Золотой гроб

      крутились, как цифры в арифмометре у колхозного бухгалтера, а внутри живота
      появился противный колодезный холод. И тут Федька, не смотря на свою пропойную деревенскую голову, все-таки нашел, казалось бы, единственный в этой ситуации выход, который бы и ни один академик не придумал. Так и не успев слезть с буфетчицы, опершись руками о Любкины плечи, Федька вытаращил глаза, и, глядя то на жену, то на обалдевшую под ним Любку с удивлением и возмущением в голосе пронзительно закричал:
      - Да ты что, Нинк, разве это не ты.... ?! Да ядри твою в корень...., как же
      так, а...! Что же это ты, Нинк, делаешь то? А если я чего ни будь, подхвачу...?! Да в больницу попаду, ..а? Чтоже это ты себе, Нинк позволяешь то, а? - вопил он, показывая глазами на Любку. Мы с парнями прыснули, сдерживая раздирающий нас хохот, и вернулись на берег, оставив гостей разбираться со своим заблудшим родственником.
      Из дома еще долго доносился шум и гам. До глубины души возмущенного
      Федора увели спать в другую комнату (по дороге он выпил самогона для самоуспокоения). Любку с руганью выперли из дому. А проснувшиеся от шума гости, кто продолжил спать, а кто, ничего не
      понимая, уселся за стол уже по новой. Перед тем как уйти, Любка заявила, что Федька ее снасильничал, и она подаст заявление в милицию.
      -В мили-и-ицию?! - съязвила хозяйка дома. -Да кабы всех кто тебя 'насильничал' сажали в тюрьму - на деревне у нас жили б одни бабы.
      Любка не нашлась, что ответить на остроту хозяйки вышла и, торопясь, прошла мимо нас по дорожке, и скрылась за углом.
      В последствии рассказывали, что Федька с женой помирился и, памятуя о том что, лучшая оборона это нападение, еще долго обвинял супругу в том, что это не она оказалась тогда на диване. А Любка через год вышла замуж за молодого колхозного завфермой и мирно живет в деревне в доме, над которым летают голуби. Она по-прежнему подторговывает в своем буфете водочкой и только иногда по ночам из ее, покрытого свежей дранкой жилища, раздается крик израненной лани. Но это уже никого из соседей не пугает. Жизнь продолжается.
      ТАЙНА
      Рассвело, поголубело.
      Самое время для художников, поэтов и полу чокнутых философов! Наш личный художник и поэт Игорь, иногда падая и кувыркаясь, лавиной скатился с высокого берега к байдаркам и в три секунды заснул в старой деревянной лодке, оставленной кем-то около метеорологического пункта. Служитель Музы, принял на грудь чуть больше, чем мог выдержать его полувековой организм, изможденный многими летами творчества. Годы, знайте ли!?
      Мы также спустились к реке, бодрились и ждали Валеру, который побежал домой переодеваться перед плаваньем. Над водой кое-где сказочными парусинными лоскутами вздымался белый туман. Подводные обитатели проснулись и вышли на рыбалку. Она стали ловить друг на друга на предмет завтрака: щуки кушали окуней, оставшиеся в живых окуни, - охотились на пескарей, выжившие пескари прибились к берегу и вылавливали зазевавшихся мошек. А мошкам уже и ловить в этом мире было некого, разве что удачу. Они бестолково кружились столбом над водой, по очереди попадая в прожорливую пескариную пасть.
      Мы разбудили старичка - синоптика, который спал в своей будке, и за хранение рюкзаков потребовал опохмелки. Вовка за это время успел достать удочку, откопал на берегу червяка и пытался ловить рыбу. Он сидел на дощатых мостках, болтал в воде босыми ногами и отчаянно зевал. Поплавок течением затянуло в лопухи, он попытался вытянуть удочку, но крючок за что-то зацепился и Вовка, тихо поругиваясь, разделся и полез в воду освобождать снасть.
      Поначалу Валерка настаивал идти ночевать к нему. Тем более что его мать все приготовила для ночевки туристов. Но, мы решили неукоснительно выполнять план, что придумал Мишка в своей мало габаритной хрущевской квартире - ночевать в Монастыре. Валерка только успел сбегать переодеться в штормовку, надеть джинсы, получить упрек от матери, которая из-за нас не спала всю ночь и даже приготовила 'Мясо в горшке', думая, что мы придем со свадьбы и будем совершенно голодными. Валерка прихватил теплый еще горшок из печи, взял целую сумку с коричневыми бутылками жигулевского пива, закупленного накануне, поцеловал старуху мать и вернулся на метеостанцию.
      Мы перетащили поэта на свое место в байдарку, отплыли.
      Стало совсем светло. После свадьбы все мы порядком устали и с нетерпением ждали Монастыря. Наконец, через час - полтора работы веслами на берегу открылась зеленая поляна с редкими, стройными соснами и старых дубов по берегу реки - Монастырь! Мы причалили к берегу, растолкали Игоря, кряхтя, выбрались из лодок и вытащили их на песок. Кое-как поставили 10-ти местную военную палатку, накачали резиновые матрацы, закидали их спальными мешками и завалились спать.
      Утром Мишка потряс меня за плечо, сказал, - Выйди, дело есть.
      Я проснулся, часы показывали 12 00 дня. Солнечные лучи, кое-где пронизывали крышу палатки и падали вниз тонкими золотыми струнами, в которых куролесили пылинки. Я вылез из палатки. Мишка, Валерка и Саня проснулись раньше, успели развести костерок и сидели около него на толстом бревне.
      - Об чем речь, господа?- спросил я их, зевая и потягиваясь. - Когда подадут завтрак? Но сначала пива! Пива хочу даже больше, чем писать, а писать я умираю, как хочу!
      - Садись, Иван, - дело есть, повторил Мишка
      - Что за дела в отпуске? - Спросил я, присаживаясь рядом на поваленное дерево.
      - Не шуми, спят ребята - тихо сказал Михаил, - кивая на палатку, - Ты знаешь, почему Саня в Красной горке на час с лишним задержался?
      - Знаю. Животом слаб, он же сам говорил.
      Но Саня, Михаил и Валерка оставались серьезными.
      - Что за физиологическая тайна, Саня! Подумаешь - понос прошиб? Он бывает у всех - от Софии Лорен до нашего Ельцина - осторожно предположил я, понимая, что дело не в Санькином стуле.
      - Расскажи еще раз - ткнул Саню Михаил.
 
      - В общем, такое дело, Иван, - тихо начал говорить Саня. - Не найдя магазина, возвращался я в Красном Плесе по задам деревушки к реке. А мне и впрямь захотелось в туалет! Зашел я в первый попавший нужник, за каким-то домом, закрыл дверь, сижу и почитываю газетку. Только уж собрался выходить, через щели вижу, - с улицы во двор дома въезжает Нива. Ну, думаю, надо подождать, пока хозяин автомобиля скроется в доме, а то еще припишут какой-нибудь счет за пользование чужой уборной. А из Нивы выходят трое мужчин, один высокий, худой очкарик зашел в дом, а двое других прямиком в сад и сели на скамейку в трех метрах от нужника. Один из них был приземистый, светловолосый, солидный мужчина лет 55-ти с ухоженными бакенбардами и с тонкими холеными усами, другой - горбоносый, полный в милицейских брюках с кантом и милицейской рубашке без погон. Через минуту из дома вышел их третий попутчик, а за ним бородатый дедок.
      - Ну что, Трифон Егорыч, выяснил, где попадья? Строго, не здороваясь, спросил холеноусый.
      - Кое-что выяснил, но дела плохи.
      - Говори.
      - Померла она. В Святицах жила, прислуживала в тамошней церкви, а уж лет шесть как померла. Осталась у нее дочь, которая живет в ее доме, да сын. Тот живет в Горьком и в Святицы наведывается редко.
      - Мне не генеалогическое древо старухи нужно, карта нужна, Егорыч, или схема! - вскочив, заорал очкарик, приведший из дому старика. - Или гони деньги обратно. За что мы платим? Уж, месяц голову всем морочишь!
      - Заткнись, Александр - басом сказал усатый. Сядь и успокойся.
      - Скажи, Егорыч, не разговаривал ли ты с дочерью монашенки, может быть, старушка передала ей чего перед смертью? А может сын чего знает. Не могла же старая такую тайну унести с собой в могилу. Чуть не семьдесят лет хранила и наверняка рассчитывала, что ее дочь, сын или внуки, наконец, откопают сундучок.
      - Подожди, Палыч, - обратился к усатому щёголю беспогонный милиционер. - Нахрена ты меня сюда привез? Целый день катаешь, и толком ничего не сказал в чем дело? Что за тайна, что за сундучок? Может, я быстрей соображу, что надо делать? Все это милиционер произнес раздраженно. Он слегка картавил.
      Слыша такое дело, мужики, - почему-то шепотом заговорщика продолжал Саня - я понял, что влипаю в какую-то серьезную тайну. И продолжил. - В общем, из получасового горячего разговора около деревенской уборной я понял немного. Но понял, что дело касается каких-то драгоценностей. Огромных богатств. В частности, понял то, что приехавшие в Красную Горку мужики горьковские, и они знают тайну о каких то драгоценностях, спрятанных местным дворянством в революционную эпоху на территории женского монастыря, что некогда стоял в лесах на берегу Керженца. Собранное с половины губернии дворянское и купеческое золото, предназначалось для поддержки Колчаковской гвардии. Но Колчак до Нижегородских лесов так и не дошел, и золото осталось в подвалах монастыря до лучших времен.
      О нем знало только три человека: полковник Карпов, который привез драгоценности на подводе из Семенова, мать Александра - настоятельница монастыря, да послушница сестра Дарья, которая по частям и стаскивала все с подводы и уносила мешки в подземелья культового заведения.
      Карпов предупредил настоятельницу о человеке, который должен прийти и увезти сокровища. Шли месяцы, округлявшиеся в годы, а человек все не объявлялся. Уж, давно было покончено с Колчаком, и восторжествовала Советская власть, но мать Александра продолжала ждать гонца от белогвардейского движения, и несколько раз заставляла Дарью перепрятывать сокровища, потому что по окрестным деревням уже пробежал слушок, что в монастыре хранится буржуйское золото. Разболтал об этом мальчишка-сирота из окрестной деревни, которого прикармливала мать Александра, и который видел, как что-то разгружали и переносили из телеги. Обладая природным воровским талантом, мальчишка как-то умудрился засунуть руку в один из мешков и вытянул оттуда несколько ниточек со стекляшками, которыми впоследствии и похвастался перед деревенскими сверстниками. Стекляшки у него пацаны выменяли на стреляные гильзы, и пошли тогда стекляшки гулять по деревне, пока не попались в руки знающему человеку. После этого в обитель пару раз наведывались следователи из Уездного ЧК. Они лазили по многочисленным подземельям, но сокровища так и не нашли. Приехав последний раз, чекисты увезли в милицию мать Александру, и оттуда она уже больше никогда не вернулась.
      В 1931 году в обители случился большой пожар, уничтоживший большую часть построек, и монастырь уже никто восстанавливать не стал. Часть монашек поразъехалась по родственникам, другие ушли искать покоя в других монастырях. Сестра Дарья поселилась у тетки в Святицах, где на всю округу оставалась единственная действующая церковь. Долгие годы Дарья ждала весточки или от полковника Карпова или от кого другого, кто должен был прийти за сокровищами. Но полковник, как и мать Александра, сгинул на бескрайних просторах воинственной советской власти, и Дарья осталась единственной обладательницей почти десяти пудов мелких золотых слитков, колец и ожерелий с бриллиантами, золотых монет, кулонов, браслетов и драгоценных камней.
      Но Дарья, как выяснилось, уже умерла и, возможно, передала сведения или какую-то карту, или схему захоронения сокровищ детям. Без карты искать клад, все равно, что искать иголку в стогу сена. Монастырь был хоть и не большой, но старинный. В лихие годы за долгие века там было выкопаны десятки различных подвалов и переплетающихся подземных ходов. Поскольку в те времена, в случае осады подземные ходы оставались единственными путями вырваться на свободу, пробраться к источнику воды или послать за помощью.
      В пятидесятых годах, когда самого монастыря уже не существовало, в подземельях завалило четырех сельских ребятишек, игравших там в войну. Вскоре, приехавшие военные саперы, все обнаруженные подземелья взорвали.
      - Вот все, что я знаю из этого дела - сказал Палыч, заканчивая свой рассказ полу милиционеру о сокровищах.
 
      Под завязку рассказа, - продолжал Александр - усатый скомандовал горбоносому позвонить какому то Тимофею, чтобы Тимоха в двухдневный срок разыскал сына монашки и выяснил у него все, что касается старухиной тайны.
      - Если твой мент не найдет концов, то их найдешь ты! - добавил он. Имей в виду, Октябрь Максимович, я рассказал тебе все это не за красивые глазки, а только потому, что надеюсь на тебя. Обо всем этом знаем пока только мы четверо. Эти идиоты из КГБ даже ни разу не заглянули в архив НКВД, где покоился протокол допроса полковника Карпова и монашки. Зато заглянул я. И помилуй Бог, если узнает еще кто-нибудь? Если это произойдет, то я буду считать, что информацию растрепал ты. Ну, а суд у нас, сам знаешь, короткий. А этим я верю, - кивнул на дедка и Саню усатый.
      -Ну, если настоятельница не выдала тайну, то откуда ты узнал про послушницу Дарью? И то, что именно она прятала сокровища?
      -Я же тебе говорил про мальчика-сироту, который был свидетелем тайного сговора полковника с монашками, а потом спер из мешка колье? Так вот он сидит - и Палыч кивнул на застеснявшегося деда.
      И, обращаясь уже к деду и очкарику Сане, сказал - Завтра же с утра езжайте в Святицы, и вытрясите из монашкиной дочки все, что знает и не знает. Медлить больше нельзя. Слухи о выкраденном деле из архива уже дошли до этих боровов из Канавинского клуба, а уж они то знают, что просто так ничего не происходит. И, если где-нибудь есть копия этого дела, то они обязательно его найдут. А если найдут дело, то найдут и средства развязать язык божьим отрокам. Тогда наши денежки будут тю-тю?! А к тебе, Трифон Егорыч, во вторник вечером подошлю моих хлопцев, отвезешь их в монастырь, и начинайте копать там, где ты прошлый раз предлагал, а там, глядишь, и детки монахини расколются. Действуйте!
 
      - После этого - сказал Саня, заканчивая свой сбивчивый рассказ - дедок попросил у Палыча 100 рублей, сказав, что сильно потратился за последнее время.
      - Не давай ему, Палыч - встрял в разговор Александр - Пропьет, ведь! Я же его ни разу трезвым не видел, посмотри, его и сейчас трясет!
      Но, Палыч очкарика не послушал, достал кошелек и отсчитал старику деньги. При этой церемонии слезливый и жалкий взгляд старика, говорил о том, что он прямо сейчас был готов расцеловать руку Палыча. Старик в порыве благодарности так и хотел сделать, но Палыч с брезгливостью отдернул руку и сказал, что дед должен отрабатывать деньги на всю катушку, иначе скоро ему предъявят счет.
      Затем, усатый и картавый милиционер со странным именем Октябрь сели в Ниву и уехали, дедок и очкарик скрылись в доме, а я потихоньку смотался, потому что, заметь они меня, то мне было бы несдобровать, как свидетелю их жульнического разговора. Саня закончил свой рассказ, закурил.
 
      - Нда! -Сказал Мишка после минутного молчания, в течение которой все мы осмысливали Санин рассказ - Дела! - Хотя, нас это, конечно, не касается, но все равно интересно, что это за сокровища спрятаны здесь под ногами? Право интересно! Сань, ты говорил десять пудов? Это же 160 килограммов?! Ё-мае, да нам всем за глаза хватило бы! - Мишкины глаза горели корыстолюбивым огнем.
      Санька и Валерка молчали. Я огляделся: в ярком свете солнца поляна выглядела очень живописно. Она была более двухсот метров в диаметре, ее окружал густой хвойный лес, в котором терялась едва заметная дорога, идущая с поляны. В зарослях у дороги лежал проржавелый остов грузового автомобиля. Бортов у него не было, а на остатках кузова валялись какие то старые колеса, рваные автошины, проволока... На самом краю поляны ближе к соснам стоял приземистый бункер, окопанный дерном. Обычно такие бункеры располагались на местах прохождения линий стратегической телефонной связи. Издали был заметен огромный замок, закрывающий металлическую полосу на двери.
      На поляне вразброс росли одинокие сосны и толстые дубы, а по самому берегу Керженца дубы стояли почти вряд, образуя своеобразную естественную аллею. Но ежегодные половодья постепенно подмывали высокий берег, и с каждым весенним вздутием река, съедала его, все ближе и ближе подкрадывалась к могучим деревьям. Некоторые из них теснились уже у самой кромки обрыва. Один из дубов, основательно подмытый течением, свалился в воду, и не был унесен рекой лишь потому, что несколько корней толщиной с руку где-то под водой еще цеплялись за берег.
      На месте культового заведения не было ни классических для монастырей или старинных укреплений - каменных зубчатых стен, ни башен, остались только развалины фундаментов, да какие-то заросшие зеленой травой большие ямы. Вверх по течению, сразу за дубовой рощицей обрывистый берег под крутым углом сходил вниз и там начинался пляж, покрытый белым речным песком. Пляж тянулся на несколько десятков метров, затем берег опять круто взмывал вверх и был покрыт лесом. Природа словно специально спроектировала это место для отдыха беззаботных туристов. Ширина Керженца здесь не превышала 25-30 метров. Ниже через сто метров река круто уходила влево. На противоположном берегу густой стеной стояли сосны.
      В небе кружил пожарный самолет, в воздухе жужжали пчелы, небо было голубым, солнце стояло в зените, была прелесть! Самолет через каждый час куда-то неподалеку заходил на посадку, а через час-два взлетал вновь над бескрайним лесным простором, разыскивая очаги возможных лесных пожаров.
      ЗЛОЙ ДУХ
      Молчание было затяжным.
      - С одной стороны, нам все это и по фигу, но с другой...? - начал говорить Мишка.
      - С другой стороны - встрял я в разговор - нам надо отчаливать отсюда, поскольку никакой карты нет. Без карты или схемы искать клад - все равно, что в стогу искать иголку. Да и хлопцы, которых обещал прислать усатый, наверное, не из Красного креста. Если чего, перестреляют всех нас за милую душу. Давайте от греха уплывем до Лыкова, а там и отдохнем.
      - Слушай, - сказал Саня - вообще-то нас шестеро, да и винтовка есть! Дело-то, ох как заманчиво! Такая удача в жизни дается раз?
      Мы опять замолчали.
      - Слушай, Иван, ты же в Афгане воевал, неужели, боишься? - сказал Мишка.
      - Причем здесь боишься или не боишься, Миша? - Удивился я. - Все должно быть логически обоснованно и иметь под собой какую-то актуальную базу. Как ты намерен найти клад? С экскаватором сюда приехать? Или ты предлагаешь - напасть на честных бандитов и отнять у них золото, если они его найдут? Это будет выглядеть, как обыкновенный бандитский налет, а уподобляться этой категории наших сограждан я не имею ни малейшего намерения. Дело не в том, что боюсь, а то, что все не известно. Сколько будет этих хлопцев, найдут ли милиционеры концы, под каким соусом мы здесь объявимся? И поверь, если вопрос касается таких денег, то они церемониться не будут, башки нам поотрывают за будь здоров. Надо плюнуть на все? Ты же, дурачок, жениться обещал!!!
      И подумай, - нужны ли нам смертельно опасные приключения?
      Это я произнес с чувством. Хотя, мой внутренний голос активно протестовал и уверял, что дело стоит свеч. Но я старался быть непреклонным, тем более что если другие парни внутренне и способны на головокружительную авантюру, то Игорь вообще святой человек. Прежде, чем убить муху он сто раз подумает, правильно ли это с философской точки зрения? Вообще, надо всех спросить. Что скажут?
 
      - Иди, Миша, разбуди остальных - сказал я.
      - Миня засунул голову в палатку.
      - Эй, бояре, подъем. Дело есть! - повторился Михаил, как и в случае со мной.
      Сначала появился Игорь. Глаза его были заспанными, к бороде приклеилась высохшая водоросль.
      - Щас утро или вечер, этот Свет или Тот, где я, кто вы? Я вижу каких-то фаустов и пилатов, только пиво, больше ни что и ни кто - басил он после сна. Затем, Игорь, не снимая шорт, пробежал к реке и бултыхнулся в лопухи. Опустил голову в воду, раскинул руки, и со стороны можно было подумать, что в реке утопленник. Встрепенулся. Из-под него выскочила перепуганная лягушка. Это в характере поэта - вечно из-под него кто-то выскакивает.
      Игорь поднялся наверх. Десятиместная военная палатка зашаталась, кто-то искал выход. Появился растрепанный Вовка.
      - Ну, вы даете! - сказал он нам. Поспать толком не дали. Иди, Саня, копать червяков, Сейчас умоюсь, а вы, все остальные, чтобы завтрак и горячий чай были готовы! А ты, командир, - обратился он к Михаилу - лично все мне подашь на подносе! И что бы ни-ни, ухо востро, я шутить не умею...
      Двухметровый Вовка был всегда уверен в своих словах.
 
      Мы подождали, пока Вовка умоется. Все уселись на бревна, Мишка занялся тушенкой.
      - Ладно, придется рассказать еще раз, давай, Саня - сказал я.
      Пока Саня повторял свой рассказ, я вернулся к своим мыслям о буржуйских бриллиантах:
      - Искать эти неизвестно чьи сокровища будет не разумно? Конечно, это могло бы быть и полезно, и приятно, если бы не подвергать риску наш маленький отряд. Если бы вся эта история не переплеталась с возможным криминалом, то я бы с удовольствием и сам и соблазнил ребят на поиски клада. Но если завтра приедут конкуренты, то мы можем накликать какой-нибудь беды на свои невинные, легкомысленные головы?
      В то же время, злой Дух, сидящий во мне, где-то в районе селезенки тоном Змея-интриганта шептал:
      -Давай, Давай, Иван, организуй дело. Тетеря ты, когда еще представится такая возможность...? Вся жизнь впереди... - Я бы мог возразить Духу по поводу ценности жизни, возможных встреч с местным криминалитетом и прочим сдерживающим факторам, но я решил подождать, как отнесутся к 'делу' парни?
 
      - Слушайте, ребята, это у вас после свадьбы приснилось, или чего? - спросил, пришедший в себя Игорь - Я как то не пойму: золото, буржуи, бриллианты. Мишка, - решительно молвил он - доставай флягу.
      - Игорь, это серьезно, сказал Михаил, поглядев на поэта.
      С утра, вернее, с полудня мы так ничего и не решили. Хотя, я уже склонился к мысли, что и решать-то нам нечего. Первая эйфория по поводу рассыпанных под ногами бриллиантов стала угасать. Действительно! А где их искать? Конечно, можно весь недельный отпуск посвятить раскопкам, на удачу так сказать. Я бы и согласился это сделать, но мысль о завтрашних хлопцах отбивала археологические настроения напрочь.
      Но, Злой дух, пытаясь овладеть моим сознанием, нашептывал, что, в конце концов, драгоценности, если они на самом деле существуют, не имеют конкретного владельца, а значить ничьи и каждый имеет на них право?
      Злой дух, сидевший во мне, был какой то сволочной. Если бы встретить его в живую - придушил бы. Из самых дурацких ситуаций он меня всегда подмывал выбрать самый горячий и самый неразумный.
      Мы искупались, на костре разогрели глиняный горшок с мясом. Мишка достал флягу. Вернее сказать, значительная часть рюкзака, принадлежавшего Михаилу, была занята трех литровой банкой, которую Михаил очень боялся разбить. Из банки он, через специально прихваченную воронку, отливал содержимое во флягу, а мы вставали в очередь с кружками.
      Палатка съёжилась, ремонтировать ее было лень. Окружающий нас живописный пейзаж: река, зеленая поляна, дубы, сосны и солнце провозглашал себя образцом самого смелого реализма, и был бы находкой для художника. Но, наш художник после причащения к фляге, вновь спал, и ему было не до живописи. В низине за пляжем Вовка обнаружил неглубокую лужу, оставшуюся после разлива. Он побродил по ней босыми ногами, затем подошел к костру, достал из своего рюкзака котелок и вернулся к луже.
 
      Мы заинтересованно наблюдали за его манипуляциями. Мишка осторожно предположил, что, Вовкина поездка на Чукотку не прошла даром, где он, возможно, приобрел старательский опыт, и сейчас будет мыть золото? Вовка вернулся. В котелке брыкалось три десятка маленьких щурят.
      - Стоит взмутить воду и вся рыба всплывает за кислородом вверх и ее остается только собрать, - пояснил он свой способ ловли.
      Саня в радостном предвкушение побежал к рюкзакам за сковородкой и маслом. Ничего нет вкуснее жареных щурят.
      - Лужа высохнет, и они там все погибнут, - продолжал Вовка и выпустил рыбу в реку.
      Мы были потрясены гуманизмом отставного летчика.
      - Да ты, прямо, Робин Гуд флоры - похвалил его Михаил.
      Саня застеснялся своего корыстолюбивого порыва и спрятал сковороду за спину.
      - Не прячь - сказал ему Мишка. - Невозможно спрятать свои варварские нравы.
 
      По реке проплывали знакомые нам наяды во главе с Рамзесом. Санька, забыв про золото и бриллианты, закричал, потрясая сковородой:
      - Куда же вы? Мы тут рыбу собираемся ловить, ухой угостим! Причаливайте, базируйтесь. Места всем хватит!
      Его холостяка со стажем, сильно привлекали девушки, да и все остальные из нашего отряда затаили надежду, что прекрасные креолки возьмут и разобьют лагерь рядом с нами.
      Девушки, похоже, тоже были не против бивака на красивом месте, но все испортил Рамзес. Наверное, евнух или имел среди девушек возлюбленную.
      - База у моста за Лыковом - необычайным для его щепкоподобного тела баском прокричал он строгой линии байдарочниц. Все некоторое время молчали.
      - Да пошел ты! Командир нашелся! - неожиданно сказала загорелая девушка в предпоследней лодке. - Наташ, может, остановимся? - обратилась она к своей белокурой спутнице, посмотри, какая природа здесь?
      Вероятнее всего, под природой стройная креолка имела в виду нас, статных и молодых? Игорь был не в счет. После причащения к фляге он уже спал в сморщенной палатке, и обыденная жизнь была не для его поэтических фантазий.
      Байдарка причалила к берегу, остальные проплыли вниз. Вовка спустился и подал руку по очереди девчонкам.
      - Эй, ждите нас вечером! - крикнула загорелая революционерка остальным байдарочницам. Не забудьте разжечь костер. Пусть Григорий побольше дров насобирает.
      Вероятно, это относилось к тощему. Тощий Гришка зло сузил глаза. Нежная и стройная Наташа была предметом его вожделений. Он так загреб веслами, что байдарка набрала невиданную в природе скорость. Брызги от его невероятных усилий, налетели на девчонок. Они завизжали, бросили весла, а Рамзес греб с напором, которому бы позавидовали гребцы из мифической, легкокрылой ладьи искателей Золотого руна. Лодка рассекала водную гладь, как боевой корабль, волны рогатиной уходили в берега и качали прибрежные лопухи. Этот момент регаты напоминал фрагмент рассказов о невероятных возможностях человека в минуту стресса, когда, например, негр в состояние перепрыгнуть через 12-ти метровую пропасть, в опасении, что его догонит, укусит лев.
      СРЕДНЕВЕКОВОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ
      На шум-гам из палатки снова вылез согбенный Игорь. В силу какой-то чудесной, присущей только ему, прозорливости Игорь всегда постигал творческие возможности реального времени и всегда одним из первых поспевал к разливу стаканов.
      Судя по его мученическому лицу, физический потенциал поэта после стольких выпивок и снов уже не превышал потенциала комара. Он сомнамбулом добрел до костра и бухнулся на бревно. Стояла жара.
 
      Девчонки были невероятно симпатичными, особенно Наташа. Мы угостили их нашим простым завтраком, а хитрый Вовка достал из недр своего рюкзака бутылку Шампанского. Мы все были приятно удивлены предусмотрительностью старшего помощника скульптора. Санька даже сказал брату, что примет за обыденность, если за бутылкой последуют и хрустальные бокалы на серебренном подносе?
      Шампанское пришлось очень кстати. Сначала мы подняли кружки с шипящим напитком за благополучие прекрасного пола, а второй раз за процветание байдарочного туризма.
 
      Девушки с подозрением бросали взгляды на мой голый торс, где один от правого плеча, и другой от шеи вниз тянулись два длинных косых шрама, испещренных темными полосками неровных швов. Я всегда стеснялся этого обстоятельства, поэтому, несмотря на жару, старался ходить в футболке. Чтобы не смущать дам, я и на этот раз нырнул в палатку и снова оделся.
      Узнав, что Игорь поэт, Лариса поведала, что она тоже творческая душа. Почитайте, что ни будь? Игорь выпросил у Мишки 'полкапли', чтобы прийти в себя, и грустно-элегическим голосом прочитал стихотворение.
      Курит женщина в тамбуре
      Не стесняясь при всех
      А в вагоне, как в таборе
      Разговоры и смех.....
      Иронически морщится
      Мой попутчик-сосед,
      За окошками рощица,
      Просвистела - и нет...
      Стих кончался тем, что женщина после первой сигареты сразу же потянулась за второй. И все увидели, - на ее руке синюю наколку с лагерным номером, которые накалывали детям в фашистских концлагерях. Окружающим стало стыдно за свои осуждающие мысли в адрес курящей женщины, и ей даже кто-то поднес спичку.
      По окончанию стихотворения девчонки захлопали в ладоши, Игорь засмущался попросил у Михаила еще одну каплю для успокоения.
      Потом мы спустились к реке купаться. Визг, шум, гам.... Керженец был открыт во всей своей красе. Пляжный песок на солнце белел как снег и резал глаза. Александра унесло легким течением вниз, он ухватился руками за ветви поваленного дуба. Дуб под тяжестью Саньки стал медленно поворачиваться и отрываться от берега. Выдернулся один корень и оторвал с пол кубометра сырого берега, выдернулся последний. Берег с шумом осыпался и, вдруг, открылась овальная темно-коричневая кирпичная кладка, уходящая в воду. Дуб, медленно переворачиваясь, поплыл вниз по течению, перегораживая сучьями пол реки.
      - Мужики - заорал Саня - тут средневековое недоразумение вскрылось.
      - Тише ты, глашатай! - цыкнул я на него, имея в виду непосвященных девушек.
      Но, непосвященные девушки плавали с Вовкой, смеялись и шлепали по воде ладошками метрах в тридцати вверх по течению.
      Я крикнул Мишку и мы, стараясь не привлекать внимание купальщиц, обследовали кладку. Над водой виднелась только ее верхняя часть. Мишка нырнул вглубь и выплыл секунд через двадцать. Выяснилось, что кладка окаймляла решетчатую железную дверь.
      - Блин, там решетка с палец! - тяжело дыша, сказал возбужденный находкой Михаил. Мы нырнули еще раз вместе. Дверь была узкая, изнутри которой я нащупал висящий замок. Я засунул за решетку руку, там была водная пустота.
      - Дела! - сказал Мишка - всплыв и отдышавшись.
      - Странно - сказал Саня - а какой дурак придумал эту дверь прямо в реку?
      - В то время дураков не было, не то что сейчас, - ответил Мишка - 100 и тем более 200 лет назад расстояние от этой двери до реки было, может быть, еще метров десять. Вероятно, этот ход и продолжался к реке, но вода вымыла его за это время.