ничего не обломится.
      Он посидел в скверике, у памятника "Борцам за свободу", расстрелянным в далеком девятнадцатом году, упрямо двинулся на следующий укрепленный редут - в "Сбербанк", что на углу проспекта Революции и не менее знаменитой революционной Карла Маркса.
      Одно из оживленнейших мест города: кинотеатр, магазины, театры, какие-то управления, офисы, бесчисленные ларьки и киоски... Тысячи людей, снующих туда-сюда, жующих чебуреки и "Сникерсы", о чем-то договаривающихся, торопливо перебегающих улицы на красный свет, чтото высматривающих в витринах "Ювелирторга", рассматривающих покупки друг друга, отбивающихся от скугпциков все тех же "зеленых"...
      Идеальное место для того, чтобы раствориться, исчезнуть в толпе, затеряться в переулках и прилегающих к этому месту дворах, замести следы.
      Да, если спокойно, с деньгами, имея заспиной уже замоченных ментов-охранников банка, растерявшихся его служащих и всех тех, кто там находился, выйти сюда, на этот пятачок, на этот перекресток... Потребуется всего двадцать-тридцать секунд, пусть минута, чтобы потеряться тут:
      зайти за угол гастронома, пойти вдоль стены кинотеатра, за ним свернуть вправо, во двор. Или из банка пойти по Театральной, а потом, через квартал, свернуть направо, к церкви, затем вниз, к водохранилищу, к мосту и дамбе, домой... Как в тот раз, с пистолетами...
      Постояв у старинного, в ядовито-зеленом окрасе здания "Сбербанка", Койот понаблюдал за его внешней жизнью, быстро разобрался, что тут и к чему. Из подъезжавших к подъезду машин выходили по двое-трое, обычные люди, клиенты банка, шли в подъезд, поднимались по лестнице наверх, на второй этаж - там, видно, операционный зал, там кассы, деньги. Входили в дверь и просто с улицы, не из машин, так сказать, пешие клиенты...
      Выходили все, как правило, с тяжелыми сумками, с деньгами. И быстро садились в свои машины, уезжали.
      Напасть на одну из них тут же, возле банка? Не дать дойти кассиру до какой-нибудь "Нивы" или "Тойоты"? Вырвать сумку и убежать?
      Рискованно. Очень. Из центра далеко не убежишь. Была бы машина...
      Может быть, открыться отцу? И Жорику с Володей? Так, мол, и так, гренадеры, хватит скулить о деньгах и прозябать. Есть хорошая идея...
      Идея, конечно, не нова. Банки грабили и будут грабить. Пока они существуют, пока в них будут хранить деньги. Но еще неизвестно, как "гренадеры" прореагируют на его предложение. Скорей всего струсят, откажутся. Риск в самом деле чрезвычайно велик. И прежде всего - для него, Койота: если кто-то из них попадется, пистолеты тотчас опознают, и тогда кранты.
      Да, четыре человека, напавших на банк, - это риск в четыре раза больший.
      Он будет действовать один. Надо только не спешить, хорошенько подготовиться к операции.
      Пристроившись к парочке явных клиентов "Сбербанка", вышедших из синей "Вольво", Койот вслед за ними вошел в банк. Сержант милиции, прогуливающийся в мрачноватом и прохладном фойе, конечно же, обратил внимание на всех троих, но по их уверенному виду решил, что они вместе, направляются в банк по делам, пропустил всех, не спросив ничего и не остановив.
      Так, втроем, они поднялись наверх, на второй этаж, в темноватый и просторный операционный зал, посредине которого стояло множество стульев рядов десять-двенадцать, на которых восседали клиенты со скучными лицами, обращенными в одну сторону, к табло, на котором вспыхивали какие-то цифры.
      Койот сел в самом последнем ряду. Надо было разобраться, что здесь происходит.
      "Сбербанк" тоже, разумеется, позаботился о собственной безопасности. Кассы... а может, это и не кассы, а рабочие места операторов... да, пожалуй. Так вот, все они - как бы в стене, за высокими барьерами. Клиенты общаются с банковскими дамами через стекла - подают документы, забирают... К дамам этим так же, как и в "Петре Великом", попасть можно со служебного входа.
      И деньги выдают не они. А кто и где?
      Ага, понятно. Система тут другая: дамы, оформив документы, выдают клиенту жетон... А может, просто пишут на бумажке номер для вызова в кассу. Сиди вот на этих стульях и жди, пока на табло загорится твоя цифра... Так, понятно. Вот загорелось: "362", одна из женщин встала, пошла вперед, к дверному проему, который ведет кудато вглубь, в следующее помещение... Куда?
      Дождавшись следующей цифры, Койот встал и пошел за той самой дамочкой, что вышла из "Вольво". Пошел вслед за нею и мужчина.
      Все трое оказались перед амбразурой кассы:
      размер ее сантиметров тридцать на сорок, не больше, в амбразуре озабоченное, суровое лицо женщины в синем халате, в руках у нее тугие пачки денег.
      - А ваш какой номер? - спросила клиентка.
      - Сто девяносто девять, - не задумываясь, ответил Койот.
      - Она давно уже получила, - сейчас же послышался голос из амбразуры. Там ее, в зале ищи.
      - Извините, - Койот ретировался.
      Не торопясь, вернулся в зал. Еще посидел. Поразмышлял. Повспоминал, что же удалось увидеть там, за этим дверным проемом.
      А ничего хорошего. Несколько амбразур в толстых стенах, пачки денег в руках клиентов, выход в другой проем. Почему, интересно, там сняты двери? А, понятно: из проема справа - выход на лестницу, ведущую вниз, к менту. Конечно, он там не один в фойе. (И точно, когда Койот неторопливо спускался по лестнице, увидел на диванчике, в углу, еще двоих.)
      От двери до "Вольво" - три шага. Знакомая парочка спокойно села в машину и уехала.
      Секунды.
      Делать тут нечего.
      Ничего он не сможет здесь сделать, даже с тремя "Макаровыми".
      Одному банк ему не взять.
      Глава 13
      СУД ДЬЯВОЛА
      Родители Юрка-"урода" снова пришли на прием к Кашалоту, снова мать его, Марья, рыдала в три ручья, а Степаныч вздыхал, хмурился, маялся оттого, что не смел закурить в кабинете Борис Григорича, и лишь тоскливо щупал у себя в кармане сигареты и спички.
      Мать "урода" рассказала, что сынок пьет беспробудно, тащит из дома все, отнимает пенсию, а если ее не отдать, начинает драться. Степаныч, вон, успел продать "Жигули", купил сосед, какой и просил машину, ее перегнали в деревню, в другую область, где у этого человека живет замужняя дочка, и деньги все это время держал у себя - так они со Степанычем договорились. Сосед - человек надежный, из бывших военных, отставник, ему верить можно. Домашнюю ситуацию Степаныча он хорошо знает, согласился помочь ему хотя бы тем, что купил машину и с деньгами они вот так поступили. Теперь же вот они деньги забрали, принесли Борис Григоричу, помня про его обещание и уговор.
      - Да ничего я вам такого не обещал, - нахмурился Кашалот, выслушав бывшую соседку. - Сказал же, чтоб вы в милицию шли или в суд.
      - Были мы и в милиции, и в суде, сынок, - снова заплакала женщина - В милиции справку потребовали об этих... телесных повреждениях...
      - Ну?
      - Не пошли. Как я скажу чужим людям, что родный сынок ссильничать меня хотел?! Или отца родного ножиком резал! Ты-то не чужой, Борис Григорич, дурака нашего с мальства знаешь.
      - А суд?
      - А суд наш районный закрылся. Денег у них нет. Мы ходили со Степанычем, девчонки и говорят: зарплату, мол, нам не платят, чего работать?
      Телефоны и свет отключили, батареи к зиме не поменяли - они у них текут, что ли? Конвертов нету. Как работать? Сидят просто, и все. Идите, говорят, жалуйтесь куда хотите, вы этим, может, и нам поможете. А куда нынче пойдешь? Раньше в райисполком можно было обратиться или там в партийные органы. А сейчас никому дела нету.
      И слушать никто нас не хочет.
      - М-да-а... - протянул Кашалот, вальяжно попыхивая сигаретой "Мальборо". - Вишь, как она, жизнь-то, повернулась. А когда выборы президента были, наверное, за Зюганова голосовали, а?
      Старики переглянулись, промолчали.
      - А пришел бы ваш Зюганов, что тогда? - продолжал рассуждать Кашалот. Экспроприировал бы у честных предпринимателей добро, отымать бы его стал, гражданскую войну развязал бы. И опять эту дурацкую идею в ваши головы вбивал бы: равенство, братство и скрытое партийное блядство.
      Несчастные супруги, не сговариваясь, повалились перед столом Кашалота на колени.
      - Боря! Зачем ты про это?
      - Борис Григорич! Сынок! Да в мыслях даже не было что-то тако отымать у тебя. Что нажил - то и твое, кто этого не понимает? Своим трудом нажил, заработал...
      - Да вы поднимитесь. Встаньте! - велел Кашалот довольно строго, хотя видеть ему бывших соседей у своих ног было невыразимо приятно. - Значит, Юра мудит по-прежнему?
      Старики, кряхтя, помогая друг другу, поднялись.
      - Ой, не то слово, Борис Григорич! - сокрушался Степаныч. - Еще хуже стал. Колется теперь каждый день, шприцы кругом валяются, вата в крови... У самого зенки дурные, желтые...
      Злой, аки пес! Борис Григорич! Спаситель ты наш! Вот деньги, возьми. За восемнадцать "лимонов" машину продал, все тебе отдаем. Возьми! - Он протянул Кашалоту сверток с деньгами. - Избавь нас, ради Бога, от этого изверга. Дай нам пожить-то хоть перед смертью...
      Кашалот, докурив сигарету, хмуро глядел на сверток с деньгами. Восемнадцать "лимонов", конечно, не такие уж и большие деньги, но и немало. Кому-то года на два жизни хватило бы.
      Проучить, что ли, Юрка? Мочить его вроде бы не за что: дорогу "Братану", вообще фирме, не переходил, ничего плохого ему, Кашалоту, не сделал, а с родителями сейчас многие не в ладах живут.
      У молодых одно на уме, у стариков-большевиков - другое. Вечная проблема отцов и детей, это известно, на Руси так всегда было... Но как в самом деле "урода" этого, наркомана, образумить? Чтобы понял, что предков надо бы пожалеть. Для него ведь жили-старались. И отказывать Степанычу с Марьей вроде бы неудобно. Люди второй раз приходят, рассчитывают на него. Он же пообещал... И деньги принесли. Куда им в самом деле идти? Власти нет, хоть караул кричи. Да и кто услышит? У самих рука на сынка не поднимается, в тот раз еще сказали. А так бы замочили сами, да и все проблемы. Вон, в местной газетке писали: какой-то дедок на двух своих сыновей обозлился так же вот пили-куролесили дома, над родителем изгалялись (мать померла). Дедок терпел-терпел, а потом, разозлившись как следует, спящим им черепа-то и попробивал молотком. Обоих - в "Скорую помощь", в реанимацию. Один из сынков вроде бы Богу душу отдал, дедок - в СИЗО...
      - Вот что, - сказал Кашалот, скинув сверток с деньгами в ящик стола. Где сейчас Юрок-то?
      - С утра дома был, а потом черти его куда-то понесли. За маком, не иначе, - отвечал Степаныч угрюмо.
      - Ладно, идите пока. Сегодня парней за Юрком пришлю, судить его своим судом будем. Разберемся.
      Марья вздела руки к потолку.
      - Чего разбираться, Боря?! Бог с нас спросит, мы ответим.
      - С вас, может, Бог спросит, а с меня - менты, - хмуро отвечал Кашалот. - Без суда нельзя, мать. Юрка ваш должен знать, за что его наказывают...
      * * *
      "Урода" отловили тем же вечером, когда он возвращался с очередного кайфа.
      Мордовороты бугра Мосола сунули Юрки в салон бежевой "девятки", накинули ему на голову черную спортивную шапочку, опустили ее края до самого подбородка, и машина рванула с места.
      - Вы!.. Козлы! - завопил непутевый сын еще более непутевых родителей. Куда везете, пидоры? Попишу всех, суки, на ленты порежу-у! А-аа-а-а... Пустите-е!..
      Юрок бился и метался на заднем сиденье, парень был физически здоров, в свое время тренировался в секции бокса, справиться с ним было непросто. Но и мордовороты тренировались, накачивали мышцы, отменно питались. К тому же их было четверо против одного, и скоро "урод", которому сунули под ребро рукояткой "Макарова", затих и на какое-то время успокоился.
      Его привезли к подвалу стройки - то ли дача, то ли коттедж в сельской местности, но, судя по времени, недалеко от города. Повели по каменным ступеням вниз, подталкивая в бок все тем же "Макаровым".
      - Ну, козлы! Ну, суки! - скрежетал зубами Юрок, но сейчас уже с меньшей энергией.
      В подвале горели свечи и электрические фонари. У стены, на ящиках, восседал суд: Кашалот (судья), Рыло и Маринка (народные заседатели), Мосол (прокурор), Колорадский Жук (адвокат, защита), народ (обывателей, жаждущих судебных разбирательств, представляли боевики Кашалота.
      Многие из них были в сильном подпитии).
      - Ну, здоров, Юрок! - бодро сказал Кашалот. - Узнаешь?
      - Б-Борька?! Ты?!
      - Ну я. Только Борьку... забудь. Не пацаны.
      - Понял. За что п-повязали-то? Что я тебе сделал? - завопил "урод", руки у которого были схвачены за спиной его же собственным ремнем, вытащенным из брюк. - Старое, что ли, вспомнил? Так не крал я у вас мопед! И не знаю, кто это сделал...
      - Мамашу свою пытался трахнуть? - с ходу спросил Кашалот, игнорируя длинную бюрократическую процедуру, с которой начинаются все суды: оглашение его состава, объявления дела, уточнения личности подсудимых, обнародования имени обвинителя, адвокатов и тому подобное.
      - Н-ну... Дак я же уколотый был, ничего не помню, Борис!
      - Отцу живот резал?
      - А он сам?! За топор хватался, грозился башку мне срубить.
      - Отвечай по существу поставленного вопроса.
      - Да, резал. И я его все равно замочу.
      - Что так?
      - Убью, и все тут. Ненавижу его. Жить не дает.
      - А мать?
      - И мамаша такая же. Пилят день и ночь. Горбатиться на заводе заставляют. Денег не дают.
      - Они же пенсионеры! И то им пенсию не всегда платят.
      - У предка есть башли. Машину, гад, толкнул, мне ездить не давал. А я у них один... Ты же все знаешь, Борис! Конечно, ты теперь богач, авторитет... Но меня-то сюда зачем привез?
      - Судить. Ты разве не понял?
      - Вы-ы... Су-удьи?! Ха-ха-ха... Не смеши народ. По ком тюрьма плачет, так это по Кашалоту... - "Урод" с сердцем сплюнул. Но поторопился поправить положение: - Это я так, Борь, с обиды. Мне все твои дела до фени. А на меня, значит, предки настучали?
      - Это неважно, кто чего сказал. И соседи могли на тебя, дурака, пожаловаться.
      - Какие соседи? - заорал Юрок. - Чего ты тут ваньку валяешь? Давай по закону, понял?
      Ментов давай, оперов, следствие чтоб было! Прокурор. Я свои права знаю. Завтра же пойду в прокуратуру.
      - Прокурор здесь, чего ходить?! - усмехнулся Кашалот. - Ему слово. Для зачтения обвинительного заключения. Можно по памяти, не люблю бумажную волокиту. Пожалуйста, господин прокурор!
      Мосол поднялся, солидно кашлянул. От его резкого движения шарахнулись в стороны желтые языки свечей.
      "Прокурор" загундосил на полном серьезе:
      - Господин судья. Ваша честь! Господа народные заседатели! Познакомившись с делом подсудимого Юрия Анатольевича Вшивцева, семьдесят первого года рождения, проживающего на нашей территории, считаю, что этот гражданин, уже имеющий две ходки по нескольким статьям Уголовного кодекса, в частности: 145-я, часть вторая, 146-я, часть третья, 117-я, часть вторая... [Приводятся статьи "старого" УК (Примеч.. авт.)] то есть мы имеем дело с грабителем и насильником, которому, судя по всему, наказание не пошло на пользу. Оказавшись на свободе, гражданин Вшивцев Юрий Анатольевич продолжает вести антиобщественный образ жизни, паразитирует, живет за счет родителей, причем угрожает им обоим убийством - мы это только что слышали. Более того, гражданин Вшивцев, имеющий в определенных кругах нелицеприятную кличку Гнида, предпринимал попытки в состоянии наркотического опьянения изнасиловать свою престарелую мать, что вообще выходит за рамки человеческого разумения и морали.
      Учитывая все вышеизложенное, тот факт, что мы имеем дело с особо опасным рецидивистом, порочащим... гм-гм... преступный мир в целом, бросающим тень на честных наших корешей, так сказать, санитаров общества, требую очистить наши ряды от подобных элементов, назначить Вшивцеву Юрию Анатольевичу, он же Гнида, вышку, то есть исключительную меру наказания.
      Мосол сел.
      - Так, хорошо, - проговорил Кашалот. - Что скажет адвокат?
      - Выслушав речь господина прокурора и ознакомившись с делом, я от защиты подсудимого отказываюсь! - воскликнул Колорадский Жук. - Я бы эту Гниду... собственными руками, господин судья! На мать полез, а! Да ты в своем уме, придурок?! Смерть ему, господин судья! Я этого пидора и за пять тысяч "зеленых" не стал бы защищать!
      - Ну, эмоции, эмоции попридержите, - посоветовал Кашалот. - Какие мнения будут у народных заседателей?
      - У меня все это в голове не укладывается, - подала голос Марина. Мать, которая его родила и воспитала... Чудовище! Я согласна с господином прокурором!
      - Господин Рылов? Вы что скажете?
      Г-н Рылов встать не пожелал - был несколько перегружен алкоголем.
      - А че тут спрашивать?! Все ясно. Козла этого замочить, да и все проблемы. Вони у нас, на Левом берегу, будет меньше.
      Больше высказываться никто не пожелал.
      Кашалот снова встал - торжественный и важный.
      - Ну что ж, господа бандиты, объявляю приговор этому подонку...
      - Борис! Парни! - завопил "урод", до которого наконец-то дошло, что все это всерьез. - Я же... Ну, мало ли что бывает в семье! Ширнулся я, да, было, домой пришел... Слово за слово... Предки на меня, я на них... Может, и порвал на матери ночную рубаху, я не помню ничего. Но чтоб трахать ее... Да это они с батей все придумали, оговорили меня. Избавиться хотят, вот и все... Да развяжите вы меня! Никуда же я из вашего подвала не убегу!
      - Развяжите, - велел Кашалот, продолжая бубнить приговор:
      - ...Учитывая особую опасность гражданина Вшивцева Юрия Анатольевича для общества, его прежние судимости, которые не пошли ему на пользу, приговорить последнего к расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.
      Наступила гробовая тишина. Во время чтения приговора все стояли, молча смотрели на Гниду, у которого перехватило дыхание. Кто-то за его спиной уже передернул затвор "Макарова", уперся ему в спину.
      - Пощади, Кашалот! - заорал Гнида, падая перед судом ниц. - Верой и правдой служить тебе буду! До гробовой доски. Сволочь я, тварь, понимаю. И матушку хотел трахнуть, да, затмило.
      Но что ж, из-за этого жизни лишать?! Пощади, Борис!
      Рыдания - жуткие, пробирающие до костей - сотрясали мощные стены подвала. На бетонном полу, у ног "общества" бился пока еще живой человеческий комок.
      - А ты еще и трус, - презрительно сказал Кашалот. - Сволочь, да, но и трус, каких поискать.
      Сопли распустил, испугался... тварь! Здоровый бугай, шкаф, спортсмен в прошлом... Штаны сухие на тебе, нет?.. Я ж тебе руки развязал, шанс защититься дал. Помахался бы напоследок, умер бы как мужчина. Не захотел, гандон. На стариков ты смелый кидаться... Ладно, ребята, мочите его.
      Вон, к той стене отведите и работайте. А мы поехали.
      Трое схватили Гниду за руки и волосы, поволокли к стене, а Кашалот в сопровождении "членов суда" полез из подвала наверх, к машине. Скоро заурчал мотор, и джип укатил в ночь...
      А Гниду тем временем, попеременке, лупили разохотившиеся мордовороты...
      Убивать (как и было велено) они его не стали.
      Отбив внутренности, изрядно поработав над физиономией, превратив его в кровавый бифштекс, бросили истязания, посоветовали:
      - Мотай отсюда, если сможешь. И имей в виду, тронешь еще мать, вообще предков - добьем.
      Понял?
      - У-у-угу-у... Мы-ы-ы... - что-то нечленораздельно мычал Гнида.
      Мордовороты, вытерев руки об одежду Гниды, умчались на своей бежевой "девятке", а Вшивцев полежал, сплевывая кровь из разбитых зубов, потом пополз из подвала. Ночь была черная, беззвездная. Километрах в десяти-двенадцати от этого места, где он лежал, сиял огнями Придонск.
      - Дойду... на карачках буду ползти, а дойду! - дал себе слово Гнида. И сегодня же... предкам...
      этим сволочам... не жить!
      Он шел, падая и поднимаясь, несколько часов, практически всю ночь. Лежал, вставал, шел, падал, полз, замирал, снова полз...
      Один глаз у него не видел. Наверное, его выбили ботинком - кто-то из мордоворотов Кашалота был в высоких, армейских... Мент какой-нибудь или бывший десантник... Внутри все дико болело, хрипело, хлюпало. Гнида то и дело сплевывал густую вязкую кровь. Вид этой крови еще больше распалял его, желание отомстить затмило все другие, мысли окончательно помутились.
      - Ничего... ничего! - взбадривал он себя, чувствуя, что силы покидают тело. - Доберусь... отлежусь... И ты, Кашалот, поплатишься за это...
      И предки... Сволочи! Так же вот кашлять кровью будете... Даже хуже. Резать буду и кровь в банки сливать...
      До дома он добрался, когда небо на востоке уже чуть-чуть посерело.
      Ему не встретилась ни одна живая душа - город еще спал в этот тяжелый предутренний час.
      Цепляясь за перила, оставляя на лестнице кровавые плевки, Гнида поднялся на свой этаж, позвонил.
      Торопливо прошлепали за дверью явно босые ноги, спросили настороженно:
      - Кто здесь?
      - Я... Открывай!
      Мать испуганно ахнула, позвала уже в глубине коридора: "Толя!"
      Дверь наконец открылась, и младший Вшивцев - изуродованный, окровавленный - ввалился в прихожую, упал в коридоре без чувств.
      Он ничего уже не помнил, как его тащили по коридору, втаскивали на диван, снимали с ног обувь...
      Он пролежал без сознания почти сутки.
      * * *
      Ровно в два часа дня, то есть к началу приема по личным вопросам г-ном Кушнаревым Б. Г., насмерть перепуганные, с трясущимися руками супруги Вшивцевы снова сидели в приемной фирмы "Братан и К°".
      Молодая-длинноногая доложила Кашалоту о знакомых посетителях. Сказала, что они чем-то весьма взволнованны, на стариках, что называется, лица нет. Оба они в один голос заявили, что не уйдут отсюда, пока "не поговорят с Борькой".
      - Так и сказали? - уточнил Кашалот.
      - Ну... они сказали похуже, Борис Григорьевич, но повторять за ними мат я не собираюсь. - Секретарша дернула поролоновым плечиком.
      - Ладно. Зови.
      Вшивцевы вошли. На них и правда больно было смотреть: враз еще больше постарели, согнулись, руки у обоих тряслись... Но в глазах у Степаныча горел огонь, не предвещавший Кашалоту ничего хорошего.
      - Послушай, сосед. - Голос Анатолия Степаныча был само железо. - Мы так не договаривались. За восемнадцать "лимонов" морду нашему придурку набить... это, знаешь, слишком дорогое удовольствие.
      - Он что: жив? - Удивление Кашалот разыграл вполне искреннее.
      - Не только живой, но, собака, уже пригрозил нам, что укокошит, как только поднимется на ноги. Вот. Нам с бабкой и домой теперь идти нельзя. У тебя тут будем жить. Или в милицию пойдем, сознаваться во всем. Вертай деньги, Борис Григорич! Мы так не договаривались.
      - Ну... деньги ваши уже в дело пошли, не на книжку же я их положил, хмыкнул Кашалот. - А то, что ваш сынок такой живучий оказался...
      Потерпите денек-другой. Я разберусь. Брак, он в любой работе бывает.
      - Отдай назад деньги! - взвизгнул Степаныч. - Иначе... Я же сказал: к ментам пойдем, во всем признаемся. И не к Мерзлякову этому, какой у тебя тут сшивается и коньяк с тобой пьет, а в управление, понял? В областное.
      - Вас же посадят, Степаныч, - как можно спокойнее, даже улыбнувшись, сказал Кашалот.
      - Ну и нехай! Но вместе с тобой и твоими бандитами! А нам с бабкой теперь все едино: что в тюрьме загинаться, что от родного сына пику в бок получать. Один хрен. И нехай уж в тюрьме, от чужих людей смерть примем. Не так обидно будет... В общем, вертай деньги, Борис Григорич!
      С места не сдвинемся, пока ты наши кровные не вернешь. Я их не украл, как ты, и у людей из горла не вырвал. Вот этими руками заработал! - и он потряс перед собою сухими жилистыми лапамиладонями: много они покрышек собрали, много!
      - Дед, ты поосторожней с выражениями! - Кашалот изменился в лице. - Мы с тобой поджентльменски сошлись да по-соседски. Ты заказал услугу, я ее исполнил. Не до конца пока, да.
      Но я же сказал: разберусь.
      - Пока ты разбираться будешь, он нас зарежет!
      - Не зарежет. Совсем он, что ли, дурак. А язык ты, Степаныч, попридержи, милицией меня пугать не надо, я сам кого хочешь так могу испугать, что... Ты же сам ко мне пришел, так? Я тебя не звал, с услугами не набивался.
      - Да, так. Сами с бабкой пришли. Грех на душу взяли. Но ты же обманул меня. Мы-то как договаривались? А? Насмерть этого выродка нашего! А вы что сделали? Бока ему помяли, да и все.
      Отлежится - такой же зверь и будет, если не хуже.
      - Он не должен был подняться. Парни били на совесть.
      - Должен - не должен... Дома он лежит, кровью харкает. Всю комнату заплевал. Без сознания, правда, лежал почти сутки, потом оклемался... Такого бугая кулаками не сломишь. Только пуля его возьмет.
      - Нет у меня специалиста, я же тебе говорил...
      - Верни деньги, Борис Григория! Добром прошу. Меня если раздразнить... Ты вот, может, и не знаешь, а отец твой вспомнил бы...
      - Ладно, не пугай. Слышал. И про ментовку областную, и про то, что я тут краду... В общем так, Степаныч: сегодня у меня такой суммы нету.
      Завтра-послезавтра давай встретимся. Деньги верну.
      - Никуда не пойдем! - решительно, с тем же металлом в голосе, какой был и у мужа, заявила Марья, подтыкая седые пряди волос под легкий летний платок. - Нечего было брехать. Мы к тебе не с улицы пришли. Соседями как-никак столько лет были.
      Кашалот поднялся.
      - Хорошо, сидите.
      Он вышел из кабинета, сел в джип и поехал к Надежде, в киоск. Попил баночного пива, поразмышлял. Деньги отдавать не хотелось. Такая сумма уплывала!.. И потом - работу же они сделали.
      Мочить Гниду не стали по простой причине: лишний труп в районе. Лишние хлопоты. Мерзляков зашевелится, прокуроры-следователи всякие набегут. Ну, с Мерзляковым проще - цыкнет на него, тот и подожмет хвост. А если из управления приедут, из областной прокуратуры... А Гнида должен был коньки отбросить, должен. После такой обработки редко кто выживает, били как надо.
      А так бы полежал, похаркал кровушкой да и отлетел в мир иной. Все тихо-мирно, никто бы и спрашивать ничего не стал. Пьяная драка, неизвестные хулиганы, летальный исход одного из левобережных урок. Подумаешь! Саморегуляция бандитского поголовья. Менты бы только перекрестились на радостях. А вот Степаныч-то... тварью оказался, да еще какой. Пригрозил, в душу плюнул. Мол, ворюга, бандит, знаем, мол, на какие средства живешь. Козел старый. И коза эта седая тоже туда. Может, и прав их Юрок - затюкали парня, а он, Кашалот, не разобравшись... Теперь старые Вшивцевы в самом деле двинут в УВД, Мерзляков ничем не сможет помочь. Значит, надо что-то предпринимать. И срочно.
      ...Тянулись томительные часы ожидания. Ушла уже домой длинноногая секретарша, упросила супругов Вшивцевых переместиться в коридор:
      сказала, что Борис Григорьевич звонил, деньги будут, как и обещал. Надо еще подождать.
      За окнами быстро смеркалось, зажглись первые уличные фонари.
      Вшивцевы нервничали. Да и было отчего: дома появляться теперь просто страшно - возмездие со стороны Юрка могло последовать в любую минуту; и тут сидеть... сколько можно? До утра, что ли?
      - В восемь пойдем, Марья, - решил Степаныч. - Не придет если этот кит-Кашалот, снова обманет... Покатим тогда сразу в управление. Расскажем все как есть. Все на себя возьму, ты не волнуйся. Я это придумал, я за все и отвечать буду. Скоко дадут - отсижу. А там - как Бог решит. Выживу в тюрьме - вернусь, а нет... Одна доживешь.
      - Не жить и мне, Толя, - Марья покачала седой головой. - Прибьет меня Юрка-то. Не простит нам. - Она заплакала. - Господи, на староста лет такого лиха хлебнуть! Ростили-ростили сыночка, в рот ему глядели, а что получили? За что ты, Боженька, наказал нас? В чем мы перед тобой так уж провинились?.. Толя, я с тобой поеду. Тоже во всем сознаюсь.
      - Молчи, придурошная! В чем тебе сознаваться? Я вот думаю, может, нам в милиции-то не говорить про Юрку? А? Мол, дали хищнику этому, Кашалоту, взаймы, по-соседски, на процент. А он обманул. Ни расписки не дал, ничего.
      И расправой пригрозил. А если про Юрку говорить, то, конечно, посадят. Для родного сына убийцу нанимали...
      - И-и-и-и-и-и-и... - тоненько выла Марья.
      -- Не вой. Хоть ты на свободе останешься.
      Я заявление на нашего "урода" напишу, скажу все, как было. Ты рубаху-то ночную не выкинула?
      Могут, ить, спросить? Порванная которая.
      Марья покачала головой, зашмыгала мокрым носом.
      - Нет, что ж ее выкидывать? Она почти новая, в прошлом году купила, вместе со смертной.
      - Ну вот. Следователю и покажешь. Пусть глянет, как сынок ее располосовал. На родной-то матери!..
      Послышались шаги в вестибюле, раскрылась дверь, и вошел Кашалот. В руках он держал черный свой кейс, судя по всему, непустой.
      - Все в порядке, - еще издали сказал он. - Несу. Побегать пришлось, кое-что перезанял...
      Ну да это мои проблемы.
      Вшивцевы поднялись.
      - Ты уж извини нас, Борис Григорич! - Марья заискивающе глядела Кашалоту в глаза. - Мы-то нервничали, дед наговорил тут...
      - Да уж, Степаныч распустил язык! - Кашалот вполне мирно улыбнулся, открыл дверь кабинета, жестом - широким и радушным, каким приглашают в дом хороших друзей - позвал стариков.
      Вывалил на стол пачки денег. Пачек было много, мелкими купюрами, перехваченные резинками.
      Вшивцевы добросовестно все пересчитали - все-таки свои, кровные, как не считать!
      Все сошлось - рубль в рубль.
      Старики поднялись - смущенные, но несколько успокоенные, отводя глаза. Правда что, наговорили они тут, в этом кабинете. Человек им добро хотел сделать...
      - Я скажу шоферу, он отвезет вас, - мягко, заботливо сообщил Кашалот. Поздно уже. Да и деньги такие... Мало ли!
      Вшивцевы согласились. Степаныч снова было завел разговор об извинениях, и о том, что зла не держит, и вырвалось-то под горячую руку, но Кашалот перебил его властным, но по-прежнему мягким жестом - кто, мол, старое помянет...
      В машину старики сели совсем счастливые: и деньги вернулись, и дурака их хорошо проучили, и Борис Григорич обещал, "если что", снова помочь. "Я над вашей семьей шефство возьму, Степаныч, - сказал он на прощание. - Так и быть, призову Юрка к порядку. Разберемся. Все будет о'кей!"
      В джипе сидел один шофер, и старики безбоязненно забрались на высокие сиденья машины, покатили, как какие-нибудь крутые бизнесмены или вполне приличные, состоятельные граждане.
      Да так оно в данный момент и было: все ж таки Марья держала в руках целые восемнадцать миллионов рублей! Чувствовала их вес, прижимала полиэтиленовый мешочек к самому животу.
      Машина отчего-то вдруг дернулась и стала.
      - Опять бензонасос барахлит! - сообщил шофер, молчаливый рослый малый и, хлопнув дверцей, полез под капот.
      - Вот, вишь, японцы, а тоже халтурят, - авторитетно сказал Степаныч Марье. - Диафрагму, видно, слабенькую поставили, вот плохо и качает...
      - Я говорю жене: мол, иномарка, а... - стал было повторять Степаныч, когда водитель вернулся и полез в машину, но договорить он не успел: в лицо ему брызнула тугая струя газа. Не успела загородиться от баллончика и Марья: инстинктивно потянула к лицу мешочек с деньгами, да струя опередила ее...
      К джипу подскочила бежевая "девятка". Один из ее седоков-мордоворотов занялся Степанычем, а другой - Марьей. Обоим им накинули на шею удавки, стали закручивать капроновую петлю...
      А джип тем временем уже тронулся, продолжал небыстрый свой бег по ночной и пустынной улице, плавной дугой огибавшей шинный завод.
      Тут всегда темень, тут высокий забор, тут со стариками расправиться очень даже просто.
      ...Задушенных пенсионеров Вшивцевых закопали за городом, в первой подвернувшейся под руку яме: то ли глину тут брали, то ли песок. Судя по всему, строители были здесь давно, яма наполовину уже заросла травой. Наткнуться на трупы теоретически могли очень и очень не скоро. А могли и вообще не наткнуться. Сколько уже по России таких безымянных и печальных могил!..
      Работали трое - Мосол, Колорадский Жук и Рыло - спокойно: кому постороннему понадобилось бы соваться сюда, в ночной лес?!
      Кашалот их всех четверых (водитель джипа умчался назад, едва трупы вывалили на землю)
      похвалит: и операцию провели чисто, и деньги вернули. Фирма "Братан и К°" не любит возвращать честно заработанные бабки...
      Этой же ночью, так и не обратившись ни к медикам, ни в милицию, умер от внутреннего кровоизлияния Юрий Вшивцев, он же Гнида.
      Глава 14
      ОПЕРАЦИЯ "ИНКАССАТОР"
      Для нападения на инкассаторов Койот выбрал продовольственный магазин, который практически был рядом с домом - на соседней улице.
      Преимуществ у нападающего было несколько:
      - во-первых, Койот отлично знал этот район - вырос тут;
      - во-вторых, удобно будет скрыться: за девятиэтажным домом, на первом этаже которого и располагался магазин "Сельхозпродукты", начинался частный сектор со множеством переулков, тупичков, гаражей, сараев и пристроек; затеряться тут - раз плюнуть;
      - в-третьих, это окраина города, милиция доберется сюда, надо думать, не так быстро, как если бы это случилось в центре;
      - в-четвертых, его, Койота, преимущество - внезапность нападения.
      На внезапность, прежде всего на нее, Койот рассчитывал более всего. Она помогла ему при нападении на милиционеров возле Дома офицеров, позволила сделать свое черное дело и безнаказанно уйти.
      Должно повезти и на этот раз.
      К нападению Койот готовился несколько дней.
      За магазином наблюдал с безопасного расстояния, прохаживаясь у школы на противоположной стороне Дмитровской. Это было очень удобно: магазин - как на ладони, он видел все, что происходило у его дверей, у широких витражейстен и телефонной будки на углу. А кому придет в голову наблюдать за парнем, прогуливающимся по ту сторону шумной магистральной улицы?
      Мало ли тут, у школы, гуляющих. Кто-то свидание назначил, кто-то ждет окончания уроков, чтобы забрать свое любимое чадо, кто-то ждет трамвай...
      Инкассаторский "УАЗ" - темно-зеленого цвета, довольно потрепанный, с синей "мигалкой"
      на крыше - появлялся у магазина около семи вечера. Точного графика приезда машины Койот, конечно, не знал, но трижды "УАЗ" приезжал в промежутке времени от 18.40 до 18.55. Сначала он подъезжал к магазину "Промышленные товары" по соседству (метрах в трехстах), а минуты через две-три стоял уже здесь, у "Сельхозпродуктов". У "объекта" наблюдения машина также задерживалась не более трех минут. Один из инкассаторов, сборщик денег, шел в магазин, два других - водитель и еще один, видимо, старший группы, оставались в "УАЗе". Стекла в машине затемненные, с зеркальным отливом, сквозь них с улицы ничего не видно.
      На следующий вечер Койот, как бы случайно, прошел рядом со стоящим "УАЗом" именно в тот момент, когда инкассатор-сборщик уже выходил из магазина, из стеклянной его высокой двери, держа в руках пузатенький серый мешочек с деньгами; Койот бросил взгляд через лобовое стекло машины, убедился в том, что позади водителя сидит еще один инкассатор, а рядом с ним, справа, на сиденье, - те самые вожделенные мешки с "деревянными".
      Дверцы "УАЗа" открываются изнутри, ручек снаружи нет.
      Инкассатор-сборщик, садясь, отдает мешочек с деньгами тому, заднему.
      Машина сразу же трогается.
      У всех троих пистолеты.
      Три ствола против двух. Огневое преимущество, разумеется, на стороне инкассаторов, но они держат оружие в кобурах, не ждут нападения. Каждому из них потребуется время, чтобы расстегнуть кобуру, выхватить из нее пистолет, передернуть затвор... Секунды, да, но их у инкассаторов не будет. Он, Койот, как и в сквере Дома офицеров, откроет огонь внезапно. А человек, в которого вот так, неожиданно, начинают стрелять, просто не успевает правильно оценить ситуацию, принять меры к самозащите. Он инстинктивно начинает уклоняться от выстрелов, прятаться за любые предметы. Во всяком случае, в "бандитских" телефильмах, которые Койот теперь очень внимательно смотрел, он обращал внимание на поведение жертв.
      Первым надо убить водителя. Тогда "УАЗ" станет неуправляемым, превратится в неподвижную мишень.
      Вторую пулю должен получить инкассаторсборщик, когда будет идти к машине... Нет, пожалуй, стрелять в него нужно в ту секунду, когда распахнется правая передняя дверца, иначе внутрь машины не попадешь. Ему хватило бы, наверное, и одного мешочка с деньгами, если бы знать точно, какая там сумма. Судя по всему, небольшая:
      магазин "Сельхозпродукты" - небогатый, выручка здесь явно не баснословная, на картошке и капусте много не наторгуешь. Основная выручка лежит на заднем сиденье машины, рядом со старшим инкассатором, там минимум десяток мешков...
      Третью пулю получит этот, старший. Впрочем, он, Койот, будет палить сразу из двух стволов, сам черт в этот момент не разберет, какая пуля в кого попадет. Главное - попали бы, а уж остальное...
      Койот мысленно, в который уж раз, проиграл ситуацию: вот он увидел инкассаторский "УАЗ", двинувшийся к "Сельхозпродуктам" от соседнего магазина. Вот зашел в телефонную будку, делает вид, что звонит, а сам неотрывно наблюдает за входной дверью. Вот в ней появляется инкассатор-сборщик. Машина стоит у самого крыльца.
      Пока он, Койот, дойдет от телефонной будки до машины, пройдет- да, пройдет семь-восемь секунд. Это много. За это время инкассатор успеет сесть в "УАЗ", захлопнет дверцу.
      Может, пойти вслед за ним в магазин? Потолкаться там, разглядывая витрины, а потом, когда сборщик будет возвращаться, нагнать его у двери...
      Койот порепетировал этот вариант. Конечно, он гораздо надежнее первого: инкассатор терялся из виду лишь в тот момент, когда заходил куда-то в глубь магазина, где ему вручали запломбированный мешочек с деньгами. Тратил он на получение денег минуты полторы-две. С учетом преодоления расстояния, каких-то неизбежных коротких разговоров с завмагом или тем, кто отдавал ему выручку...
      Потом появлялся.
      Вчера перед приездом инкассаторов Койот вошел в магазин. Он был в это вечернее время практически пуст. К семи вечера хозяйки уже купили все необходимое для борща и салатов, а за водкой и пивом очередей теперь нет: подходи и бери.
      - Что вам, молодой человек? - спросила скучающая продавщица примерно одних лет с Койотом - высокая худая блондинка в довольно грязном белом халате.
      - Мне... пару яблок взвесьте, пожалуйста.
      Продавщица понятливо хмыкнула - закусь, конечно, что еще? За углом ждет, наверное, еще парочка таких же жаждущих. О-хо-хо-о...
      Пока продавщица выбирала яблоки, взвешивала, считала сумму на плоской, захватанной коробочке калькулятора, Койот огляделся. Вон туда через эту дверцу в прилавке входит инкассатор (больше некуда), шествует мимо второй продавщицы, торгующей всякой всячиной, не присущей профилю магазина: тут и оранжевые пластиковые бутылки с "фантой", и консервы, и пиво в баночках, и сигареты с зажигалками... И даже вобла!
      У продавщицы этой - также один-единственный покупатель, какой-то небритый дядька, выбирающий бутылку из разномастной длинной шеренги, подсчитывающий свои мятые купюры.
      Итак, завтра в момент нападения он, Койот, может оказаться в магазине единственным "покупателем". Ну, пусть их, покупателей, будет трое-четверо. На большее число в такое время рассчитывать не приходится - конец рабочего дня.
      Магазин закрывается в восемь. Час до закрытия.
      Если он ничего не будет покупать, а просто зайдет в магазин и будет стоять, дожидаться инкассатора... Глупее поведения не придумаешь. Он сразу же вызовет к себе подозрение.
      Был бы знакомый в магазине... Чушь! Его не должны здесь запомнить!
      А запомнить его не так-то уж и трудно. Даже мимолетные взгляды, которые бросят на него продавщицы, могут потом следствию пригодиться. Уж что-что, а примерный возраст, одежду, лицо две продавщицы запомнят, даже не стремясь к этому, - память сама им потом подскажет, что к чему. Будет составлен словесный портрет, по нему - фоторобот, фотографии...
      Нет, ждать инкассатора в магазине не годится.
      И эта белобрысая продавщица, уже подсчитавшая на грязном своем калькуляторе стоимость двух яблок, смотрит ему прямо в глаза:
      - С вас две триста, молодой человек. Деньги сюда платите, касса сегодня не работает.
      Ага, значит, может быть еще и третий свидетель, кассирша. Совсем хорошо!
      Сунув яблоки в карман, Койот вышел. В ушах звучал голос продавщицы: "С вас... молодой человек..." Она прежде всего обратила внимание на его возраст, запомнила его. Вспомнит и лицо, как пить дать, вспомнит!
      Да, ждать инкассатора в магазине нельзя!
      Придется ждать его возвращения в телефонной будке, на улице.
      Надо точно рассчитать секунды...
      А потом - стрелять, стрелять и стрелять! Не давать времени инкассаторам на то, чтобы они пришли в себя, чтобы стали оказывать сопротивление. Убить надо всех троих. Забрать несколько мешочков с деньгами. Непокойно уйти...
      Он сделает это завтра, в это же время. Как только знакомый "УАЗ" подъедет к магазину "Сельхозпродукты".
      Ночевал Койот у Марины.
      С вечера они потешили друг друга ласками.
      Повод для этого был самый что ни на есть банальный: исполнилось два года, как Марина работала у Кашалота, и сто дней с момента их знакомства с Павлом.
      По этому случаю Маринка устроила праздничный ужин.
      - Слушай, а ты помнишь, как пришел к киоску "Братан"? Как глаза на меня пялил?! - смеясь, говорила она, уютно устроившись у него на плече. Марина была в красивой ночной рубашке, привычно пахнущая дорогими духами, по-прежнему сдобная и желанная. Помня, что сожитель ее моложе на несколько лет, она тщательно следила за собой, одевалась с иголочки, и про Павла не забывала: то рубашку ему моднющую подарит, то бритвенный прибор "Жиллетт", то носки...
      Дела в киоске и вообще на фирме шли хорошо, Кашалот продавщиц своих не обижал, по "лимону" в месяц они имели как минимум, а к праздникам - на Новый год, к женскому дню 8 Марта и к дням рождения Борис Григорьевич отваливал и премиальные: когда наличными, когда ценными подарками. Не забывал он и про любовь к своим "кошечкам". Надежда, как и прежде, ходила у него в фаворитках (она, как предполагала Марина, и получала побольше), но и про Светку с Мариной шеф не забывал. Правда, с тех пор, как стала она жить с Павлом, Борис Григорьевич домогательства сократил до одного раза в неделю, но и от этого "раза" Марина старалась теперь увильнуть, ссылаясь то на женское недомогание, то на головную боль-мигрень или дурное настроение. А потом и вовсе заявила своему патрону, что собирается замуж, хотя разговора такого у них с Павлом не было.
      Разумеется, Койот об этом не знал, считая, что обладает Мариной единолично, в чем она его не разубеждала.
      - Шеф про тебя спрашивал, Паша, - сказала она, вернувшись из ванной и снова устроившись рядом с Павлом.
      - А откуда он про меня знает? - насторожился Койот.
      - Ну... я намекнула. Мол, встречаюсь с молодым человеком, отношения у нас серьезные.
      - И что же он про меня спрашивал?
      - Понимаешь... Борис Григорьевич очень внимательно относится к тому, с кем общаются сотрудники его фирмы. Мы же как одна семья, все у нас построено на доверии, все друг друга знают:
      кто чем дышит, с кем живет...
      - Меры безопасности?
      - И это тоже. А как иначе, Паша? Время такое, и вообще. В бизнесе, где крутятся большие деньги, без этого нельзя. Доверие сотрудников и информация друг о друге должны быть стопроцентными. Бывают же такие дела, когда и язык надо за зубами очень крепко держать. В общих интересах. Да и о себе стоит подумать.
      - Ну-ну. А что конкретно твой шеф обо мне спрашивал?
      - Кто ты и чем занимаешься. Я сказала, что безработный в данный момент, живешь на случайных заработках, шабашках. Мне иногда в киоске помогаешь, ящики таскаешь - перекладываешь, товар сортируешь...
      - Так. Дальше?
      - Ну, Борис Григорьевич и говорит: пусть, мол, к моей фирме прибивается, если ты за него можешь поручиться. Хватит баклуши бить. Найдем дело. И получать хорошо будет.
      - Ящики мне ваши неохота таскать. Я отцу часто помогаю, натаскался уже, аж хребет ломит.
      - Шеф может тебе какую-нибудь другую работу предложить.
      - Какую, например?
      - Охранником. Или шофером на "Газель", у нас есть такая. Ты на машине умеешь ездить?
      - Нет.
      - Ну... Тогда вам с ним надо встретиться, поговорить. Мужики - вы быстрее общий язык найдете.
      - Может, и договоримся. Жизнь покажет. А охранником... Какой из меня охранник?! Тощий, слабый... Иду к тебе, а ветер так и качает из стороны в сторону. - Койот засмеялся.
      Марина приняла его игру.
      - Ой-ой-ой, расхныкался, бедненький! - Она еще плотнее прижалась к нему. - Инвалид. Хаха-ха... Да ты только кажешься тощим и слабым.
      На самом деле - железо. Уж я-то изучила тебя за это время. И силушки у тебя на троих, не прибедняйся. Уж если кого и качает после постели, так это меня. Ну-ка, обними еще разок!.. Покрепче, мой хороший, не бойся, не раздавишь.
      Натешившись, Марина заговорщицки сообщила Койоту:
      - А знаешь, Паша, у нас суд на днях был.
      - На фирме, что ли?
      - Н-ну... Мы судили, да.
      - Вы-ы?
      - А что ты так удивляешься? У нас разные клиенты. К Борису Григорьевичу по самым разным вопросам люди обращаются. Он в нашем районе вроде как негласный глава администрации... Ха-ха-ха... Нет, я серьезно, что ты! У него знаешь какой авторитет? К нему все идут: и из милиции, и с заводов приходят, и просто жители.
      Койот приподнялся на локте, с интересом заглянул Марине в лицо.
      - Что эти жители, заказывают осудить когонибудь из конкурентов, порядок в торговле навести?
      - Примерно. Борис Григорьевич всякие конфликты разбирает - и по торговой линии, и по бытовой. Многим помогает, ты не смейся. Но в этот раз парни наши одного домашнего хулигана проучили. (Марина не знала, что Гнида и его родители уже мертвы.) Он совсем распоясался, мать свою хотел изнасиловать. Представляешь?!
      - Во козел! Ну и что было-то?
      - Ну, ребята наши, по-русски говоря, его отмудохали как следует и предупредили, что...
      - А ты-то тут при чем? Тоже мудохала?
      - Нет, что ты! Я в суде народным заседателем была. Вот! Понял, с кем имеешь дело? - Марина кокетливо вздернула нос.
      Койот неохотно, деланно как-то засмеялся.
      - Слушай, Маринка, а ты случаем в ментовке нештатником или, как это сейчас называется, стукачом не служишь?
      Она обиделась, надула губы. Потом вдруг, переменив настроение, затормошила Павла:
      - А-а, испугался! Признавайся, чего натворил? Кого замочил, душегуб окаянный? У кого деньги отнял?
      Он отбивался, подыгрывая ей, но особо веселиться что-то не хотелось очень уж близко подошла Марина...
      - Еще как развлекаетесь? - спросил он минуту спустя, когда она снова успокоилась.
      - Кота недавно хоронили. Спонсора. У шефа кот был, ему кто-то золотые клыки вырвал, а потом и придушил. Так и подбросили нам в киоск, дохлого. Борис Григорьевич очень горевал. Поклялся, что найдет убийцу и тогда... она вздохнула, поежилась.
      - Какие страсти-мордасти! Из-за кота человека может замочить? Серьезный у тебя шеф.
      - Он Спонсора очень любил, Паша Но, как я поняла, дело даже не в нем. Кто-то этим предупредил шефа, мол, гляди, выступай, да не очень, а то и с" тобой то же самое будет. Тут со смыслом, понимаешь?
      - Чего не понять?!
      Койот закурил, молчал, долго думал. Потом спросил:
      - Марин, а если со мной что случится... будешь жалеть?
      Она встрепенулась, хихикнула:
      - А что с тобой может случиться? Ящик в магазине на голову упадет? Или что?
      - Ну мало ли!
      Она снова обвила его руками и ногами, стала целовать - жадно, ненасытно. Уж что-что, а в любви Марина была неуемной. Приговаривала:
      - Ничего с тобой не случится, мой хороший.
      Слушайся только свою Маринку, ничего лишнего себе не позволяй. Проживем. Денежки у меня есть, кое-что припасла. Но, конечно, и тебе надо на работу устраиваться, мы молодые еще, деньги не помешают. Дочка у меня, может, еще дети будут, а?.. А работать тебе лучше всего у нас, на нашей фирме. У шефа - грандиозные планы, Паш!
      Надька как-то сообщила по секрету, что Борис Григорьевич центр к рукам хочет прибрать, там свои магазины открыть. И офис куда-нибудь в центр Придонска перевести. И ты знаешь, он ведь добьется своего! Он упорный мужик - ужас какой! Бели что задумал - как танк будет переть.
      - С характером шеф! - одобрил Койот.
      - Еще с каким! - подхватила Марина. - Так что прибивайся к нам, Паша. Чего без дела болтаться, шабашки какие-то сшибать. И деньги у тебя хорошие будут, и я за тебя переживать не стану. Ходишь где-то целыми днями...
      - Ладно, подумаю, - сказал Койот. - Давай спать. Ты завтра как работаешь?
      - Вечером. Встретишь меня?
      - Конечно.
      * * *
      ...Все получилось, как Койот и задумал.
      С утра он отправился к своему родному дому, забрался на чердак, выкопал из шлаковой засыпки сверток с пистолетами.
      На квартире у тещи (ему повезло и в этот раз:
      Людмила с Костиком отправились к врачу, а теща ушла на площадь Ленина митинговать вместе с другими пенсионерами по поводу задержки пенсий) он разобрал "Макаровы", смазал, проверил работу.
      Ментовские стволы действовали безотказно.
      На место нападения он прибыл за полчаса до приезда инкассаторов. Возле облюбованного им магазина все было как и вчера: тихо, спокойно.
      Народа, жаждущего приобрести в "Сельхозпродуктах" товара, не наблюдалось. Толклись возле входа два каких-то алкаша, потом, дождавшись третьего, гчастливые, ушли за магазин, кирять.
      Стоял душный, по-летнему еще теплый вечер.
      Осенью как таковой еще и не пахло. Балконы дома над магазином в большинстве своем распахнуты настежь. На них, как сказал бы какой-нибудь остряк-самоучка, - мирные обыватели. Кто в кресле сидел, кто с сигаретой в зубах стоял и поплевывал вниз, кто просто так глаза на жизнь пялил, отдыхал от дневных праведных трудов.
      Через полчаса все эти люди станут свидетелями...
      Впрочем, что они сверху увидят? Какой-то человек в коричневой куртке и черной шапочке стрелял из пистолетов, сразу с двух рук, потом, схватив деньги в инкассаторской машине, убежал.
      Пусть эти "мирные обыватели" стоят, пусть смотрят. Через полчаса заметно стемнеет, но уличные фонари гореть еще не будут. Их включат после восьми, вчера он специально проверял, наблюдал, как изменилось все вокруг. Конечно, можно операцию и отложить, скажем, на октябрь, а то и на зиму, когда темнеет совсем рано, но это еще три-четыре месяца, а жить надо сегодня. Сентябрьские сумерки - это тоже совсем неплохо.
      В сумерках, как известно, все кошки серы, и он, Койот, станет на время серой кошкой, которую еще поискать в темноте.
      Да, заметно смеркалось. Лица издали выглядели размытыми, отдельные черты трудно уже было рассмотреть.
      В "Сельхозпродуктах" распахнуты фрамуги - душно и там, хотя первый этаж, у земли. За стеклом маячит та самая белобрысая продавщица, которая продавала ему яблоки. Его, Койота, она, конечно, не видит - он стоит за кустами боярышника, поодаль, курит. Шапочка надвинута на глаза, руки то и дело ныряют в карманы куртки, щупают пистолеты уже с передернутыми затворами, с патронами в патронниках. Осталось только выхватить их, удобные эти, пригревшиеся в его карманах стволы, и - стрелять! стрелять! стрелять! Шестнадцать пуль полетят туда, куда он велит им лететь.
      В магазине зажегся свет. Рано вообще-то, но на улице светлее, чем в помещении.
      Торговый зал магазина теперь отчетливо виден. У прилавка одна-единственная покупательница.
      Правильно, что он, Койот, не стал дожидаться инкассатора в магазине. Что бы он, действительно, делал там?!
      Внимание!
      "УАЗ" тронулся от соседнего магазина к "Сельхозпродуктам"...
      Койот пошел к телефонной будке. И он, и инкассаторский вездеход заняли исходные позиции примерно в один и тот же момент.
      Он снял трубку. Крутил диск, не глядя. Следил за входной дверью. То, что происходило в магазине, за витражами, он теперь не видел - не позволял ракурс, стекла бликовали. Но его, кажется, видели. Та самая белобрысая продавщица она сидела у самого стекла, смотрела на улицу, скучала. До конца работы еще больше часу, а покупателей - ни одного!
      В двери показался инкассатор-сборщик: мужчина средних лет, в пятнистой униформе, на боку, в кобуре - "Макаров".
      Действуй, Койот!
      Он рванулся вперед. Кажется, две-три секунды он все же потерял, ошибся в подсчетах времени. Инкассатор уже садился в машину, и "УАЗ"
      тронулся с места
      В обеих руках Койота - стволы. Догнав машину, он выскочил вдруг перед ее капотом, открыл огонь. Всех троих инкассаторов он хорошо сейчас видел: двое сидели на передних сиденьях "УАЗа", лицо третьего хоть и смазывалось полумраком машинной,утробы, тем не менее достаточно четко белело за лобовым стеклом.
      Водитель был поражен первыми же пулями.
      Он упал на руль автомобиля. Но машина продолжала движение. На очень малой скорости, примерно на такой же, с какой шел сбоку и продолжал стрелять Койот.
      Он бил и бил по зеркальным стеклам, видя в них свое сосредоточенное лицо с надвинутой на самые глаза шапочкой. Забежав снова вперед, стал стрелять по инкассатору-сборщику, сидящему справа. Видел, что попал в него, что инкассатор ранен, но успел выхватить свой "Макаров". Сейчас же в ответ раздались выстрелы из "УАЗа".
      А машина тем временем продолжала двигаться. Неуправляемый "УАЗ" описывал перед магазином странную какую-то дугу, лез по кустам, выкатился было на дорогу, на Дмитровскую, потом вновь покатил к магазину, на площадку передним.
      Наверное, водитель был еще жив и что-то хотел предпринять, потому что передняя левая дверца вдруг распахнулась, и он - окровавленный, в такой же пятнистой форме, как и инкассаторы - стал потихоньку вываливаться из машины. Возможно, водитель хотел просто выскочить - стрелять снаружи было бы удобнее: Койот бегал вокруг "УАЗа", за ним трудно было уследить.
      Но шоферу оставалось жить мгновения: он так и застыл в раскрытой дверце...
      Но почему "УАЗ" движется, черт бы его побрал? Кто им управляет? Как его остановить?
      Койот нервничал. Ошибка следовала за ошибкой: он опоздал к моменту выхода инкассатора, не смог сразу же уложить водителя и сборщика, сидящего справа, теперь вот результат - кружащий перед магазином "УАЗ"! Ч-черт!
      Машиной, конечно, никто не управлял. Но инкассатор-сборщик, сидящий справа, уже получивший несколько пуль в спину и грудь, не растерялся, не потерял самообладания: это он, нагнувшись, левой рукой достал до педали газа, нажал ее. Успел включить и сирену. Тревожный ее вой добавил нервозности. Койот беспомощно оглянулся - не мчится ли кто-нибудь на помощь инкассатором?
      Из утробы машины отвечал теперь один только ствол. Но кто стрелял и где сидел этот стрелок, Койот уже не мог понять. Пули этого стрелка никакого вреда Койоту не причинили, из машины его не было видно, но Койот понял окончательно, что задней дверцы ему не открыть, что патроны в пистолетах кончаются, что придется, кажется, уходить...
      В дверях магазина, привлеченные выстрелами и воющей сиреной, показались какие-то люди.
      Кто-то из них, возможно, собирался и вмешаться в происходящее, помочь инкассаторам, но Койот тотчас пресек все их намерения: он выстрелил в человека в синем халате, и тот, схватившись за лодыжку, вскрикнув, упал на асфальт. Остальные бросились назад, в помещение, по ним, наверное, уже и не было нужды стрелять, но Койот со зла пальнул по витражам еще пару раз посыпались стекла...
      Он уходил за магазин спокойным, но быстрым шагом. Здесь, за углом, была как бы мертвая зона:
      балконы с другой стороны дома - с улицы. Его снова увидят те, с балконов, но они увидят другого человека - без шапочки и куртки. Пистолеты и одежду Койот сунул в полиэтиленовый пакет, и кто теперь догадается, что этот парень с пакетом в руках и только что стрелявший в инкассаторов гангстер - одно и то же лицо?!
      Миновав переулок частного сектора, оглянувшись назад и убедившись, что погони нет, Койот выбросил куртку в кусты (кто-нибудь из бомжей подберет), а шапочку пожалел - пригодится еще.
      Со временем операцию по нападению на инкассаторов придется повторить не взял же деньги, не взял!!!
      Смеркалось. Сумерки прятали его, помогали быстро и незаметно для встречных (Койот стремительно двигался хорошо изученным маршрутом) уйти от опасного места. Там, у него за спиной, оставался труп водителя "УАЗа", два раненых инкассатора и один рабочий магазина - это он потом прочитает в газетах. Но главное - там, в "УАЗе"
      с простреленными стеклами, оставались миллионы рублей, плотные брезентовые мешочки с деньгами!
      Койот скрипнул зубами и прибавил шагу. Теперь надо снова получше спрятать пистолеты.
      Сколько в них осталось патронов? Пять? Шесть?
      Хватит ли на следующий раз?.. Хотя что это он: не нужно спешить, милиция теперь будет искать его с удвоенной, с утроенной силой заговорили похищенные у патруля стволы! Теперь сыщики будут знать, что они в городе, что ими нынче воспользовались, что Придонск надо перевернуть вверх дном, а преступника найти! Ведь он, Койот, очень опасен, очень!..
      Глава 15
      УШЕЛ, РАСТВОРИЛСЯ...
      И снова милиция забросила в криминальный мир города свой "невод".
      ...Оперативная группа Левобережного РОВД была на месте преступления через десять минут.
      Чуть позже приехал следователь прокуратуры этого же района
      К тому времени место происшествия было уже оцеплено, вызвана "Скорая помощь", опрашивались свидетели.
      Свидетелей в этот раз была масса. Преступление совершалось на глазах многих. Главными свидетелями-пострадавшими были, конечно, инкассаторы.
      Но водитель Королев от полученных ран скончался. Инкассатора-сборщика Рудакова увезли в больницу в бессознательном состоянии: он получил три тяжелых ранения. Меньше всех пострадал старший инкассатор Швец: пуля попала ему в правую кисть, раздробила рукоятку "Макарова", из которого он вел огонь, затвор заклинило
      До последнего момента сражения с бандитом отстреливался лишь Рудаков. Пока не потерял сознание и "УАЗ" заглох - некому было больше нажимать на педаль газа. Швец в этот момент стрелять не мог, да и нападавший прекратил огонь по машине - он палил теперь по витражам магазина, по людям, мешавшим его отступлению.
      В ту самую минуту, когда и "Скорая помощь", и оперативная группа Левобережного РОВД с включенными сиренами подъезжали к месту преступления, Койот спокойно входил в подъезд своего дома, поднимался по скрипучей деревянной лестнице наверх, на второй этаж, а потом быстро, словно кот, забрался по железной лестнице на чердак. Здесь он, подсвечивая себе спичками, закопал стволы в шлаковую засыпку, не вынимая их из пакета, а шапочку сунул в карман.
      Через несколько минут спустился на лестничную площадку, позвонил в дверь - ключи от квартиры забыл, кажется, у Марины.
      Открыла ему Валентина
      - А вы с Людкой не встретились? - спросила она
      - Нет. А что, она приходила?
      - Да, только что была. С Костиком. Шум тут устроила. Или, говорит, пусть живет с семьей, или вещи приходит забирать.
      - Ладно, заберу, - буркнул Павел. - Отец дома?
      - Дрыхнет. Пьяный пришел.
      - Поесть дашь?
      - Иди на кухню, я как раз рыбу жарю.
      Койот поел, сказал мачехе, что отдохнет у себя
      в комнате, и удалился. Лежал в одежде поверх одеяла, вспоминал в деталях случившееся, анализировал. Кажется, и в этот раз ему удалось уйти. Его видели, да, но одежда многих собьет со следа, внешность доподлинно вряд ли кто мог запомнить. Все-таки и шапочка и куртка свою роль сыграли. Это он хорошо придумал с переодеванием. Хоть и не ново, но главное - успел в первую же минуту отступления изменить свой облик, это важно. А сюда пришел - правильно. В любом случае Валентина подтвердит, что вечером Павел был дома. А назвать точное время, высчитать минуты она вряд ли сумеет. Да и зачем ей это, точное время? Разговора у них на эту тему не было, а набавить пятнадцать-двадцать минут в свою пользу он сможет.
      Машинально глянул на будильник, стоявший на подоконнике: часы показывали 19.30. Можно идти к Марине.
      Снова у него было неплохое алиби.
      ...К 19-30 на Дмитровскую примчались несколько машин из управления внутренних дел.
      Голубой "рафик" привез старшего уполномоченного по особо тяжким, Сидорчука, криминалистов. На своих служебных "Волгах" прикатили начальник управления генерал Тропинин и его зам по оперативной работе полковник Васильев. Словом, начальство собралось здесь почти в том же составе, что и у Дома офицеров, когда были убиты два постовых милиционера.
      Оперативно-следственные действия развернулись по той же схеме: осмотр места происшествия, изъятие стреляных гильз, опрос свидетелей, фотографирование мертвого водителя, полувывалившегося из кабины "УАЗа", работа по горячим следам.
      Следов на этот раз было множество. Оперы теперь знали, что нападавшему примерно двадцать пять - тридцать лет, что это мужчина худощавого телосложения, одет он был в коричневую куртку, в черной шапочке, надвинутой на самые глаза, что на нем были джинсы, что вооружен был двумя пистолетами и что это хладнокровный, умеющий владеть собою преступник.
      Жильцы дома, где расположен магазин и чьи балконы выходят сюда, на Дмитровскую, те, кто в тот момент оказался на своем балконе, заявили, что нападавший с места преступления не убегал, а просто зашел за угол магазина, а куда потом делся, никто не видел, что никакая машина в этот момент от магазина не отъезжала, и за домом, в частном уже секторе, молодой человек в коричневой куртке и черной шапочке не появлялся...
      Ценным свидетелем оказалась продавщица "Сельхозпродуктов" Богданова: она уверяла Сидорчука, что, кажется, видела этого парня за день-два до нападения на инкассаторов, он покупал у нее яблоки. Но утверждать это стопроцентно не может, надо бы взглянуть на этого человека еще разок, тогда бы она сказала точно.
      Узнал бы парня и раненый рабочий магазина, Хорошильцев: он видел убийцу метрах в шести от себя, хорошо его запомнил.
      Запомнила бандита и еще одна женщина, тор. ровка из Ростовской области. Они с мужем привозили на Дмитровский рынок арбузы, вон стоит их зеленая "Волга" с пустым прицепом. Они находились метрах в пятидесяти от магазина, муж менял переднее левое колесо, а она стояла по эту сторону машины, смотрела как раз на магазин, видела, как подъехал инкассаторский "уазик", как откуда-то взялся парень с пистолетами и стал стрелять. Молодой этот бандит почти все время был обращен к ней лицом, и лицо это она довольно хорошо рассмотрела, запомнила. Хотя действительно он прятал лоб, шапочка съехала ему на самые глаза, но в процессе перестрелки она ему видно мешала, и он сдвинул ее повыше. Рыбальченко - такая была у женщины фамилия - подтвердила, что парень - брюнет, лет двадцати пяти - двадцати семи, не больше, худощавый, среднего телосложения, был одет... да, в коричневую куртку из болоньевого материала, в черную вязаную шапочку без помпончика, в синие потертые на коленях джинсы и белые кроссовки. В обеих руках у него было по пистолету, в марках она не разбирается, сказать, что было за оружие, не может.
      Стрелял сразу из двух стволов, бегал вокруг инкассаторского "УАЗа", стрелял по стеклам, в кабину, старался, видно, остановить машину, а она все двигалась. Потом, когда машина все же остановилась, парень ничего больше предпринимать не стал, а быстрым шагом пошел за угол магазина. Тут из дверей выскочили несколько человек, наверное, сотрудники этого магазина, и парень стал стрелять в них. Рыбальченко видела, как бандит на ходу снял с себя куртку и шапочку, сунул все это в полиэтиленовый пакет и ушел, скрылся вон за тем углом дома...
      Сидорчук, а с ним еще два опера из УВД, ринулись в указанном направлении, но, обогнув угол девятиэтажки, убедились, что преступник хорошо продумал пути своего отступления - идти тут можно было куда угодно: хитросплетение переулков частного сектора давало ему возможность выбирать массу маршрутов - как пеших, так и на транспорте. Вполне возможно, что все-таки здесь нападавшего ждали сообщники на легковушке, и уехать на ней можно было на все четыре стороны.
      Однако опрошенные жители всех этих переулков, прилегающих к тылу магазина "Сельхозпродукты", в один голос заявили, что никакой чужой машины они в это время, около семи вечера, не видели, никто отсюда, с Репина и Артуровской, на больших газах не выезжал, было еще светло, и машину бы заметили. А стояла ли она там, дальше, на Ленинской... да Бог ее знает! Это уже магистральная, транспортная улица, машины там стоят и движутся стаями, какая из них могла бы быть интересной для милиции, даже предположить трудно... Скорее всего парень этот был "безлошадный"...
      Снова более десяти опергрупп всю ночь рыскали по городу, снова в квартирах бывших зеков и ненадежных с точки зрения милиции элементов раздавались звонки, снова тормошили агентуру...
      Никто ничего не знал.
      И никаких особых зацепок у уголовного розыска не было и в этот раз.
      * * *
      Немного отдохнув в предрассветные уже часы, подремав дома в тревожном полусне, в восемь утра Сидорчук снова был в своем рабочем кабинете. В восемь тридцать его вызвали к генералу.
      Там, в просторном светлом кабинете с громадным, подковообразным столом для совещаний, сидел уже и заместитель Тропинина Васильев. И начальник управления, и главный опер области были, конечно, удручены вчерашним чепе, тем, что в который уже раз преступнику удается уйти с места происшествия, и работа по горячим следам снова не дала результатов. Практически бессонная ночь, сотни опрошенных людей, сотни же прокрученных на компьютере управления информационных карточек - все впустую. Пусть и пока.
      Более или менее надежных зацепок, которые вывели бы их на преступника, у сыщиков не было.
      За минувшую ночь никто интересныйв сети розыска не попал, "невод" вытаскивал на берег мелкую рыбешку. Снова уходило драгоценное время, снова оно работало на этого дерзкого, неуловимого гангстера...
      - Какие имеете соображения, Алексей Иванович? - спросил Тропинин.
      Сидорчук помедлил с ответом. Общих слов говорить начальству не хотелось, хотя версий родилось множество.
      - Прежде всего нужно дождаться экспертизы баллистиков, товарищ генерал. Хотелось бы знать, что за стволы были у этого мерзавца. Возможно, это подскажет нам какие-то новые ходы.
      - Так. Дальше?
      - Как всегда, нам следует обратиться к помощи населения, через телевидение и газеты. Составить фоторобот, попросить нашего художника сделать рисованный портрет преступника. Снова поработать на компьютере, уже с фотороботом.
      Ну и работа с агентурой - это главное. Если это залетный...
      - Разрешите, Владимир Ильич? - Васильев дождался начальственного кивка генерала, сказал:
      - Мы начали широкомасштабную операцию в городе и в прилегающих к областному центру районах. Я вам докладывал, что в Новоусманском и Хохольском районах группой лиц совершены сходные по почерку нападения на кассы совхозов и колхозов, ограблены строительный трест, несколько граждан под угрозой применения оружия - это обрез ружья и пистолеты. У граждан отнимаются машины, деньги, ценные вещи. За Животинным в лесу найден труп Роговцева, машина его пропала. Есть версия, что Роговцев занимался частным извозом, его, видно, заманили приличной суммой, уговорили ехать поздно вечером в направлении Животинного... Там, в лесу, и убили. Под угрозой применения того же обреза отнят автомобиль у Дунцева - его сначала усыпили газовым баллончиком, потом связали, бросили у шоссе, в лесопосадке. Примерно так же поступили с Казариным...
      - Вы хотите сказать, Николай Михайлович, что все это время в городе и районах области действует одна и та же банда? - уточнил генерал.
      - Да, как версия, Владимир Ильич. Вспомните: наших ребят убили именно из обреза, обрез всплывает и в случае с Дунцевым, при ограблении колхозных касс.
      - Ну, как версия, годится. - Генерал был, несмотря на свой чин и высокое положение, мягким человеком, работа в милиции не ожесточила его, не приучила давить на подчиненных, заставлять их думать так, как думает он. В милиции, как и в любом другом учреждении, есть специализация, а спец всегда знает больше любого руководителя, Тропинин это помнил.
      - Только непонятно... с инкассаторами, на Дмитровской... - продолжал он в раздумье. - Другие участники группы никак не проявились.
      Никто же других людей у магазина не видел. Или хотя бы там, на Репина, Артуровской...
      - Мы не знаем их замысла, Владимир Ильич.
      Возможно, планировалось, что этот, нападавший, убив инкассаторов, даст возможность другим беспрепятственно подбежать к "УАЗу", схватить деньги. Сообщники могли ждать где-то поблизости, возможно, их машина стояла вот здесь, на Дмитровской, напротив школы, - Васильев положил перед генералом нарисованную от руки схему. - Может быть, тачку они поставили вот тут, за забором... Надо сказать, что и время, и место нападения на инкассаторов преступники выбрали грамотно - путей отхода здесь много, удобно скрываться. Но у них что-то сорвалось, не вписалось в план, какой задумали. Видимо, нападавший упустил момент, на две-три секунды вышел из телефонной будки позже, чем следовало по замыслу.
      Инкассатор уже успел сесть в машину, захлопнул дверцу. Ну, дальнейшее вы знаете. "УАЗ" был заблокирован и телом водителя, и запорами изнутри.
      Задние дверцы не открывались, доступа к мешкам с деньгами преступник не получил. Время было упущено, и банде ничего не оставалось, как сматываться. Вполне допускаю, что нападавшего машина ждала на Ленинской, вот тут, у хозяйственного магазина, и машина эта двинулась к Чернавскому мосту, к дамбе, навстречу опергруппам из Управления и Левобережного РОВД... Дерзко, нахально, но это самый выигрышный вариант.
      - Может быть, может быть, - думал вслух генерал. - Продолжайте, Николай Михайлович.
      - Мы проводим сейчас ряд криминалистических экспертиз, Владимир Ильич, я хочу убедиться прежде всего по оружию - что за стволы у этой банды.
      - Вы все же думаете, что это действует одна и та же группировка?
      - Думаю. Почерк схожий, Владимир Ильич.
      Оружие - одно и то же: обрез, теперь пистолеты.
      Выбираются примерно одинаковые объекты нападения.
      - Ну, объекты все преступники выбирают схожие, - возразил генерал. Как и мотивы преступления: быстрое обогащение. Потому и нападают на кассиров, инкассаторов... Им кажется, что это самый короткий и надежный путь. Рискованный, да, они это очень хорошо понимают, и тем не менее... Что ж, Николай Михайлович, разрабатывайте эту версию. Может быть, действительно одни и те же сволочи действуют.
      - Я бы предложил и другие версии, товарищ генерал, - сказал Сидорчук, когда начальник управления снова перевел на него взгляд. - Думаю, не стоит нам отказываться и от мысли о возможности нападения на инкассаторов их сослуживцев...
      - А почему нет? - согласился Тропинин. - В жизни всякое может случиться. Цель нападения тут ясна, завладение деньгами и оружием инкассаторов. Человек, хорошо знакомый с их работой, с графиком инкассации... Да, как версия, годится, Алексей Иванович. Хотя интуиция подсказывает мне, что сработали тут не бывшие инкассаторы или действующие сослуживцы потерпевших. Скорее люди извне, из той же банды, о которой докладывал Николай Михайлович.
      - Мог быть и одиночка, товарищ генерал. - Сидорчук высказал это мнение, но что-то в голосе его особой уверенности не было. Да и практика говорила о том, что на инкассаторские машины, как правило, нападают все же группы из двухтрех человек.
      Тропинин вздохнул:
      - Мог, конечно, но маловероятно, Алексей Иванович. Представьте другую ситуацию: водитель был сразу убит, нападавшему удалось проникнуть в машину, взять мешки с деньгами. И куда бы он с ними двинулся?.. Разгуливал по городу?
      Сама логика заставляет преступников как можно быстрее скрываться с места преступления, заметать следы. А тут без машины не обойдешься...
      Да, скорее всего действовала банда, была где-то машина... Надо искать. Торопите криминалистов, Николай Михайлович, - снова обратился генерал к своему заместителю. - Художника попросите побыстрее сработать, информационную службу. Если надо, я вмешаюсь.
      - Не нужно, Владимир Ильич, - возразил, поднимаясь, Васильев. - Люди работают, я держу на контроле. И здесь, в управлении, и опергруппы в городе. Отрабатываются все, схожие по фотороботу. Мы с Алексеем Ивановичем на острие событий.
      - Хорошо, свободны, - генерал потянулся к настойчиво звавшему его телефону. - Доложите мне потом, как только будут результаты у баллистиков.
      ...Баллистическая экспертиза показала: в инкассаторов стреляли из пистолетов Макарова, которыми были вооружены милиционеры Косарев и Кривцов. Это их оружие.
      Обрезы - тот, из которого убили старшину и сержанта, и тот, что на руках у банды, действующей в районах области, - разные.
      Со слов очевидцев преступления (их оказалось семнадцать) составлены композиционные и рисованные портреты нападавшего.
      Фоторобот был сейчас же растиражирован: физиономия, отдаленно напоминающая Павла Волкова, появилась в информационных выпусках местного телевидения, в газетах, на стендах "Их разыскивает милиция", у оперативного состава и постовых милиционеров.
      Оперативники расставляли вокруг Койота красные флажки.
      Но пока что они стояли довольно далеко от того места, где обитал Койот.
      * * *
      Прокуратура Левобережного района города возбудила по факту нападения на инкассаторов уголовное дело, но когда стали известны результаты баллистической экспертизы, областная прокуратура забрала это дело в свое производство.
      Дела об убийстве милиционеров и нападении на инкассаторов были объединены в одно, под общим номером.
      Возглавила группу следователей и оперативных работников УВД следователь областной прокуратуры по особо важным делам старший советник юстиции Эмма Александровна Крайко.
      В группу вошли следователь прокуратуры Валентин Костенкин, а также подполковник милиции Алексей Иванович Сидорчук со своими людьми.
      ...Некоторое время спустя, когда горячечный запал сыщиков поубавился, когда необходимые и неотложные следственные действия были выполнены, а результаты по установлению убийцы (или убийц) милиционеров и инкассатора попрежнему оставались на нуле, когда стало ясно, что, видимо, управлению внутренних дел области не справиться с тяжкой задачей, у генерала Тропинина состоялся важный разговор с другим генералом - Николаевым, начальником управления ФСБ. Надо понять чувства милицейского генерала, идущего на поклон к коллеге-сопернику, люди которого также теперь занимались борьбой с организованной преступностью, стать на место начальника областного УВД, который страдал вдвойне: из-за убитых подчиненных и из-за того, что своими силами, увы, милиция не смогла раскрыть это преступление, на которое теперь наложилось другое, не менее зверское, с применением ми лицейского оружия.
      Но интересы дела были превыше всего, и генерал Тропинин отправился в управление ФСБ, в кабинет, в который он редко захаживал, но где его встретили любезно и с пониманием.
      Генералы договорились о совместной работе в принципе.
      О деталях договаривались их подчиненные.
      Прокуратура области взяла их будущий совместный труд под своей патронаж.
      Такую вот тяжелую, изматывающую нервы работу задал преступник-одиночка большой группе оперативников УВД, ФСБ и следователям прокуратуры.
      Потом круг сыщиков заметно сузился. Дело, кажется, переходило в разряд нераскрываемых.
      * * *
      Хорошо выспавшись, Койот долго не поднимался с постели, размышлял. Цели - добыть деньги - он не достиг, тщательно подготовленная им операция практически провалилась. И людей побил, и деньги не взял. Брак в работе, и брак серьезный. Придется исправлять. Придется пистолетам полежать, пусть пройдет время. Время играет на него. Сейчас, в ближайшие месяцы, нечего даже думать о новом нападении на инкассаторов. Милиция стоит на ушах, инкассаторы напуганы, приняли, видно, какие-то новые меры предосторожности, к ним сейчас не подступишься. Все, конечно, понимают: инкассаторов грабили и будут грабить, слишком уж заманчивой и легкой кажется добыча, она манит преступников всего мира. Это теоретически. А практически - его, Койота, фоторобот размножен, за ним охотятся. С психологической точки зрения все должны со временем успокоиться, подзабыть историю с неудачным нападением на инкассаторов у магазина на Дмитровской. Люди, в общем-то, беспечны, забывается даже смерть близких, а уж про коллег по работе и говорить нечего. Водитель-инкассатор убит, двое инкассаторов ранены... Время залечит боль, оно же выветрит память. Во всяком случае, острота случившегося спадет, притупится. Разумеется, нападать на инкассаторов вторично в том же самом месте глупо. Инкассаторов, которые ездят к этому магазину вместо выбывших из строя, проинструктировали теперь будь здоров, запугали и работников магазина. И те и другие, наверное, на каждого покупателя смотрят сейчас как на потенциального убийцу, настороженны и бдительны, и стбит, к примеру, снова появиться кому-либо подо зрите л ьн ому у той же телефонной будки в момент приезда инкассаторской машины, как продавщицы кинутся к телефону в кабинете заведующей, инкассаторсборщик под любым предлогом задержится в помещении, не станет выходить, зато прискочат менты...
      Нет-нет, об этом магазине и думать нечего, хотя там почти идеальные условия для нападения и отступления.
      Самое разумное теперь - снова выждать. Время все расставит по местам. Если его не поймают - а его же ищут, это ясно! - то через год-полтора акцию можно и повторить. Не для того он убивал ментов и завладел их оружием, чтобы тайно любоваться им. Стволы должны работать, приносить деньги.
      Подумав о спрятанных на чердаке "Макаровых", Койот решил, что пистолеты надо рассредоточит ь, то есть хранить их раздельно. Мало ли какая ситуация может возникнуть! Вдруг случайно наткнутся на оружие пацаны или ремонтники из домоуправления. Лазали же летом по крыше, несколько листов шифера заменили. Потом, осенью, у кого-то воздушную пробку в отоплении искали, воду сливали, опять на чердак поднимались. Правда, он, Койот, выбрал там такое загаженное голубями место, что к нему и подойти-то противно, не то что руками ковыряться, искать что-нибудь. И все же любую случайность надо исключить, лишиться сразу двух стволов совсем глупо.
      Он встал, оделся. Дома никого не было - и отец, и мачеха ушли на работу. Павел даже не слышал, как они уходили. На столе в кухне стояла тарелка с жареной рыбой, бутылка пива. Отец, видно, позаботился. Впрочем, рыбу жарила Валентина, пиво и у нее могло отыскаться, она баба запасливая и, чего надо мужику, знает.
      Койот вспомнил про визит жены, Людмилы:
      она по-прежнему была законной ему супругой, на развод не подавала. По сути своих претензий она права: или живи в семье, или уходи.
      Койот вдруг захотел увидеть сына, отцовские чувства все же не покинули его. Он помнил, чувствовал, что сынок тянулся к нему, был рад общению, нуждался в отцовском внимании и мужской ласке.
      Рядом с желанием повидаться с Костиком родилась вдруг неожиданная идея.
      "Ствол!" - подумал Койот.
      Да, один из пистолетов надо спрятать в квартире тещи. Надо помириться с Людмилой, пожить там. Формально он, Павел, имеет право появляться в этом доме. Соседи знают, что они лишь поссорились с Людмилой, что он вроде бы вернулся к отцу, а про то, что живет с Маринкой, знают лишь они двое. В семье же всякое случается: разошлись, сошлись, поссорились, помирились... Муж и жена - одна сатана (хотя именно эта пословица, может, и не совсем к месту, но более подходящую Койот вспомнить не смог). Словом, молодые семьи - сотни проблем. Перебесятся, образумятся. Да и ребенок у них, его воспитывать-кормить надо. Как тут не вернуться?!
      Плотно позавтракав, Койот со всеми мерами предосторожности снова поднялся на чердак, раскопал тайник, извлек пистолеты. Один из них он вернул на прежнее место, а другой, завернув в тряпицу, сунул в пакет, спустился вниз. Так, с пакетом, в котором лежали еще плитка шоколада и с килограмм апельсинов, он и отправился в гости к сыну.
      ...Теща, открывшая ему дверь, глянула на Койота какими-то больными, воспаленными глазами.
      - Проходи, Паша, - сказала она довольно слабым голосом, запахивая на груди халат.
      - Вы что, болеете? - спросил он Веру Ивановну, входя в прихожую и закрывая за собою дверь.
      - Ой, не знаю, но так мне плохо, так плохо! - отвечала она, и губы пожилой женщины дрожали. - За вас душа болит, сердце заходится. И кордиамин пила, и нитроглицерин принимала. Вроде отпустит, а потом как подумаю...
      - Людмила дома?
      - Нет, она в центр поехала. Костику рубашку поискать. Потом надо, говорит, насчет работы на биржу труда заехать. Обещали ей место в какойто фирме, копировальщицей на этот... как его...
      ну, на чем бумаги размножают.
      - На ксерокс, что ли?
      - Во-во! На ксерокс! Я это слово никак не могу запомнить.
      - Какая же это копировальщица? Копировальщица - это на заводе, кажется, чертежница такая, какая копии делает... Хотя я тоже точно не знаю.
      - Ну ладно, сама разберется, ты проходи, Паша, проходи! - Вера Ивановна засуетилась возле зятя. - Давай поговорим, пока Люды нет.
      - Костик что делает?
      - Да он спит. Проснулся нынче рано, поел, поиграл, а потом говорит мне: "Бабуска, я байбай..." Ну, я его снова положила.
      - Я ему вот гостинцев принес. - Койот стал выкладывать шоколадку и апельсины.
      - Спасибо тебе, Пашенька, спасибо! - Теща слезящимися глазами смотрела на него. Села потом напротив, у кухонного стола, сжала на груди руки. Паша! Вернись домой, как сына тебя прошу! Ну что вам не хватает? Умру я скоро, здоровья совсем не стало... Живите с Людой, квартиру вам оставлю, у меня же больше никого нет. Все, что нажила. Денег у меня никаких, кроме пенсии, ты уж извини, да и ту нерегулярно получаю. Но не в деньгах счастье, Паша! У вас семья, ребенок, квартира. У других и такого нету. А Костика лечить надо, растить. Нельзя родное дитя бросать, Паша! Он - плоть твоя, кровинушка. Как можно?!
      - Да я что, Вера Ивановна, - Койот прятал глаза. - Это все Людмила, дочка ваша. День и ночь ведь пилила, деньги требовала. Помешалась на них. А где я их возьму? Зарабатывал как умел...
      - Ну... я поговорю с ней еще. Я понимаю: и тебе трудно, и всем сейчас нелегко. Я ей уж сто раз говорила. И тебя всегда защищала, ты уж поверь на слово. Люду я знаю, она девка с норовом.
      Но и ты не уступишь, вот и нашла коса на камень.
      А плохо всем... Не надо вам расходиться, сынок!
      Помиритесь, очень прошу!.. А с работой как-нибудь, может, и устроится. На биржу вот походишь, поищешь местечко. Другие же работают, устраиваются как-то.
      - Да я сейчас работаю, Вера Ивановна. С отцом, в магазине. Не каждый день, но иногда шабашки хорошие сшибаем. Вот, видите, гостинец Костику принес.
      - Молодец, Паша, правильно. Я знаю, у тебя добрая душа... А Костик у нас подрос, поглядика, папа! - Вера Ивановна поднялась, увлекла зятя за собой, в свою комнату, где на диване раскинувшись спал действительно заметно подросший малыш. - Скоро в школу.
      - А что это он здесь?
      - Да пусть. Лежал-лежал, играла я с ним, а потом и заснул. Видишь, у него и руки стали получше, пальчики выпрямились, говорить хорошо начинает... Лапушка моя! - нежно проговорила Вера Ивановна и поправила под головой ребенка подушку.
      Попросила:
      - Паша, ты бы кроватку ему поправил, а? Гляди, качается вся, я уже и бояться стала его сюда класть - вдруг развалится под ребенком. А что мы с Людой сделаем?
      - Ладно, поправлю.
      Вера Ивановна озарилась счастливой улыбкой.
      - Ну и умница. Ты есть хочешь? Я оладьи утром пекла.
      - Нет, спасибо, ел только что. Потом, может быть.
      - Ну хорошо. Паша, ты посиди дома, а я пока в поликлинику схожу, ладно? Укол, наверное, надо сделать... Таблетки не помогают.
      - Давайте я "скорую" вызову.
      - Не надо, не надо, я ведь ходячая! - Вера Ивановна замахала руками. По свежему воздуху пройдусь, погуляю. А ты побудь с сыночком, побудь. Проснется - дай ему каши, я рисовую сварила, она на плите. А молоко подогрей немного, ладно?
      Теща быстренько собралась, ушла, а Койот подошел к кроватке сына, покачал ее туда-сюда.
      Кроватка действительно готова была развалиться. Конечно, купили ее в комиссионке, она и тогда вся шаталась, а теперь уже столько лет прошло, Костик вырос в ней, в весе прибавил.
      Койот взялся за отвертку и гаечные ключи, подтянул винты. Тут, конечно, надо бы вот эту планку заменить, фанерное дно еле держится...
      Сняв фанерку, Койот вдруг увидел, что в кроватке сына можно устроить великолепный тайник. Дно было двойным, рама обшита с двух сторон, верхняя фанерка была плохо закреплена, болталась на двух винтах и нижняя. А это же основа всей кроватки. Если все это хорошенько стянуть...
      Кому придет в голову, что в детской кроватке спрятан "Макаров"?
      Он заново осмотрел кроватку. Да, тайник тут получался великолепный! Фанера - надежная, толстая, лежит в пазах плотно, без отвертки или ножа ее не выковырнуть. А закручивать винт сверху нет смысла - фанера должна быстро и легко сниматься.
      Койот принес из прихожей свой пакет с "Макаровым" (сунул его в сапог Людмилы, спрятал от тещи), еще разок полюбовался его вороненой сталью, пощелкал спуском. Потом вставил обойму, передернул затвор. Все. Пусть лежит. Так вот в пакете, завернутый. Ствол может понадобиться в любой момент, и его надо будет быстро извлечь из кроватки. Не будешь ведь возиться тут с отверткой - приподнял фанеру вместе с матрасиком и... бери.
      - А.
      Койот потренировался - удобно ли? На "операцию" уходило секунд двадцать. Надо только иметь с собой ножик или ту же отвертку. И чтобы в комнате в этот момент никого не было, чтоб никто не помешал. Иначе второй раз тайником уже не воспользуешься.
      Да, ему сейчас никто не мешал. Он думал, что его и не видел никто. Но из соседней комнаты, из бабушкиной спальни, в щелку чуть-чуть приоткрытой двери за отцом внимательно следил давно уже проснувшийся Костик.
      Он все запомнил, этот сообразительный, хотя и не совсем здоровый малыш. И понял также, что папе сейчас не надо мешать...
      ...Несколько дней Койот пробыл в доме тещи, помирился с Людмилой, а потом, когда она снова распаковалась, ушел, вернулся к отцу, к Марине...
      Глава 16
      КАК СТАНОВЯТСЯ ПОСЛУШНЫМИ
      Кашалот вырезал из местной газеты снимок фоторобота, долго его рассматривал, а потом аккуратно вложил в записную книжку - пригодится. Интуиция подсказывала ему, что рано или поздно пути их с этим убийцей-одиночкой, который так неудачно "наехал" на инкассаторов, пересекутся. Парень - явно дилетант, возомнивший о себе Бог знает что: взять инкассаторов внаглую, одному... Кажется, это еще никому не удавалось.
      Газетный снимок Кашалот показал и ближайшим своим сподвижникам, Мосолу и Колорадскому Жуку: мол, покажется если на горизонте кто-то похожий, тут же мне дайте знать.
      Прошло месяца полтора, в Придонске стоял ноябрь, с ним явились слякоть, холод, и то снег с дождем, то зимние уже морозцы. Борис Григория вел в тот вечер обычный прием граждан, разбирал склоку между двумя ларечниками: те не поделили три метра пространства между своими торговыми точками, дело дошло до рукопашной. Пришлось вмешиваться "власти", каждый из коммерсантов получил ровно по полтора метра пространства и по "лимону" штрафа.
      В кабинет заглянул Колорадский Жук, по лицу его было видно, что у него какое-то важное и срочное дело. Кашалот жестом поманил его к столу, знаком велел сесть.
      - Ну? - спросил занято. - Чего?
      - Шеф, там этот... Ну, что вы нам фотку показывали. Похож очень.
      - Где? - Кашалот сразу же встал.
      - Да у Маринки сидит, в киоске. Я пивка заехал попить, глянул на него и сразу же сюда.
      - Поехали!
      Через несколько минут джип Кашалота стоял у киоска "Братан", за стеклянной стенкой которого проглядывала пухлая, в мохеровом свитере фигура Маринки и какой-то парень.
      - Побудьте в тачке, - велел Кашалот Жуку и Мосолу. - Я сам с ним потолкую.
      Марина увидела машину, сказала Койоту:
      "Шеф приехал" - и пошла открывать.
      - Борис Григорьевич, вы прямо к кофе подоспели, только что сварила. Налить?
      - Налей, налей, - рассеянно проговорил Кашалот, по-хозяйски входя в киоск и защелкивая дверь - снаружи тянуло холодом, а здесь, внутри, было тепло. Об условиях своих продавщиц (не только в этом киоске) Кушнарев заботился, денег на электроэнергию не жалел. Чего, в самом деле, жалеть, в холоде какая дура будет сидеть? Хотя зимы теперь" не очень морозные, но все равно - не лето, а женщине всегда подавай в помещении плюс двадцать, как минимум.
      Словом, могучий масляный электронагреватель, выглядевший как обычная паровая батарея, стоял под прилавком, у ног Марины, и она, судя по всему, блаженствовала. А Койот сидел в подсобке, у дверей, потягивал из большой чашки дымящийся ароматный кофе.
      При появлении Кушнарева встал, поглядывал то на Маринку, то на шефа мне, мол, удалиться или как?
      - Борис Григорьевич. - Кашалот подал ему руку.
      - Павел.
      - Ну-ну. Да ты садись, Паша, чего вскочил?
      Я не старшина, ты - не солдат.
      - Вы - шеф, хозяин, - Койот попытался улыбнуться.
      - Садись, садись... А я вот здесь. - Кашалот сел на низенький стульчик, снял высокую пыжиковую шапку, пригладил пятерней волосы. Внимательно смотрел на гостя Марины, размышлял:
      "Видно, тут он не первый раз. Хахаль Маринки, тот самый сожитель, о котором она говорила. Ну, это ее личное дело... Да, похож на фоторобота, похож. Жук прав".
      Маринка подала Кашалоту кофе.
      - Пожалуйста, Борис Григорьевич. Что еще хотите: печенье, вафли?
      - Не надо. Есть не хочу, сладкого тем более - толстеть начинаю.
      . В окошко постучал покупатель, Марина пошла к прилавку, а Кашалот завел с Койотом осторожный разговор:
      - Чем занимаешься, Паша?
      - Да так, на подхвате, в магазине у отца.
      - Он, что же, магазин держит?
      Койот невольно засмеялся.
      - Это его магазин на плаву держит. Грузчиком.
      - А-а... Ну и как - концы с концами сводишь?
      - Свожу. Иногда шабашим с парнями. Рядом с рынком живу, а там работенка всегда есть. Фуру с арбузами или апельсинами разгрузишь - на три-четыре дня башлей хватает. Сейчас вот картошка пошла. На хавку, короче, добываем. И на бутылку тоже.
      - Ненадежно все это, Паша. Сегодня есть работа, завтра нету.
      - А что поделаешь?! Вся наша жизнь ненадежная. Но я не жалуюсь, мне много не надо. Спокойней живется.
      - Философ... Женатый?
      - Был. Сынок есть, Костик. Людка, жена, прогнала. Мало, говорит, зарабатываешь, а я тебя кормить не собираюсь.
      - Понятно. С Мариной сошлись? - Кашалот говорил вполголоса, с одобряющей и подбадривающей улыбкой.
      - Она сказала?
      - Намекнула. Мол, дружу с одним хорошим парнем. За ручки возьмемся и ходим по Придонску.
      Койот усмехнулся, ничего не ответил.
      - Баба она стоящая, - продолжал Кашалот. - У меня лично претензий к ней нет, на нее можно положиться... Говорила она тебе насчет моего предложения?
      - Ящики у вас тут таскать? Я и на рынке это делаю. День вкалываю, три-четыре дома, отдыхаю, сил набираюсь. Мне это подходит.
      - У меня тоже работенка приличная найдется. День поработаешь месяц-другой в отгулах будешь. Может, и два-три. В зависимости от ситуации.
      Койот с интересом глянул на Кушнарева.
      - Это как? Что-то я про такую работу вообще никогда не слыхал.
      Кашалот отодвинул пустую чашку, глянул на продавщицу:
      - Марин, ты открой нам коньячку да поди погуляй, к Наташке сходи на полчасика. Мы с Павлом потолкуем.
      Марина понятливо кивнула, сделала, что ей велели, откупорила голенастую бутылку "Белого аиста", поставила на крохотный раздвижной столик рюмки, порезала лимон и, накинув на плечи куртку-дубленку, ушла в соседний киоск.
      Разлив коньяк по рюмкам, Кашалот приподнял свою:
      - Ну, со знакомством, Павел! Долго я тебя, парень, искал!
      - Искали?!
      - Да ты пей, пей, не мандражи. Я не мент. Но искал, да.
      Кашалот заметил, что гость выпил неохотно, весь как-то напрягся, насторожился.
      Посоветовал:
      - Расслабься, Пашок. Ты у своих. Я же сказал - не мент.
      - Ну... вы намеки какие-то странные делаете, Борис Григорьевич. - Койот посасывал дольку лимона, не поднимал глаз. - Зачем-то искали меня, а я и не прятался ни от кого. Чего мне прятаться? Маринка в курсе всех моих дел.
      Заново наполнив рюмки, Кашалот вынужден был подняться, захлопнуть окошко в киоске (в него то и дело стучали покупатели), выставил табличку: "ЗАКРЫТО". Все это время думал о том, что хахаль Марины держится хорошо, просто отлично, такого на хапок не возьмешь, голой задницей не напугаешь. Нервы у парня, судя по всему, из проволоки, то есть то, что надо. Да и голова работает, в глазах ум светится, не то что у Колорадского Жука или того же Рыла. Этим бы вмазать да кулаками помахать. Впрочем, такие ему, Кашалоту, тоже нужны... эти не рассуждают, а выполняют команды. А вот с этим парнем придется повозиться, придется. Поуговаривать, как целку, хвост перед ним пораспускать. А потом - прижать. Но спешить не надо, ни кчему. Он сам пришел к нему в сачок, в бредень, который, конечно, гораздо меньше, чем ментовский этот "невод", и уж теперь-то, парень, ты никуда не денешься. Или выйдешь из этого киоска другим человеком, с новыми обязанностями, или...
      Но не надо опережать события и решать за него. Он же не дурак, по всему видно. Замочил ментов (теперь Кашалот не сомневался, что сделал это именно он, Павел) - его не нашли. Напал на инкассаторов, замочил одного, троих мужиков ранил - крутой мэн, крутой! Ну, не повезло ему с добычей, не учел чего-то, не предусмотрел - бывает. Планируешь одно, а на практике получается другое. И не такие операции срываются. Мерзляков сразу же после чепе на Дмитровской рассказывал ему, Кашалоту: мол, всю городскую милицию на ноги подняли, первые трое суток оперы, в том числе и их, Заводского, района почти не спали, что называется, землю рогом рыли, искали этого бандита, но он как в воду канул. Свернул за угол магазина - и пропал, испарился. Вот это класс работы! Какой там Мерзляков его найдет?!
      Алкаш и бабник. Перевертыш. Мент поганый, что еще про него скажешь?! Но - нужный человек, очень нужный, компаньон и все такое прочее. Без него бы на ощупь пришлось жить. А на ощупь в их деле нельзя, надо видеть, куда и зачем идешь - не в капкан ли? Хотя бы по этой причине.
      Кашалот вернулся к столику, сел на свое место, снова налил. Заговорил решительно, с напором:
      - С инкассаторами ты хорошо задумал, Паша Деньги можно было хорошие взять. Только одному такую операцию не поднять, запомни на будущее. Подельники нужны, разделение труда. Как на любом производстве. Без этого нельзя. Да и рискованно все же. Есть способы... ну, безопаснее, что ли. Мягче. И надежнее. Почти стопроцентные. А в таких делах можно и одному сработать.
      Ни один мускул не дрогнул в лице Койота. Он спокойно выпил коньяк, пожевал лимон, выплюнул кожицу. Спросил ровно:
      - Вы о чем это, Борис Григорьевич?
      Кашалот удовлетворенно хмыкнул - парень
      нравился ему все больше и больше. Вынул из кармана куртки записную книжку со снимком, положил перед Павлом.
      - Видишь, тебя свидетели довольно точно срисовали. Знакомый мент рассказывал мне, что человек двадцать тебя видели. Эти портретики, Паша" во всех отделах у ментов висят, на стендах, на руках у розыскников имеются. Если бы этот знакомый мент сейчас тут оказался, он бы точно тебя замел. Как пить дать.
      Койот спокойно взял в руки газетную вырезку, посмотрел.
      - Похож, да. Только брови не мои, лоб тоже не мой. И вообще...
      - Ну... ты же в шапочке был, лоб не видели.
      Но зеленкой и твой хорошо намажется.
      Койот усмехнулся, глянул исподлобья.
      - Это зачем?
      - Да так, я слышал, перед вышаком лоб зеленкой мажут. Чтоб, значит, заражения крови не было.
      - Шуточки у вас, Борис Григорьевич! - Койот крутанул головой, невольно и зябко повел плечами. Вернул снимок. - Это ошибка. Мало ли похожих людей. Даже двойники есть, своими глазами по телевизору видел: у Ельцина есть, у Брежнева, Ленина... А что уж про нас, простых смертных, говорить! Стандарт. Лоб, нос, глаза, рот...
      Природа штампует, как на станке.
      - Паша, не муди, - размеренно, увесисто кладя слова, заговорил и Кашалот. - Я как увидел тебя, сразу усек - ты это. Ты, родной, больше некому. Когда мент этот знакомый рассказал мне, что к чему, кого они ищут, дня три-четыре спустя поехал на джипе к тому магазину "Сельхозпродукты", потоптался там. Разбитые витражи видел, следы от пуль. Походил, подумал. За угол свернул, по Репина прошелся, по Артуровской. На Ленинскую вышел... Куда, думаю, он мог деться?
      Вроде бы за мента думал, розыскника. Был ты один, без тачки и сообщников. И как в наше водохранилище булькнул. Тогда я и подумал: а он где-то тут, рядышком залег. У него тут хата или, на худой конец, надежное лежбище - баба или там хорошие знакомые, у кого переночевать можно. Тогда я и похвалил тебя: умен парень, ничего не скажешь! Рисковый, да, собака, но так и надо в нашем деле. Менты же ринулись черт знает куда, по всему городу, по области "невод" свой дырявый закинули, а ты тихонько домой пришел, лег.
      Я же у Марины узнал, где ты живешь, там до магазина идти... ну, минут семь-восемь... Молодец, Паша!
      - Борис Григорьевич, вы фантазируете Слушать вас, конечно, интересно, а...
      - Ты больше сюда, в мой киоск, к Маринке, не ходи, Паша, - не слушал Кашалот. - Туг ты на Мерзлякова можешь напороться, это начальник угрозыска района, он тут частенько рейды свои делает, усек? Вроде и свой человек, а тебя заметет, уверен. Ради того, чтоб выслужиться перед начальством, зарплату свою оправдать. За тебя же, за информацию о тебе, большие деньги УВД назначило. Читал об этом в газетах?
      Койот неопределенно повел плечами - читал, разумеется, однако на примитивный этот крючок Кушнарева попадаться не пожелал, промолчал.
      А Кашалот, будто и не ожидая никакого признания, продолжал:
      - Паша, ты полежи на дне месяца два-три, зиму. Усы, что ли, заведи, бородку... Видеть-то тебя видели, а изменишь внешность... Ни одна собака ногу на тебя не задерет, понял? Потом, попозже, я тебя могу и Мерзлякову показать, ради спортивного интереса - узнает, нет?
      - Это не я был, Борис Григорьевич, - твердо сказал Койот. - Вы зря все это... ошибаетесь. Или я вашей игры не понимаю. Что вы от меня хотите?
      Кашалот взял его за плечи, рывком придвинул к себе, смотрел в самые зрачки. Глаза его вдруг налились бешенством.
      - Послушай, Пашок. Не строй из себя невинного салагу. Я долго вокруг тебя кругами ходил, на рынке, где ты шабашить, бывал, со знакомыми корешами говорил. Я тебя давно уже вычислил, не в пример легавым. Сомнения, конечно, были, но когда твой портретик напечатали, вот этот! Он постучал ногтем большого пальца по газетной вырезке. - Тогда уж я сказал себе: хватит, надо парню руку протянуть, загнется. Нужен ты мне, Паша, понял? Я ведь тебе через Маринку передавал - приходи, есть хорошая работенка.
      Денежная и по душе тебе придется. Будешь у меня на особых поручениях, понял? И условия хорошие. Работа сдельная. День-другой поработаешь месячишко можешь отдохнуть. На Черное море езжай, с той же Маринкой, если у вас не расклеится. Машину захочешь - купишь, деньги у тебя будут. Хату тебе могу купить. Ты же с батей кантуешься?!
      - Да. - Койот поразился, как много Кушнарев узнал про него.
      - Ну вот. А на хрена это тебе? Квартира у вас - говно, теснота и все такое прочее. Опять же мачеха молодая, Маринке ровесница. Нервирует тебя, ты ее трахнуть хочешь...
      - Не хочу, - перебил Койот. - Она не в моем вкусе. И вообще - это баба отца, жена его.
      - А я бы Валентину трахнул, она ничего, - невозмутимо продолжал Кашалот. - Видел ее, да. Баба в самом соку, идет - жопа так и играет...
      Ну да ладно, дело вкуса, ты прав. Но ситуация у тебя теперь какая: жена прогнала, дома - теснота, на Марине ты пока жениться не собираешься, если я правильно понял. Понимаю: западло к бабе на все готовое идти, даже на готового ребенка... Своего сделаешь, с девкой. Может, и целку найдешь. А что? На бабки и квартиру и шестнадцатилетняя клюнет, у них теперь с этим четко:
      выйти замуж за "нового русского". А ты, если будешь меня слушаться, работать у меня... В общем, все у тебя будет, Пашок. Гарантирую.
      Койот помолчал. Закурил, задумчиво смотрел через стеклянную стену киоска на "волю": пробежал, покачиваясь на неровностях рельсов, красный трамвай, прогудел тяжело груженный новенькими покрышками "КамАЗ" с прицепом, женщина катила коляску с малышом... Та "вольная" жизнь за стеклами киоска казалась отсюда, из подсобки, серенькой, незначительной, убогой.
      Можно, конечно, наняться грузить покрышками такой же вот "КамАЗ", или водить трамвай, или сделать девахе ребенка и возить потом по промозглой грязной улице крляску с пищащим, требующим еды комочком... А можно - и должно! - жить и другой жизнью. Живет же именно так Борис Григорьевич! Да и Марина - какая-то всего-навсего продавщица!..
      - А что за работа? - спросил он.
      Кашалот удовлетворенно хмыкнул.
      - Ну... я же сказал, она будет тебе по душе, по наклонностям твоим. Говорю прямо: пару-тройку конкурентов моих в городе нужно убрать. Порядок в Придонске наведем, сферы влияния поделим. Черножопых на Центральном рынке прижмем, заставим их плясать под нашу дудочку.
      Потом с нашими, с русскими, разберемся. Северный район, Юго-Запад... тоже нашими с тобой должны быть. Паханы там заелись, носы позадирали. Мы им морды-то расплющим. Усек?.. Пушки на дело у меня будешь получать. "Тульский Токарева" с глушителем держал когда-нибудь в руках? Хорошая машинка.
      - "ТТ", что ли?
      - Он самый.
      Койот спрашивал и лихорадочно размышлял:
      работенку ему предлагали весьма специфическую.
      Он-то думал несколько иначе: может, будет в окружении Кушнарева, хозяина всего Левобережья, станет помогать ему по мелочам, со временем выкупит какой-нибудь киоск, посадит в него деваху... А тут...
      - Это не по мне, Борис Григорьевич, - сказал он, скромно потупив глаза. - Вы все же ошиблись с этой фотографией... Я на такие дела... Ну, не по мне это, я не способен людей мочить. Ящики из фур таскать, мешки с сахаром или картошкой - это другое дело.
      Кашалот в одно мгновение превратился в разъяренного тигра Шипел, брцзгал слюной, схватил Павла за грудки:
      - Послушай ты, пацан! Я тебе такие карты раскрыл! Кому ты лапшу на уши вешаешь? Мне, прожженному урке?! Авторитету?! Да я тебя, сучонок, насквозь вижу. И все про тебя знаю. И ты теперь многое про меня знаешь. И ты думаешь, что после этого мы можем расстаться? Чтобы ты ходил по городу и вонял?
      - Я не собираюсь никому ничего говорить, Борис Григорьевич! Я же не ментовский стукач!
      - Боишься, не доверяешь Кашалоту! - шипел в самые глаза Койота Кушнарев. - А зря, парень, зря-а... Хотя, если стать на твое место, ты и прав: доверять можно только самому себе. Хвалю.
      Держишься ты нормально, молодец... Но если я тебе карты свои раскрыл, планы как лучшему корешу выложил... и отпустить ни с чем? Ха-ха-ха...
      Где ты таких дураков видел? Киллер либо выполняет работу, либо его ликвидируют. Закон такой, понял? Я же тайну тебе свою доверил!
      - Она умрет вместе со мной, Борис Григорьевич. Я умею держать язык за зубами.
      - Знаю, умеешь. Но еще лучше будешь его потом держать, после дела.
      - А если откажусь?
      - Дураком будешь. Трупом. А ты неглупый парень, я в этом убедился. Я-то от всех наших разговоров, в случае чего, открещусь. Скажу, бредит этот фраер, выпил лишнего. А на тебя... скажу парням, они сткунут в легавку анонимно. Так, мол, и так, господа менты, вы такого-то ищете?
      Ну, того, что патруль у Дома офицеров положил, того, что на инкассаторов наехал?.. Ну вот. Зовут его Павел, живет на Артуровской, у рынка, вот телефончик, звоните-вяжите...
      - Не клал я ментов! - желваки играли на побледневшем лице Койота.
      - Клал, родной, клал. Мне Мерзляков рассказывал, что пушки одни и те же, которые у патруля были.
      - Я мог их купить.
      - Мог, да. Но не купил. Ты их у ментов из лап вырвал, ремешки посрезал, ушел. Переждал, потом в дело пустил. Хвалю, Пашок! Твоей выдержке и хладнокровию можно позавидовать.
      Мне именно такой киллер и нужен. Зачем херню сейчас несешь? Чего боишься? Я же перед тобой как на исповеди в церкви. Работу тебе предлагаю, дело! И деньги. Долго ты еще нищенствовать собираешься? Сорвалось у тебя с инкассаторами, сейчас тебя ищут, приметы имеются... А я тебя спрячу, я знаю, как концы в воду опустить. Ну?
      Чего ты крутишься? Я же тебе сказал: выбирай.
      Или работаешь на меня, или мы тебя сдаем ментам.
      Койот с ненавистью смотрел на Кушнарева, на его сытую красную рожу, на багровую, с дергающимся кадыком шею. Вспомнил вдруг свой лесной поединок с одичавшей сукой-матерью, то, с какой злобой и одновременно радостью сжимал он забитый шерстью рот на горле псины, чувствуя, как силы покидают ее... С каким наслаждением повторил бы он сейчас те жуткие, но принесшие ему победу действия Собака ведь тоже своеобразно претендовала на его тайну, отгоняла от оружия... А Кашалот, тайну эту раскрывший, заслуживает не меньшего наказания: более того, вынуждает его, Койота, стать профессиональным убийцей, выполняющим заказы хозяина...
      Да, Кушнарев раскрыл его. Признания его, Койота, вовсе не обязательны. Если он захочет...
      Сдать его милиции - элементарно Один короткий звоночек и...
      Сволочь! Гад!! Мерзавец!!!
      Но в его руках - тайна. Сама жизнь Койота.
      Дураку ясно, что за убийство двух ментов и нападение на инкассаторов, где также труп и трое раненых, ему, Павлу Волкову, светит только вышка. И уже завтра, или даже сегодня ночью, он может оказаться за решеткой, в руках милиции...
      Что же делать? Может, ножом его, Кашалота?
      По этому прыгающему на шее кадыку? Мгновение и... Пока Кашалот будет хрипеть и биться здесь, в киоске, он, Койот, выйдет, захлопнет дверь, ринется вон к тем домам. Джип шефа стоит чуть в стороне, на дороге, входную дверь из него не видно, амбалы, которые сидят в нем, не сразу сообразят, что к чему Хотя потом... куда от них денешься?
      И все же Койот опустил руку в карман, нащупал рукоять выкидного ножа, бить надо именно в кадык...
      Кашалот, внимательно наблюдавший за ним.
      почувствовавший опасность, отодвинулся на безопасное расстояние, выхватил из кармана кожаной, на меху, куртки "TT", передернул затвор. Но заговорил ласково, мирно:
      - Сюда вот, Паша, навинчивается глушитель.
      Видишь? Звука выстрела почти не слышно. Пальнул пару раз, контрольный выстрел в голову, пушку бросил, ушел. Все, работа сделана. Большие деньги заработаны. Ты умный, в руках себя умеешь держать, у тебя получится. Операции мы будем разрабатывать с тобой вдвоем. Никто ничего знать не будет. Мне шкура тоже дорога. Разработаем систему связи. На людях появляться будешь редко, возможно, куплю тебе хату в другом городе, так надежнее... Первым замочишь черножопого, я скажу, кого именно. Он у меня как кость в горле. Посмотрим, как поведут себя другие. Должны притихнуть, понять, что Кашалот - это человек, который не шутит и которого надо слушаться. Даже если ты пахан у себя в районе, авторитет. Город должен принадлежать мне, нам с тобой, Паша. Со временем ты тоже будешь богатым человеком. Наведем тут, в Придонске, порядок, и ты можешь слинять, даже за бугор. Да не смотри ты на меня так, Пашуля! Я же тебя нисколько не боюсь, ты ведь знаешь это. Ты у меня в руках, а не наоборот. И не надо ничего со мной делать. Я твой друг, поверь! Не хочешь быть моим дружбаном - не надо, останемся деловыми партнерами. Ты выполняешь квалифицированную, опасную, конечно, работу, я тебе за нее плачу по соответствующим ставкам. А они высокие, Пашок. Ты таких денег в руках не держал... На вот тебе на жизнь, аванс. За того черножопого. Штука зеленых. Но тут наши, деревянные, по нынешнему курсу. Сделаешь работу - получишь остальные, еще три. По рукам?
      - Ладно, - хрипло сказал Койот, сгребая деньги. - За работу берусь. Он как-то незаметно и естественно перешел на "ты". - Но сразу и навсегда договариваемся: ты меня больше не шантажируешь и в прошлое мое не лезешь. Я сам в нем разберусь. У тебя - твои проблемы, у меня - свои.
      - Заметано, - кивнул Кашалот, убирая "ТТ". - И все же советы мои выполняй: сюда, к Маринке, больше не ходишь. На улице без дела не мельтешишь. Бородку отращиваешь... Какой номер домашнего телефона?
      Койот назвал.
      - Я позвоню. Через пару-тройку недель. Прикину кое-что, помозгую над операцией. Обговорим детали на личной встрече. Я приеду за тобой.
      Один, вон на том джипе. Звонить буду под именем... ну, Китовый Ус, что ли? - Кашалот засмеялся. - Кликуху мою знаешь?
      - Знаю. Но говори лучше просто: Борис.
      - Нет, свои имена называть не надо. Кетовым буду. У меня кот был классный... убили, суки! Но они еще поплатятся за это!.. - Кашалот скрипнул зубами. - А твоя кликуха какая?
      - Койот.
      - Похож. Похож, - удовлетворенно повторил Кашалот и поднялся. - Иди домой, Пашок.
      Отдыхай, телевизор смотри, ящики разгружай, бороду отращивай. Ищут тебя, не забывай.
      Койот не ответил, и Кушнареву это снова понравилось. Молодец. Никак не хочет колоться.
      Признания у него и клещами, видно, не вырвешь.
      Что ж, такие дольше живут.
      Джип уехал, Марина вернулась в киоск, внимательно глянула на Койота.
      - Поговорили, Паша?
      - Поговорили.
      - А что невеселый сидишь?
      - Тебя это не касается. Мужской разговор был
      - Понятно. . Ты не сердись, Паша. Я же не о себе пекусь. Хочу, чтобы и ты человеком себя чувствовал.
      - Уже чувствую.
      - Ну вот и хорошо. Я рада за тебя.
      Марина подошла к нему, обняла за голову,
      прижалась. Он вдохнул знакомый запах ее одежды, ответил на объятие. Зарылся лицом в распахнутую дубленку, подумал с нахлынувшей тоской!
      "Убьют меня... Все равно убьют! Не те - так эти."
      Они допили е Маринкой коньяк, потушили свет в киоске, задернули штору в подсобке и сладко, не спеша, потрахались.
      Койот стал с этого дня сотрудником фирмы "Братан и К°".
      Человеком для особых поручений шефа.
      Но об этом знали пока лишь они двое.
      Вечером, после "смены", они пришли с Маринкой домой, хорошо поужинали, улеглись на диван и стали смотреть телевизор. Передавали очередной репортаж о болезни Президента, о том, что ему назначена серьезная операция на сердце и что она будет сделана вот в этой распрекрасной больнице - ЦКБ. Журналист за кадром посетовал на то, что их, корреспондентов, туда не пустят, а то бы они показали и самого Президента, и ход операции - народ все должен видеть и знать.
      - Им разрешить, так они бы свои телекамеры прямо в разрезанную грудь Бориса Николаевича вставили, дай Бог ему здоровья, - сердито заметила Марина. За Президента она переживала, голосовала за него, обижалась на коммунистическую оппозицию, которая свою власть "проср...", а теперь "кусает локти и бесится".
      Разглагольствования сожительницы Койот слушал вполуха, хотя изредка и поддакивал. Думал о своем. О том, что Кашалот посадил его на очень крепкий и надежный крючок, с которого не сорвешься. Что работать на него придется и что особо верить его обещаниям не стоит: все эти "забугорные" прелести не для него, Павла. Кашалот, может быть, и сможет удрать куда-нибудь за границу, а вот ему, Койоту, жить надо дома, в России... Другое дело, что в другом городе. Это мысль неплохая. В самом бы деле: купить квартиру гденибудь в Подмосковье... или на юге. Если будут деньги, то жить можно и на проценты, не ввязываясь больше ни в какие опасные авантюры.
      Главное, замести следы, не попасться в руки ментам.
      Такие люди в России - те, что совершают преступления и потом уходят от наказания - есть.
      И их много. Почему он, Павел Волков, не может быть среди них?
      Может помешать Кашалот. Может требовать все новой и новой "работы". Угрожать. Шантажировать. Мучить...
      Ну что ж. Жизнь покажет. Задания он, Койот, станет выполнять очень аккуратно. Всегда будет помнить о собственной безопасности, о том, что надо уходить с места преступления непойманным.
      А Кашалот...
      "Заработаю денег и пришью его, - жестко сказал себе Койот. - Никто, кроме нас двоих," не будет знать о моей "работе"... А хату в самом деле надо купить в другом городе..."
      С этой мыслью-надеждой он уснул у Маринки на плече.
      Глава 17
      КАПИТАН МЕРЗЛЯКОВ
      ПОДБРАСЫВАЕТ ВЕРСИЮ
      Раз в неделю как минимум у Дворца шинников, возле офиса Бориса Кушнарева "Братан и К°", останавливалась зеленоватая, под цвет морской волны "шестерка" капитана Мерзлякова. Начальник угрозыска Заводского района, купивший "Жигули" перед самым Новым годом, души не чаял в своей четырехглазой красавице. При покупке долго выбирал прежде всего цвет, хотел именно этот, официально именуемый "Пицундой". Кашалот, когда зашла речь о покупке машины, советовал своему другу брать "девяносто девятую" модель престижна, современна, с передними ведущими колесами, что немаловажно: более устойчива на дороге, особенно в зимний период. Но Мерзляков уперся, в "шестерку" он был влюблен давно, и наконец мечта его исполнилась. Приобрести машину помог, конечно, шеф "Братана", дал на тачку более половины нужной суммы, бросил небрежно: "Потом отдашь, когда разбогатеешь". Мерзляков согласно кивнул, понимая, что богатеть он сможет лишь с помощью могущественного своего покровителя, Кашалота, что повязал себя с ним накрепко, навсегда, и путей отступления уже не было. Кушнарев был в курсе работы уголовного розыска не только своего, Заводского, района, но частично и областного УВД - информацией Мерзляков снабжал его регулярно.
      Так, еще в конце августа, он рассказал Кашалоту об исчезнувшем "КамАЗе" - шофер приехал на машине проведать мать в больнице и пропал вместе с грузовиком. О том, что группа областных сыщиков во главе с подполковником Сидорчуком ищет какую-то банду, нападавшую по ночам на глухих дорогах Новохоперского района на легковушки, он знал: банда убила молодых журналистов, пчеловода, припозднившегося на городском рынке, подполковника Российской Армии...
      Рассказал и о странной смерти Юрка Вшивцева по кличке Гнида, пропавших без вести его родителях: говорят, уехали к каким-то дальним родственникам погостить и не вернулись. А сынок в это время умер - подрался с кем-то по пьяной лавочке, погиб от внутреннего кровоизлияния.
      Юрка пришлось хоронить соседям.
      Кашалот, вальяжно раскинувшись в кресле за столом, бесстрастно потягивал "фанту" из горлышка пластмассовой бутылки, вздыхал притворно: "Чо делается-то, а! До чего Россия-матушка докатилась! Люди пропадают, по дорогам ездить страшно... И куда только милиция смотрит?"
      За напускным равнодушием Кашалота и плохо скрытой ухмылкой жил, однако, его настороженный и внимательный взгляд, обостренный слух ловил малейшие сигналы тревоги - не сообщит ли Мерзляков чего-нибудь опасного? Но, судя по всему, менты-розыскники были пока что далеко и от Юрка с его канувшими в вечность родителями, и от Койота. Маскируя внимание и свой интерес, Кашалот умело расспросил Мерзлякова, подливая ему в хрустальный стакан шампанского: помнил о слабости своего компаньона. Информацию он выудил у начальника угрозыска ценную. Уяснил, что и теперь, спустя четыре месяца со дня нападения на инкассаторов, областной утро, и конкретно - подполковник, старший опер по особо важным делам Сидорчук, пока что не имеют о Койоте хотя бы предварительных сведений, что-по-прежнему вслепую тычутся во все стороны, заставляют работать агентуру, хватаются за любые версии. Перешерстили в городе всех, кого только можно, объявили всероссийский, федеральный розыск преступника по приметам и составленному фотороботу, но. . В УВД начинают думать, что и это был залетный, "гастролер", из того же Ростова-на- Дону или какого-нибудь Кемерова - голодные и злые шахтеры стали пополнять криминальный мир. А "своего" бы в Придонске давно нашли.
      - А ты подбрось им новую версию, - посоветовал Кашалот.
      Мерзляков пожал плечами.
      - А на хрена, Борис? У них этих версий и у самих хватает. Не успеваем отрабатывать. Почти весь мой отдел на Сидорчука работает.
      - А ты все же подбрось, - настойчиво повторил Кушнарев.
      - Надо? - Мерзляков смотрел на шефа в упор, что-то соображая.
      - Ну... Я так думаю. Можешь считать, что надо.
      - Понял. По инкассаторам?
      - Да.
      - Так-так. - Мерзляков, с сожалением отодвинув недопитую бутылку с шампанским (уже просто не лезло), закурил, закинул ногу на ногу, подумал. Сказал:
      - Перегонцева им сдать, что ли?
      - Это какой Перегонцев? - уточнил Кашалот. - Мотыль, что ли?
      - Он самый. Надоел мне в районе, хуже горькой редьки. На нем недоказанная мокруха, одного моего агента замочили, суки. Несколько угонов, изнасилование...
      - Он не один мочил?
      - Нет, это целая шайка, с Обогатительной.
      Там вообще не улица, а разбойничий питомник.
      Днем ходишь и оглядываешься - того и гляди изза забора пулемет начнет строчить...
      - Не жалко тебе Мотыля?
      - Эту мразь?! Да ты что, Борис?! Упрятать бы его, вся Обогатительная мне спасибо скажет. Затерроризировал местное население. И я его взять никак не могу, выскальзывает, собака!
      - А с ним... кто еще?
      - Ну... Кузанков есть такой, шалопай, ходку уже одну имеет, Казанок. Мачнев - из той же породы, угорь и сволочь... Круглое.
      - Четверо?
      - Да, четверо, как мушкетеры. Мотыль у них за Д'Артанъяна.
      - Чем дышат-промышляют - знаешь?
      - Как не знать?! Грузовые поезда чистят. Садятся на Придаченской, там почти всегда поезда тормозят, ночами вскрывают контейнеры, знают, у каких светофоров красный горит... За ними железнодорожная милиция охотится, да пока что мало толку. Ну а я... ха-ха!.. по долгу службы знаю, свои люди намекнули.
      - А замочили они кого?
      - Одного моего парня, агента. Прошлым летом, на Усманке, купались вместе, выпивали. Парень не рассчитал, перебрал. Ну и организовали ему "несчастный случай", утопили. Казанок потом одному блатняку хвастался мол, сделали стукача, Мотыль организовал. И ты смотри... Пугали, короче.
      - Может, правда, несчастный случай был?
      - Борис, я же эту мразь хорошо знаю, Мотыль ни перед чем не остановится, и про агента моего он, конечно, догадывался. Он мне успел дать кое-какую информацию по тем же угонам... Потом деваху кучей трахали. Правда, она тоже пьяная была, на турбазе завода. Замяли дело, откупились от этой девки. Так мне тот же Казанок докладывал.
      - Он тебе и сейчас стучит?
      - Борис Григорьевич, это служебная тайна.
      - Ну-ну. Давай Мотыля раскручивать. Какие ты ему "страшилки" подкатить хочешь?
      - По утопленнику этому разговор стоит завести. Намекну, что есть новые данные, свидетели... Пару угнанных машин нашли. Теперь, с девахой этой, траханной, поговорить можно... По совокупности Мотыль прилично схлопочет. Тем более, сейчас уже новый Уголовный кодекс действует, там за преступления против личности срок поприличнее. Я полистал, прикинул, что к чему.
      - Надо на него, Мотыля, инкассаторов с Дмитровской повесить, - сказал Кашалот.
      - Это же... тогда и тех ментов, которых уДома офицеров замочили, Борис! - Мерзляков затаил дыхание.
      - Может быть. Хотя... не обязательно. На инкассаторов - да, наезжал, а про патруль чего говорить? Пушки Мотыль мог и купить.
      - У кого?
      - У Ваньки Ветрова. У чеченов. По случаю.
      А чеченов и след простыл. Может, они и замочили тот патруль. Ты пошевели мозгами, Мерзляков, ты же спец в этом деле. Сочини что-нибудь правдоподобное. Чтобы тот же твой коллега, Сидорчук, носа не подточил, как комар.
      - Ну... Думать-то я буду, - растерянно произнес Мерзляков. - Только... карточный домик это, Борис, ненадежное строительство.
      - Ты строишь, не я. Меня в компании с Мотылем нет и не должно быть, жестко говорил Кашалот. - И строй не карточный домик, а капитальный, по всем правилам. С раствором, на фундаменте. Чтобы ветром его, разумеется, не разнесло. Сделай так, чтобы Мотыль взял на себя инкассаторов. Отдельно от патруля у Дома офицеров. Пусть с ним, с Мотылем, повозятся, следственные эксперименты проведут, допросы там, экспертизы, очные ставки... Время и пройдет.
      Год-полтора. А там окажется, что он вовсе не виноват, выпустят. Так ты ему и внушай. Чтоб не боялся и перспективу видел. Не на "вышку" идет.
      - Кого-то прикрыть надо, Борис? - прямо спросил Мерзляков.
      Кашалот медленно багровел.
      - Слушай, капитан, ты же мне сам только сказал: "Служебная тайна". Могут и у меня быть от тебя секреты? Я же не наступаю тебе на твои любимые мозоли? Хотя сейчас вынуждаешь. Когда ты сказал мне: "Борис, тачка нужна. Без тачки, как без рук. По всему городу мотаюсь, по всей области ездить приходится..." Было так? Было. Я раскрыл кошелек, дал... И я тебе сейчас говорю, Игорек: сделай. А раз прошу - значит, надо, не задавай лишних вопросов. Какие я комбинации с этим твоим Мотылем хочу сделать, какие фигуры куда на доске передвинуть - мое дело. Ты мне скажи: можешь нужные признания от Мотыля получить? Помощь нужна?
      - Ну... если только в самом начале. Отмудохать его как следует, психологически, так сказать, раздавить. Чтобы к нам он уже тепленьким попал.
      Парень он трусливый, из шакальей породы: в стае - сильный и смелый, а один...
      - Хорошо, я скажу своим, они с ним поработают. Адрес Мотыля дай... А с его командой сам поработай, Игорек. Надо, чтобы они на Мотыля свидетельские показания дали. На предварительном следствии. А когда до суда дело дойдет... Что, не знаешь, как они должны поступить?
      - Азбука, чего тут не знать?! - Мерзляков тяжело поднялся: поворот в их приятном поначалу разговоре ему не понравился. Одно дело помогать Кашалоту какими-нибудь советами, прикрыть при случае, предупредить, а другое дело заниматься прямой уголовщиной. Но что теперь можно сделать? Когда увяз всеми четырьмя...
      Встал и Кашалот, пошел провожать своего помощника. Новенькая его "шестерка" стояла у самого крыльца офиса, сверкала свежей краской и никелированными частями.
      - Ишь, какая красавица! - расчетливо тронул душевную струну автовладельца Кашалот. - Даже джип мой на ее фоне потускнел. Махнемся, Игорек?
      Мерзляков, криво усмехнувшись, выхватил из кармана ключи, протянул Кушнареву.
      - На, езжай. Она больше твоя, чем моя, я понимаю.
      Кашалот глянул на него как на провинившегося школьника.
      - Ты меня неправильно понял, Игорек. Тачка твоя, и она действительно мне нравится. Катайся на здоровье. И не забывай друзей. Больше от тебя ничего не требуется.
      Мерзляков, мгновение поколебавшись, пошел к машине, хлопнул дверцей, запустил двигатель.
      Кашалот по-прежнему стоял на крыльце, смотрел уже поверх машины, радовался чистому белому снегу, завалившему город этой ночью. Придонск преобразился, похорошел, звуки его жизни стали мягкими, приглушенными. Не так грохотал промчавшийся мимо Дворца шинников трамвай, не с такой натугой, казалось, покатил по своим делам лобастый "МАЗ" с прицепом, почти бесшумно, осторожно сновали легковушки...
      Властвовала в городе мягкая южная зима...
      * * *
      Мотыля - худого длинного малого с носатым прыщавым лицом - взяли у дома вечером этого же дня. Мерзляков действовал открыто, официально. С двумя своими парнями из отдела дождался возвращения Перегонцева (такая была у Мотыля фамилия) с гулянки, а потом, выскочив из машины, втроем навалились на него, запихнули в "Жигули". При обыске у него в карманах отыскался солидный охотничий финарь и пакетик кокаина, который Мотыль купил только что и собирался дома покайфовать. И финарь, и наркотик были очень кстати, Мерзляков всему этому компромату весьма обрадовался - на ловца, что называется, и зверь.
      Допрашивали Перегонцева здесь же, в кабинете начальника угрозыска. Кабинет был угловой, на первом этаже, единственным зарешеченном окном выходил на пустующую сейчас строительную площадку, где когда-то была база "Вторчермета", а теперь вновь созданный в городе Заводской РОВД присмотрел ее для своих хозяйственных нужд. Короче, из углового этого кабинета с плотно закрытой и обитой черным дерматином дверью почти никаких звуков наружу, в коридор и на стройплощадку не доносилось. Да и в райотделе в поздний этот час народу было мало, допрашивать задержанного можно было как Бог на душу положит. Днем раньше над Мотылем поработали уже мордовороты Кашалота, хорошо намяли ему бока и наставили под глаза фингалов.
      Мотыля предупредили, чтобы он дал - если его об этом будут просить в ментовке, нужные показания, иначе "пришьем окончательно".
      Парней шефа района Мотыль знал, дал себе слово, что со временем завалит кого-нибудь из них, вооружился вот финарем, а тут уголовка совсем некстати наехала. Да еще и кокаин в кармане оказался. Невезуха, в общем.
      Допрос Мерзляков организовал по всем правилам: один из его оперов писал протокол, другой караулил каждое движение задержанного, а сам капитан расхаживал по тесноватому прокуренному кабинету и, как пики, бросал в Мотыля острые вопросы:
      - Нож твой?
      - Нет. Нашел.
      - Ага. Только что. Шел вот домой, подобрал с земли и нес нам сдавать. Так? Или, может, это мы тебе его в машине подкинули?
      - Нет. Он у меня был в кармане.
      - Так. Новый Уголовный кодекс читал? - Мерзляков схватил со стола беленькую, с российским флагом книжицу, полистал. - Статья 222...
      так... ". .незаконное приобретение... ношение...
      холодного оружия наказывается... на срок до двух лет со штрафом до двухсот минимальных зарплат...". Ну вот, господин Мотыль, одна статья для тебя уже есть. Дальше поехали. Наркотики...
      Статья 228... "...незаконное изготовление, приобретение, хранение..." часть 1. "наказывается лишением свободы на срок от трех до семи лет с конфискацией имущества." Годится? Дальше читаем. Статья 317-я. "Посягательство на жизнь сотрудников правоохранительных органов... наказывается лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет либо смертной казнью или пожизненным заключением..." А, Мотыль? Что скажешь?
      - Я на вас не нападал, товарищ капитан. Это вы на меня напали. Я шел домой...
      - ...с тесаком в кармане, пьяный - это уже засвидетельствовано - при задержании оказал сопротивление сотрудникам уголовного розыска, выхватил при этом нож, размахивал им...
      - Я его не выхватывал!
      - ...и пытался ударить оперуполномоченного лейтенанта Шаталова. Пытался, Олег?
      - Угу. Махался он, махался, - подтвердил лейтенант, не поднимая занятой головы от протокола.
      - Вы! Козлы! - вне себя завопил Мотыль. - Чего мне шьете?! Какое еще сопротивление?! Я даже не успел спросить ничего. И нож у меня в кармане был...
      - Ты нож достал и махался им, мне руку тоже порезал, видишь? Мерзляков показал Мотылю заживающий уже порез на ладони - открывал дома банку шпрот. - А за "козлов"... С-сволочь!
      Оскорблять органы! - и обрушил на задержанного серию хороших боксерских ударов.
      Мотыль притих, хватал открытым ртом воздух, некоторое время безмолвствовал, что было в его положении весьма разумно.
      - Так, поехали дальше, - деловито говорил Мерзляков, по-прежнему расхаживая по кабинету и нещадно дымя сигаретой. - Три статьи у тебя уже есть. Следующая... Да, наркоту ты где взял?
      - Купил.
      - Где?
      - В каком-то ларьке. У Дворца шинников.
      - Говори конкретно.
      - "Братан". А продавщицу Мариной зовут.
      - Гм... Разберемся. Шаталов, это в протокол пока не пиши, думаю, он брешет, тень на честных людей бросить хочет. Разберемся. А за клевету еще статью получит.
      - Понял, товарищ капитан. - Лейтенант чтото зачеркнул в протоколе.
      - Итак, Мотыль, три статьи уже наскребли.
      В сумме двадцать пять лет тюрьмы тебе обеспечено. Хотя максимально, конечно, могут дать двадцать. Судьи у нас сейчас добренькие. Но двадцать это тоже неплохо. Целое поколение без бандита Мотыля вырастет, воздух у нас на Левом берегу чище будет.
      - За финарь и наркоту суммарно года два могу получить, не больше, Мотыль шмыгал разбитым носом. - Перекантуюсь. А за побои вы ответите, гражданин капитан. Я к прокурору обращусь.
      - Обращайся, твое право, - Мерзляков оставался невозмутимым. - Но ты не спеши, Перегонцев, послушай, что я тебе еще скажу. Это только начало статьи, какие я тебе назвал. Главное - впереди. Мы тебе теперь и утопленника вспомним. Ты, может, уже забыл, а? На Усманке летом?
      Ты думал, что с тебя как с гуся вода... Свидетели одно и то же показывают, несчастный случай по пьянке и все такое прочее. Как бы не так, Мотыль! Это убийство, и ты его организовал. Глядим, чего тут нам закон предлагает, какую для тебя кару депутаты Госдумы придумали. Ага, вот:
      105-я... "Убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку..." "Причинение смерти" - ну и грамотеи!.. Ну да ладно, доктора же наук писали, им виднее. "...Наказывается на срок от восьми до двадцати лет либо смертной казнью или пожизненным лишением свободы".
      Пункты тебе, Перегонцев, подходят следующие:
      д) совершение убийства с особой жестокостью, ж) совершенное группой лиц по предварительному сговору... Ты думаешь, Мотыль, уголовный розыск забыл про Акимушкина? И про вас, сволочей? Казанок, Мачнев, Круглое... Они против тебя показания дали, Перегонцев, все рассказали.
      - Врете вы!
      - Я? Вру? Да ты, гнида, вошь болотная! Я - офицер милиции, начальник угрозыска?! Ты соображаешь, что вякаешь?
      Мотыль, сбитый неожиданным и очень сильным ударом Мерзлякова, снова отлетел к стене, ударился головой о батарею парового отопления, застонал.
      Опер - широкоплечий, в кожанке - стоявший у дверей, выглянул в коридор.
      - Нормально, Игорь Николаевич, - сказал он на немой вопрос Мерзлякова Никого.
      - Ты считай, считай, - посоветовал капитан, потирая правый ушибленный кулак и обращаясь к Мотылю, который уже снова сидел на стуле. - Суммируй. Сколько там набежало? Сорок лет?
      Неплохо, Мотыль, неплохо. Дальше поехали. Угоны за вашей шайкой числятся? А как же. Три машины. Ты думаешь, мы тебя просто так сегодня взяли? Едем и думаем, какую бы сволочь прокатить до райотдела да морду ему набить, да? Делать нам не хер? Ха-ха-ха... Нашли угнанные-то, Мотыль, нашли! Одну, правда, вы успели раскурочить, на другой номера на движке перебили ..
      Снова смотрим депутатский документ. Та-ак, где же это про транспорт?..
      - Сто шестьдесят шестая, товарищ капитан, - подсказал Шаталов. "Неправомерное завладение автомобилем". Восемьдесят третья страница.
      - Ага! Правильно. Читаем вслух: "... угон...
      без цели хищения... на срок до трех лет...", это не вам, Мотыль, вот: "... группой лиц по предварительному сговору... от трех до семи лет". С применением насилия - от двенадцати лет. Суммируешь, Мотыль?
      Тот молчал, потирал ушибленную голову.
      - Вышку ты себе уже заработал, Перегонцев, как ни крути. Кое-что пойдет, конечно, в зачет, больший срок поглотит меньший, да, но если тебя не расстреляют, то пожизненное тебе обеспечено. Даже без инкассаторов.
      - Каких еще инкассаторов?! - взвился Мотыль, и опер, стоящий у двери, медлительный с виду парень, тотчас подскочил к нему, двинул кулачищем в бок, пригрозил: "Сиди спокойно. А то зашибу".
      - Каких инкассаторов? - снова, побелев от злости и растерянности, переспросил Мотыль.
      - А таких. У "Сельхозпродуктов", на Дмитровской. В начале сентября. Думал, сойдет с рук?
      Все продумал, умело скрылся с места преступления, следы замел?! Видели тебя, Мотыль, видели!
      И морда - вот она: твоя! Можешь полюбоваться. - С этими словами Мерзляков сунул под нос Перегонцеву фотографию робота - тот действительно чем-то походил на Мотыля.
      - Не-ет... Товарищ капитан! Да вы что?! Я же...
      - Ну чего ты зассал, Мотыль? Думал, на дно ляжешь, время потянешь, угрозыск вокруг пальца обведешь, а? Ха-ха!.. И потом: преступлением больше, преступлением меньше, какая теперь тебе разница! Один хрен - вышка!
      - Да не был я на Дмитровской! Вы что это?!
      Меня, кажется, в этот день вообще в городе не было, на Дону рыбачил, в Духовом. Подтвердить могут. У меня алиби!
      - Ишъ, придумал! "Алиби" у него. Это не алиби, Мотыль. Подговорил каких-нибудь алкашей...
      Тебя на Дмитровской семнадцать человек видели, Мотыль. И опознают тебя, не волнуйся. Хоть ты и куртку потом куда-то дел, скинул, и шапку с головы сорвал. Эксперты и следователи во всем разберутся, и не таких кололи. Я слышал, в прокуратуре этим делом Крайко занимается, а кто ее на Левом берегу не знает? Она тут, в прокуратуре, много лет проработала, потом уже в областную ушла. И расколет она тебя до самой жопы, Мотыль, понял? Это ты тут перед нами хвост распускаешь, ягненком прикидываешься, а когда прокуроры за тебя возьмутся...
      - Да не убивал я инкассаторов! Вы че это, мужики? - В глазах Мотыля поселился откровенный страх. - Это же в самом деле вышак. Оружие, труп, трое раненых...
      - Все знает! - подхватил Мерзляков. - Мы, сыщики, и то половину только знаем. УВД землю роет, мы, как бобики, по району рыщем...
      - Да я... читал! Об этом же в газетах писали.
      И по телеку видел, Тропинин выступал. И карточку - что вы мне под нос ее суете? Не похож я!.. И инкассаторов не мочил. Чего вы на меня валите?!
      - Ты поспокойней, поспокойней, - сказал, оторвавшись от протокола Шаталов. - Чего беситься? Лучше признаться, помочь следствию - это зачтется. Мы в таком случае старые эпизоды ворошить не будем. Дело прошлое, возни много.
      А возьмешь инкассаторов...
      - Да зачем я буду на себя чьи-то грехи вешать? На хера они мне нужны? не выдержал, заорал Мотыль.
      Мерзляков закурил новую сигарету, предложил и задержанному. Мотыль взял трясущимися пальцами пачку, никак не мог выдернуть из нее сигаретину; наконец закурил, немного успокоился.
      - Мы тебе по-дружески советуем, - начал трудный разговор Мерзляков. Возьми одних инкассаторов, лучше будет. Станешь упираться - на полную катушку тебя раскрутим. И утопленника вспомним, и тачки угнанные, и наркоту. И финарь этот в зачет пойдет, и сопротивление властям... К стенке ведь станешь, Мотыль!
      В кабинете зависла напряженная долгая пауза.
      Оперы, рассевшись за столами, молча курили, ждали; Мотыль молчал.
      - В общем так, Перегонцев, - сказал Мерзляков. - Посиди в камере, подумай. Утром скажешь.
      ...Мотыля заперли здесь же, в райотделе, в каменный, с единственным оконцем под потолком, мешок, где уже сидели какие-то мрачные, помятые жизнью и ментами личности. Общий разговор с тремя мужиками у Мотыля не склеился, да и не хотел он ни с кем разговаривать, завалился на топчан, отвернулся к стене.
      "Ладно, возьму инкассаторов, - думал Мотыль, трогая шишку на голове. Погляжу, куда они, оперы, гнуть будут. Поиграем, ладно. Я им зачем-то нужен... А на суде все равно откажусь.
      Скажу, что били, силой заставляли признания подписывать. Или следователям все расскажу. Эмму Александровну Крайко знаю, она тут, в Левобережной прокуратуре, работала, были у меня с ней встречи. Баба справедливая, нашенская. Разберется, что к чему. А этому пидору Мерзлякову сейчас подыграю, пусть потешится. Лишь бы те, старые дела, не ворошил. Если действительно начнет там копать..."
      Завертелось на следующее утро странное следствие: Перегошдев взял на себя нападение на инкассаторов. Трое его корешков - Мачнев, Кузанков и Круглое - дали на него свидетельские показания: мол, Перегонцев рассказывал им, что "готовится брать банк или инкассаторов, что показывал пистолеты, стрелял из них в лесу...".
      Начались допросы арестованного, проводились следственные эксперименты, пошли, защелкали дни, недели. Мотыля возили из СИЗО на место преступления, задавали вопросы, просили показать, как он и откуда стрелял в инкассаторов, где стоял, куда пошел после нападения и так далее. Спрашивали, конечно, и про оружие - про обрез и пистолеты "Макарова", которые срезал у постовых милиционеров, - и тут Мотыль совсем запутался в показаниях, ничего уже не мог толком объяснить ни подполковнику Сидорчуку из УВД, ни следователям прокуратуры Крайко с Костенкиным. Все, кто принимал участие в допросах Перегонцева, начинали понимать, что тянут пустышку.
      Свидетели нападения на инкассаторов и сами пострадавшие, раненые Рудаков и Швец, торговка из Ростовской области, Рыбальченко, раненый рабочий магазина - все в один голос на очной ставке сказали: не он. Похож, да. Возраст подходит, телосложение, походка... и все же не он.
      Мотыля нарядили в коричневую болоньевую куртку, надвинули на самые глаза черную шапочку, дали в руки муляжи пистолетов, поставили у телефонной будки, что у "Сельхозпродуктов", подогнали "УАЗ" с зелеными полосами, расставили свидетелей...
      Вроде он, убийца. Очень похож в этой одежде.
      А когда разденется, снимет шапочку...
      Не он. Свидетели стояли на своем.
      Первым почувствовал подвох подполковник Сидорчук. Ломал голову: зачем Перегонцев берет на себя такое серьезное преступление? Хочет спрятаться в тюрьму от какого-то еще более тяжкого?
      Или прикрывает кого-то?
      Где он взял пистолеты убитых в прошлом году милиционеров? Где обрез, из которого они были уничтожены?
      Все показания Мотыля тщательно проверялись и перепроверялись.
      Он заявил, что к убийству милиционеров никакого отношения не имеет, а их пистолеты лупил по случаю, "у двух черных". Имен сейчас точно не помнит... кажется, одного звали Рамиз, а другого Маис, оба азербайджанцы.
      Потом, после неудачного покушения на инкассаторов, пистолеты толкнул двум русским парням из Нижнего Новгорода - Саше и Сергею.
      Ни фамилий, ни адресов их он не знает.
      Тем не менее опергруппа из Придонского УВД отправилась в Нижний, к коллегам. По приметам, какие дал Мотыль, составили фотороботы "Саши" и "Сергея"... Три недели напряженной работы пошли впустую, таких "покупателей" стволов в криминальном мире Нижнего не оказалось.
      Мотыль, конечно, водил милицию занос.
      ...Крайко вызвала в прокуратуру капитана Мерзлякова и его парней - это по их версии закрутилась эта карусель.
      Бравые оперы дружно стояли на своем: получили информацию от своих осведомителей, задержали Персгонцева, тот во всем признался. Как надо было поступать оперативникам? Отпустить Мотыля? К тому же Перегонцев дал показания добровольно, никакого давления и физического воздействия на него не оказывалось. Вот мы, все трое, можем это подтвердить...
      Эмма Александровна отпустила оперативников.
      Мотыль был возвращен в СИЗО.
      Глава 18
      ТОТ САМЫЙ "КАМАЗ"...
      Лучший друг семьи Волковых - Джаба Махарадзе со своим двоюродным братом Гогой прибыли в Придонск на собственном "КамАЗе" с новой партией апельсинов и мандаринов. Фура была под завязку забита фруктами, тент утеплен, картонные коробки дополнительно укрыты брезентом. Как-никак, стояла зима, нежные плоды надо поберечь. Впрочем, зима Центральную Россию особенными морозами не мучила: стрелки термометров стояли около отметки "О", ночью опускаясь вниз, а днем, по солнышку, снова выпрямляясь, занимая горизонтальное положение. И тем не менее рисковать фруктами было нельзя.
      Забрызганный по уши "КамАЗ" братьев Махарадзе остановился неподалеку от дома Волковых.
      Был уже вечер, темень, мало кто из прохожихпроезжих обратил внимание на высокий громоздкий грузовик, приткнувшийся к самому тротуару.
      Да и чем, собственно, мог он привлечь внимание занятых горожан? По Придонску таких машин бегает тысячи... разве что номерами: сразу же видно, что они - не российские. Какие-то незнакомые цифры, нет на номере и привычного уже флажка-триколора и трех нерусских букв "RUS".
      Все стало иностранным...
      Номер на "КамАЗе" грузинский, но если бы грузинская ГАИ взялась проверять машину, то выяснила бы с немалым удивлением, что номера эти давным-давно списаны, заменены на новые, так как в свое время сильно износились, поржавели, краска с них слезла. Словом, две эти продолговатые железяки должны были быть в свое время переплавлены в городе Рустави на местном металлургическом комбинате, но народные умельцы есть повсюду, в том числе и в Грузии: старые, списанные номера оказались на "КамАЗе" Джабы Махарадзе, а "КамАЗ", как мы помним, был угнан в прошлом году из Придонска.
      Вообще-то, разумный предприниматель не стал бы так рисковать: "КамАЗ" с красной кабиной и синим тентом был здесь в розыске, так же как и пропавший без вести шофер Александр Крылышкин. Но Джаба был молодым, начинающим предпринимателем, к тому же он доверился семье Волковых и, в частности, Павлу, поверил его словам о том, что приобретенная им в Придонске машина неприятностей не принесет. Да и времени уже прошло достаточно, а оно, как известно, не только притупляет боль утрат, но и снижает бдительность, в том числе и у преступников. Конечно, Джаба понимал, что грузовик он приобрел криминальный, но теперь это волновало его мало: номера на двигателе и шасси были перебиты, госномера - в наличности. Что еще ГАИ нужно? А похожих грузовиков - пруд пруди, завод их клепает без передышки.
      И все же Махарадзе, как показали дальнейшие события, поступили опрометчиво. Не стоило им приезжать в Придонск на этом грузовике. Но молодых коммерсантов окрылил тот первый успех в этом русском городе фрукты они выгодно продали и дешевый грузовик приобрели. Пусть и не совсем законно, с риском для дальнейшей репутации и с перспективой на нелицеприятные беседы с милицией, но тот, кто не рискует, не пьет шампанское. Увы.
      К тому же у братьев Махарадзе была теперь в Придонске своя база, хорошие знакомые, у которых они могли остановиться, переночевать, попросить помощи и содействия в реализации товара Старший Волков по-прежнему работал в овощном магазине у Дмитровского рынка, там у него друзья-приятели, знакомства с оптовыми покупателями. А это все немаловажно для бизнеса, связь и знакомства в торговом деле - святое. Тем более для тех, кто имеет дело со скоропортящимся, капризным товаром - фруктами и овощами...
      ... Прихватив в качестве гостинца по картонному ящику апельсинов, Джаба и Гога явились к Волковым часов в девять вечера. Только что началась информационная программа "Время", по телевизору показывали, как лежащий в постели с перевязанной рукой президент Ичкерии Яндарбиев что-то сердито выговаривал секретарю Совета безопасности России Ивану Рыбкину, а тот слушал его - почтительно и вежливо...
      Все трое Волковых - отец, Павел и Валентина - были дома.
      - Какие гости! - обрадовался случаю выпить Волков-старший, с благодарным поклоном принимая апельсины. - Сколько лет, сколько зим, Джаба! Проходите, дорогие гснацвалы, раздевайтесь. Каким ветром занесло снова в наши края?
      Ветер, конечно, был торговый, и заботы у компаньонов оказались все те же: надо было срочно пристроить оптовикам машину фруктов. А еще срочнее определить грузовик на ночь в какойнибудь гараж или склад: телевизор предупредил, что ночью температура сильно понизится, и рисковать апельсинами-мандаринами было нельзя.
      Наскоро почаевничав, мужчины укатили в ночь, искать "КамАЗу" пристанище. Попытались было разгрузить фрукты на своем Дмитровском рынке, но там уже все было наглухо закрыто, сторожа не пустили их даже за ворота - ждите, мол, утра или отправляйтесь к кладовщикам домой и везите их сюда. Но все же за ящик апельсинов один из сторожей дал дельный совет и даже позвонил своему родственнику в автобусный парк, расположенный по соседству: "КамАЗ" приютили на ночь в теплом боксе. Джаба и Гога остались нвневать в его кабине, а Койот с отцом вернулись домой.
      К вечеру следующего дня братья Махарадзе ворвались в дом Волковых разъяренные, страшные в своем гневе. На них обоих, что называется, лица не было. Брызгая слюной, путая русские слова с грузинскими, нещадно матерясь, братья обруцшли на Павла обвинения в мошенничестве, нечестности, продажности и прочее.
      - Да что случилось-то, генацвалы? - Волковстарший пытался взять сумбурный этот разговоркрик в свои руки. - Хватит орать, говорите толком!
      - Ты, Паша, говорил, что на машине крови нет? - насел Джаба на Койота.
      - Говорил, да.
      - Па-ачему у нас "КамАЗ" отняли? Па-ачему сказали, что...
      - Кто отнял?
      - Милиция, менты ваши. Подошли на рынке, документы проверили, в мотор полезли. Потом сказали: гони машину в областную ГАИ, на площадку, внимательно смотреть будем, есть подозрение.
      - А что конкретно сказали? Какое подозрение?
      - Ничего не сказали. "Внимательно смотреть будем", - вот что сказали. И все. Мы с Гогой отогнали "КамАЗ", два мента с пистолетами сопровождали... Ты, Паша, не забыл, сколько я тебе денег за "КамАЗ" отдал?
      - Не забыл, Джаба. Много дал, полгода жили.
      - Ну вот. А ты мне свинью подсунул. Ты сказал: нет крови на машине. Договорился с приятелем...
      - А почему ты решил, что на этом "КамАЗе"
      кровь?
      - Милиция намекнула. Говорит, ищем одну такую машину, в прошлом году у нас пропала с шофером. Стали спрашивать, где мы "КамАЗ" купили. Я говорю, дома, в Аджарии. Они: мы проверим. Если "КамАЗ" чистый - вернем, не волнуйтесь.
      Койот глянул на Валентину, похолодел, та схватилась за лицо, охнула. Вспомнила, видно, прошлогоднюю свою поездку в кабине "КамАЗа", испугалась.
      Джаба вдруг выхватил из кармана короткой, темно-коричневого цвета дубленки "Макаров", сунул ствол ей в подбородок. Орал:
      - Говори! Что знаешь, женщина, говори! Застрелю!!!
      - Да я... что я знаю... это ваши, мужские дела...
      - Говори-и! - карие блестящие глаза Джабы дико сверкнули. - Убью, сука! Ну!!
      - Я... Ну, мы с Пашей... Ехали на этом "КамАЗе", да, нас шофер подвез, потом я вышла, пересела на автобус, в город уехала... Я больше ничего не знаю, Джабчик! Честное слово!
      Койот, понимая, что Махарадзе не остановится в зверском своем дознании, лихорадочно соображал: что делать? Его ствол рядом, на чердаке, но не будет же этот взбесившийся грузин ждать, пока он сходит за оружием! Речь идет о секундах, выстрелы могут прозвучать тотчас, в следующее мгновение. Три выстрела - три трупа. Сейчас за стенами соседей нет, все на работе, грузины уйдут незамеченными, никто так и не узнает, кто именно перебил Волковых. Впрочем, какая там разница: узнают, не узнают... Их, всех троих, не будет в живых, а что там милиция станет делать...
      Краем глаза Койот видел лежащий на кухонном столе острый, с крепкой рукоятью нож - отец самолично сделал его из пластинки нержавейки.
      Шагнул было к столу, но в ту же секунду раздался голос Гоги Махарадзе:
      - Стоять, Паша! Не дергайся!
      Теперь на Волковых было направлено два ствола: в руках у Гоги тоже был "Макаров".
      Волков-старший перепугался не на шутку.
      Хмель (он пришел с работы в хорошем подпитии)
      с него слетел, как паутина с ветрового стекла автомобиля. Он бегал по комнате между братьями Махарадзе, хватал их за руки, молил:
      - Ребята! Генацвалы! Да вы что, с ума посходили? В моем доме, с пушками... Братишки! Мы же с вами скорешились, хорошо начали... Зачем пушками грозить, давайте разберемся, что к чему.
      Пашок! Чего там с этим "КамАЗом" было, расскажи! Говори прямо, тут все свои. С корешами надо откровенно...
      Теперь оба ствола смотрели в грудь Койоту.
      По спине его пробежал смертный холодок: вот оно, прощальное чувство. Дерзкий ответ, резкое движение, грубое, оскорбительное слово и... Он физически ощутил удар пули, знал, что это такое, видел смерть в двух шагах от себя, сам посылал ее нескольким уже людям. Неужели пришла его очередь?! Ах, жаль, что его стволы не могут тут заговорить!..
      - Ну! Рассказывай! - велел Джаба. - Только правду. Мы должны знать ее. Мы заплатили тебе хорошие деньги... Ну!
      Койот снова посмотрел на Валентину - мачеху трясло с головы до пят. Даже подол ее коротенького халата вздрагивал.
      - Говори все как было, Паша, - попросила она плачущим голосом. - Они же убьют нас, ты разве не видишь, что это за люди?
      - Мы нормальные люди, Валентина! - зло обронил Джаба. - Мы поверили вам, мы купили машину... Я знаю, что она не из магазина, но с мокрухой мне "КамАЗ" не нужен.
      - Так получилось, Джаба, - пролепетал Койот. - Мы не собирались водилу мочить.
      - Рассказывай, как было. - Джаба передернул затвор пистолета. Теперь все поняли: выстрелит. Никто уже и ничто его не удержит.
      Во рту у Койота пересохло. Плохо слушающимся языком, и оттого невнятно, он сказал:
      - Валентина ушла... Мы водилу вдвоем с Жориком задушили. И закопали там, в лесу...
      - Почему сразу не сказал?
      - Ты бы не взял машину, Джаба. А мне деньги были нужны. Очень.
      - Сволочь! - Махарадзе размахнулся и рукояткой пистолета ударил Койота в голову. Тот пошатнулся, упал. Лежал на полу, чувствуя, как по лбу и щеке течет кровь.
      Валентина схватила полотенце, села перед ним на корточки, промокала кровь, приговаривала:
      - Ой, да что же это делается-то, люди добрые?! Ребята, вы с ума посходили... Разве так можно? Зачем же друг дружку убивать? Надо что-то придумать с этим "КамАЗом", полюбовно разойтись...
      - Как "полюбовно"? - не выдержал Гога. - Ты знаешь, сколько "лимонов" мы ему отдали? Нет?
      А ты спроси!.. Давай деньги назад, Павел, мы уедем. Нам все равно теперь бежать надо. Нам сказали в ГАИ, чтобы мы завтра пришли. А что мы скажем? Номера на машине перебиты, ее могут опознать. Каждый шофер свою машину знает.
      - Они же замочили водилу, генацвалы, - вставил отец Павла. - Кто "КамАЗ" опознает?
      - Он же не по космосу на нем летал! - заорал Джаба. - Другие люди машину знают. Где он работал, этот шофер?
      - Не знаю, - отвечал Койот, к которому был обращен вопрос. Он уже поднялся, сел, сам уже вытирал кровь, а Валентина помогала ему, советовала: "Ты подержи на ранке-то, Паша. Кожа пробита..."
      - Он из какого-то района в город приехал, - продолжал Койот. - В больницу, к матери. Валентина в кабине сидела, а мы с Жориком в кузов залезли, там спрятались. Я с ним не разговаривал.
      - А документы?
      - Техпаспорт вам отдали. Я даже фамилию не помню водили этого. Сашка... Александр Климушкин, что ли? Не помню!
      - Ладно, это сейчас уже не так важно. - Джаба не выпускал из рук "Макаров", хмурился. - Хорошо хоть нас менты не загребли, а только машину. Уверены, что мы придем за "КамАЗом"...
      Спросил братца:
      - Ну что, Гога, будем с ними делать? Мочить?
      - Деньги пусть вернут, - сказал тот рассудительно. - Грех на душу не бери, Джаба. Мы - коммерсанты, не убийцы. Это вот они убийцы, вся их семья. Грязные свиньи. Обманули нас!
      Джаба подскочил к Койоту, пнул его.
      - Деньги давай! Ну! Живо! Поднимайся!
      - Джаба... Ну, мы же потратили... - Койот, держа полотенце на голове, поднялся на ноги. - Немного осталось. Вот, сейчас...
      Он пошел к себе в комнату, пошарил под матрацем, вытащил газетный сверток - денег там было тысяч семьсот, не больше. Все остальное, что дал ему Джаба, он в самом деле растратил:
      купил видео, немного приоделся, ел-пил, Маринку угощал. Минувшие эти месяцы пожил хорошо, слов нет.
      Джаба сам вывернул у него карманы. Брезгливо пересчитал мятые бумажки, положил себе в сумочку, висящую на животе. Глянул на Валентину:
      - Деньги, украшения свои давай. Живо! Нам некогда.
      Та беспомощно посмотрела на мужа.
      - Отдай, Валюша, отдай. За их деньги серьги и кольца себе покупала. Отдай, - распорядился Волков-старший.
      Пока Валентина трясущимися руками выгребала из тумбочки у кровати деньги и украшения, отец Павла вполне миролюбиво спрашивал Гогу, страхующего Джабу:
      - Фрукты хоть успели продать, Гога?
      - Продали, да.
      - Ну и то хорошо. А то бы менты замели вместе с апельсинами. Себе бы все взяли, не иначе.
      Или поморозили... Ребята, да вы поспокойнее, не надо нагнетать. Мы же вам не чужие, получилось так. Пашка - он скрытный, он даже мне ничего не сказал.
      - А жена твоя? Она же была там, в "КамАЗе"!
      - Да и жена... Вишь, у каждого свой бюджет.
      Конечно, нужной суммы (тринадцать миллионов) у Волковых не оказалось, украшения и те деньги, что нашлись в доме, покрыли лишь часть долга.
      Джаба решительно сгреб с телевизора видеомагнитофон, спросил Койота: "Коробка где?"
      Павел молча принес из прихожей коробку (она лежала на шкафу), упаковал видик, обвязал коробку веревкой.
      - В общем, так, Паша. - Братья Махарадзе уже стояли у порога. Остальные отдашь. Мы приедем еще. Понял? Не отдашь - убьем. Живой не будешь. Мы сами за тобой гоняться не будем, наймем человека, понял? А он тебя найдет. За "КамАЗом" мы в ГАИ не пойдем. Теперь все ясно. Отнимут. Да еще с шофером этим... Через два месяца приедем, Паша, понял? Готовь деньги.
      - Я... Я отработаю, Джаба, - твердо сказал Койот. - Не волнуйся. И с машиной... может, все обойдется. Но вы зря на ней сюда приехали. Я думал, что ты там, дома, на ней работать будешь.
      - Может, и зря, - не стал спорить Махарадзе. - Если б я знал... Ладно, все. Дело сделано.
      Должок за тобой большой, Паша. Не забывай.
      Скоро увидимся. Пусть мы "лимонов" тут у вас полтора-два наскребли... А десять - готовь.
      - Я отработаю, Джаба, - снова повторил Койот и выразительно посмотрел старшему Махарадзе в глаза. - У вас ведь там, в Батуми, тоже могут быть проблемы.
      Джаба понял его, едва заметно усмехнулся.
      - Мы подумаем. Проблемы, конечно, есть...
      Может, и так. Подумаем. Пока.
      Грузины попрятали стволы, подхватили коробку с видеомагнитофоном и ушли. Преследования и звонка в милицию от Волковых они не боялись - у тех рыло в пуху, крепко замазаны. Это Волковым следует бояться милиции, а не наоборот. А "КамАЗ"... да черт с ним! Неопытные эти сержанты лишь записали их фамилии, да и то со слов. А братья, не будь дураками, назвались "Барамидзе"... Ищи ветра в поле! Грузия большая, и все грузины черные... А главное - это теперь другая страна. В Грузию еще попасть надо. В том числе и сыщикам.
      Остановив подвернувшуюся под руку белую новенькую "Волгу", молодые коммерсанты сейчас же двинули в аэропорт...
      * * *
      ГАИ Придонска начала усиленно искать хозяев "КамАЗа" с грузинскими номерами именно потому, что они за своим грузовиком не пришли!..
      Минули сутки, другие... неделя. Засыпанный снегом "КамАЗ" стоял на площадке для задержанных автомобилей под охраной, угнать его было невозможно. Да, собственно, на это никто и не покушался. Наоборот...
      Разобраться со странным грузовиком было поручено старшему лейтенанту милиции дознавателю ГАИ Молодцову. Молодой этот офицер фамилию свою вполне оправдывал: вызвал сержантов, доставивших грузовик на стоянку, допросил их, велел написать объяснительные, отругал за то, что они записали фамилии грузин с их слов. "Братья Барамидзе" за машиной не пришли, и это уже был дурной признак. В любом случае их нужно теперь искать в миллионном городе, прежде всего, конечно, на рынках. Но начинать надо было с "КамАЗа".
      Спецы ГАИ довольно быстро установили, что номера на двигателе и кузове перебиты. Сделано это было довольно искусно, и все же металл спилен на глубину прежних цифр, а потом уже набиты новые. Невооруженному и равнодушному взгляду это не откроется, а взору пытливому и пристальному, то есть экспертизе, - обязательно.
      Дознавателю Молодцову стало совершенно ясно, что "КамАЗ" - из ворованных, угнанных.
      И "братья Барамидзе" не пришли за ним потому, что боялись разоблачения. Может быть, они и не сами его угоняли, а только купили по дешевке, а может, и сами руку приложили.
      Во всем предстояло разобраться.
      С сержантами, задержавшими "КамАЗ", Молодцов отправился на Дмитровский рынок. Все трое были одеты в цивильное, в глаза не бросались. Два дня бродили по рядам торгующих, у грузовиков, толковали с продавцами, в том числе и людьми "кавказской национальности". "Братьев Барамидзе" никто не знал, на рисованные портреты, составленные со слов сержантов, все смотрели более или менее равнодушно, качали головой: нет, не знаем, не видели. Потом кто-то вспомнил, что были какие-то два брата, то ли грузины, то ли осетины, одного звали Джаба, а другого... Георгий. Да, Гога. Но они уже уехали на своем "КамАЗе" с красной кабиной, продали оптом апельсины и мандарины и уехали. Были тут день, не больше.
      По времени и по приметам эти братья подходали розыску. Но, может, это просто совпадение?
      Там два брата, тут...
      Пришлось искать оптовых покупателей. Следы привели на склады рынка, где подрабатывающие здесь грузчики во главе с неким Волковым следы эти похерили. Заявили дружно, что "КамАЗ"
      один разгружался, да, но это было перед самым Новым годом, тридцатого или даже тридцать первого декабря. Грузовик сопровождали трое черных, кто они по национальности и как их фамилия, один Аллах знает. Говорили эти трое по-русски, с сильным акцентом, разгружали одни апельсины, а потом уехали, машину свою не бросали... "Джаба"? "Георгий"?.. Нет, имен таких грузчики не слышали, фамилий не спрашивали - зачем? Как общались? А просто: они - генацвалы, мы - мужики. "Мужики, давай быстренько разгрузим, магарыч будет хороший..." - "Давай, генацвалы, деньги вперед..." Вот так и общались.
      Добросовестно записав фамилии грузчиков, Молодцов со своими орлами-сержантами убыл с рынка восвояси, ничего не добившись и для себя и следствия не прояснив. "Барамидзе", конечно же, из города смылись, бросив грузовик как серьезный вещцок, он им был ни к чему. За брошенным "КамАЗом" крылось преступление, это ясно.
      Погоняв у себя в кабинете компьютер, Молодцов скоро имел на экране список угнанных в области "КамАЗов" за прошлый год, решил, что зайдет теперь к проблеме с другой стороны.
      Список состоял из восемнадцати машин разных модификаций и назначения. Таких, какой стоял на площадке ГАИ, с тентом, оказалось четыре.
      В два городских автохозяйства, лишившихся "КамАЗов", Молодцов позвонил, не откладывая дела в долгий ящик, и оттуда вскоре прибыли представители... А в два районных послал служебные письма.
      Приехал шофер из Новоусманского района, глянул - нет, не его автомобиль.
      Дня через три явился механик ТОО "Заря Придонья" - высокий кудрявый мужчина лет пятидесяти в белом армейском полушубке. Привез механика на потрепанном, видавшем виды "козле", "УАЗ-469", шофер.
      Они обошли "КамАЗ" со всех сторон, залезли в кузов и кабину, потом, опрокинув ее, осмотрели двигатель.
      - Его машина, Сашкина! - уверенно сказал шофер, белобрысый конопатый малый в серой заячьей шапке-ушанке и пятнистом бушлате. - Я помогал ему движок перебирать, помнишь, Кузьмич? Вот эти болты сам ставил. Видишь: черные головки? Стандартных не было, ну, я концы ножовкой отрезал и поставил. Вот эту скобу я тоже сам гнул... Да его "КамАЗ", Кузьмич, его!
      В кузове, у самой кабины, мы с Сашкой железный лист прибивали. Видел, да? Ну вот. Там щели были большие, две доски проломились, когда токарный станок со станции везли...
      Сомнения о принадлежности грузовика и у ГАИ, и у представителей ТОО отпали полностью, когда механик гаража этого товарищества предъявил паспортные данные "КамАЗа" Александра Крылышкина, которые были, естественно, записаны в специальной учетной карточке хозяйства и проходили по учетным документам в бухгалтерии. А остатки этих номеров, как уже говорилось, установила экспертиза.
      - Наша машина! - обрадованно сказал механик. И тут же помрачнел, добавил: - С прошлого ведь лета ищем. Как Сашка с ней пропал.
      - Пропал? - переспросил Молодцов.
      - Ну да. Убили его, товарищ старший лейтенант. Месяц он примерно в лесу лежал, случайно на труп грибники наткнулись... Двое детишек без отца остались.
      - А-а, понятно.
      Понятно было, почему "братья Барамидзе"
      скрылись. Вот черт! Ну что стоило сержантам задержать этих братцев?! Были же в их руках, говорили с ними!.. Пентюхи!
      Впрочем, вслух ничего этого Молодцов не сказал, подумал только. Честь мундира: что подумают о милиции эти сельские труженики?!
      Да, потянулась бы ниточка...
      Но сейчас она обрывалась. Во всяком случае, ГАИ ничего уже не могла сделать в одиночку, без уголовного розыска.
      Молодцов доложил по начальству, начальство с ним согласилось, все убийства - на учете в прокуратуре и у следователей-важняков УВД, там должны знать о трупе шофера Крылышкина...
      Из управления сейчас же примчался на собственном белом "жигуленке" подполковник Сидорчук. Он осмотрел "КамАЗ", переговорил с сержантами, также отругал их за профессиональную инфантильность и тупость, назвал "ослами в белых портупеях". Потом самолично отправился на Дмитровский рынок, говорил все с теми же грузчиками, что и Молодцов, - Волковым, Володей и Жориком, - но информации от них получил еще меньше: полупьяные эти люди явно измывались над ним, ничего не хотели говорить, намеренно путали друг друга - Сидорчук это уловил.
      Впрочем, ему могло это и показаться - с пьяных какой спрос?
      Зато Алексей Иванович нашел оптового покупателя апельсинов и мандаринов, им оказался замдиректора овощной базы, куда фрукты были сгружены.
      Тучный, с одышкой, с животом, лежащим на коленях, этот зам, явный миллионер, не вызывающий симпатий, оказался тем не менее ценным свидетелем. Бизнесмен, процветающий, конечно, на разнице оптовых и розничных цен, назвал подлинные фамилии братьев: они прошли по приемо-сдаточным документам. Махарадзе сгрузили фрукты с "КамАЗа" с красной крышей... точнее, кабиной, да, и синим грязным тентом. Помогали им какие-то алкаши - они их привезли с собой, в смысле, нашли тут, в городе. Возможно, были знакомы с ними раньше.
      - Хоть одно имя грузчиков можете назвать, Яков Борисович? - Сидорчук затаил дыхание.
      - Ну... - толстяк наморщил лоб и со всей добросовестностью задумался. Нет, Алексей Иванович, не могу ничего вам сказать. Я же не стоял рядом с ними, не ждал, когда они разгрузятся. Подошел, глянул... Потом кладовщица с документами зашла, я подписал, они получили деньги и уехали.
      - И все же, Яков Борисович, как грузчики выглядели?
      - Да пьянь - она вся на одно лицо. Серые морды, мат... Ну, один в черной телогрейке был, в лыжной шапочке, синяя такая... Другой в какомто потрепанном солдатском бушлате... Третий...
      нет, не могу вспомнить. То ли в куртке такой длинной, с карманами, то ли в пальто...
      - ...и шапка у него рыжая, лисья? - подхватил Сидорчук.
      - Да, кажется.
      "Они! - подумал Алексей Иванович. - Эти, с Дмитровского рынка. Только почему так дружно отказывались от знакомства с братьями Махарадзе? Старались путать... Ладно, поговорю с ними завтра. Утром надо приехать, когда эта братва трезвая будет"
      - А откуда эти Махарадзе приехали? - спросил он.
      - Из Грузии Кажется, из-под Батуми.
      - М-да
      Братьев Махарадзе следовало допросить. Задержать их обоих до выяснения сути, обстоятельств уголовного дела, возбужденного по делу об убийстве шофера ТОО "Заря Придонья". Убийцами, разумеется, могли быть и сами Махарадзе...
      - АО грузовике у вас не было с ними разговора, Яков Борисович?
      - В смысле?
      - Ну, чья у них была машина, своя, арендованная?
      - По-моему, они на своем "КамАЗе" приехали, Алексей Иванович. Номера На нем грузинские были, это я хорошо помню. Что, ищете какой-то "КамАЗ"?
      - Ищем, - не стал распространяться Сидорчук и положил на стол бизнесмена свою визитную карточку. - Позвоните, пожалуйста, если вдруг братья эти к вам еще обратятся, хорошо?
      - Хорошо, - со вздохом ответил толстяк.
      И по лицу его было видно - не позвонит. Визит сыщика был ему совсем не по душе Собственная жизнь и благополучие - дороже.
      ...Алексей Иванович возвращался в управление. Профессиональная интуиция подсказывала ему, что на Дмитровском рынке нужно побывать еще раз, снова поговорить с грузчиками, понять, отчего это они так дружно отказывались от знакомства с грузинами. Хотя они не отказывались, просто давали разные показания. Путались, перебивали друг друга, спорили...
      Пьяные, однако.
      И братьев Махарадзе - как теперь достанешь?
      Где доказательства их вины? Что им сейчас можно предъявить? Грузовик в их руках мог оказаться случайно... Да, аномера? Они же грузинские, а машина принадлежит "Заре Придонья", шофер убит...
      Основания для задержания братьев Махарадзе и последующих допросов, конечно же, были. Но Грузия - теперь другая страна. И сколько уже скрылось российских преступников за Кавказским хребтом?!
      Ладно, начнем пока со своих. Поищем концы здесь, в Придонске. А там видно будет. Возможно, придется обращаться в министерство, в Интерпол. Убит же шофер...
      В мыслях Алексей Иванович снова вернулся к грузчикам с рынка. Он не мог бы сейчас даже самому себе с точностью объяснить, что именно ему не понравилось в разговоре с этими людьми. Но есть разница в том, как говорят с тобой, сыщиком, люди: стараются помочь, если это в их силах и интересах, и наоборот, скрывают правду, стараются дать тебе ложный след.
      Троица эта пока что ничем особенным не проявилась - так, потрепались с ментом, что-то повспоминали, что-то хотели вспомнить, да "забыта"...
      Надо, надо еще раз к ним поехать.
      Интуиции своей подполковник Сидорчук доверял.
      Глава 19
      ЗАКОН ПРЕСТУПНОГО БРАТСТВА
      Крайко - грузная, седовласая, с резким, мужским почти голосом. Много курит, в крепких выражениях не стесняется, с преступниками общается на их языке: за много лет "феню" изучила в совершенстве, "ботает" на ней запросто. В прокуратуре - всю жизнь: начинала с рядового следователя, а сейчас - "важняк", следователь областной прокуратуры по особо важным делам, старший советник юстиции, что равнозначно трем полковничьим звездам.
      Живет одна (дочь выросла, вышла замуж), домашних забот немного и потому на работе тянет за троих, пашет с утра до ночи. Пахать приходится: криминальная обстановка в области серьезная, много нераскрытых убийств, преступления наслаиваются друг на друга, повисают в воздухе, с каждым месяцем прибавляется что-нибудь "новенькое", содрогающее души: то найдут на помойке задушенного младенца, то обнаружат в сожженной квартире трупы всех членов семьи, то наткнутся в пригородном парке на изнасилованную и убитую потом девушку...
      Позором и немым укором общественного мнения висит над прокуратурой и оперсоставом УВД прошлогоднее убийство двух милиционеров. "Уж если сами себя защитить не могут и найти тех, кто лишил жизни постовых, то на что надеяться нам, простым смертным?"
      Горькая эта истина, сказанная каким-то прохожим в телекамеру на улице Придонска, прочно врезалась в память, запала в сердце Эммы Александровны. Она в тот вечер, когда шла передача о работе правоохранительных органов, дома оказалась раньше - разболелась голова, поднялось давление, и Крайко с трудом добралась до своей остановки. Троллейбус был передолнен, водитель, издеваясь над пассажирами, подолгу ждал, когда повисшие на ступеньках слезут, бесстрастно объявлял в микрофон: "Постоим, мне спешить некуда".
      Эмма Александровна, стиснутая со всех сторон на задней площадке, задыхаясь, с трудом сдерживала себя, чтобы не возмутиться на весь салон, потребовать от водителя, чтобы он ехал побыстрее , ведь все спешат с работы домой, с детьми и за детьми, не все здоровы. Но не будешь же кричать на весь троллейбус!
      Да, редкий интеллигент решится на базарный крик в общественном месте, тем более в чине старшего советника юстиции, следователя прокуратуры. Это в крови.
      Приходится терпеть.
      Кололо сердце, кружилась голова, ломило затылок - все признаки повышенного давления; Эмма Александровна научилась уже различать свои болячки и без врачей.
      Кое-как доплелась от остановки до подъезда своей девятиэтажки. Отдыхая на каждой лестничной площадке (лифт, конечно, не работал), поднялась в квартиру. Сняла пальто, сапоги, а на большее сил уже не осталось. Легла на диван, щелкнув перед этим клавишей телевизора, и через мгновение увидела на экране генерала Тропинина, начальника УВД. Генерал отвечал на вопросы журналиста, касающиеся раскрытия уголовных преступлений. Журналист тщательно формулировал вопросы, явно старался не обидеть генерала, поставить проблему помягче, поизящнее, но все же суть ее оставалась жесткой и скрыть ее от общественности было невозможно. Перед экраном сидели сотни тысяч зрителей, которые хорошо знали, какой беспредел творится в стране и области, сколько убийств, изнасилований, грабежей, разбойных нападений, квартирных краж совершено за только что минувшие сутки и за последние месяцы. Задавать главному милиционеру области нелицеприятные вопросы понуждала журналиста сама жизнь, хотя он и старался найти приемлемую для собеседника форму общения. Видимо, чтобы облегчить себе задачу, ведущий программы пошел на хитрость, использовал известный журналистский прием: вопросы, а точнее, оценку деятельности милиции давали "люди с улицы", те, кто случайно оказался перед телекамерой. Вот тогда-то Крайко и услышала: "Уж если они сами себя не могут защитить..."
      Эмма Александровна вздохнула. В самом деле, что возразить этому человеку? Нападению бандитов стали подвергаться не только милиционеры, но и судьи, сотрудники прокуратуры - газеты пестрят этими жуткими сообщениями. А если взять конкретный пример, нападение на милиционеров у Дома офицеров, то парни эти были на своем посту, на службе, вооружены и обучены защищаться, какой-то шанс спастись у них, наверное, был, если бы они проявили ббльшую бдительность. Но все это - теоретические рассуждения, речь ведь шла о секундах. Их убили - подло, внезапно, в упор. Что тут можно было предпринять даже самому бдительному и подготовленному человеку?
      Убийцы или убийца не найдены до сих пор.
      Это теперь упрек и ей, Крайко, "важняку" областной прокуратуры, возглавившей поиск преступника на нынешнем этапе.
      Дохлое, конечно, дело. Зачем взялась за него?
      Много месяцев прошло с момента убийства, дело производством приостанавливалось, его едва не списали в архив, хотя, конечно, убийства не списывают - закон не позволяет сыщикам и прокурорам махнуть рукой на насильственную смерть человека. Ищи хоть всю жизнь.
      Вот они и ищут.
      Сразу после нападения на инкассаторов, когда стало ясно, что "заработали" пистолеты убитых милиционеров и оба уголовных дела были объединены в одно, зам областного прокурора по следствию Василий Васильевич Заиграев вызвал Крайко к себе в кабинет. Все в прокуратуре знали, что у Заиграева с Крайко натянутые отношения, зам по следствию недолюбливал удачливую в работе и независимую по характеру Эмму Александровну, не прощал ей прямолинейности и резкости в суждениях, а тем более критики в свой адрес. А как было не критиковать Заиграева? Если это прежде всего по его вине, по его недосмотру и халатности развалилось очень серьезное уголовное дело по обвинению банды вымогателей, которой руководил Грачевский?! Если это по его, Заиграева, рекомендации на работу в областную прокуратуру был принят недобросовестный человек, Назимов, с которым они когда-то работали в Азербайджане... Прокурор области, доверившись своему заместителю, даже не спросил у Назимова паспорт, не уточнил, прописан ли тот в городе. Поинтересовался лишь: "Как устроились, Искандер?" И шустрый следователь, не моргнув глазом, ответил: "Хорошо. Живу неподалеку от прокуратуры, ездить даже не надо, хожу на работу пешком". - "Ну что ж, продолжайте ходить", - был улыбчивый ответ.
      Стражи законности сами не предполагали, во что может вылиться эта история.
      А закончилась она весьма печально: Назимов вел следствие по банде Грачевского, возглавлял следственно-оперативную группу из числа сотрудников областной прокуратуры и офицеров управления ФСБ. Оперативники, безупречно выполнившие свою работу, раскрывшие банду вымогателей и "разбойников с большой дороги" в прямом смысле этих слов, как пчелки, натаскавшие прокуратуре и будущему правосудию неоспоримые доказательства вины - награбленные ценности, несколько тысяч американских долларов, пистолет Макарова, показания потерпевших и свидетелей - были просто потрясены. Все несколько томов "дела" и вещдоки находились в сейфе Назимова, в его служебном кабинете. И кабинет вдруг, в одну прекрасную ночь... запылал!
      Сгорели тома "дела", часть денег, исчез пистолет.
      Такого не случалось в стенах прокуратуры никогда!
      Внутреннее следствие доказало, что Назимов с ам поджег кабинет, стремясь скрыть следы собственного преступления, он отдал доллары "в рост", под проценты, своему приятелю. Но самое главное выяснилось позже: оказалось, что Искандер Назимов не является гражданином Российской Федерации, так как по-прежнему прописан в Баку, российского подданства не принимал, и по Конституции РФ не имеет права осуществлять какие-либо следственные действия. Они просто-напросто не имеют юридической силы.
      Назимова, конечно, арестовали, но "дело Грачевского" рассыпалось, суд отказался рассматривать его, бандитов из СИЗО выпустили... Можно понять их радость!
      Обо всем этом с горечью и гневом Крайко говорила на расширенном служебном совещании прокуроров и следователей, беспощадно критикуя Заиграева, как главного виновника случившегося, требуя для него сурового наказания - увольнения из прокуратуры. Но Василий Васильевич принародно поплакался. "Да, виноват, не проверил паспорт Назимова, доверился... Но я же Искандера столько лет знал! Честнейший человек! Мы с ним в Баку столько дел раскрыли!..
      Простите, товарищи. Виноват, признаю. Наука на всю жизнь..."
      Все зависело от решения начальства, областного прокурора, а тот, объявив Заиграеву строгий выговор и предупредив своего зама о неполном служебном соответствии, спустил дело на тормозах, даже оставил Василия Васильевича в прежней должности.
      И вот улеглись страсти, офицеры УФСБ и следовательская группа прокуратуры стали восстанавливать дело Грачевского, и теперь вот Заиграев, не поднимая глаз от крышки стола, сказал Крайко:
      - Берись вот, Эмма Александровна.. - и кончиками толстых пальцев подвинул ей тощее "дело" о двойном убийстве милиционеров у Дома офицеров, дело уже приостановленное, попавшее в разряд "дохлых".
      - Но у меня других дел по самую макушку! - пыталась возразить Крайко и даже взялась перечислять их, но Заиграев перебил ее:
      - Ты что, не знаешь, какая обстановка в области? Напомнить, сколько у нас нераскрытых убийств?.. Все перегружены, все очень заняты...
      .Бери в помощники Валентина Костенкина, он начинал это дело, возглавишь группу. Свяжись с милицией, насколько я знаю, там Сидорчук занимался...
      Выяснять отношения с начальством - последнее дело, подчиненный все равно окажется виноват. Эмма Александровна молча взяла со стола папку и пошла к себе.
      Посидела некоторое время в раздумье, приводила нервы в порядок, курила. То, как с нею разговаривал заместитель прокурора, вызвало душевный протест, покоробило. В конце концов, она женщина. А тут - не предложил даже сесть, "ты", "берись...". "Но ты ведь тоже не щадила его тогда, в истории с Назимовым! - возразила она сама себе. - Не щадила, да. Он этого заслужил.
      Мы, прокуроры и следователи, стоим на страже интересов граждан, самой законности... Могла бы и промолчать, есть прокурор, он за все отвечает, и он все равно решил по-своему... Да, к сожалению, решил..."
      Конечно, Заиграев сунул ей безнадежное дело в отместку, это ясно. Пусть, мол, повозится с ним стервозная баба, поищет ветра в поле, поучится держать свой язычок за зубами. Почти год прошел с момента убийства милиционеров, полгода после нападения на инкассаторов. Зацепки у оперативников появились, да: фоторобот преступника, масса свидетелей. И все же.
      В принципе, она могла бы отказаться. В самом деле, сейф забит множеством других папок - те же убийства, уголовные дела возбуждены, следствие по ним идет. Может, сходить к прокурору и все объяснить...
      Докурив очередную сигарету и несколько успокоившись, Эмма Александровна полистала папку, принесенную из кабинета Заиграева, поразмышляла над ней. Убийство это надо раскрывать, преступника необходимо найти во что бы то ни стало. Это затрагивает честь мундира всего корпуса сотрудников правоохранительных органов. И этого требует общественное мнение. Вдов милиционеров и инкассатора Королева, раненых у магазина не волнуют взаимоотношения заместителя областного прокурора и следователя по особо важным делам, их всех интересует результат работы, в том числе и ее, Крайко, которой поручено возглавить следственно-оперативную группу по розыску бандитов Это ее профессиональный, служебный долг. Она за это получает зарплату. Убийцы, конечно же, не должны безнаказанно разгуливать по городу и безнаказанно совершать одно преступление за другим.
      Написав постановление о передаче дела в ее собственное производство, Эмма Александровна вновь сходила к Заиграеву, подписала документ, а потом позвала Костенкина. Молча положила перед ним отпечатанные на машинке страницы, ждала терпеливо, пока коллега ознакомится с написанным.
      Костенкин поднял на нее глаза.
      - Не могли отказаться от дела, Эмма Александровна? Дохлое же. Занимался, знаю. У оперативников - ничего. Понимаете?
      - Ну... теперь кое-что есть, Валентин, ты не прав. - Крайко была гораздо старше Костенкина, являлась одним из опытнейших и старейших работников прокуратуры и имела право говорить "ты" людям моложе себя, не так давно пришедшим на работу в их "храм законности". - А отказаться... Да, могла. Но... Теперь уже не могу.
      Будем помогать оперативникам, Валентин.
      - Ну что ж, - Костенкин вздохнул. - Значит, будем. А как с остальными моими делами, Эмма Александровна?
      - Я поговорю с Заиграевым, если надо, к прокурору схожу. Видимо, часть дел мы все же попросим передать другим следователям. А этим, - она скосила глаза на серую, с белой наклейкой папку, - займемся вплотную. Найти этих мерзавцев - наш первейший долг, Валентин.
      - Да кто возражает? - Костенкин пожал плечами, улыбнулся, в рыжеватой его пышной бороде блеснули ровные белые зубы.
      Костенкин ушел, а Крайко сняла трубку, позвонила в УВД Сидорчуку. Спросила, может ли он сейчас к ней прийти.
      Сидорчук не заставил себя долго ждать, и уже через полчаса они сидели друг против друга, мирно беседовали. Тем, кто не слышал их разговора, могло бы показаться, что эти двое - седовласая женщина с круглым усталым лицом и серьезный, средних лет мужчина в цивильной одежде - беседуют о каких-нибудь чисто житейских проблемах: одной задерживают пенсию, у другого сломались "Жигули" или на даче выросла мелкая картошка. Конечно, в прокуратуре и на такие темы говорят, но сейчас следователь и оперативник вели сугубо деловой, профессиональный разговор.
      - Ну, что наш "убийца"? - спросила Эмма Александровна, имея в виду Мотыля. - Есть чтонибудь новое в его показаниях?
      Сидорчук покачал головой.
      - Не он это, Эмма Александровна Что-то тут не так, не складывается пока Хотя и он сам, и его приятели дудят в одну дуду.
      - Думаешь, взял на себя чье-то дело, Алексей Иванович?
      - Начинаю так думать, да.
      - Допросим его еще раз, вместе. Но прежде я с этой братвой переговорю. Пацанами же еще их знала, когда на Левом берегу работала. И они меня должны помнить.
      - Да помнят, помнят. - Сидорчук махнул рукой. - Мотыль делал мне какие-то невнятные намеки на вас, но что-то пока не решился говорить откровенно. Кто-то висит над ним, я так понял.
      ...Выслушав мнения "людей с улицы", генерал Тропинин вздохнул.
      - Да что тут говорить, милиция недорабатывает. Трудно не согласиться с тем, что говорили товарищи, критика справедливая.
      - И все же, как идет следствие по делу об убийстве милиционеров и нападении на инкассаторов, товарищ генерал? - спросил ведущий. - В прессе напечатано сообщение о том, что якобы это совершили одни и те же преступники.
      - Ну, так прямо и категорично я бы не стал заявлять. - Тропинин поудобнее уселся в кресле. - Рабочая версия, да. Нападавший стрелял из тех самых стволов... прошу прощения, пистолетов, что были у наших сотрудников, это установлено экспертизой. А что касается бандита... Именно эти пистолеты могли оказаться у него в руках случайно, ему их, допустим, продали или, к примеру, наняли киллера и вручили это оружие.
      Думаю, время покажет. Разберемся, когда задержим преступника.
      - Вы уверены, товарищ генерал, что поймаете его?
      Тропинин помедлил с ответом, замялся. Но сказал честно:
      - Нет, не уверен. Я могу лишь гарантировать жителям нашего города, что мы делали и будем делать все возможное для того, чтобы найти этого мерзавца. Но... вести речь о стопроцентном успехе я бы тоже не рискнул. Раскрыть все преступления, в том числе и такие тяжкие, как убийства, милиция сегодня просто не в состоянии. Тому много причин, это тема другого разговора.
      Чтобы скрасить довольно пессимистический свой ответ, начальник УВД сообщил, что раскрываемость тех же убийств по стране не превышает шестидесяти процентов, что все громкие заказные убийства, к примеру в Москве - журналистов Листьева, Холодова, целого ряда банкиров и бизнесменов - не раскрыты до сих пор, что преступники опережают милицию по своей технической оснащенности и бороться с ними весьма сложно.
      Слушать все это было грустно не одной Крайко, точно такие же чувства тревоги и уныния - испытывали, надо полагать, и тысячи других телезрителей, кто смотрел в этот час местную программу, но все же генералу можно было сказать спасибо хотя бы за то, что он говорил правду.
      - Сейчас создана мощная следственно-оперативная группа из опытных и весьма квалифицированных сотрудников уголовного розыска и областной прокуратуры, - добавил Тропинин, чувствуя, что должен оставить у телезрителей хоть какую-нибудь надежду. - В эту группу вошли наши лучшие сыщики и следователи. Товарищи работают очень напряженно, об успехах говорить пока рано, но кое-какие надежды появились...
      Далее разговор пошел на другие темы, о работе ГАИ, и Крайко выключила телевизор. Полежала в тишине и полумраке квартиры (свет горел лишь в прихожей), попыталась отвлечься от служебных мыслей, но это ей не удалось. Вспомнилась история с Назимовым, ее взаимоотношения с Заиграевым, беседа с Сидорчуком. Тотчас явились и другие персонажи, Мотыль и "свидетели", в один голос заявлявшие, что это он нападал на инкассаторов... Тропинину, кстати, Сидорчукдоложил об этом факте, но генерал вполне резонно попросил его не торопиться с выводами, хорошенько во всем разобраться, а уже потом рапортовать начальству и общественности. Во всяком случае, генерал даже не обмолвился сегодня на телепередаче о Мотыле.
      И правильно сделал.
      Позавчера она, Крайко, вызвала в прокуратуру всех троих "свидетелей" Мачнева, Кузанкова и Круглова. Посадила их рядком перед своим рабочим столом, сказала строго, но и заботливо, встревоженно, как говорит мать своим нашкодившим отпрыскам:
      - Ну-ка, ребятки, расскажите мне про Мотыля. Чего это он на себя инкассаторов взял? Что-то я не верю, что он на такое способен. Не замечала раньше за ним такой прыти...
      "Ребятки", каких она знала лет семь-восемь назад еще юнцами с ломающимися голосами, - теперь заматеревшие, поднабравшиеся дурного опыта, дружно опустили глаза. Повязанные лжесвидетельством, страхом перед Кашалотом, неписаными законами преступного братства, собственными грехами, они не собирались раскрывать перед Крайко душу, помогать ей, хотя Эмма Александровна в свое время именно этих троих уберегла от тюрьмы, добилась для них условного осуждения. Но прошли годы, безусые юнцы превратились в молодых мужчин, которые-хаки избрали для себя в жизни скользкую дорожку породнились с преступным миром, остались в нем.
      И это обстоятельство более всего удручало Эмму Александровну. Сколько горячих, истинно материнских слов было сказано, сколько вечеров провели они в ее служебном кабинете за разговорами о смысле жизни, о чести и достоинстве человека, о дорогах, которые мы выбираем... Неужели все это было впустую, напрасно?!
      Нет, не все. Эти трое за колючей проволокой все же не оказались, и то хорошо. Но трутся рядышком с уголовными авторитетами, зачем-то показали на Мотыля...
      Кто за ними стоит?
      Не дождавшись дружных признаний своих бывших подопечных по работе в Левобережной прокуратуре города, Эмма Александровна поняла, что допустила ошибку: ее мальчики стали за эти годы другими, и никакого коллективного разговора не получится. Говорить надо с каждым индивидуально, с глазу на глаз.
      Получив на свои вопросы уклончивые, осторожные ответы, ничего не проясняющие по сути дела, Крайко отпустила всех троих, удержавшись от соблазна оставить для углубленной и откровенной беседы кого-нибудь одного - разговора все равно теперь не получится. Должно пройти время. Потом она вызовет каждого по отдельности и будет говорить вполне официально, под протокол. Пусть это была предварительная беседа.
      Она мало что дала, безусловно, но Эмма Александровна знала теперь, с кем ей предстоит иметь дело впредь.
      Их дружные показания на Мотыля нужны кому-то еще.
      Кому?
      Крайко решила, что завтра же отправится вместе с Костенкиным в следственный изолятор, к Перегонцеву, допросит его заново, постарается найти в ответах Мотыля неточности, логические неувязки, с тем, чтобы поймать его на этих неточностях, уличить во вранье, добиться от него правды. Опыт и следовательское чутье подсказывали ей, что Мотыль может дать ниточку следа к настоящему убийце.
      Глава 20
      КОНЕЦ ГЕЙДАРА РЕЗАНОГО
      - Алло!
      - Да, слушаю.
      - Паша, ты? Привет!
      - Я. А кто это говорит?
      - Котов.
      - Какой Котов?.. А, понял.
      - Надо встретиться.
      - Давай встретимся...
      ...Уже через полчаса Койот сидел в джипе Кашалота, Они не спеша ехали по городу в сторону окружной дороги, по новому путепроводу, соединившему Левобережье с Ростовской трассой. День был чудный - легкий морозец, яркое солнце, чистое небо. Джип легко, играючи нес своих седоков по сухому серому асфальту, казалось, так и просил хозяина: ну прибавь.чего ты? Куда силушку-то девать? Помчу сейчас с ветерком...
      Но Кашалот сдерживал коней. Откинувшись на сиденье, держал руль одной рукой, покуривал.
      Выбравшись на окружную, сказал:
      - Уберешь Гейдара Резаного, Паша Это правая рука Мамеда, человек влиятельный, с головой. Он мне мешает. И должок у него передо мной имеется... Обитает вся шайка азеров в гостинице "Придонье". Слыхал про "Горное гнездо"?
      - Слышал.
      - Ну вот. Гейдар кота моего замочил, на дверь офиса повесил. И записку еще, сука, написал, угрожал. Думал, что я испугаюсь... Золотые зубы у Спонсора вырвал.
      Койот невольно засмеялся, покрутил головой.
      Ну, блажь у шефа! Золотые зубы котам вставлять.
      Но понял, что смех его не к месту, Кашалот искренне переживает потерю кота.
      - Коронки бы, конечно, тоже надо вернуть, - думал вслух Кашалот. - Я четыре "лимона" за них заплатил. Но коронки, насколько я знаю, у Мамеда... Ладно, сделаем дело, потом тоже ксиву подбросим. Или я звякну ему... подумаем.
      - Где Резаный бывает, кроме гостиницы и рынка? - спросил Койот.
      - Правильный вопрос, молодец, - похвалил Кашалот. - Профессиональный. Значит, так, Паша. Мочить его ни в гостинице, ни на рынке не надо. Шум, гам... Риск, наконец, народу много, центр города и все такое прочее. Мы его украдем, увезем куда надо, а ты там его положишь.
      Сделай себе маску из шапочки. Как у спецназовца, видел? Только прорези для глаз, а лицо должно быть закрыто. Никто тебя даже из моих не должен видеть. Тебя знаю я один. А ты - меня. Пришел, выполнил работу, исчез. Все. Получил деньги, лег на дно, пару-тройку месяцев помолчал. Можешь съездить в Сочи, отдохнуть. Сейчас, зимой, там полно пустых санаториев. И температура все время плюсовая.
      - Борис, может, я сам его подкараулю, Резаного? Похожу за ним по городу, послежу. На хрена мне светиться? В маске, не в маске... Твои парни все равно меня увидят.
      - Не увидят, не переживай. Я же сказал: надень маску, одежду смени. Не переживай. Так надо. Хотя бы разок явишься, а там посмотрим.
      - "ТТ" твой?
      - Да, я же говорил. Он "чистый", со склада, у баллистиков не числится. А насчет конспирации...
      Мне надо поговорить с этим Гейдаром, понимаешь? Так бы ты его замочил где-нибудь в городе, и все дела. Но у меня к Резаному вопросы есть.
      Мне надо знать, что Мамед против меня замыслил, кто азерам про моего кота рассказал. Навел же кто-то на офис, прямо к дверям привел...
      Кашалот не стал, разумеется, раскрывать полностью свои планы перед киллером. Прежде всего он хотел продемонстрировать Койота ближайшему своему окружению - тем же Мосолу, Колорадскому Жуку, Рылову. Парни в последнее время малость распоясались, кажется, перестали его, хозяина, бояться, кое-какие команды им приходилось повторять дважды, а то и трижды. Это непорядок. Подчиненных надо держать в ежовых рукавицах, в страхе. Конечно, они достаточно напуганы, повязаны убийством стариков Вшивцевых, и сын их отдал Богу душу не без их участия, но все же об этом надо время от времени напоминать и киллера продемонстрировать. Подчиненные должны знать: у шефа есть человек, который служит ему верой и правдой, готов положить каждого, кто чем-то Кашалоту не угодит или ссучится. Это сильно подействует на всех. И нужный слух пойдет: мол, тыл шефа прикрыт надежно, киллер этот - как внутренняя служба безопасности у тех же ментов, с нею шутки плохи, ушки надо держать востро. К тому же, никто киллера в лицо не видел, имени его не знает. Но зато он знает всех и видит! Через прорези в шапочке. А потом может увидеть и через прицел ..
      - В Сочи я сейчас не поеду, - сказал Койот. - Раз там народу мало, чего же я буду мельтешить? На меня всероссийский розыск объявлен, фоторобот везде, а я буду по сочинским набережным разгуливать, морду свою демонстрировать.
      И борода не поможет.
      - Не стал отращивать?
      - Не стал. С бородой еще приметнее будешь.
      Когда всех бородатых станут задерживать, попадусь в первую очередь.
      - Ну-ну. Дело хозяйское. Может, ты и прав.
      - Деньги соберу, из Придонска слиняю. Ты, Борис, сам мне хорошую идею подал: в другом городе жить. Купить квартиру и жить там. В Подольске, например.
      - Почему в Подольске?
      - Знакомый там есть, в армии вместе служили. Надежный парень. Нашего поля ягода. От Москвы близко, считай, пригород. Да и до Придонска - ночь на поезде, полтора часа на самолете. Удобно во всех смыслах.
      - Ладно, это потом обмозгуем. Тебе сначала деньги надо заработать. Одного Гейдара замочить мало.
      - Конечно, я понимаю...
      * * *
      Гейдара Резаного взяли вечером следующего дня у Центрального рынка. Февральский день хоть и заметно уже прибавился, но все равно в шесть было по-зимнему темно, в переулках плохо освещенного города, даже в центральной его части - мрак, лица с трудом различимы. Гостиница "Придонье" - в двух шагах от рынка, но к ней надо идти как раз по такому плохо освещенному переулку.
      "Жигули" Колорадского Жука стояли у самого тротуара. Габариты не включены, за зеркальными стеклами салона не видно - кто там внутри?
      В машине сидели сам Жук и Мосол. Рыло прохаживался по тротуару туда-сюда, ждал Гейдара.
      Маршрут его за последние дни был хорошо изучен: спит до десяти, потом отправляется завтракать в ресторан, живет в номере вдвоем с Архаром, номер по соседству с Мамедом. На рынке Резаный появляется не позже двенадцати, сопровождая Мамеда в компании двух телохранителей - того же Архара и Казбека. Мамед на рынке, у прилавков, бывает недолго, в основном сидит в номере гостиницы, а Резаный курсирует между гостиницей и рынком по нескольку раз в день вот по этому самому безымянному переулку. Чаще всего один, но нередко в компании Архара или Казбека - рослых молчаливых азеров. Судя по всему, Резаный ходит один лишь в том случае, когда не несет выручку. А так чего или кого бояться? От рынка до гостиницы каких-то триста - триста пятьдесят метров, все здесь, в переулке, знакомо до последнего камня. Группа Мамеда торгует на Придонском Центральном пятый год, обжились, устроились как дома. Семьи там, в Азербайджане, а тут, в русском городе - ППЖ, походно-полевые жены: красоток, падких на хорошие деньги, полно. И в рестораны они ходят охотно, и ночевать в номерах гостиницы запросто остаются, девки без комплексов. Единственно что или, точнее, кто отравляет жизнь - так это местные рэкетиры, боевики того же Кашалота с Левого берега. Наезды бывали не раз, но с тех пор, как Кашалота предупредили, удавив его кота, он вроде бы поутих. Ну что ж, мужик, видно, с головой, понимает, что к чему. Мамед похвалил Гейдара за проведенную операцию, даже премию выдал - штуку баксов.
      В этот вечер Резаный возвращался в гостиницу один. Деньги они уже отнесли с Казбеком, шеф сидит там, в "Придонье", считает. А ему, Гейдару, пришлось вернуться на рынок, довести до конца начатое выгодное дело: "мамедовцы" вынудили приезжих земляков-лохов уступить целую фуру отличных яблок по очень низкой цене. Лохи (их было двое) купили эти первосортные яблоки где-то в Краснодарском крае, привезли сюда, в Придонск, надеясь на приличную выручку, но тут их, как оказалось, поджидали земляки, люди Мамеда. Казбек с Архаром забрались в кабину грузовика, переговорили "по душам" с земляками, показав им финки, выставили свои условия...
      Вопрос был решен быстро, Архар и Казбек остались сейчас у грузовика, наблюдают за перегрузкой яблок, а он, Гейдар, торопился с докладом к шефу.
      - Гейдар! - окликнули его за спиной. Вежливо так, культурно, как обращаются к хорошим знакомым.
      Резаный обернулся, с некоторым удивлением вслушиваясь в незнакомый голос, увидел подошедшего к нему высокого парня в черной шапочке и куцей кожанке, а в следующее мгновение в лицо ему брызнула струя удушливого газа, и Резаный отключился.
      Рыло подхватил падающего Гейдара, из "Жигулей" выскочили Колорадский Жук и Мосол, втроем, ласково приговаривая: "Ну зачем так напиваться? Мы же тебе говорили, Санек, не пей столько..." - они засунули Резаного на заднее еиденье, и машина укатила в глубь темного переулка, ...Гейдара Резаного привезли в подвал какойто стройки.
      Пленник уже пришел в себя, озирался по сторонам, сидя на перевернутом ящике из-под пива, но особого беспокойства не проявлял - не чувствовал за собой смертельно опасной вины. Подумал, конечно, что его похищение, возможно, связано как раз с их собственной акцией насилия над "земляками-лохами", но быстро понял, что ошибся. Понял и то, что нужно держаться хладнокровно, спокойно, не лезть на рожон, то есть не грубить, не нарываться на кулаки, постараться с задержавшими его людьми найти общий язык.
      Он решил, что его взяли в заложники, будут требовать у Мамеда выкуп, добиваться от него больших сумм. Понятно, взяли его, Гейдара, не случайно, хорошо знают, что группа Мамеда занимается перекупкой фруктов, что они имеют на этом хорошие деньги. Внутренне, для себя, Резаный решил, что будет соглашаться на любые условия, с тем чтобы вырваться из лап этих людей.
      В крайнем случае, если из этой хитрости ничего не получится, станет просить Мамеда отдать столько денег, сколько эти бандиты запросят - деньги можно будет заработать еще, а жизнь одна.
      Поначалу разговор Гейдара Резаного и Кашалота шел в спокойном тоне. Резаный не знал, с кем имеет дело (он до этого не видел Кашалота в лицо), а тот не спешил представляться.
      Вопросы Кушнарева выглядели вполне мирными:
      - Как жизнь, Гейдар?
      - Нормально. А вы кто такие?
      - Торговля как идет?
      - Торгуем.
      - Башли хорошие тут у нас, в России, заколачиваете?
      - На жизнь хватает.
      - Сколько в день зарабатываешь?
      - В день?
      - Да, в день. "Лимон" получается?
      - На всех получается.
      - Врешь!
      - Зачем врать, дорогой?! Спроси Мамеда, если мне не веришь. Касса у него. Знаешь Мамеда?
      - Как свои яйца
      - А ты кто, дорогой? Как тебя зовут?
      - Ты знаешь, как меня зовут. Ты мне на дверь офиса дохлого кота вешал.
      Резаный стал белее мела. Хватанул раскрытым ртом воздух, замахал руками, прогоняя, как наваждение, стоящего перед ним человека в дубленке и пышной шапке.
      - Так ты...
      - Он самый. Борис Григорьевич Кушнарев, он же Кашалот. Которого вы предупредили. Запугать хотели. За то, что хочу слишком много. Так?
      От зверского удара ногой в живот Резаный согнулся пополам, рухнул на бетонный пол подвала. Стонал, глухо выкрикивая: "Зачем ты сильно бьешь, Кашалот? Кот твой - не человек... Мы тебе десять... сто котов принесем, самых лучших... Мамед звал тебя на "стрелку", почему ты не приехал?
      Мы бы договорились. Мы хотели город поровну поделить. Ты бы много получил, Борис!"
      - А чего со мной таким путем, через угрозы, договариваться? Я у себя дома живу, это мой город. А вы наглеете с каждым днем. Город мой делить!.. Ишь, чего захотел!
      Кашалот заорал вдруг на весь подвал:
      - Я не собираюсь его ни с кем делить, понял ты, свинья? Я тут хозяин! Я же не лезу в твой Баку, не убиваю котов и не вешаю их на ручки офисов! И не подбрасываю ксивы! На!
      Глухие удары ногами по-прежнему чередовались со стонами и ругательствами. Резаного били по очереди: сам Кашалот, потом Рыло, Колорадский Жук, Мосол... потом снова Кашалот.
      Чуть поодаль, в полумраке подвала, на таком же ящике из-под пива, сидел в черной маске Койот, смотрел через прорези в шапочке на экзекуцию, ждал своего часа "ТТ" с глушителем, который вручил ему Кашалот, лежал в кармане куртки.
      - Так, теперь поговорим. - Кашалот властным жестом остановил расправу. - Говори, сука, кто тебя на офис мой навел? Кто помогал Спонсора моего калечить?
      - К... какого еще спонсора? - не понял Резаный.
      - Кота так звали.
      - А.. Не знаю ничего.. Это не я кота вешал на ручку двери.
      - Та-ак... Хорошо, Мосол! Возьми-ка у меня в джипе плоскогубцы. И живей!
      Кашалот лично, плоскогубцами, стал выламывать у Резаного зубы. На его беду, во рту у него было пять или шесть золотых зубов, Кашалот выломал три передних, резцы и клык - с первого же захода. Трое держали орущего пленника, а Кашалот, озверев от вида крови и сопротивления азера, орудовал плоскогубцами.
      - Кто тебе помогал? Говори, тварь! Кто с тобой был? Ну?
      - М... мент твой помогал... Капитан! А-а-а!..
      Больно-о-о...
      - Мерзляков?!
      - Он самый. Ему Мамед большие деньги дал, капитан все про тебя рассказал. Что ты город хочеть взять, что ты против нас и всех других авторитетов войну задумал, что нас выжить из города хочешь... - Резаный захлебывался кровью, и его отпустили, дали возможность отплеваться.
      - Ты врешь! - Кашалот задыхался от ярости, известие буквально затмило ему разум. - Чтобы Мерзляков!..
      - Не вру, Борис! Не вру! - кричал Резаный кровавым ртом. Он стоял на коленях, цеплялся за полы дубленки Кашалота, пытаясь подняться, понимая теперь, что шутить с ним здесь не собирались, что попал в лапы безжалостных людей и, может быть, признание о Мерзлякове спасет ему жизнь. Он сдавал мента отчаянно, безоглядно, - стремясь выиграть время, рассчитывая на то, что Кашалот станет разбираться, уточнять, что-то спрашивать у того же Мерзлякова - как иначе? - а тем временем ему, Гейдару, удастся каким-либо образом спастись.
      - Расскажи, как было дело, - велел Кашалот.
      Резаного снова усадили на ящик, и он, плача, сплевывая сгустки крови, молчал, все никак не мог успокоиться.
      - Ну?! - грозно напомнил Кашалот. - Слушаю тебя.
      - Он сам пришел к нам, Мерзляков. Сам! Прямо в гостиницу, в номер к Мамеду. Показал удостоверение свое ментовское, сказал, что надо поговорить с глазу на глаз. Есть интересная информация. Мамед сказал ему, что у нас тайн друг от друга нет, говори так. При всех. Мы четверо - Мамед, Архар, Казбек и я - как братья. Твоя информация всех нас касается? Мерзляков сказал:
      да, всех... - Гейдар помолчал, потом спросил: - Зачем зубы ломал, Борис?! Котов - тысячи, мы бы тебе...
      - Заткнись! Продолжай про Мерзлякова! Что он потом сказал? О чем просил?
      - Он шампанского сначала попросил. Есть, говорит, у вас "Советское полусладкое"?.. Я принес, он сразу полбутылки выпил...
      - Так, похоже на него. Дальше!
      - Потом он говорит Мамеду: "Моя информация дорого стоит. Бесплатно я тебе ничего не собираюсь сообщать". Мамед спросил у него: "Сколько твоя информация стоит, капитан?" Он сказал:
      "Машину я купил, мне теперь гараж нужен. Тачка на улице стоит, на стоянке. Мерзнет, гниет. По утрам завести не могу, а мне ездить надо".
      - Ну и что Мамед ответил? - Кашалот мрачнел все больше. Лучший друг! Страж!.. Сколько он того же шампанского за эти два года пожрал, сколько сумок с продуктами домой уволок! И на его, Кашалота, "шестерке" ездит. С-сука! Мало все. Пошел, продал... Гад ползучий! Тварь ненасытная!
      Кашалот не выдержал, длинно и грязно выругался, сплюнул в сердцах. Все остальные молчали, боясь пропустить хотя бы слово из того, что рассказывал Резаный.
      Молчал и Койот, по-прежнему сидел в отдалении, слушал. Гнев Кашалота он разделял вполне.
      Мочить надо было в первую очередь этого мента, Мерзлякова...
      Резаный продолжал:
      - Мамед сказал ему: "Капитан, я тебе заплачу, но я хочу услышать сумму. Сколько ты хочеть?" - "Пятнадцать "лимонов". Я присмотрел один недорогой гараж, кое-какие деньги у меня есть". - "Так, понятно. А о чем же идет речь?" - "Речь идет о твоей жизни, Мамед. Или о жизни кого-нибудь из вас. Кашалот собирается кого-то из вас убить". - "Зачем?" - "Чтобы напугать вас.
      Чтобы вы уехали отсюда. Или платили ему. Он хочет быть хозяином города..."
      - Ну, падла-а-а! - простонал Кашалот.
      - Но Мамед ему сначала не поверил, Борис, - Резаный шепелявил, морщился от боли, с собачьей преданностью и страхом заглядывал в глаза Кушнареву.
      - Я же его на гуляв тюкрошу, если это все подтвердится! - Кашалот не слушал уже Резаного. - За пятнадцать "лимонов"!.. Сам пришел?!
      - Сам, - снова подтвердил Резаный. - Мы ничего про такого Мерзляковане знали. Пришел, удостоверение показал, стал говорить...
      Черные блестящие глаза Резаного зажглись надеждой. Он видел, что избрал правильную тактику. Сейчас надо во что бы то ни стало потянуть время, заставить Кашалота и его бандитов переключиться на этого мента, начать разбирательство. А там видно будет...
      - С-с-с-сука-а! - Кашалот был вне себя, метался по подвалу, пинал все. что попадало ему под ноги: ящики, пустые консервные банки, пластиковые бутылки из-под "фанты"...
      Резаный поднялся, протянул к нему руки:
      - Борис! Поехали к нам, в гостиницу, тебе Мамед все расскажет. Мы не хотим с тобой воевать, мы...
      - Мосол! Жук! -- Кашалот не слушал пленника. - Живо в тачку и по газам! Одна нога здесь, другая там. Везите сюда Мерзлякова! Сейчас же!
      Он должен быть на работе, в отделе... Скажете, что взяли одного интересного для милиции человека... Не называйте Резаного, понятно? Он догадается... В кабинет к нему не входите, позвоните по телефону, вызовите на улицу. Скажите, что я зову, что мы этого человека сами поймали. Он ко мне в киоск залез, оформить его надо. Пусть посидит... Понятно?
      Мосол и Колорадский Жук кивали, отступая к двери. В следующую минуту наверху мягко заработал двигатель "Жигулей", и машина укатила.
      - Ну, если брешешь!.. - Кашалот поднес к носу Резаного увесистый свой кулак. - Тебя на куски порежу. Понял?
      Ждать пришлось недолго. Уже через час Мерзляков был в подвале. Шагнул к пленнику (Резаный так и сидел на ящике, опустив голову), рывком вздернул его за окровавленный подбородок, спросил с ходу, начальственно:
      - Этот, что ли?
      Вдруг нахмурился, вгляделся в лицо азербайджанца, отступил назад, к двери, затравленно озираясь на плотно окруживших его боевиков Кашалота.
      - Ну, чего ты? Чего испугался? - ласково спрашивал Кашалот, нависая над Мерзляковым. - Знакомый, что ли?
      - Да нет... Они, черные, все на одно лицо... - лепетал тот. - Так вы его в киоске поймали, да?
      Это... это мы сейчас оформим, протокольчик и вое такое прочее... Или... что надо-то, Борис Григорьевич? Я что-то не врубаюсь!..
      - Давай, Резаный, говори, - велел Кашалот. - Рассказывай все с начала. Как он пришел к вам, что говорил...
      Гейдар дернулся от проколовшей его боли в позвоночнике (кто-то хорошо достал ему ногой), заговорил, комкая слова, морщась:
      - Вот этот мент, капитан Мерзляков, приходил к нам в гостиницу, сказал, что ты, Кашалот, хочешь кого-то из нас убить для острастки, чтобы другие боялись... и взять город. Он потребовал за эту информацию у Мамеда пятнадцать "лимонов"...
      - Было, капитан? - жестко спросил Кашалот.
      - Да брешет он, брешет! - закричал Мерзляков, и красное его, распухшее от вина и хорошей жратвы лицо, казалось, вот-вот лопнет, как перезрелый помидор. - Я эту падаль первый раз вижу! Это же чудовищно - такое говорить! Такая грязь на сотрудника милиции!.. Борис Григорьевич, это же провокация, неужели ты не понимаешь?! Он специально это говорит. Как только у него язык поворачивается! Мало вы ему дали...
      С этими словами Мерзляков выхватил вдруг из внутреннего кармана теплой кожаной куртки как оказалось, взведенный уже "Макаров" и выстрелил Гейдару Резаному прямо в сердце.
      В подвале на какое-то время все онемели, потеряли дар речи и способность что-либо делать и говорить. Молча смотрели на лежащего и дергающего ногами азербайджанца, на черную дырочку пистолета, из которой в любую секунду так же вот могла вылететь смерть и положить рядом с Резаным любого из стоящих вокруг этого решительно настроенного милицейского капитана Лишь один Койот не растерялся: он спокойно, бесшумно, подошел сзади к Мерзлякову, велел ему:
      - Брось пушку.
      Мерзляков почувствовал прикосновение металла к своему затылку, разжал пальцы. "Макаров" звонко тюкнулся о бетонный пол. Колорадский Жук подхватил пистолет, подал его Кашалоту.
      Кашалот, поигрывая "Макаровым", усмехнулся:
      - Значит, свидетеля убрал, капитан? Лихо сработал, ничего не скажешь. Я и ахнуть не успел.
      Молодец. Но учти: мы все - свидетели. В случае чего, не сумеешь отказаться.
      - Чего отказываться, Борис? - хрипло выдавил из себя Мерзляков. - Мы тут все свои. Похерить надо все это... Ты же все равно собирался мочить его... Или Мамеда... Так ему и надо, этой твари. Чтобы каждая сволочь брехала тут... Бил таких и буду бить! Мы, русские...
      - Да русские-то мы русские, - Кашалот озадаченно почесал кончиком ствола переносицу. - Только поторопился ты, капитан. Надо было поговорить, понять, что к чему... Наговорили тут на тебя. А ты - скорей за пушку. Другие-то мамеды остались, а? У них можно спросить. Или ты их тоже сейчас мочить пойдешь?
      - Вот именно - наговорили, грязью облили... - бормотал Мерзляков, лихорадочно, видно, соображая, как же ему теперь выпутываться из этой истории. - Я что: я тебе правду говорю, Борис. Оговорил меня этот гад. Был я у них, да, но речи о тебе не шло. Я по своим делам, оперативным. Надо было кое-что уточнить, проверить...
      ну, обычная наша ментовская работа... ты же знаешь...
      Кашалот не слушал его, думал. Ситуация повернулась неожиданной стороной. Говорить с Мерзляковым сейчас было бесполезно - он от всего будет отказываться, это ясно как Божий день. Подтвердить слова Резаного могут, видно, его корешки из "Горного гнезда". Но не пойдешь же к ним, не спросишь... И с трупом теперь чтото надо делать.
      - Ладно, братва, Резаного больше нет, надо спрятать его... - Кашалот смотрел на Мерзлякова. - Как думаешь, капитан? Твоя же работа!
      - Верни пистолет, Борис Григорьевич. Он казенный, с меня спросят.
      - Ствол тебе больше по службе не понадобится, капитан, - веско произнес Кашалот. - В ментовке тебе делать нечего. Какой из тебя начальник угрозыска, если ты сам людей без суда и следствия шмаляешь? Скажешь, что потерял. По пьянке.
      Начинай запой с сегодняшнего вечера. Завтра на работу явись в подпитии, рапорт напиши, во всем честно признайся: шел домой, был выпивши...
      Проснулся в каком-то подъезде, ствола нет... Кобура есть? Так носил? Ну, тем более. Выскользнул из кармана, а кто-то подобрал. Это случается с такими, как ты. Не ты первый. Пожурят, покричат и выгонят. Зачем в ментовке такой оперативник?
      - Меня посадят, Борис!
      - А за что тебя сажать? Подумаешь, пушку потерял! То, что ты поддавал, на работе знают?..
      Ну вот. Значит, поверят. А остальное... Мы - могила, сам понимаешь, стучать на тебя не собираемся. У самих рыльце в пуху. И ты тоже будешь язык за зубами держать. Мы тебе теперь со всех сторон опасные. Если ты и правда в гостинице у Мамеда был и язык там распустил...
      - Не распускал я, Борис! Слово офицера!
      - Да из тебя офицер, как из моего хрена огнетушитель! - заорал Кашалот. - Помолчи уж, не позорься!.. "Офицер"!.. Выгонят когда с работы, ко мне придешь, я тебя, может быть, охранником возьму. Или дворником, снег будешь возле офиса грести... А вякнешь - замочим. Из твоей же пушки. Ты меня и моих парней знаешь.
      - Себе дороже, какой тут "вякнешь"?! - буркнул Мерзляков.
      - Вот и я про то же. - Кашалот одобрительно кивнул. - Полежишь на дне, помолчишь. Время пройдет, все утихнет... Если станешь у меня охранником, назад пистолет получишь. Понял?
      - Чего не понять?! Надо сейчас пулю поискать, Борис. Резаный, кажись, навылет убит. Пуля - улика.
      - Это деловой разговор... Так, мужики, ищем пулю. И Резаного потом хороним, не хрен ему тут, в подвале, оставаться...
      Труп Гейдара Резаного закопали в сугроб, прямо на улице, недалеко от шинного завода. Снегу этой зимой много, убирают его в городе плохо, лежать Резаному до весны, не иначе. Кому придет в голову, что в каких-то ста метрах от автобусной остановки, в сугробе, - труп?!
      Это Мерзляков подсказал, бывший милицейский капитан. Голова у него, конечно, работает.
      Вон что придумал!
      Глава 21
      ЧЕЛНОК СТАНОВИТСЯ АГЕНТОМ
      Белая "Ауди" опасно подрезала "жигуленок" оперативников, Андрею Омельченко пришлось круто брать вправо, прижиматься к сугробам, загромоздившим проезжую часть, и машину, едва не развернув, с силой притерло к твердым глыбам снега. Но Андрей был классным водителем, с управлением справился, к тому же на машине стоязоз ла шипованная резина, и через пару минут их послушная "2107" догнала "Ауди".
      В тачке сидел один водитель, молодой, коротко стриженный парень (он был без головного убора), гнал он "Ауди" уже по спуску к Вогрэсовскому мосту, где, к счастью, транспорта в этот вечерний час оказалось немного.
      Брянцев, сидевший справа, знаком велел парню остановиться, но тот лишь ухмыльнулся и прибавил газу: в заднем стекле "Ауди" мелькнул красный треугольник с буквой Ш, и следовательно, тачка эта гололеда и вообще скользкой дороги не боялась. Белый лимузин стал удаляться в сумраке вечера, но на "семерке" оперативников стоял форсированный двигатель, потреблявший высокооктановый бензин, и сразу же за мостом, под вой сирены, Омельченко прижал "Ауди" к бордюру.
      Сирена малость остудила пыл владельца "Ауди", он, не дожидаясь приглашения, вылез из машиныл трусцой, как и подобает вести себя провинившемуся перед представителями власти водителю, побежал к "семерке", в полной уверенности, что его тормознули гаишники, то есть менты.
      Но Омельченко показал ему красное удостоверение с двуглавым орлом и текстом, из которого автохулиган уяснил, что имеет дело с сотрудниками управления ФСБ.
      Гонор с парня вмиг слетел, он залопотал испуганно, что, мол, не видел, не хотел, просит его извинить. При этом он как-то прятал глаза, и, конечно, это обстоятельство не ускользнуло от наблюдательных офицеров.
      - Да ты что голову-то роняешь? Пьян, что ли, а, Литовкин? - спрашивал Брянцев, глядя то в документы хозяина "Ауди", то ему в лицо. - Посмотри на нас, чего стесняешься?
      Литовкин поднял глаза, и оперативники сразу все поняли: парень накачан наркотиками. Глаза желтые, зрачки расширены, взгляд отсутствующий, дикий.
      - Э-э, гражданин хороший, - протянул Омельченко. - Да ты, похоже, кайфуешь, а?
      - Кайфую, - мотнул тот головой. - А че, нельзя? На свои, на кровные. Заработал.
      - Да ты нас чуть не сбил!
      - Виноват, товарищ капитан! Больше такого не повторится! - Литовкин пьяно усмехался, тянулся в стойку "смирно", но у него это плохо получалось.
      - Во всяком случае, сегодня не повторится. - Омельченко протянул руку, властно потребовал: - Ключи!
      Парень отдал. Стоило это ему напряженной умственной работы: и ключи не сразу, конечно, протянул, и на лице его четко проступила внутренняя борьба. Но разум, не совсем задавленный дозой, все же взял верх, он подчинился. Знал, возможно, по опыту: со службой безопасности лучше не связываться. Тем более, что офицеры были при оружии. Брянцев хладнокровно расстегнул куртку, где у него в наплечной кобуре покоился "Макаров".
      - Когда укололся? - спросил Омельченко Литовкина.
      - Ну... может, час назад. Может, меньше.
      - И решил покататься?
      - Ага, решил. Кайф!
      - Наркотики еще есть?
      - М-м... - парень сделал невольный шаг к машине. Но в следующее мгновение повернулся, спросил с вызовом: - Шмон, что ли? А ордер у вас на обыск есть?
      - Закон разрешает нам обыскать твою тачку. - Омельченко отстранил парня, распахнул правую дверцу машины.
      - Разрешает - ищи! - Литовкин равнодушно махнул рукой.
      - Может, сам скажешь?.. Где?
      - В бардачке. Где ж еще?! Только купил. В смысле сегодня.
      Брянцев страховал Бориса, перекрыл парню и путь к побегу, заставил его широко расставить ноги и положить руки на крышу "Ауди". Впрочем, парень ни бежать, ни сопротивляться не собирался - он растерялся да и пребывал в каком-то заторможенном состоянии. Так глупо напороться на сотрудников ФСБ...
      В бардачке под всяким шоферским хламом Омельченко нашел несколько самодельных запаянных полиэтиленовых пакетиков в половину спичечного коробка. В пакетиках - легкий, коричневатого цвета порошок.
      - Мак?
      - Мак.
      - Говоришь, купил?
      - Да, сегодня.
      - Милицию будем звать? Понятых? Это мы быстро, у нас рация.
      - Ребята, не надо...
      - Мы тебе не ребята.
      - Простите, товарищ капитан! Это я... от волнения. Я...
      - Машина чья?
      - Отца. По доверенности езжу, вы же читали.
      - Хороший ты сюрприз отцу приготовил, нечего сказать. Гоняешь по городу, как сумасшедший, да еще под наркотой.
      - Простите, товарищ капитан! Больше не повторится. - Парень, кажется, на глазах "трезвел". - Не сообщайте никуда, не надо. Отец мне больше не даст машины. А у меня своей нет, а кататься очень хочется. Я очень люблю ездить.
      - Чем занимаешься? - спросил Брянцев и разрешил Литовкину повернуться, стать нормально.
      В карманах у парня ничего опасного не отыскалось, тощенький, хлипкий юноша двум тренированным офицерам вреда причинить не мог.
      - "Челнок" я. Мотаюсь с сумками туда-сюда.
      - Так. И куда же ты мчался?
      - Танька ждет. Я обещал к семи подскочить, а тут вы меня перехватили.
      - У нее есть телефон?
      - Есть.
      - Придется позвонить. Скажешь, что машина поломалась. В таком виде ты никуда не поедешь.
      - Я понимаю... Ребята... Простите, товарищ капитан, а что вы с машиной собираетесь делать?
      Ключи зачем отняли? А если у вас удостоверение поддельное и никакие вы не офицеры безопасности?.. Бывает же, я читал в газете, что некоторые в форму переодеваются, в милицейскую, и отнимают машины...
      Оперативники посмеялись.
      - Ну, бандиты действуют по-другому, Литовкин.
      Омельченко подбросил на ладони пакетики с маком. Отрава почти невесома: в пакетиках - один-два грамма порошка, не больше. Но ее вполне хватает для инъекции, для того, чтобы одуреть...
      - Так ты говоришь, сегодня купил?
      - Да.
      - У кого?
      - Ну... Я не помню. У какого-то парня.
      - У какого? Как выглядел? Назови приметы.
      Место и время покупки. Ну, Литовкин, живее соображай, не придумывай ничего, не выкручивайся. Или нам все же вызвать милицию? Спрашивать станут то же самое, но неприятностей будет больше.
      - Что вы хотите, товарищ капитан?
      - Во-первых, я хочу, чтобы такие, как ты, по городу не мотались, во-вторых, чтобы ты нам сказал: где такие пакетики можно приобрести? У кого ты их купил?
      - Ну... в киоске одном, на Левом берегу. У Дворца шинников.
      - Так, это уже теплее, - Брянцев жестом велел Литовкину следовать за ним в "Жигули". - Давай-ка, юноша, сядем, потолкуем не спеша. На улице стоять холодно, зима. Да и запишем коечто для памяти.
      Все трое уселись в "семерку", и парень, уже не кочевряжась и не выдумывая, рассказал, что наркотики покупает в киоске "Братан" по сходной цене, там многие покупают. Продает эти пакетики Марина, фамилию он не знает, не спрашивал - зачем? Кому зря она, конечно, не продает, в число ее покупателей он, Литовкин, попал по рекомендации одного парня, который на игле сидит уже года два. Знакомого этого зовут Геннадий, он, кажется, нигде не работает и не учится, вор, карманник. Предлагал заняться этим ремеслом и ему, Литовкину, но тот отказался - лучше уж "челночить"...
      - Ты сам давно на игле? - спросил Омельченко.
      - Месяцев семь.
      - Уже лечиться пора Потом поздно будет. Ты вроде бы разумный парень.
      Литовкин дисциплинированно и согласно кивнул, но свои мысли по этому поводу вслух не высказал. Во .всяком случае, парень не производил впечатление пропащего, опытный глаз оперативников сумел бы отличить законченного наркомана от начинающего.
      Омельченко неторопливо беседовал с парнем, а Брянцев, включив свет в салоне, шуршал бумагами В папке, искал чистый листок.
      - Пиши, Литовкин. Объяснительную. На имя начальника управления ФСБ генерала Николаева.
      Пиши коротко, по делу. Я - такой-то, проживающий там-то, семь месяцев принимаю наркотики посредством уколов... Покупаю их у Марины, фамилию ее не знаю, которая работает продавцом в киоске "Братан"... Наркотики покупал по такой-то цене. Свел меня с Мариной Геннадий...
      он же мне предлагал участвовать в воровской шайке, шмонать в троллейбусах и автобусах, а также на рынках... Сегодня, восемнадцатого февраля, в семь часов вечера при задержании у меня изъято шесть пакетиков опия, которые я купил сегодня же в киоске "Братан"... Подпись и дата.
      Литовкин задержал руку.
      - Товарищ капитан... это же киоск Кашалота, левобережный авторитет такой, знаете? Они же прибьют меня потом. Марина расскажет... И Геннадий не простит.
      Омельченко глянул на Брянцева, тот понял его взгляд, Кашалот им был прекрасно известен, но сведения о нем как о торговце наркотиками шли к ним в руки впервые.
      - Ты вот что, Миша, - мягко сказал парню Омельченко. - Мы люди ответственные и сталкивать вас лбами с Кашалотом не собираемся. Это действительно опасно. Но и пройти мимо такого факта не имеем права, наоборот. Тебе, можно сказать, "повезло", наш отдел как раз и дельцами наркобизнеса интересуется. Единственное, что мы можем тебе пообещать, так это то, что пока не будем афишировать наше с тобой знакомство. Устраивает?
      - "Пока"?
      - Разумеется. До поры до времени, посмотрим на твое поведение. Знакомство, видишь, случайное, но для нас весьма интересное.
      - Я понимаю, товарищ капитан... А вы что - и отцу скажете?
      - Миша, ты взрослый человек, сам должен все решить. Скажем - не скажем... Не в этом дело.
      - Да нет, я понял... Я вам нужен.
      - Еще раз повторяю: ты взрослый человек и должен сам отвечать за свои поступки и грехи...
      Тебе отец машину надолго дал?
      - До утра.
      - Гм. Хорошо. Тачку мы твою поставим на платную стоянку, с милицией связываться не будем, у нас вот с коллегой есть надежда, что ты все же не пропащий еще человек... - Омельченко смотрел прямо в глаза Литовкину. - А утром, когда "протрезвеешь", машину заберешь...
      - Я и сейчас... Товарищ капитан, я почти отошел от кайфа, я...
      - Нет, я же сказал! - Омельченко отдал ключи от "Ауди" Брянцеву. - Олег твою тачку погонит, ты поедешь со мной, вместе и поставим.
      Вернемся к мосту, там есть большая платная стоянка. До утра постоит, а в восемь тридцать приедешь к нам в управление, позвонишь вот по этому телефону... - Омельченко подал парню клочок бумажки с цифрами. И глазами снова показал на листок с "объяснительной" - подписывай.
      Литовкин замялся.
      - Товарищ капитан... ну, это... вы меня в стукачи вербуете, да?
      Омельченко помрачнел, строго глянул на Брянцева:
      - Олег, вызови милицию. Нам ехать надо, некогда этого гражданина уговаривать. С ним почеловечески, сочувственно, а он...
      Брянцев открыл бардачок, взялся за трубку радиотелефона - Товарищ капитан! Подождите! - парень заискивающе и жалко улыбнулся. - Я ж никогда в такую ситуацию не попадал, с милицией и то дела не имел. Я и раньше ездил, и меня не останавливали, я правил не нарушал... А сегодня скорости прибавил, и вы налетели...
      - Это ты чуть на нас не налетел! - возразил Брянцев, и в интонации его голоса было больше ожидания, чем угрозы, - в таком деликатном деле пережимать не следует. - И мы же тебе похорошему говорим: или - или. Сейчас милиции сообщим - и ты загремишь вместе с этим осиным гнездом, что в "Братане". А там уж сами разбирайтесь. Простят тебе - не простят...
      Литовкин попросил сигарету. Закурил, пальцы его вздрагивали. При всем при том был он, конечно, не дурак и в данный момент балансировал на проволоке - в какую сторону упасть, где спрыгнуть. И тут мало хорошего, в агентах ходить, и там на перо в один миг насадят, как муху. Литовкин пообщался уже со средой наркоманов, знал, что у них там все просто.
      Омельченко с Брянцевым молчали. Пусть думает человек.
      - А когда-нибудь... Случайно или, может, кто из ваших проговорится... хрипло спросил Литовкин. - Мало ли! Живые люди!
      - У нас не проговариваются, Миша, - спокойно сказал Омельченко. - У нас за это очень строго карают. Агентура - такое дело. Сам умри, а агента не выдавай.
      - Да я, вообще-то, читал... слышал. Только как-то все неожиданно получилось. Ехал себе... - Литовкин докурил сигарету и окурок выбросил в приоткрытое окно.
      Важный психологический пик в их беседе был, кажется, преодолен, и оперативники перевели дух.
      Парень решительно вздохнул и подписал бумагу.
      - Может, я все-таки поеду, а, товарищ капитан? - спросил он Омельченко.
      - Миша, в таком состоянии тебе лучше не рисковать. Мы же решили: ставим машину на стоянку до утра, ты звонишь своей девушке, можешь с нашего телефона... Утром приходишь, мы возвращаем тебе ключи - отдохнувшему и не представляющему опасности для других. Расстаемся друзьями. Да, кстати, обращаться к нам лучше по имени-отчеству, так удобнее. И в разговоре, и когда будешь звонить.
      - Мне часто придется звонить? - парень заметно напрягся.
      - Да нет. Может, два-три раза... Мы и сами позвоним, если нужно будет встретиться. Дома есть телефон?
      - Есть.
      - Ну вот. Знакомый коммерсант позвонил, что тут такого?
      - Ничего, я понимаю... Значит, мне все про наркотики... про Кашалота надо будет узнавать, да?
      - Миша, успокойся, отдохни до утра, подумай. Утро вечера мудренее, знаешь, наверное, русскую пословицу? Ну вот. Завтра спокойно поговорим... Ты позвони своей девушке, позвони.
      Ждет ведь.
      Брянцев снова открыл крышку бардачка, извлек аппарат, спросил номер. Трубка говорила громко, и все трое хорошо слышали нежный и немного взволнованный голос девушки:
      - Миша, что случилось? Ты где?
      - Тань, да ты понимаешь... Что-то с зажиганием. Короче, заглох, меня сейчас на стоянку оттащат, а потом я приду. Поняла?
      - Поняла-а... - распевно отвечала пассия Литовкина. - Давай быстрей, мясо уже остыло.
      "Ауди" поставили на стоянку у Вогрэсовского моста, безлошадного кавалера отвезли на свидание с возлюбленной на оперативных "Жигулях", и все четверо были довольны исходом происшествия: Омельченко с Брянцевым заполучили, кажется, источник информации в интересующей их среде, начинающий наркоман Литовкин из двух зол выбрал меньшее, а его пассия обрела-таки на ночь своего молодого любовника, который мог бы коротать ее где-нибудь в милицейских застенках...
      * * *
      Все трое - Мельников, Омельченко и Брянцев - пришли на работу пораньше, за полчаса до того, как появится у серого здания УФСБ наркоман Литовкин, и сидели сейчас в кабинете Мельникова, решали - как укрепить с любителем быстрой езды отношения, не пережать. Утро в самом деле вечера мудренее. Вчера парень был испуган, во всем сознался, продавца наркотиков назвал, бумагу подписал, ночью же мог кому-нибудь позвонить, посоветоваться. Мог девушке своей открыться, а у той знакомства среди юристов, те назвали вещи своими именами - вербовка агента посредством шантажа, действие с точки зрения права незаконное, подсудное, и злой на органы адвокат может, конечно, раскрутить эту историю до большого скандала. Но будет ли этот "злой и опытный" защищать провинившегося наркомана, с какой стати? Ради скандала, сенсации в бульварной газетенке? В конце концов, что он, Литовкин, может сказать адвокату? Что его задержали оперативники ФСБ, нашли у него наркотик, взяли объяснительную, машину как источник повышенной опасности для окружающих поставили на платную стоянку, а утром вернули ключи. Только и всего. Теперь же эту объяснительную надо передать в райотдел милиции по месту задержания Литовкина, и дальше колесо закрутится само собой...
      Так, подбрасывая друг другу вопросы, три офицера прокачали ситуацию, решив пока наверх, в кабинеты замов начальника управления и самому генералу, ничего не сообщать - преждевременно. Придет Литовкин за ключами, все станет ясно. Обрел их отдел... ну, пусть и не друга, агента, или же небольшие неприятности. Доказать, что его вербовали, Литовкин щ сможет, документально это никак не отражено, его возможное заявление адвокату может быть расценено как фантазия, бред человека, знакомого с иглой и наркотиками, а глюки (галлюцинации), как известно, бывают самые невероятные.
      Так, на всякий случай, офицеры себя подстраховали, надеясь все же на положительный результат. И к дорожному этому случайному знакомству все трое отнеслись весьма серьезно - Литовкин терся возле одного из авторитетов города. И надо было рискнуть, надо.
      Придет? Не придет?
      Придет - ключи от машины и документы у них, в управлении.
      Но за машиной, в принципе, может явиться ее законный владелец, старший Литовкин.
      Может. Если сынок ему все рассказал.
      Правда, вчера младший Литовкин панически отнесся даже к мысли о том, что отец может узнать об инциденте. О наркотиках, об объяснительной, какую он написал сотрудникам госбезопасности.
      Родитель, конечно, многое может простить чаду. Если уж дает ему на всю ночь дорогостоящую машину и не очень-то беспокоится о том, прибудет ли она домой...
      Михаил Литовкин мог, наконец, признаться Марине, продавщице киоска, что с ним случилось, чтобы предупредить ее, чтобы она успела спрятать наркотики... В таком случае парень подписал себе приговор: зачем назвал Марину? Погорел сам - выкручивайся, а девку под удар не подставляй...
      Нет, разговор с Мариной отпадает - это опасно для него самого. А поймать ее теперь просто:
      адрес известен, продавец в наличии. Небольшая хитрость и...
      Конечно, с Мариной-продавщицей спешить не следует. Не нужно ее пугать. Она тут же поставит в известность своего хозяина, тот - поставщика наркотиков.
      Надо подождать, подумать.
      Все эти страхи-переживания отпали сами собой в тот момент, когда в кабинете раздался долгожданный телефонный звонок и Брянцев услышал знакомый и несколько взволнованный голос:
      - Олег Иванович? Здравствуйте. Это Миша.
      - Понял, Михаил. Где нам удобно встретиться? У тебя все нормально?
      - Да, все в порядке... Встретиться... давайте где-нибудь подальше от вашего дома. У цирка, что ли? На остановке. Я тут недалеко.
      - Давай. Машину нашу помнишь?
      - На всю жизнь запомнил!
      - Ну-ну, не надо так драматизировать. Все будет хорошо, Михаил.
      - Надеюсь. В общем, жду, Олег Иванович.
      - Договорились.
      Вскоре Литовкин, увидев их довольно грязную машину, поднял руку (молодец, просит подвезти случайную тачку, соображает что к чему!), сел на заднее сиденье, еще раз сказал "здравствуйте" - и притих, как бы ожидая вопросов, не начиная сам разговора.
      Омельченко повернулся к нему с переднего сиденья.
      - Как настроение, Михаил?
      - Нормальное. Отдохнул, выспался...
      - Будем работать?
      - Куда деваться?!
      - Ну, опять... - Омельченко сдержанно засмеялся. - Миша, знаешь, что самое драматическое в этой ситуации?
      - Что? - Литовкин хмуро смотрел на него.
      - То, что ты на игле. А все остальное...
      - Согласен. Отсюда и все беды. Я понимаю.
      Нормального вы бы меня не тронули.
      Оперативники переглянулись.
      - Ну, возможно, была бы какая-нибудь другая ситуация, Михаил. Жизнь-то, она разная... - Омельченко сидел вполоборота, положив локоть на спинку кресла. - Миша, мы можем помочь тебе. Ты молодой, симпатичный парень, зачем тебе эта гадость?
      - Это не гадость, Андрей... забыл ваше отчество?
      - Михайлович.
      - А, легко запомнить... Ну вот, вы же не пробовали.
      - Почему не пробовал? Пробовал. В Чечне когда служил. Когда над головой свои же снаряды рвались. Когда в грязи и в холоде месяцами сидели не жрамши... Попробовал, как же.
      - Ну и как? - Литовкин с интересом глянул на офицера.
      - Зараза. Никакого кайфа не получил. Блажь, распутство... Пропадешь, Миша! Брось! Как старший тебе советую... Большие дозы принимаешь?
      - Да нет, обычные. Грамм-два.
      - И как часто?
      - Теперь уже два раза в неделю. Больше не выдерживаю.
      - М-да.
      Помолчали. Машина спускалась к водохранилищу. Был серый ветреный зимний день, ТЭЦ, как легендарный крейсер "Аврора", дымила всеми своими четырьмя трубами и, казалось, плыла.
      Чуднб! Отсюда, с высокого правобережья, ТЭЦ - как на ладони, и сходство с кораблем максимальное. Несколько лет назад, до перестройки, когда еще жила Советская власть и праздновали по инерции очередную годовщину Великой Октябрьской, внешнее сходство теплоэлектроцентрали использовали в пропагандистских целях, по вечерам и в ночи полыхали, отражаясь в водохранилище, гирлянды лампочек, которые высвечивали, знакомый всему миру контур крейсера, и на борту его горели цифры: 1917-1985...
      Как давно все это было! Сколько лет прошло!
      - Проблемы с финансами есть, Михаил? - спросил Омельченко.
      - Нет. Я же челнок, деньги у меня есть. Не нужно. - Литовкин понял намек.
      - Кто-нибудь о нашей встрече знает? Из твоих знакомых, та девушка, у которой ты ночевал.
      - Нет. Я же не чокнутый. Тайна - это когда знает один.
      - Правильно. Спать будешь спокойнее.
      Омельченко взял тон парня: говорил коротко,
      сжато - шел у них вполне деловой, сухой даже диалог. Брянцев молча вел машину.
      - А вы объяснительную когда мне вернете, Андрей Михайлович?
      - Ну... Не спеши. Да и чего ты беспокоишься?
      Мы умеем хранить тайны.
      - Я поработаю, я согласен. У меня сейчас нет выхода, я понимаю, Литовкин был заметно подавлен.
      - Мы поможем тебе вылечиться, Михаил.
      - Я сам вылечусь, если захочу. Брошу, и все.
      - Конечно, многое от тебя самого зависит, но врачебная помощь все же нужна: хотя бы консультации, лекарства...
      - Что я должен буду делать, Андрей Михайлович?
      - Да ничего особенного. Общаться с теми же людьми, с которыми и общался. Ну и... иногда ответить на интересующие нас вопросы.
      - А если конкретно?
      - Конкретики пока не будет. Ты сам назвал Кушнарева - Кашалота. В какой-то мере он нас интересует, впрочем, как и все остальные. Ну, раз нас свел случай... Слушай, что там, возле киоска, или где ты можешь оказаться, будут говорить, какие станут называть имена. Вообще, будь полюбознательней. Все пригодится.
      - Если я перестану колоться, мне не станут доверять.
      - Правильно. Постарайся имитировать. Пакетики покупай, а колоться не обязательно, Миша. Что ты, в киоске, что ли, колешься? На глазах у этой продавщицы, Марины?
      - Нет, конечно. Колюсь я в другом месте, на квартире у одного пацана. Соберемся человек пять, сварим опий и... поехали! Полетели! Ладно, это я сам, Андрей Михайлович. Это я сам решу.
      - Брось эту гадость, Миша! - подал голос Брянцев. - Влипнешь похуже. Или СПИД подхватишь. Тогда...
      - Да я понимаю, Олег Иванович.
      - Ну а раз понимаешь...
      Так, за разговорами, вполне дружескими, доверительными, они доехали до автостоянки. Литовкин вышел из машины. А оперативники поехали назад, в управление.
      Расставаясь, договорились, что агент позвонит через неделю...
      Кличку он получил Челнок. Правда, сам Михаил Литовкин об этом не знал. И никогда, наверное, не узнает: компьютеры в управлении ФСБ весьма неразговорчивые.
      Для посторонних, разумеется.
      Глава 22
      ПАХАНАТ ПОСТАНОВИЛ...
      Рукастая снегоуборочная машина выгребла из; громадного сугроба напротив шинного завода труп какого-то человека явно "кавказской национальности". Водитель этой машины был в некотором подпитии, не сразу заметил, что захваты кинули на транспортер мерзлое тело, а когда труп оказался на уровне его дико расширившихся глаз, водила заорал дурным голосом, решив, что в механизм попал рабочий Васек, помогавший ему с лопатой в руках. Тот тоже был с глубокого похмелья (вчера наконец дали получку за ноябрь прошлого года), мог оступиться, попасть ногой на захваты, и его понесло...
      Но Васек был жив-здоров, преспокойно покуривал в сторонке, опершись на лопату, - механизм и сам хорошо со всем справлялся.
      Труп увидел и шофер самосвала, выглянувший из кабины - не хватит ли насыпать? - тоже заорал, и выключенный транспортер остановился.
      Труп Гейдара Резаного лежал теперь на самом верху транспортера, свесив голову и руки вниз, как бы вглядываясь в холм снега, прикидывая, как поудобнее спикировать на него.
      - Стой, придурок! - еще раз крикнул шофер самосвала водителю снегоуборщика. - Ты чего, ослеп, что ли... мать твою в глаз! Кого мне валишь? Я трупы не вожу. Давай назад! Васек, хватит сачковать. Гляди, чего вы мне грузите, алканы гребаные!.. Серега, включай назад!
      Серега - небритый малый в зековской куцей телогрейке - клацая челюстями, дернул рычаг, труп Резаного поплыл назад, к земле, где его бережно приняли шофер самосвала и онемевший от страха Васек. За несколько лет работы в жилкомхозе он видывал всякое - на улицах города, в тех же сугробах, в канализационных люках и сточных канавах приходилось находить и дохлых кошек, и собак, птиц, и одного пацаненка, сварившегося в кипятке, доставали, упал несчастный в открытый колодец... но чтобы труп взрослого человека, в сугробе!.. Такого еще не бывало.
      Коммунальщики, хлопая глазами, растерянно смотрели на обледеневшие человеческие останки со скрюченными пальцами рук, с раскрытым, забитым снегом ртом, в котором явно недоставало нескольких зубов - их, видимо, выбили при истязаниях. Да и снег на подбородке трупа был все еще красным.
      - Не наш, грузин какой-то или чеченец, - предположил шофер самосвала. И кто его так?
      За что?
      Васек стал было сгребать с лица трупа снег, но Серега, панически боявшийся покойников, а еще больше милиции, заорал на него:
      - Не трогай, идиот! Следы будут, пальчики твои останутся. Доказывай потом следователям, что не ты его замочил.
      - Да какие ж тут, на снегу, следы могут быть, Серега, ты что? - не очень уверенно, с заметным испугом отозвался Васек и на всякий пожарный отступил от трупа, вытер пальцы о штаны и зачем-то поглядел на них. В самом деле, останется что-нибудь, черт его знает этих следователейкриминалистов...
      Работала их бригада на магистральной улице, машины по которой сновали одна за одной, и скоро возле их снегоуборочной возникло столпотворение: один любопытный остановился, другой, шофер маршрутного "Икаруса" притормозил, сам глянул, а уж про пассажиров автобуса и говорить нечего прилипли к стеклам.
      - Убили!.. Убили!
      - Человека задавили, гляньте!
      - Ох, мама родная! Да как же это?
      - Под снегоуборщик, видно, попал. Вишь, где лежит!
      - Зарезало его "руками"-то, глянь! "Руки"-то эти махают!
      - Да какой "зарезало", он уже давно лежит, видишь, застыл!
      - Конечно, в сугробе его нашли. Застыл давно.
      - Сбило машиной, и снегом присыпало...
      - Охо-хо-о... Страсть Божия. Человек дешевле собаки стал. Надо же, с улицы машинами нас, смертных, сгребают...
      - Бомж это замерз, никого не убивали!
      - А бомж, что же, не человек? И хоронить его по-людски не надо?
      - Да только нашли, схоронят еще!..
      Толпа вокруг снегоуборщика разрасталась, зеваки лезли теперь повыше кто на сугроб, кто на самосвал, на колеса машин. Движение на улице было парализовано, образовалась гигантская транспортная пробка, но тут, на счастье, катили на своем бело-синем "жигуленке" бравые гаишники, которые с ходу врубились в ситуацию, и тотчас загремел над толпой и машинами металлический начальственный голос:
      - Граждане, разойдитесь!.. Повторяю: всем покинуть место очистки! Водитель "Икаруса", езжайте немедленно!.Еще раз повторяю...
      Мало-помалу толпу разогнали, гаишники вызвали по рации дежурного РОВД, тот дал соответствующую команду опергруппе, вызвал следователя прокуратуры, и ментовская работа пошла своим чередом.
      Минут двадцать спустя на месте происшествия вспыхивал уже блиц фотографа, молодой шустрый опер записывал показания коммунальщиков, криминалист в массивных очках осматривал труп и тоже что-то черкал у себя в блокноте, а Гейдар Резаный по-прежнему раскрытым заснеженным ртом все кричал и кричал - беззвучно и страшно - в самые глаза склонявшихся над ним людей, в серое холодное небо, в пустоту и Вечность: за что? За что-о?..
      * * *
      Труп Гейдара опознали его земляки и коллеги по бизнесу: в морг приехали Мамед, Казбек и Архар. Конечно, в столь печальном и ответственном учреждении они представились официально, предъявили паспорта, говорили тихими, убитыми горем голосами, со слезами на глазах подписывали документы. Гейдара они безуспешно искали почти две недели, заявили об исчезновении своего компаньона в милицию, там завели дело, тоже искали. И вот Резаный нашелся...
      Прилетели из Азербайджана родственники, готов уже был цинковый гроб, но тело покойного сразу же, в морге, в деревянном гробу, подхватили на плечи шестеро черноголовых молодцов и понесли по улицам Придонска.
      Процессия за гробом шла внушительная: оказалось, что в русском городе много "иностранцев" - черноволосых, с гортанными голосами, которых в суете будней как-то не было видно, разве только на рынках. Но жуткая весть об убийстве "честного труженика прилавка" быстро облетела Придонск, собрала под знамена протеста и скорби множество кавказцев. Угрюмые, с застывшими взглядами, растерянные, они шли дружной организованной толпой, поднимая вверх сжатые кулаки, выражая свою поддержку голосу, усиленному мегафоном. Дрожащий, с заметным акцентом мужской голос, почти плача, вопрошал улицы города, стоящих вдоль тротуаров людей:
      - За что вы, русские, убиваете нас? Что мы, торговцы, сделали для вас плохого? Мы возим в ваш город фрукты, мы снабжаем вас и ваших детей витаминами. Мы хотим жить с вами в мире и согласии, дружно, как жили до этого. Все люди на земле равные, независимо от цвета кожи и веры, жизнь это святое, ее дал Аллах и ваш Бог, только они и могут забрать ее. За что вы убили Гейдара? Он в вашем городе кошки не обидел...
      От морга процессия шла по всему проспекту, центральной улице Придонска, потом остановилась на площади Ленина, под памятником вождю мирового пролетариата. Вождь по-прежнему стоял на высоком пьедестале, вытянув руку вперед, смотрел поверх голов людей, собранных смертью одного из них, эти люди в недалеком прошлом были братьями - русские, азербайджанцы, грузины, чеченцы, - они делили радости и беды, жили большой дружной семьей. Теперь многое изменилось. Бывшая великая страна поделена на мелкие государства. На территории. На зоны влияния.
      А зоны, как известно, живут по своим законам.
      Беспощадным.
      Звериным.
      Зоны пробуждают в человеке пещерные инстинкты.
      Резаный умер. Кто виноват в его смерти?..
      ...Конечно, долго митинговать азербайджанцам не дали - памятник Ленину стоит под окнами губернатора. Оттуда, из-за высоких, хорошо промытых окон, дали команду милиции - толпу разогнать! Точнее, культурно, вежливо, на законных основаниях вытеснить с главной площади города этот несанкционированный стихийный протест временно проживающих в Придонске людей, граждан других независимых государств.
      Своих протестов и митингов хватает...
      ОМОН дело свое знал отлично.
      Через десять минут площадь от чужеземцев была очищена.
      Местные политики и правители отмолчались.
      Сделали вид, что ничего не случилось. Очередная бандитская разборка. Да, труп. Да, несчастье, горе - погиб человек. Трагедия для родственников. Может, и для всей нации. А если вспомнить Чечню, двухлетнюю дикую войну в ней, сто тысяч ни за что ни про что убитых людей разных национальностей, прежде всего русских и чеченцев?!
      Все теперь стали несчастными: русские, грузины, азербайджанцы, чеченцы, армяне, украинцы, киргизы, узбеки, казахи, таджики... Нет сейчас счастливой нации и народа, не так давно живших в одном большом доме. На громадных территориях, зонах влияния разруха, голод, смерть, льется кровь...
      А кровь у всех людей алая.
      * * *
      Лоб, Мамед, Вовик Афганец, Кот, Азиат договорились о срочной, безотлагательной сходке.
      Учитывая печальный опыт самарской сходки, когда почти всех замели, паханы никого из своих подчиненных в планы не посвящали, место встречи знали только эти пятеро. Мамед лично отправился к Мастыркину (Лоб, как уже говорилось, "курировал" центр города), задал ему прямой вопрос:
      - Артур, ты знаешь, кто завалил Гейдара? Ты понимаешь, что следующим можешь быть ты или я? Ты слышал, что Кашалот раскрыл пасть на весь город? И ты - будешь сидеть и ждать? Пока тебя зарежут или взорвут твой "Мерседес"?
      Лоб (Мастыркин получил эту кличку за высокий и красивый лоб, а главное, за умение думать) - тридцатипятилетний брюнет с двумя ходками за махинации с бензином, рослый, с мясистым задом мужик - принимал Мамеда у себя дома, в трехэтажном особняке на тихой улочке частного сектора Придонска. Разумеется, Мамеда, прежде чем впустить в дом, обыскали (шофера, который привез его на "Ниссане", также), только потом разрешили войти в гостиную к Мастыркину, и охрана - два угрюмых, стриженных под нуль качка - осталась у дверей.
      - Мы должны говорить с глазу на глаз, Артур, - сказал Мамед. - О том, что я хочу тебе сказать, должны знать только мы пятеро.
      Лоб сделал знак своим мордоворотам, и те вышли, стали с другой стороны двери. На всякий случай Мастыркин остался сидеть за столом, где в ящике лежал заряженный и уже взведенный "ТТ".
      Мамед же сел в отдалении, в кресло.
      - Артур, мы должны объединиться, - спокойно начал Мамед, закуривая хорошую, дорогую сигарету. - Последние два года мы с вами жили в мире, никто никому не мешал, не наезжал. И если бы не Кашалот...
      - Ты считаешь, что это он замочил твоего Гейдара? - перебил Лоб.
      - Думаю, что он. Ко мне приходил его человек, мент, сказал кое-что. Он хочет быть хозяином города, хочет, чтобы мы, азербайджанцы, уехали из Придонска. Поэтому он убил Гейдара.
      - Это тебе все мент наговорил?
      - Он.
      - А если он тебя на понт брал? Если только бабки выколачивал? Ты дал ему денег?
      - Дал.
      - Вот теперь и спроси у него. Пусть скажет, кто и почему убил твоего парня. А насчет самого Кашалота...
      Лоб вышел из-за стола, уже без опаски сел напротив Мамеда, прихватив из стенки, по пути к креслам, голенастую бутылку коньяка и пару рюмок. Налил, взглядом велел гостю выпить, выпил и сам. Пожевал толстыми жирными губами, сказал со вздохом:
      - Да, братву придется собрать, придется. Вовика Афганца позовем, Кота, Яшку Азиата... Кашалота, конечно, надо прищучить. Может, и вообще... Он и нам надоел. Наглеет с каждым днем.
      Полгорода имеет, почти... все Левобережье его - и все мало! Ладно, получит больше. Все получит.
      Сразу. Ты прав, Мамед: ждать больше нельзя. И не будем откладывать. Завтра же соберемся. Загородом. Я знаю местечко... Приезжай к двум часам в ресторан "Дорожный", что на Ростовской трассе.
      Знаешь? Он недавно открылся. Посидим, помозгуем.
      - Приеду, - кивнул Мамед. - Только ты, Артур, скажи своим, чтобы никому ни звука Должны знать мы пятеро, и все.
      - Не учи, ученый, - хмыкнул Лоб. - И про Самару знаю лучше тебя. Там нашего парня замели, в СИЗО держали... Правда, потом почти всех выпустили, не за что было срок вкручивать. Но ведь какая-то сука стукнула ментам, Мамед! Они же все знали: место сходки, время, кто приедет...
      И всех до единого повязали. Как котят. Гордость нашу российскую! Падлы!
      Лоб разволновался, опрокинул в себя еще рюмку, пошел провожать Мамеда до двери. Подал руку:
      - Завтра. В два. Охрану не бери, не надо. Не бойся. Только с шофером приезжай. Так спокойнее будет и незаметнее
      - Я не боюсь.
      - Ну и ладушки.
      Паханы обнялись, похлопали друг друга по плечам.
      Сутки спустя пятеро придонских авторитетов сидели на втором этаже дорожного ресторана за богатым, хорошо сервированным столом. Сидели паханы в отдельном кабинете за закрытыми дверями; окна кабинета выходили во двор, смотрели на дачный поселок, расположенный километрах в двух от шоссе и возникший, судя по всему, недавно, многие дома стояли еще без крыш. Весна вступала уже в свои права, на заснеженном поле то там, то тут вылезали черные проталины, снег потемнел, прилип к земле, ежился в истоме под лучами мартовского солнца. Даже воздуху, казалось, стало больше, небо как бы приподнялось, очистилось от тяжелых зимних туч, перестало пугать землю вьюгами и морозами. Еще неделя - и снег вовсе исчезнет, прибавится тепла и света, еще через недельку кое-где зазеленеет трава, и жизнь пойдет по новому кругу.
      Правда, не для всех: паханат решил Кашалота казнить.
      Только что из этого уютного кабинета вышел на полусогнутых насмерть перепуганный бывший капитан милиции Мерзляков. Его нашли и привезли сюда, на сходку, поставили перед столом, как нашкодившего гимназиста.
      Мерзлякова колотила мелкая неуемная дрожь, он вмиг взмок с головы до пят, но старался держаться с достоинством, не показывать паханам своего страха. Несколько успокаивало его присутствие за столом Мамеда - теперь Мамед был для Мерзлякова своим человеком. Жаль, что Мамед и все его ребята в тот раз, в гостинице, не очень-то поверили ему, Мерзлякову, не приняли нужных мер безопасности. Ведь если бы в тот вечер Гейдар не пошел один, он был бы жив, это однозначно.
      - Догадываешься, зачем тебя сюда привезли, Мерзляков? - спросил Лоб, с интересом и брезгливостью разглядывая бывшего милицейского капитана.
      - Н-н-нет. То есть, да. Вы хотите меня о чемто спросить? - У Мерзлякова стучали зубы. - Я готов помочь.
      - Дай ему выпить, Артур, - сказал Яшка Азиат. - Глядеть на него тошно. И кого только в менты берут, Господи?! Ты в штаны часом не наклал, пегасик!? [Окурок, огрызок (Здесь - в уничижительном смысле)] Мамед подал Мерзлякову рюмку водки. Тот принял, зачем-то понюхал, попросил вдруг:
      - А... шампанского... не разрешите, господа?
      Привык как-то. Можно побольше.
      Паханы переглянулись. Наглец! Сказал бы спасибо за то, что вообще дают...
      - Пивную кружку вон засандальте ему, пусть тянет, - хохотнул Кот нервный и злой, как черт, малый. Он с откровенной ненавистью смотрел на Мерзлякова, буравил его угольно-черными глазами, в которых горел нездоровый огонь, зажженный наркотиками. Коту в бывшем этом милиционере не нравилось все: и его расплывшаяся бабья фигура, и потная трясущаяся морда, и красные какие-то руки, цепко, однако, держащие сейчас большую пивную кружку с шампанским.
      Костенко поднялся, налил в кружку еще и водки, велел ледяным тоном:
      - Тяни!
      Мерзляков послушно кивнул, решительно выдохнул и - зачмокал, захлюпал губами, втягивая в себя крепкого "ерша", понимая, что должен выпить эту гремучую смесь до дна, не гневить паханов. А там уж будь что будет. То, что его не стали бить, а налили вот вина, еще ни о чем не говорило: могут и напоить-накормить, а потом замочат.
      Взяли его на улице, у гаражей, участок дороги там пустынный. Никто не видел, как затолкали Мер. - злякова в мышиного цвета стремительный "БМВ", куда-то повезли. Он было дернулся, когда ему стали завязывать глаза, приставили к горлу колючий кончик финки, предупредили: "Спокойно, Мерзляков! Сиди тихо. С тобой хотят поговорить, с нами поедешь".
      На его вопросы не отвечали, и он счел за самое разумное больше ни о чем не спрашивать своих похитителей. Они-то знали, что надо делать, а дразнить этих псов - себе дороже.
      Теперь, когда он выпил и вытер тыльной стороной ладони губы, его стали спрашивать - в быстром темпе, по очереди задавая вопросы:
      - Тебя что - выгнали из ментовки?
      - Да.
      - За что?
      - Запил я. "Макаров" потерял.
      - Может, толкнул его? Ха-ха-ха-ха-ха...
      - Я же сказал: по пьянке посеял. Шел домой... очнулся в подъезде, пушки нет.
      - Так. Чего Кашалот против нас еще замыслил? Гейдар - его рук дело?
      - Его. Мог быть и кто-то другой... А замыслил он город взять. И вас по одному замочит, если вы не подчинитесь.
      - Зачем ты к Мамеду пришел? Ты же с Кашалотом завязан по самое некуда.
      - Деньги были нужны. Машину купил, гараж нужен.
      - Но ты ведь заложил своего шефа?!
      - Он мне не шеф. Я его прикрывал, благодаря мне он поднялся. Если б не я... Еще неизвестно, кто из нас шеф!
      - Он мало тебе платил, что ли?
      Мерзляков повел плечами, но ничего не сказал.
      - Сколько волка ни корми, он все равно в лес глядит, - с сердцем сказал Яшка Азиат, потирая широкую блескучую лысину. И сплюнул на пол - ему этот разговор вообще не нравился, кулаки чесались.
      Лоб продолжал спрашивать:
      - Откуда ты узнал, что Кашалот собирался замочить Гейдара? Почему не предупредил Мамеда?
      - Откуда же мне было знать, что именно Гейдара... первого?! А Мамеду я сказал... вообще. Что знал, то и сказал. Я же приходил! - Мерзляков покачнулся, "ерш" начал уже действовать. Паханы видели, что он с трудом стоит на ногах, но сесть Мерзлякову не предложили.
      - Кто стрелял в Гейдара?
      - У Кашалота исполнитель есть. Он там в маске был. Лица его я не видел. И имени не знаю.
      - Врешь! - визгливо крикнул Яшка Азиат. - Говори,сука!
      - Не вру я! Честно, не знаю. Я же говорю: парень этот в маске был. Меня привели в подвал...
      - Зачем?
      - Ну... Я думаю, что Кашалот хотел меня кровью повязать. Мол, при Мерзлякове расстреливали, молчать будет... Я же как-никак уголовным розыском в районе командовал.
      - Так, дальше!
      - Меня привезли, когда Гейдара еще допрашивали. Сначала его били сильно, зубы выломали, у него весь рот в крови был...
      - Что у него спрашивали?
      - Ну... Сколько, мол, денег твой шеф, Мамед, зарабатывает? Где хранит, как перевозит... Я думаю, они напасть на Мамеда хотели.
      - Гейдар сказал?
      - При мне он ничего не сказал, я не слышал.
      Они меня под конец уже привезли... При мне они два-три вопроса Гейдару задали, а потом Кашалот кивнул этому, в маске, он подошел сзади, выстрелил. Один раз всего, Гейдар и не копнулся.
      - А сколько там, в подвале, всего людей было?
      - Ну сколько... - Мерзляков зашевелил губами, подсчитывал. - Сам Кашалот, киллер этот, в маске, Мосол, Жук Колорадский, Рыло... Шофер Бориса в машине сидел, он в подвал не спускался.
      - А эти... Рыло-мудило, Жук, Мосол... Кто такие? Ты их знаешь?
      - Знаю. Как не знать?! Боевики Кашалота, его кулак. Можно сказать, и телохранители. Они все время с ним. Кто-то у него и дома живет, на первом этаже. К нему так просто не подступиться-у них у всех стволы.
      - Ты отвечай на вопросы, Мерзляков, думать мы сами будем.
      - Понял. Я... ик! - простите, господа! "Ершик" что надо...
      - Этих троих, его телохранителей, покажешь, где живут. Как думаешь, кто из них самый... сговорчивый?
      - Сговорчивый? - не понял Мерзляков.
      - Ну... трусливый, что ли. Наркоман, алкаш...
      - А-а... - Мерзляков подумал, стал вслух припоминать парней, давать им характеристики: - Рыло - трус, каких поискать, шакал. В куче - он герой, а один ничего не сможет, забоится. Колорадский Жук... этот бабник, на манду все что угодно променяет. Но на решительные дела...
      нет, не годится. Мосол... да, этот серьезный кадр, с башкой. И к тому же ширяется. Давно на игле.
      Паханы снова переглянулись, покивали друг другу - Мосол им подходил.
      - Покажешь нам его, - распорядился Лоб.
      - Хорошо, покажу. Он часто с шефом у Дворца шинников отирается, у них там офис, прием граждан ведут... Хи-хи-хи...
      - Запомни, Мерзляков! Вякнешь о нашем разговоре - из-под земли вынем и на запчасти разберем. Понял? - Кот злобно сверкал черными глазами.
      "Да уж, у вас это не заржавеет, - тоскливо подумал бывший начальник районного утро. - Не дай Бог к вам попасть. По кусочкам резать будете..."
      Он судорожно сглотнул, втянул голову в плечи, ничего не ответил. Да и что могли значить сейчас слова?!
      Ему снова сделали крутого "ерша" - пятьдесят на пятьдесят. Паханы просто тешились, спаивали его, издевались над бывшим ментом, первейшим врагом урок, пусть и переметнувшимся на их сторону. Таких перевертышей не любят нигде, им не доверяют, презирают. Сука, она и есть сука: сегодня она с тобой лижется, клянется тебе в верности и любви, а завтра - с твоим врагом...
      Улучив момент, Яшка Азиат сплюнул в кружку с "ершом" подал Мерзлякову. Тот, зажмурившись, присосался к посудине, вылакал ее до дна.
      - Еще? Вкусно?
      - Можно... Люблю шампанское...
      После очередного бокала, в который слили остатки всех рюмок и подмешали наркотика, Мерзляков отключился, и его, как намокшее тяжелое бревно, уволокли шоферы паханов, кинули на заднее сиденье "БМВ"...
      Паханы, оставшись за закрытыми дверями, вынесли тайное решение: выкрасть Мосола, подкупить его или не давать ему наркоты, довести до умопомрачения, заставить убить Кашалота; узнать через Мосола имя киллера в маске, расправиться с ним самостоятельно. Смерть Резаного должна быть отмщена. Причем самым жестоким образом. Потом, спустя время, можно избавиться и от Мерзлякова: много знает, может продать.
      Сходка придонских авторитетов закончилась благополучно. Вылили, хорошо закусили и по одному разъехались. Ни в местном РУОПе, ни в УВД про эту встречу не знали. Лишь в управлении ФСБ на стол майора Мельникова легли несколько фотографий - и самого застолья, и машин, припарковавшихся у ресторана. Сделал эти фотографии один из официантов ресторана, а как сумел - только он и знает. Тайные агенты - народ скрытный, профессиональными приемами они не делятся. Правда, ФСБ тоже про сходку ничего не знала, официант сделал фотографии по собственной инициативе - что-то ему в этих людях не понравилось, да и очень уж колоритные личности сидели за столом! И поведение их насторожило: сидели взаперти, еду и питье потребляли самое что ни на есть изысканное, привезенного толстяка напоили до бесчувствия и тут же увезли. И без разрешения в кабинет входить не велели...
      Как тут не взяться за фотоаппарат тайному сотруднику ФСБ?! И по долгу службы, и по природной своей любознательности.
      Вот парень и щелкнул для памяти. Тем более, что аппарат у него всегда под рукой - в нагрудном карманчике, стоит его только чуть-чуть приподнять двумя пальцами...
      Глава 23
      С ПОЛИЧНЫМ
      Челнок, как и было условлено, позвонил через неделю.
      На встречу с Омельченко и Брянцевым он приехал все на той же белой отцовской "Ауди", но был в этот раз "как стеклышко". Несомненно, знакомство с оперативниками управления ФСБ произвело на парня впечатление, он, казалось, теперь меньше заботился о том, что стал у них агентом, а больше беспокоился, как они будут относиться к нему.
      Парадокс.
      Впрочем, чисто по-человечески это можно понять: молодые часто отдаются течению жизни, не задумываясь о последствиях и грозящей опасности, но если в пути подует свежий ветер и в штормовом море судно понесет от рифов к спасительному маяку, кто же не поблагодарит в этой связи Всевышнего и судьбу?!
      Миша Литовкин, Челнок, уже приблизился к рифам, оценил с помощью молодых офицеров ФСБ грозившую ему опасность. И пытался, судя по всему, самостоятельно избавиться от захватившего его недуга.
      Лицо парня выдавало перенесенные накануне муки.
      - Пробуешь сам? - прямо и сочувственно спросил Омельченко.
      - Пробую, - честно отозвался Литовкин.
      И чтобы закрепить сказанное, прибавил - горячо, убежденно: - Я брошу, Андрей Михайлович!
      Тяжело, да. Ломало вчера так, что на стенку лез.
      С одного раза, видно, не получится... Но все равно - брошу!
      Он смотрел на офицеров прямо, не отводил взгляда, и в этом взгляде можно было прочитать многое, главное - что парень действительно хотел выбраться из ямы, в какую угодил.
      - Я же тебе говорил, Миша: давай поможем.
      Анонимное лечение, хорошие врачи. Мы попросим, все будет хорошо, еще можно поправиться.
      Одному сложно.
      - Я не один, Андрей Михайлович. Я Тане все рассказал. Что колюсь, что решил бросить.
      - И про наше знакомство рассказал?
      - Ну что вы! Это наши мужские дела.
      - Хорошо, молодец. Но лекарства все равно пить надо под наблюдением медиков, кровь придется очищать...
      - Да, я знаю. Таня все организует, у нее подруга - медсестра. Они все достанут, все сделают как нужно. Было бы мое желание. А оно есть, вы знаете.
      Разговор шел в "Ауди". Стоял холодный мартовский вечер; меж домов метался и рвал вывески на магазинах и многочисленных киосках, облепивших тротуары, злой, крученый какой-то ветер, он бесился, словно бунтовал против чинного, пристойного вида улицы, на которой стояла и эта белая "Ауди". Ветер создавал нервозность, она чувствовалась во всем, и прежде всего в самой атмосфере, в воздухе города, какой пришел в движение в силу труднообъяснимых причин возникновения и противоборства этих самых циклонов и антициклонов, о которых так старательно и поэтично рассказывают телевизионные красотки.
      Литовкин на правах хозяина поднял боковые стекла, и в машине сразу же стало уютнее, тише, не надо было напрягать голос, переспрашивать собеседника.
      - Что удалось узнать новенького, Миша? - спросил Брянцев. - У Марины был?
      - Был. Покупал опий. Видел в киоске парня одного... Я думаю, он вам интересен.
      - Имя или кличку его знаешь?
      - Мосол. Другой парень, что в машине сидел, называл его так. А как его по паспорту - не знаю.
      Кажется, Аркадий.
      - Ну, мы знаем, о ком ты говоришь... Это законченный уже наркоман, нервный, дерганый и опасный человек.
      - Да, он самый.
      - Миша, нас интересуют и другие.
      - Я постараюсь узнать. Но мне нужно время.
      Если я правильно понял, вас интересует вся клиентура Марины?
      - Интересовать-то интересует, только ты вряд ли всех будешь знать. Обо всех своих покупателях знает сама Марина.
      - Да, наверное... Но про Мосола я вам не все сказал: мы с ним кололись вместе. И вчера он мне велел прийти на ту квартиру, где мы встречались.
      - Вот как?! Интересно-о... - Брянцев закурил сам и предложил сигарету Челноку. - Интересно, - повторил он, - а о чем вы... ну, ты не обижайся, Миша, но все же, о чем вы, наркоманы, говорите, когда собираетесь в компании?
      Литовкин криво улыбнулся. Сказал неохотно:
      - Да когда кайфуешь, там не до разговоров-то особых, там "полеты", глюки.
      - Ну, хорошо, а до "того" или после?
      - Говорим, что в голову взбредет. Мосол ахинею какую-то прошлый раз нес. Вроде Кашалот, его шеф, скоро весь город возьмет, весь придонский рэкет под ним будет. Сказал, что заставит все группировки подчиняться, а кто не захочет - тому кранты. У него какой-то парень есть, киллер-невидимка, он тех, кто будет залупаться, уберет. Замочит по-тихому, и никто знать не будет.
      - Хм! - вставил многозначительно Омельченко. - Это в самом деле интересно!
      - Да что ж тут интересного, Андрей Михайлович?! - искренне возразил Литовкин. - Я же говорю: это все бред. Уколемся, и Мосол поплыл в своих фантазиях. Какой там невидимка?! Они сами, я думаю, кого хочешь замочить могут.
      - И все же... А что все-таки за личность этот невидимка, Михаил? уточнил Брянцев. - С кем он общается, кто его видел в лицо?
      - По-моему, никто. Мосол сказал, что он всегда в маске. Ну, когда на дело идет. Шеф его сам возит на джипе. Кашалот его знает, больше никто. Я так понял.
      - Да, совсем интересно! - офицеры снова переглянулись.
      - Врет Мосол, я ему ни грамма не верю! - снова стал убеждать их Челнок. - Он эту байку про киллера-невидимку сто раз уже рассказывал.
      Я решил, что он просто запугивал нас всех, кто тогда на квартире был. Чтобы мы их боялись. Они и убить, конечно, могут. Тем более наркоманы.
      - Миша, повспоминай еще, - попросил Брянцев. - Пусть тебе все это кажется бредом, но все же ты повспоминай поподробнее. Что еще Мосол говорил про этого невидимку?
      - Ну... вроде он тоже колется, Марина его тоже снабжает. Но он уже на героин перешел. В киоск он не ходит, а прямо к ней домой. Вроде как особые доверительные отношения или конспирация.
      - То есть эта самая Марина его хорошо знает?
      - Выходит, так.
      Челнок глянул на внимательно слушающих его треп офицеров и не смог удержать улыбки. Да что они так вцепились в этого Мосола и его байки? Действительно, законченный наркоман, верить ему нельзя ни на грош, в момент кайфа он может придумать все что угодно. И про киллераневидимку, и про летающую тарелку, какая ночует на крыше его дома, и про какого-то черного кота, у которого были золотые зубы и его поэтому убили "черные" бандиты с Центрального рынка...
      Бред, конечно! Кто хоть раз в своей жизни видел кота с золотыми зубами?! Какой дурак будет ему их вставлять?!
      Литовкин, конечно, не понимал, какую ценную информацию давал сейчас оперативникам ФСБ, да они и сами еще не знали о том, что этот вечерний разговор в "Ауди" даст толчок серьезным и продолжительным по времени оперативным действиям всему отделению майора Мельникова, а потом и подключившейся к их работе контрразведке. Именно с этого разговора, с этого вечера началась осторожная разработка, глубоко законспирированная чекистская операция, получившая название "Шакал", именно теперь, спустя почти год после убийства милиционеров в сквере у Дома офицеров, забрезжила призрачная надежда на раскрытие этого дерзкого и наглого преступления.
      Все это будет потом, а в этот вечер офицеры управления ФСБ выслушивали своего агента.
      Мельников с тем же вниманием выслушал своих подчиненных.
      - Бред бредом, а дыма без огня не бывает, - согласился он с мнением Омельченко и Брянцева - Проверим окружение этой самой Марины, узнаем, что за гости ходят в ее дом, последим за ее киоском. Что-то тут действительно есть.
      Так Марина Безуглова оказалась под колпаком ФСБ.
      Было установлено наблюдение и за ларьком "Братан", и за квартирой Марины Безугловой, к работе отделения Мельникова подключились "топтуны" из контрразведки, а уж эти ребята еще более изобретательны и хитры в своем деле, они всех Маринкиных гостей провожали от порога до порога, устанавливая их адреса проживания, а потом и имена И очень скоро было установлено, что в любовниках у пышнотелой продавщицы "Братана" пребывает некий Павел Волков - молодой человек без определенных занятий, подрабатывающий случайными заработками в овощном магазине, где работает грузчиком его отец, в прошлом судимый, и что Павел живет практически на три дома...
      Скоро на столе майора Мельникова лежали фотографии и Павла-младшего-Волкова, и его отца. Изучен был и круг общения этой семейки:
      грузчики, с кем работал отец Павла, тоже были судимы в прошлом... Словом, компания еще та.
      Но интерес оперативников еще более возрос, когда на столе у Мельникова рядом оказались фотографии Волкова-младшего и фоторобот убийцы инкассаторов. Многие черты на снимках были схожими, многие! Хотя это, разумеется, еще ни о чем не говорило. Похожих людей, даже двойников в мире сколько угодно, это вовсе не значило, что Павел Волков и был тот, кого так упорно искала придонская милиция, а теперь и управление ФСБ.
      Надо было тщательно, осторожно разрабатывать Марину Безуглову. Заставить ее говорить, рассказать о том, что могло бы быть интересным для следствия.
      Марину взяли с поличным.
      За наркотой явился один из известных уже оперативникам парней - его показал Челнок.
      Ждать его пришлось долго, пришлось несколько раз менять машины и точки наблюдения, офицеры измаялись, устали, но им все же повезло: Долбан такая была уличная кликуха у этого наркомана - наконец появился.
      Развязной походкой он приблизился к киоску, бросил налево-направо настороженные взгляды (все это хорошо было видно в мощный бинокль прямо через стекла машины), потом приблизился к окошку и просунул руку в окошко...
      - Объект у киоска...
      - Объект осматривается...
      - Подошел к окошку... Протянул руку... - в наушниках у оперативников звучали команды ответственного за операцию, им был сегодня Мельников.
      - Взял... Сунул в карман куртки... Внимание!
      Пусть еще отойдет... Так, берем! Аккурато, вежливо...
      Долбана так и взяли - без шума и суеты, вежливо: подошли с двух сторон молодые люди, сказали негромко, в самое ухо: "Леня, не дергайся, пройдешь с нами". Тут и "Жигули" подкатили к самым ногам Долбана, он и испугаться не успел, а уже сидел в салоне между двух тех самых молодых, третий на правое переднее сиденье сел, а про четвертого и говорить нечего - он уже за рулем был.
      Заняла та процедура задержания не более двадцати секунд, даже те редкие прохожие, кто видел это, ничего, конечно, не поняли, решили, что парни взяли под микитки своего загулявшего корешка да и повезли его "до дому до хаты"...
      Увозить же Долбана далеко не стали - могла потребоваться очная ставка продавца и покупателя. Все теперь будет зависеть от того, как поведет себя Марина Безуглова.
      "Жигули" малость отъехали от киоска, стали в пределах видимости, ждали результатов "беседы"
      с Безугловой - в наушнике у Олега Брянцева пока просто поскрипывало, команд не было.
      А возле киоска "Братан" события развивались по сценарию: не на шутку перепугавшаяся Безуглова по требованию Мельникова (он предъявил ей служебное удостоверение) открыла дверь, и оперативники вошли внутрь.
      - Ну, Марина, будем сознаваться? Или от всего отказываться?
      - Не понимаю... Служба безопасности... Я-то тут при чем? Я же не шпионка!
      - Мы занимаемся и наркотиками...
      Безуглова изменилась в лице.
      - Но... на каком основании? Вы разве меня в чем-то подозреваете?
      - Более того, имеем улики. Только что вы продали наркотик молодому человеку... мы его задержали. Перед этим вы продавали опий вот этим людям... - и Мельников положил перед вконец растерявшейся Мариной пачку фотографий - все эти лица, конечно же, были ей знакомы. Но Марина не спешила сдаваться.
      - Да мало ли кто подходит к киоску! - запальчиво говорила она. - И почему вы решили, что я продаю им наркотики?! Чушь!
      Мельников взялся за рацию.
      - Олег, ваш задержанный показания дает?
      - Конечно. Сейчас дописывает объяснительную на имя Николаева - Хорошо. Как допишет, сюда его, на очную ставку.
      - Понял. - Брянцев отключился.
      - Ну что, Марина, можете закрывать окошко, шторки задерните, поищем тут у вас наркотики.
      Или, может, сами отдадите, не будем время терять?
      - Вы не имеете права!
      - Имеем.
      - Зовите сюда хозяина, Кушнарева Бориса Григорьевича! Это его киоск.
      - Мы знаем. Хозяина позовем, когда потребуется. Наркотики продаете вы, а не он. Если он вас ими снабжает...
      - Я сама за себя отвечать буду! - Марина изменилась в лице, голос ее сразу осел, стал хриплым, низким, она непроизвольно провела рукой по горлу, сразу же захотелось пить.
      - Что ж, разумно. Итак? - Мельников выжидательно смотрел на женщину.
      Марина колебалась. Лицо ее то заливалось краской, то становилось белее мела. Вот влипла так влипла! Наркотики - не шутка, она хорошо знала, что это - уголовно наказуемое дело, что ее обязательно теперь будут спрашивать не только о тех, кому она продавала эти самые пакетики, но и в первую очередь потребуют назвать имена людей, которые ей эти наркотики поставляли. И если она назовет Мосола... да не жить ей после этого, не жить! И до суда дело не дойдет. Уже завтра ей не работать у Кашалота, а еще через неделю, не больше, найдут где-нибудь на улице ее "молодой и красивый труп".
      Господи, как же выпутаться из этой истории?
      Откуда взялись эти оперативники, кто их навел на киоск и на нее, Марину? Не иначе, сболтнул кто-то из ее клиентов, кого-то они подловили.
      Хотя киоск мог попасть в число "неблагонадежных" и каким-то другим путем, служба безопасности могла в чем-то заподозрить и самого Кашалота, и того же Мосола. А что, если его уже взяли, и именно он назвал ее имя, рассказал, каким образом сбываются эти вот пакетики с опием?! Это же тюрьма!! Что делать-то, что???
      - Безуглова, мы ждем, - спокойно напомнил Мельников. - Принимайте решение. Или мы производим обыск - и тогда ситуация складывается для вас определенным образом, либо вы помогаете следствию, и это смягчает вашу вину.
      Марина решительно подошла к прилавку, нагнулась, выдвинула одну коробку с сигаретами, другую, просунула руку куда-то внутрь ниши, вынула полиэтиленовый потертый пакет, подала Мельникову.
      - Это все?
      - Да. Больше ничего нет.
      Оперативники исследовали содержимое пакета: в нем оказались все те же самодельные пакетики с порошком мака - шестьдесят две единицы.
      - Расфасовка по два грамма? - уточнил Мельников.
      - Да, - кивнула Марина. - По два.
      - Итого сто двадцать четыре грамма. М-да-а, Безуглова, дело серьезное.
      Марина опустила голову, теребила поясок на куртке.
      - Но вы же сами сказали, что добровольная сдача... и вообще... помощь следствию... Я согласна. У меня маленькая дочка, ее растить надо.
      Мельников заглянул Марине в самые зрачки.
      - Что ж, начнем с ваших письменных признаний. Садитесь к своему прилавку, вот бумага, ручка, пишите: кто вас снабжает этими пакетиками, кого вы ими снабжали. Как давно занимаетесь этим "бизнесом"?
      - Я многих ребят... ну, тех, кто покупал опий, в лицо только знаю, по кличкам или просто по именам: Сергей, беленький такой, кудрявый; Андрюха-толстый, он где-то на правом берегу живет; Санек Клепаный...
      - Клепаный? - переспросил Мельников.
      - Ну да, это у него кликуха такая, он всегда в куртке на заклепках ходит, и осенью, и зимой.
      - Понятно. Пишите все, что можете сообщить о своей клиентуре, Безуглова. И о поставщике тоже.
      - Меня зарежут... простите, я от волнения забыла ваше имя-отчество.
      Мельников повторил.
      - Александр Николаевич, это такие люди...
      это не люди, вы даже не представляете себе, на что они способны! Марину трясло.
      - Да нет, немного представляем... Вы пишите, Безуглова, пишите. А мы подумаем, как вас уберечь от расправы.
      - Я буду вам помогать, Александр Николаевич! - Казалось, до Марины только сейчас начало доходить, какая ей грозит опасность и что защиту она может получить только у этих вот молодых, сдержанных и внешне суровых людей, офицеров ФСБ.
      - Хорошо, хорошо, ваша помощь следствию будет заключаться в искреннем признании, в честных и исчерпывающих ответах на все наши вопросы.
      - Да, я понимаю, но я могу... я должна сказать вам, Александр Николаевич, что знаю многое другое... что я могла бы информировать вас... вы меня понимаете?
      - Понимаю, - кивнул Мельников. - Но не будем торопиться, Безуглова. Успокойтесь, пожалуйста, пишите все, что знаете об этих пакетиках, все, что с ними связано. Вы курите?.. Закурите, это, думаю, вас подбодрит.
      Марина молча кивнула, взяла из рук Мельникова сигарету, закурила. Думала: "Господи, зачем я согласилась, зачем послушала Мосола? Подонка этого, тварь!.. Прилично же зарабатывала, денег вполне нам с Ксюшей хватало. Так нет - мало тебе, стерва, было, мало! Заработала теперь года два-три тюрьмы, радуйся! Фраерша. Большего захотелось, машину решила заиметь, доллары завела..."
      - Пишите, Безуглова, - мягко напомнил Мельников, видя, что по щекам женщины катятся слезы. - Слезами тут теперь не поможешь, надо исправлять положение как-то по-другому.
      - Я понимаю, понимаю, - тихо отвечала Марина, шмыгая мокрым носом.
      Минутой позже она взяла себя в руки, и тонкая шариковая ручка забегала по листкам бумаги, полились признания, посыпались имена клиентов. Поставщиком опия назван был Мосол - Аркадий Масленников.
      * * *
      На оперативном совещании у генерала Николаева было решено Безуглову пощадить, с возбуждением уголовного дела не торопиться. Женщина очень напугана, страшно переживает, добровольно предложила свои услуги информатора. Отказываться от них в этой ситуации было бы неразумно. Управление, судя по всему, вышло не только на торговцев наркотиками, но и разворошило логово Кашалота. Левобережный "авторитет" начинал представать перед оперативниками с весьма серьезной стороны...
      * * *
      Недели две спустя Челнок сообщил: на очередном "кайфе" Мосол проговорился - милиционеров у Дома офицеров замочил некий Паша.
      То ли Мосол в очередной раз хотел попугать там, на квартире, одного "зарвавшегося" наркомана, то ли просто так брякнул. Но фраза Челноку запомнилась, звучала она дословно следующим образом: "Ты, гандон, помалкивай лучше, а то мы Пашу на тебя с шефом напустим... Ему все равно, что ментов у Дома офицеров мочить, что таких, как ты..."
      Глава 24
      ПО ВЕСЕННЕМУ ЛЬДУ
      Последнее это сообщение агента (на встречу с Челноком ездил Андрей Омельченко) было подобно взорвавшейся бомбе.
      Неужели нашли?
      Неужели это тот самый неуловимый бандит, лишивший жизни двух милиционеров, а потом напавший с их пистолетами на инкассаторов?!
      Неужели появился свет в конце тоннеля? Сколько сил и времени положено на поиски "человека в маске" - и милицией, и управлением ФСБ!
      И до сего дня все было напрасно.
      А убийца жил себе преспокойно в городе, ходил по его улицам, знал, конечно, что его ищут...
      Выходит, "человек в маске" и этот некий Паша - одно и то же лицо?
      Киллер, которым Кашалот и Мосол пугают своих приближенных, мелкую шпану района и рыбу покрупнее, городских авторитетов, - это тоже он?
      А кто убил Гейдара Резаного?
      И что в таком случае делать с показаниями Мотыля - Перегонцева, который сидит в следственном изоляторе и до сих пор утверждает, что именно он напал на инкассаторов?
      Где тут правда, а где ложь?
      ...Генерал Николаев, его зам по оперативной работе полковник Кириллов и начальник отделения майор Мельников часа полтора, не меньше, задавали друг другу эти бесконечные, порой неправомерные, но естественные вопросы.
      Конечно, поступить в этой ситуации можно было бы просто - задержать Пашу: информация есть, приметы сходятся, свидетели могут опознать...
      А если не опознают?
      А если приметы все-таки не сойдутся с оригиналом?
      А если информация - бред наркомана Масленникова - Мосола?
      Если Паша - Павел Волков - после задержания откажется от всего? Какие у оперов на данный момент доказательства его вины? Да никаких.
      Одна информация агента. Где оружие, отнятое у милиционеров? Чем припереть к стене Пашу Волкова?
      Без оружия подозреваемого брать не было смысла.
      Задержать по сигналу агента можно практически любого человека, схожего по приметам с фотороботом. Но что это даст? И сколько уже было проколов-извинений!
      Если рискнуть: а вдруг задержанный Павел Волков расколется? Сам. С испугу. Напустит в штаны, сразу же во всем признается? Как Безуглова, продавщица наркотиков.
      Но против той же Марины были и есть теперь задокументированные веские доказательства, она поймана с поличным, есть вещцоки, пакетики с наркотиками, есть объяснительные Долбана, Челнока, других наркоманов, наконец, оперативные материалы. А против Волкова что?
      Одна лишь информация.
      Правда, информация из более или менее надежного источника, кажется, никто в окружении Мосола не заподозрил Челнока, работающего теперь на ФСБ.
      И все же... А как чешутся руки, как хочется сегодня же, сейчас взять этого Волкова: личность установлена, адрес известен, на фоторобота похож, свидетели нападения, пострадавшие, раненые, инкассаторы и рабочий магазина - все под рукой, стоит только поднять телефонную трубку, пригласить этих людей на опознание и следственные действия...
      Но профессионалы на то и профессионалы, чтобы не пороть горячку. С той же Мариной Безугловой все получилось потому, что операция была тщательно продумана, ей предшествовала грамотная, обстоятельная разработка, слежка, фотографирование, прослушивание домашнего телефона.. И потому - успех.
      С Пашей же спешить нельзя, ни в коем случае.
      Спугнуть такого подозреваемого - завалить дело. Риск очень большой. К тому же, парни майора Мельникова влезли в логово крутого авторитета, и было бы просто глупо разрушить то, что уже наработано, что лежит в сейфе в оперативных донесениях, в наметках и схемах. Возможно, что сообщение Челнока - это тонкая и ненадежная пока ниточка к целому клубку нераскрытых тяжких преступлений, которые совершены неустановленными лицами. А клубок надо распутать, обязательно надо!
      Терпение, господа офицеры, нужно проявлять терпение, какое отлично демонстрируют охотники за крупным и опасным зверем - волком или медведем.
      Требуются осторожные, тихие, неслышные шаги.
      Как по тонкому весеннему льду.
      Или - по толстому, гасящему шаги ковру, как в этом генеральском кабинете.
      Но работа оперативников - это все же не прогулки по ковровым дорожкам.
      Скорее расчетливые, с паузами прыжки с камня на камень в бурном речном потоке.
      Камни - скользкие, поток - бешеный. Сорвешься - унесет вниз, к водопаду, закружит в водовороте, понесет, разобьет о другие камни.
      Профессионал бездумно прыгать с камня на камень не станет.
      Он все просчитает.
      Примерится. И не один раз.
      Взвесит.
      Выберет подходящий, беспроигрышный вариант.
      Только потом сделает шаг...
      Генерал при поддержке своих офицеров принял решение: Павла Волкова взять в глубокую и долговременную разработку, собрать доказательства его вины.
      И сначала - найти оружие.
      Нужно быть абсолютно уверенным, что Паша, Павел Волков - это именно тот человек, кого придонская милиция и управление ФСБ ищут вот уже десять месяцев.
      * * *
      Сразу же после окончания совещания у Николаева Мельников отправился в прокуратуру, к Крайко.
      Вообще-то докладывать следователю прокуратуры об оперативных разработках, о планах и намерениях в отношении преступников или подозреваемых ни сотрудники милиции, ни тем более службы безопасности не торопятся. Как правило, к прокурорам обращаются за постановлением на задержание или арест, имея на руках неоспоримые доказательства вины гражданина или группы лиц.
      Это - типичная ситуация, и отношения в ней следователя прокуратуры и оперативного работника складываются, как правило, официальные.
      Прокуратура - орган надзирающий, во все глаза следящий за законностью действий милиции и той же службы безопасности, словом, государево око.
      У Александра Николаевича Мельникова и Эммы Александровны Крайко, несмотря на разницу в возрасте и в званиях, - она - полковник, он - майор - сложились доверительные, даже дружеские отношения. Крайко ценила в молодом офицере ФСБ аналитический, тонкий и быстрый ум, умение мгновенно сориентироваться в сложной ситуации, высокий профессионализм, а Мельников преклонялся перед огромным следовательским опытом Эммы Александровны, мужской твердостью ее характера, бесстрашием, активной жизненной позицией. Еще он мог бы отметить ее талант разговаривать с преступниками, допрашивать их. Вести допрос - это целое искусство! Научиться задавать вопросы может любой следователь, этому учат, а мастерски допрашивать могут единицы.
      Крайко умела. Многих преступников, ушедших в глухую защиту банальных ответов - не знаю, не видел, не убивал, не грабил и так далее - она уличала, ловила на противоречиях, на мелких неточностях, которые, казалось, не имели к делу никакого отношения.
      Эмма Александровна к допросам готовилась, словно актриса к выходу на сцену. Она отлично знала, как действуют на допрашиваемых ее голос, жесты, выражение лица и глаз, даже одежда. Не говоря уже о форме общения. Преступник - он ведь живой человек. Разными путями попадают люди в тюрьму, разными могут быть мотивы свершившихся злодеяний...
      Крайко к каждому подходила со своей меркой, индивидуально. Она была умным, проницательным человеком, с первых же фраз стремилась нащупать нужный тон разговора, задать такие вопросы, от которых нельзя уйти.
      Эмма Александровна, говоря жаргонным языком, умела колоть самых хитрых и изворотливых преступников. И знали об этом многие, в том числе и кандидаты на тюремные нары.
      Мельников, пока шел в прокуратуру, думал об этом с удовлетворением, дело, которым они сейчас занимались, требовало как раз таких партнеров, следовательский опыт Крайко отлично сочетался с молодой и умной энергией его подчиненных офицеров. Он знал, что известие о "Паше"
      порадует Эмму Александровну, ведь она вела теперь это дохлое дело вместе с ними, вместе они и отвечали за его успех или провал перед обществом, городом, перед своим служебным долгом.
      - Вы правительно решили, Саша, - выслушав Мельникова, сказала Крайко. Если наконец в поле зрения попал именно тот мерзавец, которого мы так долго ищем, спешить не нужно Надо собрать на него все, что можно, а тогда уже... - она не договорила, завершив свое высказывание весьма характерным жестом.
      Эмма Александровна закурила, откинулась на спинку стула. Весенние солнечные лучи освещали ее кабинет, он, казалось, стал больше, просторнее, и его хозяйка выглядела по-праздничному, да и новость действительно обрадовала ее.
      - Одиннадцатый месяц возимся, и хоть бы какая серьезная зацепка! возбужденно говорила она. - А тут... Но ты-то сам веришь информатору? Может, опять что-то вроде Мотыля? Похоже на правду?
      - Похоже, Эмма Александровна! - Мельников вполне разделял настроение Крайко. - Многое сходится. Мы уже не утерпели, сфотографировали его из машины... один к одному по отношению к фотороботу и описаниям свидетелей!
      - Ну, дай Бог! - Крайко удовлетворенно вздохнула, ответила на чей-то настойчивый телефонный звонок. Спросила потом: - В СИЗО, к Мотылю, поедешь с нами? Мы с Валентином сегодня допрашиваем его. И видишь, как хорошо совпало с твоим сообщением - у меня теперь будет больше уверенности. Я и раньше, конечно, сомневалась в его вине, чувствовала, что это подстава, что Мотыль под чьим-то давлением взял на себя инкассаторов... Что, если Мотыль и этот Паша Волков как-то связаны, а, Саня?
      Мельников молча пожал плечами. Ответить на этот вопрос оба они сейчас не могли.
      Комната для допросов Придонского СИЗО - как сотни других: высокие серые стены, зарешеченное окно под самым потолком, стол для следователя, стулья. Не привинченные к полу, как обычно пишут в криминальных романах или показывают в кино.
      Мотыля привели сразу же - Крайко предварительно позвонила тюремному начальству, попросила, чтобы Перегонцев был на допросе к четырнадцати ноль-ноль.
      Он вошел, стал у двери, исподлобья смотрел на всех троих.
      - Садись, Перегонцев, - велела Эмма Александровна. - Поговорим.
      - Сразу со всеми?
      - А что тебя смущает? Это все наши люди: Валентина Сергеевича ты знаешь, это мой коллега из прокуратуры, а это сотрудник ФСБ майор Мельников.
      - ФСБ тут при чем? Я Родине не изменял, в шпионы не записывался.
      - Дело не в шпионах. Они с организованной преступностью тоже борются.
      - А..
      Мотыль сел, спросил у Мельникова:
      - Закурить контрразведывательную сигаретку не дадите?
      Александр Николаевич усмехнулся, подал ему сигареты и зажигалку.
      - Ну что, Перегонцев, - Крайко с ходу взяла быка за рога - Не надоело дурака валять? Сидеть тут, парашу в камере нюхать?
      - Я привык, Эмма Александровна. Принюхался.
      - Зачем на себя чужое дело взял?
      - Почему "чужое"? Это я на инкассаторов нападал.
      - Свидетели не подтверждают. На следственных экспериментах ты путался, толком ничего не мог показать.
      - Я волновался... А свидетели меня просто не узнали. Я же в куртке был, в шапочке, потом все это бросил. Вот меня и не узнали.
      - Тебя очень просили, Перегонцев? Или ты сам все это придумал? Чтобы отсидеться, что-то переждать, а?
      - О чем вы, Эмма Александровна? - Мотыль - сама наивность. - Ничего я не прятался. Совесть замучила, вот и признался. Человека убил, троих ранил. Как на воле с таким грехом жить? А тут священник, есть кому душу открыть, я уже исповедовался.
      - Лучше мне исповедуйся. Полезнее.
      - Милиционеров тоже ты убил?
      - Нет.
      - Но оружие их. Баллистики показали.
      - Может быть. Я не знал этого. Купил по случаю. Я же вам говорил, Эмма Александровна.
      - Говорил. Врал. Просто брехал, как... Ладно, не будем приводить сравнения. - Крайко глазами показала на Мельникова. - Вот его ребята, Перегонцев, всех твоих "продавцов" проверили.
      Никто не сознался, что сбывал тебе стволы.
      - Да кто же сознается?! Они же не дураки. Это статья, срок. На нарах сидеть желающих мало. По доброй воле, по совести сидят такие, как я. А остальные бегают... Пока вы их не поймаете. А этих, у кого купил, как вам поймать: имена они свои могли придумать, ксивы я не спрашивал. Они мне стволы - я им бабки. И разошлись.
      - Ладно, хватит воду мутить, Перегонцев.
      Иди собирай манатки и топай домой. Я тебя освобождаю из-под ареста. Под подписку о невыезде.
      Вот постановление, уже подписанное. - С этими словами Крайко положила перед Мотылем по всем правилам оформленный документ.
      Тот глянул, решительно отодвинул бумагу.
      - Я не пойду.
      - Не пойдешь?!
      - Да, не пойду. Не имеете права выгонять.
      Я сознался во всем, судите. Пусть суд во всем разберется. А вы с ФСБ... хитрите чего-то. Как наживку меня выпускаете, да? Чтоб меня пришили?
      Ха-ха! Как кошка с мышкой играете. Пусть, дескать, походит на воле, мы за ним понаблюдаем, а потом опять сцапаем. Не так, что ли?
      - Ну, если за тобой настоящие грехи есть и мы их докажем, то, конечно, сцапаем, - сухо сказала Крайко. - Чего с тобой церемониться. Но ты все же скажи: почему дал такие дурацкие показания? Кто тебя заставил? Почему? Били тебя парни Мерзлякова?
      - Рассказывай, Перегонцев, не бойся. Мерзляков уже в милиции не работает.
      - Сам ушел? - вскинулся Мотыль. В глазах его зажегся неподдельный интерес к разговору.
      - Попросили. Серьезные проступки допустил по службе.
      Мотыль задумался, не торопился с ответами.
      - Говори смелее, Перегонцев, - подбодрил Костенкин. - Нам истина дороже.
      - Вам истина, а мне перо под ребро...
      - Перегонцев, убийцу инкассатора мы нашли, - сказал молчавший до сих пор Мельников. - Так что врать тебе больше смысла нет.
      - Кто? - вырвалось невольное у Мотыля.
      - Ну, это ты со временем узнаешь.
      - Может, нашли, может, нет, - Мотыль не верил услышанному. - Вы люди хитрые, чего зря не скажете... Эмма Александровна, а можно... с глазу на глаз с вами, а? Как-то я привык к нашим душевным беседам...
      Костенкин и Мельников вышли.
      Мотыль признался Крайко, что инкассаторов взял на себя сдуру, Мерзляков со своими операми били его в служебном кабинете, грозили повесить на него какие-то другие нераскрытые в районе преступления, о которых он, Мотыль, даже не подозревал.
      - Почему ты сразу мне не сказал? - строго спросила Крайко.
      - Я бы сказал, Эмма Александровна... Суда ждал. На суде я бы все равно раскололся, все про этих оперов рассказал. Что ж я, в самом деле, дурак, что ли, за кого-то под расстреяьную статью идти? А Мерзляков... гад этот! Вот кого за жопу брать надо!.. Его правда из милиции выгнали?
      - Правда.
      - И этого... убийцу... тоже нашли?
      - Да, нашли.
      - Ну, гора с плеч! - Мотыль повеселел, оживился. Но в следующую минуту посерьезнел, поскучнел, оглянулся на плотно закрытую дверь комнаты допросов, словно их кто-то мог подслушивать.
      - Может, мне лучше посидеть еще месяц-другой, а, Эмма Александровна? доверительно спросил он. - Чего спешить? Пока вы там разберетесь...
      - Ты кого боишься, Перегонцев? Говори прямо. Или чего?
      - Капитан этот, Мерзляков... Ну, как бы вам сказать, Эмма Александровна. Правильно его из ментовки поперли, правильно! Это такая сволочь! И его не просто гнать надо было, а... Он же повязан с братвой... он...
      - Ну, говори, Перегонцев. Ты же знаешь, я не из болтушек, источники информации никогда не открою. Но и меры против Мерзлякова приму, если надо будет. С кем он связан?
      - Да об этом весь Левый берег знает, Эмма Александровна! Капитан с Кашалотом корешился, они давно уже мертвым узлом повязаны. Мерзляков тачку новую купил, а деньги где взял?
      Менты по полгода зарплату не получают. А Кашалот процветает. Он весь район под себя подмял, они с Мерзляковым и коммерсантов, и братву давили как хотели. Там, если покопать... - Мотыль махнул рукой.
      - Хорошо, заметано. Поработаем, разберемся, - отрывисто, деловито говорила Крайко, понимая, что обиженный Мотыль многое еще может рассказать интересного для уголовного розыска, а, может, и для офицеров Мельникова.
      Надо с ним поработать, надо. У него, конечно, рыльце тоже в пуху. Так просто, даже после побоев, человек брать на себя тяжкую вину не будет.
      Значит, Мотыля самого держали на крючке. Его заточение - практически добровольное - было чьим-то расчетливым, продуманным ходом: надо было прикрыть другого человека.
      Да, надо очень серьезно разобраться с этим Кашалотом и его корешком Мерзляковым. Мотыль дал серьезную информацию, но она пока что общая, а вот поговорить с ним о конкретных делах...
      Пусть этим займутся офицеры Мельникова, она скажет Александру Николаевичу. Вдруг всплывет нечто нужное...
      У себя в блокнотике Эмма Александровна записала твердым почерком:
      1. Допросить Мерзлякова;
      2. Допросить его бывших коллег-оперативников Заводского РОВД;
      3. Вместе с Мельниковым проанализировать связи Мерзлякова - Кушнарева (Кашалота).
      Мотыль подписал протокол допроса и этим же вечером был выпущен из следственного изолятора.
      Глава 25
      ПОТРЯСЕНИЕ
      Работали с Мариной Безугловой все те же Омельченко с Брянцевым. Исходили из желания продавщицы "Братана" помогать службе безопасности. Выбор сделала она сама. Отныне она становилась причастной к тайне, какую знали немногие.
      Разумеется, это - риск, и риск серьезный. Но получить новую и необходимую информацию без помощи Марины Безугловой оперативники управления ФСБ пока что не могли.
      Все окружение Паши отделением Мельникова было тщательно изучено, просчитаны возможные будущие информаторы - те, с кем он мог делиться откровениями, кто мог дать в разработке Шакала неоспоримые доказательства его причастности к убийству милиционеров и нападению на инкассаторов.
      Старший Волков отпадал сразу: в прошлом судимый, всей душой ненавидящий милицию и вообще органы, по-своему любящий сына - разве он скажет о нем что-нибудь дурное?! Наоборот, едва почувствует, что вокруг Павла кругами стали ходить люди из ФСБ или из той же милиции, тут же посоветует сыну избавиться от вещдоков и т.
      п. Урка опытный, знает, что делать.
      К отцу Паши даже приближаться нельзя. Другое дело, обхитрить его, обмануть. Поискать пистолеты дома - под благовидным предлогом, на законных основаниях, с помощью того же РУОПа
      Это вполне реально.
      Нельзя было говорить и с приятелями Волкова-старшего: Жориком и Володей, грузчикамипропойцами. Беспринципные люди, также дружно ненавидящие ментов и органы в целом. Да они сейчас же донесут папаше Волкову, что его сыном интересуются "дяди из серого дома".
      Нет, всех этих людей надо пока оставить в покое.
      Долго обсуждалась кандидатура Веры Ивановны, тещи Павла. Что, если приоткрыть перед ней тайну? Вроде бы она - честный человек, коммунист с большим стажем, не бросившая в мутную пору свой партийный билет, убежденная сталинистка, а значит, сторонница твердого государственного порядка и дисциплины. Может быть, она что-то знает или, во всяком случае, догадывается, имеет какую-нибудь информацию о зяте. Ее, при положительном раскладе, можно прямо попросить поискать дома пистолеты. Павел ведь не порвал с семьей окончательно, бывает у сына, по нескольку дней живет в квартире Веры Ивановны. И почему бы в самом деле не попробовать заполучить ее в помощницы ФСБ?!
      Да, теоретически этот ход можно использовать, но как еще сама Вера Ивановна прореагирует на это, даже на сам намек о серьезных подозрениях в адрес своего зятя? Пожилая женщина здоровьем не отличается - нервная, "заводная". Начнет, чего доброго, кричать, выпытывать у зятя подробности, спугнет Пашу..
      Риск. Серьезный.
      С женой, с Людмилой, поработать?
      И эта кандидатура для откровенных бесед с оперативниками совсем не подходящая, издергана жизнью, неудачным замужеством, больным ребенком, безденежьем. Поведение ее непредсказуемо, может поделиться новостью с матерью, и две издерганные женщины такое устроят...
      Помогла в определенной мере соседка Веры Ивановны. Женщина работала в районном суде делопроизводителем, что к чему, понимала, помочь оперативникам согласилась. Офицеры Мельникова карты ей все не раскрыли, попросили только под благовидным предлогом зайти к Вере Ивановне, поговорить за жизнь, порасспросить о Павле.
      Соседка эту просьбу выполнила.
      Зашла за солью (своя кончилась, а идти в магазин уже поздно), глянула на убогую обстановку в доме Веры Ивановны, посочувствовала ей. Мол, скромно очень живете...
      Словом, тронула больную струну, и Вера Ивановна едва не расплакалась. Растила дочку одна, желала ей счастья, души не чаяла в зяте и внуке, думала, что все у них будет хорошо, для семьи Люды только и жила, все до копейки им отдавала Но вот не заладилось что-то - разбежались по углам, другого и слова не подберешь. Не разведены, нет, у них на развод и денег нет. Паша приходит иногда сюда, с Костиком играет, кроватку вон ему починил, шоколадку принес. Поживет день-два и опять на месяц-другой исчезает. Люда, конечно, тоже с характером, нервная стала, злючка, да как не злиться, не нервничать?! Семья не семья, атак, временное сожительство... С Пашей поговорить? Да что вы, Наталья Алексеевна, думаете, я не говорила? Сто раз говорила! И он вроде бы согласен, что жить так в семье нельзя, что-то надо менять, и Люду не очень-то обвиняет. Он вообще-то скрытный человек, в себе чтото носит, душу никому не раскрывает. Рос без матери, папаша вон не просыхает, сидел Чему там, дома, паренек мог научиться?.. Нет-нет, Наталья Алексеевна, вызвать Пашу на откровения невозможно, я пыталась не раз. Ничего он не скажет. Я его, если честно сказать, не понимаю. И немного боюсь. Есть что-то в нем такое... Странный он, напряженный внутренне, это чувствуется. Если разозлится и глянет на тебя... мороз по коже, честное слово! Я думаю, такой человек и убить может. Я уж Людмиле своей говорю: не зли ты его, дурочка, чтоб подальше от греха.
      - А Люда что?
      - Ну, она себя с ним попроще ведет, жена всетаки, женщина, наверное, в постели они как-то решают свои проблемы. Но все равно. Замкнутый очень Паша, Наталья Алексеевна, трудно мне с ним. А Люде и подавно.
      - А Костика он любит, как вы думаете, Вера Ивановна?
      - Знаете, я однажды свидетелем такой сцены была: Паша пришел сильно выпивши, бананов Костику принес, сидел с ним на диване. Что-то ему говорил, по голове гладил. А потом - вы не поверите, Наталья Алексеевна! заплакал. Я вошла к ним в комнату, он отвернулся, слезы вытер и ничего не говорит. Просто не отвечает на мои вопросы, и все. А у Костика не спросишь, он только сейчас стал отдельные фразы говорить. А то все: "Ба-ба" да "бу-бу"! Это он стреляет так, у него игрушечные пистолеты есть, ружье... Паша ему приносит. Он все игрушки ему такие покупает: наручники, наганы, ножи... Я как-то сказала:
      чего, говорю, Паша, ты ребенку психику портишь с таких лет?
      Вера Ивановна горько вздохнула.
      Пожаловалась потом, что зять может без всяких объяснений исчезнуть на продолжительное время, потом снова объявится, поживет... Наверное, у него есть какая-то бабенка, Люда с ума сходит. Деньги приносит, говорит, с отцом на рынке подработали, машину какую-то разгружали...
      Охо-хо-о... Конечно, Наталья Алексеевна, я с вами согласна: какая это семья? Мучают только друг дружку. Поверите, сердце кровью обливается, как начну об этом думать. Все глаза выплакала. Думала: может, я Паше мешаю? Может, они без меня лучше бы жили?.. Поскорей бы убраться на тот свет, что ли... Зажилась, хватит.
      - Скажете тоже, Вера Ивановна! Только и пожить теперь, внуков понянчить. Помочь надо молодым.
      - Да какая же из меня помощница?! Господи!
      На пенсию живу, и ту по три-четыре месяца не выплачивают. Хоть в петлю лезь!..
      Вот так и поговорили соседки, разговор этот мог быть бесконечным, как сама жизнь.
      Ушла разведчица Наталья Алексеевна практически ни с чем, если не считать баночки соли в руках да признаний Веры Ивановны в том, что зять ее очень скрытный человек, с Людмилой живут плохо, и вообще он может убить...
      Для оперативников это была нужная информация, изучался характер Паши, его привычки, поведение. Для аналитиков такая информация просто необходима.
      Оперативники сделали вывод: ни с Верой Ивановной, ни с женой Павла, Людмилой, говорить откровенно, доверять им хотя бы часть тайны - нельзя!
      ...Сам случай помог сделать обыск в квартире Волковых, у отца Павла.
      Сошлись интересы управления ФСБ и местного РУОПа на Дмитровском рынке. ФСБ подбиралась к Паше через его родителя и жену, а РУОП свое молотил: раскручивалось крупное хищение на кондитерской фабрике - через ворота предприятия уплыла "налево" большая партия дорогих конфет, целая фура. И вот коробки с этими конфетами и появились на Дмитровском рынке. Директор фабрики обратился в РУОП (у него было давнее знакомство с его начальником, генералом Колесовым), тот - хотя дело и было не совсем по профилю серьезного этого учреждения - приказал своим парням поработать...
      Естественно, что офицеры обоих управлений - ФСБ и РУОП - знают друг друга: Омельченко с Брянцевым повстречали на рынке оперативников генерала Колесова, поговорили, выкурили по сигаретке. Разумеется, ни те, ни другие подлинного своего интереса к территории рынка не выказали, но своему непосредственному начальству доложили - так, мол, и так. При этом Мельников предложил своему генералу Николаеву хорошую идею: под видом поиска конфет сделать обыск на квартире Волковых. Через руки грузчиков, как выяснилось, партия коробок прошла, грузили эти коробки Волков-старший, Жорик, Володя... Словом, вся компания.
      Николаеву идея пришлась по душе, он снял трубку, переговорил с Колесовым, попросил помочь. Всех карт не раскрыл, но в РУОПе тоже сидят умные головы, объяснять подробности им вовсе не обязательно.
      Короче, офицеры РУОПа нагрянули на квартиру Волковых с обыском, отец Павла и Валентина собирались на работу, а Павел ночевал-поживал в тот день у Марины.
      Конечно, и Волков-старший, и Валентина появление милиции восприняли с большой тревогой - им было отчего беспокоиться. Но по ходу обыска оба постепенно успокаивались: их не спрашивали ни о братьях Махарадзе, ни о пропавшем "КамАЗе". Сыщики искали... конфеты, о них и спрашивали.
      Ну, гора с плеч. Тут у Волковых было все в порядке. Во-первых, ничего компрометирующего в квартире не было. Во-вторых, к хищениям на кон-.
      дитсрской фабрике Волковы никакого отношения не имели, шабашка по перегрузке конфет подвернулась им совершенно случайно (офицеры РУОПа это знали). В-третьих, у Волковых искали совсем не то, что их могло бы по-настоящему обеспокоить.
      Офицеры РУОПа не знали о прошлогодней истории, связанной с грузинскими предпринимателями, они искали оружие...
      - Наркотой не балуешься, хозяин? - простецки спросил один из сыщиков РУОПа, когда довольно-таки детальный обыск был произведен.
      - Водки хватает, буду я еще себя этой гадостью травить, - вполне резонно и честно отвечал Волков-старший. - Но ты ищи, ищи, полы можешь поднять, штукатурку порушить... Может, где тайник у меня замурован.
      Совет насчет полов был правильным, но теперь излишним, так как офицеры тщательно и незаметно для хозяев осмотрели каждый его сантиметр: краска везде была нетронутой, давней.
      А вот что касается мебели, то вся она была осмотрена от и до. И особенно в комнате, где жил Паша
      Пистолеты не обнаружили.
      * * *
      Сдав ларек сменщице, Надежде, Марина стояла на остановке у Дворца шинников, ждала автобус.
      Был уже вечер, девятый час, ветрено и холодно, неуютно после теплого киоска, не спасало даже длинное, из тонкой кожи крэк пальто.
      Выбираться из этого "медвежьего угла" в такое время весьма проблематично, вечером общественный транспорт ходит через пятое на десятое, ждать автобус приходилось и по часу, и Марина решила, что возьмет машину, черт с ней, с десятитысячной. Заработает. К тому же в автобус, судя по собравшейся толпе, ей не влезть, первыми там окажутся вон те, в кожанках и блатных кепочках, а что касается женщин... Ну что тут говорить, российские нравы известны.
      Стоило Марине только выйти на проезжую часть, как к ее ногам подкатили "Жигули", дверца в машине распахнулась и из дохнувшего теплом салона позвали: "Садитесь, Марина!"
      Она наклонилась, заглянула.
      - А, это вы! - сказала без особой радости.
      - Садитесь, садитесь, нам по пути. - Брянцев хлопал рукой по заднему сиденью, где сидел и сам.
      "Ждали, - поняла Марина. - Знают, когда я меняюсь. Да ладно, чего теперь!"
      Залезла в машину, подобрав длинные полы пальто, поздоровалась. В салоне был рай: тепло, играла музыка. Приятный голосок Надежды Кадышевой распевал знакомую песню:
      За мои зеленые глаза Называешь ты меня колдуньей.
      Говоришь ты это мне не зря - Сердце у тебя я забрала-а...
      Вел "Жигули" Омельченко. Отъехав от остановки, приглушил магнитофон, притормозил у кромки тротуара. Спросил, обернувшись к Безугловой:
      - Как настроение, Марина?
      - Да как... работаю. Не ждала вас, если честно.
      - Ну, мы иногда являемся без приглашения, - Андрей улыбнулся. Смотрел он на нее открыто, дружелюбно, с интересом.
      "А ничего мужик, - подумала Марина. - Была бы другая ситуация, можно было с ним и любовь закрутить. Хотя они, эти чекисты, все закомплексованные, следят друг за дружкой. И водку, поди, не пьют, и на хороших баб не заглядываются. Служба превыше всего, звездочки. А интересно, чего они своим бабам в постели говорят?
      Про шпионов, наверное, рассказывают, про погони, да про нас, грешных дурочек. Вот, мол, знаешь, дорогая, подловили мы тут одну..."
      - Дома как дела? - спросил Брянцев.
      - Нормально. - Марина не знала, что именно интересует ФСБ в ее домашних делах, не стала уточнять, и они свой вопрос не развернули. Значит, просто так спросили, лишь бы не молчать.
      - Ну что ж, хорошо, - Омельченко включил лампочку над головой. В машине стало светлее и как бы просторнее. Марина шевельнулась, почувствовала, что сейчас состоится какой-то важный для нее разговор, внутренне приготовилась к нему. От ее движения по салону поплыли ароматы - она любила дорогие духи, умело пользовалась ими, знала, что все эти "Шанели" и "Д'Ореаль-Париж" хорошо действуют на Павла в сексуальном плане, вообще, на мужчин, и потому "дорогой водички" не жалела. Марина следила за собой, за своим телом и бельем, почитывала всякие откровения в "самой массовой газете России" - "СПИД-инфо" с толстенно-округлым пенисом на обложке, составленным из заглавных букв названия, вылавливала то, что нравится мужчинам в женщинах и что им не нравится. Почитывал газету и Павел, когда бывал у нее, довольно быстро при этом заводился, разглядывая голые задницы красоток либо их крутые грудибулки, меж которыми маньяк-фотограф помещал то все тот же фаллос, то боевую гранату "Ф-1"...
      Такие секс-бомбы заведут, конечно, кого хочешь!
      Павел уже несколько дней не приходил, Марина соскучилась по его ласкам, но звонить ему домой не стала: во-первых, хотелось, чтобы сам позвонил, во-вторых, не хотела общаться ни с кем из его домашних - преждевременно.
      - Ну что ж, хорошо, - повторил Омельченко, и в голосе его прозвучала решительность. Видно, он хотел сказать что-то такое, что дается не сразу и к чему надо подготовиться. - Марина, мы вас все же хотим попросить... учитывая ваше добровольное желание помогать нам...
      - Да не тяните кота за хвост, говорите, - грубовато сказала Безуглова. - Курить можно?
      - Конечно, курите! - Брянцев сейчас же поднес ей зажженную газовую зажигалку.
      - Мне больше не надо намекать, господа офицеры. - Она выпустила дым в приспущенное стекло дверцы, добавила, как отрезала: - Я сама решила.
      - Что ж. Тогда буду краток. - Омельченко кашлянул в кулак. - Нас интересует один человек, Марина. Теоретически он может оказаться среди ваших знакомых. И практически, честно говоря, тоже.
      - Вы знаете имя этого моего знакомого? У вас есть его фотография?
      - Есть.
      - А почему он вас интересует? Что он такого натворил, что им заинтересовалась госбезопасность?
      - Он убийца.
      - Вот как?!
      - Да. Причем очень опасный. Хитрый. Осторожный.
      - Он... действительно среди моих знакомых?
      - Мы так думаем. И повторяю, что вы вправе отказаться в данном случае помогать нам. Это опасно.
      - Если я вам... помогу, вы оставите меня в покое?
      - Да, при условии, что вы не станете больше возиться с наркотиками. Рано или поздно вами все равно заинтересуются.
      - Понимаю... А что от меня сейчас требуется?
      И могу я посмотреть на фотографию этого... киллера?
      - От вас требуется... и мало, и много. Пообщаться с ним. Задать кое-какие интересующие нас вопросы. Ответы, разумеется, сообщить нам.
      - А если он... догадается, что я... ха-ха! - подосланный казачок? Как в этих, в "Неуловимых мстителях"? Тогда что? Он и меня пришьет?
      Омельченко нахмурился. Разговор, конечно, принимал очень серьезный поворот.
      - Я же сказал, вы можете сейчас, сию минуту отказаться. Задание действительно опасное. Оно связано с риском, несомненно.
      - Задание?!
      - Назовите это по-другому, как вам нравится.
      Просьба знакомых офицеров из ФСБ. Сути это не меняет. Вы же сами сказали Мельникову...
      - Я помню, что сказала.
      Марина глубоко, тревожно задумалась. Она в самом деле почувствовала опасность, еще даже не предполагая, с кем именно ей придется иметь дело. Испытание было для нее впереди. Но в любом случае ей честно и прямо сказали, предупредили: нужно пообщаться с убийцей. Неужели кто-то из тех, кого она знает, с кем разговаривает, быть может, улыбается этому человеку, любезничает с ним - киллер?! Господи, а что ему стоит в таком случае поднять руку и на нее? Ведь если она начнет что-то у него такое выпытывать, на что-то намекать, а он сообразит...
      Да, но, наверное, она должна подумать, как и что спрашивать. Хотя этому учат, как ей помнится из читанных когда-то шпионских романов, в специальных заведениях, тренируют. Советуют, как отступить, выжидать, с какой стороны зайти снова, если что-то не получается. Нельзя же в самом деле совать в самое пекло человека, который совершенно в этом деле ни бум-бум!
      Конечно, она может схитрить. Эти парни из ФСБ могут попросить ее о чем-то конкретном, что для нее не под силу. А она сделает вид, что работала, что-то пыталась сделать, но у нее ничего не получилось. Это же все объяснимо, естественно! Они поймут.
      На рожон-то ей, на нож зачем лезть?
      Правда, всегда можно почувствовать ту черту, за которую переходить опасно. И она постарается ее почувствовать, не ребенок. Взрослая деловая женщина, мать пятилетней Ксюшки, в меру образованная, тертая жизнью тетка. Неужели не сообразит?!
      Согласится. У нее и выбора-то особенно нету.
      Рискнет, а там как Бог на душу положит. Зато сразу отвяжется от ФСБ.
      Да, надо выкрутиться. Надо всех этих мужиков, какие втянули ее в историю, обмануть. Сделать вид, что и тем хочет помочь, и про тех ничего дурного не знает. Не может узнать. Разыграть при этом покорность и послушание, постараться быть правдоподобной. Но все же и что-нибудь узнать по мелочам. Про этого киллера. Чтобы ФСБ отвязалась. Скажет потом, что ей это задание оказалось не по зубам. Она же не у них в управлении работает, в чекистки не записывалась.
      Но тогда ей дадут другое задание, она может стать постоянным информатором ФСБ... А что делать? Дамоклов меч над ее головой пока что висит, объяснительная у них, наркотики - тоже, идиоты эти, наркоманы, ее заложили... Теперь она на крючке у фээсбэшников, как бы себе и не принадлежит.
      Вот сволочь этот Мосол! В какую историю втравил, в какую зависимость вогнал. Как в угол бильярдный шар закатил! В сетке, в капкане! Ни туда не прыгнешь, ни сюда.
      Ладно, она согласится помочь ФСБ. Она убедилась уже, что это - люди слова, с ними можно иметь дело. Пообещали - значит, выполнят.
      Надо рискнуть. А потом сделать всем ручкой.
      И Мосолу, и этим ублюдкам-наркоманам, и ФСБ.
      Будет спокойно сидеть в киоске и торговать. Дороже свободы, конечно, ничего нет. У нее - Ксюшка, мать. Про это она, Марина, всегда должна помнить.
      А вообще эти парни из ФСБ тоже ведь рискуют. И очень. Открыть ей такую тайну... про убийцу!
      Но, видно, они решили, что ей это можно доверить. Да она и в самом деле баба не болтливая, язык у нее от новостей не чешется. Она и про Кашалота кое-чего знает, и про того же Мосола. Те еще мужики. Тут копнуть, так...
      Все! Она ничего не знает, она все забыла. Хорошо и давно усвоила: распускать язык - себе яму копать. Лучше поступить так, как она решила: схитрить. Потянуть время. Выждать. Сделать вид, что работает на ФСБ, выполняет их задание.
      А жизнь потом сама все расставит на свои места.
      - А что я конкретно должна делать? - спросила она Омельченко. - О чем надо спрашивать этого человека? Что вас интересует? И, позвольте спросить: если вы знаете, что этот человек когото действительно убил, то почему вы его не арестуете?
      Офицеры заметили ее волнение, напряженность в голосе и лице. И прекрасно, конечно, понимали ее душевное состояние.
      Вопрос Марины был вполне резонным, прямым, на него и отвечать надо было так же - прямо.
      - Марина, - сказал Омельченко как можно спокойнее. - Мы знаем этого человека, да, но пока что он просто подозреваемый. Нам нужны доказательства его вины. Подтверждения. Улики.
      Вещественные доказательства. Сейчас, сегодня, мы вас ни о чем конкретном просить не будем.
      Покажем фотографию, а уж вы сами решите... Но вы должны прежде всего подписать вот этот документ о неразглашении сведений оперативного характера. - Андрей взял из рук Брянцева заготовленный бланк. - Сами понимаете...
      - Понимаю, - перебила Безуглова.
      Скользнув взглядом по листку, Марина поставила свою подпись. Потребовала:
      - Показывайте фотографию!
      Открыв папку, лежащую на переднем сиденье, Омельченко вынул оттуда снимок, положил его на колени Марины.
      - Паша?! - вскрикнула Безуглова. - Н... не может этого быть! Господи, да вы... вы не ошиблись, ребята?! Это же... это же... - и она чуть не сказала: "Это же мой Павлик!"
      Руки Марины дрожали. Левой ладонью она прикрыла рот, который, казалось, закричал на весь белый свет, а правая рука поднесла фотографию к самым глазам, вертела ее так и сяк, тянула к свету, к тускло горящей в салоне лампочке.
      - Не может этого быть, - повторила она потрясенно, потерянно, убито.
      Павел смотрел с фотографии куда-то вбок, в сторону. Был он снят у подъезда ее дома, она тотчас узнала козырек навеса у входной двери, железный большой ящик, какой оставили слесаряремонтники из домоуправления, там они прятали свой сварочный аппарат, всякие дефицитные железки...
      Потрясение Марины было сильным. Даже когда ее поймали с этими пакетиками опия, и то волновалась меньше. И когда муж бросил ее с крохотной Ксюшкой, она нашла в себе силы...
      Паша! Человек, с которым она связывала большие надежды, которому она наговорила столько ласковых, ночных слов, идущих из самой души...
      И он - убийца?!
      Невольные, безудержные слезы покатились из ее глаз. Она не хотела, чтобы их видели сотрудники ФСБ, отвернулась к окну, все еще держа в руках фотографию Павла. Значит, они, эти вежливые молодые люди, офицеры госбезопасности, все знали? Раз они фотографировали его возле ее дома, следили за ним. Значит, они и с наркотиками ее поймали, чтобы потом...
      Ладно, ладно, не об этом теперь речь. Теперь надо думать, как быть. Они ведь хотят, чтобы именно она помогла, она, Марина, любовница Павла!
      Господи, помоги-и!
      Прошло несколько минут томительного тревожного молчания. Безуглова напряженно размышляла над ситуацией, молчали и Омельченко с Брянцевым. Конечно, после такого открытия женщина должна была прийти в себя.
      Офицеры терпеливо ждали.
      - Так что все-таки я должна делать? - Голос Безугловой стал глуше, в нем появились решительные, злые нотки.
      - Во-первых, успокоиться, взять себя в руки, Марина, - посоветовал Омелъченко. - Ничего страшного пока не случилось. И делать пока ничего не надо. Придите в себя. Мы понимаем, что значит увидеть эту фотографию. Любой из нас повел бы себя так же. Это надо пережить.
      Он взял из рук Марины снимок, сунул его в папку.
      - Хорошо, - сказала она. - Я все поняла.
      Отвезите меня домой. Я вам позвоню.
      Глава 26
      КОШМАРНЫЙ СОН
      Дома Марину ждал еще один сюрприз.
      Едва она открыла дверь, как в коридор выбежала Ксюша: в короткой красной юбочке и нарядной кофточке, с красным же бантом на голове. Радостная, счастливая, кинулась к матери на шею, затормошила:
      - Мамочка! Мамочка! А мы с бабушкой давно уже приехали. Думали, ты дома, а тебя нет. Мама, а у бабушки Лизка четырех котят родила, я видела... ой, они все мокренькие были, слепые. Лизка их облизывала язычком, поняла? А можно, я потом сюда котеночка привезу? Один такой пушистенький, и хвостик у него пушистенький ..
      - Ну, пусть сначала подрастут, Ксюшснька, а там решим.
      Вышла в прихожую мать - суровая, с аскетическим лицом, высокая старуха. Нежностей по отношению к Марине никаких не проявила, сказала без улыбки.
      - Здравствуй. Что это ты бледная такая?
      - Да голова что-то болит. Целый же день в киоске сидела, без свежего воздуха.
      - Я там картошки почистила. Сварить или пожарить? Тебя ждали.
      - Как хочешь. Мне все равно.
      Мать ушла на кухню, загремела кастрюлями, а Марина, сняв верхнюю одежду, пошла с дочкой в комнату, слушала и не слушала ее лепет о котятах, курочках, о соседском мальчишке, который зимой кидал им в окна снежки. А бабушка потом пошла с хворостиной, и мальчик убежал...
      Марина кивала головой, делала вид, что ей все это очень интересно, даже вопросы задавала, чтото уточняла и переспрашивала, поощряла дочку рассказывать, а сама была далеко-далеко...
      Потом они ужинали, смотрели телевизор и после выкаблучиваний розового Хрюши и туповатого Степашки Ксюша пошла спать.
      - Хочу в цирк! - заявила она уже в кровати, обнимая мать. - Бабушка сказала, что у вас тут кошечки выступают и собачки. Она это на афише прочитала, когда мы с автовокзала ехали, поняла?
      - У "вас"! - улыбнулась Марина. - Это твой город, маленькая, твой цирк. Ты тут, в городе, родилась, это твоя родина. Поживешь, пока вырастешь, у бабушки, а потом домой приедешь, тут будешь всегда жить. Поняла?
      - Ага. Ну это я так, мамуленька, я просто отвыкла.
      Марина поцеловала дочку, закрыла дверь в комнату, пошла к матери. Та сидела перед телевизором. рассказывали про какого-то Березовского, который одной ногой вроде бы жил в Израиле, а другой в России, про украденных в Чечне журналистов. Выступал и генерал Лебедь, но в гражданском пиджаке, ревел в микрофон: "Главное, мы прекратили войну. А парней этих найдем. Это я вам гарантирую!"
      Мать выключила телевизор.
      - Голова аж гудит, кажный про свое. . Как живешь, Марина, расскажи. Давно уж не видались, зима прошла. Ты что-то редко стала ездить.
      Я и говорю Ксюшке: поедем-ка мать твою проведаем. Жива она там, аи нет?
      - Да что со мной сделается!.. Грипп был, я не поехала, думаю, Ксюшу еще заражу... Потом у нас сразу две продавщицы бюллетенили, шеф меня попросил, я по двенадцать часов в ларьке сидела, с утра до ночи. Придешь, бухнешься в постель, поспишь, да к восьми опять на работу. Так вот и зима прошла.
      - Ну а платит-то он тебе хорошо?
      - Нормально. "Лимон", конечно, не получается, но около того. Я даже кое-что откладываю, для Ксюшки. Через год ей в школу, а теперь один ранец сто тысяч стоит. Сразу девке несколько "лимонов" потребуется... Вы-то как? Не болели?
      - Ксюшка сопливила немного, дак я ее совсем на улицу не пускала. А я сама ничего, обошлось.
      Мать, не торопясь, рассказала о деревенских новостях, о соседях и родственниках, о курах, которые стали что-то хуже нестись, о тех же котятах, каких Лизка принесла аж пять штук, и теперь надо думать, что с ними делать...
      И снова Марина слушала и не слушала. Стоял перед глазами снимок Павла...
      - Встречаешься с кем аи нет? - без всякой дипломатии, напрямую спросила мать. - Я Ксюшку-то могу и до школы подержать. Поживи одна.
      Марина вздохнула
      - Да ходит тут один...
      Объяснять матери, наверное, больше ничего не стоило, она поняла, что у дочери новый брак пока что не намечается, не встретила, видно, подходящего человека.
      Да, с дитем выйти замуж сложнее. Да и годов Марине уже немало, не девчонка. Охо-хо-о...
      Поговорили еще - о здоровье, о парниках под огурцы, о погоде - да и разошлись по комнатам:
      бабка легла с внучкой, а Марина - в своей комнате.
      ...Где-то около полуночи в дверь позвонили.
      У Марины екнуло сердце: "Павел!" Подхватилась, накинула халат, вышла в прихожую.
      - Кто?
      - Я. Открой, Марин!
      Конечно, она узнала его голос. Сердце заколотилось, будто загнанное. Открывать - не открывать? Сказать через дверь, что не одна, гости, что лучше ему совсем теперь не приходить...
      Звонок повторился - на этот раз длинный, нетерпеливый, раздраженный. Павел явно там, за дверью, разозлился на ее медлительность.
      Она не выдержала, щелкнула замком.
      Павел - пьяный, весь какой-то расхристанный, шагнул через порог, сразу же полез лапать ее.
      - Тише ты! Мама с Ксюшей приехали! - Она сорвала с себя его руки.
      Койот несколько притих, оглянулся на закрытую дверь в большую комнату, стал снимать куртку.
      "Вот наглец! - думала Марина, с неприязнью глядя в спину Павла, не в силах унять мелкую противную дрожь в ногах. - Лезет в дом без всяких церемоний. Хоть бы разрешения спросил - не муж ведь! Должен хоть что-то понимать".
      Однако крепко поддавший Койот ничего понимать не хотел и на выражение лица Марины не обращал внимания.
      - Мы... тихо, тихо... - Он снова растопырил руки, и уже в носках, без ботинок, пошел на кухню. - Попить дай, Марин, в горле пересохло.
      - Может, ты уйдешь? - с надеждой в голосе спросила она. - Неудобно все же.
      - Куда же я ночью пойду, что ты! - Он дернул пьяной головой. - Объясни, что... живем...
      Чего это ты так смотришь на меня? А? Будто я у тебя год назад "лимон" занял и не отдаю.
      Он хохотнул, дурачился, но все же почувствовал в ней что-то новое, изучающий взгляд, насторожился. Чутье у Койота было звериное.
      Марина отвела глаза.
      - Назюзюкался, вот и смотрю. Чего это ты так напился? Рот вон набок съехал, и губы куда-то делись... Одна щель осталась, как...
      Марина невольно прыснула, не договорила.
      Действительно, сравнение показалось ей удачным.
      Перекошенная щель Койотового рта сплюнула несколько слов:
      - Что-то ты, пухленькая, кочевряжишься, а?
      Полез к ней снова, сжал груди, но она сняла его руки решительно и поспешно. Но действия свои постаралась смягчить объяснением:
      - Спать хочу, устала на работе. А ты разбудил.
      - Сейчас, чаю попью и ляжем, - сказал Койот совсем по-домашнему.
      Марина напряглась.
      - Я нездорова, Паша, - сказала она. - Может, ты все-таки уйдешь? Я тебе денег дам на такси. Мать дома, ребенок. И вообще...
      Он, конечно, никуда не пошел. Отыскал в холодильнике бутылку пива, выпил ее, посидел, покурил... Потом разделся до трусов, пошлепал в спальню...
      * * *
      Огромная, с обвисшими розовыми, почти достающими до земли сосцами сука, раскрыв зубастую, с желтыми клыкам пасть беззвучно и мощно кинулась на Койота. Она прыгнула издалека, метров с десяти. Конечно, никакая другая собака не способна пролететь по воздуху такое расстояние, но эта, лесная, пролетела. У нее вдруг появились между лапами, как у белки-летяги, перепонкикрылья, с их помощью она летела медленно, не торопясь, поворачивая оскаленную пасть туда-сюда, словно примеряясь к нему, Койоту, целясь, куда бы вцепиться побольнее и надежнее. На нее, на эту распластавшуюся в воздухе, с болтающимся розовым, сиськастым, увешанным будто сосульками, брюхом собаку даже смотреть было страшно. Особенно пугало это беззвучие - ведь собаки обычно рычат при нападении, лают, добавляя страха своему противнику, а эта летела молчком.
      Койот закричал, но голоса своего не услышат, просто открывал и закрывал рот, инстинктивно схватившись обеими ладонями за горло. Он понял, почувствовал, что собака целит вцепиться прямо в шею, - выдавал взгляд.
      Псина все же не рассчитала, ей не хватило каких-то полметра. Она тяжело шлепнулась на все четыре лапы на землю, схватила Койота за ногу.
      Это же та.. Но почему живая? Он же ее загрыз!..
      Ногу пронзила острая боль, псина прокусила мякоть, стала перебирать челюстями, боясь, видно, выпустить штанину. Ага, значит, она избрала эту знакомую ему тактику - подбиралась к горлу постепенно, исподволь.
      Что ж, хорошо. У него свободны руки, и сейчас он схватит ее за горло, сдавит... Это ему тоже знакомо. Сейчас вот она чуть-чуть повернет голову...
      Но псина оказалась не одна. Из зарослей молодых сосенок к ней, так же беззвучно, раскрыв пасти, летели щенята - подросшие, с сильными толстыми лапами, с острыми молодыми зубами.
      У двоих были раскроены черепа - из ран торчало что-то красное, кровавое, а двое других внешне были здоровыми... Как же так?!
      Подлетев, щенята кинулись на него со всех сторон, отбиваться пришлось чем попало. Повисшая на штанине сука уже добралась до бедра, схватила коленную чашечку, стала вырывать ее из колена, перебирала зубами все выше и выше.
      Койот уже близко видел ее мертвые круглые глаза, желтые длинные клыки, впившиеся ему в тело. И она, сука, смотрела ему прямо в глаза. И он вдруг понял. "Да это же сама СМЕРТЬ!"
      Глаза псины в какой-то момент превратились в человечьи. Койот где-то видел их... Чьи?
      И вдруг вспомнил - инкассатор, сидевший за рулем "УАЗа"! Он, Койот, обегал машину, и глаза шофера-инкассатора в упор следили за ним. В них тогда не было страха, он появился мгновение спустя, когда Койот выстрелил, и парень понял, что он - убит...
      - Помогите-е! - закричал Койот что было силы. - А-а-а-а-а-а...
      Но его голоса опять никто не услышал. Да и кто бы мог услышать его здесь, в лесу, вдали от жилья, на пустынном участке железной дороги?!
      Но все же он увидел, что от сосенок к нему на выручку бежали какие-то люди. Двое из них были в милицейской форме, трое - в пятнистом камуфляже. Все вооружены пистолетами "Макарова", все стреляли в его сторону, и он, Койот, был уверен, что люди стреляют по страшной суке, повисшей на нем, и по ее щенятам. Но пули вдруг стали рвать его тело, а милиционеры и эти, в камуфляже, закричали: "Держитесь, собачки-и...
      Мы сейчас! Мы поможем... мы прикончи-и-и-им его-о!"
      Господи, ему же знакомы все эти люди...
      - А-а-а-а-а-а-а-а-а-а... - застонал Койот на всю квартиру, и Марина, не сомкнувшая глаз рядом с ним, стала трясти его за плечи.
      - Павел! Ты что? Проснись! Слышишь?! Ты чего кричишь?
      Он сел в постели, помотал головой. Простонал:
      - Я же их убил! Откуда они взялись?!
      - Кого... убил, Паша? - У Марины перехватило дыхание.
      - Да ментов этих... у Дома офицеров... инкассатора... собак в лесу! А они... они все на меня...
      живые!!! Почему?!
      Марина онемела. Значит, все, что ей говорили - правда? Павел, ее любовник, - убийца?!
      Она замерла ни жива ни мертва, свесив ноги с дивана, не шевелилась. Павел приходил в себя, осмысленно пробормотал:
      - Приснится же такая чертовщина! Все в башке перемешалось. Как будто ментов каких-то убивал... собака в лесу... Я тебе рассказывал, помнишь, Марин? Про собаку-то!
      - Да вроде рассказывал, - она зябко повела плечами, не оборачивалась, боялась, что он увидит ее лицо.
      - А теперь... бред какой, а! Что я еще говорил, Марин?
      - А я помню? Кричал: "Помогите!" Я тебя сразу толкать стала.
      - Нет, я еще что-то говорил. - Он явно встревожился. Грубо вдруг повернул ее к себе, заглянул в лицо. Молча рассматривал, хотел что-то на нем прочитать, но Марина уже взяла себя в руки.
      - Пить надо меньше, Паша, - сказала она и притворно зевнула. Перепугал меня до смерти. Не знаю, как бы Ксюшу не разбудил. Пойду, гляну.
      - Не ходи! - он сжал ее плечи. - Никого я не разбудил. Спят.
      Она поняла, что он боится ее отпустить, может, подумал, что она скажет матери или, того хуже, - куда-нибудь позвонит.
      Сон у обоих пропал.
      - Я про каких-то ментов кричал, а, Марин? - Он снова повернулся к ней, смотрел напряженно, с тревогой. Ночник у изголовья освещал его искаженное лицо, полуоткрытый, тяжело дышащий рот, воспаленно блестевшие глаза. - Ну! Вспомни!
      - Может, и кричал... я не расслышала, Паша Я спала, слышу, ты закричал. Я испугалась, поняла, что тебе что-то приснилось, и сразу тебя растолкала. Успокойся, давай спать, рано еще.
      - Светает уже. - Койот встал, потушил ночник, постоял у окна. Глядел на просыпающийся двор, на дворничиху, скребущую метлой захламленный асфальт, на торопливо пробежавшую куда-то по делам мужскую фигуру...
      "Может, и правда она ничего не слышала? - думал Койот. - Или не поняла? А если поняла?
      Одно дело, Кашалот вычислил, догадался, а другое - Марина..."
      Пригрозить ей?
      Но пригрозить - значит подтвердить спрыгнувшее во сне с языка Тогда она наверняка будет знать, с кем имеет дело.
      Откуда этот кошмар?
      Правда, пить надо меньше.
      Но как не пить, когда эти покойнички в форме стали являться к нему все чаще. Он и пьет-то потому, что надеется на хороший крепкий сон.
      Да, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Пить в любом случае надо меньше.
      И говорить с Мариной на эту тему - о покойниках - опасно.
      Но как все-таки убедиться в том, что она ничего не поняла? Слышала же, это точно!
      И можно ли быть теперь уверенным в том, что она не скажет кому-нибудь о странных снах своего любовника?
      Ч-черт!
      - Марин! - беспечно сказал он, возвращаясь в постель, чувствуя, что она не спит. - А что я все-таки болтал?
      - Да Господи, ну я же сказала! - Она стала заворачиваться в одеяло поплотнее. - Ну чего ты ко мне с этими глупостями пристаешь? Пей поменьше, и спать хорошо будешь. А то вообще допьешься до белой горячки, воевать с кем-нибудь тут станешь...
      - Да, пить, конечно, надо бросать... Печенка стала пошаливать, и вообще.
      Он обнял ее - теплую, мягкую, податливую.
      Марина подыграла ему.
      - Паш, - сказала она затаенно. - Мать у меня вечером спрашивала: как, мол, женихи-то?
      Встречаешься с кем? Я про тебя намекнула. Хороший, говорю, парень, только вот робкий, никак не насмелится предложение сделать. Чего еще ей говорить? Она же утром увидит тебя, надо, чтобы в одну дуду.
      - Ну, скажи как есть. Мол, не разведенный еще, сынок там, в той семье. Денег на развод нету.
      - Может, не надо ей, матери, про Людку твою говорить?
      - Как хочешь. Мне чего прятать? Все равно узнает. В общем, смотри сама.
      - Да я смотрю... Зиму мы с тобой прожили, ты о женитьбе ни слова. Пора уже и решать чего-то.
      - Чего спешить? Ты обожглась с первым мужем, и у меня семейная жизнь не получилась. Не спеши. Погуляем. Пуд соли съедим вместе, тогда и будем решать. Ты записывай на бумажку, сколько соли кладешь... Чего ты дрожишь-то? И руки какие-то холодные. Положи-ка их вот сюда, согреются... ну вот, другое дело.
      Она молча выполнила его прихоть. Потом вяло, без интереса, отдалась его ласкам.
      "Пашка - убийца. Убийца! - думала Марина. - Троих убил, сам сказал... ранил столько же... Значит, это он был тогда у Дома офицеров, он нападал на инкассаторов... Господи! Страшното как! А вдруг догадается, что я все слышала, поняла... И Ксюшка как раз дома, мать... Что мы, бабы, можем сделать? И не отпускает из комнаты, как почувствовал что-то... Спать теперь нельзя, ни в коем случае! Сонных передушит всех, уйдет. И знать никто ничего не будет. Никто же не видел, как он ночью явился ко мне... Господи, зачем открыла, зачем пустила его?!"
      Потом она притворилась, что засыпает, а Койот окончательно успокоился, отвернулся к стене...
      * * *
      ...Он почувствовал на себе чей-то внимательный, пристальный взгляд, невольно вздрогнул и открыл глаза
      У постели стояла маленькая сероглазая девочка, одетая в заячью шубку и красную вязаную шапочку.
      - Ты кто? - спросила она.
      - А ты кто?
      - Я - Красная Шапочка. Видишь, во что я одета. Я гулять с бабушкой иду.
      - А... Ну, в таком случае, я - Серый Волк.
      Она радостно улыбнулась, коснулась мягкими теплыми пальчиками небритой щеки Койота.
      - А ты не страшный. И на Волка не похож.
      У него морда длинная и зубы острые.
      - А в жизни волки нестрашные. Это про них только страшные сказки пишут и на картинках рисуют. Волки добрые.
      - Ага, добрые! А зачем Волк все время за Зайчиком гоняется и съесть его хочет?
      - Ну... он просто играет с ним.
      - Нет. Он его съесть хочет. Я знаю.
      - Ну, если бы он хотел Зайца съесть, он давно бы его съел. Вспомни, сколько раз Волк его догонял и даже за уши брал, а не ел.
      Против этого довода девочка возразить ничего не смогла. Сморщила лоб:
      - Ну, все равно. Волки плохие. Они на овечек нападают, мне бабушка книжку в деревне читала.
      - Про овечек - это правда. Но волкам тоже кушать хочется. Если бы их, волков, кормили, они бы на овечек не нападали.
      - А за что их кормить? Бабушка говорила, что волки ничего не умеют и не хотят делать. Людям, как собачки, не помогают. А только овечек воруют. Поэтому их надо убивать.
      - Да-а, бабка у тебя серьезная. - Койот потянулся, потрепал девочку по щеке. - А ты-то сама как считаешь?
      - Не знаю! - девчушка дернула плечиком. - Но овечек мне жалко. Они такие хорошенькие, мордочка мягкая. Мне сосед бабушкин давал ягненка поиграться, он у нас дома целую неделю жил. Вот. И я его сама кормила. И еще из овечки можно свитер связать и варежки. А из волка что можно связать?
      - Волк - это санитар природы, - глубокомысленно изрек Койот, понимая, что логика ребенка загнала его в тупик. - Пусть живет. Другие звери бояться будут.
      - А зачем друг дружку бояться? - тут же возразила Красная Шапочка. Надо жить дружно.
      Ты мультики про кота Леопольда видел?
      - Лох твой Леопольд, - нахмурился Койот. - Вахлак. Такой сейчас не выживет. Его собаки загрызут. В жизни, лапочка, надо вот такие когтищи иметь, - он растопырил пятерную и согнул пальцы, - и вот такие клыки, открыл рот, ощерил зубы.
      Девочка попятилась. Но не испугалась, нет:
      она поняла, что с ней играют, а по телевизору видела и не такие "страшилки". Утех страшилищ - зубы длиной с палец, а у этого дяди нормальные, только нечищеные, желтые.
      - А у тебя хвост есть? - спросила Красная Шапочка
      - Не вгоняй меня в краску, неразумное дитя! - захохотал Койот. - Есть, конечно. К следующей зиме должен вырасти, а сейчас еще маленький. Я его теплой водичкой по утрам поливаю. Помогает, я тебе скажу.
      - А потом будешь им рыбу в проруби ловить, да? - Девчушка тоже засмеялась. - А он у тебя примерзнет, и тебя поймают, да?
      - Ну, я бы не хотел этого, если честно, - пробормотал Койот. - Поймают, бить начнут... На свободе оно как-то лучше, даже волкам. Зимой в лесу хоть и холодно, и голодно, а все равно...
      - Ксюша, ты где? - послышался за дверью голос Марины.
      - Я тут, мама! - отозвалась девочка. - Я с Волком разговариваю.
      - С каким еще волком? - Марина - в длинном домашнем халате, с косынкой на голове (принимала душ), вошла в комнату, с тревогой глянула на дочку. Ты зачем сюда вошла? Видишь, дядя Паша еще отдыхает.
      - Это мой новый папа, да?
      Марина стала выпроваживать не в меру любознательную дочь.
      - Иди, иди! Потом поговорим. Тебя бабушка ждет, она уже оделась. Идите, погуляйте. Потом завтракать будем.
      Красная Шапочка помахала Волку варежкой и пропала за дверью. С минуту слышались женские голоса, потом все стихло.
      В спальню снова вошла Марина.
      - Встаешь? - спросила она
      - Встаю. И ухожу. Не буду матери твоей на глаза попадаться.
      - Как хочешь. Ты мужчина, тебе решать.
      * * *
      В этот же день из телефона-автомата Марина позвонила Мельникову.
      - Александр Николаевич?.. Это я, здравствуйте. Узнали?.. Александр Николаевич, я сейчас коротко, ладно? Потом, при встрече, все расскажу. Паша, о котором вы говорили, - это он... Да, тат самый. Которого вы ищете. Все, до свидания! Пока!
      И трясущимися руками Безуглова повесила холодную, как лед, трубку.
      Глава 27
      НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВЫШИНСКОГО!
      Чиновники от юриспруденции спешки не любят. Наспех сколоченное уголовное дело, торопливое расследование, поверхностный судебный процесс, кассационные жалобы в вышестоящую инстанцию, отмена решения, пересмотр дела, новые дознания-расследования... Господи, это такая бодяга! Такая нервотрепка!
      Нужно все делать один раз.
      Вещественные доказательства, орудия убийства - вот они, перед глазами судей и прокурора.
      Признания обвиняемых - без запинки.
      Показания свидетелей - слаженный народвый хор: никто не фальшивит, партию свою ведет по нотам, знает назубок.
      Адвокаты лишь горестно разводят руками и прячут глаза от родственников обвиняемого, у которых запросили слишком большие гонорары и гарантировали освобождение прямо в зале суда.
      Сам преступник сидит подавленный, аки зверь (зверь он и есть!) в клетке из толстых прутьев, повесив голову: конец. Финита ля комсдиа.
      А конвой по окончании чтения приговора алчно позванивает уже готовыми наручниками...
      Подобным образом, будто девчонке-студентке, Василий Васильевич Заиграев, заместитель областного прокурора по следствию, втолковывал прописные истины следователю по особо важным делам Эмме Александровне Крайко. И с ним трудно - невозможно! - было спорить, потому что формально он был прав. Сигналы и донесения агентов ФСБ - не основание для задержания подозреваемого. Нужны улики, весомые доказательства его вины.
      - Пусть ищут оружие! - сказал в заключение их беседы Заиграев, и лицо зама прокурора сурово закаменело. - Пусть побегают, поломают голову, поработают как следует. Без оружия я разрешения на задержание Волкова не дам.
      Конечно, Василия Васильевича можно обвинить в служебном бюрократизме, в том, что он - бесчувственный чинуша, не понимающий остроты момента. И сама Крайко, когда сияющий Мельников прибежал к ней и доложил обстановку, обрадовалась и загорелась: конечно, надо брать Пашу! Сейчас же! И рука ее сама собой потянулась к бланку ордера на задержание.
      И вот - это бесстрастное, отчужденное даже лицо заместителя областного прокурора, его волевое решение искать орудия убийства! А он - начальник, его не перепрыгнешь.
      - Волкова необходимо немедленно задержать, Василий Васильевич! - В голосе Крайко прозвучали просительные, жалобные даже нотки. - Он даст нужные показания, я вам это гарантирую. Я сама буду его допрашивать. Я убеждена, что это тот человек, которого мы ищем. Это он! Я в этом нисколько не сомневаюсь.
      - А я сомневаюсь, Эмма Александровна! - сказал Заиграев, как кирпич положил - тяжело, веско. - Или мы с вами будем действовать по известному принципу: признания подозреваемого - царица доказательств? Так не забывайте, пожалуйста, что времена Вышинского давно уже прошли. Признания любой ценой мне не нужны.
      У вас в СИЗО уже сидит, кажется, этот... как его...
      Мотыль, да? Теперь и Шакала туда же? А потом мне подписывать новые постановления об освобождении?
      - Мотыля я выпустила под подписку о невыезде, Василий Васильевич, призналась Крайко.
      - Ну, тем более, дорогая моя! - обрадованноторжествующе воскликнул Заиграев. - Что же вы от меня хотите в таком случае? На посмешище выставить? Нет-нет, никаких постановлений по этому Шакалу я подписывать не буду. Пусть ваши любимые оперативники поработают еще, чего вы так спешите? Если этот Волков не убежал из города за это время, какой резон ему бежать, скажем, завтра?.. Чувства сотрудников ФСБ я понимаю, а опережать события не хочу. Желаю успеха!
      С этими словами Заиграев выпроводил Крайко, и она ушла не солоно хлебавши в свой кабинет, где ее ждали Мельников и Костенкин.
      - Не подписал! - с порога объявила Эмма Александровна, и опытным оперативнику и следователю ничего не нужно было объяснять. Но все же Крайко добавила: - Велел искать пистолеты.
      Посидели все трое молчком, покурили.
      Первым поднялся и ушел Костенкин. Потом встал и Мельников.
      - Ну, я тоже пойду, Эмма Александровна. Доложу своему начальству.
      - Да ух доложи, Саша, доложи, - со вздохом ответила Крайко. - Такие, мол, сякие прокуроры.
      Мельников потоптался у дверей.
      - Ладно, стволы поищем. Заиграев формально прав. И с Пашей поработаем. Послушаем его, телефон, посмотрим за ним...
      Майор госбезопасности думал совсем о другом. На душе у него был сумбур, досада - уже сегодня Шакал мог быть прописан в следственном изоляторе.
      Мог!
      * * *
      Один из офицеров РУОПа, производивших обыск в квартире Волковых, обратил внимание на серенькую, неказистого вида бумаженцию, каким-то образом оказавшуюся в диване под сиденьем - в пыльной домашней "кладовочке". Бумажка лежала среди хлама- старых сапог Валентины, хозяйки дома, чьих-то рабочих штанов, мотков бельевой веревки, рваных носков и изношенных туфель, нескольких пар грубых рукавиц и тому подобного. Офицер, приученный к педантичности и тщательности при обысках, прочитал бумажку это оказался врачебный рецепт, - повертел его так и сяк, поразмышлял. Собственно, ничего особенного в том, что старый рецепт был выброшен или просто завалился, соскользнул со спинки дивана вниз, не было. Но офицера привлекла фамилия больного, вернее, больной: "КРЫЛЫШКИНА Е. Е." Где-то он эту фамилию встречал...
      - Вы на фамилии мужа? - спросил он Валентину.
      - Нет, я на своей, - ответила та, безучастно сидя за столом в большой комнате и глядя на работу сыщиков. - Клепцова.
      - А Крылышкина здесь проживала?
      - Наверное, это его первая жена такую фамилию носила, я не знаю. Валентина в недоумении повела плечами: что за чушь они спрашивают?! Какой-то старый рецепт нашел. Тоже мне, Шерлок Холмс!
      Спросили у Волкова, тот тоже ничего не знал про Крылышкину Е. Е., повертел бумаженцию-рецепт, по слогам прочитал названия лекарств:
      "ПИРАЗИНАМЕД" и "ИЗОЗИД", вернул.
      - Может, ты кому из наших, деревенских, лекарства доставала, Валь? спросил он жену.
      - Может, и доставала, - не очень уверенно отвечала Валентина. - Бабе Шуре, кажется... она от желудка просила. Да и давно это было, прошлым летом. Я и забыла про этот рецепт, а она не напоминала. Может, правда, это ее? Дайте, я его выброшу! - и она протянула руку, но офицер, хмурый, замкнутого вида человек в поношенной кожанке, покачал головой:
      - Пусть у меня побудет. Я потом верну.
      Ни Валентина, ни Волков-старший значения этому факту не придали. Подумаешь, старый, невесть на кого выписанный рецепт! Возможно, он валялся в диване сто лет. Пусть мент берет бумажку, если она так ему необходима!
      И сам оперативник, майор милиции Авдеев, к рецепту отнесся с вниманием скорее по профессиональной привычке сыщика. Внутренний голос сказал: "Проверь, Авдеев".
      Майор машинально сунул рецепт в карман кожанки, на время забыл о нем. Они искали в квартире Волковых оружие, все внимание троих сыщиков было нацелено на это, а бумажка...
      Ну, положил и положил в карман, потом разберется.
      Никаких пистолетов, как мы уже знаем, руоповцы здесь не нашли, вернулись к себе в управление удрученные, доложили по начальству. Поскольку в тайну операции ФСБ генерал Николаев посвятил также генерала Анатолия Петровича Колесова, то, естественно, Колесов знал, что его сотрудники ничего не нашли в интересующей ФСБ квартире, о чем он и сообщил своему коллеге, генералу Николаеву.
      Ну, генералы долго на эту тему не говорили, обменялись телефонным звонком да пожелали друг другу успехов в будущем.
      А майор Авдеев вернулся в кабинет, снял трубку и позвонил жене - она у него врачиха, в рецептах и лекарствах, естественно, разбирается.
      Жена сказала:
      - Это противотуберкулезные средства. А тебе зачем?
      - Да так, по делу, потом объясню, - сдержанно, как это и полагается оперработнику, отвечал Авдеев, думая уже о своем.
      Реле в мозгу оперативника замкнуло еше раз:
      он вспомнил о безнадежном деле, каким занимался один из отделов управления. В прошлом году, летом, среди бела дня от туберкулезной больницы отъехал "КамАЗ" с молодым здоровым водителем и как в воду канул. Ни машины, ни водителя. Отдел из нескольких человек, разрабатывающий в то время банду автоугонщиков из соседней области, пытался вменить этой банде и "КамАЗ", но не тут-то было. Банда оказалась ни при чем. Алиби у ее членов именно по этому грузовику оказались железными.
      Авдеев же, кроме служебного педантизма, обладал и еще одним хорошим качеством - любознательностью, и потому, сказав себе: "А чем черт не шутит!" - потопал на третий этаж, к коллегам из отдела, занимающегося автомобильными бандами.
      - Слушай, Игорек, - обратился он к молодому старлею, что-то быстро писавшему на листке бумаги. - Оторвись, пожалуйста, от своего гениального сочинения. Скажи мне, как фамилия шофера, который пропал в прошлом году со своим "КамАЗом" от туббольницы?
      Парень поднял от стола глаза.
      - Сейчас гляну, товарищ майор.
      Он выдвинул ящик стола, достал пухлое "дело", полистал.
      - Крылышкин. Александр Яковлевич. Шестьдесят третьего года рождения, проживал...
      - Угу, это уже интересно. А случайно, в талмуде этом ФИО его матери не отыщется? Она же в больнице лежала, когда он приезжал ее проведывать, а потом пропал.
      - Да, именно так и было. Сейчас поищем...
      Вот, есть: Крылышкина Е. Е. Зовут ее Ефросинья Егоровна, вот протокол допроса. "Сын приезжал ко мне проведать... привозил продукты... был часа полтора-два, потом уехал. Больше я его не видела. Крылышкина". Подпись, дата... А что вас конкретно интересует, товарищ майор?
      - Чем дело-то кончилось, Игорек? Нашли что-нибудь?
      - Нашли. И "КамАЗ" - его аж в Грузию угоняли, и труп шофера, на него кто-то наткнулся в лесу. Убийц ищут в УВД, Сидорчук. Когда у нас это дело по банде сорвалось - помните, мы Хрипушина разрабатывали? - ну вот, Колесов приказал заниматься другим делом.
      - Я туг интересную бумажку нашел, Игорек. - Авдеев положил на стол старлея рецепт. - Читаю и вижу: знакомая фамилия, а что к чему - вспомнить никак не могу. Дай, думаю, тебе покажу.
      Игорь взял рецепт, прочитал.
      - Да, интересно, - сказал он. - А где вы это нашли, товарищ майор? Вдруг это та самая Ефросинья Егоровна?
      - Может быть. А бумажку я нашел при обыске на одной квартире, соображаешь?
      - А что вы там искали?
      - Пушки.
      - Ото! Значит, там серьезные люди живут?
      - Ну... это мы не установили. Внешне обычная семья, муж, жена. Она повар, он - грузчик в магазине... Но как этот рецепт мог к ним попасть, а, Игорек?
      - А сами они что говорят?
      - Да ничего. Не знаем, мол, в первый раз видим эту бумаженцию, и все такое прочее. Но женщина, Валентина, рецепт хотела у меня забрать. Дайте, говорит, выброшу. Но вела себя при этом довольно спокойно, не мандражила.
      - Ну, люди разные, иные умеют себя хорошо вести.
      Старший лейтенант вертел рецепт, разглядывал его со всех сторон. Сказал:
      - Товарищ майор, оставляйте. Я все понял.
      Съезжу в больницу, к матери этого шофера, поспрашиваю. Может, что и всплывет.
      - Покрути, Игорек, покрути. Вдруг на что интересное вывезет. Каким все-таки образом рецепт оказался так далеко от больницы, где его выписывали?
      ...Игорек "покрутил" - побывал в больнице, у лечащего врача, потом съездил в райцентр, навестил бабку Ефросинью Егоровну (она до сих пор не пришла в себя, горевала по сыну), выяснил у нее, что рецепт этот она как раз сыну и давала, чтобы он купил ей в городской аптеке лекарства, а через день-другой и привез. Но... дальше случилось страшное.
      Через три дня старший лейтенант Игорь Саженцев докладывал уже не майору Авдееву, а своему непосредственному начальнику отдела, подполковнику Костромину Владимиру Григорьевичу, а тот, ввиду важности информации, генералу Колесову.
      Анатолий Петрович - могучий широкоплечий мужик с застенчивой, вовсе не генеральской полуулыбкой на скуластом лице, расстегнув пиджак цивильного костюма и чуть приспустив галстук, внимательно слушал подполковника.
      Тот докладывал:
      - Товарищ генерал, я думаю, нам необходимо вернуться к делу об убийстве водителя "КамАЗа"
      Александра Крылышкина. Появились новые данные, рецепт матери убитого, найденный на квартире Волкова Виталия Митрофановича.
      - У Волкова?! - переспросил Колесов.
      - Да, у него. Случайно, при осмотре дивана.
      Нашел майор Авдеев. Вот, можете полюбопытствовать.
      Генерал, склонив к столу лобастую, с большими залысинами голову, повертел бумажку.
      - Что-то много совпадений, - подумал он вслух. - То оружие мы в этой квартире ищем, то находим там рецепт матери убитого... У Волковых кто прописан, Владимир Григорьевич?
      - Трое. Хозяин квартиры, Волков, его жена и сын, Павел. Я уже поинтересовался более детально.
      - Сын, этот Павел, взрослый?
      - Да, ему двадцать шестой год, мужчина. Это от первого брака Волкова-старшего. Мать его умерла давно. Парень служил в армии, работал на авиационном заводе, сейчас постоянного места работы не имеет.
      - На что живет?
      - Случайными заработками. С отцом ящики в магазине выгружает, на рынке этим же способом подрабатывает. Шабашки, короче.
      - Что предлагаете, Владимир Григорьевич?
      - Во-первых, съезжу в УВД, к Сидорчуку. Он, как я знаю, занимался этим "КамАЗом". Потом свои мероприятия надо организовать, товарищ генерал...
      - Ваши версии?
      - Думаю, Крылышкин кого-то посадил в кабину, подвез. Мог попросить этого человека помочь достать лекарства... Рецепт мог потом оказаться в руках Волковых и по иной причине - когда те, если они имеют отношение к убийству, прихватили его вместе с другими документами, в спешке или по неаккуратности бумажка эта оказалась под диваном... Смотрели дома документы, что-то упало, оказалось под диваном. Мог рецепт в руках той же Валентины Клепцовой оказаться:
      она же доставала кому-то лекарства, так мне доложил майор Авдеев.
      - Ну, сейчас лекарства не проблема, доставать их вряд ли было нужно, возразил Колесов. - Значит, вы думаете, что эта самая Валентина могла оказаться в кабине "КамАЗа"?
      - А почему нет, товарищ генерал? Но в любом случае она должна теперь объяснить нам, почему этот самый рецепт оказался у них дома?
      - Безусловно... Может, отдадим этот рецепт Тропинину? - Колесов с улыбкой смотрел на подчиненного. - Пусть они и дальше раскручивают? Вы же сами говорите, что Сидорчук вплотную занимается этим делом.
      Подполковник бурно запротестовал.
      - Ну нет, товарищ генерал! Мы это дело начинали, нам его и завершать. Такую улику отдавать, что вы! Этот рецепт, чувствую, такое может потянуть!.. Если это все же не случайность, мы и сами это убийство раскроем. А то на нас пресса бочку катит, вы же знаете: наплодили, дескать, всяких милицейских управлений по борьбе с организованными преступниками, а отдачи никакой. Нет-нет, Анатолий Петрович, я категорически против!
      - Хорошо, хорошо, занимайтесь. В таком случае, и Сидорчуку не надо ничего говорить, работайте самостоятельно. Если разговор все же зайдет, скажешь ему, что, мол, мать прислала через депутата областной Думы запрос о ходе следствия. Ну, а раз мы начинали, нам и отвечать приходится.
      - Я думаю, нам придется заново выявлять тех, кто был в день убийства возле больницы, товарищ генерал.
      - А вы знаете точно, в какой именно день убили Крыльшжина? - усмехнулся Колесов.
      - Нет... Но вероятнее всего в день, когда Крылышкин приезжал к матери. У нас же есть показания свидетелей, "дело" у Игоря Саженцева.
      - Ну что ж, восстановите, допросите заново свидетелей. Потом - всех троих Волковых. Покажите их тем, кто ждал автобус у тубболъницы...
      - Я так и планирую, товарищ генерал.
      - Только осторожней работайте, Владимир Григорьевич, - запросто уже, по-товарищески, попросил Колесов. - Срыва не должно быть. Эта семья, кстати, интересует ФСБ, так что интересы наши пересекаются. Держите меня в курсе дела постоянно.
      - Слушаюсь!
      * * *
      Сидорчук принял руоповца у себя в кабинете радушно. С Владимиром Костроминым, подполковником, они были давно знакомы, оба начинали простыми операми в Центральном РОВД, примерно в одно и то же время получали звания и должности, оба работали в УВД: Сидорчук - в уголовном розыске, а Костромин - в БХСС. Потом пути их несколько разошлись. Костромин поработал в железнодорожной милиции, поймал там, на российских железных путях, несколько матерых расхитителей, о нем даже в местной газете писали, а газету эту увидел Колесов - формировал как раз новое управление - РУОП. Костромина он тоже знал, все коллеги-земляки друг про друга все знали.
      Словом, Костромин перешел в РУОП, где было интереснее работать: несколько областей, иной масштаб действий, больше полномочий. Местные, областные УВД, оказывались у РУОПа как бы под колпаком. РУОП же напрямую подчинялся Москве, Колесов был одним из заместителей начальника Главного управления по борьбе с организованной преступностью МВД России, и задачи перед этим управлением ставились, соответственно, российские. Присматривали руоповцы за своими коллегами в областных УВД, присматривали, чего греха таить. Время от времени брали под микитки какого-нибудь зарвавшегося взяточника в милицейских погонах, помогали ему посидеть несколько лет в прохладных уральских краях ("Милости просим в Ивдель-2"), поразмышлять там о превратностях судьбы и своих ошибках, а также раскаяться.
      Короче, руоповцев, когда они усадили на нары за два последних года с десяток "крутых" ментов, стала побаиваться в регионе не только организованная преступность...
      Подполковник Сидорчук перед законом, совестью и РУОПом был чист, и потому Костромина принял как друга и даже предложил ему хлопнуть по маленькой (при закрытых, разумеется, дверях).
      Коллеги и хлопнули, ничего в этом страшного не было: 50 граммов "Белого аиста" - разве это доза для физически крепких и нравственно здоровых сыщиков?!
      Подполковники поболтали о том о сем, повспоминали былые деньки и "битвы, где вместе рубились они", а потом Костромин плавно повернул руль разговора в нужный ему фарватер:
      беседа пошла об убитом шофере "КамАЗа", Крылышкине.
      - Ты же занимался этим делом, Леша! - сказал он Сидорчуку.
      - Да и сейчас занимаюсь, - Сидорчук расстроенно махнул рукой. - А толку-то! Попробуй теперь, спустя столько времени, достать кого-нибудь из той же Грузии. Из Чечни, из России, можно сказать, никого взять не можем, а уж оттуда...
      "КамАЗ" этот, про какой ты спрашиваешь, братья Махарадзе бросили. Допросить, задержать - не получилось, смылись. Полгода согласований всяких ждал, разрешений. Потом полетели втроем в Батуми. Местный прокурор согласие на их задержание не дал: мы, дескать, не можем выдать своих граждан, так как не знакомы с делом, не участвовали в расследовании. Может, наши граждане и не виноваты ни в чем.
      - Вы хоть допросили этих Махардзе?
      - Какой там! Они, узнав о нашем приезде, сбежали под благовидным предлогом - дескать, срочные коммерческие дела. А кто-то из их корешков пригрозил нам, подбросили в номер гостиницы, где мы жили, гранату, правда без взрывателя, попугать. Первый этаж, окна от жары почти всегда нараспашку... Ну, мы поднялись и улетели. С одобрения начальства, разумеется. Сейчас все эти согласования пошли по новой, на уровне чуть ли не правительств, министерств иностранных дел, представляешь? Пишем, звоним, деньги и нервы тратим. Грузинская сторона настаивает, чтобы мы познакомили их с материалами предварительного расследования, сообщили оперативные данные "для изучения специалистами". Хаха! Мы что - идиоты?! Те же Махарадзе - уверен! - будут читать наши документы и делать соответствующие выводы... А! Давай, Владимир Григорич, лучше еще по рюмашке!
      - Ну, налей.
      Выпили. Сидорчук спрятал недопитую бутылку в сейф, прикрыл дверцу, но на ключ закрывать не стал. Чего там осталось-то!
      - А ты почему про это дело спрашиваешь? - спросил он Костромина.
      - Мать этого убитого шофера запрос через депутата облдумы сделала нам мол, нашли? ищете? Меня Колесов вызвал, я к тебе приехал.
      - Ну-ну. - Сидорчук пожевал губами. - Взяли бы вы, конечно, это дело себе, Володь. РУОП потянет, а нам через границы не пробиться. Ну, кручусь я вокруг нескольких алкашей, которые грузили-разгружали этот "КамАЗ", а толку-то...
      Вроде видели они этих Махарадзе, вроде не видели. Нужны допросы, очные ставки, опрос свидетелей. А так что? Грузовик, конечно, угнанный, сомнения в этом нет, но причастны ли Махарадзе к убийству или купили машину у кого-то другого?
      Они бросили "КамАЗ" - и фьють! Смылись...
      А тут еще на мне дело по двум убитым милиционерам висит, помнишь, у Дома офицеров? Прокуратура теперь объединила с ним и нападение на инкассаторов, с ФСБ крутим его. Глухо, как в танке!.. А дела подбрасывают и подбрасывают.
      Только что из Новохоперска приехал, там еще одна банда себя проявила... Снова убийства, кровь!
      Кошмар какой-то!.. Давай, Володь, допьем бутылку, чего ее оставлять. Там и осталось-то, да и время, глянь, восьмой час...
      * * *
      На следующий день Костромин лично, со всем тщанием, просмотрел каждую бумажку в деле об убийстве Александра Крылышкина.
      Две женщины еще тогда, прошлым летом, заявили сотруднику РУОПа, Игорю Саженцеву: "Мы смогли бы опознать девушку, которая попросила шофера "КамАЗа" подвезти ее к городу. Ее приметы: блондинка лет тридцати двух тридцати трех, среднего роста, стройная, одета была в серую плиссированную юбку и красную кофту, на ногах - белые босоножки. На лице у нее были темные очки. Волосы короткие, прямые".
      - Ну, вы этим женщинам показывали когонибудь из подозреваемых? спросил Костромин у Саженцева.
      - Нет, мы же скоро это дело отложили. Когда узнали, что "КамАЗ" нашелся и труп и что делом этим занимается УВД, Сидорчук. Колесов и сказал пусть, мол, занимаются, ты займись бандой Хрипушина...
      - Ну-ну.
      Костромин полистал "дело" еще, поразмышлял. Времени прошло много, более полугода. Сейчас март. Речь идет о прошлогоднем августе. Узнать ту, прошлогоднюю "девушку тридцати двух - тридцати трех лет, блондинку, комсомолку, отличницу..." не так-то просто... И все же. Свидетельницы, как сказал Саженцев, живы-здоровы.
      Есть теперь и подозреваемая - Валентина Клепцова. Если она не сможет вразумительно объяснить, откуда в их квартире рецепт бабушки Крылышкиной, можно будет спросить эту Клепцову и про серую плиссированную юбку, и про красную кофту, нарядить ее в эту одежду и показать свидетельницам...
      * * *
      Но - опоздали бравые руоповцы, намного опоздали. Преступники нынче пошли сообразительные, думающие.
      ...Валентина и Волков-старший, как мы помним, особого значения бабкиному рецепту не придали, но у подельника своего, Жорика, Валентина все же спросила;
      - Жор, менты тут у нас какие-то конфеты искали, а нашли бумажку, рецепт. На Крылышкина. Тебе эта фамилия ничего не говорит?
      Жорик (они с Виталием Волковым на кухне приканчивали как раз бутылку водки) даже подпрыгнул.
      - Как не говорит, дурочка! Это же тот самый шофер, что у туберкулезной больницы... помнишь? Ну! Забыла?!
      - Да рецепт не на мужчину, а на женщину, - поправил Волков-старший. При чем тут шофер? Может, это однофамилица его.
      - Какая, в жопу, однофамилица?! - заорал Жорик. - Я же этот рецепт в руках держал, когда мы... ну, это... документы этого Крылышкина смотрели с Пашкой. Шофер-то уже в земле лежал... Чего тут сложного сообразить: он матери, видно, обещал лекарства купить, она ему этот рецепт и дала. Он тебе, Валентина, что-нибудь говорил про лекарства, когда ты у него в кабине там сидела?
      - Ой, да разве вспомнишь, Жор?! - волнение Жорика передалось и Валентине. Она бросила стряпню, села к столу. - Мы ж все больше про любовь с ним... как вы меня научили, А про мать...
      ну, говорил он что-то про лекарства, я уже не помню. И про мать говорил.
      - Я документы Пашке отдал, говорю ему: сожги сейчас же или выбрось. Зачем они нам? - горячился Жорик. - А он их домой, выходит, припер? Как иначе рецепт тут оказался?
      - Ну, значит, принес. - Волков-старший тоже всерьез обеспокоился сложившейся ситуацией. - Паспорт "КамАЗа" он Махарадзе показывал, да. Вот, мол, все законно, с документами машина...
      - Ну, мудак! Ну, идиот! - Жорик был вне себя. - Да вы соображаете, ч то вы в руки ментам дали? Даже не козырь, а козырного туза! Они же там теперь крутят его вовсю, свидетелей ищут...
      Валентина, вспомни-ка: стояли люди на остановке автобуса?!
      - Стояли.
      - Тебя, дурочку, думаешь, не видели? Ты же с кем-то там разговаривала.
      - Ну... разговаривала. Что это за разговор, давно нет автобуса, властям все равно и так далее.
      Я особенно в глаза старалась не лезть. А две пожилые такие бабы рядом стояли, ну мы и поговорили. Потом шофер "КамАЗа" вышел из ворот больницы, я подошла к нему, села в кабину...
      - Вот-вот, все это и видели. Подошла-селапоехала... А потом шофер пропал. Думаешь, менты глупее тебя? Не догадаются поискать тех, кто стоял у больницы на остановке?! Это мы с Пашкой прятались и в глаза никому не лезли, да и то...
      Кто-то мог заметить, как два мужика запрыгнули в кузов.
      - Кто там вас со спины узнает! - резонно заметил Волков-старший.
      - Нас-то да, а вот ее... - мозг Жорика напряженно работал. - Ты вот что, Валентина, в чем ты была одета? Я помню, что-то красное на тебе было.
      - Да, кофта красная на мне была, юбка плиссированная...
      - Так. Срочно! Юбку и кофту - на мусорку!
      Сейчас же! Поняла? И тверди, как попугай, если спросят: такой одежды никогда не было, у туберкулезной больницы никогда не была, не знаю даже, где она находится, ни с каким шофером "КамАЗа" не знакома, про убийство не слышала...
      - А про рецепт что говорить? - Валентина переводила растревоженный взгляд с мужа на Жорика.
      На этот вопрос и они не знали пока ответа.
      Ясно было одно: рецепт в числе других документов убитого шофера принес домой Павел. Он, конечно, тоже не помнит, как эта бумаженция оказалась под диваном.
      Но Павел, как выяснилось, помнил. Когда он явился домой (отец с Валентиной еще не спали), увидел рецепт, смял его, бросил... Надо было в мусорное ведро, что ли, да поленился вставать, кинул себе за спину. Кто там, в диване, будет эту жалкую бумажку искать?
      Нашли вот.
      - Ладно, не переживайте. - Павел наморщил лоб, придумывал на ходу. Если спросят - я в троллейбусе ехал, рецепт этот и нашел. Гляжу - бумажка к стеклу прилеплена, а мне надо было номер телефона записать...
      - Пашок, ты лучше не встревай в эту историю, не надо, - посоветовал отец. - Лучше я на себя это возьму. Ехал, увидел рецепт, думаю, может, кто потерял, спросил у пассажиров... Ну, потом забыл, в карман положил, домой принес...
      С рецептом, короче, решили. А юбку и кофточку Валентина, конечно, как всякая практичная женщина, выбрасывать не стала - вещи были вполне еще хорошие.
      Наутро взяла их с собой на работу, в столовую, там и продала одной своей товарке за полцены.
      Сказала, мол, юбка уже не сходится, растолстела, да и кофточка тесновата.
      В общем, сбыла с рук.
      Глава 28
      ПРИКАЗАЛ ДОЛГО ЖИТЬ
      Мосола выкрали по наводке Мерзлякова. Бывший мент несколько дней катался с боевиками Мастыркина (Лба) на зеленом "БМВ", показывал парней Кашалота. На пленке фотоаппарата с длиннофокусным объективом оказались все - и сам Кашалот, и Колорадский Жук, и Рыло, и Марина с Надеждой, не говоря уже о телохранителях и "шестерках", увивающихся у офиса Кушнарева.
      Засняты были ларьки "Братан" и "Свобода", дом Кашалота. Жизнь Бориса Григорьевича, его деятельность, охрана, женщины, манера поведения - все было тщательно изучено. Паханат не пожалел денег, за Кашалотом стали следить две бригады доморощенных "топтунов", и все они со временем доложили: просто так - без шума и пыли (читай, без кровопролития с обеих сторон) авторитета Левобережного района не взять. При нем - постоянно два-три телохранителя, включая шофера "Ниссана", охранники офиса настороженные, с быстрой реакцией "качки". Они хорошо вооружены, классно стреляют - все в прошлом спортсмены-разрядники, один даже кандидат в мастера спорта. "Ниссан" Кушнарева всегда под надзором, незаметно подложить взрывчатку вряд ли удастся. К тому же, паханат не хотел особого шума. Провинциальный Придонск - это пока что не Москва с ее криминальными фейерверками, незачем было привлекать внимание местных спецслужб. Кашалота надо убрать по-тихому, руками его же людей. Лучше всего для этой цели подходил, как порекомендовал Мерзляков, - Мосол: наркоман, человек без души и сердца, трус и негодяй.
      Именно так охарактеризовал бывший мент своего "коллегу", и для паханов это было как красный институтский диплом.
      Взяли Мосола, как водится, у дома, в подъезде: брызнули в нос газом из баллончика, затолкали в "БМВ", увезли за город, в подвал на дачу Мастыркина. Дача была на отшибе поселка, в подвале - кричи не кричи, все равно никого не дозовешься, над головой бетонные перекрытия и метра полтора насыпного грунта.
      Мосола стали расчетливо, "по науке", колоть большими дозами опия. Ничего не объясняли и ничего пока не требовали. Давали возможность покайфовать на дурничку.
      И он кайфовал.
      Недели две.
      Потом перестали колоть, и Мосол полез на стенку. Он ныл, грыз себе руки, кидался на всех с кулаками...
      - Уколите-е, гады-ы-ы! - орал он на весь белый свет. - Что хочешь для вас сделаю. Суки-ии-и...
      Люди Мастыркина хорошо понимали мучения Мосола, потому что многие сами сидели на игле, знали, что он не врет, обещая выполнить любое поручение.
      На постановку "задания" приехали лично Лоб и Мамед.
      Лоб уселся в зале в старое плетеное кресло, курил, брезгливо разглядывая изможденное, осунувшееся лицо своего пленника с лихорадочно блестевшими глазами. Того только что привели из подвала, бросили под ноги паханов.
      - Ну, Мосол, работать будем? - без всякого вступления спросил Лоб, а Мамед согласным кивком тщательно причесанной и аккуратно подстриженной головы как бы присоединился к вопросу.
      - Я же сказал... падлы-ы-ы! Уколите-е... Все, что угодно-о... Не могу-у-у...
      - Хорошо, сейчас уколем. Но скажи сначала:
      кто Гейдара Резаного замочил? Кто его в сугроб засунул? Мамед и его ребята интересуются.
      - Резаного ментяра этот, Мерзляков, положил.
      - Мерзляков?! - У Мамеда глаза стали круглыми.
      - Да Когда мы взяли Гейдара, он стал рассказывать про мента. Ну, Кашалот и велел нам с Колорадским Жуком его сейчас же доставить. Мы поехали, привезли. Резаный при нем говорил, мол, Мерзляков приходил к Мамеду в гостиницу и всех людей Кашалота заложил и про его планы сказал... ну, что Кашалот хочет город взять.
      - Так и было, - подтвердил Мамед, качал склоненной головой: "Ай-яй-яй! Какой подлец, а! Какой подлец! Я же ему столько денег дал!"
      - Ну вот, тогда мент выхватил пушку - и прямо в сердце Гейдару. Тот и не копнулся.
      -- Вот сука, а нам сказал, что Гейдарика киллер положил, в маске. Дескать, его Кашалот специально с собой привез, для казни.
      - Врет, киллер в маске был, но он не стрелял.
      Он только разоружил Мерзлякова. Подошел сзади, велел ствол бросить...
      - А кто такой этот ваш киллер? Имя?
      - Не знаю. Нам его Кашалот не называл, и лицо свое киллер не показывал. Он все время был в маске.
      - Так. Дальше что было?
      - Ну дальше что... Кашалот наорал на Мерзлякова: мол, ты свидетеля убрал и все такое прочее. Значит, виноват. А мент - свое: я честный человек, в гостиницу ходил по делам. Резаный, мол, все брехал и получил по заслугам. Я не позволю, чтобы мое имя позорили, я честный сотрудник органов, начальник уголовного розыска... и понес, и понес... - - "Честный сотрудник", как же! - чуть ли не хором воскликнули Мамед и Лоб, а стоящие кружком "качки" хохотнули.
      - Потом Кашалот пушку у мента забрал, велел ему начать запой и из милиции увольняться.
      Вот, дескать, запил, пистолет потерял...
      - А Гейдарика нашего вы, сволочи, куда повезли? - спросил Мамед. Черные глаза азербайджанца сверкали ненавистью.
      - Ну куда... Мерзляков предложил его в сугроб сунуть, чтобы не ездить с ним далеко. До весны пусть, говорит, полежит, а там жизнь сама распорядится. Там уже никаких отпечатков не будет, да и труп наполовину разложится, когда таять начнет.
      - Кто в сугроб совал? - голос Мамеда звенел.
      - Ну... я совал, Колорадский Жук, шофер "Ниссана"... - Мосол боязливо втянул голову в плечи.
      Его снова стало ломать, он упал на пол, извивался, орал, бил кулаками в пол, рычал...
      - Уберешь Кашалота, ты, ублюдок, понял? - сказал Лоб. - Иначе сдохнешь тут в страшных муках. Живого четвертовать будем.
      - Уберу-у-у-у... Колите, гады-ы-ы-ы... Не могу-у... Я же все вам рассказал, на все согласен...
      Колите-е...
      Лоб кивнул, один из "качков", державший наготове шприц и дразнивший им Мосола, грубо, но вполне профессионально загнал иглу в вену на руке...
      Мосол ожил, успокоился, в глазах разлилось блаженство.
      - Не передумал? - спросил Лоб. - А то смотри: мы тебя все равно достанем.
      - Гейдарика нашего мучил, в сугроб его закапывал, тварь! - добавил Мамед. - Азербайджан тебе этого не простит. Он был честный торговец, никого из вас не трогал, бизнес свой делал... Унего двое детей осталось, твари!
      - Я все сделаю, Лоб! - клятвенно и довольно-таки торжественно стал заверять Мосол. - Завтра... Когда скажете... я... сказал же... - Мосол засыпал...
      Его отнесли уже спящего в подвал, оставили до утра в покое.
      Утром Мосол подтвердил данное слово. Память крепко держала двухнедельные муки, повторять этот кошмар не было ни сил, ни желания. И он знал: Гейдара ему не простят. Придется отрабатывать, иначе его ждет мучительная смерть, перед нею - дикие, зверские пытки. А боли Мосол очень боялся.
      * * *
      - Ты куда это запропастился?
      Кашалот подозрительно и настороженно присматривался к больному на вид Мосолу.
      - Парней к тебе домой посылал, чуть ли не в розыск хотели на тебя документы подавать. Хаха-ха...
      - Кололся... пил... - угрюмо отвечал Мосол. - Все забыл, Борис, прости. На дне побывал, старуху с косой видал.
      - Ну и как она?
      - Не трави душу. Звала. Еле выскребен.
      - Гм. Ну-ну.
      Кушнарев - они стояли возле "Чероки" - верил и не верил своему боевику-бригадиру. Словно принюхиваясь, смотрел на Мосола во все глаза, старался проникнуть глубже в его ответы, но это плохо получалось, Мосол будто в глухую защиту ушел, в душу не пускал, отвечал односложно, упрямо, с завидной настойчивостью. С лица Кашалота не сходила гримаса растерянности и подозрительности.
      - Ладно, прогулы отработаешь, - сказал он наконец. - По две недели гулять... да какой две...
      три уже скоро!.. Болтаться без дела я никому не позволю. Садись, поехали.
      "Чероки" катил по просохшему после остатков снега и бурных весенних дождей Левобережью. Улицы кое-где выскребли, газоны чуть тронулись зеленцой, лед на водохранилище растаял, исчез, шустрый апрельский ветер играл с водой, гнал по ее поверхности веселую, мелкую, как плотва, рябь.
      Кашалот, повернувшись к окну, мечтательно вздохнул:
      - Ну, скоро сезон, соскучился я по яхте. Скоро поплывем, братцы. Еще недельку-другую да и... Поплывем!
      И вдруг заорал дурашливо, совсем по-мальчишески:
      - Над белой яхтой парус распущу-у, Пока не знаю с ке-е-е-ем...
      Они приехали в офис. Кашалот выпроводил каких-то просителей с их "личными вопросами"
      (неприемный день!), велел Мосолу и Колорадскому Жуку, поджидавшему шефа на диване в приемной, зайти.
      Сам плотно прикрыл дверь, закурил, кинув ногу на ногу.
      - Так, братцы-кролики. Дело есть. Пришло время поработать. Чувствую, покатили на меня бочку, надо упредить.
      Встал, подошел к сейфу, вынул из него "Макаров" Мерзлякова, загнал в рукоять обойму, подал Мосолу.
      - Мамеда замочите. Потом мента нашего, Мерзлякова. Можно в обратном порядке, но обязательно в один день. Понятно?
      Мосол с Колорадским Жуком переглянулись, судорожно дернули головами. Молчали.
      - Вечером мне скажут, где Мамед будет. Он с шлюшонкой одной завожжался, а девка эта наша, ясно? Предварительные сведения такие: ночевать будет на Краснознаменной, адрес я потом скажу.
      Придете ко мне сюда же.
      - Девку эту... тоже мочить?! - Колорадский Жук нервно сглотнул слюну.
      - На хера ее мочить, ты что, совсем?! - Кашалот постучал себе по лбу. Я ж тебе говорю:
      наша девка, она и наводку дала. А ты ее мочить...
      Ну, идиот! Припугнуть ее надо, чтобы с черными не якшалась, а так... нам шлюхи самим нужны, понял?.. Мамеда кладите наверняка, с контрольным выстрелом. Как Резаного. Пушку не бросайте. Мерзлякова положите дома, ночью. Он сейчас живет один, знает, что от меня кто-то придет... я ему сказал. С "товаром". Имитируйте самоубийство. Напоите его шампанским, я дам вам бутылку с порошочком... он быстро заснет. Дальше сообразите. Но чтоб все правдоподобно было, пальчиков ваших нигде не должно быть.
      - А если он дверь не откроет? - спросил Колорадский Жук.
      - Я же сказал: откроет. Он знает, что со мной лучше не ссориться. На нем много чего висит, тот же Гейдар Резаный... Мент этот вот у меня где!
      И Кашалот сжал перед собою на столе большой волосатый кулак.
      ...Вечером, в темноте, Мосол и Колорадский Жук вновь приехали к Кашалоту. Тот назвал им точный адрес на Краснознаменной, рассказал, как лучше подкараулить Мамеда. Назвал примерное время, когда он приедет с девицей на ночевку. Ждать в подъезде нужно заранее, одному караулить где-то поблизости, а другому - стрелять.
      Колорадский Жук послушно кивал. Мосол помалкивал.
      - Ширнешься для храбрости? - спросил его Кашалот. - А то, вижу, нос повесил. Боишься, что ли? Черного жалко? А они нас с тобой не пожалеют. Вон, в Чечне...
      - Чего бояться?! - перебил Мосол. - Просто думаю. Девку бы не зацепить.
      - Она, когда увидит человека в подъезде, отскочит в сторону, понял?
      Кашалот сделал Мосолу инъекцию (к опию сам Кушнарев пристрастился после первой отсидки), довольно глянул на боевика, похлопал по плечу.
      - Ну вот, сразу повеселел. А то сидит, как хрен моченый... Ладно, поехали, проводите меня до дома. Леху с Кисой я отпустил, они в сауну отпросились. Поехали!
      Залезли втроем в "Чероки", Кашалот сел за руль, покатили по городу резво, лошадок в моторе было много. В приоткрытых окнах засвистел свежий вечерний ветер.
      У поворота в свой переулок Кашалот притормозил.
      - Ну все, ребята, пока. Желаю успеха. Берите тачку и дуйте на Краснознаменную. Часа полтора-два, думаю, придется вам потоптаться, а потом и Мамед пожалует...
      Договорить он не успел. Мосол, давно уже передернувший затвор "Макарова", выстрелил ему в спину, через сиденье, в левую часть груди.
      Выстрел получился глухим, почти неслышным.
      Даже Колорадский Жук и тот не сразу все понял.
      - Ты что? - охнул он, когда увидел, как Кашалот упал на руль. - Ты... зачем?
      - За него нам с тобой все равно меньше дадут, чем за Мамеда, Мерзлякова и всех остальных, - спокойно сказал Мосол. - Под вышак я не стремлюсь. А Кашалот нас под "вышку" и пихает... Давай, перетянем его на заднее сиденье. Шевелись, шевелись, Жучок! Не мандражи. Дело сделано. Садись за руль.
      Колорадский Жук повиновался.
      Вдвоем они быстро перекинули тело Кашалота назад, прикрыли сдернутым со спинки чехлом.
      Если бы кто-то сейчас и заглянул случайно в машину, не сразу бы что-то понял.
      Потом Жук развернул "Чероки", и они покатили вдоль водохранилища, за город. Ехали переулками, по частному сектору, стараясь не привлекать к себе внимания.
      Никто их не остановил.
      Удалившись на приличное расстояние от окраины, выбрали глухое обрывистое место.
      Колорадский Жук включил первую передачу, придавил педаль газа камнем и выпрыгнул из машины.
      "Чероки" пошел к воде, сорвался вниз, ухнул в яму. Побулькал, попускал со дна пузыри и умолк.
      Кашалот отправился вместе со своей любимой тачкой на дно рукотворного "моря". А Колорадский Жук и Мосол потопали назад, в город.
      "Макаров" остался там, в машине. С семью патронами.
      Глава 29
      "ЖДИ МЕНЯ..."
      - ...Я не могу больше с ним общаться, Александр Николаевич! Я боюсь его! Поймите! Он убил троих... он и нас всех убьет. Меня, маму, Ксюшу. Я боюсь открывать ему дверь, боюсь смотреть ему в глаза. Он сразу обо всем догадается.
      Марина плакала навзрыд, грязные слезы текли по ее щекам в три ручья, она то и дело вытирала лицо скомканным платочком, но краски на ресницах было много, и грязи на щеках не убывало.
      Мельников сочувственно слушал молодую женщину. Она была права - от Паши ждать можно чего угодно. И если он действительно заподозрит любовницу...
      - Марина, вам все равно надо будет придумать что-нибудь убедительное, сказал он. Слушающий их разговор Омельченко (он сидел за рулем) покивал головой. Жаль, конечно, терять такого агента, подумал он, но что делать? Женщина может сорваться в любой момент, проговориться, или Паша, чего доброго, вырвет у нее признание силой, что тогда? Новая смерть?
      Нет, рисковать нельзя. Тем более, что и мать, и дочь Марины могут подвергнуться нападению убийцы. Волков-то понимает, что высшую меру уже заработал, суд не простит ему убийство двух милиционеров и инкассатора, ранение еще троих, один из которых, инкассатор Рудаков, до сих пор лежит в больнице с тяжелым ранением позвоночника. Пуля застряла между позвонками, нейрохирурги удалили ее, но задет нерв, человек, возможно, останется неподвижным на всю жизнь.
      Конечно, этого Волков пока не знал, знал это Мельников, но кому от этого легче?
      Но - жаль, жаль было терять Марину как агента Осталась ведь самая малость: узнать, где Паша прячет оружие...
      - Я придумаю, придумаю, - говорила Марина, погрузившись в свои мысли. Мы уедем в деревню, я побуду пока у мамы. Ведь вы скоро арестуете его, Александр Николаевич?
      - Конечно, арестуем, Марина Но... понимаете, нам нужны улики, вещественные доказательства Оружие, если говорить прямо. И если бы вы...
      Марина не слушала, не хотела слушать. Ее, как и всех на фирме "Братан и К°" встревожило чепе: Борис Григорьевич - исчез. Вместе со своим джипом. Уже несколько дней его нет не только на работе, но и дома. Охранники (Леха и Киса), приехавшие на "БМВ", доложили в офисе, что шефа нигде нет. Мать его беспокоится, хотя Борис и раньше исчезал на день-другой, кутил где-нибудь с бабами, но в этот раз...
      Да, с шефом что-то случилось, все это чувствовали.
      В смену Марины прибежали Надежда и Светлана. Продавщицы полдня просидели в киоске в ожидании - может быть, ребята что-то узнают, скажут.
      Никто ничего не узнал.
      Секретарша Кушнарева - Алиса, молодаядлинноногая - теперь главная пассия шефа (Надежду он давно уж оставил, не говоря про Марину и Светлану)... Так вот, Алиса взяла расследование пропажи шефа в свои руки. Позвала охранниковтелохранителей, дотошно расспросила Леху с Кисой, этих ходячих и вечно сонных "шкафов" - где, когда и во сколько они расстались с Борисом Григорьевичем в среду? Те сказали, что шеф отпустил их в сауну, попариться и позаниматься с девочками, а оставались с ним здесь, в офисе, Мосол и Колорадский Жук. Парни сказали, что проводят шефа до самого дома, и Борис Григорьевич это же сказал, лосле чего Киса с Лехой уехали расслабляться.
      Алиса послала за Жуком и Мосолом телохранителей шефа, с ними увязался и Рыло, так как хорошо знал, где тот и другой жили, но все вернулись ни с чем, вернее, с известием: и Мосол, и Колорадский Жук лежат дома в стельку пьяные, но объясниться сумели: шеф лично вел свой джип (он и шофера в тот день отпустил по каким-то домашним делам), они с ним доехали до поворота к его дому и расстались. До дома там оставалось метров сто... Нет, никаких выстрелов или взрывов они не слышали. Да и мать это подтвердила.
      Она сказала, что Борис к дому не подъезжал.
      Предчувствие большой беды повисло над "Братаном". Народ на фирме заволновался...
      Многие, конечно, знали об агрессивных планах своего шефа, в том числе и продавщицы киосков. И хорошо понимали, что все это чревато, что та сторона тоже не дремлет, тоже может предпринять в ответ нечто серьезное.
      Неужели они, эти городские паханы, подняли руку на Кушнарева?
      И как теперь быть сотрудникам созданной им фирмы? Ведь это не акционерное общество с законными акциями и долями - все было в руках Кашалота: сила, власть, связи, деньги, наконец.
      Теперь это, возможно, рухнуло.
      Кашалота нет.
      Вся наличка (на девяносто процентов) - у него дома, у матери, надо думать, в тайниках.
      А хитрая и жадная баба, конечно же, сделает вид, что никаких денег у нее нет, что, пока не появится Борис (а он явится, явится, нагуляется вот), она палец о палец не ударит и никакие деньги даже искать не будет
      Наверное, так поступила бы каждая мать. Или жена Или хотя бы любовница-фаворитка.
      Алиса сообразила, что к чему, но реальной власти у нее не было слишком молода и неопытна, к тому же она не успела окрепнуть в этой должности. И, видимо, ничего не знала про финансы шефа.
      К вечеру собрались в офисе сотрудники фирмы, не так, конечно, и много людей, посидели, погоревали... Кто-то из парней бросил унылую шутку. "Спасайся, кто может..."
      Братва этот призыв восприняла серьезно Грехи водились за всеми. В самом деле, пришло время подумать о себе И следы кое-какие за собой замести, и спланировать будущее. Если Кушнарева нет уже в живых (а обсуждалась и такая версия), то прямая его наследница - мать, а как она поведет дело, никто не предполагал, да и станет ли вообще связываться с этими киосками, с торговлей... Старухе это не нужно. Продаст кому-нибудь дело, да и все. Может киоски и отдельно продать, поштучно. А кто купит, например, тот, в котором Марина работает? Разве только Надежда. Девка она прижимистая и хитрая, могла поднакопить на киоск. Ее, Марину, продавщицей не оставит отношения у них что-то испортились в последнее время, они друг друга теперь терпеть не могут. Черная кошка дорогу им перебежала, не иначе, тот самый Спонсор, которого давно уже нет в живых.
      Значит, безработная, такая перспектива?
      В расстроенных чувствах, взвинченная, отправилась Марина домой, а тут снова на остановке автобуса дожидались ее фээсбэшники, приехали на знакомых "Жигулях" Мельников и Омельченко. Позвали в машину, заговорили о Паше... об оружии. Она и не выдержала, сорвалась.
      - Я не могу больше с ним общаться, Александр Николаевич!..
      Офицеры выслушали ее доводы, постарались успокоить. И понять - что случилось вдруг с такой покладистой и уравновешенной женщиной? Какая муха ее укусила?
      Мельников догадливо спросил:
      - Что-то на работе, Марина?
      - И на работе тоже, да! - нервно отвечала она. - Шеф пропал, Кушнарев, а вы понимаете, что это для всех нас значит? Мы все станем безработными. Все документы - на нем, он частный и единоличный владелец фирмы, деньги все у него... были. Сейчас у матери. А разве она что-то отдаст? Скажет, не знаю я ничего...
      - Ачто могло с ним случиться, как вы думаете, Марина?
      - Да все что угодно, Александр Николаевич!
      В наше-то время! Шел человек домой - бах!
      Убили!
      - Его что... кто-то видел мертвым?
      - Нет, не видели. Но - нету же человека! Несколько дней уже прошло. Поехал домой, его ребята наши почти до порога проводили...
      - Значит, он домой не заехал, а решил двинуться куда-то еще?
      - Ну, наверное. Никто же ничего не знает. Но простились с ним в ста метрах от дома. Это факт.
      Мы сами все проверили.
      "Кашалота могли, конечно, убрать конкурирующие фирмы, - подумал Мельников. - Придется разбираться... Ас Мариной... да, женщину нужно вывести из-под возможного удара со стороны Волкова, это действительно опасно".
      - Марина, вы в самом деле поезжайте в деревню, и как можно скорее. От греха подальше.
      - Да, мы завтра же уедем. Матери там с парниками надо заниматься. И я с ними заодно уеду...
      - Пожалуйста, Марина, вы только не нервничайте. Объективно ничего не изменилось. Волков...
      - Да тут дело не только в Волкове. На фирме у нас, я же вам все рассказала... Прямо рок какойто висит... смерть в затылок дышит.
      - Нервы, Марина, нервы...
      - Это не нервы, Александр Николаевич! Это жизнь такая. Нам ее такую создали - живешь и боишься. И все ждешь, когда и по твою душу придут... Я просто боюсь! За маму. За Ксюшку-у...
      С женщиной началась истерика. Она снова заплакала, и все никак не могла остановиться, то и дело вскрикивала: "Господи, да что же это на нас напасть такая, а? За что? Господи!.."
      - Притормози, Андрей, - велел Мельников Омельченко.
      Ни воды, ни каких-либо успокаивающих капель у оперативников, разумеется, не было - ранее с агентами (в том числе и женского пола)
      ничего подобного не происходило. Плакали, да, но чтоб истерики закатывать...
      Мельников неловко стал успокаивать женщину:
      - Марина, пожалуйста, успокойтесь. Возьмите себя в руки. Не надо так переживать. Это действительно нервный срыв, стресс, наложилось одно на другое. Не надо так реагировать, все образуется. Мы вам поможем завтра уехать, проводим. Отдохнете у мамы, поживете на свежем воздухе...
      Марина понемногу успокоилась, попросила сигарету.
      Хлюпала носом, говорила:
      - Вы простите меня. Я за дочку больше переживаю. Вот отвезу их в деревню, а сама вернусь, ладно? И если он... Павел... придет... Я постараюсь про оружие у него выпытать. Может, он снова во сне проговорится... Или как-то по-другому.
      И про Кушнарева если что узнаю, я вам позвоню.
      Его убили, у меня сердце болит, я чувствую это.
      И все наши женщины это чувствуют.
      - Пока забудьте про все дела, Марина. - Мельников глянул на часы. - В таком состоянии вы ничего не сможете... Отдохните, а там видно будет.
      Они отвезли ее к дому, и Марина вышла из машины, перевела дух: "Ну, кажется, отвязалась. И не переиграла, нет, они поверили. И как "то я, в самом деле, узнаю у Павла про оружие? Напролом спрашивать: а куда ты дел стволы, из которых по инкассаторам пулял? Да он тут же придушит...
      Какая из меня агентша? Все поджилки трясутся, как только подумаю, что у Павла придется о чемто спрашивать. Господи, да как же мне теперь от него отбиться-то? Или уж до конца терпеть, пока его не поймают? Вот так любовничка себе завела, нечего сказать! Мокрушника..."
      Марина торопливо цокала каблучками по дворовому асфальту. Поднялась к себе в квартиру, открыла дверь, ахнула.
      На диване в ее комнате сидел Павел.
      Рядом с ним Ксюша.
      Оба они над чем-то дружно и весело хохотали.
      ...Ночью, в постели, Койот спросил:
      - Марин, а если со мной что случится... ты...
      ты меня будешь ждать?
      Она приподнялась на локте, сказала как можно естественнее:
      - А что с тобой может случиться, Павлик?
      - Ну... мало ли. Менты поймают. Ты ведь знаешь, что я... ты все слышала тогда, ночью, я по глазам твоим понял. И, может, ты уже стукнула на меня со страху...
      - Да что ты говоришь, Павлик?! - Она зажала его рот ладонью. - Не надо! Ничего я не слышала, ничего не знаю! Ради Бога, не начинай этот разговор, умоляю тебя!
      - Да его закончить надо, чего там начинать! - усмехнулся Койот. Разговор в ту ночь начался, просто мы оборвали его...
      Он встал, закурил. Сидел, не поворачиваясь к ней лицом, рассуждал:
      - Конечно, меня могут поймать. А могут и не поймать. Вон ребята, какие журналиста этого, Листьева, положили, Квантришвили, Меня, Холодова... ну и других - в бегах до сих пор! То ли их ищут, то ли уже бросили. Если язык за зубами держать, можно всю жизнь спокойно прожить.
      А если соскочило... да, воробья не поймаешь.
      - Перестань, Паша! - Марину трясло, как в лихорадке, ей и казалось уже, что она серьезно и опасно заболела. - Не надо! Зачем ты наговариваешь на себя?!
      - Я тебя только об одном хочу попросить, Марин! - Он швырнул сигарету в форточку, повернулся к ней, обнял. - Я один всю жизнь, как волк. У меня и фамилия-то волчья... Матери почти не помню, отец не просыхал, пил... С Людкой у нас не заладилось. Холодная она, бездушная какая-то. Рыба, а не человек. Один я. Выть оттоски хочется. А тебя когда увидел... Сердцем к тебе потянулся, понимаешь, как магнитом вдруг к тебе поволокло. Мне с тобой хорошо было. Ты мне и за мать, и за любовницу. И Ксюшку я твою люблю, Марин. Пацанка у тебя чудо! Веселая, ласковая. Я ее удочерю, Марин, ты не думай! Ты только подожди меня, а? Если не расстреляют, если лет пятнадцать дадут... Я их проживу, я буду о вас думать, домой буду стремиться, поняла?
      Домой! К тебе. И к Ксюшке... Наворотил я, конечно, грех у меня на душе большой, не простят, наверное, не поверят. А я бы все заново начал, если б тебя раньше встретил. А теперь...
      Марина молчала, плакала.
      В эту бессонную ночь Койот все ей рассказал:
      как еще пацаном украл у приятеля отца обрез, как много лет зачем-то хранил его, прятал, как потом, уже взрослым, задумал добыть настоящее, компактное оружие, убил милиционеров, потом напал на инкассаторов... Рассказал он и об убийстве шофера "КамАЗа", только не стал называть сообщников, а все приписал себе: попросил подвезти, брызнул в лицо шофера(из газового баллончика, задушил его, потом бросил в лесу, а "КамАЗ" продал грузинам... Сказал, что Кашалот вычислил его, узнал по фотороботу, заставил работать на себя, и он должен теперь снова убивать...
      "Значит, это он, Павел, убил Бориса Григорьевича, - решила Марина. Паша не хочет больше заниматься этим гнусным делом, вот он и..."
      А он будто прочитал ее мысли:
      - Нет, Кашалота я не трогал. Я думаю, его Мерзляков замочил или кто-то из тех, из центра.
      Они давно на него зуб имели.
      Марина дрожала с головы до пят.
      - Паша... Пашенька! Остановись! Я не могу больше слушать этот бред. Зачем ты мне все это рассказываешь? Как мне жить с этим?!
      - Ты все должна знать, Марин. Мне больше некому рассказывать. А носить тяжело. Но я даже не поэтому... Хочу, чтобы ты не из протоколов потом узнала - от меня. Потом много про меня всякого говорить и писать будут. Вранья много будет, ненависти. Я заслужил эту ненависть, конечно. Но так хотелось всегда человеком себя чувствовать. И жить по-человечески... Я уже думал: а может, пойти в милицию, сознаться во всем? Легче будет. Как ты думаешь, Марин? Зачтется же явка с повинной?
      Она затрясла опущенной головой:
      - Не знаю... не знаю! Я с ума сейчас сойду, Паша! Хватит!
      Он помолчал, слушал всхлипывания женщины, гладил ее голое плечо.
      - Ладно, Марин, все. Прости. Я и сам не ожидал, что так разговорюсь. Накатило что-то. Зря, наверное. Теперь и ты будешь мучиться. Я думал, ты поймешь меня...
      - Может, тебе уехать, Паша. А? - Она подняла к нему мокрое от слез лицо. - Я тебе денег дам... Поезжай! Куда-нибудь в Сибирь, на Дальний Восток... Россия же большая!
      - Ладно... ладно... - меланхолично повторял он. - Куда от себя уедешь? Все же со мной останется. Да и без тебя я уже не могу. Поживу хоть сколько с тобой... Хочешь, я завтра при матери предложение тебе сделаю? Хочешь?
      Марина молчала, шмыгала носом, и Койот правильно понял ее молчание. Встал, взялся за одежду.
      - Ладно, пошел я. Светает уже. Транспорт еще не ходит, но ничего, я пешком. Прогуляюсь.
      Постоял у двери, глухо сказал: "Прощай, Маринка. Спасибо тебе за ласку. Всегда буду помнить... пока жив".
      Она не ответила. И не пошла его провожать.
      А Койот вышел на улицу, постоял у подъезда, вдыхая свежий утренний воздух. Потом не спеша, с наслаждением закурил, не спеша пошел прочь со двора.
      Оглянулся. Окинул тоскливым взглядом дом, где оставалась его женщина, ее ребенок и мать.
      Пробормотал выплывшие откуда-то в памяти стихи:
      Жди меня, и я вернусь.
      Только очень жди..
      Усмехнулся: кто его, Павла Волкова, убийцу, будет ждать столько лет, если оставят в живых?
      Кому он нужен?
      Бросил сигарету, зло затоптал ее и быстрым шагом двинулся домой. Отец с мачехой, покладистой, понимающей его, Павла, - это все, что у него осталось...
      Этим же утром Марина с матерью и Ксюшей уехала из Придонска в деревню. Вернулась в город, когда вся эта история печально завершилась.
      Ей дали об этом знать.
      Глава 30
      ДОБРОВОЛЬНОЕ ПРИЗНАНИЕ
      ОБЛЕГЧИТ ТВОЮ УЧАСТЬ
      Не сразу, не в один день Мосол и Колорадский Жук приняли это трудное решение - сдаться властям добровольно. Но - приняли.
      Перед посадкой долго и классно оттягивались.
      Практически целый месяц. Хорошо знали, что вольница кончилась, что за убийство придется отвечать по закону, что сидеть не один год.
      Особого снисхождения к себе не ждали, но все же рассчитывали, что явка с повинной смягчит наказание, закон это предусматривает.
      Они долго думали, кому именно сознаться в содеянном. И дружно пришли к выводу - Эмме Александровне Крайко, идти надо к ней. Их, шпанят, она помнит, конечно, еще по работе в Левобережной прокуратуре, возможно, что и теперь в курсе их дел - оперы доложили. Кашалот был на виду, все, кто его окружал, разумеется, тоже. Только ленивый и равнодушный опер района не знал их фамилий и кличек, не говоря уже о бывшем начальнике утро капитане Мерзлякове.
      Да, спился мужик после того, как его погнали из ментовки, затосковал. Нигде не работает, когда трезвый - гоняет на своей тачке по городу, занимается извозом. При случайных встречах старается делать вид, что не знаком с ними, подручными Кашалота, не их поля ягода. Чует свой конец. Скоро всем им придется отвечать перед судом, скоро уже зазвенят браслеты на руках...
      Колорадский Жук и Мосол хотели позвать с собой на добровольную явку и Серегу Рылова, но Рыло, почуяв опасность, рванул куда-то в теплые края, на Кубань, где жили у него дальние родственники: надо было попытаться раствориться в народе.
      Пусть пытается. Побегает, может, на месяц больше, чем они. Но, как известно, раньше сядешь - раньше выйдешь!
      Они явились к Эмме Александровне прямо на работу, в прокуратуру. Уже экипированные для посадки в СИЗО, помытые-побритые, соответственно одетые и с продуктами на первые двое суток. Тюрьма и ее порядки знакомы, за каждым - ходка, так что не в новинку будет и эта, очередная, и "столыпинские" вагоны, и нары, и окрики "вертухаев", и оскал собачьих морд...
      Уже с порога кабинета Мосол заявил:
      - Мы с повинной, Эмма Александровна. Зачтется?
      - Конечно, ребята, - спокойно сказала она. - И чего же вы натворили в этот раз?.. Садитесь, рассказывайте. Разговор у нас, наверное, долгий будет?
      - Как спрашивать станете.
      - Подробно. Я человек, вы знаете, дотошный, любознательный, обо всем вас расспрашивать буду.
      - Ну... мы вообще-то мало знаем. Больше про себя. О других не спрашивайте, Эмма Александровна. Суками не были и не собираемся. Западло!
      - Ну-ну, не надо горячиться. Давайте о вас поговорим, я согласна Под протокол, конечно, как полагается. Или вы просто посоветоваться пришли?
      - Я же сказал, с повинной, - нахмурился Мосол.
      - Но вы все же послушайте сначала, Эмма Александровна, - заискивающе попросил Колорадский Жук, наивно рассчитывая, что начало их разговора может что-нибудь изменить в будущих решениях суда. - А потом уже и решайте, чего писать, а чего не писать. Лишняя писанина кому нужна?
      - Резонно, - скупо улыбнулась Крайко. - Итак?
      Мосол и Колорадский Жук переглянулись, будто робкие купальщики, пробующие воду - боязливо и с опаской: не холодно ли? не глубоко?
      И все же надо было плыть к противоположному берегу. Назад пути отрезаны.
      Мосол решительно начал:
      - Вы, наверно, слышали про Кушнарева, Эмма Александровна?
      - Слышала, да. Пропал без вести. Находится в розыске.
      - Это мы его замочили, Эмма Александровна.
      Рыбок он в нашем водохранилище кормит. Второй месяц.
      Мосол остановился, смотрел на Крайко - как прореагирует на его сообщение следователь прокуратуры?
      Эмма Александровна прореагировала нормально: в обморок не упала, за сердце не схватилась, глаза круглыми не стали. И квадратными тоже. Она спокойно, как врач выслушивает своих пациентов, кивала. Подумала: "Ну, слава Богу, на одну сволочь в Придонске стало меньше". Вслух, разумеется, этого не сказала.
      Подняла трубку телефона, набрала номер Костенкина, произнесла ровно:
      - Валентин, зайди. Возьми бланки протоколов, ручку, писать будешь. Ты же знаешь, я не люблю.
      И засмеялась, когда Костенкин ответил: "Руку уже сводит от этой писанины, Эмма Александровна. Скоро, видно, на инвалидность перейду".
      Минут через пять он явился - с двумя шариковыми ручками и бланками. Глянул вскользь на Мосола и Колорадского Жука, сказал: "Здравствуйте, господа".
      "Господа" промолчали
      - Давние мои знакомые явились, Валентин, - представила их Крайко. Между прочим, с повинной. Я всей душой этот факт приветствую.
      И должна сообщить, что следствие все равно на вас, ребята, уже вышло. Оперативники мне ваши имена уже называли... А что вы о Перегонцеве можете сказать, кстати? Пока вот Валентин Сергеевич не начал писать.
      - О Мотыле, что ли? - уточнил Мосол.
      - Да, о нем. Зачем он в СИЗО полез? Кто его надоумил?
      Бандиты поскучнели.
      - Это надо у Кашалота спрашивать, Эмма Александровна, - буркнул Колорадский Жук.
      - Ну, Кашалот теперь ничего не скажет...
      Ладно, сейчас поговорим, подпишете протокол, а потом поедем, посмотрим, где вы его упрятали...
      Постановление на задержание выписывай, Валентин, - не меняя интонаций, распорядилась Крайко. - Оперативников вызови. Машину надо заказать часа на... два. Да, после обеда. Глянем, где Борис Григорьевич Кушнарев упокоился, царство ему небесное.
      Дальнейший разговор-допрос шел в кабинете обыденно. И опытные преступники, и опытные следователи вели себя сдержанно, эмоций особых не проявляли. Мосол и Колорадский Жук обращались к Эмме Александровне на "вы", а она запросто "тыкала" всем троим мужчинам, и все трое относились к этому как к вполне законному положению вещей. Да так оно и было: с ними говорила седовласая, пожившая женщина, годящаяся по возрасту всем троим в матери, и к тому же - докавевоем деле, мастер, признанный авторитет. И справедливый человек. Мосол и Колорадский Жук знали, что с Эммой Александровной надо говорить без дураков, не хитрить и не юлить, и только в этом случае можно рассчитывать на ее помощь. Крайко, если пообещает, сделает. Она человек слова.
      Но как все же тяжело рассказывать о своих похождениях! И максимально правдиво отвечать на вопросы следователей.
      Велик соблазн что-то недоговорить, свалить вину на другого.
      Рассказывать же Мосолу и Колорадскому Жуку предстояло много.
      Через день, когда с помощью водолазов из водохранилища было извлечено тело Кушнарева, в Придонске были задержаны несколько человек.
      Мерзляков, два бывших его оперативника из Заводского РОВД, которые выколачивали в свое время "признания" из Перегонцева - Мотыля, шофер Кашалота, два его телохранителя. Предупреждены о невыезде из города продавцы киосксв фирмы "Братан и К°", секретарша, а также мать Кушнарева.
      Следственная бригада областной прокуратуры под руководством Крайко начала масштабное и скрупулезное следствие по делу Б. Г. Кушнарева, убитого в апреле текущего года.
      На допросах всплыла и трагическая история с семьей Вшивцевых: Мосол с Колорадским Жуком указали место захоронения несчастных стариков...
      Разматывало следствие и подробности убийства Гейдара Резаного. И в этой истории не обошлось без признаний Мосола и Жука.
      Но все чаще мелькало в показаниях допрашиваемых: "У Кушнарева был киллер, который и расправлялся с этими погибшими. Лица его никто не видел, так как он всегда приезжал на машине Кашалота и был в маске... Он и казнил всех этих несчастных..."
      Говорили об этом и Мосол с Колорадским Жуком. Они были опытными урками, знали, в каком направлении можно гнать волну.
      Но и Крайко с Костенкиным тоже не были начинающими следователями делали вид, что верят...
      Оба они уже знали имя "киллера в маске".
      Знали и то, что офицеры Мельникова вместе с "топтунами" "семерки" следят теперь за каждым шагом Павла Волкова, слушают его телефонные переговоры.
      Оперативники, как было приказано, все еще не теряли надежды на то, что им каким-либо образом удастся обнаружить место, где Шакал-Койот прячет оружие.
      Койот находился теперь почти под круглосуточным наблюдением офицеров управления ФСБ.
      Глава 31
      ЖАДНОСТЬ СГУБИЛА
      Искать в конце апреля девяносто пятого "прошлогоднюю" женщину в серой плиссированной юбке и красной кофточке - занятие не из легких.
      Если бы тогда, в августе, не откладывая, по горячим следам, дело было доведено до конца, если бы не случились эти вечные межведомственные нестыковки...
      Грустная правда жизни, увы: время было упущено.
      Тем не менее подполковник РУОП Костромин горячо взялся за работу. Надо было исправлять ситуацию. И шансы, он это чувствовал, у милиции были.
      Он лично встретился с двумя пожилыми женщинами, которые в прошлом году навещали в туберкулезной больнице свою занедужившую подругу. Женщины с трудом, но все же вспомнили ту молодую бабенку в красной кофточке и серой плиссированной юбке, которая уехала на "КамАЗе", не дождавшись автобуса, и свои показания.
      - Еще в этот грузовик двое запрыгнули, - вспомнила одна из свидетельниц. - Молодые мужчины. Я их до этого момента не видела, на остановке они не стояли. А когда "КамАЗ" тронулся, они откуда-то взялись...
      - Вы это точно помните? - сейчас же спросил Костромин.
      - Конечно, Владимир Григорьевич! - даже обиделась женщина. - День же был, солнце...
      А запомнилось потому, что мы долго стояли, измаялись. А тут люди сели в грузовик и поехали. А с этой девушкой в красной кофточке мы перед этим разговаривали. Власть поругали, больницу, что даже скамейки тут не поставили, хоть на землю садись. Мы ведь люди пожилые, ноги уже не те. Ну вот. Девушка эта...
      - Ну какая она девушка! - поправила вторая свидетельница. - Ей за тридцать, не меньше.
      - Ну хорошо, молодая эта женщина, - продолжала первая свидетельница. Вот мы с ней поговорили, потом она увидела, что из больничных ворот вышел шофер "КамАЗа", подошла к нему, что-то сказала, мы не слышали, грузовик далеко стоял, у забора; потом залезла в кабину, и они уехали. А когда машина тронулась, &нее эти двое запрыгнули.
      - Девушку эту, если покажем, сможете узнать?
      - Да кто знает! Давно же это было. Надо бы поговорить с ней, рядом постоять. Я могу ее, наверное, по голосу узнать.
      - Беленькая такая, довольно упитанная, в темных очках была, припоминала вторая свидетельница.
      - Встречу мы организуем, - пообещал Костромин.
      Свидетельниц долго уговаривать не пришлось, они охотно согласились помочь милиции.
      Опасного тут ничего не было. Костромин просил их опознать женщину, которая села в кабину "КамАЗа", стояла перед этим с ними на остановке.
      Чтобы не пугать свидетельниц, Костромин не стал говорить им об убийстве шофера Крылышкина, сказал лишь, что они, милиция, проводят оперативно-следственные мероприятия.
      Разработка подозреваемого - вещь муторная, трудоемкая. Человек изучается со всех сторон: и дома, и на работе, и во взаимоотношениях с другими людьми. И продолжается это недели, месяцы, а иногда и годы.
      Подполковник Костромин ничего нового выдумывать не стал - вместе с Игорем Саженцевым они отправились на работу Валентины Клепцовой, в столовую при институте "Электроника", двадцатиэтажное здание которого стеклянным сверкающим параллелепипедом торчало в самом центре Левобережья, недалеко от Дмитровского рынка.
      По служебным удостоверениям офицеры беспрепятственно достигли цели пищеблока института, переговорили с директором столовой, потом с несколькими поварихами, коллегами Клепцовой. Все они дружно отзывались о Валентине Ивановне как о хорошем специалисте и достойном человеке. Претензий по работе она не имеет, вторые блюда готовит вкусно, котлеты ее и гуляши посетители столовой хвалят. Правда, в столовую сейчас народу стало ходить меньше, у людей нет денег, зарплату задерживают регулярно, так что...
      Песня эта Костромину с Саженцевым была знакомая, офицеры РУОПа и сами уже третий месяц перебивались кое-как.
      Директриса столовой - толстенная бабища килограммов на сто двадцать, вся будто из желе, вызывала в свой кабинет тех, с кем Костромин и Саженцев намерены были поговорить, а потом деликатно уходила, сидела в соседней комнате, у бухгалтеров.
      Костромин спрашивал, Саженцев вел протоколы.
      Вошла молоденькая повариха в красной кофточке и серой плиссированной юбке (она собралась уже уходить домой, отработала свою смену), и Костромин сразу же подумал. "Вот, в такой, видно, одежде была на остановке автобуса и Клепцова..."
      Повариха отозвалась о ней стандартно, похвалила ее, сказала, что она "женщина добрая, не жлобиха. Сейчас ведь многие озлобились, замкнулись в себе, отдалились друг от друга..." А Валентина Ивановна, дескать, ничуть не изменилась - какая была, такая и осталась.
      Костромин слушал, кивал, делал в своем рабочем блокноте пометки. Пригодятся.
      Сказал как бы между прочим, с улыбкой:
      - Женщины, вот я заметил, любят плиссированные юбки. Жена моя тоже такую носит. А возни с ней... как это вы столько складок разглаживаете? И вам лично эта одежда очень идет.
      Повариха зарделась, провела рукой по подолу.
      - Ой, да я не так давно все это купила. Недорого.
      - На рынке? Он же тут, рядом с вами.
      - Нет, это я у Вали Клепцовой и купила. Ей мало стало, она поправилась в последнее время, ну и предложила мне. А на меня как раз.
      - И много она с вас взяла?
      - Ну что вы, мужчины, такие вопросы задаете?
      - Мы же милиционеры, народ любознательный. Все хотим знать.
      - Ну договорились, никто из нас не обижен.
      "Отдала за бесценок, - сообразил Костромин. - Лишь бы сбыть с рук".
      Он задал Мухиной (такая была у поварихи фамилия) еще несколько малозначащих вопросов и отпустил женщину.
      Потом попросил директрису позвать Клепцову, с интересом глянул на нее: да, беленькая, пухленькая, фигуристая, с приятным, запоминающимся голосом. Ведет себя внешне спокойно, хотя внутреннее напряжение выдают руки: сцеплены на коленях до белизны в костяшках, тискают друг друга.
      Костромин стал задавать Клепцовой прямые, жесткие вопросы:
      - Скажите, Валентина Ивановна, каким образом чужой рецепт попал в вашу квартиру?
      - А... Муж вспомнил: он его в троллейбусе нашел, хотел отдать, но хозяин не отозвался. Домой зачем-то принес. А как он под диван попал, я не знаю. Бросил... или сам завалился... бумажка!
      - Хорошо. Скажете мужу, чтобы приехал ко мне, на Бахметьева, я хочу с ним побеседовать.
      - Скажу.
      - Ну, а вы сами что делали в августе прошлого года у туберкулезной больницы? Зачем вас туда занесло?
      - Я?! Я там никогда не была, не знаю даже, где эта больница находится.
      - Странно. А вас там видели.
      - Не может этого быть. Я же вам говорю: не знаю даже, где эта больница. Никогда туберкулезом, этой заразой, не болела. Бог миловал. И родня у меня здоровая.
      - Может, вы навещали кого-то из знакомых?
      - Да какие знакомые?! Я с такими не вожусь. - Валентина вполне искренне, хотя и несколько нервно засмеялась.
      - А вы все-таки вспомните, Валентина Ивановна. Подумайте. Вас там видели. Одеты вы были в серую плиссированную юбку и красную кофточку, в белые босоножки, на глазах - темные очки...
      - У меня нет серой плиссированной юбки, красной кофточки... ну, босоножки, конечно, есть, как у всякой женщины.
      - Понятно. - Костромин глянул на Саженцева - пиши, мол, все пиши. Это очень важно, что она говорит.
      - Значит, у туббольницы в августе прошлого года вы не были, названной мною одежды не имеете, так?
      - Да.
      - Хорошо, подпишите протокол и можете быть свободной. Надо будет, мы вас вызовем.
      Валентина подписала каждую страницу протокола, попрощалась и ушла. Держала она себя в руках отменно.
      А Костромин с Саженцевым вернулись в управление. Еще в дороге, в машине, Костромин велел старлею:
      - Игорек, готовь очную ставку.
      - Опознание?
      - Да. Пригласи свидетельниц, наших женщин из управления посадим рядом с Клепцовой...
      - На какой день назначить, Владимир Григорьевич?
      - На той неделе, я скажу точно день. Побеседуем еще с мужем, посмотрим, что он будет говорить.
      - Они уже договорились, будет толковать, что и жена.
      - Пусть договариваются. Если ее эти две женщины опознают, бабенке трудно придется. Упрячем ее на недельку-другую, пусть посидит, повспоминает...
      - Понял. Организую.
      - Пригласишь и Мухину. Пусть захватит эту юбку с кофточкой.
      - А если она сегодня скажет Клепцовой?
      - Возможно. Но в протоколе ее показания есть? Есть. И пусть бабенки посуетятся, попытаются от прежних своих показаний отказаться - себе хуже сделают. И потом, я думаю, Клепцовой не резон заговаривать с Мухиной о юбке с кофтой, вызывать подозрения. Не совсем же она дура! С головой себя выдаст.
      - Согласен.
      Ровно через неделю в одном из кабинетов РУОПа, в ряд сидели на стульях несколько блондинок примерно одного возраста - тридцатилетние. Две сотрудницы управления, двух женщин пригласили из магазина, по соседству, одна просто случайно оказалась по делам в РУОПе, из Москвы.
      Сидела среди них и Валентина Клепцова.
      Вошли Костромин с Саженцевым, с ними - две пожилые свидетельницы.
      "Господи! - подумала Валентина. - Эти-то зачем здесь?"
      - Уважаемые дамы, - обратился к женщинам Костромин. - Мы попросили вас принять участие в небольшом формальном акте. Мы ищем преступников, убивших в прошлом году, в августе месяце, водителя "КамАЗа" Александра Крылышкина и угнавших его грузовик. Машина и тело убитого спустя время были найдены, преступники - пока нет. Мы восстанавливаем события, нам, оперработникам, кое-что необходимо уточнить. Поэтому мы пригласили в этот кабинет вас...
      Он повернулся к свидетельницам:
      - Мария Георгиевна, и вы, Анна Ильинична, посмотрите внимательно на этих женщин. Когонибудь из них вы видели раньше?
      Седая рыхлая Анна Ильинична спросила:
      - А можно мне вот этой даме задать вопрос? - она показала рукой на Валентину.
      - Конечно, пожалуйста.
      - Скажите, милочка, куда вас в тот раз довезли на "КамАЗе"? Мы вам с Марией Георгиевной так позавидовали! Мы же еще минут двадцать пять стояли. Мария Георгиевна говорит: видишь, молодые какие сообразительные...
      Валентина спокойно ответила:
      - Вы меня с кем-то путаете, уважаемая. Ни на каком "КамАЗе" меня никуда не подвозили, вас я вижу впервые.
      - Да, но мы с вами еще вели разговор о том, что очень редко сюда, к больнице, автобусы ходят, что...
      - Я вам еще раз говорю, уважаемая! - голос Валентины зазвенел. - Ни у какой больницы я не была, на "КамАЗах" не ездила.
      - Ее голос, ее! - уверенно проговорила вторая свидетельница, Мария Георгиевна. - Теперь и я ее узнала. На вас, девушка, была серая плиссированная юбка и красная кофточка. И именно вы уехали на "КамАЗе", а в кузов еще двое запрыгнули. Я не знаю, что там было дальше, но на остановке вместе с нами вы стояли, вы!
      - Я вам еще раз обеим повторяю: вы меня с кем-то путаете! Я не была у туберкулезной больницы, у меня нет серой юбки и красной кофточки, я не уезжала на "КамАЗе"! - Фразы эти отскакивали от Валентины, как теннисные мячи от ракетки.
      - Спокойнее, Валентина Ивановна, - сказал Костромин. - Не надо нервничать. У нас деловой разговор... - Он кивнул Саженцеву, и тот вышел из кабинета, вернулся с Мухиной, поварихой.
      - Скажите, Таня, у кого вы купили красную кофточку и серую плиссированную юбку? - спросил Костромин.
      - Я же вам говорила, у Клепцовой, - и Мухина рукой показала на побледневшую Валентину.
      - Да ты с ума сошла, Тань! - воскликнула та - Какая юбка?! Какая кофта! Отродясь у меня таких не было. Я красный цвет вообще не люблю.
      - Ну... ты же сама сказала, Валь, что юбка мала стала, в поясе не сходится, да и кофточка... - растерянно произнесла Мухина, и только тут, наверное, поняла, что попала в историю.
      Свидетельницы, подписавшие протокол опознания, и все остальные женщины были отпущены, а Костромин стал задавать Клепцовой новые вопросы:
      - Кто был с вами в "КамАЗе"?
      - Кто запрыгнул в кузов?
      - Где вы попросили Крылышкина остановиться?
      - Кто убивал водителя?
      - Где остальные документы?
      - Кому и за сколько был продан "КамАЗ"?..
      Валентина молчала. В ушах бился голос Жорика: "...Срочно! Юбку и кофточку - на мусорку!.. И тверди, как попугай: такой одежды никогда не было, у туберкулезной больницы никогда не была, ни с каким шофером "КамАЗа" не знакома..."
      Что же она, дура, наделала! Тряпки пожалела, каких-то жалких сорок тысяч с Таньки взяла...
      Господи! Что же теперь делать-то? Она же не только себя, но и ребят подвела...
      - Мне плохо... Я не могу больше... У меня дико болит голова, я гипертоник! - жалобно проговорила она, и Костромин поднялся, велел Саженцеву:
      - Отвези ее в ИВС , пусть подумает, отдохнет. Завтра поговорим.
      Глава 32
      УБИТЬ АМИРАНА
      Звонок из Батуми раздался сразу после майских праздников.
      Слышимость была неважной, но за шуршанием, попискиванием, потрескиванием телефонной аппаратуры Койот все же узнал голос Джабы Махарадзе. Джаба тоже узнал его, потому что на обычное: "Алло, слушаю..." сейчас же сказал:
      - Привет, Павел!
      - Приветствую и тебя, Джаба. Откуда звонишь?
      - Из дома, вестимо... ха-ха-ха... - Махарадзе сдержанно засмеялся. Наверное, он прощупывал настроение Койота, его реакцию на звонок из Грузии.
      Реакция была нормальной.
      Джаба спросил:
      - Как живешь, Павел?
      - Думаю, похуже, чем Брынцалов.
      - Го-го-го... Ты планку высоко поставил. Опустись на землю. Таких, как Володя Брынцалов, в России не много.
      - Ну-ну. Уже опустил. А ты как поживаешь, Джаба? Как твой бизнес? Не собираешься ли в Придонск?
      - Именно поэтому и звоню. Собираюсь.
      - Что привезешь? Снова апельсины?
      - Да ну, какие сейчас апельсины?! Май месяц. По другим делам с Гогой приедем, Паша - С Гогой?
      - Ну да. Забыл, что ли, про брата моего?
      - Нет, не забыл.
      - И про должок свой не забыл?
      Койот помедлил с ответом. Так хотелось сказать этому наглому грузину: "Да пошел ты на хер, какой еще "должок"? Скажи спасибо, что ноги от ментов унес, что живешь за горами за долами, считай, за границей, что взять тебя там трудно, и потому все еще на свободе. И чего звонишь? Зачем? Дело сделано, не все получилось, как планировали, да, но и на рожон, в Россию, тебе лезть со своим братцем не следует, это опасно для всех нас. А то, что ты потерял часть денег... на то и бизнес, он без риска и потерь не бывает".
      Джаба, конечно, думал по-другому. И, надо думать, вины за собой большой не чувствовал.
      Да, купил "КамАЗ" с рук, по дешевке, но они же не знали с Гогой, что за грузовиком - кровь, убийство, они так с Волковыми не договаривались. С них, с Волковых, надо спрашивать. Какие к ним, Махарадзе, честным бизнесменам, могут быть претензии?.. А если будут - они все милиции объяснят. В крайнем случае, потеряют "КамАЗ", который на данный день они и так потеряли.
      - Джаба, ты чего хочешь? - спросил Койот.
      - Ты говорил, что отработаешь, Паша.
      - Говорил.
      - Ну вот, время пришло. Мы скоро приедем.
      - Когда конкретно?
      - Тебе это знать не нужно. Я же сказал: скоро.
      Ты вообще телефону не доверяй, понял?
      - Да, все понял. Жду.
      Койот положил трубку, послонялся по квартире, поразмышлял. Дома он был один, отец на работе, мачеху менты упрятали в кутузку. На душе тревожно. После задержания Валентины состоялся у них с отцом семейный совет: как быть?
      Бели Валентина сознается, им всем грозит тюрьма. Этот проклятый рецепт!.. Почему он, Павел, не выбросил его, зачем принес домой? Ведь, кроме техпаспорта на "КамАЗ", братьям Махарадзе ничего не требовалось.
      Идиот! Кретин! Ублюдок!
      Койот в бессильной тоске ругал себя последними словами. Как подвел всех! И в первую очередь себя. Если Валентина сознается... Все же полетит к черту!
      Позвали Жорика, сказали ему о чепе.
      Жорик долго, со смаком и злобой матерился, крыл Койота на чем свет стоит. Даже замахнулся на него на кухне, но отец удержал руку кореша, сказал рассудительно:
      - Что теперь толку махаться? Думать надо, как из говна выбраться.
      Думать им оставалось лишь в одном направлении - молить Бога, чтобы Валентина не созналась, чтобы стояла на своем: свидетельницы ошиблись, спутали ее с кем-то, у больницы она не была.
      Судя по тому, что их, Волковых и Жорика, пока не арестовали, можно было предположить, что Валентина держится и их имен не назвала.
      И дай ей Бог сил выдержать поединок с ментами, скинуть с себя их щупальца, доказать свою невиновность. Ведь на руках у следователей нет никаких доказательств ее причастности к этому делу, одни лишь подозрения да показания двух старух.
      Следователи, правда, вызывали уже Волковастаршего, задавали свои гнусные вопросы про рецепт бабки Крылышкиной, но он им пел так, как договорились с Валентиной: нашел в троллейбусе, зачем принес домой - не знает, случайно оказался в кармане, а потом случайно же попал под диван.
      Менты отца отпустили, но предупредили, что могут вызвать еще, если что-то нужно будет уточнить и перепроверить.
      Отец, в общем-то, был спокоен, так как в убийстве шофера "КамАЗа" не принимал участия, а Валентине, в случае чего, большой срок не светит. Вот Павел и Жорик...
      Держись, Валентина! Крепись, голубушка! Раскроешь рот, сознаешься все, хана! И сама загремишь, и им с Жориком ходка обеспечена.
      Ах, какую он, мудак, допустил глупость с этим рецептом! Поди ж ты, так проколоться...
      Вот они и сидели вчера вечером здесь, на кухне, горевали об этой самой Пашкиной глупости, посылали Валентине свои мысли-приветы и пожелания держаться. Выпили втроем пару бутылок водки, отец даже поплакал на столе (жалко было Валентину). Жорик предложил Павлу еще сгонять за спиртным, но отец воспротивился. Резонно заметил, что менты за ними могут явиться в любой момент, если Валентина все же даст показания, а потому голова должна быть трезвой - тогда лишнего не брякнешь и в руках себя легче удержать.
      Отец принес из спальни фотографию Валентины (она была снята на городском пляже у водохранилища, в купальнике), поставил снимок перед собой, у недопитого стакана, шмыгал мокрым носом:
      - Баба-то какая, а, ребята! Молодая, справная... Что ляжки у ней, что титьки. Четвертый размер. Мы ей как-то лифчики покупали, я помню.
      А посадят ее, что тогда? Как я без нее? Кто нас с Пашкой кормить будет?
      Койот с Жориком умильно и пьяно смотрели на кормилицу, поддакивали Волкову-старшему, что да, все у Валентины при ней, баба что надо, и жалко, если ее посадят, и как-то совсем забыли про себя, про то, что за Валентиной загремят и они.
      И продолжали хвалить ее котлеты и борщи, и жалели о том, что втравили бабу в эту поганую историю. Возилась бы себе на кухне... Да и передачки бы в тюрьму носила А теперь...
      Кому носить-то?
      * * *
      Джаба совершенно справедливо предупреждал Койота, чтобы тот не доверял своему телефону. И правильно, между прочим, делал.
      Телефон Волковых вот уже месяц стоял на прослушивании. Круглосуточном. Дежурные, меняясь в сменах, сидели у записывающих магнитофонов, слушали по параллельным наушникам все разговоры в их квартире.
      Звонков было немного - то отец с работы позвонит (приди, мол, Паша, помоги... Или: я тут ящик картошки заначил, махани-ка его домой...), то Жорик что-нибудь выдаст, то Людмила у него, Павла, поинтересуется: когда, мол, придешь, деньги нужны, Костик голодный сидит...
      Там, в семье, Койот по-прежнему бывает от случая к случаю, один раз в семь-десять дней, и больше одного вечера с Людмилой не выдерживает.
      Оперативники управления ФСБ, слушающие все семейные и другие разговоры, все это хорошо знали. К тому же "топтуны" ходили за Койотом по всему городу, видели его хмурое, злое даже лицо, наблюдали за его контактами. Контактов, впрочем, особых не наблюдалось. Так, случайные собутыльники, случайные разговоры где-нибудь возле пивнушки.
      Койот, конечно, нервничал, это чувствовалось.
      Он тоже чувствовал, что его обкладывают, кудато медленно и верно загоняют. Да и обстановка вокруг менялась.
      Убили Кашалота.
      Добровольно, с повинной, пошли в прокуратуру Мосол и Колорадский Жук.
      Задержана Валентина.
      Уехала Марина... А вот она-то знала все! И, может, хорошо, что уехала.
      Вот-вот явятся братья Махарадзе. Это для него, Койота, дополнительная опасность: ведь их ищут! Брошенный на стоянке ГАИ "КамАЗ", найденный труп шофера Крылышкина - разве милиция закрыла это дело? Подозреваются и братья Махарадзе, как они этого не понимают?!
      Но если Махарадзе задержат, они, разумеется, тут же назовут их, Волковых. И скажут, у кого именно приобрели грузовик. Тогда уж никакие байки про найденный в троллейбусе рецепт не помогут.
      Сужается круг, сужается...
      ...Анализировали звонок из Батуми и на совещании у генерала Николаева.
      Генерал дважды прослушал магнитофонную запись, спросил Мельникова:
      - Как вы думаете, Александр Николаевич, зачем они сюда едут? На какой такой "должок"
      Волкова намекают?
      - Тут почти все стало на свои места, товарищ генерал, - высказал свои соображения Мельников. - В квартире Волковых сотрудниками РУОПа найден, как вы знаете, рецепт, выписанный на мать Крылышкина. Свидетельницы опознали Валентину - пассажирку убитого потом шофера, сейчас она задержана... Мы попросили Костромина не форсировать пока события с допросами и очными ставками в связи с этим звонком из Батуми. Я думаю, надо несколько дней подождать, пока вся компания соберется вместе. Мы тогда и без помощи Интерпола обойдемся.
      - Вряд ли братья Махарадзе прилетят именно за тем долгом Павла, на который они намекают в телефонном разговоре, - высказался Николаев. - У них была какая-то иная договоренность.
      Джабаже говорит, - он скосил глаза на магнитофон, - ты, мол, обещал отработать. Что бы это значило? И как именно Волков может "отработать" грузинам, которым он должен приличную сумму?
      - За Павлом стойкая теперь репутация киллера, товарищ генерал, продолжил свою мысль Мельников. - Ему могут предложить именно эту работу, "отработать" долг с помощью оружия. В противном случае они бы прямо сказали по телефону: верни деньги за "КамАЗ".
      - Согласен. - Николаев встал, прошелся по кабинету, сказал: - Хорошо. Подождем. Судя по всему, Махарадзе появятся у нас со дня на день...
      Сделаем так: все авиарейсы из Батуми или Тбилиси будем встречать. Установим за Махарадзе наблюдение. Телефонные разговоры слушать, все контакты с Волковым - фиксировать.
      На том пока и разошлись.
      * * *
      Махарадзе прилетели в Придонск на следующий день, в семь утра, и уже через час, приехав на такси, сидели в квартире Волковых, пили свежезаваренный чай, говорили о том о сем. Волковастаршего гости уже не застали, он ушел на работу, чему братья не особенно и огорчились - им нужен был, конечно, Койот.
      Насытившись, Махарадзе приступили к главному разговору.
      Говорил Джаба:
      - Паша, должок за "КамАЗ" мы тебе можем простить. Да у тебя и денег нет, так?
      - Так.
      - Ну вот, дорогой. Деньги мы тебе дадим, мы теперь люди самостоятельные.
      - Поздравляю.
      - Спасибо. Ты тоже обижен не будешь. Мы помнили о тебе, Паша, знали, что у нас в России есть надежный человек.
      - Что я должен делать?
      - Нужно убрать одного человека. В Москве.
      Голова его стоит... - Джаба сделал эффектную паузу, - десять тысяч долларов.
      У Койота перехватило дыхание.
      - Сколько? - переспросил он.
      - Десять тысяч "зеленых", - повторил старший Махарадзе. - Перемножить на курс "деревянных" сможешь? - Джаба усмехнулся. - Считай, новая "Волга" у тебя в кармане.
      Койот судорожно сглотнул слюну.
      - Кто... такой?
      - Паша, не задавай лишних вопросов. Зовут его Амиран. Больше тебе знать ничего не надо.
      Тебе его в Москве покажут. Скажут, где и когда ждать. Дадут оружие, "Тульский Токарева"-, с глушителем. Работу надо сделать наверняка, с контрольным выстрелом. Пистолет бросишь. Возле места... работы... тебя будет ждать машина. Из Москвы уедешь в тот же день. Не сюда, в Сочи.
      Отдохнешь, успокоишься. Две-три недели. Командировочные тебе оплатят. Кроме тех десяти тысяч.
      - Это твой враг, Джаба? - спросил Койот.
      - Паша, тебя это не касается, я же сказал, не задавай лишних вопросов. Амирана лично я не знаю. Но знаю, что он в Москве мешает другим людям. Больше ничего не спрашивай. Принимай решение. Ты же мужчина!.. Деньги получишь на месте. Можешь потребовать аванс.
      - А если я откажусь, Джаба?
      - Ты не откажешься, Паша. Такие веши дважды не предлагают. Уберут тебя. Ты уже в системе. Усек?
      Койот помолчал. По скулам его склоненной головы ходили желваки.
      - Не надо меня пугать, Джаба. Я же говорил тебе еще в прошлом году: отработаю.
      - Ну вот, это решение мужчины. Молодец, дорогой! Завтра мы должны быть в Москве. А пока погуляем.
      Гога уже выставлял из сумок хорошее грузинское вино и дорогие закуски.
      Глава 33
      В НЕЖНЫХ ОБЪЯТИЯХ ФСБ
      Гогу Махарадзе "топтуны" упустили.
      По совету Койота он поднялся на чердак, прошел по нему, спустился в другом подъезде и, не замеченный "наружкой", вышел из дома. Потом поймал машину и через три четверти часа был в аэропорту. Еще через час он был уже в воздухе, на пути в Москву.
      Вечером Гога позвонил в Придонск, попросил Джабу.
      Разговор шел на грузинском.
      - Я на месте, Джаба.
      - Как долетел?
      - Хорошо. Меня встретили.
      - Там все готово?
      - Конечно. Как наш солист себя чувствует?
      - Нормально. Спокоен. Сидим с его отцом, чаи гоняем... ха-ха-ха...
      - А я забыл спросить... там... Валентины чтото не видно было?
      - Ее нет. Сказали, что она уехала в деревню, мать заболела.
      - У вас там все спокойно, Джаба?
      - Да, не волнуйся, брат. Переночуем и прилетим. Скажи Арсену, пусть треть гонорара солисту сразу отдаст, чтобы он не дергался, спокойно работал. А дальше - как решили. Сам знаешь.
      - Конечно, скажу. Ну, до завтра, Джаба! Обнимаю тебя.
      - И я тоже.
      Уже по-русски Джаба сказал Волковым:
      - Привет вам от Гоги. Долетел хорошо. Пожелал спокойной ночи.
      * * *
      Грузинский текст надо было срочно перевести. О чем говорили по телефону из квартиры Волковых? Кто говорил? О чем договаривались эти люди?
      В русском управлении ФСБ грузинского языка никто, разумеется, не знал. Но грузины в городе жили. Немного, но тем не менее.
      Омельченко с Брянцевым сели на телефоны.
      Через час на столе Мельникова лежал список, в котором мелькали имена: Гиви, Резо, Отари, Вахтанг, Иосиф... И соответствующие фамилии.
      Однако оперативную тайну всем не доверишь.
      К тому же, шел уже десятый час вечера. Не каждый из обрусевших, проживающих в Придонске грузин согласится в законный час отдыха давать какие-либо консультации ФСБ.
      Но медлить было нельзя.
      Мельников позвонил домой Кириллову, доложил о проблемах. Полковник (он жил недалеко от управления) тотчас бросил домашние дела, пришел.
      Полистал свою записную книжку. Вспомнил, что на одной из кафедр университета работает преподавателем некий Гурам Суренович Меранашвили, наполовину грузин, наполовину армянин. В Придонске он с незапамятных времен, вполне возможно, что давно уже забыл язык своих предков.
      Гурам Суренович дал согласие послушать пленку, при условии, что за ним приедут - жил он на окраине Придонска.
      Через полчаса Меранашвили сидел в кабинете Кириллова и слушал запись.
      - Мне кажется, это какие-то урки договариваются, Анатолий Михайлович, сказал он. - И о серьезных делах.
      - У нас такое же предположение, Гурам Суренович, - согласился Кириллов. - Потому и пригласили вас помочь.
      - Ну что ж, давайте ручку и бумагу. Я запишу диалог.
      Через пятнадцать минут работа была сделана.
      На столе Кириллова лежал точный перевод разговора братьев Махарадзс.
      Стало ясно, что завтра утром Павел Волков должен лететь в Москву вместе с Джабой Махарадзе. Убивать какого-то Амирана...
      * * *
      Мельников позвонил Крайко.
      - Эмма Александровна, добрый вечер. Извините за поздний звонок.
      - Ладно тебе извиняться, Саша, ты же не будешь беспокоить меня по пустякам.
      - Да, дело срочное... Наш подопечный завтра утром собирается улетать в Москву. Судя по перехваченному нами телефонному разговору, на новое серьезное дело...
      - Можем упустить?
      - Можем.
      - Оружие вы не нашли?
      - Нет. Никаких упоминаний о нем мы не прослушали.
      - Понятно. Та-ак... Сколько там у нас натикало?.. Ого! Половина одиннадцатого! Наше прокурорское начальство отдыхает. Разрешения на задержание Заиграев не даст даже в этой ситуации, упрется. Значит, решение принимать мне. - Крайко умолкла. В трубке отчетливо было слышно ее сосредоточенное дыхание. В следующее мгновение она сказала:
      - Берите обоих. Под мою ответственность.
      Лучше, конечно, в аэропорту, с билетами на руках.
      Им сложнее будет объясняться - куда и зачем собирались лететь. А брать сейчас, на квартире...
      нет, не стоит.
      - Вы правы, Эмма Александровна, лучше в аэропорту, - согласился Мельников. - Лишние улики. Основание для вопросов...
      - Саша, не будем терять время. Действуйте!
      Во сколько самолет?
      - В семь утра.
      - Через час, в восемь, жду от тебя звонка. Полагаю, уже из изолятора Жду!
      И Крайко положила трубку.
      * * *
      Ночь для следящих за преступниками прошла спокойно.
      Окна в квартире Волковых светились до полуночи. В открытые форточки доносились нестройные хмельные голоса, смех, звяканье посуды. Волковы и Махарадзе гуляли.
      А под окнами квартиры, меняясь по выработанной схеме, прогуливались молодые люди с рациями в карманах курток, время от времени докладывая по связи:
      - Первый, у меня все спокойно.
      - Наверху потушили свет. Из подъезда никто не выходил.
      - Говорит Шестой. Все тихо. Спят.
      Да, Койот спал.
      Спал его отец, Виталий Волков.
      Спал и гость из солнечного Батуми, Джаба Махарадзе, посредник заказного убийства в Москве.
      * * *
      Ночь в автомобиле даже для молодых и здоровых людей - занятие не из приятных. Ноги не вытянешь, полностью не расслабишься, спать нельзя. Преступники хитры и изобретательны:
      исчез же из квартиры, которая находилась под наблюдением, Гога Махарадзе!.. Позвонил уже из Москвы...
      Койот и Джаба, судя по всему, исчезать не собирались. Они спокойно, ничего не подозревая, дрыхли на втором этаже старого городского дома Слежки и наблюдения за собой не заметили. Да и сложно было ее заметить.
      Не спали "топтуны".
      Не спали офицеры отдела Мельникова.
      Был соответствующим образом проинструктирован дежурный по управлению ФСБ.
      Была наготове группа захвата Все эти люди как бы оберегали сон Павла Волкова и Джабы Махарадзе.
      Начало мая в Придонске - чудная пора. Вовсю уже зеленеют скверы и городские парки, нежное тепло разливается по улицам, они - чисто вымытые и подметенные - благоухают свежестью, стекла домов охотно ловят самые первые солнечные лучи, еще не жаркие, розовые со сна, робкие.
      В половине пятого улицы города еще пусты:
      пробежит какой-нибудь "жигуленок" по серому асфальту, и снова тишина. Потом зашуршит губастыми шинами пустой и гулкий троллейбус, с воем промчится "Икарус"-"гармошка", и испуганное эхо забьется меж стен домов, будоража досматривающих последние сны людей, вынуждая их просыпаться...
      Койот поднялся первым. Глянул на молчавший пока будильник, подошел к окну, раскрыл его. В комнату потек чистый воздух, тело охватила приятная утренняя прохлада Хорошо-о!
      Он потянулся: сладкая истома жила в каждой клетке его тела, радовалась солнечному утру, пробуждению.
      Хорошо жить на свете! А жить хорошо - еще лучше!
      Что ж, кажется, теперь он, Павел Волков, заживет. Десять тысяч "зеленых" - это вам, граждане, не кот чихнул! Это кое для кого целое состояние. Особенно в его положении... Если не шиковать, тратить деньги с умом, на них можно пожить года два вполне безбедно...
      Разумеется, он сделает работу в Москве. Выдержки у него хватит. И рука не дрогнет. Никакого такого Амирана он не знает, он для него просто мишень. Амиран чем-то провинился перед другими, его решили убить. Жизнь жестока. Кто-то имеет право существовать, радоваться вот этому утру, первым лучам солнца, улыбкам женщин, а кого-то этой радости лишают, значит, заслужил.
      Он, Койот, здесь ни при чем. Пусть рассудят потом наверху, в Небесной Канцелярии, кто прав, а кто виноват. Он же, Павел Волков, выполняет свою работу. А за работу полагается плата.
      Из Москвы он уедет на юг, в Сочи. Отдохнет.
      Погуляет. Познакомится там с какой-нибудь женщиной, скажет, что он бизнесмен, занимается торговлей... Наконец фортуна повернулась к нему лицом.
      Ах, какой он дурак, что открылся Марине!
      Зачем развязал язык, зачем?! Твердил же себе, понимал:тайна - это когда знает один.
      Марина, должно быть, ничего никому не сказала, иначе бы его уже замели. Но сколько женщина сможет держать язык за зубами? И что, собственно, удержит ее? Она же ничем не обязана ему. Он в ту ночь пообещал на ней жениться, да, это в какой-то мере может на нее повлиять, но, с другой стороны, зачем ей такой муж, за которым могут прийти в любой день?
      И кому он вообще теперь нужен, кроме себя самогода, наверное, заказчиков.
      Зря, зря он открылся Марине! Непростительная минутная слабость. Зато теперь на душе тревога и даже какой-то холодноватый страх. Теперь он ждет ментов каждую ночь, мучительно засыпает, видит кошмарные сны!
      Его возьмут, он это чувствует. Что-то незримое повисло над ним, как те инопланетяне на своих тарелках, что носятся над Землей, изучают людей, вступая с ними в странные контакты.
      Может, эти инопланетяне кружат сейчас и над его домом, заглядывают в это вот распахнутое окно, может, это они холодят его душу?
      Истому сменила мелкая противная дрожь. Через каких-нибудь два часа он, Койот, полетит в Москву. Убивать еще одного человека.
      Его, Павла Волкова, признали хорошим киллером. Которому везет. Который умеет скрыться с места убийства. Которого не могут найти.
      И за это ему предложили хорошие деньги.
      Он их честно, добросовестно отработает.
      ...Утро поднялось совсем летнее - солнечное, с голубым высоким небом, тихое и теплое...
      Таким утром особенно остро чувствуется, как хороша и прекрасна жизнь! И хочется жить бесконечно долго.
      "Инопланетяне" дремали в своих тачках - белой "Волге" и бежевой "шестерке", когда по рации раздалось:
      - Внимание! Вышли из подъезда. Идут в сторону Ленинградской... Направились к рынку.
      Оперативники несколько зевнули объект - не видели, как Джаба с Койотом вышли на Ленинградскую, как мгновенно (так уж им повезло)
      взяли машину и покатили в аэропорт.
      Теперь надо было, не медля, догонять.
      И "Волга" с "жигуленком" помчались кратчайшим путем, по окружной дороге.
      Мельников сидел как на иголках. Он отвечал за исход операции.
      "Упустили! Упустили! - стучало в висках. - Не смыкали глаз всю ночь, а в самый последний момент... Эх!.. А если этот телефонный разговор на грузинском языке - ход конем, отвлекающий маневр? Если преступники заранее продумали и специально запустили по телефону "дезу"? И полетит Койот вовсе не в Москву, а куда-нибудь на юг, в тот же Тбилиси? Или в Свердловск-Екатеринбург?!"
      - Жми, Юра, жми! - торопил Мельников водителя "Волги". - Не опоздать бы.
      - Куда больше... И так сто двадцать, Александр Николаевич! - отвечал водитель, не отрывая глаз от асфальта.
      Мельников промолчал. Пять-шесть минут, которые они потеряли в городе, конечно же, особой роли не сыграют. Если Волков и Махарадзе едут в аэропорт, то они обязательно там встретятся.
      А если они двинули в другую сторону? По той же Ростовской трассе, на юг?!
      В группе захвата - восемь офицеров. Экипировка боевая: пистолеты, броники под легкими куртками. Со стороны, с первого взгляда, никто бы эту самую группу захвата не признал - обычные молодые люди. Может, чуть полноватые для своих лет. Но это кому как повезет, с полнотой-то.
      Омельченко и Брянцев - на заднем сиденье "Волги". Сидят молча, никак погоню не комментируют, Мельникову не мешают. Зевнули, да, но, кажется, не все еще потеряно.
      Сзади "Волги", как приклеенный, - бежевый "жигуль", "шестерка". Тоже летят как на крыльях, не отстают. Никто из них не знает, что их ждет впереди. У Койота с Махарадзе могут быть стволы - пистолеты или короткоствольный автомат, хотя бы один на двоих, тот же "борз" [Чеченский аналог израильского автомата "узи". (Примеч. авт.).]. Его легко спрятать, им легко воспользоваться, так что надо быть начеку.
      А солнце-то какое за окнами машин! Так и сияет, золотит верхушки сосен и берез, заливает лес мощными, пронизывающими кроны деревьев лучами. Такими противоестественными были бы сейчас, в это чудесное теплое утро, автоматные очереди, хлопки пистолетных выстрелов, и тем более брошенная на ложе смерти чья-то молодая крепкая жизнь...
      ...В аэропорт они примчались в рекордно короткий срок. Хорошо, что не встретилась машина ГАИ, не пришлось ни с кем объясняться, теряя время. Гаишники, видно, еще досматривают сны.
      И вот оно - длинное серое здание аэропорта...
      Можно было перевести дух: Койот с Джабой спокойно сидели на диванчике в зале ожидания.
      Оперативники осмотрелись.
      Народу в зале мало. Летают сейчас немногие, авиабилеты не по карману. До той же Москвы выгоднее доехать поездом. Ночь переспал на жесткой полке плацкартного вагона - и здравствуй, столица!..
      В зале толклись два омоновца - в полной форме, с оружием, но сонные после ночного дежурства, нетерпеливо поглядывали на часы - когда наконец придет смена?
      Мельников подошел к ним, показал удостоверение, предупредил, чтобы они не вмешивались в то, что сейчас здесь произойдет.
      Омоновцы - молодые деревенские ребята - туповато, но послушно кивнули, отошли к дверям, заблокировали их на всякий случай.
      Разбившись на две боевые "четверки", оперативники стали "обтекать" Волкова и Махарадзе, приближаться к ним - как можно естественнее)
      незаметно.
      Шаг за шагом.
      С некоторой даже медлительностью, ленцой, посматривали на табло, слушали объявления диктора. Кто-то позевывал, кто-то похлопывал свернутой в трубку газетой, кто-то, прогуливаясь, держал руки в карманах...
      Сделали круг. Еще один, ближе.
      Чуть заметный кивок.
      Упреждающий взгляд - не спеши: не все еще вышли на линию броска. Еще не зашли со спины.
      Омельченко еще должен пройти по проходу, где сидят "объекты".
      Брянцев что-то замешкался, опаздывает на шаг-другой... Нет, все нормально, выровнялся, заходит с правой руки грузина. Держит сумку. Кажется, "молния" раскрыта... Выхватить оружие - доля секунды. Но противника надо ошеломить внезапным броском, лишить его возможности сопротивляться, парализовать его ответные действия постараться без стрельбы, чтобы негпострадали неповинные люди.
      Это называется профессиональной работой.
      Цена ошибки может оказаться очень высока.
      В ФСБ всегда помнят об этом.
      Еще шаг... другой... еще круг... руки у всех восьмерых готовы к действию... "Объекты" сидят спокойно, ничего не подозревают. Махарадзе повернул голову, глянул на Омельченко, но взгляд беспечно скользнул, уплыл куда-то вбок, на проходящую мимо бабенку...
      Шевельнулся и Койот, глянул на часы... хотел было встать, поглядеть на аэропортовское расписание...
      Взяли!
      Группа захвата в одно мгновение навалилась на киллера и его заказчика.
      Джаба закричал на весь зал, будто перепуганный насмерть заяц.
      Койот отбивался от оперативников молча, зло.
      Он не испугался, нет. Наверное, в первый момент он даже и не понял, что такое произошло, и сопротивлялся машинально, как стал бы сопротивляться на его месте любой нормальный человек.
      Он отбивался руками, ногами, вырывался - на него никак не удавалось надеть наручники. Он дергался и тогда, когда его подняли четыре пары сильных мужских рук и понесли к выходу. Он выскользнул, ударился лицом о бетонный пол, вскрикнул.
      Щелкнули наконец наручники.
      Сбежались пассажиры, приняли потасовку за хулиганскую разборку, кто-то завопил:
      - Прекратите безобразие! Милиция-а-а! Вы что там стоите, как столбы?! Смотрите, что делают!
      Омоновцы наблюдали за действом со всем вниманием и интересом. Молодые, деревенские учились у "старшего брата" работе. Пригодится
      ...Джабу и Койота везли в разных машинах.
      Едва "Волга" сорвалась с места, навалились на Волкова с допросом:
      - Где оружие, Волков? Стволы?! Ну!
      - К... какие стволы?
      - Которые ты забрал у милиционеров! Из которых стрелял в инкассаторов! Говори!
      - Не знаю ничего... Вы ошиблись... - Койот вел себя довольно хладнокровно. Этой выдержке можно было позавидовать.
      - Говори, хуже будет! Лучше сам стволы сдай.
      - Не знаю ничего... Вы меня с кем-то спутали.
      - Ничего мы не спутали. Знаем, зачем ты летишь... вернее, собирался лететь в Москву. Знаем, зачем вас с Джабой ждет Гога.
      - Вы знаете, я не знаю... Вы ошиблись.
      В "жигуленке" шел другой разговор.
      Джаба Махардзе, насмерть перепуганный, стучал зубами на весь салон. Спрашивал.
      - Вы что, ребята... Вы из какой банды? За что взяли? Я никому плохого ничего не делал... А про "КамАЗ" скажу...
      - Говори. И про Волкова рассказывай. Мы знаем, зачем вы собирались в Москву.
      - Вы кто такие, ребята?
      - Мы из управления ФСБ.
      - Господи-и, чекисты! - завопил вдруг Махарадзе - радости его не было предела. - К порядочным людям попал. Ну хоть живой останусь.
      А то ведь что подумал: навалились, скрутили, повезли... Кто такие? Душа в пятки ушла, с жизнью уже попрощался...
      В "Волге" шла своя беседа, которую тоже скучной не назовешь.
      Мельников кричал по рации, в "жигуленок":
      - Сворачивай в лес. Сейчас будем кончать этого, нашего! Молчит, собака! Говорит, что ошиблись... Потом и вашего замочим...
      Койот молчал. Он понял, что к чему. И лишь усмехнулся. Он читал в одном из детективов, что оперативники почти всегда пользуются этим психологическим приемом - стараются "расколоть"
      ошалевшего от внезапного задержания преступника в первые же минуты...
      Задержанных довезли в ИВС живыми и здоровыми. Только у Койота распух и налился небесной синевой синяк под глазом.
      Нечего было трепыхаться в нежных объятиях ФСБ. Оперативники этого не любят. Накрыли - протягивай лапы для наручников...
      Глава 34
      НЕЧАЯННОЕ УБИЙСТВО
      В это же утро в Придонске произошло еще одно событие, связанное с именем Павла Волкова. Трагическое.
      ...Людмила, брошенная жена Койота, вместе с матерью, Верой Ивановной, возилась на кухне.
      Женщины затеяли печь блинчики - дешево и калорийно. Мука у них была, пол-литра кефира и пара яиц в холодильнике отыскались, остальное - дело проворных женских рук и горячей сковородки. Блинчики еще вчера попросил Костик. Слово это он выговаривал по-своему: "Бинцик". Ну, "бинцик" так "бинцик". И мать и бабушка мальчика поняли, дружно захлопотали у плиты, радуясь тому, что стопка пышных румяных блинчиков быстро росла на тарелке, и Костик, когда проснется, поест их с удовольствием, да и они позавтракают вместе с ним, а потом Людмила отправится с сыном в поликлинику - показать его хирургу. Ходить Костик стал гораздо лучше, и речь постепенно выравнивалась, становилась понятнее. Но левая ножка все же их беспокоила:
      Костик ее как бы приволакивал, подтаскивал за собой. Сразу это в глаза не бросалось, но если присмотреться, понаблюдать за тем, как мальчик передвигается по комнате, становилось ясно, что ребенка необходимо опять показать врачу.
      А вот руки у Костика почти поправились, стали сильными, цепкими. Людмила, да и Вера Ивановна тоже, часами массировали ему пальчики, разминали их, гладили. Купили резиновое кольцо, каким пользуются спортсмены, и мячик. Костик, втянувшись, и сам потом тискал и мял эти игрушки. И чудо свершилось: руки мальчонки стали выздоравливать, набирать силу.
      - Ты знаешь, мам, - сказала Людмила, снимая со сковородки очередной блин. - Он меня вчера так цапнул за руку! Я аж вскрикнула. Силы как у... она хотела сказать "у Павла", но спохватилась, передумала. - Прямо как у взрослого.
      - Ну и хорошо, - спокойно отвечала Вера Ивановна, и лицо ее посветлело. - Значит, выздоравливает наш мальчик. Ему ведь скоро учиться, потом работать. Как без рук? Даже если хромать будет, ничего, а вот руки...
      Она вздохнула. Слова словами, а как-то еще будет на самом деле? Ребенок растет без отца, рассчитывать на помощь со стороны не приходится. Кто ему станет помогать? А без денег - какая учеба в нынешнее время? Школу бы закончил да специальность какую-нибудь хорошую приобрел. Стал бы Костик, например, мастером по ремонту телевизоров. Телевизоров много, они ломаются...
      - Павел давно что-то не приходил, Люся, - снова заговорила Вера Ивановна. - Вы что - опять поругались?
      - Я ему сказала, чтобы он носа больше к нам не показывал, мам, - не оборачиваясь, ответила Людмила сурово и решительно. - Все, хватит.
      Поиздевался над нами, покуролесил. Я на развод подам. Соберу вот денег... Ужасно дорого сейчас все это, даже развестись проблема Развестись - дело нехитрое. - Вера Ивановна села к столу, сложила на коленях руки. - А вот семью сохранить... И ты, Люся, виновата кое в чем. Гордая слишком, несговорчивая. А что получила - и тебе плохо, и Костику. Семью беречь надо.
      - Да какая это семья, мама! Ты что - не видишь? Месяцами дома не бывает, а придет - вечная ругань, оскорбления. Мне девчонки сказали, что есть у него женщина, Мариной зовут, продавщица в каком-то киоске. Да пошел он куда подальше, чтобы я с ним после всего этого жила. Он для меня больше не существует. Не такой я себе семейную жизнь представляла. Помучилась, хватит.
      - Сынок у вас, дате, - гнула свое Вера Ивановна. - А если с тобой что случится? И я еле ползаю.
      - Да что со мной может случиться, мам? Чего ты плетешь?
      - Мало ли. Вон, на Донбасской, моложе тебя девушку машина сбила... Дите сиротой останется Кому он нужен?
      Конечно, Вера Ивановна вела свою линию: ей хотелось, несмотря ни на что, помирить Людмилу с Павлом, хотелось, чтобы у Костика были и отец и мать. Хорошие ли, плохие... какие есть, что теперь поделаешь? И ради ребенка надо снова сойтись, простить друг другу обиды. У молодых все бывает...
      Людмила не слушала мать. Павел для нее - отрезанный теперь ломоть. Все! Решено раз и навсегда. Никаких прощений, никаких новых попыток наладить семейную жизнь. Разбитое - не склеишь. А Костик... что ж, без отца, конечно, не очень-то хорошо, но вырастет. С матерью и бабушкой (дай ей Бог здоровья!). Таких детей, как Костик, полгорода. Ну, пусть поменьше четверть. Ничего, как-нибудь перебьются. Костику скоро семь, мальчишка поправляется, набирается силы, выздоравливает. Вот сходят они сегодня к врачу, посоветуются. Сейчас она допечет блины, пойдет будить сына...
      А Костик давно уже не спал. Слыша, что мать и бабушка заняты на кухне (из-за закрытой двери доносились их голоса), он вылез из кроватки и взял отцовскую отвертку. Он вспомнил, как отец приподняв матрац, подковырнул под ним отверткой дно, приподнял и положил туда "Бу-бу". Костик проделал то же самое и достал сверток. Развернул, вынул из пакета "Бу-бу". Восхищенно смотрел на тускло отсвечивающую вороненую сталь, гладил ствол пистолета, заглядывал в круглую черную дырочку. Твердил, воображая себя Бог весть кем: "Бу! Бу!" Потом уронил пистолет, который довольно громко стукнулся о доски пола.
      Людмила услышала звук, сказала: "Что-то там упало. Костик, что ли, поднялся?"
      Она пошла в спальню, а Костик уже снова держал "Макаров" в руках. Пальчики его тянулись к спусковому крючку, а глаза выбирали цель.
      Он увидел вошедшую мать, навел на нее пистолет, грозно нахмурил белесые бровки:
      - Бу! Бу!
      - Эт...то что такое? - успела сказать Людмила. - Ты где это взял, Кос...
      Ударил выстрел. Пуля попала Людмиле в шею, пробила сонную артерию фонтаном брызнула кровь. Людмила рухнула тут же, у двери, зажала рану рукой, захрипела. Жила она минуту, не больше.
      На выстрел кинулась Вера Ивановна. Костик и ее встретил грозным: "Бу!Бу!" Снова выстрел.
      Дико закричав, Вера Ивановна отклонилась, шагнула к внуку, схватилась за ствол. Он выстрелил еще раз. Пуля разворотила бабке плечо, и Вера Ивановна упала без сознания.
      Дверь квартиры сотрясалась от ударов - сначала ломились соседи, а потом и вызванная по телефону милиция.
      Костик очень испугался, спрятался в бабушкиной комнате за диван - его едва вытащили оттуда...
      Глава 35
      МИНУС ОДИН КИЛЛЕР
      На стрельбу в квартире Веры Ивановны Кудрявцевой из УВД выезжал подполковник Сидорчук. Конечно, сначала примчалась опергруппа из Левобережного РОВД, все там засняли и промерили, извлекли из-за дивана ребенка, пытались узнать у него, что, мол, тут произошло? Но мальчик, судя по всему, был очень напуган. В луже крови лежала мать. Также в крови стонала бабушка, вокруг - посторонние люди. И потому ничего путного милиционеры от него не узнали. Да и вбежавшая в квартиру соседка, Наталья Алексеевна, пояснила операм, что ребенок этот - не совсем здоров, плохо еще говорит и потому вряд ли он чем-то может помочь милиции. Но Костик все же тыкал ручонкой в сторону своей кроватки, без конца повторял: "Бу! Бу!", показывал при этом на мать и бабушку и плакал. Понять что-либо из его рассказа было трудно, оперы решили, что в квартире побывал маньяк или грабитель, женщины ему в чем-то помешали, и он уложил обеих. А мальчик все это видел из своей кроватки и пытается рассказать... Никому из оперативников даже в голову не могло прийти, что этот перепуганный ребенок и является убийцей...
      Наталья Алексеевна, соседка, в беседе с оперативниками сразу же назвала имя зятя Веры Ивановны, Павла, вспомнила их разговор, в свою очередь пересказала его старшему из оперативников, майору милиции со смешной фамилией Кубло. Кубло сейчас же послал машину с двумя своими подчиненными на квартиру Волковых, но там никого не оказалось.
      Когда прибыла "скорая" и Веру Ивановну уносили, она на мгновение открыла глаза, прошептала склонившемуся к ней Кубло: "Костик стрелял... внучок мой..."
      Оперативник не поверил, переспросил, но Вера Ивановна впала в забытье санитары неосторожно качнули носилки, причинили женщине новую боль.
      Сообщение об убийце в корне меняло ситуацию, его не надо было искать, он сидел на полу рядом с мертвой матерью и горько плакал. Так их обоих и сфотографировал "Полароидом" спец из опергруппы. Снимок получился весьма впечатляющим.
      Оставалось ответить на вопрос: как пистолет попал в руки ребенка? Почему он оказался в квартире Кудрявцевой?
      Разумеется, многие оперативники знали, что группа Сидорчука из управления, а также прокуратура области ищут убийцу постовых милиционеров и инкассатора, ищут и оружие, и потому Сидорчуку сообщили о случившемся по телефону. Алексей Иванович тотчас выехал на место происшествия. Сообщили и Крайко, и уже через полчаса оба они лицезрели ужасную картину.
      Фотограф опергруппы, зная, что снимки следователю прокуратуры также понадобятся, подал Эмме Александровне несколько глянцевых квадратиков, где были сняты убитая Людмила Волкова, тяжело раненная ее мать, плачущий убийца, кровь, валявшийся на полу пистолет.
      Крайко взяла мальчика за руку, увела с собой в спальню.
      - Костик, лапушка, скажи, где ты взял пистолетик? А? Покажи мне место.
      - Бу! Бу! - твердил малыш. - Я бу-бу... Мама упала...
      - А "бу-бу" ты где взял, Костик? Покажи тете.
      Он повел ее к своей кроватке, показал отвертку, стал ковырять ею фанеру днища, и Крайко все поняла.
      - Алексей Иванович! Валентин! - позвала она Сидорчука и вызванного из квартиры Костенкина, и те явились на ее зов.
      - Вот где этот мерзавец прятал "Макаров"! - сказала Крайко. - И будь вы, сыщики, хоть семи пядей во лбу, а попробуй догадайся... Какое кощунство!..
      - Ребенок, наверное, подсмотрел, - предположил Сидорчук. - А может, Волков и не прятался вовсе.
      - Поехали, Алексей Иванович! - решительно поднялась со стула Эмма Александровна. - Лучшего момента не придумаешь!
      * * *
      Областной изолятор временного содержания - новое четырехэтажное здание, обнесенное высоким бетонным забором и колючей проволокой - располагался на конечной остановке одного из троллейбусных маршрутов. Многие горожане и не догадывались, что неприметный этот, казенного вида дом, внешне напоминающий обыкновенную контору, - надежно защищает их от всякого отребья: тут проводят первые дни схваченные на улицах, вокзалах или притонах воры, убийцы, грабители...
      Койот сидел в камере-одиночке на первом этаже. Узкая, с железной дверью комната, под самым потолком - окно, забранное решеткой и квадратами толстого непрозрачного стекла. Сторона - солнечная, и в камере светло, просторно.
      Его привезли сюда прямо из аэропорта. Проверили карманы, отобрали поясной ремень, шнурки, часы, брелок с ключами. Пара здоровенных милицейских сержантов втолкнула его в камеру, один из них сказал с ухмылкой:
      - Отдыхай пока. Скоро следователи заявятся, начнут тебя кидать от стенки к стенке.
      Второй заржал, замахнулся кулачищем: "У, мразь!" Но бить не стал, хотя расплывшийся уже под глазом Койота синяк явно провоцировал сержанта, хотелось добавить. Но он утешил себя тем, что все еще впереди - ублюдок этот, как они поняли с напарником, не спешит развязывать язык, оперативники из ФСБ, которые привезли его сюда, явно недовольны задержанным. Ну, ничего, заговорит, заговорит. И не такие тут языки развязывали...
      Койот сел на койку, напряг мысль. Как вести себя? Что говорить? Почему их с Джабой взяли в аэропорту, а не на квартире? Где содержится Джаба?
      Не надо ничего говорить - в этом спасение.
      Главное - молчать про пистолеты. Вещдок, приложенный к делу, предъявленный в суде - это конец, это расстрел. Но если он сможет благополучно "уйти" от убийства милиционеров и инкассатора, то остается еще "КамАЗ" и убийство водителя Крылышкина. Это если Валентина развяжет язык. Тогда им с Жориком "светит" лет по семь-восемь. Впрочем, суд решит по-своему, Жорик уже судим, ему могут впаять больше.
      Меньше всех пострадает, конечно, сама Валентина, да она и меньше всех виновата А если с перепугу заговорит Джаба? Но что он - совсем, что ли, дурак? Зачем ему сознаваться в каких-то там московских планах? В крайнем случае может сказать: да, мы знакомы с Волковым, купили у него в прошлом году "КамАЗ", но не знали же, что он ворованный, что на нем кровь!
      Думали, что познакомились в Придонске с порядочными людьми...
      Так бы стал говорить Павел на месте Джабы.
      Это самая выигрышная и правдоподобная версия поведения. Они собирались лететь в Москву закупать товары, на ярмарку в Лужники. Все! Стоять на этом скалой. Скалой! Пусть следователи хоть треснут.
      ..Дверь открылась, и в камеру вошли Крайко с Сидорчуком.
      Представились.
      Крайко села рядом с Койотом, как-то по-особому глянула на него. От этой седовласой женщины исходила какая-то мощная сила, Койот сразу ее почувствовал.
      - Все ответы уже продумал, Паша? - ровно проговорила она. - Время у тебя было.
      - Я же не знаю, о чем вы меня будете спрашивать, - резонно возразил он.
      - Спроси ты.
      - Почему меня... привезли сюда? Здесь, насколько я понимаю, сидят преступники.
      - Ты преступник и есть, Паша. И очень опасный. Мы тебя долго искали.
      - Ваши оперативники ошиблись, спутали меня с кем-то.
      - Ничего они не спутали, Паша. В ФСБ работают профессионалы.
      - ФСБ? Значит, меня арестовала служба безопасности? Не милиция?! Но я... я же не какойнибудь разведчик... хм!
      - Паша, подумай о себе. Ты молод. Тебе лучше сознаться во всем, помочь следствию. Это зачтется.
      - Мне не в чем сознаваться. Я ничего плохого не сделал.
      - Ты убил двух милиционеров, Паша. Ты нападал на инкассаторов, убил одного из них, ранил нескольких человек. Ты стрелял из пистолетов убитых милиционеров. И один из них...
      - Никаких пистолетов у меня нет...
      - ...И один из них ты спрятал в кроватке сына, Костика. А сыночек твой смотри что наделал.
      С этими словами Крайко вынула из сумки фотографии, подала Койоту. Сказала:
      - Людмила мертва. Теща твоя, Вера Ивановна, в реанимации, в очень тяжелом состоянии, ее жизнь висит на волоске. Костик сказал мне полчаса назад, что пистолет в кроватку положил ему ты. Спрятал. Пистолет - один из тех, что ты взял у милиционеров, мы проверили по картотеке, вот Алексей Иванович проверял...
      Койот потрясенно смотрел на фотографии.
      Убитая, в луже крови Людмила, плачущий Костяк, пистолет на полу, тяжело раненная Вера Ивановна... Разве он, Павел, желал им смерти?!
      - Не-ет... Нет... - он мотал головой, не верил своим глазам. Койот был потрясен.
      - Когда ты навещал сына, ты носил ему странные игрушки, Паша, продолжала Крайко. - Пистолетики, ружья, наручники... Ты что - готовил из него убийцу? Почему именно эти игрушки?!
      - Что вы такое говорите?! - не выдержал, взвился Койот. - Какого еще убийцу?! Просто покупал, какие были. Самые дешевые. На дорогие матпини и компьютеры у меня не было денег.
      - Когда ты положил пистолет в кроватку сына, Волков? - вмешался в разговор Сидорчук. - Сразу после нападения на инкассаторов? Или позже?
      Койот опустил голову, молчал.
      - Паша, повторяю, подумай о себе. - Голос Крайко по-прежнему спокоен, ровен. - Тебя могут оставить в живых, не всех расстреливают.
      Сознайся, сними груз с души.
      Койот снова взял в руки фотографии. Сказал глухо:
      - Мне надо подумать.
      Крайко встала
      - Хорошо. Я приду завтра утром. Снимки оставляю. И ручку с бумагой.
      На следующее утро Эмма Александровна держала в руках документ, который многое решил в ходе следствия и в судьбе Павла Волкова.
      "Начальнику УВД Придонской области
      генералу милиции ТРОПИНИНУ
      Заявление
      Добровольно, без всякого давления со стороны следственных органов, заявляю, что я, Павел Витальевич Волков, 1970 года рождения, проживающий, город Придонск, ул. Артуровская, 16, кв. 5, в июне 1994 года (точную дату не помню)
      напал на инкассаторов у магазина "Сельхозпродукты", что на улице Дмитровской, с оружием - пистолетами Макарова, которые я купил на рынке у неизвестных мне парней, которых звали Гена и Сергей. Расплачиваться я должен был деньгами, взятыми у инкассаторов. Но деньги я не взял.
      Потом я искал Гену и Сергея на рынке, ждал их в условленный день, но они не пришли. Милиционеров я не убивал.
      Заявление написано собственноручно.
      Павел Волков
      г. Придонск.
      13 мая 1995 г."
      Крайко взяла листок, прочитала. Спросила:
      - Где второй пистолет, Паша?
      - У нас дома, на чердаке.
      - Отец твой знает место?
      - Нет. Я никому ничего не говорил. Когда Гена и Сергей не пришли, я решил пистолеты спрятать. Думал, что они потом придут.
      Койот врал, Крайко знала, что он врет, но виду не подала Нужно было заполучить второй ствол.
      - Схему можешь нарисовать? Где искать пистолет.
      - Могу.
      ...Уже через полтора часа Сидорчук, изрядно вывозившись на пыльном чердаке, нашел завернутый в полиэтиленовый пакет пистолет. "Макаров" был хорошо вычищен и смазан и, наверное, пролежал бы на чердаке еще несколько лет, до тех пор, пока Койот - не случись последних событий - взял бы его в руки. И снова чья-то безвинная душа отлетела бы в мир иной...
      * * *
      Теперь вздохнули посвободнее и офицеры управления ФСБ. Шакал - за решеткой, оружие найдено, Волков частично в совершенных преступлениях сознался. В том, что он сознается и в остальном, ни у кого сомнения не было. Улик против него достаточно, свидетелей - тоже. Вещдоки преступления - пистолеты - в наличии.
      Конечно, он, Волков, в первую ночь после задержания придумал версию: на инкассаторов нападал, да, тут сложно отказаться (инкассаторы Рудаков и Швец, срочно доставленные на опознание, в один голос заявили: "Да, он!"). А вот как убивал милиционеров - никто не видел. Но выдержать мощнейший прессинг Крайко и ее напарника Костенкина не смогли бы в этой ситуации и более опытные, имеющие не одну ходку убийцы. Волков же, при всем своем хладнокровии и умении держать себя, был потрясен случившимся у него дома, своим арестом и тем, каким образом разгадали его тайну. Потому он "посыпался" в первые же часы допроса.
      Он сознался, что "Гена и Сергей", у которых он якобы купил пистолеты, выдумка.
      Нарисовал новую схему - лесного участка в пригороде Придонска, где он в первые месяцы хранил в земле пистолеты.
      Указал, где утопил обрез.
      Подробно описал, как готовился к убийству милиционеров и как осуществил это преступление.
      Признался в убийстве шофера "КамАЗа" Крылышкина.
      Рассказал, зачем собирался лететь в Москву...
      Следователи едва успевали записывать показания Койота...
      А офицеры отделения Мельникова занимались уже новым делом. К Шакалу прямого отношения оно не имело, хотя и было связано с именем его бывшей любовницы Марины Безугловой.
      Речь шла о наркотиках.
      Находящийся в СИЗО Мосол (Аркадий Масленников) поведал Мельникову и его офицерам немало интересного.
      На столе у Александра Николаевича красовался свежий лист ватмана, на котором была красиво нарисована схема поступления наркотиков в Придонск. "Цепочка смерти" выглядела следующим образом:
      М. Безуглова (киоск "Братан"), В. Князев (маг. "Фрегат"), Ю. Аскольдов (киоск "Лира")... - сбытчики опия и героина.
      А. Масленников (Мосол) - посредник.
      Р. Мерзоев (Рустам), Я. Бобонцев (Яхонт) - курьеры.
      Рахматулла (Хорог, Таджикистан) - продавец наркотиков.
      Узнать, откуда поступал к Рахматулле товар, другие каналы поступления поручалось Андрею Омельченко и Олегу Брянцеву. С согласия центрального аппарата ФСБ им предстояло внедриться в наркоструктуру Придонска и Москвы. Похоже, они могли выйти и на таинственного Амирана.
      ВМЕСТО ЭПИЛОГА
      Следствие по делу Павла Волкова шло более года. По ходу следствия из дела были выделены в самостоятельное производство несколько других:
      Валентины Клегщовой, бывшего капитана милиции Мерзлякова, Мосола с Колорадским Жуком, сбытчиков наркотиков. Каждый был приговорен к различным срокам заключения.
      Павла Волкова приговорили к исключительной мере наказания - расстрелу.
      Но Россия, вступая в Совет Европы, собирается подписать конвенцию об отмене смертной казни. Расстрелы смертников приостановлены - последнего, осужденного к высшей мере, расстреляли в августе 1996 года.
      Воспрянули, надеясь остаться в живых, около 500 российских душегубов убийц, грабителей, насильников, - лишивших жизни других людей.
      Кого-то из них ждут большие сроки.
      Иных - пожизненное заключение.
      Эта медленная казнь - пожизненная смерть - ожидает и Павла Волкова.
      Октябрь 1996 - март 1997гг.