Смерть в осколках вазы Мэбен (Книга 1)

      - Да мне-то что, - ответила я, теребя растрепанную шевелюру мастера рок-н-ролла, - это твои приятели. А на сейшене я давно не была, да и как-то неловко среди молодых.
      - Пойдем, - уговаривал Герт. - Там будет и Игорь Сердюков, может, помнишь? Дергач. Так вот это именно он рассказывал про Диану. Пообщаешься с ним, расспросишь.
      - Если он был такой же пьяный, как и ты, то вряд ли что вспомнит. Но, знаешь, мысль все же неплохая. Ладно, пойду, уговорил. Это послезавтра? Значит, в пятницу. Какое счастье, что в субботу не нужно идти на работу.
      - Договорились, - Герт просунул руку мне под спину, - а теперь, чтобы сон был крепким и сладким, иди сюда, малышка...
      Засыпая, я думала, что, наверное, это все-таки хорошо - иметь семью и мужа, который спит рядом с тобой в одной постели, даже если ему приходится большую часть года мотаться по гастролям. Как все-таки быстро меняются представления человека о жизни. Сегодня - убежденная мужененавистница, а завтра - домохозяйка, ратующая за нерушимый домашний очаг. Хотя до этого еще вроде бы далеко, но кто знает...
      Глава 9
      Я бежала по красивому зеленому лугу, усыпанному одуванчиками, ромашками, тюльпанами. От травы поднимался одуряющий аромат, а небо было таким потрясающе синим, что хотелось поднять руки и взлететь в его сверкающую и манящую синеву. Я бежала, пружинисто отталкиваясь от земли, чтобы подняться в безоблачную высь.
      - Леда! - звал меня кто-то издалека. - Леда!
      Но я старалась не обращать внимания на голос, потому что знала - если обернусь, то уже не смогу взлететь ввысь.
      Но голос был настойчивым, он не оставлял меня в покое, и я уже чувствовала, как чьи-то руки касаются меня и теребят.
      - Проснись, Леда, - настаивал голос.
      - Я не сплю, - хотела ответить я и действительно проснулась.
      Ничего не понимая, я уставилась на Герта, который уже успел и умыться, и побриться, и одеться.
      - Куда тебя в такую рань понесло? - проворчала я, переворачиваясь на другой бок. - И меня зачем-то разбудил.
      - Я сейчас отправляюсь по делам, - сказал Герт, - а тебя хотел предупредить, что не знаю, когда вернусь, скорее всего, поздно.
      - Понятно. - Я окончательно проснулась. - Даже если ты совсем не придешь, я не очень расстроюсь. И мог бы не будить меня, а оставить записку.
      - Если бы я оставил записку, то не смог бы пожелать тебе доброго утра и поцеловать, - находчиво ответил Герт. - Но знаешь, Леда, не надейся на то, что я не приду. После вчерашнего разговора я окончательно решил завязать с холостяцкой жизнью. Тебе тоже не мешало бы об этом подумать.
      - Почему это? - Я села на кровати и внимательно посмотрела на своего дружка. - Разве мы первый день знакомы?
      - Нет, но дело не в этом. Я был женат, ты тоже успела побывать замужем, поэтому мы оба научены горьким опытом. Давай попробуем избежать хотя бы некоторых ошибок, когда станем жить вместе.
      - Герт, - мне хотелось пощупать его лоб, чтобы убедиться, нет ли у него температуры, - перестань. Я, конечно, понимаю, что ты мог измениться, но не до такой же степени. Перестань быть занудой, а то я тебя не то что сюда, - я похлопала ладонью по одеялу, - а даже на порог своего дома не пущу. Ты говоришь не как нормальный мужик, а как импотент-проповедник из штата Иллинойс.
      - Ладно, - Герт присел на кровать рядом со мной, - так и быть, прощаю тебе и зануду, и импотента, и проповедника. Может, я сейчас и правда малость чудной и болтаю всякую чушь... Давай не будем ссориться, хорошо?
      - Хорошо, - послушно ответила я. в свой черед целуя Герта. - Иди, а я еще немного хотела бы поспать.
      - А как же работа? - обернулся он уже в дверях. - Или сегодня ты решила устроить себе выходной?
      - Вот именно. - Я откинулась на подушки. - Позвоню немного попозже и предупрежу, что появлюсь к обеду.
      - Пока, дорогая, - Герт помахал мне ручкой и наконец-то убрался.
      Полежав еще немного, я поняла, что уснуть все равно не удастся, поэтому решила встать, сварить себе кофе и позвонить на работу. Пока я варила кофе, на глаза мне попалась брошюрка с выставки, и я уселась на стул, лениво ее перелистывая.
      Книжонка оказалась настолько занимательной, что я упустила кофе, и, конечно же, он залил всю плиту. Но я почти не обратила на это внимания, увлеченная поразительными фактами.
      Оказывается, Карчинский в свое время учился в художественном училище у очень известного мастера-авангардиста. Но что-то не поделив с преподавателем, училище покинул. Затем он занимался у известного живописца, профессора и члена Академии художеств, но и с ним распрощался, так как маэстро заявил, что он не способен сам создать что-либо, а лишь копирует известные работы. Карчинский тогда стерпел, но через пару лет выставил несколько работ, которые были почти точными копиями полотен его маэстро-учителя. Почти, но не совсем. Карчинский внес в его картины и картины других известных художников свои дополнения, и получились вполне оригинальные работы. Скандал вышел грандиозный, профессор попал в больницу с инфарктом, но молодое дарование заявило, что предпочитает именно такой путь в искусстве. От него все отвернулись, но Карчинский продолжал верить в свою звезду.
      На некоторое время он отошел от живописи и стал ездить по деревням, пытаясь найти мастеров, владеющих секретами гончарного искусства. И публике он прежде всего стал известен как талантливый мастер, представивший свои глиняные поделки.
      Но это все больше напоминало дымковскую игрушку, Кореей здесь пока и не пахло. Кстати, в то время он и был впервые отмечен как талантливый мастер-самородок, пытающийся восстановить народные ремесла. Но затем в жизни художника снова произошел зигзаг, он резко куда-то пропал и появился только через четыре года, поразив на этот раз публику своей керамикой в стиле корейских мастеров.
      Теперь уже о нем заговорили всерьез. Как раз наступило время разных клубов, которые старательно укрепляли дружбу между всеми странами. Работы Карчинского пришлись очень кстати. Он стал выставляться как новатор, открывающий для нас культуру другой страны. Но картины появились гораздо позже. Как раз подошло время перестройки, и он появился как мастер, пострадавший при советской власти. Его и заметили, и отметили. Но времена менялись, последовали мрачные годы кризисов, потрясавших страну неустанно. Власти никак не могли поделить сладкий пирог, а простому народу оставалось только потуже затягивать пояс.
      Всем в этой ситуации стало не до искусства, пытались просто как-то выжить. Некоторые шли в бизнес, другие искали состоятельных покровителей, но большинство просто зарабатывало жалкие гроши на кусок хлеба. Талантливые мастера, открытые в период перестройки, как-то незаметно исчезали, если не успевали вовремя уехать на Запад. Карчин-ский мог бы также пропасть в безвестности, но он познакомился с одним деятелем, который взялся представить его картины в Америке.
      Там он был весьма благосклонно принят публикой и обласкан критикой. Ему удалось весьма выгодно продать несколько своих работ. Совместно с этим американцем он организовал международный фонд по изучению предметов искусства Кореи, и тот благодетель занялся продажей его картин и керамики. Сам Карчинский вернулся в родной Питер, но его работы постоянно выставлялись на продажу в малых и больших галереях и в магазине "Russian art" в Нью-Йорке.
      Особенно интересным мне показалось то, что Карчинский не копировал напрямую корейских мастеров, а использовал их картины в качестве основы для своего творчества. Это называлось работать в стиле того или иного мастера. Отмечалось, что Карчинский писал свои полотна в манере, не отличимой от манеры таких корейских мастеров, как Ли Санджва <Ли Санджва - известный корейский пейзажист второй половины XV века.>, О Моннен, Сим Санджон <Сим Санджон - пейзажист, последователь Чон Сона, приверженец реалистической традиции в корейском искусстве.>. В Корее его даже прозвали вторым Син Юн Боком <Син Юн Бок - корейский художник, удивительно точно передававший в своих картинах психологию и чувства людей. Первым стал писать картины с любовным сюжетом.> и наградили титулом "Человек - сокровище культуры", который присваивался мастерам декоративно-прикладного искусства.
      После прочтения занимательной брошюры у меня возникла масса вопросов, но я оставила их пока при себе, решив заняться делами насущными. И прежде всего позвонить в редакцию. Мне повезло, так как трубку взял Яша Лембаум.
      - Привет, Яша, - поприветствовала я коллегу, - позови мне Лильку, будь другом.
      - Всегда пожалуйста, - откликнулся отзывчивый и вежливый Яша, - одну минуточку.
      Но прошло, по крайней мере, минут пять, пока я наконец-то услышала Лилькин голос.
      - Чего тебе, мать? - недовольно спросила она.
      - А ты что это не в духе? - бодренько ответила я вопросом на вопрос.
      - С чего ты взяла, что я не в духе? - пробурчала Лилька.
      - По голосу слышно, но у меня для тебя хорошая новость. Приготовься запоминать или записывать.
      - Да ну тебя, - все так же недовольно пробурчала Лилька, но все же заинтересовалась: - А что за новость?
      - Новость потрясающая, - ответила я. - Одна очень известная модель нордвиндского дома вчера объявилась в одном месте в обществе известного банкира. Несомненно, что между ними связь.
      - Нашла чем удивить. - Лилька даже не пыталась скрыть разочарование.
      - Но ты даже не спросила, кто эта модель и кто этот банкир? - Я усиленно пыталась подогреть ее интерес.
      - А надо... спрашивать? - Лилька теряла всякий интерес к разговору и только что не зевала в телефонную трубку.
      - Да не мешало бы, милая, - поддела я ее, - если учесть, что эта модель Диана, а банкир... - Я нарочно сделала паузу, почувствовав, что на другом конце телефонного провода Лилька вся замерла и, кажется, даже дышать перестала. Чутье у нее на сенсации феноменальное.
      - Не томи, - слабо простонала она. - Кто он?
      - Ивлев. Сам Ивлев собственной персоной сопровождал нашу диву. Можешь добавить, что она обращается с ним как с лакеем.
      - С мужиками так и надо обращаться. Знаешь, Леда, спасибо, что позвонила. Из этого может получиться неплохой материал.
      - Это еще не все, - остановила я коллегу. - Дива во всеуслышание объявила, что готова собственным телом заплатить за одну дорогую вещь. Но что за вещь, я тебе сказать, к сожалению, не могу - коммерческая тайна.
      - Иди ты... - не поверила Лилька. - Это уж откровенная туфта, придумай что-нибудь получше.
      - В том-то и дело, что нет. Сама там присутствовала и слышала собственными ушами. Кроме меня, есть еще дюжина свидетелей. Но знаешь, что самое интересное во всем этом? То, что владелец вещи отказался ее отдать, самым наглым образом заявив, что его прелести дивы не интересуют.
      - Это уж точно вранье! - Лилька не могла сдержаться. - Можешь даже не убеждать меня. Неужели найдется мужик, мужик, повторяю, а не импотент и не педик, который бы от нее отказался? Или он как раз из вторых?
      - Нет, и не из первых тоже. И тем не менее она его не заинтересовала ни на минуту. Отказался наотрез и даже возмущался, что ему такое посмели предложить.
      - Иди ты!.. - Лилька с шумом вздохнула в трубку. - Надо же, какая потрясающая бомба может получиться. Отключаюсь, Леда, побегу к Пошехонцеву. Пусть он все это переварит.
      - Передавай ему от меня привет, - я успела остановить ее, - и скажи, что сегодня у меня очень напряженный день, смогу появиться только завтра. Остальным всем привет. Пока, Лилька.
      - Пока, - машинально ответила она и бросила трубку.
      Теперь Илья Геннадьевич будет занят сенсационным известием и про меня на время забудет. А я тем временем смогу побывать в одном интересном местечке.
      * * *
      Предсказания авангардиста Иванова сбылись с потрясающей точностью. Я не стала обходить все картины подряд, а сразу направилась к портрету мудреца у тихой заводи, прошла мимо моста Ком Бонсай, моста сорок и ворон, арки птиц и беседки лукавого зайца. Конечно же, не смогла не остановиться возле "Приюта мастера...", "Девушек, танцующих на празднике пробуждения весны", "Сановника, принимающего поздравления в первый день нового года".
      Но гораздо больше Картин меня притягивал зал, где была выставлена керамика. Мне еще раз хотелось взглянуть на вазы мэбен. Они чем-то необъяснимо манили меня, притягивали так же сильно, как магнит тянет к себе железо. Поэтому, посмотрев еще немного на полотна, я решительно отправилась к вазам.
      Ее я не перепутала бы ни с одной другой, настолько безупречными казались ее линии. Стенки ее не были гладкими, напротив, их украшали причудливые наплывы, перемежавшиеся с впадинами и острыми выступами. Глядя на нее, можно было представить путешествие по песчаным холмам и земляным пригоркам, у подножия которых раскинулись аккуратные квадратики изумрудно-зеленых полей. Глубокие искусственные трещинки отливали бирюзой и казались маленькими звонкими речками, которые своей живительной влагой питают растительность. Вазу украшали острые камешки, подобранные с удивительным мастерством. Мне представилось, что я держу вазу в руках, поворачиваю ее к свету то одним, то другим боком, касаюсь кончиками пальцев трещинок, трогаю острые камешки, ласкаю длинное горлышко.
      - Совсем как песни тхарен <Тхарен - один из жанров корейских народных песен.>, - сказал за мной голос, показавшийся знакомым.
      Я так резко обернулась, что, держи в этот момент в руках вазу, непременно разбила бы ее. К счастью, в руках у меня ничего не было, но стало неприятно от того, что я была застигнута врасплох, словно занималась каким-то постыдным делом.
      - Я испугал вас? - спросил Иванов. - Пожалуйста, простите меня.
      Он был все так же хорошо выбрит, аккуратно одет и подтянут. И опять мне пришла в голову мысль, что ему бы не авангардом заниматься, а работать искусствоведом в каком-нибудь музее, настолько неуместно старорежимным казался он среди других людей.
      Именно такими мне всегда представлялись интеллигенты, которых задавила могучая и кровавая лапа революции. А им бы ходить на концерты и слушать Рахманинова. Впрочем, мой знакомый, возможно, и слушает Рахманинова, хотя... Он же сказал, что, живя в Питере...
      - Вы любите Рахманинова? - спросила я, не думая о том, что вопрос может прозвучать странно и даже неуместно.
      - Пожалуй, нет, - ответил он, - хотя могу послушать при случае. Классика вообще такая вещь, что не может надоесть. Но мне ближе как-то Шуберт или Григ. А из наших более других нравится Римский-Корсаков, хотя многие считают его слишком неудобоваримым.
      - Григ, Шуберт... Вы, наверное, учились в музыкальной школе и классикой вас пичкали с детства? После этого вы без содрогания не могли слышать про Черни и Гайдна. Но с возрастом все же...
      Художник рассмеялся. Я и предположить не могла, насколько заразительно он может смеяться. Конечно, я несла околесицу, но разве это повод, чтобы вот так откровенно потешаться надо мной? Может, мне обидеться и уйти? Удастся, кстати, избежать и ненужных вопросов. Или все же остаться?
      - Не уходите, - попросил Иванов, как будто читал мои мысли. - Это я не над вами, а скорее над собой. Я никогда не занимался в музыкальной школе и не играю ни на одном инструменте. Но моя любимая бабушка была очень хорошим преподавателем.и почти сорок лет вела занятия в консерватории. Поэтому музыку я слышал с детства, причем хорошую музыку. Но насильно меня к ней никто не приобщал. Это возникло само собой и как потребность. По мере возможности стараюсь не пропускать концерты классической музыки, имею неплохую коллекцию дисков.
      - А как же рок? - Я не могла опомниться от такого объяснения. - Вы же говорили...
      - Конечно, - он кивнул, - но в нашем русском роке всегда на первое место вырывался текст, а музыка шла вторым эшелоном. Я же не под стеклянным колпаком живу. Все, что другие слушали, то и я слушал. Отобрав, разумеется, все, что наиболее отвечает потребностям души. Вы разве не так же поступаете?
      - Все верно, - сдалась я. - К старому року я привыкла, он кажется правильным и вечным, молодых не понимаю и в большинстве не принимаю. А когда-то казалось, что всегда буду верить только молодым, только они могут правильно выразить любое состояние души.
      - Просто наша молодость осталась с нами, а вместе с нею и наши пристрастия, и наши идеалы. Скажите, Леда, зачем вы сюда пришли?
      Я растерялась. Оказывается, все эти разговоры были только прелюдией к этому вопросу, которого я очень хотела бы избежать. Но вопрос был задан в упор, и отвечать все же придется.
      - Я пришла сюда, - медленно сказала я, - чтобы еще раз посмотреть картины Карчинского. Это действительно так. Но еще я хотела бы посмотреть на вазы мэбен. Вы считаете, что у меня не могло возникнуть такого желания?
      - Могло, - художник кивнул. - Картины... я понимаю, но на вазу вы пришли посмотреть из-за вчерашнего скандала. Так?
      - Возможно, - я не стала отрицать очевидное. - Но когда стала на нее смотреть, то скандал просто вылетел у меня из головы. Удивительно, неужели такое чудо можно создать руками?
      - Конечно. - Иванов смотрел на меня как-то отстранение. - Карчинский талантливый мастер.
      - Уверена, что вы знаете гораздо больше, чем я. Скажите, почему он отказался продать вазу?
      - Об этом, конечно же, лучше спросить у самого Володьки, - Иванов приходил в себя. - Но скажите, вы сами смогли бы продать такую красоту? Как можно понять чужую человеческую душу? Это было его решение.
      - А если бы ваза была вашей, вы бы продали ее? - Жгучее любопытство заставило меня выпалить этот вопрос, прежде чем я успела прикусить язык.
      - Вряд ли, - Иванов махнул рукой. - Хотя, кто знает. Возможно, что продал бы.
      - За деньги, которые предлагал банкир, или за удовольствия, что сулила Диана? - Этот вопрос я произнесла по инерции, хотя и сознавала, что Иванов может оскорбиться и просто уйти.
      - Вы журналистка до мозга костей, Леда, - он засмеялся, - но вы задали вопрос, и я отвечу честно, хотя и не знаю, какого ответа вы от меня ждете. Я мог бы продать вазу и получить за это деньги, но я не стал бы отдавать ее в обмен на сексуальное удовольствие. Возможно, я подарил бы вазу понравившейся мне женщине, но, разумеется, не Диане.
      Вот так номер! Уже второй человек за эти два дня заявляет мне, что прелести дивы его совершенно не волнуют. Но ведь она действительно молода, красива, сексуальна. Почему тогда? Или она не в его вкусе тоже?
      - Мне не нравится Диана, - ответил Иванов на мой непроизнесенный вопрос. - Может же она мне не нравиться?
      - Конечно, - я кивнула. - Но очень многие находят ее привлекательной, постоянно твердят о ее чарующей полуулыбке, а журналисты называют ее новой Моной Лизой.
      - Ее полуулыбка так же отвратительна, как оскал серийного маньяка-убийцы. Она сродни упырям и вурдалакам, с которыми, несомненно, в родстве. Мона Лиза! У настоящей Джоконды чарующая полуулыбка, а у Дианы порочная полугримаска. Неужели вы никогда не замечали этого?
      - Почему вы так разволновались? - Мне была непонятна странная вспышка художника.
      - Потому что мне противен разговор о Диане, - заявил Иванов. - Давайте лучше поговорим о чем-нибудь более приятном.
      - О корейском искусстве? - Я непроизвольно усмехнулась.
      - Оно так же прекрасно, как и искусство любого другого народа, нужно лишь научиться его видеть. Но мне сейчас хотелось бы поговорить о вас. И знаете, Леда, давайте уйдем отсюда и немного погуляем по городу. Я покажу вам свои любимые места.
      - Но я родилась в Питере, - я сделала робкую попытку отказаться. - Мне город белых ноче.й знаком как свои пять пальцев.
      - Вот именно. - Он решительно взял меня под руку. - Но я родился и вырос в Москве, потом однажды приехал сюда и влюбился сразу. Безоговорочно и безоглядно, в серое небо над серым городом, в серые дома и серую воду Невы. Влюбился настолько сильно, что не успокоился, пока не поменял квартиру и не переехал сюда жить, чтобы каждый день быть рядом со своей любовью. И знаете, с каждым годом я привязываюсь к Петербургу все сильнее. Поэтому позвольте показать вам свой любимый город.
      Я согласилась. А что мне еще оставалось? Мы бродили по мокрым серым улицам, залитым холодным осенним дождем, гуляли в парке, наблюдая, как падают на землю мокрые желтые парашютики, сидели в беседках, где пахло прокисшим пивом и валялись окурки, выходили к Неве под пронизывающий северный ветер, чтобы полюбоваться на разводные мосты.
      Иванов не настаивал, чтобы я рассказала ему о своей жизни, но ненавязчиво, шаг за шагом и вопрос за вопросом узнал обо мне все или почти все. Я пыталась перевести разговор на него самого, но он отшучивался, потчуя меня забавными историями из своего детства, школьной и студенческой жизни. Самое странное, что мы не говорили ни об искусстве в целом, ни о живописи в частности. Наверное, он так же, как и я, непроизвольно избегал любого упоминания на эту тему. Так мы защищали друг друга от возможной неловкости.
      Иванов оказался приятным собеседником, внимательным и ненавязчивым. Прогулка удалась на славу, я не чувствовала ног, но давно на душе у меня не было столь отрадно. Как истинный джентльмен, Иванов проводил меня до дома, пожелал спокойной ночи и так же спокойно и неторопливо удалился.
      И хотя я вернулась домой далеко за полночь, Герта в квартире не было.
      Глава 10
      На сейшн мы безнадежно опаздывали. И выехали поздно, и, как назло, попали в пробку. И какую! Похоже, что здесь собрались все машины города. Если бы мы отправились пешком, то, вероятнее всего, добрались бы гораздо быстрее.
      Герт молчал, мне тоже было не до разговоров. Нет, мы не ссорились и даже не выясняли отношения. Я, конечно, попробовала указать ему на дверь, когда он заявился утром, но ничего из моих потуг не вышло.
      - Слушай, дружок, - сказала я, как только он появился, - мы, разумеется, не живем вместе, и ты не обязан передо мной отчитываться, но ты пообещал, что придешь... Но сам вместо этого прошлялся где-то всю ночь. Я могу тебя понять, если ты со своими дружками лупил по струнам все это время, я могу понять, если ты нажрался и пьяный не мог дойти, но если ты был у какой-то бабы... Это раньше мне было все равно, но теперь все изменилось. Я уже не та. И ты мне не нужен после какой-нибудь смазливой шлюшки. Мне не нужны ни твои постоянные измены, ни случайные кратковременные романы. И если ты без других баб обойтись не можешь, то давай спокойно расстанемся и будем жить, как раньше, как будто ничего и не было.
      Выговаривая все это, я старалась оставаться спокойной, чтобы не сорваться на крик, как последняя торговка на базаре. В самом деле, я же знаю, что Герт не подарок, алкоголь и женщины всегда были у него на втором месте (на первом, естественно, группа и музыка - близнецы-сестры), а уж какие-то постоянные привязанности - это вообще дело десятое. Так что горбатого только могила исправит, и не надо на этот счет строить никаких иллюзий.
      Я замолчала и ждала ответа. Но Герт, вместо того чтобы начать что-то объяснять или доказывать, подошел ко мне, взял за подбородок и посмотрел в глаза.
      - Ты волновалась за меня, малышка? - тихо спросил он.
      - Вот еще! - попробовала я освободиться, но он держал крепко.
      - Волновалась, - он ухмыльнулся, - я вижу. Я не виделся ни с кем из группы, и я не нажрался, а тем более не был ни у какой бабы. Просто так сложились обстоятельства, нужно было решить кое-какие дела. Извини, но сейчас я сказать тебе ничего не могу. А насчет измен... В моей жизни их было столько, что теперь и самому противно становится, как начнешь вспоминать... Так что давай не будем об этом. Я решил остаться с тобой, поэтому все другие бабы мне до лампочки. Слово рокера, - добавил он и засмеялся.
      - Ну тебя, сумасшедший. - Я пыталась отбиться, но он продолжал меня тискать. - Знаю я, чего это самое слово стоит. Пусти же, пусти, Герт!
      Он наконец внял моим словам и отпустил. Потеребил клочок волос на подбородке, поскреб щетину и деловито спросил:
      - А пожрать чего-нибудь найдется, а то я со вчерашнего дня голодный.
      - Ну ты даешь! - вырвалось у меня. - Мотался неизвестно где, а теперь явился, грязный, отекший, да еще и голодный.
      - Ладно, отекший, - отмахнулся Герт, - было бы с чего отекать. А если и грязный, так что из того, я ведь не из бани и не из парикмахерской, сейчас умоюсь по-быстрому, приведу себя в порядок, стану свежим, как аленький цветочек.
      - Почему аленький цветочек? Ну что ты за чудило, Герт! - Мне уже стало весело, и сердиться я больше не могла.
      - Не нравится цветочек, значит, как малосольный огурчик. - Он уже стаскивал с себя рубаху. - Так будет еда или нет?
      - Будет тебе еда, - пообещала я, - полные тарелки, иди уже, мойся. Будешь бриться, возьми лосьон в белом тюбике на полочке.
      - И зачем тебе мужской лосьон? - сразу вскинулся Герт. - Признавайся, подруга. Или здесь до меня обретался кто-то настолько близкий, что ты позволила ему хранить такие интимные вещи?
      - Ладно тебе, обормот, - отмахнулась я. - Какой еще близкий! Это Мишка прислал, уж не знаю зачем. Может, думал, что пригодится какому-нибудь моему дружку, может, посчитал, что у нас с этим добром дефицит. Не знаю. Они с Люсьенной мне косметику посылают целыми коробками к праздникам и просто так без всякого повода. Всем, кому можно, я стараюсь это добро побыстрее сплавить, но кое-что все равно остается. Лосьон этот у меня уже с полгода валяется, никак никуда не определю. Так что, считай, презент тебе от моего брата.
      - От Мишки, - Герт почесал маковку, - тогда согласен. Уговорила.
      Я собирала на стол, а Герт плескался в ванне. Не скажу, что после прошедшей ночи он выглядел особо помятым или усталым. Но вот что-то прежнее, неуловимо мальчишеское снова появилось в нем. Словно Герт перестал валять дурака и играть во взрослого, а опять стал самим собой. Я решила до поры до времени не донимать его разными вопросами, хотя червячок сомнения так и точил меня, рисуя всевозможные живописные варианты его времяпрепровождения. И зудел надоедливым комаром вопрос: "Где он все-таки болтался всю ночь и что это были за дела?" Загнав свои сомнения куда подальше, я решила переключиться на насущные проблемы.
      А насущных как раз было полным-полно. И прежде всего дурацкая статья о моде. Не мудрствуя лукаво, я вытащила из своего архива старую-престарую свою писанину, кое-что подправила, кое-что изменила, дополнила высказываниями о современных тенденциях словами модельера Ольги Белоуховой, с которой мне удалось-таки поговорить несколько дней назад. Поэтому я с чистой душой и совестью могла отвезти Пошехонцеву готовый материал.
      Договорившись с Гертом встретиться возле редакции, я отправилась на работу. Но вместо ожидаемого родного шума меня встретил лишь стук клавиатур особо добросовестных сотрудников. Внимательно осмотревшись в притихшей редакции - ну и дела! - я отправилась к своему столу. Привычным движением спихнула привычные горы мусора, ожидая появления Лилькиной головы.
      Она и не замедлила появиться, вот только вид у нее был необыкновенно хмурый, а всегда довольное лицо выглядело помятым, постаревшим и даже, кажется, припухшим.
      - Опять материалы сбросила, - она недовольно посмотрела на меня. Неужели трудно попросить, чтобы я убрала.
      - Само упало, - попробовала я пошутить, глядя на хмурую коллегу. Наверное, слишком много всего накопилось.
      - Что же оно раньше не падало, - Лилька присела, собирая бумажные отходы, - а валится, стоит только тебе появиться? Теперь вот собирать придется.
      - Давай помогу, - радушно предложила я, присев с ней рядом и подбирая рассыпавшиеся листочки.
      - Обойдусь и без помощников, - Лилька зло посмотрела на меня, - а то помогают тут некоторые, а потом отдувайся. - Она собрала бумажный завал и отправилась за свой стол.
      Непонятно, чего это Лилька вдруг на меня окрысилась. Я вроде ничем не провинилась. Усевшись на стул, я раздумывала, отправиться ли прямо сейчас к главному или немножечко подождать. Мои размышления прервал голос Ирочки Кривцовой, которая неслышно подошла сзади.
      - Не угостишь сигареткой, Леда? - спросила она, поигрывая зажигалкой.
      - Конечно. - Я полезла в сумочку и протянула Ирочке пачку.
      - Спасибо. - Она взяла сигаретку, посмотрела на нее, затем на меня и выразительно повела глазами в сторону курилки. Затем развернулась и вышла.
      Я посидела еще немного, гадая, что это такое с ними стряслось за то непродолжительное время, пока я здесь не появлялась, но все же подхватила пачку и направилась вслед за Ирочкой.
      - Что стряслось? - потребовала я у нее ответа, как только устроилась на своем любимом месте возле подоконника.
      - Разборки в маленьком Токио, неужели не догадалась, - ответила Ирочка, затягиваясь. - Вчера Лилька принесла Илюше один скандальный материальчик. Она, когда его готовила, просто глаза горели, все твердила, что будет нечто сногсшибательное. Вот именно так и вышло. Илюша как прочитал, у него волосы дыбом встали. Он так орал на Лильку, что вся редакция слышала. Да, наверное, и не только редакция. Ты даже представить себе не можешь, как он ее называл. Лилька выскочила от него вся красная, ни на кого не глядя, схватила плащ и ушла. А потом он принялся за всех нас, руководительский раж его, видите ли, обуял, козла драного. Как начал шерстить и песочить... Видишь, половина лишнего состава сегодня разбежалась в поисках новостей, остальная половина занимается ловлей блох, выколачивая их из своих нетленных опусов. А главный сидит у себя, обиженный на нас и на весь свет. Такие вот дела.
      - И какая муха его укусила?
      - Спонсорская, скорее всего. - Ирочка потушила окурок. - Он ведь разошелся так из-за материалов о Диане.
      - О Диане... - Я прикусила язык. Вот, оказывается, почему Лилька взбесилась и не хочет со мной разговаривать.
      - Ее скандальный материальчик - твоих рук дело? - в проницательности Ирочке отказать было нельзя.