Горе от богатства

С одной стороны, Александр пришел в ярость от того, что Маура не послушалась и поступила ему наперекор, а с другой – был в ужасе от того, какой опасности она подвергалась, посещая Бауэри, и что ее могли там увидеть. При этом он восхищался ее смелостью, тем, что она вес таки решилась на этот шаг. Он боялся сплетен, которые вызовет в свете ее поступок, и одновременно предвкушал всеобщее удивление. Но все эти противоречивые чувства пересиливало жгучее желание близости с ней. Александр был не в силах совладать с этим желанием. Оц подошел к Мауре, нежно обнял ее и ласково отчитал:
      – Не твоя вина, что ты пока не понимаешь, что можно делать, а что – нет, хотя я совершенно не понимаю, как у тебя хватило смелости отправиться в этот рассадник заразы, туда, где тебе совсем нечего делать.
      Маура обняла его, крепко прижалась к широкой груди. Она была очень благодарна ему за желание избежать ссоры.
      – Ты правильно сказал – это настоящий рассадник заразы. – Она немного отстранилась от Александра, чтобы видеть его лицо. – Ты сам был там когда-нибудь? Представляешь, как там живут люди?
      Мысль эта показалась Александру настолько несуразной, что он рассмеялся.
      – Нет, – ответил он, освобождаясь от Мауры и направляясь в ванную, чтобы отпустить Тиля. – Я никогда там не был.
      Маура оставалась на месте, пока не услышала, как Тиль вышел из ванной через дверь, ведущую в коридор, и пока Александр не вернулся к ней.
      – А зря, – тихо сказала она, глядя на Александра горящими глазами. – Условия там ужасные, намного ужаснее, чем можно себе представить.
      Александр не для того отпустил Тиля и отложил ванну, чтобы обсуждать с Маурой условия жизни в трущобах. Он притянул ее к себе и умиротворяюще сказал:
      – Тебе не надо было туда ходить. Неудивительно, что это на тебя так подействовало.
      Александр говорил глухо, все сильнее прижимая к себе Мауру. Она почувствовала его желание, и ответное чувство охватило ее. Она захотела его так сильно, что едва устояла на ногах. Но все же прежде необходимо рассказать Александру о доходных домах. Она должна сказать ему, что это его собственность, собственность, которую он получил в наследство от отца, и за которую теперь несет ответственность.
      – Люди живут по пятнадцать – двадцать человек в комнате, – взволнованно продолжала Маура. – Колонок с водой очень мало, туалеты на улице, за ними никто не следит. В комнатах нет света, нечем дышать, нет…
      – Ради Бога! Это же трущобы! – Александра забавляла горячность Мауры. – На что ты рассчитывала, отправляясь туда? Увидеть дорогие ковры и столовое серебро?
      – Я рассчитывала, что люди там живут не в таких скотских условиях, думала, что в Америке им будет лучше, чем на родине, в Ирландии, – резко ответила Маура. Ее акцент зазвучал намного сильнее обычного. – Никак не думала, что в одном из богатейших городов мира люди живут в худших условиях, чем в Дублине!
      Александр старался сдержать нарастающее раздражение, он с безразличием проговорил:
      – Дублин, Нью-Йорк! Какая разница? К нам это не имеет никакого отношения. Мы за других не отвечаем…
      – Отвечаем! – Сердце у Мауры учащенно забилось. – Человека, которому принадлежат эти дома, зовут Белзелл…
      Грудь у нее возбуждающе вздымалась, Александр уловил тонкий запах розы, исходящий от ее волос. Его совершенно не интересовало, как зовут владельца домов в Бауэри, он вообще не хотел ничего больше слышать об этих домах и их владельцах. Александр наклонил голову, коснулся губами волос, виска Мауры, уголка ее губ.
      – …он выжимает из жильцов все до последнего цента, потому что земля, на которой стоят дома, ему не принадлежит, у него только краткосрочная аренда.
      Он хотел ее так сильно, что испытывал почти физическую боль. Хотел почувствовать тепло ее тела, упругость груди, почувствовать, как страстно и сильно обвивают его ее ноги.
      Дыхание Мауры становилось все прерывистее, она призвала на помощь все свое самообладание. Она уперлась ладонями ему в грудь и насильно отстранила от себя. Подняв голову и посмотрев ему прямо в глаза, она настойчиво потребовала:
      – Александр, пожалуйста, выслушай меня! Человек, у которого Белзелл арендовал землю, – твой отец. Сейчас Белзелл арендует землю у тебя. Это твоя недвижимость, в том числе и дом, где я сегодня была. Ты отвечаешь за свою собственность. Только ты можешь что-то сделать для этих людей, изменить их жизнь.
      Александр наклонился и поцеловал Мауру под подбородком в шею, потом посмотрел на нее, едва сдерживая сжигающее его желание.
      – Господи! Откуда ты знаешь, что это моя земля? – спросил он с искренним недоумением. – Я даже не слышал раньше имени Белзелла. Я…
      – Мне сказал об этом один из жильцов, его зовут Патрик О'Фаррелл и…
      Александр слишком долго терпел. Он все утро слушал скучнейший отчет Лиэла Кингстона с перечислением всех разделов отцовского завещания, потом была такая же скучная встреча с финансовыми советниками отца. Он спешил домой, спешил остаться наедине с женой, весь день думал только об этом.
      – Боже правый! Какое это имеет значение? – не выдержал Александр. – У меня полно недвижимости в Бауэри. Может быть, весь этот квартал принадлежит мне. Чем этот дом отличается от других? Если твоим друзьям не нравится, пусть поищут другое жилье.
      Маура опять отстранилась от Александра, стараясь сдержать подступающее раздражение, но не смогла.
      – Ты говоришь совсем как английские землевладельцы в Ирландии! Они тоже не интересуются своей собственностью. Они заставляют управляющих собирать рейту и выселять на улицу в любую погоду тех, кто не может заплатить за землю. Когда их упрекают в равнодушии к беднякам, они тоже говорят, что, если кому-то не нравится, пусть ищут другое жилье. Только бедняки не могут себе этого позволить. Им некуда уезжать. О'Фарреллы и те, кто живет с ними, не могут никуда переехать – им это не по карману!
      – Пусть ищут работу, как те, что приехали раньше, – мрачно сказал Александр. – Мой дед прибыл сюда таким же бедным, как эти О'Фарреллы или Шонесси, только он не сидел сложа руки руки и не плакался. Начал работать и сколотил состояние. Посоветуй своим друзьям, пусть перестанут жалеть себя и пьют поменьше!
      На этот раз Маура не ударила Александра, это было бы слишком просто. Побелевшими губами она сказала:
      – Ты совершенно ничего не понял. Ты не знаешь, что значит быть бедным. Окажись ты на месте О'Фарреллов или Шонесси, ты бы понял, как трудно найти работу, не говоря уж о том, чтобы сколотить состояние. Сомневаюсь, что те, кого я посетила сегодня, пьют, но даже если это и так, ты им не судья. Думаю, ты тоже не удержался бы от бутылки, будь это твоя единственная отдушина.
      Александр резко отвернулся от Мауры. В ярости он вызвал Тиля, а ей со злостью бросил:
      – Никогда, слышишь, никогда больше не читай мне нравоучений. Трущобы, в которых ты была сегодня, потому и стали трущобами, что заселены ирландскими дикарями! Перестраивать и улучшать их – только деньги на ветер выбрасывать!
      Он ушел в ванную и с шумом хлопнул дверью. Маура даже не попыталась пойти за ним. Александр не прав, но не отдает себе в этом отчета. Он так же неумолим и беспощаден, как лорд Байсестер, о котором рассказывал Кирон. Маура уселась на край высоченной кровати, не зная, что делать. Наверное, скоро ужин, значит, нужно вызвать Мириам, принять ванну и одеться. Но не было никакого желания вызывать Мириам. Маура никого не хотела видеть. Ей хотелось только одного: спокойно объяснить Александру, что такое бедность, что значит быть бедным, объяснить ему, что необходимо сделать, и больше всего хотелось, чтобы они опять стали друзьями.
      Из-за закрытой двери ванной доносился голос Александра, он что-то сердито выговаривал Тилю. А вдруг он не захочет ужинать дома после их ссоры? Вдруг уйдет ужинать куда-нибудь в клуб или в ресторан и оставит ее одну с армией враждебно настроенной прислуги?
      Маура вспомнила, что сказал Александр об ирландцах. Он назвал их дикарями. Сказал так, потому что ничего не знает об этих людях. Маура была уверена, что, кроме нее, Александр других ирландцев в жизни не встречал. Она понемногу успокаивалась. Маура хорошо понимала, что Александр вырос в холе и неге, защищенный от всех возможных неприятностей в жизни. Хотя он не сказал этого прямо, она поняла, что Александр никогда не бывал в городских трущобах. Если бы он хоть раз увидел своими глазами ужасающие условия, в которых там приходится жить, он бы думал по-другому.
      В комнату нерешительно постучали, Маура встала, подошла к двери и открыла ее.
      – Я вам нужна, мадам? Вы не звонили… – спросила Мириам, почтительно присев.
      – Нет, я позвоню, когда будет нужно, Мириам.
      Маура приняла решение. Несмотря на все, что Александр только что ей наговорил, она помирится с ним, и они опять будут друзьями. Если этого не сделать сейчас, трещина в их отношениях может превратиться в непреодолимую пропасть, и исправить положение уже не удастся. От одной мысли о возможном разладе между ними Мауре стало нехорошо. Если это случится, их любви и дружбы уже не вернешь. Не вернешь счастливых дней в Тарне, наполненных любовью и радостью. Этого нельзя допустить любой ценой. По характеру Александр вовсе не был равнодушным и безразличным к людям. Просто с детства его приучили не замечать чужой нужды, не обращать внимания на тысячи бедняков, живущих в нищете в домах, выстроенных на землях Каролисов, не нести за них никакой ответственности. Маура решила воспользоваться страстью, которая связывала их, чтобы сблизиться с Александром не только физически, но и духовно.
      Ручка из нефрита на двери, ведущей в ванную, медленно повернулась. Маура лихорадочно начала расстегивать пуговицы на платье.
      Александр вошел в комнату, его мокрые волосы блестели, полотенце прикрывало бедра.
      Маура посмотрела ему в глаза. Платье соскользнуло с ее плеч на пол. Не говоря ни слова, она перешагнула через него.
      У Александра перехватило дыхание, от удивления расширились зрачки, в глазах вспыхнуло желание. Маура начала быстро расстегивать нижнюю рубашку, а Александр громко, так, чтобы его услышал Тиль в гардеробной по другую сторону ванной, сказал:
      – Ты мне больше не нужен, Тиль.
      Через мгновение они услышали, как отворилась и тут же закрылась дверь, ведущая в коридор.
      Рубашка мягко упала к ногам Мауры и обнажила грудь с мегкно-розовыми бархатистыми сосками. Александр сбросил половице на пол и быстрыми решительными шагами подошел к Мауре.
      Ближе к вечеру их навестили Чарли и Генри. Чарли зашел, чтобы обсудить с Александром граничащее с нахальством приглашение, которое он только что получил. Он не сомневался, что и Александр получил подобное приглашение от этих выскочек-нуворишей Вандербилтов. Генри заглянул к ним, потому что беспокоился за Александра, боялся, что тот слишком близко к сердцу принял поведение столпов общества на похоронах отца.
      – Приглашение на день рождения к Вандербилту, представляешь! – возмущенно воскликнул Чарли, из уважения к Мауре он не позволил себе растянуться как обычно на диване. – Какая наглость! Сколько лет он безуспешно пытается попасть в число гостей Шермехонов, а сейчас ведет себя так, будто он наш постоянный гость и присылает ответное приглашение!
      – Да, времена меняются, – невесело протянул Генри. – К тому времени, когда закончится эта проклятая война, всех выскочек вроде Вандербилта уже не удержишь на должном расстоянии. Многие семьи из старой гвардии сейчас переживают нелегкие времена, а выскочки без роду, без племени богатеют на глазах. Боюсь, обществу никуда не деться от этого, хочешь не хочешь, а придется поступиться правилами и принимать всех этих нуворишей.
      Из уст Генри эти слова прозвучали как настоящая ересь. Не веря своим ушам, Чарли уставился на него.
      – Дядя Генри, неужели вы не шутите? Такие, как командор, – в гостиных у Шермехонов и Рузвельтов?
      Генри кивнул, он видел: разговор принимает опасный поворот. Генри знал, что Чарли весьма туго соображает и способен сейчас вслух вспомнить, что Корнелиус Вандербилт – сын простого фермера, а от этого рукой подать до крестьянских корней Виктора Каролиса, и вечер будет безнадежно испорчен.
      – Думаю, излишне говорить, что ни ты, ни Александр идти к Вандербилту не собираетесь, и, стало быть, мы можем поговорить о чем-нибудь другом, более интересном.
      Генри никак не мог придумать, о чем можно поговорить с Маурой. Сразу видно, что она очень умна, но вряд ли можно ожидать, что девушка ее национальности знает что-нибудь о Гражданской войне в Америке или разбирается в политической жизни. Жаль, не удастся поговорить о самом интересном. Ничего лучше не придумав, он сказал:
      – Знаете, моя самая лучшая охотничья лошадь из Ирландии. Я всегда говорил Александру, что ему нужно побывать на конезаводах в Ирландии. – Генри был уверен, что любой, в ком течет ирландская кровь, хорошо разбирается в лошадях.
      Александр не слушал Генри. Он в ужасе смотрел на Чарли. Вандербилт рассылает приглашения на бал по случаю своего дня рождения, а он даже не включен в списки приглашенных. Невероятно! Если приглашены все, кто имеет вес в обществе, а со слов Чарли Александр понял, что дело обстоит именно так, – это означает одно: Вандербилт больше не считает, что Александр входит в элиту нью-йоркского общества. Господи, какой-то выскочка Вандербилт! Человек, который когда-то работал на ферме у его отца за сто долларов в год. Человек, которого в молодости не замечал даже Джон Джейкоб Астор.
      Тошнота подступила к самому горлу Александра. Беспокойство отца за общественное положение Каролисов теперь не казалось ему пустым и необоснованным. Командор, которому уже за семьдесят, стал миллионером еще в молодости. Но, несмотря на это, такие, как Чарли и Генри, по-прежнему относятся к нему с высокомерным презрением. Даже третьему поколению Асторов до сих пор не прощали, что старый Джон Джейкоб ел когда-то горох ножом, и если бы не удачный брак, он так и не попал бы в высшее общество. Точно так же попал туда и Виктор Каролис. Только благодаря удачному семейному союзу с девушкой из высшего света перестали вспоминать его крестьянское происхождение, а теперь из-за женитьбы Александра об этом опять вспомнили.
      Александр посмотрел на Мауру, один вид ее был для него спасательным кругом. Они только что были вместе, любили друг друга с жадностью, страстно, самозабвенно. Сейчас Маура светилась радостью, излучала счастье. На ней было платье из бледно-лимонного шелка, с низким по моде вырезом, волосы сияли отблеском бесчисленных люстр. Александр улыбнулся ей, он все еще слышал, как она кричала от восторга, лежа в его объятиях, как отвечала поцелуями на поцелуи, ласками на ласки. Маура была воплощением всего, о чем только мог мечтать мужчина. Она была страстной, волнующей, непредсказуемой, не знала ложного стыда. Он забыл о командоре и за весь вечер ни разу не вспомнил о Дженевре.
      – Мне не нужны подачки богатых друзей твоего мужа, – резко ответил Кирон.
      Они стояли на том же месте, где встречались всегда, – на углу Восточной 50-й улицы.
      Несмотря на конец сентября, жара не спадала. Ребенок уже шевелился, и Маура чувствовала необычную усталость и беспокойство. Она стояла спиной к строящемуся собору.
      – Это не подачка, Кирон, – сказала она со всем терпением, на которое была способна. – Генри Шермехону требуется управляющий для его нью-йоркской конюшни, ты для него просто находка. Он никого лучше не подберет.
      Кирон отер лоб тыльной стороной ладони. Он насквозь промок от пота, его башмаки покрылись слоем пыли. Единственная работа, которую ему удалось найти, была на стройке, похожей на ту, возле которой они сейчас стояли. Через четверть часа ему надо было возвращаться.
      – Старший конюх – это шаг назад после управляющего, – хмуро сказал Кирон.
      – Я понимаю, – спокойно отозвалась Маура.
      Она не обижалась на Кирона, на его кажущуюся неблагодарность. Меньше всего ей хотелось, чтобы Кирон благодарил ее за то, что она делает для него. Она понимала причину его огорчения. В Ирландии он привык к самостоятельности и ответственности. Арендаторы относились к нему с почтением. В их глазах он был важной персоной. Здесь, в Ныо-Иорке, его никто не уважал, он был одним из тысяч нищих ирландских эмигрантов, которые, как считалось, способны только на самую простую и тяжелую ручную работу.
      – Тебе не придется долго работать на конюшне, – попыталась подбодрить его Маура.
      – Почему ты так думаешь? – Кирон вопросительно посмотрел на нее.
      – Генри всегда хотел заняться разведением лошадей, денег у него хватает. Я сказала, что пора перейти от слов к делу Когда он займется этим, а, по-моему, он собирается заняться конезаводом вплотную в самом ближайшем будущем, ему понадобится толковый управляющий.
      – А с чего ты решила, что он возьмет меня? – спросил Кирон уже без прежней горечи, ему передалась уверенность Мауры.
      – Как только начнешь у него работать, он сразу поймет, что ты для него просто находка. Я уже рассказала ему, что ты служил управляющим у двух крупнейших землевладельцев в Ирландии. Я рекомендовала тебя Генри, и он знает, что может полностью на тебя положиться, доверять тебе.
      Кирон еще больше сдвинул кепку на копне своих густых, непослушных волос. Он не понимал, то ли благодарен Мауре за участие, то ли злится на нее. Меньше всего он хотел, чтобы кто-то оказывал ему услуги. Он надеялся пробиться сам, без посторонней помощи, не хотел быть никому обязанным, даже Мауре. И в то же время ему уже до чертиков успела надоесть работа на шумной и пыльной стройке. Если Генри Шермехон действительно возьмет его старшим конюхом на свою нью-йоркскую конюшню, его но крайней мере ожидает вполне сносная жизнь. А если он станет управляющим на конезаводе – о чем еще мечтать!
      – Ты окажешь мне большую услугу, если примешь предложение Генри, – настаивала Маура, отлично понимая, что только гордость заставляет Кирона колебаться. – Я никого в Нью-Йорке не знаю, кроме тебя, О'Фарреллов и их друзей. Если ты уедешь отсюда, я буду очень скучать.
      Маура говорила мягким грудным голосом с такой искренностью, что у Кирона в горле застрял ком. Неожиданно для него самого его охватило желание близости с ней. Черт побери, ему тоже будет плохо без нее. В тысячный раз Кирон подивился, как он мог не понять своего чувства к Мауре, когда они еще были в Ирландии. Как не заметил, что Маура превратилась из ребенка в ослепительно красивую и соблазнительную молодую женщину! Будь он хоть чуть-чуть умнее, он бы понял, что родственные узы, связывающие их, не настолько близки. Кирон избегал смотреть в глаза Мауре, он следил взглядом за проезжающими мимо экипажами. Он боялся, что она прочтет в его глазах все чувства, которые так внезапно нахльпгули на него.
      – Ну ладно, согласен, – ответил он, не решаясь посмотреть на Мауру.
      – Замечательно! – Маура радостно схватила его за рукав, ей очень хотелось рассказать ему, что Александр тоже предложил помочь найти ему работу. Но она знала, что только все испортит, и промолчала.
      В ответ на просьбу Мауры заставить мистера Белзелла улучшить условия жизни в доходных домах Александр и пальцем не пошевелил. И Кирон знал об этом. Он ни за что на свете не принял бы помощи от Александра. Маура вполне допускала, что, узнай Кирон о ее просьбе к Александру помочь ему, он перестал бы видеться с ней.
      – Мне пора возвращаться на работу, – сказал он, уверенный, что во всем городе вряд ли найдется другая женщина, которая в роскошном платье ухватилась бы за его грязный, покрытый строительной пылью рукав.
      – Я немного провожу тебя, – сказала Маура.
      – Чтобы это творение следовало за нами? – насмешливо спросил Кирон, кивая на карету.
      Маура безнадежно посмотрела на ожидающий ее фамильный экипаж. Александр пришел в ужас, когда Маура сказала ему, что иногда может обходиться без кареты, и строго-настрого наказал кучеру всегда следовать за ней. Кучер сейчас так и делал, следуя за ней на почтительном расстоянии. С кареты убрали голубые бархатные банты и ленты, а с негритят на запятках сняли напудренные парики. Но даже на Пятой авеню карета по-прежнему выделялась своим роскошным видом, не говоря уже об улицах попроще, где привлекала всеобщее внимание.
      – Да, – ответила Маура, решительно настроившись не обращать внимания на карету.
      Они пошли вниз по улице.
      – Ты ничего не слышала об Ассоциации горожан, которую недавно создали? – поинтересовался Кирон, его рука все еще горела от прикосновения Мауры.
      – Нет, – ответила она и сразу же заинтересовалась: – Это объединение жильцов? Они хотят вынудить домовладельцев улучшить условия жизни?
      – Сколько бы жильцов ни объединилось, никто не прислушается к их жалобам, – сухо ответил Кирон.
      – Что же это тогда за ассоциация? – полюбопытствовала Маура.
      – Группа уважаемых горожан. Похоже, кое-кто из них понял, что пора навести порядок в трущобах и избавиться от ежегодных эпидемий тифа и холеры.
      – Значит, примут закон? – Маура боялась поверить.
      – Возможно. Это зависит от порядочности членов ассоциации, – пояснил Кирон.
      – Не понимаю. – Маура была явно озадачена. – Если они объединились в ассоциацию, чтобы навести порядок в трущобах, как можно ставить под сомнение их порядочность?
      Они уже подходили к строительной площадке, где работал Кирон. Он остановился, чтобы не привлекать к Мауре излишнего любопытства и оградить от вульгарных замечаний тех, с кем работал.
      – Имена некоторых организаторов не внушают доверия. Например, Франклин Делано, Джон Джейкоб Астор III.
      – Астор? – удивилась Маура. – Но ему принадлежит не меньше земли, чем Александру!
      – Да и хозяин он ничуть не лучше, – безжалостно добавил Кирон. – Думаю, он решил вступить в ассоциацию, чтобы не упустить своих интересов.
      От его слов об Александре Маура сжалась, как от удара. Но ей не хотелось верить в худшее, и поэтому она сказала:
      – А может, и нет. Возможно, он искренне заинтересован в улучшении, и тогда за ним будут вынуждены последовать другие.
      Кирон посмотрел на Мауру. Ее тяжелые волосы были уложены сзади в шелковую сетку. Светлое платье с глубоким, отделанным кружевами вырезом украшал ряд жемчужных пуговок, спускающихся от края выреза до талии. Узкие рукава на тонких запястьях заканчивались оборками. Несмотря на исходящую от Мауры жизненную силу, в ней было что-то щемяще хрупкое, и Кирон уже ненавидел себя за то, что собирался сказать дальше.
      – И Александр?
      Маура не отвела глаз, не смутилась.
      – Да, – уверенно ответила она.
      Когда она выходила замуж, то надеялась, что Александр и Кирон станут друзьями. Однако они даже имена друг друга произносили с нескрываемой ненавистью. Александр возмущался ее продолжающимися встречами с Кироном, но у него не хватало духу запретить Мауре видеться с ним. В свою очередь, Кирон смотрел на Александра, как на угнетателя-богача, процветающего за счет бедняков, такого же бездушного, как землевладельцы в Ирландии.
      Больше всего на свете Мауре хотелось доказать Кирону, что он не прав. Она горячо сказала:
      – Александр обязательно захочет вступить в ассоциацию и не с той целью, что Астор. Ты не понимаешь, Кирон, Александр никогда не видел бедности. А когда увидит, не раздумывая примется за перемены и улучшения.
      – И когда же это случится, дорогая? – спросил Кирон без особого энтузиазма. Он отлично знал, что Маура вот уже не одну неделю безуспешно пытается уговорить Александра посетить доходные дома. – На этой неделе? На следующей? Когда-нибудь? А может, никогда?
      – Скоро, – твердо ответила Маура. – Обещаю, Кирон, скоро.
      – Никогда! – взорвался Александр, когда Маура попросила его пойти с ней в Бауэри.
      Это произошло вечером в понедельник, когда они собирались на концерт в консерваторию. Для Мауры это был первый выход в свет, и Александр подчеркивал важность события для них обоих.
      – Им придется прийти в нашу ложу выразить тебе свое почтение, – жестко сказал Александр. – Они не посмеют не сделать этого. А после первого раза будет проще. Уверен, к концу месяца весь этот цирк с непризнанием закончится.
      – Никогда! – повторил он, когда Тиль почтительно протянул ему накидку и цилиндр.
      – Только один раз, Александр, прошу тебя, – не сдавалась Маура.
      Она уже давно перестала стесняться Тиля и Мириам при разговорах с Александром. Александр всегда держался так, словно прислуги не существовало, и Маура быстро усвоила: если ей нужно поговорить с Александром, когда они куда-нибудь собираются, то лучше тоже никого не замечать, иначе поговорить вообще не удастся.
      – Не обязательно идти в Бауэри. Мы могли бы побывать в Файв-Пойнтс…
      – У нас везде недвижимость, назови любое место, не ошибешься!
      Александр выхватил из рук Тиля цилиндр, и Маура увидела на шелковой подкладке вышитые инициалы мужа.
      Александр сказал правду. Хотя ей не удалось уговорить его посетить доходные дома, он все же согласился уточнить, действительно ли Белзелл арендует его землю, а также затребовал у своего адвоката полный список принадлежащей ему недвижимости. Список получился очень длинный. Бесчисленные дома, тысячи квартир, гостиницы, офисы, собственность, растянувшаяся на многие мили вдоль побережья, сотни акров пустующих земель – все это принадлежало Каролисам.
      Маура решила попробовать по-иному.
      – Не нужно заниматься этим одному, если не хочешь. Ассоциация горожан сейчас как раз изучает состояние этих кварталов. Ты мог бы стать членом одного из их комитетов…
      – Бога ради, Маура. Ты и святого выведешь из себя. Я не собираюсь осматривать свою недвижимость, не собираюсь вступать ни в какую ассоциацию, не буду работать ни в каком комитете. Если ты все поняла, можно отправляться на концерт.
      Маура никогда раньше не видела Александра во фраке. Сейчас его красота поразила ее. Белоснежная накрахмаленная сорочка, отделанная тонкими кружевами, оттеняла смуглую кожу, а в свете люстр черные волосы отливали синевой.
      Маура ждала этого вечера с той самой минуты, когда Александр впервые сказал, куда они идут. Мириам отнеслась к ее туалету с куда большим вниманием, чем обычно, отлично понимая важность события. Она завила волосы Мауры в локоны, зачесала их кверху и украсила бриллиантовой диадемой. Глубокий вырез белого кружевного платья обнажал плечи, а на талии Мириам приколола букетик маргариток. Она приготовила для Мауры венский веер из орлиных перьев и театральный бинокль, отделанный перламутром.
      Маура чувствовала, что, если она немедленно не замолчит, вечер будет безнадежно испорчен. Обычно их размолвки заканчивались близостью, и страсть заставляла забыть обо всем, что вставало между ними. На этот раз такая развязка исключалась: Александр решил во что бы то ни стало быть на концерте, карета уже ожидала у подъезда.
      – Франклин Делано вступил в ассоциацию и Джон Джейкоб Астор III тоже… – произнесла Маура.
      У Александра окаменело лицо. Терпение никогда не входило в число его добродетелей, а в последние недели он был и так слишком терпелив. Один Бог знает, чего ему это стоило.
      – Хватит, ни слова больше, – процедил он сквозь зубы.
      У Мауры стучало в висках. Можно было промолчать, взять веер и бинокль. Через несколько минут они бы забыли о размолвке и наслаждались обществом друг друга.
      – Я не могу молчать. Ты должен понять… – сказала Маура вместо этого.
      Александр плотно сжал губы, бросил на Мауру убийственный взгляд и, резко развернувшись, вышел из комнаты.
      Дверь несколько раз повернулась на петлях, прежде чем закрыться – так сильно Александр хлопнул ею.
      Маура долго стояла неподвижно, потом медленно начала откалывать маргаритки от платья.

ГЛАВА 17

      На протяжении последующих месяцев Мауре не раз казалось, что тупик в их с Александром отношениях очень похож на тупик, образовавшийся между силами янки и конфедератов. Обе противостоящие стороны были одинаково убеждены в правоте своего дела, полны решимости продолжать борьбу, ни одна из сторон не собиралась сдаваться.
      Несколько дней после той памятной ссоры Александр почти не разговаривал с Маурой. И заговорил он, наконец, вовсе не для того, чтобы извиниться или сказать, что вступил в Ассоциацию горожан, или обрадовать Мауру тем, что вплотную занялся улучшением условий жизни в своих доходных домах или в домах, стоящих на принадлежащей ему земле.
      Стоило Мауре затронуть эти вопросы, как тут же опять вспыхивала ссора, они опять отдалялись друг от друга, но это лишь усиливало их взаимное влечение и страсть. Беременность Мауры не способствовала близости, им приходилось быть осторожнее, да и вместе они уже не могли быть так часто, как прежде.
      Временами ее одиночество становилось невыносимым. Александр чаще стал бывать в клубе, это вошло в моду, как в Англии. В клубы «Хоун», «Кент» и «Юнион» принимали только представителей старой гвардии, элиту общества. Александр с восемнадцати лет был членом всех трех клубов, и, хотя «Юнион» вежливо попросил всех членов, симпатизирующих конфедератам, написать заявления с просьбой об исключении, необычный брак Александра избавил его от необходимости поступить так. Женщины в эти мужские сообщества не допускались, и вопрос о том, признают Мауру или нет, даже не вставал. Это позволяло Александру хотя бы на короткое время сделать вид, что его положение в обществе не изменилось.
      Когда Маура оставалась дома одна, не считая прислуги, время тянулось очень медленно. Она уже не могла встречаться с Кироном так часто, как ей этого хотелось. Теперь он работал у Генри, и Маура понимала, что, если их увидят вместе, это даст повод совсем ненужным сплетням. Может пострадать не только Кирон, но и Генри. А отношения между Маурой и Александром вконец испортятся.
      Если бы не беременность, Маура могла бы развеяться, катаясь верхом в Центральном парке на одной из лошадей Каролисов. Но в ее положении она не могла позволить себе даже этого. Маура утешалась тем, что писала длинные письма Изабел и внимательно следила за ходом военных действий.
      После успехов союзных сил в битвах при Геттисберге и Виксберге все были уверены, что в ходе войны наступил перелом и к Рождеству она закончится победой северян.
      Однако вместо дальнейших побед наступило затишье, обе армии заняли оборону и окапывались, ничего не предпринимая. Затишье продлилось до сентября, когда конфедераты столкнулись с силами союза в Теннесси.