Как две капли воды

Чарлз попытался скрыть усмешку, и Оливия неожиданно поняла, что улыбается в ответ. Собственный рассказ показался ей невероятно идиотским, а Виктория – просто дурочкой.

– Ну и девушка! Она всегда вытворяет такие штуки, пока вы скромно занимаетесь домом?

Оливия объяснила, что была занята с утра и не обратила внимания на отсутствие Виктории. К сожалению, она слишком серьезно относилась к роли старшей сестры, хотя между ними было всего одиннадцать минут разницы.

– Она украла одну из машин отца, чтобы попасть на очередное собрание, в тот самый день, когда вы приезжали в Кротон.

И несмотря на тревогу, оба громко расхохотались.

– Что ж, по крайней мере с ней не соскучишься, – спокойно заметил Чарлз. – Представьте, какие дети у нее будут! Гроза вселенной!

Однако веселье их несколько улеглось, когда такси подъехало к зданию участка. Район был до ужаса убогим: бедно одетые люди сидели на ступеньках соседних домов, а на улицах валялся самый разнообразный мусор. Выходя из машины, Оливия заметила жирную крысу, юркнувшую в сточную канаву, и инстинктивно прижалась к своему спутнику.

В участке царила суматоха. По углам слонялись пьяные, полисмен подталкивал в спины двух мелких воришек в наручниках, а из отделенной решеткой камеры три проститутки орали на дежурного сержанта. Чарлз робко глянул на Оливию, опасаясь, что та лишится сознания. Но девушка держалась прекрасно. Казалось, ее совершенно не задевают реплики пьяниц и шлюх. Хотя, скорее, она просто делала вид, что ничего не замечает.

– С вами все в порядке? – едва слышно осведомился он, беря ее под руку и невольно восхищаясь мужеством этой светской девушки, так стойко выносившей злобные нападки размалеванных девиц.

– В полном, – прошептала она, почти не поднимая глаз, – но готова прикончить ее, когда мы выберемся отсюда.

Покачав головой, Чарлз подошел к сержанту. Тот поднялся из-за стола и повел их к запертой комнате, где под присмотром надзирательницы на единственном стуле сидела Виктория с чашкой чаю в руках. Завидев их, девушка раздраженно фыркнула и поднялась, очевидно, вовсе не обрадованная появлением спасителей.

– Это ты во всем виновата! – набросилась она на сестру, не обращая внимания на Доусона.

Он снова испытал необычное странное ощущение, глядя на этих совершенно одинаковых девушек, если не считать того, что шляпа Виктории была лихо заломлена. Чарлз, словно зачарованный, не спускал с них глаз.

– В чем моя вина? – взорвалась Оливия, вне себя от гнева.

– Из-за тебя меня не хотят арестовать! – прошипела она с такой же злостью.

– Ты помешанная, Виктория Хендерсон! – взвилась Оливия. – И заслуживаешь, чтобы тебя посадили под замок, но только не здесь, а в сумасшедшем доме! Неужели ты не понимаешь, какой скандал разразится, если тебя арестуют?! И что тогда будет с отцом? Ты когда-нибудь думаешь о ком-то, кроме себя самой, Виктория? Или тебе такое в голову не приходит?

Сержант и надзирательница обменялись улыбками. Вряд ли что-то можно было добавить к этой отповеди, и Чарлз потихоньку договорился с ними об освобождении задержанной. Ничего особенного не произошло, и власти были готовы посмотреть сквозь пальцы на капризы знатной дамы. Сержант посоветовал впредь получше следить за девушкой и спросил Чарлза, уж не его ли это сестры.

Доусон был удивлен таким предположением и польщен тем, что Оливия именно ему позвонила в трудную минуту. Слава Богу, что догадалась! Приезжать сюда одной не только глупо, но и опасно. Он так и не отпустил такси и, прервав горячий спор сестер, предложил продолжить беседу в машине. На минуту ему показалось, что Виктория откажется уходить. Но ничего другого ей не оставалось. Полицейским не терпелось от нее избавиться, и первое возбуждение прошло. Но Оливия не переставала упрекать сестру, и Чарлз был вынужден вмешаться. Подсадив девушек в авто, он сел между ними.

– Леди, осмелюсь предложить вам заключить перемирие и забыть сей неприятный инцидент. Ничего особенного пока не произошло, так что кто старое помянет… Оливия, простите сестру за опрометчивость, а вы, Виктория, постарайтесь впредь держаться подальше от демонстрантов, иначе попадете в тюрьму, а там, поверьте, не сладко.

– Зато куда честнее сидеть вместе со всеми в камере, чем сначала притворяться одной из них, а потом при первой трудности спасовать и бежать к папочке! – раздраженно буркнула Виктория, все еще возмущенная поступком сестры. Только такой дурак, как Чарлз, способен по первому зову ринуться на «спасение» незнакомой девушки, думала она. Нужно предупредить его, чтобы не совался в чужие дела!

– Подумай, что бы сталось с отцом, узнай он обо всем? – снова не выдержала Оливия. – Кто тебе дороже – он или идиотские суфражистки и право голоса для женщин? Почему ты хоть раз в жизни не способна вести себя прилично, вместо того чтобы надеяться на то, что тебя кто-то вытащит из очередного переплета?

Оливия дрожащими руками натянула перчатки, и Чарлз восхищенно вздохнул. Одна – столь сдержанная, умелая, мастерица на все руки; другая – сорвиголова, горячая и несдержанная. Чем-то Виктория напоминала ему покойную жену, Сьюзен, всегда готовую встать на защиту новых идей и движений. И все же были в ней и спокойствие, и покорность, о которых он мечтал долгими одинокими ночами. Мечтал, хотя и пытался думать лишь о сыне. Теперь нужно постоянно помнить о Джеффри, а не о погибшей Сьюзен. Однако Чарлз, как ни старался, не мог забыть ее. Не мог и не хотел. Но эта буйная дикарка, в сбившейся набок черной соломенной шляпе, с пылающими синими глазами, интриговала его куда больше ее строгой, спокойной сестры.

– Мне хотелось бы подчеркнуть, – холодно заметила Виктория, когда машина остановилась перед домом, – что я никому из вас не звонила и не просила о спасении.

Чарлз невольно улыбнулся. Настоящий капризный, балованный ребенок, которого нужно либо отослать в комнату без ужина, либо хорошенько пожурить. И к тому же ничуть не раскаивается и отнюдь не благодарна ему за выручку.

– Возможно, следует отвезти вас обратно, – предложил Чарлз и получил в награду негодующий взгляд Виктории. Выйдя из машины, она величественно поплыла к крыльцу и, не успев войти, швырнула шляпу на стол.

– Спасибо, Чарлз, – смущенно пролепетала Оливия. – Не знаю, что бы я без вас делала.

– Готов прийти на зов в любую минуту, – улыбнулся он, и Оливия выразительно закатила глаза.

– Надеюсь, не придется.

– Постарайтесь держать ее на поводке, пока не приедет Эдвард, – прошептал Доусон. Она поистине нераскаявшаяся преступница, и в этом есть определенное очарование, если, конечно, наблюдать за всеми ее эскападами с безопасного расстояния.

– Слава Богу, отец завтра будет, – вздохнула Оливия, встревоженно взирая на Чарлза. Оставалось надеяться, что он не предаст ее доверия. – Пожалуйста, ничего ему не говорите, он ужасно расстроится.

– Ни слова. Обещаю.

Но сейчас, когда все было кончено, юмор случившегося дошел до него.

– Когда-нибудь вы посмеетесь над этим, даю слово. Вот станете бабушками и будете вспоминать, как одну из вас едва не засадили в кутузку.

Оливия улыбнулась, а Виктория, сухо поблагодарив Чарлза, ушла переодеваться к ужину. Оливия спросила, не хочет ли Чарлз присоединиться к ним. Это было самое меньшее, что она могла сделать после того, как он столько времени потратил на них.

– К сожалению, мне нужно спешить, но все равно спасибо, – смутился Чарлз. – Я стараюсь проводить вечера с сыном. К сожалению, очень мало с ним бываю…

– Сколько ему? – поинтересовалась Оливия.

– Всего девять.

Значит, было восемь, когда его мать умерла… когда он видел ее в последний раз, прежде чем сесть в шлюпку. Мысль об этом заставила Оливию вздрогнуть.

– Надеюсь когда-нибудь с ним познакомиться, – искренне выпалила она, и Чарлз нерешительно кивнул, но тут же удивил ее, откровенно признавшись:

– Нам обоим очень тяжело без его матери.

Он и сам поразился собственной прямоте, но в Оливии было нечто, располагавшее к откровенности, тогда как ее сестра вызывала лишь желание хорошенько ее отшлепать.

– Представляю… ведь я никогда не видела свою. Зато мы с Викторией всегда вместе.

Ее огромные глаза, казалось, смотрели ему в душу, и сердце Чарлза перевернулось.

– Должно быть, это необыкновенно: иметь человека, который так тебе близок, – задумчиво заметил он. – Вы словно две половинки целого.

– Иногда мне кажется, что это именно так и есть, – призналась Оливия, – а временами мы далеки друг от друга, как два полюса. По-своему мы очень разные – и в то же время невероятно похожи.

– Разве вас не смущает, что люди постоянно вас путают? Иногда это очень действует на нервы, – выпалил Чарлз, сообразив, что, возможно, не имеет права задавать подобные вопросы.

– К этому привыкаешь: Мы всегда считали, что это ужасно забавно. Кроме того, тут все равно ничего не поделаешь.

Как легко говорить с ним, да и он, кажется, вполне освоился.

Оливия из тех женщин, с которыми можно дружить. Однако именно Виктория околдовала его, и в ее присутствии он чувствовал себя неуклюжим мальчишкой-школьником. Он не умел различать их, и все же какая-то глубинная интуиция безошибочно предсказывала ему появление этой необыкновенной девушки и что-то в ней трогало его сердце. Но в присутствии Оливии, с ее мягкостью и добротой, он чувствовал себя уверенно и спокойно, как со старым приятелем или любящей младшей сестренкой.

Чарлз ушел несколько минут спустя, и Оливия, закрыв дверь, поднялась наверх, готовая к нелегкому разговору с Викторией.

Та сидела в своей комнате, угрюмо уставясь в окно и думая о том, как глупо себя чувствовала, когда сержант отделил ее от других.

– Как я теперь покажусь им на глаза? – пробормотала она с несчастным видом.

– Прежде всего ты вообще не имела права быть там, – вздохнула Оливия, присаживаясь на постель. – Так дальше не пойдет, Виктория. Ты не имеешь права делать все, что тебе взбредет в голову, не думая о последствиях. Можешь пострадать не только ты, но и близкие тебе люди, а мне не хотелось бы, чтобы это произошло.

Виктория медленно повернулась, и Оливия заметила, как неестественно ярко блестят ее глаза.

– А что, если я сумею помочь людям, а не только причинить им вред? Разве не умирали борцы за идею во имя грядущей справедливости? Понимаю, я кажусь тебе безумной, но иногда мне кажется, что я готова на смерть!

Хуже всего, что Виктория не притворялась, в глубине души Оливия это понимала. В сестре горело постоянное неугасимое пламя, вечный факел готовности к борьбе – свойство, присущее несгибаемым борцам за идеалы. Она готова либо сгореть, либо "идти за своим кумиром на край света.

– Ты пугаешь меня, когда говоришь подобные вещи, – тихо призналась Оливия, и Виктория крепко сжала руку сестры.

– Я не хотела, Олли, просто измениться не могу. Я совсем другая, не такая, как ты. Странно, почему мы такие разные в душе!

– Разные и одинаковые, – возразила Оливия, которой тоже хотелось бы разгадать их общую тайну.

– Прости, я не думала, что так расстрою тебя, – обронила Виктория, хотя не раскаивалась в том, что натворила. Просто слишком любила сестру, чтобы причинять ей боль.

– Я так и знала: что-то неладно. Почувствовала.

Оливия коснулась груди, и Виктория кивнула. Им обеим было знакомо это ощущение.

– Когда именно? – с интересом спросила она. Эта телепатия всегда интриговала ее.

– В два, – сообщила Оливия, и Виктория кивнула. Обе они уже привыкли к такому феномену, инстинкту, который всегда подсказывал одной, когда другая попадала в беду.

– Почти так. Именно тогда они схватили нас и потащили в участок.

– Должно быть, очаровательное было зрелище, – неодобрительно буркнула Оливия, но Виктория только расхохоталась.

– Собственно говоря, мне это показалось ужасно забавным. Полицейские были исполнены решимости арестовать всех, и ни одна женщина не пожелала остаться в стороне.

Виктория снова засмеялась, а Оливия застонала, вспомнив звонок сержанта.

– Я рада, что ты на свободе, – твердо объявила она.

– Почему ты обратилась к Доусону? – осведомилась Виктория и поглядела в глаза сестры, доискиваясь правдивых ответов. Они многое понимали без слов, и часто уверения и пространные пояснения оказывались ни к чему.

– Просто не сообразила, кого еще можно попросить о помощи. Не хотела впутывать Донована или Петри, а полицейский предупредил меня, чтобы не приезжала одна.

– Ничего страшного, если бы и приехала. Он тебе не нужен! Такое ничтожество!

Виктория небрежно отмахнулась, словно отметая столь незначительный предмет, как Чарлз Доусон. Для нее он и в самом деле был никем. Она не видела в нем тех достоинств, какие отмечала Оливия.

– Он вовсе не ничтожество, – запротестовала та.

Она видела, как он подавлен, как угнетен, раздавлен ударами судьбы, и отчаянно сострадала этому человеку. Не жалела, а именно сочувствовала. Чарлз понравился ей с первого взгляда. Она безошибочно угадывала, каким прекрасным человеком он был когда-то, до того как случилась беда, и была уверена, что, если на пути ему встретится добрая, любящая, готовая к самопожертвованию женщина, он обязательно распрямится и станет прежним Чарлзом Доусоном.

– У него душа ранена, – объяснила она сестре.

– Оставь эту сентиментальную чушь, – хмыкнула Виктория, не питавшая ни малейшего сочувствия к тем, кого постигли несчастья.

– Это несправедливо. Он примчался, бросив все дела, лишь затем, чтобы тебе помочь.

– Наш отец, вероятно, один из самых выгодных его клиентов.

– Виктория, не смей говорить гадости! Я не вдавалась в подробности по телефону, и он вполне мог бы отговориться занятостью.

– Возможно, ты ему понравилась, – лукаво, хотя и без особого интереса заметила Виктория.

– Или ты, – возразила Оливия.

– А что, если он даже не различает нас?

– Это еще не значит, что он плохой человек. Отец тоже до сих пор ошибается. Да и остальные, если не считать Берти.

– Наверное, она единственная, кому мы небезразличны, – безжалостно бросила Виктория.

– Ну почему ты иногда бываешь такой злюкой? – тяжело вздохнула Оливия. Она терпеть не могла, когда сестра приходила в такое настроение. Иногда Виктория бывала такой бесчувственной!

– Ничего не поделать, такая уж я уродилась, – без всяких угрызений совести сообщила Виктория. – Мне самой иногда тяжело. Но видишь ли, я слишком многого ожидаю от окружающих, да и от жизни. Не желаю до скончания века вести дом да ездить по балам и театрам!

Оливия потрясенно молчала. Сейчас сестра казалась непривычно серьезной, словно повзрослела на глазах.

– А я думала, ты ждешь не дождешься, когда мы приедем в Нью-Йорк. Сама вечно жаловалась на скуку в Кротоне.

– Верно, и мне здесь нравится, но я не собираюсь ограничиваться исключительно светской жизнью. Подумай, сколько всего на свете интересного, кроме раутов и приемов! Хочу, чтобы меня считали самостоятельной, мыслящей личностью, а не просто дочерью Эдварда Хендерсона! – гордо вскинув голову, заключила Виктория.

– В твоих устах это звучит так благородно! – улыбнулась Оливия.

Виктория вечно носилась с очередной грандиозной идеей, хотя, насколько понимала Оливия, оставалась при этом неизменно искренней. И все же она была еще совсем ребенком, да еще и крайне избалованным. Мечтала о развлечениях, вечеринках и в то же время вполне серьезно рассуждала о битвах за идеалы и борьбе с несправедливостью. Словом, сама не знала, чего добивается, но иногда Оливия ощущала, что когда-нибудь Виктория выполнит свое предназначение.

– А как насчет замужества? – тихо спросила Оливия.

Она сама частенько подумывала о будущем, но как-то неопределенно, откладывая все планы на потом. Трудно помыслить, что она сможет покинуть отца. Слишком сильно он в ней нуждался.

– Вот еще! Не желаю никому принадлежать, как будто я стол или кресло! «Это моя жена», подумать только! Все равно что похвастаться породистой собакой или кошкой! Противно быть чьей-то собственностью!

– Ты слишком много времени проводишь с этими истеричками, – проворчала Оливия.

Сама она терпеть не могла суфражисток, и не соглашалась с их требованиями, если не считать больного вопроса о праве голоса. Но их идеи о свободе и независимости противоречили жизненным принципам Оливии, выше всего ценившей спокойствие и уют дома, почтение к отцу и уважение к будущему мужу. Анархия, которую проповедовали сторонницы женских прав, – не для нее. Виктория, со своей стороны, не стеснялась курить, брать без спросу отцовскую машину, бегать на демонстрации и даже рисковать арестом за то, во что верила, но при этом горячо любила отца, и Оливия отчего-то не сомневалась, что если сестра встретит мужчину своей мечты, то безоглядно пойдет за ним хоть на край света. Страсть, пылающая в ней, постоянно подталкивала Викторию на безрассудные поступки. Как она может говорить, что не собирается принадлежать никому и не станет ничьей женой? Такого просто быть не может!

– Я не шучу, – спокойно подтвердила Виктория. – И все решила давным-давно. Никогда не выйду замуж!

В этот момент она выглядела неотразимо прекрасной, и Оливия молча улыбнулась, не поверив сестре.

– «Давным-давно» – это когда именно? На сегодняшнем собрании суфражисток или на том, что было на прошлой неделе? По-моему, ты сама не понимаешь, что несешь.

– Не волнуйся, понимаю. И в жизни не стану ничьей женой, – убежденно объявила Виктория. – По-моему, семейная жизнь не для меня.

– Откуда тебе знать? Или таким образом пытаешься сообщить, что останешься старой девой и будешь заботиться об отце?

Оливия холодно усмехнулась. Сама идея показалась ей смехотворной! Уж скорее это ее судьба! Они знали, что у Виктории просто не хватит ни сил, ни умения. Неужели Виктория искренне верит, что будет счастлива в отцовском доме?

– Я этого не говорила. Но когда стану старше, возможно, переберусь в Европу. Думаю, мне понравится Англия.

Еще бы! Движение за права женщин зародилось именно там, хотя к суфражисткам в Англии относятся не лучше, чем в Америке. За последние несколько месяцев там были арестованы и осуждены несколько известных суфражисток. Но сказанное Викторией звучало настолько странно, чуждо нормальному восприятию, что Оливия еще острее ощутила пропасть между собой и сестрой.

– Тебе следовало бы выйти замуж за Чарлза Доусона, – поддразнила Виктория, когда девушки одевались к ужину, – раз уж считаешь его таким милым.

Она подтянула молнию на платье Оливии и повернулась спиной к сестре, в свою очередь ожидая такой же услуги. Это новое изобретение только вошло в моду и, уж конечно, было куда удобнее бесконечного ряда пуговок, управляться с которыми было настоящей мукой.

– Глупости! – раздраженно пробормотала Оливия. – Я видела его два раза в жизни.

– Но он тебе нравится, и не вздумай отрицать. Я точно знаю.

– Нравится, и что из этого? Он умен, приятный собеседник и всегда готов прийти на помощь, когда моей сестрице грозит тюрьма. Может, если у тебя войдет в привычку проводить время в полицейском участке, мне в самом деле стоит выйти за него или на худой конец самой стать адвокатом.

– Последняя перспектива куда привлекательнее, – решила Виктория.

К тому времени, когда настала пора спускаться вниз, сестры успели помириться и Оливия почти простила Викторию за бурный день, хотя заставила поклясться, что та будет держаться в стороне от демонстраций во время пребывания в Нью-Йорке. Ей и в самом деле не хотелось непрерывно вызволять Викторию из беды. Та неохотно согласилась, и выкурила папироску в ванной, пока Оливия причесывалась и читала ей наставления о том, как отвратительно выглядит курящая дама. Но Виктория засмеялась и заявила, что она становится все больше похожа на Берти.

– Если Берти когда-нибудь узнает, что ты куришь, она просто тебя убьет! – вспылила Оливия, хотя должна была втайне признать, что Виктория, сидевшая на краю огромной ванны, выглядит невероятно привлекательной в одном из купленных Оливией платьев, ярко-красном, чуть короче, чем обычно, сшитом по последней моде, которое очень ей шло.

– Мне ужасно оно нравится, – похвалила Виктория, когда они шли по лестнице, обняв друг друга за талии. – Впрочем, как все наряды, которые ты выбираешь. Кто знает, возможно, я проживу всю жизнь рядом с тобой и забуду о Европе.

– Я бы не возражала, – мягко ответила Оливия, которой стало грустно при мысли об их, пусть и отдаленной, разлуке. Она не позволяла себе думать о замужестве, потому что не могла покинуть отца и сестру. Все равно что оставить часть себя самой, ведь без них она ничто. – Не представляю, как это мы вдруг расстанемся, – вздохнула она, глядя в знакомое до мельчайших черточек лицо. Ее собственное отражение. – Никак не представляю.

Виктория улыбнулась и нежно поцеловала сестру в щеку.

– Тебе и не придется, Олли. Вряд ли я отважусь куда-то отправиться без тебя. Это все моя глупая болтовня, – уверила она, чувствуя, что расстроила сестру своими разговорами о Европе. – Останусь дома и, когда потребуется передышка, впутаюсь в очередную схватку с полицией.

– Попробуй только, – погрозила пальцем та, но тут же замолчала при виде Берти в черном шелковом костюме, собственноручно скопированном Оливией из французского журнала. Костюм выглядел на редкость хорошо, и Берти надевала его каждый раз, когда ужинала вместе с хозяевами, что считала большой честью.

– Интересно, – где ты была весь день, Виктория? – осведомилась она, как только все расселись. Девушки как по команде отвели глаза и принялись развертывать салфетки.

– В музее. Там открыли великолепную выставку Тернера из Лондонской национальной галереи.

– Неужели? – удивилась Берти, широко раскрыв глаза и притворяясь, что верит воспитаннице. – Нужно бы и мне посмотреть, пока мы еще здесь.

– Обязательно, – горячо поддержала Виктория.

Оливия молча рассматривала потолочную роспись, пытаясь представить, как все было при жизни матери и кто из дочерей больше похож на нее. Они с Викторией часто размышляли над этим, но знали, что отец не любил обсуждать свою семейную жизнь. Даже после стольких лет рана так и не зажила.

– Хорошо, что ваш отец завтра приезжает, верно, девочки? – восторженно вопросила Берти, когда ужин подходил к концу и им подали кофе.

– Верно, – согласилась Оливия, думая о цветах, которые велела поставить в отцовскую спальню. Виктория, со своей стороны, гадала, сильно ли разозлится сестра, если она улизнет еще на одну демонстрацию, о которой слышала по пути в участок. И даже пообещала прийти!

Но в этот момент Оливия строго воззрилась на нее и покачала головой, словно поняла, о чем думает сестра. Такое случалось довольно часто, хотя обе не понимали, каким именно образом это происходит. Девушки будто бы слышали мысли друг друга, прежде чем они облекались в слова.

– Не смей, – прошептала Оливия за спиной Берти, когда они поднялись из-за стола.

– Не имею ни малейшего понятия, о чем ты, – чопорно поджала губы Виктория.

– В следующий раз брошу тебя на произвол судьбы и объясняйся с отцом сама.

– Сомневаюсь, – хихикнула Виктория, перекидывая через плечо длинные волосы. Она и в самом деле почти никогда и ничего не боялась. Даже угроза тюрьмы не произвела на нее особого впечатления. Интересно, но ничуть не страшно.

– Ты неисправима! – воскликнула Оливия, и девушки, поцеловав на прощание Берти, отправились в спальню. Оливия проглядывала модные журналы, а Виктория читала памфлет Эммалайн Панкхерст о голодающих заключенных. Она даже отважилась закурить папироску, зная, что Берти уже легла спать, и предложила Оливии попробовать, но та отказалась и села у окна, против воли вернувшись мыслями к человеку, о котором не могла забыть.

– Не стоит, – выпалила Виктория, наблюдавшая за сестрой.

– Что именно? – выдохнула Оливия, взглянув на лежавшую в элегантной позе с папиросой в руке сестру.

– Не думай о нем, – спокойно пояснила та, выпуская очередное облако дыма.

– О чем ты? – растерянно пробормотала Оливия. Опять это непонятное чудо! На этот раз настала очередь Виктории разгадать, что творится в голове у Оливии.

– Ты сама прекрасно знаешь. Чарлз Доусон. Когда ты разговаривала с ним, у тебя в глазах было точно такое же выражение. Он слишком скучен и ничтожен. Ты еще встретишь немало замечательных мужчин, я чувствую это.

При этом Виктория выглядела умудренной жизнью, опытной женщиной, но Оливия окончательно растерялась.

– Как ты узнала, о чем я думаю? – упрямилась она, хотя подобное случалось слишком часто.

– Так же, как и ты. Иногда у меня в голове звучат чьи-то слова. Будто диктует мой собственный голос, только раскрывает твои тайны. А временами мне стоит лишь взглянуть на тебя, чтобы обо всем догадаться.

– Иногда меня это пугает, – откровенно призналась Оливия. – Мы так близки, что я не знаю, где кончаюсь я и где начинаешься ты. Или мы в самом деле единое целое?

– Бывает, – улыбнулась Виктория, – но не всегда. Я люблю знать, о чем ты думаешь, и еще люблю удивлять людей и меняться с тобой местами, как мы ухитрялись делать. Иногда мне не хватает этого. Давай попробуем как-нибудь еще, пока мы здесь. Никто не догадается. Повеселимся как следует, хорошо?

– Теперь, когда мы повзрослели, мне не кажется это таким уж забавным. Обманывать знакомых… нехорошо!

– Не будь ханжой, Олли, ничего тут особенного нет! И никому не причинит зла! Все близнецы наверняка это проделывают!

Но сестры встречались с близнецами всего раз или два – и никогда со своими ровесниками. Обычно это были мужчины, и совсем не так неотличимо похожие друг на друга.

– Устроим что-то в этом роде, да поскорее, – снова предложила Виктория, всегда готовая пересечь границу дозволенного, но на этот раз Оливия только улыбнулась в ответ, и она поняла, что сестра не согласна. Они уже взрослые, и Оливия считает такой обман ребяческой глупостью.

– Поостерегись, не то превратишься в злую старую ведьму, – предупредила Виктория, и Оливия искренне рассмеялась.

– Может, к тому времени и ты научишься вести себя.

Близнецы обменялись нежными взглядами.

– Не рассчитывай на это, сестричка, – хохотнула Виктория. – Никогда я не научусь себя вести.

– И я тоже, – прошептала Оливия и ушла в ванную.

Виктория не двинулась с места, тоскливо глядя в окно.

Глава 3

Отец, как и предполагалось, прибыл в пятницу вечером. Донован специально поехал за ним, чтобы привезти в Нью-Йорк. К его появлению в доме все сияло и сверкало, а спальня благоухала ароматом любимых цветов. Даже садовники постарались вычистить дорожки и привести в порядок клумбы на случай, если мистеру Хендерсону захочется погулять, хотя по сравнению с тем, что было в Кротоне, здешние угодья представляли собой лишь небольшой островок зелени. Однако Эдвард был настолько доволен увиденным, что осыпал похвалами и комплиментами дочерей и Берти. Он никогда не делал исключения для Виктории, хотя знал, что та далека от хлопот по хозяйству. И сейчас с любовью глядел на своих девочек.

Поцеловав отца и услышав, как тот благодарит Викторию за всю проделанную Оливией титаническую работу, девушки весело засмеялись, поняв, что отец снова их перепутал.

– Погодите, вот заставлю вас носить цветные бантики в волосах и тогда уж не ошибусь, разве что опять решите меня одурачить, – шутливо пригрозил он.

– Мы уже сто лет как не менялись местами, папа, – жалобно протянула Виктория, и Оливия многозначительно качнула головой.

– Интересно, а кто прошлой ночью пытался подбить меня на что-то подобное? – поинтересовалась она, и Виктория предпочла сделать вид, что не слышит.

– Она не хочет, папочка! Такая стала зануда, – посетовала Виктория, но отец развел руками.

– Вы и без того изводите всех окружающих, которые никак не могут даже поздороваться с вами по-человечески, боясь, что вы обидитесь, если ваши имена перепутают!

Ему все еще было не по себе при воспоминании о дебюте дочерей в нью-йоркском обществе. Обе производили такое ошеломляющее впечатление, что, где бы ни появлялись, вокруг собиралась толпа поклонников. По мнению Эдварда, такой успех был несколько чрезмерным, и теперь оставалось лишь надеяться, что на этот раз подобного ажиотажа не случится. Что ж, завтра они едут в театр и там будет видно, прав ли он.

Сегодня Оливия велела приготовить любимые блюда отца – оленину, спаржу, дикий рис и моллюсков, привезенных сегодня утром с Лонг-Айленда. Кроме того, Донован по ее просьбе доставил овощи с их огорода в Кротоне, а на десерт подали шоколадный торт, и Эдвард, хоть и клялся, что такой десерт непременно явится причиной его смерти, все же съел огромный кусок. После ужина все трое пили кофе и отец рассказывал о развлечениях, которые их ожидают, о людях, с которыми предстоит познакомиться, о новых ресторанах, которые они обязательно посетят. Кроме того, он объявил Оливии, что хочет дать прием. Прошло много лет, с тех пор как они в, последний раз приглашали гостей, и теперь девочкам будет интересно встретить старых друзей, вернувшихся из Новой Англии и Лонг-Айленда, где они проводили лето. В конце концов, это открытие сезона!

Девушки зачарованно слушали отца, вне себя от радостного волнения.

– Собственно говоря, – сообщил он улыбаясь, – мы уже приглашены на бал к Асторам, а Уитни дают вечер, на котором будет чуть не весь город. Боюсь, дамы, вам придется с утра до вечера пропадать в магазинах.

Оливия уже мысленно прикидывала, что следует сделать и заказать для предстоящего приема. Отец сказал, что гостей будет человек пятьдесят. Достаточно много, чтобы вечер прошел весело и оживленно. Он обещал завтра дать ей список, так что работы предстоит немало. Берти тоже достанется, поскольку Виктория им не помощница.

Следующее утро Оливия провела за письменным столом, старательно выводя приглашения. Прием назначен через две недели, почти одновременно с балом у Асторов. Времени совсем немного.