У каждого свой рай

      Это было давно, дела у Жоржа шли хорошо, он отправил жену и дочь в Ивису.
      – Дорогие мои, я люблю вас, поезжайте и хорошо отдохните.
      Он избавлялся от них, настойчиво добиваясь расположения рыжеволосой англичанки, она была красива, но без изюминки, как некоторые розы без запаха. Жоржу нужен был семейный вакуум.
      Лоранс становилась все более и более боеспособной – благодаря навыкам, полученным в семейной партизанской войне, она хотела удостовериться, что она может гулять с приятелями.
      – Ты будешь делать все, что тебе захочется, мое сокровище, – говорил отец, привлекая ее к себе. – Тебе четырнадцать лет…
      Он уже больше не усаживал ее к себе на колени.
      – Ты обещаешь, что угодно. Мне будет скучно там. Я не могу сражаться с Лоранс одна.
      – Оставь ее в покое, – сказал Жорж – Дай ей свободу…
      Иоланда с дочерью оказались в гостинице, где еще пахло краской. Заведение заделало старые трещины и получило еще одну звезду. Под их окнами собирались гуляющие, случайные полуночники. Тусовка под звуки гитар, несколько затяжек сигаретой, которую передавали друг другу над разноцветными рисунками, нарисованными на тротуаре.
      – Я выйду, мама.
      – Нет, это, по-видимому, наркоманы.
      – Папа разрешил. Я спускаюсь.
      – Нет, я тебе не разрешаю.
      – По какому праву?
      – Тебе только четырнадцать лет.
      – Я уйду от тебя в тот самый день, когда мне исполнится восемнадцать. Ты увидишь. Чего ты боишься? Если бы ты мне дала пилюлю в Париже, то не было бы проблем. Вчера я встретила девицу, которая сказала мне, что ее можно достать в одной из аптек, обслуживающих иностранцев.
      – Надо иметь идеал в жизни, Лоранс.
      Она кричала.
      – Какой идеал?
      – Порядочная жизнь…
      – Я сыта по горло твоей порядочной жизнью… Мама, прости. Я не хотела быть такой грубиянкой. Но я больше тебя не выношу. Я люблю тебя и не могу больше, чтобы ты страдала. Помоги мне…
      Она плакала.
      – Мама, я не хочу тебе делать больно, но не запирай меня в этой клетке. Ты поступаешь со мной, как с папой.
      – Иди, – сказала Иоланда, как если бы речь шла об эшафоте. – Ступай…
      Их стол у окна в ресторане был достаточно большим, чтобы метрдотель подсадил к ним приятного мужчину в очках, которые придавали ему интеллектуальный вид.
      – Здравствуйте, – сказал он. – Меня зовут Вернер. Жак Вернер. Я врач. Надеюсь, я вам не очень мешаю…
      – Напротив, – сказала Иоланда. – Нам очень приятно с вами познакомиться. Мой муж остался в Париже.
      «Несчастная кретинка, – подумала Лоранс. – Она начинает оправдываться, поскольку боится любого мужчины. Несчастная идиотка».
      – Моя дочь, Лоранс. Поздоровайся!
      Лоранс разглядывала его оценивающим взглядом. Может ли он стать тем, кто избавит ее от девственности? Ее первым любовником?
      Доктор Вернер заметил Иоланду, как только приехал. Ему сразу понравилась эта высокая, очень стройная молодая женщина с синими глазами и каштановыми волосами, очень изящная. К ней будет нелегко подступиться из-за дочери-подростка. Доктор Вернер не любил рано созревших девочек, их врожденную порочность, их старание обратить на себя внимание любой ценой, их погони за зрелым мужчиной. Он сунул щедрые чаевые метрдотелю, чтобы тот, пользуясь своей властью, усадил его за стол этой женщины-птицы, которой хотелось лишь улететь.
      В первый день Иоланда, чувствуя себя неловко в ситуации, которую считала двусмысленной, опрокинула стакан. Вода залила скатерть. Лоранс попыталась привлечь внимание доктора Вернера, но швейцарца интересовала только Иоланда. «Моей матери всего лишь тридцать один год, – обнаружила Лоранс. – Она не старая, забавно. Она даже молодая. Но что она ждет, до чего же она неловкая. Какая бестолочь! Когда же этот тип поймет, что ему нужна я…»
      Доктор Вернер отыскал Иоланду на пляже во второй половине дня.
      – Здравствуйте, мадам… Как самочувствие? Берегите глаза от солнца. У вас очень светлые глаза… Очень красивые…
      – Спасибо, большое спасибо. Я забыла темные очки в номере. Но не важно… Я не смотрю на солнце…
      – Хотите, я схожу за ними?
      – Ох, нет… Ну что вы… Спасибо…
      Жак Вернер нашел свободный шезлонг, принес и поставил его рядом с Иоландой. Ощущая одновременно неловкость, любопытство и блаженство, она тщательно отбирала слова и жесты, которые были «дозволены» и которые должны быть исключены. Как все швейцарцы, темпераментные и нетерпеливые, особенно когда ожидание оказывается бессмысленным, он перешел в наступление. Он не любил терять время.
      – Когда ваш муж приезжает?
      Иоланда, смутившись, не осмелилась ответить.
      Лоранс, стоя по пояс в воде, вскрикивала от испуга, ей хотелось привлечь внимание верзилы, который нырял и незаметно подкрадывался под водой, хватая девиц за лодыжки.
      Иоланда нуждалась в защите.
      – У нас с дочерью очень красивая спальня. Приятная гостиница, не так ли?
      Лицемерие в человеческих отношениях раздражало Вернера. Он любил ясные ситуации. Что касается добродетели, он в нее почти не верил, или верил с трудом. Он опустил глаза и улыбнулся.
      – Мне хочется на вас смотреть.
      – Во мне нет ничего интересного.
      – Вы очень красивая. При таком высоком росте у вас маленькие ноги.
      Она почувствовала, что краснеет, не смея пошевельнуться, смотрела перед собой. Доктор продолжал, забавляясь.
      – Длинные ресницы, как у ребенка. Вам, должно быть, это часто говорили.
      – Нет, – ответила она.
      – И еще очень красивые волосы… Очаровательная женщина…
      Волнуясь от разного рода приятных предчувствий, она прервала его.
      – Не говорите так…
      – Я вас смущаю? – спросил доктор Вернер, который коллекционировал поделочные камни, шероховатые аметисты, проступающие внезапно в горных породах. И женщин тоже.
      В его жизни были две француженки. Ему хотелось бы сжимать в объятиях эту третью, которая казалась не от мира сего. Он наблюдал за ней. В шезлонге, порозовевшая от тени, отбрасываемой пляжным зонтом, она напоминала «Маху одетую» Гойи. С той же притворной невинностью во взгляде. Он наделял Иоланду многими достоинствами. Он полагал, что она нежная и страстная. Он жаждал ее. Он представлял себя наедине со своей томной Махой. Не желая терять время на классические этапы флирта, он допускал, что она тоже его хочет. Его влекла старомодная обольстительность Иоланды, ее сдержанное поведение. В вышитой накидке она могла бы сойти за героиню из сказки братьев Гримм, ожидающую корабль-призрак, скользящий в тумане.
      – Я очень счастливая женщина, – сказала она, – очень счастливая.
      Ей надо было противостоять искушению.
      – Поздравляю. Где же тот мужчина, который делает вас такой счастливой?
      – Его задержали дела. Он приедет через несколько дней.
      – Ах так, – сказал он. – Скорее ему следует хвастаться тем, как он щедро одарен. Вами.
      Иоланда закуталась в банный халат. Она чувствовала себя неловко от светского разговора. Ей был неведом дешевый набор слов флирта. Доктор Вернер интересовался женщинами, только исходя из своих желаний и свободного времени. Для него мало значили эти быстро начатые, ловко проведенные и тотчас забытые отношения. Он смотрел, как живут женщины, наблюдал за ними, как чревоугодник и солдат африканского штрафного батальона. Он считал, что они наделены богатым воображением, способны лгать, притворяться, когда им надо заполучить мужчину. Со времени учебы в университете он остерегался козней брака. Он научился все делать сам: готовить, гладить, убирать… Даже пришивать пуговицы. «Им меня никогда не заполучить даже под предлогом заботы обо мне. Никогда». Своих сожительниц он выбирал среди интеллектуалок. Они были также красивы. Он восхищался их изворотливостью, их способностью приноравливаться к любой ситуации, когда им нужно было удержать мужчину.
      Иоланда и Жак Вернер виделись за столом. Иногда она разговаривала вполголоса с дочерью. Ей хотелось создать иллюзию, что они живут в согласии. Но Лоранс не участвовала в этой игре. С вызывающим видом она обращалась с матерью как со своей подчиненной.
      «Эта девица будет хорошей потаскухой», – подумал доктор Вернер. На четвертый день он окликнул Иоланду на пляже.
      – Ученая женщина, всегда с книгой… Пойдемте лучше поплаваем.
      Она воспользовалась комплиментом, чтобы не признаться, что не умеет плавать.
      – Ученая? Нет. Правда, нет.
      – Пошли купаться.
      Он мог бы дотронуться до нее в воде, обнять за талию, прикоснуться к ней.
      – Не сейчас.
      Он не настаивал.
      – Что слышно о вашем муже?
      – Он нам звонит каждый день.
      Она врала.
      – Он никогда не берет отпуск?
      – Берет. Но в этом году у нас чрезвычайные обстоятельства.
      Она замолчала. Вернер наклонился к ней. Иоланда заметила на шее швейцарца очень тонкую цепочку с медальоном. Вернер окинул взглядом этот изящный стан, эти стройные ноги, эти утонченные ступни с ногтями, покрытыми лаком цвета рубина. Сколько горького изящества. Провоцирующей сдержанности. Скрытых призывов. «Этот тип женщин, вероятно, расцветает в наслаждении и потрясает. Как ее заполучить?»
      Затем мимо них прошла молодая женщина с выразительными бедрами. Заметив интерес в глазах доктора Вернера, она замешкалась. Сделала вид, что потеряла одну из своих сандалий. Они обменялись взглядами. Вернер поднялся и бросился вдогонку за женщиной, которая задержалась недалеко от них, обозревая пейзаж. Вторая половина дня была приятной.
      На следующий день Иоланда зацепила доктора.
      – Здравствуйте! Вчера вы исчезли…
      – Здравствуйте, – ответил он. – Да. Это точно…
      Я исчез.
      Он улыбался как чревоугодник.
      – Женщины прекрасны в этой стране. Не все читают толстые книги, как вы. Сколько усилий! – сказал он.
      – Простите?
      – Вы прилагаете столько усилий, чтобы держаться на расстоянии. Сколько труда…
      Она воскликнула:
      – Вы меня пугаете. Я никогда не знаю, говорите вы серьезно или шутите… Я не принадлежу к светскому кругу. У меня нет образования. Мой отец был коммерсантом, мать работала с ним. Затем была война. Я вышла замуж очень молодой и родила дочь.
      – Это все? – спросил он.
      Лоранс сидела на спине молодого верзилы, на запястье которого широкая цепочка выглядела как наручник.
      Иоланда ответила:
      – Почти. – И добавила: – Я так счастлива. Моя дочь проводит весело время. Это нормально для ее возраста. Сегодня она раскрыла красный зонт, который купила в лавке гостиницы. Ее лицо было залито розовым светом.
      – Дети, – сказал Вернер, – не имеют значения. Я не приверженец многодетной семьи. Это лотерея. Кому достанется счастливый номер… Дети уходят… Только супруги берутся в расчет, когда хочется действительно пришвартоваться.
      – Пришвартоваться?
      – Бросить якорь.
      – Вы убеждены, что брак – полезное дело, – сказала Иоланда.
      – Лучше позже…
      Прошло еще два дня, Вернер должен был вернуться в Берн.
      – А если вам остаться ненадолго? Еще на какое-то время… – спросила Иоланда, удивляясь своей смелости.
      – Мне бы очень хотелось, но я должен приступить к работе. У нас не столь продолжительные каникулы, как у французов.
      Он решился на последнюю попытку:
      – Приходите в бар сегодня вечером. Это будет наш прощальный вечер. К девяти часам. Согласны? Затем я отведу вас в кабаре.
      – В кабаре?
      – Потанцуем.
      – Но я умею танцевать только медленные танцы.
      – Мы будем танцевать медленные танцы.
      – Да…
      Она только что согласилась на первое свидание. Ощутила приятное волнение.
      – Я поддаюсь искушению.
      Ей нравилось это слово. Она им упивалась. В ее жизни это был интересный момент, эскиз падения в приятный мрак.
      – Доктор Вернер?
      – Да…
      Он был в восторге оттого, что она перехватила инициативу в разговоре.
      – Что это, ваш медальон?
      – Святой Христофор, – сказал он. – Я езжу на машине как сумасшедший, моя мать пытается оберегать меня.
      Для нее было странно, что швейцарец водит машину как сумасшедший.
      – Я полагала, что в вашей стране…
      Ему не хотелось раздражаться на глупость. Он оборвал.
      – В моей стране все делается быстро. Во всех областях.
      Она представила себя рядом с Вернером в открытой машине с обветренным лицом. «Быстрее, быстрее», – повторяла она. Она вздохнула.
      – Я рада провести вечер с вами. Так у него появилась надежда.
      – В вас есть что-то восхитительное от мадам Бовари. Без трагического конца… Только не паникуйте…
      Осмелев первый раз в жизни, она попала впросак.
      – Помню. Видела «Мадам Бовари» по телевидению. Это была женщина, которая покупала много тканей в кредит, у нее был славный муж Аптекарь… Вы считаете, что я похожа на эту женщину? Почему?
      Столь наивное невежество вызвало у Вернера раздражение. Затем он расслабился. Было невозможно сердиться до такой степени из-за пустяка. Какое это имеет значение, есть у нее образование или нет. Он ее хотел.
      Иоланда волновалась. Она пыталась понять, что она могла сказать невпопад. К счастью, он улыбнулся.
      – Поедем со мной в Берн, – выпалил он. – Бросьте вашего мужа, как он вас бросает. Мы могли бы жить вместе и хорошо развлекаться.
      Это было настолько нагло, что она приняла все за шутку.
      – Насмешник, – сказала она. – Какой вздор. Жить с вами, – повторила она.
      – Но без вашей дочери. Я ее не приму.
      Она затаилась, ей не нравилось, когда критиковали ее чадо.
      – Моя дочь – очень хороший человечек.
      – Неужели? – спросил он. – Тем лучше для вас.
      Он поднялся:
      – Итак, до встречи вечером… А пока я вам желаю…
      И он произнес что-то на швейцарском немецком диалекте.
      – Ах, как это красиво, – сказала она очарованно. – Повторите, пожалуйста.
      – Что?
      – То, что вы только что сказали…
      – Вы первая иностранка, которой понравился этот язык.
      Во второй половине дня Иоланда купила в модном магазине шелковые брюки и легкомысленную тунику. Она также выбрала клипсы в виде двух колец розового и сиреневого цвета из плетеного металла.
      В девять часов они встретились в баре гостиницы. Вернер предложил ей водки, настоянной на горных травах.
      – Попробуйте… Это швейцарская водка. Во рту Иоланды обожгло.
      – Мне нравится, – сказала она, слегка наклонив голову вправо. – Мне нравится.
      Он произнес вполголоса:
      – Тебе будет очень хорошо.
      Это чудесное «ты» заставило ее вздрогнуть.
      – Расскажи мне, о чем ты мечтаешь, – сказал Вернер.
      – Не надо ко мне обращаться на «ты».
      – Разве я осмелюсь вам противиться? – воскликну он, – Итак, ваш фантазм, мадам.
      – Я не могу его придумать. Знаю, что некоторые говорят об этом, об этих образах. Но у меня нет никакого представления об этом.
      Он упивался ее словами.
      – Я рискую влюбиться в вас. Скажите еще, что вы не читаете гороскопов, и я вас похищаю…
      – Гороскопы? Нет, они меня не интересуют. Всегда одно и то же. Одни и те же события предсказываются многим людям в одно и то же время. Я не думаю, что это возможно.
      Он чувствовал себя все более счастливым.
      – Сколько мужчин?
      – Я не понимаю.
      – Было в вашей жизни.
      – Я вам сказала, что я замужем.
      – Допустим, но раньше…
      – Мой муж – единственный мужчина в моей жизни.
      – Вы его любите?
      – Да.
      – Почему вы его любите? В чем его достоинство?
      – Он умнее меня. С ним интересно.
      «К счастью, для бедняги», – возликовал в душе Вернер, который пытался зацепиться за действительность.
      – Мы были счастливы до того момента…
      – Какого?
      – Какого?
      – До того, как?
      – Он встретил особу без зазрения совести.
      – И тогда…
      – Мне не хочется говорить б этом.
      – Вы очень красивая женщина, – сказал он. – И я буду любить вас сегодня вечером.
      Она не знала, что ей надо ответить, как себя вести. Таинственная сила раскачивала ее, словно она находилась в гамаке. Она видела опрокинутое небо. Она представляла себя в объятиях Жака Вернера. Она смотрела на него. Это был ее первый флирт, единственный флирт за все ее существование. До чего же приятно быть женщиной, ощущать свои духи. Он взял ее за руку.
      – Иоланда?
      – Вы меня пугаете… Я не знаю, что должна делать.
      Они направились к вращающейся двери. Их ждала свобода с запахом жасмина. Как белый дьявол, выскочивший из шкатулки, Лоранс вышла из лифта с заплаканным лицом, растрепанными волосами, в ночной рубашке. Мегера в миниатюре.
      – Мама, – завопила она. – Не уходи. У меня болит ухо. Я не хочу оставаться одна.
      «Ухо? Надо было предусмотреть это, – сказал про себя доктор. – Какая отвратительная девчонка. Она симулирует отит».
      – Тебе больно, дорогая? Иоланда прижала ее к себе.
      – У нее болит…
      – Мы дадим таблетку аспирина вашей дочери, и ей станет лучше…
      – Я не останусь одна без мамы вечером, – кричала она. – Мне очень больно.
      – Моя прелесть, мое сокровище, когда у тебя разболелось ухо?
      Она извивалась, указывая на свое левое ухо.
      – Здесь… Здесь… Очень больно. Это началось после ужина. Когда ты ушла…
      – Иоланда, – вмешался доктор Вернер. – Она ломает комедию.
      – Нет, – воскликнула Лоранс. – У меня правда болит.
      – В четырнадцать лет так выть, – сказал Вернер с отвращением. – Вы ведете себя как трехлетний ребенок.
      – Можно страдать от боли и в четырнадцать лет, – заметила Иоланда, не вникая в суть происходящего.
      – Мама, поднимись в мою комнату. Ты мне нужна.
      – Я ей нужна, – сказала Иоланда.
      Жертва приняла сторону палача. Лоранс с вызовом посмотрела на доктора. Они понимали друг друга. Главное действие происходило над головой Иоланды. С глубокой грустью красивая, высокая, стройная, розово-голубая, утонченная Иоланда рассталась с Жаком Вернером. В тот же вечер взбешенный доктор встретил в ночном ресторане в красно-желто-сиреневых бликах немку с откровенной улыбкой.
      – Вы подобны стихии, – сказал он, обнимая ее за талию и подводя к танцевальной площадке.
      – Ich liebe… – сказала она.
      – Was liebst du?
      – Жизнь…
      Он провел бурную ночь, восхитительно дикую в наступлении, восхитительно замедленную в подробностях, с женщиной, над которой ему хотелось бы властвовать. Он не любил дрессировщиц. Он доконал ее наслаждением и оставил.
      На следующее утро он снова увидел Иоланду. Она была сдержанна, счастливая оттого, что удержалась от опрометчивого шага. В тот же вечер она тщательно сложила свой шелковый наряд, сунула его в пакет из магазина.
      – Хотите кофе? – спросила она.
      – Нет.
      – Я вам буду писать, – продолжала Иоланда. – Если вы этого хотите.
      Вернер пробормотал неубедительно.
      – Хорошая мысль. Пишите.
      «Что за глупая женщина». Он вспомнил блондинку, с которой провел ночь, эту машину, занимающуюся любовью, облаченную в белизну: «Я специально не загораю», – сказала она. Вернер рассеянно поглощал свой завтрак.
      – Еще рогалик… Последний… Хотите?
      – Вам хочется накормить меня во что бы то ни стало…
      – Нет… Я… Я вам предлагаю…
      – Вам хорошо спалось? – спросил он. – Ваше очаровательное дитя успокоилось?
      – Ей стало лучше поздно ночью, – сказала она с грустью.
      Лоранс ела молча. Иоланде казалось, что ее лишили чего-то дорогого. У нее ловко похитили будущее воспоминание. Ее дочь поедала бутерброд за бутербродом, один кусок хлеба за другим. Куда подевались боли, которые были накануне? Доктор поднялся.
      – Очень рад был познакомиться с вами. Иоланда тоже встала.
      – Я вас провожу.
      – Я с тобой, – вмешалась Лоранс.
      – Ты останешься здесь, – воскликнула Иоланда.
      – Значит, вы можете отцепляться от своего поводка? – произнес доктор Вернер. – Увы, слишком поздно.
      – Я вас провожу, – повторила она.
      Они вошли в вестибюль гостиницы. Он взял теннисную ракетку и чемодан из груды багажа, выставленного в центре вестибюля. Пожал ей руку, затем протянул визитную карточку.
      – На всякий случай, возьмите… Если однажды вы приедете в Берн…
      – Сожалею о вчерашнем, – сказала она.
      – Не важно.
      Она смотрела, как удаляется мини-автобус. На прощание он помахал рукой.
 
      Первую ночь вне дома Лоранс провела в пятнадцать лет. Она вернулась к семи часам утра следующего дня с насупленным лицом, застывшим взглядом. И накинулась на мать:
      – Полюбуйся на меня. Наконец я хорошо развлеклась.
      – Ты хочешь есть, Лоранс?
      Святая мать, мать-жертва, мать-мученица, мать, которую следовало отправить на свалку, ее сердце все еще продолжало тревожиться за свое чадо.
      – Есть? Какой прок от тебя, мама? Меня кормить. Спасибо. Я не голодна.
      Она отсутствовала все чаще, возвращалась только для того, чтобы переодеться, помыться и взять немного денег из кошелька, оставленного на столе в кухне. Иоланда наблюдала за ней с ужасом. Неужели она породила врага? Некое озлобленное, враждебное и попросту жестокое существо, ее дочь.
      – Мы могли бы стать, по крайней мере, подругами, нет?
      «Подругами»? Но как-то раз она похлопала мать по плечу и прокричала: «Мама, очнись, папа и я, мы делаем из тебя посмешище».
      – Слишком жестоко, – сказала Иоланда. – Я чувствую слишком много жестокости. Что я вам сделала?
      – Вот именно. Ничего. Ты не сделала ничего.
      Лоранс норовила содрать с нее шкуру. К своему удивлению, она обнаружила свою власть над матерью.
      Однажды ночью она обнаглела до того, что привела домой одного из своих приятелей. Они расположились на кухне, пили молоко и разговаривали. Иоланда не посмела шевельнуться. Она слышала, как они шептались и смеялись. Бесстыдство Лоранс пугало ее.
      Что касалось Жоржа, то он возвращался к ней время от времени, считая себя ее пожизненным пленником. Безобидным замечанием он на самом деле чуть не обидел Иоланду. Это началось как игра. Лоранс только-только освободилась от матери.
      – Ты слишком вспыльчив, – повторяла Иоланда с влажным компрессом на шее.
      – Вспыльчив? Я хочу расстаться законно, – сказал Жорж. – Советую тебе не сопротивляться.
      Она согласилась на разрыв отношений и раздельное проживание. Иоланда понимала, что по истечении трех лет, даже если она не согласится, Жорж сумеет освободиться. Однако он никогда в дальнейшем не воспользовался этой возможностью. То, что он был женатым, уберегало его от других ошибок. Иоланда становилась его щитом.
      Добившись судебного решения на раздельное проживание, он поместил Иоланду и Лоранс в квартиру, которая требовала меньших расходов по содержанию. Весьма невзрачная. На шестом этаже без лифта.
      – После войны, – рассказывал он дочери, – американцы тратили целое состояние, чтобы приобрести квартиры такого рода. Это считалось роскошью.
      Он оплачивал безропотно учебу Лоранс. Способная и упорная, она коллекционировала дипломы. Всегда лучшая по английскому языку, благодаря неоднократным поездкам в Лондон, она мечтала об Америке. «Я тебя умоляю, – сказала она отцу, – сделай так, чтобы я могла прожить два года в Нью-Йорке».
      – Два года? Это долго, – ответил он. – Но ты разузнай все. Подсчитай. Скажешь мне, сколько денег тебе понадобится.
      Он поступил достаточно рискованно, взял взаймы необходимую сумму и отдал ее Лоранс.
      – Если тем временем со мной что-то случится, ты сможешь осуществить свою мечту.
      – Я тебе их верну, папа… Не знаю еще, когда и как, но спасибо.
      – Будь любезна с матерью…
      – Это мне говоришь ты… Ты?
      – Не могу жить с ней, но она мужественная женщина.
      – Я не осмеливаюсь ей сказать об Америке.
      – Я скажу.
      – Вы убьете друг друга…
      Он отправился к Иоланде с коробкой засахаренных фруктов. Она его встретила миролюбиво.
      – Твоя дочь хочет поехать в Америку. Она переспросила:
      – В Америку? Когда?
      – К началу учебного года в американском университете. Она уже получила студенческий билет.
      – Все это вы состряпали за моей спиной?
      Он сказал «да», и она проглотила слезы.
      Прошло два года, Лоранс вернулась совершенно другой. Она была стройной, веселой, расцеловала мать с неподдельной любовью.
      – Я люблю тебя, мама.
      Взволнованная Иоланда смотрела на эту молодую женщину, старше которой была на семнадцать лет. Счастливая, она разглядывала подарки, привезенные ей Лоранс.
      Затем, иногда подыскивая французские слова, дочь изложила свои планы на будущее, как если бы матери не существовало. «Я сделаю это, я буду делать то». Она очень мало рассказывала о своей американской жизни. Об Элеоноре и их круге друзей. Лишь несколько слов о тех или иных. «У меня никогда не было связи дольше десяти дней. В нашем кругу пары сходились и расходились без лишних объяснений. Жизнь необыкновенна, когда ее не усложняют принципами. Жизнь превосходна, мама. Но надо осмелиться ее прожить…»
      Лоранс не провоцировала ее нарочно. Просто она отказалась от лицемерного языка. Она считала мать взрослой.
      – А ты, мама… Расскажи мне о себе.
      В тот момент, когда Иоланда собиралась открыть свою душу, Лоранс бросила взгляд на часы. Иоланда отказалась от своего намерения. Дочь торопилась. Иоланда объявила ей, что работает продавщицей у ювелира в их квартале. Лоранс кивнула утвердительно головой, не слушая ее.
      – Где ты будешь жить? – спросила Иоланда.
      – Мне надо найти платежеспособного приятеля, чтобы разделить расходы по содержанию квартиры.
      Иоланде хотелось бы поговорить о швейцарском докторе с Лоранс, в письмах к нему она писала, о чем мечтала в жизни. Она придумала, что у нее роскошная квартира. Доктор Вернер приглашал ее иногда: «Вы приедете? Место свободно». Увы, более года открыток из Берна не было. Женился он в самом деле или забыл ее наконец? Сознательно. Четырнадцать месяцев тому назад Вернер позвонил ей, она только вернулась из ювелирного магазина.
      – Это вы, Иоланда? Здравствуйте…
      Она была так счастлива услышать его, что начала улыбаться. Голос швейцарца был рядом.
      – Я еду в Париж на уик-энд. На этот раз без уверток. Освободитесь от семейного счастья. Хочу с вами встретиться.
      – Вы приезжаете в Париж? Из-за меня?
      – Нет, не только из-за вас. Я должен присутствовать на конференции, которая состоится в пятницу, во второй половине дня, до 18 часов. Затем я буду свободен… Надеюсь, у вас есть кто-нибудь среди тетушек или племянников, кому вы доверяете и кого вам надо срочно навестить, или скажите просто, что вы хотите переменить обстановку.
      – Семейная жизнь не приемлет причуд такого рода, – сказала она.
      Она отстаивала свою добродетель, которая была никому не нужна.
      – Иоланда, вы не можете отрицать влечение, которое мы испытываем друг к другу. Я приеду на машине и увезу вас. Мы устроимся в приятом месте на берегу моря, не очень далеко от Парижа, и мы поймем наконец – это на уикенд или надолго. Когда испытывают взаимное влечение, надо провести ночь вместе. А затем поговорить.
      – Я замужняя женщина…
      – Да, да, да, да, – сказал Вернер. – Лицемерный брак Вы цепляетесь за него. Мне бы хотелось ясности. Надо признать правду. Вы хотите меня, да или нет? Если нет, то прощайте.
      Иоланда отступила.
      – Нет, – сказала она. – Я не хочу быть, как все. Я хочу честной, чистой жизни. Я…
      – До свидания, Иоланда.
 
      Сегодня все изменилось. Разрыв Лоранс с мужем ее потряс. Она решила принять деньги, которые ей предложила дочь, потому что могла бы обойтись и без них. Иоланда сумела скопить кругленькую сумму, ювелир, хотя она и не была в штате, платил ей довольно-таки прилично. Мало-помалу она изменилась. Надо было походить на других… Надо было либо пополнить ряды лгунов, нарушающих принципы, клятвопреступников, либо умереть. Она поспешила в спальню и внимательно осмотрела себя в зеркале на дверце шкафа. Может ли она еще собрать по кускам свою жизнь? Она взяла лист бумаги и написала аккуратным почерком.
      1. Институт красоты.
      Решила покончить с обликом замужней женщины.
      2. Подстричь волосы. Слегка их обесцветить. Открыла шкаф и извлекла свою одежду одним жестом. Смотрела на сваленную на кровать кучу. Имеет ли она право быть жалкой? Добавила:
      3. Посмотреть витрины.
      4. Зайти в дорогие магазины.
      К счастью, начался сезон распродаж. Она никогда не смогла бы заплатить астрономические суммы, которые были выставлены на некоторых шикарных тряпках.
      5. Купить молодежную сумку.
      Ей достаточно надоели ее старые сумки, которые, словно карпы, поглощали все и никогда не выходили из моды.
      Она вытащила из кладовки два старых чемодана. Сложила старую одежду. У нее было слишком много дешевых вещей, слишком много неудачных, приобретенных по случаю, слишком много «барахла», которое подавляло ее морально. Она ходила вокруг телефона. Обычно она звонила доктору около девяти часов вечера. С тех пор как она отказалась от доктора во второй раз, она не слышала его голоса. «Даже если я его больше не интересую, мне бы хотелось увидеть Берн, его город. Затем я поеду в Италию». Она решилась действовать, набрала номер доктора Вернера. После двух гудков услышала фразу на немецком языке, которая заканчивалась именем доктора Жака Вернера.
      – Вы говорите по-французски? – спросила она у секретарши.
      – Да, мадам.
      – Доктор Вернер у себя?
      – К сожалению, я не могу его беспокоить. Он занят с пациентом.
      – Даже на секунду?
      – Нет.
      Иоланда отважилась на опасный маневр.
      – А мадам Вернер?
      Секретарша смущенно повторила: