Чёрная книга Арды

      "Что делать? Плакать или смеяться? Ведь в глаза говорит, что ожидал увидеть богатыря, а встретил плюгавое ничтожество... И ведь от чистого сердца! Конечно, не клан Совы, дикари совсем - а все же Люди. И сердца верные и отважные..."
      - Голова его и так мне досталась. Он убит.
      - Ну и верно. Месть - дело святое.
      - Я мстил не за себя, - глухо ответил Вала.
      Человек что-то почувствовал в его голосе.
      - За друзей тоже надо мстить. Эх, только встану...
      - И - детей?
      - Но из них же мстители вырастут!
      "Попробуй, разубеди его".
      - И не жаль?
      - А они нас жалели?
      - А ты хочешь быть таким же, как они?
      Человек замолчал.
      - Я как-то не думал.
      - А ты подумай, - резко сказал Вала. - Лежи тихо. Я продолжу...
      Человек стоял перед ним, изумленно рассматривая свое плечо. Он несколько раз крутанул рукой и, блестя глазами, сказал радостно:
      - Вот я и воин снова! А то куда я - без руки?
      Он встал на колени и низко поклонился, коснувшись лбом пола. Когда поднял лицо, на нем скорее, было раздумье, чем улыбка.
      - Вот когда так на тебя смотрю - совсем как рассказывали!
      - И как, позволь спросить? - усмехнулся Вала.
      - Как в песне поют:
      И вышел к бою, башне подобный,
      В высокой короне, где звезды светились.
      И щит его туче в руке подобен,
      И Молот Подземного Мира в деснице;
      Великий, могучий, непобедимый!
      И след его - больше расщелин горных,
      В которых по десять коней бы укрылись,
      И крик его - страшнее грома,
      И хохот его - обвалом горным!
      И шел он - земля под ним сотрясалась!
      И страшным ударом врага сокрушил он,
      На горло ему ногой наступил он,
      И хруст костей заглушил вопль предсмертный,
      И кровь затопила по локоть землю...
      - Замолчи! Хватит! Не надо...
      - Но ведь ты сам просил... - растерялся человек.
      - Просил... Теперь ты сам видишь - каков я. Не похоже на башню? А что до того боя... Смотри, у меня ведь тоже живое тело. И его можно ранить... Ну, что ты скажешь обо мне?
      - Скажу, - хрипло произнес человек, - что ты более велик, чем я думал. Легко быть великим воином, когда ростом с гору! Легко раны лечить, ежели это от тебя ничего не требует. А ты - все из себя берешь. И если ты при этом против всех альвов один воюешь - кто выше тебя? И знай - я за себя отслужу. И за твои раны они сполна получат. Клянусь своей рукой! Вот этой рукой.
      - Мне не надо мести.
      - А мне - надо. Говоришь, жесток я? А ты вот чересчур добр.
      "Это что-то новое".
      - А на одной доброте не продержишься. И пусть лучше я жесток буду, чем ты.
      Человек помолчал. И потом добавил, глядя в пол:
      - Но детей я не трону. И женщин. И раненых. Не хочу походить на этих.
      "И на том спасибо".
      - А ежели убьют меня - прими меня в своем дворце! Буду твоим воином. Буду пить из черепа врага твоего на пирах в доме твоем. Буду рубиться на потеху тебе.
      "Что он несет? Ведь видит же мой дворец... Или у этих людей нет связи между тем, что видят и тем, во что верят?"
      - Ты о каком... дворце?
      - Ну там, на небе. Ты ведь туда уйдешь, когда победишь! И я с тобой! Воин должен умереть в бою, а не в постели.
      Он помолчал.
      - Ну, до встречи, Властелин! Мой меч - твой меч.
      - Возьми кинжал. Отдай Гортхауэру и скажи - благодарю за Гонна, сына Гонна. Так и скажи. Прощай.
      - Скажу. Он великий воин! Честь - служить у него! Ну, прощай. Обо мне еще услышишь!
      "Люди. Все-таки Люди. Хватит. Однажды уже пытался сделать все сам. Хватит не доверять другим. Я слишком виноват. И перед Гортхауэром, и перед Людьми. Надо действовать. Надо же - как этот дикарь сумел расшевелить меня! Люди. Люди..."
      502-506 ГОДЫ I ЭПОХИ
      Из "дневника" Майдроса:
      ...Похоже, что Сильмарилл действительно проклят. Гроза не миновала и Дориат. Надо же - Гномы возжаждали Камня! Элве погиб. И как!..
      Вот и нет больше Венца Мелиан. А ожерелье с Сильмариллом носит Диор... Похоже, наш час настал. Если мы не смогли разгромить Врага, то хоть Сильмарилл будет наш...
      ...Мы ничего, ничего не знали о них. Я шел по опустевшим залам Менегрота, и мне было страшно. Такой красоты и величия я не видел нигде. Мы не знали их! Мы вырезали их всех. Мало кто ушел - мы напали внезапно.
      В пустом тронном зале я увидел короля Диора. Мне никогда не приходилось видеть лица столь красивого и благородного. Он был мертв. Кто-то из его воинов, видимо, посадил его на трон, уже убитого. Они верно поступили - никто не осмелился коснуться его тела. Его правая рука с мечом была по локоть в крови Нолдор. Здесь была и кровь моего братца Келегорма. Во что превратилась его хваленая красота! Он валялся у подножья трона с рассеченной головой. У Синдар хорошее оружие.
      Снизу послышался отчаянный вопль. Я побежал туда. А там сидел мой братец Карантир. Двое его слуг поджаривали пятки какому-то из Синдар. Я понимал моего братца - он торопился. Он был смертельно ранен Диором и хотел успеть хоть что-то, чтобы не вернуться в чертоги Мандоса с позором. Он хотел дознаться, куда делась Элвинг, дочь Диора, с Сильмариллом... Я это уже знал. Карантир смотрел на меня, криво ухмыляясь своими ярко-красными губами, слишком красными на белом лице. Почему-то всегда, когда я видел его, мне казалось, что у него черные глаза, хотя я знал, что это не может быть так... Я помог ему умереть. Так же, как и всем, кто был сейчас в этой комнате.
      Почему я сделал это? Не знаю. Может, потому, что знаю: не в первый раз здесь вырезают целый народ... Но я не должен об этом вспоминать!..
      ...Но как не вспомнить его слова - изведай чужую боль...
      ...А детей Диора, его маленьких сыновей, что Келегорм бросил на смерть в лесу, я так и не нашел. Только волчьи следы, хотя крови и не было.
      ...Кто я? С кем я и кто со мной? Неужели я, старший сын Феанаро предводитель банды убийц, изгнанников вне закона? Что вообще осталось от нас, Нолдор? Из детей Нолофинве и Арафинве - никого. Все убиты. Все погибли честной смертью, в бою с врагами. Только мы, сыны Феанаро, гибнем от руки своих же. Неужели мы лишены даже почетной смерти?
      ...Осталось нас четверо - я, Маглор, Амрод и Амрас. И еще остались Сильмариллы и клятва. Никого больше нет из видевших свет Валинора, разве что Галадриэль, что затерялась где-то на востоке. Или на юге? Не все ли равно...
      ...Теперь мы страшнее Врага для тех, кто бежал из опустошенных земель к устью Сириона. А Враг все чего-то ждет... Что же ты не добьешь нас, проклятый, чего ты ждешь? Мы все равно не откажемся от клятвы, никогда!
      506 ГОД I ЭПОХИ
      Орки напали ночью, неожиданно. Перебили всех, кроме Маэглина. В нем сразу распознали вождя; конечно, надо бы доставить его Гортхауэру... однако Оркам хотелось позабавиться. Маэглин в ужасе слушал, как они обсуждают, что с ним делать. Выхода не было. Сейчас, пожалуй, даже Ангбанд пугал его меньше грядущей расправы.
      Люди появились из-за деревьев бесшумно, как тени.
      - Это еще кто? - прищурился их предводитель.
      - Эльф, - неохотно буркнул кто-то из Орков.
      - Я не слепой! - рявкнул человек. - Я спрашиваю, кто, какого рода?
      У Маэглина затеплилась слабая надежда на спасение. Он привык, что Люди почтительно относятся к королям Нолдор и их родне.
      - Я Маэглин, племянник короля Тургона, - сказал он, пытаясь придать своему голосу внушительность и уверенность. Удалось это ему плохо, однако лицо человека просветлело. Маэглин перевел дух и приободрился.
      - Значит, племянник Тургона? - как-то ласково сказал человек.
      - Отдай его нам, Гонн, - мрачно вымолвил кто-то из воинов.
      - Нет, ты подожди. Племянник Тургона - это хорошо. Это очень хорошо. Это, значит, что же, ты королю Финголфину внуком приходишься? Да мне просто повезло! Ты не бойся, Оркам я тебя не отдам.
      - Он наш, - прорычал предводитель Орков. - Наша добыча!
      - Сразу видно, что альвы и харги - братья по крови. Верно, очень хочешь ты поговорить с ним по-братски. Но скажи-ка мне, кто ты такой, чтобы решать? - недобро усмехнулся Гонн, положив руку на рукоять меча. Может, тебе и владыка Твердыни не указ?
      Орк колебался. Гонн снова повернулся к Эльфу:
      - И в Аст Ахэ я тебя не отправлю, альв, внук Финголфина. И ребята мои тебя не тронут, - он ласково улыбался. Потом вдруг его лицо дернулось в злой усмешке. - Я сам тобой займусь. Я твою голову сам Повелителю доставлю, сволочь! - проревел Гонн.
      Маэглин вжался в ствол дерева. Все происходящее было похоже на бредовый страшный сон. Выхода не было. Он проклинал день и час, когда покинул Гондолин, нарушив запрет Тургона. Этот человек был страшнее Орка, и из глаз его смотрела смерть - неотвратимая, чудовищная, жестокая. Бежать было некуда. Гонн сделал шаг вперед...
      Приглушенный стук копыт. Статный всадник в черном на вороном коне. Бледное, красивое и жестокое лицо. Гонн склонился перед ним:
      - Здравствовать и радоваться вечно тебе, Гортхауэр, Повелитель Воинов!
      - И тебе здравствовать, Гонн, сын Гонна из рода Гоннмара, отважный воитель. Кто это? - всадник небрежно указал на Эльфа.
      - Маэглин, альв, племянник Тургона, внук Финголфина.
      Гортхауэр угрюмо усмехнулся.
      - Славная добыча досталась тебе сегодня, Гонн, сын Гонна.
      - О великий! Это мы схватили его. Отдай его нам, - предводитель Орков хищно оскалился.
      Гортхауэр, казалось, не обратил на Орка никакого внимания:
      - Пленник твой. Он в твоей воле.
      - Благодарю...
      Стоявший в каком-то оцепенении Маэглин, наконец пришел в себя и, отпихнув воина, бросился к всаднику:
      - Повелитель! Пощади!
      Гортхауэр холодно усмехнулся:
      - Ты знаешь, у кого просишь пощады?
      - Да, владыка Гортхауэр! Пощади, милосердный!
      Майя расхохотался:
      - Совсем свихнулся от страха. Милосердный, надо же! Да нет, вы меня называете Гортхауэр Жестокий. И это правда. И ты в этом убедишься, Нолдо!
      - Пощади! Все тебе расскажу, все! - Маэглин дрожащими руками вцепился в стремя. Гортхауэр брезгливо отстранился:
      - Ну, что ты можешь рассказать?
      - Все! Я племянник Тургона, я знаю, как добраться в Гондолин. Ты завоюешь это королевство, я помогу тебе!
      - Тоже мне, помощник, - сквозь зубы процедил Гортхауэр. - Ну, да ладно. Иди вперед.
      Гонн вздохнул, потом, не сдержавшись, сплюнул и бросил:
      - Не вздумай бежать, альв. Сойдешь с тропы - считай, мои ребята тебя получили. И тогда пощады не жди.
      Маэглин рассказывал торопливо, сбивчиво. Гортхауэр слушал с непроницаемым лицом - не угадать, что думает.
      - Тургон не устоит перед твоей мощью. Только я прошу тебя отдать мне принцессу Идрил...
      Гортхауэр отвернулся.
      - Я буду править Гондолином, предан тебе буду, служить буду...
      - Высоко ценишь свою жизнь, Нолдо, - тяжело сказал Гортхауэр. Ладно. Теперь убирайся.
      - Да, да, Великий... Скажи, твои слуги не тронут меня?
      - Здесь тебя никто не тронет. И ты получишь то, что заслужил.
      Какой-то второй смысл почудился Маэглину в этих словах.
      - Ты обещаешь, господин? - нерешительно спросил он.
      - Тебе что, мало моего слова? Вон отсюда!
      "Ты получишь свое, Нолдо, внук Финголфина, потомок Финве. Ты, равнодушно смотревший на гибель своего отца, ты, пожелавший стать господином и предавший своего родича и короля, ты, презирающий людей, возжелавший над трупом Туора взять в жены Идрил, ты, в чьих жилах кровь палача - будь проклят! Ты купил свою жизнь ценой крови своего народа, и наградой тебе станет ненависть друзей, презрение врагов и позорная смерть. И не будет могилы тебе, предатель; высоко хотел взлететь ты - тем страшнее будет твое падение. Грязная тварь. Я достигну двух целей сразу: никогда более воинство Гондолина не придет на помощь Нолдор, сыновьям Феанора, и я отомщу за кровь Учителя. Да будет так".
      Он резко поднялся, набросил на плечи плащ, застегнул его у горла стальной пряжкой - черно-серебряная змея с холодными бриллиантовыми глазами.
      "Пора действовать".
      ЛЕСНАЯ ТЕНЬ. 493-515 ГОДЫ I ЭПОХИ
      Элион вспоминал рассказ о страшной участи пленников Моргота, о чудовищных пытках, которые измышлял Проклятый для своих врагов. Тысячу раз он проклинал свою злосчастную судьбу, позволившую ему выжить в том бою.
      С удивлением обнаружил, что кто-то умело перевязал его раны. Это угнетало и страшило еще сильнее: что доброго может быть из Ангамандо?
      Он начал на ощупь исследовать каземат, в котором оказался, видимо, когда был без сознания. Вопреки ожиданиям, здесь было сухо и не слишком холодно. У вороха сена, на котором он лежал, Эльф обнаружил кувшин с водой и еду. Попробовал с опаской. Вода была чистой и холодной, пища - вполне сносной. Плохо было одно: в каземат не проникал ни один луч света. Полная темнота.
      И потянулись часы - а, быть может, дни и недели. Раз в день появлялся какой-то человек, приносивший воду и еду. Ожидание было страшнее всего; Элион, кажется, был бы даже рад, если бы его повели на допрос: легче умереть, чем бесконечно терзаться неизвестностью и ожиданием. Но время шло, и ничего не происходило. Он уже с нетерпением ждал прихода своего тюремщика, несколько раз пытался заговорить с ним, но не добился ни слова.
      Он начал разговаривать сам с собой - но здесь, где, казалось, умерли все звуки, голос его звучал слишком громко, пугающе. Он чувствовал, что сходит с ума. Тьма и беззвучие. Безвременье. Беспамятство...
      ...Солнце. Свет. Элион плакал, как ребенок, протягивая руки к бледному светилу. Он смеялся, и слезы текли по его лицу; он нес какую-то несусветную чушь, и снова плакал и смеялся... Если б знать, кто вывел его из вечного мрака - сюда, к свету, - благословлял бы имя его, будь то хоть сам Враг. Быстро начали болеть отвыкшие от света глаза, но когда кто-то поднял его за плечи - беспомощного, слабого, - он взмолился:
      - Лучше убей меня... я не могу, не хочу снова - туда... я не могу...
      Он снова потерял сознание.
      Первое, что осознал, придя в себя - лежит на постели. На настоящей постели, не на ворохе сена. Осторожно, боясь снова увидеть мрак каземата, Элион открыл глаза.
      Небольшая комната с высокими сводами была освещена бледным светом, падавшим из узкого стрельчатого окна. Элион приподнялся и огляделся.
      У стены - стол, заваленный книгами и свитками, невысокое кресло с резной спинкой, еще одно - у постели, на нем аккуратно сложена одежда; камин... Ничего лишнего, почти аскетически строго; только на стене какой-то гобелен. Эльф поднялся, натянул одежду, набросил тяжелый темный плащ - огонь в камине, похоже, погас давно, и в комнате было довольно прохладно.
      Гобелен поразил его. Он никак не мог понять, как вещь, исполненная с таким мастерством, могла оказаться здесь, в Ангамандо? Правда, сюжет мог показаться странным: в ночном звездном небе парила огромная сова, раскинув серебристо-серые крылья. Сияющие золотые глаза ее, казалось, внимательно и настороженно изучают Эльфа. В лапах птица сжимала меч с витой рукоятью и непонятным заклятием, начертанном на светлом клинке.
      "Может, похищено из какого-нибудь разграбленного эльфийского поселения? Вряд ли... Странная картина; прекрасная, но слишком мрачная. Ночная птица... Что-то зловещее. Нет, это не работа Элдар..." - растерянно размышлял Элион.
      С трудом оторвавшись от гобелена, Эльф подошел к окну. У него теплилась еще безумная надежда, что каким-то чудом его вырвали из вражьих лап, и теперь он у друзей. Одного взгляда в окно было достаточно, чтобы развеять все сомнения. Черные горы, вырастающие из скал сумрачные башни... Тангородрим. Ангамандо. Твердыня Моргота.
      "Кто знает мысли Врага? Может, все это - ловушка, слишком искусно расставленная, чтобы я мог понять сразу?.. Может, он просто решил поиграть со мной, как хищный зверь с подранком, зная, что я в его власти?"
      Он шагнул к столу. Судя по количеству рукописей, он был в обители какого-то книжника. Один лист был, похоже, написан совсем недавно. "Может, в этом я найду разгадку?.." Элион присел в кресло и принялся за чтение.
      Письмена были чем-то знакомы, но в то же время какие-то иные. Однако Элион был Нолдо, да и немного понимал речь тех, у кого ныне был в плену. Сначала с трудом, потом все легче разбирая такие похожие и непохожие письмена и слова, он погрузился в чтение - где-то читая, где-то угадывая и домысливая. Хотя писал явно враг, все-таки было немного неловко...
      "Звезда моя, королева Севера!
      Каждый час, проведенный вдали от тебя, кажется вечностью. И лишь то, что ты не забыла меня, согревает душу. Глупо, конечно, но я почему-то боялся, что не смогу вспомнить твое лицо... А потом понял, что помню, помню все. Я часто теперь возвращаюсь мыслью к нашей первой встрече. Я взглянул на тебя, и показалось мне - глаза твои сияют, как ясные голубые звезды, недостижимо-далекие и манящие... Я помню каждую мелочь. Твое темное платье, расшитое серебром, было похоже на траву, едва тронутую инеем, на которую опустились две снежно-белых прекрасных птицы - твои руки... Те мгновения, что ты молчала, длились бесконечно, но когда заговорила, голос твой показался звоном замерзших ветвей под первым теплым ветром, когда только-только сердце начинает предчувствовать весну. Если бы ты знала, моя королева, как я хочу снова услышать твой голос, твой смех, похожий на песню лесного ручья... Когда ты смеешься, кажется - весь мир радуется вместе с тобой. Я будто вижу сейчас твое прекрасное счастливое лицо, твои волосы - водопад бледного золота..."
      Там были еще стихи - непривычные, странные и прекрасные; Эльфу казалось - от строк веет музыкой, ласковой и почему-то печальной. Он и не знал, что Люди способны на такое.
      "...Я обещал тебе, любовь моя, рассказать об Учителе. Я стоял на страже, когда он подошел ко мне. Он назвал меня по имени - до сих пор удивляюсь, как он помнит всех нас, - и спросил, что меня тревожит. Я не хотел отвечать - подумал, какое ему дело до таких пустяков? Но он посмотрел мне в глаза - показалось, он читает в моем сердце, и я рассказал ему все о нас. Все, от начала до конца. И, когда я окончил рассказ, то увидел, что он улыбается. Чуть заметно, уголком губ. Он сказал: "Я хотел бы побывать на вашей свадьбе. Услышать, как поет Илха, твоя госпожа... - а потом остановился и закончил уже совсем другим голосом. - А впрочем, не стоит". И, знаешь, что-то было в его голосе такое, отчего у меня сжалось сердце. Я понял - ведь его лицо изуродовано, и он не любит появляться на людях, особенно в час их радости. Знаешь, когда он улыбается, в ранах выступает кровь... Я не знаю, почему они никак не заживают - так долго... Я даже слышал однажды, как его называли - "Тот, кто не улыбается"...
      Я что-то говорил ему, сам не понимая, что говорю, что-то доказывал, убеждал... А он вдруг сказал так грустно: "У тебя доброе сердце, мальчик". И ушел. Я смотрел ему вслед, и внезапно понял, как невероятно одинок этот мудрый и сильный человек. Как беззащитен - при всей своей силе. То бремя, что легло на его плечи, не по силам простому смертному. А он - один. Судьба слишком жестока; разве он менее заслужил счастье, чем мы?.."
      Ниже была приписка - неровным торопливым почерком:
      "Я перечел письмо. Не знаю, можно ли писать такое, не кощунство ли даже думать так. И неожиданно поймал себя на том, что совершенно забыл: ведь он..."
      Здесь запись обрывалась.
      ...Вскоре он познакомился и с хозяином этой обители - светловолосым золотоглазым северянином лет двадцати двух. Звали северянина Хонахтом, и оказался он вовсе не книжником, как полагал Элион, а воином. Зачем ему столько книг - он, конечно, объяснял, но Элион до конца так и не понял; для него это мало вязалось с обликом воителя.
      Говорить с человеком было странно, иногда тяжело; Элион зачастую не понимал его. Но человек не был ему ни ненавистен, ни неприятен: не враг, просто - другой. Однажды Элион решился высказать ему одну неотвязную мысль:
      - Послушай, на что тебе Тьма? Я же вижу - в тебе зла нет. Все еще можно исправить. Ты умен, ты способен понять ошибку... Принеси покаяние, пади на колени перед Великими - ты будешь прощен, верь мне! Ведь ты просто обманулся, запутался...
      Человек помолчал немного, потом сказал:
      - Знаешь, почему я останусь здесь?
      Заглянул Эльфу в глаза и продолжил тихо и очень серьезно:
      - Учитель никого не заставляет становиться перед ним на колени.
      "...Ты знаешь, что равным воинскому искусству почитаю я искусство исцеления, потому и призвали меня к этому пленнику. То был Эльф из племени Нолдор, и, увидев его, я ужаснулся: я понял, что он сходит с ума. Может, по недомыслию, может, по какой другой причине его заточили в подземелье. Вечное безмолвие и мрак могут свести с ума человека; для Эльфа же это поистине подобно смерти. Вид его был страшен; он бредил, он плакал и проклинал в бреду, он молился, он говорил что-то о звездах и свете... И тогда я вывел его к свету. Он немного пришел в себя, и, знаешь, что-то перевернулось у меня в душе, когда я увидел, как он тянется к солнцу. Словно беспомощный ребенок, ищущий защиты. Тогда-то я и понял, почему Учитель называет Элдар бессмертными детьми... Я понимал, что вернуть его во мрак означает убить его. И я просил милости для него у Учителя. Я просто не мог по-другому.
      Так случилось, что теперь он живет у меня. Его имя Элион, Сын Звезд. Он убежден в том, что все мы - враги, но, как ни странно, кажется мне, что он способен понять нас. Сам не заметив того, я привязался к нему; да и он, хотя почти не покидает покоев и все еще смотрит на меня с опаской, думаю, начинает мне доверять. Он - словно ребенок, и я все время забываю о том, что, быть может, ему сотни лет. Он напуган, он не имеет смелости поверить нам - ему внушили, что мы злобные чудовища, прислужники Врага, во всем он видит хитрость, ловушки, коварство... Он не может забыть того, чему его учили. А нас учили по-другому...
      Он думает, что и меня тоже обманули. Мне трудно объяснить ему, что это не так. Странно думать, что, при всех дарах, которыми наделены Элдар, люди зачастую оказываются мудрее их. Старше - мы, столь недолговечные по сравнению с ними, бессмертными. Может быть, потому, что мы способны меняться. Я хочу понять их. Но захочет ли Элион понять нас, людей? - не знаю..."
      Человек в черном остановился.
      - Хонахт!
      Северянин почтительно склонился перед ним:
      - Приветствую тебя, Властелин...
      Эльф отступил в тень, пристально разглядывая того, кого назвали Властелином. Это тонкое лицо было бы, наверное, самым прекрасным из тех, что доводилось видеть Элиону, если бы не несколько свежих шрамов... А глаза - светлые, ярче эльфийских. Казалось, он излучает силу и какое-то ласковое сочувствие. Элион почувствовал, что невольно начинает поддаваться непонятному обаянию этого человека. Его душа - душа умеющего ценить красоту - была переполнена горечью. Словно кто-то изуродовал великолепное произведение искусства - наверно, это сравнение пришло потому, что человек пытался сохранять неподвижность лица; Элион вспомнил о строках письма кровь выступает, когда он улыбается. Какая-то смутная тревога зашевелилась в сердце Нолдо.
      - Что же отец госпожи Илхи?
      - Он не дает согласия, - скупо ответил воин.
      - Но почему? Ты умен, отважен и благороден; даже королю не зазорно иметь такого зятя.
      Хонахт смущенно опустил глаза и заметно покраснел:
      - Он говорит - я слишком молод, Учитель.
      Элион расслышал только слово "Учитель". "Наверно, это все же кто-то из Забытых Богов. Но что же ему делать здесь, во вражьей крепости? Или Ангамандо - это что-то иное, не то, что мы думаем?.." Здесь он никогда не чувствовал ни ненависти, ни враждебности к себе: разве что настороженное любопытство.
      - Как ты думаешь, Хонахт, если я попрошу его - может быть, он согласится?
      - Ты, Учитель?.. - Хонахт был растерян и явно не знал, что говорить.
      - Да. Почему бы и нет?
      - Но... ведь это такая мелочь...
      - Ты и Илха - вы любите друг друга. Разве счастье двух людей может быть "мелочью"? Как ты думаешь, тогда отец даст согласие?
      - Конечно! Но...
      - Значит, решено. Через два дня на Север отправляется гонец. Он повезет еще одно письмо. Я сегодня же напишу его.
      Хонахт преклонил колено:
      - Учитель! Как мне благодарить тебя?
      Человек в черном положил ему руку на плечо:
      - Не стоит благодарности, Хонахт. Встань.
      Когда Элион увидел эту руку - обожженную, охваченную в запястье тяжелым наручником, - он отшатнулся, вжимаясь в стену. Он понял, кем был... этот. "Враг. Моргот. Невозможно... Я схожу с ума!.."
      Он закрыл лицо руками и опрометью бросился прочь - куда угодно, только вон, вон отсюда, как можно дальше!..
      Вала смотрел ему вслед.
      - Кто это?
      - Элион, - вздохнул юноша.
      - Тот Нолдо, что живет у тебя?
      - Да, Учитель...
      - Иди за ним. Скорее. Иди, - голос Валы стал жестким. - Иди.
      - Что с ним, Учитель? - обеспокоенно спросил Хонахт.
      - Он понял, кто я. Он перестал понимать все остальное. Перестал понимать себя. Помоги ему. Торопись.
      Хонахт быстро догнал Элиона, взял его за плечи:
      - Что с тобой?
      Эльф попытался сбросить руку человека:
      - Отпусти меня... оставь... не надо... - с трудом выдавил он.
      - Я не могу тебя оставить. Тебе плохо. Почему, объясни?
      - Уходи... Я не могу здесь... Он - Враг, Враг! - отчаянно вскрикнул Эльф. - Я не хочу!.. Я не верю!.. Все - ложь, ложь! Ложь...
      Вряд ли он понимал, что говорит сейчас, кто перед ним, иначе никогда не простил бы себе, что человек видит его слабость и смятение.
      - Идем со мной. Посидишь у меня, успокоишься... Если хочешь, потом я уйду. Пойдем.
      Эльф повиновался, не сознавая, что делает. Он только стискивал руки и шептал: "Этого не может быть... Моргот, Враг, зло... Этого не может быть..."
      Он пришел в себя только в комнате Хонахта, когда северянин подал ему тяжелый серебряный кубок:
      - Пей... Тебе станет легче, пей...
      - Этого не может быть, - глухо сказал Элион, подняв глаза на Хонахта.
      "Не может быть... Я не мог не понять, что это - он, Проклятый... но ведь не понял! Должен быть почувствовать - и не почувствовал... не может быть, чтобы он был настолько другим... Я ничего не понимаю, ничего... Уйти..."
      Человек долго молчал, потом сказал тихо:
      - Тебе тяжело будет оставаться здесь. Если хочешь - можешь уйти. Он отпустит тебя. Я попрошу, - он коротко усмехнулся. - Все возьму на себя. Хочешь?
      Эльф молча кивнул. "Как он угадал? Смог понять... он, человек, Смертный - меня, Нолдо? Что же может быть дано ему, что не дано мне? Вражье наваждение... нет, слова могут лгать, но обмануть чувства невозможно... неужели он просто другой, а мы не поняли? Не может быть... А Орки? А Финве? Сильмариллы? А войны?.. Неужели правда то, что говорят эти Смертные? - не может быть. Не может быть! Бежать, бежать отсюда... может, разберусь... Или - это ловушка?.."
      Элион подозрительно взглянул на Хонахта, но в лице молодого человека не читалось ничего, кроме сочувствия.
      - Когда? - отрывисто спросил Эльф.
      - Хоть сейчас.
      Элион ничего не ответил. Слишком многое теснилось в душе. Сейчас он просто не смог бы идти...
      "Вот и случилось это, госпожа моя. Элион сам все понял, и не мне довелось открыть ему имя Учителя. Я не успел его подготовить. Он считал Учителя кем-то из Забытых Богов, и я не решался назвать ему имя - то имя, которое они проклинают. Да он, наверно, и не поверил бы мне, стал бы говорить, что я лгу... Как тогда, когда я рассказывал ему об Эльфах Тьмы. Он плакал, а потом словно очнулся. У него были страшные, отчаянные глаза. Он закричал: "Я не верю! Этого не могло быть! Этого не было, не было! Не было! Это ложь!.." Все это словно душу его разорвало надвое, а теперь уже ничем не помочь... Как мне объяснить ему, если он не поверил бы даже Книге? Я не могу оставить его. Не может быть, чтобы мы не могли понять друг друга! И, если я сумею убедить его - тогда у нас появится надежда... Если бы он смог говорить с Учителем!.. но нет, он не захочет этого. И я догадываюсь, почему. Он боится понять: тогда весь его мир рухнет. Элдар невыносимо терять веру в свою правоту, потому они страшатся сомнений, страшатся всего, что может изменить их взгляд. Так и с Элионом. Прав Учитель: самое страшное - непонимание. Оно рождает вражду..."
      "Госпожа моя, ты просишь рассказать тебе о судьбе твоего брата. Прости, что снова причиняю тебе боль; я знаю, как вы любили его, но знаю и то, что правда для тебя дороже, и что красивая ложь не утешит тебя. Ахто принял меч Аст Ахэ всего год назад. Он был отважен и горд, твой брат, как и должно сыну вождя и рыцарю Твердыни; быть может, слишком горд. Он не вынес оскорблений, которые бросил ему в лицо пленник. Он ударил...
      Тогда старший сказал ему: это против чести. Закон Аст Ахэ гласит пленный неприкосновенен.
      Брат твой пришел к Учителю и сказал: "Я предал тебя, Властелин. Я достоин самой тяжкой кары. Верши свой суд". Учитель ответил: "Боль и гнев иногда бывают сильнее нас". "Твой ученик не может быть бесчестным. Я знаю, ты простишь меня, Властелин, но я сам не смогу простить себя", - ответил Ахто.
      Долго говорил с ним Учитель, но не сумел убедить его. "Честь дороже жизни", - сказал ему Ахто.
      Мы не знаем, как случилось это. Твой брат убил себя: он не смог перенести позора. И когда принесли Учителю весть, он сказал: я хочу видеть его. Мы слышали его слова: "Ты был благороден и честен. Кара оказалась тяжелее вины... Суров же твой суд, о воин... Пусть же никто не посмеет помянуть тебя недобрым словом". И Учитель коснулся губами лба Ахто, а потом он ушел, и видели мы - боль переполняет его сердце. И приказал Учитель проводить Ахто, как павшего вождя. Никто из нас не забудет, и цветы-память на могиле Ахто. Учитель же помнит все...
      Прошу тебя, звезда моя, не говори об этом отцу. Он, двадцать лет бывший рыцарем Аст Ахэ, сочтет поступок сына бесчестьем для всего рода. Скажи ему, что Ахто погиб в бою; правда убьет его. Ахто был его надеждой, и я никогда не смогу заменить ему сына...