Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Золотой гроб

ModernLib.Net / Отечественная проза / Пряничников Николай / Золотой гроб - Чтение (Весь текст)
Автор: Пряничников Николай
Жанр: Отечественная проза

 

 


Пряничников Николай
Золотой гроб

      Автор доверительно сообщает,
      что вся эта история полностью правдива,
      поскольку, она ему приснилась. А раз,
      приснилась, то, значит, она была?!
      Ведь, верит же просвещенный читатель
      таблице Менделеева, которая, как известно,
      также пришла в голову Дмитрию Ивановичу
      во сне?!
 
      Если в тексте случайно совпадут
      фамилии и названия населенных
      пунктов, пусть однофамильцы и
      односельчане не обижаются.
      Чего только не присниться в наше
      беспокойное время?!
 

Часть первая

 
      КУРИЦА - НЕ ПТИЦА, МЫ НЕ МОРЯКИ
      Плотник Палыч сидел под кучевыми облаками на стропилах строящейся избы и хрипло кричал вниз напарнику:
      - Федьк, а Федьк, у меня молоток упал. Ты его не словил, случаем?
      Так мы и не узнаем, - поймал ли Федор плотницкий инструмент? А может, и сплоховал по причине замедленной реакции. Не успел.
      Замедленная реакция - явление на Руси эпохальное и обязательное. Как, например, день и ночь. Она начинает победоносное шествие в 11-00 по Камчатскому времени от разбитого солдатскими сапожищами соснового крыльца плохонького магазинчика на крошечном островке имени Макара Ратманова. И, набирая силу и мощь, девятым валом через тундровую и таёжную Сибирь, через Урал прокатывается по всей Великой стране в сторону Иван-Города, грубо сметая на своем пути все, к чему с большим трепетом и уважением относится всероссийское 'Общество Трезвости'. И так - каждый день. Зато, до 11-00 водку, хоть тресни, не продают. Знай Макар 200 лет назад, что отправной точкой всех несчастий на Руси будет открытый им островок - ни за что бы не стал первопроходцем. Бросил бы службу во славу России, и тихо закончил свою жизнь в имение под Тулой в благочинии, да в окружение многочисленных детей и внуков.
      Ну, бог с ним Макаром-отступником.
      Зато, Палыча голыми руками не возьмешь. Будь у него за плечами не три класса образования, а, скажем, десятилетка, то он бы мог прославиться на поприще, которое принято называть дипломатическим... Дипломат он был отменный и до отчаяния хитрый. Именно его всегда мужики посылали за водкой в райцентр, до которого 10 минут езды на грузовике.
      Палыч с колхозным шофером, пробиваясь по заснеженным улицам, прибывал к открытию магазина, делал доброе лицо и говорил полнощекой продавщице:
      - Продай-кось, барышня, мне буханочку хлебушка, да колбаски с полкило, вот этой, кооперативной, да сала вот этого соленого. А коли не жалко, так и порежь на кусочки, потоньше. Ножа-то у меня нету.
      Великодушная барышня тонко нарезала хлеб, колбасу, сало, а Палыч заговорщитски просил 'уж заодно' продать ему и заветную литровочку.
      - Да вы что, гражданин, не знаете что ли, что водка у нас продается с
      11 00? - возмущенно рокотала барышня.
      - А-а-а - понимающе говорил Палыч - ну, тогда ладно, тогда я пошел.
      - А хлеб, а колбасу, а сало?! - повышала голос служительница Меркурия, - куда мне теперь это девать-то?
      - Так, и мне колбаса без водки без надобности. Зачем я на нее тратиться стану? - удивлялся Палыч.
      - Нет, бери! - начинала закипать барышня - разрезал, значит бери!
      - Звиняй, сударыня, я не резал! Все видели. И, наклонившись к очумевшей от подобного нахальства продавщице, шептал, - Давайкось лутше, голубушка, придем к консесюсю...., - с трудом выговорив, надоевшее по телеку слово, хитро щурился Палыч.
      В итоге - ударник плотницкого труда всегда находил консенсус с отличниками советской торговли и заветная литровочка перекочевывала из ящиков торговой сети на утренний стол подвижников серпа и молота.
      В каком часовом поясе проживает плотник Федька, нам и знать не обязательно. Если где встретите мужика с отпечатком палычевского инструмента на лбу - так он Федька и есть. И гадать нечего.
      К тому времени, когда стрелка часов на самом западном рубеже родины-матери подойдет к 11-00, то сколько уже их горемык - сельских и городских пролетариев и пьющих интеллектуалов всех отраслей народного хозяйства получат по лбу в шлейфе Девятого вала на востоке, - вообще никакому подсчету не поддается. Поэтому, ловить кувалды и другие плотницкие инструменты, делать все серьезные дела, а также совершать осознанные поступки - надо до двух часов пополудни. Россия, брат ты мой.... Это на Западе сутки делятся на день и ночь. А у нас - до и после закрытия магазина.
      Словом, вовремя все надо делать, вовремя. Вон и Мишка Волков - мой друг, как не встретимся, так сразу и пытает:
      - Когда же мы поедем на Керженец, Иван? Вся жизнь пролетит, а байдарки так и останутся сухими. Поехали, я тебе говорю!
      Если перефразировать Владимира Высоцкого, то лучше реки Керженец, может быть только лесная красавица - река Керженец. Помилуй Бог, не хочу обижать обитателей берегов Ветлуги, Усты, Линды и других рек и речек романтического Заволжья, но синие заводи и легкий голубой воздух среди янтарных сосен лесного Керженца завораживают и настраивают на самые хорошие мысли. На поэзию. Если, конечно, все кто там бывал - поголовно поэты и романтики.
      Это байдарочное путешествие по Керженцу мы с Мишкой задумывали совершить каждое лето. И каждое лето какой-то вихрь неотложных дел захватывал наши погрузневшие от чревоугодия тела, бросал в рабочие командировки, удерживал у телевизоров, или в вечернем пивном баре на 'Скобе'. Словом, на любимом с далекого детства Керженеце, мы не были сто лет.
      - Все, поедем! - сказал во время очередной встречи Мишка, - плевать на все обстоятельства!
      Тут надо пояснить. В Мишке есть классические задатки настоящего организатора и руководителя, которыми с исстари богата русская земля. Когда он что-то твердо решает, ему действительно плевать на все мешающие обстоятельства. При необходимости он бы непременно повторил подвиг Александра Матросова, и посмертно получил звание Героя. Правда, потом бы наверняка выяснилось, что и амбразуру надо было закрывать не ту. И не в это время. Да и не грудью. Да и вообще могло случиться, что это свой дот, а не вражеский. Да и не дот вовсе, а окошко от подвала, а в подвале, как в падучей тарахтит компрессор. Но и на эти, неожиданно выявленные недоразумения, Мишка бы плевал, поскольку, Мишка был взращен в советской стране, а нашему человеку, как известно, - все по фигу. На амбразуры бросаются все, кто ни попадя и потому у нас так много Героев Советского Союза.
      C Михаилом мы подружились в Альма Матер на факультетском комсомольском собрании. На нем судили не сознательного комсомольца, который на студенческой вечеринке в общежитии под мотив известной революционной песни инициировал распевание антиреволюционного пасквиля:
      "Смело, товарищи, но-о-о-гу,
      Дружно прострелим в бою.
      Вашу войну и трево-о-огу,
      Видели мы на ?ую!"
      Песня была сплошь неприличной и, по словам комсорга факультета Юры Розенблюма, - клеветнически извращала революционный дух рабочих и крестьян, очерняла великое историческое значение социалистической революции. Автором нового текста оказался сам вокалист - студент, отличник, неутомимый общественник и впоследствии мой закадычный друг - Михаил Волков. Веселые студенты пели ее дружно, громко, прихлопывая в такт песни по табуретам. А происходило это в год, когда о советской власти и социализме анекдоты уже рассказывали по телевизору - свое победоносное шествие заканчивала Перестройка.
      По давно принятой традиции, об этом случае кто-то стремительно 'стукнул' в соответствующую 'контору', которая на последнем вздохе своего могущества и авторитета еще пытались влиять на ситуацию.
      'Контора' с бюстом Дзержинского на входе располагалась в двух шагах от нашего факультета - на улице Воробьева, поэтому, 'казачок' мог туда слетать даже зимой, не одевая шапки, и не успев простудиться.
      Мишку вызвали в деканат уже на второй день после вечеринки, где с ним без свидетелей стал беседовать молодой человек c внимательными серыми глазами и в костюме черного цвета. Молодой человек, стараясь не выказывать своего панического волнения (первый месяц службы в КГБ и первое дело об антисоветской пропаганде, путем сочинительства стихов пасквильного характера), усадил Михаила напротив, достал бумагу и стал строго задавать всякие вопросы. Ответы он записывал на ту же бумажку. При этом его лицо сохраняло важность опытного и неподкупного чекиста.
      После общепринятых вопросов, принятых в практике работы с подследственными: 'как зовут, где и когда родился, судим, не судим', то да сё.. - университетский поэт-песенник, наконец, догадался о причине визита сероглазого. А когда догадался, сначала разнервничался, а потом так заорал на следователя, что тот вздрогнул, а у деканата собралась толпа праздно шатающихся студентов.
      - Ты чего сюда пришел, Пинкертон хренов?! Чего ты вынюхиваешь, Дзержинский, - недорезанный! - продолжал орать Михаил.
      Молодой человек смутился, покраснел и сказал, что, если гражданин Волков не хочет по-хорошему сам во всем сознаться, тогда с ним придется говорить в другом месте. После этого он попросил подозреваемого в антисоветской пропаганде выйти.
      Мишка ушел. Но, прежде чем хлопнуть дверью, на глазах у зевак посоветовал сгорающему от стыда КГБшнику, чтобы тот лучше шел работать на производство и приносил обществу пользу, а не поганил жизнь всем честным людям своей гадкой возней.
      - Рыцари плаща и кинжала хреновы! Да вы же свою совесть вместе с плащом продали и пропили, а поэтому на голой жопе отовсюду виден только кинжал! - Орал он, выйдя в коридор и, наконец, хлопнув дверью - Вы народу колбасы дайте, задолбали лозунгами, да еще ходят, вынюхивают тут всякое.... Балбесы!
 
      - Ни фига себе, влип!? - суматошно размышлял молодой человек, трясущимися руками запихивая листок с протоколом допроса в папку. Он и представить себе не мог, отправляясь на службу в органы, что его, хоть и практиканта, тем не менее, серьезного штатного сотрудника величественной службы назовут балбесом да еще с голой жопой? И все это произойдет на глазах у девушек, к которым он относился с романтическим благоговением и даже собирался жениться.
      Насчет балбесов Михаил явно погорячился. Они больше не стали приходить, но вызвали к себе парторга ВУЗа и ТАМ 'накачали' по инерции струхнувшего старичка так, что, вернувшись в ректорат, парторг сразу заявил о том, что студент - антисоветчик должен быть непременно отчислен из университета
      За Мишку вступилась добрая деканша:
      - Если мы будем исключать отличников за обыкновенную мальчишескую выходку, кто же тогда у нас учиться станет? - сокрушалась она в ректорате - и потом, чем мы будем мотивировать отчисление Волкова? На всем курсе он один на золото может вытянуть, и с посещаемостью у него проблем нет.
      Насчет дисциплины студента Волкова декан ничего не стала говорить. Грешки за Михаилом водились всякие.
      После долгих дебатов, было решено разобрать 'дело' проштрафившегося студента на комсомольском собрании. А с КГБшниками собрался уладить дело сам ректор Угодчиков. Благо, его фамилия высоко ценилась в среде областного партийного начальства, которое еще могло сказать свое слово.
      На ближайшем комсомольском собрании, специально состоявшемуся по этому поводу, Мишке объявили строгий выговор. Но, перед голосованием выяснилось, что у комсомольца Волкова уже несколько лет висят два выговора. Один - за грубое высказывание в адрес руководства стройотряда, и строгий выговор за драку, учиненную также в стройотряде, но уже на третьем курсе.
      По ранжиру, вслед за строгачом должно было следовать исключение из комсомола. Взять на себя такой грех консервативное комсомольское руководство ВУЗа не смогло, потому что после подобного инцидента могли последовать оргвыводы и в отношении их самих со стороны областной комсомольской организации.
      Правда, в это время областному комсомольскому начальству молодежные дела в ВУЗе были уже глубоко по фигу. Оно суматошно зарабатывало себе денежки во всевозможных фондах, кооперативах и финансовых компаниях, числясь там консультантами. Но, рядовые университетские комсомольцы об этом ничего не знали и после вялых споров остановились на том, что пора расходиться.
      - Товарищи комсомольцы! - взволнованно воскликнула секретарь собрания Леночка Пухова - А как же Волков?
      - Так, сами же говорите, что еще один выговор нельзя?!
      Выход нашел Юра Розенблюм. Он предложил прежние взыскания с Волкова снять и уж, затем наложить новое взыскание.
      - Да, но в повестке сегодняшнего собрания у нас как раз стоит пункт о наказании комсомольца Волкова, а не о снятии прежних его взысканий?! - заявила подлая секретарь собрания
      - Ничего, - ответил тёртый в протокольных делах Юра. - Снятие взыскания мы оформим прошлым собранием, а новое взыскание - сегодняшним.
      'За' снятие взысканий, борясь с сонной одурью, проголосовали все, а за новый выговор уже никто голосовать не стал. Тогда измученный председатель собрания, предложил, хотя бы, 'поставить ему на вид'. За 'поставить на вид' быстренько проголосовали все. Студенты - народ грамотный и 'Поставить на вид' на одной чаше весов и 'Антисоветская пропаганда, путем сочинительства стихов пасквильного характера' - на другой чаше, еще лет пять назад были в разных весовых категориях. И ехал бы сейчас новоявленный антисоветчик Михаил Волков в синей фуфайке, - собственности министерства Юстиции в крытом вагоне на лесоповал далекой Сибири.
      Дело замялось, но мстительный Мишка и его диссидентски настроенные дружки стали вычислять, - кто настучал в КГБ? Все сошлись на том, что 'казачек' не кто иной, как 'писатель' Шурик Носков - женатый и надменный выскочка, единственный из студентов, который имел личный автомобиль, подаренный высокопоставленным тестем - начальником ГАИ всей области.
      Шурик еще на первом курсе занялся неблагодарным писательским трудом и тиснул в молодежной газете два рассказика о студенческом житье-бытье. После громкой публикации, Шурик уверился, что его приплюснутая с детства голова таит в себе огромный писательский талант, и пророчил себе великое будущее. Он думал, сочинял, писал, рвал и бросал написанное в корзину и снова писал. Шурик, творил. Яркие поэтические слова, уложенные в русло прозы, так неудержимо рвались попасть на бумагу, будто их скопом выпускали из заточения. Шурик стал рассылать свои произведения в разные литературные издания. Там рассказы вежливо принимали и еще более вежливо отвечали так, что де тематика вашего писательского труда не соответствует направлению журнала.
      Его менее талантливые однокашники подсмеивались над усилиями Шурика на литературном поприще и советовали ему плюнуть. Такие советы щемили мятущуюся душу молодого писателя и поэтому, один из трудов Шурика первый раз пошел не в адрес литературного журнала, а прямиком в адрес дома со строгими серыми колоннами на улице Воробьева к мрачным сероглазым людям. Там 'труд' с удовольствием приняли, по достоинству оценили и намекнули, что будут рады и последующим произведениям. С тех пор Шурик регулярно отправлял свои новые рассказы по известному адресу. Все они начинались на удивление одинаково: 'Доношу до вашего сведения, что'...
 
      На занятия Шурик приезжал на горящих красным заревом Жигулях и под завистливым взглядом 'безлошадных' доцентов и профессоров ставил автомобиль на небольшую автостоянку около главного корпуса, где уже стояли 'Жигули' всех проректоров и 'Волга' самого ректора.
      Шурик еще и раньше подозревался в том, что регулярно стучит сероглазым людям о том, кто и чем дышит на факультете, но за руку поймать его было не возможно. Были только косвенные доказательства его стукачества: - из всех скандалов и недоразумений, сопровождавших студенческие вечеринки, которые были традиционно часты в общежитии, - он всегда выходил чистеньким.
      Отомстили Шурику до гениальности просто. Взяли и подкинули в 'бардачок' его красавца-автомобиля женские трусики, губную помаду, да женскую перчатку (она третью неделю без дела валялась на столе у вахтера общежития. Где раздобыли женские трусики - доподлинно неизвестно). Шурик целую неделю приезжал, как и обычно, - надменный и гордый, ставил свою машину рядом с ректорской. Все уже стали думать, что 'мина' не сработала. Но однажды в дождливый понедельник грустный писатель приехал на занятия на трамвае, а правая щека его была обезображена тремя длинными царапинами.
      - Чего, Шурик - спросил его в коридоре Мишка, показывая на щеку - издержки семейного бытия?
      - Да нет. Кот - скотина, - ответил Шурик и заспешил в аудиторию.
      'Скотина-кот' почти на пол года лишил его права выпендриваться на своих Жигулях, что немножко сбило спесь с зарвавшегося собственника.
      После этого комсомольского собрания мы с Мишкой и сблизились, а к выпуску уже были закадычными друзьями и оставались ими все последующие после учебы годы, хотя судьба разделила нас. Мишка трудился в отделе планирования одного полувоенного НИИ, а я работал в газете.
      ГОТОВНОСТЬ ?1
 
      Наконец, мы решились отправиться в долгожданное путешествие. Синий речной воздух! Уже одно предвкушение этого делало поездку прекрасной, а в дороге присоединится все, что только нужно тяготеющей душе: тихая река, лоскутной туман, колдовские зори, отрешенность от всех обязательств и повседневных забот. Романтика.
      Состав будущей команды путешественников ограничивался наличием трех двухместных байдарок. Наметились и конкретные участники похода. Кроме нас с Мишкой кандидатами на робинзонаду стали мои двоюродные братья Вовка и Сашка. Пятым участником планировался Мишкин родственник - бывший муж Мишкиной сестры, - художник и поэт Игорь, приехавший погостить к нему из Санкт-Петербурга. Родство, конечно, было уже седьмой водой на киселе, но Игорь стал Мишке родственным по духу, и судьба разведенки сестры была уже не в счет. Одно место в байдарке оставалось вакантным до речного поселка Хахалы, где к нашему отряду должен был присоединиться также наш бывший однокашник Валерка Майоров.
      - До Хахал поплыву один, - сказал гордый Саня - не люблю зависимости.
      Все мы в среднем двадцати восьми - тридцатилетние недотепы - романтики, и лишь Игорю недавно стукнуло 51. Все, за исключением Игоря, не женаты, не обременены семьями, а Игорь женился раз десять. Во всяком случае, десять жен у него точно перебывало, а еще три сотни женщин утром выходили из его квартиры с чувством, что могли бы стать женами поэта. Игорь слыл отъявленным ловеласом, хотя его бородатый лик излучал скромность и застенчивость, и он был славным малым. Нас объединяли многие годы дружбы, совместные поездки на рыбалку, охоту и многие литры ее 'родимой', выпитые вместе и по раздельности.
      Для планирования путешествия мы собрались в Мишкиной квартире. Свою мать Михаил благоразумно сплавил в деревню, где у них был еще дедовский дом. Их короткое хозяйничанье с Игорем в жилище оставило после себя гору не мытой посуды и несколько пустых винных бутылок у холодильника.
      Скоро на столе появилась закуска, а из спальни Мишка принес старинный граненый графин, заполненный бесцветной жидкостью, с запахом, напоминающим обыкновенный самогон, коим в последствии и оказался.
      После первых рюмок, жуя соленый гриб, Михаил достал из кармана лист исписанной бумаги и, стал зачитывать план предстоящего похода.
 
      - 14 июня форсированным маршем высадится на станции Озеро!
 
      - Разве можно высадится форсированным маршем? - морщась после самогонки и закусывая, спросил вредный Саня - ведь маршем, если нас правильно научил заведующий военной кафедрой майор Сидоров, - это что-то стремительно-молниеносное и тактически грамотное! Это, если куда-то все бегут! А нам то чего бежать? Мы же отдыхать едем.
      - Не перебивай, умник, - строго заметил Михаил - и забудь вашего институтского алкаша в форме майора, с лицом Сидорова. Не служил в армии?! - Тогда и помалкивай, студент.
      Санька единственный из нас, кто не хлебнул настоящего армейского лиха. Военная кафедра политеха, с вечно красными носом и уверенными глазами майора Сидорова, заменила ему всю армейскую школу. Поэтому, выражение 'форсированным маршем' представлялось ему в чисто академическом плане: - Исходя потом, бренча котелками, 100 солдат - отличников боевой и политической подготовки бегут через болото в обход противника!
      Впрочем, самую творческую из нас личность Игоря бывшим солдатом можно было назвать только с большим натягом. Хоть и призывался он в танковые войска, но в танковых баталиях не участвовал, из пушек отродясь не стрелял, а грозные машины видел только пару раз, да и то из окошка штабного автомобиля. Игорь служил при большом полковом начальстве писарем. Многое умел, многое знал, писал в клубе всякие плакаты: 'Солдат, люби Родину - мать твою!' и сочинял стихотворную лирику для влюбленных прапорщиков и младшего офицерского состава. Даже под гнетом защитных погон рядового состава, Игоря преследовало удивительное состояние творчества, когда человек кажется красивее, умнее и выше себя. За все это он получал внеплановые увольнительные, которые использовал для собственных амурных похождений.
      Словом, Игорь был приятным во всех отношениях мАлым, и его скромная физиономия расплывалась в приветливой улыбке даже во сне. Вскоре, творческий ум помог ему 'закосить' под больного и успешно комиссоваться из армии, не прослужив и половины срока.
      Хотя, по слухам, причина досрочного дембеля оказалась более скандальной: молоденький, хваткий писарь сильно понравился жене замполита полка, которая, к неудовольствию мужа, стала часто пропадать в полковом краснознаменном клубе, готовя какую-то самодеятельность. Ее самодеятельность закончилась тремя днями в гражданской больнице, где ей успешно сделали аборт. В это время суетливый замполит мучительно вспоминал, когда же он в последний раз спал с женой? После двух лет интернациональной помощи еще Вьетнаму, женщины ему стали не нужны. Вероятно, замполит и помог писарчуку сказаться больным и уехать от греха подальше.
      Второй пункт - громко и торжественно продолжал читать Мишка- отплытие по Керженцу начинается в 8 00 в районе турбазы 'Автозаводец'.
      - Первая ночевка - в районе развалин Монастыря.
      - Вторая - в районе Пенякши
      - Третья - где застанет ночь.
      - 18-го июня прибытие в Макарьев, укладка снастей, отплытие на 'Ракете' в Нижний и все, поход окончен.
 
      Ну, как планчик? - спросил Михаил, потягиваясь за очередным грибком.
      - Да уж, - с язвительной улыбкой, протянул до сих пор молчавший Вовка. - Планчик насыщенный. А как же прекрасные креолки, всякие приключения, пляж, рыбалка, дым костра, малиновый закат? Скромнова-то получается. Чувствуется консервативное влияние отдела планирования, где ты работаешь. Только цифры и никакой поэзии. Верно, говорю, Игорь?
      - Вся насыщенность и поэзия нашего путешествия, господа, в наших руках - напыщенно сказал Игорь. - Все зависит оттого, как мы сами озарим свое паломничество к реке. Впрочем, думаю, никто не будет возражать, если ты, Вова, в качестве 'креолки' пригласишь с собой Буратину.
      Все загоготали.
      Речь шла о Розочке - секретарше редактора газеты, где работал Вовка. Относя себя к творческой когорте, она изредка пописывала в свою же газету, что доставляло невероятные мучения редактору во время правки ее сочинений. Конечно, можно было сослаться на то, что статья идеологически не выдержана, не соответствует рамкам политики газеты, и в публикации отказать? Но редактор, запершись в кабинете и ломая карандаши, по пол дня кроптел над творением Розочки и проклинал себя за глубокую интимную зависимость, в которую попал от своей секретарши на старости лет. Не публиковать Розочку было нельзя. Зная ее скандальность и эксцентризм, редактор дрожал от мысли, что когда-нибудь она прилюдно скажет: 'а вот, когда Вы меня тащите в постель, то не требуете знаний каких-то рамок. Вы кобель, Иван Иваныч, а не редактор'?! Это возможное разоблачение разящим молотом висели на бедной головой старого чиновника, и грозило немыслимым позором его честному имени.
      Розочка была из семиток, имела длинные худые ноги, чудную талию, полные груди. Все в ней гармонировало, если бы не непомерно длинный, национальный нос за что ее и прозвали Буратиной.
      Если бы не нос, она бы вообще смогла сойти за красавицу. А красота Розочке была очень важна, так как ее влюбчивость в творческих людей выходила далеко за пределы штата собственной газеты. Она была половой хищницей, о ней измечталась (и не без поводов) вся мужская половина областной организации Союза журналистов СССР. Поэтому, имя Буратино стала ассоциироваться с извечным, сладострастным чувством плотской любви. Похотливые мужики из различных газет, собираясь на какую-нибудь редакционную выездную 'летучку' или семинар журналистов, который всегда заканчивался веселой гулянкой, спрашивали у организаторов:
      'А Буратины там будут?!'
      О самом колоритном участником наших будущих странствий Вовке надо сказать особо. Еще в школе он занялся боксом и преуспевал на ринге. По окончанию десятилетки встал перед выбором - то ли всецело посвятить себя спорту, то ли другому интеллектуальному поприщу. Выбор стал неожиданным: двухметровый абитуриент поступил учиться в летное высшее военное училище. Это было странным потому, что из-за физических габаритов его голова должна была торчать над фонарем кабины истребителя. Но то ли истребители стали изготавливать под Вовкину комплекцию, то ли, садясь в машину, Вовка съёживался до нужных размеров, но учеба шла успешно. На курсе он прослыл асом. Однажды инструктор даже хвастался своим подопечным, что курсант Тучин так лихо разворачивает в воздухе самолет, что однажды, чуть было не врезался в собственный хвост.
      Три курса Владимир закончил великолепно. А в середине заключительного четвертого курса он, практически готовый, боевой летчик, оказавшись в самоволке и, в сильно выпившем состоянии, был задержан патрулем. В гарнизонной гауптвахте с ним обошлись не очень вежливо, и буйный самовольщик 'накатил' всему караулу. Затем, выскочив на плац, из отнятого у начальника караула пистолета он стрелял по насмерть перепуганным воронам, кружащим над гауптвахтой, крича при этом: 'Рожденный ползать - летать не может!'. Патроны кончились и его скрутили.
      Скандал был большой. Лейтенант - начальник караула, неделю униженно ходил с фингалом под глазом, и 'накатал телегу' военному прокурору. Вовке 'маячил' дисциплинарный батальон. Но все обошлось: Вовку просто выперли из училища, еще несколько месяцев он прослужил простым солдатом среди туркменов и киргизов в батальоне обеспечения. Как к самому грамотному солдату, к нему относились по-особому. Перед плановой лекцией для личного состава, к нему уважительно подошел прапорщик Гущин за советом: - Подскажи, как переводится на русский слово караизм?
      Вовка, удивился и посоветовал ему сбегать в библиотеку к словарям. Через час он встретил на плацу озабоченного прапорщика и тот жаловался, что опоздал на лекцию из-за того, что прокопался в словарях и ничего не нашел. Помогла библиотекарша, разобрав, что в рукописной инструкции по проведению лекции это слово было 'героизм'. У замполита был неряшливый почерк.
      С осенним дембельским составом наш Вовка распрощался с воинской службой. Приехал домой, отдохнул и пошел устраиваться на работу. На ту, которую насоветовали друзья. Это был один из популярных в городе частных ресторанов 'Чебурек & Арсен'
      -Вам вышибалы нужны? - спросил он ответственную дамочку.
      -Нужны. Только называется эта должность не так грубо, как Вы ее окрестили, а администратор, - кокетливо ответила дамочка (еще подходящего возраста) и выписала ему трудовую книжку.
      -Вообще-то у нас ресторан буйный, особенно по ночам - продолжала информировать Владимира дамочка. - Администраторы долго не выдерживают, потому что их бьют. Но у Вас, я смотрю комплекция подходящая. Ваша первая задача - смотреть за порядком. Так что на работу можете выходить уже сегодня. А завтра придет Арсен Тамазович, более подробно расскажет о Ваших обязанностях и подпишет приказ.
      К вечеру Владимир, как и обещал ответственной даме, надел свой парадный костюм, оставшийся с до армейских времен и ставший тесным, и прибыл в грохочущий музыкой ресторан. Пошел к бармену Сене, представился и свел с ним дружбу, которая скрепилась добрым бокалом коньяка в подсобке.
      -Тут, вообще-то, больше собираются те, кто всю ночь лезгинку танцует, - сообщил Сеня. - Народ горячий. И за ними нужен глаз да глаз. И вообще, лучше сразу дать понять - кто в этом доме правит балом. Позавчера генеральную драку устроили, сам Арсен Тамазович приезжал, чтобы порядок навести. Сегодня тоже обещал быть.
      После этого бармен, сдав свою смену ночному служителю виртуозного разлива, ушел домой.
      Сновали официантки, то и дело собираясь в кучки, шепча и обсуждая достоинства нового администратора. Через час, Владимир, наконец, выглянул в зал: на сцене возились с инструментами музыканты. Гости уже заполнили все уголки ресторана и за столиками было тесно. В углу за сдвинутыми столами шумно угощались человек сорок людей, которые натурально умеют танцевать лезгинку. Остальные клиенты 'Чебурек & Арсен' - смахивали на бедных соотечественников. Зал был наводнен томными красавицами из соседнего рынка. Серьезные девушки в этот ресторан не ходили.
      Владимир еще не много с ответственным видом побродил по залу и, помня слова бармена, что надо сразу дать понять присутствующим, - что бардака тут не допустят, - обратил внимание на один из шумных и самых богатых снедью, и дорогими винами столов. Гости за ним уже порядочно накачались, но более всех выделялся лысый коротышка с золотой цепью на шее. Цепь была такой толщины, что ее должен был носить бык в носу. Проливая шампанское, коротышка бил ложкой по тарелке, привлекая внимание к предстоящему тосту. Окружающие были так возбуждены разговорами, что мало внимали лысому. Тогда он хряпнул ложкой по тарелке так, что та разлетелась вдребезги. Все замолчали.
      -А вот этого-то мы и не потерпим! - твердо решил про себя новый администратор. Он подошел к лысому сзади, взял его под мышки, на вытянутых руках, как Карлсона с поджатыми ногами, протащил через весь зал, и в мгновение ока выкинул из двери на мороз. Дверь захлопнул и, не обращая внимания на беснующегося за стеклом золотоносного хулигана, закрыл ее на защелку. Проходя мимо ошеломленного швейцара, велел ему выбросить на улицу пальто буяна, но обратно его не впускать. Все присутствующие удивленно взирали на администратора. Дело в том, что лысый, оказался самим Арсеном Тамазовичем, пришедший в свой ресторан отпраздновать День рождения.
      После искрометной карьеры в ресторане, Владимир несколько месяцев проработал в сельхозавиации - вторым пилотом на кукурузнике, развозившем почту и другие грузы по области, потом поступил в институт и параллельно с учебой вновь вернулся к боксу. За год добился невероятных успехов. Его спортивные дела шли в гору так, что тренеры пророчили ему будущее великого Мохаммеда Али. В ВУЗах огромного города не было ни одного мало-мальски подходящего по весу боксера, который бы уже на первой минуте раунда не пал жертвой Вовкиной воли к победе.
      Однажды на первенстве Поволжья во время схватки с низкорослым и хилым противником, Вовка задумался о том, - как он встретит высшую ступень пьедестала и с какой скромностью примет удостоверение мастера спорта. Именно в этот момент, когда в его голове уже раздавались литавры победы,
      он нечаянно напоролся на прямой правой. В глазах все померкло, и Вовке было очень стыдно, что его - такого лося на глазах у сокурсниц выносят на носилках с ринга четверо дюжих мужиков. А семенящая рядом с носилками медсестричка машет перед его носом кусочком ваты, пропитанной нашатырем.. Наутро, с трудом вспомнив, что с ним произошло вчера, он решил, что бокс - это не очень интеллектуальный вид спорта и что лучше или заниматься перетягиванием канатов, или вообще посвятить себя только учебе. На том и решил.
      Сейчас он был ведущим спецкором затухающей партийной газеты.

* * *

      Уже к четвергу к путешествию все было готово. Оставалось лишь докупить рыболовных принадлежностей и кое-что из еды. На Санином горбатом Запорожце мы веселой компанией отправились в универмаг.
      Правая дверка машины уже год, как не закрывалась. Саня несколько раз бросал все дела и, поругиваясь, ремонтировал капризный предмет гордости запорожских автопроизводителей, но после ремонта дверке становилось только хуже. В конце концов, она стала надежно закрываться снаружи, но совсем перестала открываться изнутри, поэтому, Саня любил ездить один. Если же случалось вдвоем, то, остановившись, шофер проворно выскакивал из своего помятого со всех сторон авто, обегал ее кругом и выпускал попутчика. По такому жесту окружающие могли бы подумать, что он привез какую-то очень важную персону. Но на самом деле никто так не думал. Все сразу догадывались, что водитель лопух, а у Запорожца не работает дверка.
      Пользуясь хорошей погодой, народ оживленно сновал по улице туда сюда. К универмагу часто подъезжали крутые иномарки местных нуворишей. Нувориши вальяжно выбирались из красавцев-автомобилей, пятились на пять-десять метров и, картинно, нажимали кнопку сигнализации на брелке с ключами. Машины пронзительно пискали, а владельцы тачек, под перекрестным взглядом завистливых зевак, удовлетворенно растворялись в широких воротах универмага.
      Мы подъехали за час до закрытия. Наш Запорожец бледно-зеленой поганкой прополз между двумя сверкающими в вечернем солнце иномарками и с противным скрежетом наехал остатком бампера на бордюр. Цыганки, гадавшие провинциальной барышне на жениха, в испуге бросились врассыпную. Барышня в недоумение смотрела на свою только что 'позолоченную' ручку, денег уже не было.
      Саня обошел машину, открыл дверь, мы, толкая друг друга, выбрались из тесной душегубки. Хозяин с размаху захлопнул дверку. Железным языком она кратко вскрикнула 'Хоп', Запорожец закачался, юморной Мишка свистнул, все захохотали.
      Через полчаса, груженные коробками, свертками и пакетами мы вернулись к автомобилю, забились в салон, как кильки и попытались сдать назад. Мотор ревел, Запорожец лихорадило, но теплый бордюр не хотел отпускать, понравившегося 'железного коня'.
      -Выходи, амбал, приехали! - Игорь толкнул, сгорбившегося на переднем сидении Владимира, колени которого торчали на уровне ушей. - Видишь, из-за тебя машина застряла.
      -Да уж точно не из-за вас, пигмеев. Чего сидишь? Открывай - толкнул он брата.
      Саня вздохнул, выбрался наружу и пошел открывать Вовке дверь. Но и без тяжеловесного Владимира наш Запорожец сидел на тротуаре, как на якоре. Мы уж и все собрались, было покинуть капризный транспорт, но в это время многоэтажное здание в лобовом стекле стало проваливаться в тартарары, показалось голубое небо, и машина медленно покатила назад. Через пять метров пути здание стало вырастать вновь, и показалась красная от напряжения Вовкина физиономия.
      -Слушай! - закричал Владимиру Игорь. - Ты уж ее теперь и носом в сторону рынка поставь. Чтобы специально не разворачиваться?
      Вовка юмор понял, но, разгоряченный предыдущим действом, опять поднял нос машины на 45 градусов и развернул ее вместе с нами по направлению движения. У тротуара собралась толпа праздных зевак, которые впервые видели, как природный силач, словно пушинку поднимает и крутит машину полную седоков. В Запорожец Владимир садился несколько смущенный под аплодисменты десятков зрителей, среди которых были и девушки.
      -Трогай! - скомандовал он брату. - Наша светлая радость по поводу предстоящего путешествия не должна быть омрачена казусом с непутевой машиной и с ее непутевым хозяином.
      -Есть! - кратко по-солдатски ответил Саня, совсем не обидевшись, и включил зажигание. Стартер только один раз нервно хрюкнул, провернув коленовал, и смолк. Саня еще раз попробовал завести строптивый Запорожец, но реакции у мотора уже не было никакой. Сзади сигналили нетерпеливые автолюбители.
      -Блин! - выругался шофер. - Аккумулятор сел. Толкни. - сказал он Вовке. Владимир косо разглядывал толпу, не успевшую разойтись после предыдущего героического зрелища, и замершую в ожидании нового.
      -Ты меня выставляешь посмешищем для всего города. Домой приедем - башку сверну - мрачно пообещал он брату. - Иди, открывай.
      Саня сбегал, выпустил Владимира и снова занял водительское место.
      Машина тронулась с места, Саня засуетился, дергая рычагами. Наконец, скорость была найдена, но Запорожец встал, как вкопанный.
      -Дубина! - воскликнул Вовка, появляясь в лобовом окне, - ты на какой скорости едешь?
      -На первой..
      -Ты бы еще заднюю включил! - уже обозлился Владимир. - Вторую включай, или третью, тетеря!
      -Либеральный Саня нащупал третью скорость, и машина рывками тронулась по мостовой. Метров через тридцать в окошке снова появилось распаренное лицо Владимира.
      -Все! Не могу больше. Вызываем эвакуатор.
      -Извини, брат, толкни еще раз. Я зажигание забыл включить - жалобно сообщил Саня..
      -Да я не буду дожидаться дома. Прямо сейчас тебе шею намылю, водитель хренов. Да сидите вы.. - досадливо махнул он рукой, видя наше нетерпение принять посильное участие в толкание автомобиля.
      Образовавшаяся сзади колонна автомобилей, поняла, что сигналами Запорожец не пронять. Наиболее нетерпеливые водители выскакивали из своих авто и, вздымая руки к небу, сильно ругали 'Запорожец' и особенно его хозяина непотребными словами. Некоторые осторожно объезжали место легкого ДТП. Мы были холодны и невозмутимы.
      -На этот раз все было предусмотрено до мелочей: Саня заранее включил зажигание, третью скорость, нажал сцепление, надавил акселератор и крикнул замершему в толкательной позе Владимиру: - Трогай!
      -Владимир толкнул, машина завелась, толпа у универмага облегченно вздохнула, и народ пошел кто куда по своим делам. Саня проехал еще десять метров и затормозил, через секунду место командора занял тяжело дышащий Владимир.
      -Вперед, Козлевич хренов.
      Саня поддал газу включил скорость, машина дернулась и тут же заглохла. В салоне наступила гнетущая тишина, только сзади опять засигналила, успокоившаяся было колонна.
      -Вылазим все, быстро! - скомандовал Михаил.
      -Саня обежал машину, открыл дверку и вернулся на место. Мы с облегчением высыпались на улицу.
      -Выключай сцепление и заворачивай налево. Толкаем, ребята!
      Там же 'кирпич' - опасливо сообщил Саня.
      -Не рассуждай.
      Мы навалились и легко затолкали машину на тихую пустынную улочку за универмагом, которая тянется в сторону Цирка. Раньше по ней ходили трамваи, но сейчас этот отрезок пути ремонтировали, поэтому мы без опаски остановились прямо на рельсах. Вовка в изнеможении ушел на обочину улицы и сел в тени тополей на бордюр. Он критически осмотрел свои руки - они были то ли в масле, то ли в черном солидоле. Поискав глазами траву и не найдя поблизости таковой, он вытер ладонь о ладонь, отчего руки стали только жирнее и грязнее.
      -Нашел! - радостно воскликнул Саня, возящийся в моторе. - Клемма отошла - сообщил он. Сейчас я ее проволочкой примотаю и плоскогубцами затяну.
      -Вот так у тебя все и всегда, Саня: - с укоризной произнес Мишка, - где проволочкой, где ниточкой. У тебя, наверное, и мозги на ниточке держатся. Нет бы - сделать один раз навечно.
      -Ничто не вечно под Луной - веселился Саня, крутя плоскогубцами.
      В это время, на фоне доносящегося со стороны универмага монотонного гула оживленной улицы, по асфальту зацокали подковы. В нашем направлении по улице шла стройная девушка небесной красоты. Она была и на высоких каблуках, в розовой блузке и ослепительно белых брюках, которые так туго обтягивали бедра, что всемирная знаменитость - дизайнер Слава Зайцев не задумываясь бы сказал, что брюки малы! Хотя, не исключаю, что какой-нибудь самоуверенный босс модельного бизнеса сходу мог опровергнуть Славино утверждение. Он бы снисходительно сказал, что не брюки малы, а задница велика.
      Неизвестно кто, но кто-то из них оказался бы прав. Впрочем, они и оба могли оказаться правыми.
 
      Завидев пятерых импозантных (в джинсах) мужчин, девушка, на всякий случай, перешла на модельный шаг 'от бедра', а ее лицо приняло безразличное и загадочное выражение.
      -Может Вас подвезти? - глупо закокетничал Саня, выглядывая из-под капота.
      -Мои почитатели ездят на Мерседесах, дорогой. Тоже мне - агент 007 нашелся? Разбогатеешь, тогда и предлагай. С этими словами девушка гордым лебедем проплыла мимо, а опозоренный Саня глупо чесал плоскогубцам затылок.
      Через минуту дело сделано: машина завелась сама, мы утрамбовались на заднее сидение, Вовка сел на командорское место и крутанул ручку, чтобы открыть окно.
      -Не трогай ее - заорал Саня. - Стекло упадет!
      Но было поздно. Стекло уже с грохотом провалилось куда-то во внутрь двери и пропало бесследно. В салон ворвалась живительный воздух. Прямо Рай.
      -Ну, все! Считай пол дня ремонта... - загрустил Саня, дергая рычаги.
      Машина тронулась и стала набирать скорость, догоняя копытную модельщицу, которая шла по середине дороги и кажется, не собиралась уступать место, хоть и плохонькому, но автотранспорту.
      -Ну что она не слышит? Посигналь ей! - приказал Вовка.
      Саня нажал на сигнал. Машина запищала, да так тонко и прерывисто, что нам всем перед девушкой стало стыдно.
      Барышня - ноль внимания. Только ее шаг 'от бедра' стал еще размашистей и живописней. Тогда Вовка свистнул в окно. Модельщица лишь на шаг отступила вправо. Впрочем, теперь машине хватало места, чтобы проехать между выступающими шпалами и барышней.
      Проезжая мимо девушки на скорости 10 километров в час, Вовка вытянул руку в окно и смачно шлепнул гордую красавицу по туго обтянутому заду. Та взвизгнула. Наш автомобиль, набирая скорость и прыгая на ухабах, помчался в сторону Верхнего города, а девушка продолжила свой путь в поисках женского счастья. На две трети ее аппетитной задницы бурыми четкими линиями ярко отпечаталась огромная ладонь с растопыренными пальцами ее нового почитателя из Запорожца.
      Вечером, придя домой, уставшая девушка задремала на диване. Через некоторое время ее мама, сделав страшные глаза, поманила жующего на кухне отца. Зайдя в комнату, он увидел, разложенные на столе белые брюки дочери со страшным отпечатком на заднице.
      --Как ты думаешь, кто это ее так шлепнул? - шепотом спросила жена, кивая на брюки. Что это за человек такой?
      -По-моему это вообще не человек, а какой-то Йети - также шепотом ответил отец.
      -Ты так думаешь?
      -А ты глянь - отец кивнул на отпечаток, на который он наложил свою ладонь. Его мужская длань терялась на фоне отпечатавшейся лапищи, как ладошка ребенка в папиных руках.
      -Ужас! - содрогнулась мать. - Хорошо, что еще не изнасиловал, сволочь. И родители с озабоченной нежностью посмотрели на спящую дочку.
 

* * *

      Вечером в пятницу для окончательной утряски всех вопросов, связанных с путешествием, мы вновь собрались у Михаила. Весь вечер пили крепчайший самогон и обсуждали, что еще нужно взять с собой. Кроме шести литровых банок тушенки, которые мне подарил знакомый начпрод с военной части, из съестного было решено прихватить живого петуха, которого друзья из соображений хохмы, подарили Сане на День рождения. Петух уже вторую неделю жил, привязанный за ногу бечевкой, на балконе в Саниной квартире. Он жутко орал и гадил по утрам, будя весь одиннадцатиэтажный дом. Саня уже несколько раз порывался отрубить ему голову, но то ли подходящего случая для жаркого не было, то ли духу не хватало съесть полюбившуюся птицу? Словом, петух с жестким старым телом был жив, благодаря мягкости Саниного характера..
      Из поддерживающих средств, мы договорились взять Мишкино подводное ружье с плавательными принадлежностями и аквалангом, купленным им из-под полы, мой транзисторный приемник 'Вега', бинокль. А также, малокалиберную винтовку со сбитым номером, принадлежащую то ли Вовке, то ли Сане? В запасе была 10-ти местная военная палатка, спальные мешки и прочие принадлежности.
      Я, Мишка и Саня с предстоящего понедельника оформили полагающиеся отпуска, и лишь Вовку не отпустил редактор, мотивируя это важностью областной промышленной конференции, которая должна состоятся через полторы недели. Тогда Вовка христом - богом договорился с начальством о недельном отпуске за свой счет. А Игорь, учитывая свободную профессию поэта, оформленного каким-то истопником, и очередной этап холостого образа жизни, мог путешествовать до Второго пришествия без опасений, что его будет искать налоговый инспектор или суматошная жена.
      Байдарки были проверены на целостность конструкций и вновь уложены, рюкзаки были туго забиты провизией и спальными принадлежностями. Я очень гордился своим рюкзаком, который купил еще во время службы в Эстонии. Он был защитного цвета, огромных размеров, а его карманы были обшиты красной окантовкой. По тем временам это считался самым высшим писком туристской моды. А размеры рюкзака позволяли заложить туда провизии столько, что взвод солдат мог бы два месяца спокойно проводить диверсии в тылу врага, не боясь умереть от голодной смерти.
      Зато, Вовка возился со своим рюкзаком очень долго. Он сложил туда необходимые принадлежности и никак не мог упрятать малокалиберную винтовку. Из-за габаритов он разобрал ее по частям. Если приклад легко прятался среди рыбацкого хлама и продуктов, то ствол предательски высовывался наружу. Тогда хитрый Вовка обмотал конец ствола газетами, а поверх надел старый носок. Получилось не очень красиво, но была гарантия, что к туристу не привяжется какой-нибудь постовой милиционер в засаленной форме и кирзовых сапогах и, не станет требовать разрешение на хранение, ношение и т.д. .
      Мы расходились от Михаила с чувством паломников, отправляющихся в Мекку. Радость и атмосферу праздника от предстоящего путешествия поддерживал духовой оркестр, неведомо как забредший в близлежащий парк? Все было прекрасно.
 
      Вернувшись домой, Саня своего петуха также для пробы попытался запихнуть в рюкзак, но тот вырвался и долго полу летал, полу бегал по комнате, а когда его хватали за ногу, орал нечеловеческим голосом и пугал соседей.
      - Да сверни ты ему шею - советовала из кухни сестра, что ты не мужик что ли?
      - Я тебе скорее сверну шею, в особенности, раз ты жендсчина, и тем более глупая студентка, - ворчал Саня, прыгая, как вратарь Яшин и, пытаясь поймать дерзкую птицу за ногу.
      В конце концов, петуха оставили до утра на балконе. Он, как ни в чем не бывало, несколько раз пропел и хлопал крыльями.
      - Надо же, - думал Саня, собирая рюкзак - завтра ему на эшафот, а он поет?! Значит, он об этом не знает и пока счастлив. А знаем ли мы грешные, где наш эшафот
      Рано утром после этих философских размышлений, петух, все-таки, был водворен в тесный рюкзак и, понимая беспочвенность своих потуг вырваться на свободу, притих. Его голова торчала наружу, он моргал белыми веками, крутил головой, но молчал, раздумывая о своем грозном будущем и оценивая настоящее.
 

* * *

      В 4 00 'после вчерашнего' Михаил проснулся с жизненным потенциалом полевой мыши, чудом выжившей после всеобщего мышиного мора. У зеркала, разглядывая опухшее, небритое лицо, красные глаза, а затем и мелькнувшую в зерцале дикую харю Игоря с потенциалом улитки, пробирающейся к туалету, - он голосом оперного дьявола хрипло молвил: - О, новый день, зачем пришел ты? Хочу вернуться во вчера!
      Игорь глухо хмыкнул, оценивая поэтические способности бывшего шурина.
      Я проснулся в половине четвертого и еще минут десять валялся в постели просто так.
      - Эх, разлюли-малина, - как это приятно думать не о извечных проблемах бытия, когда дома думаешь о работе, а на работе ждешь момента, чтобы улизнуть домой. А вот думать, например, о хорошем, об общественно полезном?!
      Например, 'путешествие на байдарках по Керженцу может статься большим жизненным стимулом для любого, павшего духом российского интеллигента. Более того: настоянный на шишках терпкий сосновый воздух, - только укрепит пошатнувшееся здоровье человека труда, заставит еще смелее, ударнее, сильнее, качественнее и производительнее, и что особенно важно, с высокой ответственностью, боевитостью и высоким уровнем мастерства творить надежное, доброе вечное..' (О, мля, ну что бы мне дураку, в свое время было не вырваться в какие-нибудь депутаты...? Ведь запросто смог бы?! И нахрена я пошел в десант?)
      ПОДНЯТЬ ПАРУСА
      В 5 00 родной Нижний Новгород, который все мы для краткости и по инерции называли Горьким, медленно просыпался. Мы собрались на Московском вокзале. Несмотря на рань, на перроне было не протолкнуться от дачников. Нежное и умытое утро, ни облачка на небе обещали жаркий день и палящее солнце. По перрону, задевая друг друга корзинками, граблями и прочим огородным инвентарем, сновали пассажиры. Стоял шум-гам. Над серой рябью всклокоченных голов гордым лебедем проплывала голова Владимира с античным, греческим носом. Он знал, что многие девушки оборачиваются, глядя ему в след. Его поступь была решительна, а взгляд мужественен и весел.
      Игорь всех подивил белыми парусиновыми шортами и белой панамой в колониальном стиле. Если бы его сфотографировать под пальмой, он запросто бы мог сойти за австралийского фаната-миссионера домиклухомаклаевских времен. Правда, Игоря подводил поэтический рост - 154 сантиметров с кавбойскими каблуками. Из-за цыплячьих габаритов чужестранца, Аборигены ни за что бы, не поверили в его божественную миссию и наверняка бы съели миссионера. Но Игорь знал, что едет не в дикую Австралию, а на просвещенный Керженец, поэтому, был смел, невозмутим и лучисто улыбался.
      Я попытался всех удивить входящим в моду легким костюмом х/б защитного цвета, недавно купленный мною по дешевке на Мытном рынке. Саня появился тоже в маскировочных брюках, чем несколько омрачил мою недолгую светлую радость.
      Отправляющиеся электрички гудели так, что отдельные пассажиры от неожиданности приседали. Мальчик тащил своего небритого папу к ближайшему киоску и пищал: пап, пап, хочу ирисок, хочу ирисок. Папа в задумчивости остановился у киоска.
      - Ирисок говоришь? А кариес? Ириски тебя оставят без зубов к двадцати годам. Надо взять чего-то другого? Малыш понимающе смотрел на отца. После этого папа выгреб из карманов всю мелочь, пересчитал, занял у сына пятьдесят копеек и купил бутылку 'Жигулевского'.
      Подали электричку. Народ рванул к дверям, как наши деды на штурм крепости Измаил. Старушки из толпы голосили, призывая бугаев к совести, но бугаи могли и сами позавидовать сноровистости старушек, Игорю чуть не сбили миссионерскую панаму, но, к отправлению поезда в вагоны кое-как убрались все.
      Проныра Михаил прорвался в вагон в числе первых и, раскинув руки, занял для нас целое купе. Но затем уступил одно место девушке в джинсах и с потрясным бюстом. Совершая свой джентльменский поступок, опрометчивый Михаил смотрел только на бюст. Когда девушка повернулась, чтобы сказать спасибо, Михаил сделал равнодушное лицо, давая этим понять, что ему, как воспитанному человеку, все одинаковы и красавицы и не очень. Его джентльменство нас погубило: девушка прихватила еще свою мамашу с теткой и тремя малышами.
      Мы через головы добрых дачников, прорывались к купе.
      - Яйца те, яйца те не раздавите! - орала тучная тётенция, закрывая телом полиэтиленовый мешок с яйцами. Те мужчины, которые мешка не видели, одобрительно гудели: - правильно, мамаш. Тут не только яиц - всего на свете лишиться можно.
      Мишка с виноватым видом сидел, стиснутый со всех сторон дородными тетками, а на противоположной лавке вокруг бюстовой девушки резвились три пацаненка. Там же, на край лавки половинкой задницы, подсел какой-то мужичок Мужичек, чувствуя, что занял чье-то место, с отсутствующим видом смотрел в окно.
      Лодки и рюкзаки с торчащими удочками мы через головы передали Михаилу и он распихал их под сидения и на полки. Наш петух изредка орал из рюкзака на полке под потолком и таращился на окружающих, а окружающие, с удивлением, на него.
      Сане сказочно повезло. Столпотворение в проходе стиснуло его грудь в грудь с очаровательной девушкой в соломенной шляпке и с дивными, нежными щеками, похожими на спелый абрикос. Когда вагон дергался, вилял на стрелках, или резко останавливался, Саня, наваливаясь на всякие приятные округлости девушки, делал трагическое лицо мол, де, извините, такова се ля ви. Девушка, на каждый толчок отвечала загадочной улыбкой. Но, когда ее попутчик уже и без повода стал наваливаться слишком плотно и часто, отталкивала его бесподобной грудью. Ее грудь, возвышавшаяся на скульптурном теле, вызывающе выпирала из-под футболки, и не было сомнений, что, например, любвеобильный Игорь за каждое прикосновение к такому вулкану любви с легкостью отдал бы правую руку. Это могло объясниться еще и тем обстоятельством, что Игорь был левша, а на правой руке у него из-за разных жизненных перипетий не доставало мизинца. Саньке же все эти удовольствия доставались бесплатно. Я стоял, сдавленный разноликими дачниками в метре, и с опаской предполагал, что если народу не поубавится, а поезд не перестанет дергаться, то Александр через пять минут этого интим-контакта непременно кончит недоразумением.
      Ближе к цели нашего путешествия дачники стали толпами выходить на остановках, в вагоне становилось просторнее. Наш Саня загрустил. Его славная попутчица, откровенно улыбнувшись на прощание, также вышла из толчеи и скрылась в людском водовороте перрона.
      Наконец, миновав славный город Семенов, где из окна вагона была видна пятиметровая деревянная ложка, стоящая торчком перед въездом в город, электричка перепрыгнула мост через Керженец и слева за окнами засинела вода большого круглого озера. На полустанке 'Озеро' мы сошли.
      - Мамаш, - обратился Мишка к старушке сельского вида, которой он помогал сойти с высокой ступеньки поезда - а как называется это озеро?
      - Это озеро называется Озеро, милай - ответила мамаша, встав на дощатый перрон..
      - Что так и называется? - удивленно переспросил Михаил.
      - Как себя помню, - сказала старушенция, и поспешила в другой конец перрона, где ее встречали родственники.
      - Круто, однако! Озеро 'Озеро' у деревни Озеро - засмеялся Мишка. И, подождав, когда старушка уйдет, добавил - богатый русский язык.
      После этого он вспомнил, как, пользуясь одним только кратким русским словом, можно разрешить целую проблему из области сложного, но экономически выгодного производства. Если, заменить это слово, на более литературное, то притча звучит так: приезжает бригадир лесорубов на делянку и видит непорядок: мужики - лесорубы, при погрузке лесовоза слишком много навалили бревен на тележку, и превысили все допустимые габариты. Это грозило осложнениями с ГАИшниками . Рассерженный бригадир кричит старшому:
      - Эй, фигила, а ну фигач сюда. Фиг ли фиговничаете? Нафига дофига нафигачили? Офигели что-ли! Эти фиги из ГАИ тут же фигнут штрафом, офигеешь. А ну отфигачивайте..!
      Чё фигачишься, обиделся старшой - перефегичили, то не долго и отфигачить. Фиг-ли...!
      Учитывая, что все это было произнесено словами без литературных скидок, мы чуть не лопнули со смеху!
      Через час по наезженной полевой дороге, плавно извивающейся среди ромашек вдоль железнодорожного полотна, мы вышли на берег. Открылся красивый речной пейзаж: хрустальный Керженец словно младенец нежился между крутых берегов, на которых теснились медовые сосны. К воде спускалась широкая полоса белого пляжа, теряющегося за поворотом. Вода была чистая, тихая и прозрачная, а противоположный сосновый берег укутывала легкая голубизна.
      - Лепота! - протяжно произнес Вовка, прикрыв глаза. После этого он так глубоко вдохнул ядреный сосновый воздух, словно его прямо сейчас хотели посадить на электрический стул.
      Мы сделали коротенький привал.
      Попили из термоса кофе. С возмущением отвергли предложение Игоря попить чего-нибудь из Мишкиной фляжки. Возвышенное благородство храма природы нельзя было осквернять запахом самогона.
      Полюбовались двумя молодыми дамами в купальниках, которые, появившись на двухвесельной голубой лодке из-за железнодорожного моста, проплыли на лодке вверх по течению к турбазе. Дамы были гордыми и независимыми. По крайней мере, старались делать вид, что пятеро туристов противоположного пола, взирающие на них с берега, их совершенно не интересуют. У гребущей, при взмахе весел, тонкие лопатки на спине выскакивали из под застежек лифчика и был стеснительный вид лица, а впередсмотрящая весила под 150 кг., и было удивительно, как она застегнула лифчик?
      - Ну ладно, ребята - сказал я - нас ждут испытания, готовим лодки.
      - Ну да! - высокопарно подхватил Михаил. И, со значительностью капитана Кука, добавил: - пора поднимать якоря, господа! Бури, штормы, и волны не будут помехой в нашем грандиозном походе.
      Чувствовалось, что Михаилу страсть как хотелось окунуться в мир приключений.
      Скоро мы плыли по реке. Я с Мишкой, Вовка с Игорем, а Саня, как и обещал, греб на байдарке в одиночестве. Солнце поднялось над соснами, вода вокруг играла всеми цветами радуги. Кое-где над камышами дымилась испарина, а дальние лесные отроги качались в горячем воздухе и походили на мираж.
      Мишка сам себя назначил адмиралом и командующим всей байдарочной эскадры. Вовка тоже получил повышение. Из простого гребца уже к десяти часам утра его повысили до впередсмотрящего. Вовка стал откровенно саботировать: опускал весло на нос байдарки и все чаще с напускным вниманием всматривался вдаль. Из-за этого Игорю приходилось напрягаться вдвойне, чтобы не отстать от эскадры.
      - Вот сколько тщеславия и гордыни в людях? - сказал Михаил, показывая веслом на Владимира. - Впередсмотрящий! И должность то никчемненькая, плевёнькая, а амбиций на самого Нельсона. Тебя же впередсмотрящим назначили не из-за каких-то выдающихся способностей, а из-за твоего амбальского роста. Причем, по совместительству с обязанностями гребца.
      - Тогда требую и мне дать должность, - сказал выдыхающийся Игорь.
      - Ну, и кем же ты хочешь стать, дитя мое?
      - Баталером.
      - В принципе, можно - сказал великодушный адмирал. - Назначаю тебя баталером. Только имей в виду, все запасы спиртного будут храниться у меня лично.
      - Ну, тогда и баталерствуй сам, - пробурчал Игорь, - я отказываюсь от должности.
      В конце концов, все номенклатурные места по ходу дела были распределены. Я получил почетную должность боцмана, Саню назначили юнгой, но он возмутился:
      - Мне 28 лет. Флотоводец Корнилов в двадцать уже командовал боевым кораблем, а вы меня в юнги хотите задвинуть?!
      Мишка поразмышлял и предложил, было, эту вакансию своему бывшему шурину Игорю. Скандальный пятидесятилетний экс баталер от должности юнги наотрез отказался.
      - Нет! Уж, лучше я останусь простым, но гордым гребцом, чем пойду на поводу у вашего коррумпированного Высочества. Ишь, какой Наполеон выискался? Командует только... Мы тебя низложим.
      - Хорошо, - сказал Мишка, не обращая внимания на угрозу быть низложенным. И обращаясь к Сане предложил, - если ты настаиваешь, то я могу все полномочия командующего нашей эскадры передать тебе, а должность юнги возьму себе. Но, с одним условием: с тебя приготовление обеда и мойка всей посуды.
      - Саня с радостью согласился. На этом распределение должностей закончилось.
      Было жарко. Александр, пользуясь индивидуальной свободой и должностью командующего, поднажал на весла. Он захотел всех обогнать и возглавить кильватерную линию. Но мы с Михаилом решили не отдавать пальму первенства зарвавшемуся адмиралу, погребли быстрее, легко нагнали выскочку и, поравнявшись, Мишка треснул его по спине веслом.
      - Это не честно! - заорал адмирал, - кто тут главный?!
      - Ты. Но из соображений безопасности командующий должен плыть внутри кильватерной линии.
      В ответ опозорившийся флотоводец забрызгал нас водой, Вовкина байдарка с налету врезалась в нашу лодку, заорал петух в рюкзаке, началась катавасия: крики, брызги, волны, из камышей поднялись и улетели, куда глаза глядят перепуганные утки. Мы с Мишкой вышли победителями и снова заняли место флагмана.
      - Хрен вам, а не посуда! - ворчал сзади опальный адмирал.
      ПИРАТЫ
      До полудня проплыли километров пятнадцать. Догнали бревенчатый плот. На середине плота была поставлена палатка военного цвета, откуда торчали две пары истоптанных в костре босых ног 42 размера. Обладатель третьей пары сидел на перевернутом ведре и, полу прикрыв глаза, лениво бряцал на гитаре. Над палаткой торчал флагшток, сделанный из кривой жердины, на верхушке которого развевался плохо исполненный на лоскутке простыни 'веселый Роджерс'. Когда у черепа рисовали глазное отверстие, - бухнули много краски, она поплыла и накатилась на перекрещенные турецкие сабли. Получалось, будто суровый Роджерс плачет, что не соответствовало психологии отчаянных и мужественных флибустьеров. Ниже флага одним концом к жердине, другим к краю палатки был прикреплен плакат. На нем также расплывшейся синей краской было написано 'Господи! Хорошо то как!'
 
      - Ну, как оно: грабежи, насилия, убийства, много ли богатых судов взяли на абордаж, как добыча?- весело спросил Саня капитана морских разбойников. Тот отложил гитару, нащупал какую-то веревку и с трудом вытянул из воды тяжелую гирлянду пивных бутылок.
      - Присоединяйтесь, коли хотите?!
      - Как же мы пиво-то забыли - хлопнул себя по лбу Мишка - все ты интендант фиговый - сказал он мне.
      - Да, недоразумение, - буркнул я. - Слушай, капитан, а может, продадите нам пять бутылок?.
      - Нет, продать не можем. Нас можно только или ограбить превосходящими силами королевского флота, или принять от нас в дар.
      - Тогда в дар, мы согласны - закричал Саня. - Давай в дар, душа горит!
      Мы причалили к плоту.
      -Насколько я помню, у пиратов должен быть черный флаг, а у вас белый?
      -А мы хорошие пираты - ответил капитан. - Добрые.
      Оказалось, что благородного капитана флибустьеров зовут Леха, он студент пединститута. Теперь сотоварищи уже два дня совершают веселое путешествие на плоту. Плот почти неуправляем и плывет медленно. Эйфория по поводу 'Господи, хорошо то как!' и чувство вынужденного пуританства уже стали надоедать, а красивый речной пейзаж казался сутулой обыденностью. Хотелось привычного - серого, хоть и грубого, но вселенского. То есть того, что обычно бывает в институтской общаге: - днем скучные конспекты, пыльные аудитории, цифры и занудные профессора, а вечером 'Караул!'. Женщины с соседнего факультета насилуют хилых (из-за плохой пищи) студентов! И всенощный топот по коридорам, как при штурме Зимнего дворца.
      Спасало изобилие пива, коим пираты пополнялись в каждой встречающейся на высоком берегу деревне. В магазинах сельпо уже давно наплевали на всевозможные запреты и постановления (об упорядочении торговли водкой и другими спиртными напитками, которые принимались каждый год и каждый последующий был строже и изощренней предыдущего) и торговали горячительным и утром, и вечером, и днем, и ночью и даже за рамками общепризнанных временных понятий. Лишь бы были клиенты.
      Как и все фантазеры-путешественники, каждый из пиратов, исподволь, рассчитывал на некий спонтанный случай или фантастическую удачу, которая весь последующий учебный год до нового путешествия, будет поводом для различных, веселых разговорчиков в институте, а может даже повлияет на дальнейшую судьбу.
      Леха, например, сидя на своем ведре, живо представлял, что в один из прекрасных деньков, их пиратский плот станет проплывать мимо туристкой базы, откуда будет доноситься веселая музыка и смех, а прекрасные наяды- купальщицы, загадочно улыбаясь, станут подталкивать плот к своей пристани. В это время, налетевшая, откуда ни возьмись, гроза выстрелит могучую огненную молнию в высокое дерево, стоящее на берегу. Дерево, кряхтя и оседая, свалится и, как в замедленном кино, упадает толстенными сучьями прямо на плот. Мужественные плотоводцы, словно лягушки попрыгают с плота в воду. Через секунду все стихнет: Мимолетная злодейка - гроза, кашляя и чертыхаясь, уплывет за лес, освобождая место синему беззаботному небу.
      В воде поплывут отдельные бревна плота, 'Веселый Роджерс' поникнет на жердине и издали станет походить на культовый знак 'Помогите сиротам'. В это время, собравшиеся на берегу, пираты и насмерть перепуганные наяды, вдруг, обнаружат, что среди наяд не хватает самой главной - Леночки. Леночки, папа которой директор крупного предприятия и дал добро своей дочурке привезти на турбазу, принадлежащую заводу своих подруг.
      Все в растерянности. И только Лёха, рискуя своей жизнью, прыгнет в воду, и будет опасно нырять между бревен и торчащих из воды ветвей до тех пор, пока, наконец, появившись из воды в третий или пятый раз, он не вынесет на руках беспомощную девушку. Плечо и рука девушки в ссадинах и крови. Это ее упавшее из-за удара молнии дерево, намертво прижало толстой ветвью к дну реки. И Алексею, приходится не мало потрудиться, чтобы высвободить прекрасную незнакомку и доставить ее наверх. Да и сам он сильно пострадает - на щеках царапины, вывихнута рука, но он мужественен и молчалив. Пока другие мечутся по турбазе в поисках врача, Лёха со знанием дела, пытается вернуть пострадавшую к жизни искусственным дыханием, больше доверяя способу - рот в рот. Губы у прекрасной незнакомки будут приоткрыты, а тонкие античные черты лица бледны. Все закончится через минуту. Леночка, вдруг, вздрогнет, закашляется и, тяжело ловя воздух, придет в себя.
      А уже вечером, срочно вызванный из Нижнего Новгорода Леночкин папа, усадит Леху на лавочку, на берегу реки и на фоне красивого вечернего пейзажа серьезно скажет: 'Ну что же, Алексей, ты спас жизнь моей единственной дочери. А я человек благодарный. Давай, заканчивай свой институт. Я чувствую, что учительское дело не для тебя? Ты человек современный, информатику вон, изучаешь, а я как раз подумываю, что моему предприятию просто, как воздух необходим отдел информатики. Время сейчас такое и пророчу этому направлению большое будущее. Как, - потянешь отдел? А там и все дороги для тебя открою. Да и с Ленкой можешь встречаться, ей давно уж нужен такой парень... друг, защитник. Словом, тебе решать? Леха скромно посидит, немного пожеманится, но уже ясно, что он будет готов дать согласие возглавить отдел.....
      - И, вот, блин, на самом интересном месте Лехиных простраций, приплыли эти чертовы байдарочники и испортили всю погоду. Леха, уже как раз подумывал о том, - как он возглавит новый отдел, внесет сразу тысячу рацпредложений по упорядочению его работы и возьмет опекунство над Леночкой, которую потом бы мог взять и в жены.
      - А что? Прелесть девушка? А папа то - вообще шишка! - мелькнула напоследок в его голове мысль.
      Леха с трудом отходил от охватившего его видения и даже на секунду забыл, что все это он только что сам и придумал, пять минут назад... И вот на тебе! Гости.
      Мы пили прохладное терпкое пиво. На душе было светло и хорошо.
      - Вот доплывем до Волги, а потом с институтским стройотрядом полетим в Сибирь, на стройку - все еще с трудом возвращаясь в действительность, сообщил нам Лёха.
      - Эх, золотые студенческие годы! - мечтательно сказал Вовка, допивая свою бутылку, - стройотряд это хорошо! Незабываемо.
      Вовкина студенческая эпопея в стройотряде была действительно незабываема не только для него самого, но и для всего института, где он тогда учился. Будучи летом на Чукотке, где их факультет помогал строить газопровод и, прослышав, что у Чукчей есть добрый обычай делиться с пришельцами женами, он закатился в ближайший чум, надеясь, что местный обычай распространится и на него. Но тамошние чукчи о своей традиции вообще ничего не знали и после долгих расспросов о цели визита белого человека, - чукчи все поняли и, матерно ругаясь, прогнали пришельца. Затем, хозяин чума, оказавшийся в последствии бригадиром оленеводческой фермы, да еще и с высшим образованием, пришел в стройотряд и нажаловался руководителю о притязаниях к его жене какого-то студента-бугая. Потом было комсомольское собрание. Бугаю за аморалку влепили строгача, и чуть было, не отправили досрочно в Горький.
      Одна пара ног в палатке зашевелилась, пропала, а через секунду появилась растрепанная голова другого пирата. Голова ошалело поглядела на нас, обнаружила Леху и сипло молвила - Пива!
      Капитан отцепил от гирлянды очередную бутылку и подал товарищу.
      В четыре секунды опорожнив содержимое бутылки, незнакомец, наконец, вылез на плот - Семен - представился он нам.
      Мы еще десять минут побыли у гостеприимных пиратов - студентов. Попрощались и отплыли.
      После пивной паузы наши байдарки, казалось, взяли невиданную скорость. Целых полчаса мы налегали на весла, летели стрелой и сосны с обеих сторон, казались сплошным забором.
      Время подходило к двум часам дня. Причалили к берегу и расположились на лужайке среди деревьев. На зеленой траве яркими золотыми заплатами пестрились солнечные лучи. Пора было обедать. Разгрузили рюкзаки, Санька высвободил петуха.
 
      - Пущай погуляет - сказал Саня - ставя онемевшую птицу на траву - может жирку до вечера наберет.
      Мы достали хлеб, завернутый в полиэтилен, тушенку и овощные консервы. На спиртовой таблетке разогрели тушенку. Духовная атмосфера, сопровождавшее наше путешествие, была самая добрая и благожелательная, а начало маленьких туристических удовольствий обещало стать щедрым на взаимную поддержку.
      - Надо же, такая маленькая, а столько тепла дает? - неожиданно, философски заметил Игорь, глядя на синий огонек таблетки.
      - Химия, брат ты мой - сказал Мишка, раскрывая литровую фляжку с самогоном, - великое достижение человечества. - Он тряхнул флягой - Ведь вот эта огненная вода также еще неделю назад была обычным сахаром, да дрожжами.
      - Даже и не верится, что и ты когда-то был простым эмбрионом - по-доброму пошутил Игорь, - а теперь погляди ко, - такой алкашь вымахал?!
      - С ума сойти! - в изумлении закричал Мишка, призывая нас отомстить поэту - Острить взялся! А кто тебя вчера из-за стола до постели волоком тащил? Позор! Алкоголик питерский. Да, если б море было водкой, ты бы, наверняка стал Ихтиандром. А ты же по-э-э-т, лекарь наших душ...Ты учить нас должен, вдохновлять...
      - Ладно, ладно, я вас научу - забасил Вовка: наливай пропорционально, по росту и по весу. Мне кружку. Тебе, Михаил и Ивану по половине, Саньке четверть, а Игорю - каплю.
      - По уму надо наливать, по уму! - запротестовал Игорь - мне кружку, всем по половине, а этому дылде вообще ни капли - сказал он, кивая на Вовку - для его извращенных инстинктов и запаха будет много. Взбесится.
      Вовке налили, как и всем. Опасно было не наливать. Посмеялись над обстоятельством: Вовка и Саня родные братья, от одного отца и матери, но Санька метр с кепкой, Вовка почти два метра - странно!?
      - Ничего странного. Генетика. Хотя, странностей кругом много. Никто еще не ответил на вопрос, что такое жизнь вообще? - выдал Игорь.
      - Ну, как же, как же - шутливо запротестовал Михаил. Всем известно, что жизнь - это существование белковых тел. Обучили. Но лично в тебе, товарищ поэт, белковые тела могут существовать только в комплексе с алкалоидами.
      - Я за жизнь изучал разные философии, самые яркие и признанные в истории людского рода, не обращая внимания на подколки Михаила, со сдержанным достоинством сказал Игорь, - но ни одна так и не дала ответа - зачем мы живем?
 
      - Плюнь на все эти философии - возразил Мишка. - Все философии претендуют на истину, и тут же разнятся друг с другом с точностью до наоборот. Относись к ним, как к праздным размышлениям сумасшедших и живи по своей философии. А цель - конечный результат. Я, например, живу для того, чтобы выгодно жениться, купить машину, построить дачу и воспитывать своих детей. Иван, чтобы сделать газетную карьеру. Ты, чтобы издать очередную книженцию, гонорар пропить, прогулять, а потом опять кроптеть за письменным столом или возиться с мольбертом.
      - Про этих - он кивнул на насторожившихся при этих словах братьев, - я уж и не говорю. Вообще не знаю, зачем они живут? Если Санька и имеет хоть малюсенькую социальную значимость и цель, то этот дылда - он показал на Владимира - живет только ради того, чтобы других пугать. Ходит по улицам и кулачищами размахивает. Вот скажи, Саня, тебе не страшно было обитать в детстве под одной крышей с этим буйволом? Он же тебя, наверное, бил, как сидорову козу. Да еще и издевался, что братец такой щупленький попался? Может, ты и не вырос из-за этих передряг?
      - Это произошло из-за того, что я с самого детства увлекся табаком - сказал Саня, - ну и этим зельем тоже - кивнул он на фляжку! - Вот и остановился в росте в девятом классе.
      Стали спорить. Мишка уверял, что табак и зелье не влияют на конституцию тела.
      - Ведь я тоже первый раз выпил и закурил во втором классе, но на свои метр семьдесят пять дотянул - горячился он.
      - Если бы ты не выпил во втором классе, то дотянул бы, хотя бы, до моего плеча, - усмехнувшись, сказал Вовка, доставая сигарету.
      Вся наша компания была курящей. Мишка, Саня Вовка и я, - курили общедоступные сигареты 'Космос', а Игорь курил и Космос, и Ту-134, и 'Приму' и что подадут. Свои сигареты он не имел принципиально. Разговор о табаке, тут же вызвал у всех желание покурить. Недавно перед сельскохозяйственной конференцией, я для презентабельности купил пачку американских сигарет 'Kamel'. Сигареты искурил, а привычный Космос всю последнюю неделю перекладывал в пустую американскую пачку.
      Когда я достал свой 'Кемел', Санька воскликнул:
      - Надеюсь, не откажете бедному родственнику в импортной сигаретке? Просьба вызвана не корыстными соображениями, а исключительно тягой к познанию нового.
      - Да, кури на здоровье, - сказал я, подавая ему пачку.
      Санька, опираясь на локоть, вальяжно разлегся на траве и с наслаждением затянулся сигаретой.
      - Вот, бля! - сказал он. - Какая прелесть. Крепкие, ароматные, приятные... Умеют же делать за рубежом!?
      - Ты на сигарету посмотри, дурень! - сказал Мишка, знавший хитрость с пачкой.
      - Кос-мос! - разочарованно прочитал Саня на сигарете. Парни захохотали.
      - Ну, все равно, это какой то другой Космос, значительно лучше, чем наш! - дурашливо вывернулся Саня.
      Отдохнув, побалагурив и повалявшись в тени, мы снова сели в лодки и плыли под соснами. Солнце было белым, вода голубой, у меня натерлись мозоли. За песчаным поворотом обнаружили пять байдарок, вытащенных на пляж. У самого песка, сбившись в кружок у маленького костерка, сидели на бревнах и плахах, человек семь представительниц прекрасного пола. Иные были в спортивных костюмах, другие в купальниках. Поодаль в гордом одиночестве восседал и чего-то жевал невероятно тощий усатый парень в огромных солнцезащитных очках. Он был худ настолько, что если бы не очки и усы, то можно было бы подумать, что это оживший Рамсес какой-то там, который взял отпуск, и временно покинув свой саркофаг.
      - Девушки, мы в сторону Волги правильно плывем? - крикнул Мишка.
      - Вы заблудились, ребята. Волга - вверх по течению, - засмеялись те, приняв юмор.
      ИНДЕЙЦЫ И АФГАНЦЫ
      Через километр на правом высоком берегу, кто-то пронзительно завизжал, и в воду бултыхнулась пустая бутылка. Через секунду визг повторился, и очередная бутылка оказалась в воде. Резвились какие-то парни. Наверное, видели по телеку, что в Индонезии ежегодно проводят соревнования по визгу. Они брали пустые пивные бутылки и, соперничая, кто кого при броске бутылки перевизжит - бросали ее, стараясь перекинуть через 40-ка метровую реку. Бутылки, как гранаты падали вокруг наших байдарок, поднимая султанчики воды.
      - Эй, индейцы! - крикнул им Вовка, встав во весь свой прекрасный рост. - Либо вы прекратите засорять реку, и пугать проплывающих туристов, либо мы станем решать вопрос о ваших скальпах!
      Вопрос о скальпах заставил задуматься мелких хулиганов. Парни посмотрели на нас, посовещались и крикнули в ответ:
      - Ладно, ладно. Все равно бутылок больше нет, завязываем - и скрылись за бугром.
      Скорее всего, их остановило не отсутствие пустой тары, а решительный бас и могучий рост нашего впередсмотрящего. Мы плыли дальше. Настроение немного подпортилось.
      Визги я не люблю, у меня они вызывают физиологический дискомфорт и с определенного времени заставляют вздрагивать, напрягаться, и шарить около себя рукой в поисках чего-нибудь тяжелого. Именно так визжали 'духи' на севере от Кабула, когда прыгали на нас с ножами и ружьями со скал. Правда, только в начале 80-х у них часто встречались ружья времен куперовского Соколиного глаза. Потом они поголовно имели или китайские АКМы, или американские М-16,.
      Визг - это непременный психологический атрибут их нападения: - слетает с горы орава в тюрбанах и каком то мышином тряпье с автоматами и тесаками, визжат, как мартовские коты, но хором. Наши 18-ти летние парнишки-солдатики часто приседали и немели от испуга. Это их губило, и потом их головы катились вниз по ущелью. Ну, вот любят эти духи отрезать головы своим жертвам, хоть тресни. Группу солдат моего приятеля капитана Виктора Колесникова, охранявшую керосинопровод, тоже нашли около горного ручья с отрезанными головами. У многих были выколоты глаза и отрезаны уши. Извините за жуткие подробности.
      Некоторых вообще не нашли. Значит, их пленили. Но я-то Виктора хорошо знал, пару лет тому назад мы с ним вместе служили в небольшом и красивом эстонском городке. Он был не такой слабак, чтобы попасть им в руки живым. Между телами ребят на земле было рассыпано с пол тысячи пустых автоматных гильз. Парни отстреливались до последнего патрона. Обезображенное тело Виктора оказалось здесь же и на удивление, не надруганным. Чувствуя безвыходность положения, он подорвал себя гранатой. Пленные 'духи' потом говорили, что сам Масуд ставил им мужественного шурави в пример, как символ настоящей воинской доблести и самопожертвования.
      Такие военные пейзажи и у наших солдат не вызывали добрых чувств к невинным мирным афганцам. Поскольку, бывало, что днем он мирный пастух, а ночью его ловят с автоматом или кинжалом около наших палаток.
 
      Наши разведчики перехватили опиумный караван с 15-ю мешками наркотиков. Ишаков прогнали, а погонщики куда-то пропали (хотя, я лично догадывался, куда? Выстрелы в горах слышны далеко). С тех пор мешки, охраняемые часовым из отделения сержанта Мурзагалиева, лежали в отдельной палатке и ждали приказа на сожжение. Святое дело. На эти наркотики 'духи' покупали оружие за границей и этими же наркотиками травили наших солдат. Уже сколько их дембельнулось из Афгана законченными наркоманами, и родной Союз получал полноценных преступников. Потому что наркоману наркотик нужен как воздух, а в Союзе наркотиков на одну только зарплату не купишь. ....
      С отобранным дурманом в Афгане поступали просто: после письменного приказа, обливали бензином, сжигали и составляли акт об уничтожение. Сейчас все ждали возвращения из Ташкента командира бригады полковника Боряева, без подписи которого ни одно сожжение не будет действительным. За последние месяцы бригада раз десять побывала во всяких переделках, о которых в газетах пишут, как 'об огневых контактах' с 'духами' и сильно поредела. Чаще всего выбывали из строя молодые необстрелянные и плохо подготовленные бойцы. Боряев несколько раз созванивался с учебным центром спецназовцев неподалеку от Ташкента, ругался и, в конце концов, поехал за пополнением сам.
      Мы пятый день жили в палатках под беспощадным палящим солнцем у безымянного кишлака. Выполняя приказ сверху 'в кишлак не заходить', Солдатики изнывали от жары, безделья, делали набеги на виноградные поля тамошних баев или добывали в дуканах местную водку - Сарап в пол литровых полиэтиленовых пакетах. Опыта спиртопроизводства у афганцев не было т.к. мусульманам вообще пить запрещено. И как изготавливали этот спиртной напиток местные менделеевцы не известно? Но мерзость отчаянная.
      Ранним утром меня разбудил дежурный по роте,
      - Товарищ старший лейтенант! - возбужденно кричал он мне в полумрак палатки, - там, в кишлаке пальба. Не иначе, наших бьют!? И Вас какой-то полковник срочно вызывает.
      Я быстро оделся, вышел. Действительно, со стороны кишлака доносилась беспорядочная стрельба. Я насторожился. У палатки увидел стоящий новенький УАЗ, рядом с ним дежурного по бригаде старшего лейтенанта Сафронова и моложавого полковника со строгим лицом, украшенным тонкими щегольскими усиками.
      -Из особого одела армии - успел мне шепнуть Сафронов.
      -Вы почему не выполняете приказ, старший лейтенант! - сразу же тонко заорал полковник? Почему стрельба в кишлаке?!
      -Вероятно, там стреляют?! - осторожно предположил я, понимая, что острить сейчас не время и можно влезть в глупую историю, - я своих солдат не посылал - продолжил я. - А, Вы кто!? Предъявите, пожалуйста, удостоверенье?
      -Что Вы себе позволяете, старший лейтенант?! Разве вам не достаточно того, что, как официальное лицо я прибыл вместе с дежурным по подразделению?
      Я хмуро смотрел на полковника, - раздумывая, может заставить все-таки этого выскочку предъявить документы?
      -Отстань, - шепнул Сафронов, толкнув меня плечом.
      -Стройте роту! - приказал полковник.
      Я распорядился..
      -После построения, за исключением часовых и больных в лазарете обнаружилось отсутствие в полном составе отделения сержанта Мурзагалиева. Взводный - прапорщик Котов только моргал глазами и старался не дышать. Впрочем, и без дыхания от него разило как из винного погреба. На мой вопрос - куда делось отделение? - Котов скосил глаза в сторону кишлака и нечленораздельно пробубнил, что, наверное, ушли за виноградом?.
      -Душу выну - уверенно пообещал я прапору сквозь зубы.
      -В общем так, старший лейтенант, - разглядывая повинную рожу прапорщика и медно чеканя слова, сказал полковник. - Я смотрю, - вы здесь хорошо устроились. Сплошь бедлам: командир роты спит, люди в самоволке, ваш взводный пьян, конфискованные наркотики оставлены без присмотра? Вы понимаете чем это пахнет? Или хотите роту наркоманов создать, если уже не создали? Как это объяснить? Где ваши люди!?
      -Пока не знаю, сейчас разберусь.
      - Разберитесь! Когда самовольщики вернутся - доложите дежурному по бригаде, а Вы доложите мне - приказал он уже Сафронову, - а мешки в машину. Быстро - ткнул он моего прапора в бок.
      Котов, обрадовавшись, что дело может как-то спуститься на тормозах, бросился выполнять приказание.
      -Отставить, прапорщик! - твердо и громко приказал я Котову.
      -Котов по инерции пробежал метра два и остановился, в нерешительности глядя то на меня, то на полковника.
      -В чем дело? - грозно сощурился особист.
      -Извините, товарищ полковник, но конфискованные наркотики я могу передать кому-либо только по личному распоряжению командира бригады. Такого приказа я не получал.
      - Ну, хорошо, - смягчился полковник. Будет распоряжение. Я еще не знаю, чем это дело кончится? - снизив голос до вкрадчивости, продолжал он, кивнув в сторону непрекращающейся стрельбы. - Если стрельбу устроили ваши люди, то боюсь, что серьезного разбирательства не миновать.
      После этого он сел в машину и, не попрощавшись, приказал своему водителю трогать.
      -Вот так влип! - сказал я Сафронову. - Как мог Мурзагалиев так поступить? Серьезный парень - и на тебе....
      -Тиханцов! - крикнул я сержанту - замкому первого взвода. - Заводи БТР, бери ребят и вперед! Поедем спасать
      -А как же приказ насчет кишлаков? В Кишлаки не входить! - в сомнении сказал Сафронов. - Смотри Иван, особист - преподлейший человек. Мне про него Климов рассказывал....
      -Да пошли они все! - заорал я раздраженно Сафронову, вслушиваясь в выстрелы...- Что мне теперь, ждать пока их всех перебьют?! - Плевать мне на твоего на полковника, на тебя и всех кто там в штабе...
      -А я то тут причем, Иван? - обиделся Сафронов.
      -Ладно извини, старик. Насчет тебя я погорячился. Быстро, Тиханцов! Быстро!.
      Через десять минут мы уже были в селение. Пальба за площадью у мечети то нарастала, то спадала. Мы остановились, пытаясь разобрать обстановку. Рация молчала, никто не взывал о помощи. Значит, самовольщики даже рацию с собой не прихватили, разгильдяи. Мы въехали на площадь, выскочили из машины на песок.
      - Командир, смотрите - прошептал мне сержант Тиханцов, показав рукой в сторону культового дома.
      Я посмотрел. Метрах в двухстах по краю плоской крыши здания, стоящего впритык к мечети, полз старик с белой бородой. Я взял бинокль. Сказал сержанту - А ну-ка сними его!
      Тиханцов достал из БТРа карабин с оптикой, но спросил, - А стоит ли, командир? мирный старик....?
      - Старик мирный, но мне его гранатомет не нравится. Да быстрее, он в нас уже целится!
      Через секунду 'мирный' гранатометчик мешком свалился с крыши, за ним кувыркался заряженный РПГ.
 
      - Вот так-то лучше - сказал я сержанту, размышляя, что мы чуть было, не попали в легкий казус. - Заводи машину, проедем за мечеть, попробуем вытащить наших самовольщиков
      Не успели завестись. Подъехал еще БТР. Оттуда выскочил наш командир батальона майор Торопцев и его зам - майор Климов с солдатами моей же роты.
      - Что за дела, Иван? - заорал Торопцев. - Ведь был же приказ в кишлаки без приказа не заходить!
      - Валера, - ответил я - ну, а как ты думаешь, - мои ребята с верблюдами так пуляются? -
      Торопцев не ответил, а по броне хлёстко пробарабанила дробь пуль и вся площадь и окрестность, где стояли наши машины, не смотря на утро, засверкала трассерами. Стреляли со всех сторон. Мы упали под колеса машин, и повели ответный огонь.
      Наш БТР случайно остановился на естественной яме, поэтому под днищем было даже просторно. В нас стреляли в основном из-за каменной двух главой скалы у мечети. Раздался страшный удар, всплеск огня, натужный жар тугой волной полыхнул по лицам, наш БТР задымил. Пронзительно закричал солдат, другой встал и побрел в сторону мечети, волоча автомат по песку.
 
      - Гусев, стой, дурак! Ты куда? Убьют! - закричал ему мой сержант. Но Гусев невидяще брел вперед, голова его была опущена, и он часто-часто мотал ею из стороны в сторону.
      - Гусев, опомнись! - рявкнул я ему.
      - Иван! - крикнул мне Торопцев из-под другой машины. - Ты посмотри, ему же руку оторвало, и он контуженный.
      - У Гусева левая рука висела лишь на обрывках х/б и болталась, как плеть. С скрюченных пальцев водопадиком стекала кровь.
      Я рванул из-под колеса за Гусевым, но не успел ему помочь.
      - Гусев прошел только семь-восемь метров, шквал пуль буквально разорвал парня. Мне одна пуля задела переносицу, другая чиркнула по бедру. Я споткнулся и упал у машины, и солдаты махом втащили меня обратно под БТР.
      НАДО ВЫБИРАТЬСЯ
      Чтобы остановить кровь, растекшуюся по лицу, сержант достал пластырь и заклеил мне переносицу. Кровь с моих щек он стер своей пилоткой, но, наверное, не всю. Я предполагал, что вид у меня был зверский?!
      - Иван - крикнул, перекрывая шум нарастающей пальбы, майор Торопцев. - Перебирайтесь в нашу машину!
 
      Сначала я хотел бросить пулемет, доставшийся мне от убитого солдата и остаться со своим АК, но потом передумал. Скомандовал хлопцам и мы поползли к машине Торопцева, что стояла метрах в 30-ти. Не проползли и пяти метров, густые вражеские очереди заставили нас опять влететь под колеса.
      - - Валера - крикнул я - гони машину сюда!
      БТР командира заурчал, разворачиваясь, пошел к нам. Оставалось метров десять, как опять раздался жуткий хлопок. Теперь уже в торопцевский БТР угодила граната. Опять кто-то завелся в предсмертном крике.
      - Блин, ну нет лучше нашего РПГ - не к месту мелькнула в голове гордая мысль за наших оружейников, щелкает как орехи, будь БТР или даже тяжелый танк, все одно.
      Теперь отступать некуда, а главное, - не на чем. Оставалось биться и ждать подмоги. Наш БТР гореть почти перестал, мы лежали под ним, спрятавшись за колеса. Сюда же через минуту переползли оставшиеся в живых наши соседи во главе с Торопцевым.
      Приехали за одним делом - попали в другое! Живым бы выйти?!
      -Зови подкрепление! - крикнул я связисту Трегубову. - Да быстро!
      Лежа под массивным днищем машины, Трегубов кричал в переносную рацию - Гордый, Гордый, я Орел, я Орел! Прием, прием!
      Опять хлопнуло так, что ушные перепонки на время онемели, а по нашим головам между колес пронесся маленький песочный вихрь: духи на всякий случай влепили еще одну гранату в уже подбитую машину Торопцева.
      Я осмотрелся. Живых нас осталось человек девять-десять, . правда, за машиной комбата торчали еще чьи-то ноги в одной кроссовке, но не шевелились. А метрах в двадцати стонал и корчился на песке солдат Прокофьев, приехавший с комбатом. Он был жив, но ранен, похоже, тяжело. Духовские автоматные очереди поднимали фонтанчики пыли густо по все площади и вокруг Прокофьева.
      - Валера, его надо принести - прокричал я комбату
      Он посмотрел на меня уничтожающим взглядом, ответил грубо
      -Еще двоих положить хочешь? Подмогу дождемся и вытащим.
      Но вытаскивать было уже некого. То и дело, глухо шлепая, тело Прокофьева пробивала очередная духовская пуля. Прав комбат. Солдата при такой плотности огня мы бы не смогли затащить за спасительную броню.
      Как и обычно, в минуту опасности, челюсть у Торопцева выпячена, речь беспрекословна, слова четкие и отрывистые, было очевидно, что командир готов на все. Я знал Валеру не первый день. Знал его жесткость и решительность в минуту опасности. Да и было не до сантиментов. Легкий казус постепенно перерастал в серьезное испытание. Черная, лохматая Смерть совершенно явственно закружилась над нашими молодыми и отчаянными головами.
 
      - Гордый, Гордый, ответь ...твою мать, спишь, собака! - злобливо орал связист.
      В ответ рация чего-то нечленораздельно забулькала.
 
      Надо же?! Всего десяток минут отделяло нас от мирного, бесхлопотного, почти деревенского житья в полевом лагере он нынешней патовой ситуации. Наши солдаты, сгрудившись, договаривались между собой, кто будет добивать тяжело раненых. Мы с Торопцевым и Климовым не препятствовали. В Афгане и особенно у нас в спецназе, который не вылезал из боев, такие договоренности были тайной традицией. Попасть в плен к духам - себе дороже. Пытки можно испытать нечеловеческие.
      Кому выпадал этот дьявольский жребий, должен стрелять в сердце. Хотя, это было только теорией войны. На практике все часто по-другому. Хватит ли у солдата сил добивать друзей, если он и сам изранен? А во-вторых, кто знает, где проходит граница между полным отчаянием и надеждой на спасение? Поднимется ли рука добить друга, когда есть хоть один шанс выжить, пусть даже из тысячи?
      Пока солдаты решали этот вопрос, Климов достал фляжку со спиртом, и мы каждый сделали по хорошему глотку. Тоже, между прочим, подумывая о том, что делать, если положение окажется совершенно безысходным? Чаще всего, 'последнюю пулю себе' здесь не оставляют. Она предназначена врагу. Для себя хороша граната Ф-1: и пленить будет некого, а заодно и нескольких духов можно с собой прихватить.
      Отдышавшись после спирта без закуски, фляжку передали солдатам.
      Затем все из-под днища, выискивали цели и также стреляли, больше одиночными, экономили патроны. Духи стали палить из миномета. Это был небольшой миномет, скорее пакистанского производства, которых стало пруд-пруди в Афгане. Удобная штука. Особенно для тех, у кого он есть. Правда, - точности стрельбы никакой, но в футбольное поле с трехсот метров попадет. А главное - он всегда держит противника под напряжением. Разрывы сначала бегали по пыльной площади, как незримые привидения, то и дело материализуясь в разных местах хлопком и султаном огня, осколков и песка. Изредка султаны приближались и к нашему БТРу. Но, если носом уткнуться в диск колеса, и не высовываться из-под машины, то от мины можно спастись.
 
      - Нда, ситуэйшен?! Без подмоги выбраться с ровной открытой площади не было решительно никакой возможности. У меня в сдвоенном автоматном рожке сохранилось штук 50 патронов, а в пулемете вообще 250, потому, что пулеметчик не успел отстреляться. Его секануло в голову осколком от брони в самом начале заварушки.
      Стал появляться какой то невероятный азарт. В голове проскакивали, как живые картинки из своего детства: мать, отец, братья, детство, все родное.
      Сержант Тиханцов, обжигаясь и рискуя получить в спину духовскую пулю, открыл тяжелый люк и нырнул в машину. Через минуту вернулся, притащив с собой полный цинк патронов.
      Совсем живем! Но как цинк не разорвало при взрыве гранаты?
      Его вскрыли, достали патроны.
 
      -Ну, что, Валера, выходим? Тут нас все равно перебьют, а если еще и гранату в машину добавят, - совсем плохо. Нам бы под защиту скалы спрятаться, метров 200 всего - сказал я Торопцеву.
      - 200 метров мы никак не пройдем! Положат.
      -А если через горку и в сторону наших? Правда, местность с этой стороны открытая, но все-таки шанс?
      -Не получится, - хмуро ответил комбат. - Я сам позавчера спецминерам показывал, где ставить 'Охоту'. Там весь склон заминирован.
      Если так, то через 'Охоту' нам не пройти. Эти 'умные' мины ставятся без всякой логики. Но человек, которого нелегкая занесет в район минирования, живым оттуда не выйдет никогда. Датчики мины реагируют исключительно на человеческие шаги. Конь или ишак пройдет через мины безболезненно, а человек погибнет, если даже и не наступит на 'сюрприз'
      -Лучше атакуем - продолжал Торопцев, - и попробуем прорваться за мечеть к твоим самовольщикам. Там стены защитят, авось отобьемся? Блин, чистое белье не надел - добавил он то ли в шутку, то ли повинуясь старой воинской традиции.
      -Все магазины забейте - приказал Торопцев, хотя и без этой команды наши солдатики забили патронами рожки до отказа. Были и жадные, которые хватали патроны горстями и рассовывая их по карманам. Патронов хватало. По ушам больно били разрывы маленьких минометных мин.
      Тиханцов, удобно устроившись между колес, выбирая цели, изредка, но методично стрелял из снайперской винтовки. Я знал, что сержант прекрасный стрелок, и каждый его выстрел уменьшает количество наших врагов.
      Духи подползали ближе, сужая кольцо.
      - Гордый! - орал в микрофон уже сам комбат, все-таки выйдя на связь - Сафронов! Скотина, чего же ты молчишь!?
      -Какое нахрен радиомолчание? Кто приказал? Дубина ты, Сафронов! Причем здесь твой гребаный полковник?! Нас сейчас всех перебьют! Звони начальнику штаба, добывай немедленно 'вертушки', шли подкрепление, десять - пятнадцать минут продержимся, не более!
      - Что?
      - Да мы не выдержим 20 минут, не выдержим, их тут тьма. Сафронов - кричал он, перекрывая своим хриплым голосом пальбу и минные разрывы, - я понимаю, что вертушкам надо 20 минут, но ведь ты то наших хлопцев можешь подослать за 10. Давай, старлей, давай, вся надежда на тебя. Выручишь, сто грамм с меня! Сделай доброе дело, Юра, - совсем не по-военному прокричал он.
      И тут началось такое, что рикошет, звон пуль о броню, о камни, о диски колес, за которыми мы прятались, превратился в сплошной стон. Пыль поднялась, невероятная. Мина хлестко лопнула прямо под боком БТРа.
      -А-а-а-а-ы-ы-у-у! - глухо зарычал Тиханцов. Охватив лицо ладонями, он, крича и, пытаясь вскочить с колен во весь рост, бился спиной и каской о днище машины. Из-под его ладоней брызгами вырывалась кровь. Рычание переходило в крик и опять в рычание, и он продолжал дергаться и биться о днище. Значит, парня достало крепко?
      -Тиханцов! - закричал Торопцев, - терпи, друг, сейчас перевяжем! - Быстро!, - рявкнул он нам всем. Но я уже судорожно расстегивал полевую сумку. Там был бинт.
      - Лейтенант, лейтенант! - сквозь стиснутые зубы, натужно рычал Тиханцов, обращаясь видимо ко мне. Пристрели! Пристрели! Христом богом прошу. Не могу-у больше-е-е. Ну, добейте же кто-нибудь меня-я-я, ребята-а!
      Я нащупал упаковку с бинтом, бросил ее Торопцеву.
      -Открой!
      Сам схватил Тиханцова за плечи и сжал, чтобы парень перестал биться головой о железное днище. Сержант слабо сопротивлялся, затем глубоко вздохнул, по его телу скачкообразно пробежала судорога и он замер. Ладони сержанта сползли с лица. На месте левой щеки и глаза зияло пугающее кровавое месиво. Я бережно положил его на дно ямы, достал из нагрудного кармана чистый носовой платок и закрыл им лицо сержанта. Платок мгновенно насытился кровью.
      Было очень жаль Тиханцова. Не менее года на этого почти незаметного, тихого парня в сержантских погонах я мог рассчитывать, как на самого себя. Но этот жуткий фрагмент конца молодой человеческой жизни был нивелирован общей смертельной опасностью. Мы приготовились к бою.
      Завизжали и справа - в стороне мечети, - и слева возле дукана, и впереди у скалы. Сзади были заминированный склон, а правее от склона стометровая пропасть. Все, значит, начнется атака?! Если атака, они постараются взять нас живыми, потому, что с мертвых нас проку мало, а за живых, тем более за офицеров, они получат по их афганским меркам о-го-го сколько!
      Я, убей, не знал, - сколько заплатят духам за меня живого старшего лейтенанта 3-й воздушно-десантной бригады специального назначения Ивана Тучина, но как потом с живых русских они сдирают шкуру, знал. И поэтому напряжение достигло высшей силы. Попасть живым к ним не было никакой моральной возможности. Все что угодно, только не плен!
 
      Духи, вдруг, стрелять перестали. За мечетью стрельба прекратилась уже давно. То ли мои самовольщики вырвались, то ли...все?! Судя по предыдущей плотности огня, скорее, наших самовольщиков перебили всех. Наступила жуткая, зловещая тишина, которая длилась несколько минут.
      САМОЕ ВЕСЕЛОЕ
      - Слишком уж тихо, - сказал Торопцев - сейчас, похоже, начнется самое веселое. Ребята, готовьтесь! По моей команде вперед и, - к мечети...! И перестань дрожать, Антипов - притворно - весело рявкнул он солдатику-первогодку. Антипов лежал, привалившись плечом к диску колеса рядом с убитым сержантом. Его мальчишеские глаза были полны отчаяния и ужаса. Автомат Калашникова казался большой, неуклюжей игрушкой в тонких руках не созревшего юнца. Антипов попытался улыбнуться. Но это у него получилось плохо. Он смотрел на Торопцева, и его взгляд выражал просящую надежду и мольбу.
 
      - Над песочной площадью и вдали над острыми горами голубилось мирное и тихое небо. Где-то, как ни в чем не бывало, щебетали птицы и предстоящая бешенная смертельная схватка людей под этим домашним небом, казалась противоестественной.
      Моджахеды пошли на нас. Между духами и нашим подбитым БТРом 100-метровая дистанция. Негр Джонсон, говорят, за 10 секунд одолевал ее. Но и 'духи' не Джонсоны, да и мы не попутный ветер. По команде майора Торопцева мы выскочили навстречу врагам из-под колес сгоревшего бронетранспортера, и густыми, сочными очередями гулко вспороли, наступившую было тишину. Тюрбанщики, между уже знакомыми нам боевыми криками 'Аллах акбар' и '"Шурави, таслим!", - визжа и крича что-то по-свойски, приближались к БТРу. У них был приказ не стрелять, поскольку нас было мало, и кто-то из тамошних баев мог хорошо заработать на нашем пленение.
      Я опорожнил первый рожок автомата в ближайшую кучу духов, мгновенно перевернул его, опорожнил второй. И не напрасно. Я видел, как многие после моего веера пуль 'завинчивались' штопором или просто тыкались горбатым носом в песок. Стрелял я неплохо. Пальба вокруг стояла великая.
      Но, Господи, сколько же их!? Мелькнула мысль, что до мечети нам никак не добежать. Оставалось только отбиваться.
      Они наваливались по всей площади серой шароварной лавиной. Я бросил порожний автомат и судорожно схватил, наконец, тяжелый пулемет с зеленым квадратным коробом. Не видел, но чувствовал, что наши ребята рядом. Нажав на гашетку, решительно пошел вперед. Пулемет в моих руках, как надежная машина смерти дергаясь и сурово грохоча, выбрасывала беспрерывный поток смертоубийственного свинца. Мне только оставалось поводить стволом, стараясь не задеть своих. Я видел собственными глазами, что 'их' сторона превращалась в кошмар, в ад. Не было ни метра площади позади духов, которые бы не распотрошили наши пули. Наши ребята успели бросить гранаты. Они наделали много шума, и много восточных головных уборов закувыркалось в воздухе. Солдатик Антипов забыл выдернуть чеку, но его РГД-5 попала прямо в тюрбан бородатого. Ахмед схватился за голову и сел на песок. Редкий случай, но неплохо для молодого бойца спецназа.
      Похоже, духам психическая атака надоела. Их решительные бородатые лики были уже в двадцати метрах. Они, наконец, тоже начали стрелять, потому, что тут уж не до вознаграждения, - остаться бы живу. Вскрикнул ефрейтор Тихомиров, получив пулю в живот, а рядом упал и задергался ефрейтор Шибалин. Ему то ли пулей, то ли осколком от нашей же гранаты напрочь выворотило коленную чашечку. Шибалин лежал на спине, опершись локтями в песок. Его трясло и он, широко открыв глаза, удивленно смотрел на свою розовую кость. Лехе Климову пробило шею, он, плашмя, упал, уткнулся лицом в песок, но по инерции продолжал стрелять одиночными, рискуя завалить своего. На Валеру Торопцева сзади навалился самый шустрый ахмед. Комбат схватил его руку с занесенным кинжалом, легким приемом уронил и тяжестью своего тела воин Аллаха с визгом мягко навалился на свой же кинжал до самой ручки. Что значит советская школа самбо! Пригодилось.
      Среди грохота выстрелов, воинственного многоголосья, криков умирающих и разрыва гранат, тихий одинокий щелчок в моем пулемете отозвался в сердце бомбовым разрывом - кончились патроны! Перезаряжать было некогда, вокруг визжали и метались бородатые. Я скинул с пулемета короб, схватил его за ствол с сошками и, выдержав, ожег от раскаленного металла и, еще больше озлобившись от этого, саданул прикладом первого подвернувшегося ахмеда. Потом второго, третьего. Я не видел - сколько оставалось в этой катавасии своих? - но разъяренных врагов вокруг металось человек пятнадцать-двадцать.
      Краем глаза успел заметить, что из-за скалы выбегало еще несколько десятков духов. В кобуре у меня был пистолет, но доставать было некогда, это самый крайний аргумент. А в подсумке на поясе дожидается своей минуты надежная Ф-1 с полу разогнутыми усиками. Пулемет-дубина был пока удобнее.
      Какая из них, зараза успела мне кинжалом резануть плечо? - сначала даже не заметил, Потом еще раз резанули. Это был молодой бородатый афганец. Он отскочил от меня на пару метров, держа в руках огромный кривой нож, испачканный в моей крови. Дух дико вращал белками и кружился около меня в каком-то своеобразном индейском танце. Кажется, он улыбался и кружил, кружил, выбирая момент, когда я отвлекусь на другого духа, чтобы докончить меня своим ужасным ножом. Я страшно и матерно закричал, ринулся на бородатого.
      Первый глухой удар приклада пришелся на его руку, которую он выставил, защищая голову. Нож выпал, дух согнулся и, уронив тюрбан, бросился бежать, но в меня, словно, вселился неукротимый бес. В два прыжка я нагнал моего врага и с такой силой звезданул по иссиня-черному загривку, что, казалось, треснул приклад. Налетели еще духи. Я кричал до хрипоты то 'Ура', то 'Е? тать', то 'вашу душу', круша своим пулеметом все вокруг, и направо, и налево, и бог его знает куда.... он часто с тупым звуком попадал в цель. Целей было много. Я помнил одно, что важнее всего успеть достать пистолет. Было мгновение, когда я уже это собрался сделать. Но пока было можно, я крушил и крушил. Ахмеды опять визжали, получив по плечу, по рукам, по рылу. Когда получалось врезать по голове, они кричали, мягко оседая на песок. Это только усиливало мою отвагу и злость. Ударило в ногу и в бедро, но кость, вроде опять не задело. Размахнулся, чтобы влепить очередному духу, но тот присел и пулемет вырвался из рук и, ободрав мне ладони мушкой, улетел в сторону. Я выхватил пистолет, дважды пальнул ему в грудь. Потом в другого. Оба упали.
      НАШИ
      Матерные крики по-русски и выстрелы за закопченной Валеркиной машиной - сначала мне показались какими то слуховыми галлюцинациями. И тут же слепое отчаяние сменилось на заполняющую голову радостную надежду - не подвел Сафронов.
      Через минуту бородатых не стало. Вся площадь была устлана телами в серых непонятных одеждах. Некоторые еще шевелились и что-то бормотали. Изредка раздавались глухие хлопки выстрелов (вроде, наши ребята раненых в плен не брали?) С трудом входя в реальность, я стоял с пистолетом на пыльной площади у сгоревшего БТР-а по инерции еще готовый пристрелить или придушить каждого, кто приблизится ко мне ближе чем на полтора метра. Мутно озирался, пытаясь увидеть в живых Валерку Торопцева, Леху или кого-либо из моих солдат. Глаза заливало то ли потом, то ли кровью. Меня трясло.
      - Успокойся, Иван, успокойся, дружек, все позади - как сквозь сон я слышал голос моего прекрасного приятеля из соседней роты капитана Гриши Адаменко.
 
      - Успокойся, Иван, все обошлось, мы вовремя пришли, теперь все будет хорошо, все нормально - повторял он.
      Гриша взял меня за плечо, вытер мне лицо и глаза своей пилоткой. Я оглянулся: кругом было с полсотни наших ребят. Несколько БМП и БТРов, огибая скалу, вползали за мечеть, а в воздухе уже кружились 'вертушки', которые, заходя по очереди, залпами сокрушали не видимые нами за скалой цели.
      - Как Валерка с Лехой и пацаны? - тяжело дыша, спросил я Дмитрия.
      С Торопцевым амбулаторный случай, а Леху и троих солдат сейчас эвакуируют в госпиталь. Вон, уже вертолет садится. Остальные - все 'двухсотые', Иван. Слушай, тебе самому надо в госпиталь, у тебя же все плечо разрезано?
      Я повернул голову и, действительно, увидел на правом плече через хебэшку две длинные раны до груди. Хебэ вместе с тельником с правой стороны по пояс набухли кровью.
      -А Мурзагалиев жив? - спросил я капитана. Мне бы очень хотелось, чтобы сержант Мурзагалиев остался жив. Для того, чтобы я же его и пристрелил подлеца. Сколько же из-за его безрассудства мы сегодня потеряли ребят?
      Выяснилось, что из отделения Мурзагалиева в живых остался только рядовой Ковалев. Его полуживого с тремя ранами в груди нашли за мечетью и отнесли в вертолет.
 
      - Кто из докторов здесь? - спросил я у Адаменко.
      - Степанов - крикнул он кому-то, давай сюда бегом капитана Ростова.
      - Доктор Саня Ростов, которого я хорошо знал еще по мирной службе в Союзе, подошел через минуту. Он велел солдатам помочь мне раздеться, посмотрел плечо, почмокал губами и сказал. - Вообще, Иван, я бы на твоем месте поехал в госпиталь. Обе раны глубокие. Надо шить. Я бы конечно, и сам зашил, но после того, что тут у вас было, тебе обязательно надо в госпиталь.
      Он взял мою руку, пощупал пульс. - Ну вот, и пульс говорит, что стрессец был 'Будь здоров' - давай Иван, пошли, потянул он меня к вертолету.
      - Не торопись, Саня. У тебя водка есть? - спросил я доктора.
      - Спирт.
      Он достал фляжку, я сам раскрыл ее и, все еще трясущимися руками, налил две трети армейской кружки, которую подал Димка. Кружка била по зубам, как длинная пулеметная очередь.
      - Без воды?- расширил глаза малопьющий Ростов
      - Разберусь - сказал я, недовольно прерывая благородный процесс питья, и, затем, в три глотка осушил остатки.
      Еле отдышался. Занюхал, поданной кем-то безвкусной галетой из сухпайка.
      - Ну, и бляди! - сказал я, приходя в себя после убойного спирта и рассматривая разорванную пулеметной мушкой ладонь на правой руке.
      - Кто?
      - Да, все и всё на свете, блин!
      На пыльной площади в разных мертвых позах лежало несколько десятков афганских моджахедов. Признаков жизни уже никто не подавал. Беспощадные предвестники смерти мухи и какие-то местные птицы уже кружились поблизости, предвкушая добычу.
      - Знаешь, Саня, я, ведь в школе мечтал стать или геологом или, как ты, врачом?
      Лететь в госпиталь я отказался. Слишком незначительными казались мои раны по сравнению с потерями сегодняшнего дня. Доктор Ростов, как и обещал, наложил мне два или три десятка швов. Две пулевые раны на бедре и на ноге оказались пустяковыми, - все касательные. Вообще, если вспомнить переносицу, меня сегодня задели четыре пули, но только задели. Везуха! Есть Бог на свете! Девчонки из медчасти, пока док без анестезии делал свое дело, держали меня за руку. Одна даже гладила по голове и что-то шептала. Я боли не чувствовал, в глазах стояла пыльная площадь, полная беснующихся и визжащих душманов, и мы ввосьмером или вдесятером у сгоревшего БТРа. Виделся худенький тульский мальчишка Саша Гусев, которого мама была вынуждена отпустить от себя под строгий щит СА.
      - Ну, послужит, мужчиной станет - вероятно, утешал на перроне свою плачущую жену Сашин папа - войны-то сейчас нет.
      - Их сын, тащит автомат за ремень по песку чужой пыльной площади, неестественно трясет головой и идет в сторону духов. Глаза закрыты, все лицо в крови, полруки нет. Ради чего...? За маму? За папу? За Родину? Помилуй Бог, если мать Саши мне, - командиру ее Саши, когда-то, заставит посмотреть в свои глаза. Что сказать ей?
      Дело сделано, я зашит, смазан, дезинфицирован, на носу, где чиркнула пуля, - новый чистый пластырь. Пластыри на бедре и ноге. Рассуждая про себя, что сегодня какой-то чумной день, поцеловал кокетливых сестричек и пошел к ожидавшему меня неподалеку бронетранспортеру.
      Около медсанбатовской палатки остановился. Кто-то за тонкой брезентовой стенкой пел под гитару хриплым, как у Высоцкого голосом:
      - Комбат в крови, кричал 'Вперед!'
      - Сержант кричал 'Давай Огня!'
      - И я давал: мой пулемет
      - Всю душу вытряс из меня.......
      Я вспомнил, как два месяца назад мы сопровождали колонну с топливом из Кабула в Гардез и напоролись на духовскую засаду. Отстреливались отчаянно. Тогда положение во многом спас опять Тиханцов. Мы с солдатами роты вели огонь, спрятавшись за мощным глинобитным духаном. А неподалеку, найдя удобную нишу в расщелине между камней, расположился с ротным пулеметом Тиханцов. Я видел, как он ведет огонь из пулемета, и видел его трясущиеся, как в падучей от выстрелов плечи. Еще подумалось, что несколько месяцев подобных упражнений и какая-нибудь вибрационная болезнь человеку обеспечена. Профессия у солдата вредная. По моему ходатайству Тиханцов был представлен к ордену, но получить награду ему уже не суждено. В СА награждают медленно, и смерть часто обгоняла награды.
      Валерка Торопцев дожидался меня в душной палатке. Он тоже был кое-где зашитый. Хоть и командир, но там - в Афгане - он все равно Валерка. Он сообщил, что есть сведения, будто мои самовольщики, случайно набрели на хорошо организованный отряд духов, который по планам должен был ночью внезапно напасть и уничтожить вертолетную эскадрилью. Эта случайность помогла избежать серьезных потерь. И нас, вроде, хотят представить, к наградам.
      - Только это между нами - сказал он мне - все неоднозначно, и толком я ничего не знаю. Пользуюсь слухами от знакомца - майора из штаба Армии.
      Мы с ним пили водку. Торопцев грустно сообщил, что Леха Климов, не долетев до госпиталя, умер в вертолете.
      - Представляешь, Иван, у него и рана, на первый взгляд, была пустяковая. Но пуля задела сонную артерию. Не довезли! - горестно сказал Валерий. - А, под каской у Тиханцова пол черепа было снесено. Просто удивительно, как с такой раной человек жил целых пол минуты?
      -Не пожелал бы я никому этих тридцати секунд жизни, - ответил я, вспоминая, как сержант молил добить его. Скольких друзей уже выкосил печальный афганский пейзаж за время этой 'командировки'?
      Торопцев, как и обещал, позвонил дежурному - старлею Сафронову и пригласил в палатку, чтобы налить ему честно заработанные сто граммов. Сафронов как раз сдал дежурство и пришел злой, как черт и сказал, что получил втык из штаба бригады.
      -За что это тебя так? - шутливо спросил Торопцев.
      -За то, что шум поднял, когда понял, что вас спасать надо. Связался по рации с дежурным армейцев майором Смирновым, чтобы вертушки прислали. А пока те соображали, поднял первую роту и на машинах отправил к вам.
      -В чем же заключается шум?
      -Накануне пришел приказ о радиомолчании. Ну, а я, как вы понимаете, его нарушил. Вот и получил.
      Валерка выругался.
      -Если бы ты выполнил приказ и не связался с летунами, то возможно бы и не сидели мы сейчас здесь?
      -Возможно, - ответил Сафронов. - Но вообще-то шум поднял особист, который утром приезжал к тебе в роту - сказал Сафронов, обращаясь ко мне.
      -Полковник приехал с каким то литехой. Их сопровождал начальник штаба бригады Перов. Приехал, чтобы забрать наркоту, и увезти ее для уничтожения. Говорит, что по новому порядку конфискованные наркотики теперь должны отправлять в особый отдел. - А уж потом - продолжал Сафронов, - их или сжигают, или отправляют на нужды фармацевтической промышленности. А здесь особист наводит бучу попутно, чтобы о его принципиальности услышало начальство.
      -Как его фамилия? - спросил Торопцев.
      -Не помню. Какая-то литовская или латышская. То ли Ельц, то ли Вельц? Вроде, Вельц. Сам он не представился, а сразу стал орать на меня за то, что не знаю - какое будет меню на завтрак личному составу? Мне Климов называл его фамилию, да я из-за расстройства не запомнил точно. Оказывается, они знакомы.
      -Разве?
      -Ну да. Лет шесть назад им довелось служить в одной части. Не знаю из-за чего, но между Климовым и этим Вельцем произошел личный конфликт и Климов врезал тогда еще капитану - особисту по физиономии и сломал челюсть. Пока особист лежал в госпитале, состоялся суд офицерской чести. Климова судили только за рукоприкладство, но о причинах этого случая никто не спрашивал. Все знали, что особист редкостная сволочь, который был готов копаться в дерьме, лишь бы вытащить на свет две-три строчки, компрометирующие военнослужащего. Вероятно, из-за этого случая Климов и ходил в майорах чуть не до сорока лет?
      Мы выпили стоя и по полному стакану за Лешу Климова, за сержанта Тиханцова, и за всех погибших сегодня ребят.
      -Но, я никак не могу понять? - сказал я - как сержант Мурзагалиев - всегда ответственный и принципиальный смог снять все отделение, оставить без охраны палатку и уйти в самоволку? Ни дежурный по роте, ни дневальные, ни часовые - ничего не знают. Здесь что-то не так...
      -Ладно, - сказал Торопцев. - Дай бог, чтобы рядовой Ковалев оклемался. Может быть, он что-то знает? Тем более, что он был другом Мурзагалиева.
      Потом мы закатились в санчасть к Ростову. Его не оказалось, главное, мы не нашли моих сестричек.
      - Да ладно, пойдем спать - сказал нам Валерка - Морфей главный из Богов. Я согласился и сказал, что уважаю Морфея, но Бахуса больше. Впрочем, они оба достойны уважения. Ребята с этим также были согласены.
      Утром пришел дежурный по части майор Костин (пренеприятная личность).
      - Собирайся, Тучин. Тебя срочно вызывает полковник Вельц!
      -Кто такой Вельц? Не знаю такого.
      -Как же ты его не знаешь, если он к тебе вчера в роту приезжал и наводил там порядок?
      -Ах, этот!?
      Про него вчера говорил Сафронов. - Я уже понял, что ничего хорошего от этой встречи мне ждать не стоит.
 
      - Через полчаса я сидел в прохладной полутемной палатке начальника штаба бригады Перова. Где-то урчал дизельный генератор. Тусклая лампочка светила сбоку, и ее свет высветил неожиданные подробности на лице полковника: по его левой скуле от уха и почти до подбородка пробегал еле заметный шрам, оставленный скальпелем хирурга, с тонкими следами швов. Наверное, это был результата конфликта особиста с боксером Климовым много лет назад? Вчера я этот шрам на лице полковника не заметил. Впрочем, и не удивительно, это место на лице было затерто каким-то кремом под цвет лица. Я всегда считал, что мужчине нечего стесняться такого рода недоразумений на физиономии и женские капризы щеголя-полковника по поводу сокрытия шрама показались мне дурным тоном.
      Выгнав Перова из палатки, и заняв его место за столом, сытый и розовощекий служака из Особого отдела армии с двумя новенькими орденами Красного знамени на груди уже третий раз спрашивал
      - на каком основании вы затеяли стрельбу в мирном кишлаке? Это политический скандал. Между разными политическими силами в Кабуле только наметились хрупкие договоренности. Вам кто-нибудь отдавал приказ напасть на кишлак?
      Я стал выходить из себя.
      - Товарищ полковник, я ничего не знаю о ваших договоренностях. В сотый раз объясняю, что мои солдаты ушли в самоволку, попали в переделку, я поехал их выручать. Здесь Афганистан, и стреляют везде.
 
      - Да Вы понимаете, лейтенант, что ОНИ теперь получили карты в руки в разговоре с Кабулом?!
      - Я старший лейтенант.
      - Боюсь, что лейтенант, если дело до дисбата не дойдет - доходя до фальцета орал Вельц. Его щегольские усики словно поднялись. - Вы мальчишка, вы подрываете основы советской политики в Афганистане, вы поставили подножку политике страны в этом регионе, значит, вы потворствуете империалистической реакции...
      Я угрюмо смотрел на новенькие ордена особиста. Странная закономерность у этих штабистов?! Чем дальше от них душманы с автоматами и кинжалами, тем чаще они проявляют героизм?
      -Логически выходит, - продолжал орать полковник, - что вы враг политике КПСС, значит враг своей страны, своего народа, своей матери...!!!
      Его визг больно давил на барабанные перепонки. Я поморщился.
      -Что морщитесь? - орал Вельц. - Не нравится, когда старший по званию говорит правду? Ответственности испугались? Да вы к тому же и слабовольный трусишка?! Да будь моя воля, я бы таких сопливых Аника-воинов и близко к армии не допускал. Да еще и на войну?! Да еще и в золотых офицерских погонах?!...
      Моя мать давно умерла, но я подумал о матерях Саши Гусева, солдатика Прокофьева, сержанта Тиханцова и еще о матерях, для которых я, как командир, вчера стал невольной причиной гибели их сыновей. Ведь это я принял решение отправиться на выручку самовольщиков и взял с собой солдат. Кровь бросилась мне в лицо. Не понимая что делаю, - я схватил горлопана за грудь, с размаху швырнул о сейф, взял его за горло, крепко сжал. Сытая рожа полковника совсем порозовела, глаза выкатились. Сказал:
      - Ты, скотина, пригнал нас сюда защищать интересы Кабула? Ты возил наших двухсотых в Союз, отдавал их тела матерям? Тебе хоть раз приходилось бывать в дикой резне в горах, которая называется интернациональная помощь?
 
      Дрожа от негодования, я еще пару раз свирепо треснул его башкой о сейф. После вчерашнего, свернуть шею ватному, источающему какие-то женские духи, полковнику со щегольскими усами было морально легко. Но у меня лопнули швы на плече, по груди опять потекла теплая кровь. Да и мелькнула трезвая мысль, - пусть это дерьмо плавает. Ну, что из-за него себе жизнь ломать? ...
      Ушел. Меня скрутили через двадцать минут у палатки лазарета. Благо хоть спирту успел выпить.
      Суд. Дело. Словом, с родной СА я расстался без выходного пособия 'За дискредитацию высокого звания советского офицера'. Даже второй орден, к которому был представлен за прежние переделки с духами, и тот не дали. Мой последний штрих - выполнения воинского долга в борьбе за интересы Отечества, закончился жестоким избиением полковника Особого отдела, за что и поплатился.
 
      Приехал в родной Горький, несколько недель гулял и прожигал жизнь, отмываясь от афганской пыли, а потом поступил учиться в университет, где и встретил моего друга Мишку. Осенью Валера Тропцев прислал письмо. Он сообщал, что рядовой Ковалев перед смертью в госпитале успел сказать военному дознавателю, будто сержанту Мурзагалиеву было приказано взять свое отделение, войти в кишлак и разведать - нет ли там духов? Приказание беспрекословным тоном отдавал лично начальник штаба бригады подполковник Перов, который приехал на рассвете в расположение моей роты с незнакомым полковником...
      Далее Валерий писал, что война в Афгане вот-вот закончится, и войска выведут в Союз. Что недавно Перова вызвали в Ташкент и арестовали за какие-то темные дела в этой войне. И Валерий подозревает, что наш памятный бой с духами в кишлаке у двуглавой скалы не был случайностью. Все было подстроено так, чтобы под шумок вывезти из расположения бригады наркотики, которые охраняло отделение Мурзагалиева? И что я могу написать апелляцию Министру обороны на пересмотр 'моего дела', чтобы вернуться в армию, и что сам он даст мне самые лучшие рекомендации....... В конце письма Валерий сообщал, что был тяжело ранен и, скорее всего его спишут, так как без ноги он служить родине физически не сможет. Куда ехать? - пока не решил. Детский дом, где воспитывался, - позади, семьи еще не нажил....
      Валере я отписал, что пусть он только скажет куда? И я приеду за ним, не раздумывая ни минуты, хоть на край света. Что у меня есть, где жить, что его тридцать лет - еще молодость, и вместе мы всегда найдем свое место на этой земле.
      Написал, что гражданка и студенчество мне весьма по душе. Что Афган я вспоминаю как кошмарный отрезок моей жизни, и возврата к этому не будет никогда. От него осталось чувство непоправимой вины перед матерями Гусева, Тиханцова и еще десятком матерей моих солдат, оставшихся без сыновей. Осталось два белых шрама на плече и груди, чувство братской любви к своему командиру и другу Валерию Торопцеву, Еще остался мой самый первый боевой орден, который лежит в коробочке, и я его еще ни разу не надевал.
      Больше писем от Валеры не было. Я еще трижды писал по его обратному адресу, но никто не ответил.
 
      МАКАРОНЫ ПО ФЛОТСКИ
      Меня треснули по спине веслом.
      - Тебе что, бутылкой по голове угодило? Мне из-за твоей задумчивости еще час одному грести?
      - Ой, Минька, прости, это я, тык-скыть, впал в романтические переживания
      - Ну ты же не Ленский после дуэли с Онегиным?! Переживай гребя!
      - Все Миня, понял дорогой, гребу
      - Гребу - ворчал сзади Мишка - надо же, - сколько хитрости в людях и лености? Все от Лукавого. Мы даже от пацанов отстали.
      Пацанов мы догнали через минуту. За поворотом нам встретилась резиновая лодка с рыбаком. Лодка стояла в лопухах посередине небольшой заводи. Она была привязана веревкой к торчащей из воды коряжине. На ней восседал благообразный старичок и держал удочку.
      - Ну, чего, дед, клюет? - спросил его Саня, проплывая мимо. В это время поплавок у рыбака лег на воду, старик засуетился, поднялся, дернул удочку и через секунду из воды выскочил здоровый серебристый подлещик..
      - Клюет-клюет - беззлобно пробурчал дед, укладывая рыбину под свое сиденье. А вы тут плаваете, да только мешаете.
      - А что, ребятки, не порыбачить - ли и нам? - засуетился Саня, вдохновленный успехами деда.
      - Уха отменяется из-за наличия петуха - ответил Михаил. И вообще, у нас сегодня другие планы.
      И Мишка сообщил об изменившемся плане похода. Буквально перед самым отъездом Михаилу позвонил наш с Мишкой однокашник Валерка Майоров, который также по плану должен был присоединиться к нам в Хахалах. Валерий жил в городе, но сам был хахальским парнем. В этой деревне у него по-прежнему жила мать и все родственники, которых он навещал каждую субботу.
      Валерий уточнил время прибытия экспедиции в Хахалы и пригласил отночевать в своей деревне.
      - Тем более, тут свадьба у соседа намечается, заодно и погуляем - сказал он Михаилу.
      - Так что предлагаю совместить полезное с приятным: ознакомиться с сельским бытом и качественно отгулять на свадьбе, - заключил Михаил.
      - Да, но он же только тебя на свадьбу приглашал - сказал Игорь, а мы что будем делать, - с бытом знакомиться?
      - Не боись, старина - ответил Михаил, - ты горожанин далек от народа. Свадьба в деревне - это праздник для всех, в том числе и для проезжающих туристов. Приплывем в деревню - сам увидишь. И это даст тебе толчок к творческому поиску. А то вы поэты пишите, пишите. Сами, не зная о чем. Поэт должен быть в гуще людской, жить этой жизнью, чувствовать ее и творить во имя ее - весело наущал он Игоря.
      Игорь с усмешкой слушал наставления болтливого критика
      За очередным поворотом на правом берегу среди сосен показались крыши разноцветных строений. Судя по шуму-гаму, это был пионерский лагерь. Хотя, в пионеры теперь вроде уже и не принимали, но лагерь работал исправно. Была слышна музыка, ребячья разноголосица, над деревьями взлетал волейбольный мяч. Кто-то пробовал горнить. Горн издавал противные однотонные звуки.
      - А я, между прочим, в детстве четыре раза был в пионерлагере и всегда назначался горнистом - похвастался Саня.
      - Не лги - одернул брата Вовка - горнистом назначался я, а тебе изредка давал потрубить 'Бери ложку, бери хлеб... ' Он лжет - сказал Вовка, обращаясь к нам- горнист он никудышный. Я, так сказать, в лагере пользовался авторитетом среди молоденьких пионервожатых и поэтому, у меня не всегда было время по утрам будить лагерь. Ну, я Сане и доверял трубу, когда боялся проспать...-
      Сам не ври - возмутился Саня - Ты и трубить-то не умел по-настоящему, фырчал как кот...
      - Ладно, вы горнисты! Распетушились! - прикрикнул Мишка. Скоро Хахалы, время до вечера есть, может, позагораем малость?
      Все согласились и решили, через полчасика сделать привал для загару. Плыли дальше.
      Иногда реку до половины русла перегораживали, упавшие в воду деревья - любимое место рыбаков без лодок. Я и сам любил, бывало, посидеть с удочкой на таком дереве, забрасывая крючок поглубже. Иногда с дерева за своим отражением в воде и отражением облаков, можно было увидеть толстую спину неповоротливых язей, хлопочущих в глубине. Появлялось желание отрешиться от всего бренного, стать такой же солидной и спокойной рыбиной, быть властелином волшебного подводного мира, плавать среди его красот, а на ужин иметь до золотой корочки зажаренного язя (!?) Ой, чего-то я говорю не то.... - Нда-а, но это уже опять из земного и бренного.
      Справа между редкими соснами, на берегу показались знакомые очертания: приплюснутый дощатый домишко, примкнувший к просторному бревенчатому цеху. От строения к воде спускалась почерневшая от времени лестница. Похоже, нынче там было пусто, а ведь как когда-то здесь кипела социалистическая действительность!?
      - Помнишь, Минь? - толкнул я веслом Мишку, кивая на колхозный архитектурный ансамбль.
      - Хо-хо - громко воскликнул мой друг - как не помнить! И, привстав в байдарке, весело продекламировал, где-то подобранные строчки:
 
      'Славные чувства! -
      -Вам бы продлиться!?
      Сердцу уставшему - дай вечерок...
      Тихо по Керженцу вечер струится,
      К звездам дымится наш костерок.
      Эх, сигаретка!
      И вздрогнули пальцы.
      Мы помолчим. И запахнет сосной
      Вечность, какая!?
      А мы - постояльцы...
      Под равнодушной,
      Державной луной'.
 
      Стих был невпопад, но, все равно, некоторым образом, отражал события, происходившие здесь несколько лет назад в нашу студенческую бытность. Особенно, в вопросе дыма. Виденье там, конечно, тоже играло некоторую роль, но не главную. Главную роль играло наше с Мишкой тщеславие, желание выпятиться перед коллективом, а заодно увильнуть от общественных работ:
      Однажды, знойным летом в самом конце восьмидесятых четырнадцать студентов и сорок нежных студенток - будущих экономистов, привезли на берег чудесной лесной реки Керженец и высадили на окраине деревни, чтобы помочь отстающему во всех видах соцсоревнования колхозу построить молочно-товарную ферму /МТФ/.
      Деревенька так себе, - сплошь староверы - двуперстники, до сих пор, прячущиеся от реформ Петра. Поэтому, если не считать приспособленную за годы советской власти старинную церковь под сельский клуб и выстроенной из силикатного кирпича "Закусочной", - реформ в этой деревне не было с 16-го века. Зато, иногда, выходя из закусочной, где над крыльцом натянут, выцветший коричневый плакат со словами 'СЛАВА ЛЮБИМОЙ ПАРТИИ', и в правду хотелось прошептать жирными губами - Слава КПСС! - Котлеты там делали отменные. Старушки, проходя мимо некогда богатого прихода, мелко крестились на плакат, и было не понятно, кому они крестятся - Богу или КПСС?
      Наши палатки раскинулись на живописной поляне у колхозного цеха подсобных промыслов, впритык, к которому ютилась крохотная полевая кухня, где варили обед для сельчан во время страды. О цехе надо сказать особо: ну, где же еще живут русские Левши, если не сельской глубинке?
      Кто-то придумал сетку - рабицу (забор такой из проволоки). Кто-то изобрел механизм для полуавтоматического изготовления этой сетки. А вот колхозный умелец-самоучка Филлип Артамоныч взял, однажды и тайно усовершенствовал этот механизм до полной автоматики. Почему тайно? - Так надо, Федя, - сказал бы Шурик из Операции 'Ы'. Потому что и любому ясно что, узнав о волшебном новшестве своих работяг, колхозные экономисты - барыги, тут же расценки пересмотрят в сторону понижения. И понизят их так, что изобретателю свои же братья по пролетарскому классу будут ежемесячно морду бить в день получки. В России-матушке изобретать всегда надо с умом, чтобы не навредить себе и окружающим.
      Открытие Артамоныча имело решающее значение для благополучия сельских пролетариев. Раньше заборщики, чтобы заработать крутые 500 рэ, возились с проволокой денно и нощно. После вмешательства в производственный процесс пытливого ума Артамоныча, всех дел счастливым работягам оставалось: - подкатить к специальному агрегату многоцентнерный каток проволоки, через всякие винтики - шпунтики протянуть проволоку, нажать кнопку 'Пуск' и все! Пошло- поехало! С одного конца разматывается каток, а с другого конца накручивается на специальный барабан готовая двухметровая сетка в рулон по 40 метров. Даже специальный ограничитель придумали, - как достигла Бабина с сеткой определенного диаметра, - звенит самодельный звонок, встроенный в старую консервную банку.
      Теперь мужики месячную норму за три дня стали выполнять, остальное время в 'Козла' резались, свято тайну от колхозного начальства берегли, да на Артамоныча не могли налюбоваться и лелеяли изобретателя как могли. Первая стопка - всегда ЕМУ. Класс! Начальство на мужиков не нарадуется, - норму всегда выполняют. Только, жены стали относиться подозрительно: мужья каждый день в дербодан, но положенные пол тысячи домой приносят?! К чему бы это? Но молчали. Деньги то есть!
      И благоденствовали проволочники до тех пор, пока не приехали 'проклятые студенты' и все испортили.
      Несмотря на суматоху отъезда - приезда, наше стройотрядовское начальство предусмотрело все: палатки, постельные принадлежности, жестяные умывальники, деревянный щит для стенгазеты 'ОСТРЫЙ ГЛАЗ', кинопроектор, специальную простыню для экрана... Были заранее составлены графики дежурных по лагерю, ответственных за баню, библиотеку, уборку территории. А вот повара - то ли не предусмотрело, то ли предусмотрело, но он заболел, то ли не заболел, но был не поваром. Словом, весь, сгрудившийся на берегу студенческий люд давно настала пора кормить обедом, но из-за головотяпства (кого-то там другого) в три часа пополудни люд еще оставался, хоть, и веселым, но не кормленым. А на горизонте вставал и другой вопрос: скоро наступит и ужин, а варить опять некому. Скандал! Как быть? - эти и другие проблемы производственного характера крутились в голове руководителя нашего стройотряда Коли.
 
      Вот тогда-то мы с Мишкой, вглядевшись в озабоченное лицо Коли, и проявили настоящую советскую инициативу и смекалку. Зайдя за ним в полевую кухню, вызвались приготовить макароны по-флотски на всех стройотрядовцев. Именно это блюдо Мишка когда-то лично приготовил дома под строгим надзором его матери.
      - Ладно, - прокричал нам Коля, перекрывая шум работающих за стеной моторов в цехе подсобных промыслов - сегодня ужин приготовите вы, а завтра повариху, может, из колхоза пришлют?!
      - А умеете? - на всякий случай, подозрительно спросил он, разглядывая нас через свои выпуклые очки.
      - О, да мы...!!! - Мишка так сильно стукнул себя в грудь, что другой, менее подготовленный студент, тут же, упал бы на пол с тремя сломанными ребрами. Но Мишка выстоял, зато этот жест, без всяких разумных доводов, убедил руководителя строительным отрядом, что этим парням можно доверить любое поварское дело.
      - Ладно, ладно, - легкомысленно сказал Коля, - верю. Это и впрямь не сложно. Не пересолите только. Макароны - вон лежат, тушенка - там же. Можете, по случаю первого дня и отсутствия обеда приготовить, тык-скыть, поплотнее, но и без бравады этакой. На этом, опрометчивый Коля, захватив весь отряд, уехал к месту работы.
      А мы с Мишкой принялись за дело, горячо рассуждая о том, что если каша сварится вкусной,...
      - Не каша, а 'макароны по-флотски'! - поправил я Мишку.
      - Ну, да. Я и говорю макароны, если они сделаются вкусными, то не плохо бы и на весь месяц остаться кашеварить?! Зарплата все равно будет на всех одна. Так что, можно не плохо заработать, не горбатясь на таскании бревен для МТФ.
      Мишка родился и воспитывался в деревне, поэтому, простой деревенский труд его просвещенной натуре был близко знаком и глубоко противен.
      Через час на грузовике к кухне вернулся Коля.
      - Мужики! - ревел он, - бегом! Знакомство с объектом заканчивается. Немножко, опять же для знакомства, поработаем и ужин! А тут, как на грех, должна подъехать журналистка из районной газеты! Чтобы, через полтора часа ужин был готов! Сами понимаете, если прессе чего не понравиться - скандал. Поэтому, все должны выглядеть сытыми и ухоженными, и чтобы на каждой морде лица была печать полного удовлетворения.
      Мишка вытянулся во фрунт - Партия сказала 'надо', комсомол ответил 'есть!'
      - Но чтобы это 'есть' можно было есть - сказал Коля, проявляя недюжинный юмор и умчался обратно.
      Мы с Мишкой заторопились. Электрическая плита уже нагрелась докрасна. Оставалось: вскипятить воду, сварить макароны и бултыхнуть туда армейскую тушенку из жестяных консервных банок. Стали прикидывать, сколько ингредиентов нужно смешать воедино, чтобы получить необходимый, достойный в органолептическом смысле продукт?
      - Вместе с начальством нас 55 человек - рассуждал Мишка, если каждый получит по 200 граммов макарон и по 100 граммов тушенки + вода получится граммов четыреста? Мишка вытянул вперед себя ладонь, с предполагаемой порцией, и, закатив к потолку глаза, по - прикидывал ладонь вверх: - много этого, или мало?!
      - Маловато будет - убежденно сказал он, через секунду. - Тем более что Коля велел ни макарон, ни тушенки не жалеть.
      Решили увеличить порцию вдвое.
      - Значится так: макарон по 400 граммов, тушенки по 200 граммов - получается, по 600 граммов на нос + вода, - 700 гр.. - Это нормальная порция - горячился Мишка, мотивируя тем, что объем человеческого желудка три литра, а мужского и того больше(!).
      Каков будет физический объем порции в реальности? - никто из нас толком не знал. Мишка опять по прикидывал в воздухе условную порцию пустой ладонью, но и этот удивительный способ взвешивания не дал даже приблизительных результатов. Тогда, из вороха утвари, он поднял какую-то заржавелую сковороду и взвесил ее в руке.
      - Ну, вот это другое дело, теперь, думаю, хватит, - понятным только ему образом, заключил он.
      В шестидесяти литровой кастрюле, куда мы влили три ведра воды, уже кипело. Двадцать два килограмма макарон в емкость затаптывали чуть не ногами. Они вставали ёжиком и не убирались! Добавили воды, макароны угрожающе поднялись над краем кастрюли. У меня зародились подозрения по поводу правильности расчетов: кастрюля уже битком, а туда надо доложить еще 11 килограммов тушенки? Своими сомнениями я поделился с главным пищевым технологом - Михаилом.
      - Ерунда - сказал он, - как только макароны сварятся, воду сольем, а в освободившееся место запихнем тушенку. Все перемешаем и, - пальчики оближешь!
      Прошло минут пять. Макароны варились, из кастрюли вился аппетитный парок. Мишка взялся открывать банки с тушенкой, я пошел к реке за водой для чая.
      Когда вернулся, нижняя часть макарон в кастрюле уже сварилась, и увеличилась в объеме в два раза. Верхняя половина, неожиданно, как живая, на глазах перекатилась через край кастрюли и расположилась на плите вокруг ее основания, словно огненная лава вокруг вулкана. Треск от сгораемых на красной плите макаронин стоял великий. Наш домишко, заполнился сизым, удушливым дымом, макароны извивались, лопались, стреляя, как петарды. Мишка в панике метаться от плиты к двери, и орал противным голосом: - Чё делать-то, чё делать-то, ё-маё?!
      Я, найденной кочергой, скидывал тлеющие макаронины с плиты на пол. Дым сгущался, макароны стреляли, а из кастрюли все лезло и лезло. Хоть, это было и не по-мужски, но меня назойливо подмывало все бросить и закричать 'Караул!'
      - Розетка, розетка - застонал я, закрывая одной рукой лицо от дыма и огненных макаронных осколков, летящих от плиты, а другой, стряхивая, макароны на пол.
      - Чего розетка-то?! - плачуще вопрошал шеф повар, стоя по середине кухни и, воззвав руки к потолку.
      - Плиту выключай, дурак!
      Михаил метнулся к стене, где расположился электрический шкаф с рубильником, нащупал металлическую ручку с эбонитовым набалдашником и дернул ее вниз....
 
      - Фу, слава богу, теперь кажется, не сгорим! Конфорка сразу потемнела, но все еще продолжала жарить вываливающийся продукт. По объему - вывалилось, примерно, треть того, сколько мы закладывали. Я клюкой свалил на пол, обуглившийся макаронный хворост, а кастрюлю отодвинул на другую конфорку.
      Наступила тишина. Даже в цехе подсобных промыслов все замерло. Наверное, мужики уже закончили свою работу и уселись за последнюю партию в 'Козла' - любимая карточная игра заборщиков.
      - Повар хренов! - сказал я Мишке, - Пол ящика макарон испортили по твоей милости.
      - Да я же их варил раньше... Это так просто: высыпал, значит, их в кипяток... - стал подробно объяснять технологию приготовления макарон оскандалившийся шеф.
      - Ладно, ладно - сказал я, - завтра настоящей поварихе объяснишь, как надо варить. Иди, лучше, унеси этот позор - я кивнул на горелую кучу под плитой - да спрячь, чтобы никто не видел.
      - Это я сейчас - засуетился Михаил. В найденный противень он сгреб всю дрянь с земляного пола. А из кастрюли мы, на всякий случай также вывалили три-четыре кило подозрительных макаронин, чтобы оставался резерв объема. Через пять минут, следы недоразумения были ликвидированы, и можно было продолжать варочный процесс.
      На белом, обветшалом боку плиты имелись какие-то включатели, но указатели давно стерлись.
      - Ничего - сказал Мишка - включаем рубильник, а необходимый режим нагрева плиты отрегулируем эмпирическим путем - путем поворота включателей вправо-влево...
      Подвинули кастрюлю на остывшую конфорку, Мишка дернул вверх ручку на рубильнике. Раздался глухой удар, электроны и атомы, расталкивая друг друга, устремился в плиту под наше варево. Заодно и задрожало под ногами. Видимо, мужики из подсобных промыслов, бросили карты и снова взялись за ум.
      Плита покраснела быстро, макароны забулькали и опять угрожающе двинулись вверх.
      - У-мень-ша-ю наг-рев!- голосом руководителя космических полетов, громко произнес Михаил, и повернул один из включателей на плите на щелчок вправо. Снова раздался глухой удар. Нагрев не уменьшился, но стала нагреваться вторая конфорка, а над рубильником затрепетал легкий синий дымок. Чувствуя неладное, Мишка повернул включатель обратно на щелчок влево. Щелчка не было. Теперь, включатель крутился куда хотел, как пропеллер на игрушечном самолете.
      - Будем регулировать рубильником - уже своим, но, встревоженным голосом, сообщил Михаил, - будем его включать и выключать по мере надобности. В голосе шеф повара прослеживались нотки неуверенности.
      Макароны хлестко булькали по нарастающей, как будто внутри кастрюли сначала взрывались охотничьи патроны 12-го калибра, а затем в ход пошли мелкие орудийные снаряды. Кастрюльные плевки стали доставать потолка, и оттуда свисало уже достаточное количество приклеившихся макаронин, чтобы даже неосведомленный в поварских тонкостях человек мог понять, - здесь постоянные баталии между поваром и жизнью.
      - Выклю-чай! - скомандовал я шеф повару. Мишка рванулся к рубильнику и в замешательстве остановился: ручка с эбонитовым набалдашником, самостоятельно упала из верхнего положения в нижнее. Он схватил рукоятку и с силой дернул ее вверх, но ручка опять беспомощно свалилась. Обе конфорки раскалились до бела, к кастрюле было страшно подходить. За стеной были слышны глухие выкрики работающих ударников-мужиков. Что-то давно и раздражающе звенело.
      - Блин! - заорал Мишка, - контакты, кажется, пригорели. Как теперь выключать-то?
      - А хрен его знает! - крикнул я в ответ. - Снимаем кастрюлю....
      Из кастрюли опять вывалилось три кило макарон вместе с бульоном, и все это начало жариться и трещать на плите. Помещение снова заполнилось густыми клубами ядовитого дыма, какой бывает на пожаре в нефтехранилище. Пока я клюкой пытался отодвинуть кастрюлю на край конфорки, в дым кухни с рёвом ворвалось какое-то существо.
      - Мотат! Мотат! Мотат твою мать! - орало оно сиплым голосом. Инкогнито в фуфайке шарило по стене, пытаясь в дыму обнаружить рубильник. Нашел. Нащупал беспомощную ручку и, аж, взвыл - Зараза Парфеныч, опять жучки понапоставлял!
      С воплем - Мотат ведь, блин ...! мужик вырвался с кухни и куда-то хотел бежать.
      - Стой - рявкнул на него Мишка. Мужик остановился.
      - Чего мотат, где мотат, сколько? - грозно спросил Михаил.
      - Артамоныча мотат твою мать. Хотел бобину поменять, а оно включилось. Теперь мотат - убежденно сказал мужик и с этими словами убежал.
      Кастрюлю я, все-таки, отодвинул. Понимая, что под загадочным выкриком 'мотат твою мать' может скрываться, какая-то особенность русского языка, подразумевающая большую опасность для Артамоныча, мы с Мишкой выскочили на улицу. Из цеха подсобных промыслов доносились невнятные выкрики. Чувствовалась суета, противно и надрывно звенел звонок, предупреждающий мужиков о том, что 40 метров сетки в барабане давно намотано.
      Мы обежали цех, проникли внутрь. Электромоторы исправно работали, огромный каток проволоки разматывался, а там где должна наматываться сетка - намоталось столько, что, всю деревню можно было огородить забором в три слоя. Какой-то мужик в углу, размахивая топором, остервенело рубил двухдюймовую металлическую трубу, внутри которой проходил электрический кабель.
      - Смотри - крикнул мне Мишка и показал на наматывающийся рулон сетки. Изнутри вверх взималась и крутилась вместе с рулоном в изящной позе рука. Поза руки напомнила заключительное выступление чемпиона - фигуриста, который после каскада фигур: тройной аксель - тройной тулуп, подняв вверх, правую руку, исполнял заключительное - тройная юла с двойным загибом. Если бы не скрюченные, прокуренные пальцы и не ногти, под которыми таился кубометр земли, я бы так и понял, что это фигурист.
      Наконец, в углу цеха, где мужик в исступление махал топором, после рёва - Да я тя, мля...! - что то бухнуло, брызнули искры и вырвался дым. Мужик выронил топор и отскочил, машины тут же замерли, и гул прекратился. Перерубил, значит?!
      В цех влетели еще трое работяг, во главе с электромонтером Парфёнычем. Действовали все молча, слаженно и уверено. Мы с Мишкой бросились помогать. Пока один из мужиков специальными ножницами перекусывал проволоку, Парфеныч с надеждой крикнул в Рулон
      - Живой, Артамоныч?!
      Из рулона донесся какой-то кошачий шип.
      - Живой - обрадовался Парфёныч. - Мужики, кладем рулон к дверям, чтобы размотать, значит.
      Навалились, рулон, шипя изнутри, медленно повалился на пол. Мы потихоньку стали его толкать, разматывая, к воротам. Ну, вот, уже и ворота давно позади, уже размотали метров семьдесят, но в нем еще оставалось достаточно много отменного забора. Докатили до косогора на берегу реки, остановились передохнуть. Рулон, наконец, уже стал полупрозрачен. Изнутри показался силуэт Артамоныча в позе фигуриста. Вернее, только правая рука напоминала у него позу фигуриста, левая была прижата к туловищу по стойке 'Смирно'. Все закурили.
      - Живой, значитца, Артамоныч? - уже веселее повторил колхозный электрик, норовясь присесть на рулон
      - Ятеблля, п-ш-ш-ш-ш-ш..- донеслось изнутри.
      - Да что я, виноват, что ли!? - расшифровав как-то слова намотанного и вскочив на ноги, стал оправдываться электрик. - Вы же сами мне все уши прожужжали, - выбивает, выбивает... Вот я поставил, чтобы не выбивало. Откуда мне было знать, что оно пригорит!? Ведь сто раз говорил, не трогайте рубильник на кухне! Не трогайте рубильник на кухне!...
      После этих слов все стали смотреть на нас с Мишкой.
      - Мужики, атас! Председатель едет! - заговорщицки молвил один из сеточников, бросая папиросу.
      Из леса к цеху подсобных промыслов, прыгая на ухабах, мчался председательский УАЗик. Мы с Михаилом не стали дожидаться конца это замечательной истории, и быстрым шагом направились к кухне, где нас дожидался недоваренный ужин. Мужики заволновались, вскочили. Освобожденный рулон покатился вниз к реке. Докатившись до невысокого обрыва, рулон кончился, и размотанный изобретатель Артамоныч с тонким криком: 'Абля-я-яя!', бултыхнулся в тихий Керженец, распугав мелких рыбешек.
      Чем закончилось дело в цехе подсобных промыслов, мы не знаем. Знаем только, что разгневанный председатель очень сильно ругал электрика за жучки, и за то, что оставил всю деревню без света. В гневе он кричал Парфенычу: - Всех коров центральной усадьбы пошлю тебя доить вручную, а недодой вычту из зарплаты ...
      Мы вернулись на кухню, размышляя над странными словами председателя, - про коров и про Парфеныча. Огромная сила 'Казнить нельзя помиловать'.
      Плита уже немного остыла. Макароны все-таки оказались сваренными, хотя и не солеными. Мишка сказал, что это не беда, высыпал в варево с полпачки соли, и вывалил 11 банок тушенки. Для этого часть макарон сверху пришлось также убрать, чтобы освободить место под тушенку. Излишки выкинули в кусты за цех подсобных промыслов, где вороны уже суетились над ранее поджаренным продуктом. Потом, варево мы минут десять размешивали огромным половником. К приезду стройотряда все было готово. Успели даже нарезать хлеб. Правда, не было чая.
      - Вы меня убьете! - возопил Коля - Чай под соснами на закате, - это же золотая романтика, а вы лишили нас этого прекрасного мироощущения, повара фиговы!
      - Коля, - солидно ответствовал Михаил - ты даже не представляешь, - с какими трудностями нам пришлось столкнуться при приготовлении 'макарон по-флотски'?! Понимаешь, тут местный электрик жучки в электрощит поставил, а в цехе подсобных промыслов они пригорели, и в результате, - кухня осталась без электричества. Ты знаешь, как трудно готовить пищу без электричества?...
      Кстати сказать, макароны всем очень даже понравились, и многие приходили за добавкой. Мы добавки не жалели, несмотря на застарелый лозунг, что экономика должна быть экономной. А нас с Мишкой через пару дней даже отметили в районной газете, как искусных поваров, потому что, приехавшая корреспондентка также с удовольствием съела две порции макарон. Когда она нас фотографировала, то долго и мучительно думала - как в фотоснимке отразить нашу тонкую поварскую суть. Выход нашел Мишка. Он сбегал на кухню, принес самый большой половник и два поварских колпака, по расцветке, похожих на маскхалат снайпера.
      - Раньше, он был белым - пробурчал Михаил надевая колпак себе на голову. Второй колпак корреспондентка надела на меня и долго переставляла нас около раздачи, чтобы выбрать наилучший ракурс. Кончилось тем, что Мишка с веселым лицом должен был половником доставать макароны из кастрюли, а я должен был эту кастрюлю держать обеими руками, как будто кастрюля могла сняться и убежать. Так мы на снимке и получились.
      Чай мы все-таки тоже сварили на костре, который оказался на удивление вкусным, с запахом лесного раздолья.
      Следующим утром, завтрак нам привезли из 'Закусочной'. Мишка попробовал отварной рис с котлетой и подливой, и сказал, привлекая внимание завтракающих студенток:
      - По-настоящему кашу готовят не так. Она должна быть более рассыпчатой, а котлеты более сочными. Темнота! - заключил он, характеризуя местных поваров и, запуская ложку в свою тарелку.
      Я выразительно посмотрел на повара.
      - А чего....? Мишка, с откровенным недоумением глядел на меня, сдвинув плечи и, расставив ладони - я сказал что-нибудь не так?! - Скажите, девушки, вчера вам понравились, сваренные мною..., ну, то есть, нами макароны?
      - Оч-ччень! Оч-чень понравились! - ответили девушки, доедая свои котлеты, и восхищенно глядя на нас, - Вы не просто повара, вы прелесть!
      Мишка был счастлив. Впрочем, похвала представительниц прекрасного пола мне тоже пришлась по душе. Было чудесное летнее утро.
      ГАДКИЙ ПЕТУХ
      Еще минут двадцать наш небольшой байдарочный отряд махал веслами, как ветряная мельница крыльями. Миновали какой-то палаточный городок на правом берегу реки. Он был пуст, между палаток лениво бродил лохматый пес.
      Проплыли устье реки Большая Великуша. Вода в этой речке по цвету напоминала крепкое кофе, которое ежеминутно тоннами вливалось и растворялось в лучезарных водах Керженца.
      -Странная река - не преминул сострить Михаил, - этой водой можно заправлять чернильницы.
      Приближался вечер. Где-то в сосновых кронах монотонно куковала кукушка.
      - Кукушка, кукушка, сколько лет мне осталось жить?! - звонко прокричал Саня в сторону леса и, приготовившись считать, оставил весло. Перепуганная кукушка, как будто подавилась горохом и заткнулась. Мы захохотали.
      - Нда-а, эта кукушка не той породы, - раздосадовано сказал Саня. - Гадать не умеет.
      - Зато, нынешние эскулапы гадают будь здоров как. Вычитал я однажды в одном медицинском журнале о разных факторах, влияющих на продолжительность нашей жизни, - поддержал разговор Игорь. - Оказывается, табак в среднем укорачивает жизнь на 15 лет, спиртное - еще пятнадцать долой, стрессы - 7, проживание у оживленных автотрасс - 4 года, неправильное питание - 9, загрязнение атмосферы -4, половое воздержание - 6 ... Итого, только основных факторов три десятка! Я взял ради смеха и суммировал негативные факторы, сопутствующие моему способу существования! За основу взял год своего рождения, приплюсовал реальный, отминусовал негативные факторы и ахнул, - я должен был умереть за год до восшествия на престол царя-батюшки Николая второго в 1893 году!
      - Это тебя половая активность спасает, - весело резюмировал Михаил. - А то бы так и помер, не родившись. Огромная власть любоффи!
      Около деревни с красивым названием Красный Плес причалили к берегу, лодки вытащили на песок.
      - А где петух-то? Раздался Санин вопль.
      И впрямь, привычной петушиной головы из Саниного рюкзака не было видно. Он схватил из своей байдарки рюкзак и бросил его на песок.
      Послышалось недовольное клокотание птицы.
      - Тут, однако!
      Когда натуралист открыл рюкзак и достал взъерошенного петуха, его взору открылась картина страшного разрушения: где сидела птица, - все было перемазано птичьим пометом. А две буханки хлеба, представлявшие весь хлебный базовый запас на сегодняшний вечер, были общипаны со всех сторон, посередине одной виднелась здоровенная пещера, искусно выклеванная Санькиным любимцем.
      - Ах стервец неблагодарный - заорал Саня - я к нему по-человечески, вчера голову не свернул, а он...
      - Сам виноват, почему хлеб в полиэтилен не завернул? - пробурчал Игорь.
      Мы смеялись. Теперь уже было решено петуха засунуть в полиэтиленовый мешок, перевязав верхушку около петушиной шеи, чтобы он не сбежал и не гадил. А если и гадил, то в мешок. Саня вытряхнул содержимое рюкзака на траву. Почти все было заляпано петушиным дерьмом.
      - Ну, дела! - горячился Саня.- Надо же каков негодяй, всего за пол дня наел и нагадил больше чем весил весь рюкзак утром?!
      - Петух не дурак, понимает, что сегодня это его земной последний день, поэтому решил взять от жизни все, что возможно - сказал Вовка.
      Закусывать обгаженным хлебом никто не собирался, и его выбросили рыбам. В наказание, за хлебом в деревенский магазин отправили самого владельца засранца -петуха Саню. Петуха привязали за ногу к лодке. Санька выругался, вывернул наизнанку и выстирал в воде рюкзак, повесил его сушиться на дерево. А сам, надев на мокрые ноги джинсы, полез наверх к домам и скрылся за ближайшим забором.
      Стрелки часов подходили к шести часам вечера. Было жарко и душно, даже у самой воды. Мы дружно нырнули в реку. Она была чистая и прозрачная до дна. Было приятно опустить разгоряченные головы в прохладу воды и шевелить руками, борясь с легким течением. Потом мы развалились на горячем песке и минут двадцать лежали молча.
      - А чего, братья-матросы - вдруг подал голос Вовка, поднявшись над песком - не сообразить ли нам по рюмашке? Пока суд да дело!?
      - Вовка, прав! - подал голос Игорь, растянувшийся на полотенце, и со значением добавил: In Vino Veritas. Так умные люди говаривали.
      - Лежите, алкаши, к Макарьевскому монастырю вы сопьетесь, и мы будем вынуждены вас отправить лечится в дурдом - пригрозил обоим Михаил.
      - Подумаешь- с презрительной усмешкой сказал Вовка, направляясь к воде, - Все великие люди были отчаянными пьяницами, - он запахнулся полотенцем, выставил вперед ногу, встал в позу римлянина..
      - Ну, это Великие, а вы-то с Игорем тут причем? - засмеялся Михаил.
      - Знаешь, Иван, обращаясь ко мне, молвил Мишка - дурдома Вовику с Игорем никак не избежать. Ишь Цезарем себя мнит - кивнул он на моего брата. Кстати, говорят, что от мании величия хорошо помогает слабительное. Ну, а дурдом это просто добрая традиция социалистической страны. А если припомнить, как они с Игорем Памятник солдату ставили, то еще надо думать, куда их обоих справедливее отправить: в дурдом, или в тюрьму -
      - В тюремный дурдом, - посоветовал я.
      - Во-во! - согласился Михаил и толкнул ногой, лежащего на животе Игоря. Игорь улыбался. Мы тоже вспомнили историю с памятником и весело засмеялись.
      ВАЯТЕЛИ
      Этот конфуз произошел, когда Игорь жил еще в Горьком, по-теперешнему в Нижнем Новгороде и промышлял творчеством. Как и все талантливые люди, он талантлив во многом: стихи написать, пожалуйста, он написал и издал три или четыре небольших сборников вполне хороших стихов.
      Картину маслом нарисовать - ради Бога, его картины были украшением местных выставок. Опубликовать в газете критическую статью о творчестве молодых поэтов - тоже без проблем. Словом, все дела, связанные с творчеством у него спорились.
      В тот год намечалось празднование Юбилея Победы, и все социалистические предприятия негласно соревновались между собой: кто
      установит лучший памятник Солдату войны.
      Обычно такие памятники устанавливали на площади недалеко от административных зданий. Однажды, Игорь пришел к Владимиру и предложил ему подкалымить - помочь установить такое ваяние в одном из колхозов.
      -Так я же лепить не умею? - удивился Владимир.
      -Ля-япить... - съёрничал Игорь. - Сейчас такие памятники лепит каждый, кто умеет мешать глину. Все уже слепили местные ваятели. Нам памятник надо только установить, на возведенный нами же постамент и получить честно заработанные деньги.
      Деньги всегда нужны и Вовка, не раздумывая, согласился.
      Недостаток времени до юбилейного 9-го мая вызвал ажиотажный спрос на всякие памятники и обелиски, связанные с войной.
      'Никто не забыт! Ничто не забыто!' - висело - где ни попадя. Руководителю ржевского района, что под Тверью, который на каком-то совещание проговорился - будто у него весь лес покрыт белыми косточками в красноармейских одеждах - договорить не дали. Вытолкали из зала. Говорят, что сейчас доживает свой век, работая сторожем.
      Именитые и неизвестные скульпторы, вдохновленные патриотическим призывом партии, работали как ломовые извозчики. Они денно и нощно выдавали на гора жуткий ширпотреб, сбывая его по дешевке сельским и городским комиссионерам от идеологи. Из одной формы скульпторы умудрялись отливать по 5 - 10 бетонных мужчин на одно лицо, с суровым взглядом и с оружием в руках.
      Изредка, они изготовляли другую форму с другим лицом, варьируя некоторыми деталями обмундирования и вооружения: - то солдат стоит с автоматом, то с винтовкой, а некоторые с ручным пулеметом. Это зависело от того, кого они хотели отобразить в своем ваянии. Если это солдат-Герой, то он должен быть обязательно с повязкой на лбу, а в руке у него была или винтовка, или последняя граната, которой он сейчас подорвет себя вместе с врагами.
      Если же это 'солдат-Победитель', то у него должен быть бравый вид, лихой чуб из-под пилотки, и куча орденов на груди, а в руке он сжимает автомат ППШ. После громкой истории, когда страна узнала, что Леонид Ильич Брежнев тоже воевал на Малой земле, и даже лично стрелял по врагу из пулемета, некоторые, особенно изобретательные скульпторы, умудрялись отливать лежащего в окопе, и строчащего из 'Максима' пулеметчика,
      Несмотря на новизну замысла, пулеметчики особой популярностью не пользовались. Это происходило потому, что подобный архитектурный ансамбль не очень высоко возвышается над землей и для придачи этому символу особой значимости, сначала было необходимо имитировать некий бугор - на котором окопался пулеметчик. Отливка такого бетонного бугра и окопа требовала много цемента, и не каждый руководитель хозяйства мог пойти на подобные расходы. Попытка же укладывать пулеметчика в специально вырытый земляной окоп в одном из колхозов кончилась недоразумением.
 
      Приехавшая в село на торжественное открытие такого памятника высокая райкомовская комиссия, перед самым митингом попала под ужасный ливень. Когда дождь, наконец, прекратился, выглянуло солнце, и на парящейся деревенской площади собрался праздный сельский люд, их взору и строгому взору партийцев открылась жуткая картина: окоп был доверху заполнен водой. А из воды торчал лишь кончик каски и руки пулеметчика, сжимающие рукоятки 'Максима'. Еще хорошо, что скульптор не догадался придать солдату образ Л.И.Брежнева. Тут бы всем досталось на орехи.
      Открывать памятник утопшему пулеметчику было как-то неудобно. Парторг колхоза с секретарем комсомольского комитета сняли с пожарного щита красные конические ведра, но всю воду откачать не удалось. Так и пролежал солдат весь митинг наполовину в воде. Пока глава партийной делегации торжественным голосом произносил речь, окоп стал осыпаться и заваливаться. Поэтому, парторг на протяжении всей речи представителя райкома, стараясь не шуметь, акробатически перешагивая через неровности почвы, черпал из окопа жижу и выливал ее под крыльцо колхозной конторы.
      Через пару недель после праздника солдата вместе с пулеметом краном переложили на грузовик и отвезли в заранее подготовленный цементный окоп. Но потом кто-то отбил у пулемета бетонный ствол, а пацаны, раскрошили тонкий бетонный кожух. У пулеметчика в руках оставались только ручки 'Максима', из которых торчал армированный железный штырь, на котором собственно и держался весь пулемет.
      Свои деревенские к такому пулеметчику привыкли, а приезжие полагали, что это задумка автора: памятник поставили бойцу, который, из-за отсутствия патронов, кидается на врага с первой, подвернувшейся под руку железякой.
      В конце концов, председатель колхоза получил нагоняй от райкома партии за издевательство над героической воинской памятью и 'солдатские останки' увезли на свалку, а бетонный окоп залило водой, куда в последствии провалился и чуть не утонул колхозный агроном. После этого окоп завалили землей, и с памятью о войне в этой сельхозартели было покончено.
      ЕГОР-ЧИК
      Словом, приехали Вовка с Игорем в один из заволжских колхозов и для знакомства выпили бутылочку с парторгом и председателем правления. Игорь подарил им по книжке своих стихов. Председатель, впервые живьем увидав настоящего поэта, до того разволновался, что подписал контракт на 'изготовление и установку памятника солдату' с суммой, почитай, втрое, превышающую реальную стоимость работы. Несмотря на хроническую убыточность, деньги в колхозе крутились не малые.
      Кроме того, колхозные руководители дали команду бригадиру строителей, и у клуба за ночь возвели белый кирпичный постамент. Мужики так сочно матерились в гулкой тишине сонной деревни, и так это вписывалось в утренний гусинный пейзаж, что даже соловьи молчали, понимая свою воронью беспомощность.
      О новом клубе надо сказать особо. Он был выстроен из шлакоблоков в стиле 'Советский модерн шлакошпациренбетонс'. Под крышей здания блоков немножко не хватило, и верх был доложен силикатным кирпичом. Что ужасно - и белого кирпича тоже не хватило (шоферюги - гады, свалили самосвал кирпича да так, что целыми нашли только несколько десятков штук). И, чтобы достроить стены, в одном углу использовали уже жженый красный кирпич. Для этого пришлось ломать часть церковной ограды. При этом вышел из строя трактор. (Трактор утащили ближе к машинному двору, где он и простоял в бурьяне три года, ожидая ремонта. Потом выяснилось, что трактор совершенно исправен. Просто, в баке не было ни капли горючего)
      Игорь о клубе отозвался критически.
      -Если верить крылатым выражениям, что архитектура - это застывшая музыка, то здесь музыка на уровне местного ансамбля песни и пляски - в два притопа в три прихлопа. Фатьянов в общем, или того хуже. Мятущаяся душа городского поэта Игоря - не смогла понять глубины творческих устремлений местных архитекторов.
      Постамент возрос пока Вовка с Игорем, председателем колхоза и парторгом, рассуждая о достоинствах советской поэзии, квасили в партийном кабинете. На стене парткома, на самом главном месте между двумя Ильичами висела культовая копия картины 'Иван Васильевич убивает своего сына'. Этот творческий симбиоз придумал сам парторг, справедливо считая, что к намеченной Лениным цели можно идти любыми путями.
      Ровно в 2 часа ночи парторг колхоза Егор Иваныч, убедив всех в том, что Маяковского любить нельзя за то, что он не складно пишет, запел песню про Стеньку Разина. У парторга не было даже признаков музыкального слуха, и голос был отвратительно-скрипучий, но владел он им виртуозно. А для придания своему вокалу бархатной волнистости, - в нужном месте он тряс под столом кулаком.
 
      На следующий день Игорь с Владимиром с утра позвонили знакомому скульптору - ширпотребщику. Игорь сказал своему старому коллеге по художественному цеху только одно слово 'Вези!' и положил трубку.
      Пока ждали приезда ваятеля, прогулялись по территории хозяйства и даже заглянули в шоколадный цех колхоза. Кроме мяса, молока и зерновых, многоукладное хозяйство производило еще и конфеты и всякие мочальные щетки, нещадно торговали лесом.. Из-за отсутствия современного оборудования, конфеты в сельском цеху делали без фантиков и расфасовывали в фанерные ящики россыпью. В сельскую и городскую торговую сеть конфеты поступали уже намертво слипшимся комком. Продавщицы сильно ругались, с трудом отрезая от конфетной массы, сразу по пять килограммов сладости, которая тут же шла покупателю на производство самогона.
      - Продавали бы сразу сахаром, бестолочи! - судачили местные.
      Но настроения росли.
      По поводу производства легких самолетов для сельхозавиации по опыту литовского колхоза-миллионера председателю правления сразу сказали твердое 'нет'
      -Послушай, Пал Степаныч, - сказал ему как-то на половине легкой вечеринки в Райкоме Второй секретарь Семенов, отвечающий за производство в районе - у тебя в хозяйстве сколько техники числится?
      -НУ, ежели взять все комбайны, напыжил красное лицо председатель, трактора, машинный, парк понимаешь, молотилки всякие, то токи, да винный завод.... - то штук пятьсот наберется.
      -Полтыщи, значится?!
      -А сколько работает?
      -Н-у-у-у....
      А винный завод тут причем?
      Ну-у-у.... Там тоже техника...
      -Так ты еще о самолетах каких то заикаешься? Ты хоть одно утро трезвым был? Привыкли деньги в прорву спускать....
 
      Затем, художники некоторое время топтались и курили в фойе закопченной конторы. Направо была дверь председателя, налево - парторга, прямо на двери была рукописная табличка с надписью 'СПЕЦЫАЛИСТЫ' Рядом еще одна дверь, за которой толкалась остальная колхозная шушера, окружавшая главбуха, вплоть до ведущего истопника. Штаты были раздуты до отчаяния.
      Вышел покурить агроном - старый Вовкин знакомый. В это время из двери парторга раздался звук закрываемого изнутри замка - чик-чик.
      - Зачем это он закрывается? - удивился Вовка, глядя на весельчака агронома - секретный партийный доклад пишет, что ли?
      - Это у него технология жизни такая - хитро улыбнулся агроспец.
      - То есть?
      - Он должен выпивать по 50 граммов каждые 40 минут, иначе его умная партейная голова перестанет работать. У Иваныча есть сейф, на котором стоит Ленин (бюсты Ильича были в каждой бригаде, а у парторга главный Ленин), в этом сейфе он и хранит водку. Хотите прокомментирую?
      - Крой.
      - Вот сейчас Егор Иваныч уже отворил сейф - начал весело комментировать агроном. - Достает бутылку, открывает пробку, кладет ее на голову Ильичу, наливает стопку. Настраивается, выпивает, морщится, занюхивает вареным яйцом, закусывает, закрывает и ставит бутылку обратно. Теперь захлопывает сейф, смотрится в зеркало, причесывается, выдыхает хмельной дух, подходит к двери. Сейчас откроет.
      И в подтверждении знаковых слов агронома из парторговской двери раздался знакомый звук, - чик-чик.
      - Чудеса! - расширил глаза Вовка, - тебе не агрономом, медиумом работать.
      - Да об этом все знают, - застеснялся агроном. - У нас вся деревня про, себя, его так и называет Егор-чик. Я выхожу сюда курить уже пять лет, и за это время ничего не изменилось. Только амплитуда между стопками с годами у него становится все уже и уже.
      Егор Иваныч в колхозе слыл личностью крайне неординарной, неколебимой и мужественной. В сельское хозяйство он был брошен на понижение из города. Районная парторганизация ревностно относилась к кадрам и считала необоснованным, когда парторги крупных предприятий, коим тогда являлся Егор Иваныч, пьют больше, чем сотрудники РК КПСС.
      По приезду в ссылку в колхоз у горожанина Егор Иваныча сразу появился необычайный и живой интерес ко всему сельскому, исконному русскому. Уже на второй день, проходя мимо 'Чайной', он подошел к оставленной кем-то унылой лошади, отечески потрепал ее по морде и, пытаясь взбодрить грустное животное, сказал: - Ну что Гнедой, как ты тут? При этом он нечаянно, дыхнул на тягловую силу накануне выпитым напитком.
      Оказывается лошади, как и собаки на дух не переносят спиртного, и мерин Гнедой, (который при расследовании оказался кобылой 'Дуськой',) не раздумывая, вцепился зубищами в плече новому парторгу. Крик стоял великий. Выскочивший из 'Чайной' возчик, отогнал лошадь за угол и, жалеючи, накатил ей 'за норов' по крутой заднице кнутом. А охающего Егор Иваныча отвели в медпункт, где плечо перевязали. Пока веселая мед сестрица делала пострадавшему укол от бешенства, чуть не плачущий Егор Иваныч спросил:
      - Скажите доктор, а бешенство это сильно плохая болезнь?
      - Сильно плохая - в тон ему ответила веселая мед работница, - зато знаю сильно хорошую.
      - Ну, и какая же хорошая? - морщась от укола, спросил парторг
      - Склероз - сказала сестра - и ничего не болит, зато, каждые пять минут - новости.
      Не совсем поняв старый крокодильский юмор, парторг с уважением отнесся к служительнице капельницы и шприца и не стал материться. Зато, чтобы оставить о себе в медпункте память, как о высокообразованном с загадкой человеке, ответил:
      -Макиавеллизм, какой-то.
      Сестрица хотела пошутить и по поводу непонятного словца, но глянув на суровое лицо парторга, поостереглась. Парторг и сопровождающие его лица (возчик, проштрафившейся лошади и пенсионер Дурандин) степенно вышли из медпункта.
      На предложение членов парткома колхоза, пойти на больничный, Егор Иваныч публично и с пафосом, принятым в среде профессиональных партработников, отказался, сказав, что никакая махровая лошадь не сломит дух настоящего коммуниста. Правда, потом выяснилось, что в день выдачи жалования, он получил и 100% 'больничных', и полную зарплату. Председатель ревизионной комиссии колхоза нормировщик Напылов задал секретарю парткома робкий, но принципиальный вопрос, - мол, колхозный Устав гуманен, - он позволяет заболевшему колхознику за время болезни получать ровно столько, сколько и во время работы. Но надо получать что-то одно: или больничные, или зарплату?! На это Егор Иваныч не задумываясь, ответил, - а, что вы хотели? Скажите, я болел?
      - Ну, болел - подтвердил председатель ревизионной комиссии.
      - Но работал?
      - И работал - согласился изумленный председатель
      - Поэтому-то, я и получил, и больничные, и зарплату.
      Посрамленный общественник долго чесал затылок, потом ушел.
      Главбухом колхоза к тому времени уже работала жена Егор-чика, как верная декабристка, последовавшая из города за мужем в деревенскую ссылку.
      На селе Егор Иваныч прижился сразу. На ленинских субботниках он очень аргументировано и красноречиво убеждал сельчан в пользе 'красных суббот', как Ленинской традиции, в формирование коммунистической личности. После этого, он первым поднимал скользкое после дождя бревно. Через десять минут парторг уходил по своим партийным делам ближе к своему сейфу и возвращался уже только в обед для торжественного закрытия субботника. Но, торжествовать уже было не с кем. На месте, где еще утром все кипело и бурлило возвышенной страстью к труду, где священная чаша патетического энтузиазма выплескивалась золотыми словами о близкой победе коммунизма лежало штук пятнадцать темных бутылок с красными наклейками 'Портвейн 777' и валялись чьи то грабли.
      Но, и эти недоразумения, действительно, не могли сломить дух настоящего партийца. По вечерам, замучив колхозного киношника, у которого в клубе находился сельский радиоузел, с 19 00 до 20-00 вещал по местному радио о деревенских новостях и проблемах, делая упор на критику местных выпивох. То, что он сам, бывало, после радиопередачи на глазах радиослушателей шел через площадь зигзагами, считалось оправданным.
      - Если не я, то кто?! - убеждал он утром председателя.
      Председатель, который приходил на работу, всегда опохмеленным, хлопал его по плечу и говорил - Не переживай, Иваныч! Я все понимаю. Воспитательная работа это, ведь не хухры-мухры. Если ты сам напился, а двоих от этого отвадил, и они вышли на работу, - значит уже успех!
      После такой поддержки, Егор Иваныч вообще уверился в волшебной силе своего партийного слова, признавая в ней необъяснимую моральную потенцию. Поэтому, вызывая под вечер к себе в кабинет, замеченных в выпивке во время работы, коммунистов и беспартийных, он по-товарищески говорил:
      - Кончай пить. Ты же видишь, - что ты одинок в этом мире. Весь колхоз, не покладая рук, следуя линии....
      - Так ведь, Иваныч - сказал ему однажды механизатор Гульнев, мы же в замкнутом кругу витаем: живешь - хочется выпить, выпьешь - хочется жить...
      - Ну, ты мне тут не философствуй - возмущался Егор Иваныч, - придумал, понимаешь, круговорот воды в природе.
      - Водки - поправлял его Гульнев.
      - Я не знаю чего, но только круговорот. Это не правильно. Для строительства социализма пьяные строители не нужны. Только тогда мы ступим на светлую дорогу коммунистического будущего, когда всем скопом бросим пить!
      Убедить мужиков во вреде выпивки, обычно переходящей в запой, красноречивым языком парторга было проще простого. Но, все равно, скопом не получалось. Бросали поодиночке.
      Вызванный 'на ковер' колхозник к концу горячей речи Иваныча, плакал, разбрызгивая слезы, бил себя в грудь и обещал 'завязать'. Между прочим, в колхозе находились и волевые мужики, которые после данного слова и впрямь бросали пить на целую неделю, а то и больше.
      Правда, в эти светлые дни у некоторых в голове начинали формироваться нездоровые мысли по поводу правильности организации коллективной работы? Почему ни в деревне, ни в райцентре в магазинах отродясь не было колбасы, хотя колхозные грузовики каждый день везут на мясокомбинат в область - то коров, то свиней, то овец? Почему нет масла, когда колхоз из месяца в месяц рапортует о досрочном выполнении задания по производству молока? Почему... словом, вопросов, которые они планировали, при случае, задать парторгу было очень много. Но, только планировали. Потому что к тому времени, когда вопросы в голове у мужика полностью созревали, - он снова начинал пить. А Егор Иваныч борьбу с пьянством уже заканчивал и переключался на экономику хозяйства. Поэтому, настоящая, мужественная и справедливая Россия не давала о себе знать долгие годы, прячась где-то в подсознании мужиков на границе между осознанным существованием и запоем.
      После того, как товарищ Леонид Ильич произнес знаменитое 'Экономика должна быть экономной' Егор Иваныча обуял творческий зуд рационализатора. Он ходил в библиотеку, копался в научных сельскохозяйственных журналах, читал, изучал, думал, разыскивая научные пути повышения калорийность питания животных, а следовательно и их молокоотдачу с одновременным снижением потребляемости кормов?
      Начитавшись Дарвина, он пришел к выводу, что только эволюция способна привести биологический объект к полному и рациональному совершенству.
      - Раз обезьяна стало человеком, то и корова должна стать сознательным животным! По меньшей мере, супер коровой! - убежденно говорил он на собрание животноводов. - Почему мы к этому не стремимся? Почему к этому не стремитесь вы - животноводы!? Почему для коров мы должны строить коровники, кормораздатчики, выгулы, пастбища и прочую ерунду. Почему мы должны создавать для нее тепличные условия и тратить вечно недостающие деньги?? Да мы лучше всем колхозникам зарплату повысим!
      -Вы хотите повышения зарплаты?! - взимая к потолку правую руку, неожиданно воскликнул он в зал.
      -Хоти-и-и-им! - закричали из зала.
      Чувствуя поддержку сельчан, Егор Иваныч еще более раздухарился.
      -Ведь живут же лоси и кабаны в лесу, и дают при этом хорошее потомство, - кричал парторг. - Корова должна обитать в естественных условиях, к которым она быстро приспособится и еще будет благодарна человеку за то, что мы не ввергаем ее в конфликт с природой.
      Речь парторга вызвала неоднозначные чувства, но большой энтузиазм. Особенно, в среде низкооплачиваемых колхозников: сторожей, учетчиков, кладовщиков и истопников. Доярки больше молчали, заранее жалея своих буренок, но они привыкли верить незыблемости и правоте слов колхозного руководства.
      После зажигательных слов парторга тут же на собрание было решено - группу коров на отдаленной ферме содержать исключительно под открытым небом, назвав ее группой экстремального содержания.
      Результаты сказались незамедлительно: уже к ноябрю буренки научились спать стаей, прижимаясь боками друг к другу. Каждые две недели бригадир измерял длину шерсти у коров и заносил в специальную книгу. К лютым Крещенским морозам коровы как-то сами натаскали соломы и утеплили ею свои лежанки. Они бродили по загону и, как олени, копали копытом снег в надежде на прошлогоднюю траву
      В конце января у них наметился невероятно бурный рост шерсти, а к середине февраля некоторые наиболее восприимчивые к естественной среде обитания буренки уже походили на мамонтов. Если бы в наш просвещенный век, благодаря усилиям археологов и художников мы не знали, - как выглядели мамонты, то Олониховских коров все бы и принимали за мамонтов.
      Успех был полным. Некоторые коровы, правда, сбежали в лес. Их вылавливали и с большим трудом возвращали к стадному образу жизни. В бюджете хозяйства впервые за историю существования колхоза и мироздания, появилась новая расходная денежная статья, утвержденная районным Управлением сельского хозяйства: - 'На одомашнивание крупного рогатого скота'.
      В колхозе по этому случаю устроили праздник, а местная газета отметила эксперимент, как успешный, хотя в заметке не было ни слова не сказано о том, что коровы уже давно перестали доиться ?
      - Ничего! - говорил утром Егор Иваныч председателю колхоза. - Перезимуют как-нибудь, а летом наверстаем и план по молокоотдаче, и по мясу. И по шерсти, - со значением добавил он, чуть подумав. - Еще прогремим на всю область!
      - Чего? - оглядываясь кругом, переспросил, расстроенный обстоятельствами, председатель. - Ты с кем это разговариваешь то?
      Параллельно проходили и другие эксперименты. Ближе к масленице в колхозе стали подходить к концу зимние запасы кормов, предназначенные для основного, не экспериментального стада, и наступала пора научно обосновывать бескормицу в хозяйстве перед вышестоящим начальством.
      В ход пошла старая солома, на которую буренки смотрели с отвращением, но ели, потому что другой еды не было. Именно в это время Егор Иваныч с расчетами в руках пришел и доказал сначала председателю, а потом и всему правлению колхоза, что если днем коров подвешивать на специальных ремнях, то они будут потреблять кормов вдвое меньше, а молока давать больше. Потому что, стоя весь день на ногах, они тратят драгоценные калории, необходимые для воспроизводства молока.
      Впрочем, этот подход можно было применить и к лошадям, потому что лошади днем вообще не едят, поскольку, работают, а едят только ночью. Причем, спят лошади стоя, и только попусту тратят на это калории, которые потребуются от них днем. В виду этой особенности, подвесной способ содержания лошадей также обещал много экономических выгод.
      Его поддержал инженер хозяйства, у которого в страдную пору из тридцати тракторов обычно, работали только пять и необходимые в поле киловатты механической энергии могли компенсировать лошадки. Осторожное правление высказалось за то, чтобы не переводить сразу все хозяйство на подвесной способ содержания скота. А сначала, так же как и с 'экстремальной' группой, экспериментировать на специально выбранной ферме.
      Ферме сильно не повезло так, как
      эксперимент провалился уже через неделю. Это произошло из-за того, что инженер неверно спроектировал подвесную конструкцию.
      Утром, поднятые специальной 'механической рукой' двадцать экспериментальных бурёнок, целый день висели над кормушками, и не могли ни есть, ни пить, ни жевать. Могли только махать хвостами и дрыгать ногами. Потому, что один из ремней, вместо того, чтобы фиксировать коровью грудь, через час сползал и фиксировал морду, да в таком положении, что коровьи глаза целый день недоуменно смотрели в паутинный потолок, а рога упирались в спину. Буренки еле-еле выдерживали до вечера, когда ответственный за эксперимент механик Самолетов приходил на ферму и, по обыкновению ругаясь, выключал специальный рубильник. Коровы рушились на деревянный пол и долго приходили в себя, оставаясь в позе перевернутого коромысла.
      Приехавший в колхоз по чьей-то кляузе, главный зоотехник района обматерил и инженера, и колхозного зоотехника, а все эксперименты строго-настрого запретил. Парторгу только сказал, что его предложения антинаучны. На что, тёртый в способах убеждения оппонентов, парторг ответил, что академика Вавилова тоже подвергали гонениям и называли его теорию антинаучной, а оказалось совсем наоборот...
      - Ну и дурак ты, Егор Иваныч, прости господи - сказал зоотехник. - Это же был Ва-ви-лов! А не парторг колхоза '25 лет без урожая'!
      Впрочем, от продолжения эксперимента со скотом Егор Иваныч и сам отказался, потому что был охвачен новой идеей - увеличения доходности хозяйства за счет развития подсобных промыслов.
 
      Однажды, Егор Иваныч съездил в командировки на Украину, где встретился со своим старым партийным товарищем. После этого Егор Иваныч целую неделю горячо уговаривал председателя хозяйства, чтобы колхоз оплатил, своего рода, производственно-торговый эксперимент, который заключался в организации производства и поставки в торговую сеть одной из украинских областей - 'сала, раскрашенного под Хохлому'.
      -Как это под Хохлому!? - удивился председатель. Пал Степаныч много раз бывал в художественных цехах 'Хохломской росписи' и видал ряды художниц, низко склонившихся над своими матрешками. Но, он и представить себе не мог, что искусство золотой росписи способно адаптироваться в мясном цеху?
      -Мясо у нас чаще всего продается без упаковки, поэтому грош - цена твоему новшеству.
      -Нахрена упаковка? Расписывать будем прямо на сале специальными пищевыми красками. Еще и прогремим на весь мир: 'Сало-хохлома!, или сокращенно 'Хохло-сало'! - чувствуешь, как звучит?
      -Чувствую, но хохлы обидятся.
      -Так речь то о Хохломе, а не о хохлах.
      -Ну, о хохлах или о Хохломе - поди, доказывай. Народ не поймет. Украинский - добавил он в сомнениях. - Плюнь, Иваныч! У нас, понимаешь, падеж скота, а ты со своим салом... Работай с людьми. Они больше нуждаются в твоей помощи.
      В последнее время председатель, разуверился в новаторских способностях партийного предводителя и к новым его инициативам относился с подозрением. Вечером в своем УАЗике, выпив стакан водки, Пал Степаныч ткнулся в 'бардачок' за закуской, но не нашел ни корки. Впопыхах, понюхал какую то промасленную тряпку, но и ее терпкий запах не отбил одуряющий вкус местной водки. Хватая, как последний раз в жизни воздух ртом, он попытался мысленно представить себе селедку с луком или еще что-то, остро пахнущее, - но аутотренинг тоже не помог. И тут ему в голову вспомнилось предложение парторга про хохлосало. Обладая творческим воображением руководителя, он живо представил его вкус и запах и белую с ворсинками кожу, неравномерно заляпанную краской - председателя, чуть было, не вывернуло на изнанку.
      - Нет уж, экспериментировать не будем! - тяжело дыша, твердо решил он.
      Сам председатель в последнее время пребывал в состояние конфуза и боялся неверных шагов. Из-за отсутствия специального образования, партия отправила его на универсальную учебу - в областную высшую партийную школу. Учился он заочно и ездил только на сессии, проживая эти дни в гостинице соблазнительного города. Для положительных оценок председателя по разным сложным дисциплинам, его водитель Вася то и дело возил на УАЗике в облцентр туши баранов. А для зачета по 'Политэкономии' пришлось даже пожертвовать стокилограммовой свиньей. Чувствуя, что учеба идет успешно, председатель нередко по-купечески кутил, не забывая и про женщин, которые во множестве крутились вокруг подгулявшего председателя.
      После получения диплома и возвращения в колхоз, в один солнечный осенний денек на деревенскую почту в адрес председателя колхоза пришла срочная телеграмма из Горького. В ней было всего несколько слов:
 
      'Паша, поздравляю, у нас дочка! Твоя Люся P.S. Нужны деньги '.
      Почтальонка Настюха, прежде чем доставить телеграмму адресату, обошла с новостью всю деревню и уж, только потом вручила телеграмму жене Пал Степаныча (сам председатель был в поле). После этого Пал Степаныч, сказавшись больным, два дня не выходил на работу. Говорят, что из его дома всю это время доносились бранные крики и звон разбитой посуды. На работу Пал Степаныч объявился помятый и исцарапанный, словно побывавший в молотилке. Всем сказал, что его по случайности поцарапал домашний пёс 'Бонифаций', который очень любил хозяина.
      Вечером в застольном разговоре с парторгом председатель все свои беды свалил на почтальонку Настюху.
      - Да-а! - сказал Егор Иваныч, чтобы, хоть, как то поддержать заблудшего председателя. - Характер у нее скверный, конечно. Хотя, задница, - будь здоров какая?!
      - А к чему тут задница?
      - Да так, к слову, - уклончиво ответил парторг. Он так и не понял внутренней трагедии Пал Степаныча.
      ФРАК ОТ КАРДЕНА
      Наконец, на грузовике приехал суетной и растрепанный провинциальный скульптор. Он был так лыс, что было удивительно, как можно быть еще и таким растрепанным?
      Особый колорит скульптору придавала нечесаная борода и живые признаки благородного интеллекта в глазах. Но он был так отчаянно пьян, что разобрать эти интеллектуальные подробности в его глазах не было никакой возможности. Скульптор привез свое ваяние, состоящее из трех разных частей: тяжелые ноги, бетонное туловище с руками и вооружением, и голова с бетонной имитацией повязки на лбу. Все свалил на пыльной площади и, махнув рукой, уехал.
      За отсутствием в колхозе крана, председатель прислал в
      помощь автопогрузчик, благодаря которому наши ребята быстро вознесли все эти части в последовательности на сырой еще постамент. Скульптор где-то в чем-то ошибся, и голова никак не хотела убираться в отверстие для шеи в кителе. Игорю пришлось не мало помахать специальным топориком, откалывая кусочками бетон, чтобы сузить могучую солдатскую шею.
      Через каждый час из конторы выходил одеревенившийся за годы сельской жизни парторг,
 
      Одет он был по-местному модно: на нем была зеленая в белую клетку рубаха, красный галстук, серый пиджак, наглаженные, блестящие на коленях черные брюки, заправленные в кирзовые сапоги, а на плечи была накинута синяя фуфайка. Не смотря на весеннюю прохладу, он носил коричневую фетровую шляпу. Парторг строго наблюдал за работой, многозначительно кашлял в кулак, и изредка советовал, как и что лучше делать, чтобы это все было, тык-скыть, с идеологическим уклоном,.
      Когда парторг, наконец, ушел, дело было сделано:
      швы замазаны гипсом, а сам памятник покрашен бронзовой краской. Игорь и Вовка
      спустились на грешную землю. Как это и принято у настоящих художников, отошли метров на десять, чтобы критически оценить свой труд. И только уже тут Вовку продрал ужас. Поводом стала голова солдата? Она была такая большая, что любой мало-мальски мыслящий в антропологии человек, мог уверенно предположить, что в Красную армию забрили либо гения, либо дауна. Только у них встречаются такие большие головы.
      Особое недоумение вызвало оружие солдата. Вроде, он держит автомат с круглым диском, а заканчивается оружие каким-то винтовочным стволом со штыком?
      - И уж больно вид у него свирепый, - сказал Игорю Вовка, критически разглядывая памятник, - разве может быть у человека такое настроение, когда он в парадном обмундирование? И потом, мог же твой друг-скульптор наделить лицо солдата, хоть признаками элементарной осмысленности? Или он перед зеркалом его ваял?
      Игорь хмуро молчал и в задумчивости чесал бороду.
      Как человек немного знакомый с военным делом, Вовка понял, что и с другими частями тела памятника скульпторы поступили недопустимо вольно. Особенно суровую его критику вызвали обмотки на ногах солдата? Если есть обмотки, то не должно быть парадного кителя и наград?! Так как, обмотки солдаты носили лишь в начале войны, а тогда не только орденов не давали, еще и погон не носили. И потом, куда делась каска солдата? Если он с оружием, то должен быть в каске или держать ее в руке? Все эти подозрения Вовка резко по большевицки высказал техническому руководителю проекта.
      Игорь крякнул, выругался, помолчал и сказал - Ладно, авось проскочит?!
      Чтобы авось проскочило, парни пошли в сельмаг, купили две 'Столичные', закуски и прямиком пошли к председателю. Тот, по принятым в колхозе правилам, уже под "газом" сидел у парторга и рассуждал о ремонте техники перед посевной, (дело было в самом начале мая). Через час художники и колхозные руководители, чуть не обнявшись, пошли смотреть работу.
      Пришли.
      На фоне тревожного, сумеречного неба, памятник высился грозным напоминанием о несгибаемой воле русского солдата, а оружие в его руках олицетворяло великую силу и мощь Советской страны. С минуту все молчали. Вовка, весь издерганный из-за своих переживаний по поводу внешних качеств солдата, стоял и горестно размышлял о том, как они с Игорем будем выкручиваться, когда вскроется недоразумение с одеждой изваяния?
      - Ведь все надо переделывать. А ему завтра с утра ехать в командировку. Как быть, что делать?!
      От страдальческих мыслей Владимира оторвало какое-то всхлипывание. Он обернулся и увидел: председатель, обняв Игоря и шатающегося парторга, плакал, не скрывая слез. Потом он, оттолкнув своих попутчиков, церемониально выпрямился, постоял и, торжественно чеканя шаг по песочной площади, пошел к подножью памятника. Видя такое дело, парторг перестал шататься и встал в стойку 'смирно'. У всех были самые серьезные лица, присущие моменту. Председатель остановился в пяти шагах от пьедестала, выпрямился, положил руку на сердце, низко поклонился и, высоко задрав голову, сказал памятнику.
      - Мы вас никогда не забудем! Затем он еще раз поклонился, развернулся и, вытирая рукавом слезы и не обращая ни на кого внимания, побрел в контору.
      Там он вновь оживился, повеселел, достал из сейфа еще одну бутылку водки, долго обнимал Игоря и Вовку. А разливая, говорил:
      - Ну, удружили, ребята. Век не забуду. Теперь и любое начальство можно принять. Да что там начальство, теперь и перед сельчанами не стыдно. Знаешь, сколько их тут погибло? Правильно я говорю, Иваныч? - не уточняя, кто тут погиб, председатель хлопнул по ватной спине закусывающего парторга.
      - О-о, а-а-а, у-у-у - полным ртом утвердительно замычал Иваныч- Кончик его ярко-красного галстука плавал в банке с килькой в томате..
      Затем щедрый председатель, не скрывая своего деревенского самодурства, чуть не ночью вызвал кассиршу и велел рассчитать художников. Кассиршу привез на мотоцикле парнишка лет четырнадцати. Она недовольно прошла в свою коморку, долго гремела ключами от сейфа, щелкала костяшками счет. Мотоциклист остался ждать мать у заборчика перед входом в контору, где справа и слева от калитки висели большие портреты, над которыми крупным плакатным способом было написано 'ЛУЧШИЕ ЛЮДИ КОЛХОЗА'
      Портрет председателя колхоза висел с правой стороны от калитки, парторга - с левой. Расположение портретов также было не лишено идеологического уклона. Слева, сразу за парторгом, висел председатель профкома и комсорг. Далее шла сошка помельче, - пропагандисты всех бригад, активисты, а завершали левую портретную галерею, невесть как попавшие в члены колхоза, зав клубом и художественный руководитель ансамбля песни и пляски. Это была духовная элита хозяйства. Председатель возглавлял светскую и техническую, поскольку, сразу за председателем, висел его заместитель, главный инженер, агроном, зоотехник, бригадиры тракторных и полеводческих бригад. Галерея заканчивалась вороватой физиономией колхозного снабженца. Истинных тружеников полей и ферм: трактористов, кузнецов, доярок и полеводов - среди хороших людей не было.
      Наконец, кассирша вышла, велела расписаться в ведомости, выдала деньги и, не попрощавшись, уехала со своим спутником.
      Вовка с Игорем покинули приветливое село на первом автобусе.
      Проезжая мимо колхозного Дома культуры, художники в четыре глаза смотрели на творение рук своих. Несмотря на недоразумение в обмундировании, солдат веско и даже величаво возвышался над деревенской площадью и над деревьями. Хоть и стоял он в обмотках, но свежая бронзовая краска на его парадном кителе и орденах так ярко горела, отражая первые лучи утреннего солнца, что на фоне серого деревенского пейзажа, эта картина смотрелась очень даже торжественно и празднично!
      - Красавец! - восхищенно прошептал Вовка.
      Оказывается, шаромыга - скульптор все на свете перепутал и
      вместо ног и головы солдата - Победителя, ввернул им ноги и голову
      солдата-Героя. Поэтому то он и оказался в парадном кителе, весь в орденах, а на ногах были обмотки. Для людей несведущих в хитростях формы одежды военнослужащего, особенно для дам, можно пояснить на цивильном примере: представьте, что на постамент поставили не военного, а гражданского человека. У него мужественный взгляд, на плечах блестящий и строгий фрак от Кардена, белоснежная рубашка от этого же кутюрье и черная, элегантная бабочка. Зато ниже идут, пардон, одни только кальсоны, а обут он в зимние ботинки постового милиционера от фабрики 'Красный ухарь'
      На следующий день Владимир поразмыслил и позвонил председателю парткома колхоза. Узнав вчерашнего художника, Егор Иваныч обрадовался звонку и сказал, что ему бы и Ленина на площади надо заменить, поскольку прежний совсем устарел и облупился. Но Владимир порекомендовал Пал Иванычу связаться со скульптором, чтобы тот исправил брак в своей работе и отремонтировал 'солдата' за свой счет.
      Выслушав замечания художника, Егор Иваныч поразмыслил и ответил:
      - Ну, это правильно. Издеваться над героической воинской памятью солдат, путем замены формы одежды, мы никаким скульпторам не позволим. Спасибо за сигнал.
      На этом разговор был окончен. Но к скульптору, похоже, никто так и не обращался. Лишь через год в памятнике заменили винтовочный ствол на автоматный. А ноги обули в цементные сапоги. Причем, доработку изваяния проводил, скорее всего, руководитель ансамбля песни и пляски и сделал это непропорционально. У солдата получились какие-то сапоги-скороходы разного размера и на одну ногу, а автоматный ствол, скорее, походил на армейский гранатомет РПГ-7. Но, ничего! Каждый год на 9 мая там проводят летучие митинги, пьют за Родину, за Сталина и за Победу.
      ЗА ХЛЕБУШКОМ
      Прошел час или больше. Наконец, появился Саня.
      - Ребята! - крикнул он с высоты берега, - если все-таки хотите хлеба, то по коням. Здесь, оказывается, магазина нет, а до Хахал еще пять километров пути. Тамошний сельмаг работает до девяти вечера.
      - А где ты час пропадал? - удивился Мишка, подозрительно глядя на возбужденного Александра. -
      - То да сё, да живот прихватило после вашей армейской тушенки - ответил Саня, стаскивая свою байдарку в воду. - Да ладно разбираться, магазин закроют !-
      Мы уселись в байдарки. Полчаса 'лету', и вот уже наверху с левого берега показалось, утопающее в зелени село. Подплыли к красивому деревянному мосту, перекинутому через Керженец. Байдарки остался сторожить Игорь, а мы вчетвером поднялись на высокий берег. Деревянный, выкрашенный в синий торговый цвет магазин находился в двух шагах. На его крыльце сгрудились, судача, местные бабенки. Они ожидали, когда с той стороны через мост пастух пригонит деревенское стадо коров. На истоптанной и пыльной автобусной остановке два пацаненка лет семи куролесили на мопедах, извергая рев однотактных моторов без глушителей и синий ядовитый дым.
      В прохладном, темноватом после улицы, магазине нас встретили две барышни-продавщицы. Одна была совсем молоденькая, другая старше. Они сидели возле весов за прилавком и грызли семечки. Большая, алюминиевая миска перед ними была полна шелухи.
      Поздоровались.
      - А нам бы, барышни, хлебушка? - вопросил у девушек Вовка. Вовка, привык чувствовать себя весьма респектабельно в любом женском обществе. Его статный рост, античный профиль и густой бас делали его неотразимым, особенно у дам 'кому за 30'.
      На вопрос клиента барышни отреагировали весьма странным образом: томно посмотрели на туристов, затем одна ушла в другой конец зала в галантерею, а другая уткнулась в книгу.
      - Хлебушка бы нам? - уже растерянно повторил вопрос Вовка.
      - Неужто, не видите, хлеба нету - пропела из дальнего конца галантерейная дамочка. - Мало завезли сегодня. Говорят, пекарня сломалась-
      Вовка сделал нам таинственный жест и пошел к галантерейщице. Пока мы разглядывали прилавки, где на полках изобиловали пачки спекшейся украинской соли, сложенные в пирамиду синие спичечные коробки и какие-то консервные банки, изготовленные в первую пятилетку Советской власти, Вовка вел деликатную беседу с продавщицей. Изредка из их угла доносился Вовкин бас и кокетливый смех продавщицы. Через пять минут, барышня ушла в подсобку и возвратилась с двумя буханками мягкого ржаного хлеба.
      - Кушайте на здоровьичко - заулыбалась дамочка - свое отдаю
      - Как договорились? - спросил Вовка, принимая от нее буханки.
      - Посмотрим, посмотрим - сказала дама, краснея и смущаясь, хотя по ее лицу было видно, что какое-то положительное решение она уже приняла.
 
      - Ты что же, за две буханки хлеба жениться на ней пообещал? - спросил я Вовку, спускаясь с крыльца магазина.
      - Она говорит, что сегодня в ДК будет выступать ансамбль из города, танцы под живую музыку. Так что ее дело информировать, а мое - ее же и пригласить.
      - Деревенские барышни тем и хороши - продолжил эту философскую мысль Мишка, - что лишены пресловутых городских комплексов. Ну ладно, ребята, топайте к байдаркам, а я схожу к Валерию, раз обещал.
      Мы спустились с косогора к реке. Игоря обнаружили бегающим под мостом. Впереди его метался наш петух
      - Вот стервец неблагодарный - сказал Игорь, схватив, наконец, буйную птицу за ноги, - я его попоить хотел, а он затрепыхался и вон из рюкзака, еле поймал.
      Непокорного петуха опять засунули в рюкзак. Он орал, тряс в рюкзаке крыльями и клевался.
      Опускался вечер. Кроны сосен золотисто блестели на фоне сияющего заката.
      В тихих заводях кричали лягушки, а злые щуки сигали за мелкой рыбешкой. Рыбешки в отчаянной попытке спастись, выпрыгивали из воды и сколько можно, летели по воздуху. Но плавники никак не заменяли крыльев и они с ужасом падали в воду, где их поджидали острые зубы.
      На берегу показались фигуры Михаила и Валерия.
      - Привет туристам! - весело поздоровался Валерий, спускаясь к воде. - А я уж думал, что и не дождусь вас?
      Валерий был в белой праздничной рубашке с небрежно завязанным галстуком. От него пахло дорогим одеколоном, а сияющие глаза говорили о том, что первую свадебную дозу у соседа он уже принял.
      - Давайте бегом, ребята. Там народ уже собрался, но официально свадьба начинается через полчаса. Насчет вас договорено, можете не беспокоиться
 
      Байдарки мы отогнали на сто метров ниже моста к будке гидростанции и связали припасенной цепью с замком. Старик-синоптик, которому было поручено, - ежедневно передавать в область сведения о температуре и уровне воды в реке, принял и спрятал в будке наши рюкзаки. Петуха пришлось развязать и оставить также в будке. Освободившись от поклажи и, налив синоптику за хлопоты сто грамм из фляжки, мы поднялись в деревню. Вид, конечно, у нас был не больно то праздничный: - джинсы, шорты, футболки, кроссовки. Но Валерий сказал, что сойдет и так, народ здесь не очень презентабельный. А на наши сомнения по поводу отсутствия подарка, посоветовал Игорю придумать какой-нибудь поздравительный стишок, добавив при этом, что, люди здесь хоть и простые, но поэзию любят и ценят. Иногда даже матерятся стихами в соответствии с полученной профессией.
 
      - Как это, в соответствии с профессией? - удивился Вовка
      - А вот как. Например, наш колхозный агрохимик, бывает, в сердцах кричит рабочим на склад: 'Ингидридтвою в перекись магния через медный купорос, вы когда машину поставите под навоз?!
      - Да, действительно, здесь живет культурный и просвященный народ - осторожно заметил Вовка. - Поскольку люди, владеющие столь революционными и продвинутыми научными терминами, никогда не станут материться при девушках. А может быть, даже, они участвуют в художественной самодеятельности?
      - Участвуют, участвуют - подтвердил Валека. Каждый день из клуба кого-нибудь солистов на руках уносят.
      Мы посоветовались по поводу подарка, и умный Саня предложил, кроме стишка от Игоря подарить молодым еще и нашего многострадального петуха.
      - Это будет красиво и символично для села, да и нас избавит от необходимости лишать жизни невинную птицу - сказал добрый Саня. Его предложение было единогласно принято. Не откладывая, Санька опять спустился к будке метеоролога и вернулся уже с петухом, засунув его в полиэтиленовый мешок. Петух совсем привык, что его, то связывают, то куда-то запихивают, поэтому не рыпался, молча и достойно сносил все тяготы и лишения петушиной жизни..
      ПУСТЬ ПЕСНИ СВАДЬБЫ НЕЖАТ СЛУХ
      Мы шли по утопающей в свежей июньской зелени улице старинного села. Солнце спряталось за ближайший лес, но было еще совсем светло. На другом берегу реки засоревновались соловьи. Вечер был совершенно безмятежный и между тихой, загадочной рекой и рядом деревенских изб благоденствовал покой.
      Дом, где предстояло играть свадьбу, мало отличался от других жилищ: изба в шесть окон к реке, резные наличники, высокие разлапистые тополя перед окнами, обязательная лавочка у стены.
      Мы поднялись на высокое крыльцо с перилами, прошли по длинному темному коридору и оказались в просторной прихожей. Навстречу нам вышел обаятельный отец жениха. Раскинув руки, он всех так радостно поприветствовал, а Валерку даже расцеловал, стукнувшись с ним при этом лбом. По этому широкому жесту самого искреннего радушия предшествовало долгое сидение в заточение в собственном подполье, извергаемого аромат браги и терпкого запах полученного первача.
 
      Его радость была совершенно очевидна и искренняя, хотя, виделись они с Валеркой не более полу часа назад при дегустации свежевыгнанной партии спиртного..
      - Милости просим, милости просим - говорил он - проходите в комнаты, присаживайтесь - и, отозвав Валерия в сторону, стал о чем-то с ним шептаться.
      За столом буквой П сидело уже человек 40 гостей. Стоял галдеж. Дверь поминутно открывалась, и заходили празднично одетые люди. Вскоре, гостей собралось столько, что к букве П приладили еще стол, который заворачивал в сторону кухни и скрывался за печкой. Игорь познакомился с хозяйкой дома, о чем-то с ней поговорил. Она заулыбалась, скрылась в одной из комнат и через минуту вернулась, неся с собой листок из школьной тетради и шариковую ручку. Игорь сел за стол и затих над листом, кусая кончик ручки.
      - Наблюдай за процессом - толкнул меня локтем Саня. - Вот так рождаются шедевры, кивнул он на Игоря.
      На столах было тесно. Среди разнообразной, но нехитрой закуски со своего огорода и из сельмага, для начала торжества была приготовлена настоящая ветлужского разлива водка. А для продолжения празднества - самогонка в зеленых бутылках, заткнутых свернутыми в трубочку газетными пробками. Пришел Валерий. Похоже, что ему была отведена почетная роль тамады. Он сел рядом со мной и громко для всех сказал
      - Ну что, уважаемые гости, начнем? Или еще подождем пять минут, когда все подойдут?
      - Подождем, - загудели гости - Вон, еще Федора нет...
 
      Гости не очень-то церемонились по поводу протокола свадьбы, и многие поллитровки с бумажными пробками были уже початы. Молодые сидели скромно, потупив глаза в тарелки. Им было неудобно, что вся эта катавасия из-за них.
      Вскоре объявился и Федор - среднего пошиба мужичок лет под 50, родственник брачующихся. Федор был гармонистом. Он пришел на свадьбу с гармонью, с женой, и с сильным желанием выпить, поскольку, не успев поставить на пол зачехленную гармонь, он одной рукой налил себе полстакана самогона, этой же рукой вылил содержимое в рот, и этой же рукой закусил. За столом напротив Федора сидела пухленькая экзальтированная дама лет 35-40. Дама была очень современной поскольку, несмотря на некоторый деревенский аскетизм в одежде других представительниц прекрасного пола, она имела потрясающее декольте. Оно было таким, что не требовало особого воображения, чтобы понять, что находится за ним.
      - Кто эта дама - спросил я Валерку.
      - О, это Мисс - Хахалы, буфетчица Любка. Она тут у нас самая главная и самая галантная девушка для всех потенциальных кавалеров. Уже и замужем побывала. Раз пять.
      - Ну, это для Игоря, он тоже жених будь здоров какой!
      Но Любку, похоже, не интересовали незнакомые гости, смахивающие на бедных туристов. Уже малость поддатая, она исподтишка лукаво поглядывала на Федора и застенчиво улыбалась.
      - Это у них старая любовь - шепнул Валерий. - Федор частенько забегает к Любке в буфет опохмелиться, а Нинка, жена Федора страшно ревнует мужа к буфетчице и все норовит застукать их на месте 'преступления'. Тогда Федору будет несдобровать, Нинка баба решительная.
      Свадьба началась. После первого поздравления все дружно опрокинули стопки и стаканы. Потом были опять поздравления и стаканы то и дело взметались над столом. Все хором и вразброд кричали "Горько!". Молодые смущенно вставали и, не тая робости, целовались. На лице жениха было написано, что хоть он и не закончил десятилетку, зато в семье будет справным мужиком. На полном губастом личике молодой было написано, что хоть и не впервой ей выходить замуж, зато эту брачную ночь она проведет, как и в прошлые разы, достойно. Валерий добросовестно исполнял обязанности тамады, и стаканы не успевали быть пустыми.
      Настал черед нашего туристического поздравления. Перед этим Игорь пробился к хозяину и хозяйке дома и посоветовался с ними по поводу придуманного им с Саней действа. Хозяйка заулыбалась, стукнула в ладоши, а хозяин даже хлопнул его по плечу и сказал - Давай! Сразу видно, люди городские, с мыслями. Не то, что наше мужичье, им бы только водку глушить по поводу и без повода.
      Валерка поднял руку, призывая всех к молчанию.
      Игорь встал над столом с бумажкой в руке. Все в ожидании притихли, Санька, нагнувшись, вытянул руки под стол, вылавливал из мешка петуха.
      Поэт поднял руку, окинул гостей лучистым взглядом и кратко, но громко продекламировал:
 
      - Пусть песни свадьбы нежат слух,
      У незнакомых и родных.
      Пусть по утрам кричит петух
      О новом дне для молодых!-
      Краткости поздравления никто не удивился, зато рифма всем понравилась.
      Гости закричали Ура и захлопали в ладоши! Саня разогнулся и подбросил вверх петуха. Задуманного Игорем эффекта не получилось. Вместо того чтобы затрепыхать крыльями и полететь под потолком, тем самым, олицетворяя радость, трепещущую и рвущуюся к полету любовь и жизнь, измученный речными приключениями петух не полетел. Он сначала сильно стукнулся о косяк, замахал крыльями, накренился, сорвался в штопор и плюхнулся в круглую салатницу, забрызгав майонезом и кусочками колбасы ближайших гостей. Затем он сразу же вскочил на ноги и, распустив крылья и угрожающе разинув клюв, сиганул по столу, сшибая по дороге бутылки с самогоном. Вся его петушиная грудь была в салате. Гости визжали и хохотали, подхватывая падающие бутылки. В конце стола петуха поймали, отдали хозяйке, и она его унесла в хлев к курам.
      - Однако - сказал Саня, толкнув локтем Игоря намекая на стих и, сделав юмористическое лицо - Перепиши, повешу дома на стену.
      - Ладно, ладно - засмеялся Игорь - я знаю, что нужно праздной компании.
      Через час в доме лились песни, пол содрогался от беспорядочных плясок,
      пахло килькой в томатном соусе и пролитым на скатерть самогоном. Ближе к ночи кто-то уже не удержался и упал с крыльца. Кого-то, ругаясь и волоча его ноги по сухому песку, протащили под фонарем через деревенскую площадь. Носки ботинок уносимого гостя оставляли на песке две неровные борозды, олицетворяющие для него два знаковых постулата: 'день прожит' и 'что несет нам день грядущий?' Кто-то спал прямо за столом. Один гость сначала задремал на подставленном под скулу кулаке, но через минуту его голова сорвалась и уткнулась в тарелку с макаронами. Гость на это мелочное обстоятельство не обратил внимания. Свадьба продолжалось.
      ФЕДЬКИНА КОНФУЗИЯ
      К раннему рассвету, шумное празднество пошло на убыль. Свои деревенские, взявшись под руки, с песнями шли по берегу вдоль светлеющей улицы по домам. Мы с Валерием, и всем байдарочным отрядом, прихватив пару бутылок самогона и закуски, устроились впереди дома на берегу реки, пили зелье и рассуждали о традициях деревенской свадьбы. Приезжие гости, кто сами, кто с помощью более трезвых гостей, разбрелись по разным уголкам обширного деревенского дома и брякнулись спать..
      Видя, что бережно подготовленная в специально отведенной комнате белоснежная постель безнадежно занята, завалившимся прямо в ботинках людом, молодые, в нетерпеливом предвкушении брачного таинства, ушли ночевать к соседям. Федор еще минут десять наяривал на гармошке и перемигивался с Любкой. Он пил, как и все, но так, чтобы не упасть, поскольку Любка уже давно своим взглядом однозначно дала понять, что дело на мази и лишь бы дождаться конца свадьбы.
      Нина, - Федорова жена, вместе с другими родственниками стала хлопотать по уборке столов, подметанию полов, мытью посуды и приготовлению к завтрашнему продолжению свадьбы. Местная Царица муз и красоты Любка, уже совсем откровенно подмигнув Федору и, показав глазами на дверь комнаты, покачивая круглыми аппетитными бедрами, продефилировала между столов, скрылась за дверью. Там, с грохотом столкнув с дивана пьяного гостя, заняла его место. Федор понял - пора! Он, пошатываясь (больше для того, чтобы жена поняла, что он опять в стельку пьяный) встал, отставил гармонь, подошел к столу и на глазах у хлопочущей с посудой супруги дрызнул еще пол стакана самогона.
      Крякнул. Его шатало из стороны в сторону.
      Нинка, видя такое дело, оставив
      посуду, схватила мужа за пиджак и потащила в соседнюю комнату. Федька
      вырывался у нее из рук и заплетающимся языком бубнил - Куда ты меня.., да
      я.., да ты.., да выпить я хочу, как все но-рр-мальные люди ....
      - Ты что, паразит,- возмущалась Нинка - нешто тебе не хватило, посмотрись-ка в
      зеркало, вся морда наперекосяк. Уже светает, иди спать говорю, алкашь! - С
      этими словами она с усилием впихнула Федора в комнату
      и закрыла за ним дверь. Хитрецу Федьке..., только того и надо. Он,
      осторожно перешагивая через попадавшихся на полу гостей, пробрался к дивану. И через минуту упал в объятия, измученной в ожиданиях буфетчицы. Но, неожиданно для себя получил легкое противление со стороны Любки.
      -Ты что, дерзновенный! - возбужденно шептала она, слабеющими руками отталкивая гармониста. -А, если твоя жена услышит?
      -Да как же она услышит, если она в другой комнате?
      -Так ведь в другой комнате - это не в другой деревне? Погоди, Федьк. Ведь боюсь.
      -Не противься, Любка - неожиданно твердо заявил Федор. - А то ведь я и снасильничать могу.
      Такой бурной и продолжительной любви, наверное, отродясь не видела
      деревенская комната. На улице уже кричали ранние птицы, орали петухи, а
      среди храпа и сонного ворчания гостей, на диване разыгрывалась
      удивительная французская сцена. Несмотря на свой хлипкий вид, Федька глухо рычал как трапезничающий африканский лев, а разведенка Любка, три дня не испытывавшая радости настоящей любви, забыв обо всем на свете, тонко кричала, словно израненная, но жаждущая жизни лань. Диван ходил ходуном, ритмично стукался своей деревянной спинкой о стену, и вот-вот должен был развалиться. Федька, еще не потеряв окончательного чувства реальности, закрывал Любке рот и умолял ее замолчать. Это не помогало. Любка кричала все громче и самозабвеннее.
      - Братцы - сказал Санька, показывая на окно, откуда доносился крик буфетчицы, а ведь там не иначе как драка, кого-то бьют?
      Мы с Валеркой и Мишкой ворвались на крыльцо, вошли в темный коридор. Рассветные тени шатались и плавали на дощатых перегородках. Разбуженные Любкиным криком мухи, с разгону бились глупыми головами об стекло над дверью. В горнице родственники жениха и невесты, оставив посуду с недоуменными лицами, столпились перед дверью в соседнюю комнату, откуда доносились крики. Затем рывком открыли дверь, включили яркую люстру и сгрудились в проходе.
      Ошеломленный, взъерошенный Федор, подняв голову над диваном, смотрел, моргая на разъяренное лицо своей супружницы, и на родню. У Нинки тряслись губы, она силилась что-то сказать, но только крепче сжимала свои маленькие кулачки, а ее щеки пошли розовыми пятнами.
      Все, спасения не было.
      Влип Федька. Факт - налицо, окончательный и обжалованию не подлежит. Как теперь доказать Нинке, что его великовозрастный балбес Федька тут ни причем?
      На раздумья время не оставалось. Мысли в Федькиной башке
      крутились, как цифры в арифмометре у колхозного бухгалтера, а внутри живота
      появился противный колодезный холод. И тут Федька, не смотря на свою пропойную деревенскую голову, все-таки нашел, казалось бы, единственный в этой ситуации выход, который бы и ни один академик не придумал. Так и не успев слезть с буфетчицы, опершись руками о Любкины плечи, Федька вытаращил глаза, и, глядя то на жену, то на обалдевшую под ним Любку с удивлением и возмущением в голосе пронзительно закричал:
      - Да ты что, Нинк, разве это не ты.... ?! Да ядри твою в корень...., как же
      так, а...! Что же это ты, Нинк, делаешь то? А если я чего ни будь, подхвачу...?! Да в больницу попаду, ..а? Чтоже это ты себе, Нинк позволяешь то, а? - вопил он, показывая глазами на Любку. Мы с парнями прыснули, сдерживая раздирающий нас хохот, и вернулись на берег, оставив гостей разбираться со своим заблудшим родственником.
      Из дома еще долго доносился шум и гам. До глубины души возмущенного
      Федора увели спать в другую комнату (по дороге он выпил самогона для самоуспокоения). Любку с руганью выперли из дому. А проснувшиеся от шума гости, кто продолжил спать, а кто, ничего не
      понимая, уселся за стол уже по новой. Перед тем как уйти, Любка заявила, что Федька ее снасильничал, и она подаст заявление в милицию.
      -В мили-и-ицию?! - съязвила хозяйка дома. -Да кабы всех кто тебя 'насильничал' сажали в тюрьму - на деревне у нас жили б одни бабы.
      Любка не нашлась, что ответить на остроту хозяйки вышла и, торопясь, прошла мимо нас по дорожке, и скрылась за углом.
      В последствии рассказывали, что Федька с женой помирился и, памятуя о том что, лучшая оборона это нападение, еще долго обвинял супругу в том, что это не она оказалась тогда на диване. А Любка через год вышла замуж за молодого колхозного завфермой и мирно живет в деревне в доме, над которым летают голуби. Она по-прежнему подторговывает в своем буфете водочкой и только иногда по ночам из ее, покрытого свежей дранкой жилища, раздается крик израненной лани. Но это уже никого из соседей не пугает. Жизнь продолжается.
      ТАЙНА
      Рассвело, поголубело.
      Самое время для художников, поэтов и полу чокнутых философов! Наш личный художник и поэт Игорь, иногда падая и кувыркаясь, лавиной скатился с высокого берега к байдаркам и в три секунды заснул в старой деревянной лодке, оставленной кем-то около метеорологического пункта. Служитель Музы, принял на грудь чуть больше, чем мог выдержать его полувековой организм, изможденный многими летами творчества. Годы, знайте ли!?
      Мы также спустились к реке, бодрились и ждали Валеру, который побежал домой переодеваться перед плаваньем. Над водой кое-где сказочными парусинными лоскутами вздымался белый туман. Подводные обитатели проснулись и вышли на рыбалку. Она стали ловить друг на друга на предмет завтрака: щуки кушали окуней, оставшиеся в живых окуни, - охотились на пескарей, выжившие пескари прибились к берегу и вылавливали зазевавшихся мошек. А мошкам уже и ловить в этом мире было некого, разве что удачу. Они бестолково кружились столбом над водой, по очереди попадая в прожорливую пескариную пасть.
      Мы разбудили старичка - синоптика, который спал в своей будке, и за хранение рюкзаков потребовал опохмелки. Вовка за это время успел достать удочку, откопал на берегу червяка и пытался ловить рыбу. Он сидел на дощатых мостках, болтал в воде босыми ногами и отчаянно зевал. Поплавок течением затянуло в лопухи, он попытался вытянуть удочку, но крючок за что-то зацепился и Вовка, тихо поругиваясь, разделся и полез в воду освобождать снасть.
      Поначалу Валерка настаивал идти ночевать к нему. Тем более что его мать все приготовила для ночевки туристов. Но, мы решили неукоснительно выполнять план, что придумал Мишка в своей мало габаритной хрущевской квартире - ночевать в Монастыре. Валерка только успел сбегать переодеться в штормовку, надеть джинсы, получить упрек от матери, которая из-за нас не спала всю ночь и даже приготовила 'Мясо в горшке', думая, что мы придем со свадьбы и будем совершенно голодными. Валерка прихватил теплый еще горшок из печи, взял целую сумку с коричневыми бутылками жигулевского пива, закупленного накануне, поцеловал старуху мать и вернулся на метеостанцию.
      Мы перетащили поэта на свое место в байдарку, отплыли.
      Стало совсем светло. После свадьбы все мы порядком устали и с нетерпением ждали Монастыря. Наконец, через час - полтора работы веслами на берегу открылась зеленая поляна с редкими, стройными соснами и старых дубов по берегу реки - Монастырь! Мы причалили к берегу, растолкали Игоря, кряхтя, выбрались из лодок и вытащили их на песок. Кое-как поставили 10-ти местную военную палатку, накачали резиновые матрацы, закидали их спальными мешками и завалились спать.
      Утром Мишка потряс меня за плечо, сказал, - Выйди, дело есть.
      Я проснулся, часы показывали 12 00 дня. Солнечные лучи, кое-где пронизывали крышу палатки и падали вниз тонкими золотыми струнами, в которых куролесили пылинки. Я вылез из палатки. Мишка, Валерка и Саня проснулись раньше, успели развести костерок и сидели около него на толстом бревне.
      - Об чем речь, господа?- спросил я их, зевая и потягиваясь. - Когда подадут завтрак? Но сначала пива! Пива хочу даже больше, чем писать, а писать я умираю, как хочу!
      - Садись, Иван, - дело есть, повторил Мишка
      - Что за дела в отпуске? - Спросил я, присаживаясь рядом на поваленное дерево.
      - Не шуми, спят ребята - тихо сказал Михаил, - кивая на палатку, - Ты знаешь, почему Саня в Красной горке на час с лишним задержался?
      - Знаю. Животом слаб, он же сам говорил.
      Но Саня, Михаил и Валерка оставались серьезными.
      - Что за физиологическая тайна, Саня! Подумаешь - понос прошиб? Он бывает у всех - от Софии Лорен до нашего Ельцина - осторожно предположил я, понимая, что дело не в Санькином стуле.
      - Расскажи еще раз - ткнул Саню Михаил.
 
      - В общем, такое дело, Иван, - тихо начал говорить Саня. - Не найдя магазина, возвращался я в Красном Плесе по задам деревушки к реке. А мне и впрямь захотелось в туалет! Зашел я в первый попавший нужник, за каким-то домом, закрыл дверь, сижу и почитываю газетку. Только уж собрался выходить, через щели вижу, - с улицы во двор дома въезжает Нива. Ну, думаю, надо подождать, пока хозяин автомобиля скроется в доме, а то еще припишут какой-нибудь счет за пользование чужой уборной. А из Нивы выходят трое мужчин, один высокий, худой очкарик зашел в дом, а двое других прямиком в сад и сели на скамейку в трех метрах от нужника. Один из них был приземистый, светловолосый, солидный мужчина лет 55-ти с ухоженными бакенбардами и с тонкими холеными усами, другой - горбоносый, полный в милицейских брюках с кантом и милицейской рубашке без погон. Через минуту из дома вышел их третий попутчик, а за ним бородатый дедок.
      - Ну что, Трифон Егорыч, выяснил, где попадья? Строго, не здороваясь, спросил холеноусый.
      - Кое-что выяснил, но дела плохи.
      - Говори.
      - Померла она. В Святицах жила, прислуживала в тамошней церкви, а уж лет шесть как померла. Осталась у нее дочь, которая живет в ее доме, да сын. Тот живет в Горьком и в Святицы наведывается редко.
      - Мне не генеалогическое древо старухи нужно, карта нужна, Егорыч, или схема! - вскочив, заорал очкарик, приведший из дому старика. - Или гони деньги обратно. За что мы платим? Уж, месяц голову всем морочишь!
      - Заткнись, Александр - басом сказал усатый. Сядь и успокойся.
      - Скажи, Егорыч, не разговаривал ли ты с дочерью монашенки, может быть, старушка передала ей чего перед смертью? А может сын чего знает. Не могла же старая такую тайну унести с собой в могилу. Чуть не семьдесят лет хранила и наверняка рассчитывала, что ее дочь, сын или внуки, наконец, откопают сундучок.
      - Подожди, Палыч, - обратился к усатому щёголю беспогонный милиционер. - Нахрена ты меня сюда привез? Целый день катаешь, и толком ничего не сказал в чем дело? Что за тайна, что за сундучок? Может, я быстрей соображу, что надо делать? Все это милиционер произнес раздраженно. Он слегка картавил.
      Слыша такое дело, мужики, - почему-то шепотом заговорщика продолжал Саня - я понял, что влипаю в какую-то серьезную тайну. И продолжил. - В общем, из получасового горячего разговора около деревенской уборной я понял немного. Но понял, что дело касается каких-то драгоценностей. Огромных богатств. В частности, понял то, что приехавшие в Красную Горку мужики горьковские, и они знают тайну о каких то драгоценностях, спрятанных местным дворянством в революционную эпоху на территории женского монастыря, что некогда стоял в лесах на берегу Керженца. Собранное с половины губернии дворянское и купеческое золото, предназначалось для поддержки Колчаковской гвардии. Но Колчак до Нижегородских лесов так и не дошел, и золото осталось в подвалах монастыря до лучших времен.
      О нем знало только три человека: полковник Карпов, который привез драгоценности на подводе из Семенова, мать Александра - настоятельница монастыря, да послушница сестра Дарья, которая по частям и стаскивала все с подводы и уносила мешки в подземелья культового заведения.
      Карпов предупредил настоятельницу о человеке, который должен прийти и увезти сокровища. Шли месяцы, округлявшиеся в годы, а человек все не объявлялся. Уж, давно было покончено с Колчаком, и восторжествовала Советская власть, но мать Александра продолжала ждать гонца от белогвардейского движения, и несколько раз заставляла Дарью перепрятывать сокровища, потому что по окрестным деревням уже пробежал слушок, что в монастыре хранится буржуйское золото. Разболтал об этом мальчишка-сирота из окрестной деревни, которого прикармливала мать Александра, и который видел, как что-то разгружали и переносили из телеги. Обладая природным воровским талантом, мальчишка как-то умудрился засунуть руку в один из мешков и вытянул оттуда несколько ниточек со стекляшками, которыми впоследствии и похвастался перед деревенскими сверстниками. Стекляшки у него пацаны выменяли на стреляные гильзы, и пошли тогда стекляшки гулять по деревне, пока не попались в руки знающему человеку. После этого в обитель пару раз наведывались следователи из Уездного ЧК. Они лазили по многочисленным подземельям, но сокровища так и не нашли. Приехав последний раз, чекисты увезли в милицию мать Александру, и оттуда она уже больше никогда не вернулась.
      В 1931 году в обители случился большой пожар, уничтоживший большую часть построек, и монастырь уже никто восстанавливать не стал. Часть монашек поразъехалась по родственникам, другие ушли искать покоя в других монастырях. Сестра Дарья поселилась у тетки в Святицах, где на всю округу оставалась единственная действующая церковь. Долгие годы Дарья ждала весточки или от полковника Карпова или от кого другого, кто должен был прийти за сокровищами. Но полковник, как и мать Александра, сгинул на бескрайних просторах воинственной советской власти, и Дарья осталась единственной обладательницей почти десяти пудов мелких золотых слитков, колец и ожерелий с бриллиантами, золотых монет, кулонов, браслетов и драгоценных камней.
      Но Дарья, как выяснилось, уже умерла и, возможно, передала сведения или какую-то карту, или схему захоронения сокровищ детям. Без карты искать клад, все равно, что искать иголку в стогу сена. Монастырь был хоть и не большой, но старинный. В лихие годы за долгие века там было выкопаны десятки различных подвалов и переплетающихся подземных ходов. Поскольку в те времена, в случае осады подземные ходы оставались единственными путями вырваться на свободу, пробраться к источнику воды или послать за помощью.
      В пятидесятых годах, когда самого монастыря уже не существовало, в подземельях завалило четырех сельских ребятишек, игравших там в войну. Вскоре, приехавшие военные саперы, все обнаруженные подземелья взорвали.
      - Вот все, что я знаю из этого дела - сказал Палыч, заканчивая свой рассказ полу милиционеру о сокровищах.
 
      Под завязку рассказа, - продолжал Александр - усатый скомандовал горбоносому позвонить какому то Тимофею, чтобы Тимоха в двухдневный срок разыскал сына монашки и выяснил у него все, что касается старухиной тайны.
      - Если твой мент не найдет концов, то их найдешь ты! - добавил он. Имей в виду, Октябрь Максимович, я рассказал тебе все это не за красивые глазки, а только потому, что надеюсь на тебя. Обо всем этом знаем пока только мы четверо. Эти идиоты из КГБ даже ни разу не заглянули в архив НКВД, где покоился протокол допроса полковника Карпова и монашки. Зато заглянул я. И помилуй Бог, если узнает еще кто-нибудь? Если это произойдет, то я буду считать, что информацию растрепал ты. Ну, а суд у нас, сам знаешь, короткий. А этим я верю, - кивнул на дедка и Саню усатый.
      -Ну, если настоятельница не выдала тайну, то откуда ты узнал про послушницу Дарью? И то, что именно она прятала сокровища?
      -Я же тебе говорил про мальчика-сироту, который был свидетелем тайного сговора полковника с монашками, а потом спер из мешка колье? Так вот он сидит - и Палыч кивнул на застеснявшегося деда.
      И, обращаясь уже к деду и очкарику Сане, сказал - Завтра же с утра езжайте в Святицы, и вытрясите из монашкиной дочки все, что знает и не знает. Медлить больше нельзя. Слухи о выкраденном деле из архива уже дошли до этих боровов из Канавинского клуба, а уж они то знают, что просто так ничего не происходит. И, если где-нибудь есть копия этого дела, то они обязательно его найдут. А если найдут дело, то найдут и средства развязать язык божьим отрокам. Тогда наши денежки будут тю-тю?! А к тебе, Трифон Егорыч, во вторник вечером подошлю моих хлопцев, отвезешь их в монастырь, и начинайте копать там, где ты прошлый раз предлагал, а там, глядишь, и детки монахини расколются. Действуйте!
 
      - После этого - сказал Саня, заканчивая свой сбивчивый рассказ - дедок попросил у Палыча 100 рублей, сказав, что сильно потратился за последнее время.
      - Не давай ему, Палыч - встрял в разговор Александр - Пропьет, ведь! Я же его ни разу трезвым не видел, посмотри, его и сейчас трясет!
      Но, Палыч очкарика не послушал, достал кошелек и отсчитал старику деньги. При этой церемонии слезливый и жалкий взгляд старика, говорил о том, что он прямо сейчас был готов расцеловать руку Палыча. Старик в порыве благодарности так и хотел сделать, но Палыч с брезгливостью отдернул руку и сказал, что дед должен отрабатывать деньги на всю катушку, иначе скоро ему предъявят счет.
      Затем, усатый и картавый милиционер со странным именем Октябрь сели в Ниву и уехали, дедок и очкарик скрылись в доме, а я потихоньку смотался, потому что, заметь они меня, то мне было бы несдобровать, как свидетелю их жульнического разговора. Саня закончил свой рассказ, закурил.
 
      - Нда! -Сказал Мишка после минутного молчания, в течение которой все мы осмысливали Санин рассказ - Дела! - Хотя, нас это, конечно, не касается, но все равно интересно, что это за сокровища спрятаны здесь под ногами? Право интересно! Сань, ты говорил десять пудов? Это же 160 килограммов?! Ё-мае, да нам всем за глаза хватило бы! - Мишкины глаза горели корыстолюбивым огнем.
      Санька и Валерка молчали. Я огляделся: в ярком свете солнца поляна выглядела очень живописно. Она была более двухсот метров в диаметре, ее окружал густой хвойный лес, в котором терялась едва заметная дорога, идущая с поляны. В зарослях у дороги лежал проржавелый остов грузового автомобиля. Бортов у него не было, а на остатках кузова валялись какие то старые колеса, рваные автошины, проволока... На самом краю поляны ближе к соснам стоял приземистый бункер, окопанный дерном. Обычно такие бункеры располагались на местах прохождения линий стратегической телефонной связи. Издали был заметен огромный замок, закрывающий металлическую полосу на двери.
      На поляне вразброс росли одинокие сосны и толстые дубы, а по самому берегу Керженца дубы стояли почти вряд, образуя своеобразную естественную аллею. Но ежегодные половодья постепенно подмывали высокий берег, и с каждым весенним вздутием река, съедала его, все ближе и ближе подкрадывалась к могучим деревьям. Некоторые из них теснились уже у самой кромки обрыва. Один из дубов, основательно подмытый течением, свалился в воду, и не был унесен рекой лишь потому, что несколько корней толщиной с руку где-то под водой еще цеплялись за берег.
      На месте культового заведения не было ни классических для монастырей или старинных укреплений - каменных зубчатых стен, ни башен, остались только развалины фундаментов, да какие-то заросшие зеленой травой большие ямы. Вверх по течению, сразу за дубовой рощицей обрывистый берег под крутым углом сходил вниз и там начинался пляж, покрытый белым речным песком. Пляж тянулся на несколько десятков метров, затем берег опять круто взмывал вверх и был покрыт лесом. Природа словно специально спроектировала это место для отдыха беззаботных туристов. Ширина Керженца здесь не превышала 25-30 метров. Ниже через сто метров река круто уходила влево. На противоположном берегу густой стеной стояли сосны.
      В небе кружил пожарный самолет, в воздухе жужжали пчелы, небо было голубым, солнце стояло в зените, была прелесть! Самолет через каждый час куда-то неподалеку заходил на посадку, а через час-два взлетал вновь над бескрайним лесным простором, разыскивая очаги возможных лесных пожаров.
      ЗЛОЙ ДУХ
      Молчание было затяжным.
      - С одной стороны, нам все это и по фигу, но с другой...? - начал говорить Мишка.
      - С другой стороны - встрял я в разговор - нам надо отчаливать отсюда, поскольку никакой карты нет. Без карты или схемы искать клад - все равно, что в стогу искать иголку. Да и хлопцы, которых обещал прислать усатый, наверное, не из Красного креста. Если чего, перестреляют всех нас за милую душу. Давайте от греха уплывем до Лыкова, а там и отдохнем.
      - Слушай, - сказал Саня - вообще-то нас шестеро, да и винтовка есть! Дело-то, ох как заманчиво! Такая удача в жизни дается раз?
      Мы опять замолчали.
      - Слушай, Иван, ты же в Афгане воевал, неужели, боишься? - сказал Мишка.
      - Причем здесь боишься или не боишься, Миша? - Удивился я. - Все должно быть логически обоснованно и иметь под собой какую-то актуальную базу. Как ты намерен найти клад? С экскаватором сюда приехать? Или ты предлагаешь - напасть на честных бандитов и отнять у них золото, если они его найдут? Это будет выглядеть, как обыкновенный бандитский налет, а уподобляться этой категории наших сограждан я не имею ни малейшего намерения. Дело не в том, что боюсь, а то, что все не известно. Сколько будет этих хлопцев, найдут ли милиционеры концы, под каким соусом мы здесь объявимся? И поверь, если вопрос касается таких денег, то они церемониться не будут, башки нам поотрывают за будь здоров. Надо плюнуть на все? Ты же, дурачок, жениться обещал!!!
      И подумай, - нужны ли нам смертельно опасные приключения?
      Это я произнес с чувством. Хотя, мой внутренний голос активно протестовал и уверял, что дело стоит свеч. Но я старался быть непреклонным, тем более что если другие парни внутренне и способны на головокружительную авантюру, то Игорь вообще святой человек. Прежде, чем убить муху он сто раз подумает, правильно ли это с философской точки зрения? Вообще, надо всех спросить. Что скажут?
 
      - Иди, Миша, разбуди остальных - сказал я.
      - Миня засунул голову в палатку.
      - Эй, бояре, подъем. Дело есть! - повторился Михаил, как и в случае со мной.
      Сначала появился Игорь. Глаза его были заспанными, к бороде приклеилась высохшая водоросль.
      - Щас утро или вечер, этот Свет или Тот, где я, кто вы? Я вижу каких-то фаустов и пилатов, только пиво, больше ни что и ни кто - басил он после сна. Затем, Игорь, не снимая шорт, пробежал к реке и бултыхнулся в лопухи. Опустил голову в воду, раскинул руки, и со стороны можно было подумать, что в реке утопленник. Встрепенулся. Из-под него выскочила перепуганная лягушка. Это в характере поэта - вечно из-под него кто-то выскакивает.
      Игорь поднялся наверх. Десятиместная военная палатка зашаталась, кто-то искал выход. Появился растрепанный Вовка.
      - Ну, вы даете! - сказал он нам. Поспать толком не дали. Иди, Саня, копать червяков, Сейчас умоюсь, а вы, все остальные, чтобы завтрак и горячий чай были готовы! А ты, командир, - обратился он к Михаилу - лично все мне подашь на подносе! И что бы ни-ни, ухо востро, я шутить не умею...
      Двухметровый Вовка был всегда уверен в своих словах.
 
      Мы подождали, пока Вовка умоется. Все уселись на бревна, Мишка занялся тушенкой.
      - Ладно, придется рассказать еще раз, давай, Саня - сказал я.
      Пока Саня повторял свой рассказ, я вернулся к своим мыслям о буржуйских бриллиантах:
      - Искать эти неизвестно чьи сокровища будет не разумно? Конечно, это могло бы быть и полезно, и приятно, если бы не подвергать риску наш маленький отряд. Если бы вся эта история не переплеталась с возможным криминалом, то я бы с удовольствием и сам и соблазнил ребят на поиски клада. Но если завтра приедут конкуренты, то мы можем накликать какой-нибудь беды на свои невинные, легкомысленные головы?
      В то же время, злой Дух, сидящий во мне, где-то в районе селезенки тоном Змея-интриганта шептал:
      -Давай, Давай, Иван, организуй дело. Тетеря ты, когда еще представится такая возможность...? Вся жизнь впереди... - Я бы мог возразить Духу по поводу ценности жизни, возможных встреч с местным криминалитетом и прочим сдерживающим факторам, но я решил подождать, как отнесутся к 'делу' парни?
 
      - Слушайте, ребята, это у вас после свадьбы приснилось, или чего? - спросил, пришедший в себя Игорь - Я как то не пойму: золото, буржуи, бриллианты. Мишка, - решительно молвил он - доставай флягу.
      - Игорь, это серьезно, сказал Михаил, поглядев на поэта.
      С утра, вернее, с полудня мы так ничего и не решили. Хотя, я уже склонился к мысли, что и решать-то нам нечего. Первая эйфория по поводу рассыпанных под ногами бриллиантов стала угасать. Действительно! А где их искать? Конечно, можно весь недельный отпуск посвятить раскопкам, на удачу так сказать. Я бы и согласился это сделать, но мысль о завтрашних хлопцах отбивала археологические настроения напрочь.
      Но, Злой дух, пытаясь овладеть моим сознанием, нашептывал, что, в конце концов, драгоценности, если они на самом деле существуют, не имеют конкретного владельца, а значить ничьи и каждый имеет на них право?
      Злой дух, сидевший во мне, был какой то сволочной. Если бы встретить его в живую - придушил бы. Из самых дурацких ситуаций он меня всегда подмывал выбрать самый горячий и самый неразумный.
      Мы искупались, на костре разогрели глиняный горшок с мясом. Мишка достал флягу. Вернее сказать, значительная часть рюкзака, принадлежавшего Михаилу, была занята трех литровой банкой, которую Михаил очень боялся разбить. Из банки он, через специально прихваченную воронку, отливал содержимое во флягу, а мы вставали в очередь с кружками.
      Палатка съёжилась, ремонтировать ее было лень. Окружающий нас живописный пейзаж: река, зеленая поляна, дубы, сосны и солнце провозглашал себя образцом самого смелого реализма, и был бы находкой для художника. Но, наш художник после причащения к фляге, вновь спал, и ему было не до живописи. В низине за пляжем Вовка обнаружил неглубокую лужу, оставшуюся после разлива. Он побродил по ней босыми ногами, затем подошел к костру, достал из своего рюкзака котелок и вернулся к луже.
 
      Мы заинтересованно наблюдали за его манипуляциями. Мишка осторожно предположил, что, Вовкина поездка на Чукотку не прошла даром, где он, возможно, приобрел старательский опыт, и сейчас будет мыть золото? Вовка вернулся. В котелке брыкалось три десятка маленьких щурят.
      - Стоит взмутить воду и вся рыба всплывает за кислородом вверх и ее остается только собрать, - пояснил он свой способ ловли.
      Саня в радостном предвкушение побежал к рюкзакам за сковородкой и маслом. Ничего нет вкуснее жареных щурят.
      - Лужа высохнет, и они там все погибнут, - продолжал Вовка и выпустил рыбу в реку.
      Мы были потрясены гуманизмом отставного летчика.
      - Да ты, прямо, Робин Гуд флоры - похвалил его Михаил.
      Саня застеснялся своего корыстолюбивого порыва и спрятал сковороду за спину.
      - Не прячь - сказал ему Мишка. - Невозможно спрятать свои варварские нравы.
 
      По реке проплывали знакомые нам наяды во главе с Рамзесом. Санька, забыв про золото и бриллианты, закричал, потрясая сковородой:
      - Куда же вы? Мы тут рыбу собираемся ловить, ухой угостим! Причаливайте, базируйтесь. Места всем хватит!
      Его холостяка со стажем, сильно привлекали девушки, да и все остальные из нашего отряда затаили надежду, что прекрасные креолки возьмут и разобьют лагерь рядом с нами.
      Девушки, похоже, тоже были не против бивака на красивом месте, но все испортил Рамзес. Наверное, евнух или имел среди девушек возлюбленную.
      - База у моста за Лыковом - необычайным для его щепкоподобного тела баском прокричал он строгой линии байдарочниц. Все некоторое время молчали.
      - Да пошел ты! Командир нашелся! - неожиданно сказала загорелая девушка в предпоследней лодке. - Наташ, может, остановимся? - обратилась она к своей белокурой спутнице, посмотри, какая природа здесь?
      Вероятнее всего, под природой стройная креолка имела в виду нас, статных и молодых? Игорь был не в счет. После причащения к фляге он уже спал в сморщенной палатке, и обыденная жизнь была не для его поэтических фантазий.
      Байдарка причалила к берегу, остальные проплыли вниз. Вовка спустился и подал руку по очереди девчонкам.
      - Эй, ждите нас вечером! - крикнула загорелая революционерка остальным байдарочницам. Не забудьте разжечь костер. Пусть Григорий побольше дров насобирает.
      Вероятно, это относилось к тощему. Тощий Гришка зло сузил глаза. Нежная и стройная Наташа была предметом его вожделений. Он так загреб веслами, что байдарка набрала невиданную в природе скорость. Брызги от его невероятных усилий, налетели на девчонок. Они завизжали, бросили весла, а Рамзес греб с напором, которому бы позавидовали гребцы из мифической, легкокрылой ладьи искателей Золотого руна. Лодка рассекала водную гладь, как боевой корабль, волны рогатиной уходили в берега и качали прибрежные лопухи. Этот момент регаты напоминал фрагмент рассказов о невероятных возможностях человека в минуту стресса, когда, например, негр в состояние перепрыгнуть через 12-ти метровую пропасть, в опасении, что его догонит, укусит лев.
      СРЕДНЕВЕКОВОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ
      На шум-гам из палатки снова вылез согбенный Игорь. В силу какой-то чудесной, присущей только ему, прозорливости Игорь всегда постигал творческие возможности реального времени и всегда одним из первых поспевал к разливу стаканов.
      Судя по его мученическому лицу, физический потенциал поэта после стольких выпивок и снов уже не превышал потенциала комара. Он сомнамбулом добрел до костра и бухнулся на бревно. Стояла жара.
 
      Девчонки были невероятно симпатичными, особенно Наташа. Мы угостили их нашим простым завтраком, а хитрый Вовка достал из недр своего рюкзака бутылку Шампанского. Мы все были приятно удивлены предусмотрительностью старшего помощника скульптора. Санька даже сказал брату, что примет за обыденность, если за бутылкой последуют и хрустальные бокалы на серебренном подносе?
      Шампанское пришлось очень кстати. Сначала мы подняли кружки с шипящим напитком за благополучие прекрасного пола, а второй раз за процветание байдарочного туризма.
 
      Девушки с подозрением бросали взгляды на мой голый торс, где один от правого плеча, и другой от шеи вниз тянулись два длинных косых шрама, испещренных темными полосками неровных швов. Я всегда стеснялся этого обстоятельства, поэтому, несмотря на жару, старался ходить в футболке. Чтобы не смущать дам, я и на этот раз нырнул в палатку и снова оделся.
      Узнав, что Игорь поэт, Лариса поведала, что она тоже творческая душа. Почитайте, что ни будь? Игорь выпросил у Мишки 'полкапли', чтобы прийти в себя, и грустно-элегическим голосом прочитал стихотворение.
      Курит женщина в тамбуре
      Не стесняясь при всех
      А в вагоне, как в таборе
      Разговоры и смех.....
      Иронически морщится
      Мой попутчик-сосед,
      За окошками рощица,
      Просвистела - и нет...
      Стих кончался тем, что женщина после первой сигареты сразу же потянулась за второй. И все увидели, - на ее руке синюю наколку с лагерным номером, которые накалывали детям в фашистских концлагерях. Окружающим стало стыдно за свои осуждающие мысли в адрес курящей женщины, и ей даже кто-то поднес спичку.
      По окончанию стихотворения девчонки захлопали в ладоши, Игорь засмущался попросил у Михаила еще одну каплю для успокоения.
      Потом мы спустились к реке купаться. Визг, шум, гам.... Керженец был открыт во всей своей красе. Пляжный песок на солнце белел как снег и резал глаза. Александра унесло легким течением вниз, он ухватился руками за ветви поваленного дуба. Дуб под тяжестью Саньки стал медленно поворачиваться и отрываться от берега. Выдернулся один корень и оторвал с пол кубометра сырого берега, выдернулся последний. Берег с шумом осыпался и, вдруг, открылась овальная темно-коричневая кирпичная кладка, уходящая в воду. Дуб, медленно переворачиваясь, поплыл вниз по течению, перегораживая сучьями пол реки.
      - Мужики - заорал Саня - тут средневековое недоразумение вскрылось.
      - Тише ты, глашатай! - цыкнул я на него, имея в виду непосвященных девушек.
      Но, непосвященные девушки плавали с Вовкой, смеялись и шлепали по воде ладошками метрах в тридцати вверх по течению.
      Я крикнул Мишку и мы, стараясь не привлекать внимание купальщиц, обследовали кладку. Над водой виднелась только ее верхняя часть. Мишка нырнул вглубь и выплыл секунд через двадцать. Выяснилось, что кладка окаймляла решетчатую железную дверь.
      - Блин, там решетка с палец! - тяжело дыша, сказал возбужденный находкой Михаил. Мы нырнули еще раз вместе. Дверь была узкая, изнутри которой я нащупал висящий замок. Я засунул за решетку руку, там была водная пустота.
      - Дела! - сказал Мишка - всплыв и отдышавшись.
      - Странно - сказал Саня - а какой дурак придумал эту дверь прямо в реку?
      - В то время дураков не было, не то что сейчас, - ответил Мишка - 100 и тем более 200 лет назад расстояние от этой двери до реки было, может быть, еще метров десять. Вероятно, этот ход и продолжался к реке, но вода вымыла его за это время.
      - Ладно, ребята - сказал я - надо подумать, как открыть дверь, чтобы обследовать ход?!
      - А если и откроем, кто туда поплывет? - засомневался Саня - Может коридор сто метров и весь залит водой?
      - А акваланг?
      Мишкин Акваланг вместе с подводным ружьем и специальным подводным фонарем был упакован в нашей байдарке, а сам Михаил когда то обучался подводному плаванию в спортклубе 'Волга' и был дипломированным аквалангистом.
      - Я змей боюсь - сказал Мишка
      - Какие же в воде змеи?
      - Да змеи только и живут в воде или поблизости от нее.
      - А как же каракумские кобры? Тоже в воде? - съязвил Саня. - Тогда я поплыву - загорячился он.
      - Ты утонешь. Без специальной подготовки акваланг сыграет роль только грузила для таких, как ты самоутопленников.
      - Ладно, ребята, - сказал я - позовите Валерку.
 
      Валерку нашли спящим рядом с опять заснувшим поэтом в уже заваливающейся палатке. Стояла духота. Валерка пришел, с разбегу нырнул в воду, вылез на берег, и спросил - Чего вы не купаетесь, первый раз за сто лет вырвались на Керженец и сидите тут, как тибетские монахи в момент медитации.
      - Я ему вкратце рассказал - в чем дело, и показал кладку. Саньку в это время заставили залепить ее глиной и грязью. Керженец в это время года сильно обитаем по всему руслу.
      - Давайте решать, ребята, будем мы связываться с этим делом, или оставим на потом? - спросил я друзей.
      - Что значит на потом?
      - У нас отпуск месяц. Вернемся сюда через неделю, и если Палычевских хлопцев здесь уже не будет, - начнем обследовать этот тайный ход.
      - Но где гарантия, что все наши труды не будут пустой тратой времени. Ведь, мы не будем знать, нашли горьковские кладоискатели золото или нет?
      - Знать, конечно, не будем. А в подземелье можно слазить из археологических соображений.
      Парни задумались.
      - А я думаю, что все-таки стоило бы рискнуть - сказал Валерий.
      - И я также думаю - подал голос Михаил.
      В результате импровизированного голосования выяснилось, что все за исключение Владимира, который развлекал девчонок и пока еще не знал о нашем открытии, были 'За'. Я не сомневался, что и Вовка, узнав в чем дело, тут же начнет ломать дверь и будет настаивать на поисках.
      Лично я по-прежнему был против, но исходя из принципа демократического централизма объявленного большевиками, подчинился мнению большинства (мой извечный оппонент и противник - внутренний голос, торжествовал). Я только сказал, что если мы надумали обследовать обнаруженное подземелье, то делать надо быстро. В нашем распоряжении чуть более суток.
 
      - Послезавтра, как вы помните, Палыч обещал прислать своих хлопцев. Поэтому, в нашем распоряжение только полтора дня. Послезавтра к обеду, или раньше, мы должны сесть на байдарки и ретироваться. И, если вы настаиваете на продолжение банкета, то нам срочно нужна или ножовка по металлу или еще что-то, чтобы открыть дверь. В крайнем случае, лопаты и кирки, чтобы проникнуть в ход сверху. Лучше всего и то и другое.
      - Я все понял - сказал Валерий. Он быстро оделся, взял Санькину байдарку и быстро уплыл вверх по течению. А мы вернулись к костру, куда вскоре подошли Лариса, Наташа и Вовка.
      Мишка состряпал на костре обильный ужин, состоящий из литровой банки вкусной военной тушенки, остатков тушеного мяса от Валеркиной мамаши и пачки рожков.
      - Растратчик, до Волги еще 100 км, а осталась всего две банки тушенки, - сказал я ему, обревизовав свой рюкзак с продовольственными запасами.
      - Действительно - удивился Михаил - одну мы съели вчера на берегу, одну сегодня утром, одну съедим сейчас, две осталась, а кто сожрал шестую банку? Стали искать по рюкзакам. Банка исчезла самым удивительным образом.
      Ее обнаружил Саня в палатке за Игоревым спальным мешком. Она была открыта и сильно выедена. Подняв голову Игоря, Саня к своему удивлению нашел и нашу общую флягу с Мишкиным самогоном. Игорь накрыл ее полотенцем и использовал вместо подушки. Из фляги также было значительно отхлёбнуто.
      - Бедный Жорик! - воскликнул Саня, одной рукой тряся фляжку, другой, бережно опуская Игореву голову на брезентовый пол. Затем, голосом Гамлета, он патетически продолжил, обращаясь к Мишке
      - Горацио! Я бы спросил,
      почто так пьет поэт?! Негоже!
      -. Михаил на секунду задумался, чтобы в достойной поэтической форме охарактеризовать положение родственника. Но его опередил сам нарушитель винного протокола. Он открыл один глаз и в тон Сане ответил:
 
      - Все потому, что нету сил,
      смотреть на ваши глупы рожи.
      На трезвую голову, - добавил он прозой. Неожиданный стихотворный диалог вызвал громовой хохот. Смеялся и сам Игорь.
      - Ну, все! - отдышавшись, сказал Мишка. - Поэта - алкаша надо беречь для творческого Отечества. Отныне для тебя сухой режим, Гоша. Спи, отсыпайся и забудь, что у меня что-то есть в рюкзаке. А мы пошли.
      - Скатертью дорожка! - ответил Игорь, - Топайте!
      Его нарочито высокомерный и беззаботный тон мог обозначать лишь одно, что Игорь причастился к фляге всего несколько минут назад, и на некоторое время испытывал благородное чувство моральной и физической независимости.
      Мы сидели у дымящегося костерка, пили захваченное Валеркой пиво. В байдарке у девчонок оказалась гитара, которую тут же потребовал Владимир. Честно говоря, я даже не знал, что брат так хорошо умеет играть на гитаре.
      - Где же ты познал великое струнное искусство? - спросил я Владимира.
      - В летном училище. В длинные, зимние вечера, когда сампо (самоподготовка) уже позади, от нечего делать я и открыл в себе талант гитариста, - скромно, поведал Владимир.
      - О, вы еще не знаете, - встрял в разговор Саня. - Мой брат и на балалайке с легкостью сыграет играет 'Лунную сонату' Бетховена. Все засмеялись.
      В небе появился пожарный самолетик, который коршуном спускался прямо на лагерь. Ревя мотором, самолет проплыл над верхушками сосен и над нами, от него отделился темный предмет и упал неподалеку на поляну.
      - Ого! - сказал Саня - Послание из поднебесья. Оригинально-с! Он сбегал к тому месту, где упало послание. Это оказался полиэтиленовый пакет. Внутри для тяжести лежала гайка, завернутая в бумагу. На блокнотном листе было неряшливо написано: 'Приятного аппетита и отдыха, ребята! Привет вашим девочкам. Но, рекомендуем немедленно затушить костер. В противном случае, мы будем вынуждены принять меры. Инспектор пожарной охраны...' Далее стояла неразборчивая подпись.
      - Здрасьте! - сказал Михаил. - А на чем мы будем готовить?
      Самолет улетел за Керженец и пошел на посадку.
      - Может, нам и вправду затушить костер? - сказал Саня. А то сейчас прибегут с огнетушителями, неприятностей не оберешься?!
      - К черту! - ответил Михаил. - Как же без костра? Именно костер на берегу утоляет жажду жизни туриста. Костерок- это стержневой элемент, суть речного отдыха. Только костер на берегу с его ритуальными песнями и танцами шаманов возвращает нас к беззаботной нравственной чистоте и стерильности помыслов! Не-ет, ребята, я грудью лягу на эти тлеющие угольки, но затушить костер не дам - продолжал он выпендриваться словоблудием перед девушками.
      Девушки оценили пафос сказанного и улыбались. Михаилу было приятно.
      Костер мы тушить не стали из принципа. Я был солидарен с Михаилом. Понятно, что сухо и что жара, но ведь костер под наблюдением?! И без костра у реки, действительно, терялась всякая романтика. Мы пришли к ироническому, но правильному выводу, что пожарникам просто делать нечего, кроме как летать по безлюдному небу, поэтому, они домогаются до безобидных туристов.
      Владимир отложил в сторону гитару, взял у костра палку, пошел на пляж и нацарапал на песке большую вытянутую восьмерку в два человеческих роста.
      - Восьмерка это что, что, - масонский знак? - спросил Михаил.
      - Для тебя, простого человека, измучившего и себя и других скучными цифрами это восьмерка. Для летчика, - это знак того, что внизу свои.
      - Как он определит, что внизу свои?
      - Для летунов это не цифра, а изображение винта, уважаемый! - ответил за брата Александр. А винт это устройство для приведения в движение летательного аппарата, посредством вращения лопастей. Понимать надо.
      - Вот оно что? - притворно удивился Михаил. Теперь буду знать, что винт - это самое главное в самолете!
      - Отнюдь. Самое главное в самолете, - надеть привязные ремни и сохранить в сухости штаны.
      Старая шутка всех развеселила.
      Вовка включил приемник, нашарил какую-то музыку. Над лагерем висела легкая дымка. Мишка встал, вдохнув полной грудью, уловил аромат вечерней реки и пошел прогуляться по поляне. Косые лучи заходящего солнца пробивались между высокими стволами на другом берегу, и отражались в чистой и спокойной воде. За лесом снова зарычал самолет, собираясь совершить заключительный на сегодня полет в поисках очагов возгорания.
      - Пойдемте к реке? - предложил я Наташе. Девушка согласилась и встала. Мы прошлись к дубовой аллее.
      - Когда-то, бескрайня тишина этих лесных окрестностей, оглашалась колокольным звоном, а над деревьями блистали золотом купола церкви - сказал я Наташе.
      - Да, я знаю, здесь был монастырь, а богобоязненные монашки ходили с выражением томной печали на лице, - в такт мне с иронией ответила Наташа.
      Я засмеялся, понимая комичность моей лирики в разговоре с девушкой, которая, судя по всему, обладала незаурядным чувством юмора.
      Мы сели на берегу. Я косил глазом на Наташу и только здесь понял, - как она божественно хороша. У нее была чудесная фигура, манящие вишневые губы, нежные щеки, голубые глаза, длинные ресницы и вьющиеся белокурые локоны волос. На нее хотелось смотреть и любоваться ею бесконечно. Вероятно, Наташа догадалась о моих неожиданных чувствах? Она улыбнулась. Ее улыбка озарила все вокруг, как солнце в звонкое летнее утро. А в ее мимолетном взгляде на меня я почувствовал взгляд заинтересованной женщины.
      - Чем вы занимаетесь? - спросила Наташа, наверное, для того, чтобы как-то разрядить минутное молчание.
      Я сообщил. И в свою очередь, попросил девушку рассказать о себе?
      - Боюсь, что моя биография крайне проста, - ответила Наташа. - Школа, а теперь третий курс истфака в университете.
      - Почему именно истфак? Любите историю?
      - Безумно. Еще со школы. Разумеется, люблю не только историю, но и все, что связанно с ней. Люблю живопись, музыку, архитектуру. Ведь не зря говорят, что архитектура - это застывшая музыка, а музыка, - застывшая история. Мне во всем нравится ощущать время и его шаги.
 
      Я тоже был неравнодушен к истории, особенно Серебряного века, и здесь со своей собеседницей мы нашли много общего, и оживленно проговорили с полчаса, которые пролетели как один миг.
      - Чай подан! Господа турЫсты! - прокричал Саня от костра
      Я встал и подал Наташе руку. Когда она поднялась, я задержал ее ладонь в своей руке немного дольше, чем это требовало приличие. Наташа руку не отдернула, внимательно посмотрела на меня и снова улыбнулась. Мое сердце странно забилось, а по телу пробежала волна загадочного трепета.
      - Остынет! - противным голосом кричал Саня от костра.
      Мы вернулись к костру. Владимир сидел с Ларисой и что-то шептал ей на ухо. Лариса тихо смеялась. Мишка также возвратился с прогулки. С собой он принес листьев и корней лесной смородины. Чай из смородины великолепен, но Саня уже успел заварить обыкновенный Цейлонский, поэтому смородину мы оставили на потом.
      Мы расселись у костра, чай ароматно парил из большого Валеркиного котла. Запасливый Саня сходил к своему рюкзаку и принес пакет с ванильными сушками. Наступавший вечер на берегу был восхитителен.
      Пожарники вновь полетали над лесами, а теперь сделав свои дела, возвращались. Их летательный аппарат заходил со стороны Керженца, и опять устремлялся прямо на нас.
      - Это воздушное хулиганство, какое-то! - притворно возмущенно сказал Саня.
      Самолет приближался и нарастал. Проревев над нами на высоте не более 10 метров, он взмыл в воздух. Девчонки и Саня, закрыв головы руками, бросились от костра в разные стороны. Мы успели заметить за стеклами кабины двух хохочущих парней. Самолет развернулся, опять проплыл над нами и снова на поляну упал полиэтиленовый мешок с запиской.
      'Уважаемые туристы, мы вас предупреждали. Затушите немедленно костер! Привет вашим девочкам. Инспектор пожарной охраны', далее опять следовала неразборчивая подпись.
      Самолет кружился поблизости над рекой, наверное, готовясь к очередному штурму нашего бивака. Похоже, летуны и впрямь решили добиться от нас уступок. Мишка издали показал им кулак. Самолетик развернулся на боевую позицию и приготовился пикировать на нас. Девчонки в страхе замерли, но на этот раз остались у костра. По всем правилам боевого искусства и авиационного жанра самолет спикировал на костёр и снова взмыл в небо. Летчику нравилось фигурировать высшим пожарным пилотажем перед представительницами прекрасного пола. Опять мелькнули лица хохочущих летчиков.
      Это стало надоедать. Где гарантия, что в последний миг у самолетика что-нибудь не откажет? Летуны вновь залетели за реку и приготовились к пику.
      - Да затушим его к чертовой бабушке - закричал перепуганный Саня.
      - Только попробуй - грозно сказал ему Михаил.
      Устрашающе ревя двигателем, самолет приближался. До него уже 100 метров, 50, 30... В это мгновение, замычав от натуги, Мишка запустил навстречу ему пустую бутылку из-под шампанского. Бутылка попала в пропеллер и разлетелась в мелкие брызги, которые падали в кусты, блестя в затухающих лучах солнца, как бриллиантовая пыль. Самолетик тут же взмыл и полетел в сторону аэродрома. В привычный звон его пропеллера, вплелся какой то свистящий звук.
      - Ё-маё, - закричал Вовка, - да ты же подбил его?!
      - Может быть! - по-деловому ответил Михаил. Я вообще-то хотел его сбить - шутливо добавил он. - Жаль, что под рукой подходящей коряги не оказалось, а то бы он так и рухнул на поляне.
      - Нет, ты точно его подбил! Когда в винт попадает птица, то даже в этом случае пропеллер деформируется, а тут тяжеленная бутылка!?
      - А ты не защищай своих летунов. Это ведь не мы на них нападали, а они на нас. Я думаю, что эти дымящиеся угли не стоят того, чтобы подвергать риску и себя и всю нашу компанию?
      - Да я, в общем-то, их и не защищаю, а констатирую факт. Будь не я, если им теперь не придется менять пропеллер?!
      Но, самолет, кажется, благополучно долетел и сел на своем аэродроме, так как мы еще некоторое время слышали его завывания за лесом.
      Девчонки, нехотя, засобирались в Лыково, где в исступлении страдал очкарик.
      - Может быть, останетесь с нами? - спросил девушек Александр.- Какая вам разница с кем плыть до Волги? А мы вас в обиду не дадим.
      - Нет, нет - ответила Наташа - спасибо, ребята, но нас девочки ждут, и будут волноваться.
      - А мы гонца пошлем к вашим подругам и предупредим - не успокаивался Саня.
      - Нет, ребята, с вами хорошо, но нам надо ехать в лагерь - сказала Наташа.
      - Впрочем - продолжила она - Мы с Ларисой будем там только полтора дня. Послезавтра мы вернемся сюда в Монастырь, поскольку именно здесь намерена базироваться университетская этнографическая экспедиция, в состав которой мы включены.
      - Вот оно что? А во сколько прибудет отряд?
      - Обещали в 18 00. Так что, возможно, мы с вами еще увидимся.
      - Конечно, - поддержал разговор Владимир. - Не исключаю, что и мы будем здесь и будем вам рады.
      Наташа посмотрела на меня, и наш взгляд снова встретился. Мне, почему-то пришло в голову, что я всю жизнь искал именно ее. Наташа первая отвела взгляд, а я был совершенно убежден, что до сегодняшнего дня более красивой девушки я не встречал?
      Девушки сели на байдарку. Мне и впрямь захотелось, чтобы они остались. И я уж, хотел также присоединится с уговором Александра и попросить девушек остаться. Но, мысль о загадочной двери в реке удержала от легкомысленного поступка. Лишние свидетели были не нужны. Я спустился к байдарке и полюбопытствовал у Наташи, - можно ли узнать ее телефон? Наташа назвала цифры, которые я запомнил. Байдарка с нашими прекрасными знакомками скрылась за поворотом, а мы сели к костру.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

      ЗЕМЛЕКОПЫ
      Валерка появился, когда уже совсем стемнело. Воздух заметно потяжелел, насытился влагой, но было приятно тепло. По обеим сторонам реки звонко кричали соловьи.
      Валерий вытащил байдарку на пляж, и выбросил из лодки тяжелый полотняный мешок, в котором оказались ножовка по металлу, тяжелый граненый ломик, два заступа и кирка.
      Решили не терять время и начать пилить решетку сейчас же. Наш костер потихоньку тлел, рядом лежали остатки вечернего пиршества. Спящему Игорю мы оставили на ужин тушенки, но выпивки и впрямь решили его лишить.
      - Хватит ему - сказал Мишка - третий день не просыхает. О том, что и он сам не больно-то просыхает третий день, Мишка умолчал.
      Первым залез в воду Саня. Он брызгами размыл, накиданный на кладку ил и глину, нащупал решетку и потихоньку принялся пилить. Решетка находилась глубоко под водой и, на поверхности торчал только Санькин нос. Когда на него направляли луч фонаря, то незнающий человек, мог бы подумать, что это поплавок, который дергается туда-сюда из-за того, что на крючке давно сидит большая рыбина. Мы столпились вверху над обрывом и изредка давали советы. Саньку сменил, Мишка, потом за ножовку взялся Володя. Нам предстояло отпилить, как минимум, четыре железных прута толщиной с палец. Но и это почти не решало проблемы, в маленький квадратик протиснуться мог только мухоподобный Игорь. Через час работы, когда пропиливался уже третий прут, - все было кончено. В том смысле, что неуклюжий Вовка неловко повернулся и ножовка, зажатая в пропиле, треснула пополам. Запасной не было.
      - Тюфяк - зашипел на брата Санька.
      - Сам ты тюфяк - огрызнулся Вовка - лезь и пили сам, раз такой умный.
      - Чем теперь пилить?
      - Дай лом, - сказал я Валерке.
      Я нырнул под берег, нащупал с противоположной стороны замок, просунул ломик в его ушко и попытался вырвать. Замок не поддавался. На помощь пришли Вовка и Валерка. Все вместе мы, набрав в легкие воздуха, на пол минуты ныряли в воду и, раскачивая ломик, пытались разорвать соединение. Ломик был маленьким, не хватало рычага. Выручила Мишкина сообразительность. Он принес весло от байдарки, обратный конец которого мы надели на ломик и все вместе под водой стали давить на него. Весло прогнулось, но проклятый замок остался не вредим.
      После тщетных усилий был объявлен перекур.
      Посидели у костра.
      - Чего будем делать, - сказал Валерка, - может опять в Хахалы слетать, да привезти настоящий лом, или трубу какую?
      Эту мысль отвергли. Поездка в Хахалы займет не менее трех-четырех часов, да и неизвестно, поможет ли лом? Если начать копать землю прямо над кладкой и проникнуть в подземелье через потолок, то эту пещеру неминуемо заметят все проплывающие мимо туристы и разнесут новость по всему Керженцу. Этого не хотелось.
      Но, если начать копать сверху, с берега, то яма будет глубиной около четырех-пяти метров. Именно на столько спадал берег к воде, где из-под воды обнаруживался верх кирпичной кладки. Поразмыслив, решили, все-таки, копать с берега, над обрывом.
      Я прикинул, что впятером (спящий Игорь не в счет) сменяя друг друга, за пару-тройку часов мы можем управиться. Чтобы не ошибиться, яму рыть начали буквально в полутора метрах от обрыва, опасаясь, что подземелье под берегом может резко уйти в сторону и тогда, землю придется копать до Америки. Мешали дубовые корни, которые под слоем земли сплелись в немыслимую паутину. Но в две лопаты дело шло быстро. Мишка принес из рюкзака топорик и обрубал наиболее толстые корни.
      Была короткая, июньская ночь, пели соловьи, изредка плескалась рыба, а мы, торопясь, копали штольню. После корней пошел влажный песок, рыть стало значительно легче. Но вдвоем в яме уже не умещались и копали по одному, часто меняя друг друга. Чтобы предстоящим днем наши земляные работы не бросались в глаза возможным туристам, проплывающим по Керженцу, землю сбрасывали прямо в реку, а заодно завалили и кладку, видимую с воды. Через полтора часа глубина ямы стала такая, что землю уже невозможно было выбрасывать наверх.
      Валерка привязал к мешку, в котором привез инструмент, веревку и добытый грунт теперь засыпали в него. Мешок веревкой вытягивали наверх и вытрясали с обрыва. В яму мы уже спускались по длинной сучковатой жердине, откуда-то принесенной Михаилом. Часам к четырем утра, когда уже совсем рассвело, заступ стукнул о камень. Докопались до потолка подземелья. Яма получилась порядочная: примерно, метр на метр шириной и глубиной около четырех метров. Дно ямы очистили, выступила овальная кладка.
      - Блин, добротно строили, ничего ну скажешь, - заключил Мишка, попробовав бить ее киркой. - Обратите внимание на разницу в уровне: выход подземелья на глубине семи метров, а здесь кладку обнаружили значительно выше. Следовательно, подземный ход идет вверх?
      - Не каркай - сказал я ему - может это другой ход?
      Дно ямы мы значительно расширили, чтобы легче размахивать
      киркой. Чтобы за что-то зацепиться и не провалиться в низ, вместе с кирпичами, если кладка рухнет, в стенках ямы сделали углубления и вбили туда толстые колья. Для удобства из-за мелких габаритов, первым молотобойцем запустили Саню. Саня спустился по жердине вниз, поплевал на руки и стал бить кирпич оружием шахтеров. Снизу доносился только тупой звук ударов, да кряхтение искателя бриллиантов. Прошло минут десять.
      - Ну, как там? - задал вопрос в яму Михаил
      Через минуту на поверхности появилась растрепанная Санина голова.
      - Уф, блин, ты прав - сказал он Мишке - строили надежно. Почитай монолит. Бил-бил, а выбил вот такую ямку, - Санька сложил два кулака вместе и показал нам.
      За ним спустился Валерка, затем я, затем Мишка, потом опять Саня. Вовка сослался на свой великий рост, взялся поправить палатку, которая завалилась и придавила, продолжающего спать Игоря. Мы не противились. Пожалуй, и впрямь Вовке там не размахнуться.
      Прошел уже целый час, как мы начали свои долбежные работы. Всходило желтое солнце.
      - Пора бы уж, летчикам и за дело приниматься - обеспокоено сказал Мишка. Вчерашний случай с бутылкой, не смотря на свою комичность, запал ему в голову.
      - Не беспокойся. Примутся, - сказал Владимир. - Поменяют пропеллер и примутся. Они здесь в командировке и наверняка у них есть запасной винт.
      - Ты думаешь, что я им пропеллер действительно помял?
      - Не сомневаюсь
      - Интересно, а где у них здесь аэродром?
      - На поляне у заимки лесника, - ответил Валерий - Самолет каждый год сюда прилетает.
      - Ох, не верю я всей этой авиации - произнес Михаил. - Как не послушаешь 'Новости', так каждый день у нас то самолет, то вертолет где-нибудь в землю воткнется.
      - А ты не слушай 'Новости'. Если самолеты и вертолеты, как ты говоришь, в землю втыкаются, то на 80 процентов это из-за человеческого фактора.
      - Что же, летчики, по-твоему, пьяными за штурвал садятся или летать не умеют?
      - И летать умеют, и за штурвалом трезвые. Пофигизм, Мишенька, обыкновенный пофигизм. Пока я учился, у нас дважды курсанты разбивались. И знаешь почему?
      - Ну?
      - В одном случае механик плохо закрепил маслопроводный шланг, и он в воздухе выскочил под давлением. А в другом - сам курсант решил выпендриться перед девушкой и прошелся на форсаже над условленным с ней местом. А вытянуть и поднять машину уже не смог. Два случая и оба раза виноваты люди. Техника тут не причем.
      - Хорошо - сказал Мишка. Убедил. Теперь я в технику поверил, но не верю летчикам. Особенно вчерашним. Разве можно так самим рисковать, да еще и людей пугать?
      - А им как-то до твоей веры тьфу! - сказал Вовка. Мы засмеялись.
      - Ладно, ладно, ребята! Работаем - оборвал наш смех Михаил.
      Мне представлялось, что для такого фундаментального сооружения, как подземный ход достаточно было и одного слоя кирпичей. Но первый слой мы уже раздолбили и теперь добивали второй. Предусмотрительный Валерка, вынимая из подземелья очередной мешок, осколки кирпичей не сбрасывал в обрыв, а для конспирации уносил их к кустам орешника, и там и сваливал в осоку.
      Наконец, Мишка, чья очередь была долбить кладку, пробил ее. Сначала провалились три кирпича, а затем, после нескольких ударов, и большая часть свода, который был под ногами, глухо ухнулась вниз. Мишка чудом уцелел, уцепившись за вбитые в стены колья, и за несколько секунд, панически выбрался наверх по поданной ему палке.
      - Ну, блин, чудеса - сказал он, ступив на траву. Чуть-чуть было....
      - Ладно, успокойся - сказал я ему - Чуть не считается. Живой ведь.
      Подождав, пока немного осядет пыль, я спустился на потолочный выступ и, нагнувшись над проемом, посветил вниз. Влево и вправо от рухнувшей кладки уходил подземный ход. Его высота составляла около двух метром, стены также были кирпичные. Я выбрался наверх, и мы стали готовиться к спуску в подземелье.
      Из-за поворота появились первые на сегодняшний день путешественники - три байдарки. На первой 'рулил' молодой человек с накаченным торсом и мужчина средних лет, на второй байдарке впереди сидела вельможная дама, очень похожая на Валерию Новодворскую. Сзади в нее сидела девушка с веслами и с равнодушным лицом. Из-за очень значительной разности в физическом весе седоков, вторая байдарка напоминала 'Титаник', который уже тонул и увлекал за собой в бездну хвостовую часть судна. Хвост в последний миг возвысилась над гладью воды, и по логике должен был пойти под воду. Равнодушной девушке, чтобы достать веслом до воды приходилось нагибаться телом, - то вправо, то влево. Из-за этого байдарка выписывала 'кренделя'.
      Третья байдарка плыла ровно. Ею управляли две очаровательные барышни, одна из них была, почему-то без, бюстгальтера.
      - Эй! Не помочь ли? - заорал им Санька - могу подсказать ближайший путь до Каспия!
      Мужчины на первой байдарке не отреагировали, Барышни на третьей байдарке заулыбались, а Новодворская сделала еще, более зверское лицо, чем ей было отпущено природой, и по-мужски пробасила:
      - Без сопливых разберемся, лоцман хренов!
      Санька обиделся и хотел, уже было, выразить свой справедливый протест, но не нашелся и некоторое время оставался с открытым ртом, что только подчеркивало глупость его положения. Вид Новодворской сам за себя говорил, если само провозглашенный лоцман не заткнется, и не оставит свою глупую инициативу при себе, то будет еще одна мелкомасштабная социалистическая революция.
      Наверное, в Санькиной голове мелькнула мысль: - сколько уж наших поубивали?! Пущай плывет в свой Иерусалим.
      Байдарки со странными седоками скрылись за поворотом. Из реки выскочила, словно угорелая, и шлепнулась боком обратно в воду большая рыбина. Из-за леса, ревя и сотрясая землю, наконец, взлетел пожарный самолет. Его пропеллер звенел, как пчела.
      - Починились, значит?!
      Из поправленной Вовкой палатки, как Явление Христа Народу, объявился Игорь. Рев самолета над головой он воспринял справедливой Божий гнев за неправедный образ жизни.
      Словно в замедленном фильме, он уныло и тупо прошел мимо, на секунду остановился у ямы, чего то соображая, тряхнул лохматой головой, осторожно спустился к воде и снова упал в лопухи. Затем он на четвереньках забрался на крутой берег, молча сел и стал страдальчески глядеть на хозяина стеклянной банки, как собака на недоступную колбасу.
      - Нет, нет и, нет - замахал руками Мишка - даже и не проси. Не время.
      Игорь в страдании поднялся, отошел к берегу и стал смотреть на реку. Его неподвижный, горестный силуэт походил на жреца Мельпомены.
      - Да ладно, Миш, налей ему 50 граммов, помрет, ведь, неровен час, - сказал я Мишке. - А ты, Игорь, имей в виду, на этом все!
      Мишка, поругиваясь, сходил к банке, которая лежала в куче рюкзаков, плеснул в кружку сто граммов, отломил корку хлеба и вернулся. Игорь, держал кружку двумя подрагивающими руками и смотрел в нее брезгливо, как на таракана. Закрыв глаза, выпил. Затем стал нюхать корку, так втягивая воздух, что даже вороны, мирно сидящие на соснах перепугались и подозрительно закружили над поляной.
      Игорь, поставив на траву, опустошенною в глоток кружку, вытянул с бревна ноги. Через минуту его просветлевшее лицо стало олицетворять поэзию, - он чем-то задумался. О чем могут думать поэты? О Пегасе, который спускается с небес редко, а если и заглядывает к поэту, то его еще надо было обуздать. О смысле жизни, который ищут философы и поэты уже много веков подряд и не могут найти. О своей бытовой неустроенности, о вечном безденежье, о своих детях-сиротах, которые, вроде бы, где-то есть, но, может, их и нет? О вечном храме - природе, о великой силе любви..
      О многом могут думать поэты. Но еще минуту назад наш поэт думал только об одном - как урвать рюмку. Урвал, и метаморфоза налицо. Кажется, что все великие и прекрасные открытия и дела совершают немного поддатые люди. И только абсолютные трезвенники занимаются интриганством, наветами, травлей, объявляют и ведут войны.
      В ЗАБОЕ
      Солнце нещадно палило, заливая ярким светом зеленую поляну, голубую реку и мягкий, белосснежный пляж. Хотелось, как Игорь, вытянуть ноги, подставить лицо солнцу и думать о хорошем. Но, я думал про земное, даже ниже, - думал про подземный ход. Место пробито, можно спускаться.
      - А вы, ребята, - сказал я, рассчитывая, больше на Валерия, чем на остальных - палатку разберите и поставьте на месте раскопок. Надо замаскировать наши корыстные замыслы.
      Валерий сбегал к байдаркам притащил рюкзак и тяжело бросил под ноги.
      - Там - сказал он - все, что необходимо для первого месяца жизни в условиях пещерного плена.
      - Не каркай! - сказал ему Саня.
      Я взял тяжелый Валеркин рюкзак и вытряхнул содержимое на траву.
      Первым делом оттуда вывалилась бутылка водки, какой-то стеклянный штоф с розоватой жидкостью, потом посыпался остальное туристское барахло.
      - Э-э-э, полегче, полегче - затараторил Валерка.
      Нагнувшись, он бережно поднял водку и загадочную жидкость во флаконе.
      - Что это, живая вода? - спросил Мишка, показывая на штоф.
      - Живая не живая, но от комаров сгодится - бормотал Валерка, укладывая стеклопосуду в карманы рюкзака.
      - Сначала я хотел взять с собой Валеркин рюкзак из-за его маленьких габаритов. Но, передумал и решил воспользоваться своим.
      - Правильно! - поняв мои намерения, одобрил Саня. - Главное, сокровищ твой рюкзак уберется в три раза больше - съёрничал он.
      Мишка сурово посмотрел на Саню. Ирония ему не понравилась.
      Саня дурковато сжал плечи: - А чего? Иначе, на фиг, мы туда полезем...?
      Кроме упомянутых жидкостей, закопченного котелка, спичек, свечей, лески, крючков и прочей ерунды среди Валеркиных вещей было пять пачек болгарских сигарет 'Опал', связанная в жгут капроновая веревка толщиной в палец и три банки общедоступной кильки в томатном соусе. Кроме того, в Валеркином рюкзаке имелась маленькая, почти детская саперная лопатка, синие пляжные шлепанцы, несколько парафиновых свечей, туристский топорик и малокалиберный десяти зарядный, спортивный пистолет Марголина.
      - Ого, откуда такой? - спросил Михаил, прикидывая вороненую вещицу на вес
      - Не твое собачье дело - ответил Валерка. Он отнял у Мишки пистолет и снова уложил его в рюкзак.
      - Дай пальнуть! Никогда из пистолета не стрелял, - заволновался Мишка.
      - Ладно, мужики, кончаем болтовню. Кто со мной - сказал я?
      Не дожидаясь ответа, я сложил часть Валеркиных вещей в свою рюкзак, с красной окантовкой предварительно вынув оттуда, то, что не потребуется в подземелье. Положил пару коробков спичек, парафиновые свечи, ножовку которыми отпиливают небольшие сучья, топорик и веревку. Подумав, бросил туда банку килек и бутылку минеральной воды, а сбоку на специальных креплениях прицепил саперную лопатку. Мишка принес из своего комплекта для подводного плавания - тяжелый подводный фонарь. Валеркин фонарь мы также взяли с собой, а в рюкзаке я оставил и свой старый, доставшийся мне еще от отца, фонарик - жучок. Он был удобен тем, что не требовал батареек и работал от динамки. Механизм напоминал эспандер, который надо постоянно сжимать пальцами. Свет был не очень яркий, но, если эспандер раскрутить сильно, то он мог светить не хуже мощных 'китайских' фонариков.
      На всякий случай, я захватил также и свой нож. Кстати, это был тот самый нож, которым восемь лет назад покойный душман дважды саданул меня по плечу. После боя Валерка Торопцев подобрал его возле убитого мною духа, а затем отдал мне на память. Малокалиберный пистолет я тоже оставил в своем рюкзаке.
      - Правильно - пошутил по этому поводу Михаил - вдруг там привидения?!
      - Привидения, не привидения - подумалось мне, - но вышибать внутренние замки дверей пулей - милое дело. Если, конечно, там есть какие-нибудь двери? Правда, пуля мелковата, но и дверям, может, триста лет - гнилушки.
      Я огляделся: солнце уже встало над лесом, Керженец был спокоен и тих, на противоположном берегу плотной стеной стояли медные сосны, отражаясь в гладкой воде. У самой реки теснились густые кусты, в которых с ветки на ветку прыгала и трещала, как автомат Шмайсер, сорока.
      Настала пора реализации нашего всепоглощающего замысла. Я закинул рюкзак за плечо и подошел к яме и сбросил вниз граненый ломик, а фонарь заткнул за поясной ремень, где уже висел в специальном чехле нож. Взялся за жердину и осторожно спустился вниз. Постоял на узком выступе крыши подземного хода, опустил жердину в пролом, спустился в подземелье и очутился в узком проходе.
      Пахнуло затхлостью. Фонарик высвечивал неровные стены, выложенные темным от времени кирпичом. В сторону реки подземелье уходило наклонно. Потолок в поперечном сечении, для большей прочности был эллиптического очертания. Что интересно, кирпичи в потолке чередовались с обыкновенной речной галькой, что дало повод предположить, что глиняные кирпичи в монастыре делали с неохотой. Вероятно, глину приходилось возить из-за тридевять земель?
      Я сделал несколько шагов и обнаружил, что перед самой рекой ход заканчивался каким-то колодцем, куда вели кирпичные ступени и скрывались в воде. Уходя в противоположную сторону тоннель, несколько сжимался и таял во мраке.
      В проеме потемнело, кто-то, кряхтя, спускался ко мне. Это был Саня.
      Сверху упал обломок кирпича, угодив Сане по плечу.
      - Ну, ты, боров, зашипел Саня наверх, башку мне хочешь пробить?
      - Ладно, ладно, нечаянно же! - раздался Мишкин голос с края свода
      Мишка взялся за жердину и также спрыгнул к нам.
      Втроем стало тесно. Вверху кто-то спускался еще.
      - Хватит, хватит - закричал я в проем.
      - В смысле брильянтов на всех не хватит - шутливо подхватил Саня - а кому не хватит, то и схватит...
      - По мордасам, - заключил серьезный Мишка, включая свой фонарь.
      Настроение у всех было отличное. Это хорошо. Неожиданности подземелья никого не пугали.
      Валерка остался сидеть на корточках на проеме. А мы втроем после того, как Саня повторил известную аксиому, что судьба благоволит к смелым и одержимым, двинулись по подземному ходу.
      - Иван - крикнул мне Валерка, - привяжи веревку на всякий случай и тяни ее за собой, мало ли чего?
      - Здесь не катакомбы. Не заблудимся - сказал я и вспомнил, что забыл выложить из кармана рюкзака небольшой медный бинокль революционной поры. Впрочем, он много места не занимал и не влиял на вес рюкзака.
      - Пошли, пошли - подтолкнул меня Михаил - некогда уже. Продвигались гуськом по одному: впереди шел я, высвечивая фонарем дорогу, затем Саня. Мишка замыкал наш маленький отряд мужественных диггеров. Скоро проход резко завернул влево.
      В галере было сухо, кое-где в сводах некоторые кирпичи вывалились, в отверстия горками насыпался песок и земля.
      Метров через тридцать от того места, где мы спустились в галерею, прямо по середине прохода стоял полусгнивший столб, поддерживающий свод от обвала. Столб был настолько гнилой, что когда я его ткнул ножом, лезвие без особого труда вонзилось в дерево на треть.
      - Да бабахни ты его ногой, - сказал безрассудный Саня.
      - Попробуй, бабахни - иронично ответил ему Михаил - коли, хочешь пару тонн на голову получить.
      Я посветил вверх и определил, что темно - коричневые, кое-где поросшие седым мхом кирпичи свода держались на честном слове. Столб подпирал продольную кирпичную кладку. Между кирпичами овального потолка, в отличие от продольной кладки, не было видно, какого то связующего, а если было, то давно уже вывалилось т.к. под ногами и тут и там белели мелкие куски извести. Прижимаясь, спиной к стене, мы осторожно обогнули ненадежную подпорку.
      Далее идти стало труднее, - галерея то сужалась, то расширялась, с потолков и из стен, как застывшие змеи торчали какие-то корни, прорвавшиеся в галерею между кирпичами в стене и в потолке. Некоторые, особенно толстые корни, порвали кладку и на полу тут и там, вперемежку с высыпавшимся песком, валялись упавшие кирпичи. Показалось странным, откуда эти корни? Между нами и поверхностью, как минимум четыре метра земли.
      - Не переживайте, мужики, - сказал всезнающий Саня - у дубов корни растут и на 10 и на 20 метров в глубь. А у верблюжьей колючки, между прочим, корни достигают 50 метров в длину.
      - А у баобабов? - с иронией спросил Мишка - уж если, и говорить о чем-то самом длинном в этом мире, так это о твоем языке...
      В некоторых местах корни переплетались между собой и образовали плотную замысловатую сеть. Поэтому мы, периодически меняясь, прорубали себе путь ножами и двигались вперед, как известные киношные путешественники в джунглях.
      Проделав очередное 'окно' в паутине корней, мы обнаружили, что ход теперь заворачивает вправо. Остановились передохнуть? От места спуска в галерею мы углубились уже метров на 50-60. Я осветил стену на том месте, где у галереи был поворот и неожиданно, заметил какое-то различие в кладке кирпича. Стена была густо увита корнями разной толщины, но это не помешало разглядеть, что везде кладка коричневая, а здесь чуть светлее (!) Кирпичи были уложены неровно, между ними было меньше извести, чем на других участках кладки. Было очевидно, что здесь что-то замуровывали, торопясь, не заботясь о надежности кладки?
      Мишка тоже включил свой фонарик и под более ярким светом, этот контраст в цвете кирпичей стал заметен отчетливее.
      - Да! - уверенно сказал Мишка - будь не я, если тут не замурован какой то отдельный ход?
      Я взял у Сани граненый ломик и, отодвинув сползающие по стене корни деревьев, тупым концом обстукал стену. Там где кладка меняла цвет, звук ударов ломика был более глухим.
      - Действительно, там похоже, пустота.
      - Ломаем, чего там рассуждать - засуетился Саня.
      - Подожди - ответил я, - сломать стену всегда успеем. Сначала надо обследовать все, что поддается обследованию без архитектурных подвижек.
      По знакомой галере двинулись дальше. Через пятнадцать метров, обнаружили, обвальное место: правая и левая стены прохода треснули и из-за огромного бокового давления наваливались верхушками друг на друга, оставляя лишь узкую треугольную щель, в которую можно было протиснутся, согнувшись в три погибели и боком. На полу образовалась гора песку и кирпичей. Стало страшновато. Казалось, что сейчас стены вот-вот сойдутся и намертво зажмут тебя в земном чреве.
      Мишка первым протиснулся через препятствие и посветил в темь.
      - Нормально, - сказал он, - далее путь свободен.
      Соблюдая осторожность и царапая о выступающие камни плечи, мы миновали это препятствие, прошли еще метров двадцать и оказались на каком то подземном перекрестке. Он стал конечным пунктом нашего путешествия по найденной галерее. Все три хода, ответвляющиеся от него были обрушены и завалены землей и камнями.
      Под ярким светом трех фонарей, разрушенный перекресток производил впечатление неправдоподобной сценической декорации по произведениям Шекспира. И мы бы не удивились, если среди потемневших каменных стен и угрюмых коричневых сводов всплыла тень отца Гамлета, а трубный загробный голос произнес 'Какого черта вы пришли сюда и нарушили покой мертвых, дети мои?'
 
      - О, блин! - воскликнул Саня, светя на кирпичную стену и внимательно разглядывая ее. - Да здесь наскальные рисунки!
      - Возможно, мы на месте стоянки человека эпохи неолита? - осторожно предположил Мишка, подходя к моему брату. - Я уже чувствую дыхание земли и топот мамонтов.
      Старая кирпичная стена была испещрена всевозможными надписями. Чаще встречались незамысловатая, но важная информация, нацарапанная острыми предметами: типа 'Здесь был Петя', 'Вася', 'Федька - дурак'.
      Ближе к обвалу высокими и глубокими буквами, высеченными скорее всего лопатой, был обозначен венец всей информативной политики в мире. Он представлял собой сильно бранное слово, которое с незапамятных времен по употребляемости лидирует на Руси абсолютно во всех областях деятельности человека и состоит всего из трех букв.
      Далее хода нигде не было. Земля и камни завалили все проходы до потолка. Скорее всего, галерея, по которой мы шли, была более поздней постройки, чем встретившаяся и идущая перпендикулярно. Наша галерея была выложена кирпичом. А стены и сводчатый потолок перпендикулярного хода построены из булыжных камней. Кое-где землю на стенах подпирали черные от времени бревна, а на трех углах перекрестка в потолок упирались толстые деревянные столбы. Мишка ткнул один столб ножом - крепкое! Наверное, это дуб. В подземелье было сухо, и царь деревьев дуб прекрасно сохранился.
      Правый угол подземного перекрестка был наполовину обрушен. Из нагромождения камней, гнилых досок и осколков кирпича зияющей пастью открывался черный проем. Михаил осторожно полез к нему.
      - Здесь колодец! - заключил он со стены, посветив вниз.
      - Я, старясь не задеть свисающие камни и колья и не вызвать новый обвал, забрался наверх к Мишке и опустил голову в проем.
      Колодец был метра четыре в диаметре и напоминал перевернутую воронку, его глубина составляла около пяти метров. Стены были выложены из булыжников, по которым вниз уходила узкая, своеобразная лестница. Выяснилось также, что в этот колодец мы проникли сбоку, так как кладка его ствола уходила и вверх. Я посветил вверх, и увидел, что потолок колодца, выложен бревнами, а сбоку под потолком чернел еще один проем, вероятно, служивший входом в колодец. Ступенями лестницы служили, выступающие почти на метр из стен толстые бревна, распиленные пополам вдоль. У этой лестницы не было видно даже признаков перил. Наверное, древние обитатели монастыря спускались по ней, прижимаясь плечом к стене.
      Было хорошо видно основание колодца, которое на дне значительно расширялось. Пол был усыпан битым кирпичом и осколками камней. Мы решили не испытывать крепость древней лестницы и сбросили вниз капроновую веревку, на которой предварительно навязали узлов. Веревку примотали к одному из угловых столбов. Михаил первым спустился вниз. На дне колодца оказалась достаточно широкая площадка. У одной ее стены лежали какие-то конические бревна. Михаил по привычке ткнул одно из них ножом, - нож уперся в твердое.
      - Ого! - крикнул нам снизу Михаил - знаете, что я обнаружил?
      - Ну, говори? - нетерпеливо прокричал вниз Саня.
      - Это, ребята, самые настоящие доисторические пушки! Пять штук.
      Я тоже спустился к Мишке в яму.
      Это были ушастые, толстые стволы, сложенные в стопку с налетом толстого слоя пыли. Сразу за ними у стены пирамидальной горкой были сложены серые от пыли, круглые ядра. Я дотянулся и поднял одно из них. Тяжелое. Не мене двух килограммов, а диаметр не менее десяти сантиметров.
      - Интересно - произнес Михаил - раз основная задача монастыря дать приют и успокоение людям, которые решили всего себя отдать вере в Бога, то зачем пушки?
      - За тем, что бы постояльцы чувствовали себя уютно, спокойно и защищено - сообщил сверху Саня - Между прочим, в этих местах Стенька Разин со своими разбойничками, когда-то баловал.... А пушечки то ничего. Можно или в музей продать, или еще кому.
 
      - Ну, ты и спекулянт - произнес Михаил - разглядывая найденный арсенал - посадят тебя когда-нибудь за растрату народной собственности?
      - Здравствуйте! - сказал Саня, спускаясь по веревке вниз. Вы глубоко ошибаетесь. Не такой уж я материалист и хапуга, как вам показалось сгоряча. И не больший циник, чем вы сами, господа. Во-первых, какая же это народная собственность? Может быть, это и есть те самые сдерживающие средства, которым манипулировал доисторический царский режим, не давая нашим предкам выбрать дорогу к светлому будущему еще три века назад. Поэтому мы, - как потомки угнетенного народа, имеем полное право реквизировать царскую и, тем более, монастырскую собственность. А во-вторых, я так долго не могу позволить себе новые джинсы, что грех не воспользоваться случаем и не подзаработать на том, что теперь по праву принадлежит нам.
      Но Мишка уже не слушал Санины разглагольствования. В стене колодца обнаружился овальный проем. В нем виднелась почерневшая от времени дверь. Я навел на нее луч фонаря. Дверь была сделана из толстых досок, которые крест-накрест были стянуты железными полосами. Мишка поковырял полосы ножом, они заблестели.
      - Медь - сказал он.
      На двери висел заржавевший старинный замок, который закрывал толстую железную накладку между самой дверью и мощным косяком.
      Мишка попробовал вытащить дужку замка. Заперто! Или заржавела?! Попытка открыть его монтировкой к успеху не привела.
      - Ну-с, выход один - в размышлении проронил Михаил - надо пилить.
      - Чем пилить? Ножовка сломана?
      - Сломана, - подтвердил Михаил. Но две то половинки полотна, я надеюсь, Вовка не выбросил в тот момент, когда сломал пилу? - спросил он Саню
      Наступила пауза.
      - Ладно, - сказал догадливый Саня. - Неужели вы думаете, будто я не понимаю, что в ваших ленивых мозгах крутится вопрос - кто пойдет наверх за ножовкой?
      Хорошо, ждите!
      С этими словами, он взялся за веревку, юрко вскарабкался наверх и исчез.
      Пока ждали возвращения Александра, вернулись к пушкам. Стволы были одинаковыми по длине и калибру. Михаил достал ядро, примерял его к жерлу.
      - Подходит! Он толкнул круглый металлический шар, и он скрылся в стволе.
      Интересно, - сказал он, на какое же расстояние такое могло улететь?
      - Зависит от заряда - сказал я - и положения ствола. Если ствол поднять под 40-50 градусов, ядро могло улететь и на километр и на три, - продолжал я блистать перед другом военными знаниями. - Только толку от этого? Все равно, что по комарам. Наибольший смысл в навесной стрельбе появился, когда изобрели фугасные снаряды. Ими можно было поражать противника, стреляя поверх леса, например, или через возвышенность -
      - А-а, ну, как же, как же, знаю, - усмехнулся Мишка, вспоминая старый анекдот про военную кафедру и ее преподавателя майора Сидорова.
      Сидоров убеждал студентов, что снаряд, покидая жерло ствола, летит по параболе и, взрываясь, поражает противника.
      'Подчеркните, товарищи студенты, - говорил он - что снаряд летит обязательно по параболе и, взрываясь, поражает противника'.
      Один из дотошных студентов тогда спросил Сидорова: 'Товарищ майор, вы говорите, что снаряд летит обязательно по параболе, а если пушку на бок положить, так она что, - и из-за угла стрелять будет?'
      'Может и будет - ответил, застигнутый врасплох майор, - но, вот как раз по Уставу на бок пушку класть не полагается'.
      Мы посмеялись. Мишка почистил ладонью выпуклость на боку одного из стволов, затем поднял осколок кирпича и потер. Между цапфами проявилось плохо сохранившееся литое изображение куницы или другого зверя, а под ним была какая то славянская надпись. Пока он тер, слой чугуна, на котором находились надпись, он стал отслаиваться от пушечного ствола и отпадать крупными скорлупами.
      В это время сверху посыпались мелкие камешки и песок. Вернулся Саня. Он проворно спустился в колодец и показал два половинчатых полотна ножовки. Каждый был сантиметров по пятнадцать. Пилить можно. Саня захватил с собой еще и какую то тряпку, которой обвернул концы обломков пилки, чтобы можно было держать рукой, не, боясь пораниться.
      - Молодец! - похвалил Саню Михаил, - соображаешь..
 
      - Да, у меня эффективное прикладное мышление - самодовольно ответил Саня, пытаясь рассмотреть надпись на боку пушки.
      - Слушайте, ребята, а вдруг эти орудия сам Чохов отливал? Вы знаете, - сколько такой экземплярчик теперь может стоить?! - возбужденно сказал он.
      - Ладно, я как первооткрыватель этого сокровища дарю пушки тебе - шутливо произнес Михаил. - Бери. Торгуй, накапливай капитал и снова делай деньги, эксплуататор, а мы приступаем к замку.
      Михаил оттянул рукой замок от двери и начал пилить толстую дужку. Металл был довольно мягкий, и уже через пять минут полотно углубилось в дужку на два-три миллиметра. Его сменил я и, допилив до середины, передал обломок ножовки Сане.
      Слесарных навыков у инженера А.Тучина (наши отцы были родными братьями) было мало. Это мы поняли уже через минуту, когда половинка полотна треснула пополам, и обломок упал под ноги.
      - Дубина! - заорал Мишка. И тебе и твоему братцу вообще инструмент сложнее кувалды, доверять нельзя! Впрочем, кувалду тоже доверять опасно. Уйди, смерд.
      Он отодвинул опешившего слесаря, взял вторую половинку принесенного Саней полотна, обмотал кончик тряпкой и осторожно продолжил работу. Минут через десять оставалось пропилить два-три миллиметра.
      Я просунул под дужку монтировку. Рванул, и сломанный замок повис на петле. Путь был свободен, что там за дверью?!
      Замка уже не было, но дверь не поддавалась. Сверху косяк был так плотно прижат к дверному полотну, что казалось, - будто они срослись. Я вставил плоский конец монтировки сбоку в щель и попытался открыть ее. Дверное полотно чуть сдвинулось. Еще не много усилий и дверь, стрельнув, распахнулась сама по себе. Верхний косяк треснул, сломался и вниз, чуть не на ноги, громыхнулось с десяток кирпичей из овальной кладки. Мишка, Саня и я в мгновение ока отпрыгнули назад к середине колодца. Поднялась пыль.
      Через минуту-другую, когда пыль рассеялась, мы увидели за дверью темную пустоту, сверху угрожающе нависли кирпичные глыбы. Казалось, что если мы сделаем одно движение - все рухнет и погребет нас молодых и неженатых на десятиметровой глубине.
      ЗМЕЯ ДЛЯ ДИГГЕРА
      - Ну, ладно, пошли - сказал я и осторожно двинулся к проему.
      Миновав, страшно нависшие над головой, рваные сцементированные глыбы, охваченный лихорадочным трепетом тайны, я ступил по ту сторону двери. Посветил вовнутрь и невольно отпрянул: из мглы на меня смотрели леденящие кровь черные глаза с нависшими бровями. Может быть, какая-то секунда понадобилась мне, чтобы осознать свой страх и устыдиться, а потом и рассмеяться своей слабости. Это оказалось изображение, какого то не очень ласкового святого, искусно выполненное на деревянном щите. Святой был в белых одеждах, подобной той, которую носят богатые афганские баи. Он стоял на облаке, а в руке держал пергамент. Несмотря на толстый слой пыли, покрывавшей икону, под яркими светом фонаря святой выглядел как живой.
      - Ребята, да ведь это иконостас! - шепотом восхитился, подошедший Саня. Рядом со святым, на деревянной подставке, закрытая полу истлевшей тряпкой стояла стопа из десятка икон. Рядом же, лежал разобранный на отдельные части позолоченный каркас иконостаса с красивой сквозной прорезной резьбой.
 
      Саня опустился на колени и, стряхивая ладонью с икон пыль, стал рассматривать иконы, поочередно доставая их из стопки.
      Я ознакомился с другими уголками загадочного хранилища: это была достаточно большая, глухая комната, сложенная из закаленного кирпича. Потолок был деревянным, его поддерживали несколько кирпичных столбов, не пропорционально стоявших посредине помещения. В одном углу потолок обвалился, и на полу высилась порядочная горка грунта, из которой торчали обломки досок. Иконы находились у одной из стен, у противоположной стены стоял массивный деревянный сундук, окованный железом. Рядом же, вдоль стены на досках лежала черная от времени культовая утварь: какая то посуда, кадила с цепочками, нагрудные кресты по пол кило весом. Там же находился небольшой деревянный ящик, наполненный слипшимися в один ком восковыми свечами. В этом хламе попадались и другие предметы: разбитые и целые старинные штофы, фрагменты тканей, красивые резные подсвечники. Прислоненными к углу, стояли хоругви на не тронутых временем коричневых древках.
      Александр взял монтировку и подошел к сундуку. Он был заперт, но, треща под монтировкой, его крышка подалась и открылась. Сундук был набит тяжелой раззолоченной одеждой, вероятно принадлежавшей высоким духовным лицам. Еще там были, какие то покрывала, ленты, инкрустированный золотой вышивкой головной убор в виде расширяющегося кверху цилиндра с тремя широкими лентами. Ниже мы обнаружили несколько икон, и в специальном ящике восхитительную коллекцию старинных дуэльных пистолетов пушкинских времен. Кроме того, мы нашли пачку дореволюционных журналов 'Нива', завернутых в полу истлевшую бумагу и несколько толстых почерневших книг с текстом на древне-церковном языке. Книги была скреплена специальными металлическими защелками.
      - Все! - Сказал Саня, - больше ничего нет - 'Житие преподобного Серафима Саровского чудотворца' - по слогам прочитал он, осторожно раскрыв тяжелую книженцию. Пересмотрев остальные, он хмыкнул - Да, здесь сплошь теологическая тематика.
      - А ты что, рассчитывал тут найти порнографические открытки? - засмеялся Михаил. - Боюсь, что и светскую 'Ниву' здесь читали тайно между молитвами, да и то избранные сестрицы?
      В самом углу сундука лежал резной деревянный ящичек, в котором мы обнаружили четыре тяжеленьких на вес, сверкающих маленьких кубка. Если кубки были не золотые, то, наверное, серебренные. Под светом фонаря, было трудно определить - из какого металла выполнены кубки?
      Михаил достал из ящика и покрутил в ладони один из пистолетов с замысловатым замком. Время не оставила своего губительного следа на его изящной полированной ручке и на вороненом, отливающем синевой стволе. - Вот это да!, - восхитился он - и взвел курок. - выходит, что монашки тоже были дуэлянтками?
      - Стой! - крикнул я - Может быть, он заряжен? Я отобрал у любителя оружия пистолет и осторожно спустил курок. Вообще-то меня тоже удивляла эта находка в кладовой святой обители. Пушки, пистолеты?... Но размышлять об этом было некогда.
      - Нда-а, ребята, - сказал я - все надо поднимать наверх. Может, этой музейной рухляди - цены нет?
      - Все надо сдать - иронично произнес Мишка
      - Куда? - задал вопрос Александр
      - В музей - невозмутимо ответил Михаил
      - Да вы что, охренели?! Это все надо продать. Вы знаете - сколько эти вещицы стОят у всяких антикваров?!
      - Сгинь, нечистый - проворчал Михаил, - воздастся тебе за прегрешения корыстолюбивыя. Никаких антикваров! Ишь, чего удумал? Вещи божественные. Это надо не антиквару, а сразу за границу продавать.
      Больше в комнате ничего не было. Михаил осторожно обстучал стены монтировкой. Везде - одинаково глухой звук терялся в камне. Было решено выбираться наверх и продолжить исследования, обнаруженной ранее кладки, замуровавшей какой то ход. Но, чтобы не возвращаться в это узилище еще раз, все найденное надо было взять с собой.
      Иконы, рамы, посуду и содержание сундука мы перенесли к пушкам. Затем Михаил поднялся по веревке наверх и по очереди вытянул монастырское богатство в галерею. Хорошо было бы вытащить хотя бы одну из пушек, но стволы были слишком тяжелы и до времени их оставили в покое.
      Мы с Саней поднялись наверх к Михаилу.
      Отдохнули. Михаил посветил на часы.
      - Ого - уже половина одиннадцатого! В подземелье мы пробыли более трех часов, и под ложечкой начинало посасывать. Да и честно говоря, футболки и легкие рубашки не спасали ребят от подвальной прохлады. Я был в своем защитном костюме, поэтому холода не чувствовал. Мы решили подняться на берег к ребятам - перекусить, одеться потеплее, и вернуться к изыскательским работам. Тем более что, заложенный кирпичом вход не давал покою нашим умам, воспламененным воображением несметных сокровищ.
      Двинулись в обратный путь. Каждый захватил по несколько икон. Святые книги, найденные в сундуке, я положил в рюкзак, туда же мы сложили и несколько крестов, кадило, пистолеты и другую металлическую утварь. Наши рюкзаки заметно потяжелели. Чтобы не смять ценный головной убор, который мы нашли в сундуке, Александр нес его в руках, а Михаил в руках нес изображение святого. Оно было таким большим, что я боялся, как бы его не пришлось оставить здесь в галерее.
      Обратный путь до обнаруженного в стене возможного хода мы преодолели за десять минут. Задержало обвальное место. Рюкзаки пришлось разгрузить и передавать иконы перебравшемуся сквозь треугольную щель Сане. Затем мы осторожно пролезли сквозь нее и снова загрузили церковные раритеты в рюкзаки. К счастью, 'святой' тоже убрался в треугольный лаз.
      Есть хотелось все более и более, но любопытство победило голод.
      - Ребята - сказал Саня - пообедать мы успеем, но давайте сначала разобьем стену. У меня такое чувство, что именно там разгадка всей этой истории.
      Мы уступили Сане. Честно говоря, и нам с Мишкой страстно хотелось узнать, что находится за таинственной кладкой. Мы отнесли поклажу к выходу из подземелья, покричали наверх. Сверху показалась Валеркина голова.
      Попросили его сбросить вниз веревку. По очереди, он поднял нашу поклажу наверх, и мы вернулись к кладке.
      Александр топориком стал обрубать корни на стене. Рубить было не удобно, корни пружинили. Промучившись так несколько минут и, все-таки, обрубив несколько корней, Саня передал мне топор, а сам взял нож. Левой рукой он оттягивал корень, а ножом подрезал его под самым потолком. Дело пошло веселее, осталось обрезать несколько корней, и можно будет начинать долбить стенку, приготовленной монтировкой. Саня в очередной раз просунул руку с ножом в расщелину между кирпичами, пытаясь, там отрезать злополучный корень, как раздался странный звук, напоминающий, тяжелый выдох человека носом.
      - Руку, руку!!! - закричал Михаил - убирай руку!
      Санька вскрикнул, дернул рукой, нож вывалился, а вслед за ним, из расщелины выпала извивающаяся метровая в серых кубиках змея. Мишка пнул ее ногой, она отлетела на полтора метра и, через секунду, извиваясь, скрылась в стене между кирпичами.
      - Вот стерва! - кричал Мишка. - Укусила?
      Санька стоял, полусогнувшись и зажав, свою правую руку между коленями и молчал.
      Я подошел к нему - Покажи!
      Укус гадюки пришелся Сане в большой палец. В сантиметре над ногтем виднелась капелька крови.
      - А может, и не укусила? Может, ты палец раскровенил, когда руку отдергивал? - с надеждой спросил Мишка.
      - Больно? - спросил я.
      - Жжет зараза - мучительно выдавил из себя Саня - палец жжет и отдает вот сюда - он показал на тыльную сторону ладони.
      В Афгане нас немного этому учили. Я повертел у себя во рту языком, вспоминая, нет ли на губах, деснах и внутренних сторонах щек каких-то ранок или трещин на коже? Кажется, нет. Я припал губами к ранке на Санькином пальце, пытаясь высосать оттуда яд. Сплюнул. Проделал это четыре раза или пять раз.
      - Может, прижечь? - спросил Мишка.
      - Не надо, это не помогает.
      В свете фонаря было заметно, что Санин палец успел припухнуть и порозоветь, хотя прошло всего две три минуты. Даже при тусклом свете было заметно, что Саня сильно побледнел.
      - Ты, главное, не раскисай - сказал я ему - сейчас возвращаемся наверх, в байдарку и в больницу. Укус гадюки, если он не в голову или в шею, не смертелен. Но неделю-другую проболеешь. Поэтому, нужна или сыворотка или чего-то там другое. Словом, нужен врач.
      Чувствовалось, что Санька внутренне дрожит. Налицо были явные признаки ощущений от постулатов современной психиатрии и информации: змея - это 'подарок' от Люцифера...
      - Плюнь, старик! - стукнул его по плечу Михаил. Гадюка! Разве же это змея?! Это безалкагольное пиво на фоне опохмелки - морально поддержал он Саню.
      Мы сложили инструменты к стене, и пошли к выходу.
      Я помог Сане выбраться сначала на крышу проема, затем он по нашей сучковатой жердине поднялся на берег, а за ним и мы с Мишкой.
      У ямы нас дожидался только Валерка. Вовка с Игорем разбирали нашу палатку.
      - Что случилось? - спросил Валерка - заметив на наших лицах озабоченность.
      - Валера, в Хахалах есть больница? - спросил я
      - Есть, конечно, а что случилось? - повторил он вопрос.
      - Саню гадюка укусила, поэтому, бери байдарку и дуй с ним в больницу.
      - Валера, сказал я ему - отведя в сторону - я точно не знаю всех последствий от укуса этой твари, но помню в детстве у нас жил на улице мужик, которого еще маленьким укусила змея. Знаю одно, что после этого укуса он болел всю жизнь. У него и ноги отнимались, и с сердцем были проблемы. Старушка-знахарка, которая жила на нашей улице, утверждала, что все проблемы у него именно из-за этого укуса.
      Поэтому, если в вашей деревенской больнице нужных лекарств нет, что вполне вероятно, то обязательно добейся, чтобы их привезли. Хоть из области.
      - Все понял - сказал Валерка и пошел готовить байдарку.
      Завидев нас, Вовка и Игорь оставили палатку и подошли. Узнав в чем дело, Вовка осмотрел руку брата: она стремительно опухала и принимала фиолетовый цвет.
      - Валера - крикнул Вовка - ты оставайся здесь, я сам отвезу Саню.
      Мне подумалось, что лучше, если Вовка останется здесь. Во-первых, Валерка местный и быстрее разберется со своими докторами. А во-вторых, Вовка будет незаменим, если неожиданно нагрянут горьковские искатели брильянтов.
      Вовкин рост, мужественный взгляд и взрывная решительность не раз охлаждали амбиции самых ярких драчунов и хулиганов, с которыми доводилось встречаться.
      Я высказал Володе по поводу Валеркиного преимущества в деле общения с деревенскими медиками и Вовка с этим доводом согласился.
      Наконец, байдарку спустили в воду. Бледный, как простыня Саня, придерживая левой рукой правую, уселся впереди. Валерка с веслами сзади. Мы их оттолкнули от берега и, через минуту их байдарка скрылась за поворотом.
      Перед отплытием, я наказал Валерке, что если Саню оставят в больнице, то сам он пусть бегом возвращается в Монастырь. Если не оставят, то лучше Саню отправить домой. Для этого Валерию необходимо проводить Александра до самого Горького и передать в руки его домашним. Уже после этого возвращаться сюда. Так и договорились.
      Мы немного посидели на бревне, покурили. Володя, подбросил в костер дров и разогрел банку тушенки. Пока он стряпал, мы рассказали ребятам о наших приключениях в подземной галерее, и о возможном гроте или отдельном подвале, вход в который замурован.
      - Я пойду с вами, - убежденно сказал Вовка, заинтригованный рассказом. В его романтической голове давно колобродили мысли о несметных пещерных сокровищах, которые он обязательно найдет, как только спуститься в подземелье.
      - Между прочим - сказал он - я вычитал в 'Науке и жизнь' статью, где сказано, что за всю историю золотодобычи на Земле получено всего 150 тысяч тонн золота. Из них почти треть покоится на морском дне вместе с утонувшими кораблями и спрятано в земле в виде кладов.
      - И половина из спрятанного, - здесь, под ногами - грустно пошутил Игорь.
      За время бодрствования поэт уже несколько пришел в себя. Но, разглядывая его внешность, будь я, каким-нибудь, кинорежиссером, то, не раздумывая, предложил бы Игорю роль Бена Ганна из 'Острова сокровищ'. Получился бы чудесный образ, оскорбленного и одичавшего пирата, прожившего среди обезьян и попугаев три года. Он выглядел более чем естественно без всякого грима. Хотя, сам Бен Ганн, в моем представлении, несмотря на одичалость, хоть как-то, ухаживал за своей бородой и волосищами на голове.
      Игорю было не до внешности. Его организм, изможденный абстинентным синдромом, снова протягивал руки в мольбе к его же величественному уму с низко поклонной просьбой в очередной раз опохмелиться. Ум был не против, но стеснялся Мишки. Поэтому, Игоревы мозги сейчас работали как вычислительный центр, - высчитывая наиболее эффективный путь к трех литровой банке в Мишкином рюкзаке. Рюкзак лежал на виду, и отлить заветную похмельную дозу тайно не было никакой возможности.
      - Ладно, потерплю, пока хозяин рюкзака снова не уйдет под землю - хитро решил про себя Игорь.
      Мы позавтракали горячей тушенкой с хлебом. Пора была спускаться в штольню. За этот час по реке проплыла всего одна байдарка с тремя парнями. Парни хотели пристать к берегу и, возможно, устроиться биваком где-то рядом на поляне, но, поразмыслив, поплыли дальше. С одной стороны это хорошо. Они могли помешать нашим изысканиям. Хотя, после того, как наши ребята переставили на штольню десятиместную военную палатку, - даже из близи было трудно догадаться, что здесь работают кладоискатели. Обычная палатка на самом берегу реки, кругом поляна, деревья, лес... И мне подумалось, что, если бы вокруг нас сейчас расположился целый лагерь байдарочников, это было бы нам только на руку. Может быть, это обстоятельство отбило бы 'завтрашним хлопцам' Палыча начинать параллельные изыскательские работы.
      - Ну, что, сказал Мишка - вперед!
      Мы по жердине в два этапа спустились вниз. По знакомой галерее добрались до того места, где Саньку цапнула змея. Остановились у замурованного входа. Топориком я отрубил еще несколько корней, чтобы освободить место для долбежных работ. Честно говоря, качающиеся перед носом закрученные концы корней, радости не вызывали. Пока рубил понял, что избавиться от фантазии и выбросить из головы эту серую гадину в кубиках можно только сильному человеку.
      Кто нас убедит, что в стене за корнями она была одна? При этой мысли по спине пробегала дрожь отвращения и страха перед тварями.
      Наконец, с корнями было покончено, Михаил взял ломик и начал долбить стену. Дело продвигалось медленно, минут через десять мы поменялись ролями. Ломик был слишком лёгок для разрушительных работ, да и в тесной галерее было не развернуться. Тем не менее, еще через 10 минут один кирпич был раскрошен основательно и после очередного удара, ломик провалился, и чуть не улетел за кладку. Я посветил в маленький пролом, - за стенкой была пустота.
      - Честно говоря, я даже немного волнуюсь - признался Мишка - а после всех этих змей вообще неврастеником станешь. Как ты думаешь, Иван, на хрен этим монашкам было замуровывать ход?
      - Сейчас добьем эту стену и узнаем - с сомнением ответил я.
 
      Дело пошло веселей. Кирпичи вываливались один за другим, что подтверждало мысль, о том, что ход замуровывали в спешке. Наконец, ниша образовалась такая, что мы легко могли проникнуть внутрь. Я надел на плечи свой рюкзак и первым протиснулся сквозь пролом в неизвестность. Фонарь высветил впереди достаточно широкий кирпичный коридор, по которому можно было идти не нагибаясь. Но потолок был уже не кирпичным, а заложен черными бревнами. Путь резко пошел вниз, Михаил следовал за мной. Через двадцать шагов мы уперлись в толстую деревянную дверь с внутренним замком. Я осторожно попробовал ее открыть, она не поддавалась. Навалился плечом - дверь шаталась вместе с дверной коробкой. Тогда я снял рюкзак, достал пистолет и выстрелил в замок. Мелкая свинцовая пулька оставила вмятину в коробке, но замок не повредила. Еще раз пальнул - результат тот же.
      Тогда мы попробовали открыть дверь монтировкой, - не хватало рычага.
      - Погоди, - сказал Михаил, сейчас попрошу ребят сбросить подходящую дубину.
      Он ушел. Я убрал пистолет в рюкзак и несколько раз двинул дверь плечом. Она стала поддаваться еще больше, но вместе с дверной коробкой. Я стал расшатывать хлипкое сооружение руками. Требовалось еще одно усилие, чтобы вся дверь провалилась внутрь прохода.
      - Подожди - услышал я через пять минут из основного хода голос приближающегося Михаила. - Уже несу. Сейчас мы ее подденем.....
      Но, мой проклятый азарт и безрассудство испортили все дело. Я отошел на три шага и с разбегу ударил в дверь ногой. Это была грубая ошибка. Дверь провалилась вовнутрь, я полетел за ней и стал рушиться потолок. Сверху, сломав бревна, посыпались валуны и осколки дерева. Кругом затрещало, загудело. Я прильнул к стене, что-то больно ударило в плече, в голову. Раздался тяжелый все сотрясающий удар, наверное, обрушился весь потолок галереи. Меня снова жутко стукнуло по голове и сознанье померкло.
      В ЗАПАДНЕ
      Не знаю, сколько я лежал без памяти? Когда пришел в себя, кругом была беспросветная тьма и стояла такая гнетущая тишина, что я слышал свое дыхание и биение сердца. Потряс головой, пощупал ее руками - на затылке, на разрубленной коже бугристо запеклась кровь. В висках ощущалась тяжесть и тупая боль в области глазниц. Фонаря в руках не было, обе ноги были под завалом.
 
      Я с трудом высвободил их из-под обломков и всякой земляной и деревянной дряни, Колени болели так, как будто их долго били резиновым молотком. Позвал Михаила. Из тьмы никто не ответил. Еще раз позвал - опять тишина. Мой голос глухо прятался в уголках завала. Я еще пять минут ошеломленно сидел в полной темноте. Посоветовался со своим внутренним голосом. Оба мы пришли к мнению, что ситуация такая, что хреновее не бывает. Я находился в устрашающей пустоте, состоящей из времени и ограниченного пространства. А страх напряженной тишины вызывал неудержимый вихрь самых мрачных фантазий.
      Пошарил кругом руками, пытаясь найти фонарь, но все было завалено камнями, землей и осколками бревен. Пополз искать Мишку, но сразу наткнулся на крутую, вздымающуюся вверх гору обвала. Я с трудом взобрался на него, но все мои попытки пролезть узкую расщелину между потолком и обвалом, не увенчались успехом. Она была слишком мала. Я опять стал кричать и звать Михаила, но из темноты никто не отзывался. Может, Мишка не под завалом? Может, успел отскочить, когда стал рушиться потолок? Ведь он, вообще, еще не успел войти в эту галерею, прежде чем я разбежался и ударил в проклятую дверь ногой? Я силился собраться с мыслями, но они, как стая летучих мышей, вслепую метались в голове и не находили выхода. Положение казалось просто чудовищным.
 
      Я на ощупь спустился с горки вниз, нащупал какое-то бревно, сел, постарался успокоиться и стал осмысливать реальность. С поверхностью меня сейчас разделял многометровый слой земли. Все время пока мы шли сюда, галерея шла под уклон. Следовательно, до поверхности сейчас, может быть и восемь и десять метров. При этой мысли меня пронзило ужасное чувство замкнутого пространства. Я встал и попытался сделать несколько шагов по проходу в противоположную от завала сторону. Но и здесь пол был усыпан рухнувшими со сводов и стен кирпичами и камнями. Под ногами также были бревна, осколки от двери, но, похоже, что сам проход уцелел. Шаря руками по стене, я вернулся к завалу и принялся на ощупь разбирать камни.
      Сначала, надо попробовать отыскать мой фонарь. Без него в подземелье определенно смерь. Без фонаря и без воды. В первую очередь надо откопать мой рюкзак, который я до обвала положил перед дверью на пол, там были и спички, и свечи, и запасной фонарик, и саперная лопатка и бутылка минеральной воды.. Сбивая руки и обдирая ногти, в полной темноте я стал по кускам доставать все, что было в нагромождении обвала, и скидывал это в противоположную сторону. Началась яростная, почти бессознательная проза борьбы за выживание.
      Я работал, может быть, час, а может и два. Часы на моей руке продолжали тикать, но я не мог узнать, - сколько времени. И вообще не знал, сколько времени прошло с тех пор, как я очутился в западне? Судя по тому, что желудок щемило от голода, а кровь на затылке запеклась до твердой корки, я предположил, что с момента обвала прошло никак не менее нескольких часов. Но, может быть и сутки и более? Сколько времени я пробыл без сознания?
      Изредка я останавливал работу и напряженно затихал в надежде услышать какой-нибудь звук. Тишина была настолько гробовой, что я по инерции вновь ощупывал себя, чтобы убедиться, что все это не сон, и я продолжаю существовать.
      Наконец, мои руки добрались до выбитой мною двери. Придавленная камнями вместе с полусгнившей дверной коробкой она лежала на полу. Предположил, что после удара ногой я несколько метров пролетел по инерции. Значит, до рюкзака мне осталось добираться еще метра 2-3. Передохнув, я с ужесточенной силой принялся за дело. Скоро, накиданная мною гора камней и грунта в противоположной от завала стороне также поднялась почти до потолка, и камни стали скатываться обратно вниз. Поэтому, мне пришлось через узкую щель между хламом и уцелевшим потолком перебраться на противоположную сторону рукотворной горы, где я часть камней, земли и обломков дерева перекидал еще дальше по проходу.
      В голове мелькнуло жуткая мысль, что если до рюкзака далеко, то таким образом я замурую сам себя. Я стал понимать, что под ужасным давлением беспросветного мрака и нарастающей клаустрофобии нервы мои начнут сдавать. Чтобы не потерять контроль над собой, понимая, как это опасно, я изо всех сил напрягал волю и старался хоть чем-то разбавить гнетущую тишину: разговаривал с собой, комментировал сложившееся положение, ругался и даже пел.
      Спасала одна единственная мысль - я столько времени провел в тесном лабиринте, но воздуху по-прежнему достаточно. Значит, этот лабиринт может иметь какое то соединение с поверхностью?! То и дело меня подмывало бросить всю эту глупую работу и отправиться по проходу на ощупь?! Но я тут же откидывал эту безрассудную мысль.
      Я несколько раз продолжал очищать сначала завал, затем то, что нагромождалось в проходе - откидывать дальше в галерею. Я забирал ладонями землю и бросал в проход. Вероятно, эта работа заняла не менее 5 или 6 часов. Я крепко устал и, когда в очередной раз забрался на верхушку обвала, мои веки сомкнулись, и я уснул.
 
      Морфей всегда относился ко мне неуважительно. В детских снах он подсылал каких-то огромных и грубых чудовищ, которые глодали меня маленького и беззащитного. Я просыпался, плакал и прижимался к маме. В отрочестве чудовища пропали, но их заменила какая то мозаичная черно-белая школьная дребедень. Зато, после Афгана мне долго и с завидным постоянством являлся один и тот же сон: он был связан с моим погибшим солдатиком - Гусевым. За полтора года командировки в страну маков я стал свидетелем десятков самых ужасных ранений и смертей. Но, Морфей намертво зафиксировал и возвращал меня во сне к одному и тому же афганскому фрагменту: - солдат уходит от меня с окровавленным лицом и без руки. Вот и сейчас во сне я пытался затащить парня за БТР, но не мог это сделать. Я хватал его за плечи, тащил под спасительную броню, но в спину мне больно упирался рожком свой же автомат и не давал двигаться. Я держал парня, понимал свою беспомощность и от этого бессилия был совершенно опустошенным, а рожек с еще большей яростью давил мне в позвоночник.
 
      Я проснулся, как и всегда после такого сна, - разбитый и злой. Мое ложе располагалось на куче хлама в совершенно черной темноте, в спину упирался острый камень. В голове в долю секунды прокрутились последние события. Поэтому, еще не отойдя от сна, я сразу приступил к прежней работе - брал землю ладонями и бросал дальше по проходу. Я совершенно потерял чувство времени, а животный страх перед вечным заточением в недрах родной земли заставлял работать яростно и автоматически. Не помню, открывал ли я глаза? Это бы не изменило положения. Но я чувствовал, что до желанного рюкзака оставалось пройти совсем не много.
      Голод уже стал проходить, голова и колени тоже перестали болеть, хотя, очень хотелось пить. Болели ладони, и ободранные ногти. Вышибленная мною дверь уже давно полностью освободилась от обвала и теперь стала заваливаться горой земли, которую я набрасывал с другой стороны. Я прикинул, что за время нахождения в заточении я метра на полтора углубился в сторону выхода из злополучной галереи.
      Наконец, раскачав и вытащив очередной обломок бревна, я почувствовал под руками мягкое. Вот он - долгожданный рюкзак! Это хорошо, что первым на рюкзак упало бревно, а не какая-нибудь глыба, которая могла раздавить бутылку с минеральной воды, которую, я очень благоразумно захватил с собой. Я выдернул рюкзак из-под хлама, стряхнул землю и перенес на свободную площадку к лежащей на полу двери. Залез руками, нащупал минералку, открыл каким то подручным камнем, и пил так жадно и громко, что делай я это где-нибудь прилюдно, то интеллигентные люди, глядя на меня, крутили бы пальцем у виска.
 
      Напившись, остатки воды я спрятал в рюкзак и нащупал там свой фонарик-жучок. Только бы он работал?! Нажал скобу и впервые за долгое время полной темноты увидел свет. Радость была так велика, что я бессмысленно давили и давил на скобу, лишь бы не кончался этот тусклый лучик. Посмотрел на часы. Они показывали без четверти одиннадцать. День это был или ночь, уже не имело значения. Моя решимость и уверенность, что выберусь из земляной тюрьмы, особенно поднялась, когда я достал саперную лопатку. К своей радости я обнаружил и свой основной фонарь, который выбило у меня из рук во время обвала. Он лежал в метре от рюкзака, полу присыпанный землей. Стекло на фонаре было треснуто пополам, но когда я его включил - он ярко засветил. Теперь, при необходимости у меня могли быть свободны обе руки, потому что жучок требовал постоянно крутить динамку.
      Я спокойно покопался в рюкзаке, достал банку килек в томатном соусе, открыл ее ножом и безрассудно съел, не думая о завтрашнем дне. Хотя, проведя столько времени в мраке понятие сегодня и завтра стало потихоньку трансформироваться на время, проведенное с фонарем или без него. Тем более что и само понятие времени тоже как-то сгладилось.
      Я немного отдохнул. Закрыв глаза и выключив фонарик, я ощутил чувство полной невесомости и необычайного спокойствия. Теперь я был уверен, что вырвусь из заточения. Пахло подземной затхлостью, но кислорода, с момента моего появления здесь, меньше не стало. Это еще раз подтверждало прежнюю догадку, что выход где-нибудь есть? Окрыленный этой надеждой я встал, завязал рюкзак, надел его на плечи и двинулся в путь. В руках остался только Валеркин фонарь и небольшой туристский топорик. Ползком перебрался через две горы, накиданные мною в проходе, и оказался в чистой, сухой галерей, по-прежнему уходящей под уклон.
      Я медленно шел по тоннелю. Стены галереи были неровные, - то несколько сужались, то расширялись. Они, как и прежде, были выложены темно-красным кирпичом, во многих местах кирпичи, как молнии разрывали трещины, идущие по неровной диагонали от потолка к полу. Потолок был укреплен черными бревнами. Земляной пол плотный, только, кое-где из стен между кирпичами, где пробегали трещины, на пол просачивался сухой песок и возвышался у стен горками. Несколько раз ход градусов на 15 заворачивал влево.
      Я попытался мысленно представить точку своего нахождения по отношению к нашей палатке: первоначально подземный ход уходил перпендикулярно реке в глубь поляны в сторону разбитых фундаментов. По этому ходу, мы прошли метров пятьдесят, также несколько заворачивая влево. Затем мы обнаружили тайную кладку. В новой, тайной галерее до злополучной двери мы с Михаилом прошли, примерно, 20 метров. Вероятно, этот путь шел параллельно руслу реки. Сейчас я отдалился от места обрушения еще на сто шагов, постоянно сворачивая к реке. Значит, от реки я теперь нахожусь метрах в 20 -30. Возможно, где-то недалеко может быть выход?!
      Смущала глубина подземелья. Если у места спуска в тоннель глубина была всего около 5 - 6 метров, то, идя по галереям все время под уклон, я мог сейчас находится на уровне и 10 -12 и более метров от поверхности. Я на мгновение мысленно представил всю эту толщу над головой, ее смертельную тяжесть, и по спине невольно пробежала дрожь. Появилось чувство оторванности от мира, словно этот огромный слой земли над головой уже обрушился и сдавил мне грудь?! Впрочем, эта минутная слабость уже стала проходить. У меня есть фонари, свечи, лопатка, монтировка. В тоннеле пока сухо, стены крепкие.. я должен вырваться и вырвусь из этого узилища. Но как мой друг Михаил? Может он завален слоем земли, а я ничем не могу ему помочь?
      Воспоминания о Михаиле снова дернули больную струну. Если обвал его не затронул, то он сейчас жив и здоров и, наверняка, вместе с ребятами пробивается ко мне на помощь со стороны главной галереи. Если же нет, то тяжкий крест причастности к его гибели буду нести всю жизнь. Ведь это я, не внимая голосу разума, высадил дверь ногой, что и повлекло за собой обвал?!
      - Если бы дождался, то с дверью мы могли справиться более осторожно - корил я себя.
      Мои мрачные предположения обостряло то обстоятельство, что за время поисков рюкзака я не слышал извне ни малейшего звука. Подумав об этом, я опять остановился, выключил фонарь и напряженно вслушался. Долго молчал, сдерживая дыхание, но вокруг стояла давящая тишина.
      ЗОЛОТОЙ ГРОБ
      Продолжая свой путь в неизвестность, я прошел еще не менее тридцати шагов. Галерея стала более прямой и более пологой. Кое-где из стены вывалились кирпичи, а в одном месте я обнаружил завал. Он насыпался из лопнувшего потолочного перекрытия. Через него мне пришлось перебираться на четвереньках. За ним оказался другой завал, чуть меньше первого. Вскоре мой путь раздваивался, - одна из галерей перпендикулярно уходила влево. Но вход в боковой тоннель закрывала ржавая железная дверь. Я осторожно толкнул ее - не открылась. Было крайне интересно узнать, что находилось за этой дверью, но тяжелый опыт внепланового открывания дверей и желание поскорее вырваться на свободу, - было сильнее изыскательного зуда и я, переборов себя, шагнул по проходу далее.
      Я шел медленно, внимательно всматриваясь вперед. Неожиданно обнаружил, что потолок снова стал кирпичным, но не был овальным. Понять за счет чего держатся кирпичи в потолке, было трудно. Возможно, от обрушения их сдерживала очень широкая доска, протянутая вдоль под потолком? Саму доску подпирал, стоящий прямо по середине прохода деревянный столб. Пройти и не задеть столб, - практически было трудно. В меня закралось подозрение, что все это не спроста. Минувшие события сделали меня осторожным. Я внимательно обследовал столб: он был еловым, не ошкуренным, сантиметров двадцать пять в диаметре. Луч фонаря высветил загадочную странность: кора по всей высоте бревна лопнула, частично осыпалась или лохмотьями свисала с его боков. Зато, вверху под потолком она сморщилась, но по-прежнему закрывала бревно со всех сторон. Присмотревшись более внимательно, я обнаружил, что кора там подвязана еле заметной тонкой бечевкой. Зачем?
      Ножом я отколупнул часть коры и посветил в образовавшееся отверстие. То, что я там увидел, подтвердило мои подозрения, - святые люди, строившие эту подземную галерею, очень не хотели, чтобы по ней ходил кто-то посторонний. Бревно было подрублено со всех сторон так, что стоило его чуть шевельнуть, - оно сломается, и многотонная громада потолка обрушится наземь. Неукротимое творческое своеволие древних минеров поражало простотой решения. Удивляясь хитрости монастырских архитекторов, установивших дамоклову подпорку, я осторожно ободрал кору, чтобы опасность была более заметна. Я еще не знал, как сложится в дальнейшем моя судьба, но то, что ребята станут меня искать - сомнений не вызывало. - Если они пробьются через завал - подумалось мне, - и не найдя меня, обязательно пойдут по галерее. И здесь их ждет ловушка!
      Все, что я мог сделать, - это концом топора на кирпичной стене нацарапал большую стрелу, ведущую в сторону бревна, и восклицательный знак. Другой возможности предупредить ребят о грозящей опасности не было. Мною двигала надежда, что я выберусь из заточения быстрее, чем по этому коридору проследует кто-то еще.
      Я кинул рюкзак за бревно вперед по проходу, а затем, царапая плечи о грубые выступы кирпича, осторожно, боком пролез мимо столба и двинулся дальше.
      Судя по всему, батарея у фонаря начала садиться, и свет стал тускнеть. Правда, у меня в запасе был еще один фонарик, но пока старый еще высвечивал древние стены подземелья, я решил, что буду его использовать до последней искры света.
      В отличие от классических, книжных подземелий, я нигде не встретил качающейся паутины, мерзких летучих мышей, древнего оружия, орудий пыток, скелетов цепями прикованных к стене и прочих признаков средневековой нравственности.
      Через пол сотни метров в стенах и потолке показался кирпичный полуметровый выступ, который овалом закручивался под потолком. Он был белым от налета извести и далее потолок уже полностью был выложен из кирпича. Известковые наплывы на стенах ранее почти не встречались, и это могло обозначать, что здесь более высокая влажность. Ход опять круто уходил вниз.
      Через десять-пятнадцать шагов я остановился на небольшой ровной площадкой. Мое внимание привлекла не широкая каменная плита, напоминающая порог. Странно, что этот порог был установлен не поперек, а вдоль прохода? Я прижал фонарь к кирпичам и направил его луч вдоль стены. Так оно и есть: - отчетливо проявилась неровность в кладке, а потом и другие признаки явно указывали на то, что здесь опять замурован какой то вход, а плита, вероятно, когда-то служила ступенью. Манипулируя светом фонаря, я высветил, что замурованное место имеет примерно, метр в ширину, и полтора в высоту.
      Я снял рюкзак, и стал осторожно обстукивать загадочную кладку. Глухой звук подтвердил мое предположение, что за стенкой пустота. Передо мной возникла дилемма: то ли идти дальше и попытаться вырваться на свободу? То ли, прежде, разобрать подозрительный участок стены, и окунуться во мрак какой то тайны? И, чем непроницаемее была загадка, тем больший соблазн открывался моему нетерпеливому любопытству.
      - В конце - концов, мы залезли в эти подземелья за бриллиантами и те потери, которые мы уже понесли, могут быть частично оправданы, если мы что-то найдем? - думалось мне. Эта мысль опять заставила подумать о Михаиле. От самого черного сценария спасало только предположение, что Михаил не успел попасть под обвал.
      -Дай бог, чтобы это было так?!
      Слабый позыв здравомыслия, напоминавший, что главное сейчас - это вырваться из плена, был заглушен бесом корыстолюбия, сладким зовом тайны и природного авантюризма. Я все-таки решился ломать стену. Монтировки не было, поэтому, не жалея изящного четырехрублевого Валеркиного туристического топора, прямо лезвием я стал скалывать бока кирпичей, стараясь углубится между ними. На удивление камень поддавался легко, и уже через десять минут пару кирпичей обратились в крошку, а еще через пять минут появилось маленькое черное отверстие в стене. Дело пошло легче, я вставлял лезвие топора в щель между кирпичами, снизу бил по ручке топора, и кирпичи легко по одному вываливались на пол. Я посветил в образовавшийся лаз. Фонарный луч высветил, каменную лестницу, опускавшуюся на полтора метра вниз и обширную палату с толстым каменным столбом по середине. Пахнуло спёртым, неприятным духом, как будто бы здесь пробежалась бубонная чума с неизбежным шлейфом смерти. Я наморщил нос и попытался идентифицировать запах с ранее встречавшимися? Но аналогов в памяти не нашел.
      Захватив рюкзак, я шагнул в узкий проем. Спустившись на шесть ступенек вниз, ступил ногами на желтый сухой песок. Но не успел осмотреть этот тайный грот, как фонарь у меня погас. Я выключил его и снова включил. Фонарь моргнул и снова погас.
      - Это замыкание очень не кстати, - подумалось мне. Я потряс фонарем, он вновь моргнул. Я уже собрался достать из рюкзака безотказный жучок, но фонарь мистическим образом включился сам по себе и я невольно отпрянул. На противоположной стене, справа от каменного столба я увидел распятого человека. Волна судорожно-леденящего страха молнией пронзила мое тело с головы до ног и заставила вздрогнуть. Несколько секунд я стоял в ошеломлении и уже почти стал справляться с собой, но фонарь высветил еще и десятка три черных гробов стоящих друг на друге в несколько рядов вдоль стены. Меня пробил холодный пот, а ад существования этих секунд мне показался вечностью.
      Сдержав волнение и напрягшись, как камень, я вгляделся в распятого: это оказалась искусно вырезанная из дерева фигура Христа размером в добрую половину человеческого роста. Распятие покоилось на деревянном щите, прикрепленном к стене. Ниже него находилось что-то вроде алтаря.
      Гробы были черными или от времени, или были специально выкрашены в этот цвет. Они лежали, наполовину высунувшись из специальной каменной ниши, выложенной в стене. Ниша углублялась в стену почти на метр и была выше человеческого роста.
      Честно говоря, среди покойников я всегда чувствовал себя не уютно. Однажды, во время "боевой" молодости мне пришлось отправиться в командировку в Союз за молодым пополнением. Я летел из Кабула в Ташкент на самолете АН-12, или, как его называли "черном тюльпане", который перевозил "груз 200" - несколько десятков слепых цинковых гробов, в которых были запаяны наши погибшие ребята. Но, и в том и в других случаях, где фигурировали покойники, я был не один. Одному, - все-таки, жутковато...
      Я минуту постоял, борясь с затухающим страхом, и стал внимательно осматривать подземный склеп. Если вспомнить Шерлока Холмса и напрячь мозги, то его дедуктивный метод мог пригодиться и здесь. Правда, я до конца так и не знал всех тонкостей дедуктивного метода, а если сказать точнее, то и вообще не знал что это за метод такой? Знал только, что отдельные мелкие детали в той или иной ситуации могут навести на какую-то разумную мысль.
      Комната представляла собой каменную палату размерами, примерно, 10 х 10 метров. Сводчатый потолок подпирал четырёхгранный кирпичный столб толщиной больше метра и у потолка, переходящий в свод.
      Если не считать Христа на стене и штабеля гробов, - палата была пуста, только в углу я увидел что-то, накрытое то ли рогожей, то ли тряпкой. Я подошел к этому "что-то" и сбросил тряпку. Под нею оказался полуразрушенный скелет человека, на котором оставались лохмотья одежды.
      - А жаловался, что скелетов нет - упрекнул я сам себя.
      - Но, странно, - если монашки имели обыкновение хоронить своих сестер в гробах, то почему эта бедолага не попала в общее захоронение? Гробов не хватило? Или это кто-то лишний, которого просто некому было положить в гроб? Впрочем, - здесь все состоит из тайн, и, возможно, я находился в самом чреве легенды. Я еще раз внимательно стал осматривать пол. Он был земляной, сухой, за века на нем осел толстый слой пыли, покрывший мелкие кусочки извести. Каких либо, отчетливых человеческих следов было не видно, но когда я отошел к стене и направил свет фонаря над поверхностью, то заметил, что от входа к гробам тянутся еле заметные углубления. Это могла быть, своего рода, умятая в вековой пыли тропка. Тогда, я навел свет на гробы. Они стояли один на одном в три ряда. Некоторые были по размеру больше, - некоторые меньше. Тропка вела к крайнему ряду. Именно в этот момент меня ослепила неожиданная догадка (!)
      Я зажег пару парафиновых свечей и укрепил их на выступе каменного столба. Затем, подошел к гробам. Они стояли рядами по четыре штуки один на одном. Я приподнял верхний из них в крайнем ряду. Со всем содержимым он весил не более двадцати килограммов. Пошевелил следующие. Судя по весу, похоже, что и они хранили в себе то, что должны были хранить - останки божьих людей. Зато, самый нижний гроб стоял на деревянной подпорке словно влитой. Моему волнению не было предела. Хотя, я где-то читал, что встречаются подземелья с особым микроклиматом, где тело мертвеца бывает не тронутым многие десятилетия в том виде, в каком его сковала смерть?!
      Я осторожно переложил два верхних гроба вниз. Нижний гроб все же отличался от остальных. Он был больше, а в его крышку заподлицо с поверхностью был врезан большой медный крест. Я подумал, что этот крест мог означать какой-то определенный знак и поддел его топором. Он выскользнул из вырезанной в крышке ниши и с глухим звоном упал на пол. Крест был не мене пятидесяти сантиметров длинной и весил более килограмма. Я повертел его в руках. Медь давно потускнела, а рельефное изображение было забито то ли землей, то ли древесной трухой. Я подержал его в руках, а затем положил к основанию столба.
      Затем, еще раз попытался поднять гроб, но он был настолько тяжел, что только чуть-чуть сдвинулся с места, и доски на нем захрустели. Внутренне, приготовив себя ко всяким неожиданностям, я попробовал открыть крышку, но она не поддавалась.
      В голове крутились самые разнообразные мысли. Было абсолютно ясно, что нижний гроб весит не менее центнера. Но, не мог же даже и полный человек, похороненный сто лет назад весить столько, - сколько весил при жизни? Предположение, что, вскрыв гроб, я увижу пузатого мертвеца - были маловероятны. Поэтому в груди у меня затрепыхалось волнение, которое сопутствует игрокам в 'свару' при полной ставке.
      Рассуждая так, я поймал себя на еретической мысли, что мечусь в склепе средь покойников уже по-деловому, с холодной аналитикой. Подсознательный страх ушел, зато появился лихорадочный, авантюрный интерес. Я еще не знал, - выберусь ли вообще живым из подземного заточения, а бриллиантовый бес вовсю распоряжался моим безвольным телом. Я даже не стал сопоставлять вопрос, - как легче умирать? Бедным или богатым? Конечно, лучше умереть богатым и уважаемым, чем безвестным и без заначки на собственные похороны. Зато, здесь в подземелье можно закончить свой земной путь и на брильянтах и без них. Где умер - там и могила.
      - Нда-а - про себя пошутил я. - Лучше вообще не умирать, а вдобавок найти бриллианты...
 
      Я вставил лезвие топора в щель между гробом и крышкой, и надавил на ручку. Крышка не поддалась, зато боковая доска раскрошилась под лезвием и для того, чтобы продолжить свои попытки, мне было необходимо отодвинуть гроб от штабеля и попытаться вскрыть его с другой стороны. Гроб я, все-таки, сдвинул с места, но моя попытка оторвать крышку окончилась, как и в первый раз неудачей. Тогда я не стал мудрствовать и несколько раз с размаху ударил по крышке лезвием.
      Верхняя доска затрещала и сдвинулась. Еще двумя мощными ударами я отбил ее от гроба, а затем вышиб и боковые доски крышки. Содержимое было закрыто простыней мышиного цвета и высоко возвышалось над его краями. Трепеща от волнения и брезгливости, я поддел тряпку кончиком топора, и сбросил на пол. Под простыней обнаружились останки мумифицированного человека, укутанного в черные одежды.
      Его ужасное лицо еще хранило остатки серой кожи, на месте одного глаза зияла черная пустота. Зато другой был открыт и сохранившийся глаз смотрел в пустоту страшным, потухшим зрачком. Но меня уже не очень испугала встреча с мертвецом. Было очевидно, что под ним находится что-то еще?! Преисполненный сдерживаемым отвращением, я подхватил останки как ребенка и положил рядом с гробом. Череп не отвалился. Вероятно, он еще держался за счет одежды и кожи. Понимая, что, наверное, кощунствую, я ногой отодвинул мумию подальше от гроба.
      Нижнюю половину гроба закрывали полотняные мешки. Их было пять или шесть. Лежали они неровно, обозначая какие то выпуклости. У меня опять погас фонарь, а тусклый огонь свечей только с трудом разрезал мрак подземелья.
      Одной рукой я тряс фонарь, а другой в волнение сбрасывал мешки. Наконец, фонарь несколько раз моргнув, снова тускло засветил и я навел его свет в гроб. Из гроба брызнули мириады разноцветных светлячков.
      Даже и в самых ослепительных грёзах я не мог предположить, что увижу когда-нибудь такой блистательную сокровищницу?! Это была сказка тысячи и одной ночи! Более половины гроба была забита золотыми и серебряными подносами, чашами, небольшими слитками золота с тавром Императорского банка. Промежутки между громоздкими изделиями был засыпаны кольцами, кулонами, тонкими браслетами, ожерельями, брошами монетами и другими изделиями невероятной красоты. Тысячи красных, голубых, желтых и синих искр от многочисленных бриллиантов и драгоценных камней отразились в свете фонаря, и заиграли на стенах и потолке древней палаты всеми мыслимыми и немыслимыми цветами. Их было так много, .... Наверное, даже слишком много. Когда первый прилив восторга утих, в голове крутилась мысль - как, а главное, куда - все это переносить? В мой большой рюкзак не уберется и трети содержимого гроба?
      Мое сердце нещадно билось. Изумленный и очарованный, я поддевал ладонью горящие разноцветным огнем вещицы и ссыпал обратно. Сколько же прекрасных дам, когда-то восторгали окружающих этими миниатюрными цепочками и колье на своих милых шейках? Сколько тонких пальчиков украшали эти витые кольца с вкрапленными бриллиантами? Сколько мук и смертей принесли эти маленькие вещицы на авантюристском поле бытия?..
 
      Впрочем, я решительно выбросил из головы напрасную философию и принес рюкзак, предварительно вытряхнув все содержимое на землю. Чтобы освободить руку, фонарик я положил на штабель с гробами, направив его тусклый свет в сторону найденных сокровищ. Вместе с мерцающими свечами - света оставалось достаточно. Было очевидно, что груз мне будет только мешать, в попытках вырваться из подземного заточения, но руки сами по себе закладывали в рюкзак предметы дивной роскоши и богатства губернских купцов. Мое здравое второе Я остановило меня только тогда, когда рюкзак уже был на треть заполнен драгоценностями. Я подумал, что даже и десятой части того, что я положил в рюкзак, вполне хватит, чтобы осуществить давнюю мечту Остапа Бендера, - навеки переселиться в Рио де Жанейро, или прекрасно существовать на своей исторической родине.
      Рюкзак был очень тяжел и весил уже никак не менее двух пудов. Сверху в него я снова вложил фонарик 'жучок', пистолет, свечи, спички и мой нож. Саперная лопатка была прицеплена на специальных креплениях, а бинокль по-прежнему оставался в закрытом кармане. Я вернулся к гробу, намереваясь прикрыть его, выброшенными полотняными мешками, но в последний миг с усмешкой подумал, что, вряд ли здесь кто-то бродит еще, чтобы покусится на найденные мною сокровища? Оставшуюся воду я допил, а пустую бутылку швырнул в угол. Затем, закинул тяжелый рюкзак на плечи, поднялся по лестнице и вышел в галерею, смутно осознавая, что сказочное богатство, хранящееся здесь в склепе, может полностью изменить жизнь и мою, и каждого из членов нашего отряда путешественников и искателей приключений.
      Тускло высвечивая кирпичную пустоту, еще некоторое время я спускался по галерее вниз. Я шел вперед, выискивая, куда поставить ногу или обо что опереться рукой, ежесекундно подкидывая ставший тяжелым рюкзак. Стало прохладно, стены дышали сыростью, я попал в длинный и прямой каменный коридор. К глухому звуку моих шагов добавился еле слышимый таинственный и зловещий звук льющейся воды. Кое-где, с липких, обросших мхом, стен и почерневшего от времени сводчатого потолка струйками сбегала и пряталась в пробитых норах мутная вода. Вероятнее всего, галерея сейчас проходила под рекой. Струящаяся сверху вода, - являлась очевидным подтверждением этому предположению. Если это так, до какого-то выхода мне осталось идти не так далеко? Может быть сорок, а может пятьдесят метров?
      Помня о злополучном столбе, стоящим, как взведенный капкан в галерее, я был предельно внимательным, чтобы не попасть в какую-нибудь ловушку, оставленную добрыми старообрядцами. Вскоре, я совершенно явственно услышал журчание воды. Осторожно ступая по сырому песку, через несколько шагов я обнаружил, что по черной стене, брызгая, стекает целый водопад. Вероятно, когда-то вода с силой вырвалась из стены, и там теперь не доставало целого ряда кирпичей, которые были разбросаны под ногами.
      Ручей, бурля, уходил в большую темную промоину размером с банный таз около стены. Куда могла деваться вода? Мне стало любопытно. Я поднял с пола кирпич и бросил в промоину. Через пару секунд послышался характерный удар. Второй кирпич, посланный вслед, меня убедил, что подо мной находится какое то пустое пространство. Это ничего не могло быть иначе, чем еще какой-нибудь подземный ход или каземат? Вероятно, где-то там вода попадала в подземную реку или водяной слой, который и уносит воду из подземелья. В противном случае все галереи были бы затоплены.
      - Здесь целый подземный многоярусный город?! - подумалось мне. Но, зачем маленькому, затерянному в лесной глуши старообрядческому Монастырю потребовалось столько подземных хитросплетений, скрытых от людских глаз? Впрочем, я не стал пытаться раскрыть тайные планы старинных зодчих, моя душа рвалась к свободе.
      Я осторожно обогнул промоину и тронулся дальше. Под ногами становилось суше. Ход резко пошел вверх. Наконец, я уперся в каменную, лестницу, ступени которой поросли скользким зеленоватым мхом. Лестница на пять или более метров круто устремлялась вверх, по которой я поднимался, рискуя соскользнуть и скатиться к ее подножью. Затем она закончилась, и я оказался на небольшой площадке. Далее галерея, сильно сужаясь по ширине и высоте, продолжала уходить вверх. Наконец, стены сузились до полуметра в ширине, а высота уменьшилась так, что мне пришлось снять рюкзак и, двигаясь, полусогнувшись боком тащить его по земляному полу.
      Кислорода здесь было меньше, нежели прежде. Это обстоятельство натолкнуло меня на мысль, что соединение с поверхностью может иметь нижняя галерея, и кислород поступает оттуда через промоину? Я не исключил, что мне придется возвращаться и попытаться проникнуть в нижнюю галерею. Но я решил не оставлять попыток найти выход именно здесь. Ведь, наверное, не напрасно древние строители, мучаясь без подъемных кранов и бетономешалок, возводили эту каменную лестницу?
 
      Я протискивался вперед, пока мой тускнеющий фонарь не высветил конец пути. Каменный лаз заканчивался, и далее все было завалено черным грунтом. (!). Этому обстоятельству я не испугался, а скорее обрадовался, поскольку, цвет грунта явственно говорил о том, что поверхность где-то рядом. Кроме того, я увидел извивающиеся корни деревьев, пронизывающие пустоту.
      Пятясь задом, как рак, я выбрался на площадку перед лестницей. Отцепил от рюкзака саперную лопатку. Рюкзак и включенный фонарик я оставил около лестницы и, держа лопатку в руке, как шпагу ринулся в последний бой за собственную свободу. Грунт был достаточно мягким, а корни почти не мешали. Мне потребовалось не более 10 минут, чтобы прокопать глубокую нишу. Из-за тесноты, весь грунт я сгребал сначала под себя, потом отступал назад, опять подгребал, затем переползал вперед и отталкивал землю ногами в проход по направлению к лестнице.
      Уподобившись кроту, я копал так с пол часа, применяя то лопатку, то выбирал землю руками и с каждой минутой на несколько сантиметров прорываясь наверх. В одно мгновение, я понял, что уже не смогу ногами сдвигать набившийся позади меня грунт. Меня снова, как молния, пронзил страх замкнутости. Если я не смогу вытолкать ногами землю сзади меня и не смогу прорваться вперед, я останусь в земле навечно, как куколка мотыля?! Мой страх прибавил сил. Грунт я все-таки столкнул назад. Потом еще минут пять-шесть расширял ногами пути отступления, а, выбравшись к лестнице, отдыхал с четверть часа.
      Затем я расширил свою нору таким образом, чтобы в ней при необходимости можно было развернуться. Вся площадка уже была завалена землей, поэтому, часть ее я скидывал вниз по лестнице. Наконец, я почувствовал, что вверху начинает пружинить. Протянув руку, обнаружил, что добрался до корней травы.
      Еще несколько ударов лопаткой и в дерне появилось небольшое неровное окошко. Впервые за все время, проведенное в подземелье, я увидел естественный свет. Он был тусклым и, что-либо, рассмотреть в образовавшейся дыре я не мог, но окошко контрастировало с окружающей мглой. Это было очевидно. Сдерживая радостную дрожь, охватившую меня, я лопатой расширил отверстие. Земля и всякий прах засыпал мне глаза и падал за воротник рубашки. Еще пять шесть ударов лопатой и, я, наконец, с трудом выполз из норы на волю.
      ЗА ДОБЫЧЕЙ
      Когда мои глаза привыкли к фиолетовой темноте, я увидел, что нахожусь в густых зарослях больших деревьев и мелких кустов. Полная луна, пробиваясь сквозь листву, заливала окрестности фантастическим фосфоресцирующим светом, отчего иглы сосен казались серебренными, а шишки на елках голубыми игрушками. В небе сквозь махровые кроны мерцали звезды. В метре от меня находился огромный камень, поставленный на 'попа' высотой с человеческий рост. Практически, я выбрался на поверхности прямо из-под этого камня. И мне подумалось, что если бы я стал копать ход не под углом, а сразу вверх, то наверняка наткнулся бы на этот валун. А если бы он провалился и бухнулся на меня? От этой мысли по спине волной пробежались мурашки.
      Повезло. Скорее всего, те, кто строил подземный лабиринт, специально приволокли сюда эту гранитную глыбу, чтобы замаскировать выход из подземелья? Я снова забрался в нору и через минуту вернулся со своим драгоценным рюкзаком. Когда проползал под камнем, сумрачные фантазии заставили меня миновать гиблое место с наивысшей скоростью, достигаемую при ползании на четвереньках, при этом волоча за собой двух пудовый груз.
      Оставив рюкзак у камня и, закрываясь от колючих веток рукой, я прорывался через заросли к реке и через тридцать, или сорок метров выбрался на берег. Река казалась бархатной и тихой, в воде отражались звезды, под берегом белел пляж, а моя душа была переполнена светлой радостью свободы. Но восхищаться прелестью июньской ночи мне было некогда. В другое время я бы с удовольствием позволил себе посидеть на ночном берегу, но только не после жутких часов, проведенных в подземелье. В стороне нашего лагеря я увидел яркий свет. Машина с включенными фарами стояла сразу за палаткой, которую, я узнал по размашистым контурам. Неподалеку от палатки горел костер, около него, напрягая зрение, я разглядел пять или шесть фигур. По прямой до лагеря было метров сто пятьдесят.
      Первое предположение, которое пришло в мою голову, было то, что ребята, узнав о приключившемся со мной несчастье, - вызвали помощь? Из-за этой мысли захотелось громко закричать спасателям, что я жив и со мною все благополучно, и бежать в сторону лагеря. Я вдвойне был бы счастлив, если бы узнал, что с моим лучшим другом Михаилом судьба обошлась также благосклонно, и что он жив и здоров.
      И я уже сделал несколько шагов по берегу вверх по реке, рассчитывая переплыть ее напротив лагеря, но какое то смутное предчувствие заставило сдержать эмоции. Сколько я пробыл в подземелье? За это время все могло измениться, и вполне могли нагрянуть горьковские кладоискатели, появление которых здесь для нас было ожидаемым.
      - Не стоит строить иллюзии, надо быть осторожным - подумалось мне - тем более что и жизнь, по случаю обнаруженных бриллиантов, резко подорожала. Чтобы внимательнее разобраться в ситуации, я почти на ощупь вернулся к рюкзаку, взял бинокль, - так, кстати, оставленный в его кармане, и снова поспешил на берег.
      Сколько я не вглядывался через окуляры в смутные силуэты у костра, - но с точностью до ста процентов не мог быть уверенным, что среди теней есть кто-то из наших? Зато, на сто процентов, среди этих людей не было Володи, поскольку, его двух метровый рост нельзя было не выделить даже из тысячной толпы. Я все-таки решил пока не рисковать. Во всяком случае, до рассвета до которого, судя по светлеющему на востоке небу, оставалось час-полтора.
      Необходимо было разобраться с купеческими сокровищами: если в лагере все-таки 'хлопцы', то цель их визита сюда, как раз, и есть найденный мною клад? Если они, догадались о наших изысканиях, то попытаются раскопать галерею, где случился обвал? Одному мне в поисках рюкзака и без подручных средств удалось на три метра очистить завал, а несколько человек с лопатами эту работу сделают значительно быстрее. Правда, я не знал - на какую длину произошло обрушение? Оно мог быть и на пять, и на всю глубину галереи? Но то, что они станут разбирать завал - сомневаться не стоит, - размышлял я. - Найденные нами ранее иконы и другие раритеты, наверное, подогреют интерес горьковчан, если, конечно, у костра сейчас они, а не спасатели?!
      Прежде чем вернуться в подземелье, я хотел освободить рюкзак и спрятать содержимое неподалеку. Но потом вспомнил о полотняных мешках, которые остались в склепе, и решил возвращаться в подземелье налегке. С противоположной стороны камня я обнаружил небольшую естественную нишу и уложил в нее рюкзак, замаскировав старыми листьями и сучьями, которые нащупал под ногами. Из конспирации фонарь я не включал. С собой оставил лопатку, а за пояс, где уже висел в специальном чехле мой афганский нож, посомневавшись, засунул малокалиберный пистолет. Жучок спрятал в кармане джинсов, а в руки взял фонарь Валерия, который еще продолжал немного светить.
      Весь обратный путь к склепу я проделал за семь-восемь минут. В галерее замер, прислушался. Кругом была мертвая тишина, и я снова шагнул в склеп. Гробы по-прежнему чернели у ниши в стене. На столбе продолжали гореть, оставленные мною свечи. Я поднял с пола мешки и проверил их на целостность. Всего их оказалось шесть. Время ничуть не испортило ткань, только в одном мешке я обнаружил рваный угол. Этот мешок я откинул в сторону. Другие разложил рядом с гробом и стал перекладывать в них драгоценности
      Сейчас во множестве тонких ювелирных изделий, сверкающих в гробу, я видел не столько символ богатства и счастья, сколько первопричину наших недоразумений последнего времени и порядком тяжелый груз, который надо поскорее вынести на поверхность. Крупные вещи я сразу сложил в один из мешков, а мелкие, как горох нагребал ладонью во взятую тут же большую золотую сахарницу, а из нее осторожно высыпал в мешки. Постепенно, тончайшей работы диадемы, украшенные бриллиантами броши, толстые купеческие цепи из самоварного золота, слитки, серьги, массивный орден с драгоценными камнями - все перекочевывало из гроба в суконные мешки.
      Эта работа заняла у меня не менее сорока минут. В три мешка я насыпал приблизительно поровну и, в среднем получилось килограммов по двадцать - двадцать пять. Оставшиеся мелкие кольца, серьги, выпавшие из обрамления камушки, и прочую ерунду я просто стряхнул из гроба в последний мешок. Некоторые из них рассыпались по полу, но я уже не стал собирать эту мелочь.
      Мой взгляд снова упал на, прикрытый рогожей скелет около стены. Почему он оказался вне гроба? Если его выложили, значит, гроб потребовался для хранения чего-то более ценного? Теперь я был склонен верить своей логике почти без сомнений и без борьбы с разумом: если труп выбросили, следовательно, надо искать еще один 'тяжелый' гроб. Тем более, что в найденном мною гробу было драгоценностей или центнер или менее, но никак не десять пудов, о которых говорил Александр? Но время на реализацию этой догадки уже не было.
      -Отсюда он никуда не денется. Пусть стоит и дожидается своего часа - подумал я, - дай бог и это без проблем унести?
      Повесив на плечо сразу два мешка, я двинулся в обратный путь. Пробираясь через пробитый мною лаз, рюкзаком я задел висящие надо мной кирпичи и один из них свалился мне на мне на плече.
      - Хорошо, что не на голову?! Глупо умирать богачом.
      Обернувшись, я ткнул пальцем верхушку пробитого мною лаза - отпали еще два кирпича.
      - Торопились старушки, замуровывая сокровища. Известка совсем не держала кладку. Да и бог с ней.
      Драгоценный груз я вновь пронес под Керженцем, остановился на площадке над лестницей, чтобы немного передохнуть. Затем, по одному вынес мешки на поверхность.
      Рассеянный свет просыпающегося солнца уже стал проникать во все уголки девственного леса. Мешки я спрятал в нишу к рюкзаку и отправился в склеп за последним мешком. В темном склепе кроме мешка с драгоценностями, я захватил с собой и пустые полотняные мешки, и простыню, а также пару досок от разбитой мной крышки гроба. У меня мелькнул дерзкий план - попытаться затопить галерею? Чтобы раз и навсегда разрешить проблему подземелья для тех, кто еще будет мучаться вопросом - где купеческие бриллианты? Пройдя под рекой, мешок я поднял на лестницу и оставил на площадке, а сам вернулся к водопаду.
      Предоставив спину прохладной струе, я двумя досками тщательно закрыл промоину, сверху положил три мешка, а затем простыню. Концы простыни я закрепил валявшимися по близости кирпичами и для крепости накидал кирпичей на получившийся пластырь. Теперь вода разбивалась о них и разливалась под ногами. Я предположил, что каждую секунду в галерею выливается не менее двух-трех вёдер. Рассчитывать, - за какое время вода заполнит галерею, было некогда. Главное, чтобы вода снова не нашла какую-нибудь лазейку и не юркнула вниз?! Закончив дело, я выбрался на поверхность. На душе было легко, а в ушах плавал малиновый звук овечьих колокольчиков на зеленом безмятежном лугу. Я даже не пытался мысленно представить, - сколько могут стоить все вынесенные мною драгоценности?
      Уже совсем рассвело. Неподалеку от камня я увидел остов толстого дуба, некогда сломанного молнией. Его ствол на два метра возвышался над землей, а над корнями зияло широкое дупло. Я ткнул в дупло лопаткой. Лопата почти вся провалилась вниз, и мне подумалось, что лучше всего клад сложить сюда. Я опустил туда, только что принесенный мешек и собрался и весь груз перенести в дерево, но в последний момент передумал, поскольку три мешка и рюкзак не уберутся!? Сверху в дупло насыпал старой листвы. Затем проверил и тщательно замаскировал старые мои захоронения, хранящиеся в нише за камнем. Кроме того, напихал пружинящие сучки и прочий древесный хлам в нору, а сверху все это также засыпал листьями. Получилось так, что если не провалиться в нору ногой, то обнаружить ее было трудно. Тем более, что выход из подземелья и камень находились в невероятной гуще зарослей, живых и повалившихся от старости деревьев.
      ХЛОПЦЫ
      Повесив на шею бинокль, я двинулся вверх по реке, чтобы оказаться напротив лагеря и провести рекогнасцировку. Когда появился просвет между деревьями я, прячась за травой и деревьями, ползком добрался до берега. Я не ползал на такие дистанции со времен интернациональной помощи дружественному Афганистану и потерял навыки. А отсутствие постоянной тренировки привели к тому, что суставы дико болели, а на локтях я ободрал кожу. Теперь нашу палатку со мной разделяло шестьдесят или семьдесят метров. Костер по-прежнему курился, около палатки тусовалось несколько человек и двое маячили около УАЗика, стоявшего в двадцати метрах от палатки. Наши три байдарки мирно лежали перевернутыми на песке. Три (!). Значит, Валерий уже вернулся, после того, как увез Саню в больницу?
      Я навел семикратный бинокль на наше пристанище. Всего незнакомцев оказалось семь человек. Два парня оттянули полы палатки в стороны, а двое подтащили и вставили в раскопанный нами шурф длинную, только что сколоченную из орешника, лестницу. Затем полы палатки снова закрыли. Один - долговязый шевелил палкой в костре. Двое незнакомцев колдовали над каким-то грузом около автомобиля.
      Наши байдарки, перевернутые к верху брюхом, покоились на песке? Но никого из наших ребят не было, что само по себе казалось странным? Чувствуя в этой ситуации знак, какой то беды, я замыслил подобраться к лагерю поближе.
      Снова уполз в лес и через него вышел вверх по реке за двести метров от лагеря. Теперь лагерь скрывал поворот. Ширина Керженца здесь была не более 25 метров. Чтобы из-за ремня не выпал пистолет, я его положил его за пазуху и, не раздеваясь, бесшумно вошел в прохладную с утра воду. Проплыл всего пять или шесть метров, далее начиналась отмель. Выбравшись на берег, выжал одежду и двинулся в сторону лагеря. Последние несколько метров мне пришлось преодолевать ползком, так как большие деревья кончились, но к нашему лагерю вплотную подходили кусты орешника, куда Валерий выбрасывал обломки кирпичей из ямы на берегу. Кругом кричали утренние птицы, на поверхности реки то и дело шлепалась рыба, а за лесом заревел самолет. Лишний, естественный шум мне было на руку.
      Мокрая одежда неприятно липла к телу. Но, теперь до незнакомцев было не более 15 шагов. Изредка со стороны машины доносился металлический звук, похожий на бряцание садовых инструментов. На боку автомобиля было написано 'МИЛИЦИЯ'
      Во мне шевельнулись неуверенность: - может, ребята, каким то образом, дали знать властям, что в монастыре произошла трагедия? Ведь милиция всегда приезжает первой?
      Но, 'Все подвергай сомнению!' - говаривали умные греки. И я интуитивно понимал, что дело здесь не в советской милиции, - защитнице и матери родной, на которую мы уповаем. Скорее, милицейская машина была просто средством передвижения и привезла она не друзей.
 
      - Джон! - раздался хрипловатый голос от машины. К костру от УАЗика направлялся высокий худой мужчина в очках. Его лицо напоминало первую, неудачную работу скульптора - самоучки, который страдал приступами абстракционизма. Самое заметное в его лике был тяжелый квадратный подбородок и глубоко посаженные глаза. Все остальное было размыто и испещрено ранними морщинами. Мне подумалось, что если он когда-нибудь надумает участвовать в любительских спектаклях, то роль Квазимоды ему обеспечена. В голосе Квазимоды звучали командные нотки.
      - Забирай все и отвези в деревню, - сказал он сидящему на бревне парню в солнцезащитных очках. - Там это передашь Николаю, а сам захвати пару ломов и возвращайся сюда. И быстро. Через два часа приедет Палыч с ребятами, чтобы к этому времени ты был здесь.
      После его тирады сомнения у меня пропали. Это и есть хлопцы Палыча, про которых нам говорил Саня...
      Парень с готовность встал, подошел к палатке, где на земле стопкой стояли, добытые нами смертельной опасностью иконы. Он взял находившийся рядом рюкзак и стал запихивать иконы туда.
      - Осторожнее, дубина! - повысил голос очкарик. - Возьми ветошь и обмотай каждую икону. Каж-ду-ю! - многозначительно повторил он - и, побыстрее. А вы! - очкастый, обратился к остальным парням - берите лопаты и продолжайте копать! Вернее так, (он вскидывал пальцы) вы трое копать, а ты, Серый, бери веревки и спускайся к пушкам. Приготовь их к подъему. Ты, Тимоха, - он обратился к крепкому молодому человеку с инфантильным лицом - замени Егорыча, будешь сторожить этих (Санек неопределенно махнул рукой в сторону леса). Давайте, давайте, братва, не будем терять время.
      - А нужны ли кому эти железки, Санек? - прогундосил Серый, обращаясь к Саньку. Серый был низкорослый брюнет с короткими волосами и сломанным носом. Его правую щеку от виска до подбородка украшал коричневый шрам. Оттого, если смотреть на его профиль с одной стороны, несмотря на крючковатый нос, он выглядел даже симпатягой. Зато, с другой стороны, - с Серого можно было рисовать профили античных дьяволов во плоти.
      Ты же сам говорил, что мы здесь золото должны искать?! - с надеждой в голосе добавил Серый.
 
      Он гундосил так, что если бы я не знал, что все происходящее действительно и реально, то мог бы принять голос бандита за фрагмент спектакля из театра абсурда. Это может представить каждый, если человеку зажать нос и заставить громко кричать 'Караул! Едет грека через реку..' с выдохом через нос.
 
      - Золото - усмехнулся Санек. О каком золоте речь? Я уверен, что ты сейчас думаешь о бутылке пива?! Впрочем, когда справишься с работой, я лично подарю тебе старинную пушку. Будешь с ней ездить по базару и тормошить своих торговцев. - Выполняй, что тебе говорят, гундос, - повысил он голос. - Все остальное - не твое дело.
      Еле заметное подергивание тонких губ Санька в правой части рта, с известной долей воображения, можно было расценить, как ироническую улыбку.
      Произнеся это, Санек поправил ремни на плечах, которые я сначала принял за подтяжки. Справа под мышкой я увидел кобуру пистолета.
      Парни встали. Один пошел к машине и стал переносить инструмент, который называют шанцевым. Джон извлек из машины разноцветные тряпки, в них он должен был облачить, найденные нами раритеты.
      - Осторожный, однако, этот Санек - подумал я. - Наверняка этим иконам сейчас цены нет, поэтому столько беспокойства о их сохранности. Я отчетливо понимал, что с нашими ребятами что-то произошло, если Санек кого-то уже охраняет? Кроме нас на территории монастыря больше никого не было, во всяком случае, до того момента, пока меня не захлопнула ловушка обрушившегося свода. В бинокль я попытался более внимательно разглядеть поляну и окрестности, но мешали кусты и трава. Моя задача - разыскать ребят, чтобы всем вместе благополучно покинуть это гиблое место. А при Возможности, захватить найденные сокровища. Но, где наших ребят могут охранять?
      Я всматривался в группу молодых людей, занявших наше законное на берегу место. Одежда их была летняя и ничего не говорила о профессии. Лица тоже не выдавали какой то особенности. Такими лицами заполнена вся Россия, часто скуластыми и не очень осмысленными по случаю национального запоя. В душе я вздохнул, понимая, что и сам часть этого же общества.
      -Джон сейчас уложит иконы в рюкзак и поедет в какую-то деревню? Ранее, я видел только одну, - чуть приметную дорогу, уходившую с территории монастыря в чащу, а значит, Джон поедет по этой единственной дороге? При этой мысли, я ужом развернулся и пополз в лес.
      Достигнув дубравы, сначала осторожно пошел, а потом, что есть силы, побежал параллельно лесной дороге от монастыря. Пробежав с полкилометра, я вышел на нее. Вокруг был густой лес, дорога чуть заметной змейкой извивалась среди сосен. Вероятно, по ней ездили не часто, поскольку, между колеями выросли двух метровые березки и кусты орешника, согнутые в сторону реки. Это еще раз подтверждало мою мысль, что хлопцы въезжали на территорию монастыря именно по этому пути.
      Сейчас мне во что бы то ни стало, необходимо было тормознуть Джона, чтобы выпытать у него подробности о наших ребятах. Но как это сделать? Можно встать на дороге и пригрозить водителю пистолетом, но, где гарантия, что он не поддаст газу и не скроется? Свалить дерево? Но в этом случае, Джон может что-то заподозрить и протаранить его, тем более что я свои ножом cмогe нарубить и накидать на колею только мелкие деревья.
      Я продолжал обследовать дорогу, заодно размышляя, что, наверное, не напрасно этим путем не используются разные дачники и туристы?! В летнее время каждый уединенный уголок Керженца - был лакомым кусочком для отдыхающих и для диких рыбаков. В подтверждение моих слов, я почти сразу обнаружил, что дорога пошла под уклон и следовала через небольшое болотце, из которого вытекал ручей. На фоне старых, поросших травой следов автомобилей виднелась свежая, залитая водой, колея, прорезанная в торфянистой жиже колесами УАЗика. Конечно, здесь мог проехать только 'внедорожник'. С минуту на минуту должен был появиться Джон. Я нашел самое глубокое место в колее. Оно определилось по черной борозде между колеями, которую машина процарапала редуктором.
      Где ножом, а где руками, я выкопал в колее двадцати или тридцати сантиметровую яму, которую сразу же залило водой. В противоположной колее я начал делать то же самое, но докопать не успел. Послышался приближающийся шум мотора, я отбежал метров на двадцать вперед по пути следования машины, и спрятался за пышным, зеленым кустом. Расчет был такой, что если УАЗ все-таки преодолеет канаву, то мне придется стрелять по колесам. Конечно, были опасения, что выстрелы в утренней тишине могли услышать в лагере и направить Джону помощь, но другого выхода я не видел.
      УАЗ появился из-за деревьев. Его стекла посылали зайчики, взошедшего солнца. На пригорке машина приостановилась, и я услышал, как водитель включил дополнительную передачу.
      - Только бы сработало!? - мелькнуло в голове и я, на всякий случай, взвел курок.
      Машина набрала скорость, пытаясь с налету преодолеть вязкое место, а, достигнув скрытой водою ямы, резко ткнулась бампером в грунт и заглохла. Я увидел, что голова водителя мотнулась в лобовое стекло. От удара по стеклу веселой паутиной разбежались трещины. Я подождал с минуту, - водитель оставался в машине. Выйдя на дорогу, я приблизился к УАЗу. Джон косо сидел на своем кресле, его голова склонилась на бок, а со лба на лицо тонкими струйками сбегает кровь.
      - Этого мне только не хватало?
      Помня слова очкарика, о приезде Палыча сотоварищи, я предположил, что в моем распоряжении оставалось чуть более часа. Надо было оживлять и раскалывать парня.
      Открыв дверцу, я вытащил водителя и положил на мокрую редкую траву рядом с дорогой. Захватил в ладони грязной воды из колеи, - плеснул ему в лицо. Веки Джона дрогнули, и он открыл глаза. Я понимал, что узнать подробности о визите хлопцев хитростью мне не удастся. Да и времени было в обрез, и вообще я не из компании 'знатоков', чтобы использовать хитроумные пути допроса, добиваясь истины. Поэтому, я решил не строить из себя Мегрэ, а молча взял парня за рубашку рывком приподнял и влепил ему крепкую оплеуху. Джон упал, его лицо скривилось от боли и изумления. Я выхватил пистолет, ткнул стволом ему в губы, рассчитывая раскровенить их. Наверное, мое лицо в этот момент было еще более выразительным, чем устрашающее дуло пистолета. Я справедливо предположил, что ствол перед глазами, и вкус крови даст понять потрясенному и перепуганному братку, что намерения у незнакомца самые серьезные.
      - В общем, так, Джон! Кстати, как тебя зовут по паспорту?
      - Евгений - полным недоумения голосом, ответил парень.
      - Тогда, слушай меня, Женя, внимательно, - нарочно чеканил я слова. - Оттого, как ты сейчас поведешь себя, зависит - пошевелю я пальчиком или не пошевелю? Если пошевелю, то через секунду твои скромные мозги украсят это безымянное болото. Если нет, то ты и далее можешь радоваться своей паршивой и никчемной жизни, но в этом случае ты мне должен рассказать все, о чем я спрошу. Выбирай. Даю пять секунд!
      После этих слов, для убедительности я еще раз ткнул пистолетом ему в рот так, что раздался глухой звук о его зубы.
      - Скажу, кончено скажу! Я тут ни причем - затряс окровавленными губами Джон. - Это все Саня с Палычем, это они нас привезли
      - Зачем вы сюда приехали и сколько вас всего?
      - Восемь человек. Санек сказал, что надо искать какое то захоронение. А наши ребята говорят, что это золото.
      - Я видел только семерых, где еще один?
      - Это старик, из местных, он парней сторожит.
      - Каких парней и сколько их?
      - Которые были на берегу, их четверо.
      После этих слов у меня с души упал камень, прочно сидевший под сердцем в течение последних часов. Значит, Мишка жив!
      - Один раненый - словно угадав мои мысли - добавил Евгений.
      - Как серьезно? Его ранили вы?
      - Когда мы приехали, он сидел около палатки, и у него вся голова была перевязана. Еще он хромал, когда мы его подняли. А двое находились под землей и копали галерею. Сказали, что там произошел обвал, и засыпало какого парня.
      - Откуда появился четвертый?
      - Четвертый на байдарке приплыл, когда первые трое полезли в драку.
      - Что за драка?
      - Саня им сказал, что иконы и все, что они нашли под землей, должен у них забрать и чтобы они сами немедленно уезжали отсюда, так как здесь будут проводить археологические раскопки.. Но парни противились, потому что им надо было кого то спасать.
      - Почему у вас милицейская машина?
      - Санек с Тимохой из милиции. Вернее, они работают в мед вытрезвителе. Остальные так...
      - Где находятся охраняемые?
      - В монастыре на краю поляны есть какой то бункер, наверное, телефонистов?
      - Сколько у вас оружия?
      - Точно не знаю. Есть пистолет у Санька и у Егорыча ружье. Может и у ребят есть пушки. У меня ничего нет, я просто шофер.
      - Кто такой Палыч и сколько с ним будет людей?
      - Да, не знаю я! - заерепенился Джон. - Знаю, что Палыч главный и должен пригнать сюда какую то технику... Может, экскаватор ...
      - Ладно - сказал я, закончив допрос Джона.
 
      Надо было торопиться. Но что делать с пленником? Так оставлять его нельзя. Надо, хотя бы, связать бандюгу, чтобы выиграть время.
      - Веревка есть - спросил я Джона, который понял в чем дело.
      - В обезьяннике, - уныло ответил Джон, мотнув головой в сторону милицейской машины. Джон догадывался о сомнениях в моей голове и мысленно молил бога, чтобы мне не пришла идея нажать на курок.
      Я осмотрел машину и увидел на полу среди нагромождения ведер, тросов, гаечных ключей и другого хлама - свернутую жгутом веревку.
      Сзади в салоне имелось отделение с решеткой, в котором милиционеры возят всяких нарушителей.
      Отрезав, подходящий по длине конец, я велел Джону встать, повернутся спиной, и крепко связал ему руки сзади. Чувствуя, что его мозги останутся в целости и сохранности, пленник безропотно повиновался. Я выбросил из обезьянника все железное и помог Джону забраться в машину. Когда он сел на пол, для надежности скрутил ему и ноги, и захлопнул дверцу. Изнутри в дверце ручки не было, и можно было надеяться, что без посторонней помощи Джону выбраться будет сложно, даже если он и развяжется. Ключи зажигания я забросил в болото, а в довершение открыл капот, выдернул провода, которые последовали за ключами.
      - Бывай! - сказал я Джону и поспешил в сторону лагеря.
      ПЛЕННИКИ
      С момента, как я стал свидетелем реплики Санька о приезде Палыча, прошло минут тридцать-сорок. Если Палыч пунктуален, то его можно ожидать здесь уже через час с небольшим. Правда, по дороге они встретят застрявший УАЗ, объехать его невозможно - кругом болото. Значит, они должны сначала вытащить застрявшую машину, но могут ее оставить и добраться до лагеря пешком. Все равно этим я немного выигрывал время.
      В лесу показался просвет. Я обогнул залитую ранним солнцем зеленую поляну и, скрываясь за кустами, приблизился к бункеру связистов. До него теперь оставалось не более двадцати метров. Осторожно раздвинув ветви орешника, я увидел массивный вход в бункер с пологими скатами, сделанный из бетона. Тяжелая деревянная дверь была припёрта снаружи колом. Металлическая полоса, закрывавшая дверь, была вырвана из косяка и лежала на земле. Перед дверью я заметил следы колес. Значит, хлопцы не долго церемонились с замком, а зацепили его вместе с накладкой тросом и выдернули машиной?! Прислонившись спиной к бетонной стене, у двери сидел старик с благообразной бородкой и в рыжей шляпе. На коленях дед держал двустволку, и казалось, что он спит. Правда, вместо него я ожидал увидеть здесь Тимоху, которому Санек приказал охранять пленников, но, сколько я не всматривался, его не обнаружил.
      Вдалеке у палатки маячил Санек, он то заходил в палатку, то выходил из нее, то сидел у костра, поминутно поглядывая на дорогу, по которой уехал Джон. До него было около двухсот метров. Если не считать дюжины сосен и дубов тут и там, растущих по поляне, то место открытое, Подобраться к старику и обезвредить его, с моей стороны было сложно и неразумно. Санек в любой момент мог обернуться, обнаружить меня и поднять тревогу. Тогда, я снова углубился в лес, обежал поляну и вышел к бункеру с другой стороны. Теперь от взора милиционера меня скрывал сам бункер.
 
      Я осторожно выглянул из-за бруствера. Санек снова скрылся в палатке. Через секунду, я уже был около старика. Дедок не успел даже открыть глаза. Левой рукой я наклонил его голову набок, а ребром правой ладони ударил наискосок по шее. Даже здоровяки после этого вырубаются минут на двадцать. Прием давно проверенный и безотказный. Дед стал заваливаться набок, но я не дал ему упасть и, подхватив под мышки, плотнее усадил к стене. Я захватил ружье старика, ногой откинул кол, подпирающий дверь, распахнул ее, юркнул внутрь бункера и закрыл дверь за собой.
      Михаил, Валерий и Вовка лежали связанными по рукам и ногам на цементном полу. Игорь уже освободился от пут и помогал развязываться Валерию. Увидев меня, Михаил замычал от радости и заерзал на полу. Я достал нож и обрезал у ребят веревки. Мы обнялись.
      - Иван, дорогой! - с волнением говорил Михаил - Ты не представляешь, как я рад. Честное слово! Когда обрушился свод, я подумал, что выжить у тебя не оставалось ни одного шанса. Брат Вовка тоже стал тискать меня в своих медвежьих объятиях. У него была разбита голова и кровь запеклась на щеке.
      - Ого, кто это тебя так?
      - Да есть тут..
      - Ладно, ладно ребята потом, радоваться будем. А сейчас нам надо удирать отсюда. Я выяснил, что этот бандюга Палыч через час должен оказаться здесь в лагере. Сколько будет людей с Палычем - не известно. Плюс те, которые здесь....
      А сейчас, ребята, я вам скажу самое главное, и вы поймете, почему отсюда надо удирать, как говаривал пролетарский поэт - задрав штаны!
      Парни выжидающе замолчали.
      - Монастырские сокровища у нас в кармане. Я нашел их!
      - Ты серьезно?! - в один голос воскликнули Михаил и Валерий.
      - Тише!... Серьезнее не бывает. Они уже на берегу, и ждут, что мы будем обсыпать себе голову бриллиантами.
      Это сообщение вызвало взрыв бурной радости.
      - Где Саня? - спросил я Валерия
      - Не беспокойся, с ним все нормально. Врач сделала ему укол, велела пить горячий чай, а затем я на автобусе и на электричке проводил его в Горький и сдал сестре. Потом вернулся сюда и попал на потасовку.
      Только сейчас я обратил внимание на синяк под глазом Валерия.
      - Сколько же времени меня не было?
      - 16 часов.
      - Ого! - подумал я, вспоминая беспросветную тень первых часов после обвала. В подземельях понятие перестает существовать. - Хорошо. Обо все поговорим после. - Как твоя нога, Михаил? Можешь идти?
      - Могу. Но откуда ты знаешь про ногу?
      Мне было некогда объяснять ребятам историю пленения и допроса Джона.
      - Потом расскажу, - сказал я. Сейчас нам надо скрыться в лесу. Он начинается сразу за бункером. Там решим - как поступать дальше?
      - Полундра! - совсем не по-моряцки прошептал Игорь, который занял наблюдательный пост около дверной щели - кто-то идет!
      Я посмотрел в щель. От палатки к нашему бункеру направлялся атлет Тимоха.
      Кряжистый, с чудовищными мускулами он шел непринужденно и даже весело. Я обратил внимание, что на уровне пояса под рубашкой выделялась выпуклость.
      - Наверняка вооружен, мерзавец, - подумал я. - Это плохо. Стрелять не входило в мои планы.
      Не дойдя до старика пару метров, Тимоха крикнул - Спишь, дед?!
      Э-эй, ты чего? Умер что ли? Он нагнулся и тряхнул деда за плечо. Обмякшее тело старика стало заваливаться на бок, а Тимоха в мгновение насторожился. Его взгляд метнулся на дверь, - ранее припиравший ее кол валяется на земле, а у деда отсутствует ружье?! Тимоха развернулся для бегства, одновременно шаря под рубашкой, но сделать этого, не успел. Я толкнул дверь, в два прыжка настиг его, схватил за рубашку и в мгновение ока тяжело зашвырнул в бункер. Пока закрывал за собой дверь, ошеломленный, и ничего не понимающий Тимоха уже попал в железные лапы еще большего бугая чем он сам - Владимира. После короткого удара в солнечное сплетение атлет, хватая воздух ртом и мыча, повалился на цементный пол. Михаил нагнулся, пошарил у него за поясом и вытащил красивый вороненый пистолет.
      - А это тебе за меня - сказал Валерий и несильно пнул пленника в бок.
      Через минуту Тимоха был связан по рукам и ногам, обрывками веревок, которыми еще пять минут назад были опутаны наши ребята. Валерка оторвал у пленника рукав от рубахи и с удовольствием забил ему в рот. Связанный, и с кляпом во рту Тимоха мог долго не представлять для нас опасности. Он лежал вверх лицом, взгляд его был плачевный и настороженный.
      Я посмотрел в щель. Около палатки никого не было.
      - Ну, что ребята, вперед!
      Мы обогнули бункер и углубились в лес. Уходя, снова подперли дверь колом, а все еще бесчувственного деда опять посадили к стене.
      Теперь мы были в относительной безопасности.
      - Думаю, что терять нам нечего - надо уходить? - сказал я ребятам
      - А байдарки, а рюкзаки? - спросил Валерий
      - Да, хрен с ними с байдарками, Валера. Через неделю ты купишь себе маленький пароход. Все золото нижегородского купечества дожидается нас в укромном месте. Нам надо перебраться через Керженец, забрать мешки и уходить лесами или долами, как угодно, но уходить..
      - Но, если эти бандюги поймут, что мы нашли золото, то начнется охота за нашими головами.
      - Как они нас найдут?
      - Очень просто - ответил Владимир. У меня в рюкзаке и паспорт, и записная книжка.
      - Блин! - выругался я, а ты не мог с собой утюг и фрак в поход захватить?
      Дело принимало скверный оборот. Если Вовкин паспорт в рюкзаке, то нас всех теперь не сложно вычислить кому угодно. А если Санек или кто-то еще из этой компании работает в милиции, то и вообще пропащее дело. Словом, паспорт и другие улики, могущие пролить свет на наши добрые имена надо забирать. Тут я с сожалением вспомнил про мелкие кольца и серьги, которые я просыпал на землю в склепе и которые не собрал. Если потоп, который я устроил в галерее, не залил подземный ход и склеп, то они тоже станут уликой того, что сокровища уже в наших руках и тогда нас хлопцы не только ли найдут, - из-под земли выкопают.
      - А может отдать им все эти бриллианты? - неожиданно в раздумье сказал Валерий - черт с ними, жизнь дороже.
      - Ты с ума сошел - ответил ему Михаил. В этом случае они нас точно пришьют. Свидетелей они не оставят.
      - Ну, да - согласился Владимир. Свидетели им не нужны.
      Я посмотрел в бинокль, который все это время висел на мне, - около палатки никого не было. Наверное, Санек спустился вниз в галерею или сидит в палатке? Во всяком случае, тревогу он еще не поднимал.
      - Ситуация такая - сказал я ребятам, - четверо из хлопцев сейчас под землей. Наверху, возможно, только один человек - милиционер Санек. С минуту на минуту прибудет Палыч. Сколько с ним будет бойцов, - неизвестно. Выход один - нейтрализовать Санька, забирать вещи, - быстро по байдаркам и вниз по реке.
      - А золото? - спросил до сих пор молчавший Игорь.
      - Главное сейчас уйти от Палыча и его банды, и затеряться в керженских лесах. За мешками мы вернемся.
      - Логично - поддержал меня Михаил.
      - Отправляйтесь по лесу к реке, - скомандовал я Володе и Валерке, - под берегом подберетесь к самой палатке, и ждите моего сигнала. Только, не вздумай стрелять! - сказал я Владимиру, имея в виду ружье дедка, которое осталось у Володи. - Трупы нам не нужны.
      - Молодец, - возмутился Владимир. А если это Санек в нас пулять начнет, нам что - руки поднимать?
      - Не знаю, - ответил я. Поступишь по обстановке, но я еще раз говорю - нам трупы не нужны. Не забывайте, что если все обойдется благополучно, у каждого из нас могут быть деньги. Большие деньги. Лучше их тратить на свое благополучие и карьеру, чем на адвокатов.
      Володя и Валерий углубились в лес и побежали в сторону реки. Мне, Михаилу и Игорю предстояло сделать по лесу большой крюк, огибая поляну, и скрытно выйти на место, где я слушал разговор Санька и его хлопцев. Михаил сильно хромал и отставал. Тогда в подземелье, когда стал рушиться потолок, Михаил по счастливой случайности не успел войти в боковую галерею, тем не менее, один из камней, прошелестев мимо головы, угодил ему на ступню. Нога распухла, но как предполагал сам Михаил, кости остались целыми.
      Мы миновали дорогу, по которой уехал Джон и стали пробираться к палатке. Не доходя до нее с полсотни шагов, я попросил Игоря и Михаила затаится в лесу, а сам, сначала пригибаясь, а потом ползком вышел на исходную позицию. Над догорающим костром вился синий дымок, я взглянул на часы, - время подходило к семи часам утра. В эту минуту полы палатки вздрогнули, и из нее вышел Санек. Он подошел к бревну и стал смотреть в сторону бункера, вероятно, пытаясь увидеть Тимоху и старика. Палатка скрывала от меня бункер, но там, наверное, по-прежнему 'сидел' один дед, и я пожалел, что слишком сильно отрубил старичка? Как бы у него здоровье не подвело?
      Санек немного постоял, потом свистнул. От бункера никто не откликался. Он свистнул еще раз. Помявшись и раздумывая, не сходить ли в сторону бункера? Тогда Санек решил выйти и посмотреть к реке. Он подошел к самому обрыву, там, где должны были затаиться Вовка и Валерий, и я подумал, что сейчас надо что-то предпринимать? Потому что Санек вполне мог заметить своих пленников, тогда он и впрямь может применить ствол. Я достал пистолет и уже собрался рвануться в сторону милиционера, чтобы попытаться обезоружить его. Но, над берегом мелькнул лакированный приклад ружья, который с размаху ударил милиционера по колену. Раздался вскрик и Санек пропал за обрывом. Через пару секунд я услышал тяжелый всплеск воды.
      Когда я подбежал к берегу, Санек с искаженным от боли и страха лицом, оглядываясь на нас, плыл на противоположную сторону реки.
      - Володя, догони его. Иначе нам не проплыть на байдарках. Из лесу он нас по одному перестреляет!
      - Владимир в одежде нырнул в реку и, в несколько взмахов своих мощных рук, настиг ушибленного милиционера. Но, Санек уже и сам сообразил, что от погони ему не уйти, развернулся и поплыл к палатке. Подталкиваемый Володей он хромая вылез на берег. На его лице уже не было той холодной самоуверенности, с которой я увидел его впервые.
      Из кобуры под мышкой я забрал у него пистолет.
      Подбежали Михаил с Игорем. Я велел парням разобрать свои рюкзаки и готовиться к отплытию.
      - Докладывай, Санек, кто ты такой, что здесь делаешь, и почему со своими бандитами захватил в плен честных туристов?
      - Мы никого не захватывали. Так, попугать хотели.
      При этом Санек ухмыльнулся, обнажая прокуренные зубы.
      - Ладно, короче! Сколько человек приедет с Палычем и зачем?
      - Я не знаю никакого Палыча. Мы приехали сюда на рыбалку и встретили этих..., - Санек кивнул на Владимира, который копался в своем рюкзаке, разыскивая документы.
      - На рыбалку говоришь. Ты же нашим ребятам сообщал об археологических раскопках? А это зачем - я показал на остатки шанцевого инструмента и всякие веревки, сваленные из машины около палатки.
      - Санек по партизански замолчал, устремив взгляд себе под ноги.
      Володя, наконец, нашел документы, засунул их в карман джинсов и резко направился к пленнику.
      - Сейчас ты у меня все вспомнишь! Все! И зачем приехали, и как били нас, и как саданул меня лопатой? И вспомнишь родственников до десятого колена, чмо болотное!?
      Владимир огнедышащей лавой надвигался на Санька так, что Санек не выдержав нервного напора и страха перед такой глыбой, раньше времени упал на траву и закрыл голову руками.
      - Однако, вытрезвительские менты не самые мужественные в мире - подумалось мне, глядя на скрюченную биомассу Санька. Я кивнул Володе головой в сторону байдарок. Володя ответил взаимным кивком, но, пользуясь набранной скоростью и накопленной злостью, влепил Саньку такой пинок в бок, что сам Блохин позавидовал бы этому удару в момент пенальти. Санек застонал и выпрямился, как проволока.
      - Все, ребята, отбываем! - сказал я.
      СНОВА ПОД ЗЕМЛЕЙ
      Парни уже разобрали свои рюкзаки и глядели на несчастного Санька, который мелко дышал, вытянувшись на траве. Мы не успели тронуться, полы палатки распахнулись, и оттуда вылез чумазый парень. Увидев нас, он удивленно расширил глаза, замялся и невпопад спросил,
      - А где Палыч?
      - Я здесь, сказал Володя и взял его за грудки так, что ноги парня на некоторое время повисли в воздухе
      - Мы прокопали там... - прошептал парень, чувствуя, что влипает в неприятность. Он со страхом косил глазом на лежащего на траве Санька. Владимир неловко отпустил диггера на землю, и он упал на спину. Глядя с земли на надвигающегося на него глыбой Владимира, парень засеменил ногами и локтями, и так быстро пополз от него спиной по земле, что я был крайне удивлен. Еще никогда мне не доводилось видеть, чтобы люди могли ползать на спине, да еще со скоростью энергичного пешехода?!
 
      - Вы кто?! - раздался в утренней тишине звонкий голос от реки.
      В кустах, откуда я впервые увидел Санька - стояли двое мужчин. Один из них держал в руках автомат. Мой взгляд метнулся на дорогу, - там я также увидел несколько человек. Среди них выделялся Джон, и было видно, что все они, или почти все вооружены.
      Вы кто? - повторил усатый розовощекий мужчина - затем, помолчав, добавил -
      Значит так, все на землю, иначе, я прикажу стрелять!
      Мне показалось странным, но этот голос мне показался знакомым. В голове волной
      промелькнули мои деловые и не деловые встречи за последний год-два, но аналога этому голосу я не нашел. Может, показалось?
      Краем глаза я успел заметить, что мы полностью окружены. По краю поляны пробегали и прятались за деревьями еще пять или шесть человек. Автомат я заметил еще у одного из хлопцев.
      - Ребята, все в палатку и вниз! - сквозь зубы прошептал я своим парням.
      - Вы как хотите, а я сдаюсь. Перестреляют ведь, - отрешенно сказал Валерий.
      - Вниз! - сквозь зубы повторил я.
      Теперь, меня вновь охватило забытое чувство настоящей смертельной опасности, которое уже наведывалось в Афгане . Чувство, когда нет места эмоциям и мозг, превратившись в холодную вычислительную машину, в мгновение ока просеивает варианты и ищет единственный и правильный выход. В долю секунды в голове промелькнули возможные обстоятельства:
      - мы не сможем объяснить, что мы мирные туристы. Доказательства: Джон, старик, Тимоха и Санек до сих пор валяющийся на земле.
      - Мы не можем сесть на байдарки и уплыть по добру по здорову, так как отрезан путь и при этой попытке нас могут перестрелять, как куропаток.
      - Если чумазый парень не врет и обвал прокопан, то у бандитов займет двадцать минут, чтобы найти могильный склеп. А если его не затопило, то найдут разбитый гроб и бриллианты на полу. У них не будет сомнений, что сокровища уже у нас, и им только останется найти средства, чтобы развязать нам языки.
      - Вниз - третий раз прошипел я, хотя уже заметил, что Мишка и Игорь уже юркнули в палатку.
      У хлопцев первых не выдержали нервы или они решили нас пугнуть. Сочная, короткая очередь вспорола утреннюю тишину. Пули прошили нашу палатку, оставив на ее зеленом боку цепочку отверстий. Теперь уже и Вовка и Валерка поняли всю серьезность происходящего, по-пластунски пробирались в палатку и, срываясь с лестницы, падали вниз. Я прильнул к земле у костра. Кроме малокалиберного пистолета, теперь у меня был 'Макаров' Санька. Я молниеносно выхватил его и заполз за бревно. В кустах уже никого не было.
      - Эй, у вас тут что, учения какие?! - услышал я с реки.
      По середине Керженца, не торопясь, плыл плот с нашими старыми знакомыми - пиратами Лехой, Семеном и еще одним студентом, с которым мы не успели познакомиться. Сильно выцветший Веселый Роджерс по-прежнему украшал пиратский ковчег. Леха смотрел в нашу сторону и приветливо улыбался. Из-за кустов раздалась очередь, и дюжина пуль всплеснула султанчики воды позади плота. Леха упал.
      - Боже, какая нелепость! Я выстрелил в темный силуэт, мелькнувший в кустах. Оглянулся - на поляне никого не было видно. Бандиты - то ли залегли, то ли спрятались, услышав выстрелы? Только, у бункера связи, как и прежде, прислонившись к стене, сидел дедок. Дверь в бункер была открыта, значит, спортсмена Тимоху уже успели освободить?
      Я ужом прополз к палатке, по дороге выхватил из инструментов и вещей, привезенных хлопцами толстую связку веревки. Бросил веревку в выкопанную нами яму, держась за лестницу, спрыгнул на торчащий выступ потолка, быстро спустился вниз и побежал по галерее, откуда виднелись блики света..
      Ребят я нашел в тридцати шагах у пробитого нами с Мишкой проема. Двое перепачканных землей хлопцев в растерянности стояли у стены. Михаил держал их под пистолетом, отобранным у Тимохи. Володя уже обыскал землекопов, но ничего опасного не нашел. Еще дальше по галерее в пушечном колодце оставался Серый, которому Санек поручил подготовить к вытаскиванию обнаруженные нами пушки. Но, наверное, Серый сидел в своем колодце и ничего не подозревал о происходящем.
      Положение складывалось ужасное и смахивало на западню? Да еще и хлопчики здесь!? Их надо было изолировать. Мы пошептались по этому поводу с ребятами, затем я поднял с полу фонарь одного из землекопов и велел пришельцам следовать по проходу вперед. Когда они проползли среди наваливающихся друг на друга стен в знакомый нам треугольник, велели им идти далее к своему другу Серому и там ждать разрешения событий. Игорь передал хлопцам свой маленький фонарик и парни, ругаясь и грозя нам всеми на свете громами и молниями, скрылись за изгибом стены. Чтобы затруднить их скорое возвращение, мы пообещали им в след, что 'если хоть одна грязная рожа появится из треугольника, то мы будем стрелять'. Для надежности мы почти доверху закидали лаз подножными кирпичами.
      Мы вернулись к вертикальной штольне. Судя по атмосфере общего уныния, выхода из сложившейся ситуации пока не видел никто из ребят. А то обстоятельство, что мы на этот момент потенциально являлись сказочными богачами, - радости не вызывало. Надо было вырываться из этого затянувшегося в мертвой петле путешествия. Но как?
      - У нас один выход, сдаваться - сказал Валерий в тягостной тишине. Его голос был растерянным и мрачным.
      - Я понимаю одно - не обращая внимания на слова товарища, стал размышлять вслух Михаил - хлопцы сверху к нам не сунутся, поскольку понимают, что, коль скоро, выстрелы уж прозвучали, то и от нас они могут получить пулю.
      - Какая пуля, Миша, ты о чем?! В тюрьму хочешь загреметь? - убежденно заговорил Валерий - Ты пойми, Михаил, они же из милици-и! Не будем же мы вечно пропадать в этом подземелье, и дожидаться пока они уедут?! Они не уедут, а будут сидеть там наверху, и ждать нас тепленьких и с поднятыми руками. Надо сдаваться, отдать им все, что ты нашел Иван, и уезжать отсюда. И чем быстрее мы это сделаем, тем будет лучше. Пока еще дело не зашло совсем далеко, мы можем все свести как к какому-нибудь недоразумению.
      - Это бандиты, Валера - сказал Михаил. Неужели тебе это еще не понятно? Это о них рассказывал Александр.
      - Валера, а ты не обратил внимания, что в нас они уже стреляли! - поддержал я друга - Они стреляли в нас, стреляли в ребят, которые были на плоту, и я не знаю - живы ли они теперь? Ты считаешь, что они нас отпустят восвояси, даже если и отдадим им найденное?
      - В общем так, я знаю выход...
      После этого я кратко и довольно сбивчиво рассказал парням и о подземном ходе под Керженцем, и о том, что попытался затопить галерею, когда выносил остатки клада из склепа. Не забыл упомянуть и о 'хитром' столбе, стоящем посреди прохода в галерее. И сказал, что если поторопиться, то шанс выйти отсюда у нас есть. Если галерея и затоплена, то 25 метров под водой каждый из нас проплывет. А если не в состоянии проплыть (я подумал об Игоре), то прежде чем прыгнуть сюда, захватил это - я кивнул на тугую связку крепкой и капроновой веревки.
      Наши прения были прерваны скинутой сверху горящей автомобильной покрышкой. Гудя от пламени, она рухнула на пол, и по подземелью пополз едкий удушливый смрад. Наверное, покрышки они взяли с кузова, ржавеющего на краю поляны грузовика? Я вспомнил, что этих покрышек там навалено штук пять. Хотя, и одной вполне хватит, чтобы выкурить нас отсюда.
      Володя схватил лопату, оставленную хлопцами, поддел накиданную при разгребании обвала землю и стал издали бросать ее на покрышку. Сверху прозвучала автоматная очередь, и посыпались крошки кирпича. Пули вонзились в песок вокруг покрышки, но мы для пуль были недосягаемы. С одной стороны автошины пламя сбить удалось, но она продолжала гореть и извергать угарный чад изнутри.
      Я с ужасом подумал, если сверху кинут гранату, то дело совсем плохо... Слава богу, гранат у хлопцев не было?
      Дышать стало трудно, слезились глаза. Вовка выкинул руку вперед, пытаясь заступом зацепить дымящуюся автопокрышку и втянуть его в галерею. Сверху раздался выстрел, пуля попала в рукоятку лопаты, и от нее откололся значительный кусок дерева.
      - Эй, вы! - послышался голос, принадлежавший Саньку. - Ну, вы поняли, что у вас нет выхода? Вылезайте сюда, базар будет.
      - Базарь сразу, чего хотите? - поддержал я сленг Санька.
      - Чего вы нашли в подземелье и откуда узнали, что там хранится?
      - Мы ничего и не знаем...- крикнул Саньку Валерий.
      - Не знаете?! А откуда иконы и серебреные штофы? И вообще, с какого хрена вы начали здесь копать? - допытывался насмешливым голосом Санек. После конфуза на берегу его тональности была переполнена издёвкой.
      - Слушай, Санек, а ты не понимаешь, что твои друзья у нас в руках? И если вы будете что-то предпринимать в отношении нас - то пострадают и они? - задал я Саньку вопрос.
      - Другом больше, другом меньше - не раздумывая, ответил Санек. - В общем, что такое хлор пикрин знаете?
      - Ну!
      - Через час-полтора наши хлопцы доставят сюда парочку шашек, и мы вас ими угостим. Поэтому, поднимайтесь наверх, пока не поздно и будем базарить. - По одному! - на всякий случай добавил он, как будто мы и в правду, могли появиться из ямы лавиной, как тараканы?!
      Хлор пикрин я помнил еще по военному училищу, где нас 'окуривали' этим газом и помилуй бог, если на тебе не плотно сидит противогаз?!
      - Базарь сам с собой, придурок, - крикнул ему Вовка - жаль я тебе шею не свернул. Но я надеюсь, что у меня еще будет такая возможность?!
      - Надежда умирает последней! - крикнул Санек и после этих слов, к нам под ноги полетела еще одна горящая шина. Она ударилась о земляной пол, подскочила, покатилась по проходу, ведущему в сторону реки, упала в колодец с водой и там с шипом утонула.
      - Сука! - не выдержал Вовка!
      Начало покалывать в висках, наверное, от дыма. Еще десять минут этой душегубки и мы, не дожидаясь обещанной Саньком газовой атаки, все угорим от скопившегося в подземелье марева от коптившего колеса. Володя почти полностью забросал его землей, но дым предательски вырывался из-под песка.
      - Пиролиз - сказал Михаил
      - Чего?
      - Пиролиз говорю, горение без доступа кислорода.
      - Да, да - в рассеянности сказал я, - пошли, ребята. Мы медленно отступали в глубь подземелья.
      Обвал все-таки произошел на всю длину галереи, от выбитой мною двери до пробитого нами в стене входа в боковую галерею. Я осмотрел нору, выкопанную в завале хлопцами. Она была довольно просторной, но такой длиной, что луч фонаря не смог высветить ее конец. Я обернулся к поэту:
      - Игорек, настала пора испытаний. Ты самый юркий из нас, имею в виду габариты. Слазь и посмотри там, что к чему?.... Если лаз действительно насквозь, то не возвращайся, стой на месте и жди нас.
      Игорь, ни слова не говоря, взял у меня фонарь, встал на четвереньки и скрылся в темной норе, за собой он тащил свой рюкзак. Через пару минут мы услышали его глухой голос: - проход метров пятнадцать, широкий, никто не застрянет...
      - Иван - продолжал он. Вы лезьте сюда, а я проверю, - что там с галереей? Насчет столба помню.
      - Все ребята, пошли - сказал я, кивая на нору. Владимир оставил лопату и полез в зияющее отверстие.
      - Смотри, не застрянь там, - сказал я нашему великану.
      Володя улыбнулся. Я подумал, что если ребята сохраняют способность к улыбке, мы вырвемся отсюда. В это мгновение мне показалось, что со стороны треугольника, куда мы загнали двоих Палычевских землекопов, донесся подозрительный звук. Михаил также его услышал и насторожился. Звук повторился вновь, и мы отчетливо услышали какую то кирпичную возню. Значит, Серому и его компании надоело бездействовать, и они все-таки рискнули расчистить проход и высунуться из своего треугольника?
      - Миша их надо задержать.
      Мишка шагнул за поворот галереи и скрылся в темноте. Затем я услышал его голос:
      'мы вам говорили, что будем стрелять?! Не обессудьте, господа бандиты. После этого я услышал сначала три, потом еще два глухих хлопка выстрела. Через пару секунд ответные, еще более глухие два хлопка. Вернулся возбужденный Михаил
      - Кажется, эта братия не послушалась нас. Короче, я видел свет фонаря.
      - Зачем ты столько стрелял?
      - Попугать решил, а они, заразы, стреляли прицельно. Вероятно, пистолет есть у Серого?
      МИНА
      С противоположного конца обвала мы услышали голос Володи - Все нормально. Следующий.
      - Я подтолкнул Валерия - давай.
      Валера замялся - слушайте, ребята, я, пожалуй, останусь. Я не хочу ваших приключений, мне не нужно геройство, лучше я пойду наверх.
      - Быстро, дурак! - возмутился Михаил.
      Опасность всегда срывает с людей маски и оставляет их такими, какими они есть на самом деле.
      - Ты что, - предать всех нас хочешь?! - Да и не можем мы тебя отпустить, Валера. Это гибель для тебя.
      - Не могу! - с истерическим надрывом выкрикнул Валерка. - Будь что будет, а я пошел наверх.
      Нам было некогда увещевать спасовавшего товарища и приводить цитаты из библейских истин о беспримерном мужестве наших предков, лицом к лицу встретивших с опасность. Михаил молча влепил Валерию смачную оплеуху, после чего Валерка, ни слова не говоря, полез в нору. За ним отправился Михаил. Через несколько секунд, в черную дыру юркнул и я. Сверху за шиворот рубашки сыпалась всякая дрянь, а на зубах хрустел песок.
      На обратной стороне завала мы немного задержались, закладывая кирпичами и обломками потолочных досок лаз. Это, хоть и на немного, но сдержит наших преследователей. В конце галереи замелькал свет фонаря Игоря. Игорь дошел до 'хитрого' столба и прокричал: - торопитесь, ребята, там воды уже по шею! Его голос эхом прокатился по галерее.
      Я взял у Михаила фонарь и осторожно пошел вперед, ребята следовали за мной. Всего у нас оставалось два фонаря. Преодолев две большие, накиданные мною горы песка и камней и еще пару небольших завалов, которые мне встречались и ранее, мы благополучно добрались до столба.
      - А здесь, - осторожнее - сказал я, дойдя ложного кирпичного потолка. - Каждый из нас должен миновать этот столб, чтобы не задеть его. Помните, если столб шелохнется, - обрушится потолок!
      Наши габариты позволяли миновать гиблое место, но как быть с Володей? Его мощный накаченный торс был явно не для этого случая. Владимир, как бы понял мои размышления и сказал, идите все вперед, я замыкающий.
      Михаил потрогал пальцем надрубленное на столбе место - Рискованно, однако - в задумчивости произнес он.
      Я посветил вверх, темная кирпичная громада угрожающе висела над головой. Широкая доска, которая сдерживала потолок от обрушения, еще не успела прогнить. Можно было подивиться мужеству и безрассудству изобретателя этой ловушки. Лишний удар топора и он сам мог стать жертвой собственной хитрой задумки?!
      Первым, вжавшись в стенку, миновал столб Валерий. Михаил подал ему свой рюкзак и также осторожно проскользнул боком между кирпичной стеной и столбом. Его грудь задевала столб, но только задевала, не давя на него. Затем, пользуясь уже приобретенным опытом, столб миновал я, и взял поданный Володей рюкзак.
      Владимир долго примеривался и дышал так, как это делают штангисты перед рекордом. Затем, выдохнув весь воздух из своей груди, осторожно вместился между кирпичной стеной и бревном. Его дальнейшие попытки протолкнуться в галерею не удавались.
      - Дышать нечем, - выдыхая остатки воздуха из груди, натужно прошептал он.
      Я уже отогнал ребят вглубь галереи, сам прильнул к столбу, упершись с другой стороны, и старался удержать его вертикально. К Володе подбежал Михаил и стал молча тянуть его к себе. В какое то мгновение показалось, что столб вот-вот треснет, сдвинется со своей оси и начнется светопреставление, подобное тому, которое мы с Михаилом уже успели пережить. Но грудь великана, наконец, миновала критическую отметку, а живот он втянул чуть не до позвоночника, и уже вдвоем с Михаилом мы втащили Владимира в галерею.
      - Ничего себе! - сидя на полу и тяжело дыша, произнес он. - Теперь я знаю, как коты умудряются пролезть в мышиную нору. Во всяком случае, животом дышать, как йоги я научился.
      - Ладно, ребята, не до шуток! - волнуясь, крикнул Игорь - там заливает.
      - Вы давайте идите - негромко сказал я ребятам, - нас с Михаилом не ждите. Метров через семьдесят будет спуск вниз, далее водяная галерея. Она тянется метров на двадцать пять, действуйте по обстановке. Мы с Михаилом вас догоним.
      Когда ребята скрылись за поворотом галереи, мы с Мишкой приступили к реализации плана, который возник в его умной голове во время ревизии столба. Мы отмотали от плотного мотка веревки метров тридцать. Сложили ее вдвое, и один конец Михаил привязал прямо за воронкообразный обруб на столбе. Если веревку крепко дернуть, столб неминуемо сломается и тогда ложный, десятиметровый кирпичный свод - рухнет вниз и перекроют дорогу бойцам загадочного Палыча.
      Дело сделано, мы подняли рюкзаки и, разматывая за собой веревку, отошли от столба по заворачивающемуся влево проходу метров на десять - или двенадцать. Здесь было безопасно.
      - Тихо, - настороженно сказал Михаил.
      - Я замер. Действительно, из глубины галереи, откуда мы пришли, доносились подозрительные звуки.
      Михаил выключил фонарь, и мы в темноте выглянули из-за изгиба стены. В конце галереи за столбом на стенах замелькали световые блики. К нам кто-то приближался.
      - Беда, товарищ председатель - сказал я Михаилу. Мы не можем допустить, чтобы они пошли за нами.
      - Обваливаем? - спросил Михаил, нервно дергая веревкой в руке.
      - Давай!
      Мы вдвоем натянули и рванули веревку на себя и упали.
      Столб стоял на месте.
      - Кто же так завязывает, моряк хренов - прошипел я Мишке и, нащупав конец веревки, снова устремился к столбу.
      Сейчас до хлопцев оставалось около 30-ти метров. Из-за поворота галереи мы не могли их видеть, и они пока не обнаружили нас. Я лихорадочно стал завязывать конец веревки на обрубе. В темноте руки повиновались плохо. Вот-вот бандиты выйдут на прямой участок галереи, тогда мы будем на расстояние прямого выстрела? Я завязал один узел, второй, стал завязывать третий, и в этот миг хлопцы появились в зоне прямой видимости.
      Бандиты знали, что мы также вооружены, и двигались осторожно, применяя хитрость: впереди идущий время от времени включал фонарь, после каждой вспышки намечая себе пять-шесть шагов пути.
      Причем, попеременно держал его на вытянутой руке, вверху справа, или слева от себя. Только этот дешевый прием ночного боя здесь не подходил. В данном положение даже слепой может стрелять с высокой степенью поражения. Пуля будет рикошетить от стен и в замкнутом пространстве от нее не так легко укрыться.
      Я завязал последний узел и бросился назад за спасительный поворот.
      - Стой! - послышался голос все того же Санька, но я уже был за поворотом. Со стороны голоса прозвучало три хлопка. Пули с визгом загуляли по стенам, но мы были в безопасности. До хлопцев уже оставалось не более двадцати метров.
      - Слушайте! - крикнул я в темноту. -Cоветую вам убраться отсюда. Иначе вас может поджидать большая неприятность в виде братской могилы.
      Я услышали, что парни остановились, размышляя над моими словами. Но, через несколько секунд, подгоняемые бодрыми криками все того же Санька, бандиты всей толпой устремились в нашу сторону. Вероятно, хлопцы включили сразу все свои фонари, потому что б глянцевые неровности кирпичей галереи ярко заиграли разноцветными огнями . Это было похоже на психическую атаку. Мы больше не стали увещевать бандитов, взялись за веревку, натянули и рванули на себя. Снова оба упали на землю.
      Мелькнула, холодящая в желудке мысль - опять оборвалось?!
      Но через секунду пол галереи тряхнуло, послышались крики, и в то же мгновение грохот тяжелого обвала заложил уши. Искры на стенах погасли, и из-за поворота в нос взметнулась густая кирпичная пыль. Мина, сторожившая покой загадочного подземелья и стоящая на взводе многие десятки лет, сработала!
      Мы с Михаилом поднялись и устремились прочь по петляющей галерее. Прыгающий свет фонаря уже высвечивал белый выступ начинающегося свода в потолке, стены сужались, и ход резко уходил вниз. Никого не было! Значит, наши ребята благополучно перебрались под рекой и возможно уже выбрались на берег? Все еще слышался говор водопада. Значит между потолком и водой сохраняется воздушная подушка?
      Мы вброд пошли по галерее, вода уже достигала пояса. Справа чернела рваная верхушка, пробитого мною входа в склеп с висящими над водой кирпичами. Он более чем наполовину был заполнен водой. Я посветил внутрь склепа, увидел плавающую пластмассовую бутылку из-под минералки, а в углу беспорядочно громоздились всплывшие черные гробы.
      Из воды неожиданно, появилась голова Владимира. Из-за свое огромного роста, он легко доставал дно, и выходил к нам, как дядька Черномор. Отдышавшись, Володя сообщил, что Игорь и Валерка ждут нас в конце галереи на каменной на лестнице.
      - Фонарь замкнуло, там темь беспросветная! Давай, Иван, выводи на свет Божий! - с волнением сказал он. - Пока еще есть возможность проплыть, не ныряя. Сантиметров 20 воздуха под потолком еще осталось. Надо торопиться.
      Я и сам знал, что время играет на нас. Вдруг, позади глухо хлопнул выстрел. Михаил, стоявший позади меня вскрикнул. Раздался еще выстрел и еще. Пули, ударившись в ускользающий вниз кирпичный потолок, вспарывались в воду. Одна из пуль прошелестела по стене над ухом. Брызнула кирпичная крошка, и сверху в пробоине отвалился кирпич.
      Я, машинально, выключил фонарь, схватил Михаила за грудь и швырнул его к Володе
      в сторону заполненной водою галереи. Володя подхватил Михаила, и они оба скрылись в нише под овальным потолком. Я хотел последовать за ними, но понял, что уже упустил время. Тот, кто следует за нами, наверняка, выстрелит в упор или почти в упор. Я тихо опустил голову в воду и заплыл в склеп. Ногой нащупал ступень и затаился за стеной.
      Такое количество адреналина я не получал давно. Сердце колотилось в груди и казалось, что оно вот-вот выпрыгнет наружу. Я достал из-за ремня малокалиберный пистолет и там под водой случайно уронил его. Он прокатился по ногам и, глухо стукаясь о лестницу, пропал внизу. За поясным ремнем за спиной у меня оставался 'Макаров', отобранный у Санька. Я судорожно попытался его достать, но он, кажется, зацепился курком за рубашку или плавки и никак не хотел выходить.
      Белоснежный туман, голубая романтика путешествия, прекрасные байдарочницы - все это осталось позади. Окружала суровая реальность, 'где выживет тот, кто первый достанет нож'. Эти слова Абдуллы из 'Белого солнца пустыни' почти автоматически пришли мне в голову, когда я в профиль увидел голову братка. Он держал над головой фонарик и пистолет. Его волосы были пострижены ёжиком, а вбитый нос говорил о боксерском прошлом. В этот момент я узнал его, - это был наш знакомец Тимоха. Но Тимоха был не один. Он с кем-то разговаривал.
      - Ну, его к черту, Тимош, - пошли обратно. Разберем завал и вернемся, - подал кто-то голос сзади Тимохи. Впрочем, этот гундосый голос я также узнал сразу. Он принадлежал Серому.
      - Не валяй дурака! - зло ответил атлет. - Если эти туристы выбрались отсюда то, где-то же есть выход?
      - А ты уверен, что они не прикончат нас на той стороне?
      - Дурак ты. Если выход есть, то они уж давно умчались за километр отсюда.
      - А если его нет?
      Ну, не могли же они добровольно войти в воду и утонуть?
      - Ты как хочешь, а я пошел разбирать завал и возвращусь обратно.
      - Смотри, Серый. Заклинишься здесь один навечно, я спасать тебя не пойду.
      Немигающие, злые глаза Тимохи не скрывали, а скорее подчеркивали выражение холодной решимости.
      - Только ты отдай мне свой наган. У меня больше не осталось патронов.
      - А как же я? - разволновался Серый.
      - Здесь тебе пистолет не потребуется.
      - Пардон, Тимоша. Всякое может быть. С оружием как-то веселее.
      Тимоха, разбрызгивая воду, прыгнул куда то по проходу, послышался шум и сопение короткой схватки.
      - Больно, дурак, больно - возопил Серый.
      - Я же тебе говорил - патроны тебе здесь не потребуются.
      Затем, я услышал, щелчок и хруст крутящегося барабана. Наверное, Тимоха проверял наличие патронов в отобранном пистолете.
      - Это тоже дай сюда. Трус - прошипел Тимоха и что-то еще отобрал у Серого
      - А теперь забери это и топай отсюда, мудила!
      Вероятно, он что-то передал, а затем толкнул Серого в спину, поскольку я услышал шум падения, неясное, злое бормотание, а затем удаляющиеся шаги. И уже из глубины галереи, находясь в безопасности, Серый прокричал Тимохе:
      - Сука ты, Тимоша! Вот вернешься, мы с тобой поговорим!
      - Валяй, валяй - уже беззлобно проворчал Тимоха, - со всеми поговорим.
      И я снова увидел в проеме Тимохин профиль.
      Он посветил в водяную галерею, пытаясь там что-нибудь разглядеть? Но Вовка и Михаил, скорее всего уже переправились. Тогда Тимоха направил луч в рваный проем в стене и увидел гробы.
      - А-а-а! - закричал боксер и, разбрызгивая воду, рванул по галерее обратно.
      - Испугался, однако! Хотя и любой в этой ситуации, наверное, бы не удержался от нервного крика?! - подумал я, вспоминая, какой меня продрал ужас, когда я в темном царстве золотой усыпальницы впервые увидал эти гробы.
      Тимоха метался по галере. Но выход был один, - не там где страшным обвалом придавило его незадачливых друзей, а там, где в загадочной галерее сказочно ушли под воду его противники. Я, примерно, представлял, какие мысли крутятся в его голове, и завидовать бандиту было не в чем. Он не знал, есть ли выход? А если и есть, то сколько ему придется проплыть, оставляя на поверхности нос? И он не знал, что ждет его на другой стороне тоннеля? Больше никого в галерее не было слышно. Вероятно, Серый, услышав крик товарища по несчастью, убежал к месту обвала.
      В конце концов, Тимоха решил идти вслед за парнями, в которых он стрелял. Из-за стены я снова увидел лик растерянного атлета. Тимоха в очередной раз остановился около склепа, так как дальше уже надо было плыть. Вода доходила ему до подбородка. Он опять наклонял голову и светил под потолок. Я еще раз дернул за спиной пистолет, но он держался, как привязанный. Тогда я достал свой афганский нож, и в это время сверху в проеме вновь, неожиданно оторвался кирпич. Он с плеском упал в воду, и в эту же секунду склеп наполнили яркие вспышки выстрелов. Из-за замкнутого пространства выстрелы тяжело били по перепонкам. Я был за стеной, и пули мне были не страшны. Наконец, Тимохин пистолет щелкнул в последний раз - закончились патроны. Я все-таки не знал, есть ли у Тимохи еще патроны? Может быть, щелчок просто обозначал осечку? Я не стал испытывать судьбу. Освежая в памяти приемы рукопашного боя, погрузил голову в воду и под водой выплыл в галерею.
      Длинный афганский нож легко вошел в грудь бандита. Тимоха протяжно замычал, задергался. Его пистолет и фонарь, которые он держал над головой, упали в воду. Второй удар навсегда прервал его мучения. Я оттолкнул труп в сторону, в темноте заправил нож в чехол и поплыл в сторону лестницы. Мой фонарь, побывавший в воде, уже не включался и я его выбросил. Окружала беспросветная тьма. Плыл медленно, не менее минуты, обдирая лоб и голову о неровности потолка. Вода продолжала прибывать, и между водой и потолком оставалось 10-15 сантиметров воздушной подушки. Наконец, под ногами я почувствовал спасительные ступени лестницы. Она наполовину была завалена землей, накиданной мною ранее, поэтому подниматься пришлось на четвереньках.
      - Кто? - услышал я сверху голос брата. Он, почему-то, говорил шепотом.
      - Свои, свои. - ответил я - Все живы?
      - Все. Только Мишку этот мудак пулей зацепил. А что с преследователем?
      - Ладно, ребята, ползите за мной - уклонился я от ответа. - Миш, ты как? Сильно он тебя.
      - Терпимо ответил из темноты Михаил.
      Через минуту, вытолкав из норы, накиданные мною ветки, мы по одному выбрались наружу.
      ПОГОНЯ
      В дебри, где находился выход из галереи, прямые солнечные лучи не доходили но, после целого часа, проведенного в подземелье, свет ярко слепил глаза. Михаил страдал. Пуля прошла у него под правой мышкой, но, слава богу, костей не задела. Вовка достал из своего рюкзака запасную футболку, мы ее разорвали, и я перевязал другу плечо.
 
      - Что будем делать, Иван? - спросил Владимир
      - Что делать? Сматываться будем.
      Я достал из потайного места за камнем золотой груз.
      Столь величественное зрелище, открывшееся в мешках, поначалу вызвало магическое изумление и восхищение. Мои друзья, онемев, впились глазами в сверкающую роскошь.
      -Неужели это явь?! - прошептал Вовка. Он поочередно открыл мешки, их содержимое вызвало неописуемый восторг у всех участников авантюрной Одиссеи.
      - Ни фига себе!!! - восхищенно прошептал Мишка. - Если продать все это, хотя бы, по доллару за грамм - это же сумасшедшие деньги!
 
      - Да ты что, Володя, - произнес, наконец, пришедший в себя Игорь, и достал из рюкзака диадему, сверкающую на солнце так, как будто только что вышла из под волшебных рук ювелира. Кто же вот эту диадему будет продавать так бездарно, за граммы, как ты предлагаешь? Она сама по себе шедевр ювелирного искусства, а ты говоришь на граммы? А эти перстни, осыпанные бриллиантами, или это колье?! Его одного хватит, чтобы каждому из нас обеспечить пятилетку безбедного существования! Это вам говорю я, старый фарцовщик и знаток ценностей.
      - Ладно, ребята, кончай торговлю, уходим! - сказал я, сдерживая их бурное ликование.
      - А как же байдарки? - второй раз за сегодня спросил Валерий.
      - Ты совсем чокнулся, мой бедный друг, - с веселой иронией сказал ему Мишка. Какие к черту байдарки? Ты посмотри на это - он руками повернул голову Валерки в сторону мешков.
      - Ну да, это я так... - замялся Валерка.
      Я отметил про себя, что Валеркиной байдарки здесь вообще нет, и насчет лодок заговорил он лишь по инерции из жадности.
      Прежде чем двинуться в путь, я все-таки решил прокрасться на берег и посмотреть обстановку, которая сложилась в лагере после нашего бегства. Я даже не помнил, где потерял свой бинокль, он был бы сейчас полезен. Со мною вызвался идти Владимир. Игорь и Мишка пошли искать подорожник, насоветованный Михаилу искушенным в народном врачевании Валеркой, а сам Валерий остался сторожить мешки и рюкзаки. Я и Володя, уже знакомым мне путем, сквозь колючки пробрались на берег, и через кусты осмотрели место нашего недавнего базирования. Около палатки суетилось человек десять. За нею стоял знакомый мне УАЗик Джона и грузовик. Среди людей вертелась и прыгала игривая белая собака волчьих размеров. Поминутно кто-то входил в палатку и выходил из нее. У бревна лежали и не шевелились два человека, около которых хлопотал один из бандитов. Затем, лежащих бедолаг подняли за руки - за ноги и отнесли в УАЗ.
      Машина завелась и тронулась по дороге в лес.
      До палатки было более 150 метров, и мы не могли слышать, о чем рассуждают хлопцы. Затем мы увидели, как шесть парней отделились от группы, сели в наши байдарки и погребли на противоположный берег. С собой они взяли пса, который по команде легко и без боязни прыгнул в лодку. У двоих байдарочников были видны автоматы. На берег вышел полноватый мужчина в голубой рубашке и что-то командирским голосом прокричал им в след, показывая рукой в нашем направлении.
      Мы с Вовкой побежали обратно.
 
      - Быстро, ребята, хватай рюкзаки, мешки и вниз по реке!
      - Погоди, Иван, давай все это пересыплем в рюкзаки, так же удобнее нести - сказал Игорь.
      - Некогда, ребята, некогда. Хлопцы уже переправились на этот берег, и сейчас будут прочесывать лес. Наверное, я говорил слишком возбужденно и громко. Сзади за полторы сотни метров в чащобе хлопнул выстрел, и пуля где-то стукнулась в дерево. Затем громыхнула короткая очередь из автомата. Я не думал, что посланцы Палыча успели нас так быстро обнаружить и скорее стреляли для острастки. Мы молча схватили в руки первые попавшиеся мешки и рюкзаки и бросились сквозь чащобу вниз по реке. Уже через тридцать метров нам пришлось преодолевать ручеек, полностью скрытый от людских глаз густым кустарником. Ребята сходу перепрыгнули через него, я бежал замыкающим.
      Не успели мы преодолеть и трехсот метров, как сзади я услышал легкий треск ломающихся сучьев, а еще через пару секунд тяжелый удар сзади сшиб меня с ног. Дикая боль пронзила спину и плечо. Я повернул голову и увидел задние ноги белого пса, который вцепился мне сзади в рубашку, прихватив при этом изрядный кусок плоти. Я попытался подняться, но тяжеленный пес висел на моем плечо, как клещ. Я поймал собаку свободной рукой за ногу и хотел оторвать его, но сделать это было не просто. Его клыки, словно зубья колхозной бороны все глубже и глубже вонзались мне в спину. Рывком, я все-таки встал на ноги, нащупал на боку нож и, завернув правую руку за спину, несколько раз ударил в его упругое тело. Пёс взвизгнул и разжал челюсти. Когда я обернулся, он уже был мертв. Его острый сабельный хвост все еще мелко дрожал в конвульсиях. Это был красивый американский бульдог огромных размеров, с мощной красной пастью и квадратной головой. Мне было жаль глупого и отважного пса, но такова, значит, его собачья доля.
      Я схватил уроненный мною во время схватки чей то рюкзак и устремился за ребятами, которые уже далеко опередили меня. Сзади послышались крики преследователей, то и дело звучали выстрелы. Вероятно, они все еще не видели нас и стреляли на шум. Через пятьсот метров я догнал ребят. Впереди между деревьев блеснула вода. Старица. Вовка передал драгоценный мешок Игорю, другой был у Валерки. Кто нес мой рюкзак с золотом, я даже не знал. Вовка забрал у Михаила пистолет, когда-то отобранный у Тимохи.
      - Ты что ранен? - спросил он у меня, увидав мою окровавленную спину.
      Объяснять было некогда. Мы велели ребятам перебираться на другую сторону старицы и улепетывать в сторону Лыкова к людям. А сами с Володей решили задержать бандитов.
      Игорь и Валерка, поддерживая хромоного Михаила, пошли вброд, утопая по пояс в воде, а мы с братом спрятались за толстыми деревьями в зарослях густого папоротника и увидеть нас можно было только запнувшись о нас. Я проверил обойму, - оставалось всего три патрона.
      - Володя - сколько у тебя патронов - прошептал я.
      - Володя поднял вверх два пальца.
      - Не густо, однако - подумал я, с укором вспоминая бессмысленную пальбу, которую устроил в галерее любитель пострелять Мишка, чтобы запугать хлопцев.
      - Стреляем наверняка, - шепнул я Владимиру.
      Тот молча кивнул головой.
      Среди корабельных сосен показалась первая тройка преследователей. Они двигались веером, Один был вооружен автоматом, двое держали в руках пистолеты. Остальные, вероятно, шли правее. Их не было видно, но был слышен треска валежника. Бандиты наступали по всем правилам военного искусства, перебегая и прячась за деревьями.
      - Беру автоматчика - прошептал я Владимиру. Тот опять кивнул головой.
      К несчастью, хлопец с автоматом шел уступом назад. Когда двое бандитов приблизились к нам на расстояние 15 метров, до автоматчика оставалось все 20-25 метров. Пора. Держа пистолет обеими руками и, прижав его к стволу сосны, я тщательно прицеливался, зная, что 'Макаров' не самое лучшее оружие для прицельной стрельбы на больших расстояниях. Хлопец с автоматом появился из-за дерева, и я выстрелил. В эту же секунду хлестнули еще два выстрела Владимира. Автоматчик застыл, я выстрелил еще раз. Он стал медленно оседать, автомат выпал из его рук. В моем пистолете оставался всего один патрон. Я заметил, что один из парней юркнул в кусты и бросился бежать. Второй лежал, раскинув руки, и не шевелился.
      Справа из чащобы раздалась автоматная очередь. Я, перескочив через лежащего парня, побежал к автоматчику. Упал около него и схватил его оружие. Откинул рожек - патроны есть! У убитого хлопца из заднего кармана джинсов торчал еще один магазин. Я выдернул его и засунул себе за ремень джинсов.
      Теперь можно жить. Краем глаза я увидел, что и Володя подобрал пистолет сраженного им преследователя. Я свистнул и махнул ему рукой в сторону старицы. Он скрылся за кустами.
      Выждав немного, я также побежал за ним. Справа метрах в сорока снова прогремела короткая очередь, и почти одновременно захлопали пистолетные выстрелы откуда-то слева спереди. Пули, рикошетя от ветвей и стволов деревьев, с затухающим визгом уходили в сторону реки. Я упал за дерево и стал напряженно всматриваться в чащобу. Среди стволов мелькнули два силуэта, я дважды выстрелил в ту сторону короткими очередями по три выстрела. Силуэты слились с деревьями.
      - Ситуэйшн! Если они возьмут в кольцо, то выбраться отсюда будет трудновато?! Главное, миновать открытое место - старицу. До нее оставалось метров тридцать, и я пополз к ней по-пластунски. Вот уже и вода. Я оглянулся и никого не увидел сзади.
      - Может быть, успею? - мелькнула мысль. К воде я подбегал вальсирующим шагом, зная, что так в меня попасть труднее, во всяком случае из пистолета. Но как только вошел в воду, с берега старицы простучала короткая очередь, потом вторая. Пули вспарывали воду и справа, и слева от меня, и у самых ног. Я повернул ствол в сторону стрелявших, ответил длинной очередью и отпрыгнул назад за спасительные деревья. В это же время раздались хлопки выстрелов с противоположного берега старицы. Володя стрелял с интервалом в пять-шесть секунд и этим заставил хлопцев на некоторое время спрятать свои непутевые головы за деревья.
      Воспользовавшись этим обстоятельством, я снова попытался форсировать старицу, но снова автоматные пули загнали меня обратно на берег за спасительные деревья.
      Владимир стоял на другом берегу старицы за деревом в тридцати метрах от меня и смотрел в мою сторону.
      - Ребята там - махнул он в сторону Керженца - ждут.
      - Чего ждать? Я думал, что они уже за километр отсюда?! - прошипел я ему, стараясь, чтобы нас не услышал противник.
 
      Я понимал, что старицу, без актуального риска получить пулю, мне не миновать. Следовательно, надо бежать к реке, перебраться на противоположную сторону и там попытаться уйти от преследования вниз по течению. А удалившись на безопасное расстояние, снова переплыть реку и попытаться соединиться с ребятами.
      Я свистнул Володе и махнул рукой, чтобы он уходил.
      - Куда? - удивился брат.
      - К ребятам! И бегите вниз два-три километра. Я вас догоню. Если меня через полтора -два часа не будет, добирайтесь как-нибудь в Горький. Там и встретимся.
      Брат поднял ладонь к верху на уровне головы, что обозначало, что он все понял и скрылся в лесу.
      Минут сорок я сторожил подход к старице, давая возможность ребятам уйти подальше. Все это время я до боли в глазах всматривался в сторону невидимых хлопцев, но никакого движения за деревьями пока не обнаружил. По мере углубления в лес старица расширялась и превращалась в довольно широкое озеро. Следовательно, там бандиты форсировать старицу не будут. Слишком открытое место и слишком широко. Значит, им придется или идти в наступление в лоб, или попытаться вернутся назад, а затем обойти меня и взять в кольцо? Я не стал дожидаться этой логики развития событий и пополз к реке.
      Прополз метров сорок. Теперь до реки оставалось всего тридцать шагов. Но лес здесь сгущался, превращаясь в настоящие, непроходимые дебри. Я все еще тащил за собой чей-то рюкзак. Памятуя о недоразумении с Володиными документами, на всякий случай, обшарил карманы рюкзака. Кроме запасных удочек, лески, крючков, расчески, столовой алюминиевой ложки и прочей ерунды там ничего не было.
      В самом рюкзаке была только уже знакомая мне красная жидкость во флаконе, тяжелый крупной вязки свитер, свернутый в тугой узел, солнцезащитные очки, легкие пляжные шлепанцы и прочая туристская ерунда. Судя по противо комариной жидкости и шлепанцам, этот гардероб принадлежал эстету Валерке, и я без сожаления выбросил рюкзак под куст в заросли папоротника.
      Затем я еще раз внимательно всмотрелся в ту сторону, откуда только что приполз и, вдруг, заметил за деревьями, какое то движение и услышал треск валежника? Метрах в ста от меня, скрываясь за толстыми стволами сосен, перемещались две или три фигуры. Я прижался к земле, пряча голову за поваленным гнилым деревом, наблюдал за фигурами. Это однозначно могли быть только хлопцы?! Они приближались. Интересно, - почему они так долго выжидали? Выход теперь был один: припугнуть их прицельным огнем и незамедлительно скрываться за Керженцем. Я предположил, что на этом берегу, они могут застрять надолго, поскольку, понимают, что, если я переплыву реку, то сразу последовать за мной бандиты не посмеют. На голой воде они могут стать прекрасной мишенью даже для неопытного стрелка. А два их товарища, так глупо прекратившие жить на берегу прекрасной реки, предназначенной только для отдыха и набора сил, определенно давали понять бандитам, что они влипли в дело не шуточное. И игра в войну может для любого кончится плачевно.
      Я положил автоматный ствол на упавшее дерево, выждал момент, когда одна из фигур замелькала в прорези прицела, и выстрелил одиночным. В ответ вразнобой защелкали пистолетные выстрелы, и короткой очередью громыхнул автомат. Хлопцы палили наугад. Дождавшись, когда канонада чуть притихнет, я отщелкнул магазин, проверил, и снова вложил рожок в автомат. В нем оставалось не более пяти патронов. Это был последний магазин. Первый опустел еще около старицы, и я его выкинул. Пальба стихла. Теперь фигур не было видно, но я знал, что бандиты никуда не делись. Я выстрелил одиночным наугад только для того, чтобы хлопцы уразумели, что сектор находится под обстрелом. Затем, закинув автомат за спину, вполз в чащобу, встал и, пригнув голову от колючих кустов, рванулся напролом к реке. Весь успех мог заключаться только в быстроте.
      О том, что лес кончился, я узнал когда, ступив очередной раз сквозь дебри, моя нога провалилась в пустоту, и я кубарем скатился с трехметрового обрыва в воду. Когда вынырнул на поверхность, то сразу же захотелось уйти обратно под воду. В пяти или шести метрах от меня плыла байдарка. В одной из них я узнал упитанного владельца голубой милицейской рубашки. Того, который властвовал на берегу в то время, когда хлопцы от палатки переплывали на наш берег.
      ЗД'ГАСТВУЙТЕ, Я ВАША ТЕТЯ
      -Здгавствуйте, я ваша тетя! - иронично-ласково сказал он мне. Он был искренне рад. Я узнал картавого. По описаниям Сани это был Октябрь. Его безмятежная широкая физиономия выражала подкупающее благодушие и простоту. Такое бывает, когда добрый сосед перед выпивкой в саду увидит за зеленым огородным заборчиком своего не менее доброго соседа.
      Но картавит он сильнее, чем предупреждал нас Александр, - мелькнула в моей голове никчемная сейчас мысль. Октябрь весело смотрел на меня, а еще пять хлопцев держали под прицелом берег, ожидая, что вслед за мной появится еще кто-нибудь из нашей компании. На берегу никто не появлялся. Сухопутные силы противника, видимо, испугавшись моих выстрелов, надолго затаились за деревьями, и идти к берегу также не решались.
      Ничего не оставалось делать, как под эскортом двух наших байдарок, с чужими седоками - плыть к другому берегу, который пологим пляжем спускался к воде. Все четверо хлопцев во главе с Октябрем были вооружены пистолетами. Третья лодка с двумя бойцами палыческого отряда пристала к берегу с которого я свалился в воду. Парни бросились выполнять указание Октября - 'осмотреть место, где происходило боестолкновение, и доложить'. Судя по терминологии, которая звучала из уст тёзки последней российской революции, он, как и я, был немного знаком с военным делом, но солидарности это обстоятельство у меня лично не вызывало. Один из парней, цепляясь за выступающие корни деревьев, забрался вверх первым и скрылся в чащобе. Другой, сначала сорвался с обрыва в воду. Затем, бурча и матерясь, вкарабкался на высокий берег.
 
      - Садись, да'гагой, дело есть - так же притворно ласково сказал мне Октябрь, ткнув пистолетом в соседнюю байдарку. У Октября были сытые щеки, темный жесткий бобрик на голове и орлиный нос. Взгляд прищуренных темных глаз был решителен и ироничен.
      Я уже почти выбрался на пляж и, стоя по колено в воде, суматошно размышлял о том, что на этот раз я, кажется, влип основательно и мучительно искал выход. Его не находилось. Я даже не стал упрекать себя за неосмотрительность.
      - Ведь можно было к реке подобраться скрытно и вовремя заметить речную засаду?!
      Теперь, бандиты не упустят меня, даже если я и переверну одну из их байдарок.
      С трех метров промахнутся трудно.
      Глядя на хищный зрачок пистолета в руках Октября, я сделал несколько шагов к байдарке, где сидели двое крепких парней и, раскачивая лодку, уселся посередине между гребцами. Хлопцы аккуратно сняли у меня из-за спины автомат, а из чехла на поясе вынули нож.
      - Хорош тесачок! - сказал Октябрь, прикидывая в руке мой Афганский трофей. В это время в густом лесу на левом берегу реки послышались выстрелы и крики. Я не исключил, что бандиты вступили в бой друг с другом, затем уже, стали разбираться ху есть ху?
      Мои захватчики развернули байдарки, и мы быстро поплыли вдоль берега вверх по течению. По дороге нам встретились две трех местные байдарки с веселыми туристами - тремя молодыми людьми и тремя девушками. На брезентовом носу одной из них лежал магнитофон, откуда неслась песня Юрия Антонова про любовь на разные берегах. Мои конвоиры попрятали оружие. Туристы, приветливо глядя на нас, проследовали мимо.
      Через пол часа изрядного махания весел, слева на высоком берегу показалась крыша нашей военной палатки. Несколько человек стояли наверху и с любопытством смотрели на меня. Среди них выделялся коренастый, усатый блондин с пышными бакенбардами. Судя по его холеному лицу и весьма осмысленному взгляду было понятно, что он здесь главный. Это он час назад командовал из кустов, а его сотоварищ стрелял и по нам, и по нашим знакомым пиратам. Весь его внешний облик совпадал с характеристикой, сделанной моим братом Саней, - это несомненно и был Палыч.
      Наши байдарки проплыли обрывистое место и ткнулись носом в пляж.
 
      - Ну, вып'гигивай, д'гужок, - сказал мне Октябрь. - Будем 'газгово'гы 'газгова'гивать. Октябрь словно наслаждался своей картавостью, нарочно выбирая слова, изобилующие буквой р. Я ступил в воду и, приготовясь к худшему, стал подниматься на берег. Конечно, можно было бы притвориться невинным рыбаком, ставшим жертвой случайных обстоятельств, но проклятый автомат, отобранный у меня братвой, портил все дело.
      Я поднялся на высокий берег. Всего у палатки вместе с Палычем и Октябрем теперь было восемь или девять человек.
      - Садитесь сударь! - Сказал мне Палыч и кивнул на бревно около кострища. Костер давно потух, так как трапезничать все это время бандитам было некогда. За палаткой стоял автомобиль ЗИЛ - 147 с фанерной будкой в кузове, в каких обычно возят рабочих на лесосеку. Среди Палычевского окружения я увидел также и старичка, который так беспечно сторожил наших ребят в бункере телефонистов. Дед сидел на раскладном стуле около палатки и зло смотрел в мою сторону. Среди прочих я обнаружил и уже знакомого мне с раннего утра артиллериста Серого, которого Санек заставил готовить к подъему старинные пушки, обнаруженные нами в колодце. Кроме известного шрама на щеке, теперь его отличала и фиолетовая синь под обоими глазами. Вероятно, этот синяк стал результатом несговорчивости Серого в споре с покойным Тимохой по поводу оружия в галерее около золотого склепа?
      Палыч подошел ко мне, неся с собою запах дорого одеколона и легкий раскладной стул. Он поставил стул, проверил его на прочность и уселся напротив.
      - Ну-с, молодой человек - добродушно сказал он мне, - вам придется немного поведать о том кто вы, зачем сюда приехали, что искали в подвалах, сколько вас, ну, и все прочее?
      Примерно, такие же вопросы я несколько часов задавал и его хлопцам - Джону и Саньку, которых среди присутствующих сейчас не было.
      - И еще хочу полюбопытствовать, - продолжал Палыч, за что вы убили моих людей?
      Мне опять пришло в голову, что этот тонкий голос, этот уверенный взгляд я уже где-то встречал. Впрочем, Палыч тоже пристально всмотрелся в меня, но дополнительные вопросы задавать не стал. Наступила пауза. Надо было отвечать.
 
      - Мы никого не убивали, - ответил я, стараясь сохранить присутствие духа и выиграть время, чтобы, хоть немного понять ситуацию. - Нас хотели убить, это правда, - продолжил я.
      - Палыч, я еще с прежних времен помню, - вдруг ввязался в разговор, подошедший к кострищу, дедок, - чтобы человек изначально не крутил-вертел во время допроса, его сначала горячей полоской по спине надо погладить. Как порося. Да так, чтобы от шкуры дым пошел. Тогда ему и вопросы не надо будет задавать, сам все расскажет.
      - Неожиданно деда оттеснил, засиявший перед всеми нами синими фингалами Серый.
      - Это он, Палыч! Я узнал его голос. Это он нам кричал в поземном ходе про то, что нас всех ждет братская могила, а потом уронил столб, чтобы обрушить потолок. Значит, это он и Тимофея зарезал? Это он, гад! - гундосил на всю поляну Серый.
      - Заткнись! - тихо сказал ему Палыч. - Будешь говорить, когда я о чем-то спрошу.
      Серый обиженно отошел в сторону, трубя, что надо приткнуть этого туриста и всех делов. Его окружило несколько его коллег по братовской когорте, и он начал им что-то объяснять. У меня в голове мелькнула мысль, что психа Серого можно как-то дискредитировать и, хоть на время, вывести из игры.
 
      - Так это вы были в подземелье? - спросил меня Палыч. Его вкрадчивый тонкий голос с хрипотцой походил на голос доброго профессора на экзамене по истории КПСС.
      - Да, я там был и действительно свалил столб, из-за чего обрушился потолок. Но, в меня стреляли, и мне надо было как-то спасать свою жизнь. - Тем более, что я всех честно предупредил, - впереди опасность.
      - Хорошо - сказал Палыч, а зачем вы убили сотрудника милиции?
      - Какого сотрудника милиции? - уже по-настоящему удивился я.
      - Будем откровенны, - продолжил допрос Палыч. - В подземелье вы зарезали человека - сержанта милиции, а потом где-то выбрались на берег?
      Только сейчас я заметил, что неподалеку от машины с фургоном лежит труп, накрытый брезентовой тканью. Из-под брезента виднелись его синие кроссовки.
      - Ах, вы об этом? - как бы облегченно вздохнул я. - Вы ошибаетесь, в подземелье я никого не убивал. Зато стал свидетелем убийства. Поэтому, убийцу ищите среди своих?!
      - Вы хотите сказать, что нашего человека убили его же друзья?
      - Да! И даже могу назвать имя убийцы..
      - Это интересно? - сказал Палыч. После такого диалога несколько бойцов Палыча также в любопытстве придвинулись к костру.
      И здесь я рассказал, что действительно, прятался от преследователей за стеной проема в склепе, поскольку не успел выбраться вслед за друзьями через утопающую галерею под рекой.
      - Какова длина галереи? - как бы между делом, поинтересовался Палыч.
      - Около ста метров, - на всякий случай, соврал я.
      - И что же было дальше?
      После этих слов я увидел, что и Серый навострил уши, и с подозрением глядел на меня.
      - К проему подошел ваш покойный товарищ и вот этот, - я кивнул на Серого. - Дальше, как вы его назвали, сержант - стал настаивать продолжать путь по галерее вслед за моими друзьями, а Серый... Я ведь правильно назвал его имя?
      - Да, правильно. Дальше.
      - Серый стал убеждать сержанта, вернутся к обвалу, и через него попытаться выйти наружу. Так как, если пойти вслед за туристами, то на другом конце тоннеля может ожидать засада? Но, сержант возражал, говоря, что туристы уже давно выбрались на поверхность и сбежали? Я все правильно говорю? - обратился я к Серому.
      - Ну-у! - настороженно буркнул тот в ответ.
      - Поскольку, у сержанта закончились все патроны, он передал свой пистолет Серому, и стал требовать у него его револьвер. Серый отказался отдать оружие. После этого между ними произошла схватка, и сержант ударил Серого кулаком в лицо.
      - А, так вот откуда у тебя фингалы? - воскликнул Октябрь, принявший самое активное участие в слушании. - А ты сказал, что тебя камнем садануло?! Я еще тогда подумал, что не могут камни с потолка падать го'гизонтально?
      - Дальше! - нетерпеливо прикрикнул Палыч.
      - Серый выхватил нож, и в подземелье разыгралась смертельная схватка. Правда, я видел не все, поскольку в середине схватки и фонарь, и револьвер у милиционера упали в воду, и я слышал только шум драки, потом какие то крики и стон. Затем услышал, как кто-то убегает по проходу.
      - Он врет, собака! - еще громче заорал Серый, приближаясь к бревну. Тимоха меня действительно ударил, но никакой драки не было и никакого ножа я не доставал! А вот тебя, я сейчас, точно припорю, гадина!
      Серый выхватил из-за пояса нож и метнулся ко мне. Его, искаженное злобой лицо дышало такой угрюмой решимостью, что я немедленно вскочил, готовясь обороняться. Кто-то подставил Серому ногу, он упал, на него навалились и обезоружили.
      - Палыч, бля буду я не трогал Тимоху. Он же мой корефан, ведь ты знаешь, Палыч?! Турист все врет, скотина! Неужели ты мне не веришь, Палыч? Серый лежал на земле, придавленный двумя хлопцами. В его голосе легко можно было уловить нотки страха.
      - Продолжайте!! - приказал мне Палыч.
      - Я услышал шум драки и стон, - специально повторился я. - Затем, в полной темноте выбрался из склепа и поплыл по галерее под рекой. Под потолком еще оставалось несколько сантиметров воздуха, поэтому, я благополучно выбрался на противоположный берег.
      - Падла! Он все врет, Палыч. Это он убил Тимоху, я знаю.
      - Кстати, добавил я, - вы можете проверить. У Серого, должен оставаться пистолет убитого им сержанта, если он не выбросил его, чтобы скрыть улику.
      Палыч кивнул головой, и один из его окружения обшарили Серого и достал из заднего кармана джинсов пистолет 'Макарова'.
      - Да, это табельная пушка Тимофея, - подтвердил Октябрь, повертев вороненый ствол в руке и разглядев номер пистолета.
      - Сука! - сказал Серый с ненавистью глядя на меня с земли. - Тимоха же сам мне отдал свой пистолет. А я ему дал револьвер...
      В это время к Палычу подошел кто-то из его окружения, что-то шепнул, показывая на реку.
      Снизу по реке к лагерю приближалась одинокая байдарка с седоком.
      Палыч распорядился закрыть меня в будке на машине, а Серого велел отвести в бункер. Матерясь от навета и не справедливого обвинения, Серый, в сопровождении двоих братанов, пошел под арест. С пол дороги он кричал, что прирежет меня, как поросенка, как только выяснится правда.
      В тесной будке, куда меня определили на отсидку, вдоль стен тянулись деревянные лавки, закиданные, судя по запаху, промасленным тряпьем. Снаружи щелкнул замок. Я осмотрелся. В будке не было окон. Их заменяли несколько просверленных в стене отверстий для вентиляции, которые все равно, кто-то закрыл стеклом. Стекло было настолько закопченным и грязным, что через него можно было видеть только неровные очертания леса на том берегу и движущиеся силуэты хлопцев.
      Я пощупал стекло, которое было приложено к отверстиям изнутри, и обнаружил несколько поддерживающих его шурупов снизу и с боков. Ножа у меня уже не было, а в будке было так темно, что разглядеть что-либо было совершенно не возможно. Я стал шарить руками по полу и по стенам, в надежде разыскать что-то металлическое. Нащупал на стене вколоченный и загнутый гвоздь, на который работяги вешали свою одежду. Загнул его сильнее и, выворачивая вправо-влево, наконец, выдернул из стены. Этим гвоздем я поддел стекло около шурупов и стал его потихонечку крошить. Через несколько минут дело было сделано, и я осторожно вынул стекло из импровизированной рамки и поставил к стенке. Гвоздь, на всякий случай, я положил в карман.
      Теперь можно было наблюдать часть реки, противоположный берег и вход в палатку. Не прошло и минуты, как я увидел, что к пляжу снизу реки приближается, ранее увиденная байдарка. Ею управлял один из хлопцев, которого Октябрь посылал на берег обревизовать место 'боестолкновения'. Кроме вёсельщика я заметил, что в байдарке один на другом лежат два тела. Значит, хлопцы погрузили в байдарку двоих бандитов, уничтоженных нами во время преследования. А остальные хлопцы, если не продолжили преследование наших парней, то возвращаются в лагерь по берегу. Судя по тому, что я задержал бандитов около старицы не менее, чем на три четверти часа, то наши парни смогли за это время уйти далеко и раствориться в густых лесах левобережья Керженца.
      Мною овладевало мрачное отчаяние и безысходность. Болела спина, покусанная псом. Бежать из этой тюрьмы не было никакой возможности. Стены будки были прочные, да и как убежишь? Противник всего в нескольких шагах. Оставалось только положиться на судьбу и ждать развития событий.
      В общей сложности под замком я просидел не менее часа и глаза, не смотря на тревожность ситуации, стали слипаться.... Меня разбудил шум отпираемого замка.
      - Выходи! - сказал долговязый хлопец с вытянутым, узким лицом похожим на перевернутую грушу.
      Я спрыгнул с машины и с трудом размял затекшие ноги. Грушеподобный подтолкнул меня к костру. Около него, вместе с вернувшимися с противоположного берега нашими преследователями, собралось около десятка бандитов. Серого среди хлопцев не было. Оболганный мною бандит сидел взаперти и страдал от желания отомстить за навет. Я не очень тешил себя мыслью, что бандиты меня отпустят. Надо было насколько возможно тянуть время и ждать подходящего случая, чтобы вырвать себе свободу. Как это сделать? - я пока не придумал.
      Меня снова подвели к Палычу, сидящему как и прежде на раскладном стуле. Костер уже кто-то разжег, приготовленными еще нами дровами и валежником. Из-за полного отсутствия ветра дым поднимался в небо вертикально. Я вспомнил слова садиста-деда, и неосознанно бросил взгляд вокруг костра, - никаких железных полос или других пыточных инструментов по близости не было.
      Около ног Палыча лежал Валеркин рюкзак, который я выбросил перед тем, как попал в плен к бандитам. Далее на траве лежало что-то, закрытое куском брезента. По контуру и высовывающемуся из-под брезента ремню, я угадал Мишкин акваланг с аббревиатурой 'АБМ-5' на желтом боку, который он хранил в своей байдарке, засунув аппарат в самый нос лодки.
      Палыч предложил мне опять присесть. Затем, всех за исключением Октября он отослал подальше от костра, и мы остались втроем. И лишь грушеподобный парень уселся с автоматом неподалеку на чурбан и, скучая смотрел на реку. Судя по всему, ему был поручено охранять пленника.
      - Чей этот рюкзак? - спросил меня Палыч.
      - Мой - в очередной раз солгал я.
      - Хорошо, - сказал Палыч. На сколько мне известно вы обнаружили здесь иконы и другую монастырскую утварь? А теперь объясните, откуда в вашем рюкзаке появилось вот это? Палыч достал из Валеркиного рюкзака его свитер и развернул. Под солнцем разноцветным снопом искр, блеснули бриллианты колье, на примере которого Игорь
      убеждал нас в легкой и беззаботной жизни, когда мы рассматривали, вынесенные мною на берег сокровища. Этого я никак не ожидал и замешкался в паузе.
      Теперь, я понял, почему находясь у камня, Валерка отправил Михаила и Игоря искать подорожник, а сам остался охранять сокровища? Это было в то время, когда мы с Владимиром ушли на берег наблюдать за бандитами. Ну и сволочь Валера! Теперь выкручиваться не было никакой возможности. Кроме колье в свитере были завернуты несколько тяжелых перстней с бриллиантами и маленький слиток золота из императорских банков. Теперь меня волновал только один из известных русских вопросов - что делать? Кто виноват, я уже знал.
 
      - Не задумывайтесь, сударь. Ведь вы не хотите, чтобы к расспросам я привлек нашего доброго старичка, - сказал Палыч и кивнул в сторону палатки, где снова расположился дед. В молодости он многим своим соотечественникам оставил на спинах эксклюзивный автограф. Давайте, говорите обо всем подробно и по порядку. По итогам нашего разговора, может быть, мы и придумаем что-нибудь вместе, чтобы облегчить вашу участь - сказав это, Палыч многозначительно посмотрел на меня. Октябрь иронически усмехался, играя золотым слитком в ладони.
      Сказать, что мы случайно обнаружили сокровища - было не разумно. Во-первых, не поверят, во-вторых, если я еще скажу, что сокровищ уже нет в подвалах, - обозначает, что у этой истории будет длинное продолжение. Бандиты и впрямь каленым железом выбьют из меня признание, и станут искать ребят, если они вообще благополучно ушли от преследования? Значит, надо тянуть лямку лжи, замешанной на правде до конца, и постараться нигде не ошибиться в логике?
 
      - Время, уважаемый, время! - прервал мои мысли Палыч. - Говорите.
      - Хорошо, я все расскажу,- кротко ответил я, поймав себя на дерзкой мысли, что, может быть, появиться возможность попытаться бежать, если я смогу заставить бандитов отвести меня к золотому склепу. А главное, в склепе под водой покоится Валеркин малокалиберный пистолет, который я случайно выронил на лестнице. Судя по всему, бандиты пока не знают точно, где выход из монастырских подземелий? И у меня стал постепенно созревать план. А заодно мелькнула дерзкая мысль, - как, между делом, обезвредить садиста-старичка.
 
      - О запрятанных в подземелье сокровищах мы узнали неделю назад, случайно - стал рассказывать я Палычу, на ходу придумывая историю. Один из моих знакомцев по имени Виктор - проектировщик приезжал по делам в хахальский колхоз, который собирается строить машинно-тракторный парк. Когда все вопросы с местным начальством были улажены, Виктор зашел в местное злачное заведение 'Чайную', чтобы перекусить и скоротать время до автобуса. В заведение было пусто, если не считать какого-то неряшливого старика, который стоял у кассы и уговаривал буфетчицу налить ему в долг 'до пензии' стакан водки. Старику было отказано, но он, не теряя надежды, сел за один из столиков и стал чего-то ждать.
      Мой знакомец - продолжал я - заказал себе покушать и пива, а также купил кружку пива и для старичка, который, судя по внешнему виду, сильно страдал. Старичок подсел к Виктору и жадно выпил всю кружку. Через минуту деду, кажется, полегчало, он продолжал сидеть напротив и рассказывал незнакомому человеку о сельском житье-бытье. Затем дед наклонился к Виктору и голосом заговорщика шепнул, что если добрый человек купит ему стаканчик крепенькой, то дед может поведать благодетелю одну интересную тайну про всякое золото, спрятанное поблизости в развалинах монастыря?
      - Ваш знакомец не называл имя старика? - прервал меня Октябрь
      - Называл. Кажется, старика зовут то ли Трофим, то ли Трифон Егорыч.
      - Ох, и сука твой любимец! - сказал Палычу Октябрь. Я не сомневаюсь, что сейчас и любая собака поблизости знает обо всем этом.
      - Продолжайте - раздраженно перебил Октября Палыч, обращаясь ко мне.
      - После стакана перцовки, старик рассказал Виктору, что слухи о монастырских сокровищах давно крутятся по окрестным селам, но толком никто ничего не знает.
      - Но, у меня есть знакомый из самого Горького, - говорил Виктору старик, - который имеет на этот счет кое-какие бумаги. И, если добрый человек захочет узнать про сокровища больше подробностей, то пущай через пару недель приезжает в деревню Красная горка и спросит Егорыча. Я поведаю все, что знаю. Только, сведения стоят дорого.
      - Дорого - это сколько? - с усмешкой спросил Егорыча Виктор.
      - Тыща, уверенно сказал старик. А может и поболее?
      - Да я и сам знаю, где примерно, надо искать - напоследок похвастался Егорыч первому встречному.
      - Виктор, с улыбкой выслушал старика, на прощание дал ему рубль на опохмелку и уехал. А затем все это он поведал мне - продолжал я свой рассказ Палычу. Я, конечно, не больно то поверил в мистические сокровища и вспомнил о рассказе Виктора только тогда, когда, спускаясь по Керженцу на байдарках, мы совершенно случайно обнаружили здесь вход в подземелья.
      - Дальше вам многое известно - продолжал я. - Мы нашли церковную кладовую с иконами и утварью, затем пробили стену в обнаруженный боковой вход, где меня завалило упавшим сводом. Когда я выбрался из-под обвала и шел по галерее в поисках выхода, нашел еще одно замурованное место в стене и разбил его. За стеной обнаружил склеп с гробами, а в одном из них, помеченном медным крестом, лежат сокровища. Крест я отковырял и положил к столбу. Но открыть гроб я не смог, удалось отбить только часть боковой доски, куда с трудом протискивалась рука. Сколько всего там спрятано, я не знаю. Главной моей задачей в тот момент, было выбраться наружу и спасти свою жизнь. Я успел вытащить вот это - я кивнул на Валеркин свитер, на котором блестели наворованные нашим товарищем драгоценности, - и пошел искать выход.
      - Вы говорите, что переставляли гробы с места на место? А откуда в галере взялась вода и затопила склеп?
      Пришлось рассказать Палычу и о подземном водопаде. Но, здесь я опять схитрил, сказав, что, когда с противоположного берега я увидел, что в лагере чужие люди, то вернулся в галерею и устроил потоп для того, чтобы больше никто не пытался найти сокровища.
      - А как же вы сами рассчитывали достать драгоценности?
      - Главное, что мы их нашли. Один из нас дипломированный подводник, есть и снаряжение.
      Палыч встал, сделал несколько шагов к аквалангу, накрытому брезентом, и сбросил покрывало.
      - Это?
      - Да, - ответил я.
      - Ну, что же - сказал Палыч, вновь усаживаясь на кресло. Кажется все складно? Как ты думаешь, Октябрь?
 
      - Это легко п'гове'гить - неуверенно промолвил Октябрь. - И сделаем это прямо сейчас. Только извини, Палыч, но с подонком Его'гычем надо объясниться немедленно.
      После этого Октябрь объявил Палычу, что Егорыча он малость поспрашивает, кому он еще успел рассказать о кладе? И что он не удивится, если сегодня сюда приедет кто-нибудь из официальщиков с милицией?
      - Поспрашивай, поспрашивай. А вам пока снова придется вернуться в машину, - сказал мне Палыч, кивнув на грузовик с будкой. - Но, не долго. Скоро пойдем и проверим правдивость вашего повествования. Если все, что вы рассказали, соответствует истине, то можете благодарить судьбу. Мы позволим вам спокойно уйти. Но, имейте в виду, что исключительно из-за вас мы сейчас имеем в наличии пять трупов. Двое из них штатные сотрудники милиции. И мне придется приложить много усилий, чтобы вы остались в целости и сохранности.
      После этого Палыч махнул Октябрю рукой. Октябрь подозвал грушеподобного, и тот отвел и запер меня в будку.
      КУКУШКА КУКОВАЛА
      Где-то за рекой куковала кукушка. Я вспомнил, как на реке Санька выпытывал у кукушки сколько ему осталось жить, и как мы смеялись, когда кукушка в ответ замолчала, как парализованная.
      - Уж, не ко мне ли относилось ее многозначительное молчание?!
      Я задумался. 'Позволят уйти?!....'
      - Нет, дорогой Палыч, уйти вы мне не позволите. Причем, при любом исходе, - найдете вы бриллианты, или нет? Весь вопрос в том, - сколько мне накукует эта кукушка? Только уже не лет, а часов? Самое ужасное в этой ситуации, что из-за Валеркиной подлости бандиты узнали о реальном существование сокровищ. Теперь они из кожи вылезут, чтобы их разыскать и примут для этого все возможные и невозможные меры.
      - Если бы сокровища продолжали оставаться в склепе, размышлял я, - то в этом случае Палычу уже сразу не было бы никакого резона оставлять меня в живых. Теперь, когда золота в подземелье нет, они меня убивать не станут. Уж, во всяком случае, до тех пор, пока не узнают подробности и адрес исчезновения купеческих богатств.
      А значит, бандитам так или иначе придется убедиться в наличие или отсутствие золота?!
      Для этого, они обязательно поведут меня в подземелье, - думал я. - А уж там я сам должен думать, что предпринять к своему спасению. Единственная соломинка, которая могла бы удержать меня на плаву жизни, - был его Величество случай. На какую то выручку извне я надеяться не смог.
      Минут через десять послышался шум мотора, подъехал УАЗ. В 'обезьянник' погрузили покойного Тимоху и тела двух парней, привезенных в байдарке. Вся орава Палыча подтянулась к костру. Из кабины УАЗА достали рюкзак, в котором позванивала посуда.
      - Ничего себе, братство?! - подумалось мне, глядя на хлопочущих с закуской хлопцев. - Дорвались козлы до капусты! Еще час-полтора назад их живые и здоровые товарищи бесславно ушли на тот свет, а хлопцам хоть бы хны?! Как будто рождение и смерть для них такое же повседневное явление, как утро и вечер?...
      Джону даже и не дали передохнуть. Кто-то достал из рюкзака бутылку водки, шоферу налили стакан. Он без закуски выпил и, утирая рот рукавом рубахи, стал озабоченно разговаривать с друзьями о тех переменах в лагере, которые произошли, пока Джон возил первую партию покойников. Я не знал, о чем они говорили, и внятно услышал только возглас Джона:
      - А ну покажи, его?
      - Грушеподобный и Джон запрыгнули в кузов. Пока открывали замок, я понял, что сейчас может быть неприятность.
      - А-а-а-а! - увидев меня, заорал, успевший захмелеть шофер. - Так, как насчет пальчика, которым ты обещал пошевелить, если я буду молчать? Помнишь? Так я тебе, сейчас, сука, эти пальчики обрежу. Ну, ко выйди сюда, падла, если не трусишь? - откровенно рисуясь перед дружками, пригласил он меня в открытую часть кузова.
      Я не сомневался, что теперь без свалки не обойтись. Окруженный собратьями по бандитскому цеху Джон, обязательно должен доказать свое геройство на одиноком пленнике.
      - Ну что же, в нынешнем положение я теряю не много?! Убить меня Палыч сейчас вряд ли кому позволит? А накопившаяся во мне ярость должна была рано или поздно на что-то излиться. После этой мысли я не вышел, а вихрем вылетел в кузов и слету врезал Джону так, что его до белизны истертые подметки на кроссовках, мгновенно мелькнули и пропали за бортом.
      За бортом охнули.
      - В чем дело!
      Из-за палатки появился грозный Палыч, вышедший на шум. Джон совсем не ожидал такого оборота событий? Он сидел около колеса и, держась за челюсть, как маятник качался из стороны в сторону.
      - Палыч, махнул Грушеподобному рукой, и тот снова защелкнул меня в будке.
      - В машину, и вперед! - Приказал он Джону, а сам вновь скрылся за палаткой.
      Джон еще минуту сидел, потом, не отрывая руку от челюсти, подошел к костру, налил себе стакан водки и, как-то странно накренив голову, стал пить. Потом, также молча прошел в машину и сел за руль.
      В УАЗ, превратившийся в катафалк, прыгнул еще один хлопец, с собой он, почему-то, захватил автомат? Машина завелась и тронулась в очередной скорбный путь. Куда свозили погибших ратников бриллиантовой мечты, мне было не известно? Среди первых жертв оказался главный вертухай в палычевской компании - Санек. Мне казалось, что будь Санек жив, то он бы и без кровопийцы дедка первым стал применять к пленнику, то есть ко мне специальные методы, чтобы добиться правды. А пока я был жив и мучительно размышлял, какой мне найти способ, чтобы перехитрить бандитов и обрести свободу? Минувшее мелкое происшествие с Джоном отозвалось во мне только легкой дрожью в коленях и томной болью в правом кулаке.
      Судя по сгустившемуся звону металлической и стеклянной посуды, а потом и говора, хлопцы, вовсю трапезничали. Всю компанию я видеть не мог, но по голосам чувствовалось нарастающее оживление. Самого Палыча и Октября около костра тоже не было. Как, впрочем, не было и старика. Вскоре я услышал его трепещущий от обиды голос, который раздавался из-за палатки.
      - Врет он, все врет, Октябрь Максимыч! Ну, бля буду, ни с кем я насчет подвалов не говорил.
      Вероятно, сам Палыч не считал допрос старика соответствующим своему рангу, и дознание вел Октябрь.
      - Откуда я знаю, как они узнали обо всем?! - опять донесся голос старика - Никакого Виктора я отродясь не видел и никто мне в столовке не наливал. Ну, сам посуди, как я буду спрашивать у буфетчицы взаймы, если вы сами, Палыч, мне денег давали?! Что я из этой тыщи себе на пиво не найду?
      - Скорее всего, после этой тирады к старичку была применена мера физического внушения, так как вязь его слов стала прерывистой и плачущей.
      - Не говорил, ей богу не говорил. Палыч, скажите ему, зачем драться?!...
      Ах ты сука! Да будь я помоложе.... После этого старик замолк. Наверное, он почувствовал, что оскорбительно разговаривать с людьми в милицейских рубашках - себе дороже.
      Вскоре, из-за палатки показались и Палыч, и раскрасневшийся Октябрь. Они подошли к костру, и выпали из моей зоны видимости. Не считая старика, уехавшего Джона и сопровождающего хлопца, в команде Палыча оставалось не менее десяти человек. Расклад был сильно не в мою пользу.
      Я почувствовал, что кузов закачался, щелкнул замок, и дверь в будку отворилась. Тот же парень, который и запер меня здесь, сказал: 'Выходи. Палыч зовет'. Я спрыгнул с машины и подошел к костру. Около него на разостланном брезенте в кучу были свалены открытые и непочатые консервы, хлеб, пучки зеленого лука, копченая колбаса, куски наперченного сала и другая снедь. С краю от брезента лежали три пустые бутылки 'Андроповской'. При виде продуктового изобилия, я вспомнил, что скоро сутки, как я голодаю, и есть захотелось нестерпимо.
      Вероятно, поняв мое настроение, Палыч сам отломил полкруга колбасы, налил стакан водки и все протянул мне. Хлопцев, как и прежде, он отогнал от костра, и мы снова остались втроем.
      Я выпил и закусил колбасой. Приятное тепло сразу расползлось по телу. Солнце уже перевалило через зенит, и я подумал, что прошло два или более часов с моего пленения и наши ребята, наверное, не дождавшись меня, уже добрались до какой-нибудь большой дороги и теперь следуют в Горький.
      Из-за палатки появился горемыка - дедок. Весь его вид говорил, что он незаслуженно обижен. Впрочем, бить стариков, какие бы они не были, удел отчаянных подонков, которым, наверняка, являлся Октябрь. Случай у бункера, когда я и сам покусился на здоровье старичка, я считал оправданным. Тогда ради спасения моих друзей, дедок просто обязан был быть вырубленным.
      - Палачество, наверное, внутри милиционера - подумалось мне. Хотя, внешне Октябрь и не являл собой образ замшелого разбойника, и встреть я его где-нибудь в городе, то принял бы за интеллигентного человека.
      Пока я закусывал, Октябрь о чем-то тихо переговаривался с Палычем.
      - Ну, хватит, - сказал Октябрь, прерывая мою жадную трапезу. - Сейчас будет маленькое путешествие. Надо показать, - где выход из подземелья? Садитесь в лодку.
      После этого, он позвал с собой двух хлопцев, мы на двух байдарках переплыли на противоположный берег. Несколько повеселевший после ужина вместе с остальными я поднялся на берег. Октябрь шел со мной, хлопцы следовали сзади. В руках одного из них был автомат. Хотя я знал, что пистолет есть и у Октября. Лес здесь был густой: между толстыми и высокими елями, как сорняк стеной стоял орешник, рос можжевельник и какие то колючки.
      - Мысли о побеге даже не возникали. Парни сзади шли настолько близко, что попытаться скрыться от автоматной пули за стволами, - не было никакого смысла. Мы продирались через заросли минут пять - семь, пока я, наконец, интуитивно не вышел к камню.
      - Выход здесь, - сказал я Октябрю, кивнув на зияющую нору.
      Прошлый раз, когда всем нам пришлось неожиданно ретироваться от камня, нору мы даже не замаскировали. Хотя, в этом уже и не было тогда никакой надобности.
      - А ну ко давай, п'говеди 'гекогнасци'овку! - скомандовал Октябрь автоматчику, показав ему на отверстие в земле.
      Парень передал оружие своему напарнику, достал из-за пояса фонарь и бойко полез в нору. Его не было несколько минут.
      - Ход метров тридцать. Дальше все залито водой, - тяжело дыша, доложил он, вынырнув из-под земли.
      Прежде чем вернуться к палатке, Октябрь проинструктировал одного из своих попутчиков и оставил дежурить его у камня. Странно, но этот пухлявый, рыхлый и, на первый взгляд, меланхолический Октябрь с маленькой головой и нижней частью обжоры - имел идиллическую власть среди бандитов-золотоискателей? Хлопец с готовностью достал пистолет, передернул затвор и остался сторожить. Судя по ретивости бойцов, можно было догадываться о том, что все они с нетерпением ждут какого то события. Событие могло быть только одно, - обнаружение сокровищ, о которых хлопцы знали друг от друга понаслышке. Эта захватывающая информация, пройдя через десяток голов, воспаленных воображением и 'андроповской', наверняка, трансформировалась в великую фантазию, что под ногами зарыты немереные сокровища. И что если они будут обнаружены, то и каждому участнику этой экспедиции перепадет столько, что Канары, лазурное море, пальмы и стройные креолки станут повседневными вехами в жизни этих головорезов.
      Мы вернулись к палатке. Пока Октябрь о чем-то тихо разговаривал с Палычем, я снова сел к бревну и принялся за недоеденную колбасу. Не смотря на бодрящее действие водки, мои волнения не только не улетучились, но и усилились. Я ждал очередного похода к золотому склепу.
      Первоначально я спланировал так, что именно там, в подземелье я смогу предпринять действия к побегу? Можно было выбрать момент и нырнуть в спасительную галерею. Проплыть под водой и 25 или даже 40 метров для меня не составляло труда. Это был оптимальный путь к спасению в данной ситуации, который приходил в голову. Еще ранее, чтобы ослабить подозрительность Палыча и Октября, я дезинформировал их, сказав, что длина галереи под рекой не менее ста метров.
      Второй вариант предполагал, что я 'под соусом' поиска гроба под водой, нахожу малокалиберный пистолет и огнем пробиваю себе дорогу.
      Оба варианта имели существенные недостатки: во-первых, не известно, как бандиты организуют охрану подводной галереи. Раз уж, они уже догадались
      выставить на выходе из подземелья вооруженного хлопца, то и здесь могут предпринять меры безопасности и заблокировать выход к галерее. Но уже только из-за одного обстоятельства, что у камня на той стороне Керженца мою голову почти гарантированно ждала пуля, делал побег под рекой невозможным или почти невозможным.
      Во втором варианте было еще более всяких вопросов, начиная с того, - найду ли я пистолет? Если найду, в состояние ли он стрелять, после пребывания в воде? Сколько будет людей, охраняющих меня? Как они будут вооружены?
      - Словом, все буду решать внизу в зависимости от обстоятельств - решил я, больше полагаясь на удачу, чем на расчет.
      Наконец, вокруг палатки наметилось оживление. Ко мне подошел Октябрь и спросил, - нужно ли брать с собой акваланг и какой другой инструмент при спуске в подземелье? Я ответил, что инструмент вряд ли потребуется, а акваланг, может быть, и будет нужен, если, конечно, кто-то из присутствующих умеет им пользоваться? После команды Палыча, Грушеподный, который, как я успел понять, был на посылках, сорвался с места и побежал к бункеру, где томился Серый. Там он откинул от двери кол и выпустил пленника на свободу.
      - Палыч, падлой буду, не убивал я Тимоху! - вновь оправдываясь, трубно гундосил Серый, подходя к палатке и с нескрываемой злостью глядя на меня. - Как ты мог поверить?
      - Ладно, ладно. Потом разберемся, - ответил ему Палыч. А сейчас пойдешь вниз. Ты хвастал, что моряком служил. Если потребуется, аквалангом воспользоваться можешь?
      - Я все умею, Палыч. Ты же меня знаешь.
      - Ну, ну.
      Серый понял, что почти реабилитирован, подошел вплотную ко мне, налил стакан водки, выпил, занюхал луком и прошипел мне сквозь зубы: 'Убивать я тебя буду медленно, сука. По частям разрежу.
      - А не порежешься, дерьмо? - прошептал я Серому, закипая. Я всегда мгновенно выходил из себя, когда мне кто-то грозил и подсознательно настраивался на удар первым, который, по моему мнению, был всегда эффективнее второго. Хотя и понимал, что в нынешней ситуации мне лучше быть сдержаннее. Серый долго, многозначительно смотрел на меня, потом, независимо качая плечами, с недоброй улыбкой отошел к палатке.
      Вероятно, Палыч, умышленно выпустил этого ублюдка, чтобы деморализовать меня? Я был уверен, что Палычу плевать на то, кто убил несчастного Тимоху. Его главной целью было найти золото, а потом он меня отдаст на растерзание хоть Серому, хоть его друзьям, хоть собакам... Я был не из их бандитского круга и уже этим самым вынес себе приговор.
      - Ну, что же, пошли! - громко сказал от палатки Октябрь.
      Перед спуском Серый хотел взять с собой автомат, но Октябрь сказал ему, что под землей ни с кем воевать не придется. Тогда, Серый вытребовал у обер милиционера свой нож, отобранный у него накануне. Получив его обратно, Серый снова с многозначительным выражением лица глянув на меня, и заткнул нож за пояс.
      - На солнышко посмотри, идиот! - тихо сказал я Серому.
      - Зачем?
      - В последний раз! Может, больше и не доведется?
      - Ты чего, падла?! Ты чего?! - заорал он, хватаясь за пояс.
      Из всех присутствующих, Серый сейчас представлял для меня наибольшую опасность. Мне было важно, чтобы он снова вышел из себя. Взведенный человек быстрее готов к глупости. Поэтому, я ему сказал:
      'Понимаешь, Серый, пятеро твоих друзей еще вчера были живы, здоровы, радовались солнышку, а сейчас их, куда то отвезли и свалили, как поленья. Где гарантия, что вот эта твоя активность не последняя в жизни. Подземелья таят в себе много опасностей.
      - Да ты че, бля, священник что ли?! - снова захорохорился гундосый.
      - Се'гый! Ты опять с ума сходишь? Прикрикнул на него от палатки Октябрь, который уже взял из кучи барахла веревку и приготовился к спуску в галерею.
      Серый ничего не ответил. Он подошел к бритоголовому парню, тихо поговорил с ним и я увидел, как бритоголовый передал Серому свой пистолет, который также нашел себе место за брючным ремнем Серого.
      Под землю, включая меня, спускались шесть человек. Впереди шли Серый с бритоголовым хлопцем, которого он называл Картузом. Картуз нес с собой Мишкин акваланг, затем шел я. За мною следовали Октябрь с грушеподобным. Оказывается, грушеподобного звали Филькой. Филька по приказанию Октября нес с собой острый заступ, который мог потребоваться для каких-нибудь земляных работ? А замыкал наш отряд молодой человек с красным, как вареным лицом. Впрочем, его и звали не Бонапарт Наполеон или Джордж Вашингтон, а просто Вареный. Он был лично проинструктирован Палычем и был готов к экстренным мерам под общим названием 'если турист попытается сбежать?!'. Для демонстрации этой готовности Вареный на моих глазах проверил обойму 'Макарова', загнал патрон в ствол и поставил пистолет на предохранитель.
      На верху оставались еще шесть человек, включая самого Палыча и разобиженного старика, который, насупившись, сидел а кабине ЗИЛа. Катафалк с Джоном и сопровождающим его хлопцем еще не вернулись.
      Мы поочереди спустились в галерею. Серый уверенно шел впереди, так как путь ему уже был знаком. Из поддерживающих средств в отряде было три фонаря, лопата, моток веревки и большой рюкзак, который нес Вареный. Судя по всему, рюкзак взяли для переноски драгоценностей.
      Добрались до обвала. Прокопанная хлопцами нора дышала прохладой. Немного постояли около лаза, решая, кто первый двинется в путь? Серый откровенно трусил, хотя вида старался не подавать. Вероятно, мои слова о солнышке запали в его мятущуюся бандитскую душу. Я предложил свои услуги первопроходца. Но Октябрь возложил это ответственное дело на Серого, который, в свою очередь, подтолкнул первым к норе Картуза. Картуз взял у Серго фонарь и, сопя, скрылся в норе. За ним через минут у последовали остальные.
      Через некоторое время мы все оказались на противоположной стороне обвала. Октябрь был самым грузным из отряда, и путешествие на четвереньках отозвалось в нем одышкой и сопением. Вдобавок ко всему у него погас фонарь, Он тряс им и легонько постукивал по кирпичной стене, но фонарь не зажигался. Октябрь выругался и велел Картузу 'бегом' вернуться наверх и принести другой фонарь, а еще лучше два.
      - Где их взять, Октябрь Максимыч?
      Перед экспедицией Октябрь лично составлял длинный перечень того, чем необходимо обеспечить экспедицию. В списке фигурировало оружие, разнообразный шанцевый инструмент, веревки, рюкзаки, еда, водка, а вот что касается достаточного количества фонарей - здесь Октябрь допустил явный промах. Он запасся шестью фонарями, полагая, что их хватит, но три фонаря уже были утрачены, а четвертый погас только что в его руках.
      - А у меня свечка есть - сообщил Филька, - может, зажечь?
      - Зажжешь на своей могиле - глупо сострил Серый.
      - Ладно! - Ответил Октябрь, раздосадованный своей оплошностью. - Один фона'гь спе'геди, один сзади. Нам тут не газеты читать. Пошли.
      Ведомые снова Серым, мы молча двигались по галерее, в потемках часто спотыкались о камни, встречающиеся в проходе. При этом Серый громко матюгался. Миновали ответвление в галерее, запертое металлической дверью.
      Октябрь вступил в нишу в стене, внутри которой ржавела дверь и, стукнув по ней кулаком, спросил, - Что там находится?
      Дверь отозвалась железным гулом.
      - Представления не имею - ответил я, - ты же видишь, что она под замком? Я впервые назвал Октября на ты. Мне чувствовалось, что полоса вежливого обращения с этими господами подходит к концу.
      Наконец, достигли места, где некогда стоял 'хитрый столб' похоронивший под весом рухнувшего свода самого инициативного и отчаянного палычевского хлопца - Санька и еще одного его товарища. Об этом несчастье напоминала только гора кирпича на проходе, вздымающаяся над полом почти на метр, чей-то поврежденный фонарик и красная кроссовка, лежавшая поверх груды. Серый, не останавливаясь, вел отряд дальше. Обвал миновали на четвереньках. Воспоминания об этом жутком месте Серому были неприятны поскольку, именно он принимал самое активное участие при поднятии наверх смятых и разбитых тел своих товарищей. Плавающего в водяной галерее мертвого Тимоху обнаружили и подняли на поверхность последним.
      Мы приближались к склепу. Я вслушивался в тишину подземелья, - журчания воды уже не было слышно. Следовательно, галерея под рекой заполнена полностью и, вероятно, нижние уровни галереи также будут заливаться до тех пор, пока в соответствии с законом физики, не достигнут уровня реки. До решительных моих действий остаются считанные минуты. Я все-таки склонялся к тому, чтобы предпринять попытку пробраться под руслом на противоположную сторону реки. Почему? Потому что на том конце галереи мне будет препятствовать только один вооруженный бандит. А на входе их шесть человек, да и здесь пятеро... Во всяком случае, пока пятеро.
      Вначале мне еще надо чем-то усыпить внимание своих конвоиров. Для этого я решил, что сначала найду и спрячу за поясом пистолет, а затем достану и передам Октябрю медный крест, оторванный от золотого гроба и благоразумно оставленный мною под основанием столба в склепе. Крест отбросит сомнения Октября в правдивости моего рассказа о найденных драгоценностях, а значит, ему непременно захочется увидеть и доказательство того, что сокровища на месте. Для этого Серому придется надевать акваланг, чтобы готовить к подъему гроб с золотом. Пока Серый будет нырять, я попробую 'договориться' с остальными?...
      С этими мыслями в составе неприятельского отряда я дошел до места, где галерея резко уходила вниз. На этот раз подземелье казалось более гулким, мрачным и зловещим. Показался выступ в стенах и в потолке. Я невольно обратил на него взор и напрягся от неожиданности. На белом от извести кирпичном выступе четко вырисовывалась, нацарапанная осколком кирпича вытянутая восьмерка! Это же летный знак!!! О нем совсем недавно с ребятами мы говорили на берегу?! Я точно помнил, что ни во время первого, ни во время второго моего пришествия в галерею на выступе ничего подобного не было. Следовательно, знак появился совсем недавно и мог обозначать только одно, - что или Володя, или кто-то из наших ребят, - здесь!? Они рядом и в любую минуту могут прийти на помощь! - эта мысль сжала сердце от новой надежды, которая дохнула на меня оживляющим теплом. Я не один!
      ПРОЩАЙ, СЕРАФИМ
      Впереди идущий Серый воскликнул 'Бля!' и затормозил, из-за полумрака я чуть не уткнулся в спину Картуза. Впереди была вода и в тесном проходе плавало несколько черных гробов, неизвестно, управляемые какой силой, выплывшие из склепа?
      - Откуда гробы? - холодея от страха, затравленно спросил Серый.
      - Ну, не с деревенского же кладбища - ответил я Серому.
      Один из гробов плавал прямо под ногами, другой лишь наполовину высунулся из склепа, а один заплыл под самый потолок галереи, уходящей под Керженец. Я отодвинул Серого и пошел к проему. Вода доходила почти до подбородка.
      - Посвети - сказал я Серому, указывая на проем.
      Серый брезгливо оттолкнул легкий гроб, который проплыл мимо меня и уткнулся в гроб под потолком, нерешительно вступил в воду. Затем, скорее всего, для смелости, поднимая волны и фонтаны брызг, он направился ко мне и посветил внутрь склепа. В склепе чернела вода. Между нею и верхушкой сводчатого потолка расстояние было не более метра. На ее поверхности колыхалась целая флотилия черных гробов.
      - Октябрь! - сказал я. - Я могу сейчас достать только крест. Но, чтобы поднять то, что вы ищите - нужен аквалангист. Но и он один не поднимет груз. А если гроб развалится, содержимое выпадет, и я тогда не знаю, как вы все это будете собирать со дна? Поэтому, нужна веревка, чтобы обвязать и вытащить гроб. Это надо делать быстрее, вода прибывает, и будет прибывать.
      Октябрь засуетился. Не желая мочить ноги, он бросил мне веревку, которую захватил при спуске в галерею. Вероятно, как здесь, так и на службе Октябрь был безответственным человеком, не в состоянии просчитать развитие событий, хотя бы, на пол шага вперед. Даже не разворачивая веревку, можно было предположить, что длина ее слишком мала. Если бы нам и впрямь пришлось вытягивать на поверхность золотой гроб, то ее длины хватило бы только чтобы дотянуть веревку до гроба.
      Я сообщил свои сомнения Октябрю, сказав при этом, что на ней даже повесится трудно.
      - Насчет этого не беспокойся, - с фальшивым спокойствием ответил Октябрь, раздраженный очередной после фонарей оплошностью, - ищи то, что обещал найти. И, как всегда иронично сострил, - а по поводу повеситься - не переживай, мы всегда окажем посильную помощь.
      Картузу он приказал немедленно подниматься наверх за веревкой, а при возможности раздобыть у кого-нибудь еще один фонарь. Вареного он подтолкнул к воде и распорядился, чтобы тот занял место Серого и светил.
      - А ты Се'гый, надевай акваланг.
      - Один я нырять не буду, - прогундосил Серый
      - Почему?
      - Покойников боюсь.
      - Не валяй ваньку, дубина. Надевай баллоны и - в воду! - уже не на шутку разозлился Октябрь. Фильке он приказал зажечь свечу и светить Серому.
      Картуз развернулся и быстро пошел по галерее, унося с собой один из двух оставшихся фонарей. Свой фонарь Серый отдал Вареному, и, поднявшись на сухую часть галереи, передал Фильке пистолет, и стал надевать акваланг. Филька зажег свечу и закрепил ее на кирпичном выступе под потолком. Чувствовалось, что подводное дело Серому и впрямь знакомо. Он открыл вентиль редуктора и, убедившись в исправности аппарата, начал закреплять акваланг за спиной, который надевался, как рюкзак. Пламя у свечи колыхалось, слабо высвечивая желтые баллоны аппарата.
      Я нащупал ногами лестницу, ведущую в склеп, набрал в легкие побольше воздуха и ушел под воду. Опустившись на дно склепа, стал лихорадочно шарить руками под лестницей, предположительно в том месте, где мог упасть пистолет. Искал, пока хватило сил держать дыхание, - пистолета не было. Я открыл глаза и пытался рассмотреть что-либо внизу, но, несмотря на гуляющие по поверхности и проникающие до пола блики от фонаря, без маски что-то увидеть было трудно. Мешала муть и ошметки всякой дряни, во множестве плавающей перед глазами. Пришлось подняться на поверхность.
      - Ну, что? - с надеждой крикнул мне Октябрь.
      Эстет хренов. Он так и не решился намочить свои драгоценные, полные, как у бабы ноги, и поэтому кричал за углом, оставаясь в сухом проходе.
 
      - Впрочем, это даже и к лучшему! - решил я и, тяжело дыша, ответил ему
      - Потерпи. Сейчас найду. Только, пусть Серый даст мне маску на минуту? Серый, вздымая волны, подошел к краю проема и бросил мне маску. Свети в воду! - отдал я команду прожектористу Вареному, тот направил косой луч над лестницей. Я опять набрал воздуха, снова нырнул.
      В маске видимость значительно улучшилась, и тут же среди мути, поднятой мной, я увидел расплывшийся силуэт пистолета, который лежал на нижней ступени. Не помня, есть ли патрон в патроннике, под водой я передернул затвор и запихнул оружие себе за спину под джинсы. Снова выбрался на поверхность, отдышался и теперь уже решил обследовать основание столба, около которого я положил крест.
      Нырнул. Свет от плавающего по поверхности луча фонаря высвечивал неровности красно-коричневой кирпичной кладки, с белыми швами известки. Внизу тускло блеснуло, - это был крест. Я взял его рукой и только хотел оттолкнуться от пола, чтобы подняться наверх, как мне что-то мягко задело затылок. Я обернулся и чуть не захлебнулся от страха, стрелой пронзившего меня с головы до пят: - с расстояния не более тридцати сантиметров на меня смотрело слепое лицо ужасной мумии. В движение воды, которое исходило от меня, мумия казалась живой и из-за того еще более страшной. Она 'стояла' вертикально, шевелила зеленой головой, ошметки кожи плавали около ее лица. Освобожденные от одежды плетеобразные руки были скрещены на груди. Страшно зиял черный провал вместо глаза, а полусгнивший рот обнажал зубы нижней челюсти. Хоть, это была уже знакомая мумия, которую я лично доставал из золотого гроба, но в первое мгновение наше с ней знакомство успокаивающим фактором не послужило. Я выскочил наверх, как дельфин и ударился головой о потолок, еще весь, дрожа и расталкивая встречающиеся гробы, поплыл к лестнице.
 
      - Нашел? - снова громко спросил из галереи Октябрь.
      - Нашел, нашел, - ответил я, стараясь голосом не выдать, что только что пережил один из самых ужасных моментов животного страха, встречавшихся в моей жизни. Я выплыл в галерею, и передал крест, стоящему поблизости Серому, а тот в свою очередь отнес его Октябрю. Вареный инфантильно стоял по подбородок в воде и надежно закрывал вход в галерею, уходящую под реку. Пистолет и фонарь он держал над водой на уровне головы. Несколько часов назад на этом месте в точно такой же позе здесь стоял покойный ныне Тимоха.
 
      - Давай, Серый, проверь, есть ли там внизу гроб? - услышал я взволнованный голос окрыленного Октября. Найденный мною крест, и правда послужил мощным катализатором бриллиантовых иллюзий Октября Максимыча.
      - Так Картуза же еще нет, как без веревки?!... - возразил Серый, стараясь оттянуть время ныряния средь гробов.
      - Ничего, ты только найди гроб, а там и Картуз подойдет. Давай, давай, Серый! Не тяни время. Со всеми вами рассчитаемся по полной программе. Из золотых тарелок будете кушать - тормошился Октябрь
      После этих слов Серый нехотя направился к проему.
      - Значит так, Серый, глубина здесь более двух метров, - уже немного успокоившись от потрясения, инструктировал я водолаза. - Ныряй в дальний угол, раньше там стоял штабель гробов. Многие из них всплыли, но искомый гроб по-прежнему должен находиться на дне, так как весит не менее ста килограммов. Попробуй оторвать его от пола? Я ныряю следом за тобой с веревкой. Ею мы обвяжем гроб, а к концу привяжем ту веревку, что принесет нам Картуз. Понял?
      - Не командуй тут, - пробурчал Серый. Не забывай, что за тобой должок, за твое гнусное вранье?! Не побоишься со мной нырять?
      - Не побоюсь.
      - Ну-ну! - неопределенно сказал Серый.
      Пока Серый собирался с духом, я лихорадочно размышлял: - Мои минуты сочтены. Либо я сейчас вырвусь отсюда, либо голова в кустах. Вернее, даже не в кустах, а в заброшенном подземелье, куда никто не догадается принести цветочек. Кто-то из наших ребят сейчас находится здесь, но кто? Где? Какие у них планы? Время поджало так, что дальше некуда. Через минуту Серый обнаружит, что никакого 'золотого' гроба нет, и тогда бандиты снова потащат меня наверх для 'разбора полетов' Выражаясь военным языком, - час 'Ч' наступил.
      Самое легкое сейчас - это выхватить из-за брюк пистолет и расстрелять первым Вареного, так как, он вооружен, а затем Серого. Потом разбираться с остальными. И Октябрь и Филька также с пистолетами. Но, если мне даже и не удастся стрелять в них, то, когда с Вареным будет покончено, я уйду под воду здесь в склепе, и через подводную галерею выберусь наверх. Главное препятствие сейчас для выхода на свободу - Вареный. Но у меня не было уверенности в оружии? Находясь несколько часов в воде, слабые малокалиберные патроны могли отсыреть? И тогда пистолет только навредит мне. Поэтому, пистолет я пока решил не доставать.
      Значит, - первым, надо кончать с Серым - лихорадочно крутилось в голове, - и завладеть его ножом, чтобы сразу после этого прикончить Вареного! С Серым надо разобраться не заметно. Под водой. Как? Я пока еще не решил.
 
      - Ну, с богом, Иван! - мысленно сказал я сам себе. Нервы были на пределе. Как и всегда в минуты серьезной опасности меня охватила внутренняя дрожь, но мысли были ясны и внешне, я выглядел, наверное. спокоен
      Я стоял, на лестнице, Серый в двух метрах на другом ее конце, а Вареный, просунувшись в проем между нами, освещал склеп. В одной руке фонарь, в другой пистолет.
      В воде под лестницей от плавающих гробов было тесно.
      - Давай!, - подтолкнул я Серого.
      Тот тяжело вздохнул, надел маску, вставил в рот пластмассовый загубник, открыл вентиль регулятора подачи воздуха, махнул Вареному рукой и скрылся под водой. Я для вида размотал веревку и приготовился последовать за Серым.
      И в бригаде спецназа, и в Афгане спецы учили нас, приемам рукопашного боя, в том числе и - как, сломать шею, например, часовому одним движением кистей. Или - убить человека первым попавшимся под руку предметом. Мы многократно тренировались на чучелах, но в жизни мне этого делать не доводилось.
      - Наступит момент, и вы вспомните, что мы вас учили не зря, - говорил нам тренер - сухощавый майор, - и тогда помянете нас добрым словом.
 
      Сейчас пора практики наступила, но ситуация осложнялось тем, что все это нужно было сделать под водой. Тем более, что и Серый не чучело, и наверняка будет сопротивляться. Но, мне выбирать уже не приходилось.
      Я дважды глубоко вздохнул и выдохнул душный воздух, насколько возможно насыщая кровь кислородом. После третьего вдоха напрягся и приготовился уйти под воду, но не сделал этого. В трех метрах от меня с брызгами, шумом и протяжным нечеловеческим рёвом на поверхность выпрыгнул Серый. Он махал руками и мычал. Загубник акваланга болтался на плече. Водолаз барахтался, ловил воздух широко открытым ртом, но в легких уже была вода. Его попытки вздохнуть больше походили на частое и тяжкое икание, а тяжелые баллоны акваланга неумолимо тянули его под воду.
      - Значит, - мелькнула у меня мысль, - в поисках желанного золота, очень боявшийся покойников Серый, нос к носу столкнулся с мои страшным знакомцем - мумией, которая и меня перепугала чуть не до смерти.
      - Что случилось? Что там!? - взволнованно закричал Октябрь, все еще не решаясь, бросится в воду.
      - Серый чего-то сбесился! - испуганно ответил Вареный и на всякий случай отпрянул от проема.
      Мне уже некогда было раздумывать о несчастье гундосого, я рванул из-за пояса пистолет направил его в голову Вареного и нажал на курок. В Марголине раздался холодный жалкий щелчок. О, ужас! У нас в спецназе, конечно, были секретные в то время газовые
      двух ствольные пистолеты 'Гроза', из которого человека можно пристрелить под шум падающего с клена листа и никто не услышит выстрела. Но я никак не мог подумать, что избитый спортивный Марголин может произвести такой эффект?!
      Вареный заревел и вместе с пистолетом и горящим фонарем так быстро ушел под воду, как будто бы ему только что обрубили ноги. Я увидел, как заметался под водой его фонарь, но не прошло и секунды - свет пропал. На какое то мгновение наступила полная тишина. Мое сердце яростно билось. Я стоял в недоумение, окруженный махровой темнотой, в одной руке держа ненужную веревку, а в другой бесполезный пистолет. Серый уже утонул и в наступившей тишине было слышно, как на поверхности лопаются пузыри, выходящего из-под воды воздуха. Через секунду глаза привыкли к мраку от горящей на стене свечи, и я стал видеть, как на стене галереи колышется ее слабый свет. Вдруг на месте, где только что стоял Вареный, выплеснулся огромный султан воды, из которого вырисовался человек. Раздался оглушительный крик:
      - На землю, падлы, на землю! Стреляю!
      Из скатывающегося водяного столба появился силуэт, который мог принадлежать только моему двоюродному брату Владимиру. Владимир, не теряя ни минуты, устремился вперед. Кто-то, вероятнее всего, Филька, замычав, бросил в него как копье заступ. Только боксерская реакция спасла моего брата от неминуемой ужасной травмы: он уклонил голову, и заступ, со страшной силой прошелестев мимо его уха, ударился в ниспадающий потолок, высек из кирпичей искры и упал в воду.
      Сразу же, полыхнув яркими вспышками, раздались два хлопка. Кто-то за стеной в галерее пронзительно завизжал и раздался хриплый голос Октября - лежу, лежу уже! Я лежу, не стреляйте...
      Я также, разбрызгивая воду, бросился в галерею. Через пять секунд все было кончено.
      На красной кирпичной стене трепыхал огонек свечи. Октябрь, не ожидавший такого исхода, лежал на холодной земле головой вниз. Все это произошло так быстро, что он не успел достать пистолет. Рядом, опершись спиной о стену, сидел и по щенячьи попискивал Филька. Кажется, он был ранен, по его лицу водопадиком стекала кровь. Владимир дважды зачерпнул ладонями воды, плеснул на голову Фильки. Кровь смылась, но надо лбом, обозначилась широкая черная полоса.
      - Ты же, падла, чуть не убил меня своей лопатой? - сказал он Фильке, не задумываясь о том, что только что чуть не убил Фильку из своего пистолета.
      - Ладно! - успокаиваясь, произнес Владимир - Ерунда. Касательная, - сказал он, пошлепав ладонью по щеке бандита. - Будешь жить. Может, ума только меньше будет, хотя, судя по тому, что ты оказался в этой компании, его у тебя и так не в избытке - обнадежил он Фильку.
      После этого, брат обнял меня за плечо и прошептал,- Сматываемся, Иван!
      - Так мы и сделаем, но только через несколько минут.
      - Почему?
      - Сейчас сюда должен прибежать хлопец и принести веревку.
      - Да, я знаю.
      - Откуда знаешь?
      - Потом расскажу.
      - Надо его нейтрализовать. Иначе бандиты уже через несколько минут будут знать о случившемся, и погоня неизбежна. Наверху их в общей сложности восемь рыл.
      - Ого! - ответил Вовка, - и когда же они кончатся?!
      - Володя, - сказал я - держи веревку и свяжи этих потуже. А я пойду встречу посыльного.
      Я передал ему веревку, так кстати оставшуюся у меня в руке, и достал у Октября из кобуры под мышкой маленький пистолет. Пистолет был почти дамским, но калибр 7,62(!?) - успел заметить я. У него же в кармане были обнаружены спички. Этот коробок я также взял с собой.
      Володя разрезал веревку на несколько частей, и связал покорному Октябрю Максимычу сначала руки, потом ноги. Затем, связанные сзади руки веревкой же притянул к ногам. В этом положение человек вряд ли может быстро освободиться от пут?! Таким же образом был связан и Филька. Он жалобно стонал и просил его перевязать, что Володя и сделал, используя, в качестве бинта рукава от милицейской рубахи Октября. Когда Владимир с ожесточением отрывал рукава, глаза Октября говорили, что неожиданный пришелец может взять и всю рубаху, ему не жалко. Но я этого уже не видел, так как в это время крадучись поднимался вверх по галере. Чтобы не разбить себе нос, особенно на 'хитром месте', я поочередно зажигал спичку, и пока она горела, продвигался на десяток шагов вперед.
      Достигнув загадочного ответвления в галерее, где в нише пряталась запертая железная дверь, я затаился. Отсюда до подводной галереи было метров семьдесят, а до норы, ведущей к выходу тоже тридцать-сорок метров. Значит, меня врасплох застать трудно, зато моя задача - поймать Картуза именно врасплох. Ниша в стене представляла собой более чем полуметровое углубление, укрепленное по бокам кирпичными столбами. Между дверью и столбами также образовывалась небольшая ниша, куда я легко мог втиснуться. И, если не заглядывать в эту нишу специально, то можно пройти мимо, не заметив ничего подозрительного.
      Картуз появился, все-таки, неожиданно. Сначала на стене блеснул свет фонаря, затем темная фигура, сопя, проследовала мимо. Я вышел из ниши и громко сказал:
      Стой!
      Бандит остановился и сразу же поднял руки вместе с фонарем (Видно не впервой?!). На его плече висел толстый моток веревки.
      - Если ты, Картуз, будешь хорошо себя вести, останешься жив. Оружие есть?
      - Не-ет! - не оборачиваясь, сдавленно ответил бандит.
      - Положи фонарь на землю и следуй вперед.
      Картуз нагнулся, положил зажженный фонарь на землю и медленно пошел по проходу.
      Прихватив фонарь, я двигался за ним.
      Дальше произошло то, что я никак не ожидал.
      - Картуз! - неожиданно раздался сзади глухой голос. - Подожди!
      Я машинально обернулся и краем глаза успел заметить, что в конце галереи на стенах сверкали отблески фонаря. Кто-то быстро приближался к нам по проходу.
      В это же мгновение, получив мощный удар в лицо, я стукнулся головой о стену. Пистолет и фонарь у меня выпали. Во рту сразу же появился соленый привкус крови. Картуз, в рассеянном свете не погасшего фонаря, наваливался на меня темной лавиной и в его руке сверкал нож. Лежа на полу, я поймал себя на мысли, что сейчас нет ни капли страха и боли от удара о стену, был только холодный и ясный расчет, поделенный на доли секунд. Лежа, я чуть подался вперед, левой ногой резко зацепил его за пятку, а другой ногой, что есть силы, ударил в колено. Картуз взвыл и рухнул на пол и тут же вскочил, но и я уже был на ногах. Фонарь валялся у стены позади меня и продолжал светить в проход, высвечивая моего смертельного врага как на экране широкоформатного кино. В его глазах можно было видеть отчаяние вперемежку с бешеной решительностью. Я знал, что конгломерат этих условий всегда утраивает силы человека, но и мне не хотелось глупо умирать на пороге свободы, поэтому, я заранее был уверен, ни он, ни его нож и даже десять ножей, не станут мне преградой.
      Как шпажист с вытянутой вперед рукой Картуз на шаг прыгнул ко мне, пытаясь ударить ножом в грудь. Я отбил его руку, и он снова занял боевую позицию. Я решил, что во время очередной атаки я попытаюсь поймать его за кисть, рвануть на себя и упасть на его руку с разворотом влево. Эффективность приема мы десятки раз проверяли друг на друге в спортивных залах воинских частей. Даже на тренировках, когда на руку противника падали 'понарошку', дело часто заканчивались вывихами рук или растяжением мышц. А в данном же случае, если все получится, открытый перелом руки Картузу будет обеспечен.
      Но бандит неожиданно сменил тактику, он встал в боксерскую стойку и, неистово вращая глазами, пошел на меня, пытаясь сначала достать левой. Только вместо перчатки в правой его руке был зажат нож. Его устрашающий вид не внушал страха, а лишь придавал решительности. На всякий случай, я достал из кармана гвоздь, прихваченный мною в фанерной будке на автомобиле, и зажал его в пальцах. Сзади из глубины галереи к нам кто-то неумолимо приближался. Надо было срочно заканчивать эту комедь с Картузом. Я нагнулся к земле, сделав вид, что что-то захватил в ладонь, и резко выбросил руку вперед. Хлопец инстинктивно, загородился, я прыгнул к нему. Свою левую руку выбросил под лезвие, рванул кистью, нож выпал. А правой рукой, в которой был зажат ржавый гвоздь, я стремительно ударил врага в висок.
      Я почувствовал, как гвоздь пробил его череп и остался в голове. Картуз в изумление замер. В то же мгновение ладонью правой руки схватил его за подбородок, левой за затылок и с усилием рванул против часовой стрелки. Под моими руками глухо хрустнуло, бандит обмяк, как тряпичная кукла и рухнул на пол. На все хватило трех секунд.
      - Так, вот как это делается на практике (?!), - мелькнуло в голове.
      - Спасибо, майор! - мысленно сказал я своему историческому учителю.
      - В глубине темной галереи, я узрел брата, подбегающего на шум. В руке у него был пистолет. Как он так быстро добрался до сюда без фонаря и не набил себе шишек спрашивать было не время.
      - Иван, помочь?!
      - Уже не надо. Смотри, я показал ему в противоположную сторону галереи, по которой быстро удалялась фигура человека, который, увидев схватку в подземелье, решил ретироваться, и позвать на помощь.
      - Человек во весь дух бежал обратно к лазу, освещая путь фонарем, а поэтому его силуэт в проходе был отчетливо виден.
      - Видит бог, что я не хотел этого - сказал Володя. Он взял пистолет двумя руками, тщательно прицелился и выстрелил. Беглец взмахнул руками и плашмя упал на пол. Его фонарь также лежал на полу и продолжал светить.
      - Хорошие фонарики делают братья китайцы, - опять невпопад подумалось мне.
      Я нашел выроненный пистолет, Вовка взял валяющийся фонарь. Прежде чем уйти, я посмотрел на лежащего Картуза с неестественно вывернутой головой. Владимир светил. Глаза только что убитого мною человека были приоткрыты и в них застыло недоумение и мучительная боль. Картуз был вполне симпатичный, нормальный молодой парень?! И чего его потянуло к бандитам?
      - Я же говорил, - веди себя хорошо. Остался бы жить, - сказал я на прощанье мертвецу.
      - Эх, ни хрена себе?! - сказал Володя, разглядывая шляпку гвоздя торчащего из Картузового виска, из-под которой струйкой выкатывалась кровь. - Как это ты его?
      - Молотком, - ответил я. - Пошли.
      В это время внимание Владимира привлек человек, получивший от него пулю и упавший у лаза. Тело зашевелилось. На фоне света его выпавшего фонаря, было видно, как раненый пытается встать на четвереньки. Мы направились к нему, на всякий случай, держа его на мушке. При нашем приближение, человек перевернулся и с трудом сел, опершись спиной о стену. Ладонью правой руки он закрывал лицо. Его рубашка чуть ниже левой ключицы намокла от крови.
      -Однако, навылет, отметил я про себя.
      -Что будем делать? - шепотом спросил Владимир. - Оставлять его нельзя. Если он выберется наверх, расскажет обо всем, что тут происходит - и у нас могут быть проблемы, еще большие, чем есть сейчас. Ты же знаешь - сколько их там?
      -Не убивайте меня, я все расскажу - с надрывом переходя на фальцет пропищал раненный и вжал голову в плечи.
      -Ни хрена себе?! - удивился Володя, - тебя еще в плен не успели взять, а ты уже готов все рассказать?! Наверное, из генералов будешь, если так цепляешься за жизнь?
      Только сейчас в полумраке я разобрал, что этим человеком был самим Палыч. Палыч повернул голову в сторону Владимира, будто понимая что от него исходит большая опасность, и в свете фонаря я заметил тонкий шрам на его скуле спадающий от уха и почти до подбородка. Это был очередная деталь, которая что-то напоминала мне в человеке. Мои мозги суматошно переваривали нагромождения информации, накопленной, за мои сознательные годы, которой было так много, как будто я попал в бурелом Тунгусского метеорита и не знал, - как оттуда выбраться?
      -Из полковников, - неожиданно чревовещал Палыч. Было видно, что его самолюбие уязвлено подозрениями в слабоволии.
      Стоп!!!
      -Вельц! Полковник Вельц?! - Неожиданно для самого себя воскликнул я в полутемном подземелье. - Конечно же, он! Афган, жара, пыль, стрельба, взрывы, кровь, смерть и щемящая боль в сердце за гибель молодых пацанов-солдат, которых я увез на БТРе из палаточного городка. Эта боль не отпускает меня и сейчас, спустя восемь лет после этого кошмара в скалистой пустыне. Я усмирял себя мыслью, что это была война, и на этой войне убивали многих. Но, я мог бы выполнить приказ командования 'в кишлак не входить', и был бы по-уставу прав. Ну, получил бы выговор, за то, что отделение моей роты покинуло пост. Получил бы понижение в должности. Да и хрен с ним! Зато, все парни, которых теперь нет, были бы живы, имели бы семьи и были бы счастливы. И благодарны своему командиру роты, за то, что не ввергнул их в непонятную и неоправданную бойню. Понятно, что Мурзагалиева с отделением надо было спасать. Но ведь мы и Мурзагалиева и его солдат не спасли, и сами понесли потери?!
      Все эти переживания вновь промелькнули в моей голове, и память затормозилась на одном фрагменте, запечатлев его, как стоп-кадр: полутемная палатка нашего начштаба, разгневанный полковник за столом и я.
      -Так это вы, Вельц?! Я давно заметил, Палыч, что Вы, то есть ты, просто до боли кого-то мне напоминаешь. Но, узнал только сейчас. Ну-с, и давно ли ты, полковник погоны на мазу поменял? - спросил я, понимая, что обращение на ВЫ теперь не уместно......- И бакенбарды отрастил. Кажется, в Афгане у тебя их не было?
      -Не убивайте меня, Тучин! Я Вас помню - дрожал голос Палыча. Я Вас сразу вспомнил, но не думал, что Вы узнаете меня.
      -Так, может быть, ты помнишь, дерьмо, почему восемь лет назад я бил твоей поганой башкой о сейф? - схватил я полковника за грудь и тряхнул. Вельц застонал и откинулся к стене.
      -Может быть ты помнишь, почему отделение сержанта Мурзагалиева оставило охрану палатки с наркотиками и оказалось в кишлаке? Ты помнишь, сколько в тот день погибло парней? Ты, понимаешь, полковник, что даже не стоишь сапога сержанта Тиханцова, который умер у меня на руках? Говори, чмо, кто и зачем послал отделение в кишлак?
      - Я послал....Наркотики. Наркотики проклятые. Тучин, Вы поймите, ведь я тоже по существу выполнял приказ и должен был их привезти в штаб армии, а затем отправить в Союз. Ваш сержант рвался доложить о приказе Вам, но со мною был ваш начштаба Перов и Мурзагалиев повиновался.
      - Выходит, что Перов был в вашей же шайке - спросил.
      - Ему хорошо платили.
      - Ох, Вельц, какое же ты дерьмо - гневно сказал я. Не шлепнуть тебя - значит, принять еще один грех на свою душу. - Я решительно приставил к его лбу пистолет, раздумывая, что нажатие курка не сильно усугубит трагедии сегодняшнего дня.
      Неожиданно, Палыч застонал, обмяк, и его голова свалилась набок.
      -Оставь, Иван, - сказал Володя. Толку от его смерти ни на грош. Пошли.
      Впрочем, я уже и сам, как-то мгновенно успокоился. Откровение Вельца сняло с моей души тяжесть неведения. Я всегда страдал оттого, что не верил в вину хорошего и честного солдата - сержанта Мурзагалиева. Но до сего момента грань этого неверия всегда балансировала на канате сурового факта: 'Ведь ушел же! Самовольно оставил пост, ушел вместе с отделением в самоволку. погубил своих ребят и косвенно многих из тех, кто бросился его спасать!'.
      Теперь все встало на свои места.
      Понимая, что Палыч вряд ли скоро придет в себя, мы, тем не менее, прошли к лазу и минут пять закидывали его валявшимися вокруг кирпичами.
      -Думаю, что с перебитой ключицей ему вряд ли удастся расчистить лаз? - сказал Володя.
      Миновав, раненого отставного полковника, по прежнему недвижимо лежащего у стены, мы устремились к золотому склепу, к оставленным у воды пленникам - Октябрю и Фильке.
      - Кстати, Володя, на выходе нас ждет хлопец с пистолетом?
      - Да не беспокойся ты. Вот его пистолет - он показал, Ты думаешь, он мне его подарил?
      Мы, бегом достигли ставшего родным, склепа. Октябрь - стервец был уже полу развязан, и только притворялся, что лежит в прежней позе. Нам было совершенно некогда разбираться с пленниками и уж, тем более, снова связывать их. Вовка, нагнувшись, влепил Октябрю такой апперкот, что подумалось, - Октябрь теперь перестанет картавить. Октябрь же просто сделал вид, что умер. А может, и вправду умер?
      Филька, по-прежнему связанный, сидел под горящей свечей. Он с ужасом и безнадежным отчаянием глядел на Владимира..
      Прощай Серафим, сказал я ему и подтолкнул Вовку в спину в сторону водяной галереи.
      Там, напротив входа в склеп, около плавающего гроба виднелась спина Вареного. Чтобы освободить дорогу, Владимир толкнул гроб проем, а Вареного немного вытащил на сушу.
      - Володя вошел в воду, набрал воздуха и нырнул под потолок галереи. За ним последовал я. Проходя мимо зияющего проема в склеп, я увидел в его темной глубине флотилию громоздящихся на поверхности гробов. Где-то там, в чреве склепа рядом с мумией покоился искатель приключений и водолаз Серый. Вряд ли те, кто копал эту усыпальницу смог предположить, что через сотню-другую лет здесь будут происходить события, подобные описанным. И что здесь будут находить нежданный последний приют далекие потомки?
      Ненужный фонарь я бросил в воду, нырнул под потолок и секунд сорок, задевая головой кирпичи, плыл к выходу. Володя дожидался меня в полной темноте на лестнице. Мы подползли к выходу, на всякий случай прислушались. Наверху пела и кричала всякая птичья тварь.
      Выбрались на поверхность.
      Солнце уже переваливало за полдень и ярко освещало синие просторы бесконечного Заволжья. С того момента, как мы спустились в галерею, прошло всего тридцать или сорок минут. После прохлады подземелий и водных процедур, тело обволокло приятным теплом. Я увидел, что из-за камня торчат ноги и еще одного искателя приключений, имя которого мы так и не узнали. Жажда золота и смерть - всегда ходили рядом.
      Скорее уже по сложившейся традиции, мы решили пробраться на берег, откуда был хорошо виден лагерь, и оценить ситуацию, сложившуюся там за последнее время.
      На поляне рядом с ЗИЛом стоял, вернувшийся УАЗик, а кто-то хлопотал около лежащего у входа в палатку человека, вокруг царило оживление. Были слышны неразборчивые команды Палыча, и несколько человек по одному зашли в палатку. Забежал туда и автоматчик, вернувшийся вместе с Джоном.
      - Похоже, что они что-то заподозрили? - сказал я Владимиру, имея в виду, суету у палатки.
      - Черт возьми! - выругался брат, - надо было твоего полковника, все-таки, грохнуть, а тех двух утопить. Блин, сами себе создаем проблемы.
      Удирать надо, Володя. Сейчас они штурмом будут брать подземелья, поскольку, не знают, что мы уже на свободе. А когда поймут, освободят от пут Октября с Филькой, увеличат свой отряд до десяти человек и начнут прочесывать лес. Расклад сильно не в нашу пользу, к тому же у них в наличие два автомата. А для нас война кончилась Нам надо пожинать, что успели навоевать, - сказал я, имея в виду наши драгоценные мешки. - Так что бежим, друг, в нашем распоряжении несколько десятков минут.
      - Да, ты прав, Иван, пошли.
      Мы трусцой двинулись вниз по реке. По дороге Володя сообщил, что ребята дошли вниз по левому берегу реки километра на два.
      - Но дальше река делает петлю и заворачивает влево, - продолжал рассказывать мне Владимир. - И до самого Лыкова начиналась сплошная сеть стариц и заболоченности. Поэтому, мы вернулись на километр обратно. И если свернуть через лес, то по прямой до Лыкова останется пройти не более полутора километров. Но там начинаются открытые места с множеством полян. Поэтому, мы решили подождать тебя и уж, вместе продолжать путь. Когда мы услышали отдаленные выстрелы на берегу, я оставил ребят, и пошел к тебе на помощь. Прошел почти до самого монастыря и никого не встретил в лесу. Когда выбрался на берег, увидел, как из накануне приплывшей лодки, выгружают двоих хлопцев. А потом стал свидетелем, как тебя выпустили из будки на грузовике, затем допрашивали.
      Словом, на берегу я провел полтора часа, пока не увидел, что вы стали переправляться на этот берег. Все время, пока вы были у выхода из подземелья, я находился в тридцати метрах, и лежал за поваленным деревом. Меня так искусали муравьи, что от зуда хотелось завыть по волчьи. Когда вы ушли обратно, а у выхода остался часовой, я понял, что сейчас в Лагере Палыча предстоит генеральный спуск в подземелье. Часового ликвидировать было не сложно. Сначала я запустил пару шишек в кусты в сторону Керженца. Часовой насторожился, затем, держа наготове пистолет, пошел проверять заросли. А я в это время занял место за камнем у норы, и когда он, успокоенный, вернулся, я его и попридушил малость. Потом я проник в подземелье и на выступе потолка нарисовал тебе винт, чтобы ты чувствовал, что ты не один здесь. Пока ты нырял за крестом, а хлопец тебе светил, я сидел в воде, спрятав голову за гроб. Эти гробы я специально вытолкал в проход, чтобы было за чем спрятаться. Остальное ты знаешь.
      Мы миновали старицу, на берегу которой несколько часов назад разворачивались главные боевые действия с бандитами. Когда перебрались на противоположный ее берег, Володя, вдруг сказал.
      - А знаешь, у нас изменения в составе отряда?
      - То есть?
      - Валерик покинул отряд. Сначала он настаивал всем бежать в обход Лыкова и лесами пробираться в Хахалы. А когда мы решили тебя ждать, он потребовал свою долю из мешков, сказав, что не намерен рисковать жизнью ради того, чтобы того, чтобы кого-то ждать.
      - Дали?
      - Нет, конечно. Сказали, что когда все будет позади, когда соберемся все вместе, тогда и подумаем, - как нам поступать с сокровищами?! Он завозникал, говорил, что если бы он не привез инструменты, то и вообще бы ничего не нашли. После того, как Михаил в очередной раз врезал ему в ухо, Валера сказал, что не ожидал от нас такой подлости и ушел через лес в сторону Лыкова.
      Я, в свою очередь, рассказал Володе об истории с Валеркиным рюкзаком, прикарманенных им драгоценностях. Благодаря которым, бандиты убедились, что сокровища это не миф и существуют реально.
      - Вот сволочь! - выругался Вовка. - Ну, ладно, хрен с ним. За одного битого двух небитых дают.
      - Что ты имеешь в виду?
      - С нами Наташа и Лариса.
      - Каким образом? - удивился я, - как они попали к ребятам? Ведь они же уплыли на стоянку за Лыково?!
      - Правильно. Уплыли. Но, помнишь, они говорили, что сегодня вечером в Монастырь должна прибыть этнографическая экспедиция из университета?
      - Да, помню.
      Ну, вот. Наташа и Лариса должны были соединиться с экспедицией. Они оставили в Лыково своих друзей и поплыли вверх к Монастырю. Потом они услышали стрельбу в лесу, испугались, причалили к берегу и минут пятнадцать в растерянности выжидали, пока кончится пальба. Пальба кончилась, они решили не продолжать путь в Монастырь, а вернуться обратно. Когда вернулись к байдарке, обнаружили на песке только выложенные накануне рюкзаки. Байдарку унесло течением. Я тут их и встретил, когда спешил тебе на помощь. Благо, от наших ребят я далеко не ушел поэтому, девчонок доставил под охрану Михаила с Игорем, а сам снова поспешил к тебе.
      - Дела?! - искренне изумился я. - Вот, как раз, девчонок втягивать в это дело нельзя.
      - Нельзя - согласился Володя, но они, как и мы, стали жертвой обстоятельств.
 
      Мысль, что сейчас я снова увижу Наташу, в общем обрадовала меня, но в то же время и огорчила. Огорчила потому, что не девчоночье это дело прятаться по лесам от вооруженных бандитов. Еще не известно, чем все это закончится? Это, во-первых, а во-вторых, если судить по физиономии моего двоюродного брата Владимира, то видок у нас сейчас не для романтических встреч. Такая же трех дневная щетина сейчас и у меня. Если сюда добавить кровоточащие ссадины от нашего слепого метания по зарослям во время первого преследования и мои разбитые губы от удара Картуза, то мы и сами сейчас смахиваем на разбойников.
      - Ладно, не переживай, - угадал мои мысли Володя. - Согласись, что мы не можем оставить девушек одних в лесу.
      - Согласен, согласен, - рассеянно ответил я.
      Мы уже прошли не менее двух километров от старицы. Приблизились к реке. Володя провел меня к густым, словно списанным с картинки Библейских кущ, зарослям и не громко свистнул. Раздался ответный свист. Это мне напомнило что-то из книжных рассказов про разбойников Робин Гуда. Средь зеленой листвы появилась Мишкина физиономия. Он призывно махнул рукой. Миновав заросли, мы спустились в покрытую зеленой травой, яму, похожую на застарелую воронку от пятисотки. Ожидая нас, ребята устроили там что-то наподобие бивака: принесли обломки бревен на которых можно было сидеть. Игорь лежал на скосе, подложив под голову здоровенный рюкзак. В глубине ямы сгрудилась остальная наша поклажа.
      Наташа и Лариса сидели на бревне. При моем появление, Наташа вопрошающе улыбнулась, но в ее красивой улыбке откровенно просматривалась тревога по случаю ситуации, о которой парни, наверное, уже успели поведать девушкам.
      - Привет, господа офицерА! - чтобы как-то скрасить обстановку притворно весело сказал я, предполагая, что хоть чья то бодрость может чуток встряхнуть атмосферу напряженной тишины.
      - Ты где был, Иван? Мы уже три часа ждем, - промолвил Игорь привстав с импровизированной лежанки.
      - Рыбу ловил, - ответил за меня Вовка. И чтобы сразу упредить возможный вопрос со стороны доверчивых девушек о том, какую рыбу я поймал, добавил - готовьтесь к походу. Скрытым маршем, тык-скыть... 10 минут на отдых и вперед. Надеюсь, девушки, вы спортсменки?
      Михаил отозвал нас с Володей в сторону.
      - Не знаю, как вы к этому отнесетесь, но девушек пришлось посвятить в суть дела?
      - Почему?
      - Пока перекладывали мешки, один из них нечаянно раскрылся, и Лариса закричала, что столько золотых изделий она не видела никогда в жизни. Вот, после этого и пришлось кое-что рассказать.
      - Ладно, Миша, не переживай. Может быть, это и к лучшему. Давайте, 10 минут перекурим, затем собираемся и уходим.
      Я попросил Володю посмотреть, что у меня со спиной, которая нещадно ныла. Он осторожно задрал мою футболку, посмотрел и зацокал губами - Нда-а, брат, кажется, там нарывает. Жаль, что Мишка так легкомысленно самогон оставил в лагере. Теперь дезинфицировать нечем.
      Наташа, почувствовав, что требуется медицинская помощь, взяла инициативу в свои руки.
      Она достала свою косметичку. Содержание, какого там тюбика имела спиртовую основу, приказала мне снять изжеванную псом футболку и занялась моей спиной.
      - Откуда это у вас? - Сказала Наташа, глядя на мою грудь, исполосованную шрамами и ниточками от швов.
      - Издержки военной молодости - сказал я ей.
      - Вы воевали?
      - Чуть-чуть.
      - А знаете, мой дед тоже воевал и он даже привез из Германии зеркало. Это совершенное искусство. В него смотрелись фрейлины .
      - Ну, войны, вообще-то разные бывают. Если бы наш разговор состоялся раньше, то я обязательно привез бы какую-нибудь юрту - пошутил я.
      - Ой, извините. Я совершенно не хотела вас обидеть.
      - Слабый ты человек, Иван - подколол меня мой друг Михаил. Поцарапался и сразу, хоть, в обморок падай. То ли дело я, - пулевая рана под мышкой и, ничего. Засохла как-то сама по себе и чувствую себя вполне нормально - похвастался он.
      - Ты даже умрешь не как все, - ворчливо сказал ему Игорь. Нормальные люди от таких ранений умирают мгновенно и с именем любимой на устах. А тебя и пули не берут и даже имени нет, которое бы ты мог произнести последним.
      - Есть.
      - Ну, и чье бы ты имя прошептал затухающими устами?
      - Твое
      - Это почему?
      - Ты мне уже три года 'торчишь' десятку?
      - Меркантильный ты человек - упрекнул Игорь экс шурина. - Хотя, это обстоятельство идет даже на пользу. Будет кого перед смертью вспомнить. Так что и не жди, не отдам.
      Мы засмеялись.
      Заканчивая обрабатывать мне спину, Наташа, спросила, нет ли у кого воды? Воды не оказалось. За нею вызвался сходить Игорь.
      Прошел, наверное, уже час, как мы с Владимиром покинули монастырские подземелья. Пора было уходить.
      От реки прибежал испуганный Игорь - Ребята, кажется, нас уже окружают!
      - Е-маё! Дождались - воскликнул Вовка. - Говори четче, кто там и чего!
      - Я вышел к воде, и сразу налетел на байдарку. В ней трое. Увидали меня и стали подгребать к берегу. За поворотом виднелись еще две байдарки. Это все те же хлопцы. Одного из них я точно узнал.
      - А он тебя?
      - Ну, наверное..
      - Да, блин, когда это кончится!? - опять вскричал Владимир.
      Девушки встревожено смотрели на нас.
      Я надел старую футболку и осмотрел пистолет, доставшийся мне от Октября. Все восемь патронов были на месте. В Вовкином 'Макарове' оказалось, - пять патронов. С таким боезапасом с автоматами воевать трудно, но можно.
      Михаил - ты главный. Забирай отряд и вперед. Мы с Володей будем следовать сзади в пределах видимости. Вперед, ребята!
      Мы мчались сквозь лес, не разбирая дороги, по лицам хлестали ветви елей. Тяжело дыша, пробежали не менее 600 метров. Хуже всех приходилось Мишке, он хромал, как на протезе. Игорь дышал, словно загнанная лошадь, неся на плечах рюкзак, а в руках мешок.
      ОТ ВИНТА
      Над головой, заходя на посадку, проревел пожарный самолет.
      - Все! Напрасно все-таки девчонок втравили в это дело, - думалось мне. - И дернуло же Вовку с его инициативой привести их в наш лагерь?!
      - Я знаю, что делать - неожиданно сказал Владимир. - За мной, ребята, не отставайте! - и свернул влево от Керженца, в сторону аэродрома. Ты чего задумал? - спросил я на бегу у Вовки
      - Я точно не знаю, но попробуем?
      - Чего попробуем?
      - Самолет. Я никогда не летал на таких, но попробуем..
      - Тут уже я понял Вовкин план. Наверное, это был лучший выход в сложившейся ситуации. Впереди показался просвет, мы выбежали на край поляны и остановились.
      Поляна уходила вдаль метров на шестьсот или более. Справа у леса метрах в двухстах отсюда находилась избушка лесника с высокой антенной радиосвязи и надутым оранжевым мешком на высокой жердине. Около нее виднелась вкопанная в землю цистерна. Самолетик стоял около избушки, от него в сторону леса отъезжали белые 'Жигули'. У самолета хлопотал, какой то человек с ведром, затем он поставил ведро и пошел в дом. В это время справа, сзади метрах в пятидесяти от нас прозвучал выстрел. Пуля попала в дерево над головой. Потом пальнули еще раз. Человек у самолета, услышав выстрелы, остановился и стал смотреть в нашу сторону. Вдруг прогремела очередь и сзади слева. Значит, хлопцы с двух последних байдарок также вышли на огневой рубеж?! Мы все лежали на земле, но, вероятно, они нас уже обнаружили?
      - Ладно, ребята вы давайте отбивайтесь, а я пошел - сказал Володя, передавая свой пистолет Михаилу, и сначала пополз, а потом поднялся и побежал к самолету. По нему стали стрелять с опушки справа. Выстрелы раздавались метрах в ста от нас. Владимир в открытом пространстве становился просто мишенью для практической стрельбы, поэтому, я бросил мешок и, махнув парням рукой, чтобы лежали, устремился на звук выстрелов. Метров через шестьдесят я увидел их. Бандитов было трое, один с автоматом.
      Автоматчик лежал около дерева и целился по петляющему на поляне Владимиру. Я приставил свой пистолетик к дереву, выдохнул воздух, прицеливаясь, и пальнул. Хлопец уронил голову на траву. Двое других спрятались за деревьями. Перебегая от дерева к дереву, я пошел в наступление. Они выстрелили пару раз в мою сторону, я три раза в их. От деревьев, за которыми они прятались, полетела кора и щепки. Парни бросились бежать в глубь леса. Вдогонку я послал им последние пули, но, наверное, не попал, и они благополучно скрылись между деревьями.
      Я подбежал к автоматчику. Хлопцу было лет тридцать - тридцать пять. Его посеревшее лицо несло на себе загар, навечно впитавшийся в кожу. Моя пуля прошила ему плечо. После первого шока, он поднял голову и мутным взором уставился на меня. Я поднял его автомат и отцепил сдвоенный, связанный изолентой магазин. Один из них был забит патронами до отказа, во втором осталось четыре или пять патронов.
      В это время со стороны самолета доносились, какие то крики. Я увидел, как Владимир, выбросив колодки из-под шасси, садился в самолет, а мужик протестовал и тащил его за футболку назад. Владимир, почувствовав, что страж воздухоплавания вряд ли отстанет добровольно, вылез из самолета и приложился к мужику кулаком. Тот упал, затем вскочил и побежал в сторону дома. Владимир снова забрался в самолетик. Через несколько секунд, пропеллер завертелся и взревел мотор. Самолет пробежался от домика лесника и, развернувшись, поехал к опушке, где залегли наши ребята. Я увидел, что Владимир через стекло призывно машет рукой. Я оставил раненого хлопца в покое, и, захватив его автомат, бросился к ребятам.
      Ширококрылый самолет, подпрыгивая на неровностях почвы, подъехал к опушке и развернулся. До него оставалось не более 20-ти метров. Схватив мешки и рюкзаки, все наши побежали к самолету. Пока остальная команда скрывалась в его чреве, я пятился к нему задом. Одной рукой я держал мешок на плече, другой автомат, держа его, как пистолет. С левой опушки стали стрелять. Из-за рева мотора я не слышал выстрелов, но видел, что пули вспарывают траву около шасси и поднимают кусочки земли. Я увидал наших преследователей. Они прятались за деревьями метрах в двухстах на левой оконечности поляны. Я выпустил в их сторону длинную очередь. Подбегая к самолетику, я успел заметить на его крыльях, какие то заплатки, вмятины на фюзеляже, а на дверцах ободранную краску. Наверное, этот старичок бывал во многих передрягах? Но сейчас ему предстояло главное испытание - спасти заблудших туристов. Внутри было четыре кресла и маленький грузовой отсек, куда я и заполз, забросив внутрь мешок и автомат.
      Вовкино лицо было напряжено. Он потянул на себя какой то рычаг. Самолет зарычал еще более и, прыгая на кочках, направился к противоположному лесу и стал набирать скорость.
      - Закрой дверь, - прокричал мне Владимир. Я захлопнул дверцу грузового отсека, но она открылась. Я хлопнул ее несколько раз, кажется, защелкнулось.
      - Ни фига себе, летуны. Организация серьезная, а двери не закрываются. Прямо как в моих стареньких 'Жигулях'. Сядь в кресло! - Сквозь нарастающий рев мотора прокричал мне Владимир. Я как-то пролез между Михаилом, Наташей и Ларисой. Теперь на двух креслах тесной кабинки мы были уже вчетвером. Игорь сидел рядом с Владимиром. Сзади, в грузовом отсеке валялись закинутые рюкзаки и мешки с драгоценностями.
      - Давай! Володя. Нажимай! - прокричал я брату. Он сосредоточенно молчал.
      Стремительно приближался лес. Самолет ревел, и чувствовалось, что вот-вот, он должен оторваться от земли, но метров за пятьдесят до него, Владимир резко сбросил газ, и самолетик стал тормозить, чуть не врезавшись в кусты. Владимир опять развернул его, задевая крылом ветки.
      - Не взлетим - прокричал он - Тяжело.
      - Давай, Володя, давай, дорогой, придумай что-нибудь?
      Самолет остановился, новый пропеллер продолжал вращаться, отражаясь на солнце полу прозрачным желтым кольцом. Владимир выскочил из кабины, открыл дверку грузового отсека со своей стороны, нащупал какой то ящик с инструментами, прикованный к полу и стал выбрасывать оттуда всякий железный хлам. Там же, кстати, за ящиком лежал и, погнутый Мишкиной бутылкой пропеллер, который тоже полетел на землю. Но, самолет облегчился не более чем на 40-50 килограммов.
      Издали мы увидали, что со стороны реки и избушки на поляну выбежало человек пять наших преследователей. Автомат был только у одного из них, но и этого вполне хватало, чтобы справиться с нами, сейчас уже, практически, безоружными. Они цепью бежали в нашу сторону.
      Владимир закончил выбрасывать инструмент, захлопнул дверцу и снова занял место пилота. До хлопцев оставалось всего метров пятьсот, и бандиты приближались.
      - Ну, что старик, - сказал я брату - или мы сейчас взлетим в небо живыми, или туда полетят только наши души. Неожиданно, откуда-то сзади, буквально в пятидесяти метрах от самолета из лесу вынырнул УАЗик Джона. Стервец, успел таки, где-то переправиться!? Переправиться он мог только в Хахалах через мост. Наш самолетик опять стал набирать скорость, направляясь теперь уже в сторону домика лесника. УАЗ погнался за самолетом и вскоре уже прыгал на кочках рядом с крылом. С Джоном сидел горбоносый Октябрь Максимыч в грязной милицейской рубахе без одного рукава. Правое окно автомобиля было опущено, и я заметил, что лицо у него перекошено не только от гнева. Вероятно, после Володиного апперкота правая его челюсть так сильно распухла, что не было никаких пропорций в благородном лице милиционера. Он что-то угрожающе кричал, и махал Вовке пистолетом, требуя остановить самолет. Через несколько секунд он выстрелил. Пуля попала в дверное окошко грузового отсека, сделав в нем дырку. Я услышал, как вторая пуля ударила в крышу кабины.
 
      - Ах ты сука! - не удержавшись заорал я, и задев подметкой кроссовок Мишку по лицу кувырнулся в грузовой отсек, где среди мешков и рюкзаков валялся мой автомат. Помня, что первый рожок пуст, я перевернул магазин, выбил прикладом стекло и, почти не целясь, выпустил последнюю очередь в кабину УАЗа. С 10 метров промахнуться было трудно, да я и не промахнулся. УАЗ резко свернул влево (хорошо, что не вправо), несколько раз перевернулся и через несколько секунд взорвался. Но взрывная волна нас уже не достала. Мотор ревел, самолет продолжал набирать скорость, дом лесника стремительно приближался, я опять забрался на место между Михаилом и Наташей. Успел обратить внимание, что лицо девушки было смертельно бледно. Еще бы не побледнеть? Из беспечной туристки - попасть в такую катавасию!?
      Сзади полыхал УАЗ, высокие огненные космы уносили грешные души Октября и Джона для судилища на чистые небеса.
      - Давай, Володя, давай! - ревел я брату.
      До хлопцев уже оставалось двести метров, сто. Я увидел, как автоматчик встал на колено на пути движения самолета и целится в нас. Мы все пригнулись за исключением Владимира. Пули все-таки, попали в самолет. Смотровое стекло лопнуло в двух местах, и полетели стеклянные брызги. Игорь зажмурился и закрылся рукой.
      - Давай, Володя! Дерзай, - рычал я.
      Самолет промчался мимо бандитов. Автоматчик успел отскочить, чуть не получив по башке крылом. Теперь мотор ревел так, что его цилиндры вот-вот должны были разлететься. Наконец, мы почувствовали, что тряска кончилась, земля стала медленно отодвигаться, но стремительно приближались сосны. Пропеллер срубил верхушку дерева, полетел прах, и мы почувствовали, как по днищу процарапали ветви. Мы взлетали! Под крылом замелькал, извивающийся голубой лентой Керженец, с его золотыми пляжами и старицами. Высота была уже не менее пятидесяти метров. Мотор работал звонко и чисто.
      - Ура! Первым закричал я, а Игорь стал обнимать Вовку. В тесной кабине наступило радостное веселье. Лариса и Наташа тоже кричали Ура! Мишка ударил Владимира сзади по плечу и громко заявил, что теперь он верит в могучую силу авиации и в высокий профессионализм российских пилотов. Пусть даже и не доучившихся.
      Радость была велика. Самолет продолжал набирать высоту, открывалась широкая и красивая панорама поймы реки. До самого горизонта все было покрыто лесами. Дальние зубчатые, лесные отроги извивались и шевелились в плену горячего воздуха и дымка тихой голубизной покрывала этот зеленый океан Вечности.
 
      - Володя, надо лететь в сторону Горького. Найдем лужок поближе к железной дороге, сядем и, - по домам для осмысления ситуации.
      - Дело хорошее, только полетной карты нет ...?
      - Не гони лошадей - сказал летчику Михаил - посмотри влево и ты увидишь, что Горький именно там.
      Я также посмотрел через дверное окошко. Действительно, вдалеке, километров за шестьдесят-семьдесят можно было увидеть столбы дыма, скорее всего, поднимающиеся из заводских труб. Сам город из-за жары и шевелящегося над горизонтом марева разглядеть было невозможно. Я опять пожалел, что потерял бинокль. Сейчас мы летели вверх по течению над петляющей рекой, и высота была уже не менее двухсот метров.
      - Да, Володя, судя по всему Горький там - сказал я пилоту. Ведь Керженец течет почти строго на юг. Следовательно, Горький с левой стороны.
      - Согласен - ответил пилот.
      - Смотрите! Наша палатка! - воскликнул Игорь. Внизу проплывала знакомая поляна со сморщенной палаткой на самом берегу реки. Обрамленная дремучим лесом, белыми пляжами и голубой лентой реки, сверху она казалась еще более живописной и загадочной. Около палатки по-прежнему стоял грузовик и у машины, шевелясь, лежал человек.
      -Вот сволочи - перекрывая звон мотора, прокричал Вовка, - они даже раненого начальника бросили!
      Через минуту, территория монастыря пропала из виду. Под крыльями замелькало большое болото с редкими деревцами и множеством луж, маленьких озер и гиблых, топких мест, очерченных ярко-зеленой травой.
      - Держитесь, ребята, разворачиваемся! - крикнул Владимир. Самолет стал резко ложиться на крыло, мы схватились друг за друга. Левая, дефектная дверка грузового отсека вдруг распахнулась, по полу что-то поползло, и я увидал в окошко, как, кувыркаясь в воздухе, в болотину падают наши рюкзаки и мешки и автомат.
      - Стой! - закричал Михаил. - Стой, тетеря, ты же дверь не запер! - закричал он Владимиру.
      - Встаю, встаю, уже! - язвительно ответил Владимир. - Сейчас только на тормоз нажму.
      В самолете наступило гнетущая тишина, лишь только звонкой пчелой пел мотор. Я обернулся в грузовой отсек. Его ребристый пол был чист. Все наши рюкзаки, все мешки, которые я с таким жаром заполнял ладонями из золотого гроба - все улетело в никуда! Золотой Гольфстрим оборвал свой поток и сгинул в ржавом болоте.
      Владимир выровнял самолет, дверка прикрылась, но не защелкнулась. Я выбрался назад, питая тайную надежду, что хоть один мешок, как-нибудь зацепился за железную конструкцию кресел? Грузовой отсек был пуст. Держась за кресло, я приоткрыл и захлопнул дверцу. Ткнул ее рукой, она снова открылась. Защелка, кажется, не работала.
      - Летуны хреновы! Как они работают и как не выпадают отсюда во время своих полетов?
      - Сядь, Иван, оставь ее в покое! - прокричал мне пилот.
      На всякий случай я еще раз хлопнул дверцей и пробрался на свое место на заднем сидении. Было тягостное молчание.
      - Владимир снова накренил самолет. Он сделал большой круг, пролетел над рекой, а затем над местом, где пропало наше имущество, а вместе с ним и наши грёзы о сытой и устроенной жизни, которые еще минуту назад были живой реальностью. Чудо внезапного и неслыханного обогащения кончилось. Сколько мы ни всматривались вниз, не было не видно ни рюкзаков, ни мешков.
      - Володя, ты заметил какой-нибудь ориентир?
      - Пять сосен треугольником. Других деревьев здесь, как видите, нет. Вот в радиусе трехсот метров оно все и упало.
      - Блин! - воскликнул Михаил. Как только все успокоится, устраиваем сюда экспедицию. Все торфяники носом пропашем, но мешки найдем. - В его голосе чувствовался скепсис
      Я смотрел на бескрайнее рыжее болото и понимал, что планы Михаила разыскать здесь пропавшее золото - это не более чем крик души. Хотя, кто его знает....? Опять наступило молчание. У каждого были свои думы по поводу происходящего. На Михаила было больно смотреть. В какие-то секунды из жизнерадостного, не унывающего человека он на глазах превратился в угрюмого мыслителя. Впрочем, мое настроение тоже резко упало. И будь в самолете парашют, я бы ни капли не раздумывая выпрыгнул на болото и приступил к поискам.
      - Ребята, не будем драматизировать ситуацию. Живые остались, - уже великое дело! А золота на наш век хватит - фальшиво весело взбодрил всех Вовка. Он уже вполне освоился со штурвалом и уверенно держал его в своих руках.
      - Ребята, - а вы брали мешок из дупла?! - спросил я
      Выяснилось, что никто из дерева мешок не забирал.
      - Так про дупло, никто не говорил? - удивился Мишка.
      Да, честно говоря, в суматохе я, наверное, и забыл сказать о том, что один из мешков с монастырским золотом я спрятал в дупле сломанного дерева?
      - А сколько там всего?
      - Не знаю, Миня, не взвешивал, но ни как не меньше 20 килограммов!
      - Давай назад! - закричал Мишка, снова хлопнув пилота по плечу.
      На лицах парней произошло чудесное перевоплощение, а настроение, у всех нас стало быстро подниматься. Теперь наши жертвы становились хоть и условно, но оправданными.
      - Я не знаю, что там будут сейчас делать оставшиеся в живых хлопцы, но мне кажется, что никому не придет в голову копаться в дупле, заваленном старыми листьями? - сказал я повеселевшим ребятам.
      Тут я опять вспомнил скелет, найденный мною у стены склепа, и мои предположения по поводу недо выясненной тайны о второй части сокровищ, вспыхнули с новой силой. Но сейчас я ничего не стал говорить ребятам и решил оставить этот разговор на потом.
      Мы летели уже минут двадцать пять. Изредка, среди зелени лесов вздымался холм с красивыми зубчатыми склонами. Внизу проплывал изумительный пейзаж, изрезанный речками, старицами и озерами с молочно- голубой поверхностью. Впереди показалась ниточки железнодорожного полотна Горький - Киров. Владимир снова накренил самолет, и теперь мы летели вдоль железной дороги.
      - Ладно! Давай, Володя, ищи какой-нибудь луг поблизости от ближайшей станции, и будем садиться - скомандовал Михаил. Его голос после моего сообщения о спрятанном мешке с золотом заметно оправился и вновь принимал обычные командные нотки. - Кстати, ПВОшники нас не собьют? Ведь самолеты летают только по определенным воздушным коридорам?
      - Не собьют. На такой высоте летальные аппараты сбивают разве, что из ружья или бутылкой - ответил Владимир, намекая на позавчерашний случай у костра.
      Мы летели на высоте 200 метров. Горький теперь был виден невооруженным глазом. До него оставалось около тридцати километров. Нам предстояло сейчас самое важное - тайно посадить самолет, оставить его на произвол судьбы, а самим раствориться в пёстрой толпе пассажиров ближайшей электрички. Все произошедшее с нами за последние два дня теперь воспринималось, как жуткое кино или ночной кошмар и уже что-то нереалистическое: подземные галереи, склеп, бандиты, стрельба, кровь...
      На небе не было ни облачка, а под крылом до самого горизонта буйствовало кудрявое море заволжских лесов. Изредка, попадались, затерянные среди деревьев деревеньки, кое-где высвечивались лоскутки колхозных полей. С высоты была видна и Волга и неширокие, округлые расщелины в лесу, где протекал Керженец.
      - Нам надо садиться, где-то около станции Каликино. Там полно лугов - подал голос Владимир.
      - Почему именно у Каликино - спросил у пилота Михаил.
      - Я успел сказать механику, чтобы самолет искали около Каликино. Зачем летунов подводить? Приедут к вечеру и заберут своего винтокрылого красавца. Тогда можно рассчитывать, что для них все будет шито-крыто. Впрочем, им и самим нет резона поднимать шум по поводу украденного самолета.
      - Ну, Каликино, так Каликино - ответил Михаил. Эх, жаль, что с мешками так получилось! А то бы в ближайшие выходные можно было устроить праздничный пикник по поводу внезапного обогащения?!
      - А мешок в дупле? - сказал Владимир.
      - Ну, он пока еще в дупле!?
      - Будем надеяться, что не пропадет?! - сказал Владимир.
      - Иван - неожиданно подал голос сидящий рядом с пилотом и молчавший Игорь.
      - Чего?
      - Мне было так тяжело бежать с грузом, что боюсь - не получил ли я какое-нибудь искривление позвоночника? Будь другом, посмотри? - После этих слов Игорь немного подался от спинки кресла вперед.
      Я взглянул поверх переднего сиденья на поэта. За плечами у него висел тяжелый рюкзак с красной окантовкой!
      Я оттолкнул Игоря еще дальше вперед, волнующимися руками развязал рюкзак и открыл его. В глаза блеснули искры горящих, и отблескивающих всеми цветами радуги драгоценностей. Это был мой большой рюкзак, в котором я вынес первую партию сокровищ! Я достал оттуда первое, что попалось - тяжелую золотую сахарницу и поднял в ее руке. Все уже поняли, в чем дело. После секундной паузы, сначала Мишка, а потом и все мы закричали Ура и снова стали обниматься. Я сжал Наташину руку. Она не отняла ее и, как мне показалось, еще крепче прижалась ко мне.
      До посадки оставалось всего пять минут. Наша невероятная Одиссея заканчивалась, а жизнь казалась яркой и прекрасной и многообещающей.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18