Молодой Гарри Купер с красивыми губами. Подумала, что следовало бы с помощью женщин создать картотеки мужских лиц. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что этот мужчина «годился в любовники», он «возможен». Мы с Элеонорой поделили мужской род на тех, «кто годился», «кто мог бы», даже «кто был достоин» и «для кого секс не существовал». Нам было достаточно двух секунд, чтобы определить, мог ли какой-то тип овладеть так же легко нашим сердцем, как и нашим телом. Они, бедняги, даже и не подозревали об этом. Как им было понять, что, едва поздоровавшись, они становились нашими избранниками или отвергнутыми.
      – Вы позволите? – спросил мужчина.
      Он улыбался, он мог бы с успехом рекламировать средство для чувствительных десен.
      – Не могли бы вы помочь мне? Я хотела бы выбраться из этой коробки.
      – Вы не американка?
      – Нет. Вы тоже.
      – Нет.
      Он занялся замком.
      – Не следует так сильно нажимать, – сказал он. – С ними надо обращаться нежно.
      С тех пор как я сражаюсь с замками, работники аварийной службы или любители пускались передо мной в нравоучения: «С замком надо обращаться спокойно, с ним надо говорить» – и тому подобное. Но я знала – чтобы одолеть замок с причудами, требуется хороший ключ или взрывчатка, но не разговоры.
      – Смотрите, – сказал он. – Вы поворачиваете не спеша вправо и еще раз вправо. Надо попасть в два паза. Не забывайте об этом. Я не могу вам открывать всегда.
      Моя батистовая блузка стала влажной от пота и прилипла к телу.
      – Спасибо.
      Он рассматривал меня с вожделением.
      – Я вас не знаю… Вы только что поселились в однокомнатной квартире на этом этаже?
      – Нет. Мне уступила квартиру на четвертом этаже моя подруга. Я из Парижа.
      Он был ошеломлен.
      – Париж, – повторил он.
      Его губы сжались, а ноздри раздвинулись и округлились, как если бы он вдохнул запах особого наркотика.
      – Кто вы по происхождению?
      – Бельгиец.
      – И вы очень любите Париж?
      – О да!..
      Я приготовилась услышать знакомый рефрен: «Ах эти парижаночки». Он смотрел на меня с высоты метра восьмидесяти двух, не меньше. В этот день на моем пути попадались лишь стройные великаны. Я была скорее среди персонажей Свифта, чем в Нью-Йорке.
      – Вы француженка, – сказал он, как гурман, который от нетерпения втыкает свою вилку в пирожное с кремом. – Меня зовут Бернар.
      – Меня – Лоранс.
      Наконец мы вышли из дома, асфальт был настолько мягким, что, казалось, на тротуаре остаются наши следы.
      – Вы знаете Нью-Йорк? – спросил он.
      – Я жила здесь два года. Его тон стал менторским.
      – Когда?
      – Десять лет тому назад.
      – И с тех пор?
      – Ни разу.
      Я ждала следующей фразы: «Скажите тридцать три».
      Он произнес:
      – Почти все изменилось, не узнать. Нью-Йорк – город, который меняется без конца.
      Я раздражалась.
      – Я это знаю. Я не новичок. И не туристка.
      – У вас есть здесь друзья? – допытывался он.
      – Да, кое-кто.
      – Вам повезло…
      – А вы? Что вы делаете здесь?
      – Длительная техническая стажировка. Хорошо оплачиваемая моей фирмой. И еще больше я буду получать по возвращении в Европу. У вас есть программа на вечер?
      – Вы хотите составить мне компанию?
      – Я только спрашиваю.
      – Зачем?
      – Это непроизвольно. Когда я одинок и вижу красивую девушку, которая тоже одна, я интересуюсь. И все.
      Я перестала важничать.
      – Возможно, я пойду на мюзикл или в кино. Спасибо за помощь.
      – Я живу на первом этаже, – сказал он. – Идемте, я вам покажу. Да, да… Однажды, сели вы не сумеете открыть дверь и если я случайно дома… Я смогу вас выручить. Идемте, посмотрите. Я вас не съем… Сюда.
      Я пошла за ним. Мы прошли мимо нашего дома, который отделялся от соседнего узким тупиком. Он показал пальцем.
      – Смотрите, вы пройдете до конца. Повернете налево, увидите окно, выходящее во дворик. Постучите. И я вам открою.
      – Это может пригодиться. Вы очень любезны. Он был хорош, напоминал тайного агента из видеофильмов.
      – У вас свидание?
      – Не совсем.
      – Я свободен… Я вышел прогуляться… Куда вы направляетесь?
      Я колебалась.
      – На Таймс-сквер.
      Он спрашивал для того, чтобы увязаться за мной.
      – Вам дверь открыл этот ненормальный с конским хвостом?
      – Как вы об этом узнали?
      – Я видел, как он бродил по улице.
      – Он нормальный человек, очень приятный.
      – И часто болеет. Мне пришлось дважды подниматься, чтобы оказать ему помощь. У него больной желудок Я в этом доме за няньку. Люди меня любят.
      – Вы производите впечатление любезного человека.
      – Очень, – сказал он. – Я все же вас провожу? От растерянности я становлюсь стеснительной.
      – Я не хочу вас беспокоить.
      – Вы меня не беспокоите, – сказал он, явно забавляясь. – Я вас приглашаю на ужин. Я могу вас накормить и у себя дома. У меня дома есть все. Мы смогли бы лучше познакомиться.
      У меня было слишком большое желание пристроиться, чтобы все это не закончилось постелью. Мне не хотелось рисковать. Он мог оказаться больным, садистом, кем угодно…
      – Вы можете доверять мне, – сказал он. Я возразила:
      – Это то, что Ландрю должен был говорить дамам…
      Он пожал плечами.
      – У французов странный юмор. Разве у меня вид убийцы?
      – Я пошутила, Бернар, но я предпочитаю быть одна сегодня. Я буду здесь два месяца. У нас еще будет возможность увидеться.
      – Но меня не будет. Я спасалась бегством.
      – До свидания и спасибо…
      Я быстро пошла по направлению к Таймс-сквер. По Сорок девятой улице в сторону Бродвея. На одном перекрестке я чуть не попала под машину, потому что не обратила внимания на «don't walk», написанное на красном светофоре. Я почти бежала. Приключение с бельгийцем мне казалось преждевременным. Мне бы хотелось испытать что-то необыкновенное, замечательное. Я страстно желала чего-то невероятного. Оказаться с миллиардером в «роллсе» или в роли разодетой и порочной куртизанки, на худой конец в объятиях султана.
      От Нью-Йорка я ждала большего, чем флирт с европейцем. С каждым кварталом улица меняла облик. Там и сям были видны очень дорогие рестораны и клубы для немолодых.
      Мне хотелось добраться до Бродвея и купить программу театров Нью-Йорка, раньше она называлась CUE. У меня были деньги, я могла позволить себе хороший ресторан и приличное место в театре. Но моя уверенность и внешний лоск были ложными. Я вывихнула правую ногу в лодыжке. Ощущалась усталость, накопившаяся за год. Я столкнулась с полуголым бродягой с черными от грязи руками, как если бы он перемешивал сажу. Он чуть не сшиб меня с ног и наградил непристойным словом. Я оперлась в растерянности о стену. Это проявление насилия повергло меня в страх. Я добралась до Седьмой авеню, обратила внимание на афишу на другой стороне тротуара: «Глубокое горло» и «Дьявол миссис Джоунс» – два порнографических фильма, которым более десяти лет, классика.
      Бенжамин отказался пойти смотреть Линду Лавлейс в роли женщины, у которой клитор был прикреплен к миндалинам и которая могла испытывать оргазм, только когда половой член был во рту. Бенжамин чувствовал отвращение к порнографии и относился неодобрительно к тому, что я пошла смотреть с приятелями этот фильм. Мы его смотрели в компании, смеялись, были скорее раздосадованы, громко перебрасывались шутками одна глупее другой.
      Наша компания из американцев и нескольких иностранцев позволила мне составить мнение о мире. Я научилась узнавать южноамериканскую пылкую томность, леденящую веселость французов, еврейский юмор, немецкую точность. Связанная со многими непростыми маленькими жизнями, я познавала других. Теперь, проходя мимо кабачка «Swingers», я чувствовала себя чужой. Я пришла на Даффи-сквер, у блочного здания огромная очередь терпеливо ждала у касс, где за полцены продавали билеты на некоторые спектакли. Я могла бы посмотреть нового Спилберга – «Е. Т. – инопланетянин» в кинотеатре «Мувилэнд», находившемся передо мной, но очередь растянулась до Таймс-сквер и изгибалась на Сорок шестую Вест. Мне пришлось бы простоять по меньшей мере четыре часа, пока я бы попала в кинотеатр. Здесь было шесть часов, следовательно полночь в Париже. В этот четверг, 1 июля, я была безумно усталая, странное возбуждение вызывало чувство тревоги. Я заметила огромную афишу «Женщина года» с Рэйгл Уэлч. Возможно, мне удастся получить билет в этот театр. Я уже сражалась с Нью-Йорком. Я должна была справиться с тупой паникой перед одиночеством или уехать.
      Таймс-сквер ошеломил меня чрезмерной красочностью и густой грязью. Этот театральный квартал пьянил меня. Я его впитывала всем своим нутром. В неторопливой толпе прохожих, зевак, лотков с ярко-красными хот-догами я заметила старика с длинными, спускающимися по спине седыми волосами, который поджаривал на горячих углях отвратительные кусочки мяса сомнительного происхождения. Почерневшими от грязи руками он поворачивал и переворачивал вертела. Кто их купит? И съест… Я могла бы направиться в другое место, посмотреть балет телеуправляемых корабликов на одном из озер Сентрал-парка или же поспешить на вечерний сеанс в «Метрополитен-музее». Но я была зачарована этим людским потоком. Остановилась, плотно прижав сумку, у одного из этих знаменитых мошенников, пристававших к прохожим, чтобы выманить двадцать долларов: «Которая?» Надо было указать на одну из карт, выставляемых и без конца заменяемых на импровизированном лотке из поставленных одна на другую старых картонок. Выигрыш выпадал на карту красной масти: «Которая?»
      Он только что выхватил двадцать долларов из трясущихся рук толстой девицы. Если бы она выиграла, то получила бы сорок долларов. Девица указала на карту справа – черной масти. Она проиграла свои двадцать долларов и громко закричала. Она бы накинулась на мошенника, если бы осмелилась.
      Солнце еще палило. Ревущие транзисторы, болтающиеся на запястье чернокожих, оглушали меня. Что за абсурдная идея померяться силами с этим странным созданием, с этим гнусным и величественным монстром: Нью-Йорком. Какой идиотский вызов… В лавке случайных дорогих вещей мне удалось откопать не очень смешную соломенную шляпу, которая, как я заметила в витрине, мне даже шла. Кто-то с улицы меня позвал:
      – Эй, подождите же!
      Я обернулась, это был Бернар.
      – Я шел за вами, – сказал он. – Каждый проводит свое время как может, вы не сердитесь? Вы всегда ходите с опущенной головой? Вы не смотрите ни направо, ни налево. И еще меньше назад.
      Тем не менее мне казалось, что я гуляю бездумно. Со стороны мои успехи не выглядели блестящими. Я наблюдала за ним внимательно. Он на самом деле был хорош, этот мужчина. А главное, он был здесь, рядом.
      Очень толстая женщина чуть не опрокинула нас. Она шла как танк. В нескольких шагах одетые в желтое, цвета тыквы, адепты Кришны пели. Перед ними расступалась толпа.
      – Идемте, попьем кофе. Слишком жарко.
      Он мне предложил «Бру Бургер». Я предпочла кондитерскую с охлажденными витринами, заваленными впечатляющего размера пирожными.
      Внутри было прохладно и темно. Мы устроились у стойки, сжавшись в комок, на высоких табуретах.
      – Кофе? – спросила официантка.
      – Два, – ответил Бернар.
      Она поставила перед нами две чашки и налила в них кофе. Затем пододвинула к нам алюминиевые молочник и сахарницу. Я попросила сахарина. Она вынула из своего кармана розовый малюсенький пакетик и протянула его мне.
      Я пила маленькими глотками эту жидкость, которую окрестили «кофе». Я привыкла к американскому кофе, но этот побивал все рекорды по нелепости. Вода каштанового цвета.
      Бернар, вошедший в мой шаткий мир, произнес:
      – Вы замужем…
      Я посмотрела на свое обручальное кольцо, как бы желая удостовериться в точности фактов.
      – Увы…
      – Это меня совсем не смущает. Вас, кажется, тоже, или я ошибаюсь.
      Я не ответила.
      – Вы позвонили домой, чтобы сообщить, что вы благополучно доехали?
      Я пожала плечами.
      – Мы, французы, не очень сентиментальны. Мы рассудительны. Отсутствие новостей – хорошая новость. И к тому же бесплатно…
      Он смотрел на пирожные, выставленные под шарообразным колпаком, ставшим почти непрозрачным от отпечатков пальцев.
      – Хотите пирожное?
      – Нет, спасибо.
      Следовало побеспокоиться о содержании нашего разговора.
      – У вас интеллигентные руки, Бернар. Он посмотрел на них с удовольствием.
      – Я и за ними ухаживаю…
      – А вы, вы женаты?
      – Разве я ношу обручальное кольцо? – спросил он.
      – Нет.
      – Видите ли, – сказал он. – Я из тех, кто нравится женщинам. И женщины, которые привыкают ко мне, не могут обходиться без меня.
      Я была слишком заторможенной, чтобы раздражаться таким самодовольством.
      – Вы не очень женственна, – продолжил он.
      – Почему же?
      – Вы не улыбаетесь. Вы могли бы быть хорошенькой, даже красивой, если бы вы были чуть мягче.
      – Нежной?
      Он сумел сделать мне больно. Я хорошо знала, что мне недоставало нежности. Но мне бы не хотелось об этом слышать. У меня были старые счеты с нежностью. Быть нежной – значит позволять собой пользоваться.
 
      – Поужинаем вместе? – спросил он. – Вы не в том состоянии, чтобы бродить одной. Вы вот-вот расплачетесь…
      – Нет, я не собираюсь плакать.
      Как ловкий механик, он меня сначала разобрал на части, а потом предложил свои услуги, чтобы отремонтировать. Он был себе на уме, ловко вел разговор. Я чуть не уснула на своем табурете. В Париже был час ночи. Я зевала, укрывшись бумажным носовым платком.
      – Мне хотелось посмотреть спектакль. Мюзикл. Рядом идет «Женщина года»… Если я достану билет.
      – Не стоит пытаться. Чтобы посмотреть что-нибудь хорошее, надо доставать билет по меньшей мере за неделю. На черном рынке перекупщики иногда зарабатывают до двадцати долларов на билете.
      Кривоногая муха ползла по стойке, машинально я попыталась прогнать ее. Муха не реагировала. Она продолжала ковылять.
      – Я знаю восточный ресторан, – сказал Бернар. – В такую жару следует есть острые блюда. Организму необходима соль, когда потеешь.
      Я попыталась отказаться. Для вида.
      – Если бы мы не встретились у входа? А?
      – Случай – это воля Божья, которую следует уважать.
      У меня болела лодыжка, моя тушь, должно быть, потекла, потому что у меня щипало глаза. У меня даже не было пудреницы в сумке.
      – Я, наверно, безобразна.
      – Совсем нет. Растерявшаяся и соблазнительная. Я уверен, что временами вы бываете прекрасны. Но нужно подгадать такой момент.
      Он меня оживлял. Я подняла глаза на него.
      – Вы хотите меня сопровождать в кино? Мне не хватает зрелищ.
      Мы вышли из кондитерской. Влажный и жаркий, как баня, Нью-Йорк зажигал огни. Неоновые вывески оттеняли синеву неба. Световыми линиями вспыхивали надписи на темном фоне. Светящиеся очертания связывались, развязывались, появлялись, исчезали на темных фасадах зданий, покрытых анонсами.
      Бернар взял меня под руку. Бродвей окунул нас в атмосферу гранатового сока, крепленного мышьяком. Мы двигались среди людей, которые, казалось, сбежали из тюрем. Мы только что столкнулись с индусом в безупречно белом тюрбане. Его длинная борода прикрывала половину обнаженной груди. Он был в плавках и шел босиком. Сидя на тротуаре, какая-то женщина продавала разноцветные металлические звезды-заколки для волос. Те, кто их носил, походили на инопланетян. Нас было очень много, обезумевших от восхищения и отвращения к этому нескончаемому представлению. У тротуара освобождался от содержимого пищеварительного тракта конь. Зловонный запах конюшни вызвал у меня тошноту, полицейский, сидящий в седле, смотрел по сторонам. Мы, низкопоклонники нью-йоркского снобизма, зачарованные этой грязью, разгуливали, гордые оттого, что оказались в этой урне. Растерявшиеся туристы пичкали себя дешевыми картинками. Отбросы на тротуаре смешивались с конфетти несостоявшегося праздника. Жара застряла под кожей. Трепещущая толпа колыхалась, вздрагивая от резкого звука сирен полицейских машин. Меня задел какой-то чернокожий с хрипящим транзистором. Нью-Йорк – кинотеатр для жаждущих впечатлений иностранцев – меня околдовал. Я сливалась с афишами, отождествляла себя с рекламой. Девушка в узких джинсах, высвеченная неоном на фасаде, это была я. Не утратившая чувства реальности, не постоянная посетительница, не надменная, а вне себя от счастья впитывать необычное, словно простая девчонка, пытающаяся выжить в оставленных богатыми отбросах, я повторяла про себя, пресытившись приятной паникой: «Я в Нью-Йорке».
      – Женщины меня очень любят, – сказал Бернар. – Я верю во взаимное наслаждение.
      Остановившись посреди Даффи-сквер, я смотрела, как двигается в световых буквах на знаменитом здании «Таймс» сообщение о влажности, за которым следовали самые свежие новости.
      – Идемте, – сказал Бернар.
      Он потащил меня к входу кинотеатра, сотрясавшегося от передаваемых громкоговорителями криков находившихся внутри зрителей, чтобы побудить зевак купить билет за пять долларов и пойти в кино.
      – Это последнее новшество, – прокомментировал Бернар.
      Я намеревалась купить билет. Он запротестовал. Мне действительно хотелось расслабиться и посмотреть фильм ужасов. Мы вошли в темный зал. Поскольку мы садились в темноте, мое кресло оказалось поломанным, а кресло Бернара – мокрым. Мы пошли по другому ряду, наступая на валявшиеся на полу кульки от попкорна и грязную бумагу. На экране мертвец только что сорвал крышку гроба и смотрел на нас глазными впадинами на одутловатом лице из глины. Он поднялся и направился к уединенному дому, где в спальне с приоткрытым окном спала одинокая женщина. Мой сосед справа жадно поедал кукурузу. Каждый раз, наполняя рот, он поднимал руку.
      Я прошептала:
      – Он меня донимает.
      – Он скоро все сожрет. Потерпи… Бернар взял меня за руку.
      Кто-то другой, не Марк, держал меня за руку. Моя рука начала разбухать. Через некоторое время моя рука стала огромной. На протяжении почти двух часов я привыкала к образам ужаса. Это было пульсирующее, покрытое красными волокнами горло духа с того света, жаждущее проглотить, увлекая за собой в бездну, девочку, которую удерживала ослепленная сверхъестественным светом мать, пытаясь спасти дочь от этого дьявольского всасывания. Я смотрела на разверзшуюся бездну под домиками, построенными на бывшем кладбище, на развороченный запруженный скелетами бассейн с мутной водой, превратившийся в отвратительное месиво.
      Наконец средняя американская семья была спасена от злых духов, и мы вышли из кинотеатра. Мы вернулись на Таймс-сквер. Завтра город, как настоящие песочные часы, выпустит своих жителей, которые отправятся на природу, и заполнится разношерстной толпой, стекающейся из пригородов.
      – Вы устали, – сказал Бернар. – Я отвезу вас домой на такси. Но сначала чего-нибудь поедим.
      Мы приземлились в «Бру Бургер» на углу Сорок седьмой улицы и Бродвея. Я была в восторге от моего панированного цыпленка и пикулей. Я бы проглотила все ломтики огурца из поставленной на стол миски. Я сказала:
      – За куру плачу я. Надеюсь, что вы поняли также, что я не буду спать с вами.
      Его лицо омрачилось.
      – Нет? Почему же?
      – Потому что я не принадлежу к женщинам, которых быстро спроваживают.
      – Я никогда не считал, что вас легко покорить, – сказал Бернар.
      Я расслабилась, он мне казался симпатичным. Было приятно провести этот вечер с любезным и, пожалуй-таки, сдержанным человеком. У меня на тарелке оставалось три больших ломтика желтого жареного картофеля.
      – Восемь лет я была верна мужу.
      Мне не хотелось оставлять четыре съежившихся кружочка огурца в миске.
      – Но я поссорилась с ним, уехала из Парижа.
      – У вас есть деньги, если вы можете безрассудно сесть и уехать.
      Я уточнила:
      – Это была единственная возможность избавиться от сбережений.
      Затем я заказала творожный кекс.
      – У вас хороший аппетит! – заметил он с восхищением.
      Пирожное из творога, перемешанного с сахаром, сливками, яичным желтком и черт знает еще с каким искушением, таяло у меня во рту. Я бросила взгляд на счет, который официантка только что положила на стол. И кинулась в наступление:
      – Семнадцать долларов, из которых десять у меня в желудке…
      – Нет, – сказал он. – Поделим пополам. Выйдя из ресторана, я захотела еще задержаться, каждое мгновение здесь что-то происходило.
      – Вас следует уложить в постель, – объявил Бернар с отеческой заботой.
      Он остановил такси, я позволила отвезти себя. Подъехав к дому, он расплатился.
      – Идемте, вы посмотрите, где я живу. У меня есть виски, фруктовый сок и охлажденная вода. Мы цивилизованные люди. Если вы отказываетесь от физического удовольствия, это – ваше дело, но от бокала виски с апельсиновым соком никто никогда не терял самообладания… Ну, так что же?
      Я пошла за ним. Мы пришли к нему. Я заметила несколько книг в гостиной на шаткой полке. Едва он дотронулся до светильника, покосившийся абажур покачнулся и обнажил лампочки. Бернар передвигался по квартире, явно довольный. Он принес мне минеральной воды со льдом. Кура в желудке казалась пудовой гирей. Я находила, что Бернар симпатичный и не очень настойчивый.
      – У меня достаточно времени, – сказал он, ласково улыбаясь. – Теряете время вы. Мне стоит лишь позвонить, если мне скучно. А вы?
      Он раздвинул диван-кровать, принес откуда-то подушки, одетые в свежие наволочки.
      – Я собираюсь спать. Знаете, если вы хотите остаться здесь… Даже ели вы будете спать со мной, как младшая сестра. Если вы хотите принять душ… Самое лучшее, что у меня есть, – это моя ванная комната.
      Он показал мне ее.
      – Я отделал ее заново, когда переехал сюда. Мой халат справа от вас. Сложенный.
      Я скрылась в ванной комнате, ввязалась в борьбу с краном.
      – Не могу открыть его. Он слишком тугой.
      – Вам помочь?
      – Да, с закрытыми глазами.
      Он смеялся.
      – Ох, уж эти женщины… Я вхожу?
      – Да.
      Он вошел в ванную комнату, нагнулся над краном, касаясь головой моей груди. Открыл кран, чмокнул в верхнюю часть спины и вышел. Мне надо было лишь повернуть рычаг, чтобы оказаться под сильным тропическим дождем, который меня обволакивал, хлестал, очищал. Я была вне себя от восхищения.
      Я крикнула:
      – У вас приспособлен сток для такого количества воды?
      Он ответил:
      – Не беспокойтесь. Мой душ уникален. Не торопитесь.
      Ах, до чего же было хорошо. Это длилось очень долго, затем я закрыла кран, надела его халат. Вышла свежей и счастливой.
      – Бернар?
      Он читал, сидя в кресле.
      – Если это вам действительно не мешает, я останусь на ночь здесь… Из-за кондиционера…
      Он согласился, невозмутимый.
      – Это большое удовольствие. Вы больше не боитесь меня?
      – Нет.
      – Я приму душ и лягу, согласны?
      – Давайте.
      – Но я не тороплюсь, – сказал Бернар. – Вы ложитесь.
      Устроившись в постели, я смотрела на него с недоумением. Он был очень хитер. Ему хотелось, чтобы я начала конкретный разговор.
      – Неделю тому назад я узнала, что мой муж мне изменяет.
      Он опустил газету и посмотрел на меня.
      – Ведь существует столько женщин, изменяющих своим мужьям. Надо, чтобы время от времени был реванш. Скольких легковерных мужей я знаю. И это только среди моих знакомых. Они здороваются, похлопывают по плечу, приглашают на семейные праздники, словно ничего и не было.
      – Какой опыт!
      – Да, – сказал он. – В моей жизни были только замужние женщины. Именно с ними меньше всего рискуешь подцепить болезнь… Вы плачете? Почему?
      Я не знала, что у меня текли слезы, глаза были, как в огне. Он подал мне пакет с бумажными носовыми платками.
      – Если вам изменяет муж, что вам мешает делать то же самое?
      – Ничего. Но теория и практика – вещи разные.
      – Вы верующая?
      – Почему это вас интересует?
      – У вас религиозные убеждения.
      – Совсем нет. Я просто заторможена. Заржавела от верности.
      – Жаль, – сказал он, усаживаясь в кресло. Я с ним говорила почти во сне.
      – У вас было много таких женщин… которым хотелось мстить?
      – Довольно много. Отомстить для них – это лишь предлог, чтобы освободиться от скованности. «Я изменяю мужу, потому что он мне изменяет. Это он начал». Женщины ищут повод.
      – Повод?
      – Увы…
      – Скажите, вы всегда так спокойны? Он отложил газету.
      – У меня очень хороший характер. Я человек сильных страстей. Ну вот в тот самый момент я неукротим.
      – Почему у вас нет бельгийского акцента?
      – Потому что я наполовину фламандец.
      – Тогда у вас должно быть два акцента. У вас только «р», как у Бреля.
      – К сожалению, я только этим похож на него…
      – Вам хочется меня? Бернар?
      – Скорее да. Но я веду себя как настоящий джентльмен.
      Мне хотелось, чтобы он немного понервничал. Заставить его немного пострадать. Когда я была студенткой в Нью-Йорке, в нашу компанию затесался психиатр, который работал над диссертацией. Он считал нас легкомысленными. Ему хотелось разбавить подробностями наши исповеди. Мы решили его проучить. Я была самая способная на розыгрыш. Жаловалась на свои комплексы. Он упивался тем, что может воспользоваться моей закомплексованностью. Он жил с матерью на углу Шестьдесят шестой улицы и Медисона. Принял меня, словно ненасытная утроба. Лежа на диване, я разговаривала с ним, пока ему не стало плохо, так я возбудила его своими надуманными фантазиями. С закрытыми глазами рассказывала ему смущающие истории. Сочиняла, дав волю своей фантазии. В критический момент более чем смелого описания я услышала глухой звук, он съехал со своего стула. Упав на пол, он прохрипел:
      – Воды, пожалуйста. Принесите мне, пожалуйста, воды.
      Смеясь, я встала с дивана и принесла ему воды. Ему стало дурно от моих рассказов. Должно быть, его смутила эрекция, которую он почувствовал. Больше мы его не видели.
      Бернар был более крепким орешком, более опытным, и мне так хотелось спать, что я не могла говорить.
 
      Наверно, я глубоко спала, когда Бернар забрался в кровать. На рассвете обнаружила себя рядом с чужим мужчиной. Я смотрела на него, чтобы вспомнить. Счастливая оттого, что моя ночь была целомудренной, тихонько поднялась с постели и снова долго стояла под душем. В удобной и сверкающей чистотой кухне приготовила себе кофе и наслаждалась им в тишине. Мне нужна была скорее нежность, чем физическая близость, мне понравилась эта проведенная по-дружески ночь. Никогда, ни разу в жизни меня не обманывали. Я жила, как рыба в чистой воде, в плотских наслаждениях. Мое тело было создано для любви. Ничто не влияло на ощущение счастья, которое я испытывала, находясь в объятиях приятного мужчины. Я почти стыдилась того, что мне было так хорошо в моей шкуре. Телесные радости компенсировали недостаток в чувствах. Оргазм потрясал меня с головы до ступней и так здорово стимулировал, в то время как чувства едва затрагивали меня. Марк, я любила его, по-честному, привычной, общепринятой любовью. Но в то же время я испытывала удовольствие. Что делать? Бернар пошевелился, я слышала, как он встает. Он показался в проеме двери, поздоровался и исчез под душем. Затем без разглагольствований, молча, как чревоугодники, мы оказались в постели, он даже не успел вытереться. Его губы пахли ванилью. Ни один порнографический фильм не возбуждал меня так, как ухоженный и чистоплотный мужчина. Я пылала. Он смотрел на меня с удивлением.
      – Ну и темперамент у тебя!
      – Да, да…
      – Настоящая мечта. Я потягивалась.
      – Тем более я не могу смириться с изменой мужа.
      – С другой женщиной он будет лезть из кожи вон, если ты приучила его к такому комфорту…
      – Возможно, именно этого ему и недоставало. Лезть из кожи вон.
      Он целовал меня, и мы снова предались любви. Мне не нужен был ускоритель, я сама поворачивала контактный ключ, чтобы мчаться. Это было чудесно.
      – Однако, – сказал он некоторое время спустя, – в первый раз мы занимались любовью полчаса, а во второй – сорок семь минут.
      Я улыбалась, удовлетворенная и вялая.
      – Мы хорошая пара. Что ты делаешь в этот знаменательный уикенд?
      Он внимательно осматривал простыню.
      – Сегодня пятница, 2 июля. Тебе надо уходить.
      У меня перехватило дыхание.
      – Почему?
      – Потому что приезжает моя жена.
      Чтобы привести меня в чувство, он принес мне воды со льдом и поцеловал в губы.
      – Это не преступление, не дуйся так.
      Я была вне себя и не находила больше слов. Завернулась в простыню.
      – Ты посмел говорить, что спал с замужними женщинами, хвастался своими победами. Какой непорядочный тип!
      – Моя жена замужем за мной. Она возвращается от своей матери во второй половине дня, и мы тотчас уезжаем.
      Я почти перешла на крик.
      – Ты негодяй, ты изменяешь ей в вашей постели.
      – Она этого не знает. Это самое главное. Она очень счастлива со мной, я ее уважаю, я ей открываю двери, пропуская ее вперед, пристегиваю ремень в автомобиле.
      – Но зачем такому бабнику жениться?
      – Для самозащиты.
      – Зачем?
      – Она славная, прекрасная хозяйка, порядочная женщина, а также хороша собой…
      Я продолжала:
      – Идиотка, она ничего не понимает.
      – Она не глупа, просто я умею устраиваться. У нее лишь смутные догадки, подозрения, но она никогда не знает, изменяю ли я ей.
      Я натягивала джинсы, браня этих легковерных женщин, этих несчастных животных, которым рассказывают что угодно. Я им сочувствовала.
      – Следовало бы всех вас выбросить в окно… Он смеялся, смеялся, не в силах остановиться.
      При этом занимаясь уборкой, приводя все в порядок, как в кино, когда хотят создать правдоподобную картину преступления.
      – Все женщины ворчат одинаково, – говорил он, покачивая головой. – Ни у одной из них нет оригинального подхода… Сядь на этот стул.
      Вне себя от ярости я смотрела на него, он был педантичен, только что помыл мою чашку, сполоснул поднос, вытер стакан, проверил его на прозрачность.