Чёрная книга Арды

      Элион потрясен происшедшим. Прости, сердце мое, что в такой час я думаю о нем. Он дорог мне..."
      - Прощай, - коротко бросил Эльф.
      - Прощай... - человек ответил не сразу.
      Он отвернулся и медленно пошел прочь. Внутри все застыло.
      Он был спокоен, входя к Мелькору. "Суди меня, Учитель. Я отпустил его. Я не должен был делать этого. Суди меня. Я все приму, Учитель. Все равно. Я виноват. Суди меня".
      Несколько мгновений Вала смотрел на склонившегося перед ним Хонахта.
      - Что произошло?
      - Учитель, - Хонахт не поднимал глаз. - Он сказал, что хочет уйти. И я отпустил его. Я сам вывел его из Твердыни. Если я виновен - покарай меня. Я в твоей власти.
      - О чем ты? Подойди ко мне. Подними голову. Теперь говори.
      Хонахт почувствовал, как комок подкатывает к горлу:
      - Учитель... Мне показалось - я оскорбил его чем-то... обидел... Вот он и ушел... Я привязался к нему... Если бы ты знал, как он дорог мне, Учитель! И я сам, сам сказал ему - если хочешь, уходи... Он даже не обернулся... А я... Больно мне, Учитель, как же мне больно... Учитель...
      Хонахт опустился на колени и склонил голову. Вала осторожно провел рукой по его волосам:
      - Как кусок живой плоти вырвали, и рана кровоточит... Руки опускаются, и кажется, что легче умереть. И кажется - заплакал бы, если бы смог... Я знаю такое.
      - Да, да...
      - Ты прав, мужчины не плачут. Но ты не стыдись слез. Тяжело терять друзей. Сейчас можно. Плачь.
      - Учитель... Ты говорил - мы должны быть сильными...
      - Это не слабость. Поверь мне. Сейчас никто больше тебя не видит, только я. Плачь, мальчик мой, это ничего, иногда так нужно.
      Он плакал - тяжело, неумело, - и говорил что-то сквозь стиснутые зубы. Когда, немного успокоившись, снова начал воспринимать окружающее, понял, что Учитель - на коленях рядом с ним, а он сидит на полу, уткнувшись в грудь Мелькору, и руки Учителя осторожно касаются его лба, висков, сердца, и становится глуше боль.
      - Надо же... как мальчишка... - криво улыбнулся Хонахт. - Что я нес?
      - Ничего.
      - Прости, Учитель. Я пойду. Я должен...
      - Иди к себе. Тебя заменят. Собирайся в дорогу: поедешь домой.
      - Не надо, Учитель! Я виноват, но только не это! Лучше прикажи казнить меня!
      - Посланником, Хонахт, посланником.
      Усмехнулся уголком губ:
      - Я жду тебя назад. Но - не раньше, чем через месяц. После свадьбы.
      - Учитель!..
      - Подожди меня здесь.
      Вала поднялся и вышел. Хонахт остался сидеть, нелепо улыбаясь. Если ночь в дороге, то через два дня...
      Учитель вскоре вернулся. Заговорил властно - только глаза улыбаются еле заметно:
      - Рыцарь Хонахт, эти послания должны быть доставлены вождю Клана Совы не позднее, чем через три дня.
      - Повинуюсь, Учитель!
      Юноша вскочил было, но Вала остановил его:
      - Постой; еще одно. Вот, возьми: это свадебный дар твоей госпоже.
      На ладони Валы лежала серебряная фибула - крылатая змея с сияющими глазами. Хонахт вспыхнул:
      - Но, Учитель...
      - Бери, воин. И будьте счастливы.
      Юноша выбежал из зала. Вала смотрел ему вслед:
      - Мальчишка!
      "Но вы еще встретитесь. Ты не забудешь. Он - тоже. Я знаю, как это терять. Ты еще можешь плакать. Боль уйдет - останется память. Память..."
      ...Его не принял Свет, он не обратился к Тьме. Его отвергли родичи ведь он вернулся из плена, а на таких смотрели с подозрением. А он был горд и не желал выслуживать доверие. И еще - сознавал, что никогда уже не станет прежним. Воистину, с горечью думал он иногда, мысли мои отравлены Тьмой... Иначе как объяснить эту странную тягу к Людям, чуть ли не зависть... Но гордость Нолдо не позволяла ему идти к Смертным. И Элион стал изгоем, как и многие в те времена - Люди ли, Эльфы... Со временем он стал предводителем изгнанников, стоящих вне закона.
      Бесприютная жизнь в лесах и презрение Нолдор изменили его; теперь он мстил за то, что случилось с ним, всем: и Нолдор, и Людям, и слугам Врага. Он ожесточил свое сердце, и никто не знал пощады от него. О Хонахте он старался не вспоминать. Усердно, зло вытравляя из сердца и память, и тоску по другу - теперь он не боялся этого слова. Но Элдар не умеют забывать.
      Он шел по лесу - без какой-либо особой цели, когда услышал стук копыт. Он отпрыгнул с тропы и затаился. Из-за поворота показался всадник статный юноша в черном на вороном коне; остановился, огляделся, словно ощущая чье-то присутствие - и в это время, приглядевшись, Элион узнал его.
      - Хонахт!
      Юноша резко обернулся на голос, внимательно вглядываясь в появившегося перед ним на тропе Эльфа.
      - Хонахт... ты? Откуда?..
      - Ты знаешь имя моего отца, Эльф? - растерянно и в то же время настороженно спросил всадник, спешиваясь.
      Элион забыл, что для людей время идет, что северянин не мог не измениться за двадцать лет. Да, лицо другое... и все-таки - как похож...
      - Ты - сын Хонахта? Как твое имя?
      - Элион, - юноша гордо выпрямился - почти вровень с Нолдо.
      - Как?!.. Почему?..
      - Может быть, ты хотя бы назовешь свое имя, Эльф, прежде чем требовать ответа от меня?
      Эльф не обратил на вопрос никакого внимания:
      - Ты действительно сын Хонахта? И имя твоей матери - Илха?
      - Да...
      - Почему - Элион? - допытывался Эльф. Юноша растерялся окончательно:
      - Отец говорил - так звали его друга.
      Друг. Никто так не называл его. Никогда.
      - Когда он... служил в Ангамандо?
      - Он и сейчас воин Твердыни. Почему ты...
      - Я - Элион.
      - Ты? - юноша неожиданно улыбнулся. - Вот отец обрадуется! Он так хотел встретить тебя... Едем со мной!
      - Куда?
      - В Аст Ахэ!
      - Не сейчас, - после минутного колебания ответил Эльф. - Но я подумаю, обещаю тебе. Я подумаю...
      Те, кому суждено встретиться, встречаются. И дорого дал бы Элион, чтобы этой встречи не было никогда.
      Человек стоял у дерева, отчаянно обороняясь. Изгои окружили его, точно волки, готовые броситься на добычу всей стаей; будь их воля изрубили бы в куски, но человек защищался умело, и меч с Заклятьем Ночи на клинке разил без промаха.
      - Хонахт! - хрипло крикнул Элион.
      Человек обернулся на голос, открывшись всего на мгновение - но и этого было достаточно: два удара - в грудь и в живот - настигли его. Сдавленно вскрикнув, Элион рванулся к человеку, поддержал - остальные смотрели на него с недобрым недоумением.
      - Твари! - прорычал Эльф. - Носилки, живо! Ко мне!..
      - ...Как же так, Хонахт...
      - Не казни себя... друг... - человек слабо улыбнулся. - Видно, мой час пришел. Глупо как... Он ведь говорил... Не нужно мне... на Пограничье... А я искал тебя... Жаль вот, меч... сыну передать... не успел...
      - О чем ты? Я вылечу тебя, вот увидишь! Я все же Нолдо, мы умеем...
      - Благодарю... друг...
      И вдруг неожиданно остро Элион понял, осознал - ведь Хонахт может умереть, умереть прямо сейчас, и так и не узнать ничего... Ведь столько лет гордость Нолдо не позволяла ему быть честным даже с самим собой. "Нет, он не умрет. Он не может умереть, потому что я все, все расскажу ему, и тогда только и начнется жизнь... Он не сможет умереть!"
      Элион заговорил - быстро, словно боясь не успеть:
      - Знаешь, я только сейчас понял... Не во вражде дело: непонимание. Я ведь испугался тогда, когда осознал, что он... что он - Мелькор. Не разобрался, не почувствовал, значит - "мысли отравлены ложью Врага" - ведь так говорят. Ты пойми, ведь нас всех так учили. С детства вбивали в голову: он - Враг. Я ведь его и не видел никогда прежде - я уже здесь родился... А тут - все по-другому. От него - как волны тепла и какой-то печальной доброты. И потом - он же Властелин, а ты - простой воин... разве я посмел бы говорить так с сыновьями Феанаро? Странно... И, знаешь... теперь я хотел бы говорить - с ним. Мне почему-то кажется - он не прогнал бы меня, как... как мои соплеменники. От меня ведь даже брат отвернулся. А я сам? Разве же я знал, что все - так? Понимаешь, люди... вы - совсем другие. Мы все думали, Элдар - высшие, Нолдор - избранные из высших; а рядом с тобой я даже тогда себя мальчишкой чувствовал. Только признаться в этом не хотел. Даже себе.
      Элион говорил так впервые в жизни - горячо, искренне; трудно давалось каждое слово, но на душе становилось легче - словно выплескивалось то, что годами копилось в душе:
      - Понимаешь... не было у меня друзей. Никто меня не называл так. И я думал - мне никто не нужен, я сильный, у сильных есть враги, а друзья зачем? И гнал от себя мысль, что привязался к тебе, что - успел полюбить тебя... Я тосковал по тебе... Словно часть души вырвали - как кусок живой плоти, и рана кровоточит... Никогда не было такого... А теперь - ранили тебя из-за меня, словно я проклят, и от меня - только горе. Не покидай меня, друг...
      Эльф бережно взял в ладони руку человека, и вдруг отчаянно вскрикнул:
      - Хонахт!..
      - ...Вот меч твоего отца, Элион.
      - Что с ним? - лицо юноши помертвело.
      - Его убили. Он умер на моих руках.
      - Говори, - отрывисто бросил юноша.
      Эльф рассказал - жестко, подробно, не щадя себя, не тая ничего.
      - Я повинен в этом. Я в твоей власти, человек. Хочешь - убей: я не боюсь смерти, я и так казню себя...
      Юноша странно взглянул на него, и, выпрямившись, ответил спокойно и твердо, хотя в глазах стояли слезы:
      - Отец так и хотел умереть. Пока он в силе, а не дряхлым стариком. В бою, как и подобает воину, а не в постели. От ран - не от болезней и старости. На руках у друга, а не под рыдания женщин. Это достойная смерть. Я благодарю тебя за то, что ты принес мне вести - и отцовский меч. Благодарю.
      Лицо Эльфа дернулось. Вряд ли он ждал такого от сына Хонахта. Стократ легче было получить проклятье или удар меча. "Лучше б убил, чем... Что же я наделал?.. что же мы делаем..."
      Теперь ничего не осталось. Идти - некуда. Не к кому. Один. И пустота в душе. Все кончено. Слишком поздно понял. Слишком поздно.
      Он побрел прочь, пошатываясь. Человек окликнул его. Он обернулся.
      - Едем со мной.
      На мгновение что-то вспыхнуло в глазах Эльфа, потом он покачал головой и произнес тяжело и медленно:
      - Меч - дар твоего отца. Прими и от меня дар. Имя. Сын Звезд, Элион ты. А я... у меня больше имени нет. Прощай.
      Какова была участь Элиона, прозванного Лесной Тенью - неизвестно: может, погиб в стычке с Верными, может, попался Оркам... А может, не лгут неясные слухи об Эльфе, убитом его же шайкой из-за того, что вступился за слугу Врага - кто скажет?..
      510 ГОД I ЭПОХИ
      Из "дневника" Майдроса:
      ...Элвинг - решительная женщина. Она сейчас одна правит остатками народа Гондолина и разгромленного нами Дориата, ибо супруг ее Эарендил все рыщет по морям непонятно зачем. Говорят, ищет своих родителей, Идрил и Туора - тогда он, по меньшей мере, помешанный. Найди корабль в море! Если же ищет Валинор, то безумец десятикратно. Он даже не предполагает, что он там отыщет, если доберется.
      ...Она прогнала моего посланца. Мне сказали, она очень красива, а Сильмарилл в ожерелье еще больше красит ее. Хотя мой посланец просил ее учтиво, не слишком угрожая, она сказала в тихой ярости:
      - Этот камень уже не ваш. Вы в нем видите лишь желанную до безумия драгоценность, знак вашей утраченной власти. Но он уже столько раз омыт и оплачен кровью, что эта кровь перетянет ваше право. Это - наша память об убитых и погибших за него. О моих отце и матери, зарубленных вами, о погибших братьях, о разоренном Дориате. И не я, а вы еще не раз заплатите за все, что сотворили. Благодари Валар, что ты посланец, иначе я велела бы отослать твою голову твоему хозяину!
      Жаль. Придется убить ее. Такова клятва. Мы напали внезапно. Резня была страшной. Я невольно вспомнил Алквалондэ - у Синдар тоже много светловолосых. Но на сей раз и Нолдор убивали друг друга. Часть моих воинов взбунтовалась. И все же день был наш. Мы разорили их город, искали Элвинг. Воины притащили ко мне ее сыновей - близнецов Элроса и Элронда. Элвинг же бросилась в море на глазах моих воинов. Мальчишки здорово сопротивлялись, особенно Элрос - даже руку мне прокусил. Я не дал их убить, слишком хорошо помню о детях Диора. Да и Маглор скорее зарубил бы меня, чем дал убить их. К вечеру подошли корабли Кирдана с его и Гил-Галада воинами. Хорошо, что пришли поздно. Мне было бы тяжело убить сына Фингона.
      ...Однако Сильмарилл потерян. Да, Амрод и Амрас тоже убиты. Теперь нас только двое. Кто будет следующим?"
      СУД ТВЕРДЫНИ. 519 ГОД I ЭПОХИ
      Люди Уггарда ждали погони. Часовых выставляли каждую ночь, днем шли сколь возможно быстро. Но настал уже четвертый день, а ничего подозрительного заметно не было, и Уггард успокоился.
      ...Проснувшись, он мгновенно оказался на ногах, сжимая меч. Светловолосый человек в черном, в черненой кольчуге, стоял в двух шагах от него. Осознав, что происходит, Уггард с глухим рычанием рванулся вперед, целя в незащищенное горло. Он не успел заметить, как в руках черного воина появился меч; миг - и он, безоружный, с бессильной ненавистью смотрит в неподвижно-бесстрастное лицо.
      - Ну, бей, волк Моргота! - оскалился Уггард. В лице его противника не дрогнул ни один мускул:
      - Благодарю за честь. Верно, мы - волки. Волки Пограничья. И ты нужен нам живым, пожиратель трупов, убийца женщин.
      Уггард разразился потоком отборной ругани, которую черный воин выслушивал с прежней невозмутимостью. "Только бы не заметил..."
      Воин перехватил руку с занесенным для удара длинным бронзовым кинжалом-иглой и без особых усилий сдавил и слегка вывернул запястье. Уггард, при всей своей выдержке, зашипел от боли.
      - Ты нужен нам живым, - повторил воин.
      ...За несколько минут он выяснил подробности ночного боя. Девятнадцать человек были убиты, шестеро - пленники, так же, как и он сам; остальные скрылись. В нем жила еще отчаянная надежда, что они устроят засаду на дороге и отобьют своего предводителя; черные, судя по всему, подумывали об этом тоже. "Могучие духи, их же всего пятнадцать!.. Чего же ждут эти трусливые ублюдки?!"
      Скрученные ремнями руки затекли и болели; когда он не успевал увернуться, ветви с размаху хлестали его по лицу. Всадники ехали в молчании, тем более мучительном и пугающем, что он не имел представления, куда и зачем его везут. Он дал себе клятву стойко перенести все, что бы с ним не произошло, и молчал тоже, лишь стискивал зубы от боли в запястьях.
      К полудню устроили привал. Пленникам развязали руки, но стянули ремнями ноги - предосторожность отнюдь не лишняя, поскольку Уггарду тут же пришла в голову мысль о побеге. В конце концов, лучше умереть со стрелой в спине, чем... кто их знает, что они сделают! Но голодом морить, по крайней мере, не собирались.
      Уггард с удивлением заметил, что несколько воинов устроились спать. Правда, отдыхать им довелось не больше получаса: тот светловолосый, видимо, старший в отряде, поднял всех и указал трогаться в путь.
      От Хитлум до Черных Гор тянется равнина, поросшая жестким ковылем, с редкими островками низеньких деревьев в ложбинах; коннику - полтора-два дня пути. Эти, как видно, решили добраться за день, не устраивая долгих привалов и не задерживаясь на ночевку. Похоже, их кони были к такому привычны, пары часов отдыха за всю дорогу им хватило. Как и людям, отдыхавшим действительно по-волчьи - урывками.
      Младший из пленников, Утер, более всех страдавший от неизвестности, попытался заговорить со стражами. Те молчали, не поворачиваясь даже в его сторону. Уггарда эта дорога измучила больше, чем он мог предположить; пытался спать так же, как черные воины, но такой отдых не приносил облегчения; пару раз он даже начинал дремать в седле и, очнувшись от тяжелого краткого забытья в последний раз, увидел, что путь окончен.
      Горы расступились, рассеченные, словно ударом меча, узким ущельем. Перед ними черным силуэтом на фоне ночного неба вырисовывалась громада Трехглавой Горы, о которой рассказывали старики - шепотом, чертя в воздухе ограждающие знаки. Весь сон как рукой сняло.
      - Слезай, - нарушил молчание светловолосый. Уггард повиновался с удивившей его самого покорностью и попытался связанными руками погладить своего вороного - благородное животное отстранилось и брезгливо фыркнуло. Уггарда это, непонятно почему, задело больше, чем поведение стражей.
      - Иди вперед.
      Краем глаза Уггард заметил, что остальные шестеро следуют за ним. Утер был явно напуган и жался к старшим; Уггарду и самому было не по себе. Однако - пусть не думают, что его так легко запугать, он не сопляк какой! Потому мимо стражей ворот и под высокими темными сводами коридоров и залов шел, гордо подняв голову, выпрямившись во весь рост. Досада брала на остальных: они как-то поникли, съежились и только затравленно озирались по сторонам.
      В тронном зале уже собрались вожди и старейшины его племени; на троне же... Уггард почувствовал, что не может отвести взгляд от высокой величественной фигуры: черные одежды и тяжелая мантия, черная же корона с двумя камнями венчает седую голову, на коленях - меч со странной рукоятью... Уггард с трудом заставил себя смотреть в сторону, борясь с желанием упасть на колени, как сделали остальные пленники.
      - Развяжите им руки.
      Холодный глубокий голос - словно с высоты, из-под сводов зала.
      - Итак. Знаете ли вы этих людей?
      - Да, - хрипло ответил вождь. - Это Уггард, мой молочный брат. Те шестеро - его воины... Властелин.
      - Ведомо ли вам, что совершили они?
      Молчание.
      - Не говорил ли я дедам вашим: земли в Хитлум, что взяли вы силой, будут принадлежать вам, ибо не хочу лишать крова женщин и детей ваших, не ради вас; если же ступите вы за пределы этих земель с оружием в руках, кара моя падет на вас?
      - Да, Владыка. Мы помним, - вождь склонил голову.
      - И ныне узнаю я, что твой молочный брат, о Утрад, сын Хьорна, вождь народа Улдора, преступил этот закон. Что же ныне сделаю я с ним?
      Вождь опустил голову еще ниже.
      - Я призвал вас сюда, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста, и вас, старейшины двух племен, чтобы увидели вы свидетельства беззакония, кое учинил Уггард, и подтвердили пред народами вашими справедливость приговора.
      "Почему они все говорят так спокойно?! Или правду рассказывают старики, и его сердце - холодный камень, а тем, кто служит ему, он вырывает сердца, взамен же вкладывает кусок льда..."
      - Признаешь ли ты, Уггард, сын Улда, что уничтожил тому шесть дней поселение Арнэ в лесах к северу от Гор Ночи, пролив кровь невинных и предав огню дома их?
      - Как смел бы я, о Владыка? Быть может, это деяние харги... мне же неведомо то, о чем ты говоришь, - Уггард поклонился, прижав руку к сердцу, по-прежнему не поднимая глаз: "Не осталось следов?.. нет, не осталось. Перед вождями и старейшинами... ему придется доказать..."
      - Орки не хоронят своих убитых. Незачем тревожить мертвых, чтобы узнать, кто лежит в той могиле... Взгляни - вот стрелы, взятые у вас: признаешь ли их своими?
      Тут отпираться бесполезно. Бронзовые наконечники - плоские, расширяющиеся к древку и оканчивающиеся там неким подобием крюков, и бурое оперение - знак племени Улдора.
      - Да, Владыка. Каждый может подтвердить это.
      - Они не для охоты на зверя или птицу, не так ли? Эту стрелу нашли там. Утрад, сын Хьорна, ответь - это та же стрела?
      Молодой воин в черном протянул вождю стрелу - наконечник покрыт бурой коркой.
      - Да... - глухо ответил Утрад.
      - Владыка, - отчаянье, мешавшееся с мучительной злостью на себя за роковую ошибку, придало Уггарду смелость, - любой воин племени Улдора мог выпустить эту стрелу - почему же напраслину возводят на нас?!
      - Кого ты обвиняешь? - голос Утрада был похож на сдавленное рычание. Владыка жестом остановил его:
      - Знак твоего рода - скалящийся медведь?
      - Да... ("А это еще к чему?..")
      - Кто может подтвердить это?
      - Я, Владыка, - тихо ответил Утрад.
      - Смотри же, вождь, и вы, старейшины - видели ли вы этот знак у Уггарда, сына Улда?
      Тот же воин подал вождю бронзовую пряжку с обрывком ткани плаща того самого, который был сейчас на Уггарде. Он закрыл глаза; кровь стучала в висках, по спине пополз мерзкий холодок. "Вот и все. Как мог забыть... Откуда это здесь?.. Вот и все. Все кончено. Или - нет еще?.."
      - Да, Владыка, - на этот раз заговорил один из старейшин надтреснутым старческим голосом. - Вещь эта ныне принадлежит Уггарду, как прежде отцу его Улду.
      - Довольно ли вам этих доказательств?
      Молчат, переминаются с ноги на ногу.
      - Эта пряжка была в руке молодой женщины, которую ты, Уггард, - с силой, жестко выделяя последние слова, - обесчестил и убил.
      Уггарда била дрожь, отпираться было бессмысленно, но он все-таки попытался - от отчаянья:
      - Владыка, это навет... Кто-то захотел оклеветать меня...
      - Тебе - нужен - свидетель? - раздельно и так же ужасающе-спокойно.
      "Но ведь нет свидетелей, нет, нет!!"
      - Ахэтт, - негромко.
      Уггард поднял глаза на вошедшую в зал женщину, - еще не старую, но страшно измученную, - не узнавая лица - но она узнала и рванулась к нему, пытаясь вцепиться в лицо скрюченными пальцами. Ее оттащили.
      - Пес, пес, убийца! - она билась в руках воинов. - Доченька моя, о-о... Выродок! Ты убил ее, ты, ты, ты!!.
      Владыка встал с трона, медленно подошел к женщине и обнял ее за плечи левой рукой - правая по-прежнему сжимала рукоять меча:
      - Дитя мое... - Уггард и представить себе не мог, что голос Владыки может звучать такой теплотой и состраданием. - Прости меня за эту новую боль, но я прошу тебя рассказать сейчас перед всеми о том, что ты видела.
      Ахэтт уткнулась ему в грудь; голос не повиновался ей, она заговорила глухо и невнятно, но в мертвой тишине было слышно каждое слово...
      ...Женщина умолкла. Уггард поднял глаза на вождей - те стояли, склонив головы. Он перевел взгляд на Владыку, впервые осмелившись взглянуть ему в лицо - и в ледяных глазах прочел приговор. И долго сдерживаемый ужас прорвался в диком крике:
      - Утрад! Ты не позволишь ему!.. Я твой молочный брат, вспомни, мы вскормлены молоком одной матери! Ты не отдашь меня им!
      - Лучше бы материнское молоко стало отравой - я не дожил бы до такого позора, - глухо ответил вождь. - Не называй меня братом. В моей родне нет ни бешеных псов, ни стервятников. Я отрекаюсь от тебя.
      - Улхард! - Уггард заметил в глазах второго вождя странный упорный огонек. - Вспомни, какова была наша награда за то, что мы служили ему! Ты горд - неужели ты склонишься перед ним, как наши злосчастные предки, будешь лизать ему ноги, признав его власть?! Ведь мы оба - из народа Улфанга!
      - Даже признав справедливость твоей мести, я не пожертвовал бы ради тебя своим народом, - угрюмо усмехнулся Улхард. - Разве ты - из нашего рода? Почему же я должен платить за тебя своей жизнью и жизнью своих людей?
      - Шелудивые псы! Ублюдки! Предатели! Чтоб подохли и вы, и отродья ваши, вы не мужчины, вы бабы, шлюхи, продавшиеся этому уроду! Наденьте юбки, рожайте таких же гаденышей - это вам пристало больше, чем меч! Уггард дрожал от бессильной ярости. - И ты, - он обернулся к Владыке, оскалив зубы. - Я ненавижу альвов, но больше - вас! ненавижу всех, всех! Мало вас резали! Дай мне меч - я пущу тебе кровь, будь ты хоть трижды бессмертен, и сердце твое брошу воронам!..
      - Каков будет ваш приговор, вожди и старейшины? - ровно спросил Вала.
      - Мы признаем его виновным, Владыка. Его жизнь и смерть - в твоей руке. Да не падет гнев твой на народы наши, - ответил за всех Утрад.
      - Я умру с мечом в руках! - прорычал Уггард; лицо его страшно перекосилось, став похожим на морду Орка.
      - Никто не запятнает свой меч твоей кровью, - с усталым презрением сказал Вала. - Ты, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, и ты, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста - повторите клятву ваших предков. Во имя народов своих - клянитесь не преступать границ Хитлум, дабы не навлечь на себя гнев Севера.
      - Клянемся, - нестройно ответили вожди.
      - За то зло, что причинено было народу моему, сыновья ваши да прибудут сюда. И останутся они в твердыне моей на пять лет. Слово мое да будет порукой тому, что через пять лет они вернутся к своим народам.
      - Да будет так, Владыка...
      - Вы... - во взгляде Уггарда было безумие, - вы отдаете ему своих сыновей?! Чтобы он вырвал их сердца, а взамен вложил мертвый камень?!
      - Молчи, глупец, - прошелестел голос одного из старейшин.
      Вала, казалось, вовсе забыл об Уггарде. Он по-прежнему держал руку на плечах Ахэтт; смотрел куда-то в сторону.
      - Властелин, - нарушил молчание светловолосый воин. - Что мы сделаем с... этими? - он не называл имен, просто указал рукой.
      - Оставить пленниками всех. Кроме него, - слова были холодны и тяжелы. - Его - повесить. Ахэтт?..
      - Я не хочу видеть его.
      Вала кивнул.
      - Идем, дитя мое.
      Бережно повел женщину из зала, на пороге остановился, обернулся к вождям:
      - Пусть ваши люди узнают, как это было. Вы - увидите. И помните о клятве. Прощайте.
      И затворил за собой дверь, словно отгородив Ахэтт от безумного вопля Уггарда.
      МАТЬ. 518 ГОД I ЭПОХИ
      - ...И еще, там женщина пришла, сына своего ищет... Говорит, он у нас.
      - Пусть войдет.
      - Да, Учитель, - воин легко поклонился и вышел.
      Пожилая женщина стояла в дверях, робко прижимая к груди узелок. Он улыбнулся уголком губ:
      - Здравствуй. Не бойся, входи, садись.
      Женщина, похоже, немного успокоилась:
      - Скажи, ты здесь начальник, что ли, твоя милость?
      - Да вроде того, - в светлых глазах блеснули веселые искорки.
      Помолчали немного. Женщина вздохнула.
      - Смотрю я на тебя, сынок, - видно, не жалела тебя жизнь. Молодой ведь еще, а волосы белые... Родные-то живы?
      По чести сказать, он не ожидал такого поворота разговора. Сказать, кто он такой? Испугается... Нет уж, пусть лучше остается так.
      - Живы.
      - Тоже, небось, сам ушел сюда?
      - Сам.
      - И не спросил никого?
      Он кивнул.
      - Ну совсем как мой младшенький. Старик узнал - долго шумел, все грозился, что не отпустит, а тот уперся - и ни в какую: все равно, мол, уйду. Ну, собрала ему кое-что на дорогу, благословила - вот он и ушел. Письма пишет. Я грамоте-то не обучена - грамотей местный читает, а все неспокойно мне. Он у меня слабенький, с детства все грудью хворал, а упорный! Я ему говорю - ну куда тебе, ведь там воины нужны. Ты вот, сразу видно, воин: и силой, и статью, и ростом... Где тебя зацепило так - в бою, или на охоте?
      - В бою, - он опустил голову. Женщина снова вздохнула:
      - Да ты не печалься, пройдет. Хочешь, травы тебе разные принесу будешь раны промывать отваром, листья к ране приложишь - до свадьбы заживет... Жена-то есть или невеста?
      Он покачал головой: нет.
      - Будет еще, сынок. Ты, вижу, умен, смел, а глаза добрые... И красив.
      - Красив? - он усмехнулся.
      - Ах, сынок, сынок... Я слишком стара, чтобы врать. Шрамы - знак доблести, а таких, как ты, я никогда не видела. Да неужели ни одна женщина на тебя с любовью не смотрела? Не поверю, сынок, - женщина лукаво улыбнулась.
      Он отвернулся - быть может, слишком поспешно.
      - Я тебя обидела чем-то, сынок? Ты прости старуху...
      - Нет-нет... Я скажу, чтобы позвали твоего сына.
      Он распахнул двери:
      - Позовите Кори. И пусть поторопится - его ждет мать.
      Вернувшись в комнату, он встретил обеспокоенный взгляд:
      - Скажи, сынок, а Властелин... он какой?
      Он задумчиво потер висок.
      - Ну... вроде меня.
      Женщина рассмеялась:
      - Шутишь, сынок! Он бог, а боги ведь огромны ростом и могучи. Говорят, он один может одолеть целое войско, доспех его сияет ярче солнца, а в руках его огненный меч. Вряд ли мой сын сможет стать его воином...
      Он не успел ответить: дверь распахнулась снова, и в комнату вбежал крепкий загорелый юноша лет восемнадцати. Год назад, когда он пришел в Аст Ахэ, он был другим. У него действительно была чахотка, и начался кровавый кашель.
      - Матушка! - вскрикнул юноша, но остановился в смущении, заметив высокую фигуру в черном.
      - Ну что же ты? Обними мать.
      - Но...
      Вала с улыбкой поднес палец к губам.
      - Если хотите, я оставлю вас.
      - Нет-нет! Мальчик мой, этот человек был так добр ко мне...
      Он отвернулся, словно разглядывая книги на полках. За его спиной слышался быстрый говор женщины и смущенный басок юноши. Когда снова взглянул на них, женщина суетливо развязывала узелок; на мгновение запнулась, потом, просительно улыбнувшись, объяснила:
      - Я вот принесла... Он у меня с детства сладкое любит...
      Юноша залился краской, переведя почти умоляющий взгляд с развязывающих узелок рук матери на лицо Валы: в светлых глазах Властелина Тьмы плясали искорки смеха.
      - Хочешь - и ты меду отведай, сынок; здесь-то, наверное, нечасто приходится...
      - Нечасто, - согласился Вала.
      Густо-золотой тягучий мед, пахнущий цветущими полевыми травами и солнцем...
      Он прикрыл глаза и долго молчал; потом, вспомнив прерванный разговор, вновь обратился к женщине:
      - А что до того, чтобы быть воином... Твой сын - целитель, и знал, зачем идет сюда. Ведь людям не только защитники нужны.
      Повернулся к юноше:
      - Сегодня ты свободен. Проводи мать к себе - вам о многом нужно поговорить.
      - Да хранят тебя боги, добрый человек, - промолвила женщина.
      Вала снова улыбнулся - уголком губ, потом посерьезнел. Подошел к женщине, взглянул ей в глаза и тихо проговорил:
      - Благодарю тебя. За сына. За то, что пришла сюда. Благодарю за все.
      И низко поклонился маленькой женщине. Сухая легкая рука ласково провела по его седым волосам: