Горе от богатства

      – Неужели лорд Клэнмар не понимает, как одиноко мне будет в Лондоне? – спросила Изабел, меняя тактику, теперь она говорила мягко и вкрадчиво. – Я никого там не знаю, даже самого лорда Клэнмара.
      – Я уверена, его светлость быстро подберет тебе компаньонку и…
      – Но если у меня будет компаньонка, то почему ею не может быть Маура? – не сдержавшись, закричала Изабел. – Я уверена, дедушка не хотел, чтобы мы вот так расстались. Как я буду жить в чужом доме, с незнакомыми людьми, в большом городе, где ничего не знаю?
      – Прекрасно! – оборвала ее мисс Марлоу с такой неожиданной твердостью, что Изабел изумленно замолчала. Мисс Марлоу и сама удивилась своей вспышке: она никогда в жизни ни с одним человеком так резко не говорила, и только тревога за будущее Мауры вывела ее из равновесия.
      Что будет с Маурой? В завещании лорд Клэнмар не упомянул ее совсем. Мать у нее умерла, других родных не было. Мисс Марлоу сомневалась, что новый лорд Клэнмар разрешит Мауре занять домик, где жила ее мать. Против переезда Мауры в Киллари он, конечно, возражать не будет, но как можно жить в такой нищете после стольких лет беззаботной жизни в Баллачармише?
      Мисс Марлоу принялась за вышивание в надежде, что работа успокоит ее. Благодаря причудам лорда Клэнмара Маура получила исключительно хорошее образование. Будь она немного старше, она бы без труда нашла место гувернантки. Но ей всего семнадцать. Вряд ли кому-то захочется иметь гувернанткой девушку – почти ровесницу своим детям.
      – Я сама напишу своему опекуну, – решительно заявила Изабел, поняв, что мисс Марлоу не станет просить лорда Клэнмара за Мауру.
      Мисс Марлоу мрачно посмотрела на Изабел:
      – Уже поздно, дорогая. Мы уезжаем в пятницу.
      Кровь отлила от лица девушки.
      – Тогда я поговорю с ним о Мауре, как только приеду.
      Мисс Марлоу согласно кивнула. Это можно попробовать, но в душе она была уверена, что все бесполезно.
      Маура отправилась на верховую прогулку по окрестностям озера Суир. В то самое мгновение, когда мисс Марлоу с грустью прочитала распоряжение лорда Клэнмара относительно Мауры, девушка ясно осознала, что означает его решение для ее будущего. Она оставалась совсем одна и рассчитывать могла только на себя. За душой у нее не было ни гроша.
      Маура соскользнула с седла, привязала пони к дереву, ослабила у него подпругу. Оставив его пастись, она направилась к пустынному берегу.
      Как могло так случиться? Лорд Клэнмар всегда относился к ней как к родной, почему же он не упомянул ее в завещании? С тяжелым сердцем Маура опустилась на большой валун и устремила взгляд на тихую гладь озера, окруженного горами. Или он был твердо уверен, что проживет еще много-много лет и у него впереди достаточно времени для нового завещания? Может быть, он собирался позаботиться об ее будущем, когда ей исполнится восемнадцать лет? А может, считал, что, дав Мауре хорошее образование и прекрасный дом, уже достаточно для нее сделал?
      Пустельга пронеслась над самой водой, сверкнув спинкой в лучах заходящего солнца. Все было спокойно вокруг – ни звука, ни шороха. Маура сидела неподвижно, она пыталась понять, почему лорд Клэнмар позаботился в завещании о Рендлешеме, об остальных слугах, но не вспомнил о ней. Или он вовсе не был так привязан к ней, как казалось? Маура не сомневалась, что, как только в Киллари и Рэтдраме станет известно о содержании завещания, сплетням и домыслам не будет конца.
      Тишину потревожила пара зябликов, они что-то не поделили и подняли страшный шум в кустах можжевельника неподалеку от Мауры. Маура вдруг почувствовала, как из глубины ее души поднимается уверенность. Сплетники разочаруются. Лорд Клэнмар любил ее, любил ее так же сильно, как она его. То, что он не упомянул ее в завещании, – недосмотр, случайность. Она поднялась с валуна, совершенно успокоившись. Не надо больше ломать голову над завещанием. Сейчас важно только будущее. Наверное, многие в Киллари убеждены, что ей ничего не остается, как только вернуться в лачугу, которая когда-то была ей домом, ждут не дождутся, чтобы слететься к ней, как слетаются стервятники к добыче, и позлорадствовать над такой переменой ее судьбы. Маура невесело улыбнулась – они просчитаются. У нее есть выбор – можно попытаться найти место в Дублине.
      Погруженная в невеселые мысли, Маура направилась к своему пони. Если она поселится в Дублине, это всего в восемнадцати милях от усадьбы. Но где взять силы не думать о Баллачармише, не возвращаться к его запертым на все замки дверям и забитым окнам?
      Пони тихонько заржал от радости, увидев хозяйку, и она потрепала его за холку. «Но я этого не сделаю», – решительно сказала Маура вслух. А что делать? Она посмотрела вдаль, за озеро, и ответ вдруг пришел ей в голову, такой простой и ясный, что Маура споткнулась и едва не упала. Она начнет новую жизнь далеко отсюда. Она сделает то, что до нее уже сделали тысячи. Она уедет в Америку.

* * *

      – В Америку?! – От неожиданности Изабел выронила щетку для волос в серебряной оправе, которой расчесывала волосы за туалетным столиком, и повернулась лицом к Мауре.
      – А почему бы и нет? Для меня нет будущего в Ирландии. Самое большее, на что я могу рассчитывать, это место гувернантки.
      – Но я думала… Я думала, ты останешься здесь, пока мне не исполнится восемнадцать, – растерянно говорила Изабел. – Ты могла бы пожить в домике своей мамы…
      – Мама не платила за дом, – мягко прервала ее Маура. – Неужели ты думаешь, мне позволят занять его бесплатно? А денег на аренду у меня нет.
      Изабел в ужасе смотрела на Мауру, только сейчас она осознала всю безысходность ее положения.
      – Но должен же быть какой-то выход…
      – Никакого выхода нет, – ответила Маура с бесконечной грустью. Она пересекла комнату и села рядом с Изабел. – Для меня нет будущего в Ирландии, Изабел. Я не смогу быть гувернанткой в Дублине и все время помнить, как мучительно близко от меня Баллачармиш. Я вовсе не хочу быть гувернанткой, а в Америке мне, быть может, удастся заняться чем-нибудь иным.
      Изабел сжала руки Мауры.
      – Других путей нет? Маура покачала головой.
      – Боже правый! Мне была невыносима мысль, что нас будет разделять Северное море, но Атлантический океан! – побледнев, воскликнула Изабел.
      – Чтобы пересечь его, нужно чуть больше десяти дней, – отозвалась Маура так, словно это какой-то пустяк.
      – Но как ты уедешь? – Изабел с беспокойством посмотрела на нее. – У тебя же нет денег, а я не знаю, какое содержание назначит мне лорд Клэнмар, да и когда это еще будет?
      – Успокойся, – нежно произнесла Маура. Она была рада, что Изабел приняла ее предложение без истерики. – Я что-нибудь придумаю.
      – Но что? Каюта стоит не меньше двадцати гиней…
      – Четвертый класс! Маура, но это невозможно. Там так грязно и тесно…
      – Десять дней можно потерпеть.
      – Но у нас и восьми гиней нет, может, мисс Марлоу…
      – Я не собираюсь просить денег у мисс Марлоу, – ответила Маура, с ходу отметая такое предложение. – Я продам свои платья и наберу денег.
      Кровь отхлынула от лица Изабел.
      – Продашь свои платья?! Но как же ты будешь без них?
      – Обойдусь, – ответила Маура с равнодушием, которого Изабел не могла понять. – Миссис Коннор с радостью купит мои шелковые платья, а Китти и Элен – муслиновые. Мисс Марлоу возьмет мои перчатки и зонтики от солнца, а Рендлешем и Кирон будут счастливы приобрести мои книги.
      Голос у нее дрогнул, когда она произнесла имя Кирона. Он оказался прав в своем предположении – новый лорд Клэнмар назначил своего управляющего. Эта новость стала известна сразу после оглашения завещания.
      – Когда уезжает Кирон? – спросила Изабел расстроенно, не представляя, как она будет жить без Мауры, без Кирона, без всего, что было ей так дорого.
      – Послезавтра.
      Девушки избегали смотреть друг на друга, они не могли вымолвить ни слова, понимая, что могут никогда больше не увидеть Кирона.
      Они сидели, прижавшись друг к другу, на изгороди большого выпаса. Маура была в амазонке из темно-зеленого бархата и мягких сапожках для верховой езды. Она надела этот костюм и сапожки в последний раз. На них уже нашлись покупатели, да и на остальные платья тоже.
      – В Америку? – Кирон удивленно приподнял брови. – Конечно, там возможностей побольше, чем в Дублине.
      Он тоже собрался в дорогу – через плечо был небрежно перекинут сюртук, который он придерживал одним пальцем, видавшая виды дорожная сумка стояла у его ног. Он почти не спал накануне. Кирон никак не мог решить, делать ли Мауре предложение, чтобы потом увезти ее в Уотерфорд. По характеру он не был семейным человеком, но эта мысль весьма привлекала его. Кирон вдруг понял, что знает Мауру всю ее жизнь.
      Ему было семь лет, когда Мэри Сэлливан вернулась в Киллари с Маурой на руках. С тех пор он не оставлял их, помогая во всем. А когда Маура поселилась в Баллачармише, и Кирон стал управляющим, они сблизились еще больше, катались верхом почти каждый день, обсуждали ее занятия, его работу в поместье, им было легко и весело вместе, их связывало общее прошлое. И вот предстоит расставание. Если Маура действительно уедет в Америку, как задумала, он, скорее всего, никогда ее больше не увидит. Он спросил быстро, как бы между прочим:
      – Если бы у тебя был выбор, ты бы осталась в Ирландии, Маура?
      – Нет, – не задумываясь, отозвалась девушка. – Нет. Я бы осталась только в Баллачармише.
      Баллачармиш. Кирон мог предложить Мауре многое. Как управляющему лорда Байсестера ему полагался хороший каменный дом, он будет уважаемым человеком. Но предложить ей ничего похожего на Баллачармиш он не может. А Кирону вовсе не хотелось, чтобы его жена тосковала по дому и жизни, которые он ей никогда не сможет обеспечить. Но не только это мешало ему заговорить о свадьбе. Семейная жизнь – дело хлопотное. Пойдут дети, возрастет ответственность, а ему всего двадцать пять лет, перед ним вся жизнь, и он собирается насладиться ею сполна, так зачем связывать себя!
      Слова, чуть не сорвавшиеся у него с языка, так и остались невысказанными. Кирон знал, он никогда не забудет это мгновение и однажды горько раскается, что промолчал.
      – Напиши, как доберешься до Нью-Йорка, – отрывисто сказал он. Кирон больше не надеялся на свою выдержку. Он соскочил с изгороди, неожиданно по-взрослому поцеловал Мауру в губы, подхватил сумку и зашагал прочь.
      Несколько минут Маура соображала, что произошло. В голове у нее все поплыло, и она крепко ухватилась руками за изгородь; чтобы не упасть. Может быть, надо побежать за ним, сказать, что она передумала? Что она не представляет жизни без него и что, возможно, в Уотерфорде или соседнем от Килкенни найдется место и для нее?
      Кирон был уже ярдах в ста. Проклиная свою нерешительность, Маура наблюдала, как он бросил сумку в поджидавшую его повозку, как запрыгнул в нее и уселся рядом с дворовым мальчиком-возницей, который должен был довезти его до вокзала в Рэтдраме.
      – Кирон! – Маура спрыгнула с изгороди и побежала. – Кирон!
      Но было слишком поздно, дул встречный ветер, Кирон не расслышал ее слов.
      – Кирон! – крикнула она еще раз, не останавливаясь. Повозка подпрыгивала по пыльной дороге на Киллари и вскоре скрылась за поворотом.
      Маура остановилась, от бега закололо в боку. Чувства и мысли ее смешались. А может, и лучше, что он не услышал ее? Может быть, приняв его предложение, она бы стала ему обузой, а не другом? И поцелуй, возможно, ничего не значит. Кирон, наверное, всех горничных поцеловал на прощание точно так же. Она крепко обхватила себя руками, дыхание стало ровнее.
      Значит, судьбе угодно, чтобы Кирон не услышал ее, чтобы ушел из ее жизни навсегда, как ушли лорд Клэнмар и мама. Что ж, она смирится и с этой потерей, перенесет ее так же, как и прощание с Изабел.
      Изабел наотрез отказалась покинуть Баллачармиш до отплытия Мауры. Раздосадованная мисс Марлоу телеграфировала лорду Клэнмару, что они смогут прибыть в Лондон только тремя днями позже оговоренного срока. Она весьма неохотно согласилась сопровождать девушек в нелегкой поездке по железной дороге до порта Квинстаун. Она понимала, что, если откажется, Изабел отправится в поездку одна. Когда выехали из усадьбы, Маура ни разу не посмотрела назад. Она знала – стоит ей оглянуться, и она не сможет с собой справиться. Она уселась в экипаж с одной небольшой сумкой, побелевшим лицом и полными горя глазами.
      Когда проезжали через Киллари, деревушка, казалось, вымерла, и Маура благодарила небо за это. Изабел держала ее под руку, ей вспомнился тот давний день, когда она впервые ехала в Баллачармиш, и крошечная детская фигурка с высокого косогора радостно махала ей рукой.
      В Квинстауне они быстро доехали от вокзала до порта на извозчике. Когда они поравнялись с вереницей экипажей, выстроившихся в очередь к трапу первого класса, извозчик, извиняясь, сказал:
      – Мадам, я не могу подъехать ближе к вашему трапу. К трапу четвертого класса нет подъезда.
      На причале стояли невообразимые суматоха и шум. Справа oт них, ближе к носовой части корабля, устремлялся вверх трап первого класса. По нему поднимались хорошо одетые пассажиры, сновали носильщики с багажом. Слева от них бедно одетые люди плотной толпой проталкивались к трапу, ведущему в чрево корабля.
      Видя растерянность мисс Марлоу, извозчик объяснил:
      – Трап для пассажиров четвертого класса слева, мадам.
      Мисс Марлоу бросила один только взгляд на напирающую толпу полуголодных оборванных ирландцев с котомками в руках и сказала почти без чувств:
      – Все, дальше нельзя. – Она повернулась к Мауре. – Моя дорогая, мы должны проститься здесь. Спаси тебя Бог.
      Маура поцеловала ее в щеку, пытаясь сдержать сдруг нахлынувшие слезы. Она сошла вниз, Изабел – за ней.
      – Изабел, сейчас же вернись! – испуганно потребовала мисс Марлоу. – Это опасно, Изабел! Изабел!
      – Я пойду с Маурой, – невозмутимо ответила девушка, пропуская мимо ушей призывы мисс Марлоу. Она взяла Мауру под руку, и они направились сквозь толпу отчаявшихся людей к трапу.
      – Трап для благородных на носу! – крикнул один из матросов, увидев в толпе черный шелковый кринолин Изабел.
      Мауре было проще. Чтобы собрать денег на проезд, она продала все, что имела, включая траурное платье, которое не снимала после смерти лорда Клэнмара. Оставила себе одно-единственное платье с высоким воротничком, прочное, из плотного ситца цвета черники, почти траурное. Из вещей у нее в сумке лежали только шаль, несколько нижних сорочек и ночная рубашка.
      – Для благородных трап на носу! – опять повторил матрос.
      Маура искренне сожалела, что не может внять его словам. Терпкий запах пота и здесь был почти невыносим, а она знала, что в трюме будет еще хуже. Завидуя тем, у которых будут отдельные каюты и относительные удобства, она плотнее прижала сумку к груди и продолжила свой путь сквозь толпу.
      Впервые в жизни Изабел так близко видела бедняков.
      – Это ужасно! – вырвалось у нее, когда они пробились ктрапу, – Как ты поедешь с ними? У них же вши! Блохи!
      У Мауры чуть не сорвалось, что, если она и подцепит вшей, это будет не впервые в ее жизни, у нее часто были вши в детстве, когда она жила в Киллари. Толпа немытых, вонючих тел напирала на девушек, и Мауру вдруг захлестнула волна сочувствия к этим людям. Когда-то она была такой же грязной, как они. Как и Маура, они вынужденно покидали страну, которую любили. Каждый из них надеялся начать новую жизнь в Америке, и она тоже надеялась, что сумеет использовать полученное образование с пользой для себя. У них очень много общего, гораздо больше, чем думает Изабел.
      Матрос у трапа попросил Мауру предъявить билет, мысли о попутчиках вылетели у нее из головы, и она в ужасе сказала:
      – Изабел, здесь мы попрощаемся. Дальше тебе нельзя.
      Изабел плакала навзрыд.
      – Пиши мне, пиши каждую неделю, слышишь?
      – Непременно. – Маура поставила сумку и, не заботясь о ней, в последний раз обняла Изабел.
      – Проходите, проходите, – поторопил Мауру матрос. – За вами еще полторы сотни людей, проходите же!
      Как во сне Маура подняла сумку и ступила на трап. Толпа сразу же поглотила Изабел. Маура спустилась в трюм, там было почти темно, и стоял нестерпимый смрад.
      Все отъезжающие отчаянно старались протиснуться к борту и помахать на прощание родным и друзьям. Когда Мауре это. наконец, удалось, корабль уже снялся с якоря и направлялся в открытое море.
      Ни Изабел, ни мисс Марлоу не было видно. Вдали за доками и теснящимися крышами города сияли в синеве зеленые и серебристые горы. Ирландия! Может, Маура видит ее в последний раз.
      – Я не забуду, – шептала она, порывы морского ветра развевали ее темные локоны. – Я не забуду никогда.

ГЛАВА 6

      Виктор Каролис сидел у себя в кабинете, отделанном резным деревом, и удовлетворенно улыбался. Александр пробудет в Европе почти год. Этого времени хватит, чтобы привести план в действие и насладиться удачей. Виктор посмотрел через окно на суматошную Пятую авеню и развернулся на стуле в сторону двери.
      – Пригласи ко мне мисс Берридж, – приказал Викто, секретарю.
      Вошедшая девушка явно пыталась скрыть волнение под маской излишней самоуверенности. На ней были дешевые пальто и платье, до блеска начищенные прочные туфли, которые обычно носят горничные.
      – Садитесь, пожалуйста, – начал Виктор и сразу перешел к делу: – Вам сообщили, почему я захотел встретиться с вами?
      Девушка беспокойно сидела на краешке стула с высокой жесткой спинкой и не сводила глаз с Виктора.
      – Да, сэр. Мне сообщили, что мое нынешнее место позволяет оказать вам услугу, которая будет хорошо оплачена.
      Виктор внимательно изучал девушку. С такой простенькой внешностью ей, конечно, не приходится рассчитывать на серьезные дополнительные заработки. А стало быть, ее не будут мучить угрызения совести. Видно, что девушка сообразительна. Это хорошо. Какая-нибудь дура, скорее навредила бы ему, чем помогла.
      Когда девушка вошла, Виктор еще колебался. Теперь он принял решение. Сомкнув руки, положил их на огромный старинный стол и спросил:
      – Вы служите у мисс Дженевры Гудзон личной горничной.
      – Да, сэр, – почтительно ответила девушка.
      Она насторожилась.
      – И прислуживаете ей уже давно, три месяца, кажется, или шесть?
      – Три месяца, сэр.
      Виктор хорошо знал, как давно она служит в доме у Гудзонов, но ответ порадовал его. Людям, которых он использовал в своих целях, часто приходилось обманывать, но Виктор любил, чтобы ему говорили только правду.
      – Достаточно долго, чтобы привязаться к мисс Гудзон?
      – Моя привязанность к мисс Гудзон проистекает из моих обязанностей, сэр.
      Виктор сдержал улыбку. Кажется, девушка хорошо понимает, зачем ее сюда пригласили. Наверное, ей уже не раз приходилось подрабатывать подобным образом в семьях, где она служила раньше. Он протянул ей лист бумаги, покрытый крупным, уверенным почерком Александра.
      – Мисс Гудзон скоро начнет переписку с моим сыном. Вот образец его почерка. Из Европы будут приходить письма на ее имя. Я был бы очень признателен, если бы вы перехватывали эти письма и приносили мне.
      Девушка кивнула, необычная просьба нисколько не смутила ее.
      – Кто отправляет письма в доме Гудзонов? – поинтересовался Виктор, уверенный, что перехватить их не составит труда.
      – Письма складывают на поднос в передней, а затем лакей относит их на почту.
      – Тогда, пожалуйста, изымайте все письма мисс Гудзон в Европу до того, как их отнесут на почту.
      – Хорошо, сэр, и затем я должна приносить их вам?
      – Да.
      – А вознаграждение?
      Виктор поднялся из-за стола.
      – Пятьдесят долларов за каждое принесенное письмо.
      Столько же получали девочки у мадам Жози с каждого клиента, которого развлекали, но его план стоит таких денег. За эти деньги девушка не проболтается и вылезет вон из кожи, чтобы не пропустить ни одного письма и заработать побольше.
      Первое письмо Александр отправил из Саутгемптона, сразу-же как сошел на берег.
      Он писал ярко-синими чернилами:

      «Атлантика – простая мельничная запруда, совершенно ничего интересного. Завтра к вечеру я уже буду у Гэсси Шермехон в Лондоне. Говорят, что она – более чем в дружеских отношениях с принцем Уэльским, надеюсь, в ближайшие несколько недель мне будет весело. Люблю тебя и скучаю»

      Второе письмо пришло следом.

      «Дорогая, любимая Джинни! Осматриваю Лондон в компании с Гэсси Шермехон и ее друзей. Гэсси совсем не похожа на отца Чарли. Вот Чарли удивится! Знаешь, здесь никто не сидит на месте. Каждую субботу и воскресенье Гэсси у кого-нибудь гостит. На этой неделе мы приглашены в Чатворт, по-моему, это недалеко от Йоркшира. В качестве почетных гостей прибудут Его Величество и принцесса Александра. Интересно посмотреть на них вблизи. Пиши мне на лондонский адрес Гэсси. Я пробуду у нее до отъезда в Уотерфорд. Безумно скучаю без тебя, но каждый день приближает нашу встречу. Джинни, люби меня крепко. Я буду любить тебя до самого конца».

      Третье письмо Александра звучало уже иначе:

      «Дорогая, любимая Джинни!
      Почему я не получаю твоих писем? Я схожу с ума. Ты сердишься на меня за то, что я здесь развлекаюсь? Но ты же хорошо меня знаешь. Разве мне может быть весело по-настоящему без тебя? Наша разлука скоро кончится, Джинни. И тогда мы всю жизнь будем вместе. Я люблю тебя больше, чем могу выразить словами, не могу написать, как сильно я люблю тебя. Только тебя, Джинни. Навсегда».

      Виктор был очень доволен тем, как он уладил дело с письмами. Ясно, что горничная Дженевры слов на ветер не бросает, и что Александр вращается среди высшей английской знати, как того и хотел Виктор. Теперь нужно дождаться, когда Александр обидится на Дженевру за то, что та не отвечает на его письма, и влюбится в знатную англичанку, хорошо бы, графскую дочь.
      Писем Дженевры Виктор не читал. Он понял: перед отъездом Александр предупредил Дженевру, что остановится в Лондоне у Гэсси Шермехон. Поэтому все свои письма Дженевра посылала на адрес ее дома, который Гэсси снимала на Гросвснор-сквер. Виктор никогда не страдал болезненным любопытством к чужим делам, поэтому он бросал письма в огонь нераспечатанными. Еще немного и Дженевре надоест писать. Правильно говорят: с глаз долой – из сердца вон! Каждый день Виктор надеялся услышать, что Дженевра забыла Александра и увлеклась другим.
      Дженевра поначалу испытывала легкое разочарование от того, что письма от Александра идут так долго, но проходили дни, недели, писем все не было, и ее разочарование сменилось срахом, а затем горечью.
      Она написала с надеждой в конце ноября:

      «Любовь моя!
      Не понимаю, почему ты ни разу не написал. Ты, наверное, так занят, что не заметил, как много времени пролетело. Я боюсь, что не вынесу разлуки. Напиши мне, пожалуйста. Мне надо сообщить тебе нечто очень важное».

      Сколько раз она пыталась выразить на бумаге свои чувства – и не могла. Было бы намного проще, если бы Александр часто писал ей о своей любви, но писем от него не было, и Дженевра терялась в догадках.
      «Пожалуйста, напиши мне, – шептала она, запечатывая очередное письмо. – Александр, любимый, пожалуйста, напиши!»
      Уже дважды у нее не было месячных, и дальше обманывать себя ни к чему. Это не простуда и не чрезмерная усталость. У нее будет ребенок. Ребенок от Александра. Чувства Дженевры так смешались, что она сама не понимала, как относится к случившемуся. Сначала она пришла в ужас. Она не знала, как сказать об этом отцу. Но еще хуже – как сообщить о ребенке отцу Александра? Потом ужас сменился радостным возбуждением. У них с Александром будет ребенок! Неужели это правда? Как чудесно! Затем Дженевра принялась строить планы на будущее. Александру, конечно, придется прервать поездку, чтобы они смогли пожениться. У них будет тихая свадьба, не настолько тихая, конечно, чтобы вызвать пересуды. После свадьбы будет неплохо вернуться в Европу вдвоем и остаться там до рождения ребенка. Они могут провести это время в их йоркширском поместье. Мысль, что ее ребенок родится в той же комнате, где родилась она сама, наполнила Дженевру такой нежностью, что она боялась умереть от счастья.
      Но от Александра по-прежнему не было ни строчки. Поначалу Дженевра объясняла его молчание ненадежностью почтовой связи между Европой и Америкой. Позже решила, что светские удовольствия так захватили Александра, что на письма у него не остается времени. Но когда пошел третий месяц со дня его отъезда, а писем все не было, Дженевра испугалась, что Александр забыл ее, и справиться с этим страхом не могла.
      Она не знала, что делать. Обязательно надо сообщить Александру о ребенке, он должен вернуться и жениться на ней. Дрожащей рукой она писала письмо за письмом, сообщая о своем положении, но все эти письма отправлялись нераспечатанными в огонь.
      Письма от Александра к Дженевре текли в особняк Каролисов нескончаемым потоком. С каждым письмом Виктор злился все больше. По его расчетам, Александр давно должен был обидеться на молчание Дженевры. Но судя по письмам, время в Лондоне потрачено напрасно. Виктор тщетно перечитывал письма сына в надежде встретить имя хоть одной знатной девушки Александр называл много имен, но ни в одном письме не было и намека на романтический интерес. Александра волновало только одно – почему молчит Дженевра. Может быть, ее отец запрещает ей писать? А вдруг она заболела? Почему она не свяжется с Чарли, она могла бы попросить его написать Александру от ее имени? Через неделю Александр уезжает в Ирландию, если он так и не получит от нее письма, то прервет поездку и вернется домой, вместо того чтобы гулять по Германии и Италии. Он отчаянно любит ее и сходит с ума от беспокойства.
      Виктор плотно сжал губы, когда прочитал о намерении Александра прервать поездку и вернуться, если он не получит письма от Дженевры. «Только через мой труп», – проворчал он. Он прищурил глаза, чувства сына оказались сильнее, чем он предполагал. Придется еще кое-что предпринять, чтобы раз и навсегда положить конец этим отношениям. В Ирландии Александр остановится у лорда Пауэрскота, отца двух дочерей на выданье. Генеалогическое древо этой семьи вело начало от английского короля Джона. На фоне этой фамимилии все нью-йоркские Шермехоны, Бревурты и Рузвельты глядят просто выскочками. Любая из дочерей лорда устраивала Виктора в качестве невесты.
      Он все еще обдумывал, что предпринять, чтобы Александр всегда выбросил из головы Дженевру, когда ему принесли телеграмму от лорда Пауэрскота:

      «СОЖАЛЕНИЕМ СООБЩАЮ АЛЕКСАНДР СЕРЬЕЗНО БОЛЕН УПАЛ С ЛОШАДИ НА ОХОТЕ ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМОМ».

      Поначалу Виктор очень обеспокоился. Он засыпал лорда телеграммами, требуя подробностей. Ему сообщили, что во время юты лошадь под Александром оступилась, упала и перекатилась через него. У Александра повреждены мышцы и сухожилия, потребуется много месяцев, прежде чем он сможет встать на ноги. Убедившись, что Александр не останется навсегда калекой, Виктор понял, что судьба дает ему в руки козырную карту. Нужно только найти другую причину, по которой Александр задерживается в Ротерфорде так надолго. Теперь можно не опасаться, что он внезапно вернется и узнает всю правду. А когда вернется, возможно, еще и спасибо скажет. Или уже забудет обо всем.
      – …Вот я и подумал, что должен сам сообщить вам эту новость, – спокойно закончил Виктор.
      Уильям Гудзон был взбешен.
      – Помолвка! – ревел он. – Помолвка! Вам не хуже моего известно об отношениях наших детей, сэр! Только из-за ваших необъяснимых возражений они еще не поженились. Я не поверю в это, пока не услышу все от самого Александра!
      Виктор не без труда придал лицу выражение величайшего смущения.
      – Если бы мой сын хотел связаться с вами или мисс Гудзон, он давно бы это сделал. Однако он поручил мне известить вас. Свадьба состоится совсем скоро, молодые останутся в Ирландии на неопределенный срок.
      За последнее время Уильям Гудзон пришел к выводу, что отношения Александра с его дочерью все же не отвечают его интересам, но сейчас не вспоминал об этом. Он забыл, что сам собирался положить конец их отношениям.
      Лакей проводил незваного гостя к выходу, а Уильям подумал, что Александр и Дженевра не скрывали своих чувств, многие знают об их намерениях пожениться. Александр насмеялся над его дочерью. Уильяма трясло от гнева, лицо его горело. Большего унижения представить невозможно. Уильям глубоко раскаивался, что поощрял отношения Александра и Дженевры. Каким посмешищем он стал для всех! Он представил, какие насмешки и сплетни разнесутся по светским гостиным Нью-Йорка, и, перепрыгивая через ступеньки, бросился в комнату Дженевры.
      – Я не верю этому, – твердо сказала Дженевра, ее лицо посерело. – Это ложь! Это не может быть правдой!
      – Это правда! – ревел Уильям, его трясло от ярости. Он представил, как в это самое мгновение во всех светских салонах и на званых обедах перемывают косточки его дочери. – Он бросил тебя! Весь город знает о ваших отношениях! Он резко сжал руку в кулак. – Мы уезжаем. Я не желаю, чтобы каждый встречным показывал на тебя пальцем! Мы вернемся в Англию, там у людей есть твердые убеждения. Мы уезжаем сейчас же!
      – Папа, я не поеду. Я не могу уехать отсюда.
      – Чепуха, – отрезал отец, он не мог простить собственной глупости. Как он только поверил, что этот брак состоится! Виктор Каролис с самого начала был против. Как можно было оставаться таким слепым?! Не замечать, что его дочь просто используют! Конечно, Август Бельмонт и Леонард Джером приняли его, они стали друзьями. Однако ни Бельмонт, ни Джером не принадлежали к высшей нью-йоркской знати, а Каролис вошел в этот кpyг только благодаря жене. И он ясно дал понять, что мистер Уильям Гудзон из Йоркшира ему неровня.
      – Мы отплываем первым же пароходом, – сказал он, впервые понимая, каким глупцом считают его в обществе. – Чем скорее мы избавимся от всех этих снобов, тем лучше!