Крыса на козлах

      Но рано или поздно человек начинает верить либо глупцам, либо злодеям, либо фанатикам. И если когда нибудь наступит время, когда целые континенты будут надеяться на одного правителя или одно правительство, то человек встанет на дорогу истребления самого себя.
      От этой мысли мне не стало ни весело, ни грустно. Но это была мысль, которую мне хотелось разделить и подумать об этом. Повинуясь импульсу, я поехал к дому Дженкинса. Хотя была все еще ночь, но он не ложился спать.
      - Как я мог уснуть, зная, что происходит? Как все окончилось? Солдаты мертвы? Или ты уже скрываешься?
      - Солдаты мертвы, - кивнул я. - Девлин тоже. Теперь город наш.
      Он упал в кресло.
      - Роберт! - простонал он, и тут я увидел, что он плачет. - Роберт, ты не в своем уме!
      - Только потому, что вы смотрите на жизнь, как человек? - возразил я. - Так вы забыли, что я - крыса.
      - С каких это пор ты крыса? У тебя тело человека, сердце человека, культура человека и язык человека! В свое время ты отвернулся от крыс, ты жаждал стать человеком. Тебе дали человеческое тело, а я помог обрести тебе душу. С каких это пор ты - крыса?
      - С тех пор, как Девлин сжег Амадею, - опустил я голову. - И с тех пор, как я узнал правду о людях.
      - Какую правду? Какую это, интересно, правду ты узнал о людях?
      Я рассказал ему, что пришло мне в голову: о зависимости человека от других, о неизбежности правления глупцов или убийц, о безумных вожаках, о дороге к полному разрушению.
      - Нет такой вещи - человек, - сверкнул он глазами исподлобья. - Есть только мужчины, женщины и дети. И все они разные. И если кто-то следует за вожаком, то кто-то бунтует, а кто-то ждет, а кто-то и выносит решение. И изменяется только соотношение одних и других.
      - Рано или поздно баланс всегда сместится в сторону зла, - не сдавался я.
      - А вот в это я никогда не поверю, - устало улыбнулся Дженкинс. - Да и история уже доказала, что ты неправ. А ты сам, кстати, кто во всей этой истории? Ты, ведущий за собой армию крыс, которая повинуется твоим приказам так же, как солдаты Девлина повиновались ему? Ты превратил их в послушную толпу, а теперь ведешь их к их собственной смерти, да, да! В чем же различие между тобой и Девлином, тобой и этим безумным вожаком?
      - Я не собираюсь править. Когда мы завоюем этот город, я оставлю моих крыс править самих, как это и было всегда.
      - Ты ошибаешься в двух вещах, - прищурился он. - Ошибаешься насчет себя и насчет того, что ты делаешь для них. Ты думаешь, что ты завоевал город для их блага. Но я ведь тебе уже говорил, убийство - это не из любви к ним. Это из ненависти. Ты был влюблен в Амадею, а теперь ты жаждешь мщения. И все остальное - самообман.
      Его слова больно ужалили меня. Дженкинс всегда находил слова, которые проникали очень глубоко. Но я не принял их.
      - Я дарю этот город крысам, - возразил я, - потому что люди недостойны его. У крыс лучшая система правления, у них больше шансов остаться в живых, и они не убивают друг друга иначе, чем чтобы остаться в живых.
      - Нет, ты все-таки безумный вожак, Роберт. Убивать из мести, выдумывать ложные мотивы, и наконец... да ты знаешь, Роберт, куда ты наконец, приведешь свою армию? Прямиком к смерти! Долго ли проживут твои крысы после того, как прикончат последнего человека в этом городе? Месяц, два, три? Кто кормит твоих крыс? Человек. А когда пища закончится, они повернутся друг против друга. У них не будет другого выхода. Может быть, кто-нибудь из них и спасется, убежав в поля, но остальные... их безумный вожак ведет их к голоду и к крысоедству, если позволено будет так сказать.
      Не знаю, сколько времени я сидел вот так, уставившись на него.
      Мир снова перевернулся вверх тормашками. Наконец я смог выдавить:
      - Почему же вы не подсказали мне это раньше?
      - А я и не думал об этом раньше. Я не вожак, Роберт. Почему ты не думал об этом?
      В самом деле, почему? Ведь я знал это, знал всю мою жизнь. Но в своем желании отомстить, в этой гонке сломя голову... я совсем забыл об этом.
      - Дженкинс, станьте и вы правителем. Мы будем управлять этим городом вместе. Мы сможем примирить крыс и человека, мы сможем установить равновесие!
      - Равновесие уже было. Мы выживали, вы выживали. Но ты не был удовлетворен этим. Ты хотел быть превосходства.
      - Нет, - опустил я голову. - Нет, вы были правы. Я делал это не для них... ради мести. Если бы Девлин не убил Амадею... О Дженкинс, я ведь видел рай на земле, а он растоптал его!
      Мы долго сидели молча. Я не мог разобраться в путанице своих мыслей. И больше, чем чего-нибудь другого, я хотел, чтобы Дженкинс вел меня, а я бы изредка лишь спрашивал у него, что мне надо делать...
      - Уведи их отсюда, - попросил он тихо.
      - Куда? Если пойдет один, то пойдут и все остальные. Куда я поведу эту тучу?
      - Уведи их в другой город. По крайней мере там есть кошки и собаки, которые защитят людей.
      - И опять будет война, - покачал я головой. - Если моя армия победит, то снова встанет та же проблема, что и здесь. А сели проиграет... как я смогу вести их на смерть?
      - Тогда оставайтесь. Мы, люди, хитры на выдумки. И мы тоже очень хотим выжить. Если для них будет достаточно пищи, они ведь не станут нападать на нас, верно? Может быть, мы даже научимся делиться с ними, жить с ними в мире, радоваться им.
      - Они умножатся. В моей бескрайней мудрости я видел, как они множатся и завоевывают весь мир. И я совсем забыл, что им надо что-то есть.
      - Я уже говорил, крысы могут уйти в поля.
      - Городским крысам все равно нужен человек. И потом, кто будет засевать поля? Они будут размножаться до тех пор, пока не вынудят вас начать войну с ними. Я привел сюда слишком многих.
      - Значит, будет война. Их жизнь зависит от нашей, так дай нам возможность самим найти стратегию выживания. И не вмешивайся тогда, если нам придется бить их.
      Значит, мне нужно будет просто уйти. Без меня горожане найдут способ восстановить равновесие, которое я нарушил. Люди будут продолжать царствовать, а крысы, как и прежде, будут подбирать объедки. Но многим из них придется умереть.
      - Я не хочу, чтобы они умирали. Я вел их сюда не затем, чтобы они умирали. Как я после этого смогу спокойно жить?
      - А ты закрой глаза, - посоветовал Дженкинс. - Закрой глаза и представь, что ничего не произошло. Это обычная людская уловка. Когда мы растревожены, мы отворачиваемся и смотрим куда-нибудь в сторону. Это тоже стратегия выживания. Иначе как бы ты смог не думать о собственной смерти?
      - Я не могу закрыть глаз, - прошептал я.
      - Тогда найди такое место, где ты сможешь не видеть. Уходи из этого города.
      Но я никогда бы не сделал и этого. Как я мог жить дальше, не зная, что происходит здесь? Я понимал, что мне нужно держаться в стороне, но я тоже хотел выжить, и пока я буду жить, мне придется мириться и с собственной компанией, и с собственными раздумьями.
      Решение нашел тот же Дженкинс. Он предложил мне жить во дворце. Теперь, когда мост сгорел, крысы не смогут перебираться через реку, а вот он сможет навещать меня и рассказывать обо всех городских новостях. Конечно, мне тоже придется проявить силу воли, чтобы подавить желание переправиться самому, потому что - как он сказал, не стоит и говорить, какой эффект вызовет мое появление на улицах города. И на крыс и на людей.
      Собственно, у нас была срочная причина немедленно идти во дворец. Среди узников в темницах дворца оказался и доктор Рихтер, и Дженкинс хотел освободить его. Он считал, что доктор Рихтер и несколько других выдающихся заключенных очень помогут координировать работы в городе.
      - Я знаю о твоих смешанных чувствах к доктору Рихтеру, - заметил он, словно извиняясь, - но он прекрасный человек и хороший организатор.
      Я не сомневался в его суждении. Мы уже собирались уходить, когда он положил руку мне на плечо.
      - Роберт... то, что ты натворил, настолько ужасно, что не скажешь словами. Я не могу оправдать твое насилие, точно так же, как не могу оправдать Девлина. Но есть и другое, о чем не сказать нельзя. Ты спас этот город от настоящего тирана. А эта тысяча солдат, которых ты истребил - это была та железная пята, которой Девлин растоптал бы нас. И я сделаю все, чтобы об этом узнали. И еще я хочу сказать, что ты... что я благодарен тебе за твою дружбу.
      Он обнял меня, и я почувствовал, как у меня отлегло от сердца. Может быть, только что я сделал еще один шаг в моем очеловечивании. Я больше не был одинок, и больше не нес этот тяжкий груз ответственности. Теперь я мог довериться Дженкинсу.
      29
      И я стал жить во дворце. Я мог выбрать себе любую комнату, но комнаты Амадеи наполняли меня печалью, комнаты, где обитал Девлин, отталкивали; я вернулся в ту маленькую комнатушку, где жил до этого. Кроме меня, в замке не осталось никого - только слуги. Всех заключенных выпустили, а все солдаты и гвардейцы были убиты. Теперь я был принцем, но у меня не было ни принцессы, ни королевских обязанностей, ни подданных.
      Дженкинс каждый день навещал меня. И его посещения были единственным, чего я ждал с нетерпением. Он рассказывал мне, как после страшных потрясений жизнь в городе медленно возвращается в нормальное русло. Сначала было немало случаев, когда крысы нападали на людей, и особенно страдали от этого самые молодые и самые старые. Дженкинс рассуждал по этому поводу, что после яростных битв с солдатами Девлина у крыс мог возникнуть вкус к человеческому мясу. Крысы охотились даже днем, приободренные отсутствием кошек и собак, а может быть, подстегиваемые нехваткой еды. И немудрено, ведь их было так много... Однако таких случаев становилось все меньше, особенно когда начали раскладывать отравленные приманки. Дженкинс не хотел говорить о них, но я настоял, чтобы он рассказал обо всех принятых мерах.
      Выяснилось еще, что очень многие, оказывается, укрывали своих кошек и собак, и как только стало ясно, что Рихтер и его коллеги хотят, чтобы их живность бегала по улицам, у крыс вновь появился старый враг. Некоторые предприимчивые торговцы даже ездили в соседние города и привозили оттуда котят и щенят, которых продавали с солидной прибылью и с видом благодетелей общества.
      Я придерживался обещаний, данных Дженкинсу, и ни разу не вышел за пределы дворцовых земель. Слуги исправно служили мне, но не желали разделить со мной компанию. Та девушка, с которой я когда-то целовался, вышла замуж и оставила службу, а остальные были все больше пожилые и неразговорчивые. Они, конечно, в рамках приличия отвечали мне, если я заговаривал с ними, но не скрывали желания заняться своими делами, подальше от меня. Может быть, друг с другом они были более общительными, но в моем присутствии все как один были молчальниками.
      Так проходили мои дни - завтрак, прогулка, книги, размышления, обед и все начиналось сначала, в полном одиночестве. Дженкинс был моей единственной связью с внешним миром. Однажды я взмолился взять меня с собой в город.
      - Скоро, - пообещал он. - Видишь ли, на улицах все еще умирают крысы. Тебе лучше не видеть этого.
      - Но я думал, что вы перестали раскладывать приманки.
      - Мы тоже так думали. Но кажется, кое-кто взял закон в свои руки. В последнее время таких случаев было довольно много. И кто бы не был за это в ответе, твой урок он выучил хорошо - никаких следов ни виновника, ни яда. Конечно, мы покончим с этим, но это будет нелегко. Поверь мне, Роберт - я заберу тебя отсюда, когда это будет безопасно и для тебя и для города. А пока - наберись терпения.
      Он не приходил несколько дней, и напряжение стало нестерпимым. Я послал одного из слуг в город, чтобы узнать, что происходит. Он вернулся с новостью - умирают теперь не только крысы, но и люди, и кругом царит страх и подозрения.
      - А есть и такие, сэр, - добавил он, глядя на меня без малейшего страха или враждебности, - которые говорят, что это дело рук Кучера.
      - Но как это могу быть я? - взорвался я. - Я же не выхожу из дворца?
      - Кое-кто говорит о колдовстве, - пожал он плечами. - Вам ведь не нужно выходить из дворца, чтобы колдовать. Извините, сэр, но ведь так говорят. Я просто говорю вам, что там говорят.
      - Ты видел мистера Дженкинса?
      - Нет, сэр. Его не было дома.
      - А с кем же ты говорил?
      - Люди, сэр. Простые люди. Можно мне идти работать, сэр?
      Неужели все начинается заново? Неужели очередной Девлин снова приведет толпу ко дворцу и втащит меня на костер из хвороста? Естественно, это не Дженкинс. Хотя, собственно, почему не Дженкинс? Разве Дженкинс - не такой же представитель этого чудовищного вида, как и Девлин? Можно ли верить хоть одному из них? Кто-то убивает крыс и людей. Если Дженкинс и Рихтер найдут, кого в этом винить, то подданные последуют правителям. А если не найдут? Тогда на сцену может выйти новый властелин. А кто может стать лучшей жертвой, чем крыса-кучер, знаменитый убийца животных и людей?
      Но если они убьют меня, то отравления все равно будут продолжаться. Они должны понимать это. Нет, они не понимают этого. Они будут уверены в том, что я виновен, и будут уверены в этом, даже когда им докажут, что они ошибались. И Дженкинс - от которого я целиком завишу - поверил в это, как и все остальные. Почему же еще он не приходит ко мне?
      С этой минуты я перестал есть еду, которую мне приносили. Я готовил сам, я перестал выходить на улицу без меча на поясе. Я стал запирать свою дверь, и спал теперь чутко, прислушиваясь к каждому шороху в темноте. Три дня и три ночи я ждал ложного правосудия. Но никто не приходил за мной. Чего они ждут? Если найден настоящий убийца, почему Дженкинс не приходит? И еще один вопрос мучил меня, хотя он и не имел отношения к моей жизни: Кому понадобилось отравлять и людей и крыс? Кто и почему таил такую ненависть к обоим этим видам?
      Через несколько дней я получил нежданный ответ на эти вопросы. В мою дверь постучали. Я взял в руки меч и спросил, кто там.
      - Дженкинс! - был ответ. - Со мной доктор Рихтер.
      - Больше никого?
      - Никого! Впусти нас, Роберт!
      Все еще сжимая меч в руке, я отпер дверь. С первого взгляда мне стало ясно, что их бояться мне нечего - на их лицах лежали глубокие тревожные морщины. Эти двое пришли сюда не ради ненависти, их привела нужда.
      - Что случилось? - спросил я.
      - Мы можем сесть? - вопросом на вопрос ответил доктор Рихтер.
      Теперь он выглядел еще старее, чем когда я видел его впервые. Седые волосы были встрепаны и непричесаны, а рука, сжимавшая палку, слегка дрожала. Когда он садился, казалось, что он не может управлять собственным телом - он скорее падал, чем садился.
      Дженкинс тоже выглядел больным. Под глазами у него появились темные круги, и я удивился, заметив, что и его тоже бьет мелкая дрожь. Он принес явно недобрую весть - и вот теперь думал, как же сообщить мне ее.
      - Что-то не так, - нахмурился я. - Вы пришли сказать мне об этом, так говорите же.
      - Роберт, - начал Дженкинс. - Когда я встречался с тобой несколько дней назад, я говорил, что кто-то тайком отравляет крыс.
      - И с тех пор я слышал еще кое-что, - кивнул я. - Я слышал, что кто-то отравляет еще и людей.
      - Да. Люди и крысы умирают десятками. Доктор Рихтер и я работали день и ночь, Роберт, чтобы найти причину этих смертей и мы нашли ее. Это не яд и не убийца.
      - А что же?
      - Роберт, они умирают от чумы.
      Это слово словно костлявой рукой сжало мне сердце. Чума. Я читал в книгах, как целые города вымирали от нее. От чумы не было лекарства. Переносчики? Мои крысы. Жертвы? И крысы, и люди, все равно. Теперь все они погибнут в последней страшной судороге смерти и разрушения, с которой не смог бы совладать ни я, ни Рихтер, ни любой правитель в мире.
      - А вы не можете ошибаться?
      - Нет, - покачал головой доктор Рихтер. - Теперь никаких сомнений не осталось.
      - Значит, мы все таки обречены, - хмыкнул я. - И крысы, и люди, все мы умрем вместе.
      - Не все, - снова покачал головой Рихтер. - Еще можно спасти множество человеческих жизней.
      - Каким образом?
      Они посмотрели друг на друга. Доктор Рихтер кивнул, и теперь заговорил Дженкинс.
      - Ты можешь спасти их, Роберт. Болезнь переносят блохи, которые водятся у крыс. Если мы уничтожим крыс, мы уничтожим блох. Мы пришли просить тебя, чтобы ты помог нам.
      - Вы хотите, чтобы я убивал крыс?
      - Либо умрут и крысы и люди, либо умрут крысы. Крыс нам все равно не спасти. Но мы еще можем спасти людей.
      - Даже если я соглашусь, вы все равно не сможете убить всех моих крыс. Для этого потребуется вот такой вот дворец, доверху наполненный ядом.
      - Нам не нужен яд, - ответил Дженкинс. - Мы хотим, чтобы ты проехал через город на своей карете, играя на своей флейте, и увел их за собой. А потом увел бы их в реку и утопил.
      30
      Я знал, чего они хотят от меня. Я читал об этом в книжках. Но сейчас я просто хотел закрыть глаза. Закрыть. И даже с закрытыми глазами - не знать.
      - Вы просите меня совершить массовое убийство! - простонал я.
      - Ты уже сделал это, - тихо сказал доктор Рихтер. - Ты привел их сюда.
      Дженкинс положил руку мне на плечо.
      - Роберт, - начал он, - если бы принц и Амадея были бы сейчас живы, и если бы они просили тебя о том же, ты бы отказал им?
      Я не мог ответить ему. Я попросил их оставить меня на несколько минут. Они вышли, не проронив ни слова.
      Я упал на колени. Мой меч лежал рядом, и в эту секунду я хотел было схватить его и положить конец моим несчастьям. Но я знал, что это не будет концом. Моим несчастьем была чума, а она собирала бы свой урожай независимо от моей смерти.
      - Помоги же мне! - всхлипнул я и со всей силой духа пожелал снова увидеть Леди Света. Она одна была властна положить конец этой агонии. Она коснется города и он очистится. Она коснется меня - и даст мне долгожданный покой.
      Но она не пришла. Это должно быть мое решение. Опять один, опять отягощенный ответственностью. Этой проклятой ответственностью, на которую я не согласился бы до конца моей жизни. Но Дженкинс был прав. Дженкинс всегда оказывался прав. Если бы Амадея попросила меня об этом, я был бы уверен, что другого выхода нет. Правду говоря, а разве у меня был другой выход? Остаться и смотреть, как Дженкинс, доктор Рихтер, и остальные, а потом и я сам - почернеем, распухнем и умрем? А крысы умрут так или иначе.
      С флейтой в руке я вышел из дверей и шагнул навстречу Дженкинсу и Рихтеру. Мы вышли из дворца, дошли до реки и сели в поджидавшую нас лодку.
      - Мне кажется, в этой жизни никогда не будет покоя, - пожаловался я. - Каждая дорога ведет к новому кошмару.
      - Кошмар кончается, когда мы просыпаемся, - ответил мне доктор Рихтер.
      - Так мы спим? - посмотрел на него Дженкинс. Рихтер промолчал.
      По пути мы договорились, что я уведу приплясывающих крыс в реку только вечером. Тем временем людей предупредят, и вечером они будут сидеть по домам. Хотя они и так обычно сидели по домам. Я поеду на моей карете, которую специально для меня держали в собственной конюшне доктора Рихтера, а когда бойня окончится, я вернусь туда же. Там останется и Дженкинс.
      На том берегу нас ожидала карета доктора Рихтера. Когда мы ехали через город, я повсюду замечал знаки чумы. На дороге валялись мертвые крысы, во многих домах окна были завешены траурным крепом. Но по-прежнему по улицам ходили люди, по-прежнему торговали в своих лавках купцы, по-прежнему заходили в лавки покупатели. Кучка детей, распевая песенки, играла в переулке.
      - И они не боятся? - спросил я Дженкинса.
      - Только когда прекращают игру, - улыбнулся он в ответ.
      Мы въехали на рыночную площадь и остановились у большого здания с часами. В первый раз я пришел сюда с Девлином, в тот день предательства. Доктор Рихтер повел нас внутрь, но в этот раз не в тот большой зал, а в комнату на первом этаже. Там сидело несколько человек с серьезными лицами. Один или два показались мне знакомыми - может быть, из окружения Девлина, может быть, друзья доктора Рихтера.
      - Джентльмены, - начал Рихтер, - должен ли я представлять вам кучера Роберта? Мы объяснили ему положение дел и он согласился на наш план.
      Неожиданно и непроизвольно все они захлопали мне. Кто-то толпился вокруг со словами благодарности.
      - Подождите, я еще ничего не сделал. И то, что я собираюсь сделать не причина для благодарности или для празднеств. И независимо от результата - завтра мы все будем еще плакать.
      Торопливо был составлен план извещения людей о том, что предстояло сделать. Затем они стали обсуждать вопросы, касавшиеся погребения мертвых и лечения больных. Дженкинс и я сидели рядом с доктором Рихтером, но не принимали участия в разговоре. Я был удивлен и впечатлен порядком, царившим на заседании, и тем, как его вел доктор Рихтер: справедливо, но твердо. Дженкинс снова оказался прав - как всегда - в выборе вожака.
      - Ну что ж, если это все, - объявил наконец доктор Рихтер, - тогда я закрываю наше заседание.
      - Подождите, - поднялся я. Все присутствующие немедленно посмотрели в мою сторону.
      - Я сделаю то, что и обещал, но с одним условием.
      - Все, что угодно, - ответил доктор Рихтер. - Мы и так у вас в неоплатном долгу.
      - Все равно, получится у меня или нет - я хочу, чтобы вы поставили памятник. За городом стоит высокий холм. В этом холме лежат тела принца и Амадеи. Я хочу, чтобы вы поставили на этом холме памятник. Из золота.
      - Это будет сделано, - кивнул доктор Рихтер.
      После заседания он отвез нас с Дженкинсом к себе домой и там мы дождались вечера.
      Как мне описать то, что случилось в ту ночь? Где мне найти слова, которые вновь оживили бы ужас того, что я сделал? Для вас, читающих мою историю, это было не более чем уничтожением паразитов. Вы не питаете высоких чувств ни к какой форме жизни, кроме самих себя. А для меня это были братья. Мои сородичи. Я родился среди них, жил среди них, сражался среди них. И в тот вечер они доверились мне - и в десять раз более вероломно, чем Девлин, я повел их к гибели.
      Позвольте же мне излагать только факты. На своей карете я проехал через весь город, созывая крыс из каждого квартала. Несмотря на множество смертей, это все еще была великая армия и вся земля, казалось, затряслась, словно сама Венера снова спустилась вниз, чтобы перевернуть ее. Я увел их к реке. На небе светила полная луна, под светом которой вспыхивала и сверкала быстро текущая река. Я заставил лошадей войти в воду по самую шею. Они были достаточно сильны, мои лошади, а вместе с каретой достаточно тяжелы, чтобы течение не опрокинуло нас. А потом я забрался на крышу и заиграл мелодию, обещавшую вечное блаженство тем, кто последует за мной. И они потекли в воду, непрерывным потоком, словно расплавленная лава - лишь затем, чтобы быть унесенными прочь безжалостными струями. Короткие взвизги ужаса, словно стрелы, неслись в меня, но я играл дальше, и они все шли. Несколько ухитрились доплыть до кареты и забраться ко мне на крышу. Они не нападали на меня. Они жались к моим ногам, словно уже попасть на эту крышу было щедрой наградой. А остальных тащило прочь, но они все плыли и все боролись, пока глубокие воды реки не заглатывали их.
      А я все играл, играл сквозь слезы, играл, пока наконец не понял, что играю в полной тишине. Единственным откликом моей мелодии было журчание воды. Я остановился. В мире больше не наступит ночь, столь наполненная смертью.
      Я опустился на колени и сыграл одну последнюю ноту. Это была нота печали, рвущихся сердечных струн, вечного прощания. Она пела о утерянном мире и о том, чего никогда уже больше не будет. Мне хотелось, чтобы это была моя собственная предсмертная песня... но я не умирал. Моя душа хотела улететь прочь, но тело удерживало ее. Только ноты вырывались наружу и улетали в отягощенную ночь.
      Когда песня окончилась, я бросил флейту ы реку и смотрел, как она плывет прочь, словно радуясь свободе. Крысы на крыше были мертвы, а когда я посмотрел вперед, на лошадей, то увидел только их гривы. Они тоже захлебнулись, и их тела удерживала лишь упряжь. В тот момент я был единственным существом во Вселенной. Я был Атласом, колени которого подгибались под тяжестью ноши. Я был Ангелом Смерти. Я был начало и я был конец.
      - Сжальтесь! - возопил я - Сжальтесь! Превратите меня обратно!
      31
      Но давайте окончим мою историю. Пешком я вернулся к дому доктора Рихтера. Здесь я попросил - и мне дали - карету и упряжку лошадей. Доктор Рихтер и Дженкинс умоляли меня остаться с ними. Но я не в силах был вынести ни их компании, ни компании горожан, собиравшихся на улицах, чтобы поблагодарить меня. Поблагодарить за что? Я не спас никого. Все они умрут, рано или поздно.
      Я выехал из города и поспешил прочь. Я гнал и гнал, останавливаясь, только чтобы дать отдохнуть лошадям. Ни на минуту в моих ушах не стихали звуки флейты, ни на минуту я не мог забыть ужаса моих гибнущих братьев. Карета неслась по горам и равнинам, через деревни и города, пока - в один прекрасный день меня забила лихорадка. Добрые селяне отнесли меня в дом доктора Дж. Эразмуса. Скоро у меня под мышками, в паху, на шее стали набухать бубоны и странные темные пятна обезобразили кожу. У меня чума, и скоро я умру. И я рад этому. Если бы не боль, я был бы только благодарил болезнь - и даже боль я встречаю с радостью, ибо это наказание заслужено.
      Я упросил доктора Эразмуса записать мою историю, потому что сам я уже не в силах держать перо. Он попенял мне за мое отчаяние, но я не отчаялся. Я просто не хочу жить, потому что жизнь для меня будет лишь тяжкой бесполезной ношей. А в смерти я надеюсь соединиться с Леди Света и с Амадеей, которую я буду вечно любить.
      Доктор Эразмус попросил меня окончить мою историю вселяющим надежду наставлением живущим. Но здесь нет ни надежды, ни безнадежности. Просто то, что случилось, случилось и есть - хорошо это или плохо. И мне нечего сказать живущим. Доктор попросил меня по крайней мере добавить, что я люблю моих братьев - людей. А я могу только вспоминать о том, как убивал своих братьев - крыс. Возможно, добрый доктор так и не понял, что я не похож на других...