Золотой гроб

      - Нет уж, экспериментировать не будем! - тяжело дыша, твердо решил он.
      Сам председатель в последнее время пребывал в состояние конфуза и боялся неверных шагов. Из-за отсутствия специального образования, партия отправила его на универсальную учебу - в областную высшую партийную школу. Учился он заочно и ездил только на сессии, проживая эти дни в гостинице соблазнительного города. Для положительных оценок председателя по разным сложным дисциплинам, его водитель Вася то и дело возил на УАЗике в облцентр туши баранов. А для зачета по 'Политэкономии' пришлось даже пожертвовать стокилограммовой свиньей. Чувствуя, что учеба идет успешно, председатель нередко по-купечески кутил, не забывая и про женщин, которые во множестве крутились вокруг подгулявшего председателя.
      После получения диплома и возвращения в колхоз, в один солнечный осенний денек на деревенскую почту в адрес председателя колхоза пришла срочная телеграмма из Горького. В ней было всего несколько слов:
 
      'Паша, поздравляю, у нас дочка! Твоя Люся P.S. Нужны деньги '.
      Почтальонка Настюха, прежде чем доставить телеграмму адресату, обошла с новостью всю деревню и уж, только потом вручила телеграмму жене Пал Степаныча (сам председатель был в поле). После этого Пал Степаныч, сказавшись больным, два дня не выходил на работу. Говорят, что из его дома всю это время доносились бранные крики и звон разбитой посуды. На работу Пал Степаныч объявился помятый и исцарапанный, словно побывавший в молотилке. Всем сказал, что его по случайности поцарапал домашний пёс 'Бонифаций', который очень любил хозяина.
      Вечером в застольном разговоре с парторгом председатель все свои беды свалил на почтальонку Настюху.
      - Да-а! - сказал Егор Иваныч, чтобы, хоть, как то поддержать заблудшего председателя. - Характер у нее скверный, конечно. Хотя, задница, - будь здоров какая?!
      - А к чему тут задница?
      - Да так, к слову, - уклончиво ответил парторг. Он так и не понял внутренней трагедии Пал Степаныча.
      ФРАК ОТ КАРДЕНА
      Наконец, на грузовике приехал суетной и растрепанный провинциальный скульптор. Он был так лыс, что было удивительно, как можно быть еще и таким растрепанным?
      Особый колорит скульптору придавала нечесаная борода и живые признаки благородного интеллекта в глазах. Но он был так отчаянно пьян, что разобрать эти интеллектуальные подробности в его глазах не было никакой возможности. Скульптор привез свое ваяние, состоящее из трех разных частей: тяжелые ноги, бетонное туловище с руками и вооружением, и голова с бетонной имитацией повязки на лбу. Все свалил на пыльной площади и, махнув рукой, уехал.
      За отсутствием в колхозе крана, председатель прислал в
      помощь автопогрузчик, благодаря которому наши ребята быстро вознесли все эти части в последовательности на сырой еще постамент. Скульптор где-то в чем-то ошибся, и голова никак не хотела убираться в отверстие для шеи в кителе. Игорю пришлось не мало помахать специальным топориком, откалывая кусочками бетон, чтобы сузить могучую солдатскую шею.
      Через каждый час из конторы выходил одеревенившийся за годы сельской жизни парторг,
 
      Одет он был по-местному модно: на нем была зеленая в белую клетку рубаха, красный галстук, серый пиджак, наглаженные, блестящие на коленях черные брюки, заправленные в кирзовые сапоги, а на плечи была накинута синяя фуфайка. Не смотря на весеннюю прохладу, он носил коричневую фетровую шляпу. Парторг строго наблюдал за работой, многозначительно кашлял в кулак, и изредка советовал, как и что лучше делать, чтобы это все было, тык-скыть, с идеологическим уклоном,.
      Когда парторг, наконец, ушел, дело было сделано:
      швы замазаны гипсом, а сам памятник покрашен бронзовой краской. Игорь и Вовка
      спустились на грешную землю. Как это и принято у настоящих художников, отошли метров на десять, чтобы критически оценить свой труд. И только уже тут Вовку продрал ужас. Поводом стала голова солдата? Она была такая большая, что любой мало-мальски мыслящий в антропологии человек, мог уверенно предположить, что в Красную армию забрили либо гения, либо дауна. Только у них встречаются такие большие головы.
      Особое недоумение вызвало оружие солдата. Вроде, он держит автомат с круглым диском, а заканчивается оружие каким-то винтовочным стволом со штыком?
      - И уж больно вид у него свирепый, - сказал Игорю Вовка, критически разглядывая памятник, - разве может быть у человека такое настроение, когда он в парадном обмундирование? И потом, мог же твой друг-скульптор наделить лицо солдата, хоть признаками элементарной осмысленности? Или он перед зеркалом его ваял?
      Игорь хмуро молчал и в задумчивости чесал бороду.
      Как человек немного знакомый с военным делом, Вовка понял, что и с другими частями тела памятника скульпторы поступили недопустимо вольно. Особенно суровую его критику вызвали обмотки на ногах солдата? Если есть обмотки, то не должно быть парадного кителя и наград?! Так как, обмотки солдаты носили лишь в начале войны, а тогда не только орденов не давали, еще и погон не носили. И потом, куда делась каска солдата? Если он с оружием, то должен быть в каске или держать ее в руке? Все эти подозрения Вовка резко по большевицки высказал техническому руководителю проекта.
      Игорь крякнул, выругался, помолчал и сказал - Ладно, авось проскочит?!
      Чтобы авось проскочило, парни пошли в сельмаг, купили две 'Столичные', закуски и прямиком пошли к председателю. Тот, по принятым в колхозе правилам, уже под "газом" сидел у парторга и рассуждал о ремонте техники перед посевной, (дело было в самом начале мая). Через час художники и колхозные руководители, чуть не обнявшись, пошли смотреть работу.
      Пришли.
      На фоне тревожного, сумеречного неба, памятник высился грозным напоминанием о несгибаемой воле русского солдата, а оружие в его руках олицетворяло великую силу и мощь Советской страны. С минуту все молчали. Вовка, весь издерганный из-за своих переживаний по поводу внешних качеств солдата, стоял и горестно размышлял о том, как они с Игорем будем выкручиваться, когда вскроется недоразумение с одеждой изваяния?
      - Ведь все надо переделывать. А ему завтра с утра ехать в командировку. Как быть, что делать?!
      От страдальческих мыслей Владимира оторвало какое-то всхлипывание. Он обернулся и увидел: председатель, обняв Игоря и шатающегося парторга, плакал, не скрывая слез. Потом он, оттолкнув своих попутчиков, церемониально выпрямился, постоял и, торжественно чеканя шаг по песочной площади, пошел к подножью памятника. Видя такое дело, парторг перестал шататься и встал в стойку 'смирно'. У всех были самые серьезные лица, присущие моменту. Председатель остановился в пяти шагах от пьедестала, выпрямился, положил руку на сердце, низко поклонился и, высоко задрав голову, сказал памятнику.
      - Мы вас никогда не забудем! Затем он еще раз поклонился, развернулся и, вытирая рукавом слезы и не обращая ни на кого внимания, побрел в контору.
      Там он вновь оживился, повеселел, достал из сейфа еще одну бутылку водки, долго обнимал Игоря и Вовку. А разливая, говорил:
      - Ну, удружили, ребята. Век не забуду. Теперь и любое начальство можно принять. Да что там начальство, теперь и перед сельчанами не стыдно. Знаешь, сколько их тут погибло? Правильно я говорю, Иваныч? - не уточняя, кто тут погиб, председатель хлопнул по ватной спине закусывающего парторга.
      - О-о, а-а-а, у-у-у - полным ртом утвердительно замычал Иваныч- Кончик его ярко-красного галстука плавал в банке с килькой в томате..
      Затем щедрый председатель, не скрывая своего деревенского самодурства, чуть не ночью вызвал кассиршу и велел рассчитать художников. Кассиршу привез на мотоцикле парнишка лет четырнадцати. Она недовольно прошла в свою коморку, долго гремела ключами от сейфа, щелкала костяшками счет. Мотоциклист остался ждать мать у заборчика перед входом в контору, где справа и слева от калитки висели большие портреты, над которыми крупным плакатным способом было написано 'ЛУЧШИЕ ЛЮДИ КОЛХОЗА'
      Портрет председателя колхоза висел с правой стороны от калитки, парторга - с левой. Расположение портретов также было не лишено идеологического уклона. Слева, сразу за парторгом, висел председатель профкома и комсорг. Далее шла сошка помельче, - пропагандисты всех бригад, активисты, а завершали левую портретную галерею, невесть как попавшие в члены колхоза, зав клубом и художественный руководитель ансамбля песни и пляски. Это была духовная элита хозяйства. Председатель возглавлял светскую и техническую, поскольку, сразу за председателем, висел его заместитель, главный инженер, агроном, зоотехник, бригадиры тракторных и полеводческих бригад. Галерея заканчивалась вороватой физиономией колхозного снабженца. Истинных тружеников полей и ферм: трактористов, кузнецов, доярок и полеводов - среди хороших людей не было.
      Наконец, кассирша вышла, велела расписаться в ведомости, выдала деньги и, не попрощавшись, уехала со своим спутником.
      Вовка с Игорем покинули приветливое село на первом автобусе.
      Проезжая мимо колхозного Дома культуры, художники в четыре глаза смотрели на творение рук своих. Несмотря на недоразумение в обмундировании, солдат веско и даже величаво возвышался над деревенской площадью и над деревьями. Хоть и стоял он в обмотках, но свежая бронзовая краска на его парадном кителе и орденах так ярко горела, отражая первые лучи утреннего солнца, что на фоне серого деревенского пейзажа, эта картина смотрелась очень даже торжественно и празднично!
      - Красавец! - восхищенно прошептал Вовка.
      Оказывается, шаромыга - скульптор все на свете перепутал и
      вместо ног и головы солдата - Победителя, ввернул им ноги и голову
      солдата-Героя. Поэтому то он и оказался в парадном кителе, весь в орденах, а на ногах были обмотки. Для людей несведущих в хитростях формы одежды военнослужащего, особенно для дам, можно пояснить на цивильном примере: представьте, что на постамент поставили не военного, а гражданского человека. У него мужественный взгляд, на плечах блестящий и строгий фрак от Кардена, белоснежная рубашка от этого же кутюрье и черная, элегантная бабочка. Зато ниже идут, пардон, одни только кальсоны, а обут он в зимние ботинки постового милиционера от фабрики 'Красный ухарь'
      На следующий день Владимир поразмыслил и позвонил председателю парткома колхоза. Узнав вчерашнего художника, Егор Иваныч обрадовался звонку и сказал, что ему бы и Ленина на площади надо заменить, поскольку прежний совсем устарел и облупился. Но Владимир порекомендовал Пал Иванычу связаться со скульптором, чтобы тот исправил брак в своей работе и отремонтировал 'солдата' за свой счет.
      Выслушав замечания художника, Егор Иваныч поразмыслил и ответил:
      - Ну, это правильно. Издеваться над героической воинской памятью солдат, путем замены формы одежды, мы никаким скульпторам не позволим. Спасибо за сигнал.
      На этом разговор был окончен. Но к скульптору, похоже, никто так и не обращался. Лишь через год в памятнике заменили винтовочный ствол на автоматный. А ноги обули в цементные сапоги. Причем, доработку изваяния проводил, скорее всего, руководитель ансамбля песни и пляски и сделал это непропорционально. У солдата получились какие-то сапоги-скороходы разного размера и на одну ногу, а автоматный ствол, скорее, походил на армейский гранатомет РПГ-7. Но, ничего! Каждый год на 9 мая там проводят летучие митинги, пьют за Родину, за Сталина и за Победу.
      ЗА ХЛЕБУШКОМ
      Прошел час или больше. Наконец, появился Саня.
      - Ребята! - крикнул он с высоты берега, - если все-таки хотите хлеба, то по коням. Здесь, оказывается, магазина нет, а до Хахал еще пять километров пути. Тамошний сельмаг работает до девяти вечера.
      - А где ты час пропадал? - удивился Мишка, подозрительно глядя на возбужденного Александра. -
      - То да сё, да живот прихватило после вашей армейской тушенки - ответил Саня, стаскивая свою байдарку в воду. - Да ладно разбираться, магазин закроют !-
      Мы уселись в байдарки. Полчаса 'лету', и вот уже наверху с левого берега показалось, утопающее в зелени село. Подплыли к красивому деревянному мосту, перекинутому через Керженец. Байдарки остался сторожить Игорь, а мы вчетвером поднялись на высокий берег. Деревянный, выкрашенный в синий торговый цвет магазин находился в двух шагах. На его крыльце сгрудились, судача, местные бабенки. Они ожидали, когда с той стороны через мост пастух пригонит деревенское стадо коров. На истоптанной и пыльной автобусной остановке два пацаненка лет семи куролесили на мопедах, извергая рев однотактных моторов без глушителей и синий ядовитый дым.
      В прохладном, темноватом после улицы, магазине нас встретили две барышни-продавщицы. Одна была совсем молоденькая, другая старше. Они сидели возле весов за прилавком и грызли семечки. Большая, алюминиевая миска перед ними была полна шелухи.
      Поздоровались.
      - А нам бы, барышни, хлебушка? - вопросил у девушек Вовка. Вовка, привык чувствовать себя весьма респектабельно в любом женском обществе. Его статный рост, античный профиль и густой бас делали его неотразимым, особенно у дам 'кому за 30'.
      На вопрос клиента барышни отреагировали весьма странным образом: томно посмотрели на туристов, затем одна ушла в другой конец зала в галантерею, а другая уткнулась в книгу.
      - Хлебушка бы нам? - уже растерянно повторил вопрос Вовка.
      - Неужто, не видите, хлеба нету - пропела из дальнего конца галантерейная дамочка. - Мало завезли сегодня. Говорят, пекарня сломалась-
      Вовка сделал нам таинственный жест и пошел к галантерейщице. Пока мы разглядывали прилавки, где на полках изобиловали пачки спекшейся украинской соли, сложенные в пирамиду синие спичечные коробки и какие-то консервные банки, изготовленные в первую пятилетку Советской власти, Вовка вел деликатную беседу с продавщицей. Изредка из их угла доносился Вовкин бас и кокетливый смех продавщицы. Через пять минут, барышня ушла в подсобку и возвратилась с двумя буханками мягкого ржаного хлеба.
      - Кушайте на здоровьичко - заулыбалась дамочка - свое отдаю
      - Как договорились? - спросил Вовка, принимая от нее буханки.
      - Посмотрим, посмотрим - сказала дама, краснея и смущаясь, хотя по ее лицу было видно, что какое-то положительное решение она уже приняла.
 
      - Ты что же, за две буханки хлеба жениться на ней пообещал? - спросил я Вовку, спускаясь с крыльца магазина.
      - Она говорит, что сегодня в ДК будет выступать ансамбль из города, танцы под живую музыку. Так что ее дело информировать, а мое - ее же и пригласить.
      - Деревенские барышни тем и хороши - продолжил эту философскую мысль Мишка, - что лишены пресловутых городских комплексов. Ну ладно, ребята, топайте к байдаркам, а я схожу к Валерию, раз обещал.
      Мы спустились с косогора к реке. Игоря обнаружили бегающим под мостом. Впереди его метался наш петух
      - Вот стервец неблагодарный - сказал Игорь, схватив, наконец, буйную птицу за ноги, - я его попоить хотел, а он затрепыхался и вон из рюкзака, еле поймал.
      Непокорного петуха опять засунули в рюкзак. Он орал, тряс в рюкзаке крыльями и клевался.
      Опускался вечер. Кроны сосен золотисто блестели на фоне сияющего заката.
      В тихих заводях кричали лягушки, а злые щуки сигали за мелкой рыбешкой. Рыбешки в отчаянной попытке спастись, выпрыгивали из воды и сколько можно, летели по воздуху. Но плавники никак не заменяли крыльев и они с ужасом падали в воду, где их поджидали острые зубы.
      На берегу показались фигуры Михаила и Валерия.
      - Привет туристам! - весело поздоровался Валерий, спускаясь к воде. - А я уж думал, что и не дождусь вас?
      Валерий был в белой праздничной рубашке с небрежно завязанным галстуком. От него пахло дорогим одеколоном, а сияющие глаза говорили о том, что первую свадебную дозу у соседа он уже принял.
      - Давайте бегом, ребята. Там народ уже собрался, но официально свадьба начинается через полчаса. Насчет вас договорено, можете не беспокоиться
 
      Байдарки мы отогнали на сто метров ниже моста к будке гидростанции и связали припасенной цепью с замком. Старик-синоптик, которому было поручено, - ежедневно передавать в область сведения о температуре и уровне воды в реке, принял и спрятал в будке наши рюкзаки. Петуха пришлось развязать и оставить также в будке. Освободившись от поклажи и, налив синоптику за хлопоты сто грамм из фляжки, мы поднялись в деревню. Вид, конечно, у нас был не больно то праздничный: - джинсы, шорты, футболки, кроссовки. Но Валерий сказал, что сойдет и так, народ здесь не очень презентабельный. А на наши сомнения по поводу отсутствия подарка, посоветовал Игорю придумать какой-нибудь поздравительный стишок, добавив при этом, что, люди здесь хоть и простые, но поэзию любят и ценят. Иногда даже матерятся стихами в соответствии с полученной профессией.
 
      - Как это, в соответствии с профессией? - удивился Вовка
      - А вот как. Например, наш колхозный агрохимик, бывает, в сердцах кричит рабочим на склад: 'Ингидридтвою в перекись магния через медный купорос, вы когда машину поставите под навоз?!
      - Да, действительно, здесь живет культурный и просвященный народ - осторожно заметил Вовка. - Поскольку люди, владеющие столь революционными и продвинутыми научными терминами, никогда не станут материться при девушках. А может быть, даже, они участвуют в художественной самодеятельности?
      - Участвуют, участвуют - подтвердил Валека. Каждый день из клуба кого-нибудь солистов на руках уносят.
      Мы посоветовались по поводу подарка, и умный Саня предложил, кроме стишка от Игоря подарить молодым еще и нашего многострадального петуха.
      - Это будет красиво и символично для села, да и нас избавит от необходимости лишать жизни невинную птицу - сказал добрый Саня. Его предложение было единогласно принято. Не откладывая, Санька опять спустился к будке метеоролога и вернулся уже с петухом, засунув его в полиэтиленовый мешок. Петух совсем привык, что его, то связывают, то куда-то запихивают, поэтому не рыпался, молча и достойно сносил все тяготы и лишения петушиной жизни..
      ПУСТЬ ПЕСНИ СВАДЬБЫ НЕЖАТ СЛУХ
      Мы шли по утопающей в свежей июньской зелени улице старинного села. Солнце спряталось за ближайший лес, но было еще совсем светло. На другом берегу реки засоревновались соловьи. Вечер был совершенно безмятежный и между тихой, загадочной рекой и рядом деревенских изб благоденствовал покой.
      Дом, где предстояло играть свадьбу, мало отличался от других жилищ: изба в шесть окон к реке, резные наличники, высокие разлапистые тополя перед окнами, обязательная лавочка у стены.
      Мы поднялись на высокое крыльцо с перилами, прошли по длинному темному коридору и оказались в просторной прихожей. Навстречу нам вышел обаятельный отец жениха. Раскинув руки, он всех так радостно поприветствовал, а Валерку даже расцеловал, стукнувшись с ним при этом лбом. По этому широкому жесту самого искреннего радушия предшествовало долгое сидение в заточение в собственном подполье, извергаемого аромат браги и терпкого запах полученного первача.
 
      Его радость была совершенно очевидна и искренняя, хотя, виделись они с Валеркой не более полу часа назад при дегустации свежевыгнанной партии спиртного..
      - Милости просим, милости просим - говорил он - проходите в комнаты, присаживайтесь - и, отозвав Валерия в сторону, стал о чем-то с ним шептаться.
      За столом буквой П сидело уже человек 40 гостей. Стоял галдеж. Дверь поминутно открывалась, и заходили празднично одетые люди. Вскоре, гостей собралось столько, что к букве П приладили еще стол, который заворачивал в сторону кухни и скрывался за печкой. Игорь познакомился с хозяйкой дома, о чем-то с ней поговорил. Она заулыбалась, скрылась в одной из комнат и через минуту вернулась, неся с собой листок из школьной тетради и шариковую ручку. Игорь сел за стол и затих над листом, кусая кончик ручки.
      - Наблюдай за процессом - толкнул меня локтем Саня. - Вот так рождаются шедевры, кивнул он на Игоря.
      На столах было тесно. Среди разнообразной, но нехитрой закуски со своего огорода и из сельмага, для начала торжества была приготовлена настоящая ветлужского разлива водка. А для продолжения празднества - самогонка в зеленых бутылках, заткнутых свернутыми в трубочку газетными пробками. Пришел Валерий. Похоже, что ему была отведена почетная роль тамады. Он сел рядом со мной и громко для всех сказал
      - Ну что, уважаемые гости, начнем? Или еще подождем пять минут, когда все подойдут?
      - Подождем, - загудели гости - Вон, еще Федора нет...
 
      Гости не очень-то церемонились по поводу протокола свадьбы, и многие поллитровки с бумажными пробками были уже початы. Молодые сидели скромно, потупив глаза в тарелки. Им было неудобно, что вся эта катавасия из-за них.
      Вскоре объявился и Федор - среднего пошиба мужичок лет под 50, родственник брачующихся. Федор был гармонистом. Он пришел на свадьбу с гармонью, с женой, и с сильным желанием выпить, поскольку, не успев поставить на пол зачехленную гармонь, он одной рукой налил себе полстакана самогона, этой же рукой вылил содержимое в рот, и этой же рукой закусил. За столом напротив Федора сидела пухленькая экзальтированная дама лет 35-40. Дама была очень современной поскольку, несмотря на некоторый деревенский аскетизм в одежде других представительниц прекрасного пола, она имела потрясающее декольте. Оно было таким, что не требовало особого воображения, чтобы понять, что находится за ним.
      - Кто эта дама - спросил я Валерку.
      - О, это Мисс - Хахалы, буфетчица Любка. Она тут у нас самая главная и самая галантная девушка для всех потенциальных кавалеров. Уже и замужем побывала. Раз пять.
      - Ну, это для Игоря, он тоже жених будь здоров какой!
      Но Любку, похоже, не интересовали незнакомые гости, смахивающие на бедных туристов. Уже малость поддатая, она исподтишка лукаво поглядывала на Федора и застенчиво улыбалась.
      - Это у них старая любовь - шепнул Валерий. - Федор частенько забегает к Любке в буфет опохмелиться, а Нинка, жена Федора страшно ревнует мужа к буфетчице и все норовит застукать их на месте 'преступления'. Тогда Федору будет несдобровать, Нинка баба решительная.
      Свадьба началась. После первого поздравления все дружно опрокинули стопки и стаканы. Потом были опять поздравления и стаканы то и дело взметались над столом. Все хором и вразброд кричали "Горько!". Молодые смущенно вставали и, не тая робости, целовались. На лице жениха было написано, что хоть он и не закончил десятилетку, зато в семье будет справным мужиком. На полном губастом личике молодой было написано, что хоть и не впервой ей выходить замуж, зато эту брачную ночь она проведет, как и в прошлые разы, достойно. Валерий добросовестно исполнял обязанности тамады, и стаканы не успевали быть пустыми.
      Настал черед нашего туристического поздравления. Перед этим Игорь пробился к хозяину и хозяйке дома и посоветовался с ними по поводу придуманного им с Саней действа. Хозяйка заулыбалась, стукнула в ладоши, а хозяин даже хлопнул его по плечу и сказал - Давай! Сразу видно, люди городские, с мыслями. Не то, что наше мужичье, им бы только водку глушить по поводу и без повода.
      Валерка поднял руку, призывая всех к молчанию.
      Игорь встал над столом с бумажкой в руке. Все в ожидании притихли, Санька, нагнувшись, вытянул руки под стол, вылавливал из мешка петуха.
      Поэт поднял руку, окинул гостей лучистым взглядом и кратко, но громко продекламировал:
 
      - Пусть песни свадьбы нежат слух,
      У незнакомых и родных.
      Пусть по утрам кричит петух
      О новом дне для молодых!-
      Краткости поздравления никто не удивился, зато рифма всем понравилась.
      Гости закричали Ура и захлопали в ладоши! Саня разогнулся и подбросил вверх петуха. Задуманного Игорем эффекта не получилось. Вместо того чтобы затрепыхать крыльями и полететь под потолком, тем самым, олицетворяя радость, трепещущую и рвущуюся к полету любовь и жизнь, измученный речными приключениями петух не полетел. Он сначала сильно стукнулся о косяк, замахал крыльями, накренился, сорвался в штопор и плюхнулся в круглую салатницу, забрызгав майонезом и кусочками колбасы ближайших гостей. Затем он сразу же вскочил на ноги и, распустив крылья и угрожающе разинув клюв, сиганул по столу, сшибая по дороге бутылки с самогоном. Вся его петушиная грудь была в салате. Гости визжали и хохотали, подхватывая падающие бутылки. В конце стола петуха поймали, отдали хозяйке, и она его унесла в хлев к курам.
      - Однако - сказал Саня, толкнув локтем Игоря намекая на стих и, сделав юмористическое лицо - Перепиши, повешу дома на стену.
      - Ладно, ладно - засмеялся Игорь - я знаю, что нужно праздной компании.
      Через час в доме лились песни, пол содрогался от беспорядочных плясок,
      пахло килькой в томатном соусе и пролитым на скатерть самогоном. Ближе к ночи кто-то уже не удержался и упал с крыльца. Кого-то, ругаясь и волоча его ноги по сухому песку, протащили под фонарем через деревенскую площадь. Носки ботинок уносимого гостя оставляли на песке две неровные борозды, олицетворяющие для него два знаковых постулата: 'день прожит' и 'что несет нам день грядущий?' Кто-то спал прямо за столом. Один гость сначала задремал на подставленном под скулу кулаке, но через минуту его голова сорвалась и уткнулась в тарелку с макаронами. Гость на это мелочное обстоятельство не обратил внимания. Свадьба продолжалось.
      ФЕДЬКИНА КОНФУЗИЯ
      К раннему рассвету, шумное празднество пошло на убыль. Свои деревенские, взявшись под руки, с песнями шли по берегу вдоль светлеющей улицы по домам. Мы с Валерием, и всем байдарочным отрядом, прихватив пару бутылок самогона и закуски, устроились впереди дома на берегу реки, пили зелье и рассуждали о традициях деревенской свадьбы. Приезжие гости, кто сами, кто с помощью более трезвых гостей, разбрелись по разным уголкам обширного деревенского дома и брякнулись спать..
      Видя, что бережно подготовленная в специально отведенной комнате белоснежная постель безнадежно занята, завалившимся прямо в ботинках людом, молодые, в нетерпеливом предвкушении брачного таинства, ушли ночевать к соседям. Федор еще минут десять наяривал на гармошке и перемигивался с Любкой. Он пил, как и все, но так, чтобы не упасть, поскольку Любка уже давно своим взглядом однозначно дала понять, что дело на мази и лишь бы дождаться конца свадьбы.
      Нина, - Федорова жена, вместе с другими родственниками стала хлопотать по уборке столов, подметанию полов, мытью посуды и приготовлению к завтрашнему продолжению свадьбы. Местная Царица муз и красоты Любка, уже совсем откровенно подмигнув Федору и, показав глазами на дверь комнаты, покачивая круглыми аппетитными бедрами, продефилировала между столов, скрылась за дверью. Там, с грохотом столкнув с дивана пьяного гостя, заняла его место. Федор понял - пора! Он, пошатываясь (больше для того, чтобы жена поняла, что он опять в стельку пьяный) встал, отставил гармонь, подошел к столу и на глазах у хлопочущей с посудой супруги дрызнул еще пол стакана самогона.
      Крякнул. Его шатало из стороны в сторону.
      Нинка, видя такое дело, оставив
      посуду, схватила мужа за пиджак и потащила в соседнюю комнату. Федька
      вырывался у нее из рук и заплетающимся языком бубнил - Куда ты меня.., да
      я.., да ты.., да выпить я хочу, как все но-рр-мальные люди ....
      - Ты что, паразит,- возмущалась Нинка - нешто тебе не хватило, посмотрись-ка в
      зеркало, вся морда наперекосяк. Уже светает, иди спать говорю, алкашь! - С
      этими словами она с усилием впихнула Федора в комнату
      и закрыла за ним дверь. Хитрецу Федьке..., только того и надо. Он,
      осторожно перешагивая через попадавшихся на полу гостей, пробрался к дивану. И через минуту упал в объятия, измученной в ожиданиях буфетчицы. Но, неожиданно для себя получил легкое противление со стороны Любки.
      -Ты что, дерзновенный! - возбужденно шептала она, слабеющими руками отталкивая гармониста. -А, если твоя жена услышит?
      -Да как же она услышит, если она в другой комнате?
      -Так ведь в другой комнате - это не в другой деревне? Погоди, Федьк. Ведь боюсь.
      -Не противься, Любка - неожиданно твердо заявил Федор. - А то ведь я и снасильничать могу.
      Такой бурной и продолжительной любви, наверное, отродясь не видела
      деревенская комната. На улице уже кричали ранние птицы, орали петухи, а
      среди храпа и сонного ворчания гостей, на диване разыгрывалась
      удивительная французская сцена. Несмотря на свой хлипкий вид, Федька глухо рычал как трапезничающий африканский лев, а разведенка Любка, три дня не испытывавшая радости настоящей любви, забыв обо всем на свете, тонко кричала, словно израненная, но жаждущая жизни лань. Диван ходил ходуном, ритмично стукался своей деревянной спинкой о стену, и вот-вот должен был развалиться. Федька, еще не потеряв окончательного чувства реальности, закрывал Любке рот и умолял ее замолчать. Это не помогало. Любка кричала все громче и самозабвеннее.
      - Братцы - сказал Санька, показывая на окно, откуда доносился крик буфетчицы, а ведь там не иначе как драка, кого-то бьют?
      Мы с Валеркой и Мишкой ворвались на крыльцо, вошли в темный коридор. Рассветные тени шатались и плавали на дощатых перегородках. Разбуженные Любкиным криком мухи, с разгону бились глупыми головами об стекло над дверью. В горнице родственники жениха и невесты, оставив посуду с недоуменными лицами, столпились перед дверью в соседнюю комнату, откуда доносились крики. Затем рывком открыли дверь, включили яркую люстру и сгрудились в проходе.
      Ошеломленный, взъерошенный Федор, подняв голову над диваном, смотрел, моргая на разъяренное лицо своей супружницы, и на родню. У Нинки тряслись губы, она силилась что-то сказать, но только крепче сжимала свои маленькие кулачки, а ее щеки пошли розовыми пятнами.
      Все, спасения не было.
      Влип Федька. Факт - налицо, окончательный и обжалованию не подлежит. Как теперь доказать Нинке, что его великовозрастный балбес Федька тут ни причем?
      На раздумья время не оставалось. Мысли в Федькиной башке