Сборник 'Наше отечество' - Опыт политической истории (Часть 2)

Внеочередная сессия областного Совета народных депутатов приняла решение с ходатайством о переходе НКАО в состав Армении и адресовала его Верховным Советам двух республик. А затем погром в Сумгаите, унесший человеческие жизни. Их будет много, непростительно много кровавых конфликтов на втором этапе перестройки: Тбилиси, Фергана, Узген, Ош, Баку, Вильнюс, столкновения в Молдове, Юго-Осетинская драма. Большинство из них не связаны с межнациональной рознью. Каждый имел свои особенности, свои специфические истоки. Но есть и нечто общее.
      Всеобщая социально-экономическая отсталость. Неверие в то, что ее можно преодолеть в условиях диктата союзного центра с его непоследовательной, самоохранительной политикой, породили центробежные тенденции во многих республиках. Они сопрягались с бурным ростом в последние годы и гражданского и национального достоинства. Это бесспорное завоевание перестройки. В результате явление, которое окрестили "парадом суверенитетов". Между тем, желание обрести свободу, право действовать самостоятельно абсолютно естественно в условиях распада тоталитаризма. И хотя в ряде случаев
      источники конфликтов связаны с неразумными действиями местных властей, с намеренным разжиганием низменных страстей, с нетерпимыми условиями жизни, корень у них один -- имперские традиции командно-административной системы. Отрешиться от них, как оказалось, задача чрезвычайной сложности. Ведь имперская идеология -- важнейший компонент социалистической ментальности. Отсюда и нарочитая, как кажется, неумелость попыток урегулирования конфликтов и их очевидная бесплодность.
      Весной и летом 1988 г. общественная активность вновь пошла в гору. Были опубликованы тезисы ЦК КПСС к предстоящей XIX партконференции. Обсуждались они заинтересованно. Но куда большее оживление вызвали выборы делегатов на эту конференцию. То, что они шли по воле ЦК на пленумах обкомов, крайкомов КПСС и ЦК компартий союзных республик практически без участия первичных парторганизаций, породило бурю негодований. И все же итоги конференции ожидались с надеждой. Необходимость углубления демократических преобразований и основательной реформы политической системы хорошо осознавалась в обществе. В целом благоприятная оценка дискуссии на конференции и пакета принятых ею резолюций была смазана идеей совмещения постов первых секретарей комитетов КПСС и председателей Советов народных депутатов различного уровня, которую с необычайной страстностью и настойчивостью пробил М. С. Горбачев.
      Многие справедливо увидели в этом стремление сохранить за КПСС контроль за Советами. Уже в перестроечное время были приняты постановление ЦК КПСС "О дальнейшем совершенствовании партийного руководства Советами народных депутатов" (1986 г.) и совместное постановление ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР "О мерах по дальнейшему повышению роли и усилению ответственности Советов народных депутатов за ускорение социально-экономического развития в свете решений XXVII съезда КПСС" (1987 г.). Вот эту опасность "повышать" и "усиливать" в свете очередных решений КПСС тонко почувствовали люди. Декоративная роль Советов как органов власти, призванных к тому же совмещать эту функцию с задачами самоуправления народа, была очевидна всем и давно. Предстояло радикально изменить это положение, вдохнуть в идею Советов новую жизнь.
      Начало 1989 года ознаменовалось первыми в истории
      СССР свободными выборами народных депутатов Союза и прекращением войны в Афганистане. Если бы за годы перестройки ничего не произошло кроме остановки этой бесславной и неправедной войны, то и тогда этот период можно было бы славить в веках. Выборы 1989 г. дали мощный импульс новому динамичному развитию страны. Закабаленные, задавленные тяготами жизни советские люди вдруг осознали и почувствовали, что от их голоса и мнения что-то зависит в этой стране. Такой активности, а на избирательные участки 26 марта пришло более 172 миллионов, почти 90 процентов всех избирателей, в последующие годы уже не было. 25 мая открылся первый Съезд народных депутатов СССР. Тринадцать дней с утра до вечера заседали депутаты, и все эти дни страна, затаив дыхание, следила за их дебатами. На трибуну съезда выплеснулись все беды общества, все его неисчислимые проблемы. Открытость и острота дискуссий рождали надежду на действительный прорыв к новому состоянию общества. И во многом он состоялся. Можно считать, что в мае 1989 г. советские люди обрели статус полноценных граждан страны, непосредственно причастных к решению ее судьбы. Но и разочарование было сильнейшим. Послушное голосование молчаливого большинства, попытки распять А. Д. Сахарова, а вместе с ним и совесть, гражданственность, интеллектуализм и независимость духа, все это убеждало: быстрых и глубоких перемен не будет. Вот почему в дни работы съезда разразилась мощная шахтерская забастовка. Она дала старт организованному рабочему движению. Люди решились взять решение своей судьбы в свои руки.
      Через год придут новые выборы -- в республиканские и местные Советы. Накал политической борьбы усилится. Будут действовать блоки различных сил. А в итоге -- во многих Верховных Советах республик и в ряде городских --депутаты-демократы составили сильные фракции, либо оказались в большинстве. Это привело к возникновению новой политической ситуации. Именно к республикам постепенно перемещается реальная власть, их голос становится все весомее. Республиканские проблемы и в сознании людей вышли на первый план. Все это резко обострило противостояние союзного центра и республик. И в фокусе этой борьбы оказалась РСФСР, Российский парламент во главе с Б. Н. Ельциным. В принципиально новом положении в 1990 г. оказалась и КПСС. Перед ней встала дилемма. Проводить реформы, сохраняя при
      этом свой руководящий контроль над государством и хозяйственной деятельностью. Но сами эти реформы невозможны, если различные силы и группы в обществе не смогут динамично и свободно взаимодействовать друг с другом. Но зачем тогда партия авангардного типа? За короткое время деятельности новых Советов выявилось, что эта модель власти непродуктивна. Она годилась как придаток, как декорация власти КПСС. А в изменившихся условиях быстро обнаружила свой дискуссионно-клубный характер, низкую конструктивность.
      Все это вместе взятое, в сочетании с резко ухудшившимся социальным положением людей и определило крупные повороты в политической жизни страны в 1990 г., мощные приливы и отливы общественной активности, обострение противостояния различных сил. Неожиданное введение института президентства. Разочаровывающие итоги XXVIII съезда КПСС. Отклоненное Верховным Советом СССР намерение союзного правительства провести переход к рынку через этап стабилизации экономики и резкое повышение цен. Гласно заявленная Президентом страны приверженность радикальной экономической реформе. И быстрый отказ от нее. Беспрецедентное усиление президентской власти и очевидная бесплодность его многочисленных указов. Резкое усиление антирыночной активности КПСС. Жесткое противостояние блоков в Российском парламенте. Попытка опереться на силу в борьбе с Прибалтийскими республиками и кровавое воскресенье 13 января 1991 г. в Вильнюсе. Перетасовка структур президентской власти. Жестко фискальные действия нового кабинета министров СССР. Эти и другие "изломы" 1990 г. и начала 91 г. предельно накалили и усложнили обстановку. Страна вновь оказалась на перепутье, перед сложным выбором.
      Краткие итоги. Перестройки в истинном смысле этого слова в СССР никогда не было. М. С. Горбачев и его соратники предпринимали смелую, отчаянную попытку обновить социализм, вдохнуть новую жизнь в умирающую систему. Отсюда непоследовательность в его политике, поиск компромиссов, стремление сочетать экстенсивные и вяло-реформаторские методы. Все происходило в соответствии с оруэлловскими лабиринтами двоемыслия: "зная, не знать; верить в свою правдивость, излагая обдуманную ложь; ...логикой убивать логику; отвергать мораль, провозглашая ее; полагать, что демократия невозможна, и что партия -- блюститель демократии".
      А иначе и быть не могло. Ведь двоемыслие -- становой хребет тоталитаризма, и пока он не сломан. Но предпринятые реформы помимо их истинных целей сделали великое дело. Продемонстрировав невозможность обновления, они подтолкнули тоталитаризм к распаду. И какие бы новые повороты не уготовила судьба советскому обществу, всем уже ясно одно: возврат к прежнему невозможен. Могут быть откаты и приливы, спады и подъемы. Но прогресс в этой стране уже необратим.
      Л И ТЕР AT УРА
      Иного не дано. М, Прогресс, 1988.
      В человеческом измерении. М., 1989.
      Через тернии. М., 1990.
      Неформальная Россия. М., 1990.
      Гласность. Насущные вопросы и необходимые ответы. М., 1989.
      ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
      Мы смотрим в прошлое, как в зеркало, и не можем себя узнать. Изображение разбивается на осколки. Все больше и больше людей понимают: так жить нельзя. Видят и реальный выход -- восстановить украденную у них системой историческую память, вернуть обществу утраченное прошлое. А вот сделать это нельзя без преодоления монополии на это прошлое. Ведь оно принадлежит всем и никому в отдельности. А следовательно, и восстанавливать память о нем необходимо не на съездах, и не в партийных комитетах, а научно, то есть в библиотеках, архивах, лабораториях. И делать это должны не генсеки и "ответственные товарищи", а обществоведы-профессионалы.
      Как известно, к учебникам и учебным пособиям заключение обычно не пишется. В данном случае авторы решили пойти другим путем. И дело не только в том, что они не склонны рассматривать свою работу как систематическое освещение всех сторон материальной и духовной жизни народов нашей страны на всем протяжении их многовековой истории. По существу, гуманитарное знание еще только ищет подходы к выработке современного типа учебника по отечественной политической истории. Но более важно, на наш взгляд, другое. Быть может, не все знают, что с 1917 г. вплоть до середины 30-х гг. история как учебная дисциплина вообще отсутствовала в средней школе. Трудно поверить, но миллионы людей вступали в жизнь, начинали свою трудовую биографию, изменяли облик страны, не имея сколько-нибудь серьез
      ных представлений о прошлом как своей Родины, так и человечества в целом. Лишь после "знаменитых" указу-юще-запрещающих предписаний Сталина, Кирова, Жданова началась подготовка учебников по истории СССР. Характерно и другое. Они были написаны и стали достоянием средней школы почти одновременно с появлением "Краткого курса истории ВКП (б)". В итоге, со второй половины 30-х гг. химерическое видение политической истории окончательно внедрилось в память и умы школьников, студентов, всего населения. Причем внедрялось оно монопольно, как некая непреложная истина, отход от которой был равнозначен идеологической диверсии против партии и строя. Минули десятилетия, однако все последующие поколения (вплоть до 80-х гг.) продолжали учиться либо непосредственно по учебникам 30--40-х гг. либо по их "модификациям", по существу повторявшим прежние схемы, фальсифицирующим факты, скрывавшим истину. Но точно так же были написаны аналогичные пособия по истории зарубежных стран. Стоит ли удивляться тому, что по сей день значительная часть населения (в том числе и получившая высшее образование) сводит историю XX века к истории КПСС. Иначе и быть не могло, ибо никаких других задач история как учебная дисциплина в школе и вузе не преследовала.
      Поворот, начавшийся в жизни страны во второй половине 80-х гг., не просто пробудил интерес к прошлому, но впервые вывел многомиллионные массы на осознание драматических ошибок и трагедий последних десятилетий. Каково бы ни было чье-то личное отношение к происходящему ныне в Советском Союзе, апрель 1985 г. стал для нас рубежом историческим. Античным деспотам удавалось изолировать свои империи от "варваров" на многие столетия. Но когда в XX веке от Рождества Христова в "одной отдельно взятой стране" попытались -- в невиданных ранее масштабах, откинув весь накопленный человечеством опыт -- "железной рукой загнать народ в светлое будущее" согласно умозрительно построенной конструкции, процесс накопления противоречий под влиянием "остального мира" разразился кризисом менее чем через семь десятилетий.
      Куда идти дальше? Как покончить с антигуманной системой? Что нужно сделать для возвращения в семью цивилизованных народов? Не будем продолжать перечень подобных вопросов. Ясно одно: в обход истории ответить на них невозможно. Но не подлежит сомнению и другое.
      Авторы этой книги испытали это на себе: сколь мучительно трудно отказаться от стереотипов и догм, усвоенных с детских лет, подкрепленных всей системой образования и воспитания. Несмотря на многие достижения гласности, появление новых пластов информации, выход большого числа публицистических работ и первых научных трудов, по-прежнему остается недоступной значительная часть (принципиально важных!) архивных документов. Потребуются годы на восполнение кадровых потерь в исторической науке. Специально доказывать, что это так и почему это так не нужно -- достаточно лишь ознакомиться с опубликованной в "Независимой газете" от 18 июня 1991 г. стенограммой заседания Главной Редакционной Комиссии десятитомного труда "Великая Отечественная война советского народа". Руководителю авторского коллектива, известному ученому профессору Д. А. Волкого-нову буквально выкручивали руки маршалы "от правды", с военной прямотой заявляя: "К документам мы их не пустим, архивы не дадим". Секретарь же ЦК КПСС В. Фалин с иезуитским цинизмом добавлял: "Работа должна вестись, а в закрытые архивы переменный состав авторов не будет допущен. Вольницы тут нет и не может быть". Иначе, чем кощунством и святотатством, глумлением над памятью погибших и живых, обществом в целом, которое должно знать правду об одном из самых страшных периодов своей истории, подобный фарс не назовешь.
      Все это в известной мере объясняет препятствия, которые приходилось преодолевать авторам. Они начинали свою работу в условиях однопартийной системы, а заканчивают ее после первых в истории России прямых многопартийных выборов. Страна и после этих событий находится на пути исторического выбора. Динамика событий поистине стремительна, и не будет преувеличением сказать, что сознание народа сегодня меняется явно быстрее, чем возможности обществоведов отразить эти перемены в научных трудах, а тем более -- учебниках. И все же попытки создания таких пособий необходимы.
      Не только наша страна, все человечество находится на переломе. На наших глазах и при нашем участии совершается переход к новому состоянию человеческой цивилизации. Люди действительно веками мечтали о жизни без кровавых распрей и войн, без социального и национального геноцида, жестокости и насилия над личностью. Как это не парадоксально, но именно теперь, когда существует термоядерное оружие, химические и бактерио
      логические средства массового уничтожения людей, а проблема экологии приобрела планетарный характер, впервые появились реальные условия для консолидации народов и государств во имя спасения человечества, утверждения мира, а значит, и жизни на нашей многострадальной земле.
      Будем откровенны. Еще в середине 80-х гг. мы едва ли решились бы утверждать подобное. Вернее, такие утверждения были. Но на кого они были рассчитаны, кто им верил... Продолжалась война в Афганистане, тысячи советских танков стояли в Чехословакии, ГДР, Польше... Советские советники, офицеры и солдаты погибали за тысячи километров от Родины. Военно-промышленный комплекс пожирал национальные богатства страны, обрекая миллионы людей на нищенское существование.
      Только теперь эти факты становятся достоянием гласности. Отсюда и небывалая ответственность историков по их обобщению, внедрению в практику преподавания. Нет, мы вовсе не хотим вернуть наше народное образование к одному официальному учебнику, безальтернативному освещению хода исторических событий, к некому мистическому изложению истории. Но мы хорошо понимаем теперь, какие события и факты были сознательно скрыты от народа и чем это обернулось. Ведь память не только один из элементов, но и едва ли не ведущее начало общественного сознания, которое в глубинных, сущностных его основаниях не может не быть историческим. Сознание же историческое, будучи феноменом достаточно сложным, не сводится к знаниям о прошлом, поставляемым историей как наукой, хотя без них оно, разумеется, беспредметно и невозможно. Историческая наука развивается под воздействием морального исторического сознания, выражает его и сама на него сильнейшим образом воздействует. Она одновременно его результат и одна из причин.
      Память -- история -- сознание. Одно с другим связано, одно обуславливает другое, между причиной и следствием нет границ.
      Историческое сознание -- это отношение к прошлому, связующее наше представление о нем с сегодняшним миром социальных и политических явлений. Оценки прошлого -- часть общественного сознания последующих поколений. Тем самым исторические факты приобретают ценностную значимость. Диалог с прошлым превращается в поиски жизненных ценностей, в обретение человеком
      социальных ориентиров и приоритетов. Мы не можем быть безразличны к прошлому, если хотим жить.
      Как амнезия (отсутствие воспоминаний, или неполные воспоминания о событиях) разрушает индивидуальность человека, так и амнезия исторической памяти вар-варизирует, обессмысливает жизнь общества. Одно из самых трагических наследий социализма, которое -- увы! -- все еще не преодолено, самая фальсифицированная история; на этой основе развилось деформированное общественное сознание. Общество десятилетиями принуждали заучивать историю, которую оно на самом деле не переживало.
      Почему идеологизировалась история, как и все науки о человеке? В первую очередь история служила для доказательства правильности и незыблемости марксизма-ленинизма, якобы открывшего ее непреложные законы. Соответственно, она, эта фальсифицированная история, обосновывала необходимость и легитимность режима. Большевики в своей революционно-преобразующей практике, как это утверждалось, реализуют законы исторического развития. Нужно было доказать, что мы строили социализм, а не переживали величайшую за всю мировую историю трагедию, -- с ее произволом, жестокостью, преступлениями, вандализмом. Замалчивались массовые репрессии и ужасы ГУЛАГа, организованный собственным правительством голод, политика геноцида по отношению к "наказанным" народам, военно-политический авантюризм, в который закономерно выродилась идея мировой революции. Все это в категориях "социалистического строительства" нельзя было описать и выразить. Оставался один выход --создавать мифы, наслаивая одни на другие, вдалбливать их в головы директивными "краткими курсами". Не случайно то и дело принимались постановления о преподавании общественных наук. В итоге процессы над "врагами народа" переплетались с процессами над научной мыслью.
      С одной стороны, происходило стирание стихийной коллективной памяти народов, с другой -- искусственно формировалась память "нужная" для упрочения и охра-нительства тоталитарной системы, гордо именуемой социализмом. Власть целенаправленно обрекала граждан "самой свободной в мире страны" на беспамятство. Ясно, почему при арестах отбирались книги, фотографии, личные архивы. Люди, оставаясь живыми, уходили в социальное небытие -- "без права переписки". Клеймо молчания,
      проставленное системой на индивидуальных судьбах, в свою очередь не позволяло превратить память о них в узелки общей ткани -- коллективной памяти.
      "Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны, но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей", -- писал русский поэт Николай Рубцов. Да, разрушались и осквернялись православные храмы, мечети, костелы, кирхи. Переименовывались города, села, улицы, сносились памятники. Уничтожались запрещенные книги, а "оставшиеся в живых" единичные экземпляры загоняли в спецхраны.
      Зато вместо "сокращаемого" прошлого создавались новые "места памяти" и поклонений: капища почивших в бозе вождей, монументы и мемориалы, бюсты дважды и трижды героев, ритуальные революционные святыни. В стране был хронический дефицит бумаги на классиков литературы и на школьные учебники. Но многомиллионными тиражами издавались речи генсеков. Полки библиотек разбухали от пропагандистской макулатуры. Поэты и композиторы создавали хвалебные оды в честь вождей и грандиозных событий. Народ сидел на голодном пайке в то время как на экранах лихо гарцевали сытые счастливчики из "Кубанских казаков". Страна жила в зазер-калье пропагандистского обмана. Расхожая шутка "СССР -- родина слонов" скрывала затаенную правду о Державе как родине тоталитаризма. Поэтому и делалось все возможное и невозможное для превращения людей в манкуртов.
      Приходится, к сожалению, признать, что мифологизации, идеолого-пропагандистской заданности подвергалась не только история так называемого советского периода, -- или, пожалуй, стоит брать шире, --история всего XX века, но и далекое прошлое. Сегодня уже, кажется, никто не утверждает, что скифы -- непосредственные предки славян, как это было в 40-е гг., но идея ав-тохтонности (исконного, чуть ли не вечного проживания того или иного народа на занимаемой им территории) продолжает оставаться живучей. Вместо сложной картины этногенеза и миграции народов и государствообразо-вания рисуется упрощенная: доказывается прямая преемственность народов и государств, располагавшихся на данной территории. Все было направлено на "одревление" собственной истории. Уходящая в века докиевская государственность восточных славян наглядный тому пример.
      "Патриотическая" установка уродливо отражается в
      переплетении двух, казалось бы, взаимоисключающих начал: великодержавного и своего национального. Ведь ясно, что великодержавию союзному, имперскому соответствует тоже своего рода великодержавие --республиканское. Речь идет, -- да не обвинят нас "патриоты" всех народов, --не о преумалении исторической роли и значимости той или иной -- любой! --национальной истории. Каждый народ имеет историю, которой вправе гордиться, но она -- и это надо понимать -- должна быть правдивой, без умолчаний и искажений.
      Унизительно для силой в империю вовлеченного народа узнавать из монографий, статей, научно-популярных книг, учебников о своем добровольном присоединении. И это в равной степени относится как к царским и императорским временам, так и к советским. И нет принципиальной разницы между "добровольным" присоединением Туркмении при Александре II или Грузинской республики в 1921 г. Только признание всей "колониальной правды", как имперской, так и советской, поможет освободиться и от великодержавного и от агрессивно-националистического мышления.
      Особенно разнузданная мифология царила в освещении классовой борьбы и революционного движения. Классовой борьбой все объяснялось, все, вплоть до сложнейших культурно-исторических явлений. Революционное же движение выступало как пружина исторического развития России в XIX в. При этом недооценивались эволюционные процессы, происходившие на протяжении этого столетия и превратившие страну в далеко не последнюю державу в Европе и в мире. Великие реформы 60--70-х гг. XIX века представали в массовом общественно-историческом сознании не как первый шаг страны к правовому государству, а с точки зрения тех пережитков феодализма, которые в этих реформистских поисках преодолеть не удалось. Зато даже на стихийные народные восстания, подчас принимавшие откровенно жестокие и варварские формы, спешили надеть классовую тогу "крестьянских войн". Реформаторы оставались как бы за бортом внимания историков, зато революционеры становились демиургами общественного прогресса.
      В этой книге много трагического, тяжелого для восприятия. Кто-то, воспитанный на пропагандистских догмах, представлявший наш путь как движение "от победы к победе", может вновь произнести уже навязшие в зубах слова об "очернении" истории. На деле же очернение про
      исходило тогда, когда черное называли белым, когда стремились оправдать то, чему нет оправдания, когда набрасывали флер героического на явления, унижающие личность. А вот правда, какая бы неприглядная она сама по себе ни была, не может быть очерняющей. Напротив -- правда и только правда является единственным целителем травм общественно-исторического сознания, нанесенных ему тоталитарной ложью. Она -- живительный источник очищения и воскрешения духовного организма народа. Правда не может быть очерняющей, ее суть --просветление разума.
      Мы отнюдь не собирались, выписывая некоторые страницы истории Отечества, смешивать на палитре исследовательских изысканий только разные оттенки темной краски. Это было бы прежде всего глубоко неисторично. История нашей Родины свидетельствует о творческих поисках и дерзаниях, о прекрасной стране с прекрасным народом, который никому из самодержцев, ни со скипетром императора, ни со звездой "Героя" не удалось поставить на колени. Да, наш народ безмерно терпелив. Никто другой, наверное, не смог бы вынести тех унижений и издевательств, которым он подвергался, и не превратиться при этом в раба. В нечеловеческих условиях, обманываемый и обкрадываемый, он выстоял, несмотря на чудовищную тяжесть мирного труда, превращенного системой в военно-казарменную эксплуатацию, и не только выстоял, но и совершил беспримерный ратный подвиг во имя жизни.
      И, как становится сейчас все более ясным, чему в книге отводится особое место, он никогда не молчал. Дух сопротивления всем формам антигуманизма не пропадал, а священный огонь Свободы не затухал в душах и сердцах людей. И то, что 12 июня 1991 г. был сделан поистине исторический выбор: от тоталитарных оков -- к правовому государству, от "человеческого фактора" --к Человеку -- событие знаменательное. Этим выбором наш народ еще раз доказал свою решимость занять достойное место равного среди равных обитателей ойкумены.
      Так уж случилось, что первыми, кто попытался по-новому осмыслить проблемы отечественной истории, стали писатели и публицисты. Профессиональные историки на каком-то этапе заняли как бы выжидательную позицию. Для них также наступило время мучительных раздумий, переоценки, а подчас и полного отказа от того, что было наработано годами предшествующей деятель
      ности. Кто-то не смог перебороть себя, и понять его в какой-то степени можно. Как можно понять мать, которая, ослепленная любовью к сыну, не видит, что уже нет кудрявого малыша, а есть взрослый мужчина, творящий не только добро, но и зло. Но многие преодолели кризис, не забыли о собственной исторической "клятве Гиппократа". Они пошли вновь в архивы, обратились к документам, принялись кирпичик за кирпичиком восстанавливать правду отечественной истории. В этом прежде всего видели свою задачу и авторы предлагаемой книги. Они отдавали себе полный отчет в том, что их поиски могут быть подвергнуты критике. Пусть, если это пойдет на благо истине. Наверняка -- много недочетов найдет здесь вдумчивый читатель. Но хотим заверить его -- не найдет одного -- лукавства, сознательной, заведомой неправды. И еще одно: авторы стремились отойти как от старых, так и от новых схем. Пусть факты, извлеченные из ранее недоступных или замалчиваемых исторических источников, говорят сами за себя.