Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

 – поминки были безупречным предлогом безгрешно напиться – он хотел было сказать, чтобы она его так не поминала, но не сказал, не любя патетики – они никогда не ложились раньше утра – несмотря на километры бесед, многое осталось так навсегда и не выяснено – Сисин знал твердо одно: – до нее он не мыл перед сном лицо – после нее стал мыть – когда мыл, иногда вспоминал Маньку – он никогда не вспоминал, как они трахались – он врал ей, когда она спрашивала: ты вспоминаешь? – но он допустил ее ко многим воспоминаниям, с которыми никогда ни с кем другим не делился – воспоминания были отчасти лукавы – через них Сисин хотел утвердить ее в мысли о своей исключительности – он добился своего только отчасти – перевернув перспективу, Сисин думал о том, что он в ее жизни неслучившийся кандидат – пусть это больно, но жить надо дальше – помог Ломоносов – она написала ему тридцать писем, вошла в контакт с родителями и друзьями, некоторые из которых приставали к ней – Ломоносов писал ей (Сисин был в том уверен) прекрасные письма – Сисин жалел, что не спер хотя бы одно – они напоказ лежали у нее на столе – они были выставлены – он покосился на них неприветливо – в своих длинных американских конвертах – на стандартной стенке стояла ее нефотогеничная фотография с протянутой рукой – смотрины – Сисина никто не приглашал – он появился непонятно откуда – швед как ответственное лицо помахал ему своей единственной рукой – Сисин увидел Маньку и присел – почему Сисин остался на переводческом банкете, непонятно – Ломоносову должны были вручить премию – Манька стояла со Спиридоновым – было видно, что она до него дорвалась – она давно хотела с ним познакомиться – Спиридонов был скучающей стороной – на его лице внимание чередовалось с невниманием – он как будто не знал, настраиваться на Маньку или не настраиваться – в этом заключалась большая подлость – Манька попадала в ловушку – ей нужно было ему понравиться – как можно скорее – пока он совсем не остыл – но Сисин даже не мог разобраться – особый ли это прием или свойственная Спиридонову рассеянность? – то и другое было плохо – рассеянность была обиднее – Манька отчаянно цеплялась за Спиридонова – раздались полушутливые слова команды – всех призывали выслушать речи – народ нехотя повалил – Спиридонов увидел Сисина и с отвратительным чувством облегчения направился к нему, приветственно вскинув руку – Манька пропала в толпе – потом сядем вместе? – предложил повеселевший Спиридонов, не замечая исчезновения Маньки – я, наверно, уйду – сказал Сисин – обещали кормить хорошо – сказал Спиридонов – полно шампанского – я за рулем – сказал Сисин – Спиридонов сделал знак «неважно» – Сисин обычно не ездил пьяным – его однажды сильно напугали гаишники – они никак не хотели брать денег – Сисин стал рассказывать, как он нажрался сухого чая – гаишник его спросил: – чего это от вас травой пахнет? – Спиридонов усмехнулся почти покровительственно – в рассказе Сисина на первое место неудачно вылез страх – он не туда вырулил – неужели он все-таки не болен? – подумал Сисин – даже почти трахнутая жена Спиридонова не давала Сисину расслабиться – после официальной части они сели вместе – в прошлый раз кормили лучше – сказал Спиридонов, устало осмотрев стол – однорукий швед задавал Сисину исторические вопросы о России – мокрый от почестей Ломоносов был завален цветами – он со всеми целовался – к Сисину подошла младшая сестричка – сто лет! – сказал Сисин – сто лет в обед! – ответила сестричка – Маньку не видел? – она куда-то делась – сказал Сисин – нас Ломоносов пригласил – сказала сестричка – что-то жарко стало – беспокойно сказал Спиридонов – и скучно – добавила сестричка – Спиридонов не отреагировал – сейчас принесут лангет – сказал швед – вон она – сказал Сисин – Ломоносов вел Маньку к своему столу – я и не знал, что они знакомы – сказал Сисин сестричке – ты вообще мало что знаешь, отойдем, мне нужно поспикать с тобой – Сисин встал – они пошли в сторону – стоял ресторанный гул – сквозь табачный дым, между подносами официантов, разносящих лангет, Сисин видел счастливого Ломоносова – они шли – Сисин натыкался на знакомых и полузнакомых – Римма Меч махала ему – новорожденный депутат Феликс предложил вместе выпить – Ломоносов! – крикнул он по-хозяйски – присоединяйся! – но Ломоносов был занят – депутат нахмурился – ну, за новую нравственность! – Сисин удивился и обрадовался: – как ты хорошо сказал! давай! – они чокнулись – а что ты удивляешься? – пристально посмотрел на него Феликс – покойник Лев Семенович был прав: нам всем ее не хватает – Сисин вспомнил утренних петухов и сочувственно улыбнулся – ты все-таки с этим своим Веком завязывай – совсем посерьезнел Феликс – я не националист, но нечего глушить народ пакостью – народу нужны простые вещи – ему нужно рассказать, как держать нож и вилку – важнейшей политической задачей я считаю научить народ говорить «спасибо» и «пожалуйста» – ты, конечно, понимаешь, что я говорю метафорически? – хорошо-хорошо – закивал Сисин – давайте немедленно поедем к Си-си на дачу! – по старой традиции! – присоединилась к их беседе Римма Меч – у нас теперь есть казенная машина – в другой раз – сказал Феликс – Сисин оглянулся – Маньки не было видно – ну чего? – спросил он сестричку, прислонившись к колонне – ее прочат в министры культуры – сказала сестричка, с уважением кивая на Римму – она выдвинула идею художественного долга – непотопляемый корабль – подумал Сисин о Спиридонове – ты думаешь, ты один? – спросила сестричка – в смысле? – спросил Сисин – она все мечется, не может выбрать между вами – между кем? – неосторожно спросил он – я хотела, как лучше, а получилось как всегда – пошутила сестричка на правах когда-то трахнутого друга – в противоположном конце зала Манька разговаривала с Ломоносовым – Сисин видел их своими дальнозоркими глазами – он видел, что они чувствовали себя наедине в этом полном зале – на лице Ломоносова, всегда столь твердом и независимом, он видел поразившее его выражение потерянности и покорности, похожее на выражение умной собаки, когда она виновата – Манька улыбалась – и улыбка передавалась ему – она задумывалась – и он становился серьезен – какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Сисина к глазам Маньки – она была прелестна в своем простом черном платье – прелестны были ее полные руки с браслетами – прелестна твердая шея с ниткой жемчуга – прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически – прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук – прелестно это красивое лицо в своем оживлении – но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести – Ломоносов был очевидно в нее влюблен – они выпивали сепаратные тосты, шептались, вместе листали, склонив головы, какой-то журнал – и это тоже вы? – удивлялась Манька – по странному совпадению – отвечал Ломоносов – Ломоносов все делал правильно – в гардеробе он щедро раздал чаевые и цветы – не везти же мне их домой? – отшучивался он, весело шлепая себя по жирным ляжкам – Ломоносов по-своему тоже покоритель мира – но только решительно имманентный – из-под Винницы – куда они с Сисиным ездили кушать вишни – поздравляю! – сказал Сисин – Женька! – обрадовался пьяный Ломоносов – поехали допивать – есть хата – Ломоносов осторожно приобнял его – Сисин почувствовал у него под пальто толстую бутылку шампанского – «огнетушитель» – он был, наверное, слишком гордым для России, бедный Сисин – я живу в этой стране на самой грани, на самом краешке, говорил он Жукову, прославившись – если что-нибудь минимально неприятное снова произойдет, придется покидать – они вошли в «Куполь» – возьмите себя в руки – сказали три издательницы хором – ВП купили в тринадцати странах – невероятный успех! – они вгляделись в Сисина – Господи! – подумал Сисин – значит, ты в самом деле есть – они продолжали галдеть – заказали шампанское – они не знали, что сообщили о смерти юманитэ – Сисин подошел к своей машине – Манька, покрутившись на месте, понимая, что сделает ошибку, если пойдет с Ломоносовым дальше, вдруг направилась к нему – стояла и глупо улыбалась – это означало: подбрось меня – а подбрось меня означало: давай потрахаемся – это было уж слишком по-блядски – Сисин ценил женскую верность и имел ее у себя дома в неограниченном количестве – он знал, что ему гарантирована верность, как праведному христианину – вечность – будешь извиняться? – спросил Сисин – вообще он плохо помнил, что спросил и что она ответила – но что-то она ответила, по-прежнему глупо улыбаясь – она даже, кажется, хотела взять его за руку – ну, Сисин, миленький – сказала Манька – ну чего ты? тебя вообще не должно было быть.

Бурная северокавказская растительность по русским меркам была явно излишней – правда, я пушистая? – меня называют пушистик – называй меня пушистик – пушистик, несмело вымолвил Сисин – пошла ты на хуй! – он сел в машину и уехал, бешено переживая – он видел, как она потопала по темному тротуару в сапогах, неся в руке пластмассовую сумку с маленькими вечерними туфлями – подошел ли к ней через минуту Ломоносов? – трахались ли они в ту ночь? – Манька все отрицала – между ними установились спортивные отношения – но Сисин удачно использовал свои сказки для ее кончания с тем, чтобы создавать некоторые туманности – они нужны были ему на случай, если Манька с кем-то трахается, чтобы не слишком больно вышло – создать систему обороны на случай провала – все равно получалось больно – Сисин дал слово не звонить больше никогда – ее мытые волосы в самом деле были пушистыми, но стоило им зажирниться, как было видно, что их немало повылезло – почему? – из-за нервов – все это, объединившись, тормознуло Сисина – почему он настойчиво к этому возвращается? – ну, была любовница, ну, вероломная, ну, блядь – зачем лезть в бутылку? – а он полез! – вас задевает, что я голосую за коммунистов? – спросила Фортуната – итальянские коммунисты всегда были сами по себе – уклончиво ответил Сисин – Маркс родился слишком рано – сказал Туро – человечество должно подрасти и созреть, чтобы понять его идеи – он человек XXI века – кацо! Мадонна миа! – Фредерик зашел в булочную погреться – под ногами была грязь – из опилок – земли – прочей срани – свиньи – думал Фредерик – не умеют работать – умеют только гадить – никогда больше не приеду – она позвонила ему на следующий день – с извинениями – Сисин решил простить Маньку с особыми почестями – он подстригся наголо, надел лучший костюм, вставил в глаз монокль и купил арбуз – для процедуры прощения он прихватил с собой Никифора – они вошли в ее полутемную квартирку – ты чего это? – обомлела Манька, взглянув на него – не обращай внимания – небрежно сказал Сисин, снимая лайковые перчатки – это просто преображение – какое еще преображение? – не поняла Манька – давай все по порядку – предложил Сисин – Сисин взял у Никифора авоську с астраханским арбузом и торжественно передал его Маньке – знакомься: Никифор – да мы знакомы! – Никифор кратко хохотнул – не угостишь ли ты нас чаем? – арбуз сохраним на потом – в комнате возле кровати горел ночник – сели пить чай – Манька с удивлением смотрела на него – съев лимон, Сисин сказал – вы читали историю телесных наказаний в России? – они не читали – это неважно – сказал Сисин – что такое сто баксов? – ужин – а в России – он вышел из «Интуриста» – парфюмер вышел, запихивая во внутренние карманы пиджака местные деньги – к нему подошла женщина с ребенком – неизвестного возраста – в косынке – что-то непонятное по-русски – протянула руку – Туро вынул толстую пачку – она упала на колени – принялась целовать руки – другие нищие сбежались – давал направо и налево – они кланялись, ползали перед ним на коленях – я бы взял вместе Ленина с Марксом и выдавил их, как два апельсина! – почему ты не уезжаешь? – не понял Туро – в России продовольствия осталось на девятнадцать дней – Кэрин с выверенными ужимками, не выходя за границы званого ужина, громко заговорила без всякого волнения в голосе: – не смейте при мне поносить Америку – что вы о ней знаете? – вы туда ездите туристами на три дня – верно! – сказал финансовый директор из Парижа – какие пространства! – я ехал на машине по пустыне и слушал блюзы – что Франция? – ни одного сантиметра земли, на которую бы не ступила нога человека – или ваша Сибирь – кивнул он в сторону Сисина – там у вас правят деньги – если вы из Бруклина – всю жизнь мечтаю сесть в поезд и проехаться по Транссибирской магистрали – с вами не станет говорить ни один уважающий себя манхэттенец – Сисин веско сказал: – вы делаете глобальные выводы на основании провинциальных примеров – гости принесли с собой торт из кондитерской, с грецкими орехами и миндалем – о внутренней политике они заспорили по-итальянски – Сисин тихо вышел из-за стола и ушел в дальнюю комнату читать христианскую литературу – в комнате было нетоплено – Манька, сказал Сисин, я пришел тебя простить – Манька нервно посмотрела на него – я придумал тебе наказание – ты серьезно? – спросила она, закуривая и щурясь – вам попадались комиксы Спиридонова? – старый итальянский издатель делился скучвмешалась самая классная переводчица – правда, гадость? – другой торт был с клубникой, ежевикой, бананом и киви – но уже не лезло – скучными воспоминаниями о детстве при фашизме – террорист забыл выключить фары – ходил – искал – жена-чешка – с большими белыми пуговицами – очень просто – Сисин увидел под столом пустую бутылку из-под шампанского – а вот и вещественное доказательство – просиял он, поднимая бутылку – дай сюда! – дернулась Манька – дурак! бредишь! – он бредит – обернулась она к Никифору – Сисин крутил в руках бутылку, ища ресторанный штамп – штамп был, но какой-то совсем неразборчивый – Сисин внимательно рассмотрел его в монокль – ладно – сказал он, отставив бутыль – раз виновата, будешь наказана – дай мне докурить – она докурила и сразу закурила новую – мы так никогда не начнем – сказал Сисин – он сидел, провалившись в неудобном ярко-зеленом кресле, с моноклем в глазу – так долго он никогда не сидел у Маньки в кресле – кухня – чай – ванна – мыть хуй – она мыла ему хуй – очень старательно – бегемот – промокала осторожно полотенцем – они трахались перед зеркалом – подкладывали зеркальца под Манькину попу – бегемот – внимательно разглядывали яйца – по самые яйца – ебля – домой – любовь – в Италии очень любят рассуждать о любви – такое неудобное кресло – Сашенька сказала мне, что итальянцы в этом смысле молодцы – мы так никогда не начнем – он встал с кресла и вытащил пояс из брюк – при нем? – при свидетеле – наказывают при свидетелях – это экзекуция – Манька колебалась – почуяв недоброе, Никифор вспотел, провонял и забеспокоился – меня ждут дела! – подождут – сказал Сисин – ложись на живот – скомандовал он – наказание за удавшуюся попытку блядства – объяснил он вонючке – Манька легла на диван животом вниз и стала притворно хныкать – как всегда, на ней были джинсы – ну и что теперь? – сказала она, обернувшись к Сисину – снимай штаны – ответил Сисин – Манька живо вскочила – лицо ее было в бешенстве – ты что, с ума сошел? – кончай этот цирк! – я пойду – сказал вонючка – ну вас! – сиди! – рявкнул Сисин – блядство наказуемо – с чего вы взяли? – неподдельно удивился Никифор – не умничай – сказал Сисин – я знаю, что говорю – Сисин использовал Никифора на подсобных работах – вонючка опустился в кресло – Манька воспользовалась паузой, чтобы взять сигарету – хватит курить – сказал Сисин – Манька с новым удивлением смотрела на него – ты, по-моему, забываешься – ты у меня дома – а не пошли бы вы, ребята, вон – хорошо – сказал Сисин – до свидания – он стал заправлять ремень – Ирма выскочила из комнаты – они столкнулись в коридоре – она была голая – со своими слабыми сиськами – она нацепила очки-слепаки – ну – закричала она с надрывом – ты же любишь блядей! – пошли ебаться – она ущипнула Сисина за хуй через штаны – ну, давай ебаться! давай! – Сисина охватило отчаяние – он не знал, куда деться – пошли на ковер – кричала Ирма с надрывом – пошли сниматься на видео – ты же любишь блядей! – ты же любишь блядей! – ну давай – в модных парижских очках, с перекошенным лицом, голая, отощавшая от переживаний, она была страшна, как сплошной укор – Сисин взмолился: – успокойся! – она похитила кассету из сумки – Сисин любил внимательно рассматривать раскрытые промежности как женщин, так и мужчин – он никогда об этом не говорил – он не любил говорить об этом – он не любил мужские разговоры о сексе – он не любил слово «секс» – в модных парижских очках-слепаках она ухватила его за хуй – было больно, но еще больше, чем больно, было страшно за свою жизнь – я знаю, что тебя возбуждает! – она принялась танцевать в коридоре – она дергалась и кружилась – никогда в жизни Сисин не видел такого ужаса – униженная, раздавленная Ирма, обнаружившая кассету, на которой Сисин ебется с Бормотухой – причем, для естественности – еще не сведя Бормотуху с Рыжим Крокодилом – не зная до конца ее наклонностей – она обожала дрочиться – она яростно дрочилась – так, что пена выступала – вся пизда была в пене – она это делала с таким удовольствием, что теряла человеческий облик – для естественности ничего Бормотухе не сказал – применил прием скрытой камеры – устроил себе развлечение – он выступал в халате – под халатом были трусы – он постелил плед – тот самый, желто-коричневый, под который пряталась Манька в момент их примирения на даче – ложился на пол – так удобней снимать – камера закутана в его тряпки – которые валялись – в живописном беспорядке – на рабочем кресле – камера видела ноги Бормотухи – голые – она раздевалась вне фокуса – Сисин устроил себе развлечение – пусть делают, что хотят – только чтобы не дома – Сисин делал дома – пока Ирма была на работе – Сисин кинул на плед подушку – Сисин включил камеру – проверил, светится ли красный огонек – и прикрыл его – пока Бормотуха подмывалась в ванной – она выходила из ванной в трусиках – Сисин следил, хотя и не очень строго, чтобы Бормотуха не вытиралась полотенцем Ирмы – он обожал ебаться с Бормотухой в ванной – у него тогда стоял как никогда – никогда ни с Манькой, ни с Ирмой – у Бормотухи попа внутри была красной – в смысле: сама ложбина – красной-прекрасной – но без волос – чистая – они укладывались на плед – японская камера с ленивым бесстрастием снимала голую Бормотуху – ноги ее – пизду – сиськи – невнятно лицо – Бормотуха была подслеповата – она бы никогда не увидела камеры – в ней была удивительная стеснительность – застенчивость прямо подростковая – с совершенно сбесившейся волей к ебле – она была создана только для этого – она знала это – с ней было страшно – они принимались целоваться – потом Сисин направлял ее руку к себе в халат – Бормотуха неспешно развязывала халат – залезала Сисину в трусы – вынимала вздувшийся член – Манькиного бегемота – Туро с маленьким лбом – волосатый – богатый – пятнадцать лет вращается вокруг света – он пошлепал в качестве приветствия Сисина по лицу – итальянское приветствие не понравилось Сисину – Сисин понимал, что в ответ он так не пошлепает этого Туро – Манькин бегемот вылезал из трусов – где-то неподалеку в Москве жила Манька – они еще не вступили в период постотношений – она еще не познакомилась с Ломоносовым – или вот-вот познакомилась – и с отвращением читая жизнь свою – Сисину пришло в голову, что он едва ли достоин быть Внуком – но последние станут первыми – знал Сисин – да – Бормотуха начинала мять бегемота – бегемот медленно оживлялся – Сисина возбуждала скрытая камера – он боялся быстро кончить и потому тормозил бегемота – что, наверное, было не совсем хорошо для здоровья и для потенции – Сисин снимал халат – снимал трусы – поворачивался к Бормотухе жопой – та начинала сосать – а Сисин раздвигал ей ноги для камеры – раскрывал пизду и любовался – хлебом не корми – раскрывал пизду – наизнанку – выворачивал – вот клитор – вот еще не совсем раскрывшаяся дыра – Сисин скрывал от всех название своей книги – первоначально он назвал ее Век Пизды – затем сократил до двух букв – ему пришло в голову мультиназвание – однажды приснилось Время Презрения – к делу не относящееся – и он бегал с ним – пока не понял, что оно давно у Мальро – наплевать на Мальро – он полистал это французское «Время Презрения» – говно, кроме названия – в муке заломив руки, он сказал голой Ирме: – ну что ты от меня хочешь? – что ты хочешь от человека, который написал ВП! – у меня пизда имеет не символическое значение, но реальную власть – еще никуда не съездив, я творчески угадал, что Запад силен именно пиздой – это его последнее горючее – прости меня, родная, если можешь – я больше так не буду – обещаю! – честное слово! – я еще тогда, когда помер этот мудак Лев Семенович – дело в том, что тогда на даче – открылось это – пропускание перед сном – вообще, если расслабить мозг, обмануть его бдительность, начинается пропускание – лучшего слова я не придумал – пропускается то, что не должно пропускаться – психушка обострила переживание скорее унижением, чем оскорблением – что можно сделать за один день? – Жуков приехал с рыдающей Ирмой – они ворвались в кабинет замдиректорши – холеной гадины – Жуков от волнения покраснел и взмок – отпустите Сисина! – он болен – сказала холеная гадина – уже вовсю были перемены – исторически Сисин стал последней жертвой тоталитаризма, вдогонку наказанный за Век Пизды – как ваша фамилия? – прошипел Жуков – завтра о вас узнает весь мир – каким образом? – посредством радио! – прекратите мне угрожать! – довольно спокойно сказала врачиха, с ненавистью глядя на Жукова – Ирма молча плакала – Жуков сказал: – завтра сюда придет делегация хорошо известных всей России людей – врачиха сняла трубку: – Надежда Петровна, как вы там? – та привычно заохала – Надежда Петровна, примите посетителей – да вы что, у меня рабочий день закончился! – донеслось из плохого селектора – замдиректорша перешла на крик: – я сказала, примите посетителей! – лысый санитар отпер дверь в духоту коридора – Жуков, не глядя на дегенератов, вошел в кабинет – Ирма молча плакала – Надежда Петровна, сказал Жуков вместо приветствия, вы любите поэзию Пастернака? – да – чуть задумавшись, сказала завотделением – ну, тогда мы найдем общий язык – повеселел Жуков – он приехал на «запорожце» без печки – в такой машине только трупы возить – заметил Сисин, когда Жуков вез его домой – можно его увидеть? – спросила Ирма – Сисина ввели в кабинет – приветствую вас, господа! – сказал Сисин – он торжественно пожал руку Жукову и своей жене Ирме – ну, как погода? – Жуков замер – Ирма стала плакать навзрыд – мы приехали забрать тебя домой – домой так домой – согласился Сисин – кололи? – спросил Жуков – нет – сказала Надежда Петровна – тебя кололи? – разволновался Жуков – меня купали – ответил Сисин – как купали? – в ванне – он едет с нами домой – это невозможно – сказала Надежда Петровна – но Бормотуха классно лизала – она была куда сильнее Маньки – это был ас – она не была ни нежная дура, ни влюбленная засранка – ее влекла безошибочная интуиция – она была овеществленным титулом – Сисин это понял и задумался – жаль, кассета пропала – если пропала – Ирма могла и спрятать куда – для последнего сведения жизненных счетов – бедная, она не выдержала – она обращалась с хуем точно – Манька никогда так и не научилась – близко не подошла – но, как все женщины, считала себя высшим классом – кто признается в том, что глуп или плохо ебется? – нет – Жуков сказал: – хорошо, тогда мы будем в двенадцать – только с условием: – не колоть! – приехал с Пастернаком – в час его отпустили – они шли по двору больницы – Сисин рассказывал оживленно о том, что в палате их было двадцать три – один выдавал себя за Горбачева – Жуков обиженно слушал – друг даже не обнял его – не сказал спасибо! – сволочь такая! – Ирма позвонила ему под вечер: – Женьку взяли! – Жуков все бросил, сел в «запорожец» – приехал – примчался – запахнувшись в тулуп – по морозу – без печки! – кричал на врачей – Ирма плакала – Горбачев! – сволочь такая! – напоследок заведующая отделением сказала Ирме: – вот таблетки – пусть принимает – пусть покажется через полгода – им навстречу шла колонна сумасшедших женщин в серых халатах – Сисин раскрыл промежность и любовался – он достал откуда-то из-под жопы руку Бормотухи и направил ее к пизде – это был восхитительный момент, от которого у Сисина захватывало дух – рука подкрадывалась к лобку – поглаживала лобок, как детскую головку – он разворачивал Бормотуху жопой прямо в камеру – ставил раком – она ручками раздвигала себе жопу – Сисин рядышком – он направлял ее пальцы – средний смело входил прямо в жопу – она начинала – румянясь, но не постанывая – Сисин не очень любил ноющих в ебле баб – хотя тоже ничего – вся промежность была видна на экране во весь рост – тогда Сисин ее снова переворачивал, насладившись – на кассете звонит звонок – Сисин берет трубку – звонила Ирма – Сисин на коленях – Бормотуха под ним – ее лицо – Сисин старается говорить спокойно – на экране выставлено время – 14.48 – более-менее получается – но у него падает хуй – опускается – он берет голову Бормотухи свободной рукой – он надевает ее на член – Бормотуха сосет – она дело знает – он разговаривает – камера молча снимает – да – заеду – сдам занавеси в стирку – обязательно – надо уважать Ирму – с некоторых пор она подозрительна – не нужно попусту волновать – она придет вовремя – нет – я подъеду – Бормотуха сладко трогает яйца – она объявила ему, что поступила в институт – как же ты поступила? – он прислушался к объяснению – потому что Бормотуха может произносить слова только невнятно – ничего не понятно – а иначе не может вовсе – она нашла себе бывшего соцреалиста – тот, естественно, ее выеб – но не понял – и больше не еб – только очень редко – но не только выеб – привел к жене – и они вместе выебли Бормотуху на брачной кровати – взяли и выебли – соцреалисты – а Бормотуха выебла их – все остались довольны – после этого она поступила в институт – на все пятерки – более глупой бабы Сисин не знал – животное – Сисин завидовал соцреалисту – которого как-то встретил – на концерте – с его женой из Академического хора – как они дружно живут! – он пришел – радостно: знаешь, милая – у меня для тебя подарок – очень приятная – хочу! хочу! – покушали – полизали – выебли – поступила – мечта! – без всякой иронии думал Сисин – а у меня тут под ногами кромешный ад – и дали бы Сисину эту мечту – со всей ответственностью утверждал Жуков – никогда бы он не стал покушаться – уничтожить все юманитэ – правда, не в газовой камере – а безболезненно и молниеносно – как обещали – и он колебался – значит, все дело в приволжской немке? – Жуков не верил, но стало больно за Россию, и он попросил: – помоги – не спаси – помоги – чтобы не было плохо родимой стране – а для Сисина – ему плевать – он их всех уничтожить собрался – потому что вместо того, чтобы его жена сказала: – милый, дай мне девочку полизать – найди новую – а если можно – тогда не хочется – это как в Париже ходить по кино – не хочется – и пронесло бы – и было бы семейное счастье – а тут ночью – в коридоре – в очках-слепаках Ирма голая, страшная, с кривой мордой – пляшет – чуждая идеология – она уверена, что права, что истина за ней – для нее еще не настал Век Пизды – она еще в чугунном – с паровозами – занавеси – да-да – Сисин вешает трубку – обязательно занавеси.

Ьььььальную бумагу – у него коллекция американских велосипедов – сто сорок четыре штуки – пятидесятых годов – с никелированными крыльями – как «бьюики» тех же лет – мы смотрели телевизор – вместе придумали – но скорее всего инициатива принадлежала Рону – прилепить вместо бутылки шампанского хуй – очень мило придумали – фонтанирующий спермой хуй – сейчас в моде отталкивающие рекламы – со взрывами – катастрофами – беременными женщинами – мы послали девушек стоять на атасе – а сами пошли приклеивать удивительно убедительный хуй – наполняющий бокал пенящейся спермой в cafe de Paris – правда, до этого была дискуссия, и Рон даже немного обиделся – Сара мне сказала: – кажется, он немного огорчился – потому что, когда он показал свое произведение – мы – объединенная команда – как Рон нас называл – сказали чуть ли не хором, что не хватает яиц – что хуй без яиц не хуй, а насмешка над хуем – что, в сущности, верно – и с чем трудно спорить – но Рон обиделся, потому что он много сил потратил – и мы не оценили – не закричали ура – то есть мы закричали – но сдержанно – потому что он был без яиц – мы шли по мимозной дороге – и Рон чуточку дулся – на нас – он надел специально белый костюм маляра – я не знаю, откуда он его достал – он был совсем новый – он все продумал – и даже серый берет – для правдоподобия – он сказал, что мы не совсем правы, потому что в таком положении яйца не играют большой роли – потому что они опущены – и тогда Сара сказала – что смотря у кого – у некоторых не опущены – она очень хорошо относилась к моим яйцам – называла их friendly balls[24] – они так приветливо прикасаются к моему клитору, когда ты трахаешь меня сзади – do you like my cunt?[25] – голосом резиньяции – yes, I do![26] – и всякий разговор о моих приветливых яйцах считала важным – русские нарушают – на Западе изображают нарушение – так мне казалось – мне было немножко грустно оттого, что он не позволил мне участвовать в самом приклеивании – в самый ответственный момент я оказался без дела – как бы слегка наказанный за отсутствие полного энтузиазма – который полагается в американских взаимоотношениях – но ведь я имел право высказать свое отношение к тому, что хуй был без яиц – даже не дал подержать баночку с клеем – он объяснил это тем, что у меня нет костюма маляра – можно представить себе, что подумают хозяева дома напротив афиши, когда выглянут из окна – честно говоря, никто не обращал никакого внимания – придорожные рекламы мало кого волнуют – особенно на поворотах – мы сфотографировались на память и спустились к морю – прогулочная дорожка шла вокруг мыса – сначала она шла через сосновую рощу – потом, зажатая заборами вилл, она стала узкой – если навстречу шел человек, можно было не разойтись – не везде, конечно, но местами – росли толстые, упитанные кактусы – цвели мимозы – Сара сказала, чтобы, когда она умрет, ей на гроб бросили мимозу – после акции с афишей мы спустились в ресторан на набережной – на закуску мы заказали мидии в чесночном соусе – а на второе рыбу «руаяль» – потому что другие рыбы были не местные – это была единственная рыба из местных – я захотел омара – нет,