Ассистенты

Думаю, она хотела сказать «семенной», но, может, я ошибаюсь. Возможно, у племени индейцев-семинолов есть какой-нибудь странный ритуал, в котором участвуют подростки? Нужно посмотреть в Интернете!

— Я вам сочувствую, — говорю я. — Я знаю, Мэтти вас очень любит.

— Почему ты так решила?

— Ну, в Шугарленде напротив нас жила одна женщина. И у нее был сын, похожий на Мэтти и примерно его возраста — очень озлобленный мальчик. Однажды он катался на роликах под дождем, и в него ударила молния. За один вечер он стал совсем другим человеком. Отец Пит сказал, это было чудо. И в данном случае я готова с ним согласиться.

— Рошель, ты очень странная девушка.

— Да, мадам, — соглашаюсь я и даже радуюсь, что она отвлеклась, потому что понимаю: мне не стоило рассказывать ей эту историю. У нее плохой конец: ужасная кровавая бойня и длительный срок тюремного заключения. Уверена, Виктории не хотелось бы слышать об этом. Вспоминаю тучного мужчину средних лет, который переехал жить в тот дом через несколько недель после того, как специальная бригада отчистила всю кровь. Он занимался дрессировкой собак. На его визитке была нарисована собака в военной форме — явно хорошо выдрессированная. И рядом было написано: «Чак Макгивиллрей — заклинатель собак». Летом он любил расхаживать по дому голый и не задергивал шторы. Это было отвратительно. И, выглядывая из окна спальни, я видела, как этот огромный розовый человек переходит из комнаты в комнату, сопровождаемый собаками.

Виктория быстро поднимается по лестнице.

— Позвони в ресторан и отмени заказ, — распоряжается она.

— Хорошо, мадам.

Мне немного жаль, что сегодняшний день так закончился. И очень жаль, что приходится отменять доставку еды. Мы с Викторией могли бы вместе поужинать. Это было бы здорово. Иногда мне кажется, что она могла бы стать такой матерью, которой у меня никогда не было. Может, я подсознательно оттолкнула от нее Мэтта? Нет, лучше не думать об этом: такие мысли меня пугают. В моем сознании есть области, которые лучше не тревожить.

* * *

Мой беспокойный сон прерывает звонок сотового телефона.

— Алло? — хриплю я.

— Рошель?

Часы показывают половину третьего утра.

— Да, мадам?

— Я не могу уснуть.

— Я оставила две таблетки снотворного на ночном столике.

— Я уже выпила их и еще два валиума, ничего не помогает. Приезжай, я хочу разобрать гардероб.

— Сейчас?

— Конечно, сейчас, ты что, идиотка? Существует только настоящий момент. Carpe diem [35], и все такое.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Уже еду.

Встаю, ополаскиваю лицо и одеваюсь. Интересно, стоит ли рассказать об этом случае другим ассистентам в «Трейдер Вик» на следующей неделе? Я слышала от них двести или триста невероятных историй, но эта может оказаться самой скандальной.

— Рейчел? — Это Дэн.

— Иди спать, — шепчу я.

Но он уже трет глаза и выходит из своей спальни.

— Куда ты собралась, черт возьми?

— К Виктории.

— В это время?

— Я согласилась на эту работу, прочитала Книгу правил и приняла на себя все обязанности, перечисленные на странице четыреста семнадцать, вот только не могу вспомнить, в каком порядке.

— Это сумасшествие, равноценное жестокому обращению!

— Не совсем, — говорю я. — Смотря с чем сравнивать. Я слышала истории и похуже.

— Я хочу прийти на одно из ваших собраний по четвергам.

— Извини, ты не можешь, только ассистенты.

— Не стоит тебе сейчас ехать к Виктории. Ты должна сообщить куда-нибудь о ее требованиях.

— Куда?

— Не знаю, разве у вас нет профсоюза или какой-нибудь похожей организации?

— Конечно, нет. Мы же ассистенты.

— Утех, кто работает в «Ральфе», есть профсоюз. У уборщиков универмагов есть профсоюз.

— Дэн, мне пора. Я нужна ей.

— Это ужасно.

— Что? — спрашиваю я.

— Ты хоть понимаешь, что эти же слова говорила о своей матери?

Он прав. Но ведь моя мать тоже во мне нуждалась, разозлиться бы на Дэна за то, что вспоминает о том времени, но разве не он помог мне собраться с силами и уехать из дома? Дэн твердил мне: «Рейчел, ты тоже человек. И у тебя есть своя жизнь». Я не забыла его слова. Не думаю, что поверила ему, но я их помню.

— Она умирает, — объясняю я Дэну.

— Журнал «Пипл» не уверен в этом.

— Что ты имеешь в виду?

— Они опубликовали статью, где все так называемые эксперты в области психического здоровья заявляют, что ей нужно сказать правду до того, как весь мир начнет сомневаться в этой бредовой истории.

Дэн всегда говорит «так называемые» про психологов. Его отец — один из трех психологов в Шугарленде — был вынужден уехать из города после истории с Бетти Шварц — директором средней школы.

— Как ты можешь говорить такое?

— Даже если она больна, нехорошо вызывать тебя среди ночи. А твои постоянные переработки? Ты занята по шесть, иногда даже по семь дней в неделю. Вчера вечером пришла в полночь. И перестала посещать курсы сценаристов.

— У меня нет на них времени.

— Ты делаешь ошибку, Рейчел. Ты не прислуга, связанная условиями контракта.

— Мне пора, — открываю я дверь.

Дэн идет следом за мной.

— Рейч, мне это совсем не нравится!

Убегаю. У меня нет времени на споры с Дэном. И я не полная дура! Понимаю: в чем-то он прав. Хорошо, в основном!

Еду по пустым мрачным улицам и размышляю над ситуацией. Конечно, Виктория меня использует. Но она ведь страдает, и рядом с ней должен кто-то быть. Похоже, что этот человек — я. Думаю, в этом есть нечто магическое или даже сверхъестественное, как сказал бы отец Пит. Я, маленькое ничтожество из Шугарленда, — единственный человек в мире, к кому Виктория Раш может обратиться за помощью в трудную минуту. Раньше я видела ее по телевизору. И даже в самых смелых мечтах не могла представить, что однажды стану ее лучшим другом.

Вхожу в дом, поднимаюсь к Виктории и зову ее по имени. Ответа нет. Осторожно вхожу в комнату и вижу, что она лежит в кровати.

— Виктория? — Молчание. Наверное, она меня игнорирует. Иногда ей это свойственно. На цыпочках приближаюсь еще немного. — Виктория?

Я уже начинаю беспокоиться. Но потом слышу высокий храп, похожий на свист чайника. Она крепко спит, сжимая в руке телефонную трубку. Несколько секунд рассматриваю ее: волосы спутались, и в уголке рта скопилась слюна. Удивительно, как невинно выглядят спящие, — каждый напоминает младенца Иисуса, даже, наверное, серийные убийцы и этот парень Джеб. Может, вам интересно мое мнение? Так думаю, мир был бы гораздо лучше, если бы некоторые спали постоянно.

Виктория фыркает, как поросенок, когда я забираю у нее телефон. Застываю на месте и жду несколько секунд, пока она снова не начинает храпеть. Потом кладу трубку среди пузырьков с таблетками. Их, естественно, очень много.

— Спокойной ночи, Виктория, — шепчу я и выхожу из комнаты, осторожно закрывая за собой дверь.

Нет смысла возвращаться домой, раз я уже здесь. Поэтому ложусь прямо на ковер у двери. Вдруг она меня позовет?

ГРИФФИН

Я испытываю настоящее, ни с чем не сравнимое удовольствие, наблюдая, как парни взмывают вверх и забивают мяч в корзину. Если НБА прекратит свое существование, чем еще смогут заняться семифутовые «небоскребы» в кедах? Конечно, отправиться в Голливуд! Именно эта мысль помогла Родману и Шаку заключить контракты со студиями. Я лежу на диване в «боксерах» и смотрю игру «Лейкерс» против «Кинге». Какое блаженство! Впервые за долгие месяцы мой желудок спокоен. Во время рекламы переключаюсь на кабельный канал И-эс-пи-эн, транслирующий конкурс «Сильнейший мужчина мира»: двое огромных мутантов разбивают пивные бочонки о кирпичную стену. До этого они зубами тянули туристические автобусы на сто метров. Именно за такие программы я люблю средства массовой информации.

Стучат в дверь. Тянусь за пультом и увеличиваю звук. Снова стучат. Со стоном заставляю себя подняться с дивана и неторопливо иду к выходу.

— Кто там?

— Кенвин,

Открываю дверь и смотрю на парня.

— Привет, Джи!

— Как дела у моего любимого друга-хакера?

— Эй, я не хакер. У меня есть то, что белые назвали бы «способности к бизнесу». — Он проносится мимо меня в гостиную и кивает на телевизор: — Любишь баскетбол?

— Да, — отвечаю я. — Некоторым геям тоже нравится спорт.

— Все еще придерживаешься этой версии?

— Кенвин, что ты хотел?

Он берет пульт и рассматривает его.

— Мне нужна твоя помощь. Удивительная храбрость!

— В чем?

Он по-прежнему смотрит на пульт.

— Ты ведь работаешь на Тревиса Траска, да?

Я удивлен и не понимаю, куда он клонит.

— Откуда ты знаешь? — Во взгляде, брошенном на меня, читается, что я проявляю крайнюю степень слабоумия. — Так в чем дело? — вздыхаю я.

— Моей девушке очень нравится Тревис, и я подумал, не сможешь ли ты достать для меня его фотографию с автографом.

— Твоей подружке нужна фотография Тревиса?

— Она не моя подружка, — в свою очередь, вздыхает он. — Пока. Но если я подарю ей эту фотографию, может, она захочет ею стать. Ты понимаешь, о чем я?

— Конечно, понимаю.

— А в обмен на это обещаю никому не рассказывать, что ты не гей. И пусть это будет подлинный автограф. Даже не пытайся его подделать.

Мне следовало бы поторговаться об условиях сделки, но уж очень она комична. И как он узнал о моих способностях подделывать документы? Протягиваю руку:

— Согласен.

Как настоящий профессионал, Кенвин отвечает на рукопожатие и уходит. Возвращаюсь к игре. «Кинге» вырвались на семь очков вперед. Играть в четвертом тайме осталось девять минут. Снова стучат в дверь.

— Ты достал меня! — кричу я. Но в ответ слышу другой голос, и это определенно женщина.

— Подожди минуту, — вскакиваю я. Открываю дверь и впускаю Микаэлу.

— О, Гриффин! — плачет она. — Как я рада, что ты дома!

— Что случилось? — пугаюсь я. — В чем дело?

— Ты не поверишь, какой у меня сегодня был день, — говорит она, садится и закуривает. — У тебя есть пепельница?

— Возьми вот это. — Я подвигаю к ней банку с диетической колой.

— После того как меня выгнала Виктория, все повернулось еще хуже. Я осталась и без агента. Мне прислали открытку с заранее отпечатанным текстом. Там, где должно быть мое имя, — пусто. Всего одно предложение, даже не позвонили.

— Ох, Микаэла, мне очень, очень жаль.

— Я трахалась с этим придурком дважды в неделю. Но он все равно от меня избавился.

Микаэла — очень сексуальная женщина для своего возраста. Всего несколько лет назад я с удовольствием пообщался бы с ней. Но с женщинами покончено — эта чертова психопатка Лорейн меня излечила. Кто мог предположить, что у нее пограничное состояние? Кто знал, что она нападет на меня с отверткой и сожжет мой дом?

— Почему ты считаешь, что должна спать с ними ради карьеры? — спрашиваю я, чувствуя себя священником нетрадиционной ориентации. Интересно, наверное, я должен посоветовать ей прочитать несколько молитв.

— Перестань, Гриффин. Вспомни Мэрилин Монро. Ее передавали из рук в руки, как блюдо для пожертвований, и, видимо, она не возражала. А в конце концов получила то, что хотела, ведь так?

— Что? — спрашиваю я. Ее логика привела меня в замешательство. — Смерть?

— Ладно, — соглашается Микаэла. — Может, это не лучший пример. Но очень многие женщины проложили себе путь наверх через постель.

— А гораздо больше застряло в середине пути.

Микаэла снова закуривает.

— Я даже с женщиной спала. Познакомилась с директором по кастингу, и та обещала устроить мне прослушивание на роль в фильме Барри Левинсона.

В юности я возбудился бы от этой мысли: две женщины, тела блестят от пота, воздух наполнен мускусным запахом. Но последняя эрекция была у меня, когда я увидел Барта Абельмана на сцене и сразу же понял, что должен заключить с ним контракт. Как я уже говорил, талант — это сильнейший афродизиак.

— Тебе понравилось? — спрашиваю я, хотя мне это совсем не интересно. Делаю это только ради Микаэлы, потому что ей хочется услышать этот вопрос.

— Думаю, да, — вздыхает она и снова затягивается сигаретой. — Я легла и позволила ей выполнить всю работу.

— Микаэла, ты достойна большего!

Я говорю это как агент. Мне она нравится, я ей сочувствую, но кто-то должен сказать этой девушке, что здесь ей больше нечего делать. Может, стоит подумать о театре? В Лос-Анджелесе двести или триста маленьких театров, которые никто не посещает.

— Ты презираешь меня за то, что я спала с женщиной?

— Совсем нет!

Еще одна ложь. Я считаю, что Микаэле нужно найти милого скучного парня, выйти за него замуж, переехать в Белэр и завести детей. Но не смею сказать ей об этом, потому что ее сердце будет разбито.

— Я не могу вечно быть ассистентом.

Боюсь, она снова расплачется.

— А ты и не будешь, — уверяю я. Станешь обычной женой какого-нибудь парня, навсегда озлобленной тем, как с тобой обращались в Голливуде. — Я устрою тебе прослушивание для пилотного выпуска шоу Барта Абельмана.

Не знаю, зачем я это сказал, и уже сожалею о своих словах. Конечно, у Микаэлы есть талант, но он есть и у десяти тысяч других симпатичных девушек, и это только в нашем районе. Единственное, чего они не могут понять: бывает талант и Талант.

— Барт Абельман ?

— Эстрадный комик. Очень забавный парень.

— Это меня убивает! Ты поднимаешься на сцену, произносишь несколько шуток, и телекомпания делает для тебя шоу.

— Не унывай, выше голову! Это всего лишь пара неудач! Все изменится! — Возможно, к худшему.

Микаэла дрожащей рукой подносит сигарету к губам.

— Может, мне чего-то не хватает? У тебя так бывало: ты в чем-то уверен, а потом оказывается, что ошибался?

— Нужно подумать.

Но я и так знаю ответ: конечно, время от времени я совершаю ошибки. Например, мне казалось, что я уже пришел в себя после тех событий с Лорейн. Думал, что пройдет время, кто-то будет нежен со мной, и я снова стану нормальным здоровым парнем. Но этого так и не произошло. Секс с женщинами или с мужчинами меня ни капли не интересует. Это так грязно. А от некоторых людей действительно плохо пахнет. Нет, это занятие больше не для меня. Все, что мне теперь нужно от жизни, — это сила и власть.

— Так и не могу поверить, что меня выгнали из «Друзей», — всхлипывает Микаэла, вытирая слезы.

А я не могу поверить, что она опять принялась за свое. Мне нравится эта девушка, но, черт возьми, ей давно уже пора распрощаться с прошлым. Пытаюсь придумать, как бы ее ободрить, но, к счастью, она продолжает:

— Меня все еще мучают ночные кошмары, а ведь прошло уже черт знает сколько сезонов. Я даже не могу сказать «лет». Я так запуталась, что могу говорить только об этих дурацких «сезонах». «Я ездила в Европу в прошлом сезоне». «До конца сезона мне нужно найти новую квартиру». Господи, я схожу с ума!

— У тебя все будет хорошо, — уверяю я, хотя почти не слушаю. Думаю о вздорной жене Барта Абельмана и о прочих ненормальных в этом городе. Я никогда не стану похожим на них.

Каждый раз, когда я слышу эту чертову песню… — Микаэла начинает напевать, напоминая мне сумасшедшую бездомную женщину, хранящую вещи в магазинной тележке, — мне хочется утопиться в том нелепом фонтане. Это я была Фибс. Должна была стать знаменитой. «Эмми» была бы моей наградой. А Брэд Питт — моим мужем.

— Дженнифер Энистон вышла замуж за Брэда, — уточняю я.

Микаэла встает и начинает метаться по комнате, как пантера в клетке. Смотрю, как она докуривает, и украдкой бросаю взгляд в сторону телевизора. Вот это да! Ничья за минуту до конца! Микаэла подходит к камину и берет фотографию Мэла и Роджера в Палм-Спрингс.

— Это твой брат? Вы очень похожи.

— Да.

Она изучает снимок.

— Чем он занимается?

— Он был менеджером по персоналу, — откашливаюсь я. — Его не стало два года назад. Сбила машина, за рулем сидел пьяный.

Микаэла задерживает дыхание.

— Какой ужас! Мне очень жаль…

Киваю и снова чувствую дискомфорт в желудке. Мэлу давно следовало убрать отсюда это фото. Очень тяжело сдерживать себя и не думать о Роджере. Можно сказать, что мое сердце разрывается, когда я его вижу. Микаэла садится рядом и берет мою руку.

— Хочешь поговорить об этом?

— Нет.

Я знаю, что она тоже не хочет говорить об этом. Она хочет говорить о себе. Я понимаю ее желание и не переживаю по этому поводу, что поможет мне достичь успеха.

— Я такая жалкая! — Ну вот, что я говорил? — Мне уже много лет. Я никогда не стану актрисой и не смогу устроить личную жизнь.

— О чем ты? — протестую я. — Мужчины готовы убить друг друга ради такой женщины, как ты!

— Так, значит, я права? Мне не быть актрисой? Как тяжело с такими людьми!

— Микаэла, я этого не говорил!

— И никто меня не полюбит. Как они смирятся с этим? — говорит она, театрально жестикулируя. — Пластические операции, обесцвеченные волосы, имплантаты. Даже если кто-то сможет разглядеть меня настоящую, то решит, что я была некрасивой.

— Я считаю, ты очень красивая.

— Конечно, ты так считаешь. Но ты не относишься к нормальным мужчинам. У них нет чувств.

Замечаю, что «Кинге» забивают три очка, и на этом игра заканчивается. Ура! Мэл проиграл мне двадцать баксов, уж я найду им применение. Открывается дверь, и — легок на помине! — входит Мэл.

— Привет, дорогой! Я дома! — поет он. Когда же ему надоест эта избитая фраза!

— Ты должен мне двадцать баксов.

— «Лейкерс» проиграли? О, Микаэла, привет! Что ты здесь делаешь? Ты ведь не собиралась соблазнять моего Гриффина?

— И мечтать не могу. Ладно, я уже собиралась уходить.

— Не уходи из-за меня. Мы с Гриффином не занимаемся сексом раньше девяти часов.

Микаэла встает, не обращая на него внимания.

— Спасибо, Гриф! Ты настоящий друг!

— Я ничего не сделал!

— Увидимся в «Трейдер Вик». — Она машет мне на прощание и уходит.

Дверь закрывается, и в ту же секунду Мэл начинает громко, так чтобы Микаэла услышала, кричать:

— Ты настоящая проститутка! Ты был с этой грязной девчонкой! Как ты мог так поступить со мной после всего, что мы пережили вместе!

— Мэл, заткнись, черт возьми! Это не смешно! — протестую я.

Но Мэл считает по-другому. Смеясь как сумасшедший, он падает на диван, не в силах справиться с приступом хохота.

— Дурак!

Мэл продолжает хохотать и с трудом выговаривает:

— Я думал, что поддерживаю твою легенду. Я ведь твой бойфренд, правильно? Или я недостаточно хорош для парня, у которого серьезные проблемы с сексом?

— Перестань, ладно? Я не в настроении.

— Эй, я знаю, как я выгляжу. И в курсе, что совсем не привлекателен. Я старый, лысый, с большими бедрами и обвисшей задницей.

— Мэл, ты очень красивый. А теперь, пожалуйста, оставь меня в покое.

Он садится рядом и смотрит на меня в присущей ему веселой девичьей манере.

— Перестань, Гриффи! Тебя что-то тревожит? Мэл здесь, с тобой, как всегда!

— Думаю, мне нужна профессиональная помощь, — серьезно говорю я.

— Слушаю тебя.

Мне кажется, в последнее время я не то делаю… Во-первых, вся эта история с гомосексуализмом. Похоже, из нее ничего не вышло. В Голливуде много влиятельных геев, но их влияние и помощь совсем не такие, как я рассчитывал. Они даже хуже гетеросексуалов — в первую очередь беспокоятся о себе.

— А ты чего ожидаешь? Это ведь человеческая натура.

— Достало все!

— А по поводу влияния ты прав. Посмотри на ситуацию в «Дримуоркс… Эс-кей-джи». — Он отчетливо выговаривает каждый слог. — Буква «лжи», с которой начинается слово «гей», стоит в самом конце. Может, называйся они «Джи-эс-кей», этот год не стал бы для них катастрофически плохим.

— Есть еще кое-что, — говорю я.

— Что?

— Это связано с Тревисом Траском. Мы не хотели потерять его как клиента, поэтому я изменил контракт и подделал его подпись.

Мэл бледнеет.

— О, Гриффи! Гриффи, Гриффи, Гриффи! Это плохо. Очень плохо.

Конечно, в этом нет ничего хорошего. Я и сам знаю. И мой желудок тоже в курсе.

РЕЙЧЕЛ

О Господи! Сегодня я видела самого Мори Сейфера из программы «60 минут». Это было так здорово! Интересно, знаком ли он со Стоуном? Он приехал брать интервью у Виктории, и вы даже представить себе не можете, как много людей с ним было: продюсеры, оператор, осветитель и звукорежиссер, два ассистента, очень приятных внешне и отнюдь не в стрессовом состоянии. Очевидно, Мори — неплохой босс, может, потому что такой старый. У оператора целый час ушел на то, чтобы превратить гостиную в мини-студию. В кухне я приготовила напитки и закуски и даже осмелилась подойти к мистеру Сейферу и узнать, не хочет ли он чего-нибудь. Он попросил чашечку черного кофе. Я сварила свежий и подала его в фарфоровой чашке из специального шкафа. Еще я рассказала ему, что раньше работала в кафе, и отметила, что он предпочитает арабское мокко трехлетней выдержки. Мне показалось, он оценил мои знания. Сделав глоток, Сейфер сказал, что это лучший Джо, который он пил в жизни. Не знаю, почему он так назвал кофе, но этот ведущий так стар, что я решила не обращать внимания.

Перед началом интервью я побежала в офис, чтобы попробовать дозвониться маме. Ей нравится программа «60 минут», а мне она кажется излишне серьезной. Я больше люблю «Дэйтлаин» на Эн-би-си. И вовсе не из-за Стоуна, а потому что она выходит несколько раз в неделю, в ней всегда показывают судебные разбирательства и можно позвонить и проголосовать, виновен подсудимый или нет. Мне нравится чувствовать сопричастность. Мамы нет дома, поэтому я оставляю ей сообщение.

Виктория хорошо держится во время интервью. По крайней мере вначале. Она откровенно рассказывает о жизни с Лорном, говорит, что сначала любила его, но из-за его измен это чувство угасло.

— Вы расскажете нам о своей смертельной болезни? — спрашивает Мори.

Думаю, именно этого вопроса все ждали, потому что комната сразу погружается в тишину.

— Я не могу, — отвечает Виктория.

Мистер Сейфер начинает раздражаться и злиться.

— Послушайте, Виктория, — говорит он, стараясь сдержаться, — единственное, в чем вы признались, — это вши. Очень серьезное заявление! У каждого второго в этой комнате были вши!

— Правда? — удивляется она, явно смущенная.

Мистер Сейфер дает сигнал оператору, чтобы тот снова начинал съемку. (Мне так нравится слово «съемка», что я готова произносить его бесконечно!)

— Я хочу знать, — сурово говорит он, — и весь мир хочет знать, Виктория, окончание этой истории.

— Какой истории? — тупо повторяет Виктория. Думаю, ей не стоило принимать так много таблеток.

— Истории о том, что вам недолго осталось жить, — поясняет Сейфер.

Клянусь, он вне себя. Кажется, вот-вот ее ударит.

— Когда я была маленькой, у меня жила кошка, — бормочет Виктория. — Ее звали Пусси. Сейчас это уже не модно, правда? Хотя в одном сериале на Эйч-би-оу, по-моему, был герой по имени Большой Пусси?

Ой-ой! По-моему, у нас проблемы. Лицо мистера Сейфера медленно наливается кровью. Все уставились на Викторию. Мне хочется защитить ее: взять на руки и отнести в постель. Но я никогда не смогла бы ее поднять.

— Это круче, чем шоу Леттермана с Фаррой Фоссет, — шепчет один из звукооператоров своему коллеге.

— Виктория, вы с нами? — из последних сил сдерживается Сейфер. — Земля вызывает Викторию. Виктория, начинайте.

— Окружающие всегда пользовались моей добротой, — бубнит она.

Я знаю, это уже не Виктория. Ситуация напоминает мне уроки у миссис Айлин Мендт в средней школе. Она всегда мрачно одевалась и занималась черной магией. Ее едва не уволили за фотографии в полуобнаженном виде в «Уиккан уикли».

— Вы читали статью в последнем выпуске «Пипл»? — спрашивает мистер Сейфер.

Я надеялась, что он не станет поднимать эту тему. Вчера я солгала Виктории, сказала, что журнал еще не вышел. Но думаю, ведущий уже устал изображать из себя хорошего парня.

— Люди начинают задаваться вопросом…

Кто-нибудь снимите с меня это дерьмо! — визжит Виктория, пытаясь снять микрофон с шелковой блузки, и сдергивает ее с плеч. Потом с трудом поднимается на ноги и, шатаясь, уходит, демонстрируя всем одну обнаженную грудь, совсем как Джанет Джексон во время перерыва в игре на Суперкубок по американскому футболу. Спешу за ней и поддерживаю под локоть, когда она поднимается по лестнице.

— Вполне достаточно, чтобы повеселиться, — произносит кто-то.

Я не верю своим ушам! Представляю себе передачу, где знаменитые в разных областях люди переживают разные неприятные моменты, а сотрудники «60 минут» сидят в задней комнате и смеются. Пожалуйста, скажите мне, что мир не столь ужасен и жесток! Пожалуйста, скажите мне, что таких людей нет на свете!

Укладываю Викторию в постель, и она просит меня принести ей письма от поклонников. Обещаю сделать это, как только провожу съемочную группу.

— Какую съемочную группу? — спрашивает она, закрывая глаза, а я тихонько ухожу.

Прощаюсь с мистером Сейфером, благодарю его и прошу прощения за то, что съемка прошла не так гладко, как он рассчитывал.

— Тебе не за что извиняться, — успокаивает он. — Это было одно из самых великолепных интервью за всю мою жизнь.

Они уехали, а я вхожу в дом и слышу звонок интеркома. Виктория хочет знать, почему мне требуется так много времени, чтобы принести ей письма от поклонников. Сегодня пришло всего три письма, но я Поднимаюсь наверх и зачитываю их вслух. Первое письмо от женщины, которая просит Викторию перед смертью выслать ей фотографию с автографом. (Думаю, ей не следовало писать о смерти.) Второе от постоянного поклонника, который описывает несколько неудачных моментов в сценарии шоу. Третье пришло от маленького мальчика из Атланты, штат Джорджия.

Дорогая Виктория!

Мне всего десять лет, но моя мама говорит, что ты самая классная из всех, кого показывают по телевизору. Мне очень жаль, что ты умираешь. Я хочу сказать тебе, что не надо бояться. У меня была мышь-песчанка, она умерла в прошлом месяце. Ей было тяжело, но я говорил с ней ночью в своих молитвах, и она согласилась стать твоей, когда ты окажешься на небесах. Она сказала, что будет ждать тебя слева от ворот, и святой Петр знает, что она там. Между прочим, ее зовут Тигра. Она тебе понравится.

Твой друг Стиви Данн.

Виктория начинает плакать, а я не знаю, что делать. Вдруг у нее нервный срыв?

В конце концов ложусь к ней в постель, обнимаю и держу до тех пор, пока она не успокаивается. Потом бегу в шикарную ванную комнату, мочу горячей водой полотенце и приношу его Виктории.

— Спасибо, — любезно благодарит она и хлопает рукой по кровати рядом с собой, чтобы я села. — Должна сказать кое-что, чтобы перестать волноваться.

Если нужно удалить еще несколько волосков, я с удовольствием это сделаю, но, оказывается, дело совсем в другом.

— Что случилось, Виктория?

Стараюсь походить на монашек из фильма Джейн фонды. Правда, я так и не поверила, что Джейн Фонда одна из них. Я все время думала о ее крепком теле под одеянием, или как там они называют свои балахоны?

— Я солгала!

— О чем?

— Я не больна, — признается она.

Я в таком шоке, что не могу вымолвить ни слова. В это невозможно поверить!

— Конечно, я умираю. Лет через сорок или пятьдесят меня не станет, и Господь знает, что ждать не так уж и долго. Поэтому по большому счету я сказала правду.

— Я не понимаю.

— А чего тут понимать? Я не хотела, чтобы закрывали мой сериал, — объясняет она.

Я потрясенно молчу и сжимаю полотенце так сильно, что вода течет мне на юбку, оставляя на ней большое мокрое пятно.

— Почему ты на меня так смотришь? Считаешь, что я ужасная женщина?

— Нет, — мямлю я. Но это такая явная ложь, что тут же приходится ее исправлять. — Если только чуть-чуть…

— Что мне делать? — спрашивает Виктория.

Не знаю, что и ответить. Я всего лишь простая девчонка из Шугарленда, штат Техас. Самое значительное событие там — это состязание по поеданию перца «хабанера», которое проходит каждый год четвертого июля. Этот перец muy caliente [36]. К нам съезжаются Участники со всего мира. В прошлом году с рекордным временем победил один низкорослый парень из Венесуэлы. После победы он долго и бессвязно говорил на родном языке, а мой учитель испанского из средней школы пытался переводить. И оказалось, что коротышка сделал это ради народа своей страны, который голодает из-за ненормального диктатора-президента, придурка по имени Как-то там Чавес. Но я не уверена, что мой учитель правильно все понял, и в итоге победителя стащили со сцены.

— Не смотри на меня так! О чем ты думаешь?

— О состязании по поеданию перца в Шугарленде.

— Что?!

Понимаю, что мне не стоило говорить этого, но я слишком расстроена признанием Виктории.

— Поверить не могу в то, что вы сказали. Лучше бы я этого не знала! — Мой голос прерывается.

— Только никому не рассказывай, — требует Виктория. — Поняла? Если проболтаешься, я выслежу и прикончу тебя.

Вечером, когда я возвращаюсь домой, Дэн встречает меня у порога. Его широкая улыбка напоминает о чеширском коте из «Алисы в Стране чудес».

— У меня для тебя большой сюрприз, — говорит он, пряча руки за спину.

Какой? — спрашиваю я, но мне совсем неинтересно. Я все еще в шоке от признания Виктории. Думаю о том, действительно ли программа защиты свидетелей настолько плоха, как о ней говорят. Правда ли, что некоторые исчезнувшие свидетели оказываются не в милых домиках привлекательных рыбацких поселков, а становятся жертвами тех самых агентов правительства США, которые должны были их защищать? Ведь в этом что-то есть, правда? Люди исчезают, а мы не знаем, как именно.