Габриель Аллон - Под конвоем лжи

Запустив руку в нагрудный карман пиджака, Бутби вынул сложенный вчетверо листок бумаги и протянул его Вайкери. Это был тот самый меморандум с предупреждением об опасности со стороны вновь обнаруженной шпионской сети, который он вручил Бутби несколько недель тому назад. В верхнем левом углу стоял штамп «К ИСПОЛНЕНИЮ», а рядом были неразборчиво нацарапаны две буквы: «ББ». Бутби сразу же забрал бумагу у Вайкери и передал ее Пеликану.

Пеликан впервые пошевелился. Он положил записку Вайкери на стол и включил свет. Вайкери, стоявший рядом, разглядел, как его глаза за затемненными стеклами напряженно прищурились. Пеликан вынул из кармана изготовленную в Германии фотокамеру — ту самую, которую получил от Шелленберга в 1940 году, — и старательно сделал десять фотографий документа, каждый раз меняя экспозицию или ракурс, как это делают профессионалы, чтобы среди десяти снимков наверняка получился хотя бы один. После этого он поднял аппарат и навел объектив на Хоука. Дважды щелкнул затвор, и Пеликан убрал камеру в карман.

— Вечером Пеликан отправляется в Лиссабон, — пояснил Бутби. — Шелленберг и его друзья потребовали встречи. Мы предполагаем, что они собираются серьезно поговорить с ним на интересующие их темы. Но перед тем, как немцы примутся за допрос, Пеликан отдаст им эту пленку. Когда Шелленберг в следующий раз отправится в Тиргартен на прогулку верхом в обществе Канариса, Шелленберг расскажет ему об этом. Канарис и Фогель примут эту информацию за доказательство того, что те данные, которые мы засылаем им через «Литавры», драгоценнее чистого золота и что их агент пребывает в полном здравии и безопасности. Зато британские разведслужбы находятся в панике. Следовательно, присылаемая Анной Штайнер информация об операции «Шелковица» должна быть истинной. Вы успеваете следить за моей мыслью, Альфред?

* * *

Вайкери и Бутби ушли первыми. Бутби двигался впереди, Вайкери — снова за ним. Спускаться по лестнице в темноте оказалось еще труднее, чем подниматься. Вайкери пришлось дважды вытягивать руку и хвататься за облаченное в мягкое кашемировое пальто плечо Бутби. Кот появился на том же самом месте и снова зашипел и зафыркал на них из угла. Вонь стояла та же самая, лишь порядок чередования запахов изменился. В конце концов они добрались до первого этажа. Вайкери ощутил под подошвами ботинок замызганный линолеум вестибюля. Бутби толчком распахнул дверь. Вайкери вышел следом и сразу почувствовал на лице дождевые капли.

Ему не удалось припомнить, когда еще он был настолько счастлив от того, что покинул помещение. Направляясь к автомобилю, он искоса следил за Бутби, который, в свою очередь, следил за ним. Вайкери казалось, что он только что побывал в Зазеркалье. Ему устроили наглядную экскурсию по глубоко секретному миру обмана, о существовании которого он никогда не догадывался. Вайкери забрался в автомобиль. Бутби сел рядом с ним и закрыл дверь. Сначала они ехали по Кингслэнд-род, а потом свернули на юг к реке. Вайкери лишь однажды взглянул на Бутби и быстро отвел глаза. Бутби казался чрезвычайно довольным собой.

— Вы не были обязаны показывать мне все это, — сказал Вайкери. — Почему же вы так поступили?

— Потому что мне так захотелось.

— А как же с вашим принципом необходимого и достаточного информирования? У меня не было никакой необходимости знать об этом. Вы вполне могли переправить мою записку Шелленбергу, ничего не говоря мне об этом.

— Совершенно верно.

— Так все же, зачем вы это сделали? Чтобы произвести на меня впечатление?

— В некотором смысле да, — согласился Бутби. — Своим предложением оставить Кэтрин Блэйк на свободе вы тоже произвели немалое впечатление на очень многих людей, включая меня. Я понял, что недооценил вас, Альфред, — вашу рассудочность и вашу жестокость. Нужно быть мерзавцем с ледяным сердцем, чтобы загнать Питера Джордана обратно в спальню, да еще с портфелем, полным бумаг, сочиненных для «двойного креста». Я хотел показать вам следующий, более высокий уровень игры.

— Вот как, оказывается, вы относитесь к этому, сэр Бэзил. Как к игре?

— Не просто игре, Альфред, а Игре.

Бутби улыбнулся. Улыбку можно было считать его самым могучим оружием. Вайкери, продолжавший всматриваться в лицо шефа, представил себе, как он с точно такой же улыбкой уверяет свою жену Пенелопу, что с его последним мелким любовным увлечением покончено раз и навсегда.

* * *

Операция «Литавры» требовала непрерывного поддержания иллюзий, а для этого Вайкери следовало проводить большую часть времени в своем тесном кабинете на Сент-Джеймс-стрит. Как-никак, они старались убедить абвер, а также и своих собственных соратников в том, что Вайкери все еще продолжает поиски немецкого агента, получившего доступ к сверхсекретным документам. Закрыв дверь, он сел за стол. Ему было крайне необходимо хоть немного поспать. Он положил голову на стол, как это делают во время лекций подгулявшие накануне студенты, и закрыл глаза. И сразу же очутился в грязной квартирке в Хокстоне. Он видел перед собой Пеликана и Хоука. Он видел маленьких мальчиков, играющих в замусоренном переулке, видел их бледные лица и тощие от постоянного недоедания ножки, торчащие из шортов. Он видел дохлую моль, крылышки которой уже рассыпались в пыль, а тельце еще не успело. Он слышал органную музыку, гулко разносившуюся по огромному собору. Он думал о Матильде; чувство вины за то, что он не приехал на ее похороны, снова нахлынуло на него и словно кипятком обожгло шею и щеки.

Проклятье. Почему я не могу выкинуть все это из головы хотя бы на несколько минут и чуть-чуть поспать?

Затем ему представился Бутби, расхаживающий по тесной комнатушке и излагающий историю Хоука и Пеликана и той сложной интриги, в которую он втянул Вальтера Шелленберга. Он понял, что никогда не видел Бутби более счастливым: Бутби, вернувшийся на некоторое время к полевой работе, окруженный своими агентами, Бутби, с удовольствием пьющий мерзкий кофе из захватанной эмалированной кружки. Он понял, что недооценивал Бутби или, что было бы точнее, был введен им в заблуждение. Но точно так же пребывало в заблуждении и все управление. Бутби был выдуманной фигурой. Комический бюрократ, красующийся в своем роскошном кабинете, устанавливающий дурацкие правила, выдумавший красную и зеленую лампы над дверью, больше всего на свете страшащийся влажных кругов от стаканов на его драгоценной мебели, — такого человека на самом деле не было. Бэзил Бутби был вовсе не таким. Бэзил Бутби не был никчемным бумагомарателем, Бэзил Бутби был руководителем сети агентов. Лжец. Манипулятор. Обманщик. Вайкери, медленно погружавшийся в дремоту, подумал, что теперь ненавидит Бутби немного меньше. Впрочем, одна вещь сильно беспокоила его. Почему Бутби решил приоткрыть завесу? И почему он сделал это именно сейчас?

Вайкери чувствовал, что его охватывает сон без всяких сновидений. Издали донесся звон «Большого Бена»[37], пробившего десять часов. Звон стих, и лишь телетайпы стрекотали за закрытой дверью. Он хотел спать, и спать, и спать. Он хотел забыть обо всем этом — пусть даже всего на несколько минут. Но прошло совсем немного времени, и он почувствовал, что его покачивает — сначала мягко и осторожно, а потом посильнее. Затем до его сознания дошел звук молодого девичьего голоса — сначала полушепотом, а потом громче и уже с тревогой.

— Профессор Вайкери... Профессор Вайкери... Проснитесь, пожалуйста... Профессор Вайкери... Вы меня слышите?

Вайкери, не поднимая головы, лежавшей на скрещенных руках, открыл глаза. На мгновение ему представилось, что это Элен. Но это была всего лишь Пруденс, ангелоподобная блондинка из машбюро.

— Простите, пожалуйста, что бужу вас, профессор. Но там звонит Гарри Далтон, и он говорит, что дело срочное. Давайте, я принесу вам горячего чаю, бедный вы наш.

Глава 41

Лондон

Кэтрин Блэйк вышла из дома без нескольких минут одиннадцать. Шел холодный моросящий дождь, но непроглядно-темное небо предвещало скорое ухудшение погоды. До свидания с Нойманном оставалось еще три часа. В такие мрачные дни, как сегодня, ее часто подмывало отказаться от своих ритуальных путешествий по Лондону и направиться прямо к месту встречи. Эти путешествия представляли собой монотонный изматывающий труд — непрерывно петлять, то и дело останавливаться, проверяя, нет ли «хвоста», вскакивать на ходу и выскакивать из отъезжающих вагонов метро, ездить на такси и в автобусах. Но это было необходимо, особенно теперь.

Она остановилась около двери, якобы завязывая шарф на горле, а на самом деле чтобы окинуть взглядом улицу. Тихое воскресное утро, машин мало, магазины еще не открывались. Работало только кафе на противоположной стороне улицы. За столиком у окна сидел лысый мужчина, читал газету. Он на мгновение поднял голову, перевернул страницу и снова уставился в газету.

Перед кафе с полдюжины человек ждали автобуса. Кэтрин взглянула на лица и подумала, что уже видела одного из них, возможно, на автобусной остановке, возможно, где-нибудь еще. Она обвела взглядом окна квартир противоположного дома. Если они начнут следить за тобой, то будут использовать для этого стационарный пункт, скорее всего квартиру или комнату над магазином. Она повнимательнее всмотрелась в окна, пытаясь заметить какие-нибудь изменения, лица каких-нибудь людей, рассматривающих ее. Но так ничего и не заметила. Покончив с шарфом, она раскрыла зонтик и направилась по улице под дождем.

В первый автобус она села на Кромвель-род. Он был почти пуст: пара престарелых леди; старик, непрерывно что-то бормотавший себе под нос, и какой-то щуплый, плохо выбритый замухрышка в промокшем плаще, читавший газету. Кэтрин вышла на углу Гайд-парка. Человек с газетой вышел тоже. Кэтрин направилась в парк. Мужчина с газетой поплелся в противоположном направлении, в сторону Пиккадилли. Что там Фогель говорил о филерах МИ-5? Люди, мимо которых ты спокойно пройдешь на улице, и даже не обернешься ни разу и через минуту не узнаешь. Если бы Кэтрин пришлось набирать филеров для службы в МИ-5, то она выбрала бы этого мужчину с газетой.

Она прошла на север по неширокой аллее, тянувшейся параллельно Парк-лейн. Дойдя до северного края парка, вдоль которого шла Бейсуотер-род, она развернулась и вновь направилась к углу Гайд-парка. Там она снова изменила направление и еще раз дошла до северного края парка. Теперь она была уверена, что пешком за нею никто не следовал. Пройдя немного по Бейсуотер-род, она остановилась перед почтовым ящиком и бросила в щель пустой неподписанный конверт, чтобы еще раз провериться. Ничего подозрительного. Облака сгустились еще больше, дождь усилился. Она остановила такси и велела водителю ехать в Стоквелл.

Кэтрин расположилась на заднем сиденье и смотрела на струйки дождя, бегущие по стеклам. Когда машина проезжала по мосту Баттерси, ее ощутимо качало от порывов ветра. Машин на улицах было все так же мало. Кэтрин обернулась и посмотрела в маленькое заднее окошко. Позади, на расстоянии ярдов двести, следовал черный фургон. Она разглядела двух человек в кабине.

Кэтрин повернулась вперед и заметила, что таксист смотрел на нее в зеркальце заднего вида. Их глаза на мгновение встретились, и он тут же вновь сосредоточился на дороге. Кэтрин рефлекторным движением запустила руку в сумочку и прикоснулась к рукояти стилета. Такси свернуло в улицу, вдоль которой по обеим сторонам тянулись мрачноватые, похожие, как близнецы, викторианские дома. Здесь почему-то не было ни души: ни машин, ни пешеходов на тротуарах. Кэтрин снова обернулась. Черный фургон исчез.

Она почувствовала, что напряжение отпускает ее. Сегодняшняя встреча была для нее очень важной. Она хотела узнать, что ответил Фогель на ее просьбу об эвакуации из Англии. В глубине души она очень сожалела о том, что ее пришлось послать. Да, она чувствовала, что МИ-5, несомненно, напала на ее след — она допустила несколько ужасных ошибок. Но в то же время она получила доступ к потрясающим документам из сейфа Питера Джордана. Не далее как вчера вечером она сфотографировала документ, украшенный мечом и щитом — эмблемой ГШСЭС — со штампом «ВЫСШАЯ СЕКРЕТНОСТЬ». Было вполне возможно, что ей удалось проникнуть в тайну вторжения. Она не могла быть в этом уверена, поскольку проект, возглавляемый Питером Джорданом, являлся лишь одним из фрагментов гигантской сложной загадки. Но для Берлина, для людей, которые трудились над тем, чтобы собрать воедино все кусочки единой картины, информация, добытая ею в сейфе Питера Джордана, могла оказаться неоценимой, дороже чистого золота. Она чувствовала, что ей хотелось продолжать это занятие, но сама не понимала почему. Это было совершенно нелогично. Она никогда не хотела быть шпионкой; Фогель шантажом заставил ее взяться за эту работу. Она никогда не чувствовала в себе великой преданности Германии. Вообще-то Кэтрин не испытывала никакой преданности ни к кому и ни к чему и сама считала, что именно это и делало ее хорошим агентом. Хотя этим дело не ограничивалось. Фогель всегда называл это игрой. Да, она глубоко втянулась в игру. Ей нравилось противостояние между нею и остальным миром, являвшееся обязательной принадлежностью игры. И она хотела одержать в ней победу. Она хотела выведать тайну вторжения вовсе не для того, чтобы Германия смогла выиграть войну и нацисты захватили власть в Европе на следующее тысячелетие. Это нужно было ей для того, чтобы доказать, что она самая лучшая, лучше, чем все те бездарные идиоты, которых абвер засылал в Англию. Она хотела доказать Фогелю, что умела играть в его игры лучше, чем он сам.

Такси остановилось.

— Вы уверены, что вам нужно именно сюда? — спросил водитель, обернувшись к ней.

Кэтрин посмотрела в окно. Они остановились между двух рядов частично заброшенных и кое-где разбомбленных складов. Улица была пуста. Если кто-то и следил за нею, то он никак не смог бы появиться здесь незамеченным. Она расплатилась с водителем и вышла. Такси уехало. Через несколько секунд на улице появился черный фургон с двумя мужчинами в кабине, проехал мимо нее и скрылся за поворотом. Вход на станцию метрополитена находился совсем рядом. Кэтрин раскрыла зонтик, быстро дошла до станции и купила билет до Лестер-сквер. Когда она спустилась на платформу, поезд уже готов был тронуться. Она вошла в вагон — двери закрылись у нее за спиной — и села на свободное место.

* * *

Хорст Нойманн стоял в парадном дома около Лестер-сквер и ел рыбу с жареным картофелем из газетного кулька. Сунув в рот последний кусок рыбы, он почувствовал, что его подташнивает. И в ту же самую секунду он заметил, что на площади среди небольшой группы пешеходов появилась Кэтрин. Он смял промасленную газету, кинул ее в урну и зашагал следом. Через минуту он поравнялся с нею. Кэтрин глядела прямо перед собой, как будто понятия не имела, что Нойманн идет рядом с нею. Почти не шевеля рукой, она вложила в его ладонь пакетик с кассетами. Он так же безмолвно отдал ей маленький клочок бумаги. После этого они отдалились друг от друга. Нойманн сел на скамью и проводил Кэтрин взглядом.

— И что же потом случилось? — спросил Альфред Вайкери.

— Она вошла на станцию метро «Стоквелл», — сказал Гарри. — Мы послали туда человека, но она уже села в поезд и уехала.

— Проклятье, — пробормотал сквозь зубы Вайкери.

— На станции «Ватерлоо» мы подсадили нашего человека в поезд, и он снова прицепился к ней.

— Сколько времени она оставалась одна?

— Около пяти минут.

— Больше чем достаточно, чтобы встретиться с агентом.

— Боюсь, что так, Альфред.

— И что же дальше?

— Все как обычно. Часа полтора таскала наблюдателей по всему Вест-Энду. В конце концов зашла в кафе и дала нам получасовой перерыв. Оттуда направилась на Лестер-сквер, перешла площадь и отправилась домой, к себе в Эрлс-корт.

— Были контакты с кем-нибудь?

— Если и были, то мы их не зарегистрировали.

— А на Лестер-сквер?

— Наблюдатели тоже ничего не заметили.

— Почтовый ящик на Бейсуотер-род?

— Мы изъяли содержимое. На самом верху лежал пустой конверт без адреса. Она подходила к ящику только для того, чтобы лишний раз проверить, не вырос ли у нее «хвост».

— Черт возьми, она настоящий мастер.

— Да, ведет себя очень профессионально.

Вайкери сложил пальцы домиком и с силой сжал.

— Я не думаю, Гарри, что она бегает по городу только потому, что любит свежий воздух. Она или сделала закладку в каком-то тайнике, или встретилась с агентом.

— Должно быть, пока ехала в поезде, — предположил Гарри.

— Они могли встретиться где угодно, — сказал Вайкери и добавил, с силой стукнув кулаком по столу: — Черт возьми!

— Нам нужно просто таскаться за нею и больше ничего. Рано или поздно она допустит ошибку.

— Я бы не стал на это слишком рассчитывать. К тому же, чем дольше мы будем держать ее под непрерывным наблюдением, тем больше вероятность, что она обнаружит «хвост». А если она его обнаружит...

— ...мы погибли, — сказал Гарри, закончив мысль Вайкери.

— Совершенно верно, Гарри. Мы погибли.

Вайкери еще раз стиснул сложенные пальцы, разнял руки и длинно и громко зевнул.

— Вы говорили с Грейс?

— Да. Она искала эти имена всеми способами, какие только могли прийти ей в голову. Но так ничего и не нашла.

— Что насчет Брума?

— То же самое. Это не кличка какого-нибудь агента и не обозначение операции. — Гарри некоторое время смотрел на Вайкери. — Может быть, вы мне объясните, зачем вам понадобилось, чтобы Грейс проверяла эти имена?

Вайкери поднял голову и встретился взглядом с Гарри.

— Если я это сделаю, вы, скорее всего, сочтете меня сумасшедшим. Всего-навсего подозрение, да к тому же и не оправдавшееся. — Он посмотрел на часы и снова зевнул. — Пора идти докладывать Бутби и получать следующую партию материалов по «Литаврам».

— Значит, мы продолжаем?

— Если Бутби не решит иначе, то да.

— Что вы планируете на сегодняшний вечер?

Вайкери с усилием поднялся на ноги и напялил плащ.

— Я подумал, что обед с танцами в клубе «Четыреста» должен позволить хорошо отвлечься. Мне нужно, чтобы кто-нибудь находился там внутри, чтобы следить за ними. Почему бы вам не попросить Грейс составить вам компанию? По крайней мере, вы сможете приятно провести вечер за казенный счет.

Глава 42

Берхтесгаден

— Я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы эти мерзавцы ехали перед нами, а не позади, — мрачно проворчал Вильгельм Канарис, когда большой черный «Мерседес» выкатился на белую бетонную автостраду, ведущую к существовавшей еще с шестнадцатого столетия крошечной деревне Берхтесгаден. Фогель повернулся и взглянул в заднее окно. Следом за ними в таком же автомобиле ехали рейхсфюрер Генрих Гиммлер и бригадефюрер Вальтер Шелленберг.

Фогель отвернулся и уставился в боковое окно. Снег бесшумно сыпался на живописную деревню. В своем мрачном настроении Фогель подумал, что этот вид больше всего похож на дешевую открытку: «Приезжайте в прекрасный Берхтесгаден! Обитель фюрера!» Он был раздражен тем, что его вытащили с Тирпитц-уфер, да еще в такое напряженное время. «Почему Гитлеру нельзя было остаться в Берлине, как всем остальным? — думал он. — Он все время куда-нибудь прячется, то в свое Вольфшанце в Растенбурге, то на баварских горах в Альдернесте».

В конце концов Фогель решил, что попытается извлечь из поездки хоть какую-то пользу: он хотел пообедать и провести ночь с Гертрудой и девочками. Они жили у матери Труды в деревне, находившейся всего в двух часах езды от Берхтесгадена. Мой бог, как же давно он их не видел! Один день на Рождество и перед этим еще два дня в октябре. Она сказала ему, что приготовит на обед тушеную свинину с картофелем и капустой, и своим особым игривым голосом пообещала доставить много телесных радостей на ковре перед камином — когда дети и родители разойдутся по своим кроватям. Труда всегда любила заниматься любовью в каких-нибудь не слишком безопасных местах. Вероятно, мысль о том, что туда могут войти, щекотала ей нервы и усиливала удовольствие. Действительно, двадцать лет тому назад, когда он был студентом и учился в Лейпциге, в этих развлечениях существовала своя прелесть. Но Фогеля они давно уже не забавляли. Виновата в этом была она и сделала это намеренно, чтобы наказать его за то, что он оправил ее в Англию.

Смотри на меня и вспоминай, когда будешь со своей женой.

«Мой бог, — одернул себя Фогель, — зачем мне сейчас думать об этом?» Он умел скрывать свои чувства от Гертруды точно так же, как скрывал и все остальное. Он не был прирожденным лжецом, но сумел хорошо овладеть этим искусством. Гертруда до сих пор считала, что он служит личным юридическим консультантом Канариса. Она понятия не имела, что ее муж руководит самой засекреченной сетью шпионов абвера, внедренных в Великобританию. Как обычно, он солгал ей и о том, что он должен был делать сегодня. Труда думала, что он приехал в Баварию по какому-то из обычных поручений Канариса, и никак не могла даже представить себе, что ему предстояло подняться на гору Келштайн, чтобы лично доложить фюреру о том, как враг планирует вторгнуться во Францию. Фогель боялся, что она захочет расстаться с ним, если узнает правду. Он слишком много лгал ей, слишком долго продолжался этот обман. Она никогда не станет доверять ему снова. Он часто думал, что будет легче рассказать ей об Анне, чем признаться в том, что он был одним из организаторов шпионажа против врагов Гитлера.

Канарис, между тем, кормил бисквитами своих собак. Фогель поглядел на него, затем отвел взгляд. Неужели это и в самом деле возможно? Неужели человек, который оторвал его от ставших бесполезными занятий юриспруденцией и сделал одним из самых умелых шпионов абвера, — предатель? Да, Канарис никогда не делал даже попыток скрыть свое презрение к нацистам — чего стоили его неоднократные отказы вступить в партию и непрерывные саркастические замечания о Гитлере... Но что, если презрение действительно перешло на следующую ступень и превратилось в предательство? Если Канарис действительно был предателем, то последствия для сетей абвера, развернутых в Великобритании, должны были оказаться самыми плачевными: Канарис имел возможность предать всех. «Если Канарис действительно предатель, — размышлял Фогель, — то почему же такая значительная часть сетей абвера в Англии продолжает функционировать?» Это была полная бессмыслица. Если бы Канарис сдал свои сети, то британцы смогли бы выловить всех за одну ночь. Тот простой факт, что значительная часть немецких агентов, направленных в Англию, все еще оставалась на свободе и продолжала работу, мог послужить убедительным доказательством благонадежности Канариса.

Теоретически собственная сеть Фогеля обладала определенным иммунитетом от предательства. Согласно имевшейся между ними договоренности, Канарис получал лишь самую общую и достаточно неопределенную информацию о системе V. Агенты Фогеля не имели контактов с другими агентами. Они пользовались собственным шифром для радиопередач, имели особые процедуры свидания и отдельные линии финансирования. К тому же Фогель сохранил независимость от Гамбурга — центра контроля за работой английских сетей. Он хорошо помнил, каких идиотов сам Канарис и многие из его оперативных работников засылали в Англию, особенно летом 1940 года, когда казалось, что вторжение в Великобританию начнется если не завтра, то послезавтра и Канарис решил плюнуть на все предосторожности. Эти агенты отправлялись туда практически необученными и без денег. Фогель знал, что некоторым из них выдавались сущие гроши — двести фунтов на все про все, — потому что абвер и Генеральный штаб не сомневались, что разгромить Великобританию будет так же легко, как Польшу и Францию. В большинстве своем те агенты были действительно ненормальными, вроде этого ничтожества Карла Бекера — извращенца, обжоры и пьяницы, включившегося в шпионские игры только ради денег и любви к приключениям. Фогель не раз задумывался над тем, как такому человеку удалось не попасть в лапы английской контрразведки. Фогель не любил авантюристов. Он не доверял ни одному из тех, кто высказывал желание оправиться в тыл врага, чтобы заняться там шпионажем: такое желание могло возникнуть только у дурака. А из дураков получаются плохие агенты. Фогель соглашался работать только с теми людьми, которые обладают складом характера и умственными способностями, позволяющими им быть хорошими шпионами. Все остальные составляющие — мотивацию, профессиональную подготовку, готовность и умение при необходимости прибегнуть к насилию — он мог им обеспечить.

По мере того как машина поднималась все выше по извилистой Келштайнштрассе, становилось все холоднее и холоднее. Мотор автомобиля надсадно взревывал, шины то и дело проскальзывали на обледеневшей дороге. Вскоре «Мерседес» остановился перед огромными бронзовыми воротами, преграждавшими въезд в искусственную пещеру, вырытую в основании горы Келштайн. Группа охранников в форме СС быстро проверила документы, потом старший нажал кнопку, и ворота открылись. Автомобиль въехал в длинный туннель. Полированный мрамор, которым были облицованы стены, ярко сверкал в свете ламп декоративных бронзовых фонарей.

Прибывших поджидал знаменитый личный лифт Гитлера. Он больше походил на маленький гостиничный номер с шикарным ковром, глубокими кожаными креслами и столиком с несколькими телефонами. Фогель и Канарис подошли к нему первыми. Канарис сел и поспешно закурил сигарету, чтобы к приходу Гиммлера и Шелленберга кабина заполнилась дымом. Пока лифт возносил гостей фюрера в Оберзальцберг, расположенный на шесть тысяч футов выше Берхтесгадена, все четверо сидели молча, неподвижно глядя перед собой, лишь Гиммлер, плохо переносивший табачный дым, время от времени прикрывал рот затянутой в перчатку рукой и деликатно покашливал.

От быстрого подъема у Фогеля заложило уши. Он украдкой разглядывал своих спутников, троих высших руководителей внешних и внутренних спецслужб Третьего рейха — неудавшегося птицевода, сексуального извращенца и суетливого маленького адмирала, который вполне мог оказаться предателем. И в руках именно этих людей пребывало будущее Германии.

«Да поможет нам Бог», — в который раз подумал Фогель.

* * *

Личный телохранитель Гитлера, одетый в эсэсовскую форму белокурый гигант, являвший собой истинный образец нордической расы сверхчеловеков, проводил их в салон. Фогель, обычно остававшийся безразличным к красотам природы, был на сей раз потрясен великолепием открывшейся панорамы. Внизу были видны шпили соборов раскинувшегося на холмах Зальцбурга, города, в котором родился Моцарт. А рядом с Зальцбургом возвышалась Унтерсберг, гора, в которой, согласно легенде, великий император Фридрих Барбаросса дожидался времени, когда ему нужно будет восстать и вернуть славу Германии. Помещение, в которое они попали, было размерами пятьдесят на шестьдесят футов. К тому моменту, когда Фогель добрался до меблированной части комнаты, размещавшейся рядом с горящим камином, у него уже кружилась голова от высоты. Он пристроился на краешке кушетки и обвел взглядом стены.

Они были сплошь увешаны огромными живописными полотнами и гобеленами. Фогель смотрел на собрание фюрера и восхищался. Он был уверен, что картина с изображением нагой женщины принадлежала кисти Тициана, пейзаж был написан Спицвегом, а древнеримские руины — Паннини. Имелся там и большой бюст Вагнера, и высокие массивные часы, увенчанные бронзовым орлом. Слуга бесшумно налил кофе для гостей и чай для Гитлера. В следующее мгновение двери распахнулись, и в комнату своими торопливыми мелкими шажками вошел, почти вбежал Адольф Гитлер. Канарис, как обычно, последним поднялся на ноги. Фюрер жестом разрешил всем сесть, а сам остался стоять, чтобы иметь возможность по своему обыкновению расхаживать по комнате.

— Капитан Фогель, — без предисловий начал Гитлер, — насколько я понимаю, ваш агент в Лондоне предпринял еще одно удачное действие.

— Мы верим, что это так, мой фюрер.

— В таком случае, прошу вас раскрыть нам эту тайну. Под пристальным взглядом охранника из СС Фогель открыл портфель.

— Наш агент раздобыл еще один замечательный документ. Он дает нам некоторые дополнительные сведения о природе операции «Шелковица». — Фогель замялся на секунду. — Теперь мы можем с намного большей уверенностью предсказать, какую роль операция «Шелковица» должна будет сыграть во время вторжения.

Гитлер кивнул:

— Прошу вас, продолжайте, капитан Фогель.

— Основываясь на вновь полученных данных, мы полагаем, что операция «Шелковица» — это обеспечение дополнительного зенитного прикрытия. Оно будет развернуто вдоль французского побережья для того, чтобы максимально усилить защиту от атак Люфтваффе в первые, самые опасные для противника часы вторжения. — Фогель снова запустил руку в портфель. — Опираясь на эскизы чертежей, имевшиеся во вражеских документах, наши аналитики набросали возможную схему этого сооружения. — Фогель выложил чертеж на стол. Шелленберг и Гиммлер с видимым интересом уставились на лист бумаги.

Гитлер отошел к окну и стоял там, глядя на горы. Он считал, что здесь, в Бергхофе, где он был возвышен над миром, ему лучше всего думается.

— И где же, по вашему мнению, враг намерен разместить эти свои зенитные комплексы, капитан Фогель?

— В планах, добытых нашим агентом, определенных указаний на это не имеется, — ответил Фогель. — Но, исходя из прочих сведений, собранных абвером, было бы логично предположить, что «Шелковица» предназначена для Кале.

— А как же ваша прежняя теория об искусственной гавани в Нормандии?

— Она была, — Фогель снова замялся, подбирая верное слово, — предварительной, моей фюрер. Я поторопился с выводами. Вынес приговор, не располагая полным комплектом доказательств. Я юрист по образованию, мой фюрер, и надеюсь, что вы простите мою метафору.

— Нет, капитан Фогель, я уверен, что вы были правы именно в первый раз. Я уверен, что «Шелковица» — это искусственная гавань. И я уверен, что она предназначена для Нормандии. — Гитлер отвернулся от окна и посмотрел на свою внимательную аудиторию.