Чёрная книга Арды

      - Ты забыл, кто перед тобой? Ты лгал нашим отцам, но дети избежали твоего обмана. Мы видели лица узревших Свет, мы слышали речи говоривших с Великими! Не ты один был в изначальные времена, и не ты создал Арду, и ты не могущественней всех...
      - Разве я это сказал?
      Хурин не слушал и не слышал.
      - Ты растратил себя в алчности и злобе своей. И ныне ты пуст, ты Ничто, ты - беглый раб Валар, и цепь их ждет тебя!
      - Ты хорошо вызубрил урок. Но это - не знание. Разве ты сам - не раб своей слепой веры? Я понимаю, ныне ты покинут всеми и цепляешься за свою детскую веру, как за соломинку. Но кому ты веришь? Кто из них поможет тебе? Где они ныне? Хурин, думай сам, открой же глаза!
      - Последнее, что отвечу я тебе, раб Моргот - это не чужое знание, это идет из моего сердца! Ты - не король Людей, и не будешь ты им, даже если покоришь Арду, даже если земля и небо будут под властью твоей! За гранью мира не сможешь ты преследовать их!
      - Как не преследую и здесь. И Арта живет сама по себе. И за пределами мира - свои пути у всех, и неведомы они никому. Даже Единому. Даже мне мой собственный путь...
      - Ты лжешь! Лжец всегда, лжец во всем!
      Мелькор на секунду потерял невозмутимость. Он схватил человека за плечо. Рука Валы была страшна - обожженная, из трещин в почерневшей коже выступила кровь. Лицо его на миг стало жутким.
      - Слушай, ты, сын Галдора! Мне жаль тебя даже сейчас. И я не отступлю от своего, тем более после твоих слов, пусть даже это будет жестоко. Я заставлю тебя - Ты научишься думать сам - не верить слепо, видеть - своими глазами! Тогда увидишь, лгу ли я! Теперь я не отпущу тебя. Иди за мной!
      "...Когда-то здесь страдал Маэзрос. Теперь - мой черед. Но, хвала Единому, Люди смертны. Я вынесу все... Ради чего... О чем, о чем я? Или, воистину, даже в мою душу проникли мысли Врага?"
      - Ныне ты сам равен королям Арты. Вот твой трон, Хурин, сын Галдора. Будешь ныне ты всеведущ и всевидящ как бог. Моими глазами тебе отныне смотреть, мой слух - твой слух. Вся боль Арты будет ведома тебе, как и мне. Ныне отступаю я от тех, кто близок тебе, и нет им защиты. Смотри же, помогут ли им Эльфы и Валар. Смотри на деяния всех. Смотри и суди, Человек, и да не будет ничто скрыто от тебя...
      - Почему? Зачем тебе нужен этот человек, Учитель? Он же враг тебе.
      - Он слеп. Я хочу, чтобы он видел.
      - Зачем? Что изменится от этого?
      Вала несколько мгновений сидел молча.
      - Хурин - величайший из людских владык. Он не только был в чести у Фингона и его отца, - мягкий голос слегка дрогнул на этом слове, - его с лаской принимал Тургон. Он слишком хорошо знает Элдар, их мысли - его мысли. Я же хочу, чтобы он узнал Элдар еще лучше - глядя глазами богов. Может, тогда он сумеет, наконец, увидеть Путь Людей. А там - пусть выберет сам. Величайший из Людей - Люди поверят ему... Не мне же, Врагу, верить...
      - Если он захочет быть тем, кем ты ожидаешь.
      - Я не жду, что он станет действовать по моему желанию, Эннот.
      - Более того, прозрение может и сломать.
      - Не надо, не говори так, я сам тысячу раз об этом думал! Если будет так, то проклятье падет на меня. Вы же сами и проклянете. Знаешь, было бы кому мне молиться - молил бы, чтобы он оказался настолько тверд сердцем, как говорят о нем.
      - Может, пусть лучше уходит... да о чем я, уже поздно, Учитель.
      - Да. Уже поздно, Эннот.
      "И все видно, все - как на ладони. Даже Гондолин. Так что же - он все знает? Но почему не разит? Почему не уничтожит? Ведь у него хватит сил. Или - не хочет? Не хочет?! Или - замысел... Боги... смертному не понять. Я не понимаю, я бы ударил. Значит, я не стал им, и Тургон мне дорог... Но почему так?.. Дориат в радужном тумане... Турин, сын мой, хоть ты вне власти Врага..."
      - Владыка, будь милостив к рабам твоим! Разве мы не помогли тебе в битве, обратившись против врагов твоих? Мы разили их в спину, и враги бежали в страхе!
      - И чего же хочешь ты? - холодно молвил Вала, глядя на угодливо согнувшегося в поклоне человека. Не столько он сам был противен, сколько воспоминание о другом. О брате Гортхауэра.
      - Отдай нам земли альвов! Позволь - мы сами вырежем оставшихся!
      - Не слишком ли высокую цену просишь за предательство? Нет, не жди. Только Дор-Ломин, где вы уже поселились, твой. Но знай: хоть ногой ступишь за пределы этой земли - тебе конец. Ты сам определил свою награду. Вон!
      "Почему он его карает? Или и Врагу доступна справедливость? Нет, это все ложь, ложь! Конечно, как всегда, Враг взял плату и наградил смертью... Турин, сын мой, помнишь ли обо мне..."
      "Что же это, за что? Неужели проклятие Врага ослепило их обоих? Элве, ты же видишь - Турин не хочет унижения, Человек горд. Так пойми же Смертного, тесть Берена!.. Воистину, недаром имя Дориата всегда ложилось тенью на сердце... Турин, нет, не слушай, не унижайся. Пусть они увидят Человека. Пусть поймут. Пусть признают его достоинство... Или?.. Чему же верить, если даже меня, чтимого двумя королями, считали низшим существом... Неужели Враг не лжет... Ненавижу! Если это правда - будь он трижды проклят за такую правду!"
      - Приведите его ко мне. Найдите его. Не хотелось бы мне, чтобы он погубил себя. Приведите его. Может, он будет в безопасности здесь. Он уже изведал благость Эльфов. Может, поймет меня...
      "Сын мой, уходи. Дориат изгнал тебя - уходи в Гондолин, уходи к Тургону. Он должен помнить, должен принять тебя, Турин, сын мой!"
      - Мы не успели, Властелин. Прозрение убило его.
      - Расскажи мне все. Все.
      - Он избегал всех, верил только себе.
      - Это тоже путь.
      - Он привел его к гибели. Все были ему врагами. Он верил Эльфам - они стали его бояться. Он был слишком горд, чтобы слушаться их. Он был воспитан Эльфами - оттого был высокомерен с Людьми. Он был чужд всем - и вот, лишь бездумному, беспамятному существу смог он ответить любовью. Чья вина, что это оказалась его сестра? Чья вина, что все его начинания обернулись злом? Он погиб, мы не успели. Эльфы тоже.
      - Они-то могли успеть, если действительно желали его найти! - Вала резко встал. - А вина - на мне. Я должен был предвидеть...
      Вала ничего не сказал Человеку - мысли Хурина были как на ладони.
      "Бессмертные и Смертные идут разными путями. Нет дела до нас Эльфам. На волю Врага оставили они нас... Но не радуйся - я не сломлен. Ты виной смерти моих детей. И ты еще получишь свое..."
      - Ступай своей дорогой, сын Галдора. Я не прошу прощения - я не во всем виновен, да и ты не простишь. Иди, ты свободен. Теперь пора судить тебе - тебе самому. Судить всех и все.
      Воины Аст Ахэ провожали его до границ эльфийских земель с великим почетом. Но ни слова не сказал Хурин.
      Он стоял у горных стен - ограды Гондолина. Потаенного пути он не знал, но здесь была крепость Тургона, он помнил это. Он еще верил, что тот примет его. Последняя ниточка, последняя надежда на то, что все, что он видел, все, что он узнал об Эльфах - ложь, наваждение Врага. И он звал. Он умолял судьбу - пусть отзовется. Неужели все былое для Эльфов - ничто? Ведь они все помнят. Или это "все" разное для Смертных и Бессмертных? Неужели все, что Люди сделали для Эльфов, все их горе, их потери ничтожны в глазах Элдар? И Люди - лишь пешки в их непонятной игре? И неужели нет богам дела до Людей, как и говорил Враг? Значит, это не ложь... Но он - Враг. И где же правда? Неужели Люди - одни, беззащитны, беспомощны? Чужие слова зазвучали в памяти: "Ищи свой путь сам. Смотри своими глазами". Он ужаснулся их чудовищной истине и, чтобы избавиться от кошмара, снова закричал:
      - Тургон! Вспомни свои слова! Ответь мне! Где ты!
      Но ответа не было ему.
      И сказал Хурин:
      - Горе тебе, Гондолин, город крепкий! Горе тебе, негодному пастуху, оставляющему стадо! Горе тому, кто закрыл уши и глаза свои от страданий тех, кто слаб, тех, кто молит о помощи! Среди блеска золота и камней не видно крови, за песнями и шумом пиров не слышно стонов падающих под ударами мечей. Горе тебе, отвратившемуся от мира! Ты - как крона, презревшая корни. Ныне погибнут они, затем твой черед. Да будет так! Я не верил словам Врага, ныне же вижу - он не лгал. Будь же проклят, жестокий город, ибо слава и краса твоя куплены чужой кровью, и придет тебе пора платить виру...
      "Что же. Теперь осталось расплатиться с другим королем. И больше ничто не связывает меня с бессмертными".
      - Вот, получи плату, король. Ты ведь не впервые получаешь плату от Людей, верно? От Берена - камень за свою дочь. Теперь прими же это ожерелье Наугламир из сокровищницы Финрода. Помнишь его? Почему же лучшим суждено гибнуть, а ничтожные существа, вроде тебя, живут? Прими же плату ты хорошо воспитал моего сына. Хорошо охранял его. Хорошо искал его. Хорошо берег мою жену и дочь. Мы в расчете!
      Хурин швырнул под ноги Тинголу ожерелье. Король сидел молча, застыв как каменное изваяние. Мелиан встала.
      - О Хурин! Сдержи свой гнев. Это горе говорит - не ты. Это Враг затуманил взор твой...
      Хурин с усмешкой выслушал слова Мелиан.
      - Мелиан, благодарю - ты жалеешь меня. Странно. Это людское чувство. Впрочем, Враг говорил - Арда меняет всех. Мне кажется, он прав. Ну, что ж, мы в расчете. Ты скоро забудешь обо мне, король, хотя бессмертные, говорят, не умеют забывать. Боюсь, что умеют - то, чего не хотят помнить... Никогда не думал... Может, даже после смерти своей дочери ты не долго будешь печалиться... Прощай. Пути Смертных и Бессмертных, увы, разошлись. Кто тому виной? Свет и Тьма не столь различны, как мы. Но мы могли меняться, и сами виной своим несчастьям... Прощай. Я ухожу своей дорогой.
      Никто не знает, где окончил дни свои сын Галдора. Он не был с Врагом. Он не был среди рыцарей Света. Одинокий, не верящий никому, он прошел по земле, и у Великого Моря потеряны его следы. Люди говорили - море поглотило его и память о не верящем никому.
      ПОСЛЕДНЯЯ ГАВАНЬ. 473 Г. I ЭПОХИ
      Он сидит на обломке белого камня у расколотой чаши фонтана. Длинные чуткие пальцы машинально перебирают жемчужины в хрустально-прозрачной воде. Чудовищная тяжесть легла на плечи.
      "...Мы освободили силу, с которой нам не совладать..." Снова прикосновением раскаленного железа обожгло это - "мы". Он содрогнулся, вспомнив застывшее лицо Учителя и хриплое: "Спеши!.."
      Не успел.
      ...Воины Черного Отряда склонились над умирающим. Прерывистое дыхание кровью клокочет в горле, рассечен светлый доспех на груди. Сражался до конца: воины насчитали двенадцать трупов Орков.
      Кто-то приподнял голову Эльфа, кто-то поднес к его губам воду в шлеме вороненой стали. Он закашлялся, открыл подернутые предсмертной дымкой глаза. Видно не сразу понял, кто перед ним - попытался улыбнуться бескровными губами. Потом взгляд его прояснился - и в тот же миг обрел остроту и твердость стали.
      - Морготовы твари! Убийцы! Будьте прокляты! - с невероятной силой ненависти выдохнул Эльф. Тело его бессильно обмякло, кровь перестала течь из ран.
      ...Он вспомнил восторженного мальчика-странника, что рассказывал о серебряных башнях, о белых, как лунный свет, стенах, о вьющихся светлыми лентами дорогах, сбегающих к пристани, о фонтанах, похожих на морские раковины, полные жемчужин, о легких лебединых кораблях...
      Теперь он видел это сам. Развалины серебряных башен, разрушенные стены, залитые кровью белые плиты дорог и камни пристани, пылающие корабли...
      ...Они торопились, загоняя хрипящих коней. Кто заступит дорогу черному вихрю, кто остановит стремительный северный ветер - молчаливых, как смерть всадников, чей предводитель - Гортхауэр, Повелитель Воинов? Стаей черных птиц, темным пламенем над спящей землей неслись к югу воины Аст Ахэ.
      "Мы посланы Учителем..."
      И отступили стражи Севера, давая дорогу.
      "Воля Мелькора".
      И спешивались черные конники, отдавая им коней.
      "Приказ Владыки".
      Пришедшие с Востока склонялись перед ним, давая им ночлег и еду, с благоговением и надеждой вглядываясь в суровые лица.
      Они опоздали лишь на несколько часов.
      Здесь не было речи о справедливости, чести, милосердии. Здесь сводили извечные счеты с Эльфами их братья по крови, Орки. Синдар защищались отчаянно, но Орков было больше, много больше... Они были пьяны от крови, и некому было остановить их. Они не щадили никого, и их диким воем был полон воздух...
      ...Быстрее, быстрее! Стремительнее северного ветра летели вперед черные воины, и крыльями развевались за их спинами плащи, и выпущенной из лука стрелой несся впереди на не знающем усталости легконогом коне Ученик, Крылатая Ночь, Повелитель Воинов, Меч Мелькора - Гортхауэр...
      Ледяная сталь - глаза Эльфов. Те, кто отражал натиск полчищ Орков у Гавани - были обречены, но никто из них не сдвинулся с места. Потому что там, за их спинами, бежали к кораблям женщины и дети, несли раненых; и нужно было продержаться эти бесконечные минуты, чтобы те, кому суждено спастись, успели поставить паруса и поднять якоря...
      ...Они пронеслись как тени по немым улицам - только стук копыт громом отдавался в оглушительной мертвой тишине. Они ворвались в гавань, когда из ее защитников в живых не осталось почти никого. И горели белые корабли, и сгустки пламени, шипя, гасли в воде, которую багровые отблески пожара окрасили в цвета крови. Двое всадников, не спешиваясь, натянули луки - и, не успев добраться до корабля, рухнул на камни Орк, а пламя факела весело плясало, отражаясь в черных зеркалах кровавых луж...
      Эльфы не поняли, что произошло. Они видели каких-то всадников, и у многих сердца стиснуло предчувствие неотвратимой беды - пришло подкрепление, все кончено... Но среди Орков вдруг возникло замешательство, и Эльфы получили несколько драгоценных минут отсрочки...
      ...И покинули Лосэлеллонд, последнюю гавань Кирдана на берегах Белерианда, белые корабли, скорбные птицы моря, оставляя за собой разрушенный город, пылающие дома, непогребенные тела родных.
      И, стискивая зубы в бессильной ярости, клялся Эрейнион Гил-Галад, что ни прощения, ни пощады не будет Врагу, что, если когда-либо ему суждено будет встретиться с Жестоким - о, как он молил судьбу об этой встрече! Враг заплатит за каждую каплю крови, пролитую по его вине.
      А Кирдан, стоя на корме, все смотрел на белую гавань, мертвую гавань, и в глазах его были слезы - может, потому, что ветер нес с берега едкий дым и серые хлопья жгучего пепла.
      Взял лютню менестрель, и печальным летящим звоном отозвалось серебро струн...
      Белее жемчуга, теплой волны нежнее
      руки дев твоих.
      Из звездного серебра
      доспехи сынов твоих.
      Дивные птицы моря,
      на белых крылах летящие вдаль
      корабли твои.
      Серебро Луны и пены морской,
      белых кораллов сплетенье
      башни твои,
      О Звездная Гавань...
      Где струн серебро, где песни твои,
      Где белые крылья твоих кораблей,
      Где детей твоих светлый смех,
      Где улыбки прекрасных дев?
      Где твой сияющий меч,
      Где парус белее снега?
      Разорван в клочья.
      Рухнули башни твои,
      В огне твои корабли,
      Как крылья убитых птиц
      руки дев твоих,
      Стынет на камне кровь
      гордых сынов твоих.
      Угасла твоя звезда:
      Лишь чайки плачут над морем...
      На волнах - кровавая пена,
      И скорбные песни слагают твои менестрели
      Забытые смертью, бессмертье свое проклиная...
      Жемчужины слов низали они
      на нити серебряных струн,
      Жемчужины слез и рубины крови
      ныне кто соберет?
      Убиты птицы твои,
      Лишь стоны раненых песен
      подхватит холодный ветер.
      Морская соль на губах
      или стылая кровь
      или слезы?
      О Гавань Белой Звезды,
      О мертвая гавань
      прощай...
      Налетевший внезапно южный ветер наполнил паруса кораблей, и звенел, исполненный высокой скорби, голос менестреля, и плакали струны лютни.
      Но в гавани бой был еще не окончен.
      Наверное, Эльфы были бы рады видеть, как их враги сражаются между собой. Обезумевшие от крови Орки бросились на воинов Черного Отряда. Они не понимали сейчас, кто перед ними; они видели одно - черные воины убивают их, черные воины отняли у них добычу. Здесь было мало Орков, подчинявшихся Владыке Севера. Орда злобных тварей, жаждавших одного - убивать, с воем бросилась на нового врага - и откатилась назад, как яростная волна, разбившаяся о черный гранитный утес. Они снова бросились вперед, когда один из нападавших дико вскрикнул, узнав Повелителя Воинов.
      Они бежали прочь, бросая оружие, когда их настиг как удар, властный приказ:
      - Стойте! Назад!
      Ползли к нему на брюхе, не смея поднять глаз, ожидая неизбежной беспощадной кары. Тот же властный, холодный голос произнес:
      - Копайте могилу.
      Они не посмели ослушаться.
      Он всматривался в лица убитых. Воин встретит смерть без страха, рыцарь Аст Ахэ с улыбкой вступит на неведомый путь.
      "Из-за меня гибнут твои ученики..."
      Он снова слышал слова, полные затаенной горечи:
      "Ты Майя - справишься с сотней Орков. Ты мой ученик - ты заставишь повиноваться и десять сотен. А если их будет несколько тысяч, почуявших кровь?"
      Тогда - он не смог ответить. Теперь - видел ответ.
      Раненых было семь; двое - при смерти. Ими он занялся в первую очередь. Сейчас не было Гортхауэра - Повелителя Воинов, которого называли Мечом Мелькора, Гневом Севера. Был - целитель.
      А потом - просто измученный человек, почти сломленный горем.
      В одну могилу, в одну землю легли они все: Эльфы Кирдана и воины Черного Отряда, рыцари Аст Ахэ. Они были защитниками гавани, Эльфы Сумерек и Люди Тьмы. У них был один враг, они бились на одной стороне. И никто из Черных Воинов не счел это оскорблением памяти убитых соратников; быть может, и Синдар, знай они правду, думали бы так же.
      Одна земля приняла их, рядом лежали сияющие мечи Синдар и мерцающие холодным звездным огнем клинки воинов Мелькора.
      И предводитель Орков простерся перед Гортхауэром. Тот промолвил безразличным голосом:
      - Вон отсюда.
      Отвернулся и пошел в город. Добрел до расколотой чаши фонтана. Опустился на обломок белого камня. Чудовищная тяжесть легла на плечи. Он склонился над чашей, плеснул в лицо ледяной воды. Сидит, ссутулившись, словно постарел на тысячу лет; длинные пальцы машинально перебирают жемчужины в хрустально-прозрачной воде...
      "Морготовы твари! Убийцы! Будьте прокляты!"
      "Мы освободили силу, с которой нам не совладать".
      Снова - как прикосновением раскаленного железа обожгло это - "мы".
      "Твои ученики - Люди, защитники. Мои - Орки, убийцы. Проклят я, Учитель - твое имя пятнаю кровью и грязью, что хуже крови. Почему ты надеешься на меня, Учитель? Что делаю я? Раны тела твоего, раны души твоей - из-за меня. Проклинают тебя - из-за меня. Ты был прав тогда - мне не место среди творцов..."
      Воины стояли поодаль. Кто-то запел тихо, глухо и медленно, и против воли Майя прислушался...
      Крылатая Тьма, где рыцарь твой?
      Твердыня Тьмы, где защитник твой?
      Звездный меч, где рука,
      что сжимала твою рукоять?
      Конь под седлом - черный ветер,
      где всадник твой?
      Не поднимет воин чаши с вином,
      Не преломит с друзьями хлеб
      Чужая земля приняла его...
      Вестник скорби летит сквозь ночь,
      Кровавый лоскут на копье его,
      Кружит птица-печаль в вышине
      Над опустевшим домом твоим...
      С ярким рубином не сходна стылая кровь.
      Сколько коней вернутся без седоков?
      Кто сложит песни о павших в этом бою?
      Над кем склонится завтра черное знамя?
      Руку, сжимавшую меч, не разжала смерть,
      Кровью омытые звезды - дорога твоя,
      Всадник, летящий во тьму на крылатом коне...
      Глядя вслед уходящему в Ночь,
      Мы поднимаем к звездам глаза.
      Избранник уйдет молодым,
      С улыбкой вступив на неведомый путь.
      Живым остается памяти седина
      И горькая чаша у губ,
      И горечь разлуки...
      ...Черные тени, крылатый вихрь темного пламени - быстрее южного ветра... Черные всадники - стая птиц над спящей землей, летящая к Северу. И выпущенной из лука стрелой - впереди, на не знающем усталости легконогом коне - Ученик, Крылатая Ночь, Повелитель Воинов, Меч Мелькора - Гортхауэр. Лицо - белая застывшая маска гнева и боли.
      "Что я сделал? Как взгляну тебе в глаза, Учитель? Что ты скажешь мне? Моя вина... Ты должен знать; потом - делай, что хочешь, все равно... Учитель..."
      Он докладывал коротко и четко. Вести были страшными. Немногие из народа Кирдана сумели уйти, земли Синдар на юго-западном побережье обратились в пустыню, из Черного Отряда в Аст Ахэ вернулась лишь половина.
      Он замолчал и поднял глаза на Властелина - осужденный, ожидающий приговора.
      - Ты сделал, что мог, Гортхауэр. Благодарю тебя.
      Он ждал других слов.
      "Зачем ты щадишь меня, Учитель? Я готовил к войне этих тварей, я привел их в твое войско. Чем я лучше Курумо? Ты был тысячу раз прав: я такой же, как он..."
      Глаза в глаза: твердый спокойный взгляд Черного Валы, отчаянный и обреченный - его Ученика.
      "Не вини себя. Да, это был страшный, жестокий выход. И единственный. Люди не выстояли бы против Нолдор. Ты был прав".
      "Нет, нет, Учитель! Ведь все деяния Орков ставят в вину тебе, а приказы отдаю я. Из-за меня тебя считают врагом, жестоким и злобным. Тебя! Разве ты хотел войны? Разве ты учил ненависти?"
      "Ученик мой, хотели мы того или нет, но война идет. Страшнее всего, что в ней гибнут те, ради кого она ведется. Но как остановить войну? Поверь, будь это в моих силах, я давно сделал бы это. Но подумай - не будь нас, не будь Аст Ахэ, что изменилось бы? Что изменится, если я уйду в Валинор, буду молить моего брата о прощении, раскаюсь в своих деяниях?"
      "Учитель, что ты, о чем ты?"
      "Эльфы будут сражаться с Людьми за власть над Артой. Нолдор, Высшие Эльфы - с Синдар, которых презирают в душе, которые мешают им властвовать над Белериандом. Эдайн - с теми людьми, которых считают неверными, низшими. Орки - со всем миром".
      "Моя вина. Их должно было уничтожить, а я..."
      "Ученик, пойми - пока нарушено Равновесие в мире, не исчезнут и Орки, как не исчезнет и не изменится Белый Город".
      "Что это?"
      "Узнаешь. Поймешь - позже".
      "Значит, так предопределено? И мы бессильны что-либо изменить? Тогда зачем мы, зачем то, что мы делаем?"
      "Я сказал - Равновесие нарушено, не уничтожено. Пришли в мир те, кто может восстановить его. Пока мы хоть в чем-то можем помочь им, мы не имеем права уйти. Да и сможем ли? И не говори, что мы не в силах ничего изменить. Разве за эти дни ты не понял, что это не так?"
      "Да, но какой ценой..."
      "Ты говоришь о цене? Да если бы ценой мира Арты были мои цепи или даже твоя смерть - думаешь, я остановился бы перед этим?"
      "Когда речь идет о судьбе Арты - и я не назову это высокой ценой. Но почему за мои ошибки платишь ты и твои ученики, Учитель?"
      "За твои ошибки? Ты слишком высоко ценишь себя, мальчик. Мы платим собой за избранный путь. Ошибки... Что ж, не совершит ошибок лишь тот, кто опустит руки. Но я рад за тебя. Тебе ведомы сомнения - ты становишься Человеком".
      "Учитель..."
      "Иди, Ученик".
      Мелькор проводил взглядом высокую стройную фигуру в черном. Он знал: Майя успокоился. Ушли отчаянье, безнадежность, тоска. Осталось печальное раздумье. И дело было не в словах Мелькора: в том, что было за словами. Такая же способность спала и в Майя, но когда она проснется, кто разбудит ее, кто знает...
      Мелькор опустил голову. "Неужели не было другого выхода? Или - был, но я не увидел? Ошибся? Нет, это не ошибка, если - столько крови. Это преступление. И уже ничего не исправить... Или - можно?.."
      ПАДЕНИЕ БЕЛЕРИАНДА. 500 ГОД I ЭПОХИ
      После того, как Хурин покинул владения Врага, охраняемый, как повелитель свитой, приказал Вала Мелькор, чтобы больше не переступали люди порога черного замка. Он боялся, что не сможет спокойно говорить с ними. Он боялся себя. Слишком тяжело дважды терпеть неудачу, дважды обманываться сердцем. Слишком больно. Он боялся даже тех, кто был союзником его. Люди. Теперь он был совсем растерян - ему казалось, он вовсе не понимает Людей, не способен их понять. Казалось, что все его замыслы вот-вот рухнут - на Людей думал он опереться, но как сделать это, если не понимаешь их? Неужели они отрекутся от него? И Люди Надежды? И племя Совы? И все прочие?
      Теперь лишь Ахэрэ охраняли замок. Бездействие отчаяния охватило Валу. Апатия. В каком-то оцепенении сидел он, сгорбившись, глядя на лежавшую на каменном столе возле трона свою корону - сейчас она казалась ему слишком тяжелой. Смотрел на изуродованную железную глазницу, из которой нож Человека вырезал камень Памяти. Нож Человека. Человека, которого он пожалел. Он чувствовал себя стариком, дряхлым стариком. И, посмотрев на свои руки, бессильно опустил голову. Цепи не было, но руки его сковывало отчаянием...
      Когда он увидел этот кинжал, в котором живым огнем горели алые камни, страх охватил его. Словно возвращали меч убитого воина. "Гортхауэр? Что с ним? Схвачен?!" Огненные глаза Балрога пламенем костра осветили его лицо.
      - Пришли люди, Повелитель, и принесли этот знак - говорят, посланы твоим полководцем. Что прикажешь?
      - Впусти, - после недолгого молчания сказал Вала.
      Их было шестеро. Один - на носилках, закрытый по горло плащом. Бородатые длинноволосые люди, тяжелые и плечистые, хотя и не очень рослые. У двоих на головах рогатые шлемы, остальные в кожаных шапках, обшитых бронзовыми накладками. Грубые рубахи до колена, кожаные безрукавки, кольчуги и пояса. Колени голые, икры обернуты холстиной и перехвачены ремешками накрест, на ногах - что-то похожее на грубые башмаки. Щиты деревянные, за поясами мечи и секиры. Одетый богаче всего воин, видно, старший среди них, озадаченно оглянулся вокруг и спросил у сидящего возле трона Мелькора:
      - Эй, приятель, а где сам-то? Властелин-то где?
      "Вот нахал. Своеобразная у них вежливость".
      - А не скажешь ли ты сначала, кто ты сам таков, и что у тебя за дело здесь?
      "Смел, ничего не скажешь. Видно, из тех племен, что вырезают богов из дерева и приносят истуканам жертвы, а чуть что - расправляются с ними. Просто и справедливо. Немудрено, что при таком обращении они не больно-то боятся богов".
      Воин горделиво заявил, положив руку на меч:
      - Я Марв, сын Гонна, великий воин Гонна, сын Гонна из рода Гоннмара, лучшего вождя Повелителя Воинов Гортхауэра! И я несу слово его Властелину!
      - Ну, так говори.
      Воин туповато воззрился на Мелькора и, нахмурившись, спросил:
      - Это еще почему?
      - У тебя же слово к Властелину. Ну, так говори. Я слушаю.
      - Ты? - недоверчиво спросил воин.
      Вала усмехнулся краем рта. Конечно, они ожидали увидеть что-нибудь более внушительное. Вроде шестирукого громилы с волчьей головой - у них, что ли, бог войны таков? Мелькор неспешно поднялся по ступеням на престол и возложил корону на голову. И странно изменился он - на троне сидел величественный, мудрый и грозный властелин, и даже раны на его лице внушали благоговейный страх. И, изменившись в лице, Марв, сын Гонна, упал на колени.
      - Прости, о великий, что не догадался, не разглядел! Прости и помоги! - ревел он жалостным голосом.
      - В чем я могу помочь? И что за слово передает мне полководец Гортхауэр?
      - Вот он, как раз, и говорит - спаси, Властелин, Гонна, сына Гонна, вождя нашего! Спаси брата!
      - Что с ним?
      - Да ранили его, Властелин.
      - И что - Гортхауэр не смог помочь ему?
      - Как не смог! Давно бы умер брат, если бы не он! Да вот на все сил не хватило. Вези, говорит, к самому. Коней дал, знак дал...
      - Хорошо. Несите раненого. И уходите. Потом позову.
      Когда воины уходили, он поймал на себе недоверчивый взгляд. "Любопытно все же - каким они представляли себе меня?"
      Раненый был мужчиной могучего сложения, лет сорока с виду - солидный возраст для этих недолго живущих людей. Темные, слипшиеся на лбу от пота волосы заплетены на висках в косицы, длинные усы мешаются с густой небольшой бородой, явным предметом гордости хозяина. Карие глаза ярко блестят на бледном лице. Вала отшвырнул задубевший от крови и грязи когда-то зеленый плащ.
      Рана действительно была страшной. Смертельной. Удар перерубил ключицу, косо отделив плечо и руку. Счастье, что он попал к Гортхауэру. Эти-то, их лекари, сущие варвары. Прижгли бы каленым железом рану, и умер бы от боли... Неумелые грязные повязки почти не скрывали раны. Человек внимательно смотрел на него. Мелькор медленно провел ладонью над раной, чтобы ощутить, насколько она серьезна - обожженные ладони чувствительны. Затем, положив руку на лоб человека, оторвал присохшие повязки - тот не ощутил боли. Ее ощутил Вала. Дрянная рана. Грязная, страшная. Осколки кости торчат из мяса. Вновь потекла кровь. Хорошо, что легкое не задето. Но артерии... Надо спешить.
      Вала закрыл глаза и молча, замерев, медленно-медленно вел ладонью над раной, переливая свои силы в тело умирающего. Казалось, шевельнешься - и все рухнет, рассыплется миллионами осколков.
      ...Ртутные точки крутились в глазах. Звон в ушах стал нестерпимым. Вала открыл глаза, тяжело дыша. Рана побелела, кровь уже не сочилась, и разрубленные кости соединились, хотя еще совсем непрочно. Он улыбнулся, глядя в лицо раненому, и внезапно увидел жалость в темных глазах. Он видел там отражение своей улыбки, стекающей кровью из незаживающих ран. И человек заговорил - хрипло, прерывисто, слабо:
      - Не надо больше... Все уже, ладно... Пусть я помру - все равно. Куда ж я без руки... Ты-то... как же тебя так... У тебя же в крови все... Как же так... Ведь больно тебе, вижу... А говорили - с гору ростом, и неуязвим... Надо же... Я-то думал - боги огромные ростом и потому могучи... А ты вроде и не очень велик, а такое можешь, что... уж не знаю и как сказать... Словом, великий ты бог, и нет тебя сильнее. Только не лечи меня больше. Ведь ты в крови весь. Я и так выживу. Ты только скажи - кто тебя? Я людям скажу - голову его тебе принесем.