Как две капли воды

Сердце Виктории наполнилось любовью к сестре, особенно при воспоминании о том, как ей повезло встретить Эдуара и родить от него ребенка.

– Так что же нам теперь делать? – уже без улыбки спросила она. – Мы должны ему сказать.

– Он возненавидит меня! – побледнела Оливия.

– Переживет, – заверила Виктория. – Чарлз порядочный человек, и, хотя наверняка станет рвать и метать, но что ему делать? Бросить женщину, которую он любит, мать его детей? Вздор! Кстати, мне тоже нужно кое в чем тебе признаться.

– Не дай Бог! – шутливо перекрестилась Оливия. – После всего, что я наделала, тебя слушать страшно! Признавайся, какое преступление совершила!

Несмотря на время, тяготы и страдания, теснейшая связь между сестрами была по-прежнему крепка, будто прошел не год, а день со времени их разлуки.

– Три месяца назад у меня появился ребенок. Прелестный мальчик, Оливье Эдуард, – гордо объявила Виктория. Жаль, что у нее нет ни дагерротипа, ни рисунка малыша! – Может, ты догадаешься, в честь кого я его назвала!

По какой-то странной причине новость не удивила Оливию, хотя должна бы.

– Значит, поэтому ты не вернулась домой, – задумчиво протянула она, но Виктория чуть качнула головой.

– Вовсе нет. Просто не хотела. Тогда я еще не знала, что беременна. Его отец был человек особенный.

Она рассказала об Эдуаре, о первой встрече, об их планах на будущее и его безвременной гибели. О том, что она никогда не встречала такого верного друга и великолепного любовника. Жизнь без него пуста и никчемна.

И Оливия поняла, что сестра нашла свою единственную любовь здесь, в огне и страданиях.

– Где сейчас малыш? – спросила она.

Виктория ответила, что сначала ребенка взяла графиня, но два дня назад она уехала к сестре, опасаясь снайперов, которые никого не щадили.

– Оливия, умоляю, увези его. Я вписала Оливье в свой паспорт. То есть твой, так что у тебя не будет никаких затруднений, если Чарлз не станет возражать.

– Думаю, у Чарлза найдется немало возражений, после того как он все узнает, но теперь уже ничего не поделать.

Он вполне способен выгнать ее, но уж ребенка Виктории не отнимет! Не имеет права!

– А ты? – спросила Оливия. – Когда вернешься?

Теперь, когда ее возлюбленный мертв, оставаться не имеет смысла.

– Может, мне не придется… – печально проронила Виктория, и по ее спине пробежал холодок. Она совсем одна. И ничего, ничего нет… Оливия, разумеется, останется с Чарлзом. А она… она не выносит отцовского дома в Нью-Йорке, не говоря уже о Хендерсон-Мэнор. Единственное место, где ей хочется быть, – здесь, рядом с Эдуаром. Она так и сказала сестре.

– Не говори так, – испуганно охнула Оливия.

Но Виктория, кажется, не хотела жить без Эдуара, даже ради своего малыша.

– Эдуар оставил Оливье замок и парижский дом. Сразу же после рождения сына он связался с адвокатами и составил новое завещание. Хотел быть уверенным, что жена ничего не получит, и, согласно французским законам, Оливье – гражданин страны и ему так или иначе полагаются титул и состояние отца. Дома постарайся получить на него документы.

Она, естественно, волновалась за свое дитя, а Оливия безмерно тревожилась за сестру.

– Почему ты не едешь с нами?

– Посмотрим, – неопределенно прошептала сестра. В этот момент вошел Чарлз, но Виктория уже устало прикрыла глаза и задремала. Через несколько минут Чарлз увел Оливию. Ему казалось, что свояченица выглядит ужасно, но жене об этом говорить не стоило. Вместо этого они отправились в столовую пить кофе, а когда вернулись, Виктория спала.

К вечеру они снова пришли в палатку. Сестра милосердия сказала, что у Виктории поднялась температура, и велела не оставаться слишком надолго, но не упомянула, что состояние больной ухудшилось. Виктория шепнула, что хотела видеть Чарлза. Она решила сама все сказать ему, считая, что так будет справедливее. Сейчас она выглядела смертельно бледной, но странно умиротворенной.

– Чарлз, нам нужно с тобой поговорить, – едва слышно выдохнула она. Сердце Оливии бешено колотилось. Она не представляла, что сейчас начнется. Но Виктория всегда была храбрее ее.

– Мы ужасно обманули тебя год назад, – начала Виктория, – но она не виновата. Я заставила ее. Считала, что только так и следует жить.

Чарлза отчего-то передернуло. Он молча вглядывался в раненую. В глазах светились знакомый холод и непонятное возбуждение.

– Не желаю ничего слышать, – отмахнулся он, страстно мечтая как можно скорее сбежать отсюда, словно ребенок, стремившийся избежать наказания. Но Виктория взглядом приковала его к месту.

– Придется. Другого времени может не быть, – твердо объявила она. Скорее покончить с этим, ради всех их! Пора! – Я не та, за кого ты меня принимаешь. Даже паспорт у меня чужой.

Чарлз все понял и с открытым ртом переводил глаза с жены на свояченицу. Значит, настоящая Виктория лежит здесь, в полевом госпитале. А та, с кем он спал в одной постели, та, что родила ему близнецов…

– Хочешь сказать… то есть… ты… – Язык его не слушался.

– Ты все знаешь, но боишься услышать! – удивительно сильным для своего состояния голосом воскликнула Виктория. Несмотря на пренебрежение к этому человеку, стоило ему посочувствовать. По его взгляду было ясно, что он узнал в ней свою жену.

Оливия машинально вытерла глаза.

– Послушай, – продолжала Виктория, – рано или поздно наша взаимная ненависть привела бы к страшному концу. Мы просто уничтожили бы друг друга. Но она… она любит тебя. Оливия бесконечно добра к тебе. И в твоих глазах светится ответная любовь. Чарлз, я была тебе плохой женой.

Она права, но от этого слова еще сильнее жгут. Будь она здорова, он надавал бы ей пощечин, но теперь…

Он мог только в ужасе смотреть на нее, неожиданно вынужденный лицом к лицу столкнуться с тем, от чего все это время старательно отворачивался. И теперь, охваченный яростью, не знал, как поступить.

– Да как ты смеешь плести такое! Вы обе… обе… – Он был готов разорвать их, но даже кричать не мог: кругом было полно народа. – Вы не дети, чтобы вытворять подобное… подмена… вы всегда так гордились, что обманете любого… ты была моей женой… и кое-чем мне обязана… – Он почти задыхался от бешенства.

– Я обязана тебе гораздо большим, чем ты представляешь, но мне нечего было дать в ответ. И я тебе причиняла только боль. А ты… ты никогда не позволял себе любить меня. Слишком боялся… и чересчур переживал свою потерю. Но может, Оливия… может, она дала тебе то, чего ты хотел. Ее ты не страшишься, Чарлз, и, если будешь честным с собой, признаешь, что полюбил. Меня ты ненавидишь.

Она страстно пыталась открыть ему глаза. Ради сестры.

– Я ненавижу вас обеих и не собираюсь стоять здесь и выслушивать твои наставления лишь потому, что тебе удобно сделать из меня послушную куклу! Плевать мне на то, что ты больна или ранена! Вы обе безумны, если вот так играете людьми! Ну так вот, я вам не игрушка, поняли?

И Чарлз решительно устремился к выходу, до сих пор не веря случившемуся, охваченный гневом и горечью. Оливия тихо плакала, а Виктория из всех своих невеликих сил сжимала ее руку.

– Он справится с этим, Оливия… поверь, он вернется…

Она бормотала быстро, несвязно, и сестра милосердия попросила Оливию уйти. Та поцеловала сестру в щеку и пообещала вернуться, когда обе успокоятся.

Оливия долго искала Чарлза, пока наконец не заметила его за бараками.

– Не смей говорить со мной, – процедил он, протягивая руку как бы для того, чтобы не дать ей подойти ближе. – Ни один порядочный человек не решился бы на подобное!

Не день, не неделя, а больше года! Родить детей от собственного зятя! Это омерзительно, непристойно, аморально! Вы сумасшедшие! Вам нужно было жить вместе! К чему вам мужчины! Его трясло от злости.

– Прости… не знаю, что еще сказать… сначала я сделала это для нее… а потом для тебя и Джеффа. И не хотела, чтобы она тебя покидала. Это правда.

Она рыдала все громче, не в силах вынести мысли, что он от нее отречется. Но за все надо платить.

– Я не верю тебе, – холодно ответил Чарлз. – И не желаю больше видеть ни тебя, ни твою сестрицу.

– Но под конец я уже не могла жить без тебя, – печально продолжала Оливия. – Отец оказался прав.

Она намеревалась выложить все козыри на стол. Терять все равно нечего.

– Я всегда тебя любила, с самого начала, и когда отец потребовал, чтобы Виктория стала твоей женой, поняла, что потеряла все. Поэтому и решилась посвятить себя отцу.

Слезы градом катились по ее щекам, но Чарлз не удостоил ее взглядом.

– Чарлз, я люблю тебя, – изнемогая от горя, выдавила она, и только тогда Чарлз соизволил поднять глаза.

– Не смей лгать! Ты сделала из меня идиота! Врала, соблазняла меня, дурачила, как хотела. Но ты для меня ничего не значишь. Все, что ты делала и говорила, – сплошная фальшь с начала и до конца! Мы даже не женаты, так что я постараюсь выкинуть тебя из своей жизни!

Сердце Оливии куда-то покатилось и разбилось на тысячи крошечных осколков.

– Наши дети – это не обман, – мягко заметила она, безмолвно умоляя простить ее, даже если на это уйдет вся жизнь.

– Нет, – задохнулся он, – но благодаря тебе на них клеймо незаконнорожденных.

Он отвернулся от нее и вошел в мужскую казарму, куда она не могла последовать за ним. Оливия вернулась к сестре. Виктория снова спала, и сиделка, приложив палец к губам, попросила Оливию не будить ее. Она слишком устала, и жар усилился.

В этот день Оливии больше не удалось увидеться с Чарлзом. Он и близко не подходил к госпитальной палатке, и она нервничала, опасаясь, что Чарлз задумал уехать без нее. Но если это и так, придется смириться. Она останется, пока не сумеет переправить домой сестру и племянника. Она всю ночь проспала на стуле у кровати Виктории, пытаясь отрешиться от криков и стонов раненых и умирающих. Сестра несколько раз просыпалась, и, когда бы Оливия ни вставала, чтобы немного размяться, мужчины заговаривали с ней, принимая за Викторию. Это особенно било по нервам, тем более что все называли ее настоящим именем.

Чарлз появился в палатке наутро, как раз в тот момент, когда Оливия ушла выпить кофе.

– Ну и сцену ты устроил вчера! Настоящий спектакль! – бросила Виктория. Она выглядела измученной, но на усталом лице воинственно сверкали глаза.

Чарлз даже улыбнулся: кажется, ничего не изменилось! Теперь он еще яснее сознавал: им ни за что не следовало жениться. Всю ночь напролет он предавался невеселым размышлениям.

– Просто ты застала меня врасплох. Такое открытие кого угодно собьет с ног, – признался он, но Виктория недоверчиво прищурилась.

– Не верю! Хочешь сказать, что ни разу не заметил разницы и ничего не заподозрил? Да посмотри на нас! Оливия – нежная, любящая, добрая, готовая за тебя жизнь отдать, а я… Да еще немного, и мы поубивали бы друг друга, как немцы и французы!

Чарлз смиренно кивнул, признавая правоту жены.

– И не тверди, что никогда не удивлялся, не думал. Подобные мысли у тебя непременно появлялись, хотя бы раз.

– Верно, – к удивлению Виктории, выпалил он. – Может, я действительно не хотел знать. У меня неожиданно началась такая прекрасная, удобная жизнь, о которой я давно мечтал. Оливия именно такая, какой я хотел видеть свою жену.

– Вот и не забывай этого. Не изводи ее, не приноси в жертву собственному гневу, – посоветовала Виктория, готовая на все, чтобы уберечь сестру.

– Вы обе – поразительная, невероятная парочка, – вздохнул Чарлз, невольно восхищаясь Викторией. Такая сильная, отважная и обожает Оливию, впрочем, как и та – ее.

– Мне, да и никому другому, никогда не понять ваших отношений. Господь словно разделил одно целое и дал каждой половинке свои душу и тело.

– Наверное, так и есть, я тоже это иногда чувствую. И твердо знаю, когда она нуждается во мне.

Совсем как сейчас. Оливия потеряла голову от горя. В ее ушах все время звучали жестокие слова Чарлза.

– Она говорит то же самое, – кивнул он. И, вспомнив кое-что, встрепенулся. Да-да, это случилось как раз после мнимого отъезда «Оливии» в Калифорнию.

– Кстати, ты, случайно, не была на «Лузитании»?

– К сожалению. Не везет мне на морские путешествия.

– Ей приснилось, что ты утонула. Мне пришлось вызвать доктора.

– Удалось послать телеграмму только через три дня, в Квинстауне творилось нечто невообразимое. Словами не передашь. По сравнению с тем ужасом… – она вспомнила рожавшую в воде женщину, – этот – ничто. Потому что там были дети.

Она на мгновение прикрыла глаза, и Чарлз сочувственно тронул ее за руку. Похоже, она слабеет с каждой минутой.

– И что теперь? Чего ты хочешь от меня?

Он пришел сюда, чтобы примириться с этой женщиной. Несмотря на пережитое потрясение, война с ней закончилась.

– У меня есть сын. Я просила Олли забрать его с собой, – громко выговорила Виктория, готовая заплакать. Вот уже две недели как она не видела малыша, и истосковалась по нему.

– Как это случилось? – удивился Чарлз, и она сквозь слезы улыбнулась человеку, бывшему когда-то ее мужем.

– Точно так же, как с тобой и Олли. Жаль, что я так и не посмотрела на твоих девочек.

– Еще посмотришь, – пообещал Чарлз, простив ей в эту минуту все на свете. Почему-то все ее грехи казались сейчас такими незначительными! Если Виктория попросит, он согласится на развод. – Вот вернешься домой и познакомишься с моими озорницами.

Но Виктория покачала головой, и по ее взгляду Чарлз понял, что она все знает.

– Нет, Чарлз… никогда…

Она не выглядела испуганной. Скорее задумчивой.

– Какая чепуха! Для чего, по-твоему, мы здесь? Приехали за тобой… и твоим малышом. Кстати, а где его отец?

– Убили, за несколько минут до того, как меня ранило.

– Ну что же, тебе остается поскорее поправиться, чтобы я смог получить развод.

Он с улыбкой наклонился, чтобы поцеловать ее, и она ответила странным взглядом.

– Знаешь… теперь я думаю, что каким-то безумным образом, по-своему, любила тебя. И с самого начала хотела, чтобы у нас все было хорошо… Просто мы не предназначены друг для друга.

– Наверное, – с сожалением согласился Чарлз. – Я так и не смог забыть Сьюзен.

– Иди, найди свою жену… или свояченицу, или кто она тебе…

Она попыталась рассмеяться, но сознание мутилось, а головная боль все усиливалась.

– До встречи, сумасбродка, скоро увидимся.

Чарлз вышел из палатки, обуреваемый непонятными чувствами. Он не знал, что его мучит, но, подобно Оливии, терзался дурными предчувствиями.

Он направился в столовую, но Оливии нигде не было видно. В женских казармах ее тоже не оказалось. Методично обходя лагерь, Чарлз неожиданно сообразил, что сегодня вторая годовщина его свадьбы. Вопрос лишь в том, на ком он женат. Какая абсурдная ситуация!

Он вернулся к Виктории и только там нашел спящую на стуле Оливию. Виктория тоже дремала. Они держались за руки и отчего-то казались детьми.

– Как она? – спросил он сестру милосердия, но та пожала плечами и покачала головой.

Инфекция медленно поднималась вверх, захватывая мозг. Иногда Виктория приходила в сознание и становилась совсем прежней, дерзкой и жизнелюбивой, но чаще бредила и металась. Чарлз осторожно вышел, не разбудив сестер.

В полночь Оливия позвала сестру милосердия. У нее болело в груди, и она поняла, что Виктория задыхается.

– Ей трудно дышать, – пояснила она, но Виктория по-прежнему спала.

– Ничего подобного, – возразила сестра, – все как обычно.

Но Оливии было лучше знать. Она положила на лоб Виктории мокрую тряпку, немного приподняла ей голову, и Виктория., очнувшись, улыбнулась.

– Ничего, Олли… не нужно… Эдуар ждет…

– Нет! – вскинулась Оливия, борясь со страхом. Виктория ускользает… А всем все равно! – Не смей. Ты не можешь сделать такое со мной! Черт возьми, Виктория, да борись же!

– Я так устала, – сонно пробормотала сестра. – Не удерживай меня, Олли. Отпусти.

– Ни за что! – прошипела Оливия, всеми фибрами души ощущая, что борется с дьяволом. – Ладно, ладно, молчу… спи…

Оливия сидела рядом, пока Виктория не погрузилась в мирный сон. Кажется, жар спадает. Теперь ей станет легче.

Один раз Виктория открыла глаза и улыбнулась. Они поцеловались, и Виктория шепнула, что любит ее.

– Я тоже тебя люблю.

Оливия положила голову на подушку сестры и провалилась в сон. Ей приснилось, что они совсем маленькие и играют на лугу в Кротоне, а отец смотрит на них и смеется. Все такие счастливые, радостные…

Оливия проснулась утром, но сестра уже отошла. Навсегда. На губах Виктории играла легкая, просветленная улыбка, ее рука еще сжимала ладонь Оливии. Но она больше не встанет. Оливия делала что могла, стараясь оставить сестру на земле. Поздно. Она соединилась с теми, кто покинул их раньше.

Глава 33

Оливия не помнила, как выбралась из госпитальной палатки. Ее пошатывало. Двадцать первого июня тысяча девятьсот шестнадцатого года сестра, половинка ее души, половинка существа, покинула этот мир. Как теперь жить одной? Пусть они долго были в разлуке, но Оливия всегда чувствовала, что Виктория рядом и когда-нибудь они обязательно увидятся. А теперь? Всему конец? Она потеряла Чарлза, лишится детей и навсегда рассталась с единственной сестрой. Как жестоко наказала ее судьба!

Оливии хотелось кричать, биться, просить Викторию забрать ее с собой. Она и дня не проживет без сестры.

И тут откуда-то словно послышался голос Виктории, напоминавшей о своем ребенке.

Оливия направилась к штабу и попросила довезти ее до замка. Выслушав ее объяснения, молодой француз улыбнулся и повел ее к машине. Оказалось, он знал Эдуара и «Оливию», хотя еще не слышал о смерти последней, а у настоящей Оливии не хватило духу ему сказать.

Оказалось, что до замка совсем недалеко, и Оливия сначала хотела разыскать Чарлза, но у нее не было сил ничего объяснять, тем более что она утратила на него все права. Недаром Чарлз заявил, что она больше ничего для него не значит.

Оливия была уже на пути к замку, когда Чарлз решил навестить Викторию. Но сестра милосердия печально покачала головой и показала на пустую койку. Как ни странно, Чарлз в эту минуту не испытывал скорби. Он с самого начала понимал, что Виктория с нетерпением ждет, когда сможет навечно освободиться, и теперь хотел одного: поскорее увидеть Оливию. Пусть они безбожно лгали ему, пусть он оскорблен до глубины души, но Оливия, должно быть, безутешна. Ее нужно немедленно найти.

– Вы видели мою жену… ее сестру? – осведомился он.

Женщина ответила, что она ушла, а ее сестра умерла около семи утра. Чарлз направился в столовую, но Оливию не нашел. К этому времени Оливия уже была в замке и, расспросив прислугу, узнала, что хозяйка сейчас в местечке Туль, в двух часах езды отсюда. Парнишка по имени Марсель, привезший Оливию, согласился доставить ее туда.

Почти всю дорогу она молчала. Марсель, украдкой поглядывая на нее, обнаружил, что она тихо плачет. Он предложил Оливии папиросы, но та отказалась и поблагодарила парнишку. Такой молодой, лет восемнадцать, а уже воюет!

Они поговорили немного о войне и благополучно прибыли в Туль. Оливию послали в маленький домик, где жила графиня. Оливия объяснила, кто она и что ее сюда привело, и графиня, выразив свои соболезнования, повела ее к малышу. Оливье оказался веселым, добродушным светловолосым толстячком, чем-то неуловимо напоминавшим Викторию. Дело было не во внешнем сходстве – ее собственные дети куда больше походили на сестру. Просто он был таким прелестным, милым ребенком и мирно заворковал, когда она взяла его на руки. Он словно знал, что за ним приехали, и Оливия ощутила невероятную тоску – не только по сестре, но и по девочкам.

Графиня попрощалась с ними. Она искренне радовалась, что ребенок будет в безопасности, и строго наказала Марселю быть поосторожнее. Линия фронта то и дело менялась, и в холмах засели снайперы.

На обратном пути Оливия не спускала Оливье с колен, и Марсель, внезапно увидевший что-то слева на краю дороги, резко свернул. Пули едва их не задели.

– Черт! – прошипел Марсель. – Ложитесь!

Оливия немедленно повиновалась, скорчившись на полу машины. Снайпер снова выстрелил, но Марселю удалось уйти. Недалеко началась перестрелка, слышались разрывы снарядов, и они решили переждать. Марсель свернул на проселочную дорогу к старой заброшенной ферме. Он спрятал машину в конюшне, а сами они полезли по приставной лестнице на чердак. Оливия старалась сохранять присутствие духа. Похоже, положение обострилось. Как отсюда выбраться в случае нападения?

Они просидели на ферме весь день, боясь двинуться с места. К счастью, немцы так и не появились. Но они рыскали неподалеку, и покидать конюшню было опасно. Вокруг сплошные поля и негде укрыться. В довершение всего у них не было ни капли воды, не говоря уже о еде.

– Что делать? – нервно прошептала Оливия. Малыш начал плакать, а она была далеко не так храбра, как покойная сестра, и в жизни не предполагала, что ее ждут такие испытания. Правда, ради Виктории и ее ребенка была готова на любой героический поступок.

– Подождем до темноты, – с обеспокоенным видом буркнул Марсель. Больше ничего не оставалось. Но к ночи начался массированный артиллерийский обстрел. Оливия молилась, чтобы немцы не вздумали применить газ.

– Нужно покормить его, – прошептала она. Оливье не ел целый день, и теперь надрывался, требуя мать, кого-то из знакомых или по крайней мере обеда. Но он, похоже, признавал Оливию. Правда, она ничем не могла ему помочь, поскольку давно перестала кормить грудью своих девочек, и кто знает, появится ли молоко.

Поздней ночью они наконец выбрались с чердака. Марсель велел ей подождать, а сам решил отправиться к лагерю пешком и привести помощь. Он посчитал, что Оливии идти слишком рискованно, и уверял, что через два часа будет у своих. Его план казался достаточно резонным, но Оливия страшно боялась, что, если немцы захватят Марселя, они вернутся и убьют ее, а если нет, они с Оливье попросту умрут с голоду. Но пусть даже германцы и расправятся с ней, наверное, у них не хватит духу убить малыша.

Так или иначе выбора у них не было. Марсель ушел, и Оливия долго глядела ему вслед. Он уже почти добрался до крошечной рощицы у конца поля, как раздались выстрелы и парнишка упал лицом вниз. Снайперы даже не позаботились проверить, жив ли он – на это не было ни малейших шансов. Оливия осталась одна с голодным ребенком, не имея представления, как быть дальше. Оставалось терпеть и ждать, пока кто-то из союзников не проедет мимо, или попытаться самой вести машину. Но Оливия даже не знала, как она заводится, и только раз или два садилась за руль!

– И что теперь? – спросила она у Оливье, который наплакался, ослабел и уснул.

Но в шесть утра малыш снова огласил округу требовательными воплями. Ей нечего было дать ему. Они не ели уже восемнадцать часов, и, если немедленно не дать мальчику молока или воды, он может погибнуть.

Она уже решила попробовать самостоятельно добраться до лагеря и, если остановят немцы, объяснить, что она американка. Но Оливия опасалась, что они сначала откроют огонь, а потом начнут допрос, и предпочла остаться. Оливье исходил криком, и она, отчаявшись, приложила его к груди. Малыш удовлетворенно зачмокал. Что ж, по крайней мере немцы не услышат детского плача!

Только к концу этого бесконечного дня она услышала шум моторов. Выглянув в крошечное окошко, она увидела два грузовика. Похоже, это союзники!

Оливия испустила торжествующий вопль и, просунув руку сквозь раму с выбитыми стеклами, лихорадочно замахала. Машины остановились и начали разворачиваться. Оливия, одной рукой прижимая к себе ребенка, спустилась вниз и едва не упала от неожиданности. В первой машине сидела сержант Моррисон, во второй оказались водитель и Чарлз. Когда вчера вечером Оливия не вернулась, Чарлз отправился на поиски.

– Слава Богу, – выдохнула она, благодарно оглядывая всех. Оливия была уверена, что о ней забыли и бросили умирать. Надежда почти оставила ее.

Но Чарлз, ни слова не говоря, уселся в машину. Очевидно, он все еще злился.

– Тебя могли убить, – ледяным голосом процедил он; руки его тряслись. Он провел бессонную ночь, воображая всяческие ужасы. Столько всего на него свалилось! Исповедь сестер, смерть Виктории, ужасы войны, вид несчастных жертв, и Оливия, едва не погибшая в грязной конюшне. Такому мирному человеку, как он, все это нелегко пережить, и теперь он едва ворочал языком от усталости и отупения.

– Прости, – тихо ответила Оливия, пытаясь вынести силу его ненависти. Но как ни странно, ему показалось, что это говорит Виктория. Чарлз даже не успел признаться, как он волновался за нее. Пенни Моррисон запихнула ее в грузовик вместе с ребенком, и они помчались по дороге, успев в лагерь еще до сумерек. Оливия рассказала о смерти Марселя, но оказалось, что его уже нашли. Ночью тело мальчика вместе с еще пятью трупами должны были принести в лагерь.

– Простите, – повторила Оливия сержанту, прося прощения за Марселя, за войну, за Викторию и за взгляд Чарлза. Теперь она знала: он никогда не простит.

При первой возможности она побежала в столовую кормить ребенка, а Чарлз отправился в штаб, чтобы попробовать заказать билеты на судно, отплывающее из Бордо. Назавтра были назначены похороны Виктории, но Оливия словно оцепенела и ничего не ощущала.

Похоронная церемония оказалась совсем скромной. Священник пробормотал несколько слов, тело лежало в простом сосновом гробу, а на могиле не поставили даже таблички, только маленький белый крест, как тысячи других. Оливия надеялась только, что сестра упокоилась рядом с Эдуаром. Но сама она была так потрясена, что даже не могла плакать. Сегодня хоронят ее, часть ее души, часть разума, часть сердца. Что она теперь без сестры? Так, пустая оболочка…

И вот теперь сестру опускают в землю, а она держит сына Виктории, который смотрит на происходящее круглыми непонимающими глазенками. Он наелся и всем доволен. И не знает, что видит мать в последний раз.

Чарлз неотрывно смотрел на Оливию. Он с ума сходил от беспокойства за нее, но та, из чистой гордости, не подпускала его к себе. Они держались словно чужие и почти не разговаривали.

Наконец Оливия положила на могилу маленький белый цветочек и, плача, отошла. Она задыхалась от горя и тоски. Все потеряно. Все на свете: сестра, любимый, дочери. Но страшнее всего гибель сестры, сводившая ее с ума, терзавшая, будто незаживающая рана. Вынести все это не было никаких сил.

Они медленно направились к центру лагеря, и, прежде чем Чарлз успел сказать что-то, Оливия исчезла в палатке, откуда не выходила до вечера. Чарлз спрашивал о ней, но усталые, измученные люди отмахивались от него. Последнее время в лагере был большой приток новых волонтеров, и многие действительно не знали ни Викторию, ни Оливию.

Сестры милосердия взяли ребенка у Оливии, и остаток дня она лежала и плакала. И не желала ни с кем разговаривать, даже с Чарлзом. В памяти еще были свежи его безжалостные слова и презрительный взгляд.

Наутро они выехали в Бордо. На прощание Оливия поблагодарила сержанта Моррисон и всех сестер милосердия. У Дидье в глазах стояли слезы. Он нежно поцеловал ребенка и сказал, что никогда не забудет ни его, ни Викторию. Люди махали им вслед, а ведь Оливии даже были неизвестны их имена. Беда в том, что даже это теперь не играло роли.

К вечеру они оказались в Бордо и до полуночи просидели в вестибюле маленького отеля, ожидая, когда можно будет подняться на борт корабля. Багажа у них почти не было, и Оливия только купила кое-что для малыша. Скорее бы добраться домой. Оливье заменит ей целый мир, семью, сестру. Она продолжала прикладывать его к груди, и неожиданно случилось чудо: у нее снова появилось молоко. Пусть Оливье всего лишь племянник, а не сын – он все равно прощальный подарок Виктории, и тем драгоценнее для нее.

– Что ты будешь с ним делать? – спросил Чарлз. Они отплыли из Нью-Йорка всего две Недели назад, а казалось, прошла вечность.

– Возьму с собой в Кротон.

– Ты собираешься там жить? – вежливо осведомился он, и Оливия кивнула.

– Наверное.

Больше он не сказал ни слова, и остальное время оба молчали.

На этот раз у них было две каюты. На этом настоял Чарлз, решив, что так будет приличнее. Они путешествовали как мистер Чарлз Доусон и мисс Оливия Хендерсон с племянником. Они почти не виделись. Он все еще зализывал раны, нанесенные самолюбию, и держался на расстоянии. Чувствуя это, Оливия не выходила из каюты, а если и выходила, то старалась не натыкаться на него.

Чарлз тем временем непрестанно думал о Виктории и о ее предсмертном разговоре с ним. Она права, права во всем. Каким ужасным ударом явилась для Оливии кончина сестры! Неизвестно, сумеет ли Оливия жить без нее. Истерзанные души, разбитое сердце…

Но как же они все-таки решились на обман? Заставить Оливию жить с ним как с мужем целый год! Может, он и в самом деле подсознательно чувствовал все, но не хотел видеть истину? Ведь были же моменты, когда он подозревал что-то, но вынуждал себя выбрасывать из головы тревожные мысли, потому что так легче.

Он понял также, что Виктория уговорила сестру согласиться, обещая, что Чарлз к ней не притронется. И так оно и случилось бы, если бы все не изменилось в один прекрасный день… потому что она была такой нежной… милой… И он страстно хотел ее.

Пусть они не были женаты, но таких чувств он не испытывал ни к одной женщине. И ни с одной женщиной.

Чарлз вспомнил утро, когда родились близнецы. Странно, что дети Оливии и Виктории появились на свет в один день, если учесть разницу во времени. Все это было настолько странно и запутанно, так трудно понять, где начинается одно и кончается другое, где правда, а где ложь, где любовь, а где желание… Он в самом деле опасался дать волю своим чувствам к Виктории и не подпускал ее близко. Отказывался открыть душу. Но с Оливией все оказалось по-другому. Он прожил по году с каждой сестрой, и если первый был сплошным безумием, второй – истинным раем, и теперь стало ясно, какую из женщин он любил и хотел видеть своей женой.