Габриель Аллон - Под конвоем лжи

Часть занятий проводил с Нойманном лично Фогель. Иногда он передоверял эту обязанность своему помощнику Вернеру Ульбрихту. Нойманн в шутку называл его Ватсоном, и Ульбрихт принимал это фамильярное обращение с благосклонностью, какой трудно было от него ожидать. Под вечер, когда на заснеженные окрестности фермы опускались лиловые сумерки, Нойманну предоставляли сорок пять минут для пробежек. Первые три дня ему разрешали бегать в одиночку, но, начиная с четвертого, когда его голова уже была напичкана тайнами Фогеля, его сопровождал на расстоянии открытый легковой автомобиль с охраной.

Вечера полностью присвоил себе Фогель. После совместного со всей группой ужина в кухне сельского дома Фогель вел Нойманна в кабинет и читал ему лекции у горящего камина. Он никогда не пользовался какими-либо записями; Нойманн сразу понял, что Фогель одарен редкостной памятью. Фогель рассказал ему о Шоне Догерти и условленной с тем процедуре высадки. Он рассказал и об агенте по имени Кэтрин Блэйк, и об американском офицере по имени Питер Джордан.

Каждый вечер Фогель проводил со своим учеником нечто вроде экзамена и лишь после этого приступал к изложению новых фактов. Несмотря на кажущуюся непринужденность сложившейся в сельском доме атмосферы, он никогда не изменял своего одеяния: темный костюм, белая рубашка и темный галстук. Его голос звучал на редкость противно и больше всего походил на скрип старой ржавой тачки, но Фогель накрепко приковывал внимание Нойманна своей уверенностью и точностью формулировок. На шестой вечер Фогель, довольный успехами ученика, даже разрешил себе улыбнуться, хотя тут же прикрыл лицо правой рукой, стесняясь своих никуда не годных зубов.

«В Гайд-парк войдете с севера, — напомнил ему Фогель во время их последней встречи. — С Бейсуотер-род. — Сейчас Нойманн именно так и поступил. — Пройдите по аллее к деревьям, окаймляющим озеро. Во время первого прохода убедитесь в том, что место безопасно. Приближение осуществите во время второго прохода. Пусть она сама решит, можно ли продолжать контакт. Она сможет точно определить, безопасна ли обстановка. Она очень хороша».

На аллее появился невысокий мужчина, одетый в хорошее драповое пальто и шляпу. Он решительной походкой прошел мимо, не взглянув на нее. Кэтрин даже задумалась, не утратила ли она своей власти над мужчинами.

Она стояла под деревьями и ждала. Правила свидания с агентом были совершенно однозначными. Если агент не появится точно вовремя, следует уйти и вернуться сюда на следующий день. Она решила подождать еще минуту, а потом уйти.

Потом она услышала шаги. Это был тот же самый мужчина, который встретился ей несколькими секундами раньше. Он чуть не врезался в нее в темноте.

— Я, похоже, на самом деле заблудился, — произнес он с акцентом, принадлежность которого она не смогла определить. — Вы не могли бы объяснить мне, в какой стороне находится Парк-лейн?

Кэтрин всмотрелась в его лицо. Он улыбался — можно было подумать, что улыбка никогда не покидала его лица, — из-под полей шляпы поблескивали ярко-голубые глаза.

Она указала на запад.

— Вам нужно туда.

— Благодарю вас. — Он шагнул было в темноту, но вдруг обернулся и заговорил тоном проповедника: — Кто взойдет на гору Господню, или кто станет на святом месте Его?

— Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто, кто не клялся душою своей напрасно и не божился ложно[23], — без запинки процитировала она.

Незнакомец улыбнулся еще шире.

— Я не я, если это не Кэтрин Блэйк. Почему бы нам не пойти куда-нибудь в тепло, где можно было бы спокойно поговорить?

Вместо ответа Кэтрин запустила руку в сумочку и достала карманный фонарик.

— У вас есть такой? — спросила она.

— К сожалению, нет.

— Очень глупая ошибка. И из-за таких глупых ошибок мы с вами очень легко можем погибнуть.

Глава 15

Лондон

Когда Гарри Далтон еще служил в столичном управлении полиции, его считали дотошным, проницательным и неутомимым следователем, убежденным в том, что ни от одной версии, какой бы тривиальной она ни казалась, нельзя отказываться. Его главный успех относился к 1936 году. С детской площадки в Ист-Энде пропали две девочки, и Гарри было поручено возглавить следственную группу, занимавшуюся этим делом. После трех суток непрерывной работы Гарри арестовал бродягу по имени Спенсер Томас. Допрос проводил сам Гарри. На рассвете он повел следственную группу в пустынное место близ устья Темзы, где, по словам Томаса, они должны были найти искалеченные тела девочек. В тот же день он разыскал трупы проститутки в Грэвсэнде, официантки в Бристоле и домохозяйки в Шеффилде. Спенсер Томас был приговорен к заключению в лечебнице для душевнобольных преступников. Гарри получил повышение по службе и стал детективом-инспектором.

Но в его немалом профессиональном опыте не оказалось ничего, что могло бы подготовить его к столь бездарному дню, как этот. Он был занят поисками немецкого агента, но не имел ни единой улики или хотя бы версии. Единственное, что он мог сделать, это звонить в различные полицейские управления и просить вспомнить о чем-нибудь необычном, о любом преступлении, которое мог бы совершить шпион при подготовке или в процессе внедрения. Он не мог даже сказать, что ищет шпиона: это было бы грубейшим нарушением режима секретности. Гарри Далтон пытался выудить рыбу из непроглядно мутной воды, а он ненавидел такую рыбалку.

Беседа, которая состоялась у Гарри с полицейским из Ивсшема, была совершенно типичной.

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Гарри Далтон.

— Откуда вы звоните?

— Из Военного кабинета в Лондоне.

— Понятно, понятно... А что вы хотите от меня?

— Я хочу знать, не помните ли вы о каких-то преступлениях, которые могли быть совершены кем-то заезжим.

— Например?

— Такие, как угнанные автомобили, украденные велосипеды, пропавшие талоны на бензин. Полагаюсь на ваше воображение.

— Понятно...

— И что же?

— Заявление о пропаже велосипеда у нас есть.

— Правда? Когда?

— Сегодня утром.

— В этом может что-то быть.

— Велосипеды в наше время очень ценятся. У меня в сарае ржавела такая старая развалина. Я ее вытащил, немного почистил и продал капралу янки за десять фунтов. Десять фунтов! Вы можете в такое поверить? Эта штука не стоила и десяти шиллингов!

— И впрямь интересно. Так что у вас насчет украденного велосипеда?

— Подождите минутку. Как, вы сказали, ваше имя?

— Гарри.

— Гарри... Подождите минутку, Гарри... Джордж, мы слышали что-нибудь еще о том велосипеде, что пропал с Шиип-стрит? Да, том самом... То есть он нашел его? Где, черт бы его побрал, он оказался? Посреди пастбища? Каким образом проклятущая штука туда попала? Он сам?! Христос всемогущий! Вы меня слушаете, Гарри?

— Да, я вас слушаю.

— К сожалению, ложная тревога.

— Ничего. Спасибо за любезность.

— Никаких проблем.

— Но если вы о чем-нибудь услышите...

— Обещаю, Гарри, вы первым узнаете об этом.

— Желаю успехов.

К вечеру у него накопилось множество записей о телефонных звонках от сельских полицейских, и каждый из них был забавнее предыдущего. Офицер из Бриджуотера сообщил о разбитом окне.

— Похоже на проникновение со взломом? — поинтересовался Гарри.

— Не особенно.

— Почему же?

— Потому что расколотили витраж в церкви.

— Вы правы. Но все равно, держите ухо востро. Полиция из Скегнесса сообщила, что кто-то пытался войти в паб после закрытия.

— Человек, которого я ищу, может плохо знать английские законы о лицензировании, — сообщил Гарри.

— В таком случае, я выясню подробнее.

— Хорошо, держите меня в курсе дела.

Полицейский перезвонил через двадцать минут.

— Это всего-навсего оказалась местная жительница, искавшая своего мужа. И, боюсь, пьяная в стельку.

— Проклятье!

— Извините, Гарри, я не хотел раньше времени пробуждать у вас надежды.

— Что уж там — вы их пробудили. Но все равно, спасибо, что все разузнали.

Гарри посмотрел на часы: четыре часа, пересменка в архиве. Грейс заступает на дежурство. «Может быть, сегодня мне все же удастся хоть чего-нибудь добиться?» — подумал он, спускаясь на лифте в подвал. Там он почти сразу же нашел ее. Она укладывала папки с делами в металлическую тележку. Грейс была очаровательной блондинкой с густой копной коротко подстриженных волос. Благодаря дешевой, по военному времени, кроваво-красной губной помаде можно было подумать, что она накрасилась для свидания с мужчиной. Одета она была в серый шерстяной свитер, какие носят школьники, и немного коротковатую для нее черную юбку. Толстые грубые чулки не могли скрыть форму ее длинных, спортивных ног.

В подземном мире архива Грейс была исключением. Вернон Келл, основатель МИ-5, был убежден, что такую важную работу можно доверять только представителям аристократии или, на худой конец, родственникам офицеров МИ-5. В результате архив всегда представлял собой сборище симпатичных дебютанток. А вот Грейс относилась к среднему классу — она была дочерью школьного учителя. Она тоже заметила Гарри, приветливо улыбнулась ему и взглядом ярко-зеленых глаз указала на одну из маленьких боковых комнатушек. Через мгновение она тоже вбежала туда, закрыла за собой дверь и поцеловала гостя в щеку.

— Привет, Гарри, милый. Как твои дела?

— Прекрасно, Грейс. Рад тебя видеть.

Это началось в 1940 году, во время ночного налета на Лондон. Они вместе прятались в бомбоубежище, а утром, когда прозвучали сигналы отбоя тревоги, она привела его к себе домой и уложила в свою кровать. Она обладала несколько необычной привлекательностью и оказалась страстной, необузданной любовницей. Время, проводимое с нею, было для него прекрасным спасением от напряженной и порой гнетущей службы. Для Грейс же Гарри был добрым и нежным человеком, который поможет ей скоротать время в ожидании возвращения мужа из армии.

Такие отношения, пожалуй, могли бы продолжаться до самого конца войны. Но через три месяца после первой встречи Гарри внезапно испытал острое чувство вины. Бедняга, не щадя жизни, дерется в Северной Африке, а я сижу здесь, в Лондоне, и потрахиваю его жену. Эти мысли привели его к глубокому кризису. Он был достаточно молодым человеком, ему следовало находиться в армии и наравне с другими рисковать жизнью, вместо того чтобы ловить безопасных, в общем-то, шпионов, не покидая Великобритании. Он убеждал себя в том, что работа МИ-5 имеет жизненно важное значение для всего хода войны, но грызущие сомнения не покидали его. Как я повел бы себя на поле битвы? Взял бы оружие и дрался бы с врагами или же забился бы в какую-нибудь дыру, пытаясь сохранить свою жизнь? В ту же ночь он рассказал Грейс о своих чувствах и прервал отношения с нею. Тогда они занимались любовью в последний раз. Ее поцелуи были солеными от слез. «Проклятая война, — то и дело повторяла она. — Поганая, проклятая, ужасная война».

— Грейс, мне нужна твоя помощь, — сказал Гарри, понизив голос.

— Слушаю тебя, Гарри. Ты мне не звонишь, не пишешь, не приносишь цветы, а потом приходишь и просишь о помощи. — Она улыбнулась и снова поцеловала его. — Ладно, так что же тебе нужно?

— Я должен посмотреть формуляр выдачи досье.

Грейс сразу помрачнела.

— Что ты, Гарри. Сам же знаешь, что я не могу этого сделать.

— Досье человека из абвера по имени Фогель. Курт Фогель.

На лице Грейс мелькнуло выражение понимания, впрочем, сразу же сменившееся деланным равнодушием.

— Грейс, я думаю, тебе не нужно говорить, что мы ведем очень важное дело.

— Я знаю, что ты занят очень важным делом, Гарри. Все управление только об этом и болтает.

— Когда Вайкери спустился, чтобы взять досье Фогеля, оно отсутствовало. Он отправился к Джаго, и уже через две минуты проклятые бумаги оказались у него в руках. А Джаго нес какую-то ахинею насчет путаницы на полке.

Грейс с сердитым видом рылась в куче документов, сваленных на тележке. Потом взяла несколько папок и принялась расставлять их на полках.

— Гарри, я знаю об этом все, до последней подробности.

— Но тебе-то откуда известно?

— Потому что он обвинил в этом меня. Он написал бумагу о том, что мне объявляется выговор, и вложил ее в мое личное дело, ублюдок.

— Кто тебя обвинил?

— Джаго! — прошипела она.

— Почему?

— Чтобы прикрыть свою собственную задницу, вот почему.

Она снова принялась перебирать папки. Гарри наклонился и взял ее за руки, чтобы вернуть ее внимание к себе.

— Грейс, я должен увидеть этот формуляр.

— Формуляр ничего тебе не даст. Человек, который брал документы перед Вайкери, нигде не расписывался.

— Грейс, пожалуйста. Я тебя умоляю.

— Мне нравится, когда ты меня умоляешь, Гарри.

— Угу, я помню.

— Почему бы тебе не прийти ко мне на обед как-нибудь вечерком? — Она провела кончиком пальца по тыльной стороне ладони Гарри. Ее руки были черными после работы с бумагами. — Мне недостает твоего общества. Поболтаем, посмеемся, и ничего больше.

— Мне бы очень хотелось этого, Грейс. — Это была чистая правда. Он очень скучал по ней.

— Если ты, Гарри, скажешь хоть кому-нибудь о том, где узнал это, то мне только Бог поможет, да и то навряд ли.

— Это останется между нами.

— Даже Вайкери не должен знать, — настаивала она.

Гарри приложил руку к сердцу:

— Даже Вайкери.

Грейс извлекла из тележки очередную кучу папок и снова повернулась к собеседнику. Ее губы, выкрашенные кроваво-красной помадой, почти беззвучно прошептали: ББ.

* * *

— Как это может быть, что у вас нет ни одной версии? — осведомился Бэзил Бутби, не дожидаясь, пока Вайкери опустится на сиденье мягкой кушетки. Сэр Бэзил требовал ежевечерних докладов о ходе расследования. Вайкери, зная о страсти Бутби к письменной документации, предложил подавать рапорты, но сэр Бэзил пожелал получать информацию лично.

Нынче вечером Бутби намеревался выйти в свет. Когда Вайкери появился в его кабинете, он даже пробормотал что-то об «американцах», решив, что парадный вид нужно как-то объяснить. В начале разговора он безуспешно пытался своей ручищей вдеть золотую запонку в накрахмаленную манжету сорочки. Дома сэр Бэзил привлекал к решению таких сложных задач камердинера.

Впрочем, Вайкери пришлось почти сразу же прервать свой доклад, так как Бутби, отчаявшись справиться с запонкой, призвал на помощь свою миловидную секретаршу. Это дало Вайкери дополнительные секунды для осмысления информации, которую ему предоставил Гарри. Именно сэр Бэзил тогда изымал досье Фогеля. Он попытался вспомнить тот, первый разговор. Как сказал Бутби? «В нашем архиве должно иметься что-нибудь на него».

Секретарша Бутби вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь. Вайкери возобновил доклад. Они выставили наблюдателей на каждом железнодорожном вокзале Лондона. Но руки у них связаны, потому что у них нет никакого описания тех агентов, которых они, по всем предположениям, должны искать. Гарри Далтон составил сводный список всех известных им мест, которые использовались немецкими агентами для встреч. Вайкери взял под наблюдение столько пунктов, сколько смог.

— Я дал бы вам еще людей, Альфред, но у меня никого не осталось, — сказал Бутби. — Все наблюдатели работают по две и три смены. Начальник группы наблюдения уже жаловался мне, что вы хотите загнать их всех в могилу. Они жутко мерзнут. Половина из них свалилась с гриппом.

— Я глубоко сочувствую трудностям наших наблюдателей, сэр Бэзил, и стараюсь использовать их как можно бережнее.

Бутби закурил сигарету и расхаживал по комнате, поочередно затягиваясь и отпивая из стакана джин с тоником.

— У нас в стране находятся три немецких агента, о которых мы ничего не знаем. Я думаю, вам не нужно объяснять, насколько это серьезно. Если хоть один из них попытается войти в контакт с кем-то из наших «двойников», нас ждут большие неприятности. Весь наш «двойной крест» окажется в смертельной опасности.

— Я предполагаю, что они не станут искать контактов с любыми другими агентами.

— Почему же?

— По моему убеждению, Фогель разыгрывает свой собственный спектакль. Я думаю, что мы имеем дело с обособленной сетью агентов, о которых мы никогда и ничего не знали.

— Это всего лишь догадка, Альфред. Мы должны оперировать фактами.

— Вам не приходилось знакомиться с досье Фогеля? — осведомился Вайкери самым небрежным тоном, на какой был способен.

— Нет.

«Да ты, братец, еще и лжец», — подумал Вайкери.

— Судя по тому, как развиваются события, я могу утверждать, что Фогель основал агентурную сеть в Великобритании еще до начала войны и все это время держал ее в законсервированном состоянии. Если исходить из предположений, то основной резидент должен обитать в Лондоне, а его помощник где-то в сельской местности, где он может без больших затруднений встретиться со связным сразу же после получения приказа. Агент, который прибыл вчера вечером, почти наверняка прислан, чтобы получить информацию от резидента. Больше того, они могут встречаться прямо сейчас, пока мы с вами разговариваем. И мы все больше и больше от них отстаем.

— Это интересно, Альфред, но все же это не больше, чем догадки.

— Обоснованные догадки, сэр Бэзил. При отсутствии твердых фактов я боюсь, что догадки — это все, на что мы можем опереться. — Вайкери не сразу решился произнести следующую фразу, поскольку точно знал, какой на нее последует ответ. — Я думаю, что мы, не дожидаясь развития событий, должны договориться о встрече с генералом Беттсом и проинформировать его о возникшей проблеме.

Лицо Бутби сразу сделалось хмурым. Бригадный генерал Томас Беттс был заместителем начальник штаба ГШСЭС по разведке. Высокий, массивный, похожий на медведя Беттс занимал одну из самых незавидных должностей, какие только существовали в Лондоне, — он отвечал за то, чтобы ни один из нескольких сотен американских и британских офицеров, посвященных в тайну операции «Оверлорд», намеренно или невольно не выдал ее врагу.

— Это преждевременно, Альфред.

— Преждевременно? Вы же сами сказали, сэр Бэзил, что у нас под носом бродят три никому не известных немецких шпиона.

— Через несколько минут я должен буду войти в соседнюю дверь и доложить о наших делах генеральному директору. Если я предложу ему сообщить американцам о наших неудачах, он обрушит на меня все свои громы и молнии.

— Я уверен, что ГД не будет слишком суров с вами, сэр Бэзил. — Вайкери отлично знал, что Бутби давно убедил генерального директора в своей незаменимости. — Кроме того, это едва ли можно назвать неудачей.

Бутби приостановился.

— А как бы вы сами это назвали?

— Всего лишь задержкой.

Бутби фыркнул и с силой раздавил окурок в пепельнице.

— Я не позволю вам бросать тень на репутацию этого отдела, Альфред. Я этого не допущу.

— Возможно, вам стоит подумать еще кое о чем, помимо репутации этого отдела, сэр Бэзил.

— О чем же?

Вайкери пришлось напрячься, чтоб подняться с очень мягкой кушетки, в которую все садившиеся глубоко проваливались.

— Если шпионам удастся справиться со своей задачей, то мы окажемся очень близки к тому, чтобы проиграть войну.

— В таком случае, Альфред, сделайте хоть что-нибудь.

— Благодарю вас, сэр Бэзил. Вы дали очень ценный совет.

Глава 16

Лондон

Выйдя из Гайд-парка, они поехали на такси в Эрлс-корт, но расплатились с водителем, не доезжая четверти мили до ее дома. За время короткой прогулки они дважды делали петли, а Кэтрин еще и сделала вид, будто звонит из телефонной будки. Никакой слежки за ними не было. Когда они вошли в дом, домовладелица миссис Ходджес оказалась в вестибюле. Кэтрин демонстративно взяла Нойманна под руку. Миссис Ходджес проводила поднимавшихся по лестнице постоялицу и ее кавалера взглядом, полным неодобрения.

Кэтрин очень не хотелось вести его к себе домой. Она оберегала тайну своего местонахождения и даже отказалась сообщить свой адрес в Берлин. Меньше всего на свете ей было нужно, чтобы какой-нибудь агент МИ-5 среди ночи принялся ломиться в ее дверь. Но о встрече на людях не могло быть и речи: слишком уж многое им предстояло обсудить, и вести многочасовой разговор в кафе или на железнодорожном вокзале было бы слишком опасно.

Она наблюдала за Нойманном, пока тот осматривал ее квартиру. Судя по уверенной, но в то же время легкой походке и сдержанным жестам, он, несомненно, в прошлом был солдатом. Его английский язык казался совершенно безупречным. Конечно, Фогель очень тщательно выбирал кандидатуру для этого задания. По крайней мере, к ней прислали не любителя, а профессионала. Гость подошел к окну гостиной, приоткрыл шторы и пристально всмотрелся в лежавшую внизу улицу.

— Даже если они там, вы не сможете их разглядеть, — сказала Кэтрин, усаживаясь.

— Я знаю, но все равно чувствую себя спокойнее, если есть возможность посмотреть. — Он отошел от окна. — У меня был трудный день. Нельзя ли выпить чашечку чая?

— В кухне вы найдете все, что вам может понадобиться. Управляйтесь сами.

Нойманн поставил чайник на плиту и вернулся комнату.

— Как вас зовут? — спросила она. — Ваше настоящее имя.

— Хорст Нойманн.

— Вы солдат. По крайней мере, были солдатом. Какое ваше звание?

— Я лейтенант.

Она улыбнулась.

— Кстати, я повыше вас чином.

— Да, я знаю, вы майор.

— А какое ваше имя на задании?

— Джеймс Портер.

— Позвольте мне посмотреть ваши документы.

Нойманн передал ей через стол свои бумаги. Кэтрин внимательно изучила их. Подделка была превосходной.

— Все в порядке, — сказала она, возвращая документы хозяину. — Но все равно, показывайте их только в случае самой крайней необходимости. Какая у вас легенда?

— Я был ранен в Дюнкерке и списан по инвалидности из армии. Теперь я коммивояжер.

— Где вы поселились?

— На Норфолкском побережье, в деревне Хэмптон-сэндс. У Фогеля там есть агент, его зовут Шон Догерти. Он сторонник ИРА и мелкий фермер.

— Как вы прибыли в страну?

— На парашюте.

— Очень внушительно, — совершенно искренне сказала она. — И Догерти вас встретил? Он вас ожидал?

— Да.

— Фогель связывался с ним по радио?

— Полагаю, что да.

— Это означает, что МИ-5 разыскивает вас.

— Мне кажется, что я заметил парочку их людей на Ливерпуль-стрит.

— Наверно, вы правы. Они наверняка следят за вокзалами. — Она закурила сигарету. — Вы прекрасно говорите по-английски. Где вы его изучали?

Пока он рассказывал о своей жизни, Кэтрин впервые получила возможность внимательно рассмотреть его. Он был невысок ростом и тонок в кости; вероятно, в мирное время он был спортсменом — теннисистом или бегуном. Волосы темные, проницательные синие глаза. Он, конечно же, был интеллектуалом, не то что некоторые из тех дегенератов, которых ей доводилось видеть в школе абвера в Берлине. Она сомневалась, что ему доводилось прежде бывать в тылу врага с агентурными заданиями, но все же он не выказывал никаких признаков нервозности. Она задала еще несколько вопросов и лишь после этого решила, что можно выслушать то, что он должен был ей передать.

— Каким образом вы впутались в это занятие?

Нойманн, не чинясь, рассказал, что был десантником-парашютистом и участвовал в стольких десантах, что не сможет сразу все вспомнить. Он рассказал и о том, что случилось с ним в Париже. О том, как его перевели в Funkabwehr, станцию радиоперехвата в северной Франции. И о том, как его в конце концов завербовал Курт Фогель.

— Наш Курт очень хорошо умеет находить работу для тех, кто не любит сидячей жизни, — сказала Кэтрин, когда он закончил. — Так что же Фогелю нужно от меня?

— Одно задание, а потом нас выдернут. Обратно в Германию.

Чайник забренчал крышкой. Нойманн отправился в кухню и принялся заваривать чай. Одно задание, а потом обратно в Германию. И прислали очень толкового бывшего парашютиста, чтобы помочь ей выполнить задание и смыться отсюда. Это произвело на нее впечатление. Она все время готовила себя к худшему: когда война закончится, ей придется остаться в Великобритании и самой заботиться о себе. Когда британцы и американцы одержат неизбежную победу, они детально изучат захваченные архивы абвера. Они найдут там ее имя, выяснят, что она не была арестована, и кинутся искать ее. Это было еще одной причиной, по которой она скрывала от Фогеля так много информации: не хотела оставлять в Берлине след, на который смогут выйти ее враги. Но Фогель, похоже, хотел вернуть ее в Германию и предпринял шаги, чтобы предоставить ей такую возможность.

Нойманн вернулся в гостиную с чайником и двумя чашками. Он поставил все это на стол и сел на прежнее место.

— Так вы привезли мне задание. А что еще вы должны делать?

— В общем-то, все, что вам потребуется. Я ваш курьер, ваш помощник и ваш радист. Фогель хочет, чтобы вы продолжали радиомолчание. Он уверен, что выход в эфир для вас не будет безопасен. Вам следует воспользоваться рацией лишь в том случае, если вам срочно потребуется моя помощь. Вы вызовете Фогеля заранее предусмотренным сигналом, а уже Фогель свяжется со мной.

Она кивнула и сказала, немного помолчав:

— И что же будет, когда мы выполним задание? Каким образом предполагается осуществить наше отбытие из Великобритании? Только, пожалуйста, не рассказывайте героических сказок о том, что мы с вами украдем лодочку и уплывем на ней во Францию. Потому что это невозможно.

— Конечно, нет. Фогель запланировал для вас первоклассный поход на подводной лодке.

— Какой именно?

— U-509.

— Откуда?

— С побережья Северного моря.

— Северное море большое. Откуда именно?

— Из Сперн-хэд. Это на Линкольнширском побережье.

— Я прожила здесь уже пять лет, лейтенант Нойманн. И знаю, где находится Сперн-хэд. Как мы должны попасть на подводную лодку?

— У Фогеля в устье реки Хамбер есть рыбак с лодкой. Когда придет время уезжать отсюда, я войду с ним в контакт, и он доставит нас на субмарину.

«Так значит, у Фогеля имеется аварийный выход из страны, о котором он мне ни словом не обмолвился», — подумала она.

Кэтрин потягивала чай, рассматривая Нойманна поверх ободка чашки. Могло случится и так, что он окажется сотрудником МИ-5, изображающим из себя немецкого агента. Она могла попробовать сыграть в какую-нибудь дурацкую игру: проверить его знание немецкого языка или расспросить о том или другом малоизвестном берлинском кафе... Но если он на самом деле из МИ-5, то должен быть подготовлен достаточно хорошо для того, чтобы избежать очевидной западни. Он знал пароль, он много знал о Фогеле, и его история казалась очень правдоподобной. Она решила не устраивать никаких проверок.

Когда Нойманн совсем было собрался возобновить разговор, завыли сирены воздушной тревоги.

— Как нам следует поступать? — спросил Нойманн. — Отнестись к этому серьезно или не обращать внимания?

— Вы видели здание, что за домом напротив?

Нойманн видел его, когда они шли по улице: груда расколотых кирпичей и переломанных обгоревших бревен.

— В таком случае, где у вас ближайшее бомбоубежище?

— За углом. — Она улыбнулась. — Добро пожаловать обратно в Лондон, лейтенант Нойманн.

* * *

На следующий день, в начале вечера, поезд, на котором ехал Нойманн, остановился на станции Ханстантон. Шон Догерти, пытаясь не показывать волнения, курил на платформе.

— Как все прошло? — спросил Догерти, когда они направились к его грузовику.

— Идеальным образом.

Догерти с совершенно излишней лихостью гнал по разбитой извилистой дороге, на которой ему вряд ли удалось бы легко разъехаться со встречной машиной. Его развалина-фургон гремел всеми своими частями, тщетно пытаясь внушить хозяину мысль о том, что ему необходим серьезный ремонт. На фары были надеты колпаки затемнения; слабенькие пучки бледно-желтого света безуспешно пытались осветить дорогу. Нойманну пришла на ум аналогия: примерно так же он мог бы бежать в темноте по совершенно незнакомому дому, имея возможность освещать себе путь только огоньком спички. Они проезжали через мрачные затемненные деревни: Холм, Торнхэм, Тичвелл. Нигде не светилось ни единого огонька, в магазинах и в большинстве домов были закрыты ставни, и не было заметно никаких признаков того, что здесь живут люди. Догерти болтал о том, как провел день, но Нойманн постепенно перестал его слышать. Он думал о событиях минувшей ночи.

Как и все жители района, они побежали на станцию метро и три часа провели на холодной сырой платформе, пока не прозвучал сигнал отбоя тревоги. Она даже заснула ненадолго, позволив голове склониться на его плечо. Он спросил себя: а не первый ли это раз за все шесть лет, когда она почувствовала себя в безопасности? Он смотрел на нее в полумраке. Поразительно красивая женщина, но в ней угадывалась какая-то затаенная боль, наверно, еще с детства и, наверно, причиненная по неосторожности кем-нибудь из взрослых. Она спала беспокойно, часто шевелилась во сне. Он прикоснулся к курчавым густым волосам, рассыпавшимся по его плечу. Когда объявили отбой, она проснулась именно так, как просыпаются опытные солдаты на вражеской территории: глаза сразу широко раскрылись, рука потянулась к оружию. В данном случае это была сумочка, где, по предположению Нойманна, она держала пистолет или нож.

Они проговорили до рассвета. Вернее, это он говорил, а она слушала. Она почти все время молчала, лишь иногда поправляла его, когда он делал ошибку или в чем-то противоречил тому, что сказал несколько часов тому назад. Совершенно явно, она обладала могучим умом, способным воспринимать огромное количество информации. Неудивительно, что Фогель питал такое большое уважение к ее способностям.

Когда Нойманн выскользнул из ее квартиры, над Лондоном уже поднимался серый рассвет. Он держался точно так, как держится едва ли не каждый мужчина, уходя от своей любовницы, когда он то и дело кидает косые взгляды по сторонам и вглядывается в лица прохожих, пытаясь угадать, не подозревает ли кто-нибудь, откуда он идет. В течение трех часов он мотался по Лондону под холодным дождем, внезапно сворачивая в переулки и возвращаясь оттуда, садясь в автобусы и поспешно выходя, как будто случайно заметил, что это не тот маршрут, разглядывая отражения в окнах. В конце концов он решил, что слежки за ним нет, и направился на вокзал Ливерпуль-стрит.